Аннотация: Об участии советских военнослужащих в арабо-израильском вооруженном конфликте в районе Суэцкого канала,вошедшем в историю под названием "война на истощение". Главный герой - профессиональный переводчик,выпускник Военного института иностранных языков,оказавшийся втянутым в деятельность спецслужб. О его приключениях в зоне боевых действий и в Каире...
КАНАЛ
Москва. Ноябрь 1971 года.
Полещук перешел улицу и, оказавшись на Гоголевском бульваре, оглянулся на серую громадину здания Генерального штаба. Впрочем, это мрачное, сталинских времен, сооружение больше ощущалось, чем виделось с бульвара.
Он поежился от холода, поднял воротник плаща и пошел в сторону станции метро. Дойдя до памятника Гоголю, Полещук остановился, задрал голову и посмотрел на грустный облик писателя, поэтизировавшего Украину с ее удивительными вечерами на хуторе близ Диканьки. "Эх, рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую..." - вспомнил он песню Высоцкого, и мысленно добавил: "военную, хреновую..."
- Стоп, - подумал Полещук, - не такая уж и хреновая эта жизнь. Я молод, я вернулся, руки-ноги целы, голова в порядке, деньги есть, перспективы просматриваются... - Он еще раз бросил взгляд на Гоголя в бронзе и резко провел рукой по черным с курчавинкой волосам, стряхивая дождевую пыль. - Гоголь, Высоцкий...Чего ж так нерадостно?
Нахлынула тоска по тем не столь уж далеким институтским годам: театр на Таганке, куда попали почти случайно - спасибо Лешке Агарышеву, однокурснику, с его отцовскими связями в московском бомонде. Спектакль запомнился плохо, зато потом, за кулисами оттянулись на славу. Там и появился Володя Высоцкий, уже поддатый, с гитарой. И зазвучали его пронзительные песни, включая эту, кажется, про сумасшедший дом. Откуда-то появилось спиртное, пили, чего-то орали...
На душе было скверно. По бульвару по-московски быстрой походкой, поторапливаемые дождем, сновали прохожие с зонтами. На скамейках ни единого человека - холодно и сыро. Полещук вытер носовым платком мокрое лицо, достал из кармана пачку "Мальборо", выковырял из нее сигарету и щелкнул "Ронсоном". Сигарета под дождем зажглась не сразу. "Ну и погодка, - подумал Полещук, - как раз подстать отвратительному настроению. Куда же пойти? "
Он сунул сигареты в карман плаща и нащупал там коробочку с орденом. "Вот и решение, товарищ старший лейтенант, - осенило Полещука, - обмыть бы надо...Без публики, без оваций... А уж потом с батей, как положено, по- офицерски, старый полковник знает толк..." Полещук подошел к урне, швырнул в нее недокуренную сигарету, открыл коробочку и достал орден. Темно-рубиновая эмаль "Красной Звезды" тотчас же покрылась мелкими капельками дождя.
"Орденом откупились! Мерзавцы, мать их!.." - на Полещука вновь нахлынула волна возмущения. Он плюнул под ноги, бросил взгляд на мрачных чугунных львов в основании старинного фонаря возле памятника и решительно направился в сторону ресторана "Прага".
Ветер сдувал с деревьев остатки пожелтевших листьев, нудно моросил дождь. Озабоченным москвичам-прохожим не было никакого дела до хмурого молодого человека в модном, явно импортном плаще, ловившего ртом капли дождя. Лишь некоторые, похоже, удивлялись его не по сезону загорелому лицу. "Иностранец, наверное, из тех самых, - пробормотал мужичок с авоськой, - ишь как морду кофейную задирает. Небось, и дождя никогда не видел. Понаехало тут всяких..." Полещук его не услышал.
В респектабельной "Праге" ничего не изменилось. Полещук отдал в гардеробе плащ и поднялся в знакомый зал. Там было почти пусто. Он сел за стол и сделал неожиданно быстро подошедшему официанту скромный заказ, не глядя в меню: сто пятьдесят водки, бутылку "Боржоми" и холодные закуски. "Шеф, чего-нибудь повкуснее, пожалуйста, - сказал он. - Ну, селедочку, к примеру, или севрюжку...В расчете, что я не был в Москве и вообще в Союзе несколько лет. Только без черной икры..."
Молодой официант с некоторым удивлением посмотрел на Полещука и, еще раз оглянувшись на него, пошел выполнять заказ.
Наверное, нездешняя внешность Полещука и его элегантный костюм магически подействовали на халдея. И не успел Полещук докурить сигарету, как подоспела водка в графинчике и закуска. Не обращая внимания на официанта, Полещук налил полбокала водки, опустил туда "Красную Звезду", залпом выпил, достал орден и сунул его в карман. Молодой официант прерывисто дышал за спиной Полещука, не смея что-либо сказать. "Что, удивляешься? - повернулся Полещук, наливая в бокал "Боржоми". - Не надо. Работа была такая. Иди, иди старик, не пялься на меня за спиной..."
Водка - поразительный русский напиток. Полещуку стало тепло и уютно. От сердца, по мере поступления алкоголя в кровь, отлегло, настроение стало получше. Да нет, не то чтобы лучше, просто гнетущая душу обида чуток отодвинулась. Полещук налил еще, но уже в рюмку. Выпил. Посмотрел на сидевших за соседними столами москвичей и, как говорят в ресторанах, гостей столицы. "А сейчас для нашего гостя из солнечной Армении (Грузии, Узбекистана и так далее) прозвучит песня..." - вспомнил он ресторанную классическую фразу. Но вечер еще не наступил. И музыки еще не было.
...Когда и каким образом за столом Полещука появился Вовка по кличке Макнамара (по некоторому внешнему сходству с американским военным министром), его однокурсник, а следом за ним Боб Темкин, бывший институтский преподаватель, Полещук так и не вспомнил. Первый вроде бы вернулся из Сирии, а второй - хрен знает, откуда. Мир тесен, а пути из Генштаба частенько приводили офицеров, прибывших из загранки, в "Прагу".
Водка полилась рекой, зазвенели фужеры, зазвучала непонятная для всех гортанная речь, поползла на пол крахмальная скатерть...
--
Товарищ лейтенант, что мне с этим гражданином делать? - Задумчиво вопрошал милицейский сержант, показывая на Полещука, сидевшего за решеткой "обезьянника". - Ведь пьяный вдрызг... Сопротивление оказать пытался...
--
Чего, чего... Ты, наверное, не понимаешь, кого загреб, а? - Сказал лейтенант, разглядывая орден "Красной Звезды", удостоверение к нему, и загранпаспорт Полещука. На замызганном столе лежали: бумажник, мятая пачка "Мальборо", серебристая зажигалка, бумажник, записная книжка и кучка металлической мелочи. Милицейский лейтенант еще раз посмотрел на изъятые вещи, вытащил из пачки "Мальборо" сигарету, вздохнул, повертел в руках тяжелую зажигалку, щелкнул, глянул на газовое пламя и прикурил. Пыхнув ароматным дымом, лейтенант кивнул сержанту: "Кури, там еще есть. Да, брат, это тебе не "Прима"!" Он открыл бумажник. - Ого, неслабые деньги! - И стал листать загранпаспорт. - Ни черта не понимаю: орденская книжка, загранпаспорт... Все на имя гражданина Полещука. Нет, давай-ка от греха подальше, а то еще обломится, упаси Бог. Короче, видишь, здесь написано: "Оказывать владельцу всяческое содействие и пропускать беспрепятственно. И еще чего-то по-иностранному..." В общем, так, сержант. Бери дежурную тачку и доставь гражданина Полещука Александра Николаевича по месту жительства. Или куда укажет. Товарищ, похоже, очень непростой. Он хоть говорит?
--
В основном на непонятном языке, товарищ лейтенант. Но иногда может и на русском говорить. Да, сами спросите!
--
Давай, выводи его из "обезьянника", - приказал лейтенант. - Пообщаюсь с товарищем Полещуком.
--
Товарищ лейтенант, он же сопротивление оказывал. Вот, поглядите, чуть руку не вывихнул. Мы его с Коляном еле повязали...
--
А ты что думал, боевые ордена в наше время за просто так дают? Выводи, выводи...
Часть первая
Южнее Суэца
Глава первая
--
Молодой человек! Минеральная вода, сок. Что будете пить?
Полещук с трудом открыл глаза и посмотрел на симпатичную стюардессу в синей униформе, стоявшую рядом с его креслом. Потом глянул на столик-тележку и вымученно улыбнулся девушке.
--
Налейте мне вина. Красного. Лучше двойную порцию. Голова после проводов трещит...
Стюардесса понимающе усмехнулась, взяла со столика бутылку грузинского вина, немного плеснула в пузатый стаканчик и протянула его Полещуку. Мрачный и неразговорчивый сосед Полещука заказал сок.
--
Девушка, вы что, издеваетесь над несчастным пассажиром? - Шутливо спросил Полещук, увидев едва прикрытое рубиновой жидкостью донышко стаканчика с эмблемой "Аэрофлота". - Я же просил двойную порцию.
--
Не положено, - строго сказала стюардесса, - вот, если останется, я вам еще налью. И покатила свою тележку дальше по проходу. Полещук посмотрел девушке вслед и оценил ее ладную фигурку.
--
А еще говорят, летайте только самолетами "Аэрофлота"! Да ни в жисть!
Сосед Полещука, неприятный толстый тип скривил рот и как бы про себя пробормотал, что других авиакомпаний в Советском Союзе не имеется. Стюардесса обернулась с профессиональной улыбкой на лице, но ничего Полещуку не ответила. Он залпом выпил вино, достал из дорожной сумки пачку болгарских сигарет "БТ" и закурил. Тип у иллюминатора, видимо, некурящий, бросил укоризненный взгляд на Полещука и уткнулся в газету "Правда". Судя по наколке на левой руке, соседа звали "Вова".
В салоне рейсового "Ил-18", летевшего по маршруту Москва-Каир, постепенно становилось шумно. Галдели распивающие "Московскую" мужики в "ковбойках", судя по виду, работяги, возвращавшиеся после отпуска в Хелуан или Асуан; чинно беседовали солидные дяди в одинаковых темных костюмах и при галстуках, скорее всего, военные советники, получившие цивильную одежду на складе "десятки" (10-го Главного управления Генштаба); тихо общались друг с другом два узкоглазых паренька, которых Полещук мельком видел в генштабовских коридорах: переводяги-двухгодичники, призванные на военную службу после окончания какого-то среднеазиатского университета.
Женщин среди пассажиров было немного. Это, без сомнения, были жены специалистов, летевшие к своим мужьям. Полещук, помотавшись с отцом, кадровым офицером, по гарнизонам, безошибочно идентифицировал офицерских жен. Особенно "бальзаковского" возраста и особенно из провинции.
Дым стоял коромыслом, женщины недовольно морщились, направляли на себя вентиляторы индивидуального обдува, но не протестовали. Ведь они впервые в жизни летели за границу, в ОАР, в неизвестный экзотический Египет. К сфинксам и пирамидам, а главное - к изобилию всевозможных товаров в лавках и магазинах, о чем им уже успели сообщить мужья в своих письмах.
Полещук встал с кресла и пошел в конец салона в туалет. Возвращаясь обратно, невольно услышал "лингвистический" спор поддавших работяг и остановился.
- Я и говорю ему: сабакин хер, товарищ, - оживленно рассказывал грузный мужик, державший в одной руке бутылку, а в другой - огурец, - а он, балбес, не понимает. Только башкой крутит и глазища черные таращит...
- Эх, ты, Ваня, почти год в Египте, а десяток слов не выучил, - с укоризной сказал его щуплый коллега, дымивший "Беломором". - В ихнем языке товарищ - значит рафик. Так-то.
Полещук не стал поправлять "сабакин хер" на "сабах аль-хейр" (доброе утро - араб. ), а молча прошел мимо. Не получается пролетариям всех стран соединяться, - мелькнуло в голове, - языковой барьер мешает...
Мерно гудели четыре турбовинтовых двигателя. Полещук посмотрел на ярко голубое небо в иллюминаторе и закрыл глаза. До Каира еще лететь и лететь...
...В день выпуска из института в Москве было необычно жарко для первого месяца лета. Новоиспеченные лейтенанты в новенькой офицерской форме цвета морской волны парились на плацу в ожидании начальства. На левом фланге каждого выпускного курса белой парадной формой выделялись ребята, получившие назначение на флот. Им, вернее их красивой форме, остальные немного завидовали.
Ожидание затянулось. Самые нетерпеливые из заядлых курильщиков начинали роптать. Кое-где за строем стали подниматься облачка сигаретного дыма.
- Прекратить курение в строю! - зашикали начальники курсов, а старшины, точнее, уже такие же лейтенанты, как все, потянулись разгонять нарушителей.
Наконец, на трибуне появилось руководство во главе с легендарным и всеми обожаемым "дедом" - генерал-полковником Андреевым Андреем Матвеевичем, начальником Военного института иностранных языков. За плечами "деда" было почти полвека службы в армии, две войны: финская и Отечественная, а на груди - иконостас орденов и Золотая Звезда Героя.
Любили слушатели института Андрея Матвеевича, несмотря на внешнюю суровость генерала и его высказывания типа: "Что вами командовать, что балеринами Большого театра - без разницы. Мне бы сейчас стрелковый корпус..." "Дед", наверное, не случайно упоминал именно корпус - в 1945 году его стрелковый корпус всего за несколько часов взял прусский Потсдам.
Впрочем, когда генералу Андрееву приходилось вручать боевые награды слушателям института, побывавшим на так называемых стажировках в "горячих точках" земного шара, он не скрывал гордости за своих подопечных "балерин". Молодцы, - говорил он, - вот, так и надо. Боевые переводчики!...
"Деда" сопровождали его заместители, начальник политотдела, начальники факультетов и какой-то высокий чин из руководства Министерства обороны. Прозвучали команды "Равняйсь! Смирно! Равнение на знамя!" и в сопровождении почетного караула перед строем выпускников поплыло боевое знамя института...
Вручение дипломов и коробочек с академическими "поплавками", а флотским лейтенантам еще и кортиков, прошло быстро. Подход, доклад, получение из рук генерала Андреева корочек диплома, отдание чести и возвращение в строй. Пошли в дело кортики, остриями которых лейтенанты вертели дырки на мундирах, чтобы прикрепить вузовские значки. Потом было традиционное прохождение выпускников торжественным маршем под оркестр. И налетевшая с объятиями и поцелуями толпа родственников... Белые рубашки под парадными мундирами молодых офицеров стали насквозь мокрыми от пота. В Москве в тот незабываемый день было жарко, да и волновались лейтенанты изрядно.
В общежитии института, которое иронично называли "Хилтоном", выпускники, сбросив тесные, сшитые в талию, мундиры, заранее заготовленной водкой накоротко "обмыли" лейтенантские звездочки и дипломы. Настроение у всех было приподнятое. Еще бы: позади пять (а у некоторых шесть) лет учебы с зубрежкой иностранной лексики, нудным конспектированием первоисточников классиков марксизма-ленинизма, изучением ТТХ боевой техники, решением тактических и оперативных учебных задач...В общем, прощай Волочаевская улица вместе с Танковым проездом! Восторг молодых лейтенантов омрачить, казалось, было невозможно ничем. Будущее им виделось только в розовом цвете. И неважно, кого куда распределили: в "десятку", ГРУ, КГБ или куда-то еще...
В комнату общаги, где собрались арабисты, заглянул Николай Пестышев, выпускник персидского отделения, уже бывший старшина курса. Высокий, сухощавый с жесткими чертами лица, отслуживший срочную до института, и нещадно гонявший салаг-однокурсников в первые казарменные годы, Пестышев, несмотря на свой армейский авторитет и справедливость в служебных требованиях, даже теперь вызывал о себе сложные чувства. Его всегда уважали и... побаивались... Полещук мгновенно сунул бутылку с водкой под стол.
--
Саша, да перестань ты дергаться! - обиженно произнес Пестышев, зайдя в комнату и углядев маневр Полещука. - Я уже не старшина, а такой же лейтенант, как и ты...
--
Извини, Николай, привычка. До сих пор не могу забыть твой командный старшинский голос: "Курс, подъем! Выходи строиться на утреннюю зарядку! Форма одежды - с голым торсом! Слава Богу, не заставлял нас, как некоторые рыть ночью яму, а потом зарывать..." Тебе налить?
--
Еще спрашиваешь... Конечно, налей! - На обычно строгом лице Пестышева появилась улыбка. - Или бывшему старшине курса уже не положено?
Выпили. Пестышев подошел к раскрытому окну и выглянул на Танковый проезд.
--
Сажин, это отсюда ты пустую бутылку швырнул? - Он повернулся к лейтенанту Виктору Сажину, в задумчивости сидевшему на койке. - Если б не провода, ни какому-нибудь полковнику, а целому начальнику парткомиссии было бы худо. Чуть на голову не упала...
--
Ага, только виновного не нашли, - отозвался Витя. На его круглом лице засияла довольная улыбка. Слегка оттопыренные большие уши покраснели. - А не пойман - не вор.
Офицеры выпили еще по чуть-чуть, заводиться было нельзя - вечером лейтенантов ждал ресторан "Прага", где заблаговременно заказали зал. А надо было еще пообщаться с родителями, а затем успеть переодеться. Времени на все про все - в обрез.
...В "Праге" гуляли "по-гражданке". Как ни хотелось молодым офицерам пощеголять в парадной форме, решили не "светиться". Мало ли что. Вдруг кто-то переберет с алкоголем? И накроется заграница "медным тазом", да еще с последующим откомандированием в какую-нибудь "тьмутаракань" вроде туркменских Маров или Янгаджи. Эти учебные центры ПВО с дикой жарой, скорпионами и фалангами, мерзким мутным портвейном с сантиметровым осадком на дне бутылки, горьким отваром из верблюжьей колючки (от жажды) и многими другими "прелестями" многие из нынешних выпускников уже проходили, бывая там в командировках, больше желания не было. Загреметь в ТуркВО легче легкого, а вот выбраться оттуда - ох, как тяжело. Улица Полторацкого в Марах, например, навевала определенные воспоминания, разные, но отнюдь не всегда веселые. Кто был - тот не забудет и неприветливые взгляды аксакалов-туркмен в черных лохматых папахах (некоторые старики еще помнили скорых на расправу конников Буденного во время Туркестанского рейда 1-й конной армии весной 1926 года - попробуй, покажи им руками на своем лице усы легендарного командарма!), и арыки, в которые сваливались набравшиеся до предела потомки бойцов Красной Армии, и грязные, если можно так сказать, квартиры, с не менее грязными местными девицами, между прочим, русскими. И море отвратительной водки и вина "типа портвейн".
...Колонный зал "Праги" подавлял своим великолепием: зеленые мраморные колонны, лепнина с позолотой, огромные хрустальные люстры, белоснежные накрахмаленные скатерти, серебро приборов...Туда-сюда с подносами носились вышколенные официанты в бабочках. Праздничный стол, по меркам "Праги", был, конечно, небогатым: заказали - на сколько хватило первых лейтенантских денег. Все равно красота.
После нескольких рюмок, слегка захмелевшие лейтенанты ударились в воспоминания.
--
А помнишь, как мы с тобой в самоволку махнули? - подсел к Полещуку его институтский приятель Игорь Базилевский. - Сначала на "ликерку", а потом в клуб "Серпа и Молота" в кино...
--
Еще бы не помнить, Игорек. Я же тогда застрял на заборе, проколол железным штырем хромовый сапог, зацепился полой шинели. Потом водку из чайника пили в женской общаге "ликерки", с девчонками разругались...
--
Ага, хотели нас захомутать, - улыбнулся Игорь. - Эти... - Он захохотал. - Размечтались, дурехи! Как же, сейчас в койку и под венец! Вроде, куда нам деваться после их водяры из чайника? У нас же программа была...
--
Да Бог с ними, Игорек! А фильм был классный - "Дамы и господа", до сих пор помню... День рождения мой отметили...
Полещук и Базилевский чокнулись хрустальными рюмками и выпили. Полещук поглядел на своего товарища, и в который раз про себя удивился: "Почему при поступлении в институт светловолосому и голубоглазому Игорю дали арабский язык? Ведь у Базилевского чисто славянская физиономия. Ну, или скандинавская, на худой конец, если не принимать во внимание его обычный средний, а не двухметровый, рост. Впрочем, он не один такой на курсе. Вон, например, Серега Лякин - тоже ярко выраженный русак..."
--
Базя, кстати, о самоволках. Поделись, как ты из Алжира в Париж слетал. Говорят, пиджачок вот этот клубный там прикупил. - Полещук прикоснулся рукой к вышитому на пиджаке Базилевского знаку неведомого французского клуба
--
Да, ерунда все это, Саня. Врут. Не было ничего подобного. - И Базилевский повернул голову в сторону начальника курса. Но тот сидел далеко в окружении выпускников, наперебой что-то ему говоривших, и слышать разговор не мог.
--
Колись, колись, Базя. Дела-то прошлые. Как говорят арабы: "Ма фата - мата" ("Что было - то прошло" - араб. пословица) - Полещук потянулся за сигаретами.
--
Ну, тебя на фиг. Я лично не летал. Умудрился слетать один из наших, старшекурсник, и пошли разговоры...Трепачи хреновы! Забудь, Саня.
Слова "помнишь, помнишь" слышались на разных концах длинного стола. Вспоминали совсем недавние, мартовские события на острове Даманском, когда из-за вооруженной стычки наших погранцов с китайцами всех посадили на казарму в ожидании объявления боевой готовности. Все понимали, что вот-вот может разразиться война. Обошлось. Но никто не сомневался, что в этом году количество будущих китаистов в институте резко увеличится. Так в ВИИЯ было всегда: военно-политический спрос определял предложение по числу военных переводчиков конкретного иностранного языка.
А иногда Минобороны работало даже на опережение. В прошлом, 1968 году, в Красных казармах неожиданно появились большие группы солдат и сержантов срочной службы, как выяснилось, уроженцев Закарпатья, худо-бедно понимавших чешский и словацкий языки. После двухмесячной учебы на курсах они исчезли. А в августе, когда сообщили о вводе войск Варшавского Договора в Чехословакию, все стало на свои места. Ведь не напасешься же профессиональными переводчиками на такую армаду и в жесткие сроки!
...Много чего вспоминали вчерашние слушатели, а ныне - лейтенанты, дипломированные военные переводчики.
Кто-то из ребят предложил выпить за всех наших преподавателей. Лейтенанты потянулись с рюмками к присутствовавшим за столом двум преподавателям арабского языка: капитану Борису Темкину и полковнику Владимиру Ивановичу Шваневу. Выпили стоя. И перешли на арабский язык, демонстрируя преподавателям свободное им владение. Темкин отреагировал длинной фразой на египетском диалекте, а сдержанный Шванев лишь, понимающе, ухмыльнулся и пыхнул табачным дымом. Конечно же, лейтенанты знали, что до свободного владения трудным восточным языком им пока еще далеко, но болтали на нем бегло. Школа ВИИЯ - одна из лучших в Союзе, а может, и в мире.
Да, что касается преподавателей института, то за них действительно надо было выпить. Что ни полковник - то легенда. Взять хотя бы Шванева. Кадровый разведчик, проработавший больше десятка лет в Ливане под "крышей" то ли ТАСС, то ли АПН. Контакты на самом высоком уровне, свободное владение пятью языками, доскональное знание ислама, кладезь мудрости. Полещук вспомнил первое появление Шванева в институтской аудитории: высокий стройный мужчина с ранними морщинами на лице, одетый в прекрасно сшитую элегантную черную тройку в едва заметную полоску. Только через пару недель преподаватель арабского языка Шванев пришел на занятия в форме полковника с петлицами артиллериста. Кто-то из ребят засек, что уезжал он из института на шикарном "Олдсмобиле" черного цвета... А полковник Воробьев, преподаватель кафедры вооружения и боевой техники. Нелегал. Полтора десятка лет служил капралом в армии США. Но как не пытались слушатели его разговорить, все было без толку: молчал полковник, аки "рыба об лед". Даже делал вид, что английский язык вообще не понимает. Как и бывший нелегал, полковник Яковлев, "турок", отслеживавший корабли НАТО, проходившие через Босфор...
И таких полковников в институте на разных кафедрах - хоть пруд пруди. Но единственное, что можно было услышать в лучшем случае об их службе в разведке это: "Что вы, ребята. Я был маленьким винтиком в этом огромном механизме под названием ГРУ..." Все. Больше не говорили ни слова. Правда, на каждом очередном съезде партии многие из этих полковников внезапно исчезали. Но на официальных фотографиях их никто не видел. Работа такая...
--
Мужики, а за начальника курса еще не пили! - раздался чей-то громкий голос. - Наливай!
--
Ура "папе" Назарову! Ура-а-а!
Подполковник Дмитрий Васильевич Назаров был единственным, кто предпочел прийти в "Прагу" в офицерской форме. Его прошлое для всех так и осталось тайной. По слухам, Назаров закончил ВИИЯ с монгольским языком, вроде бы служил в Китае и Монголии. Почему стал начальником курса, не знает никто, но ходили разговоры о его работе в ГРУ, вроде бы, где-то "засветился". Впрочем, ленточки ордена Красной Звезды и медали "За боевые заслуги", кроме прочих советских и иностранных наград, говорили о том, что прошлое у подполковника было непростым. Подслеповато щурясь (носить очки при людях почему-то стеснялся), он неуклюже поднялся со стула.
- Спасибо, ребята. Я хотел бы на прощанье вот что вам сказать. Сегодня вы все получили дипломы о высшем образовании. Это хорошо, но только на первом этапе вашей офицерской службы. Не останавливайтесь на этом. Найдите возможность получить еще одно образование по любой другой специальности. А два иностранных языка, которыми вы овладели, пусть будут лишь дополнением...
Назарову бурно зааплодировали, хотя никто из выпускников и думать не думал о каком-то другом мифическом образовании. Всем было хорошо и радостно. Зачем задумываться?
--
И еще один важный момент, - начальник курса поднял руку, давая понять, что он не закончил свою речь. - Сейчас вы все в одном звании. Но пройдет время, и кто-то вырвется вперед в должностях и званиях, а кто-то отстанет. Не забывайте друг друга: протягивайте руку помощи. Все, товарищи офицеры. За вас!
"Папа" Назаров залпом опрокинул в рот содержимое рюмки, сел под аплодисменты на свое место и стал закусывать. Глядя на Назарова, Полещук почему-то вспомнил его странную манеру отдания чести: казалось, что "папа" не руку подносил к фуражке, а наоборот - приближал голову к руке...
Из соседнего зала громко зазвучала музыка ресторанного оркестра. "Под железный звон кольчуги, под железный звон кольчуги, на коня верхом садясь..." - запел певец популярную "Ладу", подражая голосу модного певца Вадима Мулермана. Получалось неплохо. Так как девушек в офицерской компании почти не было (пара-тройка молодых жен выпускников - не в счет), желающие потанцевать направились в соседний зал. Кто-то из них вслух посетовал, что не надел офицерскую форму. Легче было бы девиц кадрить...
Полещук очнулся от приятных воспоминаний и поглядел на пассажиров. Работяги, приняв на грудь и вволю наговорившись, дремали, кое-кто читал газеты, некоторые смотрели в иллюминаторы, одна из женщин подкрашивала губы, глядясь в маленькое зеркальце пудреницы. Сосед слева, откинув кресло, спал.
Появились стюардессы с тележками и приступили к раздаче "аэрофлотовских" коробок с едой. Полещук поискал глазами девушку, обещавшую налить ему вина, но та была далеко, в другом конце салона. Он глянул на часы: время, казалось, остановилось - посадка еще не скоро.
Что на этот раз ждет меня в Египте, - подумал Полещук, - где придется служить? Полковник-направленец в "десятке" сказал, что конкретное место работы определят непосредственно в аппарате главного военного советника, куда я поступаю в распоряжение референтуры. А это не есть хорошо. Потому что, скорее всего, все нормальные места уже забиты коллегами-однокурсниками, прибывшими в Египет раньше. Да, совсем некстати мама приболела, из-за чего пришлось оттянуть отъезд...
Хотя, какие, к черту, нормальные места в воюющей стране? Разве что в референтуре или вообще в Каире? С другой стороны, быть мальчиком на побегушках у какого-нибудь штабного генерала тоже не в кайф. Остается Суэцкий канал, фронт... Там все проще и понятней. Матушку только жалко, ежели что. Батя-то сразу врубился в ситуацию, особенно, когда боевую медаль увидел после моего первого вояжа в страну пирамид. Хоть я и сказал, что наградили за освоение новой боевой техники, он, старый вояка, конечно, не поверил. Да и не мог он поверить - газеты, хоть и редко, но публиковали сообщения ТАСС о боевых действиях в зоне Суэцкого канала, не говоря уже об откровениях побывавших там офицеров, его сослуживцев.
Тем более, что и сам он год отбарабанил военным советником в Египте, вернулся накануне "шестидневной" войны. "Ты там повнимательнее, сынок, - говорил батя на прощанье, - налет авиации или артобстрел - ищи любую выемку в земле и мигом туда. Маме только, когда будешь писать - ни слова о войне. Сам знаешь, какое у нее здоровье..."
Да что это я раньше времени задумываюсь? - продолжал размышлять лейтенант Полещук. - В армии чем хорошо, как говорили отцы-командиры, думать не надо: построят - скажут. Эта дурацкая фраза, весьма кстати пришедшая в голову, почему-то сразу его успокоила.
--
Курицу, девушка. Кстати, вы не забыли про обещанное вино? Головушка-то так и раскалывается.
Когда стюардесса плеснула белого "сухарика" (красное уже выпили), Полещука неожиданно осенило: "Елки-палки, что же я за козел! Совсем забыл, что сеструха двоюродная, Катерина, добрая душа, прощаясь, сунула в мою сумку поллитру водки, мол, пригодится." Полещук порылся в сумке и вытащил на свет божий бутылку "Столичной". Под взглядом хмурого соседа он откупорил бутылку и, выпив залпом вино, налил полстаканчика водки. Сосед, испепеляя Полещука взглядом маленьких глаз-буравчиков, молча следил за его действиями.
--
Вам налить? - не выдержал Полещук, - извините, не знаю, как вас зовут.
--
Нет. И вам, молодой человек, не советую.
--
Чего это вдруг? - удивился Полещук, - лететь еще долго и вообще...
--
С этих-то не стоит брать пример, - сосед кивнул головой в сторону работяг. - Вон уже лыка не вяжут.
--
Ну, как хотите. На нет и суда нет.
Полещук выпил водку и приступил к коробке с едой. Закусив, налил еще полстаканчика. Сосед заерзал от возмущения.
--
Я вам сказал, прекратите пьянствовать в общественном месте! Как фамилия? Где работаешь? - В голосе соседа по самолету появились металлические начальственные нотки.
--
Да пошел ты на хер! Вова! - неожиданно для себя сорвался Полещук и достал из пачки сигарету.
--
Кто, я? Ты, щенок, знаешь, кто я? - задохнулся тот от возмущения и попытался встать с кресла. Пассажиры с удивлением посмотрели на него и Полещука. - Я - генерал Верясов! Заместитель старшего группы военных советников в Египте. - Сосед Полещука поймал взглядом появившуюся в проходе стюардессу. - Как фамилия этого пассажира?
Стюардесса, ничего не понимая, подошла к генералу.
--
А что случилось?
--
Вот этот молодой человек, точнее молодой негодяй, пьянствует и хамит мне.
--
Откуда я могу знать его фамилию? - стюардесса удивленно пожала плечами, и направилась по своим делам.
--
Эй, мужик! Ты чего выступаешь? - у кресла выросла массивная фигура работяги Вани. - Че, нормальному человеку и выпить в самолете уже нельзя? Где написано?!
Генерал побагровел от ярости и уставился на Ваню. Сзади одобрительно зашумели проснувшиеся коллеги-собутыльники Ивана. Не найдя, что сказать, генерал, пыхтя, стал выбираться со своего места. Полещук встал и пропустил его, ненавидяще посмотрев на побагровевшие складки генеральского затылка.
- Давай, парень, к нам! - Ваня положил тяжелую руку на плечо Полещука. - И бутылку захвати. Закусь еще осталась, а горючее почти кончилось. Меня Иваном величают. В Асуан летим, на плотину...
Идя по проходу салона за широченной спиной, обтянутой выгоревшей на солнце ковбойкой, Полещук подумал, что стычка с генералом Верясовым, скорее всего, дорого ему обойдется в Каире. И не ошибся.
Глава вторая
На Суэцком канале вновь гремят залпы артиллерийских орудий. В переданном вчера агентством МЕН заявлении представителя командования вооруженных сил ОАР отмечается, что перестрелка, в которой принимали участие тяжелая артиллерия, танки и минометы, началась 3 августа в 22 часа 35 минут по местному времени в районе Аш-Шатта. Позднее она распространилась на Суэц, Порт-Тауфик и на район к югу от Горьких озер и продолжалась до 1. 55 мин. ночи.
(Каир, 5 августа, ТАСС)
Августовский Каир встретил одуряющей жарой. Жгучее африканское солнце едва просматривалось сквозь марево, но легче от этого не было. Над раскаленным асфальтом волнами поднимался горячий густой воздух, насыщенный всевозможными запахами, не поддающимися определению; жар, как из печки-каменки, шел отовсюду: от стен зданий, автомобилей, каменных тротуаров. Спасения от солнца не было даже в тени раскидистых акаций и пышных кустов тамариска...
Несмотря на ужасающее пекло, североафриканский мегаполис жил своей обычной жизнью. В потоках сигналящих на разные голоса ободранных автомобилей, казалось, начисто игнорировавших правила движения, сновали невозмутимые ослики, везущие тележки c овощами и фруктами; звенели медными тарелочками водоносы в галабиях, зазывая прохожих утолить жажду; с деловым видом шагали мелкие клерки, одетые по-европейски; стайки девушек в цветастых платьях разглядывали витрины магазинов, оживленно обсуждая увиденное; под тентами открытых кофеен сидели пожилые египтяне в бордовых турецких фесках с газетами в руках, некоторые курили кальян...
О том, что Египет находится в состоянии необъявленной войны, свидетельствовали лишь кирпичные стенки ( для защиты от осколков) у входов в государственные учреждения и зенитные пулеметы на плоских крышах отдельных зданий. Как ни странно, в толпе прохожих людей в военной форме было совсем немного.
--
Ну, вот и приехали. Уф, и жара же сегодня, - сказал, отдуваясь и вытирая платком пот, референт главного военного советника подполковник Белоглазов, когда ГАЗ-69, с трудом пробившись сквозь толчею автомобилей на вокзальной площади Рамзеса, остановился у гостиницы "Виктория". - Знакомое место, а, Полещук?
--
Еще бы, - коротко ответил Полещук и потянулся к своему чемодану.
--
Давай, старик, устраивайся, - Белоглазов выбрался из машины. - Сам-то сможешь или помощь нужна? Заявка на тебя у них, - он кивнул в сторону входа. - Оформляйся.
--
Не проблема, Вячеслав Васильевич, - Полещук повесил на плечо сумку и взял чемодан. - А когда...
--
Завтра в девять ноль-ноль будет машина, - ответил референт, догадавшись, что хотел узнать Полещук. - Прямиком в офис главного. Лично генерал-полковник Катушкин будет тебя распределять. Цени. А то, понимаешь, шлют сюда недоучек, вроде сегодняшних узбеков...По секрету скажу: работать будешь в главном штабе ВВС или ПВО. Но главный пока не решил. - Он многозначительно вытянул вверх указательный палец.
--
Вячеслав Васильевич, а как с деньгами? - вспомнил Полещук и поставил чемодан на землю.
--
Деньги получишь завтра в офисе. Так сказать, подъемные. - Белоглазов забрался в машину и достал бумажник. - На тебе пять фунтей, завтра вернешь. - И он протянул Полещуку пятифунтовую банкноту. Все, до встречи. Дико тороплюсь, старик. Маа саляма! (До свидания! - араб.)
В холле "Виктории" с прошлого года ничего не изменилось. Те же потертые мягкие кресла, журнальные столики, допотопный телевизор, надрывно гудящие старенькие вентиляторы, душный полумрак. И ни одного постояльца. Интересно, куда подевались попутчики из Москвы? - подумал Полещук. - Кроме, понятно, работяг из Асуана. Наверное, всех отвезли в Насер-сити...Ну, оно и к лучшему: меньше народа - больше кислорода.
Оформление много времени не заняло. Номер дали на втором этаже с окном, выходящим на шумную улицу Рамзеса. Полещук открыл деревянные, решетчатые ставни, выглянул наружу и тут же их закрыл - жара не спадала. Хотелось пить. Быстро приняв душ (о холодной воде можно только мечтать!), Полещук распаковал чемодан, переоделся и спустился в бар.
--
О, мистер Искяндер, - протянул Полещуку руку бармен. - Аглян ва саглян! Хамдилля ас-саляма! (Добро пожаловать! С приездом! - араб.) Как дела? Надолго к нам?
--
Салям, Махмуд! - удивился Полещук памяти узнавшего его бармена: ведь через эту транзитную "Викторию" проходят сотни наших. Впрочем, для сотрудника местной контрразведки "мухабарат", каковым, без сомнения, уже давно являлся Махмуд, это была обычная работа: видеть, слышать, запоминать, общаться и давать информацию. - Иззейяк? Иззей сыхха? (Как твои дела? Как здоровье?-егип.) Дай-ка мне, братец, пива, да похолоднее!
--
Одна секунда, баш мугандис! (старший инженер - егип., одна из форм обращения к образованному человеку) - Махмуд метнулся к холодильнику, достал из него сразу же запотевшую бутылку египетского пива "Стелла" и поставил ее на стойку бара вместе с высоким стаканом.
--
Как дела у мухабарат? - спросил Полещук и улыбнулся.
--
Мистер Искяндер, а при чем здесь мухабарат? - ухмыльнулся бармен. - Наверное, неплохо. Но я к этой уважаемой и серьезной организации отношения не имею.
Полещук и Махмуд посмотрели друг на друга и рассмеялись. Обоим все было более чем понятно.
Потягивая "Стеллу", Полещук вспомнил забавный эпизод из рассказа отца о его проживании в "Виктории". Полковник Николай Полещук, человек наблюдательный и осторожный, однажды заметил, что в его вещах рылись, что-то искали. Недолго думая, он нарисовал на листах бумаги многозначительный кукиш (для него это было элементарно - природный дар и учеба до войны в Одесском художественном институте), и распихал рисунки в своих вещах. После этого никто к ним не прикасался. Интересно, кукиш для арабов означает то же самое, что для нас? - подумал Полещук. - Или батю оставили в покое, потому что ничего не нашли?
Пообщавшись с барменом, угостив его болгарской сигаретой и осушив бутылку весьма неплохого (в Союзе такого нет) пива, Полещук протянул Махмуду пятифунтовую банкноту.
--
Денег не надо! - поддельно возмутился бармен и улыбнулся в вороного цвета усы. - Клянусь Аллахом, обижаете, мистер Искяндер! Сегодня вы - мой гость.
--
Ладно, Махмуд. Тогда давай еще одну "Стеллу", - нашелся Полещук, - за мой счет. Выпьем вместе.
Так и сделали. А ближе к вечеру, когда в баре стал собираться народ, Полещук, не испытывая ни малейшего желания с кем-либо еще общаться, расплатился за пиво, пожал бармену руку и вышел на улицу прогуляться. Мысли его преследовали самые неприятные. Экзотика египетской столицы от них совершенно не избавляла. Генерал Верясов... - крутилась в голове единственная фамилия, - этот Верясов, если он действительно зам главного, непременно устроит мне веселую жизнь...С другой стороны, как говорится, "дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут"...
--
Товарищ генерал-полковник, лейтенант Полещук прибыл для дальнейшего прохождения службы.
Полещук вытянулся перед главным военным советником и мельком оглядел его кабинет. В глаза бросились портреты генсека Брежнева и президента Насера, висевшие на стене за креслом главного военного советника. Слева - карта Египта на арабском языке, над названиями крупных населенных пунктов их перевод на русский. Тактическими условными знаками обозначена дислокация египетских частей и соединений. Тихо шелестел кондиционер. После уличной жары в кабинете было прохладно.
--
Здравствуй, лейтенант! - высокий с военной выправкой мужчина в годах с характерным для человека, привыкшего повелевать людьми лицом, встал из-за стола, сделал пару шагов навстречу и протянул руку. Генеральские лампасы и погоны с тремя вышитыми канителью звездами, наверное, мог узреть любой офицер, несмотря на отсутствие оных на простеньком цивильном платье (белая рубаха с коротким рукавом и мешковатые черные брюки) главного военного советника. - Ждали тебя. Вашего брата, переводчиков, вроде много, а шлют сюда одно говно. А, Белоглазов?
--
Так точно, товарищ генерал-полковник. Но и нормальные переводчики тоже есть.
--
Есть на жопе шерсть! - генерал Катушкин зло посмотрел на подполковника Белоглазова. - Только руководить ими нужно, как положено. А то шляются, знаете ли, по ночным кабакам, безобразия нарушают. Запомни, подполковник, железную истину: враг номер один - Израиль, а враг номер два - переводчик! Куда мы Полещука планировали?
--
В главный штаб ПВО в группу генерала Сизарева, - Белоглазов повернулся к Полещуку. - Или к авиаторам. У них тоже нехватка переводчиков, товарищ генерал.
--
Так, Дольский, думаю, пока обойдется. Там на английском парни шпрехают. А вот Василию Федоровичу Сизареву надо помочь. - Генерал Катушкин посмотрел на Полещука. - Справишься, лейтенант?
--
Постараюсь, товарищ генерал-полковник! С пэвэошниками в прошлом году здесь работал...
--
Кстати, у него медаль "За боевые заслуги", - добавил Белоглазов. Катушкин повернул голову к своему референту и, будто не услышав его слова о награде, смерил начальственным взглядом по-прежнему стоявшего навытяжку Полещука.
--
Не постараюсь, а так точно! Учить вас надо уставам, офицеры хреновы.
Раздался осторожный стук в дверь и в кабинет заглянул дежурный офицер, одетый как все сотрудники аппарата - в белую рубашку с галстуком и черные брюки.
--
Товарищ генерал-полковник, к вам генерал Верясов.
Но Верясов, бесцеремонно отодвинув оперативного дежурного, уже входил в кабинет.
--
Разрешите, Иван Сергеевич?
--
А, Владимир Борисович, заходи, - главный военный советник привстал со стула, пожал руку Верясову и указал на стул рядом с собой. - Садись, генерал. Как там Москва?
Но Верясов, не отвечая на вопрос главного, не сводил глаз со стоявшего навытяжку Полещука.
--
Ага, попался-таки! Сукин сын! - Верясов повернулся к ничего не понимавшему генералу Катушкину. - Вот, полюбуйтесь, Иван Сергеевич, на молодого охламона и пьяницу. - Как фамилия?
--
Лейтенант Полещук, товарищ генерал. Переводчик арабского языка, выпускник ВИИЯ. - Полещук опустил голову вниз, поняв, что сейчас сбудутся его самые мрачные предчувствия.
--
Откомандировать в Союз! - лицо Верясова пошло красными пятнами. - В двадцать четыре часа! - Громко зарычал он, срываясь на крик. - С соответствующей характеристикой...Молокосос!
--
Погоди, Владимир Борисович, - прервал Верясова главный военный советник, - не кипятись. Доложи, что случилось.
Верясов коротко рассказал генералу Катушкину об инциденте в самолете, максимально сгустив краски. После его рассказа самым подходящим местом для Полещука оставалась, видимо, только исправительная колония строгого режима. Попытки Полещука вставить хотя бы слово натыкались на генеральский рык "молчать!" И лейтенант замолчал. Подполковник Белоглазов, непрерывно вытиравший пот (хотя в кабинете было скорее холодно, чем жарко), промямлил что-то о дефиците кадровых переводчиков и о боевой медали, но тоже замолчал, нарвавшись на нецензурную реплику генерала Верясова.
--
Охолонь, замполит, - остановил своего заместителя главный военный советник. - Мне все ясно. Вернее, ни х...я не понял. Он что, надрался с работягами, а потом хотел тебе морду набить? Херня какая-то! Генерал Полещук на курсах "Выстрел" (Высшие общевойсковые курсы офицерского состава в г. Солнечногорске Московской области) кем тебе приходится? - неожиданно спросил он Полещука. - Отец?
--
Никак нет, товарищ генерал-полковник. Однофамилец. На "Выстреле" два Полещука. Мой отец, Николай Иванович, полковник. Преподаватель тактики и оперативного искусства. А второй Полещук - Илларион Иванович, генерал-майор. На "Выстреле" все считали, что они братья...
--
Хреново же воспитал тебя отец, - встрял генерал Верясов. - Молодой человек, а хамишь генералу... Все вы там в ВИИЯ блатные... Институт блата и связи имени Биязи!
--
Владимир Борисович, дай договорить, - прервал своего заместителя генерал Катушкин и, раздражаясь, хлопнул ладонью по столу. - Полковник Полещук... Полещук...Николай...Батя воевал?
--
Так точно, товарищ генерал, - Полещук, наконец, поднял голову и посмотрел на главного. - До Берлина дошел. 312-я стрелковая дивизия, начальник штаба полка. Кажется, первый Белорусский фронт...
--
Все, вспомнил. 312-я Смоленская... - Генерал Катушкин перевел взгляд с Полещука на своего заместителя по политической части. - Майор Полещук. Краков брали вместе, соседями были. Их дивизия восточнее наступала. Боевой офицер... - Генерал замолчал, видимо, вернувшись мысленно в те далекие военные годы. - Так, объявляю свое решение. В Союз, лейтенант, не полетишь. Будем тебя здесь перевоспитывать. Отставить группу генерала Сизарева, - ты, подполковник, записывай, - Катушкин глянул на Белоглазова. - На передний край его, на фронт, к евреям поближе. В пехотную бригаду поедешь. - Генерал на мгновение задумался. - Хотя, какая на х...й, бригада? Батальон - самое тебе место! Чтобы служба медом не казалась...Да перед Владимиром Борисовичем извинись. Всего-навсего лейтенант, а уже борзой до...- Не закончив фразу, Катушкин встал со стула и громко скомандовал: - Выполнять! Чтобы завтра же был на канале!
Полещук вздохнул с облегчением: ТуркВО, вдруг "засветивший" со страшной силой, пока, похоже, перебьется без него. "Дальше фронта не пошлют... - вспомнил Полещук, - батальон так батальон..."
* * *
Вся жизнь Саши Полещука была связана с армией. Родился он в Заполярье, где служил его отец, получивший туда назначение после курсов "Выстрел". Как понял Саша много позже, блестящая офицерская карьера его отца, майора Полещука, этим назначением дала трещину. Встретив войну сержантом срочной службы под Москвой, он, крестьянский парень из глухого украинского села в Сумской области, проявил недюжинный военный талант, быстро стал офицером, достойно воевал, был дважды ранен, заслужил пять орденов и дошел до столицы рейха. Там, в Берлине, бравый майор познакомился с будущей матерью Саши, смуглолицей красавицей-хохлушкой с примесью молдавских кровей, лейтенантом-военврачом с редким именем Василиса. Брак они зарегистрировали в Карлсхосте.
Перспективы у майора Полещука были самыми радужными: в то время, когда шло массовое послевоенное увольнение офицеров, его, как перспективного командира, оставили в армии и направили учиться на "Выстрел". И неожиданно, после окончания курсов такое нелепое назначение - на границу с Норвегией, да еще и на маленькую должность заместителя комбата. Самолюбие майора Полещука чья-то вышестоящая воля просто раздавила: ведь к моменту окончания войны он был уже начальником штаба полка, можно сказать, правой рукой командира. А тут - Никель, Печенга, северное сияние... Холод, полярная ночь, безысходная тоска... И стремление, несмотря ни на что, сделать офицерскую карьеру сначала, но уже без войны.
...Время от времени майор вспоминал то, что всячески скрывал не только от особистов (сотрудники особых отделов контрразведки КГБ СССР ), но и от всех: прошлое своего отца Ивана Ефимовича Полещука. А Иван Полещук, призванный в армию в конце Отечественной войны в качестве обозного бойца, был не просто украинским крестьянином. Он был унтер-офицером царской армии, прошедшем всю Первую мировую войну. Сам генерал Брусилов летом 1916 года прикрепил на его мундир третий Георгиевский крест. Вспоминать об этом было нельзя, серебряные кресты сдали в голодные 30-е в скупку, документы уничтожили. Слава Богу, никто из односельчан не предал Ивана Ефимовича...
Воспоминания раннего детства у Саши самые смутные, но в них всегда присутствовали офицерские мундиры, оружие, казарма, солдаты, запах портянок и махорки. И еще застолья, во время которых, его, маленького пацана, не знали, куда девать. Однажды, в тундре, к кустам, где оставили трехлетнего Сашу, подошел медведь, дожрал остатки пиршества и начал его облизывать. Удовольствие прервали выстрелы и дикие крики. Медведь ретировался. Потом орава подвыпивших офицеров и их жен едва не задушили его, маленького, в радостных объятиях. Он заплакал, не понимая, что произошло. Где были родители, Саша не помнил.
Затем была Москва с детским садиком от академии Фрунзе, в которой учился его отец, отвратительная на вкус черная икра на завтрак, редкие визиты родителей, потчевавших его летом клубникой и любимой по Северу сгущенкой - зимой. Из садика его забирали в субботу, и каждый раз для него это был настоящий праздник.
В детских воспоминаниях Саши осталась огромная московская коммуналка и он с парадной шашкой отца, удивляющий на кухне соседей. В память врезалась демонстрация на Красной площади, куда повел его отец, в тот раз почему-то не участвовавший в военном параде. "Смотри, сынок, это - Сталин, - сказал отец, подняв Сашу на плечи, когда они проходили мимо мавзолея. - Видишь, вот тот с усами..." Саша узнал вождя сразу, так как большой портрет Сталина висел в детском садике.
В Москве родилась его сестричка, Наташа, после чего все внимание родителей переключилось на нее. Тогда Саша еще не осознавал причину этого, обижался и капризничал. Ему пытались объяснить, что его сестричка слабенькая и больная, ее нужно жалеть и помогать. Саша не понимал, грубил маме, и его наказывали, шлепая по попе и ставя в угол...
А потом были военные гарнизоны на Украине, вначале в Славуте, где отец служил заместителем командира полка, и во Владимире-Волынском, где он командовал стрелковым полком. Славута, а точнее, отцовский полк, запомнилась Саше тем, что он там дневал и даже ночевал. Мама была всецело занята больной сестренкой, а его поручили солдатам. Бойцы с удовольствием возились с сыном зама комполка, сшили ему военную форму, стачали маленькие хромовые сапоги, и втайне от офицеров учили обращаться с карабином и автоматом. Все это Саше очень нравилось.
Но особенное впечатление на него произвели полковые учения с боевой стрельбой, на которые его однажды взял отец. С замиранием сердца Саша смотрел на рычащие танки и солдат, бегущих за ними с автоматами. Шум машин, грохот настоящего сражения, крики командиров, суровый взгляд отца, что-то говорящего по рации - приводили Сашу в телячий восторг...
К большому разочарованию, военные приключения закончились, когда он пошел в первый класс. Учеба давалась Саше легко, он быстро делал уроки, хватало времени и на игры, и на походы на стрельбище, где он с пацанами выискивал пули, из которых они потом выплавляли свинец. Один раз с отвисшим от тяжести пуль карманом пальто попался отцу и был нещадно выпорот офицерским ремнем.
Во Владимире-Волынском его ждали приключения другого рода. Древний городок на западе Украины оказался до предела наполненным тем, о чем может мечтать любой мальчишка. Старинные польские костелы с подземными ходами, ведущими неизвестно куда, клады монет, поржавевшие рыцарские мечи и шлемы, а главное, что еще больше терзало воображение - нескончаемые рассказы пацанов о сундуках с золотом и драгоценностями, которые якобы кто-то видел в подземельях города. Их искали постоянно, бесстрашно забираясь с фонариками в разломы подземных ходов, но ничего не находили. Понятно, что на время Саша потерял былой интерес к военной службе отца, его стрелковому полку и к современному оружию.
Впрочем, не совсем. Пару-тройку раз, улучив момент, когда дома никого не было, он брал отцовскую мелкокалиберку и стрелял по воронам, стаи которых сидели на высоких деревьях. Возмущенные соседи сообщили отцу и, как доказательство, притащили несколько убитых птиц. Наказание - офицерский ремень, не замедлило себя ждать. Порку Саша перенес молча, но, даже понимая, что отец прав, затаил на него жгучую обиду...
В Солнечногорске, куда полковника Полещука перевели на преподавательскую должность на курсы "Выстрел" (перспективная должность замкомдива накрылась после нелепой гибели на учениях двух солдат из его полка), Саша пошел в девятый класс. В классе был культ военных: абсолютное большинство ребят оказались из офицерских семей и грезили военными училищами. Саша легко вписался в их среду и скоро уже тоже не представлял себя после школы вне армии. Вторым культом мальчишек был спорт. Летом - футбол, зимой - хоккей с шайбой. И еще походы на лодках по красивейшему озеру Сенеж, начиная с первых солнечных майских дней.
Упорные занятия культуризмом по системе некоего модного Вейдера, почерпнутой из какой-то московской газеты, которой увлеклись ребята, а также жесткие сражения на хоккейной площадке, сделали свое дело. К окончанию школы Саша превратился в мускулистого уверенного в себе юношу, перворазрядника по стрельбе, внешне мало похожего на отца, но очень - на мать. Вообще, человеку постороннему облик этого 17-летнего смуглолицего губастого мальчишки никогда не наталкивал на мысль, что в его жилах течет украинско-молдавская кровь. Об этом никто, и, разумеется, сам Саша, до поры до времени не задумывался. Лишь потом, спустя несколько лет, стало понятно, что природа и Господь Бог распорядились сделать так, что в определенных ситуациях он почти не отличался от араба. Это, конечно, было много позже...
Саша Полещук довольно легко поступил в Военный институт и его первым языком стал арабский...
* * *
Военный атташе посольства СССР в Каире полковник Сергей Иванов еще раз прочитал шифровку из Центра и задумался. Было над чем задуматься ему, резиденту Главного разведывательного управления советского Генштаба: Москва сообщала о том, что некий Мирван Хасан посетил посольство Израиля в Лондоне на Грин-Палас и имел контакт с сотрудником израильской разведки Моссад. А египтянин этот, по имеющимся данным, якобы является каким-то родственником самого президента Египта Гамаля Абдель Насера. И Центр приказал Иванову проверить эту информацию.
Кадровый разведчик Иванов прекрасно понимал, чем вызван интерес ГРУ к личности египетского гостя израильтян. Ведь если этот Хасан действительно родственник Насера, ему, возможно, доступна секретная информация о советско-египетских военных контактах, в первую очередь, о поставках Египту современного оружия и техники.
Этого еще не хватало, - размышлял Иванов, закурив сигарету, - мало нам головной боли с американскими Ф-4 ("Фантомами"), которыми озадачил Центр. Кровь, мол, из носу, ройте землю, но добудьте любую электронику самолета. А как ее достать? Тем более, что самолеты, похоже, еще не поступили на вооружение Хель Авира (ВВС Израиля - ивр.) Там, в Центре опережают события: ни один "Фантом" в воздухе над Египтом пока не замечен. Вот и ломаем головы которую неделю. Операция "Железо", черт бы ее побрал...- Иванов взял со стола шифровку. - Мирван Хасан. - Надо искать контакты в окружении Насера и военного министра генерала Фавзи. Иначе никак...
Размышления резидента прервал стук в дверь. Иванов загасил в пепельнице окурок, положил в сейф шифровку, закрыл его и повернулся к двери.
--
Да. Войдите! - Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме появился майор Валерий Озеров, старший оперативный работник резидентуры, работающий под крышей торгпредства.
--
Разрешите, Сергей Викторович?
--
Заходите, Валерий Геннадьевич. Присаживайтесь. Что у вас?
--
Хотел доложить, что с диппочтой со вчерашним самолетом из Москвы нам ничего не было.
--
С опозданием докладываете, Валерий Геннадьевич, - Иванов нахмурил брови. - Я уже в курсе, посольские доложили.
--
Извините, замотался вчера. Две встречи по явке...
--
Ладно. Что еще?
--
Вернулся из отпуска генерал Верясов. Говорят, злой как черт. И тем же рейсом прибыли четыре новых советника. Все в войска ПВО. Плюс три переводчика с арабским.
--
Кто такие? Опять, наверное, Азербайджан?
--
Да, нет, Сергей Викторович, хуже - Узбекистан. Двое. Третий - кадровый: лейтенант Полещук. Кстати, знаю его по институту, немного преподавал практику языка в его группе.
--
Перспективный?
--
Думаю, в принципе, да. Но...
--
Что но? Надо использовать.
--
Не получится, Сергей Викторович. Его направили в пехотный батальон куда-то под Суэц.
--
Странно. Кадрового офицера-арабиста в пехотный батальон? Туда же обычно двухгодичников отправляют... Ладно, Бог с ними, переводчиками. Давайте, Валерий Геннадьевич, к нашим баранам. Что сообщает агентура?
Глава третья
Ожесточенная перестрелка с применением тяжелых видов оружия возникла вчера во второй половине дня между египетскими и израильскими войсками в зоне Суэцкого канала, говорится в заявлении представителя командования вооруженных сил Объединенной Арабской Республики, переданном агентством МЕН. В заявлении отмечается, что перестрелка началась в северном секторе канала в районах паромной переправы N 6 и Исмаилии в 13 часов 15 минут по местному времени. Около 16 часов она прекратилась, после того как египетская артиллерия подавила ряд огневых точек противника. (Каир, 14 августа, ТАСС).
Выполнить приказ генерала Катушкина оказалось совсем непросто. Лишь через два дня Полещука перевезли из гостиницы "Виктория" в пригород Каира и разместили в Насер-сити-3, одном из недавно построенных 11-этажных домов, за которым начиналась пустыня. Четыре высотки почти целиком были заселены советским людом: военными специалистами, советниками, переводчиками, семьями. Чуть дальше, практически в пустыне, вовсю шло строительство еще двух таких же высоких жилых домов.
Относительно недалеко от комплекса Насер-сити находился один из фешенебельных районов египетской столицы - Гелиополис. Впрочем, местные жители, далекие от знания греческого языка, называли его не "Городом Солнца", а Новым Каиром.
В отличие от утопающего в зелени Гелиополиса с его шикарными виллами, кинотеатрами, ресторанами, ночными клубами, магазинами и лавками, неоновой рекламой крупных фирм Насер-сити выглядел весьма скромно, если не сказать, бедно. Голыми истуканами высились дома современной постройки, посередине которых, рядом с дорогой, теснилось несколько одноэтажных строений, окруженных чахлым кустарником. В этих строениях размещались лавки со всякой всячиной и пара-тройка кафешек. Под полотняными тентами на пятачке возле лавок торговали овощами и фруктами.
--
В четверг, то бишь, завтра, ближе к вечеру, подъедут хабиры (специалисты - араб.) из твоей бригады, - инструктировал Полещука на прощанье подполковник Белоглазов. - Найдешь старшего переводчика Кузакина, кстати, тоже Александра, который представит тебя бригадному. - Референт почесал затылок. - Запамятовал, как его зовут. Да, неважно. А в субботу вместе с ними поедешь в бригаду.
--
Вещи с собой или оставить здесь?
--
Возьми самое необходимое. Ну, там мыло, бритву, словари....Короче, тебе Кузакин объяснит. Он мужик тертый, второй год заканчивает. Остальные вещи оставишь в своей комнате. Будешь приезжать сюда на выходные. - Белоглазов обвел глазами голый, с обшарпанными стенами, холл нового временного жилья Полещука. - Да, Верясову постарайся не попадаться в офисе главного. Ты для него теперь как красная тряпка для быка.
--
Вячеслав Васильевич, ей Богу, ничего такого в самолете не было.
Ладно, замнем, старик. Послал и послал. Этого чудака на букву "эм" давно пора гнать отсюда сраной метлой. Всех достал. Ребята на канале гробятся, а он, хряк, сертификаты желтые складирует. (Сертификаты "Внешпосылторга" являлись платежным средством в валютных магазинах "Березка" в Москве и столицах союзных республик. Работая за рубежом, советские специалисты получали на руки зарплату в местных деньгах, часть которой обменивали на сертификаты. В зависимости от страны пребывания эти сертификаты имели цветные полосы: синие - для стран соцлагеря, желтые - для развивающихся, включая Египет, и т.д. Советские загранработники, шутя, говорили, что человеку, придумавшему такую систему, нужно при жизни поставить памятник из чистого золота - ведь вся твердая валюта, поступавшая в Советский Союз в оплату труда специалистов на протяжении многих лет, почти полностью оставалась в распоряжении государства. - прим. авт.)
--
Экономит на всем...Позорище. Хоть бы какая польза была от него, так нет - одни нравоучения. - Белоглазов встал с продавленного кресла и подошел к окну, закрытому ставнями-жалюзи. - Не скучай, Александр. Скоро здесь народ соберется, будет повеселее...
--
В город-то можно смотаться? А, Вячеслав Васильевич?
--
Одному не стоит. Правила поведения советских граждан...Сам знаешь. Вот переводяги подъедут, смотаешься с ними. Только я тебя умоляю - никаких кабаков. На волоске же висел. Чуть что, вышлют в Союз. Как пить дать. Помнишь, что выдал Катушкин про врага номер два?
--
Еще не забыл.
--
Повезло тебе, что он отца твоего вспомнил. Ладно, бывай. - Он посмотрел на свои наручные часы. - Пора мне. Удачи тебе там, на канале...Ага, вот и народ подходит. - Белоглазов повернулся на звук открываемой двери.
Третья полевая армия занимала оборону на огромном пространстве от Большого Горького озера до Красного моря. Это все, что знал Полещук относительно будущего места службы. Эх, надо было у Белоглазова уточнить, где находится эта 9-я отдельная пехотная бригада, - подумал он, - не иначе "у черта на куличках". Все лучше, чем в ТуркВО - все-таки заграница...
И Полещук вспомнил свое двухмесячное пребывание в учебном центре ПВО в городе Мары: ослепительное солнце, грязные арыки, мутный Мургаб, ненавидящие взгляды пожилых туркмен в лохматых бараньих папахах, лагман и вкуснейшего жареного на углях толстолобика... Почему-то именно это запомнилось Полещуку больше всего, а не изнурительная переводческая работа в учебных классах и на раскаленных солнцем пусковых установках. Вот привязалась Туркмения, чтоб ей пусто было, - подвел он итог своим размышлениям, - надо сходить перекусить. Там, на пятачке, кажется, куфту (арабское блюдо типа люля-кебаб - прим. авт.) готовят. Это вам не люля в ресторане "Арагви"...Интересно, пиво там продают? Полещук взял с журнального столика ключ от квартиры и направился к лифту...
--
Полещук! Щука! - услышал Полещук знакомый голос Сереги Лякина, дружка-однокурсника, и едва узнал его, облаченного в египетскую полевую форму, местами темную от пота. Только серо-голубые глаза да пшеничные усы на загорелом лице с шелушащимся от солнечного ожога носом выдавали его неарабское происхождение.
--
Щука, твою мать, ты чего, уже своих не узнаешь? - сказал Лякин, подходя к столику, за которым Полещук приканчивал куфту, запивая ее "Стеллой". - Ору, ору, а он - ноль внимания. - Друзья обнялись.
--
Давно здесь? В смысле в Египте. - Лякин пододвинул стул, снял пропотевшее офицерское кепи цвета хаки, присел рядом и вытащил из нагрудного кармана белую пачку "Клеопатры".
--
Меньше недели.
--
Эй, Мухаммад! - Лякин повертел головой в поисках араба. - Тот, выскочив из своего закутка, уже торопился к столику. - Неси еще пару бира (пиво - араб.) и куфту! Фавран! - мигом! - Араб кивнул головой: "Хадыр, эфендем!" ("Слушаюсь, господин!" - егип.) и бросился выполнять заказ. Серега зажег сигарету. - Ты чего, еще не перешел на местное курево? - Удивленно спросил он, увидев, что Полещук закуривает "БТ". - На, кури! "Клеопатра" вкуснее.
--
Успею еще. Надо "болгарию" закончить. Где служишь-то, Серега?
--
В 19-й танковой, переводчик дивизионного советника. Вторая полевая армия.
