ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Дьяков Виктор Елисеевич
Золото наших предков

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 5.51*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Москва 1997-98г.г., до и в период дефолта. В романе присутствуют две параллельные линии. Производственная, в которой имеют место и пьянки, и драки, и воровство, и "стукачество", и на выходе вроде бы реальное золото, добываемое из радиодеталей. Вторая линия, это приобщение к миру прекрасного, истинным ценностям - произведениям искусства. Золотой телец, которому поклоняются многие, не есть высшая мировая ценность, таковыми являются творения человеческого гения.
   Дьяков Виктор Елисеевич
  
  
  
  
  
   ЗОЛОТО НАШИХ ПРЕДКОВ
  
   роман
  
   ЧАСТЬ 1. КАЛИНА
  
  В ничем не примечательный майский облачный день 1997 года, из автобуса, следующего по Нижегородской улице, на остановке вблизи железнодорожной станции "Калитники", вышел среднего роста, коренастый лысеющий мужчина. При первом взгляде на него сразу на ум приходило - живчик. При более внимательном рассмотрение, однако, впечатление несколько менялось - живчик-то живчик, но чрезмерно суетливый. Особенно это было заметно по его рукам, они, казалось, не знали ни секунды покоя - то, что то искали в карманах, то поглаживали остатки волос на голове, то тёрли виски, или начинали на ходу отряхивать штанину брюк. Мужчина обращался к встречным, к одному, второму, третьему... Никто не мог указать ему нужного переулка, и он ещё больше нервничал. Наконец, кто-то объяснил коренастому, суетливому... куда надо идти.
   Целью его поисков оказалось здание бывшего детсада, который сейчас делили частная школа-лицей и офис некой фирмы. Впрочем, сказать делили, было не совсем точно. Лицей занимал не менее восьмидесяти процентов двухэтажного здания, а фирма притулилась в торце первого этажа.
   - Здесь находится фирма "Промтехнология"?... Я по объявлению,- обратился мужчина к находящемуся на вахте у входа лицейскому охраннику.
   - Пройдите по коридору до конца. Четыре последние комнаты это и есть офис фирмы,- ответил охранник, скользнув по посетителю неприязненным взглядом, в котором без труда читалось: много вас тут ходит... по объявлению.
   Секретарша, средних лет, невзрачная, но бойкая, по телефону доложила о посетителе и попросила подождать. Тем временем из кабинета директора через закрытую дверь доносились отзвуки разговора на повышенных тонах. Через несколько минут дверь резко распахнулась и оттуда спешно вышел очень высокий, лет чуть за тридцать, человек с взволнованно-покрасневшим лицом. Одет он был, что называется, с "иголочки": явно дорогие, костюм, галстук, туфли. Увидев сидящего в приёмной постороннего, он уставился на него.
   - Вы к кому... по какому вопросу?- после паузы изрёк молодой, высокий, прикидистый.
   Посетитель неловко поднялся, замешкался и ответить не успел, его опередила секретарша:
   - Это к Владимиру Викторовичу по поводу объявления о вакансии должности начальника производства?
   - Вы хотите устроиться к нам начальником производства?- молодой спрашивал с усмешкой, оглядывая посетителя с не менее чем стодевяностосантиметровой высоты.
   По всему, нескладная внешность и простая одежда - коричневая ношеная курточка, мешком висящие брюки - не внушали ни доверия, ни уважения к кандидату на вакантную должность. И вновь ответить посетитель не успел, ибо директор через секретаршу, по телефону пригасил его в кабинет.
  
   - Здравствуйте, я генеральный директор общества с ограниченной ответственностью "Промтехнология" Шебаршин Владимир Викторович. С кем имею честь? - не протягивая руки, и не поднимаясь из-за стола, представился рыхло-полный человек лет сорока пяти, окидывая исподлобья посетителя устало-равнодушным взглядом.
   - Я, Калина Пётр Иванович,- кандидат виновато-суетливо переминался, стоя возле директорского стола.
   - Как, как... Калина!?... Интересная фамилия. Давайте паспорт и трудовую. Надеюсь, у вас нет "тёмных пятен" в предыдущей трудовой деятельности? А то я уже несколько человек отфутболил,- директор раскрыл поданные документы.- Постойте, постойте... Вы что же, не из Москвы?- директор поднял недоумённые глаза.
   - Никак нет, - чуть не заикался от волнения посетитель.- Вернее, пока у меня постоянной московской прописки нет... но скоро будет. Этой осенью сдают новый дом и там у меня квартира.
   - Какой дом, какая квартира!?... Вы же в Алма-Ате прописаны... и родились в Казахстане. Вот тут же написано в паспорте, Павлодарская область... Вы же вообще не гражданин России. Как я вас могу взять на работу, да ещё на такую ответственную, руководящую должность?- лицо директора недвусмысленно выражало - не морочь мне голову.
   - Вы... вы переверните страничку... это у меня была алма-атинская прописка, а сейчас уже московская.
   Директор последовал совету.
   - Ну и что... у вас временная прописка... Нет, у нас в фирме могут работать только постоянно прописанные москвичи и жители ближайшего Подмосковья,- директор бросил на стол паспорт и взял трудовую книжку.- Ничего не понимаю... Где вы работали, что означает эта единственная запись?- директор недоумённо всматривался в документ.
   - Дело в том, что я после школы сразу поступил в военное училище связи и двадцать лет, до девяносто пятого года служил в армии, потому у меня всего одна запись в трудовой. После увольнения в запас я не работал. В Алма-Ате сейчас устроится довольно сложно. Вот в Москву приехал, здесь у сестры пока временно прописался...
   - Так...- директор посмотрел на посетителя уже с некоторым интересом.- И как вам всё это удалось... и прописаться, и что вы там говорили, вроде какую-то квартиру вам строят?- вопрос прозвучал с явным недоверием.
   - Ну, как же, сестра родная. Она за москвичом замужем, в Москве давно живёт... прописала.
   - У неё, что квартира большая?- продолжал излучать недоверие директор, в то же время проникаясь всё большим интересом к собеседнику.
   - Да нет, откуда... Как у всех, две комнаты на троих. Но я сразу обговорил, что жить у неё не буду. Я пока комнату снимаю. Мне ведь только прописка нужна какая-нибудь, для оформления гражданства и перевода пенсии из Казахстана.
   - Ну ладно, сестра это я ещё допускаю, но гражданство, да ещё с временной пропиской. Это же наверное очень трудно сделать?
   - Трудно, невероятно...- посетитель нервно сглотнул слюну, и словно на что-то решившись, заговорил твёрдо.- У меня здесь в Москве есть знакомые... в МВД. Я ведь хоть и связист, но в войсках МВД служил. Мой бывший начальник после развала Союза сумел в Москву перевестись... Он мне тут помог.
   Выражение лица посетителя не оставляло сомнений, что все эти признания даются ему с трудом - на его морщинистом лбу выступили капли пота, хотя в кабинете было совсем не жарко. Однако директор со всё возрастающей интенсивностью "давил" на него прессингом очередных вопросов:
   - Так вы говорите у вас знакомства в системе МВД?- директор встал из-за стола и уже смотрел на посетителя с неким подобием уважения.- Так - так, это очень хорошо. Как вас зовут, Калина?...
   - Пётр Иванович,- с готовностью подсказал посетитель.
   - Да, Пётр Иванович. А что вы там насчёт квартиры говорили? Вам, что здесь и квартиру от МВД дают?
   - Нет..- посетитель вновь смутился, - квартиру я купил... в строящемся доме.
   - Купили... как это... за сколько!?- вновь изумился директор.
   - Почти за пятьдесят тысяч,- тихо произнёс посетитель, опустив глаза.
   - За сколько... пятьдесят тысяч... долларов!?... Откуда у вас такие деньги!? Вы меня извините, но я должен знать... ведь я не могу брать на работу не зная кого.
   - Не беспокойтесь, деньги эти не имеют криминального происхождения...- посетителю тяжело давались эти слова,- Но поймите и меня... Это связано со многими людьми, с моими бывшими сослуживцами. Я не могу вам всего сказать. Вы же коммерсант и должны меня понять.
   Директор вновь сел и облокотясь на стол задумался. После очередной паузы он спросил:
   - В каком звании вы уволились?
   - Капитан.
   - Капитан... за двадцать лет службы!? Почему так мало?
   - У нас в округе, чтобы расти, надо было по дырам служить. А я женился в Алма-Ате, квартиру хорошую имел, потом у моего сына хроническая болезнь ушей и он нуждался в постоянном лечении. В общем, все предложения о переводе с повышением я отклонял.
   Как ни странно, но этот ответ удовлетворил директора. Он понимающе кивнул и его дальнейшие вопросы имели уже другую направленность:
   - Вы в курсе, чем занимается наша фирма?
   - В общих чертах.
   - Вам приходилось иметь дело с радиодеталями содержащими драгметаллы?
   - Приходилось.
   - Ну что ж, это хорошо... Введу вас немного в курс дела. Мы занимаемся демонтажём списанной радиотехнической аппаратуры, извлекаем из неё детали содержащие золото, серебро, платину, палладий. Учитываем всё это, складируем и продаём на перерабатывающее металлургическое предприятия, либо здесь недалеко в Подмосковье, либо в Рязанской области. Это зависит от вида драгметалла. Производственные площади мы арендуем на опытном заводе одного оборонного НИИ. Завод этот сейчас фактически стоит, нет финансирования, да и заказов тоже. Там у нас располагаются цех демонтажа и складские помещения. Так вот, задача начальника производства, обеспечить бесперебойную и продуктивную работу этих, так называемых, производственных мощностей. Понимаете?... Да вы садитесь,- директор жестом указал на стулья, предназначенные для посетителей.
   - Не совсем,- посетитель осторожно присел на край стула напротив директора.- Там у вас, что станки, или?...
   - Какие станки. У нас там десяток работяг с помощью кусачек, молотков, зубил и перфоратора выкусывают, вырубают эти детали... микросхемы, транзисторы, контакты и так далее. Машина там одна, это дробилка. Она размалывает уже полностью очищенные от радиоэлементов платы в полиметаллический концентрат. Это такой порошок, содержащий небольшой процент серебра и золота. Ваша основная задача заставить продуктивно работать рабочих, обеспечить дисциплину. Чтобы они вовремя приходили на работу, не уходили раньше, чтобы не пили на работе. Это главное. Ваш предшественник, Горин - грамотный инженер. Например, дробилку он лично собрал и запустил. Но вот с рабочих требовать не умел, распустил донельзя. Но вы человек военный, надеюсь с этим справитесь?...
   - Владимир Викторович, позвольте узнать, а сколько получают ваши рабочие?- посетитель уже несколько освоился.
   - Шестьсот - семьсот тысяч в месяц. Если конечно все рабочие дни выходят. Но прогулов очень много. Часто выгонять приходится. Новых набираем, но они, как правило, не лучше прежних.
   "Не много ты платишь",- подумал про себя Калина, но промолчал, а вслух спросил:
   - А какова зарплата начальника производства?
   - Два миллиона... Но это не предел. Если у вас дело пойдёт, зарплату можно увеличить,- директор многообещающе улыбнулся, откинулся на спинку стула и на его шее тускло блеснула толстая золотая цепь, опускавшаяся в вырез рубашки...- А ваши родственники, значит, в Казахстане и сейчас вы здесь без семьи?... Как квартиру получите, перевезёте сюда?- вновь сменил "направление" директор.
   - Да конечно, перевезу. А насчёт родни... Я ведь сын целинников. А родители у меня с Кубани. Они тридцать лет на Целине прожили, а потом опять на Кубань вернулись, там и умерли. В их доме сейчас моя младшая сестра живёт. А в Алма-Ате у меня семья и тёща.
   - Семья большая?
   - Жена, сын и дочь.
   - Тёщу тоже сюда перевозить будете?
   - Нет, у неё там собственный дом. Хоть сейчас ей тяжело приходится, но сюда она не поедет,- разговор всё более приобретал непринуждённый характер.
   - Пётр Иванович, а всё-таки, скажите, насколько серьёзные у вас знакомства в системе МВД? Я про это спрашиваю не из праздного любопытства, а на предмет возможности приобретения списанной радиоаппаратуры. Ведь в МВД, я думаю, таковой полно.
   Калина понял, что от ответа на этот вопрос во многом зависит окончательное решение директора, возьмёт он его на работу, или нет.
   - У меня там есть знакомый... хороший знакомый. Он занимает достаточно высокую должность. Не знаю как насчёт аппаратуры... но наверное... Я могу с ним связаться...
  
   2
  
   Из офиса Калина вышел в приподнятом настроении. От осознании большой удачи даже его врождённая суетливость теперь больше смахивала на деловитость, шустрость... Уже в Марьино, неподалёку от дома, где снимал комнату, он заскочил на переговорный пункт, заказал разговор с Алма-Атой.
   - Валя, как у вас дела?... Ну и слава Богу... У меня всё отлично. Сегодня на работу устроился ... Да тут в одну фирму, начальником производства... Долго объяснять, потом расскажу... Два миллиона рублей обещают, это что-то около трёхсот долларов... Да нет, радоваться пока рано. Здесь же Москва, жизнь ужасно дорогая, так что это совсем не много. Но главное что я, наконец, устроился. Пока поработаю, осмотрюсь, а там видно будет. Как у вас с деньгами?... Понятно. Ну что ж, делать нечего, только терпеть. Как получу зарплату, сразу вам вышлю. Тут ещё с квартирой постоянно новые сложности возникают. В срок дом вряд ли сдадут... Ну что я тут могу, от меня ничего не зависит... Обещают не раньше октября, а то и до Нового Года дотянут. И деньги всё жмут и жмут, то то, то это, сверху платить приходиться. Полный беспредел... Не, к генералу больше не обращался. Неудобно, он и так уже столько помог... Не, на работу я сам без его помощи, по объявлению устроился... Что?!... Ты что Валь, почему плачешь, у вас что-то случилось!?... Кого, Ваську!?... А чего ж сразу-то сказала, что всё нормально, это ж разве нормально!?... Да действительно, я ничем вам сейчас там не помогу. Ну, успокойся, не плачь. Где избили?... В школ!?... Ну гады!... Да я понимаю Валь, что ж теперь делать, потерпите пожалуйста, милые вы мои, у меня самого сердце кровью... И не ходи никуда, я ж понимаю, что там защиты сейчас просить не у кого. Немного, немного уж осталось, в этом году я вас обязательно заберу. Может его пока в другую школу?... Да ты права. Со Светой всё в порядке?... Ну, хоть это слава Богу... Подождите, девушка, не прерывайте, ещё три минуты пожалуйста, я оплачу!... Спасибо!... Валя ты меня слышишь?... Слушай, раз такое дело, давай так. Шут с ней с квартирой. Как только учебный год закончится, забирай документы Васьки и Светы, увольняйся со своей конторы и сюда приезжайте... Куда, куда, в комнату, где я сейчас. С хозяйкой я договорюсь... Ну, а что ещё делать, ждать когда мальчишку убьют, или совсем искалечат?...
   Когда Калина вышел с переговорного, от его радужного настроя не осталось и следа. Квартирная хозяйка, старуха лет семидесяти встретила постояльца как всегда, подчёркнуто дружелюбно - он был непьющим, тихим, бесплатно взялся чинить её часто барахливший телевизор, ну и строго в срок платил за комнату и стол.
   - Добрый вечер Анна Григорьевна,- устало поздоровался Калина.
   - Добрый вечер Петя. Что ты смурной сегодня, не взяли?- бабка была в курсе, что постоялец ездил устраиваться на работу.
   - Да нет с работой всё в порядке, устроился.
   - Ой, какой ты молодец. Слушай у меня к тебе разговор есть... сейчас правда это не к спеху. Садись, у меня ужин готов.
   - Какой разговор?- они прошли на кухню.
   - Петь, ты человек в этом деле ушлый, не первый день работу ищешь. У меня внук, Ромка, ну ты его видел, он в прошлое воскресенье приходил... Садись, у меня лапша куриная. Ты же на ужин первое ешь... Так вот, болтается он без дела. Неделю назад в милицию попал. Ты не посоветуешь, куда парня можно пристроить. Сам-то он не сможет найти, да и родители его в этом деле не больно поворотливы.
   - Ему сколько лет?- спросил Калина, беря ложку и принимаясь за лапшу.
   - Девятнадцать.
   - Знаете... именно сейчас вряд ли что смогу. Подождите, вот если я на этой работе закреплюсь, тогда может и помогу.
   - А ты, что начальником устроился?- оживилась бабка.
   - Да вроде.
   - Молодец, я так и думала, что ты только начальником работать будешь. Всё я на тебя удивляюсь, вон сын мой всю жизнь в Москве живёт, а как был шофёр, так и остался, кроме своей баранки ничего не знает. А ты не успел приехать, уже и квартиру почти купил, и столько всего тут узнал, и всюду у тебя знакомые, и на работу вот устроился, одно слово, молодец.
   - Да не такой уж и молодец, и с квартирой пока не всё в порядке, и знакомых... Ну, кто тут у меня, генерал с которым служил, да семья сестры... А вы знаете Анна Григорьевна и у меня ведь к вам просьба.
   - Какая?- насторожилась хозяйка.
   - Понимаете, дом в котором я квартиру купил, несколько позже первоначального срока будет сдан. Сначала к сентябрю обещали, а сейчас говорят только к Новому Году.
   - Ааа, ты это насчёт квартиры? Так не беспокойся, живи сколько надо, я ж не гоню тебя.
   - Спасибо. Только у меня и ещё просьба будет,- Калина заметно засмущался.- Дело в том, что я хочу уже летом привезти свою семью.
   - А что до тех пор, как квартира готова будет никак подождать нельзя?- хозяйка явно не горела желанием пускать на свою жилплощадь на несколько месяцев семью постояльца - семья с детьми, это не один человек.
   - В том-то и дело,- Калина положил ложку и звонко ударил кулаком себе в ладонь,- Моим надо срочно оттуда уезжать. В школе казахи моего сына, Ваську избивают... А у него и так со здоровьем проблемы, с малых лет по больницам.
   - Вот паразиты!... Мы ж их всему научили... сколько там всего понастроили... совсем обнаглели,- легко, с пол-оборота завелась бабка, которой когда-то приходилось бывать в Казахстане в командировках.- И надо ж, как прятали нутро своё. Ведь это их отцы да матери подзуживают, сами то тихо сидели в две дырки сопели, а теперь как же независимость, хозяева страна!
   - Это так. Раньше там вообще спокойно было жить. Никогда я за семью не беспокоился, даже подумать не мог, что моих детей кто-то по национальному признаку унижать будет. В толк не возьму, что за эти пять лет с ними произошло? Я же с детства с ними жил, в школе учился, солдаты, прапорщики казахи у меня были, никогда никаких конфликтов. С кем угодно, только не с ними. Добрее, покладистее народа не было. А сейчас вот позвонил... жена плачет, сил говорит уже нет, забирай скорее.
   - А сыну твоему сколько?
   - Четырнадцать.
   - А девочке?
   - Шестнадцать.
   - А к ней эти узкоглазые не привязываются?
   - Нет, в этом плане казахи не кавказцы, к русским девчонкам и женщинам они обычно не пристают... Вернее раньше такого не случалось. Чёрт его знает к чему сейчас идёт. Лучше забрать их от греха. Вы как, не против если я их... на несколько месяцев всего... до Нового Года.
   - Ну что ж делать, раз такое дело... Бог с тобой Петя... вези...
  
   Когда на следующий день Калина пришёл в офис, Шебаршина на месте не оказалось. Его встретил тот самый хорошо одетый высокий молодой человек.
  - Финансовый директор фирмы Ножкин Юрий Константинович,- представился высокий, глядя на этот раз на Калину без пренебрежения, с явным интересом.- Вам удалось вчера произвести впечатление на Владимира Викторовича. Он от вас просто в восторге,- с некоторым притворством улыбался Ножкин.- Вы, что в армии служили?
  - Не совсем так... в МВД.
  - А я тоже успел офицерской жизни хлебнуть. Я ведь Ярославское военно-финансовое училище закончил и родом с Ярославля. Два года отслужил, и понял, не моё это дело. По гарнизонам, по дырам мотаться, чтобы, отдав молодые годы и здоровье, в лучшем случае майором или подполковником уволиться. Вы же не хуже меня знаете, что без связей, влиятельных родичей в армии ни подняться, ни в нормальное место служить попасть невозможно. Вы ведь тоже карьеры не сделали?
  - Не сделал,- Калина не хотел сейчас говорить на эту тему.
  - Вот и я, старлея получил и решил больше не тянуть. Дебоширить стал, пить, начальству грубить... для вида конечно. Замполита как-то обматерил. В общем, добился чего хотел, уволили за дискредитацию офицерского звания. Ни дня не жалел об этом...
  Калине были неприятны эти подробности, ещё более осознание того, что этот молодчик, уволенный из армии с "волчьим билетом", сумел подняться и теперь, по всему, будет его, старого служаки, начальником.
  - Извините Юрий... Константинович, вчера Владимир Викторович мне кое что тут объяснил, но я как-то не очень врубился. Вы не могли бы со своей стороны немного ввести меня в курс дел вашей фирмы,- Калина не хотел больше слушать разговоры "за жизнь".
  - Это запросто... Шеф наверное вам сказал, что мы размонтируем радиоаппаратуру, вернее снимаем детали содержащие драгметаллы?... Эту аппаратуру, точнее радиотехнический лом мы закупаем в различных организациях, а детали, что оттуда выковыриваем, продаём уже на комбинаты, где их переплавляют, извлекая чистые драгметаллы. Разница в цене и есть наша прибыль. Главная наша задача приобрести сырьё, то есть радиотехнический лом по минимальной, желательно халявной цене.
  - А продать как можно дороже?- попытался домыслить Калина.
  - По логике вещей так,- кисло улыбнулся в ответ Ножкин,- но в нашей стране не всё подчинено логике. Капитализм ведь у нас специфический с элементами социализма, потому и сдавать нашу продукцию мы вынуждены по фиксированным ценам на госпредприятия-монополисты. Ну а они, ко всему, ещё и обманывают нас постоянно. Так что приходится крутится именно на закупке. Этим в основном мне и подчинённым мне снабженцам заниматься приходится.
  - И как же вам это удаётся?
  - Что, покупать по дешевке?... Разве вам Владимир Викторович не говорил кто у него отец?... Ооо, директор у нас человек не простой, вернее его отец. Шебаршин сын крупного воротилы, как это сейчас модно называть, военно-промышленного комплекса. Его папаша этакий генерал от оборонки, курировавший в советское время примерно полторы сотни оборонных предприятий по всей стране. Сейчас он на пенсии, но связи, сами понимаете, сумасшедшие. Сам Викторыч в Совмине работал, небольшой шишкой. Конечно, и туда его отец пристроил. И эта фирма, и возможность приобретения халявного материала... это всё те же старые связи отца. Там же чуть не в каждом НИИ, на заводах его знакомые сидят, которых он рекомендовал, проталкивал, причем сидят на самых высоких постах. К примеру, производственные площади мы арендуем на опытном заводе одного аэрокосмического НИИ. Арендную плату берут божескую и за забором с охраной, никакой уличный рэкет...
  - Пётр Иванович, вы меня ждёте?... Извините... в банке задержаться пришлось,- в кабинет вихрем влетел директор.- Это, кстати, ты должен там нервы трепать, а не я,- тут же директор сделал резкий выговор Ножкину.- Я на машине, пойдёмте Пётр Иванович, я вас на завод подвезу и представлю рабочим и сотрудникам...
  
   3
  
  "Мерседес" Шебаршина уверенно лавировал в потоке машин, нырнул в тоннель под железнодорожным полотном, минут десять ехал по широкой, заполненной транспортом магистрали, потом свернул... Не знающий Москвы Калина думал, что они отъехали от офиса очень далеко. На самом же деле они добрый час объезжали промзону, а по прямой, если идти пешком от офиса до завода, было чуть более пятисот метров. Фасад НИИ смотрелся солидно, но за проходной оказалось грязно, неубрано, ветер гонял по территории обрывки газет, какие-то пакеты, здесь же бегали облаивая друг-друга стаи бродячих собак.
   Цех демонтажа располагался в торце огромного ангара. Раньше весь этот ангар занимал литейный цех опытного завода при НИИ. Сейчас почти все помещения сдавались различным арендаторам. Цех демонтажа произвёл на Калину гнетущее впечатление: сумрачное, сырое помещение, относительно небольшое по площади, но с высоченным потолком. Рабочие встретили нового начальника равнодушно, так будто от него, того кто будет давать им производственные задания, оценивать их труд, в том числе и в виде начисления зарплаты... будто от него ровным счётом ничего не зависит.
   Калина имел довольно большой опыт командования солдатами, прапорщиками... Но здесь ему предстояло иметь дело совсем с иными людьми, причём в основном уже немолодыми. Из десятка рабочих молодым был лишь один, парень лет двадцати. Остальные... даже тридцатилетних почти не видно, а двое смотрелись вообще пенсионерами. Почти у всех на лице лежала печать обычного недуга русских пролетариев - пьянства.
   - С рабочими поменьше сантиментов, при систематическом нарушении трудовой дисциплины, особенно за употребление в рабочее время, докладная записка мне, после чего последует незамедлительное увольнение. Ваш предшественник тут такую демократию развёл...- наставлял Калину директор после того, как они вышли из грохочущего молотками и перфоратором цеха.
   - А эти рабочие... они откуда, тоже по объявлению набраны?- поинтересовался Калина.
   - Есть и по объявлению, но в основном местные, на этом заводе работали. Кроме постоянных рабочих у нас трудится и несколько совместителей на полставки. Эти работяги частично заняты на своих старых рабочих местах, на этом же заводе. Но там у них неполная занятость, завод-то почти стоит. Здесь мы навстречу местной администрации пошли. Это в основном уже старые мужики, которым до пенсии немного осталось, вот они и у нас немного зарабатывают, и на старом месте вроде числятся, чтобы непрерывный стаж шёл. Но вообще-то работники они ненадёжные, желательно набрать людей со стороны, а этих давно пора в шею. Прежний начальник тоже местный был из заводских инженеров. Они все давно друг друга знали, отсюда панибратство и так далее. Ну, вы понимаете...
   Они поднялись на второй этаж кирпичного административного здания переходом связанного с ангаром.
   - Я вам Пётр Иванович не сказал... не только цех и рабочие будут в вашем подчинении, но и склад, и ещё одно подразделение фирмы. Это наша химическая лаборатория,- с этими словами Шебаршин распахнул дверь в ряду таких же дверей, расположившихся по обе стороны длинного коридора с паркетным полом.
   В узкой как пенал комнате, казавшейся таковой в основном из-за того, что она была уставлена металлическими столами, шкафами, какой-то аппаратурой, бутылями, колбами, мензурками... в нос шибал резкий дух химреактивов. На вошедших взирали две женщины в синих комбинезонах.
   - Вот знакомьтесь, это Людмила Фёдоровна Кондратьева, начальник лаборатории,- Шебаршин указал на рослую женщину с грубоватой мужеподобной фигурой и широким добрым лицом.- А это лаборант Гришина Серафима Георгиевна.
   Обоим женщинам на вид заметно за сорок, но лаборантка смотрелась куда симпатичнее начальницы, комбинезон очень выгодно облегал её не по годам хрупкую, но с соблазнительными изгибами фигуру. Лицо тоже достаточно миловидное, вот только добротой от него не веяло.
   - А это Пётр Иванович Калина, наш новый начальник производства. Прошу любить и жаловать.
   - Очень приятно,- Кондратьева радушно приветствовала Калину, в то время как вторая обитательница лаборатории, разглядывала его примерно так же, как рабочие в цеху.
   - А чем занимается лаборатория?- задал естественный вопрос Калина, когда они с директором покинули её.
   - Тут в общем...- Шебаршин, похоже, испытывал некоторую неловкость.- Если официально, там мы выявляем содержание драгметаллов в том или другом виде получаемой нами продукции. К примеру, в лабораторию приносят определённое количество золотой лигатуры и определяют процент содержания чистого золота. Лигатура, это позолоченные, или посеребрённые контакты радиотехнических разъёмов. Потом, по общему весу полученной лигатуры, зная процент содержания, мы можем определить, сколько там содержится золота, или серебра. Это делается для того, чтобы знать, сколько того же золота из нашей лигатуры получат на комбинате, куда мы её продаём, и в соответствии с этим требовать оплату. К сожалению, на комбинате постоянно в наглую занижают этот процент... Впрочем, это уже не ваша забота. Видели сколько оборудования в лаборатории? Оно страшно дорогое. А все эти компоненты: серная кислота, соляная, азотная и прочее. Всё это необходимо для проведения реакций для выделения чистого металла. Тут есть и ещё один нюанс...- Шебаршин опять замялся и взглянул на Калину изучающе.- Если бы мы только получали эти пробы, на которые наши покупатели всё равно плюют, то давно бы вылетели в трубу при таком положении дел,- они стояли на лестнице, рядом никого не было, но директор всё равно понизил голос и огляделся.- В нашей лаборатории мы научились получать чистый драгметалл в приличном количестве... вернее серебро, методом электролиза. А вот золото пока не получается, только мизерные количества, как раз на пробы, а больше никак. Эти бабы, они хоть и инженеры-химики, но спецы не экстра-класса. Я к сожалению это не сразу понял, а сейчас на такое дело человека со стороны уже боязно брать. Конечно, надо было бы специалиста со степенью приглашать... Вот ваш кабинет,- пройдя по ге-образному коридору, они вошли в какой-то тупик и директор ключом, который взял у Кондратьевой, открыл дверь в большую светлую комнату. В комнате стояли два стола, несколько стульев, кушетка, шкаф и сейф.
   - Ну, что Пётр Иванович, не испугались? Это я насчёт лаборатории,- Шебаршин сумрачно усмехнулся и сел за один из столов.
   - Да нет... чего уж там. Волков бояться в лес не ходить,- постарался как можно спокойнее ответить Калина, хотя известие о том, чем занимается лаборатория его насторожило - извлечение чистых драгметаллов - узаконенная прерогатива госпредприятий, и частной фирме это грозило уголовным наказанием.- Так вы говорите, что лаборатория тоже под моим началом?
   - Под вашим... Чистое серебро, что в лаборатории получают, вы должны будете лично принимать, взвешивать и хранить в этом сейфе, и потом, когда я найду покупателя, я его у вас буду забирать...
   Настроение Калины всё более портилось - ему не улыбалось связываться с подсудным делом. Тем не менее директор продолжал, как ни в чём не бывало, вводить его в "курс дела".
   - Конечно, секретность должна быть полнейшая, про это нигде, и ни в каком разговоре. Сами понимаете, чем это грозит. Кстати, вы знаете сколько по УК положено за незаконное получение, хищение и торговлю драгметаллами?... Пять лет по первой ходке. Я вас не пугаю, а призываю к осторожности,- Шебаршин вальяжно развалившись на стуле пытливо вглядывался в собеседника, но лицо Калины оставалось непроницаемо-спокойно.
   - А это что?- Калина не выразив никакой реакции на предостережения директора, указал на сумки и развешенные на стульях женские вещи.
   - Этот кабинет месяца полтора пустовал. Я и разрешил химичкам здесь переодеваться и вещи хранить. Если вам это мешает их можно перевести в другое помещение. Мы тут ещё одну комнату арендуем, только туда надо замок врезать.
   - Да нет, пускай.
   - Я тоже так считаю. С химичками вам придётся иметь постоянный контакт и глаз с них лучше не спускать. Сами понимаете, чем рискуем,- уже доверительно говорил директор.
   - Значит один стол мой, а второй... этих лаборанток?- Калина намеренно уходил от разговора на "щекотливую" тему, ему ещё надо было поразмыслить на досуге и потому он задавал "сторонние" вопросы.
   - Да нет, зачем им здесь стол. У них вся документация в лаборатории. Это стол кладовщицы. Под вашим строжайшим контролем ведь ещё и склад, вернее два склада, сырья и готовой продукции и, естественно, кладовщица. Её пока нет, будет после обеда... в больницу отпросилась. Склад она сама покажет. А сейчас я вам набросаю функциональную схему организации нашего производства,- Шебаршин сел за стол, достал ручку, взял лист бумаги из стопки лежащей на столе, начал рисовать,- Значит так, утром со склада сырья кладовщица выдаёт материал на переработку... Это могут быть разъёмы, платы, даже целые блоки. Выдаёт бригадиру, под счёт... Вы конечно всё это контролируете. Количество выдаваемого материала зависит от задания, которое вы даёте бригадиру. А задание обычно заключается в извлечении золотосодержащих деталей и деталей содержащих другие драгметаллы. Из цеха должны выходить эти ценные детали и очищенные от них, желательно голые платы, а также элементы монтажа не представляющие ценности. Первые рассортировываются и поступают на склад готовой продукции, вторые, то есть платы, обратно на склад сырья и по мере накопления размалываются в дробилке... ну, а третьи, то есть всякого рода железяки и прочий металлолом выбрасывается на свалку. То, что из цеха поступает на склад готовой продукции строго учитывается, взвешивается и проводится по накладным. Накладные выписываются кладовщицей, но подписываются как ей, так и вами... Понятно?
   - Пока не очень... Но думаю со временем... - Калина внимательно следил за тем, как директор рисует прямоугольники и соединяет их стрелами...
  
   Когда Шебаршин ушёл, Калина сел теперь уже за свой стол и минут пять просидел без движения. Мысли мешались в голове, тесня одна другую, следствием чего явились какие-то внутрижелудочные спазмы и сердечные покалывания: "... вляпался... надо ноги уносить... тут не только срок, тут и с конфискацией..." Но не замедлили явиться и мысли-противницы: "... Чего ты испугался? Фирма уже пять лет существует... кто не рискует, тот не пьёт... Для чего ты из казахстанского дерьма сюда вырвался, для того чтобы паршивый миллион где-нибудь Христа ради сшибать?... Нет, за этого генеральского сынка есть смысл зацепиться, наверняка он под такой мощной защитой, что риск не так уж и велик... Надо стать ему нужным, своим..."
   Немного успокоившись, Калина пошёл уже сам осматривать свои "владения". Больше всего его интересовал склад. Но кладовщица, как и обещал директор, появилась только после обеда. А до того он общался с лаборантками. Начальница лаборатории Людмила Кондратьева как-то удивительно быстро нашла общий язык с новым начальником производства. К обеду они были уже на "ты", в то время как вторая лаборантка держалась достаточно отчуждённо. В обеденный перерыв Калина хотел было уже идти в местную столовку, но Кондратьева без труда уговорила его пообедать вместе с ними прямо тут в кабинете. Для этой цели у них имелась и плитка, и электрочайник, и принесённый из дома запас продуктов.
   После обеда появилась кладовщица, тоже Людмила по фамилии Ермолаева, и тоже в возрасте слегка за сорок. То что все, с кем в фирме предстояло сталкиваться наиболее часто, и директор и эти женщины, принадлежали к его поколению, показалось Калине добрым знаком. Оказавшись в женском обществе, он, уже несколько месяцев живший вне семьи, почувствовал определённый "прилив сил". Женщины, в первую очередь Кондратьева и кладовщица принялись "посвящать" его в тонкости здешних внутрифирменных взаимоотношений. Беседа протекала настолько живо и непринуждённо, что химички едва не забыли о работе, что ждала их в лаборатории.
   Впрочем, кладовщица Калине сразу не понравилась. В сравнении с откровенной и простоватой Кондратьевой, Ермолаева казалась чрезмерно хитрой и какой-то нарочито разбитной. Подозрения подтвердились, когда она повела Калину на склад. Почему-то новый начальник производства не показался ей "деловым", или она вела себя с ним по старой привычке, выработанной за время работы с прежним начальником, который по словам Шебаршина был изрядной "тряпкой". Она, не вдаваясь в подробности, показала Калине склад сырья. Большое помещение, непосредственно стена к стене примыкающее к цеху демонтажа, заваленое всевозможным радиотехническим ломом. В основном то были мешки набитые какими-то платами, целые радиостанции, какие-то блоки, индикаторы со станций слежения за самолётами, осциллографы, электроизмерительные приборы, ящики наполненные большими и малыми разъёмами, прямоугольными и шаровыми...
   - Что ж это всё валяется, разбросано?- не удержался от замечания Калина.
   - А что я грузчик, что-ли?... Мне эти мешки не поднять, а рабочих для наведения порядка мне не дают,- грубо огрызнулась кладовщица.- Мне тут только Миша Круглов, бригадир, помогает, ему за это триста тысяч доплачивают. Но у него свои дела. Здесь нужен постоянный складской рабочий, чтобы весь этот хлам разложил, да рассортировал. А моё дело считать, да накладные выписывать,- безапелляционно заявила Ермолаева.
   Калина промолчал. Пошли на склад готовой продукции. Это оказалось относительно небольшое, но какое-то изначально холодное помещение за железной дверью с двумя замками. Здесь наблюдался такой же бардак.
   - Вот здесь взвешивается готовая продукция,- кладовщица указала на небольшие электронные весы,- А это и есть готовая продукция,- она кивнула на многочисленные серебрящиеся мешки из-под сахара, лежащие вдоль стены.
   Калина заглянул в мешки. В одном были срубленные с плат транзисторы, в другом чернели сколотые перфоратором микросхемы, в третьем желтели "золотые" контакты, вырванные из разъёмов, так называемая лигатура.
   - Ну, а это-то можно как-то поаккуратнее сложить?- вновь не удержался от упрёка Калина.
   - Попробуй этот мешок поднять! - резко повысила голос Ермолаева.
   Калина попробовал... Заполненный где-то на треть мешок с микросхемами весил не менее тридцати килограммов.
   - Ну и как?- кладовщица смотрела с усмешкой.- А я всёж-таки не мужик... Сколько раз говорила Шебаршину, на складе нужна штатная единица грузчика. А он всё жмётся. Жмот ужасный, ты ещё не раз в этом убедишься.
   Калина опять промолчал, но про себя отметил: "Если бы на твоей должности мужик был, то и грузчика не нужно... Неужто директор сам до этого не додумался? Держать бабу на таких складах - это же идиотизм...".
  
   4
  
   После нескольких дней работы Калина решился высказать свои соображения директору. Для аудиенции он покинул завод и отправился в офис. Пошёл по прямой через промзону, железную дорогу... Шебаршин, сидел чем-то озабоченный, но Калину встретил приветливо:
   - Ну, что Пётр Иванович, как ваши первые впечатления?
   - По разному,- уклонился от прямого ответа Калина.- Владимир Викторович за эти дни... я, конечно, не могу судить обо всём досконально, но мне кажется производство у нас налажено не совсем эффективно.
   - Можете не стесняться, говорите как есть... крайне неэффективно. Это вы хотели сказать?- устало усмехнулся Шебаршин.
   Калина не ожидал такой догадливости директора и смущённо замолк.
   - Вы думаете, что сообщили мне новость, или у вас есть конкретные предложения?
   - Именно так, думаю что надо как можно скорее провести реорганизацию. Я вот тут набросал планчик... сейчас я его вам изложу,- Калина суетливо полез в принесённую с собой папку.- Но сначала мне хотелось бы выяснить, как осуществляется выплата зарплаты.
   - Как, а разве вам Ножкин до сих пор ничего не объяснил... насчёт зарплаты!?...
   - Нет, я ведь с завода за эти дни не разу не отлучался, всё в дела вникал,- решил не "подставлять" финансового директора Калина.
   - Ну что ж, раз так... Какое сегодня у нас число... семнадцатое? Действительно, механизм выдачи заработной платы вам надо знать досконально. Это большое упущение Ножкина, что вас сразу не проинструктировал... Значит так, зарплата всем сотрудникам фирмы выплачивается в два этапа: пятого числа каждого месяца официальная, так называемая "белая", а двадцатого "чёрная"... Слышали о таком способе?
   - Признаться, всего два дня как узнал... от рабочих.
   - Так поступают все частные фирмы. Если бы мы платили налоги со всей зарплаты, то при нашем законодательстве давно бы обанкротились... Вам тоже мы официально будем платить пятого четыреста тысяч "белой", а остальные миллион шестьсот получите как "чёрную", то есть неофициально, без ведомости и росписи, просто из рук в руки,- Шебаршин говорил спокойно, будто сообщал очевидные, обыденные вещи.
   - Но это всё как-то...- Калина вновь, как и тогда, когда директор сообщил ему о незаконной выплавке серебра, почувствовал себя неуютно.
   - Не бойтесь, здесь вы ничем не рискуете. Это проблемы, чисто мои и Ножкина,- Шебаршин по выражению лица Калины понял его опасения.- В ваши обязанности вменяется лишь выдача этой самой "чёрной" зарплаты. "Белую" выдаёт бухгалтерша по ведомости, а на "чёрную" вы предварительно составляете список, неофициальный конечно, в соответствии с тем кто, сколько, и как работает. Список передаёте мне, я его корректирую, если найду нужным, и выдаю вам соответствующую сумму. После выдачи "чёрной" зарплаты список этот, сами понимаете, уничтожается. Ещё вопросы есть?
   - Нет... Вернее есть. Я хотел бы уточнить один момент... Я знаю какова зарплата рабочих, выяснил, что Кондратьева с учётом вредности получает миллион, а Гришина и Ермолаева по девятьсот... Владимир Викторович, а вам не кажется, что для частной фирмы, эти зарплаты не слишком высоки?... Поймите меня правильно, я просто анализирую и считаю, что такая зарплата провоцирует, как воровство, так и низкую производительность.
   - Вы что предлагаете увеличить зарплату... на сколько?
   - Да, примерно в полтора-два раза.
   Шебаршин откинулся в кресле и скептически заулыбался:
   - Вы делаете слишком скоропалительные выводы... Рабочие пить водку будут всё равно, так же как и опаздывать, и организовывать перекуры, когда заблагорассудится. К тому же, это пройденный этап. Один раз я уже увеличил зарплату... года два назад. Ничего не изменилось. И воровать они не перестанут, сколько не платите... Со временем вы это поймёте. Кстати о воровстве. Вы представляете, каком образом оно осуществляется?
   - Весьма смутно,- откровенно признался Калина.
   - Они во время работы рассовывают по карманам ценные детали, лигатуру, а потом сдают их на приёмные пункты. Есть такие, типа пунктов приёма цветных металлов, но принимают радиодетали. Есть легальные, где требуют справки, откуда материал, фиксируют паспортные данные сдатчиков, а есть и такие, где принимают ничего не спрашивая,- лицо Шебаршина при этом исказила гримаса ненависти. - Что, они вам про это, конечно, ничего не сообщили, только на свою нищенскую зарплату жаловались?- на лице директора вновь обозначилась усмешка. - Но это хорошо, что вы так активно включились в дела. А повышение зарплаты имеет смысл только при полном пресечении воровства. Вот, Пётр Иванович, мы с вами непосредственно подошли ещё к одной вашей задаче. Она не менее важна, чем организация производства. Но, сами понимаете, говорить об этом раньше было преждевременно. Теперь же, когда вы уже немного вошли в курс дела... Если вам это удастся, пресечь воровство, я вам в четыре раза зарплату увеличу.
   Калина сидел сутулясь, словно осев под свалившийся на него информацией. А Шебаршин, тем временем, продолжал:
   - Мы тут тоже кое что пытались предпринять, но при прежнем начальнике производства...-
  Шебаршин не договорив махнул рукой.- Например, надо было чаще менять рабочих, выгонять нерадивых, пьяниц. Вновь поступившие ведь сначала не в курсе, что и куда можно продать, для приобретения такого опыта нужно некоторое время. Потом опять увольнять и набирать новых, и так периодически. Поверьте, это весьма эффективное средство. Я его сам придумал. Но ваш предшественник постоянно срывал выполнение этого плана. Он с пеной у рта отстаивал своих старых знакомых, с кем вместе работал раньше. И вот результат, у нас сейчас слишком много чрезмерно опытных, в кавычках, рабочих. Вот в этом направлении вам, Пётр Иванович, и надо начинать работать - почаще менять рабочих.. Понимаете?
   - Понимаю,- задумчиво ответил Калина.
   - Если вы предложите нечто более эффективное, готов рассмотреть любые предложения. Ну и конечно контроль, и ещё раз контроль, хотя я понимаю, что за всем и всеми не уследишь... Вот так-то... У вас ещё что-то ко мне?
   - Да...- Калина заёрзал на стуле.- Я насчёт кладовщицы.
   - Ааа... Она наверное вам все уши прожужжала, что её необходим складской рабочий? Ну что ж этот вопрос можно решить, введём ещё одну штатную единицу. Только в конце-концов это будет ещё один канал для воровства.
   - Я предлагаю другое. Не надо штатной единицы. Надо просто взять кладовщика-мужика. Он одновременно будет и кладовщиком и за грузчика работать, постоянно работать, а не периодически как Круглов. А деньги, что Круглову доплачиваются, ему выплачивать.
   - Так... это интересно,- директор задумался.- А вы пожалуй здесь правы, и главное, никаких лишних расходов. Действительно, этот бардак на складе уже надоел, и с кого спросить будет. А что с бабы возьмёшь, и болеет она часто, чуть что отпрашивается. Что ж Пётр Иванович... я подумаю и вам сообщу о своём решении, когда окончательно взвешу все за и против. Ещё что?
   - Кое что есть и ещё,- виновато произнёс Калина, словно сетуя за то, что отнимает у директора столько времени.- Я тут помозговал и разработал систему проверки выхода готовой продукции. Если хотите, я вам изложу...
   - Ну-ну, любопытно...
   - Я взял один разъём типа СНП-34 и сам его разделал полностью, разбил колодку, аккуратно вытащил все контакты и взвесил эту лигатуру на электронных весах. Ведь наша основная и самая ценная продукция это именно золотосодержащая лигатура, не так ли?
   - Ну, допустим.
   - Так вот, если мы, к примеру, выдаём рабочим тысячу таких разъёмов, а из каждого разъёма, как я выяснил, получается 10,2 грамма лигатуры... то на выходе должно получиться десять кило двести грамм. Ну, двести грамм можно списать на всевозможные потери, утруску и так далее. Но десять кило бригадир должен, кровь из носу, сдать на склад,- Калина увлёкся и не заметил, как стал жестикулировать.
   - Так-так... понимаю вас... А бригадир уже сам пусть разбирается, кто недодал, куда дел... Ну что ж дельно, хотя и это не такое уж новшество. Нечто подобное я пытался добиться от вашего предшественника, но так и не смог заставить его этим заниматься, ведь для этого ему надо было идти на конфликт с рабочими. Что ж я искренне рад, что вы сами без моих указаний додумались до этого вида контроля и хотите его внедрить. Сразу видно, что вы заинтересованы.
   - Да нет Владимир Викторович, тут скорее даже не заинтересованность, а обыкновенная наблюдательность. Позавчера видел, как кладовщица эти разъёмы со склада выдавала... просто так, без счёта. Я заставил посчитать, а в конце смены пришёл на склад и посмотрел сколько сдали лигатуры.
   - Ну, и сколько получилось?
   - Меньше положенного на триста с лишним граммов.
   - Ах суки... триста грамм!... И это каждый день,- Шебаршин на глазах стал багроветь.- Я их гадов... Как думаете кто... рабочие или сама кладовщица? Я им завтра устрою!...
   - Не знаю. Но думаю пока лучше резких движений не делать. Дайте мне недели две. Я поглубже в дела погружусь и попробую определить, где утечка.
   - Да и так ясно. Это всё Горин распустил. Они же тут все, все воруют и не только лигатуру... и золотые транзисторы и платиновые конденсаторы. Три года, три года он мне лапшу на уши вешал,- Шебаршин нервно ходил по кабинету.- А у меня ведь совсем нет возможности часто бывать на заводе, то в одну организацию мотаюсь, то в другую. Материал ищу, договора подписываю, сужусь... А они в это время... суки... из под носа золото уходит... Ах Пётр Иванович, дорогой, как мне нужен хороший помощник на производстве, свой человек...
  
   5
  
   Остаток мая и весь июнь Калина не вылезал из дел. Он старался вникать во все тонкости. Вскоре он осознал, что Шебаршин прав, без кардинального обновления "личного состава" не обойтись. Калина ходатайствовал об увольнении одного, второго, третьего... В газету "Работа для вас" дали объявление о наличии вакансий рабочих по демонтажу. От желающих не было отбою, на каждое рабочее место приходило по десять-пятнадцать человек. Калине с ними лично беседовал, скрупулёзно отбирал. Шебаршину пришлось по нраву рвение нового начальника производства. Ножкин при встречах скептически-ревниво улыбался, оставшиеся старые рабочие роптали, опасаясь новых увольнений. Зато начальница лаборатории проявляла к нему участие:
   - Ну что ты, Петь, всё бегаешь, да бегаешь, как заводной. Сядь, отдохни, чайку попей...
   Вторая лаборантка при этом молча прятала усмешку, видя как начальница хлопочет вокруг Калины. Впрочем, Калина сразу уразумел, что Людмила вполне искренна. И чем больше они общались, тем больше он утверждался в своей догадке: Людмила характером и отчасти внешностью удивительно напоминала его Валентину, такая же добрая душа. В её обществе он отдыхал.
   У Людмилы имелся муж, работающий инженером на одном из "чуть живых" московских предприятий, где зарплату в пятьсот тысяч платили с двух-трехмесячной задержкой, и две дочери старшеклассницы. На то, сколько денег стоит одеть девок, она часто жаловалась. Калина слушая её, постепенно и сам стал откровеннее, поведал о своих семейных проблемах... Они стали задерживаться после работы, оставаться вдвоём... Трудно сказать, отчего это вдруг случается, когда зрелый мужчина, любящий жену и детей, вдруг начинает желать женщину, которая тоже любит своих детей, и вроде бы неплохо относится к мужу... и в тоже время делает шаги навстречу... Что их при-тягивало, этих двух некрасивых людей? Наверное, что-то незримо роднившее их, находящееся в глубине их душ. А может всё куда проще: он давно был без женщины, а ей приелось почти за двадцать лет однообразие супружеских отношений. В кабинете имелась кушетка. Людмила принесла из дома два одеяла и простыню...
   С Людмилой Калина стал предельно откровенным. В одном из разговоров он даже рассказал то, что не говорил никому - откуда у него деньги на покупку московской квартиры в элитном доме:
   - Всё просто Люд... В армии много всякого имущества. Ведь в неё такие деньги вбухивали. Не на зарплату офицерам, тем более солдатам. Нам средне платили, бойцам можно сказать вообще ничего, задарма два года вкалывали. А вот на технику, вооружение, всякого рода инженерно-техническое обеспечение немерянные средства уходили. Так вот, когда рухнул Союз и в 92-м году Назарбаев объявил о создании казахской армии на базе частей бывшей советской, расквартированных на территории Казахстана, тут у нас как обвал начался. Офицеры стали срочно переводиться, кто в Россию, кто на Украину, в общем, поближе к дому. Ну, а мне куда? Я ведь коренной казахстанец, а родители в 83-м в Россию вернулись и померли почти в одночасье в 87-м. Сёстры тоже в России, одна в Москве, вторая на Кубани, замужем обе. Куда мне податься, сестёр стеснять? И в казахской армии оставаться служить не хотелось, и квартиру в Алма-Ате, собственным здоровьем заработанную, бросать жалко. А квартира у меня там хорошая, с видом на горы, Заилийский Алатау. Пока я думал, да гадал большинство офицеров уже разбежалось, и во всей части нас осталось всего-ничего. И тут как Бог с небес, генерал наш, со связями дядька, сумел в Москву перевестись, а прежде чем уехать, решил при передаче имущества части казахам деньги сделать. Все офицеры за это имущество ответственные перевелись, поуезжали давно, а связь у нас секретная ЗАСовская, к ней казахов в советские времена на пушечный выстрел не подпускали. Ну, генерал и решил всю эту аппаратуру списать. Приказ отдал, документы оформили. Обычно на списание, то есть перевод в пятую категорию, не меньше полугода уходило. Здесь в четыре дня всё оформили. Официально никаких нарушений допущено не было, потому что свой срок эта аппаратура уже отслужила, но обычно у нас она полтора срока тянула и тогда была ещё вполне боеготова. В общем, за раз всю аппаратуру со всего центра списали, так что передавать оставалось только помещения, стены да мебель всякую. Казахи, те даже обрадовались, что ничего секретного, непонятного им не передали. Не нашлось у них специалистов по этой технике, вот они и боялись её, а так, никаких хлопот. А аппаратура ценная, драгметаллов в неё забухано немеряно, межблочные и межстанционные кабеля с посеребрённой оплёткой, ЗИП, всего несколько десятков тонн списано оказалось. Так вот, генерал как-то сумел выйти на южных корейцев, представителей какой-то фирмы и втихаря толкнул им эти тонны. Ну а я в то время и на узле связи и на складах один остался, кто знал, где, что лежит. Он мне и говорит, слушай капитан, если сделаешь всё как надо, награжу, на всю жизнь хватит. Эту аппаратуру я лично ночами с несколькими прапорами грузил, на горбу таскали. Не знаю, сколько уж корейцы генералу отстегнули, а мне он пятьдесят тысяч зелёных дал. Я сам не поверил, когда он мне эти баксы в портфеле принёс. Не знаю с чего он так расщедрился, я бы и десяти тысячам рад был бы. Наверное боялся, что болтать буду, дело-то скользкое, а только я один в курсе был, что аппаратура на сторону идёт, прапора думали что в Россию, на переплавку отправляют. Правда, он и им по тысяче дал, на всякий случай. После того дела, он мне и говорит, дескать, я ухожу в Москву и ты ноги отсюда делай. И свалил, видимо, кому-то подмазал и на спокойное место сел. Сейчас дослужит и уйдёт, себя-то он обеспечил, да не только, наверное и детям, и внукам достанется. Ну, а мне уж выбора не оставалось. В 94-м у меня двадцать лет выслуги набралось и я уволился, пенсию оформил. Сам удивляюсь, что всё так гладко обошлось. Ох и сколько же при этом разделе армии некоторые люди денег срубили, особенно генералы, самолётами вывозили. И мне обломилось, грех жаловаться. Когда я к генералу уже здесь в Москве пришёл, он испугался, думал, что я опять за деньгами. А я уже к тому времени и к сестре прописался, и пенсию из Казахстана перевёл. Я только попросил с оформлением гражданства помочь...
   Людмила с восхищением внимала рассказу, искренне радуясь удачам, ставшего ей вдруг таким близким, человека. А в конце июля Калина отпросился на весь день, чтобы встретить на вокзале свою семью. После этого он уже значительно реже задерживался после работы... но Людмила отнеслась к этому с пониманием - она не ревновала его к семье.
   Ближе к сентябрю Калина сумел убедить директора увеличить зарплату рабочим до миллиона. Теперь большинство работяг, особенно те, кого на работу принимал он лично, зауважали своего начальника и с пониманием относились к его просьбам: если возникала необходимость оставались после смены на авральную работы по разгрузке поздно приходящих машин с сырьём. Калина, в свою очередь, делал поблажки, если замечал кого-то поддатым, снисходительно относился к внеурочным перекурам и т.д. По его мнению это были мелочи, с которыми вполне можно мириться.
   Результаты были, хоть и незначительные, но очевидные: наметилось некое подобие трудовой дисциплины, и как следствие увеличился выпуск продукции. Но вот на складе навести порядок оказалось куда сложнее. С Ермолаевой ни делового, ни человеческого контакта наладить не удалось. Более того, вникнув по мере возможности в складские дела, Калина уже не сомневался, что кладовщица совместно с бригадиром Кругловым занимается хищениями. При этом, если бригадир соблюдал осторожность, то Ермолаева "брала" особо не маскируясь. Лигатуры на склад по прежнему поступало заметно меньше, чем рассчитывал по своей "формуле" Калина. Он не раз намекал, но Ермолаева, сначала не реагировала, а потом предложила ему "войти в долю".
   Просто заложить эту "сладкую парочку"? Калина не хотел начинать свою деятельность в фирме с громкого скандала. Поэтому он решил без лишнего шума избавиться, и от бригадира, и от кладовщицы. Но до сентября такой возможности не предоставлялось, к тому же Калину сильно отвлекали навалившиеся семейные заботы. Он устраивал детей в школу, помогал адаптироваться к московской жизни им и жене, постоянно держал под контролем состояние дел в строящемся доме... Дом, солидный, кирпичный, рядом со стандартными панельными девятиэтажками смотрелся дворцом. В нём Калина купил двухкомнатную квартиру площадью более семидесяти квадратных метров. Вложить в неё пришлось почти всю имеющуюся у него наличность. Потом он пожалел: надо было приобрести жильё попроще и подешевле. Но когда он только попал в Москву, ему хотелось как можно скорее вложить вдруг свалившиеся на него доллары во что-нибудь действительно стоящее, реально осязаемое. А что может быть более осязаемым для провинциала, чем московская квартира. Он инстинктивно боялся, что деньги так же легко исчезнут, как и появились. В общем, поспешил, а потом задний ход давать было уже поздно. К тому же Калина не сомневался, что, ввалив прорву денег, расплатился с фирмой подрядившейся возводить этот дом. Но увы, его, как и других пайщиков, по "мелочи" продолжали доить и дальше. С приездом семьи расходы резко возросли, всё сильнее ощущался недостаток средств, ибо старые запасы истощились, а его зарплаты и пенсии явно не хватало. А тут ещё и квартирная хозяйка...
   Бабка обижалась, что постоялец, привезя свою семью, сильно стеснив её, в то же время не спешит выполнять своё обещание насчёт внука. Она вроде бы и не напоминала об этом, но в её взгляде Калина постоянно чувствовал укор. К концу августа он ощущал себя на работе уже настолько уверенно, пользовался доверием у директора, уважением у большинства подчинённых... во всяком случае, так ему казалось. В общем, он обрадовал бабку известием о готовности взять на работу её внука. Только сначала он захотел с ним переговорить. Бабка тут же по телефону его вызвала. Роман оказался коренастым блондином с широкой физиономией и колючими маленькими глазками, хитро посматривающими из-под низкого лба.
   - Так говоришь, девятнадцать тебе... а почему не в армии?- спросил Калина.
   - Армия для дураков,- ухмыльнулся в ответ Роман, отчего Калину покоробило.
   Впрочем, то что здоровый парень призывного возраста не служит не являлось для него таким уж нонсенсом. В Москве, как нигде в России молодежь "косила". Но Калина до сих пор думал что "откосить" могут отпрыски либо богатых родителей, либо имеющих "рычаги" для воздействия на призывные медкомиссии, либо имеющих возможности пристроить сыновей в ВУЗы. Роман же происходил из нищей рабочей семьи, был более чем здоров, закончил с грехом пополам ПТУ... и тем не менее тоже "откосил".
   - Специальность есть какая-нибудь?- продолжал задавать вопросы Калина, с трудом подавляя неприязнь к внуку своей квартирной хозяйки.
   - В ПТУ на токаря учился, а завод на который нас должны распределять... в общем накрылся,- парень утёрся кулаком.- Грузчиком у отца на автобазе работал... потом ушёл... год уже устроиться никуда не могу.
   - А чего ушёл-то?
   - Платили мало... задерживали... четыреста тысяч... кто работать станет.
   - Но отец-то работает, не уходит.
   - А куда ему деваться... он уже больше двадцати лет там баранку крутит, до пенсии терпеть будет. А я нет, задарма не буду.
   - Во-во, все они не хотят. Нас не спрашивали, куда ставили там и работали,- вмешалась в разговор бабка.
   Внук снисходительно на неё покосился.
   - Ладно, приходи завтра с трудовой и паспортом. Но знай, работа у нас грязная, в основном зубилом и молотком и тяжести таскать приходиться.
   - Я работы не боюсь, мне главное, чтобы платили. Платить-то сколько будете?
   - Если каждый день от звонка до звонка - миллион.
   - Миллион?- переспросил Роман.- И без задержек?
   - День в день, два раза пятого и двадцатого... Там у тебя бригадир будет, но ты знай, что для тебя основной начальник это я.
   Калина намеревался среди рабочих иметь "своего" человека. Роман хоть ему и не понравился, но он решил попробовать, ведь тот должен быть ему благодарен за устройство на работу. Правда, на эту "должность" уже напрашивался и один из старых рабочих. Осведомители были у Калины и в армии. Командуя ротой он благодаря "тайным агентам" был в курсе "теневой" жизни вверенного ему подразделения куда в большей степени нежели его коллеги, чуравшиеся снимать "белые перчатки". Здесь же неожиданно свои услуги сам предложил некто Николай Карпов.
   Странная личностью являлся этот Карпов. Сорокавосьмилетний пьяница, сын видного учёного, когда-то работавшего в этом НИИ. В семидесятых, после окончания престижного московского ВУЗа, Коля благодаря протекции отца распределился к нему "под крыло", на опытный завод при НИИ. Рядовым инженером Карпов работал недолго. В неполные тридцать лет он уже стал заместителем начальника цеха. Но "корм" оказался не в "коня". Коля начал пить... сначала немного, потом "по чёрному". От него ушла жена... папа умер. Из начальников он докатился до простого рабочего. Бывшие друзья отца, ещё сидевшие в руководстве завода и НИИ, упросили Шебаршина взять этого непутёвого выходца из "хорошей семьи" к себе совместителем. Коля по прежнему пил, ни "торпеды", ни "кодировка" не помогали. Но Шебаршин, столь непримиримый к прочим пьяницам, почему-то на его проступки закрывал глаза. Намёком, это же он посоветовал и Калине. Хоть директор и не сказал напрямую, но Калина без труда понял, что совместитель Коля по совместительству ещё является и директорским стукачём. Поговорив с Карповым наедине, он окончательно убедился в своей догадке, потому что тот сам предложил "работать" и на него. Не доверял ему Калина, но согласился. Именно от него он узнал о совместных махинациях Круглова и Ермолаевой. Но из этого вытекал вывод, что Коля ведёт и свою игру, ибо по каким-то причинам о том же Шебаршину он почему-то не доложил, потому что директор о совместных хищениях бригадира и кладовщицы был в полном неведении. В общем, с Колей пришлось держать ухо востро.
   В сентябре Калина окончательно вознамерился решить вопрос со складом и заодно заменить некоторых рабочих. Ермолаева как специально предоставила такую возможность. Она вдруг заболела и не появлялась на работе вторую неделю. Калина переговорил с Шебаршиным, после чего в газету дали объявление, что в фирму "Промтехнология" требуются рабочие по демонтажу и кладовщик...
  
   ЧАСТЬ II
  
   ПАШКОВ
  
   Сухо, солнечно, не холодно и не жарко. Стояло бабье лето, сентябрь 1997 года. Худощавый мужчина, выше среднего роста, лет сорока - сорока пяти, скорым шагом направлялся к комплексу жилых зданий, расположенных в одном из спальных районов Юго-Востока Москвы. Пройдя прямоугольную арку, ведущую во внутренний двор, он увидел детскую площадку и старика сидящего на скамейки возле песочницы. Мужчина вряд ли бы задержался взглядом на этой мешковатой фигуре, прошёл бы мимо к своему подъезду... Но во дворе никого больше не было, ни взрослых, ни детей. Он непроизвольно скользнул взглядом по сидящему раз... два. Со стариком явно что-то неладно: голова в кепке хоть и не сильно, но заметно заваливалась набок, одна рука бессильно повисла вдоль туловища, а вторая безуспешно пыталась что-то нащупать в кармане плаща.
   - Что с вами... вам плохо!?- мужчина спешно присел на скамейку рядом.- Вам помочь?
   - Дааа... пожалуйста... в кармане... валидол...- старик слабо застонал.
   Мужчина сразу нащупал пластиковую трубочку, вытряхнул на ладонь таблетку... Лекарство подействовало, но приступ отнял у старика слишком много сил.
   - Вы далеко живёте... может вам "скорую" вызвать?- участливо спросил мужчина.
   - Нет... не беспокойтесь... я здесь... я рядом... спасибо, я сам дойду... извините за беспокойство,- еле слышно отвечал старик.
   - Ничего, я не спешу. Давайте, я помогу вам дойти. Вам надо обязательно полежать. Не сидите, пойдёмте,- мужчина помог старику подняться и придерживая под руку повёл.
   Идти пришлось действительно недалеко, метров пятьдесят до шестнадцатиэтажного дома-новостройки, близнеца дома, в котором жил и мужчина. Только квартира у старика оказалась однокомнатной, тогда как мужчина с семьёй занимал двухкомнатную. Он помог старику открыть дверь. В прихожей стоял телефон, чему мужчина немало удивился, ибо подавляющее большинство квартир в близлежащих новостройках ещё не телефонизировали.
   - О, вам телефон уже поставили? А нам только в будущем году обещают... Может всё-таки вызвать "скорую"?- мужчина кивнул на тускневший в полумраке аппарат.
   - Нет-нет... не стоит... это само пройдёт... мне уже легче. Проходите пожалуйста... не знаю, как вас и благодарить.
   - Вам лучше прилечь.
   - Нет-нет... я уже почти в порядке... спасибо...
   По всему старик жил один. Квартира смотрелась по московским меркам бедновато, если бы не множество картин, статуэток, всевозможных декоративных изделий, буквально загромождавших и единственную комнату, и небольшую прихожую. Они были повсюду, на стеллажах вдоль стен, на этажерках, подставках, прямо на полу... Возле окна стоял мольберт с натянутым холстом.
   - Вы, что художник?- спросил мужчина с интересом оглядывая "убранство" комнаты.
   - Художник? Нет, это слишком лестно для меня,- ответил старик, с трудом опускаясь в глубину массивного чёрной кожи кресла.- Хотя я имею самое непосредственное отношение к искусству. Я искусствовед, точнее доктор искусствоведения, профессор, преподаю в ВУЗах уже более тридцати лет.
   Мужчина с интересом продолжал рассматривать окружавшие его предметы.
   - Откиньте штору... вам будет лучше видно и откройте пожалуйста форточку. После улицы воздух кажется таким тяжёлым.
   Мужчина поспешил исполнить просьбу, и солнечный свет беспрепятственно хлынул в комнату, увешанную и уставленную предметами, значимость которых он постичь не мог, но к которым его почему-то тянуло как магнитом. Он переходил от картины к картине, от скульптуры к скульптуре...
   - А это что?- мужчина остановился у странного холста в углу комнаты... Вернее, то был не один холст, а композиция включавшая холст с изображённым на нём пейзажем, который имел уже реальное продолжение прямо на полу, вернее на зелёном под траву паласе, где валялись пустые бутылки, консервные банки, головешки от костра...
   - Что, не приходилось такое видеть?- голос хозяина несколько окреп и даже звучал с оттенками весёлости.
   - Нет, - ответил изумлённый гость.- А что это, наверное модерн какой-нибудь?
   - Это называется инсталляция. Я вижу вы заинтересовались. Если хотите, я могу вам кое что пояснить, ответить на возникшие вопросы.
   - Здесь наверное много ценных вещей,- мужчина не мог оторвать взгляда от его окружавшего...
   - Ценных?... Не знаю... Сейчас, пожалуй, ещё рано говорить о ценности этих произведений. Это подарки моих друзей-художников. Произведения искусства, как правило, приобретают истинную ценность после смерти авторов. Ну а мои друзья, слава Богу, в основном ещё живы. Я исследую их творчество, пишу о них. Наверняка кто-то из них приобретёт известность, станет выставляемым, продаваемым, но пока... Когда-то и Родченко, и Кандинский, и Филонов немного стоили. Если у вас есть время...
   Напоминание хозяина о времени, заставило вспомнить о нём и гостя. Он, спохватившись, глянул на свои часы и словно стряхнул с себя чары, исходящие от ауры комнаты.
   - Совсем забыл. Так вы говорите вам уже лучше?- гость явно заторопился.
   - Да, всё в порядке. Я вам так благодарен.
   - Сейчас вы уже сможете позвонить в "скорую", если что?
   - Да конечно... не беспокойтесь,- хозяин поднялся из кресла, как бы демонстрируя, что кризис миновал.- Вы спешите?
   - Да, извините... у меня дела. Я бы с удовольствием задержался. Мне было бы очень интересно вас послушать. Я... я очень люблю вот так смотреть картины, слушать про художников. Я ведь никогда вплотную не сталкивался с людьми искусства, но всегда к нему имел интерес. Если вы не против, я бы вас ещё посетил, но сейчас,- гость виновато развёл руками.
   - Что ж я рад, что могу вам быть чем-то полезен. Жду вас. Приходите когда пожелаете, по выходным в любое время, по будням кроме вторников и пятниц...- профессор уже совсем оправился и только не совсем уверенные движения напоминали о перенесённом приступе, голос же твёрдый, звучный, голос человека привыкшего громко говорить в классах, аудиториях... на выставках, экспозициях, в салонах.
  
   2
  
   - Сегодня работали?- вопросом встретила Пашкова жена.
   - Да нет, какая работа... Опять простой.
   - Надолго?
   - Месяца на полтора. И зарплату тоже... так и не дали,- виновато сообщил Пашков.
   - А где же ты тогда так долго ходил, если не работали?- они стояли на кухне, жена разогревала ужин, а муж понурившись рядом.
   - Да так получилось... слух кто-то пустил, что майскую получку давать будут. У бухгалтерии часа два толкались. Кому-то вроде заплатили по блату. А нам опять облом. Покричали да разошлись. Такие вот дела Насть, оправдываются самые худшие предположения. Завод, наверное, закрывать будут, а нас просто мурыжат, негласно принуждают по собственному желанию увольняться, чтобы выходное пособие не платить.
   Жена помешала жареную картошку, потом резко заговорила:
   - Если помнишь, я тебя об этом год назад предупреждала. А ты подождём, да подождём, а вдруг наладится. Дождался... Год, понимаешь, год уже фактически не работаешь! Ты хоть в курсе, сколько у нас денег осталось?- жена в сердцах бросила ложку и вышла из кухни.
   Пашков с опущенной головой двинулся следом. Их новая квартира, в которую они въехали как раз год назад не смотрелась уютным семейным гнёздышком. Эту квартиру, уволенный из армии по сокращению майор Пашков дожидался четыре года. Они с женой ждали квартиру, одновременно копя деньги на её обустройство. Казалось, и времени было достаточно, и возможностей заработать. Он работал на телевизионном заводе и вроде бы зарабатывал сначала неплохо, плюс его пенсия и небольшая, но стабильная учительская зарплата жены. Тем более, что расходов вроде бы сравнительно немного: жили у матери Пашкова, он, жена, да сын школьник. Тем не менее, когда, наконец, дождались своей квартиры по "военной" очереди, въехали... Установка железной двери, остекление лоджии, спальный и кухонный гарнитуры... И всё, после этих покупок почти все скопленные деньги иссякли. На покупку "стенки", импортной стиральной машинки, переклейку "казённых" обоев и уйму прочих столь желанных вещей, средств уже не осталось. К тому же с лета 96-го, когда у Пашковых начались большие траты, завод "зазнобило" и до того почти миллионная зарплата скукожилась до двухсот-двухсотпятидесяти тысяч, да и ту платили с четырёхмесячной задержкой. В результате, к сентябрю 97-го семейные закрома уже совсем опустели и мечту о продолжении покупок предстояло отложить на неопределённое время, ибо зарплаты жены и пенсии Пашкова хватало лишь на самые скромные продукты. Конечно, для молодой семьи, у которой впереди необозримое будущее, всё это было бы вполне терпимо, но для супругов на пятом десятке, помотавшихся по гарнизонам, и надеявшимся после службы просто пожить, отдохнуть...
   Настя примерно в течении часа продолжала высказывать своё недовольство. Она устала от всего: почти двух десятков лет бивуачной жизни с мужем офицером-неудачником, от своей собственной учительской доли с её нервотрёпкой и мизерной зарплатой. На работе нервы, к тому же сын, не блещущий успеваемостью, готовка, стирка на старой походной "малютке", уборка, так до конца и не обустроенной, квартиры... А тут приходит муж, разводит руками и говорит, завод стоит, зарплаты нет и не будет. Конечно, Настя закалена жизнью, но старой, советской жизнью, где имел место острый дефицит продуктов и товаров, когда и то и другое добывалось, как говорится, "с бою", в результате многочасовых стояний в очередях. Ко всему этому она была готова, и тогда это казалось не так обидно, ведь так жили почти все. Деньги имелись, а купить на них нечего, но к этому привыкли. А после 92-го? Разве к этому можно привыкнуть!? К тому, что в магазинах чего только нет, глаза разбегаются, а купить опять почти ничего невозможно - дефицит товаров сменился дефицитом денег. Это настолько непривычно, так нервирует, особенно если видишь рядом людей, которые всё это, или многое купить могут. Эти продукты, от которых текут слюни, о которых мечтали всю жизнь, эти бесчисленные сорта сыра, масла, колбас... эти так облегчающие домашний женский труд кухонные комбайны, электрочайники с "золотой" спиралью, печи СВЧ... Но больше всего Настя мечтала о стиральной машине, импортной с сушкой. Она видела такую дома у одной из своих коллег, видела её в работе, позавидовала и не удержавшись высказала мнение, что все женщины ведущие домашние хозяйство должны собраться и поставить человеку, придумавшему такое чудо, памятник из чистого золота. Она так долго стирала на советских машинах типа "корыто с мотором", которые протекали, часто ломались, били током и после которых всё равно надо было мучиться, отжимать бельё вручную... И вот теперь из-за этого, так называемого, мужа откладывается её самая большая после получения собственной квартиры мечта. Да если бы только это. Сын обносился, сама хуже всех в школе одета, перед коллегами стыдно...
   Пашков молча, смиренно выслушивал упрёки жены, а та не встречая отпора, всё более заводилась:
   - В магазин вчера пошла, тут иномарка подкатила, из неё пигалица выпрыгивает лет двадцати пяти. Набрала продуктов на пятьсот, понимаешь пятьсот тысяч. А у меня в кошельке всего пятьдесят. Чем я хуже?... Я уже в возрасте, с высшим образованием и не могу себе позволить то, что эта коза драная... Там у неё и осетрина, и телятина. А у меня на буханку хлеба и триста грамм "докторской"... Вот что я могу, - произносилось так, что Пашков без труда сам домысливал продолжение: с таким мужиком.
   Жена долго не могла успокоиться, нападая то на безмолвно-виноватого мужа, то на делающего уроки сына. В конце-концов терпение Пашкова лопнуло:
   - Всё, хватит... Завтра увольняюсь к чёртовой матери и иду искать другую работу.
   Настя, не ожидавшая такой реакции от, казалось, полностью осознававшего свою ничтожность мужа, на несколько минут замолчала. Потом стала "исправлять" положение:
   - Серёж... ты это... не торопись... Не спеши увольняться-то. У вас на полтора месяца простой объявили?
   - На полтора. Что ж теперь? Ты же каждый день будешь меня вот так. Нет уже больше мочи. Лучше я куда-нибудь дворником устроюсь.
   - Ну, что ты? Я ж не против, устраивайся, только увольняться не надо. Попробуй временно. Может завод ваш как-нибудь оклемается. Солидное всё-таки предприятие, жаль бросать-то.
   - Как это временно?- недоуменно спросил Пашков.
   - Ну, как-нибудь. Вон наша завуч говорила, что есть такая газета "Работа для вас". Там объявления дают всякие работодатели. Ты поищи, может что подходящее найдётся,- советовала Настя уже успокоившись, и явно опасаясь, как бы муж сгоряча не наделал глупостей.
   - Хорошо, прямо завтра...
   Позже, когда сели смотреть телевизор отношения в семье пришли в норму и уже ничто не напоминало о прошедшей "буре", об упрёках, стенаниях по поводу загубленной жизни, молодости, и прочая, прочая... Когда ложились спать, Пашков вспомнил о том, что произошло во дворе:
   - Представляешь Насть, почти до подъезда дошёл, гляжу мужик, старик уже, на лавке загибается. Я к нему, что с вами...
  
   3
  
   Пашков, почти всю жизнь проживший без телефона, как никогда остро ощутил это неудобство, особенно чувствительное для московского бытия. В газете помещались сотни объявлений - предложений работы с номерами контактных телефонов фирм, предприятий. Звонить из уличных автоматов оказалось и неудобно из-за неустойчивой связи, и накладно из-за трат на жетоны. Пашков поехал к матери и звонил из её квартиры, откуда они год назад, наконец, переехали в свою собственную. Мать, конечно, по характеру телефонных переговоров поняла, что сын ищет работу.
   - Серёж, у тебя, что на заводе неладно?
   - Да мам, опять на простой встали, скоро совсем закроемся. Вот хочу подыскать что-ни-будь,- был вынужден признаться Пашков.
   - Смотри осторожнее, сейчас частники кругом, обманывают...- мать стала рассказывать услышанные от подруг-пенсионерок байки о бессовестности новых работодателей.
   Пашков слушал и звонил. Прежде всего он обзванивал организации предлагавшие работу для инженерно-технических работников. Но таковых оказалось немного, и предлагали они смехотворную зарплату, не более четырёхсот тысяч. Больше всего требовалось всевозможных менеджеров, брокеров, дилеров и тому подобных торговых агентов. Но эти специальности отпугивали капиталистическим "звучанием", страшили непонятностью. Наиболее привлекательными казались объявления типа: "Срочно требуются лица до 55-ти лет с высшим и средне-специальным образованием, для административно-кадровой работы. Заработок от 500 долларов, желательно офицеры запаса и педагоги...". Такого рода объявлений было много, причём в некоторых обещали по 1000 и более долларов. Попахивало авантюрой, но в тоже время объявления как будто писалось именно для таких как он. Он подходил и по возрасту, и по образованию, являлся офицером запаса. Пашков решил попробовать, позвонил по одному из объявлений, показавшихся ему скромнее остальных. Ему объяснили, что он должен явится завтра в пять часов вечера на собеседование.
   Дома Пашков поговорил с женой. Та не выразила оптимизма, напомнив, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Тем не менее, в оговоренный час он явился по указанному адресу... Это было здание старой постройки, какой-то бывший Дом Культуры. Его зал время от времени арендовали различные фирмы для проведения таких вот массовых собеседований. Впрочем, фирма, куда позвонил Пашков, была известной, "Герболайф", вернее один из её российских филиалов. Зал, вмещавший не менее восьмисот человек, народ заполнил до отказа. Учитывая, что такие мероприятия фирма проводила через день, желающих было более чем. Собеседование напоминало шоу. На сцену под громкую ритмичную музыку выходили уверенные молодые, и не очень молодые, и вообще не молодые люди в прекрасно пошитых клубных костюмах. Источая непривычную для бывших рядовых советских людей энергию, оптимизм, они рассказывали о том, как быстро добились успеха, распространяя всевозможные средства для похудания, продукцию "Герболайф"... Они называли баснословные для сидящих в зале суммы своих доходов, причём в долларах: тысяча, полторы... три... в месяц. Все они за короткий срок взлетели, что называется "из грязи в князи", эти бывшие домохозяйки, студенты, младшие научные сотрудники, учителя, офицеры... Подводил черту под выступлениями этих "успешных" самый "успешный". То оказался источающий сверхэнергию и сверхоптимизм тип семитской наружности лет сорока, представившийся вице-президентом московского филиала фирмы:
   - Прочь хандру, прочь неудачи, бедность и болезни! Да здравствуют веселье, здоровье, успех и богатство!- под аплодисменты он простёр на манер ленинского жеста руку в зал.- Если вы хотите заработать копеечку-другую, как это сделали выступающие перед вами, то станьте такими же счастливцами, вступайте в славное братство распространителей продукции "Герболайф"!
   Затем последовали ещё несколько подобных призывов и "кукловод" перешёл к конкретным инструкциям:
   - Господа, на крайних слева местах в каждом ряду сидят инструкторы нашей фирмы. Подойдите к ним, они запишут ваши данные и побеседуют с вами. От них вы получите конкретные указания. Вперёд господа к успеху, к счастью, к богатству!
   Вновь грянула оглушительная музыка, и люди словно охваченные массовым психозом рванулись со своих мест к левому краю зала. Спешили, суетились все и стар и млад, становясь в очередь, словно за старым добрым советским "дефицитом". Конечно, сразу возникла толкотня, ругань. Пашков не поддался всеобщему психозу, но когда сообразил, что желающие заработать "копеечку-другую", сидевшие в ряду справа от него, для которых он является препятствием, и которые запросто могли смести это препятствие, то есть его... Он был вынужден тоже вскочить и "плыть по течению", вместе со всеми. Он пытался "выгрести" из этого потока, но не смог: очереди были по всюду, на всех соседних рядах. Пашков оказался в середине одной из этих человеческих цепей, человек в сорок-пятьдесят. Ничего не оставалось как "стоять" в очереди, но он постоянно осматривался, готовый при первом удобном случае вырваться из этого плена. Когда осматривался жизненный и армейский опыт позволили ему сделать и ещё один интересный вывод: национальный состав стоящих в очередях был хоть и не однороден, но в то же время однообразен. Очередь в основном состояла из представителей тех народов, которые и в советское время в массе своей пассивно плыли по "течению", которых семьдесят лет легко, без труда направляла Советская власть, а теперь пытались направлять те, кто прорвался к капиталистическим "штурвалам". В основном в зале наблюдались славянские лица, наверняка, неотличимые от них карелы, мордвины, удмурты... мелькали татары, вот стоит узкоглазая девушка, скорее всего якутка или бурятка, а тот парень студенческого возраста со смуглым лицом и пышной шевелюрой, похож на певца Валерия Леонтьева в молодости, явно коми... В основном это были представители тех наций населявших российское пространство, которые либо никогда не умели, либо в большинстве своём разучились за годы развитого и неразвитого социализма "делать деньги". Не увидел Пашков в очереди только тех, кто не разучился, кого не сумела отучить Советская власть от этого "вредного ремесла", кто сумел сохранить эту способность не на уровне отдельных индивидуумов, а почти всенародно. В этих очередях за "бесплатным сыром" Пашков не угадал ни одного еврея, и ни одного кавказца...
   До инструктора оставалось уже пять-шесть человек, когда Пашков вырвался из этой "связанной одной целью" очереди и спешно покинул зал.
  
   4
  
   Пашков посетил ещё одно подобное сборище, после чего перестал обращать внимание на объявления, обещавшие быстро заработать "копеечку-другую". Потом он сходил на собеседование в редакцию свежеиспечённого журнала для бизнесменов. Работа заключалась в распространении этого самого журнала. Как пояснил молодой человек, проводящий собеседование, в этой хитрой "профессии" главное талант уговаривания. Уговаривать предстояло руководителей фирм, к которым предварительно предстояло напроситься на аудиенцию, после чего убедить, что без подписки на этот журнал им и их фирме "не жить". И на этот раз молодому "учителю жизни", внимали в основном уже люди в возрасте, оставшиеся без работы в результате всевозможных сокращений, растерявшиеся в непривычной для них рыночной обстановке, чьи профессии, образование, навыки, опыт... оказались вдруг в этом, наступившем после 92-го года мире совершенно ненужными.
   После "журнального" собеседования Пашков совсем пал духом. Домой он не спешил, ибо жена и сын ещё находились в школе. По пути к своему подъезду он увидел детскую площадку... вспомнил старика, которому помог несколько дней назад. Трудно сказать, почему он вдруг захотел навестить его. Может из вежливости, но скорее всего ему просто вновь захотелось оказаться в той квартире, среди так заинтересовавших его предметов.
   Профессор оказался дома и выглядел на этот раз бодрым и здоровым.
   - Извините за беспокойство. Помните, где-то неделю назад вам стало плохо во дворе... Как вы себя чувствуете?- Пашков говорил сбивчиво, явно смущаясь.
   - А, это вы... проходите. Спасибо, сейчас тьфу-тьфу всё нормально, мотор вроде работает,- хозяин квартиры узнал своего спасителя и встретил радушно.
   На этот раз осматривать жилище человека совсем из неведомого ему мира искусства Пашков начал прямо в прихожей. И вновь обнаружил много свидетельств, что доктор искусствоведения живёт скорее всего один, присутствия женщины не ощущалось совершенно: слой пыли на дверцах шкафов, валяющаяся в беспорядке обувь, пустые бутылки...
   - Простите меня, я тогда пребывал в таком состоянии, что даже не удосужился представиться. Позвольте исправить эту досадную оплошность. Матвеев Виктор Михайлович... если помните из нашей первой встречи, профессор, доктор искусствоведения.
   - Пашков Сергей Алексеевич, отставной офицер, живу в доме напротив,- в свою очередь представился гость.
   - Очень приятно Сергей Алексеевич. Я в долгу перед вами за беспокойство, которое причинил.
   - Да ну, что вы, какое беспокойство.
   - Нет-нет, я ваш должник, и говоря по простонародному, бутылка за мной... но только не сейчас.
   - Да ничего не надо Виктор Михайлович,- смущённо отнекивался Пашков, искоса бросая взгляды в открытую дверь комнаты.
   - Не думайте, что мне это в обузу. Я ведь русский человек и водочку, грешен, люблю, и потому выпью в вашей компании с превеликим удовольствием. Вы не против?
   - Нет, конечно.
   - Ну, вот и хорошо. Но сегодня я к сожалению этого сделать не могу, так как через пару часов должен быть на работе, у меня сегодня вечером лекции.
   - А вы разве не на пенсии?- удивился Пашков
   - На пенсии, на пенсии. Но, сами понимаете, на пенсию сейчас... Вот и подрабатываю в одном частном ВУЗе. В прошлый раз вас заинтересовало собрание моих картин. Извините, я был в таком разобранном состоянии, потому мало что мог вам пояснить. Но эту оплошность могу отчасти исправить прямо сейчас. Прошу... Вы что же интересуетесь живописью?
   - Не то чтобы всерьёз.- Пашков вновь застеснялся.- Видите ли я человек от искусства далёкий, но очень люблю смотреть. Мало чего понимаю, хорошую картину от плохой вряд ли отличу, а вот смотреть... иной раз оторваться не могу. Помню, ещё в школе учился, в Третьяковку нас водили. Все ребята вперёд бегут из зала в зал, скорее эту экскурсию закончить, а я как вкопанный у картины стою. Есть там такая "Мокрый луг" называется, не помню кто автор, но так она меня потрясла. Учительница вернулась и чуть не силком потащила, ругала чтобы не отставал. И до сих пор такое.
   - Эту картину Фёдор Васильев написал, в семидесятых годах прошлого века. Гениальных способностей живописец был, жаль не раскрылся, совсем молодым умер. А вот то, что именно она вам так понравилась, опровергает ваше заявление, что вы плохую картину от хорошей не отличите. Вполне возможно, что у вас не просто любопытство, а настоящая тяга к прекрасному, и вы обладаете природным эстетическим вкусом,- хозяин вновь вверг Пашковы в смущение.
   - А среди этих картин и ваши есть?
   - Да нет, мои это баловство. Я знаток живописи, а чтобы самому хорошо писать... Это нужно иметь особый дар. У меня его к сожалению нет. Хотя сейчас многие пишут картины, не имея этого дара, и даже выставляются. Я так не могу, себя и других обманывать. Но отсутствие таланта не мешает мне любить искусство, изучать его. Я, в общем, счастлив, что занят любимым делом,- спокойно без рисовки говорил профессор.
   - Да действительно... любимое дело... это, конечно, счастье, иметь возможность заниматься им,- задумчиво произнёс Пашков, переходя от одной картины к другой.- А я вот сам не знаю, чем всю жизнь занимаюсь. В училище военное пошёл потому, что в школе учился плохо, в нормальный институт не прошёл бы. Служил... двадцать лет, а зачем, и сам не знаю. А какое моё любимое дело и вообще есть ли оно, тоже до сих пор не знаю,- в его словах слышалась горечь, но он опять застеснялся минутной слабости и резко переменил вектор разговора.- А у вас здесь есть картины каких-нибудь известных художников. Я гляжу у вас тут больше современные.
   - Да, в основном это работы современников. А кто по вашему из современных живописцев известен, знаменит?- с улыбкой спросил профессор.
   - Ну, я не знаю,- несколько растерялся Пашков.- Ну, вот помню, мы с женой ещё в советские времена на выставку Глазунова ходили, там его "Вечную Россию" смотрели. Или вот Шилов, я про него телевизионный фильм смотрел,- Пашков вопросительно взглянул на профессора, ожидая его реакции.
   Матвеев, не переставал улыбаться, снял очки, достал платок и стал их протирать.
   - Видите ли Сергей... Мне можно вас так называть, вы ведь я думаю чуть старше моего сына? Сколько вам лет?
   - Сорок пять.
   - А мне шестьдесят четыре, а сыну тридцать девять. Так вот Сергей, можете мне верить, или не верить, но те кого вы назвали... они, конечно, приобрели определённую известность, но настоящими, большими художниками не являются. Да-да.
   - Почему же тогда... ну вот фильмы про них, выставки, по телевизору говорят, Шилов вон на конфетных коробках?- недоумевал Пашков.
   - Такое бывает. Слава и известность при жизни нередко достаётся людям случайным, недостойным этого. По своим местам всё расставляет время. Поверьте, лет через тридцать-пятьдесят, когда наши потомки будут изучать искусство рубежа 20-го-21-го столетий, в учебниках вряд ли названные вами имена будут упоминаться в ряду серьёзных живописцев. Глазунов, конечно, не лишён таланта, но его живопись чистой воды коньюктура, дань модным политическим веяниям. А Шилов просто хороший ремесленник, поставивший на поток производство портретов, так же как в каком-нибудь цеху штампуют шкатулки или канделябры.
   - Никогда бы не подумал,- искренне изумлялся Пашков.
   - А насчёт известных... Есть тут у меня один графический набросок из ранних. Это эскиз к оформлению детского журнала Илюши Кабакова. Не слышали о таком художнике?... Он мой ровесник и на склоне лет вот сподобился приобрести довольно большую известность. Последние лет десять у него выставки одна за другой. За границей он сейчас самый продвинутый русский художник. Или вот эта вещь... Это Булатов соцартист... тоже метром является.
   - Что значит соцартист?- не понял Пашков.
   - Это означает, что он работал в стиле соц-арта.
   - А что это означает?
   - О, это долго объяснять... Нечто вроде критическо-юморного изображения той нашей, социалистической действительности. Сейчас конечно это направление отмерло, со смертью объекта изображения, то бишь СССР. Я могу вам всё это довольно подробно объяснить. Только не сейчас. Извините, мне уже пора собираться в свой университет. Вы как, не против ещё меня посетить?
   - Я?... Нет, конечно, я с удовольствием. Я ведь совсем не знаю современного искусства... впрочем, и несовременного тоже,- откровенно признался Пашков.
   - А есть желание узнать?- пытливо взглянул профессор.
   - Да... ещё какое.
   - Ну что ж, напоминаю, я работаю два раза в неделю, по вторникам и пятницам. В остальные дни милости прошу...
  
   5
  
   Жена пришла с работы взвинченная. Во-первых у неё был тяжёлый день - целых девять уроков, во-вторых, ввиду острого дефицита в школе педагогов способных "тянуть" класс, на неё собирались повесить второе классное руководство.
   - Кто везёт на том и едут!- возмущалась Настя.
   Присмиревшие муж и сын тихо поглощали обед, опасаясь попасть "под горячую руку". Тем не менее, её недовольство тут же обрушилось на Пашкова, как только он поведал о своей очередной неудаче в поисках работы:
   - Ну, и наплодили вас инженеров-технарей, как собак не резанных, а сейчас оказывается вы ни к какому делу не пригодны!
   - Так что же теперь, за что ни попадя хвататься, журналы эти дурацкие всучивать, или герболайф этот!?- с опаской огрызнулся в ответ Пашков.
   - А как дальше жить?... Вон год уже прошёл, как в квартиру въехали, а гостей пригласить до сих пор стыдно. "Стенки" нет, диван старый продавленный... даже плафонов нет, вон лампочки голые так на проводах и болтаются!- начала заводиться Настя.
   - Ну что же мне теперь... не знаю?... Подожди, я же недавно начал, ещё поищу,- продолжал отбиваться Пашков.
   - Ищи... Только боюсь ничего толкового тебе не найти... Тут не газета, тут знакомства нужны. А у нас какие знакомства, всю жизнь с места на место скакали...
   Как обычно к ночи Настя несколько остыла, и уже в постели Пашков сообщил ей, что собирается позвонить в организацию, давшую объявление о наборе рабочих по демонтажу радиотехнического оборудования.
   - Ты что уже и рабочим готов пойти?- недовольно отреагировала жена.- Не надо Серёж. Я ж это в сердцах накричала. Поищи ещё, может чего получше подвернётся.
   - А что рабочим?... Между прочим, за этот демонтаж миллион обещают. Скорее всего, там надо какие-нибудь детали из плат выпаивать. Тупая работа, но я ведь это умею, и если за миллион, то это весьма неплохо.
   - Да миллион нам бы сейчас не помешал,- Настя вздохнула и повернувшись к мужу прижалась к нему.- Попробуй, но если не понравится, не мучайся, шут с ней с работой, слава Богу своя крыша над головой есть,- она уже совсем не сердилась, более того была настроена более чем доброжелательно...
  
   Звонок в эту организацию поначалу напоминал предыдущие неудачные попытки устройства на работу. Пашкову предложили на следующий день к четырём часам вечера явиться в фирму на собеседование. Наученный горьким опытом предыдущих собеседований, он, возможно, и не пошёл бы, но офис фирмы располагался сравнительно недалеко от места жительства Пашкова в хорошо знакомом ему с детства районе. Он доехал на электричке до станции "Калитники", бывший "4-й километр", оттуда дошёл до кинотеатра "Рубин"... Офис был мал, ютился в торце здания бывшего детсада. Секретарша попросила Пашкова обождать и он остался в узком холле перед кабинетом, где проходило собеседование. Тут уже толкались несколько прочих "кандидатов".
  - Извините, а что предстоит делать, наверное с паяльником работать?- успел вдогонку спросить секретаршу Пашков.
  - Да нет... в основном молотком и зубилом,- пренебрежительно отозвалась та и удалилась.
  Пашков поёжился - надежда на относительную "интеллигентность" предстоящей работы не оправдалась. Он присмотрелся к прочим ждущим собеседования и несколько воспрял. В основном это оказались люди не пролетарской внешности, а скорее такие же как он, оставшиеся без работы всевозможные инженеры и техники. Один солидный, лысый в очках, вообще сильно смахивал на секретного, почтовоящичного учёного со степенью. Поколебавшись, Пашков всё же решил дождаться своей очереди...
  В небольшой комнате за письменным столом сидел невзрачный человек с неспокойными руками, по возрасту примерно ровесник Пашкова. И этот человек, и офис произвели на Пашкова угнетающее впечатление. В отличие от внешне респектабельных организаций, снимающих целые залы, арендующих солидные помещения, чьи сотрудники излучали оптимизм, одевались в дорогие костюмы... Эта фирма поражала обратным, внешней бедностью и унылым настроением сотрудников. Здесь не было дорогой офисной мебели, а обшарпанные ещё "советские" столы и стулья, и сотрудники... Секретарша не молода и не длиннонога, одета так себе, постоянно звонит домой, объясняя ребёнку, где у неё в холодильнике стоит суп, и заклиная быть осторожным с газом... Собеседование проводит тоже некий корявенький мужичок далеко не "новорусского" облика, одет в неэффектный свитер, лицо усталое, взгляд невесёлый...
  - Паспорт и трудовую книжку,- поздоровавшись, сразу потребовал наниматель.
  В паспорте он сразу посмотрел год рождения, потом прописку. В объявлении, данном в газету, говорилось что требуются лица до сорока лет с московской пропиской. Как ни странно, но наниматель не обратил внимания на то, что "кандидату" несколько больше сорока. Он взял в руки дубликат трудовой книжки.
  - А почему дубликат, где подлинник?- последовал естественный вопрос.
  - Видите ли... она у меня... в общем, я её куда-то сунул и не могу найти,- слегка смутившись соврал Пашков, ибо его трудовая лежала в отделе кадров завода, с которого он ещё официально не уволился.
  Наниматель стал листать дубликат.
  - Вы двадцать лет отслужили в армии?- в вопросе читалось и удивление и некое подобие радости, какая бывает при неожиданной приятной находке.
  - Да, как видите,- Пашков кивнул на дубликат в руках нанимателя.
  - В каком звании уволились?
  - Майор... Служил на командных и инженерных должностях,- осознав, что нанимателю он чем-то интересен, Пашков почувствовал себя увереннее.
  - Понятно. А в каких войсках служили... с радиотехникой были связаны?
  - Да, конечно... я в ПВО служил.
  - А я ведь тоже офицер в отставке. Связистом лямку тянул,- лицо нанимателя озарила широкая улыбка.- И что же вас на такую работу потянуло, неужто в Москве так плохо с трудоустройством отставников? Кстати, вы из армии давно уволились?
  - С девяносто второго. Эти пять лет я на телевизионном заводе проработал.
  - И как там платили,- с интересом спросил наниматель.
  - Когда технологом работал, неважно, а как в регулировщики перешёл ничего, по миллиону выходило, правда не каждый месяц.
  - Всего-то?- на лице нанимателя обозначилось разочарование.
  - Учтите, это было полтора-два года назад,- заступился за "свой" завод Пашков.
  - Ну да, если учесть сколько доллар стоил два года назад...- наниматель наморщил лоб вспоминая сколько тогда "весил" доллар.- Ладно, давайте знакомиться. Я Калина Пётр Иванович, заведующий производством вот этой фирмы, которая называется "Промтехнология". Мы занимаемся демонтажём всевозможной старой радиоаппаратуры с целью извлечения из них золотосодержащих деталей. В армии вам приходилось иметь дело с такими деталями?
  - Совсем немного. Когда я был на должности старшего инженера службы вооружения, мне изредка приходилось заниматься отправкой списанных с нашей техники таких деталей.
  - А на какой завод отправляли?
  - В Ереван.
  - Я так и думал. Сейчас он фактически стоит, сырья нет. Вон, по всем радиорынкам армяне радиодетали скупают и туда везут на переплавку. Мы тоже эти детали извлекаем и отправляем, только поближе, на подмосковный завод. Работа заключается в том, что с помощью подручных инструментов эти радиодетали, диоды, транзисторы, микросхемы и так далее надо выковыривать, или просто срубить с платы. Затем мы их отсортировываем и отправляем на завод.
  - Подручные инструменты это что... зубило и молоток?
  - Ну да... ещё кусачки, перфоратор.
  - И что микросхемы прямо зубилом?- недоверчиво спросил Пашков.
  - И зубилом тоже, но перфоратором удобнее и производительнее.
  - Но как же... это же... ведь потом такая микросхема никуда не годится, она же нерабочая.
  - А нам её работа без надобности, нам нужна лишь её золотосодержащие части, ножки и пластина,- с улыбкой пояснил Калина.
  - А... ну тогда ясно,- несколько растерянно произнёс Пашков.
  - Ну, так как вы... не передумали? Работа конечно не фонтан, грязная, работа обычного работяги. Хотя у нас этим делом занимаются и люди с высшим образованием,- испытующе взглянув на "кандидата", Калина доверительно продолжил.- Может, что-нибудь более подходящее для себя найдёте?
  - Не знаю...- Пашков явно колебался.- Вы знаете, я наверное всё-таки попробую.
  - Ну-ну,- по-прежнему внимательно вглядываясь в собеседника, произнёс Калина,- попробуйте... А вам складской деятельностью не приходилось заниматься?
  Вопрос для Пашкова оказался совершенно неожиданным.
  - Что... складской... а при чём здесь?... В общем, было дело. В полку где я служил прапорщиков не хватало, и мне некоторое время приходилось отвечать за склад стрелкового вооружения и боеприпасов.
  - Видите ли, возникла и меня тут идея... Ну ладно, это потом. А пока что оформлю вас рабочим в цех демонтажа. Сегодня у нас пятница... значит так, приходите в понедельник к девяти часам по адресу. Запишите... Это надо доехать до станции метро Авиомоторная, потом по улице... Там у проходной я вас буду ждать. При себе так же как и сейчас иметь паспорт и трудовую...
  
   6
  
  Всю субботу и воскресенье Пашков обсуждал с женой результаты последнего собеседования. У Насти перспектива становления мужа "рубщиком" радиодеталей энтузиазма не вызвала. Однако она получала за свои полторы ставки и классное руководство в школе лишь пятьсот тысяч. С пенсией Пашкова на семью получалось всего около девятисот тысяч. Удвоить семейный бюджет - это было заманчиво.
  В понедельник Пашков явился по указанному адресу. То была проходная опытного завода при неком большом оборонном НИИ. Среди десятка прочих "кандидатов", собравшихся у проходной оказался и тот самый лысый в очках, похожий на учёного. Калина вышел к ним и пригласил всех в бюро пропусков. В помещении бюро он раздал листы бумаги и предложил им написать краткую автобиографию. На это кто-то из кандидатов недовольно пробурчал:
  - В разведку, что ли принимаете?
  - В разведку, не в разведку, а нам хотелось бы точнее знать, кто к нам нанимается,- спокойно отреагировал Калина.
  По мере написания автобиографий Калина тут же пробегал их глазами.
  - Вы что же коренной москвич?- удивился Калина, ознакомившись с автобиографией Пашкова.
  - Да. А что здесь странного?
   - Видите ли... чтобы москвич и пошёл служить офицером... это редкость... А жена и сын... Они у вас, что в Алма-Ате родились?
   - Да, я там служил одно время ну и... В общем, жена у меня алма-атинка.
   - Надо же вот совпадение. Я ведь тоже большую часть службы в Алма-Ате прослужил и жена у меня тоже алма-атинка, и дети там же родились,- наниматель смотрел на Пашкова уже откровенно доброжелательно.
   Калина собрал автобиографии и трудовые книжки и ушёл на территорию завода оформлять пропуска. Вернулся он где-то через полчаса. В руках он держал только дубликат трудовой книжки Пашкова.
   - Тут неувязка случилась. Для нас и этого документа достаточно, но мы арендуем производственные помещения на территории секретного НИИ. А у них строгий пропускной режим и потому никакие дубликаты они для выписывания пропусков не принимают, только подлинники. Вы можете принести подлинник трудовой? Если нет, то боюсь я ничем не смогу вам помочь,- в глазах Калины читалось искреннее сожаление.
   Пашков сразу понял, что устроиться здесь, как они рассчитывали с женой, не увольняясь с прежнего места работы, никак не получится. Он не стал юлить и изворачиваться:
   - Хорошо... Когда надо принести подлинник?
   - Чем скорее, тем лучше.
   - Послезавтра вас устроит?
   - Конечно. Жду вас здесь же в это время в среду.
  
   Вечером между супругами произошёл семейный совет, на котором после непродолжительных, но эмоциональных дебатов решили - Пашкову с телевизионного завода увольняться и пытать счастья на новом месте.
   Уволиться оказалось не так-то просто. На заводе на работу выходило только цеховое начальство и особо приближённые к администрации рабочие. С обходным Пашков пробегал полдня. По пустым огромным цехам гулко раздавалось эхо от шагов и с трудом верилось, что недавно здесь трудились тысячи людей, сновали автокары, гружёные кинескопами и прочими телевизионными запчастями. Труднее всего оказалось уговорить поставить подпись в обходном библиотекаршу - Пашков забыл сдать одну книгу... Лишь после обеда он представил обходной со всеми подписями в отдел кадров, а взамен получил свою подлинную трудовую книжку.
   В среду Пашков шёл на новую работу с некоторым страхом: а вдруг Калина не стал дожидаться и нашёл другого, а он уже окончательно рассчитался на старом месте. Но Калина ждал, и на этот раз всё обошлось без задержек. Взглянув на трудовую, Калина понимающе усмехнулся:
   - А говорили потеряли. Всё же яснее ясного - не хотели увольняться с прежнего места. Вот и запись увольнения от вчерашнего числа.
   Когда пропуск был выписан, Пашков вслед за Калиной проследовал на территорию предприятия, где ему предстояло трудиться. Завод при НИИ отличался от обычного тем, что производственные корпуса здесь не составляли единого целого, а были разбросаны вперемешку с научно-исследовательскими зданиями. Петляя в этом "месиве", Калина вывел своего нового рабочего на длинный стандартный ангар вплотную примыкавший к исследовательской четырёхэтажке. Цех демонтажа размещался как раз в том конце ангара, которое "контачило" со зданием и представляло небольшое помещение уставленное железными столами с привинченными к ним тисками. Здесь трудились с десяток человек в спецовках.
   - Вот, ещё одна душа явилась!- громко объявил Калина.
   Рабочие безо всякого интереса отреагировали на Пашкова и вновь застучали молотками, в цеху вообще стоял жуткий грохот.
   - Михалыч, ну-ка определи товарища на место, выдай инструмент, покажи что делать,- Калина обратился к бригадиру, невысокому средних лет человеку, орудующего кусачками над какой-то большой радиотехнической платой...
  - Понял Иваныч... сейчас определим.
  Пашкову дали молоток, зубило, рукавицы и показали как надо разбивать пластмассовый разъём, чтобы извлечь из него позолоченные контакты. Ему пояснили, что в этих контактах чешского производства содержится 0,8 % золота от общего веса.
  Работа поначалу показалась нетяжёлой, но через час-полтора Пашков ощутил, что основательно натёр одну ладонь, так как опрометчиво не одел рукавицы. К тому же от постоянных физических усилий ему стало жарко. Эта работа сильно отличалась от того, чем ему приходилось заниматься на прежнем месте, где он регулировал и ремонтировал телевизионные блоки и тем более от его военно-инженерной деятельности. Во время обеденного перерыва рабочие-старожилы, а таковых оказалось примерно половина, стали расспрашивать поступивших недавно, причём превалировал один вопрос:
  - Сколько вам обещали платить?
  - По миллиону,- ответил тот самый лысый в очках.
  - Что!?- "старики" дружно рассмеялись.- Здесь пока что и по девятьсот никто не получал.
  Потом старожилы поведали, какой в этой фирме бардак, какой жмот директор, и что единственно стоящий и чего-то делающий начальник здесь, это зав. производством. В конце рабочего дня в цеху появился Калина и стал собирать "лигатуру". Так назывались контакты извлечённые из разъёмов. Пашков сдал лигатуры значительно меньше, чем остальные - он и работал меньше и ещё не приобрёл навыка.
  Первый рабочий день на новом месте привёл Пашкова в уныние. Он вернулся домой настолько вымотанным, что даже жена его участливо спросила:
  - Увольняться будешь?
  - Не знаю... пока посмотрю. Дурная работа, да ещё говорят, что там не платят того, что обещают...
  
   7
  
  Пашков работал, присматриваясь к своим новым коллегам. Как и предупреждал Калина среди работяг имелись люди и со средне-техническим, и с высшим образованием, был даже бывший заместитель начальника цеха. Однако из-за большой текучки кроме трёх-четырёх человек никто больше года здесь не работал. Один, правда, работал с 93-го года, с самого основания фирмы. Это и был экс зам. начальника цеха, некто Николай Карпов.
  Где-то на третий день уволился первый из тех, кто проходил собеседование вместе с Пашковым, через неделю другой, через две недели из вновь принятых остались только Пашков и тот солидный с профессорской внешностью. Несмотря на лысину, очки и дородность "учёному" оказалось всего лишь тридцать пять лет, и раньше он работал обыкновенным техником, конечно же на одном из бесчисленных московских оборонных предприятий. Звали его Анатолий Фиренков. Анатолий оказался на редкость трудолюбивым и терпеливым. Довольно быстро он так приноровился к новой работе, так быстро и умело "стриг" транзисторы, "лущил" контакты из разъёмов, что по выработке опережал всех, в том числе и старожилов "демонтажного дела". Казалось, его такая работа совсем не утомляла и не раздражала. Пашков, увы, с большим трудом переносил этот тупой труд и, видя, как увольняются один за другим... он тоже морально уже был готов последовать их примеру. К этому его подвигало и то, что он часто резался острыми краями контактов и боялся получить заражение крови.
  В то же время "старики" не очень напрягались и без ревности даже с усмешкой смотрели на ударный труд Фиренкова. Не реагировали они и на то, что Калина постоянно ставил его всем в пример, обещал поощрительную премию. Работая ни шатко ни валко, старые рабочие что-то втихаря собирали в карманы своих спецовок, какие-то детали с плат и уносили их после смены с собой. Пашков больше четверти века имел дело с радиотехникой, знал толк в радиодеталях... но не мог понять, зачем прячут в карман простые переменные резисторы, плоские зелёные конденсаторы. Вопрос повис в пространстве - зачем и для чего "коллеги" воруют эти детали. Желание узнать, а так же довольно хилая надежда на намёк Калины насчёт должности кладовщика, пока удерживали Пашкова на этой работе. В конце второй недели надежда, наконец, обрела вид осязаемой реальности. Калина вдруг вызвал его к себе в кабинет. Пашков прошёл на второй этаж административно-научного здания, что "сливалось" с ангаром цеха и не сразу нашёл кабинет шефа...
  - Что же вы, две недели уже работаете, а где находится начальство не знаете?- пошутил Калина, когда Пашков, наконец, нашёл нужную комнату.
  Зав. производством сидел за одним из двух расположенных рядом письменных столов. В большой светлой комнате из мебели ещё имелся шкаф, сейф и кушетка.
  - Ну что Сергей Алексеевич... садитесь. Помните, я вам говорил тогда на собеседовании... насчёт кладовщика?- Калина откинулся на спинку стула и пытливо рассматривал Пашкова.
  - Помню,- Пашков ответил необыкновенно тихо, так как у него вдруг пересохло в горле, а сердце учащённо забилось.
  - Так вот, прежняя кладовщица... она уже давно на больничном. Я замучился работать за неё, да и складскую документацию вести надо, и вообще она меня не устраивает. Ты на нашем складе был?- Калина перешёл на ты, сразу давая понять, что назначает Пашкова он лично, и что между ними с этого момента устанавливаются особые отношения.
  - Да... пару раз.
  - Ну, и как тебе там?
  - Ничего... только там бы надо порядок навести, мусор убрать.
  - Вот и наведёшь... Конечно, сначала всё примешь по акту, подпишешь договор о материальной ответственности и вперёд. Твоя задача утром выдавать материал на переработку, по моей команде, а в конце рабочего дня забирать готовую продукцию. Ты уже поработал, знаешь что это такое. Движение сырья со склада и поступление готовой продукции на склад фиксируешь накладными. В конце каждого месяца будешь делать письменный отчёт работы склада. В нюансы вникнешь в ходе работы. Ну, как согласен?- по тону вопроса Калина ничуть не сомневался в положительном ответе.
  Пашков был слегка ошарашен:
  - Да, конечно, согласен... Но как бы это... как насчёт шкурного интереса, то есть насчёт зарплаты?
  - Тысячу двести в месяц, плюс триста за работу грузчика.
  - Грузчика... какого грузчика?- не понял Пашков.
  - Тут такое дело, кладовщица, она ведь баба и тяжести всякие, мешки там, ящики не таскала. Эту работу за те триста рублей бригадир Круглов выполнял. Но ты-то мужик, тебе грузчик зачем, сам справишься и триста рублей эти получать будешь,- пояснил Калина.
  - Ах, вот оно что... понятно,- воодушевился Пашков.- А тысяча двести... это миллион двести?
  - Ну конечно... Пора уже от миллионов этих отвыкать. После Нового Года деноминация будет, три нуля уберут. В общем, на днях эта больная должна, наконец, выйти. Произведём приём-сдачу и начинай работать...
  
  Известие о том, что мужу предложили должность кладовщика в этой непонятной фирме произвела на Настю негативное воздействие, особенно необходимость принимать материальные ценности:
  - Господи, Серёжа... может лучше отказаться? Ты же человек неопытный, не сумеешь как следует принять, потом не расплатишься... обманут тебя!
  - Да кто обманет-то... эта баба, у которой я буду склад принимать? Она сама там не петрит. Бояться нечего, принимать буду по акту, что в наличии, то принимаю, чего нет, то не принимаю. В армии я за склад с автоматами, патронами и гранатами отвечал, и ничего, а здесь старые радиодетали всего-навсего,- успокаивал жену Пашков, однако сам спокойствия не испытывал.
  - Ой, не знаю... Там у тебя у склада часовой стоял, а здесь... Боюсь, как бы нам потом новую квартиру продавать не пришлось.
  - Да брось, какую квартиру... Она же у нас не приватизирована.
  - Когда влетишь на этом складе, они тебя и приватизировать и продать заставят. На улице окажемся,- Настя, больше всего опасавшаяся за крышу над головой, готова была расплакаться...
  Разговор едва не окончился очередным семейным скандалом. Но постепенно уверения мужа, что фирма, кажется, достаточно надёжная, что его непосредственный начальник тоже бывший военный, а главное полуторамиллионная зарплата, в конце концов подействовали - скрепя сердце Настя смирилась.
  На самом деле Пашков, конечно, новой должности сильно побаивался, ибо род деятельности фирмы "Промтехнология" представлял смутно, а рабочие отзывались о руководстве в основном плохо. Одного из представителей высшего комсостава фирмы Пашкову уже приходилось лицезреть в цеху. Это был очень высокий худощавый молодой человек. То что пришёл начальник, а по новым временам один из хозяев, Пашков понял сразу. Потом ему пояснили, что это Ножкин, финансовый директор, второй человек в фирме. В глаза бросилось, как этот Ножкин прекрасно одет: дорогое, английской шерсти осеннее пальто, туфли... Этот молодой тип явно "корёжил" из себя "нового русского", из тех кто ещё не привык, не научился относиться к своему богатству спокойно, не выказывать, хотя бы внешне, своего презрения к тем, с кем ещё пять лет назад по социальному статусу стоял вровень, а то и ниже. На работяг Ножкин смотрел так, будто являлся потомственным графом или князем. После его ухода рабочие стали отпускать ему в след нелицеприятные фразы, а один усмехнувшись сказал:
  - Плевал он на всех нас, хоть что говорите, а он гребёт по тридцать пять лимонов в месяц и не лысый.
  У Пашкова аж дух захватило от услышанной цифры. Он, конечно, слышал о высоких заработках "новых русских", но не поверил, отнёс слова рабочего на счёт его неприязненного отношения к начальству.
  
   8
  
  Бывшая кладовщица внешне хорохорилась, не раз повторив, что давно мечтала избавиться от этого ярма, то есть склада. Но Пашков без труда разглядел за напускной бравадой, что она не прочь остаться. Так же очевидно было, что её "уходят", и главная "движущая сила" этого процесса, не кто иной, как Пётр Иванович Калина.
  Комиссия по передаче склада состояла из председателя - Калины и двух членов, бухгалтера фирмы Князевой, болезненного вида женщины лет тридцати пяти и заведующей химлаборатории Кондратьевой. Неожиданности начались сразу. Сдатчица Ермолаева, почти месяц не выходившая на работу, не очень уверенно ориентировалась на складах и показать сырьё и продукцию, значащиеся в акте, могла далеко не с "ходу". К тому же то, что складов оказалось два, а не один, явилось для Пашкова новостью. В одном, где получали сырьё на переработку, он уже бывал, а вот склад готовой продукции увидел впервые.
  Кучи всевозможных разъёмов, реле, контакторов, кабелей... ящиков с силовыми транзисторами, целлофановые мешки с платами... Всё это, находящееся на складе сырья, учесть хотя бы с приблизительной точностью оказалось невозможно и пришлось верить на слово, в то, что было написано в акте - 2335 килограммов электронного лома, около тонны серебросодержащего кабеля и ещё несколько менее весомых "позиций". Конечно, всё это надо бы взвесить, тем более что большие складские весы находились тут же. Но взвесить предстояло не менее четырёх тонн. Сколько заняло бы это времени, а главное, кто бы стал таскать эти тонны на весы, а потом назад? Калина недвусмысленно намекал, что затягивать приём-сдачу не собирается, и Пашков был вынужден всё сырьё принять, что называется, "на глаз". Но в то же время он, не новичок в радиотехнике, почти не сомневался, что эта куча потянет не четыре, а как минимум на пять, пять с половиной тонн.
  На втором складе все уже обстояло иначе. Готовую продукцию Калина потребовал принимать как положено, взвешивая на электронных весах с точностью до грамма. Но здесь обнаружились другие непредвиденные обстоятельства. Холод и сырость буквально через час вывели из строя обоих рядовых членов комиссии. Женщины замёрзли, и болезненная бухгалтерша стала поминутно сморкаться в платок. Они потребовали перерыва и горячего чая, что и было организовано в кабинете Калины. Но после чая женщины наотрез отказались вновь идти в этот, по словам Кондратьевой, "мышиный склеп". Не захотел больше присутствовать при передаче и сам Калина.
  - Что хочешь делай, крутись как хочешь, но чтобы сегодня до конца дня всё принял. Завтра ты должен уже работать,- буквально приказал он Пашкову.
  Не хотел Пашков принимать и второй склад "впопыхах"... но делать было нечего. Где-то пятым чувством, нутром он чуял, что должность на которую он идёт при умелом лавировании, может стать для него "золотым дном". Пашков ещё не представлял, как будет осуществлять это лавирование. Он попытался разговорить свою предшественницу, и та, оставшись с ним наедине, уже не маскировала своего отношение к Калине:
  - Пришёл гад, всё тут перевернул... деляга!...
  Что именно перевернул Калина, она не пояснила, зато зло спросила Пашкова:
  - Неужто во всей Москве вы не нашли другой работы, чем в этой грязи ковыряться?
  Сказала так, что Пашков уже не сомневался в своих догадках.
  Дабы не раздражать шефа, Пашков принял всё в один день, хоть и понимал, что поступает опрометчиво. На складе наблюдался очевидный бардак, учёт готовой продукции, и особенно сырья производился поверхностно, большинство цифр приблизительны. Но в то же время он чувствовал, что это же можно обратить в свою пользу, если в, пока малопонятное ему, дело по настоящему "врубиться", чего его предшественница, похоже, так и не сумела сделать, да скорее всего и не могла. Не могла потому, что тут всё надо перебрать собственными руками, отделить в этом радиотехническом хламе "зёрна от шелухи". Действительно, не женское это дело.
  Дома Настя после отчёта мужа о приёме склада, опять было запричитала, но Пашков на этот раз довольно резко её пресёк:
  - Всё, поезд ушёл. Теперь надо работать, чтобы не стало нам горько и больно. Если я в Красной Армии ничего не добился, это вовсе не значит, что я также лохонусь на этом складе. Для той и этой деятельности совсем разные качества нужны...
  В последующие дни Пашков, не расставаясь с уже подписанным и утверждённым актом, для себя, как бы продолжал тот скомканный приём, искал те "позиции", которые в спешке принял просто так, не успев их найти и взвесить. Но первые дни и без того оказались сверхнасыщенными. Пашков "вертелся" с утра до вечера и всё равно не успевал, не раз получая замечания от Калины. Дома Настя, видя что муж день ото дня приходит с работы всё более осунувшийся, мрачный...
  - Может бросить Серёжа этот склад от греха?
  - Я ж тебе говорю... поздно. Теперь чтобы сдать, надо во всех этих делах разобраться, иначе, действительно не рассчитаться...
  
  С приближением холодов Калина решил поменять кабинет на более маленький и тёплый. Туда же для переодевания и обогрева перебрались и женщины-химички. Пашков искренне удивил Калину, когда не захотел следовать его примеру, а выразил желание остаться в прежнем, неотапливаемом помещении. Тем не менее, он легко на это согласился:
  - Что ж, хочешь зимой не снимая телогрейки там сидеть, давай...
  Сам начальник производства любил между делами посидеть с женщинами, поболтать, попить с ними чаю. В некоторых чаепитиях участвовал и Пашков. Калину иной раз охватывали приступы откровения, из которых Пашков узнал, что его шеф уволился из армиии в 1995 году, уже не из советской, а из казахской, в 96-м приехал в Москву, прописался у сестры, снимает с семьёй комнату и ждёт свою квартиру, которая вот-вот будет готова, и которую он купил за пятьдесят тысяч долларов. Откуда у отставника такие деньги!? Пашков мучился в догадках, но спросить в лоб не решался.
  По работе Пашков часто контактировал с бригадиром Кругловым. Круглов, бывший рабочий-часовщик, после сокращения также по объявлению, три года назад устроился в "Промтехнологии". Он знал здесь всё от и до, к тому же оказался довольно хвастливым, особенно когда "принимал на грудь" лишку. Во время одной из бригадных пьянок, в раздевалку рабочих случайно зашёл Пашков. Все сидели за импровизированным столом, "банковал" сам бригадир. Рабочие уже успели пропустить по одной и хмуро встретили свежеиспечённого кладовщика. Несомненно, многие из них не могли понять, как тому удалось так быстро прыгнуть в "дамки" и откровенно завидовали. Несмотря на отнекивания, Круглов заставил выпить и Пашкова... После завязалась сверхнепринуждённая беседа, в ходе которой захмелевший бригадир поведал, в основном для кладовщика и других недавно принятых на работу, как он утаивал ценные детали и продавал их. Где продавал, он не уточнил.
  - А на царицинском рынке тоже толкал,- попытался всё-таки уточнить Пашков.
  - Что я себе враг, с армянами связываться. Есть такие приёмные пункты, которые золотые, платиновые и палладиевые радиодетали принимают... и платят прилично. Прошлый год машину электронную раскурочивали, "Эльбрус" называется, так я оттуда поимел деталей на три тысячи баксов,- вещал Круглов, видя вокруг восхищённые лица слушателей.
  
   9
  
  Дома Пашков делился с Настей впечатлениями о работе. Она переживала и по-прежнему советовала поскорее расстаться с этим складом. Тем временем Пашков всё более сближался с Кругловым, имея целью дознаться куда он сбывает выносимые из цеха детали. Но бригадир на просьбу назвать адрес хотя бы одного прёмного пункта лишь хитро улыбался и спрашивал:
  - А у тебя есть, что продать?
  - Да пока нет... но думаю будет.
  - Когда будет, тогда и поговорим,- уклонялся от прямого ответа Круглов.
  - А ты можешь мне подсказать, что, какие детали надо сдавать, что больше стоит?- продолжал "напирать" Пашков.
  - Что ж, это можно, - теперь уже загорелись глаза у Круглова.- Сегодня после обеда, когда Калина уйдёт в офис к начальству... ты меня пусти на склад, я тебе всё расскажу и покажу...
  На обоих складах Круглов ориентировался куда лучше бывшей кладовщицы и во многом "просветил" ещё не опытного Пашкова. Он объяснил, что такое "ломели" с золотым или палладиевым покрытием, что такое полиметаллический концентрат...
  - Вот эти конденсаторы, они платину содержат,- Круглов вынул из одного мешка плату и указывал на маленькие зелёные прямоугольнички.- За кило таких двести пятьдесят баксов платят... За вот эти транзисторы - по пятьдесят центов за штуку... Вот ещё конденсаторы, "ЭТО" называются, в них сплошное серебро, они по восемьдесят центов идут...
  В конце познавательной лекции бригадир, как бы в оплату за "науку", вытащил из мешков ещё несколько плат, на которых имелось немало деталей, ценность которых он только что озвучивал, и засунул в безразмерные карманы своей спецовки, а что не влезло за пазуху. Пашков не решился его остановить, заставить вернуть платы, ведь ему ещё предстояло очень многое узнать от опытного сторожила. Впрочем, они с бригадиром разговаривали и на другие темы. От Круглова Пашков узнал, что Калина пока ещё полный лох, работает всего полгода и, хоть сумел наладить производство, но "наколоть" его ничего не стоит. Только вот Людка, так он называл предыдущую кладовщицу, совсем уже обнаглела, стала отдавать ему чуть больше половины поступающей из цеха готовой продукции, а остальное забирала себе, потому он её и выкинул. Узнал Пашков и то, что директор фирмы некто Шебаршин, сын крупного шишки советских времён. Пояснил бригадир и то, что в основном благодаря старым связям директорского папы на фирму никто не "наезжает", и она имеет много халявного сырья...
  После этого разговора Пашкову стало ясно, почему до сих пор фирма сравнительно безбедно существует при столь отвратительном учёте и повальном воровстве. С каждым днём становясь всё более откровенным, Круглов поведал, что директор порядочная гнида, постоянно недоплачивает зарплату, а его зам Ножкин вообще сволочь из сволочей. Этот время от времени пытается ловить рабочих на проходной и проверять их сумки. Когда разговор вновь зашёл о Калине, Круглов под великим секретом сообщил, что зав. производством регулярно "имеет" зав. лабораторией Кондратьеву... Информация, полученная от бригадира буквально захлестнула. Пашкову казалось, что он как бы погружается во что-то с головой... откуда выбраться будет нелегко. Впрочем, пока он этого и не хотел, пока ему было интересно...
  В первые дни кладовщицкой деятельности у Пашкова произошло столкновение с так называемым представителем бывшего класса-гегемона, одним из местных рабочих того большого цеха, где фирма арендовала помещения. В советское время в этом огромном ангаре отливали сверхпрочные сплавы, из которых впоследствии изготовляли комплектующие для ракетной техники. После развала Союза щедрое госфинансирование почти прекратилось, производство свернули. Впрочем, прежняя жизнь кое где теплилась, но это была уже "агония". Рабочие, получавшие в "золотые" для них советские годы хорошие деньги, имевшие внутризаводскую "спецкормушку", сейчас получали триста-четыреста тысяч с двух-трёхмесячной задержкой.
  Степень ненависти этих работяг ко всем фирмачам-капиталистам и тем, кто у них работает ощутил и Пашков. В тот день, он перевозил на тележке со склада сырья на склад готовой продукции мешки с посеребрённым кабелем. Работа, по мнению Пашкова была совсем ненужной, но Калина почему-то настоял чтобы этот кабель хранился, по его мнению, в более надёжном месте. Исходя из общего веса кабеля, предстояло сделать несколько рейсов на специальной тележке. Пашков вёз уже последнюю стокилограммовую "порцию". Подъезжая к своему складу он вдруг обнаружил, что дорогу перегородили два местных рабочих-литейщика, так же грузившие на свою тележку какие-то детали от старой давно уже не функционирующей печи. Пашков достаточно дружелюбно к ним обратился:
  - Эй, мужики!... Подвиньте телегу, дайте проехать.
  На это один из литейщиков ответил с неожиданной злостью:
  - Подождёшь... Как кончим, так проедешь.
  Не обращая внимания на Пашкова, рабочие продолжали что-то сосредоточенно вытаскивать из нутра печи. Пашков, в общем, не спешил и вполне мог бы подождать, если бы его об этом попросили немного повежливей, но тон рабочего ему не понравился.
  - А долго ждать-то?- уже резче спросил он.
  - Сколько надо столько и ждать будешь, отрезал тот же мужик, бросив взгляд, полный ненависти. По возрасту он казался немного моложе Пашкова. Второй, значительно старше в диалоге не участвовал.
  После такой отповеди Пашков решил больше не продолжать перепалку, а просто попытаться объехать тележку литейщиков. Ему показалось, что это хоть и с трудом, впритирку, но возможно. Он почти осуществил свои намерения, когда один из мешков с кабелем, свисающий с тележки всё же зацепил что-то из лежащего на тележке сопредельной... Грохот упавшей печной детали буквально взорвал "злого" рабочего:
  - Ах ты пидар!... Тебе же русским языком!... Поналезли тут, что хотят то и воротят!...-рабочий подскочил к Пашкову, пытающемуся отцепить свой мешок, и размашисто ударил его. Попал по голове сбоку. Пашков выпустил мешок и от неожиданности попятился.- Ах ты сука, сейчас я тебя уделаю, я тебе заработаю тут, я тебя!...- "злой" бестолково размахивая руками пытался ещё раз ударить ненавистного "фирмача".
  Удивительно, но этот агрессивный "гегемон" не умел драться. Вихрь ударов, совсем не сильных, обрушился на Пашкова, но ни один, в отличие от первого не достиг цели. Отступая, Пашков ловко уворачивался. Когда же "злой" в пылу атаки приблизился совсем близко, Пашков моментально "встретил" его... Ударил всего один раз и не очень сильно, но попал точно в подбородок. "Злой" отлетел на свою тележку, тут же вскочил. Он дико матерился, но руками уже не размахивал, опасливо поглядывая на принявшего боевую стойку Пашкова. Тем не менее, сила пролетарской ненависти подвигла его попытать счастья уже в борьбе. Они сцепились... И вновь Пашков с удивлением ощутил, что несмотря на то, что "злой" был моложе и примерно одной с ним комплекции... он почему-то оказался явно слабее. Пашков пару раз так "крутанул" противника, что тот едва устоял на ногах. Видя, что напарник проигрывает, вмешался, желая разнять, второй рабочий:
  - Ну, всё хватит, разойдитесь... петухи!- он втиснулся между борющимися.
  Пашков отступил сразу, а "злой", так и не успокоившись, предпринял уже словесную атаку:
  - Сука... я тебя... сейчас твою тележку в печь брошу и переплавлю!
  Угроза испугала Пашкова куда более чем драка. Он схватил за ручку тележку, своё единственное внутрискладское транспортное средство, готовый во что бы то ни стало спасти её от гибели. Но "злой" не стал пытаться приводить свою угрозу в действие, он вдруг нервно зарыдал и беспомощно уронив руки пошёл прочь... Второй рабочий оттащил свою тележку и Пашков, изумлённо глядя вслед плачущему "злому" проехал к складу.
  
   10
  
  О "стычке" Пашков никому ничего не сказал, ни Калине, ни дома. В выходной, в субботу жена и сын по каким-то делам ушли, и Пашков пребывал в квартире один. Всё случившееся с ним за последнее время настолько сильно его "наэлектризовало", что он нуждался в разрядке, ему было необходимо отвлечься. Многие русские в подобных ситуациях снимают стресс общепринятым на Руси средством - спиртным, или "разряжаются" на домашних. Но Пашков поступил нестандартно, он пошёл к своему случайному знакомому, профессору Матвееву.
  
  - А, Сергей... заходите. А я вспоминал о вас,- старик искренне радовался гостю.
  - Извините если побеспокоил, вот решил зайти. Как ваше самочувствие?
  - Да так... когда как. Осень и весна, для меня это самые проблемные времена - давление скачет. Да чёрт с ним,- отмахнулся Матвеев.
  - Вам нельзя одному... если что, вы и "скорую" вызвать не сможете.
  - Да, конечно. Но так уж получилось. Накуролесил я в жизни, сейчас вот на старости один остался. Первую жену я бросил... вторая, молодая, моя бывшая студентка... меня бросила. Сын у меня есть от первой жены, внучка, сноха, но с ними жить... Там я ещё скорее загнусь. Уж очень наши взгляды на жизнь не совпадают, а это, сами понимаете, питательная среда для нервных разговоров со всеми вытекающими последствиями.
  - Вам, конечно, виднее... Виктор Михайлович вы как-то сказали, что можете прочитать мне что-то вроде лекции по искусствоведению. Если вы не передумали и у вас есть свободное время...- Пашков, конечно, не стал уточнять, что именно привело его, к тому же то, что мог рассказать ему профессор, он был готов "потреблять" в неограниченном количестве с большим "аппетитом".
  - Ну что ж, раздевайтесь, проходите, присаживайтесь... Не знаю с чего и начать. Ведь к вам нужен несколько иной подход нежели к студентам, вы человек уже сложившийся. А скажите, вам действительно это интересно, или нечто вроде развлечения?
  - Ради развлечения ходят на стадион, а не лекции слушать,- улыбнулся Пашков, поудобнее усаживаясь в кресле.
  - Кто как,- в свою очередь усмехнулся профессор. Он не садился, по всему привык читать лекции стоя.- Ну что ж тогда начнём. Вы, видимо, закончили среднюю школу и военное училище?
  - Да.
  - Значит у вас стандартное советское образование. Понятие мировая художественная культура вам что-нибудь говорит?
  - В общем, и да, и нет. Я, конечно, интересуюсь, но никогда эту самую культуру конкретно не изучал. Так кое-что из фильмов, книг нахватался,- смущённо признался Пашков.
  - Ну, что ж всё ясно. Вам, думаю, будет сложнее чем молодым студентам. У них ведь голова, в основном - чистый лист, а у вас...
  - Вы хотите сказать в моих мозгах слишком много мусора?
  - Не совсем так, но далеко не чистый лист, а писать на уже записанном, сами понимаете, довольно сложно. Вы хорошо знаете Историю?
   - Да, по Истории у меня, и в школе, и в училище отлично было.
   - О, это уже лучше, ведь история это стержень всех гуманитарных наук. Все они, так или иначе, на неё нанизаны. В училище вы ведь изучали Историю КПСС и Научный Коммунизм?
   - Да.
   - Это не совсем то, что надо. Чтобы легче познавать мировую художественную культуру, нужно знать Всемирную Историю. Ведь советское гуманитарное образование во главу угла ставило классовую борьбу, оттого у нас несколько искажённое понимание Истории. Ну да ладно, попробуем. Начнём с античного представления об искусстве. Аристотель называл искусство осмысленным и обобщающим опытом. Вы помните кто такой Аристотель?
   - Это... это, кажется древнегреческий учёный,- с некоторым усилием вспомнил Пашков.
   - Верно. А точнее философ. В античные времена искусство делилось на виды. Для удовлетворения материальных потребностей - ремесло, медицина, гимнастика. Для досуга, так называемые мусические искусства - музыка, танец, поэзия и изобразительные искусства - скульптура, живопись, графика. Промежуточное место в этом списке занимала архитектура...
   Пашков внимал профессору боясь пропустить хотя бы слово...
   - В средневековье в Европе искусство уже разделялось на семь свободных искусств: грамматика, диалектика, риторика, музыка, арифметика, геометрия, астрономия, и ещё пять служебных, мелонических искусств - музыка как исполнительское искусство, живопись, скульптура, архитектура, ремёсла...
   Пашков, неожиданно легко, без напряжения впитывал эту, названную Матвеевым установочной, лекцию. Его память запечатлевала буквально всё, включая и незнакомые мудрёные слова. Но самое удивительное было то, что информация такого рода, как бы вытесняла из сознания беспокойства, думы о нервотрёпке на работе... Остаток субботы и воскресение Пашков пребывал в безмятежном состоянии духа, успокоив тем и Настю, которая сама сильнее нервничала, видя в каком взвинченном состоянии приходит с работы муж.
  
  Разбирая завалы на складе сырья, Пашков наткнулся на детали, хорошо ему известные по работе на телевизионном заводе. Это были силовые транзисторы, использовавшиеся в отечественных телевизорах в блоках питания и строчной развёртки. На склад фирмы их завезли потому, что они содержали в себе небольшой процент серебра. При приеме они были учтены по весу приблизительно. Пашков не поленился, взвесил их и обнаружил, что транзисторов где-то на десять килограммов больше чем заявлено в приёмном акте. Он знал, как ценятся эти детали у телемастеров, в телеателье. Знал потому, что сам не раз продавал их по четыре тысячи за штуку, когда удавалось "разжиться" ими по дешёвке на прежней работе. Увы, эти транзисторы были далеко не новые, со следами пайки на ножках. Но Пашков не сомневался, что среди них наверняка попадутся вполне исправные...
  Пашков стал носить транзисторы домой и там проверять тестером. Технология проверки межэлектродных переходов была ему хорошо известна. Как и ожидалось в каждом десятке попадались два-три исправных. Так он набрал несколько десятков и пошёл с ними в телеателье. Там сначала недоверчиво отнеслись к транзисторам БУ. Но когда Пашков запросил всего полцены, да ещё согласился, чтобы покупатели-телемастера тут же сами "прозванивали" товар своими тестерами... В общем, транзисторы почти все раскупили. Это были первые деньги сверх зарплаты, которые Пашков поимел со своего склада.
  
  Директор впервые посетил нового кладовщика, когда Пашков отработал уже три недели. Они вошли на склад сырья вдвоём с Калиной. Шебаршин показался несимпатичным мужиком не вполне определённого возраста, что-то в диапазоне сорок-пятьдесят. Такой разброс создавался из-за сочетания необычно густой, совершенно лишённой седины шевелюры, усов, и нездорового цвета лица, расползшейся фигуры... Поздоровались... директор поинтересовался, как идут дела, и тут же устроил что-то вроде контрольного опроса:
  - Этот материал из какой организации?... А этот?...
  Пашков не смог чётко и исчерпывающе ответить и тут же получил выговор:
  - Вы уже не первый день здесь работаете, а до сих пор не ориентируетесь на складе!
  - Не так уж долго я здесь работаю,- огрызнулся уставший от переноски тяжёлых мешков и ящиков Пашков.
  Шебаршину не понравился такой ответ:
  - Это что такое!? Пётр Иванович, вы же уверяли, что новый кладовщик человек ответственный. Какая же тут ответственность, если он до сих пор не знает где, что у него лежит!?
  Пашков усилием воли подавил в себе готовый вырваться протест, тем более что Калина знаками показывал ему, чтобы не заводился. Таким образом, знакомство с хозяином прошло далеко не гладко. Пашков уже ожидал последствий, но Калина его успокоил:
  - Ты главное в бутылку не лезь. Он поорёт, а ты не отвечай, он это любит, на понт брать.
  Тем не менее, этот обмен "любезностями", возможно, и не сошёл бы Пашкову с рук, если бы хозяину в тот же день не попались на глаза крепко поддатые бригадир Круглов и ещё двое рабочих. Шебаршин на этот раз при всех оторал уже Калину и потребовал немедленно всех троих уволить. Калина спокойно выдержал публичный разнос, ведь на этот раз желание, впервые за месяц посетившего завод, директора совпало с его собственным. Круглов сумевший целых три года продержаться в фирме, утащивший за это время невесть сколько, наконец, в одночасье был уволен.
  Пашкова увольнение бригадира обескуражило. Он надеялся на помощь Круглова в постижении нюансов "внутрифирменной" жизни. Но то, что тот, после столь продолжительного пребывания в фирме, так внезапно "сгорел", говорило за то, что бригадир всё-таки не смог отследить смену "климата", наступившего с приходом нового начальника производства. Пашкову оставалось в дальнейшем рассчитывать только на своё "чутьё".
  
   11
  
  Перед ноябрьскими праздниками Пашков получил свою первую "белую" зарплату кладовщика, триста пятьдесят тысяч рублей. Он с удивлением спросил Калину, расписавшись в ведомости:
  - Как же так Иваныч... почему так мало, должно же поллимона быть?
  Калина поскрёб затылок и высказал предположение:
  - Наверное, тебе за грузчика не заплатили. Я в бухгалтерии спрошу, тебя, скорее всего, приказом не провели. Это Князева, мокрощёлка, я ей все документы подал, а она, видимо, забыла. Ладно, в следующем месяце сразу за два получишь.
  Неприятный осадок от этой получки недолго мучил Пашкова, потому что в последний день перед праздниками случилось нечто, что заставило забыть всё остальное, что сразу определило строгую градацию происходящего в фирме - что действительно достойно волнений, а что так, пустяки. До конца рабочего дня оставалось не более двух часов, когда Калина вызвал Пашкова к себе, прямо из "холодного" склада.
  - Вот знакомься, наши снабженцы Миша Муромцев и Саша Бардыгин,- шеф указал на двух сидящих в его кабинете мужчин.- Они привезли кое какой ценный материал и должны его сдать тебе на склад по накладной, материал необычный...
  Муромцев, лет тридцати пяти, невысокий, коротко стриженый. Бардыгин повыше и постарше. Материал, который они привезли, помешался в большой деревянной коробке. Снабженцы сильно спешили и были на средней "поддаче". Последнее обстоятельство насторожило Пашкова.
  - Давай мы тебе опись дадим и ты её прямо в накладную перепишешь... Там всё о кей... А то нам ехать уже надо. Мишка, он в Ступино живёт, пока доедет... А завтра праздник,- заплетающимся языком пытался "уломать" кладовщика Бардыгин.
  Пашков вопросительно посмотрел на Калину, но тому, казалось, всё равно, как будет принят материал, как положено, или формально, как предлагал снабженец. Впрочем, как положено сдавать и принимать такой материал, похоже не знали сами снабженцы, тоже совсем недавно принятые в фирму по объявлению. Самоустранился и Калина, более того видя, что Пашков колеблется, он вообще решил, что передача должна пройти без него, и не в его кабинете:
  - Вот что ребята, вы идите к Сергею у него для этого целый кабинетище есть, а сюда скоро женщины должны прийти, я их сегодня на час раньше отпускаю, они тут переодеваться будут, так что давайте...
  Перешли в не отапливаемый кабинет Пашкова. Бардыгин продолжал торопить, на что Пашков раздражённо ответил:
  - Слушай, если вы так спешите, давайте я без накладной ваш коробок приму, а после празд-ников спокойно, без спешки всё проверим, взвесим и накладную составим. У вас там что?
  Предложение кладовщика ненадолго поставило всё более хмелевших снабженцев в тупик. Чуть помыслив, поёживаясь от "свежести" кабинета, Муромцев изрёк:
  - Можно и так... Давай после праздников... по трезвянке сдадим.
  Но Бардыгин неожиданно энергично воспротивился:
  - Ты это... ты чо... три дня... Тебе хорошо, ты не расписывался, а я за всё это отвечаю. Не, я с ума за эти праздники сойду от беспокойства, если по накладной не сдам...
  Начали вынимать содержимое коробки. Там оказались банки из-под кофе с золотосодержащим песком и колбы с электролитом, тоже содержащим золото. Взвесить колбу отдельно от электролита оказалось невозможно, пересыпать песок, чтобы узнать чистый вес - некуда. Вспыхнула перебранка, в ходе которой снабженцы всё более соловели. Пашков же укреплялся во мнении, что этот материал сейчас лучше не принимать. Нет, он не думал, что эти "датые" мужики хотят его обмануть, но видя их состояние, он засомневался, что там, где они получали эти банки-колбы, где их напоили... Снабженцев вполне могли "наколоть" там. Как можно спокойнее Пашков уговаривал Бардыгина отложить приём-сдачу. Муромцев, которому предстоял долгий путь домой на электричке, к нему присоединился. Договорились на том, что коробку завязали и опечатали печатью Бардыгина и заперли на складе, после чего снабженцы уехали всё-таки без накладной...
  
  В первый после праздников рабочий день, когда Пашков ожидал снабженцев, на склад вдруг заявился сам Шебаршин.
  - Сергей Алексеевич, вы перед праздниками приняли золотосодержащий материал от снабженцев по накладной?- вопрос звучал угрожающе.
  - Он у меня, здесь...
  - Вы его приняли!?
  Пашков молчал, не зная что отвечать. Он боялся выговора за то, что держит на складе фактически неучтённый материал. В то же время не хотелось подводить снабженцев, ведь им за то, что уехали, оставив материал под "честное слово", тоже нагорит.
  - Видите ли... у нас было мало времени и мы его просто опечатали и положили на склад,- дрожь в голосе выдала волнение Пашкова.
  - Значит вы просто так, без документального оформления приняли этот материал... Вы хоть представляете, сколько он стоит!?
  Пашкову стало жарко на его холодном складе. Тут на складе появился Калина:
  - Что случилось Владимир Викторович?
  - Что-что!... Ваш кладовщик просто так, без всяких накладных принял на склад материал в котором растворено больше килограмма золота. Чёрти что. Почему вы Пётр Иванович не проконтролировали, не заставили их всё сделать как положено?!
  - Подождите, Владимир Викторович. Они же все материально ответственные лица, и снабженцы, и кладовщик. Зачем взрослым людям нянька, а если кто-то из них и виноват, то надо установить кто именно.
  Спокойствие и логичность суждений Калины, тем не менее не успокоили Шебаршина.
  - Разберёмся... Только меня не удивит, если в этой коробке чего-то не будет хватать, а мы ведь за всё это уже деньги перевели,- Шебаршин бегающими глазами смотрел то на кладовщика, то на начальника производства,- сейчас вызываю снабженцев,- он вынул из барсетки сотовый телефон и стал звонить в офис...
  Бардыгин появился где-то через час. Его лицо свидетельствовало, что он достаточно бурно отметил праздники.
  - Как вы могли бросить ценный материал, не сдав его по накладной!- коршуном налетел на него директор.
  Испуганный снабженец, который по всему не очень хорошо помнил, что происходило до праздников, что-то растерянно забормотал в оправдание... Директор распекал его минут пять, потом приказал:
  - Прямо сейчас, при мне сдавайте материал кладовщику.
  На этот раз нашли всё что нужно, порожнюю посуду, банки, взвесили электролит, песок... Всё совпадало с актом приёма-передачи... Всё, кроме одной позиции. В акте значилась пластина платиновая и её вес, 218 граммов. Этой пластины в наличии не оказалось. Коробку вывернули едва не наизнанку - пластина отсутствовала. Пашкова в очередной раз прошиб холодный пот, на Бардыгина нельзя было смотреть без сожаления. Шебаршин... казалось бетонные стены склада содрогались от его воплей:
  - Вы понимаете сколько стоит эта пластина... это... это десять долларов за грамм, больше двух тысяч!... Я не знаю, кто из вас украл... но я клянусь вы мне сначала всё, до последнего цента заплатите, а потом я вас посажу!! Я вас!!...
  - Слушай, я не вскрывал коробку, там всё, что ты привёз... ты же опечатал её, печать же цела была,- Пашков оправдывался перед снабженцем, который, казалось, моментально постарел лет на десять. В его глазах застыл ужас... ужас простого, нищего человека перед суммой, которую грозил взыскать с него хозяин фирмы, в которой он успел проработать всего полторы недели и ещё не получил ни одной зарплаты.
  Наоравшись, Шебаршин вновь стал нервно набирать номер на своём сотовом телефоне. Калина всё это время, сохранял спокойствие, казалось, даже его природная суетливость куда-то исчезла. Он только негромко уточнил у Пашкова:
  - Ты по накладной ничего не принял?
  Получив утвердительный кивок, он удовлетворённо усмехнулся и снисходительно посмотрел на беснующегося директора. Шебаршин, наконец, дозвонился... до Ножкина.
  - Юрий Константинович, у нас ЧП... Что-что... воровство или головотяпство, точно ещё не знаю... А вот, кто виноват и надо разобраться. Во всяком случае, твой новый снабженец один из основных подозреваемых...
  Шебаршин стал сообщать Ножкину подробности "ЧП", явно желая повесить на него расследование. И тут Пашков, стоящий недалеко от директора, который стал перекладывать мобильник из одной руки в другую... Пашков услышал, как Ножкин спрашивает, сдал ли снабженец материал кладовщику или нет... На это Шебаршин ничего не ответил, а стал кричать в трубку, что в фирме бардак в деле приёма-сдачи ценных материалов... Но Ножкин, похоже, упорно выяснял, на ком персонально, в данный момент висит пропавшая пластина. Шебаршин, видимо, раздражённый этой настойчивостью, наконец, ответил:
  - Да не принял кладовщик ничего, так что теоретически целиком и полностью виноват твой снабженец. Вот так, принимай меры, либо доставай пластину, либо... ну ты знаешь что делать.
  Калина ободряюще подмигнул Пашкову. Он недолюбливал молодого самоуверенного хлы-ща Ножкина, и был рад, что тот со своими подчинённым в полном дерьме. Тем не менее, Пашков переживал случившееся очень тяжело. Домой он пришёл в таком состоянии... Настя с тревогой спросила о самочувствии. Пашков отговорился, что просто сильно устал - не хватало, чтобы ещё начала переживать и жена.
  На другой день выяснилось, что никакого воровства не было. Бардыгин съездил в организацию, где получал этот злополучный материал и определил, что тамошний кладовщик, выпив со снабженцами, просто забыл положить в коробку пластину стоимостью в две с лишним тысячи долларов. Бардыгин привёз этот серебристо-бледный, отдалённо напоминающий алюминий небольшой кусок металла, из-за которого возникло столько крика, столько испорченной крови... сдал по накладной Пашкову.
  - Ну, всё... иду увольняться. Мне такие стрессы не нужны, я своему здоровью и семье не враг. Гори она ясным огнём эта фирма и этот Шебаршин!...- держась за сердце, говорил незадачливый снабженец.
  
   12
  
  После столь бурных событий Пашков был готов поставить свечку за то, что не принял коробку. В тот предпраздничный вечер он ведь колебался и вполне мог подмахнуть накладную. Его бросало в дрожь от мысли, как бы тогда всё повернулось, каких переживаний ему бы это стоило. Тогда ведь не Бардыгин, а он постарел бы за день на несколько лет. Зато теперь Пашков со всей очевидностью осознал во что вляпался, и какая с его стороны необходима внимательность и осторожность.
  Двадцатого ноября подошёл срок очередной "чёрной" зарплаты. Калина выдавал деньги просто из рук в руки без ведомости. Пашкову от отсчитал девятьсот тысяч. Таким образом за месяц вышло миллион с четвертью. Настроение Пашкова после всех треволнений, наконец, заметно улучшилось, хоть заплатили меньше, чем обещали. Наконец, после долгого перерыва, он вновь ощутил себя добытчиком, кормильцем семьи.
  То, что его кладовщик смог ткнуть "мордой в грязь" снабженцев Ножкина, очень понравилось Калине. И Шебаршин после случившегося, кажется, стал относится к Пашкову более уважительно. Это, однако, не мешало директору держать его в том же, что и прочих сотрудников фирмы, постоянном напряжении. На заводе, находящемся примерно в получасе ходьбы от офиса, директор стал часто являться внезапно, без предупреждения. В цеху он ни с кем не здороваясь молча наблюдал за работой. Так же неожиданно он появлялся и на складе. С Пашковым, правда, он здоровался и обычно начинал задавать вопросы типа:
  - Сергей Алексеевич... вы на прошлой неделе сколько получили из цеха лигатуры от разъёмов СНП-34... у вас это задокументировано?
  - Да, конечно, вот это отмечено в моём приходном журнале,- слегка волнуясь, отвечал Пашков.- Восемь килограммов, триста сорок два грамма.
  - Покажите, где она у вас?
  Пашков кивнул на мешок с лигатурой.
  - Так говорите здесь больше восьми килограммов?- недоверчиво смотрел директор.- Давайте взвесим.
  Лигатуру взвесили. Всё сошлось грамм в грамм.
  - Значит, эту лигатуру вы от Калины получили... и есть накладная с его росписью о сдаче?
  Пришлось искать и показывать соответствующую накладную с закорючкой начальника производства. Мелочность и подозрительность директора раздражала, но заставляла уделять самое пристальное внимание оформлению отчётных документов.
  После склада Щебаршин устремлялся обычно в лабораторию и третировал там женщин-химичек:
  - Людмила Фёдоровна, я выяснил у кладовщика, что он позавчера выдал вам по накладной пять кило серебряной лигатуры. Вы осуществили её электролиз... и сколько серебра получилось?... Как двести пятьдесят граммов? Исходя из процентного содержания данной лигатуры у вас должно получится больше трёхсот... Где пятьдесят граммов серебра?... Вы знаете сколько это стоит?... Вы осознаёте какой срок вы можете получить по статье за хищение драгоценных металлов?... Пять лет по первой ходке!...
  Когда директор "напугав" всех кого мог с чувством выполненного долга удалялся в офис, Людмила Кондратьева со слезами бежала к Калине и жаловалась:
  - Он мне опять пять лет пообещал!... Когда на работу брал обещал, что через год на машину заработаю, а сейчас того и гляди посадит!
  Калина смеялся, утешал, призывая не принимать это близко к сердцу. Работяг Шебаршин запугивал по иному. Он обещал в случае, если те будут пойманы на воровстве обратится к "братве", заплатить им, и тогда те уже разберутся с расхитителями шебаршинской собственности. Впрочем, рабочие менялись часто и к декабрю из тех, кто работал в конце сентября, когда устроился Пашков, почти никого не осталось, разве что Коля Карпов, Толя Фиренков, да новый бригадир, Гена Сухощуп, пришедший в фирму чуть раньше Пашкова.
  Гена был среднего роста щуплый мужик тридцати шести лет из тех, про кого говорят, на все руки мастер. В молодости он успел поучиться в институте автоматики и телемеханике, и быть оттуда изгнанным, отслужить действительную, потом ещё пять лет прапорщиком... переменить множество рабочих мест, овладеть в совершенстве профессиями шофёра, автомеханика, электромонтёра, штукатура, токаря...
  Пашков и Сухощуп сразу стали друг другу импонировать. Однажды Гена втихаря предупредил Пашкова:
  - За тобой Калина подсматривал, когда ты на складе работал... Знаешь, пришёл к нам в цех залез на верстак, а там в стене отверстие есть, как раз твой склад видно. Залез и смотрит, что ты делаешь.
  Это было совсем уж. Мало что Шебаршин нервирует, теперь ещё и Калина. А ведь Пашков считал его своим. Нетрудно догадаться, что зав. производством тоже его подозревает. Пашкову стало обидно, но не только от недоверия, а и от того, что это недоверие почти беспочвенно, ведь за два месяца работы он так и не научился тому, в чём его подозревали... не научился, хоть и очень хотел. Он знал, что многое из того, что имеется на складе можно продать, но куда, где эти самые приёмные пункты? Единственно, что ему пока удалось продать, да и то по дешёвке, это те транзисторы. Слова Сухощупа спровоцировали Пашкова на откровенность:
  - Если бы я знал, куда можно эти детали толкнуть, а так чего за мной подсматривать?
  - Если хочешь... Когда с Кругловым пили, ещё до того как его выгнали, он мне под этим делом записную книжку с телефонами дал. Я звонил, здесь в основном пункты приёма цветных металлов, но может и другие есть,- Гена протягивал сделанный из тетрадки блокнот.
  Пашков взглянул на него с удивлением:
  - А ты сам-то... тебе, что не нужно?
  - Да я не хочу этим заниматься, бери...
  "Уж если и без того подозревают, так пусть будет за что",- мысленно оправдывал себя Пашков, беря блокнот. Кто из людей выросших в советскую эпоху не мечтал о "левом" доходе. Ведь основной заработок за редким исключением был довольно низок, и все, кто имели возможность, либо просто "тащили" с работы, либо "наваривали" как-то по иному. В армии такими умельцами в основном являлись деятели тыловой службы, тащившие домой даровые продукты, "толкавшие" налево стройматериалы, что-то из вещевого довольствия, типа танковых курток, полушубков. Кто не имел возможности такой "халявы", как правило, им завидовали. На телевизионном заводе Пашков имел возможность... но то случалось крайне редко, и "навар" получался мизерный. И вот возможность, "брать" по многу, наконец, замаячила и у него.
  
  Пашков случайно встретил Матвеева на улице.
  - Что-то вы Сергей ко мне не заходите,- профессор в осеннем пальто и кепке, зябко ежился на холодном ветру. Он только что вышел из булочной, с авоськой в руке.
  - Как-то всё недосуг, да и вас беспокоить не хотелось, - виновато ответил Пашков.
  - Да что вы, какое беспокойство, заходите, сегодня же заходите, я не работаю.
  Дома Пашков застал только долбящего уроки сына, Настя ещё не пришла. Он решил воспользоваться моментом... и приглашением. Уже у Матвеева он спросил профессора:
  - А что за ВУЗ, в котором вы работаете? Я совсем не знаю, что из себя представляют все эти частные учебные заведения.
  - Ну, как вам... Это гуманитарный университет, состоящий из нескольких факультетов. Я например заведую кафедрой искусствоведения на факультете искусствоведения и культуроведения.
  - Дорогое у вас обучение?
  - Это от факультета зависит. На нашем не очень, два с половиной миллиона в год. А вот на экономическом и юридическом значительно больше.
  - Два с половиной,- задумчиво повторил Пашков.- И что много студентов?
  - Много... отбою нет, и москвичи и с периферии.
  - А что так... что у людей много лишних денег?- недоверчиво спросил Пашков.
  - Нет конечно, лишних нет, просто люди копят, себе отказывают, ведь есть такие, особенно уже в более зрелом возрасте, годам к тридцати, даже старше, начинают осознавать, что у них гуманитарный склад ума. У нас много именно таких студентов. Раньше-то в советские времена, настоящих гуманитарных ВУЗов было всего-ничего, да и сейчас государственных немного. Попробуйте в МГУ на гуманитарный факультет, или в РГГУ поступить. Дохлый номер, без связей и спецподготовки не пройдёте. У них, конечно, есть платные факультеты, но в МГУ это три тысячи долларов в год, в РГГУ чуть меньше. Вот и идут к нам, у нас на порядок дешевле. Гуманитариям сейчас легче чем при Советской власти. Ведь тогда почти одни технические ВУЗы были, будто всю нацию поголовно хотели инженерами сделать. Вот наш армянин и смекнул это дело и ещё в девяносто первом году чисто гуманитарный частный ВУЗ организовал, лицензию получил, а сейчас купоны стрижёт.
  - Какой армянин?- заинтересовался Пашков
  - Ну, ректор наш, он же одновременно и хозяин нашего университете, он армянин. Мужик деловой, конечно, тут говорить нечего. И меня вот приветил, не дал на пенсии окочуриться. Платит, правда, не ахти. Но мне с пенсией вполне хватает, даже семье сына иногда подбрасываю.
  - И сколько же, если не секрет, он вам платит?
  - Миллион двести.
  - О... А я в своей фирме столько же получаю, только я не доктор и не профессор.
  - Ещё я экспертом иногда подрабатываю и переводами искусствоведческой литературы.
  - Экспертом, это как?
  - Ну, я определяю возраст и подлинность картин.
  - То есть, определяете подделка или нет... и как это, прямо так на глаз?
  - Когда как, когда сразу, а если сомневаюсь, соскребаю кусочек и отдаю на экспертизу.
  - А переводы... вы каким-то языком владеете?
  - Да, французским в совершенстве, английским похуже. Ну ладно, обо мне, пожалуй, хватит. На чём мы с вами в прошлый раз остановились? Если не ошибаюсь на Средневековье. Культура Византии. Верно?
  - Да... Виктор Михайлович, я тут... В общем у меня вопрос как-то сам собой возник, как раз насчёт Византии.
  - Ну-ну, интересно.
  - По вашим словам, византийская культура, была своего рода лидером той эпохи, и не только в церковной архитектуре, иконописи, но и в литературе. Вы упоминали эпос, писателей, поэтов... Но почему про это ничего не известно сейчас, почему всё это никто, кроме узких специалистов не изучает, так как например культуру древней Греции, Рима? Ведь мы о Византии фактически знаем как об Атлантиде, только то, что она была и погибла, а ведь эта цивилизация существовала тысячу лет и является, по вашим словам, прародительницей нашей культуры.
  - Так, так... интересный вопрос. Чувствуется, что вы не выкинули из головы предыдущую лекцию как ненужный хлам. Ну что ж, отвечаю. Кто является хранителем культуры каждого отдельного народа, хранителем его традиций, языка... кто? Потомки! А народ создавший некогда великую византийскую культуру, увы исчез, сгинул. После завоевания Византии турками, тот народ, а вместе с ним и культура фактически погибли.
  - Виктор Михайлович, позвольте с вами не согласится. А греки? Ведь они наследники той культуры.
  - Нет Сергей... Нынешние греки такие же наследники как и мы, болгары, сербы, румыны. То есть наследники не прямые, а косвенные. Настоящие византийцы вовсе не греки, а ромеи, потомки римлян поселившиеся на берегах Мраморного моря и в Малой Азии. Этот народ был частично уничтожен, а частично ассимилирован турками.
  - Если так... то такое и с любым народом может и с нами тоже!?... Погибнет Россия, и нас уничтожат, ассимилируют, и эдак лет через двести-триста никто не вспомнит Пушкина, Достоевского,- в голосе Пашковы слышался подспудный ужас.
  - Если исчезнет народ то да... всё забудется. Впрочем, это во многом зависит от народа-ассимилятора, если с противоположной культурной ориентацией, или крайне низким уровнем развития культуры, то да, будет как с Византией.
  - А что, разве возможно обратное?
  - Отчасти да... Чего уж там, хоть и стесняются об этом говорить, но ведь европейцы не только уничтожили старую культуру американских индейцев, они привнесли свою, более передовую, факт есть факт. И ближе есть примеры, высокий уровень бытовой культуры, например, чехов и тех же эстонцев и латышей, не сам по себе возник, а потому что им эту аккуратность и педантичность немцы несколько столетий палкой вколачивали. Конечно, нам с монголо-татарами повезло меньше, а уж Византии с турками тем более,- с сожалением развел руками профессор.
  - А вам не кажется, что Россия повторяет исторический путь Византии, слабеющей от века к веку, вымирающей, ненавидимой в первую очередь сопредельными народами?- возник вопрос у Пашкова.
  - У вас весьма своеобразный ракурс рассматривания истории... Что ж... мы ведь духовные наследники и вполне возможно, что вместе с культурой унаследовали на неком генном уровне что-то вроде микробов саморазрушения, сгубивших константинопольскую державу...
  
   13
  
  Пашков, не понимая чем вызвал подозрения Калины, решил в открытую спросить его об этом. Они довольно часто уединялись в кабинете начальника производства и "подбивали" накладные. Но прежде чем задать вопрос в "лоб", Пашков начал издалека:
  - А что, Иваныч, у Шебаршина действительно есть "мохнатая" рука?
  - Ещё какая, нам с тобой таких не иметь. Отец... генерал, только не строевой, а от оборонки,- ответил Калина не отрываясь от дела.
  - А сам Шебаршин, он как, мужик толковый?
  Калине не уловил в вопросе "двойного дна" и бесхитростно, высказал то, что думал:
  - Да так... папин сынок, жизни почти не знает. Бегает, следит за всеми, за рабочими, за бабами, за мной, тобой. Лучше бы своим делом больше занимался, по организациям ездил да контракты заключал.- Калина оторвал взгляд от бумаг и, посмотрев на Пашкова, устало усмехнулся.- Эх, мне бы подольше в Москве пожить, а то ни знакомых, ни связей... Это дело знаешь, как поставить можно? Производство, оборот в несколько раз увеличить. На золоте ведь сидим, тут такие доходы иметь можно, а он... Вон с подмосковным комбинатом никак договориться не может. В суд на них подавать собирается... Дурак... Они, видишь ли занижают процент содержания золота в нашей лигатуре... Воруют... Конечно воруют. А кто не ворует? Комбинат ведь это госпредприятие, разве можно с ним судиться... Идиот!- совсем разоткровенничался Калина.
  - А Ножкин, он что за человек?- спросил Пашков и внутренне испугался - не слишком ли много он спрашивает про руководство фирмы, не заподозрит ли чего Калина?
  Но Калина снова стал охотно отвечать, с тем же сарказмом.
  - Тот ещё фрукт... Кстати, он тоже в армии служил, финансистом. До старлея дослужился и не захотел больше офицерскую лямку тянуть... за дискредитацию уволен. Теперь вот нами командует,- в словах Калины слышалась уже откровенная неприязнь.
  - А как же он к Шебаршину сумел приклеиться?
  - Через тестя. Он на москвичке женился. А её отец у шебаршинского папы какой-то шестёркой работал. Денег дали, помогли, чтобы вложил в уставной капитал фирмы. В общем, всё здесь через того папашу. Этот институт он тоже в советское время курировал. Мне бы такого папашу. За эти годы, что фирма существует, я бы миллион долларов заработал, не меньше. А у них... еле на зарплату работягам наскребают. Себя-то они, конечно не обижают, у обоих иномарки, сотовые. Ты думаешь, они мне много платят? Чуть больше чем работягам и тебе. Кручусь как проклятый, а они даже те два миллиона, что обещали, целиком не выплатили ни разу...
  Своей откровенностью Калина совсем сбил Пашкова с "курса". Начальник производства показался таким несчастным, что задать неприятный вопрос Пашков так и не смог...
  
  В середине декабря произошла и первая в бытность Пашкова кладовщиком отправка готовой продукции со склада на комбинат. Калина за день вручил ему список продукции, которую надо было подготовить к отправке. Целый день Пашков взвешивал, упаковывал в картонные посылочные ящики лигатуру, транзисторы, микросхемы... составлял описи и накладные. К вечеру при-ехал Шебаршин с сопроводительными документами. Стали сверять эти документы с теми описями, что составил Пашков... Они не совпадали. Шебаршин было раскричался на Пашкова, но вскоре выяснилось, что ошибки в официальных бумагах привезённых директором и составленных бухгалтершей. Шебаршин тут же по телефону оторал Князеву, и велел ей не уходить домой пока не переделает документы. Впрочем, в тот день все сотрудники фирмы, кроме работяг не ушли с работы раньше восьми вечера...
   Через два дня после отправки готовой продукции, Калина объявил рабочим и Пашкову, что сейчас они все поедут в Останкино на телецентр, где Шебаршин договорился о покупке некоей списанной ЭВМ. Задача рабочих заключалась в том, чтобы разобрать эту машину на месте, загрузить и перевезти. Пашков должен был помочь рабочим, посчитать и опечатать, чтобы уже расчленённую ЭВМ не "разграбили" до момента погрузки и отправки.
   Пока ехали в метро, Пашков опять разговорился с Калиной. Тот пожаловался, что задерживается сдача дома, где он приобрёл квартиру. И как бы невзначай Калина спросил:
   - А ты как квартиру здесь получил?
   - Очень просто. Уволился из армии, прописался к матери, встал на очередь, четыре года ждал и вот получил,- ответил Пашков.
   - И что, ничего не заплатил?
   - Почти... только за оформление документов, но сверху ни копейки.
   - Везёт же вам москвичам. А вот нам, которые с периферии, деньги, да деньги... Ну, ничего, мне бы только зацепиться, только бы угол свой здесь заиметь...
   В Останкино они вошли в одно из зданий, где располагалась аппаратура телецентра и находилась та самая списанная ещё СЭВовская ЭВМ. Различные её части производили Болгария, Венгрия, Польша... ну а самую дорогостоящую часть, с золотосодержащими деталями, конечно же СССР. Вот эти советские блоки и предстояло отделить от остальных, упаковать и опечатать.
   В процессе работы поговорили с инженерами и техниками телецентра, поинтересовались их зарплатой. Выяснилось, что местный персонал, выполняет в общем-то довольно заурядные дежурные функции, а получает за эту нехитрую работу до полутора миллионов. Пашков искренне позавидовал их спокойной, размеренной работе, с мизерной ответственностью, их непоколебимой уверенности в завтрашнем дне. Он так ещё никогда не работал. В армии пришлось более двадцати лет прожить в фактическом отрыве от цивилизации, в строгом ограничении свободы действий и передвижения, на телевизионном заводе - простои и как следствие небольшая заработная плата, сейчас - постоянное нервное напряжение и подозрение. Он бы с удовольствием поменялся с этими спокойными, уверенными сотрудниками телецентра.
   Теперь каждый день возвращаясь с работы, Пашков из автоматов звонил по номерам, что имелись в записной книжке, переданной ему Геной Сухощупом. Увы, там действительно были в основном телефоны пунктов приёма цветных металлов. Но вот, наконец, по одному из номеров ответили, что принимают золотосодержащие радиодетали. Но работали они только по будням и до шести часов. Это означало, что Пашков, работавший до половины пятого, туда вряд ли успевал. Но он всё же сделал попытку. Ехать предстояло на Ордынку. Он захватил с собой немного деталей, так ради пробы. Пашков очень волновался и едва успел... У него приняли почти всё, что он принёс, на сто сорок тысяч. Правда, пришлось предъявить паспорт...
   Домой Пашков пришёл одновременно и в приподнятом, и в тревожном настроении - он боялся, что по паспортным данным про его торговлю сможет как-то прознать Шебаршин, и тогда... Когда Пашков отдал Насте деньги, та тоже испугалась. Произошёл нервный разговор, закончившейся ссорой. Как всегда помирились в постели...
  
  
  
  ЧАСТЬ III
  
   ЦЕННОСТИ ИСТИННЫЕ И МНИМЫЕ
  
   Новый 1998 год Калина с семьёй встретил в новой, так дорого ему стоившей квартире. Наконец у них появился свой собственный угол в Москве. Теперь можно было точно сказать, что "свалившиеся с неба" доллары не пошли прахом. Но на обустройство квартиры денег уже не доставало. Валя советовала приобрести мебель подешевле, но Калина хотел покупать всё дорогое и качественное, пусть и не сразу. Потому все остающиеся у них в наличии деньги вложили в испанскую "стенку" и большой, с диагональю 72 сантиметра телевизор "Сони". Экономить пришлось буквально на всём, даже на питании. Из-за этого у Калины на душе скребли кошки, но внешне он излучал оптимизм, домашним говорил, что потерпеть надо совсем немного, что скоро у них опять появятся деньги, что самое трудное позади...
  
  Пашков же перед Новым годом, ещё раз "срубил" халявных денег. На складе он "настриг" ценных деталей, но принести их пришлось домой. Калина в конце года установил жёсткий режим работы, причём сдача готовой продукции на склад осуществлялась не ранее чем за пятнадцать минут до конца рабочего дня. Так как Пашкову предстояло сданную продукцию не только принять, но взвесить и оформить документально... В общем, освобождался он настолько поздно, что на приёмный пункт на Ордынке никак не успевал. Тогда он попробовал использовать свой старый канал в Доме Быта при АЗЛК, где ремонтом радиоаппаратуры занимался некий Олег. Когда Пашков ещё работал на телевизионном заводе, Олег покупал у него запчасти к телевизорам, а потом реализовывал их на радиорынке в Митино. Пашков доехал на метро до станции "Текстильщики", зашёл в мастерскую Олега.
   - О кого я вижу, Сергей! Куда запропастился-то? Я уж думал с тобой случилось чего... Товар принёс?- радостно встретил Пашкова старый партнёр.
   - Принёс, но не то, что всегда,- ответил, здороваясь Пашков.- Я ведь на заводе том больше не работаю.
   - Да ну... И где ж ты теперь?
   - Да так... в одной хитрой организации. Слушай, ты вот такие вещи сумеешь на рынке продать? - Пашков вытащил из своей сумки пакетики с платиновыми конденсаторами, золотой лигатурой, транзисторами и микросхемами.
   - Иш ты,- заворожённо смотрел Олег.- Это ж... это ж золотишко.
   - Да... Ну, как ты сможешь это толкнуть?
   - Конечно, я знаю кто этим промышляет... втихаря правда... Так ты теперь вон чем занимаешься?... Смотри, это опасно.
   - Запчасти с завода выносить тоже было опасно,- возразил Пашков.
   - Запчасти это ерунда. Там если бы и поймали, тебя просто выгнали, или штраф. А здесь золото... это сразу статья.
   - Знаю, пять лет по первой ходке. Так ты продашь или нет?
   - Конечно продам, в эту же субботу, когда торговать поеду. В понедельник зайди...
   В понедельник, последний перед Новым Годом, Олег вручил Пашкову четыреста тысяч. Зная, что этот радиомастер и торговец радиодеталями по совместительству никогда не возьмётся продавать без выгоды для себя... Пашков не сомневался, что истинная рыночная цена этих деталей, легко уместившихся в его сумке, как минимум вдвое больше. Он окончательно и бесповоротно осознал, что находится вблизи настоящей золотой "жилы", не осталось сомнений и в том, что в дальнейшем надо продавать детали без посредников, самому.
   Пашковы встречали Новый Год не экономя. На столе у них стояла красная и чёрная икра, сёмга, карбонат, окорок, заливной язык, экзотические фрукты, виноград...
   - Наконец-то, на пятом десятке сподобились по человечески поесть, ни в чём себе не отказывая,- сказал Пашков, поднимая бокал с французским шампанским в ожидании боя курантов в новогоднюю ночь.
   - Дай-то Бог, чтобы и дальше всё нормально было,- опасливо произнесла Настя, загадывая желание на следующий год...
  
   В один из дней двухнедельных новогодних "каникул" Пашков зашёл к Матвееву. Профессор принял его одновременно и с радушием, и обидой:
   - Опять вы долго не заходили. Неужто я со своими лекциями так вам наскучил?
   - Да что вы Виктор Михайлович, я же каждое ваше слово ловлю. Хотите, повторю то, что вы говорили в последний раз, конечно, в общих чертах? А не заходил долго... просто на работе сильно заматываюсь. Да и вас беспокоить часто... вы же, наверное, тоже от студентов своих устаёте, а тут ещё один, великовозрастный, да ещё задарма.
   - Да уж... студенты... Они, конечно, деньги заплатили, и убеждены, что им за это в определённое время должны диплом выдать, независимо от того, как они учатся. А вы... вы же совсем другое дело. Я вижу у вас настоящую заинтересованность. Или я ошибаюсь?
   - Да нет... нисколько. А как ваше самочувствие?
   - Почти весь месяц всё нормально было, а тут двадцать второго у выпускников защита диплома. У нас два раза в год выпуск, летом и зимой, и набор так же. Так вот, после защиты банкет, принял немного на грудь, потом два дня пластом лежал, сердце барахлило. Ну да ладно, не будем о грустном. Продолжим наши лекции?
   - С удовольствием... Поверите, я уже не могу без них, они мне как наркоману наркотики, всё более необходимы становятся,- Пашков рассмеялся.
   - Что ж, я рад. Итак, на чём мы остановились... средние века?
   - Да Виктор Михайлович. Вы обещали рассказать о русском искусстве того периода.
   - Ну, что ж, хорошо. Как вам известно, христианство на Русь пришло из Византии, оттуда же крестовокупольные конструкции храмов. Со временем византийскую традицию развили и усовершенствовали русские зодчие в виде, так называемого, русского многоглавия. То же самое можно сказать о системе расположения фресок и мозаик в храме...
   - Извините, Виктор Михайлович, опять вас перебиваю, но у меня вопрос, давно уже мучает. Где-то я слышал, то, что мы унаследовали в культуре, в религии вот эти византийские традиции, а не западноевропейские, и является основной причиной нашего отставания от Запада.
   - Чушь. Византийская культура в период с пятого по двенадцатый век являлась передовой и значительно опережала западноевропейскую. Это уже потом, когда Русь на два с половиной столетия попала под татарское иго, а Византию уничтожили турки, западная культура вышла на передовые позиции. Нет Сергей, наши предки воспринимали всё лучшее для своего времени. Кирилл и Мефодий кто такие?
   - Я слышал, что это болгарские просветители.
   - Чушь! Совершенная чушь! Бессовестный брёх времён социализма. Хотели приятное болгарам сделать, вот и извратили историческую правду. Эти просветители были византийскими монахами, сыновьями византийского военначальника, они являлись настоящими ромеями. Так что письменностью мы тоже Византии обязаны... - профессор явно разволновался, но быстро взял себя в руки.- Ладно мы отвлеклись. Что у вас оживает в памяти при воспоминании о русском искусстве средневекоавья?
   - Ну, в первую очередь церкви и иконы.
   - Правильно. Но как вы, наверное, помните из истории, это были времена феодальной раздробленности и наиболее могущественные княжества имели свои особые черты в развитии того же зодчества. Так архитектура новгородских храмов отличалась простотой, особой техникой кладки, этакой суровостью, мощью. Вот, я вам покажу фото этих церквей, сохранившихся до наших дней,- Матвеев взял с полки альбом и открыв его, положил перед сидящим за небольшим столиком Пашковым.- Видите?
   - Да... Но какое то уж больно невзрачное впечатление они производят,- разочарованно произнёс Пашков, рассматривая чёрно-белые фотоснимки неказистых храмов.
   - Действительно, красивыми они не кажутся,- усмехнулся профессор.- А вот это церкви Владимиро-Суздальского княжества.
   - Вот это совсем другое дело, на эти смотреть приятно,- удовлетворенно произнес Пашков.
   - Во времена князя Андрея Боголюбского, это середина двенадцатого века, были найдены новые изысканные пропорции масс и членений, включаются мотивы гражданского строительства, резное убранство фасадов. Всё это и создаёт такое эстетическое восприятие... Вот смотрите, Боголюбовский дворец, Успенский собор, а это вообще чудо, жемчужина древнерусского зодчества, церковь Покрова на Нерли...
  
   2
  
  В цеху демонтажа вовсю "жарил" огромный "козёл" - кусок бетонной трубы на подставке, обмотанный спиралью нихромовой проволоки. Но даже он не в силах был помочь еле теплившимся батареям поднять температуру выше восьми-десяти градусов. Рабочие работали не снимая телогреек. На малом складе у Пашкова ещё холоднее. Тем не менее "жар соблазна", в данном случае исходящий от ценных радиодеталей, помогал ему выдерживать в этом "холодильнике" по нескольку часов кряду.
  Калина начал подозревать Пашкова после того, как тот отказался сидеть с ним в одном кабинете. Сначала новый кладовщик понравился - сразу без раскачки вник в дела, без посторонней помощи разобрался в документации, поладил с рабочими, навёл порядок на обоих складах, очень ловко повёл себя в случае с платиновой пластиной. Но потом Калина стал замечать, что кла-довщик, несмотря на внешнюю исполнительность и покладистость, "его человеком" становится не спешит, скрытен, себе на уме. Как то он заметил Пашкова чего-то ищущего в "завалах" старого материала. Калина попытался подсмотреть, но ничего особенного не увидел. Тем не менее он инстинктивно ощущал, что кладовщик втихаря чем-то занимается на складе помимо основной работы.
  
  Вместо уволившегося Бардыгина снабженцем в фирму по объявлению устроился некто Горбунов. Пока, в общем, удовлетворённый работой Калины и Пашкова, Шебаршин стал охотно принимать бывших военных, коим также являлся и Горбунов. "Боевое крещение" нового снабженца стал приём на АЗЛК списанной английской ЭВМ. То была огромная машина, собранная на элементной базе ещё второго и третьего поколений.
  Разбирать и грузить этого монстра на АЗЛК поехали опять все во главе с начальником производства. На проходной "десант" фирмы прождал часа полтора, пока Калина уточнял заявки на пропуска. Заявки подавал сам Шебаршин, но оформил небрежно, и Калине пришлось изрядно понервничать, прежде чем их пропустили на территорию завода. Впрочем, рабочие не тяготились ожиданием. Они с интересом рассматривали огромный вестибюль проходной, потоки людей идущих на завод и обратно - большинство из них никогда не работали на таких предприятиях-гигантах. Вдруг, охрана на турникетах, вся дежурная смена на проходной подобралась, явно в ожидании какой-то высокой начальственной особы. Ко входу подкатил длинный безобразный "Святогор" - новая разработка АЗЛКовских конструкторов, и из него вышел чернявый человек кавказской внешности лет сорока в короткой дублёнке и без головного убора.
   - Асатрян... Асатрян,- пробежал шёпот среди людей, толкавшихся в огромной проходной.
   Пашков понял, что это приехал директор завода. Он вспомнил как радиомастер Олег, трудившийся в Дома Быта при этом заводе недоброжелательно отзывался о директоре:
   - Завод еле дышит, убытки страшные, а машины новые, эти "Святогоры" и "Князья Владимиры" - такое убожество. Контрольный пакет акций завода у государства, но как только Асатряна снимать соберутся, вся армянская диаспора на дыбы встаёт, коньяк прямо с Еревана бочками, подарки, взятки...
   Наконец, внимательно сверяя паспортные данные с заявкой, по одному на территорию завода пропустили и команду Калины. Зал заводского информационно-статистического центра так -же поражал размерами и был охвачен характерным шумом работающих ЭВМ. Часть помещения специально отгородили, там и располагалась гигантская машина, которая с шестидесятых годов обрабатывала всю массу информации о жизнедеятельности этого завода, некогда звавшегося МЗМА, потом ставшего АЗЛК. ЭВМ состояла из десятка металических шкафов выше человеческого роста и шириной метра в полтора, набитых электроникой. Здесь команду догнал припозднившийся Горбунов. Калина недовольно глянул на нового снабженца, грузного, в очках, запыхавшегося.
   - Чего опаздываешь?
   - Извини Иваныч... Электричка... мне же из Подольска ехать.
   - Ладно показывай, что ты тут напринимал.
   Горбунов подошёл к шкафам и начал выдвигать блоки, показывая их содержимое.
   - И где ты здесь золото увидал?- иронически спросил Калина
   - А вот,- Горбунов вырвал из гнезда металлический разъём и шеренги длинных контактов тускло зажелтели в матовом свете люминесцентного освещения зала.
   - Ух ты!- восхитился подошедший бригадир Сухощуп.
   - Какие большие, наши таких не делали,- удивлённо качал головой и Пашков.
   - Что-то не верится, что здесь большое содержание золота,- продолжал выражать скепсис Калина,- скорее всего как в чешских и польских, не больше процента.
   - Что, процента!? А почти шесть не хочешь!?- торжественно провозгласил Горбунов.
   - Не может быть,- не поверил Калина.
   - По документам пять и восемь десятых, и здесь таких разъёмов и розеток тысячи три будет.
   - Чтобы в Англии и столько золота в ЭВМ забухивали?... Нет, не может быть. Они же всегда заменители использовали, чтобы расходы уменьшить, это у нас без счёта тратили,- продолжал сомневаться Калина.
   - Какого года выпуска машина?- поинтересовался Пашков.
   - Шестьдесят первого,- ответил Горбунов.
   - Тогда всё ясно. Иваныч, вполне может быть, что столько золота тут. Они же несколько позже, в семидесятых, восьмидесятых экономить стали. А до шестидесятых у них золото ещё дармовое было, из колоний гнали, из ЮАР, Родезии,- уверенно пояснил Пашков
   Продолжая недоверчиво качать головой, Калина отдал распоряжение начать разборку шкафов, чтобы их по частям втащить на грузовики. Потом он взял у Горбунова документы на покупаемую ЭВМ и стал их внимательно изучать. Пашков пересчитывал блоки. Но это оказалась работой на полчаса. Видя, что рабочим во главе с Сухощупом приходится нелегко, вытаскивать увесистые блоки, грузить на тележки, возить во внутренний двор к месту погрузки... Он стал им помогать, хоть в его обязанности это не входило... В обеденный перерыв вся команда поднялась в заводскую столовую, а Пашков, улучив момент, когда рядом никого не было, стал звонить с городского телефона, находящегося в информационном зале...
   До сих пор у него не получалось обзвонить все номера из записной книжки, которую ему дал Сухощуп. Звонить с работы он не мог, потому что там имелся один общий телефон и возле него постоянно кто-то крутился - его вполне могли подслушать и заложить. Звонить вечерами из уличных автоматов, было уже поздновато и ряд номеров не отвечали, в выходные звонить так же не имело смысла, приёмные пункты не работали. Потому в книжке оставалось ещё немало "не пробитых" номеров. Скорее всего, что и они принадлежали скупщикам цветных металлов... но Пашков всё же решил воспользоваться возможностью позвонить в рабочее время. Первый номер не ответил, второй оказался "цветным", третий тоже, четвёртый...
   - Извините, вы принимаете радиодетали?- задал в трубку свой обычный вопрос Пашков.
   - А у вас какие?- последовал встречный вопрос.
   - Разъёмы с золотосодержащими контактами, конденсаторы типа ЭТО и КМ-6, золотосодержащие транзисторы...
   - Разъёмы какого типа,- перебил голос в трубке.
   - СНП 34 на 135, РППМ - 288-е.
   - Берём, СНП по пять долларов за штуку, РППМ по восемь, а КМ-6 по двести пятьдесят за кило.
   - А как вы работаете?- с замиранием спросил Пашков, ведь если как на Ордынке он опять не будет успевать.
   - В будни с десяти до семнадцати, в субботу с десяти до часу.
   - Что!?... Вы работаете в субботу!? - чуть не воскликнул Пашков.
   - Да, с десяти до часу,- бесстрастно ответила трубка.
   - Сообщите, пожалуйста, ваш адрес,- дрожащим голосом, словно боясь спугнуть удачу, попросил Пашков...
   Потом он с минуту стоял с опущенной трубкой в руке, застыв как изваяние, но в уме подсчитывал, сколько он баксов "подарил" Олегу.
   После обеда Пашков вместе с рабочими грузил блоки в подошедший КАМАЗ. Помогали и Калина с Горбуновым, ибо вес стальных шкафов, даже лишённых своей начинки, оказался настолько велик, что в кузов их можно было забросить только сообща.
  
   3
  
  Окончательный учёт золотосодержащих элементов английской машины производился уже на складе. Срочно прибывший Шебаршин бегал вокруг нагромождённых шкафов и блоков, вновь превративших склад сырья в кавардак, и требовал учитывать всё вплоть до мелочей. Фирма уже заплатила АЗЛК десять тысяч долларов и, понятное дело, директор хотел большой "отдачи". Но учесть всё скрупулёзно было очень сложно, потому что "англичанку" привезли на склад в конце рабочего дня, сгружали в спешке, навалили всё кучей. К тому же те, кто непосредственно должны заниматься приемо-сдачей Пашков и Горбунов... им двоим было просто не под силу быстро разгрести весь этот завал, найти и учесть каждую деталь.
   Шебаршин орал, но дело двигалось трудно... Прошло три дня, а Горбунов всё никак не мог сдать, а Пашков принять все "внутренности" ЭВМ. Пашков как приёмщик оказался куда "продвинутее" ещё неопытного сдатчика Горбунова. Он принимал так, чтобы иметь "резерв" для себя, то есть часть деталей он просто пропускал, не учитывал. Горбунов не замечал этого хитрого счёта. Впрочем, собственно для снабженца, это не таило никакой опасности - в документах, привезённых им с автозавода, учитывались только шкафы, блоки, общее количество золота, которое содержалось в ЭВМ... но не разъёмы, розетки, транзисторы и электронные лампы. Таким образом, Пашков подписал приёмные накладные, не сомневаясь, что у него на складе деталей в штуках минимум на десять процентов больше, чем он принял официально.
   Хоть Шебаршин и брызгая слюной требовал от Калины, Ножкина строжайшего контроля за приёмо-сдачей, ни тот, ни другой не изъявили желания лазить по шкафам и блокам машины, тем более пересчитывать принятые детали, коих насчитывалось более тридцати тысяч...
  
  В первую субботу после удачного телефонного звонка Пашков, собрав всю скопившуюся у него дома "добычу" вынесенную со склада, с тяжело оттянувшей его плечо сумкой поехал по указанному адресу. Ехать пришлось в Центр, на метро да станции "Кузнецкий мост", потом вверх по Рождественской улице. Приёмный пункт размещался в одной из комнат здания, когда-то служившее прибежищем некоего проектного института. Там уже давно ничего не проектировали, а разместились оффисы всевозможных фирм. Пашков по мере приближения к этому зданию всё более волновался. Самые тревожные предположения вдруг полезли ему в голову: а если это какая-нибудь полукриминальная организация, туда нагрянет милиция и его "повяжут", спросят "откуда дровишки", или, не дай Бог, там работает какой-нибудь знакомый Шебаршина, или ... В общем, оснований для волнения было предостаточно. У дверей приёмного пункта стояла очередь из трёх человек, за железной дверью слышался какой-то шорох и приглушённые голоса. Пашков в ожидании своей очереди нервно ходил по коридору. Но вот, наконец, подошла его очередь...
  В небольшой комнате находились два относительно молодых человека. Пара столов, три стула, такие же, как и у него на складе электронные весы, мешки и коробки, в которые ссыпались радиодетали.
  - Что у вас?- спросил один из приёмщиков.
  Пашков раскрыл свою сумку, выложил что принёс... Когда всё посчитали и взвесили оказалось, что Пашков сдал товара на 238 долларов, или без малого на полторы тысячи рублей
  - Вам как, в рублях, или можно "зелёными"?- спросил старший приёмщик.
  - Что?... Не знаю... Наверное, можно,- у Пашкова от волнения перехватило дыхание - он не ожидал такой суммы, превышающий его "чистый" месячный заработок, да ещё в валюте.
  Домой Пашков буквально летел. Настя знала куда пошёл муж и тоже переживала, на ту же тему, что и он. Но увидев его торжествующую физиономию, две стодолларовые бумажки и ещё довесок в двести с лишним рублей(как и ожидалось произошла деноминация и двести тысяч стали двумястами рублями)... она только всплеснула руками...
  Сначала Настя с полчаса бурно радовалась, потом стала строить планы на что потратить эти свалившиеся на них доллары... Потом она успокоилась и решила истратить только рубли, а доллары начать копить, потом неожиданно вновь забеспокоилась:
  - Ох, Серёжа... боюсь плохо это кончится. Никогда ещё так просто деньги нам не доставались.
  - Перестань!... Денег не было - ругалась, сейчас за месяц больше трёх тысяч принёс - опять не рада,- недовольно отреагировал Пашков.
  - Да я рада... только боязно. Смотри, будь осторожнее.
  - Ерунда. Я уже в дела влез по макушку, сожрать себя не дам, бояться нечего...
  
  Но вскоре Пашкову пришлось убедиться, что он несколько переоценил свою "квалификацию". В один из эпизодов на работе, он едва, что называется, не "лопухнулся" по крупному...
  Директор был крайне недоволен взаимоотношениями своей фирмы с подмосковным комбинатом. Там фирму постоянно "накалывали", занижая процент содержания драгметаллов в поставляемой фирмой продукции. Потому платину и палладий он решил отправлять в Рязанскую область на тамошний комбинат. Это предприятие имело дурную славу из-за громких уголовных дел в связи с массовым хищением золотых слитков. Но у Шебаршина в администрации комбината имелись свои люди, что и позволило заключить соответствующий договор.
   В день, предшествующий отправке, Пашков готовил материал, укладывая в ящики платиновые термопары, списанные с какой-то теплоэлектроцентрали. Сосредоточиться полностью на работе ему никак не удавалось, всё время что-то мешало: то Калина пришёл и отдал распоряжение отнести в химлабораторию на электролиз посеребрённые разъёмы, то Сухощуп зашёл, за дополнительным материалом для демонтажа, а ближе к обеду вновь зашёл и попросил денег взаймы. После обеда ожидалось, что приедет Шебаршин, привезёт бухгалтерские документы на отправляемый материал и опечатает ящики своей печатью. Перед обедом Пашков собирался ещё раз перепроверить уложенные драгметаллы, но тут вновь прибежал Калина и сообщил, что директор уже сидит у него в кабинете и ждёт кладовщика с ящиками. Ящиков всего два, и весили они немного, килограмма по три-четыре каждый, но в них была платина, самый дорогой изо всех драгметаллов, дороже золота и потому общая стоимость этих ящиков...!!
  Пашков взял оба ящика под мышки, запер склад и вышел вслед за Калиной... Какое-то внутреннее беспокойство "глодало" его, требовало: "проверь, проверь ещё раз... ты же хотел проверить". Он пытался заглушить тревогу, ведь вроде всё укладывал внимательно, сверялся с описью. Дошли до лестницы, и тут Пашков, не говоря ни слова, повернул назад...
  - Ты куда... рехнулся, он же ждёт!?- чуть не закричал Калина.
  - Нет... я ещё не готов... я кажется не всё ещё... мне надо проверить...- торопливо бормотал Пашков, спеша назад, на склад.
  - Что проверить?... Полдня проверял... сколько можно!?- кричал вслед Калина.
  Пашков вернулся на склад, открыл ящики и стал перебирать пакеты с платиновыми изделиями, сверяя с описью. Когда все пункты описи были "оптичены" ... в одном из ящиков оставался ещё один пакет... лишний. Как он туда попал!?... Скорее всего, в тот момент когда кто-то пришёл на склад, он непроизвольно положил лишний пакет, такой же как и другие... с термопарой. То есть на комбинат едва не ушла одна термопара сверх описи. Пашков дрожащими руками взвесил её, она потянула 110 грамм. Пашкова опять, как и тогда, когда "лопухнулся" Бардыгин, прошиб холодный пот - сейчас он мог уже на себя "повесить" более тысячи баксов, только в отличие от Бардыгина съездить и забрать платину он бы никак не смог. Во-первых далеко, во-вторых, там наверняка не отдали бы, в описи-то она не значится. Пашков слышал, что года два назад за подобное "ушахлопство" Шебаршин наказал одного из снабженцев, заставив его почти год работать без зарплаты. А тут и года не хватило бы расплатиться...
  Калина с шумом распахнул металлическую дверь склада, прервав поток сбивчивых мыслей.
  - Ну, долго ещё тебя ждать!? Пошли, он уже психует!...
  Как и предполагал Пашков, Шебаршин не стал проверять содержимое ящиков. Он просто сверил опись с сопроводительными документами и опечатал ящики, собираясь везти их на пункт специальной фельдсвязи. Пашкову оставалось вновь благодарить Бога, что заставил его вернуться и перепроверить...
  
   4
  
  Московская жизнь семьи Калины как-то сразу не заладилась, хотя отношения между супругами после долгой разлуки оставались такими же как и до неё. Калина никогда не сомневался в Вале, она хоть и не была красавицей, но полностью отвечала его понятиям, как идеальная жена - хорошая хозяйка, добрая заботливая мать. Об измене с её стороны не могло быть и речи, за все восемнадцать лет совместной жизни она ни разу не дала ни малейшего повода... Сам же он изредка заводил женщин на стороне, но обязательно далеко от дома, в командировках, или длительных поездках. Сейчас, когда дома его ждала Валя, он резко сократил количество "свиданий" с Людмилой. Он неуклонно следовал своему жизненному кредо - семья на первом месте, всё остальное по мере возможности. Людмила смирилась. Она настолько уже привыкла к "Петюне", что и урезанные дозы "внимания" принимала с радостью.
  Внутрисемейную обстановку напрягало то, что и жена, и дети, всю жизнь прожившие в сухом и относительно тёплом климате Алма-Аты, очень тяжело переживали сырую и холодную московскую зиму. Жена и особенно сын буквально с первых дней не вылезали из простуд, мальчишка загрипповал. Калина забеспокоился - не возникло бы осложнений. Именно после гриппа перенесённого в детстве у сына развилась хроническая болезнь ушей. Обратились в больницу, но тут же столкнулись с рядом трудностей. В поликлинике, и не только, когда узнавали, что они не москвичи, а, тем не менее, живут в элитном доме, где покупные квартиры... Везде недвусмысленно давали понять, что для получения великого счастья считаться полноценным москвичом недостаточно просто купить квартиру, надо платить ещё. Калина надеялся, что Шебаршин выполнит своё обещание увеличить ему зарплату, ведь он уже так много сделал для фирмы. Но, чем больше проходило времени, тем, казалось, хозяин всё более становится им недоволен, престал хвалить, всё чаще упрекал. А когда куда-то спешащий Шебаршин почти час дожидался кладовщика, который никак не мог проверить свои ящики... Директор потом выговаривал Калине:
  - Странные у вас отношения с кладовщиком. Кто кому подчиняется? Он же вас в грош не ставит. Дружба дружбой, но субординация прежде всего, никакого панибратства...
  Все эти нервотрёпки, домашние и "производственные", безденежье... от них всё чаще у Калины начинало ныть сердце. Двух миллионов, превратившихся после деноминации, в две тысячи, что платил ему Шебаршин, явно не хватало. Жена хворала, да он и сам не хотел, чтобы она шла работать. Он всё больше жалел, что поторопился купить квартиру в элитном кирпичном доме, угрохав на неё почти все деньги. А на работе всё больше раздражал Пашков. Шебаршин обвиняет в панибратстве?... Да не было никакого панибратства. Кладовщик вообще держался особняком и Калина, даже проработав с ним несколько месяцев, вынужден был констатировать, что так ничего существенного про него и не знает. Не знал он и про то, чем кладовщик занимается, кроме своих прямых обязанностей. А в том, что Пашков, что-то от него скрывает, Калина уже не сомневался. Самоуверенность, какая-то снисходительность во взгляде кладовщика беспокоила, нервировала Калину, наводя на мысли типа: "не иначе воображает, что я бывший капитан, ему, бывшему майору, не указ". С другой стороны, подозревая Пашкова, он и сам всё чаще приходил к выводу, что надо искать дополнительный источник доходов. Деньги были здесь, рядом, но как их взять... Калина пока этого не знал, но напряжённо думал об этом.
  Вскоре выяснилась причина, почему вдруг к своему начальнику производством охладел директор. Об этом он сказал прямо:
  - Пётр Иванович, вы, наконец уяснили, что в нашей работе является главным звеном?
  - Думаю что да, добиваться как можно большей отдачи от производства?
  - Это, конечно, важно для вас, как начальника производства. Но если брать фирму в целом, то основой её успешной деятельности является нахождение партнёров, у которых по выгодной цене можно приобрести материал. Вот видите, за последние полгода я нашёл таких партнёров, это и Останкинский телецентр и, конечно, АЗЛК. К сожалению Ножкин со своими снабженцами пока что выполняет только вспомогательные функции. Вы догадываетесь к чему я?...
  - Нет, Владимир Викторович,- смущённо ответил несколько сбитый с толку Калина.
  - Ну, как же... Когда вы устраивались на работу, то уверяли, что у вас обширные знакомства в системе МВД. Так помогите фирме, войдите, наконец, в контакт с вашими знакомыми, уговорите их поискать и продать по дешёвке списанный радиотехнический лом.
  - Вот вы о чём,- с некоторым облегчением произнёс Калина.- Но для этого мне необходимо отлучиться с завода.
  - Ну и что, отлучитесь. День-другой и без вас поработают. Лаборатория, она сама по себе, в цеху бригадир кажется толковый, сам справится, кладовщик тоже. Съездите...
  "Ах ты... ну и отблагодарил",- возмущался про себя Калина, переходя железнодорожную насыпь по пути из офиса на завод. - "Буд-то всё это само-собой, без меня... Да без меня бы ни цех столько продукции не давал, и бригадира я нашёл, и кладовщика... Сами поработают... Конечно поработают, потому что мною всё организовано и отлажено, каждый знает что делать... Ну, и чёрт с тобой... чтобы я и дальше здесь за две тысячи нервы себе рвал, а ты за пятьдесят в офисе сидел, и даже спасибо не говорил... Нет, мне такой расклад не нравится. Я не патриот чужого бизнеса с которого мне ничего не перепадает, даже доброго слова..."
  На заводе Калина поднялся к себе в кабинет и больше не выходил ни в цех, ни на склад, пустив всё на самотёк. Так он выражал свой протест... Ближе к концу рабочего дня в кабинет кто-то робко постучал. Это не мог быть Пашков, тот стучал громко, уверенно, женщины вообще входили как к себе...
  - Ну, кто там ещё?- Калина пребывал после разговора с директором в весьма угнетённом состоянии.
  В кабинет, приоткрыв дверь, просунулась пропитая красноватая физиономия экс зам. начальника цеха Карпова.
  - Пошептаться надо, Иваныч,- заговорщицким голосом сказал он.
  - Заходи. Что там у тебя?- Калина сообразил, что "стукач" хочет ему нечто сообщить.
  - Усов вчера целую плату с собой унёс,- полушепотом произнёс Карпов.
  - Какую плату?
  - Из магнитофона, что-то дома хочет из неё сварганить.
  - Да чёрт с ней, там ничего ценного нет. У тебя всё?
  - Нет... Бригадир сегодня на водку деньги собирал... Не хватило, к кладовщику сбегал, у него занял. Он часто у него занимает. У кладовщика всегда деньги есть.
  - Говоришь, у кладовщика всегда деньги,- задумчиво переспросил Калина.
  - Ну... он всегда бригадиру до получки ссужает... а мне не даёт.
  - Правильно, что не даёт, ты ж не отдаёшь.
  - Да что ты Иваныч? Я же помню... я тебе отдам... А хочешь я тебе скажу, откуда у него деньги?
  - Ну-ну... садись,- Калина слушал уже с возросшим интересом.
  Карпов в грязной спецовке, небритый, производил довольно отталкивающее впечатление.
  - Сегодня на большой склад зашёл за мешками,- наклонившись, чуть не в ухо зашептал Карпов,- Я тихо зашёл, он не слышал. Вижу, берёт кладовщик платы из тех куч, что с английской машины вытащили и с них транзисторы кусачками состригает.
  - А платы... сами платы, куда он их?- также шепотом спросил Калина
  - В угол бросал, за кучи. Он меня сначала не заметил, а как увидел, сразу перестал.
  - Так, ясно, понял... Иди Коля, про это никому. Понял?
  - Понял Иваныч... могила. Ты это насчёт...
  - Долга, что ли? Можешь считать, что отдал.
  До конца работы оставалось не более часа. Калина спустился на склад, его мысли "возбужденно бегали": "Значит так Сергей, как меня здесь нет, так ты вон чем..." Большой склад оказался закрыт, Калина пошёл на малый. Кладовщик что-то взвешивал на электронных весах.
  - Чем занимаешься?- вкрадчиво спросил Калина.
  - Да вот лигатуру от английских разъёмов взвешиваю, тяжёлая. Вроде и сдали немного, а уже на восемь с половиной кило потянула. Если из шести процентов исходить, то где-то полкило золотишка получается. Неплохо наш хозяйчик наварит,- усмехнулся Пашков, как бы не договаривя, "не то что мы".
  - Да, наверное,- как-то отстранённо ответил Калина.- Слушай, открой большой склад, мне там кое-что глянуть надо...
  Когда пришли на склад сырья, Калина бросил взгляд на сваленные в кучу платы, прошёл в угол...
  - А это что?- Калина указывал на набросанные туда голые без транзисторов платы.- Объясни Сергей?
  - Коля настучал?- насмешливо произнёс Пашков, в то время как его лицо заметно бледнело...
  
   5
  
  - Ты понимаешь, чем рискуешь!?- Калина и Пашков сидели друг против друга в просторном кабинете кладовщика.- Тебе Шебаршин о пяти годах по первой ходке говорил?- продолжал сурово вопрошать Калина.
  - Стращал,- криво усмехнулся Пашков. Он уже оправился от первоначального стресса испытанного в момент, когда его "застукали".
  - Он тебя не стращал, он предупреждал.
  - Иваныч, брось мораль читать, это бесполезно. Единственно, что я тебе обещаю, что тебя я никогда не подставлю, а всё остальное... Ты не беспокойся, по документам у меня всё будет "бить", здесь меня никто не поймает. И потом... Сколько я возьму?... В общем объёме продукции этого же никто не заметит.
  - Как никто? Вон Карпов тебя уже засёк... другой, третий, разговоры пойдут, что кладовщик втихаря золотые детали стрижёт.
  - Да кроме этого Коли, никому больше дела нет. Другие рабочие меня никогда не продадут.
  - Что, думаешь если деньги им на выпивку даёшь, значит не заложат?- в глазах Калина промелькнула усмешка.
  - Хочешь верь, хочешь нет... но из этих мужиков никто. Один тут такой, дятел со стажем...
  
  Разговор не удовлетворил Калину. Кладовщик ясно дал понять, что будет "брать" и дальше. Доложить Шебаршину - у Калины такой и мысли не возникло. Да, ему всё меньше нравился Пашков, тем более после того, как выяснилось, что он занимается откровенным воровством у него под носом... Хотя... Каким воровством? У кого? Не у него же ворует, не у государства... у хозяина. А хозяин на поверку оказывается такая гнида. Нет, нет и нет, хоть ему так часто и грубо напоминают о его немосковском происхождении, что он здесь чужак и должен платить... Ему, конечно, обидно, что Пашков на правах москвича ту же квартиру получил бесплатно, а Шебаршин по праву сынка номенклатурной шишки имеет возможность без риска открыть фирму и дуриком, не прикладывая особых усилий, грести деньги. Гребёт с его помощью, а бросает за это какие-то ничтожные две тысячи. И всё-таки Пашков куда ближе, такой же бывший офицер, тянувший лямку нелёгкой службы. А Шебаршин мажор, с детства имевший по блату все доступные блага. Нет, заложить кладовщика Калина не мог.
  Пашков из разговора это понял, но в то же время осознал, что шеф теперь будет делать всё, чтобы помешать ему "брать". И надо же такому случиться именно тогда, когда он, наконец, нашёл место, куда можно без помех сплавлять добычу. У него даже мелькнула мысль предложить Калине заняться тем же, но он её тут же отверг - слишком уж начальник производства был "приближен" к хозяевам фирмы. Поразмыслив, Пашков решил, что надо торопиться, "брать" как можно больше и быстрее.
  В следующую субботу Пашков отнёс на Рождественку материала на триста долларов, чем вновь привёл Настю в смешанное чувство радости и страха одновременно. Таким образом за январь он заработал в фирме тысячу четыреста рублей, а "добыл" более пятисот долларов. Он был доволен результатом, но чувствовал, что его "хлебное" место становится всё "горячее".
  У Калины "открытие" подпольной деятельности кладовщика стимулировало раздумья в той же плоскости. Шебаршин так и не собирался по заслугам оценивать его работу, а деньги очень нужны, ведь сына летом необходимо было положить на обследование в хорошую частную клинику. Валя предложила продать квартиру в Алма-Ате. Но Калина, переговорив по телефону с тёщей, отказался от этой затеи - там на всех заборах пестрели надписи:" Казахи, не покупайте дома и квартиры у русских. Они всё равно убегут отсюда и вам всё достанется бесплатно". Исходя из такой "перспективы" продать квартиру за хорошие деньги сейчас не удастся, и лучше приберечь её до лучших времён, когда несколько спадёт межнациональная напряженность. А то, что она спадёт, Калина не сомневался - он хорошо знал казахов, этот народ не обладал кавказской способностью "хранить" ненависть столетиями.
  Проще всего было "проконсультироваться" у Пашкова, но напрашиваться... Нет, ни за что, уж он сам как-нибудь подсуетится, но от подчинённого ни в чём зависеть не будет. Пришла пора использовать внука своей бывшей квартирной хозяйки - пусть отслужит за то, что его устроили на работу. Калина вызвал Романа и уединившись в кабинете минут пятнадцать с ним говорил... Теперь Роман к концу рабочего дня сдавал уже бригадиру не всю лигатуру, которую "налущил", и не все транзисторы, которые настриг, а часть прятал и относил в кабинет Калины. Сухощуп это видел, но в бригаде главенствовало негласное правило: обязательной является только сдача червонца по пятницам на общебригадную попойку, а в остальном... От бригадира узнал и Пашков. Калина же в свою очередь занялся поисками "рынков сбыта", то есть приёмных пунктов. Он стал покидать завод в разгар рабочего дня, вроде бы для поездок в организации на предмет приобретения радиотехнического лома. Адреса и телефоны приёмных пунктов Калина приноровился узнавать из объявлений в различных газетах. Где-то с середины февраля сдавать детали начал и он...
  В том же феврале, когда заканчивали переработку "англичанки", Горбунов привёз машину материала из так называемого ЦУПа, центра управления полётами космических кораблей. После разгрузки, снабженец отвёл Пашкова в сторону и зашептал:
  - Я много лишнего привёз... Эти цуповцы пьяные сдавали, считали через пень колоду... Давай так, пересчитаем и что сверх приёмного акта, пополам с тобой разделим...
  В тот вечер они вдвоём остались после работы. Калина тоже посидел с ними час, но увидев, что пересчитывать ещё долго, уехал домой, уверенный, что кладовщик и снабженец тоже скоро уедут, отложив приём-сдачу на завтра... Но те упорно считали ещё два часа и ушли после девяти вечера... нагруженные "излишками". Горбунов битком набил свою большую дорожную сумку, а Пашков часть вынес в своей небольшой, а часть спрятал у себя в кабинете, намереваясь остальное перетащить в несколько приёмов...
  
   6
  
  При дележе совместной с Горбуновым "добычи" у Пашкова вновь возникла мысль поделиться и с Калиной. Но он опять раздумал. Нет, ему не было жалко, он просто побоялся, что Калина увидев сколько они с Горбуновым "взяли", и опять же, учитывая его близость к руководству фирмы, может повести себя непредсказуемо.
  Пашков три дня выносил свою "долю", а потом уже дома "очищал" платы от "золотых" деталей. Когда после своего очередного визита на Рождественку, он принёс домой сразу аж шестьсот сорок долларов... Настя привычно посетовала, что надо быть осторожнее, но уже куда спокойнее. Она довольно быстро привыкла к "диким" для обычных бывших "совков" деньгам.
  - Надо что-то покупать... сначала...- взахлёб планировала Настя. Наличие свободных денег вызывало у неё естественное желание эти деньги тратить.
  Пашков же нанёс очередной визит Матвееву. После передряг на работе он постоянно нуждался в отдушине, в уходе от этой ежеминутно давящей действительности. Пашков шёл к профессору и слушал его лекции по искусству. Ему это помогало больше, чем что-либо другое...
  
  - Ну, как ваше впечатление, Сергей, после нашего разговора об искусстве русского средневековья? Вы прочитали книгу, которую я вам дал?
  - Да всю... Кое что я и раньше слышал, о Рублёве, например, фильм смотрел, Тарковского кажется, "Троицу" в Третьяковке видел. Но то, что существовало столько художественных школ понятия не имел. Для меня что Новгородские церкви, что Владимирские, всё едино было. О Феофане Греке, кажется, что-то слышал, а вот о Дионисии, впервые, и про Строгановскую школу, о Симоне Ушакове... Я даже то, что Кремль в основном итальянские архитекторы строили не знал,- откровенно признался Пашков.
  - Да, итальянцы,- задумчиво произнёс профессор.- Удивительно, великие московские князья, в общем-то далёкие от культуры люди, а догадались пригласить лучших зодчих того времени, Аристотеля Фиорованти, Бон Фрязина, Пьетро Салари, Марио Руффо. А нынешние правители с так называемым высшим образованием для реставрации творений тех великих мастеров наняли компанию албанского жулика. За дешевизной погнались. Ведь всё равно потом дороже обойдётся. Даже говорить об этом противно. Всё это рецидивы советского образования. На одной физике с математикой хотели в рай, в так называемый коммунизм въехать... Кстати об итальянцах. Сегодня нам целесообразно поговорить об искусстве эпохи Возрождения. Эту тема основополагающая. Что вы знаете о Возрождении?
  - Так на вскидку, наверное, и не скажу. Разве что некоторые имена вспомню... сейчас... ну да Леонардо да Винчи... дальше... помнил ведь... нет забыл,- напрягал память Пашков, но ничего больше так и не вспомнил.
  - Ну, хорошо. А какие произведения Леонардо да Винчи вы знаете?
  - Ну эту... как её... Мона Лиза.
  - Ну что ж, не так уж плохо. Когда я задаю этот вопрос студентам до соответствующей лекции и только что закончившим школу, они в подавляющем большинстве не могут назвать ни Леонардо, ни Моны Лизы.
  - Если честно, я после школы тоже ничего не знал.
  - Ладно, оставим это на совести составителей школьных программ. Слушайте теперь меня. Художники данной эпохи свою деятельность осознавали как возрождение античной культуры. В действительности культура Возрождения существенно отличалась от античной, потому что возникла как итог развития средневековой культуры. В центре внимания здесь оказывается не природно-космическая жизнь антики, но и не средневековые Бог и идея спасения, а человек. Это способствовало становлению в эпоху Возрождения мировоззрения гуманизма, проникнутого прежде всего заботой о благе людей, уважения человеческого достоинства... Вы знакомы с хранологической периодизацией эпохи Возрождения? Для вас что-нибудь говорят понятия Ранее Возрождение, Высокое, Позднее?
  - Абсолютно ничего,- уже привычно признался Пашков.
  - Искусство четырнадцатого века называется треченто, или протореннесанс. В эти годы происходило формирование самостоятельной итальянской культуры, символами которой стали Данте в литературе и Джотто в живописи. Наивысшего расцвета итальянское Возрождение достигло в пятнадцатом веке, так называемое кватроченто, это период Высокого Возрождения. Именно в эту эпоху творили Леонардо, Рафаель и Микельанджело одни из величайших деятелей культуру всех времён и народов. Если говорить точнее, эпоха Высокого Возрождения захватывает и начало шестнадцатого века, до 1527 года, когда Рим захватили испанцы и австрийцы, а чуть позднее пала республика во Флоренции. Кстати, по этому историческому событию был снят совместный советско-итальянский фильм "Золото". Там снимались Франко Неро, Смоктуновский и Абдулов. Не смотрели?
  - Постойте...- Пашков задумался...- Да-да... кажется помню... Это там Абдулов водит на верёвке пленного художника?
  - Совершенно верно, художника как раз Франко Неро и сыграл... Ну что ж, пойдём дальше. Шестнадцатый век, чинквиченто, или Позднее Возрождение. Здесь, прежде всего, надо упомянуть об искусстве Венеции, как переходном, захватившем по времени и Высокое и Позднее Возрождение. В Венеции творили художники Тициан, Джорджоне, Веронезе, а также великие зодчие Якопо Сенсавино и Андреа Палладио.
  - Минуточку Виктор Михайлович. Эти художники, что вы перечислили... Я где-то видел репродукции из собрания Дрезденской галереи. "Спящая Венера", эту картину кажется кто-то из них нарисовал?
  - Не нарисовал, а написал... Совершенно верно это Джорджоне, полное имя которого Джорджо Барбарелли де Костельфранко.
  - И Тициан, я где-то и его репродукции видел... Красивых женщин они рисовали. Правда сейчас каноны красоты сильно изменились и такие пышные бабы не в моде.
  - Это не верно, красота она всегда красота, а насчёт пышнотелости, крупных формах... Это вы немного путаете, такая тенденция имела место не в итальянском искусстве, а в Нидерландах и несколько позднее, вы Рубенса в виду имеете.
  - А разве у итальянцев не то же самое?... У вас тут репродукции... давайте ту же "Венеру" посмотрим... она, насколько я помню, совсем не худенькая...- Пашков взял в руки протянутый профессором альбом.
  - Ну, что вы Сергей, итальянцы в то время писали своих богинь пухлыми, тёплыми, но не крупными. Если рубенсовских женщин вполне можно, образно говоря, запрягать в телегу, и они, что называется, попрут её, то итальянских богинь нет. Они органично смотрятся под балдахином, на атласном ложе, но не на какой-нибудь работе, как прачки Домье, и не в сражении, как у Делакруа. Помните его известную картину "Свобода на баррикадах", её в советских учебниках очень любили тиражировать? Богини итальянских мастеров слишком уж нежные, хоть вы и верно заметили, далеко не худенькие,- профессор улыбался, глядя на сосредоточенно рассматривающего репродукцию в альбоме Пашкова.
  - Пожалуй, вы правы, - улыбнулся в ответ и Пашков,- действительно Рубенс это... на него скорее всего наш Кустодиев очень похож.
  - Ни в коем случае, хотя этого же мнения придерживаются многие искусствоведы. Его даже называют русским Рубенсом, но я не разделяю эту точку зрения. Я куда больше вижу общих черт у Кустодиева с Тицианом, нежели с Рубенсом. Посмотрите его "Красавицу",- профессор достал с полки ещё один альбом репродукций.
  - Да, я помню...- Пашков листал альбом,- она такая здоровенная на перине сидит...
  - Верно... У Рубенса, пожалуй, даже помельче будут. Но в ту же телегу эту красавицу можно запрячь?
  - Ну не знаю... у меня всё-таки не такой в этом плане опытный взгляд как у вас,- колебался Пашков.
  - При чём здесь опыт. Женскую красоту, прежде всего, может оценить мужчина, причём мужчина физически и психически здоровый, не отягощённый какими-нибудь условностями, типа моды, общественного мнения и так далее. Вот как она вам чисто с мужской точки зрения?
  - Не знаю... по моему она всё-таки слишком тяжеловата... телегу наверное сопрёт...- рассмеялся Пашков.
  - Да нет Сергей... Рубенс ведь часто писал с простолюдинок, за исключением случаев, когда ему позировала его последняя жена Елена Фроумен. Потому у него такие типажи, по-крестьянски мощные, в них явно недостаёт женственности. А Кустодиев ведь купчих в основном писал. И "Красавица", это ведь купчиха в своей спальне, а не крестьянка. Да она крупна, потому что здоровая от природы, да ещё явно перекормлена... Но присмотритесь, она очень женственна, нежна, совсем как богини Тициана и Джорджоне...
  - Виктор Михайлович, тут я с вами в одном не соглашусь... нет, насчёт "Красавицы" вы конечно тоже видимо правы... Но вот насчёт крестьянок... вы говорите, что они должны быть по рабочему мощными... Но я что-то ни на одной картине наших старых художников таковых не видел.
  - Правильно Сергей, мощь телосложения если человек тяжело работает, бывает только в случае, если он хорошо питается. А у нас разве крестьяне питались когда-нибудь хорошо... хоть при крепостном праве, хоть при колхозном? Потому у нас такие и типажи сухопарые... Вы видели картину Серебряковой "Баня"?- Матвеев пошарил по полкам, но соответствующего альбома не обнаружил.- Там изображена сельская баня, крестьянские девушки моются... Я вам обязательно найду, и вы потом их с "Красавицей" сравните и сразу наглядно увидите, кто на Руси до революции жил хорошо и ел вволю... Тогда хоть кто-то, купцы, дворяне, а при Советах вообще единицы. Кстати, у нас почему-то не принято внешность ставить в прямую зависимость от питания. Об образе жизни ещё говорят, а то как питается человек, от этого ведь во многом и зависит образ жизни, как-то стыдятся упоминать. Вот вы разбираетесь в свином сале?- задал неожиданный вопрос профессор.
  - Сало вообще-то есть люблю, но не спец.
  - А я и люблю и кое что смыслю в его приготовлении. Если свинью кормили хлебом, желудями, качественным комбикормом, сало с такой свиньи белое, нежное, вкусное, само во рту тает. А если в основном картошкой или жмыхом, сало синеватое, жёсткое, с избытком воды. К чему я это, догадались?... Наш народ все семьдесят лет Советской власти в основном на картошке сидел... Грубое, конечно, сравнение, но это прямой ответ на ваш вопрос...
  
  Лекция по искусству Возрождения произвела на Пашкова очень сильное впечатление. Придя домой он стал украдкой приглядываться к Насте, вспоминать её в молодости - к какому типу отнести её, дочь крестьян ставших горожанами. К однозначному выводу он не приходил, потому как в жене сочеталась крестьянская крепость, наследие многих поколений живших нелёгким трудом, с определённой мягкостью форм, как результат уже городского детства, студенческой юности, хорошего питания дома, да и потом будучи замужем - хоть Пашков и служил по дырам, но в советское время продуктами семьи военных снабжались относительно неплохо, особенно в сравнении с окрестным гражданским населением.
  По пути на работу, поднимаясь на длинном эскалаторе станции метро "Авиамоторная",
   Пашков смотрел снизу вверх на встречный эскалатор, на женские лица... Он вдруг обнаружил, какие холёные, ухоженные лица у многих москвичек. Большинство дам смотрелись явно не от "сохи". Встречались, конечно, и откровенно измождённые, нервные лица, или чрезмерно грубые, как плохим плотником тёсаные, но процентов семьдесят женских лиц, там на эскалаторе, имели нежные овалы с обязательной, хорошо проявленной, придающей трогательную женственность, визуально мягкой складкой под подбородком. Причём эта складка часто не зависела от возраста, её могли иметь как молодые, так и сорокалетние, и совсем пожилые, у чрезмерно полных она становилась вторым подбородком, часто тоже не лишённым притягательности. Разве что у древних старух она из нежной превращалась в дряблую из обвисшей кожи. И ещё он отметил, что многие даже молодые женщины и девушки вовсе не стремятся "засушить" себя, потакая сиюминутной моде на худобу. Видимо где-то на уровне генетической памяти они осознавали, что далеко не всё что "выпирает" у женщины излишки, от которых надо обязательно избавляться, в отличие от тех, кто такой памятью не обладал.
   Пашков вспоминал места своей службы, где бывал в командировках... Казахстан, Кавказ, Сибирь, Урал, Поволжье, Среднюю Азию ... На Кавказе многие женщины несли в себе какую-то врождённую многовековую ущербность, не отличаясь ни красотой, ни здоровым видом. В других местах на женской внешности отражались либо неудовлетворительное состоянии экологии, либо плохое, однообразное снабжение продуктами питания. В провинции, к востоку от Москвы вообще ухоженные цветущие женщины на улицах городов, городков, посёлков и деревень встречались довольно редко. На мужчинах всё это: экология, питание, медобслуживание, сортир на улице... во всяком случае на их внешности, не так сказывалось, их старила и губила водка... в большинстве мест очень плохая водка. Впрочем и на Востоке встречались изредка "оазисы", где вырастали просто чудо-розы. Одним из таких оазисов и являлась Алма-Ата, где Пашков, сам того по молодости лет не осознавая, нашёл свою "розу", которой, увы, не смог обеспечить "оранжерейных" условий жизни.
  
   7
  
   У Шебаршина возник план выхода на "мировой рынок". Из огромного количества радиотехнических плат, уже очищенных от всех элементов, с помощью дробильной машины получали, так называемый, полиметаллический концентрат. Это была крупнозернистая мука, содержащая десятые доли процента золота, серебра... Ерунда конечно, но концентрата набиралось уже более четырёх тонн. Шебаршин благодаря своим связям сумел "выйти" с этим концентратом аж на Германию.
   - Через Калининград отправляем всю эту труху в Росток, а там уже немцы извлекут из неё всё, до последнего элемента таблицы Менделеева. У них не у наших, у них всё по честному,- взахлёб делился своими планами с Калиной директор.- Одного золота не меньше семи-восьми кило, не считая всего прочего. Валютой, в марках рассчитаются.
   "Ты-то может и получишь, а мне-то какой с этого прок?"- думал, глядя на вдохновлённого директора Калина. Он уже не сомневался, что даже фантастический рост доходов не сделает Шебаршина щедрее. Единственно чего не мог уразуметь Калина, куда при такой жадности директор девает деньги. От бухгалтерши он знал точно, что тот в месяц имеет до пятидесяти тысяч рублей, то есть более восьми тысяч долларов. При этом Шебаршин не пил, одевался не то чтобы скромно, но как-то безвкусно, шапку носил обыкновенную из норки, дублёнка тоже какая-то аляповатая, "Мерседес" подержанный, купленный то ли за пять, то ли за шест тысяч баксов. Загородного дома у него не было, дачей пользовался отцовской, квартира двухкомнатная и не в Центре, а недалеко от офиса, на Нижегородской улице, в самом смоге... Правда дочь у него училась в Германии. Но и тут Шебаршин оплачивал не всё обучение, а часть, остальное доплачивал какоё-то хитрый спонсорский фонд - и здесь сработали обширные связи, доставшиеся ему в наследство от отца. Иногда директор становился на удивление откровенен с Калиной и как бы хвастал этой своей иногда копеечной экономией. Конечно, он мог тратить деньги на что-нибудь другое, например, дорого одевать и завалить драгоценностями жену. Но Калина в это не верил - уж больно жаден был Шебаршин, жаден буквально во всём, патологически.
   Другое дело Ножкин. Куда этот бухает свои тридцать пять тысяч ежемесячного дохода яснее ясного. Он не делал из этого никакой тайны, попутно жалуясь на родителей жены:
   - Пропиской попрекают... говорят, ты нам по гроб жизни обязан, московская прописка дорого стоит. Да если бы не я, они бы со своими пенсиями давно зубы на полку положили. Я же не только их дочь, но и их кормлю, и как кормлю, все продукты из супермаркета, тесть "Текилу" попивает, тёща если что-то дешевле ста долларов на праздники дарю, такой скандал поднимается. Но самое обидное, берут как должное, и с такими рожами, будто великое одолжение делают...
   К тому же Ножкин любил ездить за границу, о чём тоже хвастал в офисе. Один раз свидетелем такого хвастовства стал Пашков. Финансовый директор рассказывал бухгалтерше и секретарше, как он на Новый Год возил шестилетнюю дочку на горнолыжный курорт в Швейцарию и тут же перекинулся на своё летнее путешествие по Италии. Пашков зашёл, чтобы отдать отчёт работы склада за прошлый месяц бухгалтерше. Но та была занята, ибо с открытым ртом внимала описанию поездки из Рима в Венецию.
  - А во Флоренции были?- как-то автоматом спросил Пашков, сообразив, что она расположена на этом маршруте.
  - А как же, остановились там, достопримечательности смотрели,- небрежно отозвался Ножкин.
  - А Уффици посещали?- вновь спросил Пашков.
  На этот раз Ножкие уже раздражённо глянул на стоящего с отчётом в руках кладовщика, вторично перебившего его повествование.
  - Уфици... какое уфици? Может и проезжали, я же все города не запомнил.
  Пашков сначала смутился, затем презрительно усмехнулся. Потом, когда отдал отчёт и вышел из офиса, уже гримаса ненависти исказила его лицо - этот удачливый хлюст понятие не имел, как называется знаменитая флорентийская галерея, сокровищница шедевров мировой культуры. Правда Пашкова не долго грело удовлетворение, что он-то знает. Ведь и он узнал, что такое галерея Уффици совсем недавно, из лекций профессора Матвеева. Куда больше Пашкова грызло другое - почему у этого Ножкина, который не умнее, не грамотнее, наконец, значительно моложе и потому менее опытен по жизни, в то же время имеет куда большие материальные возможности. После этих раздумий-терзаний Пашков ещё более утвердился в правильности своих действий - таких "господ" просто грех не обворовывать.
  
  Калина продолжал "разрываться" между проблемами дома и на работе... между женой и Людмилой. В конце февраля он собрался с духом, позвонил своему бывшему шефу - генералу и попросил о встрече. Даже по телефону было понятно, что генерал согласился с неохотой. Видимо он считал, что расплатился с бывшим подчинённым сполна и не жаждал его видеть. Тем не менее, в учреждении, куда Калина приехал, его уже ждал выписанный пропуск...
  - Ну что Петя, как дела, что московская жизнь не сахар?- изобразил заботливость генерал, принимая Калину в своём небольшом, скромно обставленном кабинете.
  "В Алма-Ате у тебя посолиднее апартаменты были",- подумал про себя Калина.
  - Да Кирилл Павлович, трудновато, не привычно, да и климат здесь... В Алма-Ате в это время уже в плащах ходили, а здесь из шуб не вылезаем.
  - Это так... хорошо там было. А вид, вид-то какой, горы прямо над городом стеной. Помнишь, какая у меня из кабинета панорама открывалась - залюбуешься,- последние слова генерал произнёс с тоской.
  "Ещё бы, власть то какую имел. Здесь-то поди не то, здесь таких генералов пруд пруди, а там ты один из немногих был",- вновь неприязненно подумал Калина.
  - Так что за нужда у тебя Петя?- у генерала, похоже, было не так много свободного времени, и он явно свернул процедуру "сердечной" встречи.
  - Да есть тут одно дело. Я бы вас по мелочам беспокоить не стал. Кирилл Павлович, я работаю начальником производства в одной фирме, которую возглавляет бывший сотрудник Совмина он же сын одного из бывших боссов оборонной промышленности...
  Наживка, заброшенная бывшим капитаном сработала, генерал "клюнул" на перспективу познакомится с "воротилами" ВПК и согласился выяснить, где в его подведомственных частях в Московском военном округе есть подлежащие списанию радиотехника производства 70-х - 80-х годов. Именно в эти годы советская власть не жалела золота на производство элементной базы для всевозможной электронной техники.
  
  Пашков использовал отсутствие Калины на все сто процентов - в такие дни его никто не отвлекал, и он, вооружившись кусачками, извлекал из ещё не выданных на переработку "богатых" плат примерно до трети ценных деталей... остальное оставлял. При приёме плат на демонтаж, конечно, никто не замечал таких "мелочей", к тому же бригадир Сухощуп ограничивался только подсчётом принятых плат, а не их содержанием.
  В феврале совокупный левый заработок Пашкова достиг тысячи долларов. Страх Насти постепенно притупился, зато всё отчётливее проявлялась страсть тратить деньги. Нет, она не было транжирой, но впервые в жизни у неё так совпало, что муж принёс непривычно много денег, а в магазинах полно того, что уже давно хотелось иметь. Ведь в её предыдущей жизни имел место сплошной нескончаемый дефицит, до девяносто второго года товаров, после - денег. Сначала Пашковы принялись утолять жажду к съестным деликатесам: икра, крабы, дорогая колбаса, лучшее мясо с рынка, дорогие импортные фрукты: яблоки, киви, фейхоа, ананасы... Пашков не сдерживал жену, хоть она никогда не голодала, но такое продуктовое разнообразие могла позволить себе впервые. Потом они совершили "шопинг" по вещевым рынкам и купили не экономя на всю семью одежду. Когда Пашков появился на работе в новой кожаной куртке, Калина окинул его многозначительным взглядом...
  
   8
  
  После праздника 8-е марта Калина ощущал себя особенно уставшим. Шебаршин не поддержал его предложение организовать праздничное застолье для женщин-сотрудниц фирмы. Он ограничился дешёвыми подарками. Но сам Калина не мог не поздравить Людмилу персонально, ей он подарил духи "Клема"... Предпраздничный день был короткий и он надеялся что Людмила уйдёт домой сразу, но она, растроганная подарком осталась. Таких дорогих духов муж ей не дарил никогда...
  Жена всё-таки оставалась для Калины превыше всего и ей он подарил ещё более дорогую вещь, шикарный косметический набор. Валентина, которая с приближением весны всё более оправлялась от простуд и болезней... она тоже была тронута, а с учётом её несколько окрепшего здоровья... Отказать ей он не мог, потому что это вполне могло бы вызвать подозрения... Два раза в один день в его возрасте... такое безболезненно могли переносить только феномены типа Распутина. Калина "оправился" с трудом, взяв вынужденный "таймаут" почти на две недели...
  И тут позвонил генерал. Он сообщил, что в одной из воинских частей в Тульской области списана какая-то радиоаппаратура и если Калина сможет туда съездить, то он предупредит тамошних командиров и соответственно проинструктирует... Калина кинулся к Шебаршину. Тот удовлетворённо воспринял новость и велел ехать в ближайшие дни.
  Добираться пришлось своим ходом, на электричке и автобусе. В воинской части Калину встретили хорошо, показали аппаратуру, которую полгода назад списали, и сейчас не знали, что с ней делать. Самым удивительным оказалось то, что командование части не представляло истинной ценности этих списанных радиостанций, прослуживших по тридцать и более лет. Калина вскрыл одну из них и аж зажмурился - его опытный глаз сразу уловил желтоватый отблеск золота, и окрашенные в зелёный цвет платиновые конденсаторы. Когда же он осторожно "закинул удочку", спросил, сколько всё это будет стоить, и как они хотят оформить документы купли-продажи... Командир полка и его зам как-то сразу засмущались и попросили Калину в кабинет, где ждал уже накрытый стол. После второй рюмки они осторожно дали понять, что хотели бы вообще всё сделать безо всяких документов. Они желали отдать этот ненужный им хлам за живые деньги, при этом готовы были даже отвезти его на своём автотранспорте.
  - Но сколько же вы хотите,- наконец, без обиняков спросил Калина.
  - Двадцать тысяч,- переглянувшись с замом, запросил полковник.
  Калина усмехнулся, уверенный что разговор идёт о долларах:
  - Нет, это невозможно... Даже с вашей доставкой вся эта аппаратура не стоит таких денег.
  - Ну, а сколько бы вы дали?
  - Пять тысяч.
  - Это вы уж совсем... пять тысяч... это же считай задаром. Посмотрите сколько радиостанций... Ну, хоть пятнадцать... Ну что сейчас пятнадцать тысяч рублей, разве это деньги?...
  Калину буквально обдало жаром - эти офицеры оценивали свой товар в рублях.
  - Ну ладно, ладно... хорошо пусть будет пятнадцать, торопливо согласился Калина и, чтобы спрятать буквально распиравшую его радость, срочно опрокинул в себя рюмку водки.
  - Значит, Пётр Иванович, договорились? Хотелось бы, чтобы от вас приехал провожатый, по Москве дорогу показать, а то, боюсь, машина наша заблудится,- воспрял духом и полковник.
  - Без проблем. Скорее всего, я сам и приеду сразу с деньгами и сопровожу машину...
  Потом Калина всё подсчитал и получалось, что товар фирме обойдётся в какие-то две с небольшим тысячи долларов, а взять с него даже по приблизительным расчётам можно было не меньше десяти. И ещё он подумал о том, что для этих нищих офицеров пятнадцать тысяч рублей, которые скорее всего поделят меж собой командир и его зам... для них это большие деньги. Ведь тот же полковник в месяц имел всего-то тысячи две. Недаром они так радовались этим деньгам.
  Шебаршин обрадовался не меньше узнав, что за пятнадцать тысяч "деревянных" можно приобрести три десятка радиостанций, с которых Калина обещал взять вчетверо больше и никаких хлопот с документами, НДС, даже с транспортом. Всё как на блюдечке... Калина, докладывая директору, намеренно занизил ожидаемую прибыль, по его оценкам, в действительности, она должна была превышать расходы не менее чем в пять-шесть раз - он уже не являлся патриотом чужого бизнеса, он думал о себе.
  После того как прибыли машины с воинской части и Пашков принял радиостанции на склад, Калина вызвал его в кабинет, запер дверь и тихо не то приказал, не то попросил:
  - Сергей, этот материал не трогай... он мой. Понял?
  Пашков внимательно посмотрел шефу в глаза и улыбнувшись ответил:
  - Какой разговор, Иваныч. Я же тебе говорил, что тебя не подведу. Твое так твоё, всё ясно.
  Хоть и бодро ответил Пашков, но особой радости от такой перспективы не испытал, ибо ресурсы, из которых он черпал свою "добычу" уже поистощились, а новых поступлений, кроме этих радиостанций, не было. Но то что Калина, как бы неофициально, заключил с ним договор, несомненно являлось положительным фактором. Пашков почувствовал себя увереннее.
  На 8-е марта Пашков, наконец, смог сделать жене долгожданный подарок. Правда, то был совсем не сюрприз. Они эту покупку обсуждали давно и решили к празднику купить, наконец, итальянскую стиральную машину марки "Индезит" с сушкой, за пятьсот с хвостиком долларов. Настя все последние годы мечтала о такой. К хорошему привыкаешь быстро. Жена без устали выстраивала планы своих следующих покупок, однако при всём при том не забывала постоянно откладывать "зелёные", собираясь открывать валютный счёт в сбербанке. "Добыча" мужа позволяла с оптимизмом смотреть хотя бы в ближайшее будущее.
  Видя улучшение настроения жены, Пашков решил признаться, что ходит в соседний дом слушать лекции пожилого профессора. Настя сначала выразила естественные женские подозрения, но когда муж в подробностях описал фрагменты лекций, показал принесённые альбомы репродукций... Зная его тягу к художественной культуре, к тому же при таком заработке, она решила, что можно позволить эту блажь. На очередную лекцию Пашков пошёл уже, имея на то официальное разрешение жены...
  
  - Ну, как ваши ощущения после нашего разговора о культуре эпохи Возрождения?- задал обычный вопрос на "пройденную тему" Матвеев.
  - Потрясающе, испытал такое... даже не удовольствие, а просто наслаждение. Знаете, во многом я с вами стал соглашаться в процессе более внимательного рассмотрения репродукций в тех альбомах, что вы мне дали. Но кое в чём остался верен своему прежнему мнению.
  - Что именно вы имеете в виду?
  - Ну, например, вы называли вершиной художественного творчества творения трёх титанов Возрождения, Леонардо, Рафаэля и Микельанджело. А мне кажется венецианцы ни сколько не ниже. Мне даже Тициан больше всех нравится. У меня конечно не профессиональный глаз, но именно таково моё восприятие.
  - Ну что ж, у вас вырабатывается индивидуальный эстетический вкус, вы не смотрите в рот авторитетам, имеете свои пристрастия, это очень хорошо,- похвалил профессор.
  - А вот в чём я с вами теперь согласен, это насчёт Рубенса. Действительно грубоват.
  - Тут мы с вами несколько вперёд заскочили. Рубенс это уже следующая эпоха, эпоха барокко. А крупнейшим художником той эпохи является Рембрандт, по величине художественного гения он равен титанам Возрождения.
  - А я вот эти понятия барокко, рококо... К своему стыду признаю, что хоть и часто слышал эти термины, но не знаю, что они означают и чем отличаются.
  - Ну что ж... Положительно то, что вы мучаетесь этим незнанием. Подавляющее большинство прочих, причём не только люди не имеющие высшего образования, а имеющие даже гуманитарное, тоже не знают и не отличают, но от этого ни стыда, ни мук не испытывают. Мы как раз сегодня начнём говорить об искусстве так называемого "Нового времени", период с 17-го по 19-й века. Это барокко, рококо, классицизм, романтизм и реализм. Барокко - это стиль в искусстве утвердившийся на рубеже 16-го и 17-го столетий. В живописи он характеризовался парадностью образов, бурной патетикой, неожиданными ракурсами в сочетании с оптическими эффектами, контрастами света и тени. В архитектуре: усложнённостью планирования, вычурностью силуэтов, мощной тектоникой, несовпадением членения фасадов и интерьеров. В скульптуре: эстетические позы и жесты, натурализм и иллюзорность в трактовке образов... Всё что я сейчас говорил, повидимому, для вас малопонятно? Попробую выразиться проще, если получится. Барокко это показ жизни, как движения и борьбы изменчивых стихийных сил, выражение духовных коллизий... Всё равно сложно? ... Ничего со временем, постепенно дойдёте, я вам соответствующую литературу подберу. Пойдём дальше... На смену барокко как большому стилю общеевропейской культуры пришёл классицизм. А рококо это промежуточный стиль характерный в живописи камерностью, галантными сценами, пасторальными сюжетами, идеализированной натурой, этакие пастухи и пастушки на фоне весенней благодати. В пушкинском музее выставлены картины французского придворного художника Буше. Вот это и есть рококо в живописи. В архитектуре это интерьеры отмеченные манерной, утончённой разработкой декора стен, мебели...
  
   9
  
   Начало апреля ознаменовалось новым поступлением материала с ЦУПа. Привёзший его Горбунов находился под хорошим "градусом". Пока разгружали, снабженца развезло окончательно. Калина с трудом добился от него пояснений о характере привезённого, из чего следовало, что наибольшую ценность представляют матрицы... Матрицы, это большие материнские блоки ЭВМ где размещалось до сотни реле, контакты которых были сделаны из золота. Горбунов невнятно говорил о том, что матриц должно быть то ли семь, то ли восемь... Конец рабочего дня, все спешили... кроме Пашкова. Пересчитав матрицы, он обнаружил, что их не семь и не восемь, а девять! Но Калине он сказал что их восемь... а девятую незаметно оттащил в сторону и замаскировал другими блоками. Когда все ушли, девятую матрицу, большой плоский блок, этак кило на тридцать, Пашков перенёс с большого склада на малый и там, засунул в дальний угол, завалив мешками с посеребрённым кабелем.
  На другой день явился уже протрезвевший Горбунов и стал сдавать привезённый материал. Он поведал, что его"нагрузили" ещё в ЦУПе, тамошние сдатчики, и потому он толком не помнил, что и сколько ему там погрузили, а главное, количество матриц почему-то не было указано в приёмо-сдаточных документах. Потому Пашкову удалось легко скрыть недостачу одной. Однако держать на малом складе такой большой блок было опасно. Туда мог зайти Шебаршин, любящий совать нос именно по "тёмным углам". Не хотелось, чтобы и Калина случайно сделал это "открытие". Надо как можно скорее извлечь ценные реле и выбросить металлический корпус матрицы на свалку. Это можно было сделать только после смены, когда все уйдут.
  Рабочие ушли как обычно в половине пятого. Пашков сидел у себя в кабинете и ждал когда уйдут Калина с женщинами из химлаборатории. Идти им предстояло мимо его кабинета, и он следил чуть приоткрыв дверь. Вот ушла Гришина. Прошло пять... десять минут... ни Калины, ни Кондратьевой не было. Пашков подумал, не ушли ли они через другой выход. Он осторожно подошёл к кабинету Калины, который запирался на висячий замок, но сейчас замка не оказалось. В коридоре стояла тишина, немногие представители старой цеховой администрации, базирующиеся в соседних кабинетах, заканчивали свою мизерно оплачиваемую работу намного раньше фирмачей, все двери были закрыты.
  Пашков подкрался... из-за двери ничего не слышно... Дёрнуть за ручку, постучать?... А вдруг Калина спросит, что он тут делает после работы? А если он там не один? С кем, догадаться было нетрудно. Но если так, Людмила, видимо, делала всё, чтобы подавить стоны...
  Нельзя сказать, что Пашков не поверил тем словам Круглова о связи между Калиной и Кондратьевой. Тогда, осенью он ещё недолго работал и как-то не обратил на данное обстоятельство особого внимания. Ему тогда было не до того.
  ... Пашков с минуту напряжённо стоял у двери, прежде чем понял, что услышанное им от бывшего бригадира не сплетня, а чистая правда. Он тихо, на цыпочках отошёл, вернулся в свой кабинет. Ничего другого не оставалось, только ждать. Закрывшись изнутри, он стал прислушиваться к тишине за дверью, но любовники всё не шли...
  Мысли Пашкова самопроизвольно потекли в "эротическом" направлении. Он попытался представить, как может выглядеть начальница химлаборатории обнажённой. Привлекательной картины не получалось. Нет, Кондратьева была совсем не в его вкусе: слишком широкоплеча, грудь непропорционально мала, бёдра хоть и широкие, но какие-то "квадратные", лишённые фигурности. И вообще вся её тяжеловесность достигалась не за счёт плоти (Пашков для сравнения держал в уме тициановских и кустодиевских женщин), а за счёт чрезмерно крупной для женщины кости, о чём недвусмысленно говорил её "не женский", не менее сорокового, размер обуви. "Уж лучше бы он ко второй, к Гришиной подъехал",- подумал Пашков. Вторая химичка, правда, была чуть постарше своей начальницы, она уже успела выдать замуж свою дочь и теперь ждала появления на свет внука... Но эта "без пяти минут" бабушка имела чисто женскую фигуру: узкая вверху, заметно шире внизу, аппетитные бёдра..."И чего он в этой Людке нашёл?",- удивлялся своему начальнику Пашков.
  Наконец раздались голоса и шаги. Калина и Кондратьева переговаривались вполголоса, уверенные, что рядом никого быть не может. Судя по голосам, они были веселы и спокойны...
  Почти три часа, запершись на складе, Пашков извлекал золотые реле. Это оказалось трудоёмким делом, ибо к контактам реле оказалось подпаяно примерно по полтора десятка проводов, которые необходимо было перекусить кусачками... На свалке уже пустой корпус, чтобы не "мозолил глаза" пришлось забросать всякой всячиной. Реле были настолько тяжелы, что Пашков взял сначала полсотни, а остальные спрятал до следующего раза. Но всё равно сумка так оттягивала плечо, что он испугался, как бы не оторвалась ручка. Дома Настя и без того обеспокоенная задержкой, увидев его битком набитую сумку, с тревогой спросила:
  - Долго ты сегодня... Что, ценные вещи?
  - Да, очень. Надо было обязательно их вынести...
  
  На Рождественке каждое реле приняли по пять долларов за штуку. Правда на этот раз пришлось основательно подождать, так как очередь "золотодобытчиков" оказалась как никогда велика, и прибыли они не только из Москвы и Подмосковья, но и из совсем неблизких краёв. Вся страна "добывала" техническое золото, которое советская власть многие тонны "закачала" во всевозможное электронное оборудование, работающие на Космос, Оборонку, Вооружённые Силы. У членов Политбюро тех лет, и приближённых к ним номенклатурных работников типа шебаршинского папаши, "бутерброды с маслом" не переводились и они не сомневались, что "масло" для прочих советских граждан необязательно, потерпят ещё, а они, то бишь кормчие Страны Советов, вполне успеют и Космос завоевать и тьму-тьмущую всевозможного оружия изготовить, и друзей в "мировом масштабе" подкормить... Ошиблись, не таким уж безграничным то терпение оказалось, не только сытый голодного не разумеет, но и голодным оказалось наплевать на "громадъё планов" сытых.
  Пашков успел войти за пять минут до закрытия приёмного пункта. Но, увидев большое количество ценных реле, приёмщики с охотой согласились поработать сверхурочно. Это было вызвано тем, что они отлично знали о маленьких шариках на краях контактов реле такого типа. Шарики те изготовлялись из чистого золота...
  
  Материал, привезённый из воинской части, Пашков, как и обещал не трогал. Тем не менее, Калина придирчиво следил за его сохранностью. Он лично выбирал из него по нескольку десятков плат и Роман Отделенцев "состригал" всё ценное, относя потом своему "благодетелю". Видя, что шеф повеселел, Пашков сделал вывод, что и он, скорее всего, где-то отыскал приёмный пункт. Но надеялся, что не тот, куда носит он - ему не хотелось столкнуться с ним на Рождественке.
  
  Сошедший снег обнажил множество мусора, который санэпидемстанция потребовала убрать. Цеховая администрация переадресовала это требование арендаторам. "Промтехнологам" досталось убирать участок, прилегающий к их помещениям. Справедливости ради надо сказать, что они там и мусорили, в основном при разгрузках привозимого материала. Туда же сбрасывали и не представляющий ценности металлический хлам. Пока рабочие лениво сгребали "подснежники", Пашков подбирал то, что представляло хоть какую-то ценность.
  От цеховой администрации за уборкой наблюдал один из местных "могикан", старый инженер Чикин, тридцать лет проработавший в литейном цеху. Он дорабатывал последний год перед пенсией. Пашков был с ним знаком шапочно, теперь разговорились.
  - Как тебе Сергей, молодой премьер? Давно уж пора было этого Черномырдина под зад,- заговорил на политическую тему Чикин
  - Да какая разница Семёныч, молодой, старый. Сейчас ведь рынок и от руководства не так уж много зависит, особенно в экономике.
  - Не скажи. У нас народ привык к руководящей и направляющей роли высокого руководства,- высказал свою мысль Чикин
  - Да можно сказать, что почти уж и отвык,- не согласился Пашков.- К старому возврата нет. И как вам старикам не хотелось бы опять в социализм, ничего не выйдет.
  - А с чего ты взял, что я по социализму сильно горюю?- с обидой возразил старый инженер.- Привык просто... А хочешь правду? Я ведь после девяносто второго ни разу за коммунистов не голосовал, ни на парламентских, ни на президентских. Ты, что же думаешь я ничего не вижу? Молодым, да и не только, после шести лет такой свободы назад уже не захочется, это я не хуже тебя соображаю. Эх, был бы я помоложе. Тебе вот, Калине завидую, хмырю этому вашему Шебаршину. Вы то может ещё успеете, что-то от капитализма взять, пожить по людски, по загранке поездить. Вам, сорокалетним сейчас лучше всего, вы уже и опыт определённый имеете, и здоровье ещё есть. А я уже всё... Как вспомню жизнь свою... будь она трижды...
  - Да ну, Семёныч, ты уж не прибедняйся, в Москве можно было неплохо жить и при советской власти. Ты ж всю жизнь на этом заводе работал, заколачивал небось неплохо и кормушка при институте хорошая была, поди не голодал?
  - Брось ты, чего там хорошего, ну не голодал, ну заколачивал... Знаешь сколько у меня авторских свидетельств? Больше сорока штук. Если бы мои изобретения не секретили, я бы международные патенты мог иметь. А так ни одно за эти вот стены не вышло, ни изобретения, ни рацпредложения. Я потом в Ленинке иностранные технические журналы смотрел... и я бы мог там же печататься. Всё, весь мозг из-за этих гадов вхолостую высушил.
  - Так ты Семёныч что, тайный Эдисон?- одновременно с удивлением и усмешкой спросил Пашков.
  - Эдисон, не Эдисон, а если бы не эта секретность проклятущая наверняка известность имел бы, да уж и деньги не те, что мне тут платили, вознаграждали... суки. Да чего уж теперь... боржом пить, когда почки отвалились...- изобретатель горестно покачал головой и пошёл прочь.
  
   10
  
  После того как Пашков тайно "застукал" Калину с Кондратьевой, он, встречаясь с ней, невольно сравнивал её с Настей, ведь они были примерно одного возраста. Даже с учётом того, что Людмила являлась коренной москвичкой, а Настя провинциалкой, к тому же моталась с ним полтора десятка лет по гарнизонам, даже с учётом "замыленности" его глаза (каждый муж за долгие годы привыкает к облику жены и перестаёт видеть достоинства), жена внешне ему казалась "на порядок" лучше. Он так и не мог уразуметь, что привлекало Калину в Людмиле. Пашков знал мужчин, жизненное кредо которых заключалось в поиске всё новых женщин, они даже вели своеобразный учёт своих "побед" и потом говорили, что в старости будет что вспомнить. Но Калина на такового "учётчика" не походил.
  
  В конце апреля вновь какая-то "муха" укусила Шебаршина. До того появлявшийся на заводе раз, от силы два в неделю, он стал заявляться почти ежедневно. Приходил обычно злой, нервировал всех придирками. Однажды ему вновь удалось довести до слёз Людмилу...
  - Знаешь... он мне... он мне опять... что я ворую... и про пять лет,- всхлипывающая химичка прибежала в кабинет, где Калина и Пашков "подбивали" накладные. - Он же ничего понимать не хочет. Я ему про потери в процессе электролиза, а он мне...
  Калина как мог утешал любовницу... и потом после работы тоже. На следующий день держать ответ перед директором пришлось уже Пашкову. Шебаршин в бухгалтерии обнаружил несовпадение в количестве полученных Пашковым от Горбунова золотых разъёмов во время той первой ЦУПовской приёмки, когда кладовщик со снабженцем поделили излишек. Он сравнивал накладную с пришедшим позднее документами из ЦУПа:
  - Как же так, Сергей Алексеевич?... Вот тут чёрным по белому, в ЦУПе нам отгрузили 1284 разъёма. А вы сколько приняли?
  - Девятьсот тридцать два,- не моргнув глазом ответил Пашков.- Могу подтвердить это официальной накладной. Под ней подписи моя и Горбунова.
  - Да видел я эту вашу накладную. Меня интересует, куда девались более трёхсот разъёмов?!
  Дальше последовал поток брани с обязательной угрозой: пять лет по первой ходке. Пашков держался внешне спокойно, но внутри ощущал понятный дискомфорт - ведь эти триста разъёмов они с Горбуновым поделили пополам, и тот уверял, что это излишки, и вот на тебе... Впрочем, Пашкову особо бояться было нечего, крайним и на этот раз оставался снабженец. Плохо то, что Шебаршин что-то заподозрил.
  Горбунов прибежал на завод для "консультаций" после обеда того же дня, трясясь от волнения - у него тоже произошел нелёгкий разговор с директором. Тем не менее, он уверял, что сумел убедить Шебаршина, что эти разъёмы "тяпнули" ещё в ЦУПе тамошние грузчики. Пашкова, правда, это не успокоило. Он не сомневался, что теперь директор будет всячески их "ловить". По поводу пропавших разъёмов Шебаршин "вздрючил" и Калину, выяснив, что тот не присутствовал во время той памятной приёмо-сдаче ценнейшего материала.
  Вскоре стала ясна истинная причина ухудшения настроения у директора. Дело было в том, что более пятидесяти килограммов золотой шестипроцентной лигатуры, полученной в результате переработки "англичанки", на подмосковном комбинате определили как четырёхпроцентную. То есть фактически там умыкнули килограмм чистого золота. Шебаршин подал в суд и... проиграл. В судах по-прежнему имело место негласное имперское правило: с государством не борись, с государством не судись. Не в силах бороться с воровством на уровне гос.предприятия, он принялся энергично искоренять таковое внутри своей фирмы. Но слишком далёк оказался директор от производства, не желал пачкаться, окунаться в его недра, а Калина "его" человеком так и не стал. Уж очень жадён и совершенно равнодушен к личным проблемам сотрудников был Шебаршин. Даже его компаньон Ножкин, мучающийся в примаках, не мог добиться от него кредита на покупку собственной квартиры. А уж Калина... Шебаршин искренне считал, что две тысячи рублей в месяц для него, человека из провинции, вполне приличная зарплата.
  Пашков тем временем "вышел" на рекордный уровень "добычи" - в апреле он принёс с Рождественки тысячу четыреста долларов. Настя уже не знала радоваться или печалиться всё усиливающемуся "зелёному дождю". Она хорошо видела, что для мужа это оборачивается слишком сильным нервным напряжением. Тем не менее, в апреле они купили и поклеили дорогие импортные обои и думали покупать "стенку". Откладывать на книжку, как это они делали в советское время, когда особо нечего было купить, Настя боялась, ведь те деньги всё равно сгорели в инфляционном пожаре. Но и совсем не откладывать она не могла. К счастью муж приносил столько, что хватало и на "запас", и на покупки. Впервые за последние шесть лет Настя перестала трястись над каждой копейкой.
  Пашков продолжал компенсировать отрицательные эмоции, полученные на работе, с помощью лекций профессора Матвеева, тем более, что Настя это понимала и не препятствовала мужу, когда тому приспичивало окунуться в "ауру" мировой художественной культуры.
  В очередное посещение Пашков решил вновь поднять вопрос по эстетическим воззрениям на внешний облик людей... с мужской точки зрения:
  - Виктор Михайлович, вам не кажется, что сейчас внешне люди отличаются от людей прошлых времён?
  - Как вам сказать Сергей... Единого критерия, по которым можно осуществить сравнения не существует. Ведь во все времена жили всякие люди, красивые, не очень красивые и просто безобразные. Вы, наверное, насмотрелись моих альбомов с репродукциями художников Возрождения и Нового Времени? Вот вам и кажется, что в те времена жили люди намного красивее чем сейчас,- профессор с иронией и пониманием улыбался.- Но вы не забывайте, что художники, как правило, создавали совершенные образы. Они ведь не могли написать богиню, или богоматерь в неидеальном виде.
  - Я это понимаю... Но натура, они же писали свои идеальные картины с живых людей. Выходит, тогда были люди с такой внешностью, внешностью богинь и богов.
  - Для натуры и сейчас можно найти и мужчин и женщин. Отдельные экземпляры всегда существуют.
  - А мне вот кажется, что нет. Не только изменилась мода на внешность, люди другими стали. Сейчас, я думаю, для той же "Спящей Венеры" Джорджоне натурщиц не найти. Мужиков тех ещё можно, пропорции мужской фигуры, они, в общем, не изменились, а вот женщины, совсем не такие они сейчас. Сейчас ведь эталон, это западные кинозвёзды, и наши все на них походить пытаются. Спорт, аэробика, диеты всякие. Знаете, что при этом безвозвратно теряется?
  - Вы хотите сказать женственность?- вопросом ответил Матвеев.
  - Да. Именно так. Вот я смотрю на творения старых художников, итальянцев, нашего Кустодиева. У него стокилограмовые купчихи намного женственнее нынешних королев красоты. Вам так не кажется?
  - Не буду спорить, вам, как и большинству худощавых мужчин, более приятны полные женщины. Но вы не учитываете, что произведения искусства и реальная жизнь не одно и то же. Жизнь, увы, далеко не так романтична, и современные художники, в большинстве, не романтики. Но и в прошлом не все были романтиками, не все писали идеализированные картины. Вот, к примеру, помните "Данаю" Рембранта. Ничего божественного, обыкновенная, даже некрасивая баба. Рембрант не стал обожествлять свою жену Саскию, с которой писал шедевр, изобразил её такой, какая она была на самом деле: коротконогой, с невзрачным лицом, небольшой грудью, с некрасивой формой живота...
  Пашков, слушая профессора, рассматривал репродукцию "Данаи" в альбоме.
  - Да... она конечно не такая как у Тициана... но всё-таки, некрасивой я бы её не назвал.
  - Серёжа, на вас производит впечатление мастерство, гений художника. Благодаря искусному использованию контраста света и тени создаётся впечатление, что это женщина под балдахином очень красива. А на самом деле, она довольно паршивенькая, ей Богу,- Матвеев громко от души рассмеялся.
  - Ну, не знаю...- Пашков колебался, но с выводами не спешил.
  - А что вы заметили верно, это то, что со временем изменились критерии красоты. А почему? Вот вы про моду говорили. А мода ведь сама по себе не возникает. В 20-м веке женщины стали сильнее во всех отношениях. На Западе этому способствовала эмансипация, в результате чего родился культ деловой женщины. У нас, массовое привлечение женщин на производство, в том числе на мужские работы. Ну, и конечно, как вы справедливо заметили, спорт. Пожалуй, нет ни одного вида спорта, который бы не убивал в женщине женщину, даже художественная гимнастика достигла такой сложности, там такие нагрузки, что девушки становятся скорее на мальчишек-подростков похожими, чем на женщин. Раньше ведь женщины была куда слабее, особенно представительницы правящих, обеспеченных классов, потому они и смотрелись аппетитнее. Это по тем же картинам видно. Вы с этим согласны?
  - Да... пожалуй,- после некоторого раздумья согласился Пашков.
  - Всё о чём я говорил, привело к тому, что у современных женщин уменьшилась жировая прослойка и они, особенно молодые, приобрели тот самый мальчишеско-подростковый внешний вид. Я говорю не о излишках жира, а о особенностях женского телосложения, когда именно жировая прослойка формирует те изгибы, мягкость фигуры, движений, что принято отождествлять с женственностью. Именно такие типажи вы увидели на картинах великих мастеров эпохи Возрождения, Нового Времени, некоторых наших дореволюционных мастеров, у того же Кустодиева. Ну и опять же напомню, что в качестве натурщиц они, как правило, использовали не простолюдинок. Мону Лизу, как вам, наверное, известно, Леонардо писал со знатной горожанки, не знавшей тяжёлого труда и с детства хорошо кушавшей. То же самое можно сказать про кустодиевских купчих и красавиц. Свою знаменитую "Русскую Венеру" он с родной дочери писал... Но что хочу вам заметить и сейчас иногда можно встретить такие типажи, ну просто создается впечатление, что они из прошлого века, а то и из более раннего времени к нам пришли. Даже среди наших еще советских киноактрис, наряду с грубыми плебейками, такими как Мордюкова или Русланова настоящие кустодиевские персонажи попадаются,- профессор с улыбкой прищелкнул пальцами.
  - Вы что же Крачковскую в виду имеете?- напряг память и несколько недоуменно предположил Пашков.
  - Да ну Бог с вами, это же орясина, она просто толстая и совсем не смотрится. Вряд ли бы Кустодиев стал с нее купчиху писать. А вот Алла Ларионова, или те же Федосеева Шукшина и Гундарева в лучшие годы - его типажи. И тициановскую аппетитность можно обнаружить. Вот вам пример. Вы ведь наверняка смотрели фильм Лиозновой "Карнавал". Там потрясающе играет Ирина Муравьева. В период съемок она была еще молода и находилась в отличной актерской форме, не говоря уж о внешности. Помните сцену, когда она вместе с кордебалетом танцует в костюме какого-то африканского племени, фактически полуголая. Танцует рядом с профессионалками, у которых и фигуры точеные, и движения отработаны и конечно танцует хуже, но впечатление на зрителя производит не кордебалет, а она, потому что ее тело смотрится, и его совсем не портят довольно внушительные жировые складки, наоборот они добавляют ей женственности...
  
  Пашков слушал как всегда, боясь упустить хоть слово.
  - Я вижу мои лекции подводят вас к серьёзным раздумьям. Признаюсь, за всю свою преподавательскую практику я не слышал таких вопросов. У вас, я бы сказал, уникальное мировоззрение... Ну ладно, мы опять много времени уделили побочным вопросам. На чём мы остановились в прошлый раз? Классицизм?... А собирались мы с вами говорить о русском классицизме. Так?
  Узрев согласительный кивок Пашкова, профессор продолжил:
  - Вы должны уяснить, что русская культура вступила на стезю европейского развития, имея по сравнению с Европой определённое отставание, этакий временной лаг. Но это отставание постепенно сокращалась. Так от "парсуны" 17-го века русский портрет за небольшой исторический промежуток времени, менее века, делает шаг к глубокому психологическому портрету. В то же время в архитектуре первой половины 18-го века творчество Растрелли является русским вариантом стиля "барокко". Но уже во второй половине того же столетия утвердился русский классицизм, который прошёл три этапа: раннюю стадию, период строгого стиля и поздний период...
  
   11
  
  В мае Шебаршин решил порвать все отношения с подмосковным комбинатом и переориентироваться на аналогичный в Сибири. Старые связи отца позволили ему проделать и этот "финт". Калина в разговоре с Пашковым сразу высказал сомнение в правильности такого решения:
  - Ох, и "тяжёлый" у нас директор. Вместо того чтобы съездить, договорится с ближайшим партнёром, в ресторан кого надо пригласить, он судился. Ну и что теперь? За четыре тысячи вёрст продукцию отправлять будем? Одна дорого во сколько обойдётся. А если и там содержание занизят, опять в суд подаст? Здесь-то хоть недалеко, съездить можно и все вопросы решить...
  Тем временем Калине вновь позвонил генерал и сообщил, что на Петровке списали большое количество старых милицейских радиостанций и он сможет посодействовать в их приобретении "Промтехнологии". Но это "благодеяние" генерал хотел оказать уже не за спасибо. Калина доложил ситуацию директору...
  Переговоры получились непростыми, и строго официальными. Шебаршин чуть было всё не испортил своей жадностью, а потом по той же причине долго отказывался "отблагодарить" генерала. В конце-концов всё завершилось успешно, но Шебаршин остался крайне недовольным. Директор почему-то решил, что Калина устроит это дело так же, как и в первый раз, за "здорово живёшь". Но на этот раз пришлось хорошо заплатить МВД, а генералу сразу за оба раза. Калине стало стыдно перед своим бывшим начальником, но Шебаршину подобные чувства, похоже, были вообще неведомы. После завершения сделки директор заявил ему:
  - Если эти радиостанции не покроют всех расходов, вычту из вашей зарплаты...
  - Сука... привык на халяву жить! Как с таким работать?!- изливал, мечась по кабинету, своё возмущение Калина, на этот раз без свидетелей.
  Пашков принял материал с Петровки от Горбунова, который вновь заверил его, что сумел "чисто" обсчитать сдававшего ему радиостанции прапорщика. Пашков напомнил, чем едва не закончился "чистый обсчёт" в ЦУПе. Но на этот раз Горбунов божился, что такое не повторится.
  "Добыча" вновь получилась большой. Свою долю Пашков выносил несколько дней подряд, создавая дома, у себя на балконе "стратегический запас". В мае Настя решила покупать "стенку". Без неё их квартира смотрелась явно "голой". Денег вполне хватало на импортную с "наворотами", но она не привыкшая к слишком шикарным вещам, к тому же по прежнему с оглядкой тратившая деньги, остановила свой выбор на отечественной "Ольховке" из дубового шпона, стоившую тысячу с небольшим долларов... По мере роста благосостояния изменялся вид квартиры Пашковых... и самой Насти. Из выражение её лица постепенно исчезла постоянная озабоченность, порождённая неуверенностью в будущем. Даже переживая за мужа, она теперь почти всё время пребывала в хорошем настроении. Радуясь улучшению состояния духа жены, Пашков стал замечать, что улучшение качества их семейного стола благоприятно сказывается и на её внешности... Настя всегда любила покушать, и вот, наконец, после долгого перерыва она полностью удовлетворяла эту свою "слабость". Однажды жена купила новый костюм, и спросила, как он на ней "сидит"...
  - Отлично! Ты Насть будто на десять лет помолодела,- не смог сдержаться Пашков.
  - Дорогая одежда всегда красит,- рассмеялась в ответ польщённая жена.
  - Да нет, тут не только в одежде дело. Ты посвежела, налилась навродь спелого яблока.
  - Ну, так уже полгода живём как, всё дорогое да свежее едим,- покраснела от комплимента Настя.- Вот только ты у меня не свежеешь, не наливаешься, как Кащей стал с этой работой.
  - Иначе нельзя,- вздохнул в ответ Пашков, в то же время с удовольствием наблюдая как жена снимает с себя костюм. Он привык к виду её тела, давно уже не замечал никаких изменений - ведь они старели вместе, рядом друг с другом. Но сейчас он как бы обрёл способность увидеть её со стороны, будто нечаянно подсматривал за незнакомой женщиной. Этому поспособствовало, то что она, несомненно, похорошела и, конечно, развитие "эстетического зрения" стимулированное лекциями профессора. Пашков невольно представлял жену в позах богинь запечатлённых великими живописцами прошлого. Ему казалось, что она не уступит, даже сейчас, когда ей за сорок. И вспоминая слова Матвеева, сам утверждался в мысли, что та же рембрантовская Саския рядом с Настей во всём проигрывает, каждой отделно взятой частью тела... "Дурак Калина, и охота ему в кабинете на узкой кушетке перепихиваться с этой уродливой орясиной",- совершенно неожиданно ему на ум пришла мысль, при виде объёмных, приятных, нежно-налитых округлостей переодевающейся Насти.
  
  В конце мая лучший рабочий Фиренков, тот самый, с профессорской внешностью, постоянно выдающий "на гора" больше всех продукции, вдруг написал заявление о предоставлении ему трёхмесячного отпуска. Оказалось, что он каждое лето проводит с семьёй в деревне, занимаясь огородом, и делая заготовки на зиму. Отпуск ему предоставили, конечно, за свой счёт. И вот, когда Фиренков пошёл в офис оформляться, он совершенно случайно через неплотно прикрытую дверь директорского кабинета услышал... Вернувшись на завод, он о том поведал другим рабочим, позже Сухощуп передал Пашкову. Шебаршин на повышенных тонах говорил с Ножкиным и одна из его фраз звучала так:
  - Воруют, понимаешь, все воруют, Калина, кладовщик, и снабженцы твои воруют!... Я один не могу везде успеть, за всем уследить, возьми на себя хотя бы своих, поймай кого-нибудь. Устроим показательный процесс для острастки. К Калине у меня уже нет доверия, кругом одни воры!...
  Пашков на это лишь усмехнулся, хоть радости не испытывал. Усмешка относилась к Калине - тот наверняка не был в курсе, что директор и его подозревает. "Сказать, или нет?"- подумал Пашков и решил не говорить.- "Ещё подумает, что специально сплетничаю". Сам же он срочно стал подбивать свою документацию, как на случай неожиданной проверки, так и внезапного увольнения и сдачи должности.
  Однажды, когда Пашков готовил ящики с лигатурой и прочими золотосодержащими деталями к отправке в Сибирь, на склад зашёл Калина и с кислой физиономией сообщил, что пришёл директор и собирает всех материально-ответственных лиц и руководителей производства. В кабинете кроме Калины собрались, Кондратьева Сухощуп и Пашков. Шебаршин заговорил с мрачной миной на лице:
  - Я крайне недоволен как организована деятельность производственной части нашей фирмы. Доходы уменьшаются, а затраты растут. Так дальше не пойдёт. Я пришёл к выводу, что необходимы определённые коррективы. Наибольшее опасение у меня вызывают большие потери как в цеху, так и в лаборатории, и на складе. В связи с этим я решил провести крупномасштабную проверку в ходе которой, скорее всего, будет заменено ряд должностных лиц...
  Шебаршин замолчал, вглядываясь в лица сидящих перед ним, пытаясь определить произведённое впечатление. Но реакции почти не было, лишь Кондратьева нервно гримасничала. Калина равнодушно смотрел в окно, Пашков угрюмо в пол, Сухощуп вообще так, будто его это совершенно не касалось.
  - Я не сомневаюсь, что внутри фирмы процветает воровство. Предупреждаю, если вор будет пойман за руку... Ну, об этом я не впервые говорю, я всё сделаю, но он у меня пять лет огребёт.
  - Владимир Викторович, если вы кого-то подозреваете, скажите прямо. Зачем это запугивание? В таком моральном климате невозможно работать!- не выдержала психологического прессинга Кондратьева, тогда как остальные совершенно не изменили своих поз...
  
  После "вздрючки" обстановка воцарилась тягостная. Это вылилось в участившиеся трения внутри "коллектива". Пашков как обычно принёс посеребрённые разъёмы в лабораторию на электролиз и там ему был оказан совсем не дружелюбный приём со стороны Кондратьевой:
  - Что принёс!?... Не приму! Я с этого материала не получу положенного серебра. Опять Ше-баршин на меня кричать будет, пять лет обещать!... Назад забирай! Сначала отбери вот таких, видишь. А эту дрянь не клади, с неё серебро не отходит...
  Пашков зло подумал в ответ: "Что, с Петей вчера не перепихнулась, зло срываешь?" Тем не менее, уговаривал начальницу лаборатории он вежливо:
  - Ну что ты Люд... Куда назад-то? Я ж их сюда еле допёр, почти пятнадцать килограммов, да на второй этаж. Не хочешь всё брать, давай прямо здесь, что тебе понравится отберём и взвесим. Зачем всё-то назад тащить?
  Наконец, Кондратьева умерила пыл и стала отбирать. Из пятнадцати она забраковала боль-ше шести кило, которые Пашков потащил назад.
  В связи с этим случаем дома Пашков незаметно "подвёл" Настю к заинтересовавшему его вопросу:
  - Насть, а у вас в школе много учителей в возрасте разведённых, или у которых с мужьями проблемы?
  - Какие проблемы,- не поняла жена.
  - Ну, мало ли, с возрастом всякое может случиться.
  - Да кто ж о том рассказывать-то станет. А тебя с чего это вдруг заинтересовало,- Настя смотрела с подозрением.
  - Да видишь ли, у нас в химлаборатории работает женщина примерно твоих лет. Так вот у неё уже вторую неделю не проходит плохое настроение. По работе я вынужден с ней контачить, сплошная нервотрёпка. Вот я и думаю, что у неё с мужем не всё нормально.
  - Ну, не знаю... слава Богу не задумывалась... Хотя и у нас бывает. Вот одна, биологию преподаёт, всё вроде нормально, добрая, вежливая, и с детьми и с коллегами, просто душка. Потом тоже вот, ни с того ни с сего мегера мегерой становится. После неё класс приходит, дети, те которые впечатлительные, просто плачут. А потом узнаю... муж у неё любовницу завёл, неделями дома не ночует...
  
   12
  
  Начало июня выдалось жарким. В цеху, там где зимой было нельзя снять телогрейку, сейчас все изнывали от духоты. И только на малом складе у Пашкова царила прохлада. Именно на склад в один из первых летних дней нагрянула ревизия. В комиссию входили те же лица, что и при приеме-сдаче склада осенью, Калина, Кондратьева и бухгалтерша Князева. Сам Шебаршин и в этот раз до черновой работы не опустился. Первые двое постоянно отлучались по своим делам, так что ревизовала Пашкова одна бухгалтерша. Он же настолько хорошо был готов к такого рода проверкам, а Князева хоть и работала в фирме со дня её основания, но так слабо разбиралась в складском хозяйстве... В общем, ревизию Пашков "свалил" шутя. Всё что числилось по бухгалтерским документам у Князевой сошлось с наличием без недостачи, и даже с небольшими излишками. Насчёт излишков Пашкова тоже заготовил вполне правдоподобное объяснение: электронные весы реагировали на низкую температуру и зимой показывали чуть меньше, ну а летом "оттаяли" и потому получалось чуть больше...
  Калина изредка заглядывая на склад, со скептическим выражением наблюдал за ходом ревизии. Он отлично понимал всю "театральность" этого действа. Он только удивлялся, как это человек не имеющий опыта работы на складе, так быстро набрался этой самой "опытности". Не могло не раздражать, что по всему Пашков "берёт" значительно больше своего начальника, то есть его. И втиснуться в тандем учредителей фирмы Шебаршин-Ножкин у него тоже не получилось и по всему вряд ли получится. К этим проблемам добавилось обострение ушной болезни сына, и проволочки по его устройству в платную, специализированную клинику. Правда, Роман Обделенцев настриг ему за апрель-май немало. Калина обзвонил уже много фирм, дававших в газеты объявления о приеме радиодеталей. Цены были примерно у всех одинаковы, но чуть больше давали на Мясницкой и Рождественке...
  Калина сначала сходил на Мясницкую и сдал деталей более чем на четыреста долларов. Деньги оказались очень кстати, Валентина перестала экономить на еде, приобрела кое что из одежды на лето для детей. Но покупать дешёвую мебель Калина не хотел, а на дорогую по-прежнему не хватало. Ко всему летом у него чаще стало побаливать сердце... и не только, на два "женских" фронта его явно не хватало.
  Мысли об отпуске возникали у Калины именно из-за опасений за здоровье - за год работы в фирме он вымотался так, как, наверное, не вымотался за двадцать лет армейской службы. Он испытывал острую потребность отдыха от всего и всех, от работы, Шебаршина, Пашкова, Людмилы, даже от семьи. Он хотел съездить на Кубань, ко второй сестре, проведать родительские могилы... хоть не на долго сменить атмосферу, в которой уже задыхался.
  Слух о том, что Калина собирается в отпуск обрадовал Пашкова. Ведь это означало, что он на месяц останется "на производстве" за него. Пашков уже настолько хорошо знал всю нехитрую организацию извлечения золотосодержащих элементов из радиотехнического лома, потому не сомневался, что справится. А вот какие "дивиденды" можно поиметь, совмещая власть на производстве и складе... У Пашкова аж дух захватывало от предчувствий.
  - Настя, начальник производства в отпуск уходит, я за него остаюсь. Теперь я буду позже приходить с работы... мне надо много успеть за этот месяц,- едва сдерживая возбуждение, сообщил он новость жене.
  Настя отреагировала с тревожным вздохом:
  - Только осторожнее, Серёжа... я тебя умоляю.
  В том же приподнятом настроение Пашков в очередной раз посетил профессора.
  У вас дела на подъёме?... Уж больно выглядите празднично,- отметил состояние своего "студента" Матвеев.
  - Тьфу, тьфу... не сглазьте. Да вроде пока неплохо.
  - А чем, если не секрет, вы занимаетесь? Давно хотел спросить вас.
  - Да как вам... Работаю в одной фирме, которая в свою очередь работает по принципу купи-продай.
  - И хорошо платят?
  - Зарплата, помните я вам уже говорил, примерно такая же, как и у вас, но есть один ню-анс,- Пашков засмеялся, давая понять, что этот нюанс не подлежит оглашению.
  - Понятно... не смею настаивать. Фирмой-то, хоть русские руководят? А то куда ни глянь... Ну, вы меня понимаете, если и русский, то значит с криминальными связями.
  - Не, у нас русский, и не бандит. Из бывших... наследственный номенклатурщик, этакое советское дворянство.
  - Это ещё куда ни шло. А вот у нас в университете сразу чувствуется, что не русский хозяин, с сожалением в голосе произнёс профессор.
  - Что прижимают по национальному признаку?
  - Да нет, преподавателей набрал по принципу интернационализма, всякой твари по паре. Нет, я не против такого подхода, тем более у нас есть действительно стоящие специалисты, но есть и так себе. Знаете, как говорят в наших кругах, каждый еврей мнит себя гением, уже только по тому что еврей.
  - Нет, не слышал.
  - Я, впрочем, не антисемит и против евреев ничего не имею. Они действительно в большинстве своём высококлассные специалисты. Но насчёт их поголовной гениальности, это уж сказки. А что они действительно умеют, так это из своих способностей всё, сто процентов выжимать, в этом с ними ни один другой народ не сравнится. Хотите наглядный пример?
   - Зачем, я и так примерно знаю, что вы скажете. Ну, типа, пока еврейский мальчик уроки зубрит, русский в футбол гоняет, пока еврейский парень в институте науку грызёт, русский на гитаре тренькает, а потом еврей в академика вырастает, а русский от водки загибается.
  - Ну, Сергей...ну, вы меня развеселили... Это же всё некая абстракция, я вам конкретный пример приведу. Как вы думаете, кто талантливее Есенин или Пастернак?
  - Я, признаться, не очень знаком с творчеством Пастернака, но думаю Есенин талантливее, его же гением считают.
  - Вот именно. Есенин неизмеримо талантливее, а насколько использовал свой талант?... Процентов на двадцать. Пушкин, Лермонтов, примерно на столько же. А Пастернак?... Если не на все сто, так на девяносто девять. Вот вам наглядный пример, как просто талантливый еврей, но не гений, становится почти вровень с Богом поцелованными гениями. Нет Сергей, у них учиться надо, а не ненавидеть их, и уж ни в коем случае не завидовать. Это уникальная нация, самая старая, самая мудрая на планете. Но это ладно, Бог с ними с евреями, другие туда же. У нас и грузины и армяне чуть не все пребывают в искренней вере, что каждый их ребёнок, юноша или девушка, невообразимо талантливы. Попробуйте кому либо из них зачёт не поставить - со всех сторон бегут, просят, требуют, даже до угроз доходит.
  - А у вас, что среди студентов много не русских?
  - Хватает. Я же вам говорил, хозяин, он же ректор, армянин. Вот они к нему и ползут, а деньги, деньги у них всегда были и при коммунистах, и тем более сейчас.
  - А учатся как?
  - Да так же, как и наши. Но чувствуется, дома им с детства внушали: ты способнее любого русского. Я никогда не был шовинистом, но под старость всё более таковым становлюсь. Хотя с другой стороны, всё это свидетельствует, что они испытывают перед нами определённый комплекс. В Америке такой же комплекс у негров перед белыми. Евреи те нет, те искренне и всенародно уверены, что талантливее всех, во всех областях человеческой деятельности, кроме спорта и тяжёлого физического труда. Труд этот они исторически презирали, потому и выродились, среди них почти нет физически сильных людей, а отсюда и выдающихся спортсменов. А кавказцы те не уверены, и постоянно свою талантливость доказать хотят. Студенты ладно, что с сопляков возмёшь. Преподаватели туда же. Есть у нас одна, тоже профессор, доктор философии. Немолодая, за пятьдесят уже, замужем за армянином, а сама какая-то гремучая помесь. Как она русских ненавидит, словами не передать. За что, не знаю. Может когда-то её пробабушку какие-нибудь казаки изнасиловали, может ещё что... Как-то пришёл на лекцию немножко под шафе. Старого друга встретил, позволили по рюмке. Никто и не заметил, ни декан, ни студенты, а она, сучка, учуяла.
  - Заложила?
  - Да нет. Но высказалась так, что бы я услышал. Дословно уже не помню, но что-то вроде: сколько Ваньку не учи, какие звания не давай, он всё равно своё свиное рыло покажет. И ведь не раз я за ней нечто подобное замечал. Со студентами тоже в зависимости от национальной принадлежности беседует. Если нацмен, любой, подчёркнуто доброжелательно, а если русский... с девчонками, как с потенциальными проститутками, а с парнями, как с беспросветными тупицами. Особенно любит "обрабатывать" студентов постарше которые. У нас ведь и тридцатилетние учатся, и старше, и они в основном русские. Так она откровенно отговаривает их учиться. И зачем вам это, себя и семью мучить будете, и так далее. Чуть ли не в открытую предлагает бросать это дело.
  - Так, Виктор Михайлович, вы же её легко заложить могли своему армянину, она же фактически против него действует. Он же её выгонит сразу, если узнает.
  - Да ну её к чёрту. Никогда никого не закладывал, и не буду... Ладно, что то мы часто отвлекаться стали. О чём мы с вами в прошлый раз беседовали?
  - Русская культура 18 века. Собирались переходить к первой половине 19-го,- подсказал Пашков.
  
  - Хорошо, приступаем к характеристике русской художественной культуры первой половины 19-го века. Здесь необходимо учитывать последствия победы в Отечественной войне 1812 года, торжество победившего государства, в то же время отметить гражданское начало и развитие всех видов искусства. Может показаться, что сходная ситуация возникла после победы в 1945-м. Но в 20-м веке, увы, начало было не столько гражданским, сколько тоталитарным, военным. Развитие официального искусства ограничивалось прокрустовым ложем соцреализма и настоящего расцвета, по большому счёту, не получилось даже у нон-комформистов, ведь в подполье, где они творили, можно встретить только крыс, как говорил генерал Григоренко. Ну, об этом позже. Вернёмся в 19-й век. Русская живопись этого периода связана с направлением романтизма, со стремлением передать внутренний мир человека и развитием жанра. С развитием революционного движения и эстетической мысли после 1825 года возник стиль "ранний реализм". В живописи к художникам-романтикам можно отнести Брюллова, особенно его портреты. А ранний реализм наиболее полно проявился в бытовых жанрах, в работах Венецианова, Плахова, Щедровского...
  
   13
  
  С отпуском Калине пришлось повременить. Где-то в середине июня вновь привезли боль-шое количество материала с ЦУПа - фирме удалось там "запустить лапу" глубоко. На этот раз Горбунов оказался трезвый и опять он привёз матрицы с "золотыми" реле. Матриц было много.
  - Слышь Сергей, одна матрица и две сотни разъёмов сверх того, что в документах,- зашептал на ухо снабженец.
  - Понял,- кивнул в ответ Пашков.
  Пока шла разгрузка он, обдумывая как лучше сразу отделить материал, что пойдёт в переработку от "лишнего", сам для себя неожиданно надумал:
  - Слушай Михалыч... давай того, не на двоих, а на троих поделим. Петю в долю возьмём. В отпуск человек идёт, ему деньги, край нужны.
  Немного поразмыслив Горбунов согласно кивнул. Собравшись с духом, Пашков подошёл к руководившему разгрузкой Калине:
  - Иваныч, тут такое дело... Михалыч лишнего привёз...
  - Какого лишнего?- насторожился Калина.
  - Ну, сверх того, что в документах значится...
  Калина задумался, собрав морщины на покатом лбу.
  - Много?- едва слышно спросил он.
  - Одна матрица и две сотни разъёмов. Не бойся, всё чисто... Ну, что делим на троих?
  Калина молчал с минуту.
  - ...Не знаю... как хотите,- он явно колебался.
  - Хорошо. Мы сами всё сделаем, матрицу размонтируем, реле, разъёмы соберём. Дня через четыре я тебе твою долю отдам.
  Калина ничего не ответил.
  
  На следующий день Пашков с Горбуновым заперлись на складе и ударно работали по "разделке" излишков. А Калина, наладив переработку вновьпоступившего материала, отправился в офис для оформления отпуска. Впрочем, оформлять фактически было нечего, он просто хотел получить отпускные деньги. Однако его ожидания не оправдались. Шебаршин, криво усмехнувшись и совершенно не смущаясь, объявил, что денег в кассе фирмы в данный момент нет...
  Это было верх всего, Калина давно уже не чувствовал себя до такой степени оскорблённым. Несомненно, директор не просто пожалел эти несчастные две тысячи, он ясно давал понять - хватит с тебя, и без того много воруешь. Калина же считал, что если и "брал" сверх зарплаты, то за это уже много раз отработал, а то что "стриг" для него Обделенцев... это же из материала, который он лично достал по своим каналам, и за который ему не то что премию, спасибо не сказали...
  На заводе его ждал Пашков.
  - Иваныч, реле и разъёмы... твоя доля у меня в кабинете. Заберёшь?
  - Что? Ах да... конечно. Прямо сейчас, пойдём...
  
  Калина передал Пашкову все дела, и в ближайшую субботу решил пойти и сдать весь накопившийся у него материал, и тот, что "настриг" Роман, и тот, что передал ему Пашков. Вместе это обещало весьма приличную сумму. Этих денег должно было хватить и ему на поездку к сестре, и на жизнь семье. Идти решил на Рождественку - только там приёмный пункт работал в субботу. Узнав, что муж собирается ехать в центр, Валентина, боявшаяся отдаляться от квартиры в незнакомом ей городе, напросилась с ним, чтобы потом пройтись там по магазинам, купить подарки для кубанских родственников...
  В ту же субботу Пашков совершал свой очередной визит на Рождественку. Вёз он в основном те реле, что "добыл" из матриц последней "получки". Он как всегда доехал на метро до "Кузнецкого моста", вышел на Рождественку... Что-то хорошо знакомое бросилось ему в глаза в походке и суетливых движениях рук идущего впереди мужчины. Присмотревшись, он с изумлением опознал Калину. Рядом с ним шла женщина, они переговаривались. Плечо Калины оттягивала объёмистая сумка, и они тоже направлялись вверх по Рождественке. Куда они идут Пашков догадался довольно быстро, как и о содержимом сумки. Держась на некоторой дистанции, он присмотрелся к женщине, и довольно скоро понял, что это жена Калины - они так свободно, по семейному разговаривали. Со спины женщина, что называется, не смотрелась, среднего роста, коротконогая, почти лишенная "эротических" изгибов по линии плечи-бёдра. Всё это усугублялось дешевым, немодным платьем, поношенными босоножками... Маскируясь за многочисленными прохожими, Пашков проследовал за ними до самого здания, где располагался приёмный пункт. Калина со своей спутницей вошли...
  Пашкову ничего не оставалось, как спрятаться за асфальтоукладчик, стоящий тут же без движения ввиду нерабочего дня. Из своего укрытия он внимательно следил за входом в здание. Ждать пришлось минут двадцать. Калина с женой вышли, сумка явно опустела, так как он помахивал ею весело и легко. Теперь Пашков мог рассмотреть жену Калины в "фас", правда мельком. Вид спереди его окончательно разочаровал. Это оказалась весьма непримечательная женщина чуть за сорок, с посредственным лицом и более чем посредственной фигурой. Пашков был весьма удивлён, что Калина прослужив столько лет в Алма-Ате, в городе, по советским меркам, достаточно сытым и экологически чистым, где проживало значительное русское население, много девушек, и большинство из них очень красивы... И всё-таки, почему Калина соблазнился Людмилой, Пашков так и не понял, по его понятиям обе его женщины были примерно одинаково "привлекательны". "Лучше бы подумал о том, как жену получше приодеть, может не смотрелась такой нескладёхой. Если в квартиру пятьдесят тысяч баксов врюхал, значит не последние..."- думал Пашков, глядя из своего укрытия вслед удаляющейся супружеской паре.
  Домой Пашков вернулся в глубокой задумчивости.
  - Что-то случилось?- тревожно спросила Настя. Она не перестала переживать за мужа, когда он уходил сдавать радиодетали, боясь что там его накроет какая-нибудь облава.
  - Да ничего, всё нормально,- поспешил успокоить её Пашков.
  - Сколько сегодня?
  - Четыре сотни в баксах и рублей три сотни с мелочью.
  К "добыче" Настя уже привыкла и относительно спокойно, хоть и с удовлетворением, приняла протянутые ей доллары.
  - Слушай, Насть, давай на тебя долларов двести истратим, сразу,- вдруг предложил он.
  - Как это на меня?... Истратим, на всех нас... вот на годовщину свадьбы вино какое-нибудь дорогое купить надо.
  - Да нет, чисто на тебя, на одежду, обувь... Может из драгоценностей, что-нибудь купим?
  - Чего это ты... Я ведь и так только костюм себе купила, в школе все иззавидовались. Хватит, а то с кем-нибудь удар случиться. Чего-то ты очень заботливый стал...- подозрительно заулыбалась Настя.- Уж не грешок ли какой замолить заранее хочешь?
  - Да ну конечно... влюбился, и знаешь в кого?
  Настя с полминуты вглядывалась в мужа и вдруг с облегчением рассмеялась:
  - Знаю... догадалась, ха-ха... в богинь, что в альбомах профессорских увидел... Смотри, я ведь и к ним приревновать могу.
  Пашков засмеялся вслед за женой.
  - А если серьёзно, Насть ну его, это накопление, боюсь, опять деньги пропадут.
  - Ну, ты даёшь, ты что думаешь за двести долларов мне и одежду и бриллианты купить? Не хватит.
  - Ну, так давай все четыреста истратим, в кои годы я имею возможность жену побаловать.
  - Не заводись. Сначала запас надо сделать, мало ли что, и на питание... пять лет ведь впроголодь жили. Потом в квартиру ещё сколько вложить надо, Сашке после школы в институт поступать, тоже наверняка деньги понадобятся. Так что о бриллиантах пока рановато думать,- наставительно сказала Настя.
  - Да будут деньги. Я этот месяц за Калину остаюсь, много принесу.
  - Ладно, посмотрим...
  
  Первый рабочий день, когда Пашков совмещал в одном лице и кладовщика и начальника производства ознаменовался тем, что его вызвал в офис Шебаршин.
  - Как вы собираетесь руководить производством в отсутствии Калины?- спросил он, подозрительно глядя на Пашкова.
  Вообще то такой разговор должен был состояться раньше и в присутствии Калины. Пашков не верил, что директор просто забыл это сделать, пустив всё на самотёк. Здесь явно имел место какой-то умысел.
  - Так же как это делал он, только теперь готовую продукцию я буду получать не от Калины а напрямую от бригадира.
  - Это значит и выдавать материал на переработку вы будете, и готовую продукцию получать тоже вы?- Шебаршин спрашивал с издёвкой. В воздухе повисли непроизнесённые им слова: "А кто же тебя контролировать станет? Ведь ты же сколько хочешь выдашь, а запишешь меньше, и при приеме запишешь сколько хочешь..."
  - А вы что-то другое предложить хотите?- в свою очередь спросил Пашков.
  - Я не предлагаю, я даю указания, которые должны неукоснительно выполняться,- директор тяжёлым взглядом буравил Пашкова.- В общем так, я в курсе сколько готовой продукции давал цех демонтажа при Калине. От вас я требую, чтобы вы каждый день после окончания рабочего дня звонили и докладывали мне лично точное количество сданной на склад готовой продукции. Не дай Бог, если объём производства при вас упадёт... Вы меня поняли?
  
  Пашкову пришлось срочно провести совещание с Сухощупом. Тот заверил, что удержать прежний уровень производства не так уж тяжело - в последнее время Калина не очень "давил" и цех работал далеко не в полную силу. Тем не менее, Пашков для верности в очередной раз ссудил бригадира деньгами... Только попросил, чтобы выпивали после работы.
  Первые дни пришлось внимательно следить, как за рабочим распорядком, так и скрупулёзно собирать сдаваемую продукцию. Пашков теперь задерживался после работы, чтобы позвонить в офис и доложить о результатах рабочего дня. Во время одного из докладов Шебаршин вроде бы невзначай спросил:
  - А почему это у вас количество сданной готовой продукции будто дублирует последние показатели, что были при Калине? Разве нельзя их увеличит?
  Пашков решил подыграть этой примитивной хитрости директора, ежедневно увеличивать производство, но совсем на чуть-чуть. Во время следующего доклада Шебаршин уже похвалил его и сказал, что ожидает дальнейшего роста показателей. Производительность и в самом деле увеличивалась, потому что Пашков не переставал "субсидировать" рабочих и они работали, имея стимул. Но даже на таком стимуле невозможно было "ехать" бесконечно. Докладывая Шебаршину, Пашков говорил, что рабочие делают всё возможное и дальнейший рост с помощью молотка и зубила даётся всё труднее. Директор в ответ ругался, кричал, что рабочих можно заставить работать ещё лучше... А Пашков, взвешивая лигатуру, проводил по накладным столько сколько нужно для доклада, а что сверх, отсыпал и уносил домой...
  
   14
  
  Шебаршин, конечно, не поверил, что рабочие работают на износ и неожиданно пришёл на завод утром к началу смены и, естественно, стал свидетелем массового опоздания. Меньше всех, на шесть минут опоздал Пашков. Директор орал минут пятнадцать без перерыва, грозил всех уволить. На следующий день он не поленился вновь прийти с утра. Пашков на этот раз пришёл вовремя, но рабочие опять опоздали от пяти минут до получаса...
  Шебаршина хватило на три дня, после чего всё покатилось по прежнему. Пашков ежедневно докладывал и, никем не контролируемый, уносил также регулярно сто-двести граммов лигатуры и ещё примерно столько же прочей "готовой продукции". Его "добыча" заметно возросла. Он целый день метался с завода в офис, со склада в цех. Осознал Пашков и то, как тяжело приходится Калине при столь частых контактах с директором. Портя настроения окружающим, "доставая" их, Шебаршин, казалось, испытывал садистское наслаждение. Например, зная как болезненно реагирует Кондратьева на его угрозы, директор обещал ей "пять лет по первой ходке" чуть ли не при каждой встрече. Бухгалтершу Князеву... В отличие от большинства частных фирм бухгалтер в "Промтехнологии" не являлась ключевой фигурой, а лишь выполняла "технические" функции. Так вот Князеву, у которой часто болел ребёнок, он постоянно попрекал за её постоянные отпрашивания с работы, намекал, что может подыскать ей замену. Компаньону Ножкину он любил пощекотать нервы разговорами о трудной совместной жизни с родителями, особенно не со своими, а жены. Обо всём этом Пашков теперь был в курсе, ибо частенько гостил в офисе.
  Дома Настя, видя как ещё больше осунулся муж... У неё были каникулы, и она пыталась помочь пережить это нелёгкое для него время: всячески разнообразила стол, мягко реагировала на его срывы... Но на Пашкова куда более благоприятное воздействие оказывала не предупредительность жены, а то что она, отдыхая от работы, всё более преображалась внешне...
  - Эх, надо бы и мне в отпуск уйти, да съездить куда-нибудь всей семьёй. Но сейчас никак нельзя. Этот месяц такой, который год кормит,- говорил Пашков, сидя за столом и глядя на хлопочущую вокруг него жену. В новом, туго обтягивающем её халате, она ему всё более напоминала, если пока ещё не кустодиевскую, то вполне тициановскую женщину...
  Настя тоже понимала важность этого месяца, тем более, что с последнего "похода" на Рождественку муж ей принёс более пятисот долларов, а всего за июнь получилось полторы тысячи...
  У Матвеева тоже начались каникулы и он чуть не каждый день, с нетерпением ожидал Пашкова.
  - Что-то вы неважно выглядите Сергей?- профессор тоже отреагировал на внешнюю усталость Пашкова.
  - Да работы навалилось, начальник в отпуске, я за него, за двоих вкалывать приходится.
  - А вам ваша работа хоть какое-то удовлетворение приносит?- неожиданно спросил профессор.
  - Да как вам... Конечно эстетического, такого как от ваших лекций, я не получаю. Зато материальное...
  - Может это будет с моей стороны нескромно, но если это не секрет, сколько всего вы там имеете? Это не праздное любопытство, просто хочу понять. Ведь СМИ только и твердят, что уровень жизни повышается, а вот я по своей зарплате этого как-то не ощущаю. Когда со студентами общаюсь иной раз такое слышу... Где-то недели полторы назад оказался в нашем университетском книгохранилище. Там наши учебники, авторизованные курсы, по которым студенты занимаются, в основном хранятся. Один из этих курсов я совсем недавно закончил писать и решил посмотреть, нет ли опечаток. Книгохранилище у нас в подвале. Там сидит библиотекарша, а она женщина уже пенсионного возраста, тоже бывшая преподавательница ВУЗа. Наш ректор многих пенсионеров привлёк. Мы же бесправные, сколько нам не заплати, всему рады. Ну, так вот, взял я свой учебник, смотрю, а она мне давай жаловаться, что за семьсот рублей здесь сидит, пылью дышит. От книг ведь страшная пыль, это весьма вредная для лёгких работа. Ну вот, жалуется она, а тут в очередь за учебниками студенты встают, две девушки и парень. Парень грузин, а девушки те с ним пришли, обе русские. Парнишка сам паршивенький такой и что, думаю, довольно симпатичные девчонки в нём нашли. Тут же прямо и выяснилось что.
  - Деньги?- высказал догадку Пашков.
  - Естественно. Но самое интересное, каким образом это выяснилось. Жалуется, значит, мне эта библиотекарша, лет ей эдак под шестьдесят, я стараюсь ей сочувствовать, а этот щенок, лет двадцати, вдруг в наш диалог влезает... Представляете, говорит, что он за семьсот рублей палец о палец не ударит. А эта клуня, вместо того чтобы одёрнуть наглеца, она с ним эдак доверительно, с улыбочкой, ой да конечно вы правы, за семьсот работать можно только долларов. А он на неё эдак как на вошь поглядел и говорит, и семьсот долларов не деньги. А девчонки, эти, с таким восхищением на него смотрят. Ни у одной, ни у другой даже в голове не щёлкнуло, что этот юный геноцвале не только над пожилой женщиной издевается, он и над их родителями смеётся, только вслух не говорит, что все русские жить не умеют. Из чьего колодца пьют, они понимают, только уверены, что тупые русские никогда не догадаются об этом. И пока что действительно не можем, по большому счёту, догадаться... Ааа, - Матвеев раздражённо махнул рукой.- Я уж и сам сомневаться стал, есть ли среди нас деловые люди. Ну, кто мешал кому-нибудь тот же частный гуманитарный университет открыть... Никто из наших не догадался, а до армянина дошло. "Лукойлом" азербайджанец рулит, там Березовский, в другом месте Гусинский, Смоленский, Ходорковский, кто угодно только не русские, прямо за нацию обидно. Неужто у нас только бандиты, уголовники способны в рыночной экономике "плавать", деньги делать?
  - Ну почему же Виктор Михайлович, есть и русские богатые,- попытался не согласиться с профессором Пашков.
  - Что... кто... Потанин, Черномырдин?... Эти не в счёт, они крупнейшими начальниками были в тех отраслях, которые потом приватизировали. А вот так как Гусинский и Березовский с нуля, с театральных режиссёров средней руки, с завлабов провернулись и миллиардерами стали. Или хотя бы среди таких как мы с вами, средних людей, есть кто-нибудь, что неплохо зарабатывает, я вот лично не знаю... Потому и задаю вам вопрос о вашем заработке.
  - Ну, как вам сказать Виктор Михайлович, насчёт меня,- Пашков замялся, колеблясь, говорить или нет сколько он "имеет".- Я возможно не так уж много... во всяком случае семьсот долларов для меня хорошие деньги... но тем нем менее, я уже несколько месяцев больше имею.
  - Серьёзно?- недоверчиво переспросил профессор.
  - Ну да, тысячу, даже больше,- Пашков чуть не сказал полторы, но побоялся обидеть старика никогда не видевшего таких денег.
  Но Матвеев смотрел на него с истым уважением, он был явно обрадован.
  - Ну, спасибо, ну утешил.
  - Помилуйте, за что?- не понял реакции профессора Пашков.
  - Как за что? Я уж грешным делом стал думать, что у нас народ весь выродился, ни на что не годен, только пить, да нищету плодить... А вы...- Матвеев засмеялся,- вы вдохнули в меня нечто вроде уверенности. Может, не пропадём, а? Я ведь в этом направлении благодаря вам стал мыслить, ей Богу. Помните вы меня спросили насчёт Византии, что не повторяем ли мы её исторический путь, не идём ли к гибели. Так что не только я вас чему-то учу, но и вы меня. Представляете, ночью один и тот же кошмар снится, штурм Константинополя турками вижу, а потом картина меняется, люди в чалмах с криками аллах акбар на кремлёвские стены лезут. Просыпаюсь в холодном поту и сердце чуть не выскакивает. - Профессор замолчал и погладил грудь, о чём-то размышляя.- Ладно, Сергей, извините, хватит об этом, а то боюсь опять сердце схватит. Давайте о более приятных вещах поговорим. На чём мы с вами остановились... Ах да классицизм. Мы о русском классицизме говорили. Это 19-й век. Для того чтобы перейти к европейскому классицизму надо вернуться лет на двести назад. В Европе ранний классицизм начинался ещё в 17-м веке. Зрелый классицизм это уже большой период с 17-го до начала 19-го и поздний до середины 19-го века. Вы следите за моими рассуждениями, чувствуете как Россия, стартовав значительно позже, настигает Европу? Помните, что мы говорили в прошлый раз о периодизации русского классицизма и что получилось, поздний классицизм у нас и у них уже почти совпал по времени.
  - Да-да, вижу,- Пашков с горящими глазами, будто сам участвует в этой "гонке", слушал профессора.
  - Подробнее надо остановиться на зрелом европейском классицизме 18-го века. В архитектуре это стиль Людовика 16-го, помпезный, античные ордерные системы по типу церкви святой Женевьевы в Париже. В живописи о раннем классицизме можно судить по творчеству Пуссена, Леренна, Дюго, о зрелом - Тьеполо, Давида, Рейнольдса... Ну, а поздний, это Энгр, Пиранези...
  
   Часть IV
  
   ЗОЛОТО НАШИХ ПРЕДКОВ
  
  Калина сидел в комнате с невысоким закрашенным водоэмульсионной краской потолком, за столом, уставленным в основном закусками растительного происхождения. Напротив откинул-ся на спинку стула его уже захмелевший шурин Василий. Сестра Клавдия, на пять лет моложе бра-та, маленькая, остролицая, шустрая, не могла усидеть на месте, постоянно вскакивала, хлопотала.
  - ...Сейчас, Петь, жизнь у нас, совсем труба. Раньше то как... раньше мы все при деле были. Говоришь, пили? Да пили, но после работы, а в страду никогда, пока хлеб не уберём никакой пьянки. Вот что значит при деле... Председатель, бригадир... они всегда работу найдут... А после работы, как же без этого...- пьяно разглагольствовал Василий.
  - Ну, а сейчас, что у тебя дела нет? Вон на огороде... Клава же не управляется и там, и со скотиной. Помог бы,- раздражённо возразил Калина.
  - Неа... эт не то... не мущщинское это дело. Мы ж к чему привыкли, чтобы начальство указание давало, а огород, дом, это всё бабьи дела. Я тракторист, на тракторе пожалста, а за коровой убирать, или там на огороде с лопатой, мотыгой... неа.
  - А она, значит, пусть и лопатой и мотыгой!? Посмотри, как она ухайдокалась, и ещё на ра-боту ходить успевает, и за детьми смотреть! - Калина смотрел на шурина с откровенной нена-вистью.
  Прибежала сестра с кухни
  - Петенька... успокойся, что ты!
  - Не нратся... так и иди отсюдова! Ишь воспитатель выискался... приехал тут! Да я всё про тебя знаю!... Ворюга ты, деньги украл, когда в армии служил и квартиру себе в Москве справил! Я тебя выведу!...
  - Да замолчи ты!- Клава кинулась к мужу и закрыла ему рот ладонью.
  - Ты не очень-то хорохорься. Дом этот моих родителей. Не очень хороший дом, но твои и такого не заимели, вечно по чужим углам скитались, и ты такой же... Начальство тебе указать должно... Сам и шагу ступить не можешь, хрен обоссаный!- Калина поднялся из-за стола и "ода-рив" шурина уничижительным взглядом, вышел.
  Он приехал к сестре один. Валентина осталась в Москве, навещала лежащего в клинике сына. Старшая дочь на каникулах перед выпускным классом сидела дома и упорно занималась с учебниками - при переходе в московскую школу она, алма-атинская отличница, скатилась до хо-рошистки. Калина уже неделю жил в бывшем родительском доме. Кругом во всём летнем буйстве красок простиралась прекрасная земля, лучше которой и быть не могло. Трудно сказать, что по-несло в пятьдесят четвёртом году его, тогда ещё молодых, родителей отсюда, от метровой толщи чернозёма, от щедрого тепла, обилия влаги, где такое плодородие, что с простой палки вырастает дерево... Зачем поехали в безводные, малоплодородные, холодные павлодарские степи? Какой же должна была быть изощрённой пропаганда, чтобы так обмануть людей, соблазнить?...
  Назад вернуться оказалось куда трудней. Родители смогли это сделать когда старшие дети уже "выпорхнули из гнезда", дочь закончила институт, сын стал офицером. Они вернулись на Кубань с младшей дочерью, которая и унаследовала приобретенный за все скопленные "целинные" деньги небольшой саманный домик. Пожили в нём отец с матерью недолго - дурная авральная "целинная" пахота в течении почти тридцати лет, суровый климат, пришедшее в конце-концов осознание, что власть их просто-напросто "кинула", фактически задарма забрав молодость, здоровье... Всё это не могло способствовать долгой жизни, как и большинству прочих рабов всевозможных коммунистических барщин.
  Калина постоял над могилами матери и отца. Слеза сама собой, против воли, выкатилась на его щёку. Ему было до боли жаль родителей за выпавшую им тяжкую и безрадостную жизнь. До "целины" они имели дом в зажиточной казачьей станице... но вернуться пришлось в этот неустро-енный посёлок, нищий отстающий совхоз. В станицах дома стоили дорого, не с целинными день-гами было их покупать. А в этом, так называемом, посёлке сельского типа в то, ещё советское, время почти поголовно жутко пили, а после развала Союза, когда фактически развалился и совхоз, пить стали беспробудно. Сейчас стоял июль, пора начинать уборочную, но никто не чесался. На личных приусадебных участках и огородах работали в основном женщины... Калине жалел сестру, которая была вынуждена найти жениха здесь, жаль племянников, мальчика и девочку семи и десяти лет.
  - Если я в Москве закреплюсь, я и тебя, и ребят твоих отсюда вытащу, а эту пьянь... бросай,- советовал он сестре.
  - Да что ты Петенька, куда же я, я ж в городе не жила никогда... да и он... он же детям отец,- заливалась в ответ слезами сестра.
  По улицам посёлка сновали азербайджанцы на грузовиках и автофургонах, по дешёвке ску-пали то, что созревало в садах и огородах. Помидоры, персики, черешню везли в большие города продавать, приценивались к поспевающим яблокам, грушам, сливам, винограду. Никто из жителей посёлка, даже те, кто имел собственные машины не пытались куда-то поехать и продать, то что в изобилии росло у них рядом с домом. Да и некогда было, пили всё: водку, спирт, домашнее вино... С весны в посёлке стали появляться турки-месхетинцы, курды... щёлкали языками, удивляясь, как можно так плохо жить на такой земле... приценивались к домам, к почти бесхозной, уникальной земле. В Поссовете, пока им противились, даже если спившиеся хозяева и не прочь были продать свои жилища вместе с землёй, но пришельцы упорно вели "осаду".
  - Если месхеты здесь поселятся, готовьтесь бежать сразу,- предупредил сестру Калина.- Я их нравы хорошо знаю. Они под Алма-Атой в Иссыке живут, рядом с ними невозможно существо-вать. И в Узбекистане они тоже компактно жили, там изнасилования чуть не через день случались, но в конце концов узбеки тоже озверели и их выгнали. Вы так не сможете. Месхеты, конечно, по своему, несчастные люди. Сталин от них Грузию очистил, они и остались без родины, без места на земле, вот и ищут слабину, где устроиться можно, местных вытеснить. А ваш посёлок как раз такой. Все эти пьяни вроде Василия твоего, они вас, жён своих и детей защитить не смогут. Так что, если припрёт, бери детей в охапку и в Москву, помни там у тебя брат и сестра...
  Калина рассчитывал погостить три недели, но и двух не выдержал - от новых переживаний у него опять стало покалывать сердце...
  
  Пашков в отсутствии Калины старался в "поте лица", ударными темпами увеличивая еже-дневную "добычу". Шебаршин вновь пару раз налетал с облавой... и застукал рабочих за распити-ем во время обеденного перерыва. Шума было много. Директор долго изощрённо распекал Паш-кова и Сухощупа, после чего бригадир подал заявление об уходе. Шебаршин сразу остыл, так как бригадир был единственным, кто сумел освоить работу на "дробилке". Он поручил Пашкову уго-ворить бригадира остаться... Второй раз директор застал напившегося в усмерть Карпова... и про-молчал. Эта непонятная реакция насторожила Пашкова - нетрудно было догадаться, что этот про-пащий пьяница, а в прошлом заводской начальник, "стучит" не только Калине, но и Шебаршину. О том же красноречиво свидетельствовало то, что рабочие в фирме не задерживались, менялись как перчатки и лишь Володю Карпова несмотря ни на что не увольняли.
  И ещё одно наблюдение сделал Пашков. Роман Обделенцев и без своего благодетеля, Кали-ны, в бригаде не потерялся. Природная хитрость помогла ему "рассечь", что на этой работе можно неплохо "иметь". Как, он ещё пока не знал, но присматривался, искал. Пашков не раз замечал, что парень внимательно прислушивается к их разговорам с Сухощупом. А в этих разговорах Пашков советовал бригадиру тоже "настричь" конденсаторов с транзисторами и сдать. Но бригадир этим советом воспользовался лишь однажды, да и то не столько в своих интересах, сколько для "об-щества". Много задолжав Пашкову, он постеснялся просить у него и решил добыть деньги на обя-зательную пятничную выпивку таким образом. Всей бригадой в течении часа они настригли золо-та и платины. Сухощуп выяснил у Пашкова, куда можно это сдать. Пашков не стал раскрывать своё "коронное" место и направил его на Ордынку, благо день был будний. Обделенцев сам нап-росился, и бригадир взял его с собой в обеденный перерыв. Вернулись они немного опоздав. Сухо-щуп сразу нашёл Пашкова и попросил отойти в укромное место, чтобы сообщить нечто важное. Пошли на склад.
  - Знаешь, кого мы встретили на приёмном пункте?- чуть не в ухо зашептал бригадир, хоть на складе никого больше не было.
  - Кого?- с замиранием спросил Пашков, предвидя самое худшее, что там их застукал сам Шебаршин.
  - Горбунова!
  Пашков с облегчением рассмеялся:
  - Представляю, как вы перепугались
  - Да не только мы, и он тоже,- заулыбался уже и Сухощуп.
  - Сдали то хоть нормально, не разбежались друг от друга?
  - Всё путём. Поговорили, он реле с матриц принёс сдавать. Откуда они у него? Наверное в ЦУПе со сдатчиками скорешился?
  - Наверное,- усмехнулся Пашков, отлично знавший откуда эти реле у снабженца...
  
   2
  
  На работу Калина вышел в середине июля и сразу же у него состоялся разговор с директо-ром. Шебаршин даже не поинтересовался, где и как отдыхал его начальник производства, зато сразу озвучил то, что в данный момент более всего его беспокоило:
  - Пётр Иванович, мне надо с вами срочно переговорить. Дело в том, что я уже не сомнева-юсь, ваш кладовщик занимается воровством, причём воровством в крупных размерах...
  Калина не производил впечатление человека отгулявшего отпуск: усталые глаза, осунувше-еся лицо... Но директор, похоже, не видел этого, вёл себя так, будто они расстались день назад.
  - Не могу ничего сказать, не замечал. Может пока меня не было?
  - Ничего подобного. Он ворует давно и по многу. И вы знаете об этом. Вам же был сигнал, но вы почему-то и мне не доложили, и со своей стороны ничего не предприняли. Почему?
  "Карпов... через голову настучал, сука",- сообразил Калина и сердце неприятно заныло. Возвращение из отпуска ознаменовалось "холодным душем".
  - Ничего я не знаю. Подозрения были, но они не подтвердились. Так что и докладывать было нечего.
  Шебаршин с полминуты удавьим взором смотрел на Калину. Потом вдруг сменил тон и заговорил вкрадчиво, почти дружелюбно:
  - Ведь он же не только у меня, он и у вас ворует. Понимаете? Из-за таких как он у нас боль-шие потери, почти нет прибыли, и мы не можем вовремя расплатиться с кредиторами, не можем повысить и вам зарплату. Пётр Иванович, вы сейчас со свежими силами займитесь этим вплотную. Поймайте мне его, поймайте с поличным. Его надо принародно наказать для острастки. Я кое в чём пытался его прищучить, но с документацией у него полный порядок, а за руку схватить... это вам сподручнее. Поймайте, Пётр Иванович, а уж я вас не забуду отблагодарить, премию в конце года выпишу...
  По пути на завод Калина чертыхался и плевался: "Ну гад... премию. Знаю я твою премию, имею печальный опыт. Отпускные и те зажилил, даже сейчас не вспомнил. Если бы не кладовщик, за свой счёт бы в отпуск поехал. Но что верно, то верно, Сергей, похоже, и в самом деле зарвался".
  
  - Ну что, Иваныч, как отдохнул, куда ездил?- обычным вопросом с радушием встретил отпускника Пашков.
  "Ишь лыбится, доволен. Небось за этот месяц натырил выше головы",- неприязненно подумал Калина, а вслух сказал изобразив подобие улыбки:
  - Да ничего... На Кубань к младшей сестре ездил, к родителям на могилы. Ну, а у тебя, как тут дела?
  - Всё в ажуре. Шебаршин, правда, замотал. Докладывать себе заставлял каждый день после работы, сколько готовой продукции поступило на склад из цеха. Это он так производительность поднять хотел, пока ты в отпуске. Я просёк, конечно, это дело и примерно столько же сколько при тебе делал. Он ругался, а я говорю, это максимум, больше не получается,- с подтекстом в котором значилось: тебя не подставил, объяснил свои действия Пашков.
  - Ты это, Сергей... ты поосторожней,- не реагируя на подтекст, как бы невзначай предуп-редил Калина.
  - Что поосторожней,- не понял Пашков.
  - Что, что, Карпов за тобой следит, будто не знаешь?!- повысил голос Калина.
  - А, вот ты о чём. Для меня не секрет и то, что он прямо Шебаршину стучит. Ты Иваныч сам поосторожней. Ему ведь всё едино, что меня, что тебя "заложить".
  - Ладно, давай по местам. Мне к химичкам сходить надо,- резко прервал "дебаты" Калина.
  "Иди, иди, соскучилась поди Людка-то. Нее Петя, нет у тебя, как это профессор говорит, эстетического вкуса. И жена у тебя средней паршивости и любовница",- подумал Пашков. Он всегда считал, что лучше "есть" один хороший эклер, чем два или больше перепечёных, или недо-печёных торта. Его "эклер", Настя, за каникулы так "выправилась", что уже ничем не уступала, а порой и превосходила самых ухоженных москвичек её возраста, что он наблюдал на эскалаторе...
  
  В начале августа приказала "долго жить" лелеемая идея Шебаршина, выход в Европу с полиметаллическим концентратом. Немцы отказались покупать его. Директор ходил чернее тучи. Тут ещё и сибиряки "накололи" фирму, точно так же, как до того это делал подмосковный ком-бинат. И тогда Калина предложил, неспособному мыслить нестандартно номенклатурному отп-рыску, простой и оригинальный ход:
  - Владимир Викторович, не надо отправлять лигатуру с высоким содержанием золота на передельный комбинат. На любом из них будут снижать истинный процент содержания драгме-таллов. Лучше здесь в Москве найти частные приёмные пункты и сдать туда за живые деньги. Не как от фирмы сдать, а как от частного лица. И налогов диких не будем платить и содержание они нам не снизят, они ведь будут заинтересованы иметь с нами дела, если мы зарекомендуем себя надёжными клиентами.
  - Да вы что?! Это же получается подпольный бизнес. У нас же обязательства сдавать про-дукцию только госпредприятиям, - тоном не терпящим возражений отреагировал Шебаршин.
  - Мы и будем сдавать, как сдавали, только не всю продукцию, а часть, с небольшим содержанием, чтобы терять меньше...
  Шебаршин согласился не сразу. Он привык всё делать через доставшиеся ему от отца связи в ВПК, в рамках госсектора. Он побаивался высовываться из-под уютного зонтика, выходить в рискованное "свободное плавание". Но жадность оказалась сильнее страха.
  - А кто понесёт, как частное лицо... эту самую высокопроцентную лигатуру?- спросил он с вызовом.
  - Да хоть бы я,- с усмешкой предложил Калина.- И приёмный пункт у меня на примете есть.
  - Ну, разве, что так... тогда можно попробовать. Только если там чего не так... вы действуете лично, по своей инициативе, к фирме никакого отношения...
  - Хорошо,- скептически улыбаясь согласился Калина.- Для почина думаю надо начать с шаровых контактов, тех что на реле из матриц. Они из чистого золота девяносто девятой пробы.
  - Вы что, чистое золото собираетесь туда нести? Да за это, если застукают... пять лет все огребём,- с ужасом произнёс свою обычную угрозу директор.
  - Чтобы нас приняли за серьёзных партнёров, надо сразу заявить о себе...
  
  Два дня к ряду весь цех скрупулёзно сшибал маленькие золотые бульбочки с контактов матричных реле. Всего их набралось примерно две трети банки из под кофе. Этот материал Кали-на не стал сдавать на склад, проводить по накладным. Взвесив банку, он понёс её в офис.
  - Вот, почти килограмм чистого золота... по документам не значится,- Калина показал банку директору.
  - Здесь килограмм?- недоверчиво спросил Шебаршин, ибо тускло поблескивающие золотые шарики занимали совсем не много места.
  - Точнее, девятьсот пятьдесят два грамма,- Калина подал банку.
  - Ого... и в самом деле,- Шебаршин принял банку и сразу ощутил, что она тянет куда боль-ше чем казалось визуально.- Так говорите, что девятьсот пятьдесят два, и нигде... То есть его как бы и нет?- Директор смотрел недоверчивыми водянистыми глазами. Скорее всего, он хотел ещё спросить: а всё ли ты мне принёс... не взял ли себе... и сколько?
  Но то, что без труда читалось во взгляде, он не озвучил, а спросил:
  - И сколько за это можно получить?
  - В том приёмном пункте, куда я собираюсь его нести, за грамм золота дают восемь дол-ларов. Таким образом за эту банку дадут почти семь тысяч семьсот долларов... Главное почин, потом уже легче пойдёт.
  - И что они вам так прямо эти семь семьсот заплатят?- с прежним недоверием спрашивал Шебаршин.
  - Из рук в руки, без всяких НДС, документов и прочих лишних процедур,- снисходительно объяснил Калина и у директора всё явственнее обозначался алчный блеск в глазах...
  
  На следующий день Калина пошёл на Рождественку, терпеливо дожидался, пропуская впе-рёд прочих "сдатчиков"- он хотел переговорить, когда приёмщики полностью освободятся и даже в коридоре никого не останется. Когда он вошёл, приёмщики с удивлением на него воззрились: этот сдатчик пришёл не в первый раз, они его помнили, но он зашёл почему-то без сумки, с пус-тыми руками.
  - А вы... что вы принесли?- удивлённо спросил один из приёмщиков.
  - Вот это,- Калина достал спичечную коробку и высыпал из неё на стол, несколько золотых шариков.
  - Что это?
  - Шарики с контактов реле ДП-12, чистяк 99-й пробы.
  - Мы вообще-то с чистяком не работаем...- начал было старший из приёмщиков, заворожён-но разглядывая золотые шарики, но осёкся...- Сколько их у вас?
  - Около килограмма,- у Калины как будто пропала его природная суетливость, он смотрел на приёмщика пристально и спокойно.
  Приёмщики колебались.
  - Вы же меня знаете, не первый раз прихожу... Ну что берёте, или я другое место искать буду?
  - Хорошо... берём. Только эти вот шарики вы нам оставьте, мы их на экспертизу возьмём. Мы вам верим, но сами понимаете. Вы нам завтра, после обеда позвоните, мы сообщим результат экспертизы и при положительном отзыве договоримся о встрече. Килограмм, это сколько будет стоить?
  - Почти семь тысяч семьсот баксов,- подсказал Калина. Ведь вы за чистяк по восемь баксов за грамм даёте?
  Приёмщики переглянулись и старший проговорил:
  - Ладно, если чистяк окажется, тогда договоримся...
  
  Через три дня Калина передал Шебаршину из рук в руки все семь тысяч шестьсот девянос-то долларов. Оставшиеся шесть долларов ему заплатили рублями, он отдал и их, не взяв себе ни копейки... Но директор всё равно не поверил ему. Это случилось за неделю до восемнадцатого августа, когда грянул дефолт...
  
   3
  
  Дефолт шмякнул "Промтехнологию", как и всю российскую экономику, что называется, по "темечку", приложился от души. Первым его следствием стало то, что двадцатого августа, впервые не была выдана "чёрная" зарплата. Банк, который обслуживал финансовые операции фирмы, пре-кратил все наличные выплаты. Рубль каждодневно катастрофически "худел" и угадать, как долго продолжится его падения, было невозможно. Факс фирмы с утра до вечера забрасывали послания-ми, в свою очередь Шебаршин посылал факсы в Сибирь, в Касимов... Но оттуда "ни отве-та, ни привета". Вся бизнесмашина, одним из минизвеньев, которой была "Промтехнология", зас-топорилась, прекратились все денежные и товаропотоки.
  В этой нелёгкой ситуации вдруг последовал удар "под дых" с другой стороны. НИИ по-требовал срочно погасить задолженность за аренду производственных и складских помещений. Шебаршин растерялся. Отрезанный от банковских фондов, он почувствовал себя как рыба выбро-шенная из привычной стихии на берег. В таком же трансе пребывал и Ножкин. Не получив зар-платы ни 21-го, ни 22-го, ни 23-го... зароптали рабочие и служащие фирмы.
  Когда Калина появился в офисе, там царило похоронное настроение. Шебаршин закрылся в своём кабинете и велел секретарше по телефону отвечать, что его нет. Ножкин у себя, что-то об-суждал со снабженцами. Калина постучал к директору, не получив ответа, осторожно приоткрыл дверь, заглянул в кабинет. Шебаршин без пиджака, галстука, с расстёгнутым воротом и спущенными подтяжками сидел за столом с тусклым, отсутствующим взором, в кабинете пахло валерьянкой.
  - Владимир Викторович?
  Шебаршин мутно посмотрел на Калину.
  - Как будем решать вопрос с зарплатой? Работяги волнуются,- Калина вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь.
  - Какая зарплата, Пётр Иванович?... Видите, что кругом творится,- директор вяло махнул рукой.
  - Понимаете, Владимир Викторович, лучше сейчас заплатить, пока рубль ещё больше не обесценился. Сейчас ещё можно по старому заплатить. Работяги ведь уже просекли, что реальная зарплата падает вместе с рублём.
  - Да чёрт с ними. Не о том сейчас думать надо. Институт этот прямо с ножом к горлу. Не знаю, что и делать. Пока рубль не восстановится, пока банк выплаты не возобновит, никакой зар-платы,- отрезал директор.
  - Владимир Викторович, не надейтесь, прежнего курса уже не будет. Сейчас самый удоб-ный момент, надо всё сразу, и аренду, и зарплату заплатить, пока институт не очухался и не про-индексировал арендную плату с учётом инфляции, и пока рабочие не требуют того же. Если тя-нуть не будем, в выигрыше останемся!- заметно горячился Калина.
  - Да как же я заплачу, деньги то банк не даёт, денег то нет!
  - Как же нет, я же вам больше семи тысяч долларов неделю назад принёс!- воскликнул Калина.- Их надо срочно обменять на рубли и завтра же погасить всю задолженность. Сейчас каждый день многое решает.
  Шебаршин сумрачно посмотрел на свой сейф, где лежали те самые доллары. Он даже ду-мать не хотел, что эти деньги надо кому-то отдать... эти деньги были его, личные. Он с трудом улавливал, то что объяснял ему Калина. Где-то в глубине сознания он понимал, что начальник производства предлагает выгодные финансовые операции. Но так просто расстаться с тем, что он уже считал своим... Это оказалось выше его сил, сильнее его разума.
  - То НЗ Пётр Иванович... на чёрный день, мало ли что,- с невесёлой улыбкой ответил Шебаршин.
  Калина, наконец, осознал, что принесённые им деньги, можно считать канувшими без следа, как в пропасть. Но он продолжал попытки "достучаться" до директора:
  - Тогда... тогда позвольте мне ещё раз провернуть такую же операцию, как с этими шари-ками, продать часть лигатуры которую мы получили за последние три дня. Я её специально не проводил по накладным. Благодаря этому у нас появятся живые наличные деньги, продержимся и без банка, пока всё не наладится.
  Шебаршин тупо упёр взгляд в пол, думал. Он не сомневался, что и в этом случае к рукам Калины что-то прилипнет. Но в то же время он вспомнил то чувство, которое испытал в тот мо-мент, когда Калина принёс ему больше семи с половиной тысяч долларов, за которые ни перед кем не надо было отчитываться, которые можно было просто положить фактически себе в карман... что он и сделал. Шебаршин так хотел вновь испытать это сладостное чувство, особенно сейчас, когда кругом все несут страшные убытки, разоряются. Он созванивался со знакомыми, с друзьями - все были в панике. А он в это время положит в сейф ещё некоторую сумму, которая согреет его душу.
  - А сколько у вас... сколько вы хотите продать?
  - Килограммов десять лигатуры от разъёмов СНП 34х135. За килограмм они дают триста пятьдесят долларов, то есть на три с половиной тысячи. И платиновых конденсаторов килограм-мов пять - это ещё больше тысячи. Обменяю на рубли, выплачу зарплату, остальные вам принесу.
  - Обменяете только то, что на зарплату... а мне, мне доллары принесёте,- тихо уточнил Ше-баршин, сверля Калину подозрительным взглядом.
  Калина смотрел в сторону, стараясь не подавать виду, что догадывается о мыслях дирек-тора. А ему так хотелось, чтобы тот наконец, поверил, что он желает блага фирме, оценил...
  До конца августа рубль "упал" более чем в полтора раза. Благодаря этому четырёх с поло-виной тысяч долларов хватило на "чёрную" зарплату не только рабочим, но и всем служащим и ещё тысяча семьсот долларов осталась Шебаршину. Беря деньги, директор промолчал, но вновь его взгляд был по обыкновению "красноречив", он не сомневался, что Калина отдал не всё. Калина же искренне страдал, у него ныло сердце от осознания очевидного: шеф просто генетически не в состоянии поверить, что сын простых колхозников, сумевший где-то в Казахстане хапнуть кучу баксов, купить в Москве квартиру... и почти ничего не берёт.
  
  Пашков воспринял дефолт спокойно. Когда Настя вышедшая на работу сообщила о всеобщей панике, он успокоил её:
  - У нас почти все деньги в долларах и нам никакая рублёвая инфляция не страшна.
  Жена и сама это понимала, а беспокоилась скорее по привычке, ведь один раз, когда обру-шился Союз, их по тем временам не маленькие сбережения, всё что они накопили за время своей службы в армии, обесценились, сгорели. Сейчас они на эти же грабли уже не наступили, в то вре-мя когда многие вокруг, застыв от оцепенения, вновь получали "по лбу".
  Придя в очередной раз к Матвееву, Пашков оторвал профессора от чтения какой-то газеты.
  - Объясните Сергей мне, человеку хоть и разбирающемуся в общих принципах экономики, но от всех этих конкретных финансово-валютных хитросплетений далёкому, от всей этой коммер-ции... Вот в толк не возьму, почему вдруг такой моментальный обвал, что это, чьи-то козни, прос-чёт правительства?
  - Всё вместе Виктор Михайлович. Этот коридор черномырдинский, в котором доллар удер-живали, в нём всё дело. Рубль уже давно терял в реальной стоимости, а его искусственно держали, пока валютные резервы у Центробанка не кончились. А как кончились, всё и рухнуло.
  - Вы хотите сказать, если бы не держали, а постепенно понижали курс рубля?...
  - Конечно, всей этой паники не случилось бы бы. Сейчас же по всей стране всё производство, торговля, банковская деятельность, всё встало. Зарплату никто не платит, всё потому, что не понятно какой истинный курс рубля. Вон у нас в фирме только благодаря начальнику производства, он у нас мужик с головой, сумели деньги на зарплату достать.
  - У нас в университете тоже бардадым, боюсь, как бы в трубу не вылетели. Хотя ректор ушлый, надеюсь вывернется, да и армяне московские помочь должны, он то им всегда помогал. Вроде бы и наплевать мне на него, но боюсь без дела остаться, не выдержу, опять запью. Извините, рассиропился, а вы ведь не для того пришли, чтобы мои переживания слушать... Итак, Сергей, что вы уяснили для себя из нашей последней лекции?- перешёл к делу профессор.
  - Ну,- Пашков наморщил лоб в приятном раздумье.- Не знаю, понравится вам, или нет мой вывод, но я думаю, что в первой половине 19-го века русская культура впервые вышла на евро-пейский уровень.
  - Так, так... вы немного опережаете события. В первой половине 19-го века русская культу-ра могла уже, так сказать, тягаться с европейской, но вровень с ней она ещё не встала, нет. Но кое с какими нашими писателями, художниками, композиторами начинают считаться. В этот период мы тесно входили в фазу культурной интеграции с общеевропейскими течениями в искусстве. Но, при всём к ним уважении композитора Верстовского и даже Глинку нельзя равнять с Моцартом и Бетховеном. Лучше обстояло дело в литературе. Пушкин, Лермонтов и Гоголь соответствовали вершинам европейской культуры, но то были настолько чисто русские явления, что в Европе тогда их имена особенно не прозвучали.
  - А художники?
  - Увы, здесь отставание было ещё более заметным. Брюллов, Венецианов, Боровиковский, Левицкий... замечательные мастера, но это не уровень Давида, Гойи, Делакруа, Энгра. То о чём вы говорите, случилось в середине и во второй половине 19-го века. Именно тогда русская культура, искусство достигли своего наивысшего расцвета, а в некоторых областях, литературе например, вышла на передовые позиции. То было время торжества метода реализма. Реализм, это отобра-жение в искусстве действительности в форме самой жизни. Как метод искусства реализм сущест-вовал с семнадцатого века, в разных странах в разных формах. Если говорить о живописи, в Гол-ландии это был жанровый реализм, в произведениях испанцев Веласкеса, Гойи, Мурильо - это уже обличительный реализм, у французов Делакруа, Домье, Курбе - демократический. Ну, а у наших, это критический реализм, наиболее яркая фигура здесь, конечно, Федотов...
  
   4
  
  Сентябрь девяносто восьмого ознаменовался крахом многих российских банков, фирм, чаще других разорялись всевозможные мелкие ООО, ТОО... Калина крутился как белка в колесе. Он сумел внушить рабочим мысль, что сейчас от их работы, как никогда раньше, напрямую зависит их заработок. Нового материала не было - все организации приостановили поставки, ожидая прояснения экономической ситуации. Слава Богу, на складе имелся некоторый запас. Его перера-батывали, а в химлаборатории получали серебро и Калина тут же вёз всё это на приёмный пункт. На Рождественке он сумел заинтересовать приёмщиков, и те отбросив все сомнения, брали у него буквально всё, даже то, что принимать нельзя: чистое золото, серебро, платину. Не менее двух раз в неделю Калина наведывался туда и привозил директору доллары, которые не обесценивались. Все понимали, что в пиковой ситуации Калина спасает фирму от неминуемого краха. Шебаршин тоже не мог этого не понимать, но внешне воспринимал как само-собой разумеющееся. Он быстро привык, что в его сейф регулярно поступает валюта, реально, ему в руки, а не, как это было до того, на банковский счёт фирмы, о котором прекрасно было известно влиятельным покровителям из ВПК, под крылом которых он так безбедно существовал. С того счёта, просто так для себя сколько угодно он денег снять не мог, дядям-покровителям это бы не понравилось. Сейчас они не ведали про деньги в его сейфе, он являлся их полным властелином.
  Всё это Шебаршин считал вполне обычным делом, как и всё, что происходило в его жизни раньше, как то, что он просто так, после школы которую окончил на 3 и 4, без труда поступил в престижный ВУЗ, после его окончания не поехал отрабатывать диплом в тьму-таракань, а остался в Москве, потом Совмин, где он ни шатко, ни валко двигался по служебной лестнице, опять же без всякого "тумана и запаха тайги". Развалился Союз, но не "утонули" ни отец, ни его друзья, и ему помогли удержаться "на плаву". И сейчас он воспринимал как должное то, что он начальник. Как тысячи людей работали под началом его отца, так и эти должны работать на него. Вот только во-ровать они не должны, ведь они берут то, что принадлежит ему по праву рождения.
  Впрочем, эти мысли не будоражили сознание Шебаршина. Эту картину, своего рода доку-ментальный фильм, как мальчик-мажор с посредственными способностями эксплуатирует "капи-тал", приобретённый ещё в советское время отцом, и при этом использует деловые и прочие спо-собности других, тех кто таким "капиталом" не обладал... Эту картину как-то в сердцах высказал-нарисовал Пашков Матвееву в преддверии одной из лекций. Ответ профессора его очень удивил:
  - Вся история человечества, если упростить её до предела, есть модернизация рабовладель-ческого строя. При этом рабовладельцы далеко не всегда являются людьми способными и тем более положительными. Латифундист, феодал-помещик, капиталист-бизнесмен, номенклатурный работник советской эпохи, - это не что иное, как модернизированные рабовладельцы. Так же как крепостные крестьяне, наёмные рабочие, колхозники, даже значительная часть так называемой трудовой интеллегенции советского типа - не что иное, как модернизированные, со значительно степенью личной свободы, но рабы. Все они хотя бы на работе вынуждены делать не то что хотят, а то что им прямо или косвенно приказывают неорабовладельцы. И дальше эта модернизация бу-дет продолжаться, одни будут эксплуатировать других, в различной степени, в различных формах, но будут, на этом всегда стоял мир и будет стоять, без этого нельзя. Это не зловещее пророчество, это аксиома. И никакие революции этого положения не изменят. Результатом всех революций становилось лишь то, что отдельные рабы и рабовладельца менялись местами...
  Пашков после такого объяснения почувствовал себя неуютно. Он не хотел осознавать, что является и являлся чем-то вроде этого самого модернизированного раба. Позже, осмысливая слова профессора, он подумал о том, что его предки "прохлопали" ряд моментов в 20-м веке, когда мож-но было "поменяться местами". Не смогли они занять места рабовладельцев, когда таковые сна-чала "освободили" дворяне-помещики и потом, когда шла чехарда аж до середины века, когда новые господа насмерть грызлись, выпихивая друг друга с тёплых мест в преисподнюю ГУЛАГа, ими же сконструированную. Предки Пашкова, предки его жены, предки Калины, миллионы прочих простых смертных, так и остались в этой огромной рабской массе, косвенно обслуживая тех, кто пробивался наверх. Численное соотношение фактически не менялось: тех кого обслуживали (слушались, выполняли приказа, указания) было относительно немного, тех кто так или иначе обслуживал - тьма. Пашков, впрочем, отметил, что возможны и нехарактерные примеры, когда люди менялись местами не в результате социальных потрясений. Тот же Карпов чисто по личной "инициативе" выскочил из класса господ, и наоборот Ножкин попал в него по стечению обстоятельств.
  Философское осмысливание обустройства общества сначала удручало Пашкова. Но по мере размышлений он стал жалеть не только себя, но и Калину, который так искренне хотел услужить, понравиться своему бессовестному господину. А тот вёл себя именно как и подобает господину в отношении своего раба. Но говорить Калине о своих умозаключениях Пашков, конечно, не стал.
  Видя как болезненно его добровольный студент воспринимает эту теорию, профессор попытался чуть подсластить пилюлю:
  - Нельзя сказать, что наш мир испокон порочен и бесперспективен. Обеспечивая себе сытую, интересную жизнь, обирая массы людей эти самые рабовладельцы, властьимущие в то же время обеспечивают прогресс, развитие человечества. Разве без рабского труда стало бы возможно возведение пирамид, или постройка того же Петербурга, выход в Космос, овладение атомной энергией. Да-да, я ставлю все эти достижения в один ряд. Высокопарные заявления властьимущих о радении, например, за державу не что иное, как маскировка претворения в жизнь их собствен-ных желаний. Исходя из этого вы без труда сделаете вывод, что среди рабовладельцев как прош-лого, так и настоящего не только посредственности, но и незаурядные личности. И действуют они во все времена одинаково, отбирают разными способами средства у массы простых людей в так называемых высших интересах, всё равно каких, и для личных нужд тоже попутно прибирают. Ну, а самые инициативные из рабов по мере возможности пытаются обмануть рабовладельцев, отор-вать для себя эти самые средства, и самый распространённый способ - воровство.
  Последний вывод профессора оказался уже созвучен умонастроению Пашкова, окончательно сложившемуся за время его работы в фирме.
  
  В третьей декаде сентября на складе подошли к концу запасы сырья. И вновь проявил инициативу Калина. Он дозвонился до своего генерала и, пообещав ему пятьсот долларов "коми-сионных" договорился о протекции в приобретении списываемой ЭВМ в одном из аналитических центров МВД. На этот раз даже Шебаршин понял, что лучше отдать эти пятьсот зелёных, и запла-тить наличными руководству центра, но чтобы фирма продолжала работать. В начале октября ЭВМ привезли и "Промтехнология" вновь набрала обороты. Заплатив в общей сложности пол-торы тысячи, Шебаршин вскоре получил из рук Калины и положил в свой сейф две, причём пере-работано было не более половины той машины.
  Пашков, со скепсисом наблюдая за титаническими усилиями Калины, тоже времени даром не терял. Пользуясь тем, что начальник производства теперь часто отсутствовал, он со спокойной совестью продолжал обворовывать модернизированного рабовладельца во втором поколении Ше-баршина. Хоть с оскудением "сырьевой базы" доходы уменьшились, но по тысяче долларов в ме-сяц он с Рождественки по-прежнему приносил. С Калиной там они больше не встречались. Тот приходил на приёмный пункт по будням, в рабочее время с ведома Шебаршина, а Пашков как и прежде строго по субботам. Вот только "добычу" Калина нёс Шебаршину, а Пашков своей Насте.
  От супернагрузок Калина похудел так, что стал походить на гончего пса. Дома с понима-нием относились к его поздним приходам и усталому виду. И Валентина и дети верили, что вот-вот и ему улыбнётся большая удача, и на них на всех вновь обрушится денежный дождь - если один раз уже было, почему бы и вторично такому не случиться. Они верили и мирились со всеми неудобствами и скудостью своего существования.
  У Пашковых, напротив, благосостояние продолжало расти. Накопления уже позволяли сде-лать сразу несколько крупных покупок. В сентябре они сначала приобрели себе второй телевизор, маленький, на кухню, а в начале октября микроволновую печь.
  К Матвееву Пашков ходил регулярно не менее раза в неделю. Он уже не мог долго обхо-диться без его "лекций". Правда старик с наступлением осени вновь стал частенько недомогать, но приход Пашкова заставлял его забывать о своих болячках, он, казалось, торопился делиться с ним своими знаниями и мыслями. Однажды Пашков спросил профессора:
  - Виктор Михайлович, я понимаю, что вы не можете без своего дела. Но мне кажется эти ваши простуды... Вас ведь наверняка по дороге на работу прохватывает, то дождь, то ветер.
  - Что... по дороге? Возможно. Но просто сидеть дома я не могу, тем более вы ко мне не так уж часто приходите. Дома мне нечего делать, а там я среди молодых, и сам себя моложе чувствую, здоровее.
  - Ну, раз так... Да вот хотел вас спросить. Всё у меня эта ваша теория модернизации рабов-ладельческого строя из головы не выходит, прямо в смятение иной раз...
  - Да бросьте вы сокрушаться. Несправедливость в мире всегда была и будет. Единственная возможность, как можно меньше думать о социальных, бытовых и прочих мерзостях, которые окружают нас, существовать как бы параллельно этому, не пачкаться о них, не перегружать ими собственное сознание. Людям с эстетическим вкусом легче, они могут наслаждаться тем, что многим людям просто не дано, наслаждаться истинным высоким искусством: живописью, музыкой, литературой. И поверьте, в эти моменты мы обретаем истинную свободу, даже если в повседневной жизни мы и ничтожны, и презренны, делаем не то что хотим, а то что нам приказывают. Мы освобождаемся от рабства, потому что мы, как бы начинаем жить другой жизнью, неподвластной никому. Так что давайте в очередной раз насладимся этим освобождающим чудесным нектаром. Я испытываю истинное наслаждение от этого. А вы?
  - Безусловно, иначе бы я к вам не приходил. Я за год общения с вами стал видеть то, что раньше не видел, или не обращал внимания. Я уже о многом могу судить, вижу например, что нравится вам, и что не очень, сопоставляю со своими ощущениями.
  - Ну, и что же вы считаете нравится мне, например, в живописи?- с улыбкой спросил про-фессор.
  - Насколько я понял из ваших рассказах о мастерах Высокого Возрождения, то именно они.
  - А вот и нет. Титаны Возрождения, конечно, великие мастера, и я ими восхищаюсь, но...
  - А я вот, благодаря вам, именно от них без ума,- перебил, не сумев сдержаться Пашков.
  - Моя роль тут не так уж велика. Я вам просто помог чуть приоткрыть глаза. А эстетичес-кое нутро, если так можно выразиться, оно у вас давно сформировалось, и что вам ближе, то вы и охотнее принимаете. А мне, вот, ближе всего творчество художников-импрессионистов второй половины девятнадцатого века.
  - Вы как-то упоминали их. Это французы?
  - Не только. Слово импрессионизм происходит от французского импрессион, впечатление. Основоположником импрессионизма считаются художники, так называемой, барбизонской школы Руссо, Дюпре, Диаз. Но, как это часто бывает, их последователи пошли куда дальше, так как оказались неизмеримо талантливее. Вам знакомы такие имена: Эдуард Мане, Клод Моне, Огюст Ренуар?- дождавшись не очень уверенного кивка Пашкова, профессор продолжил.- У нас в этот период творили передвижники, а стопроцентным российским импрессионистом уже в конце девятнадцатого века стал Алексей Коровин...
  
   5
  
  Уговорить Шебаршина заплатить за аренду Калина так и не смог. Тот чего-то выжидал, видимо, надеялся, что правительство по-советски, в приказном порядке вернёт курс рубля в ис-ходное додефолтовское состояние, ну и дождался. НИИшная администрация смотрела, смотрела на падение рубля, и когда стала намечаться стабилизация, проиндексировала арендную плату.
  Оставшись наедине с Пашковым, Калина не выдержал и разразился нервной тирадой:
  - Прощёлкал... урод. Такой удобный момент упустил, по дешевке аренду спихнуть. Тут надо было даже вперёд, до Нового года заплатить. И ведь деньги были, и я ему чуть не каждый день долдонил, пойди, заплати. А теперь всё. Ну не идиот разве? Ему не то, что фирму, сортир платный доверять нельзя...
  В октябре кое-как стали налаживаться взаимоотношения с банком, но рублёвый счёт фир-мы сильно "полегчал", к тому же деньги выдавались небольшими порциями. Таким образом, о за-купках больших партий сырья пока нечего было и думать. Но Шебаршин, вновь обретя банковс-кую опору, уже не зависел от денег добываемых Калиной. Тот сразу почувствовал это - директор приказал ему прекратить носить готовую продукцию на Рождественку. Паралельно Шебаршин окончательно разругался с руководством НИИ, отказавшись платить новую арендную плату. Ин-ститут ответил незамедлительно и жёстко. В одно дождливое октябрьское утро, сотрудники "Промтехнологии" не смогли пройти через проходную. Им объяснили, что руководство института распорядилось их не пускать. Калина из автомата позвонил в офис. Вскоре приехал на своём "мерсе" Шебаршин, пошёл договариваться. Договорились где-то к обеду...
  Демарш руководства НИИ имел неожиданные последствия. Вместо того, чтобы хоть час-тично погасить задолженность Шебаршин срочно отрядил Ножкина на поиски нового места, где можно разместить производство и склады фирмы.
  - Ну, урод!... Что делает!? Разве можно сейчас, когда такая нестабильность, под зиму с места срываться!?- высказывал своё крайнее возмущение Калина Пашкову и Кондратьевой.
  Шебаршин же, чуть отдышавшись от дефолта, вновь с удовольствием занялся внутрифир-менным интриганством. Вызвал Калину:
  - Пётр Иванович, помните наш разговор касательно кладовщика?
  Калина ожидал, что директор собирается обсуждать с ним производственные или снабжен-ческие вопросы, или назревший вопрос об увеличении зарплаты. К тому же Калину каждый день "дёргала" НИИшная администрация, угрожая в случае дальнейших затягиваний арендных плате-жей опечатать помещения фирмы. Но директор завёл старую песню, будто никаких проблем нет и кроме личности кладовщика заняться нечем.
  - А в чём собственно дело?- с удивлением спросил настроенный на совсем другую "волну" Калина.
  - Вы удовлетворены его работой?
  - Ну, как вам... В последнее время я, правда, не мог его контролировать, мотаться много приходилось. Но, в общем, на складе у него порядок, в документации тоже. Летом по ревизии без недостачи отчитался, меня во время отпуска заменял, с рабочими в хороших отношениях.
  - Так-то оно так, Пётр Иванович. Внешне у него действительно всё без сучка и задоринки. А ведь, его уже с момента вашего отпуска почти никто не контролирует. Разве не так?
  - Но Владимир Викторович, вы же знаете, что у меня нет такой возможности,- нервно воз-разил Калина.
  - Ну, а кто же тогда этим будет заниматься? Пётр Иванович, я ведь не просто так, идут сиг-налы, понимаете. Сигналы, что кладовщик запирается на складе, часто задерживается там после работы. Что он там делает? Разве трудно догадаться? Он ворует, нагло и много. Я вам об этом уже говорил. Его необходимо поймать, поймать с поличным и оформить уголовное дело. Займитесь этим в самое ближайшее время. Вы меня поняли?...
  
  То, что на этот раз для Пашкова дело по настоящему "запахло керосином" Калина осознал сразу. Потому он, вернувшись на завод, сразу же вызвал его и заговорил без обиняков:
  - Сергей, ты что, совсем с ума сошёл?
  - О чём ты, Иваныч?- сделал вид, что не понял Пашков.
  - Что ты творишь?! Он же тебя посадит. Ты хоть понимаешь это? Он же именно тебе пять лет устроит, которые всем обещает. Ты же совсем обнаглел. Думаешь, про твои дела никто не знает? Ты что про этого иуду, Карпова, забыл? Он же чуть не ежедневно про тебя Шебаршину стучит. Тебе мало, что в армии почти как в заключении двадцать лет отбарабанил, теперь на старости, хочешь настоящей тюрьмы отведать?!
  - Это Шебаршин... он что тебе что-то насчёт меня сказал?- потухшим голосом спросил Пашков.
  - Сказал, не сказал... какая разница! Вон у тебя в кабинете платы пустые валяются. Ты уж если несёшь их к себе, так хоть следов не оставляй. Смотри, если поймают, я тебя прикрывать не буду, на себя пеняй...
  Пашков вышел от Калины с потемневшим лицом. На складе он минут десять пребывал в глубокой горестной задумчивости, в вечернем полумраке, не зажигая света... Очнулся, когда при-несли сдавать готовую продукцию за день... Потом он собрал всё, что приготовил "на вынос", положил в сумку и пошёл - рабочий день кончился.
  
  Подавленное состояние духа не покидало Пашкова до следующего воскресения, когда он в очередной раз пошёл к Матвееву.
  - Судя по вашему виду, дела у вас идут не так как хочется?- не постеснялся высказать свои умозаключения профессор.
  - Как вы думаете, Виктор Михайлович, почему у нас такой низкий уровень жизни?- задал встречный вопрос Пашков, устраивая на вешалку свою куртку.
  - Ну, это не по адресу, я не экономист. Хотя, смотря как оценивать нашу бедность, как и с кем сравнивать. Мы почему-то в своих сравнениях привыкли игнорировать весь мир, кроме Евро-пы, Северной Америки, ну ещё Японии и Австралии. Буд-то существуем только мы и только они. А ведь по сравнению с большинством стран мира мы живём не так уж и плохо.
  - Почему Америка и Европа, не только. Вон, говорят, уже даже турки лучше нас живут, Тайвань, Сингапур, тигры эти азиатские,- возразил Пашков.
  - Тигры, может быть, а Турция... Не думаю. Китай, Индия, Пакистан, Индонезия... да скорее всего и Бразилия с Мексикой... Большие, значительные государства, а уровень жизни там ниже на-шего. А уж что касается культуры, науки, тем более.
  Насчёт Китая не согласен. У них, я читал, самые высокие в мире темпы развития. По вало-вым показателям промышленности они сейчас вторая держава в мире, после Штатов.
  - Вы забываете сколько там народу, а развитие страны прежде всего определяется не вало-вым национальным продуктом, а национальным доходом на душу населения. По этому показате-лю Китай далеко позади нас, несмотря даже на то, что у нас после девяносто второго года ката-строфически упало производство. Понимаете, Сергей, нам, стране, народу с таким большим культурным потенциалом довольно трудно окончательно скатиться вниз.
  - Вы что же, серьёзно считаете, что культура может спасти от нищеты?
  - Конечно, и от хаоса тоже, от братоубийства. У нас ведь всё-таки в основном население не нищее, а бедное, это не одно и то же. Почему после семнадцатого года у нас вспыхнула Гражданс-кая война, а в Германии, при схожей ситуации, нет? Потому что у нас в то время было восемьдесят процентов населения неграмотно, и естественно малокультурно, а у немцев уже тогда была стопроцентная грамотность, у них не было такого чудовищного разрыва между элитой и массой простого народа. И после второй мировой войны они переживали глубочайший кризис нации, разгром страны. А сейчас, что мы имеем?... Благодаря высокому культурному потенциалу немцы вновь стали великой нацией. Обратный пример - Афганистан. Они не могут остановить междоусобицу, хотя там давно уже нет иностранных войск. У нас же наблюдается диспропорция развития другого порядка. У нас, культура, наука, военная мощь на уровне передовых стран, а производительность труда, культура труда и быта почти на уровне третьего мира. Жить хотим как на Западе, а работать так же не научились. Нельзя летать в Космос, не накормив, не одев и обув свой народ, не научив-шись как следует обрабатывать ту же землю. А мы вот этот парадокс, как ни странно, сумели пре-творить в жизнь. Отсюда все наши беды.
  Пашков задумался.
  - А к чему вы решили поднять этот вопрос, насчёт бедности?- поинтересовался Матвеев.
  - Да так, верно вы заметили, дела мои не очень... - на Пашкова вдруг неуправляемо нака-тился приступ откровенности. Почему-то этому постороннему старику он не боялся сказать то, что скрывал даже дома.- Я же вам как-то говорил, что с золотыми радиодеталями дело имею, и что хозяин у нас сынок шишки. Так вот это мажор чёртов, угрожает посадить.
  - Это серьёзно.
  - Не думаю, пугает, скорее всего, но нервы мотает. Тут даже не в этом дело. Я вот вас слу-шая сам уже до многого допетриваю. Ведь не его же это золото. Оно у наших предков, у моего отца с матерью, у вас отнято и в эти транзисторы, микросхемы, контакты забухано. Вы же помните, какие очереди за всем были в советские времена. В газетах писали, что планы перевыполняются, про миллиарды пудов зерна, а в магазинах пусто, ничего достать было невозможно, даже колбасы самого плохого качества. Они ведь, тот же папаша нашего хозяина, не на мясо, масло, хлеб, промтовары, не на музеи с галереями эти средства тратили, не на образование, чтобы тех же ВУЗов гуманитарных было достаточно. Они всё то золото в ЭВМ тоннами забухивали, которые не на благосостояние работали, а оборонку, Космос и тому подобные траты без обратной отдачи. Это всё бы ничего, если бы мы жили богато, а мы то впроголодь. На Западе куда богаче нас жили, а золото после шестидесятых на радиодетали уже не тратили. Я видел их ЭВМ семидесятых и восьмидесятых годов. Золотых, даже серебряных деталей там нет. А нашим всё нипочём, вся страна на картошке сидит, в бараках и коммуналках мучается, а они золото без счёта переводят. Сами то они, конечно, как при коммунизме жили. Верно вы говорили, рабовладельцы, они и есть рабовладельцы, тешили себя, капризы свои осуществляли, а мы для них скот, рабы. А что раб ест, как живёт, господину это до фени, он хочет спутник запустить, атомную бомбу сварганить, чтобы иметь основания ботинком в ООН по трибуне постучать. А сейчас один из сыновей этих гадов, кто то золото у нас и наших предков отнимал, хочет его себе по дешевке приватизировать,- Пашков умолк, будто мгновенно обессилев.
  - Успокойтесь Сергей. Вы и правы и неправы одновременно. Запомните, золото - это всего лишь эквивалент, условно принятый людьми для обозначения оценки труда. А истинные, нетлен-ные ценности, вот они, результаты труда, размышлений, фантазии, то о чём мы с вами говорим,- профессор движением руки объял полки с альбомами репродукций музейных собраний.
  Почувствовав, что Пашков все же не может так сразу переключиться с эквивалента на истинные ценности, он с улыбкой без предупреждения приступил к очередной лекции:
  - В прошлый раз мы закончили художниками-передвижниками, а сегодня поговорим...
  - Извините, Виктор Михайлович, я вас перебью. Мы не только о передвижниках говорили, но и о меценатах. А я хочу опять о нашей реальности сказать. Вот гляжу я на нынешних богачей. Наш хозяин конечно пешка, мелкота. Но мне кажется и прочие сверхбогатые, кто смог миллионы наши хапнуть такие же гниды. Разве они такие как Третьяков, Мамонтов, Бахрушин, разве дадут они хоть копейку на искусство. Черномырдин даст - не верю, Брынцалов даст - не верю. Они же примитивные малокультурные люди, хоть и очень хитрые. Алекперов, Абрамович, Березовский - они не русские, им вообще русская культура до фени.
  - Сергей, не будьте так строги к нынешним нуворишам. Они же насыщаются после советс-кого "голодного пайка". Предки Третьяковых и Бахрушиных тоже ведь были заурядные, неграмот-ные купцы. Ждать меценатства можно только от потомков нынешних денежных воротил, от сы-тых, рождённых в сытости. А насчёт нерусских богачей... Русская культура настолько притяга-тельна, что легко затянет в свои "недра" сделает своими почитателями не только русских. И по-том, вы всех собак вешаете на сумевших разбогатеть, на ничтожную пока кучку насыщающихся. Далеко не всё от них зависит, ведь в России всегда политика была весомее экономики. К сожа-лению и сейчас куда больше зависит от политиков, нежели от богачей. А вы думаете наши политики, те у которых фактически в руках власть, по настоящему высокообразованные, культурные люди?- Матвеев замолчал, ожидая реакции Пашкова, но тот лишь недоуменно пожал плечами.- Помните, когда ещё Хасбулатов был спикером парламента, на одном из заседаний госдумы он, профессор Плехановской академии, обронил фразу, её тогда по всем телеканалам транслировали: "Всё перемешалось в доме Обломовых". И это не намеренная ошибка, он искренне считает, что где-то у классиков русской литературы написано так. Это у него всё смешалось в мозгах, для него, что Обломов, что Облонский, без разницы. Но это чеченец, человек весьма далёкий от русской культуры. Самое удивительное то, что зал, в котором находились и Гайдар, и Чубайс, и Явлинский и прочие вроде бы высокообразованные по советским понятиям парламентарии, этот зал совершенно не отреагировал, никто даже не рассмеялся, они тоже не читали, или читали вполглаза, и Толстого, и Гончарова. И никто из дикторов телевидения, телекорреспондентов, телеведущих, на этот ляп внимания не обратил. А ведь эти люди гуманитарии, литературу изучали, сдавали множество экзаменов...
  
   6
  
  Ножкин довольно быстро нашёл место для "передислокации" и Пашков получил команду на подготовку складов к переезду. Ознакомиться с новым местом поехал Калина. Он противился переезду, но новое место ему понравилось. То были помещения, принадлежавшие некому энергетическому предприятию, и внешне они смотрелись довольно неплохо. Единственно, что оказалось крайне неудобно, на работу теперь предстояло тащиться через весь город, на Северо-Запад, тогда как почти все сотрудники фирмы жили на Юго-Востоке.
  Институтская администрация на подготовку "Промтехнологии" к переезду ответила предупреждением, что пока фирма не заплатит долг за аренду, ни одна машина с имуществом не покинет территорию. Шебаршин, до того почему-то уверенный, что сумеет "наколоть" институт, забегал как ошпаренный, забыв о своём неуёмном желании разделаться с кладовщиком. К тому же сейчас, на время переезда ему дорог был каждый человек - ведь предстояло погрузить, перевезти и разгрузить несколько тонн сырья, имущества и оборудования.
  Институтское начальство ещё раз пугнуло, не пропустили через проходную сотрудников фирмы, после чего Шебаршин, наконец, решил слегка раскошелиться, заплатить часть долга. А ближе к концу октября первая партия имущества и сырья была погружена на КАМАЗ. Сопровож-дал этот груз Пашков. Загружать огромную фуру пришлось и ему вместе с рабочими. В кабину КАМАЗа он садился с подгибающимися от усталости ногами... Но отъехали сначала недалеко. На пересечении шоссе Энтузиастов и Нижегородской улицы образовалась автомобильная пробка, которая не рассасывалась часа полтора.
  - Ну, вот и у нас то же самое, что на Западе было в семидесятых. У нас всё повторяется с временным лагом тридцать-сорок лет,- саркастически изрёк Пашков, глядя на безбрежное море всевозможных автомобилей, простиравшееся и сзади, и спереди.
  Шофёр с автопредприятия, с которым обычно имела дело фирма, удивлённо взглянул на него. Примерно ровесник Пашкова, он, однако, не помнил, что лет тридцать назад советская про-паганда с радостью сообщала об автомобильных пробках в западных городах. Дескать, вот как плохо у капиталистов, какой у них бардак, не то что у нас, в светлом царстве развитого социализ-ма. При этом упускалось, что пробки там от слишком большого количества частных автомашин, почти по штуке на семью, а в светлом царстве... Зато пробок действительно не было.
  До нового места КАМАЗ добрался уже поздно вечером. Там дожидался Калина, приехав-ший на метро. Он организовал разгрузку силами местных рабочих, которые по совместительству согласились работать в фирме. Из этого Пашков сделал вывод, что часть старых рабочих решили уволить и заменить новыми. Пашкова не могла не обрадовать такая перспектива, ибо в числе уво-ленных на этот раз непременно должен был оказаться и Карпов. Он, совместитель, не мог уволится с прежнего места, с завода, где проработал много лет, и только там благодаря старым заслугам отца его могли терпеть, дать возможность доработать до пенсии.
  Тем не менее, новое место пришлось Пашкову не по душе, он словно предчувствовал, что долго здесь не проработает. Фирме представили целый этаж административного корпуса под цех демонтажа, лабораторию и кабинеты, под склад готовой продукции - подвальное помещение, а под склад сырья, расположенный рядом во дворе, сборный ангар-сарай. Этот сарай произвёл на Пашкова удручающее впечатление: стены из тонких железных листов, шиферная крыша, щели в которые затекает дождевая влага, задувает ветер... Новые рабочие-совместители сразу стали "дос-тавать" Калину вопросами о зарплате - им здесь после восемнадцатого августа вообще перестали платить.
  Разгрузку закончили уже около девяти вечера. Домой Пашков и Калина ехали вместе на метро.
  - Говоришь, четыре года квартиру здесь ждал?- вдруг спросил Калина расслабившегося, убаюканного перестуком вагонных колёс Пашкова.
  - Четыре года,- устало подтвердил Пашков, пытаясь потянуться, чтобы унять боль в пояс-нице, ставшей следствием пережитого погрузочно-разгрузочного дня.
  - Всего четыре года?- покачал головой Калина.
  - Ничего себе всего. Мы с женой, знаешь, как намаялись пока ждали, переживали то ли будет квартира, то ли нет. Все четыре года на нервах.
  - Зато ни рубля не заплатили своих. С тобой за твою службу хоть как-то рассчитались. Вообще, счастливые вы люди москвичи,- позавидовал Калина, но спокойно, не злобно.
  - Ну а ты, что несчастливый? Ты же тоже москвичом стал,- буркнул в ответ Пашков.
  - Стал... Только чего это стоило, и стоит. Я ведь тоже бесплатную квартиру заслужил и есть она у меня в Алма-Ате. Да, только, чувствую, бросать её придётся, или за бесценок продавать. Там жизни не будет. И здесь я тоже себя своим никак не могу почувствовать. Такой вот фокус Сергей.
   - Да брось ты Петя, привыкнешь.
   - Да нет, это по наследству. Род у нас такой. Родители мои, где ни жили, везде пришлыми считались и всегда за дарма вкалывали. Целину подняли, всё здоровье там оставили, никто не то что спасибо, доброго слова не сказал, ни советская власть, ни казахи. Чувствую и здесь меня то же самое ожидает,- Калина вздохнув откинулся на спинку сиденья.
   - Ты Петя, это... - Пашков наклонился к уху Калины,- Ты не особо рвись-то, не напрягайся. Эти, Шебаршин, Ножкин, они тоже спасибо не скажут, и уж тем более не поделятся. Ты лучше сам о себе подумай... Ну ладно, Иваныч, до завтра, пошёл я, моя станция.
   Пашков поднялся и вышел, а Калина остался сидеть, собрав на лбу сильно его старящие морщины, он выходил на следующей станции. Дома его встретила встревоженная жена:
   - Господи, Петя, почему так поздно?
   - Так получилось... машину долго ждать пришлось, в пробке застряла, потом разгружали уже в темноте.
   Сын и дочь сидели в комнате и смотрели телевизор. Сын после курса лечения чувствовал себя неплохо. Дети вообще гораздо легче матери адаптировались к Москве. Дочь как-то сказала, что впервые за последние шесть лет не чувствует себя представительницей низшей расы, чьи предки много задолжали расе ныне господствующей. Стал забывать о том, что всего полтора года назад со страхом отправлялся в школу и сын. А Калина, глядя на увлечённых фильмом детей, и усталую жену, как никогда остро ощутил, что в деле обустройства своего гнезда он далеко не так "продвинут", как на работе: в квартире не хватало так много необходимых вещей. Они пользова-лись старой мебелью. Её прислала тёща контейнером из Алма-Аты, когда стало ясно, что на по-купку новой деньги появятся не скоро. Почему-то Калина, считавший себя человеком очень прак-тичным, вновь совершил непрактичный поступок, влупил, тогда перед отпуском, все оставшиеся от продажи радиодеталей деньги в этот предмет роскоши, телевизор, явно не вписывающийся в старомодно-советский интерьер. Потом он пожалел, после того как ненароком проговорился Паш-кову о покупке большого "Сони". А тот возьми, да и спроси:
   - А стиральная машина и спальный гарнитур у тебя какой марки?
   - "Малютка" у нас, а гарнитура нет, просто кровать, - не понял вопроса Калина.
   Пашков выразил крайнее удивление, но промолчал. Потом дошло и до Калины. Действи-тельно сначала надо было покупать вовсе не телевизор, облегчить жизнь Валентине, тем более, что стирать на "Малютке" так тяжело. Но, как и в случае с покупкой квартиры он поспешил. И ещё, пожалуй, впервые в жизни он пожалел, что у его жены такой покладистый характер, что она безропотно принимает все его решения, даже не пытается спорить...
  
   Открыв дверь и увидев едва держащегося на ногах мужа Настя буквально с порога приня-лась его распекать:
   - Ну, её к чёрту эту работу, уходи, здоровье, оно никаких денег не стоит!...
   Пашков молча выдержал эту "бурю", умылся, сел за стол ужинать.
   - Не так-то просто мне оттуда теперь выскочить, да и запас побольше сделать надо. Мерз-кая, конечно, работёнка, но ведь не задарма,- он устало улыбнулся жене, и та несколько остыла...
  
   - Так говорите, по автомобильным пробкам мы догнали Запад семидесятых годов? Ну-ну, интересное наблюдение,- с улыбкой комментировал Матвеев откровения Пашкова о мыслях, посе-тивших его во время перевозки имущества фирмы.
   Когда Пашков позвонил в дверь, профессор поднялся с дивана и выглядел неважно. На воп-рос о самочувствии отмахнулся, сказав, что это реакция на скачки барометра. Приход доброволь-ного студента однако как всегда подействовал на него благотворно - старик словно стряхнул с се-бя усталость, его глаза повеселели.
   - А было ли когда-нибудь такое время когда мы преодолевали этот временной лаг, или всегда в хвосте Европы плелись?- спросил Пашков.
   - Если говорить об общекультурной тенденции то нет, а вот по отдельным видам то да, бы-ло. Я же вам говорил, что во второй половине 19-го века и на рубеже 19-го и 20-го русская литера-тура вышла на передовые рубежи. То же можно сказать и о таком виде искусства как хореография, то есть о балете, но это, конечно, не так весомо как литература.
   - На первое место?- с энтузиазмом спросил Пашков.
   - Ну, как вам сказать... делила первое-второе места, если уж вы хотите такого спортивного определения. Как вы думаете с какой национальной литературой?
   Пашков задумался и неуверенно произнёс:
   - С французской, наверное. У них тоже именно в это время много известных писателей было.
   - Браво Сергей, совершенно верно. Наши Толстой, Достоевский, Тургенев, Чехов смогли встать в один ряд с Бальзаком, Флобером, Гюго, Стендалем. Другие национальные литературы тоже выдвигали гигантов, но то были единицы... Диккенс, Твен. Говорить в таком сравнительном ключе можно только о прозаиках. Поэтов сравнивать намного сложнее, они, как правило, трудно-переводимы. Потому в своих странах их как гениев почитают, а на другом языке, да ещё в нека-чественном переводе они так не звучат. Тот же Пушкин на Западе далеко не так почитаем как на-ши прозаики.
   - Ну, хорошо, литература, балет, а другие?... - всё шире "забрасывал сети" Пашков.
   - Чайковский в тот же период поднял отечественную музыкальную культуру на уровень соизмеримый с высшим мировым. Моцарт, Бах, Бетховен - величайшие композиторы-классики всех времён и народов. Но и Чайковский стоит в их ряду. На Западе его явно дискриминируют, а у нас всё норовят с прочими уравнять, де у нас таких много, и Мусоргский, и Бородин, и более поздние Рахманинов с Шостаковичем, Прокофьев. И некоторых современных на ту же высоту поднимают, Свиридова, или тройку новаторов, Шнитке, Денисова, Губайдуллину. Какая чушь, оскорбление величайшего русского музыкального гения. Чайковский более превосходит всех прочих отечественных композиторов и прошлого, и настоящего, чем Пушкин поэтов. У Пушкина всё-таки есть два соизмеримых по гениальности соперника, если так можно выразиться, Лермонтов и Есенин. У Чайковского таких не было и нет. Конечно это всего лишь моё личное мнение, и я не такой уж крупный музыковед. Но вот вы, Сергей, сколько помните на память мелодий Чайковского?
   - Что, Чайковского,- несколько растерялся Пашков.- Вряд ли я вспомню.
   - А вы напрягитесь, припомните, они же все на слуху, это чудная музыка, её нельзя не пом-нить,- "прессинговал" профессор.
   - Сейчас попробую... Да вот, есть... "танец маленьких лебедей"... Ещё эта, Борис Моисеев свой номер под эту музыку сделал, отличная вещь.
   - Адажио из "Щелкунчика",- с улыбкой подсказал Матвеев.
   - Да, да, из "Щелкунчика". И ещё эта... ну всегда пианисты исполняют на конкурсе Чай-ковского, концерт его, такая мощная мелодия.
   - Финал первого концерта для фортепьяно с оркестром...- Вновь подсказал профессор.- Ну что ж хорошо, думаю, если бы вам побольше времени, вы бы ещё несколько известных мелодий вспомнили, Неаполитанский танец, Вальс цветов. А что вы помните у Шостаковича?
   - Ну эту, знаменитую его, ленинградскую,- продолжал с трудом припоминать Пашков.
   - Седьмую симфонию. А ещё?
   - Больше ничего.
   - Из Мусоргского?
   - Ничего,- развёл руками Пашков.
   - Из Бородина?
   - Не помню.
   - Ну, наверное, половецкие пляски из оперы "Князь Игорь", вы всё-таки знаете?
   - Ах да, конечно, помню, просто забыл.
   - Ну и из Свиридова вы, конечно, только одну мелодию помните, его знаменитый романс "Метель". Это стандартные знания классической музыки человека от музыкальной культуры достаточно далёкого, но даже они свидетельствуют о значимости того, или иного композитора. А у нас до сих пор главенствует большевистская теория. Они для Пушкина сделали исключение, а остальные, чтобы не выделялись особо. А тут вообще особый случай, разве можно гомосексуалиста называть величайшим музыкальным гением нации? Пьяница Мусоргский им менее одиозной фигурой казался... Ну ладно, хватит об этом. Спровоцировали вы меня Сергей, я и завёлся. А у нас ведь важнейшая тема сегодня и желательно от неё не отвлекаться. Итак, культура 20-го века. Это свежий, сырой и очень объёмный материал. А начинать нам придётся с конца 19-го века. Начнём с живописцев, с постимпрессионистов. Мы ограничимся тремя наиболее значимыми из них, Полем Сезанном, Винсентом Ван-Гогом и Полем Гогеном, именно им 20-й век обязан обретением своего собственного художественного языка...
  
   7
  
   Передислокация фирмы на новое место требовал немалых расходов: приходилось платить и за грузовики, и без поэтапного погашения задолженности за аренду, причём погашения по новым ценам, переезд был невозможен. Шебаршин ходил чернее тучи. Обычно при плохом настроении он "разряжался" на подчинённых. Сейчас, однако, была не та ситуация.
  
  Свою собственную зарплату Шебаршин "сверху" не ограничивал, а вот "снизу" сам себе установил предел - не менее восьми тысяч долларов. Об этой "таксе" знали и молча с ней согла-шались высокие покровители директора. Но после дефолта Калина стал приносить ему доллары с Рождественки... Таким образом, в сентябре он принёс ему в общей сложности более десяти тысяч. У директора возник соблазн, все их "начислить" себе, в качестве компенсации за треволнения и моральный ущерб. Увы, необходимость больших расходов не давали возможности этого сделать, а ограниченность банковской поддержки, возобновившейся в октябре, не позволила ему выйти даже на минимальный уровень зарплаты. Это крайне угнетало Шебаршина, подталкивало к изысканию дополнительных поступлений... Он вызвал Калину...
   - Пётр Иванович, я хочу с вами посовещаться,- по тону и заискивающему виду директора Калина догадывался, что он опять понадобился в качестве "добытчика". - У нас есть возможность ещё что-нибудь продать неофициально?
   Калина пожал плечами:
   - Производство стоит, переезжаем ведь, выхода готовой продукции нет. Золотую лигатуру, мы уже всю продали. На складе есть ещё платиновые конденсаторы, но они все проведены по нак-ладным и их просто так не...
   - А много конденсаторов?- перебил Шебаршин.
   - Точно не помню, надо у кладовщика уточнить, но кажется, где-то килограммов десять.
   - Десять? В какую цену они идут,- глаза директора алчно загорелись.
   - Там, куда я носил золото, по двести пятьдесят долларов за килограмм.
   - По двести пятьдесят... это будет за десять кило... две с половиной тысячи. Хорошо Пётр Иванович, сделаем так, я попробую через своих знакомых поискать, где их можно продать по бо-лее высокой цене, а вы... Вы помозгуйте с кладовщиком, чтобы эти конденсаторы исчезли из до-кументации. Пашков должен суметь это сделать, я не сомневаюсь,- Шебаршин презрительно ус-мехнулся.
  
  На складе Калина застал Пашкова с рабочими, собирающими в мешки и огромные ящики малоценное сырьё, для перевозки во вторую очередь.
   - Сергей, оторвись, дело есть... Пойдём, посмотрим сколько у тебя числится конденсаторов КМ-5 и КМ-6?
   - Двенадцать килограммов, триста пятнадцать граммов,- отчеканил Пашков.
   - Ты что на память помнишь?- не поверил такой точности Калина.
   - Это же самое ценное, что осталось на складе, как не помнить,- спокойно ответил Пашков.
   - Ладно, объяви ребятам перекур, пойдём ко мне.
   В кабинете Калина озвучил распоряжение Шебаршина, на что Пашков ответил, что "под-чистить" документацию не так-то просто.
   - Ведь надо, чтобы и в бухгалтерии вторые экземпляры накладных изъяли, в журнале учёта соответствующие подчистки сделали. Иначе первая же ревизия с пробирной палаты найдёт несо-ответствие. И это ещё не всё. Накладные-то все под номерами, значит на номера изъятых наклад-ных надо другие, липовые выписывать и по всем журналам проводить и у меня, и в бухгалтерии. Бумажной мороки очень много,- недовольным тоном объяснял ситуацию Пашков.
   - Но ты-то можешь всё это оформить?
   - Я-то могу, а вот бухгалтерша наша, боюсь, запутается.
   - Так что ж теперь?...- несколько растерялся Калина.
   - Теперь мне надо идти к ней в офис, со своими документами и проконтролировать, чтобы она в своих книгах сделала то же, что я в своих. Ведь, насколько я понял, это всё надо сделать быстро?
   Весь следующий день, захватив папку со своей документацией, Пашков провёл в офисе, "подчищал" регистрационные журналы. Вечером, когда всё было "подбито" Пашкова вызвал ди-ректор. Во взгляде Шебаршина ясно читалась и неприязнь, и что-то ещё... некий синтез чувств ро-дившийся в голове человека с детства развращённого пороком уверенности в своёй избранности, принадлежности к особой касте потомственных начальников, сформировавшейся за семидесяти-летний советский период. Отцы сделали задел, а вот у детей-внуков времени пожить всласть, гос-подами, повелевать "модернизированными рабами" уже не осталось - семьдесят лет для Истории срок мизерный и на два поколения не хватает. То ли дело до них, вон дворяне сколько веков...
   Шебаршин уточнил, сколько на складе конденсаторов, поинтересовался состоянием доку-ментации, и выдал руководство к действию:
   - Значит так, Сергей Алексеевич, завтра с утра я приеду к вам на склад и вы при мне взве-сите... Заранее приготовьте специальный мешок для упаковки и перевозки этих конденсаторов. Потом с мешком вы поедете по этому адресу,- Шебаршин подал бумажку с адресом.- Там вас будут ждать. Вы передаёте конденсаторы, они их взвесят. Упаси Бог, если хоть грамм не сойдётся. Я договорился, что они заплатят по 260 долларов за килограмм. Таким образом, вам должны заплатить всего три тысячи двести долларов.
   - Позвольте, я сам сосчитаю,- Пашков, прикладывая немало сил, чтобы его лицо оставалось бесстрастным, достал из кармана миникалькулятор, сосчитал.- Три тысячи двести четырнадцать.
   - Ладно, они вам четырнадцать долларов искать не станут, они и так цену выше средний дают. Вы хоть три двести привезите...
   Задание директор намеренно давал в столь оскорбительной форме, в тоже время легко "читалась" примитивная хитрость. Пашков действительно обиделся, правда мысленно: неужто этот "сынок" считает его настолько глупым хапугой, что увидев у себя в руках три с лишним тысячи баксов он не удержится и хоть сотню но уведёт? "Сука, по себе судит"- возмущался про себя Пашков.
   На следующее утро Пашков ехал на метро, с большой сумкой, в которую был уложен ме-шок с двенадцатью килограммами ценных конденсаторов. Он вышел в Кунцево, пошёл, сверяясь по адресу, записанному на бумаге. На вывеске у парадного входа в большое солидное здание зна-чилось: "Академия оборонных отраслей". На вахте Пашков сказал к кому идёт, предьявил паспорт. Охранник куда-то позвонил, потом выписал пропуск и показал куда идти. Пашков поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж. В просторном коридоре с паркетным полом, уст-ланным по середине ворсистой ковровой дорожкой, не было ни души. Громоздкие вазоны с цве-тами, двустворчатые двери с тяжёлыми под бронзу ручками, на больших во всю стену окнах в торцах коридора тяжёлые портьеры. На дверях таблички, фамилии и должности...
   "Хорошо жили, много получали, спецпайки имели, и детей сюда же устраивали..."- читая таблички автоматом размышлял Пашков, при виде всего этого великолепия, вспоминая ту нищету и убогость, что он видел в провинции во время своей службы.
   Он толкнул дверь с нужной табличкой. Пожилая, но ухоженная, явно никогда тяжело не работавшая и всегда хорошо питавшаяся секретарша, монументально восседала за столом.
   - Я к Викентию Михайловичу, от Шебаршина.
   Секретарша через очки в золочёной оправе пренебрежительно окинула взглядом Пашкова, его оттягивающую плечо сумку, подняла трубку и негромко произнесла в неё:
   - Кеша, тут к тебе от Шебаршина пришли.
   Кеша оказался среднего роста человек тоже в дорогих очках и с солидным брюшком. Он повёл Пашкова сначала назад по коридору, потом вниз по лестнице, в подвальное помещение. Там располагался склад. Металлические стеллажи, на них ящики, коробки, мешки... Пашков сообра-зил, что в них то же самое, что и на его складе - радиодетали, содержащие драгметаллы. Видимо сотрудники Академии тоже всерьёз занимались "золотым" бизнесом. Конденсаторы взвесили. Всё сошлось грамм в грамм. Пашков успокоился, собираясь получать деньги, как вдруг Кеша заявил:
   - Такие детали мы принимаем по двести пятьдесят долларов за килограмм.
   Пашков не ожидал такого подвоха.
   - Как это... Но мне мой директор сказал, что вы возьмёте за двести шестьдесят!
   - Не знаю, цена везде одинаковая, во всех приёмных пунктах, с какой стати нам перепла-чивать.
   О цене в приёмных пунктах Пашков знал и без этого гладкого хряка, видимо старого друга Шебаршина, возможно однокашника по какому-нибудь блатному ВУЗу, закрытому для людей с "улицы", ведь они были примерно одного возраста. "И мне, значит, он где-то ровесник",- непроиз-вольно текли мысли Пашкова, отмечая, что этот тип, скорее всего, особо не утруждаясь, не рискуя ни жизнью, ни здоровьем, не покидая Москвы, имеет и кабинет, и секретаршу, лёгкую непыльную работу, всю жизнь её имел и вот сейчас тоже имеет возможность за этими надёжными стенами, опять же безо всякого риска "мыть золотишко". Побочные мысли тут же вытесненили более соответствующие реальности: "Что делать? Плюнуть и отдать за двести пятьдесят, но тогда Шебар-шин наверняка заподозрит его и ещё заставит выплатить разницу, даже если он и сошлётся на этого Кешу. А вдруг всё сделано специально и Кеша в сговоре с директором?... Забрать товар и привезти его назад?... Опять нехорошо, скажет что с простым делом не сумел справиться..." Кеша, тем временем, испытующе смотрел на него из-за стёкол очков. Взгляд же Пашкова лихорадочно блуждал по стенам, по столу местного кладовщика... На столе он увидел телефон. "Ну, дурак, чего же тут думать, позвонить Шебаршину... А если всё-таки сговор и его на месте нет",- тут же вновь подкралась тревожная мысль.
   - Позвонить можно,- осипшим моментально голосом попросил Пашков.
   - Пожалуйста,- улыбнулся Кеша и кивнул на телефон.
   Ответила секретарша... потом трубку взял Шебаршин. У Пашкова отлегло от сердца.
   - Передайте трубку Инокентию Михайловичу,- сказал Шебаршин после того как Пашков доложил ситуацию.
   - ... Ну, Володя, ты же знаешь, что стандартная цена двести пятьдесят,- через некоторое время, видимо, выслушав упрёки Шебаршина, ответил в трубку Кеша. Потом он с минуту только слушал. - ...Ладно Володь, только ради тебя...
   "Действительно старые друзья, небось тоже чей-нибудь сынок",- Пашков не мог сдержать неприязненного взгляда в адрес Кеши, который чему-то спокойно улыбаясь, внимал голосу своего друга.
   - Лады Володя, понял. Большой привет Лене, до свидания.
   Положив трубку Кеша вздохнул и достав портмоне стал отсчитывать "зелёные".
   - Три двести. Пересчитывать будете?
   - Буду,- Пашков пересчитал доллары.- Пожалуйста, заверните в бумагу, сверху напишите сумму и распишитесь... если вам не трудно.
   - Не трудно... Но к чему такие предосторожности?
   - Да так, мне спокойнее будет...
  
   Пашков рассказал Матвееву о дворце, в котором побывал.
   - Мало им, что они миллиарды наши, золото засовывали куда ни попадя, они на свои удобства денег не жалели, чтобы и жить и работать приятно было, чтобы жизнь не как у всех, а сплошной праздник. Всю страну на "дефицит" посадили, а себе мраморные лестницы. А теперь они и то золото себе в карман, обогащаются.
   - Ну, наверное, схема того обогащения несколько более сложная, - предположил профессор.
   - Конечно, они эти детали, видимо, за рубеж гонят. У них, скорее всего, свои льготные ка-налы, а может и вообще втихаря безо всяких налогов его сплавляют. Они же все со старыми нас-ледственными связями... Суки.
   - Сергей, на это я вам только могу сказать то, что уже говорил. Не рвите сердце. Такое по-ложение вещей было и будет. Если вам не повезло стать сыном крупного номенклатурного работ-ника, смиритесь, всё равно вы ничего изменить не в силах. Лучшее, что можно придумать, насладиться истинными ценностями и забыть о мнимых. Давайте лучше поговорим о том, к чему лежат наши с вами души. Не так ли?
   - Так, Виктор Михайлович,- вздохнул в ответ Пашков.- Вы правы, ну их ко всем чертям. Давайте о прекрасном. Вы закончили в прошлый раз Тулуз-Лотреком и собирались переходить к модерну и символизму.
   - Что ж, тогда приступим. Прежде всего понятия модерн и символизм необходимо раз-граничить. Модерн больше относится к формообразующим процессам той эпохи. Поэтому его чаще используют в применении к явлениям в архитектуре и декоративно-прикладном искусстве. Символизм же теснее связан с идеологическими проблемами, словесно-изобразительными зада-чами полнее проявляющимися в поэзии, живописи и скульптуре. Таким образом, если модерн можно именовать стилем, то символизм - это мировоззренческое понятие...
  
   8
  
   Второй КАМАЗ как и первый забили битком. На этот раз перевозили всё более или менее ценное со склада сырья и оборудование химлаборатории. После этого рейса Калина планировал запустить производство уже на новом месте. Тут всплыл и ещё один нюанс, который Шебаршин до того держал в секрете. На новом месте он арендовал дополнительно несколько комнат для места под офис. Таким образом, директор рассчитывал максимально приблизить производственную часть своей фирмы к "государеву оку". Переводить офис он собирался сразу после того, как будет налажено производство.
   Калина теперь уже "разрывался" между старым и новым местом, офисом. Директор же, тем не менее, не преминул сделать ему напоминание:
   - Пётр Иванович, а как продвигаются дела в отношении Пашкова? Помните наш разговор?
   Ответ Калины, что на это сейчас просто нет времени, и вообще, пока лучше не дёргать кла-довщика, который является важным действующим лицом при перевозе имущества... Этот ответ не удовлетворил Шебаршина. Он не считал, что работа рядовых сотрудников фирмы сама по себе представляет какую-то значимость. Он ведь сам никогда не работал, как работают простые люди, а от отца унаследовал эгоистически-завышенную оценку своих "ценнейших" руководящих ка-честв. Правда у отца исполнителей имелись тысячи, у сына и двух десятков не набиралось.
  
   Пашков, после того как перевёз большую часть своего склада, принялся "стричь" уже на новом месте. Однажды, когда он с кусачками, ежась от задувающего в щели холодного ветра сидел на своём новом уличном складе, неожиданно нагрянул Калина, который в это время вроде бы должен был быть на другом конце Москвы.
   - Сергей... ты опять за своё!? Который раз тебе говорю, прекрати. Шебаршин рано или поздно поймает тебя.
   - Да брось ты Иваныч. Я же ничего, просто проверяю, осталось ли в этом хламе что-нибудь стоящее,- попытался отшутиться Пашков.
   - А кусачки зачем? Вон карман-то у тебя выпирает, наверное с полкило уже настриг,- уко-ризненно говорил Калина.
   - Да ну, что ты, какие полкило, тут разве найдёшь столько, сто грамм самое большее...
  
   Но вот производство на новом месте было запущено. Старых рабочих осталось всего чет-веро, среди них Фиренков, который после лета вернулся в фирму, Обделенцев и ещё двое посту-пивших на работу месяц назад. Сухощуп на новое место не поехал, уволился. Зато из местных "энергетиков" устроилось сразу шесть совместителей. Пашков выдавал им остатки материала из МВД. Работа возобновилась, ведь она было очень проста и не требовала особой квалификации. Новые рабочие уже к вечеру первого дня наловчились орудовать молотком, зубилом, кусачками. Правда сырьё, то есть радиотехнические платы, осталось с крайне "низким содержанием" драгме-таллов, а новых поступлений даже не намечалось. В кризисные дни Шебаршин умудрился разру-гаться с некоторыми важными поставщиками, такими как ЦУП, МИГ... Но тут "сработал" старый канал в той самой Академии оборонных отраслей. Через "Кешу" Шебаршин договорился о пос-тавке сырья аж из Читинской области. Сырьё представляло собой электронное оборудование со списанных истребителей. Для оценки и приёма этого оборудования в Читу откомандировали Горбунова.
   Тем временем в офисе всё никак не могли собраться и переехать. Впрочем, там тоже воз-никли трудности с арендными платежами. И тут фирмачей пригрозили никуда не выпустить пока они не расплатятся. Шебаршин, однако, на этот раз не особо расстроился. Он приезжал на новое место почти ежедневно, смотрел как работают рабочие, одаривал подозрительными взглядами Пашкова. Потом директор шёл в помещение, где отдыхали и обедали химички, чаёвничал с ними, без зазрения совести угощался, поедал их конфеты, колбасу... Кондратьева потом выказывала своё возмущение поведением директора Калине... Она была не против, как и до переезда, оставаться с ним после работы, благо их нынешнее помещение хорошо отапливалось. Но Калина смущённо отговаривался, а потом откровенно признался, что у него из-за нервотрёпок последнего месяца всё сильнее "шалит" сердце, и что с "этим" лучше повременить.
  Пашков всё более уставая от ежедневных шебаршинских придирок и упрёков Калины, перенапряжений при переезде... вдруг вспомнил, что проработал уже больше года, а так и не был в отпуске. Ему нестерпимо захотелось от всего отдохнуть. Он рассчитывал, что за месяц его отсутствия фирма успеет окончательно обустроиться на новом месте, хорошо если без него вывезут остатки имущества со старого места, и когда он выйдет из отпуска... это будет уже середина де-кабря, всё само-собой утрясётся. Так думал Пашков, подавая Калине заявление на отпуск. Калина о чём-то задумался, а потом подписал:
   - Склад передашь Фиренкову, только всё досконально объясни, по каждой позиции, а я его проинструктирую.
   Грузный добряк Толя Фиренков несмотря на профессорскую внешность мужик оказался простецкий. Пашков за день передал всё что оставалось у него ценного, и всё что было уже перевезено на "уличный" склад. На второй день поехали на старое место и передали то, что ещё не перевезли. Когда все акты были подписаны, их обоих вызвал в офис директор.
   - Фиренков, вы уверены, что кладовщик передал вам всё, что числится по документам?- пронзительный взгляд Шебаршина имел целью вывести из себя простодушного флегматика Толю, заставить усомниться, забеспокоиться, произнести реплику типа: "Да не понимаю я ничего в этом складе, наверное околпачивают меня...". Но Толя, добродушно улыбаясь, подтвердил, что всё передано тютелька в тютельку.
   - Ну, смотрите,- с явной угрозой "напутствовал" его Шебаршин.
  
   - Как вы посмели отпустить Пашкова в отпуск!?- кричал на Калину Шебаршин, так что все в офисе могли это слышать, даже через закрытые двери.
   - Я вас не понимаю Владимир Викторович. Вы ничего не сказали, когда я принёс вам заяв-ление Пашкова, и потом когда он передавал склад!- возмутился в ответ Калина.
   - Я думал, что вы лично будете контролировать приём-сдачу, что сумеете поймать его на недостаче, или подтасовке. А вы... вы самоустранились, как это уже не раз делали, просто подмах-нули акты, а этот прожженный жулик обвёл вокруг пальца вашего Фиренкова. И вот теперь он фактически ушёл от ответственности, он теперь ни за что не отвечает, наворовав здесь на тысячи долларов!- Шебаршин был вне себя.
   - Да выйдет он из отпуска и опять всё примет. Что вы так переживаете?
   - А я вот в этом совсем не уверен. Он у вас так примет. Он же на этом складе всё знает, и у Фиренкова вашего не так принимать будет, как сдавал. Он его без штанов оставит... и вас.
   "По себе судишь",- хмурился Калина, а сердце вновь напомнило ему о себе тянущей болью.
  
   К Матвееву Пашков пришёл на второй день по выходу в отпуск.
   - Никак ваши хозяева вам премию выдали,- оценил его вдохновенное состояние профессор.
   - От них дождёшься. Просто я в отпуске, вот и радуюсь. Так, что теперь к вам чаще захо-дить буду.
   - Это хорошо... очень хорошо. Мне ведь надо ещё многое успеть вам рассказать... - как-то странно произнёс эти слова профессор, но уточнять не стал, словно торопясь перейти к делу.- Нуус, чем мы закончили в прошлый раз?
   - Мы закончили европейскими и русскими скульпторами рубежа 19-го - 20-го веков. И в связи с этим у меня буквально несколько минут назад, по дороге к вам возник вопрос. Из ваших слов получается, что модерн и символизм возникли в русском искусстве тогда же когда и на Запа-де. То есть можно сказать, что в то время мы не только в литературе и балете, но и в живописи догнали Запад. Разве не так?
   - Опять вы обо всём судите с этакой соревновательной позиции, догнали - не догнали,- профессор снисходительно покачал головой. В искусстве такой подход не всегда уместен, хоть я и сам, не скрою, под ваше влияние иногда попадаю и начинаю как спортивный болельщик рассуж-дать. Русский живописный символизм несомненно оригинальное явление и значительное. Для нашей живописи это значение пожалуй сравнимо с тем, которое имело творчество постимпрессио-нистов для всей европейской. Именно Врубель, Серов, Борисов-Мусатов, "мирискусники" впер-вые в отечественной живописи открыто отстаивали право художника на индивидуальное видение реальности, на обращение к миру собственных чувств и настроений. Именно они подготовили почву для наших абстракционистов. Но... Сергей, я понимаю ваш патриотический настрой, вы, бывшие офицеры, как никто этим отличаетесь, но поверьте мне, если того же Достоевского можно безо всяких натяжек равнять с Бальзаком и Флобером, многие специалисты и у нас, и на Западе его вообще считают крупнейшим писателем всех времён и народов, то Врубель и Серов, при всём к ним уважении, Ван-Гогу, Сезанну и Гогену не ровня. Ещё больший отрыв на рубеже веков был у скульпторов. Майоль, Бурдель и в первую очередь, конечно, Роден не соперники нашим, а учителя, вдохновители таких отечественных ваятелей как Голубкина, Матвеев, Коненков. Та же Елена Мухина... ну автор "Рабочего и Колхозницы", она продолжатель творческой традиции Бурделя. То о чём вы так переживаете, случилось несколько позже. Я говорю о творчестве Кандинского, Малевича и Шагала. Именно они подняли русское искусство живописи на мировой уровень, перед тем как динамику этого развития резко притормозил соцреализм. Но на этом мы остановимся позднее, а сначала нам необходимо "осветить" очень важный период с 1905 по 1914 годы, до первой мировой войны, когда в европейской живописи утвердился авангардизм. Вам надо усвоить такие течения в искусстве живописи того периода как фовизм, кубизм, экспрессионизм, футуризм и творчество наиболее ярких представителей этих течений, таких как Пикассо, Матисс...
  
   9
  
   Шебаршин в очередной раз приехал на новое место. Он смотрел, как готовятся помещения для офиса, шёл в цех, обозначая интерес к тому как рабочие рубят детали с плат, потом шёл в комнату, где располагался Калина.
   Калина всякий раз с содроганием ожидал этого момента в предчувствии очередного выго-вора за то, что не содействовал "поимке" кладовщика, не "прищучил" его при передаче склада. Но на этот раз директор был в каком-то необычном для него, благодушно-расслабленном состоянии. Он вдруг ни с того, ни с сего начал жаловаться:
   - Совсем житья нет, Пётр Иванович. Вроде на своей земле живём, а как за границей. И всё эти дерьмократы. Такое впечатление, что в правительстве сплошь евреи, всё только для того и де-лается, чтобы жидьё богатело. Вон Березовский миллиардером стал за несколько лет. Сначала Ка-данникова использовал, а сейчас аж к президентской семье в доверие влез, лопатой деньги безо всякого страха и совести гребёт. А остальные, Абрамович, Ходорковский, совсем молодые щенки. Власть сквозь пальцы на их махинации смотрит и позволяет прикарманивать целые отрасли, гра-бить страну.
   Калина крайне удивился. Директор ещё ни разу не плакался ему "в жилетку", и никогда так откровенно не высказывал своих антисемитских воззрений.
   - Но Владимир Викторович, они же всё-таки не украли эти деньги. Это же, как сейчас стали говорить, бизнес. Они его хорошо делали,- возразил Калина, в то же время непроизвольно намекая Шебаршину, дескать, ты-то как раз бизнесмен никудышный.
   - Правильно Пётр Иванович. Действительно они не бандиты с большой дороги, они хуже. Они втихаря, без единого выстрела всю Россию своей собственностью сделают. Как Рокфеллеры и Гейтцы Америку, Ротшильды Европу. Вон сколько в Москве кавказских бандитов, целая армия и все вооружены, вроде бы весь теневой бизнес под ними, продовольственные рынки. А евреи без оружия и стрельбы, вполне легально больше их наваривают, во много раз больше. Эта власть, по-нимаете, власть у них в кулаке, куплена вся ими на корню,- с искренней болью сокрушался Ше-баршин.
   - Ну, извините... в чём же их преступление, в том что умеют в условиях рынка хорошо де-лать деньги? Вы же сами говорите всё легально, без криминала. Тут не плакать, а учиться надо,- Калина не испытывал ни страха, ни зависти к еврейским "воротилам". Ведь он и сам ощущал в себе эту способность, "делать деньги". Просто ему нужен был толчок, площадка для старта. Ох, как он сейчас жалел, что вбухал все свои пятьдесят тысяч в квартиру. Если бы на часть этих денег он открыл бы свою фирму...
   - Когда учиться? Ведь именно сейчас идёт передел собственности. То, что принадлежало государству расхватывают, приватизируют. Пока будем учиться они станут хозяевами всех на-ших богатств. Вон, почти вся нефть уже у них. До газа добираются. Для того и существует власть, чтобы эти процессы отслеживать и регулировать. В России капитал должен быть национальным, русским. А у нас... всё на корню...
   - Просто мы медленнее раскачиваемся, но и среди самых богатых есть русские. Со временем их больше будет. Вспомните, Владимир Викторович, до революции самые богатые купцы, фабриканты ведь русские были,- и опять Калина как бы не договорил вполне очевидное: а вот после революции такие как твой папаша на их место пришли.
   - Да есть, Потанин... успел Норильский комбинат прихватить. До революции говорите? Да вы правы, все эти Путиловы, Рябушинские, Прохоровы, Морозовы... Они действительно русские. А знаете отчего они сумели свои капиталы накопить?- Шебаршин смотрел загадочно улыбаясь.
   - Ну, как?... Наверное оттого, что свои дела хорошо вели,- не уловил подвоха Калина.
   - Да ерунда, никакой купец, хоть русский, хоть западный в этом деле с евреем не сравнится. Они же любого легко вокруг пальца обведут, этот талант у них с рождения. Евреи любого Путило-ва ли, Прохорова ли пять раз продали бы и купили, без порток оставили.
   - Так ведь не продали же, и не купили,- в свою очередь усмехнулся Калина.
   - То-то и оно. А почему?- Шебаршин поучительно поднял палец вверх.- А потому, что тог-дашняя власть, царь не позволил. Это ещё с Александра Первого началось, когда евреи только-только из Польши в Россию перебрались и среди них много купцов было. Так вот, они так начали торговать, что русские купцы моментально стали разоряться. Так же как и сейчас, всё культурно, без грабежа, просто крутились, юлили, сторублёвки, как наши купцы, хвастаясь, не жгли, в кор-сеты актрисам их не совали, всё в дело. А до этого их из Европы инквизиция турнула, за то же, торговали слишком хорошо, они и там всех обставили. Видя такое дело, русские купцы к царю с петицией, де заступись царь-батюшка, никакого сладу с жидьём нет, по миру пустят. И дошло до царя, что капитал должен быть национальным, что своих купцов спасать надо, пока жиды всю страну не скупили. И ввёл он черту оседлости, чтобы евреи за её пределы носа не совали. А если бы не это, не было бы ни Прохоровых, ни Морозовых, всем бы жидьё владело. А вот нынешней васти это не вдомёк.
   - Это не выход... Сейчас черту оседлости никто вводить не станет. И вообще я думаю не надо нам никаких тепличных условий. Лучше в равной конкурентной борьбе закалиться, опыт приобрести, и не считать себя глупее евреев...
   Калина смотрел в глаза Шебаршина, а в голове сами собой рождались мысли: "Это ты по-гань тупая, евреев боишься, завидуешь им. Всё бы тебе на блюдечке власть преподнесла, как папа-не твоему... чтобы жировал и ничего не делал."
   Уловил, что-то из его взгляда Шебаршин или нет, но он прекратил свои разглагольствования так же внезапно, как и начал, резко сменив тему на свою любимую:
   - Боюсь, Пашкова вы упустили. Ещё и из за таких мы несём колоссальные потери. Воровст-во, его надо выжигать калёным железом, беспощадно...
  
   Пашков отдыхал, что называется, "от души". Он теперь спокойно, со "смаком" мог оценить повышение "качества" их жизни. Не сторонник совместных с женой походов по магазинам, Пашков вдруг впервые в жизни ощутил, какое это удовольствие иметь возможность выбирать и покупать что хочешь, а не то, что подешевле, или то, что имеется. При этом выбирать спокойно без стояния в бесконечных очередях, как при социализме. Квартира быстро заполнялась хорошей мебелью, всевозможной электроникой. За время отпуска были куплены японские видеомагнитофон, музыкальный центр. Сын просил компьютер, и на него отложили тысячу долларов. Расходы в ноябре-декабре получились впечатляющими и всё равно прорехи в семейном бюджете не образовалось, ибо Пашков с лета сделал большой запас радиодеталей и теперь не спеша его реализовывал. На всякий случай пару тысяч долларов положили на валютный счёт. Эти приятные хлопоты постепенно заглушили тревогу, давящую Пашкова с тех самых пор, как он связал свою жизнь с "золотым" складом. Повышение благосостояния способствовало и общему улучшению семейного "климата".
   Абсолютному большинству русских женщин в двадцатом веке, точнее после семнадцатого года, выпало жить если не в нищете, то в бедности. Ничтожная прослойка родственниц крупных и средних партийных чиновников и всевозможных крупных "доставал", как выездных, так и внут-ренних... они не в счёт. В Советском Союзе не было ни богатого, ни среднего класса, потому в той, или иной степени бедными являлись фактически все: рабочие, крестьяне, интеллигенция. И когда вдруг это общество бедных людей, тем не менее, запускавшее космические корабли, имевшее ядерное оружие и казавшееся незыблемым, вдруг развалилось, и официально разрешили наживать богатство... К этому многие оказались просто не готовы, другие, наоборот, наголадавшись матери-ально и физически, начали жадно хапать и насыщаться, за все десятилетия воздержания, как своё, так и предков, кому выпало жить в СССР. Но были и третьи... Настя их относительное материаль-ное благополучие воспринимала как Божий дар, торжество справедливости за честный и скудно-оплачиваемый труд её и её родителей. Возможность улучшать обстановку, внутренний быт своего дома, подавать на стол такие яства, коих она совсем недавно и существования не знала - что для неизбалованной женщины может быть желаннее. Ведь она об этом мечтала почти все двадцать лет своей супружеской жизни, и уже готова была разувериться.
  
  Матвеев постоянно отмечал, что Пашков в отпуске день ото дня всё "свежеет". Увы, сам профессор выглядел неважно. Он даже взял на работе бюллетень по состоянию здоровья. В один из таких "больничных" дней к нему и зашёл Пашков. Увидел, что старик совсем в разобранном состоянии...
  - Виктор Михайлович, может отложим? Я к вам попозже зайду.
  - Нет, нет Сергей, ни в коем случае,- Матвеев, держась за голову, предложил Пашкову снять куртку и пройти в комнату.- Мне надо вам ещё очень много рассказать. Да, кстати, я соста-вил список литературы, чтобы вы могли и самостоятельно заниматься. Вот на листе...
  - Зачем, Виктор Михайлович? Я куда с большим удовольствием слушаю вас, а книги чи-тать...
  - Возьмите, мало ли что,- в ослабшем голосе профессора прозвучали металлические "педа-гогические" нотки.- Так, не будем больше отвлекаться. Краткое повторение пройденного, для зак-репления,- профессор осторожно, словно боясь упасть, сел в кресло, и смущённо улыбнувшись, словно прося прощения за свою немощь, задал вопрос,- Что вы можете сказать о таком стилевом направлении авангарда как фовизм?
  - Фовизм?... Так, так, сейчас... Вы говорили, что фовизм происходит от французского слова фаве... дикий. Это реакция на чересчур яркие краски художников-фовистов
  - А каких художников этого направления вы знаете?
  - Эээ... Матисс... да, чёрт, остальных забыл,- виновато развёл руками Пашков.
  - Ну что ж после одной лекции, да без конспектирования, это не так уж плохо. Общее по-нятие у вас уже есть. А известными фовистами кроме Матисса были Альбер Марке, Андрэ Дерен, Рауль Дюфи. Ну, а к какому направлению вы отнесёте Пикассо?
  - Пикассо? Ну, наверное, кубизм. Его знаменитая "Девочка на шаре", это же кубизм?
  - Не совсем верно Сергей, вполуха слушали. Пикассо в своём творчестве прошёл несколько этапов. До кубизма у него был "Голубой период", потом "Розовый". Кубизм это период его твор-чества с 1907 по 1916 год. Потом у него наступил классический, так называемый энгровский пе-риод, потом он испытывал влияние сюрреализма. Если у вас возникнет желание более подробно это узнать, то можно прочитать в литературе, что я вам написал. Там я сделал пометки. Все эти книги можно найти в библиотеках, но не во всех. Есть такая государственная библиотека по искусству, там вы найдёте всё, что в этом списке. Ну, а что вы запомнили из русского авангарда?
  - Ну... это Кандинский, Филонов, Малевич.
  - Чем знаменит Малевич, как новатор?
  - Он разработал новый метод, супрематизм. Это прямоугольники, квадраты, кресты, его особое видение мира.
  - Здесь необходимо конкретизировать, что Малевич не только один из лидеров русского авангарда, но и его крупнейший теоретик. Так... Теперь скажите, как в своей концепции Кандин-ский оценивал значение различных цветов?
  - Вот этого не помню... хотя синий, кажется цвет тоски.
  - Синий пробуждает тоску по сверхчувственному, жёлтый беспокоит человека, как выра-зился художник, нахально действует на душу, зелёный - играет роль не родившегося самодоволь-ства, красный - впечатление необъятной мощи... А что такое филоновские формулы?
  - Нет, Виктор Михайлович, не помню. Вы так много информации в последнее время на ме-ня обрушили, что я просто не в состоянии запомнить все детали.
  - Вот видите, а говорите зачем вам читать. Понимаю, просто слушать это и легче и прият-нее. Но при этом, сами видите, многое остаётся за кадром... Ладно, не расстраивайтесь. Пойдём дальше. Сегодня поговорим о конструктивизме и функционализме в европейском искусстве, и вообще об искусстве в период между двумя мировыми войнами...
  
   9
  
  В тот ноябрьский день впервые пошёл снег, завьюжило. Калина с утра бегал из цеха на склад и назад. Фиренков тяжело вникал в складскую деятельность и приходилось ему помогать. Попутно Калина и сам настолько глубоко "врубился" в складское дело, что вскоре определил ряд "фортелей" которые проворачивал на складе Пашков. Так, просматривая поступившую на склад готовой продукции уже на новом месте лигатуру, Калина хоть и не сразу, но определил, что кла-довщик "разбавил" высокоценную советскую внешне похожей, но имеющей втрое меньшее со-держание золота чешской, от разъёмов типа "Тесла". То же он обнаружил и в мешке с платиновы-ми конденсаторами. И здесь советские были перемешаны с внешне похожими, но куда более "де-шёвыми" СЭВовскими.
  Возмущению Калины не было предела. Пашков действительно "тащил" безбожно. Тем не менее, Калина промолчал, не сказав о своём "открытии" даже Фиренкову, но про себя твёрдо ре-шил сделать то, о чём подумывал уже давно - тихо без шума избавиться от кладовщика. Но как это сделать, если Шебаршин видит в Пашкове потенциальную жертву для осуществления своей знаменитой угрозы, "пять лет по первой ходке"?... Развязать этот "гордиев узел" помогла сама жизнь.
  В тот ненастный день, когда Калина сновал из цеха на склад и параллельно думал, как поступить с Пашковым... тут его позвали к телефону. Звонил Ножкин из офиса.
  - Петя, к вам Викторыч сегодня приезжал?
  - Нет. А что такое?
  - Понимаешь он с утра и здесь, в офисе, не появился, а тут срочные дела, его подпись нуж-на. Ты случайно не в курсе, где он может быть. Может он тебе говорил чего-нибудь?
  - Нет, вчера с ним разговаривал, ничего не сказал...
  Калина вспомнил последнюю встречу с директором, тот был чем-то сильно расстроен, бук-вально подавлен. Впрочем, Шебаршин едва ли не постоянно ходил с лицом как будто искажён-ным не проходящей зубной болью, и Калина не придал его настроению особого значения. Но что он не вышел на работу, и у него дома никто не берёт трубку... Калина сразу почувствовал нелад-ное и тут же по телефону начал инструктировать явно растерявшегося Ножкина:
  - Прыгай на машину и прямо к нему на квартиру. Если дверь никто не откроет расспроси соседей. В крайнем случае позвони его отцу, он то наверняка должен что-то знать...
  Калина продолжил заниматься своими делами. Перед обедом он поехал на Рождественку, сдать партию золотых транзисторов, чтобы иметь деньги на очередную зарплату, о чём имел предварительную договорённость с Шебаршиным. Когда вернулся, в кабинете его ждала Людмила. На её лице лежала печать обладания важной новостью.
  - Петь, Шебаршин в больнице, ифаркт у него,- огорошила она Калину.
  Ножкин поехал в больницу, а Людмила узнала подробности от бухгалтерши по телефону. По тому же "сарафанному радио" вскоре передали и причина, так неожиданно свалившая ди-ректора. Причиной стала родная дочь Шебаршина...
  Директор был крайне скрытен, касательно всего относящегося к его семье. Сотрудники фирмы лишь знали, что у него есть жена и почти взрослая дочь, учащаяся в Германии, и ничего больше. Случилось то, чего Шебаршин, погружённый в свои дела, никак не ждал. Он был вполне уверен, что полностью обеспечил будущее дочери, сумев устроить ей немецкое образование. Сам верящий только в такие ценности как власть... в новой постсоветской жизни, деньги, Шебаршин оказался совсем не готов к известию, что его дочь исключили из лицея. Это известие стало подобно ушату холодной воды на голову, целиком занятую мыслями о том как "наколоть" партнёров, арендодателей, как "посадить" Пашкова. Ко всему, в том же "халявном" лицее учились дети ряда знакомых Шебаршина и похождения его дочери сразу получили довольно широкую огласку в "их" тесном кругу. А случилось вот что. Девушка влюбилась и вступила в интимную связь с одним из молодых людей, учившимся там же, сыном одного из старых знакомых Шебаршина. И всё бы ничего, но парень начал болтать о своей "победе", и о том прознала администрация лицея. В Германии к таким делам вообще-то относятся спокойно и всё не имело бы последствий, если бы девушка не узнав о болтливости парня, то ли инсценировала, то ли действительно пыталась покончить с собой. Она не пострадала, но учебное заведение от неё, естественно, решило избавиться, о чём и уведомили родителей...
   На следующий день Ножкин попросил Калину приехать в офис. Они заперлись в дирек-торском кабинете и вполголоса, чтобы не услышали секретарша и бухгалтерша, обсудили создав-шееся положение. А картина получилась такой: шеф проваляется в больнице не менее двух не-дель, а потом будет ещё отлёживаться дома, так называемый реабилитационный период. Ножкин буквально взмолился:
   - Петя, бросай пока своё производство, пусть идёт на автопилоте. Положение надо спасать. Тут факсы, договора. Этим Викторыч занимался. Надо срочно слать ответы... иначе они нам штра-фы выставят, а я не в курсе. Давай вдвоём разберёмся, что к чему...
   Пришлось Калине работать на два фронта: с утра запускать производство, потом спешить через весь город в офис и разбираться с деловой документацией, перепиской, идущей по факсу на имя Шебаршина. Трёх дней этих сумасшедших метаний оказалось достаточно, чтобы бывший ка-питан полностью вник во все нюансы и мог полноценно заменить обоих директоров и финансо-вого и генерального. С кладовщиком, увы, оказалось куда сложнее, все его "фокусы" Калина так и не раскрыл, не успел, ведь на него навалилась необходимость "тащить" всю фирму.
  
   Тем временем Пашков продолжал наслаждаться отдыхом как физически, так и эстетически, регулярно навещая Матвеева...
   - Ну как вам Дали?- профессор кивал на один из двух альбомов репродукций, который он давал Пашкову и сейчас тот принёс их назад.
   - Вы знаете, впечатление какое-то двойственное, и восхищение и отвращение. Ведь обладая таким талантом, он бы легко добился успеха в традиционной живописи. А он почему-то предпо-чёл это своему пароаноидально-критическому методу.
   - Всё верно,- профессор понимающе кивнул.- В отличие от большинства прочих сюрре-алистов, абстракционистов, и более поздних поп-артистов, Дали прежде всего прекрасный рисо-вальщик и, конечно, мог бы преуспеть во многих ипостасях живописи. Но он хотел, чтобы его по-лотна поражали экстравагантностью, били по нервам, давили на психику зрителей... Хорошо, оставим пока Дали. А из скульпторов, кто на вас произвёл наибольшее впечатление?- профессор теперь указывал на второй, принесённый Пашковым альбом.
   - Вы знаете... пожалуй Мур. "Король и королева", "Мать и сын", эти скульптуры сразу запоминаются, впечатляют.
   - Поздравляю Сергей, вы зрите в корень. Мур действительно едва ли не крупнейший скуль-птор двадцатого века, хоть у нас он почти не известен. Ну что ж, гляжу, вы в своём самообразова-ние делаете явные успехи.
   - Да какие там успехи, я же на ваших объяснениях основываюсь,- слегка смутился Пашков. - Сергей, я уже не один десяток лет преподаю. Студентам, людям, так сказать, с чистой го-ловой, уяснить то, что вы уясняете почти с ходу, знаете, сколько времени требуется, консультаций, работы с литературой? А ведь вы человек с уже сложившимся мировоззрением, отягощённый грузом прожитых лет, и тем не менее, вам многое даётся удивительно легко.
   - Не могу даже поверить, что вы мне это говорите. Мне ведь всегда довольно трудно дава-лась учёба,- откровенно признался Пашков.
   - Видимо не тому учились. У вас определённое предрасположение, если хотите способнос-ти к гуманитарным наукам. Это я вам как преподаватель с тридцатилетним стажем говорю.
   - Спасибо, Виктор Михайлович... Мне ещё никто ни разу не говорил, что я обладаю каки-ми-то способностями,- Пашков ещё более смутился, покраснел от похвалы.
   - Не за что. Тем более, что я получаю истинное удовольствие общаясь с вами. Не часто мне встречались люди, у которых был такой искренний интерес к тому, что я объясняю, даже среди студентов такие встречаются редко... Ну ладно, не будем больше терять время. Приступим к пос-левоенному периоду. В развитии искусства после второй мировой войны продолжились тенден-ции разделения на два основных потока. Первый связан с возвратом к фигуративному искусству, второй с дальнейшим развитием абстрактного движения. В пятидесятых годах это имело тесную связь с идеями и настроениями широко распространившегося в то время экзистенциализма - мироощущения, окрашенного подчёркнуто-трагическими интонациями. В противовес этим тен-денциям в Англии и США возник "поп-арт", искусство предельно конкретное, заземлённое, не склонное к анализу и рефлексии. Поп-арт часто обращался к массовой культуре - рекламе, эти-кеткам, фотографиям звёзд кино, эстрады и так далее, противопоставляя своё подчёркнуто не-индивидуальное искусство, индивидуальности жеста, свойственной предыдущим поколениям...
  
   11
  
  Калина побывал в больнице у Шебаршина. Директор лежал в персональной палате с теле-визором. Его взгляд, устремлённый на экран свидетельствовал, что он не видит и не слышит того, что передают по "ящику". Узрев Калину, он удивился и не то обрадовался, не то просто воспрял духом.
  - Пётр Иванович! Спасибо что навестили... Вот видите... шарахнуло... никак не ожидал...
  Калина присел на стул рядом с койкой.
  - Держитесь, Владимир Викторович. Поправляйтесь и ни о чём не беспокойтесь.
  - Да я бы рад... всё забыть. Как тут не беспокоиться? Пётр Иванович, я вас прошу... времен-но, пока я не встану, помогите Ножкину.
  - Это станет возможно, если я буду наделён полномочиями принимать решения, вами наде-лён,- жёстко поставил вопрос Калина.
  - Да я понимаю. Я прозвоню Ножкину... Я вас прошу, Пётр Иванович... Вы сможете, я верю в вас,- Шебаршин лежал в тренировочном костюме поверх одеяла и опершись на локоть моляще смотрел на Калину.
  - Ну, чтож, попробую. Только и у меня к вам есть кое-какие вопросы... Я просмотрел неко-торые документы, договора, и у меня есть свои соображения,- Калина говорил так, будто ещё до конца не решил принимать ли ему предложение директора, или нет.
  - Да-да, Пётр Иванович, всё что угодно. И ещё, если вам удастся удержать фирму на пла-ву... В общем, я вас введу в состав учредителей, на равне с Ножкиным.
  - А деньги?... У меня нет денег на выкуп доли в уставном капитале?- возразил Калина.
  - Насчёт этого не беспокойтесь. Это не такие уж большие деньги. Я вам займу... на неогра-ниченное время и без процентов...
  
  Калина вновь окунулся в работу, привычно, с головой. Он уезжал из дома в семь утра и приезжал не раньше восьми вечера. Первым делом он урегулировал отношения с прежними арен-даторами, с НИИ. На старом месте осталось ещё не вывезенной дробильная машина и примерно пару тонн малоценного сырья. Калина понял сразу, если не заплатить полностью долг за аренду, можно потерять и машину и сырьё, которые по стоимости "тянули" гораздо больше. Он убедил Ножкина, не ставя в известность Шебаршина, все полученные в банке деньги "бросить" на вып-лату долга. Благодаря этому он в течении недели вывез остатки сырья. В залоге оставалась только дробилка, но её демонтировать и вывезти было не так-то просто. Ещё сложнее оказалось наладить отношения с подмосковным комбинатом. Калина лично ездил туда трижды за две недели, выпил две бутылки дорогого шотландского виски с различными тамошними руководителями... Он дого-ворился-таки о поставке тех четырёх тонн полиметаллического концентрата, который Шебаршин безуспешно пытался сбыть в Германию.
  Между этими делами Калина съездил на Рождественку и продал часть произведённой лига-туры и электролизного серебра. Таким образом были добыты деньги на текущие расходы. Он бук-вально летал, появляясь то в офисе, то в химлаборатории, то в цеху. Сотрудники фирмы, видя как "крутится" их временный руководитель, тоже старались, или делали таковой вид. Особенно цен-ной была помощь Людмилы. По просьбе Калины химички ударно работали, получив из серебря-ной лигатуры почти десять килограммов чистого серебра. На Рождественке за серебро дали по доллару за грамм и у Калины появилась возможность выплатить все долги по зарплате.
  - Ну, Петя ты даёшь, столько дел провернул... прямо еврей, ей Богу,- восхищённо качал головой Ножкин.- У тебя в роду случайно картавых не было?
  - Не было. У меня все родичи колхозники,- недовольно отреагировал Калина.
  Подмосковный комбинат, конечно, как всегда занизил процент золота в полиметалличес-ком концентрате и вместо извлечённых оттуда трёх килограммов "показал" лишь два. Калина опять поехал на комбинат и... Не стал ругаться, а, напротив, сделал своим "собутыльникам" заман-чивое предложение. Он сказал, что согласен получить деньги даже не за два, а всего за полтора ки-лограмма... Но чтобы эти деньги немедленно перевели на счёт фирмы. Обычно деньги от таких сделок поступали не ранее чем через два-три месяца. Таким образом на счёт фирмы почти моментально поступило более двенадцати тысяч долларов. В результате была окончательно погашена задолженность и дробильная машина стоимостью в пятнадцать тысяч "зелёных", наконец, вызволили из залога и перевезли.
  
  Пашков где-то во второй половине своего отпуска позвонил домой Фиренкову, поинтересо-вался, как тот справляется со складом и узнал от него, что Шебаршин в больнице, а в фирме вовсю рулит Калина, да так, что ого-го. Пашков искренне обрадовался. Ему очень не хотелось по выходу из отпуска сразу встречаться с директором. Теперь процесс возвращения мог пройти без лишней нервотрёпки. Уже в первых числах декабря, за несколько дней до конца отпуска, он в отличном настроении, в очередной раз отправился к Матвееву.
  Старик вроде бы чувствовал себя неплохо, тем не менее, его что-то угнетало.
  - Что с вами, Виктор Михайлович... может мне в другой раз?- забеспокоился Пашков.
  - Нет, нет Сергей... В другой раз, кто его знает... Мне надо завершить с вами этот курс. Се-годня не будет контрольных вопросов, потому что нам предстоит охватить довольно большой и сложный период в развитии отечественной культуры. Это последний период, вторая половины двадцатого века. Вы должны уяснить, что представляет из себя современная художественная культура, такое понятие как постмодернизм. Это слово мало что вам говорит, не так ли?
  - Почти ничего,- признался Пашков
  - Ну что ж, тогда нам надо коснуться теории. Вы помните, как трактуется понятие реализм?
  - Конечно. Художники и писатели реалисты объективно отражают жизнь, какой она есть,- уверенно ответил Пашков.
  - Так, а модернисты?
  - Эти показывают мир так, как они его понимают. Нечто вроде мифа о действительности.
  - Так, хорошо. Теперь о постмодернизме. Общекультурная тенденция постмодернизма противоположна направленности модернизма, но не совпадает с реализмом... Не понятно?- профессор смотрел с прищуром.
  - Как-то не очень.
  - Попробую объяснить иначе. Постмодернизм стал реакцией на установившийся к середине столетия общественный порядок, против сложившейся действительности, на Западе буржуазной, а у нас тоталитарной. Модернизм рассматривал природу, культуру как доступные изменению, конт-ролю. Оттого, например, у писателей-модернистов, герои, как правило личности сильные, деятель-ные, у Аксёнова например. Вам приходилось читать этого автора?
  - Да конечно. "Джин Грин неприкасаемый" читал... Помню в училище мы его до дыр зачи-тывали.
  - Ну, это произведение коллективное, не он один его сварганил, но в общем конечно чисто модернистское варево невысокого качества, яркое и пустое. На мой взгляд той же оценки заслужи-вает и "Остров Крым", его самая нашумевшая вещь. Читали?
  - Ну а как же... В "Юности" печаталось, а мы с женой этот журнал в семидесятых и восьми-десятых регулярно читали. Но мне кажется "Остров Крым" очень хорошая вещь,- не очень уверен-но произнёс Пашков.
  - Это вам казалось тогда, когда вы его прочитали, когда вы были ещё относительно моло-ды. А вы перечитайте его сейчас и проанализируйте. Ну ладно, не будем чересчур много внима-ния уделять модернизму, плавно перейдём к постмодерну. Так вот, постмодернизм не приемлет эти сильные аксёновские и гладилинские личности, которые по своему пытаются изменить мир. Девиз постмодернистов: культура, как и природа требуют принятия, изучения, и охраны. Мы не вольны её менять, как это наглядно пытались делать и буржуа, и большевики, к чему собственно и призывали модернисты. Понимаете... И ещё, модернисты часто отрицали культуру созданную до них, а постмодернисты нет. Известный современный искусствовед Борис Гройс, наш еврей, эми-грировавший на Запад, определил постмодернизм, как тринадцатую серию фильма, все перепетии которого становятся ясны только тому, кто видел предыдущие двенадцать. Улавливаете?-
  - В общем да...- раздумчиво ответил Пашков.
  - Тогда сразу вопрос вам. Если последняя, тринадцатая серия постмодернизм, то двенадца-тая какая?
  - Ну, Виктор Михайлович, вы меня уже совсем за тупицу держите, это же просто. Конечно, модернизм,- слегка обиделся Пашков.
  - Всё верно,- улыбнулся профессор.- Но я ведь вас с подвохом спросил, ради следующего вопроса. А кто у нас в России монтировал эту двенадцатую серию? Мы эту тему с вами прошли.
  - Так... сейчас. Ну, если говорить о художниках, то наверное Малевич, Кандинский...
  - Правильно. Только в этот ряд надо обязательно добавлять Шагала. Хоть он в конце-кон-цов превратился в этакого гражданина мира, но он выходец из русской художественной школы. И вот теперь переходя на вашу любимую спортивную систему сравнения, типа догнали - не догнали, я утверждаю, что двадцатый век мог бы стать веком русской живописи, как предыдущий стал ве-ком русской литературы,- торжественно возвестил профессор.- Мог бы стать, если бы не Октябрьская революция и воцарившийся как её следствие соцреализм.
  - То есть вы хотите сказать, что эти трое...
  - Да они вышли в первой четверти века на передовые позиции в развитии живописи, когда набирал силу модернизм и его течения. И если бы у них была возможность спокойно творить на Родине, возможность здесь основать свои школы, иметь учеников... Их ученики к середине века были бы наверняка впереди планеты всей. Но этого, увы, не случилось. Три гения только начали монтировать двенадцатую серию, а завершали её уже не наши художники, у нас оказалось некому. Потому мы так и отстали в период с тридцатого по пятьдесят седьмой год, когда соцреализм задавил всё живое и сущее.
  - Извините Виктор Михайлович... я опять как вшивый о бане... Эти трое, они же все евреи?
  - Шагал, витебский еврей, Малевич, его же Казимиром звали, он поляк, а Кандинский рус-ский.
  - Как русский, фамилия уж больно странная?- удивился Пашков.
  - Его предки с кистенём баловали возле реки Конды в Забайкалье, оттуда и фамилия, потом они купцами стали. Так что Кандинский чистый русский.
  - Надо ж... Я ведь эту реку знаю, там ракетный полигон расположен. Сколько раз бывал и не знал, что эта речка на весь мир прославлена... И ещё, Виктор Михайлович, опять хотел у вас спросить про нынешних художников. Самые на слуху которые, помните вы мне говорили, что на самом деле они не такие уж гиганты, просто звону много вокруг них?
  - Кого вы имеете в виду?
  - Ну, помните, мы с вами говорили о Шилове, Глазунове, Шемякине и ещё этот лужковский любимец Церетели, о самых сейчас раскрученных?
  - Да вспомнил, мы на заре нашего знакомства действительно уже касались этого вопроса. Я могу лишь повторить своё мнение, но поверьте, его разделяют многие искусствоведы. Шилова, я думаю, забудут ещё при его жизни. Посредственный портретист. Что касается Шемякина и Цере-тели... Вы правильно заметили, они раскручены. Шемякин сумел раскрутиться за границей, Цере-тели здесь. Я их уважаю как людей, которые умеют подать, даже навязать своё искусство, прола-мывая при этом все преграды. Но оно меня совсем не впечатляет. Особым пластическим даровани-ем, на мой взгляд, ни тот ни другой не обладают. Прежде всего по этой причине они стоят нес-колько в стороне от господствующих линий в развитии искусства. Они не модернисты и не пост-модернисты, они сами по себе, занимаются в основном тем, что без устали заявляют о себе, и надо признать не безуспешно. Примерно то же можно сказать про Глазунова, у него слабость - полити-ческая коньюктура. Это их роднит с Церетели, оба любят потереться возле сильных мира сего.
  - А кто же тогда, кого же можно назвать настоящим, большим мастером из ныне живущих?
  - Ну, как вам... Помните я вам про Илюшу Кабакова говорил? Слышали это имя?
  - Нет, разве что от вас.
  - Это художник-концептуалист. Концептуализм - одно из течений постмодернизма. Он долго в "Мурзилке" работал, настоящий, большой мастер. Ещё Мастеркова, Немухин... Да чуть не упустил, этого вы обязательно должны знать. Одним из самых талантливых художников, если не самым талантливым, второй половины двадцатого века был Анатолий Зверев. Слышали о таком?
  - Никогда, первый раз.
  - Это настоящее явление, художник абсолютного эстетического вкуса, невероятной одарён-ности.
  - Так почему же он не известен, не знаменит, а эти о ком вы говорите как о посредственнос-тях?...
  - Как о посредственностях я о них, исключая Шилова, не говорил. Они способные худож-ники, но и только. А что касается Зверева... Почему при таком даровании, он фактически не состо-ялся? Да всё с того же. У нас же выпала двенадцатая серия. Он должен был стать гениальным уче-ником гениального учителя. А учителя ему под стать, увы, не оказалось. К сожалению далеко не каждый большой талант обладает способностью самостоятельно учиться и совершенствоваться.
  - Он что уже умер?
  - Да, ещё в восемьдесят шестом году. Он был двумя годами старше меня. Этот бродяга-гений мог взмахом руки создать шедевр и при этом погибать от нищеты и пьянства. Он не совсем реалист, но его экспрессивная манера не была помехой прочтения сюжета его картин, как у большинства модернистов...
  
   12
  
  На работу Пашков вышел в приподнятом настроении, как говорится, полный сил и планов. Калины с утра на производстве не оказалось. Сейчас он свой рабочий день начинал в офисе. Пашков спустился в помещение склада готовой продукции. Дверь склада была распахнута, там находился Фиренков и несколько рабочих. Происходила обычная выдача сырья на переработку. Последовали приветствия и рукопожатия. Пашков не обратил внимания, что бесхитростный Фиренков почему-то смущается, избегает смотреть ему в глаза. Но вот выдача сырья завершилась, Фиренков освободился, но начал не торопясь заполнять какие-то накладные. Пашков подождал, потом не выдержал, подошёл:
  - Ну что Толя, начнём передачу склада. Чего тянуть-то?
  Фиренков покраснел как девушка и смущённо заговорил?
  - Ты знаешь Сергей... ты эт, с Калиной поговори. Он мне приказал тебе склад не переда-вать... и ключи не отдавать. Ты уж извини, я что, я бы с удовольствием. Знаешь, как я тут нама-ялся? Не моё это дело, я лучше зубилом, чем эти заботы.
  - Таак... Ничего себе новости,- Пашков был основательно ошарашен.- А он хоть объяснил тебе в чём дело-то?
  - Не знаю Сергей. Сейчас Калина у нас фактически за директора. Он почти каждый день уговаривает меня на складе работать. Я не соглашаюсь, но он не отстаёт. Ты дождись его, он часа через два подъедет, поговори, может всё образуется. А я готов хоть сейчас тебе всё передать, с ума долой, из сердца вон.
  Пока Калина отсутствовал Пашков в нервном раздумье ходил из угла в угол, со склада в цех, из цеха в лабораторию. Женщины несомненно что-то знали, но на интересующую Пашкова тему не заговаривали, без умолку болтая про то, как хорошо Калина управляется с фирмой. Людмила как бы в шутку высказала: пусть бы так и осталось, Шебаршин совсем не выходил. Потом она поведала Пашкову о скандале с директорской дочерью...
  Калина приехал перед обедом. При виде Пашкова он выразил показное радушие:
  - Вот и наш отпускник явился. Отдохнул, сразу видно. А у меня для тебя хорошая новость. Тебе ведь отпускные не заплатили? Можешь получить в бухгалтерии. Мы сейчас с деньгами.
  Пашков исподлобья смотрел на излучавшего приветливость Калину, слушал его минуты две, после чего перебил:
  - Петя в чём дело?... Почему ты запретил Фиренкову передавать мне склад?
  Калину, конечно, не удивил этот вопрос. Он едва заметно усмехнулся, встал из-за стола, подошёл к сейфу, отпёр, что-то поискал, не найдя раздражённо закрыл, вернулся за стол.
  - Сергей, ты, конечно, в курсе, что Шебаршин лежит после инфаркта. Ещё недели три про-валяется. Знаешь, я много тут передумал, хоть свободного времени почти не было. Я же сейчас тут на все руки и швец, и жнец. Сергей, ты только не торопись меня анафеме предавать. Так вот, бла-годаря тому, что Шебаршина сейчас нет, и вся власть фактически у меня, тебе... Ты только не пси-хуй... Тебе лучше всего сейчас написать заявление об уходе по собственному желанию и спокой-но, тихо отсюда свалить, спрыгнуть с пороховой бочки, на которой ты сидишь,- спокойно будто озвучивал обыденные вещи, говорил Калина.
  - Ишь ты. А чего это ты за меня решаешь?- Пашков говорил едва сдерживаясь.
  - Ты не горячись, сам подумай. Шебаршин давно догадывается о твоих махинациях на складе. Даже не догадывается, а уверен в этом. Он мне уже несколько раз намекал, чтобы я помог ему тебя поймать.
  - Но ведь ты не согласился?
  - Да... и никогда не соглашусь. Помнишь фильм "Место встречи изменить нельзя"? Там уголовник этот, который на бильярде играл, говорит Жеглову: чтобы я своего блатного кореша уголовке сдал? Да не в жизнь. Помнишь?... Так и я. Я как и ты служил, дерьмо ложками хлебал. И я тебя никогда этому сынку не сдам. Но ты же не остановишься. Ты же как брал, так и будешь брать, и они тебя и без меня рано или поздно поймают, да ещё и я вместе с тобой погорю,- опятьже обыденно объяснял сложившуюся ситуацию Калина.
  - Эх Петя, да не в жизнь, как ты сказал, не поймать ему меня, этому лодырю и белоручке,- с жаром возразил Пашков.
  - Поймает Сергей, поймает. Тебя кто-нибудь когда-нибудь да сдаст. Там Карпов стучал, здесь тоже найдутся. И Шебаршин осуществит свою мечту, за всё на тебе отыграется, организует тебе пять лет, и это уже будет не шутка. Как тебя оставлять, ведь даже сейчас ты не обещаешь мне, что перестанешь тащить со склада?
  - Петя - Петя, да брось ты. Ты что же до сих пор веришь, что если будешь на Шебаршина надрываться, тебе это зачтётся!? Окстись родной! Да ты здесь хоть пластом ляжь, тебе не то, что материально, обыкновенного спасибо не скажут. И ты сам уже столько раз в этом убеждался. Петя, надо брать самому, как я беру. Может тебе обидно, что я с тобой не делюсь? Извини, я думал, что у тебя возможностей не меньше моих. Но если я ошибаюсь, хорошо, давай вместе работать. С нашим с тобой опытом мы без особого риска по десять тысяч баксов в год сверх зарплаты иметь будем...- Пашков замолк, словно споткнулся при быстрой ходьбе. Он увидел, что собеседник скептически улыбаясь качает головой.
  - Сергей, ты знаешь почему Союз развалился, а после развала наша экономика до сих пор не может встать на ноги, из-за чего этот дефолт случился?
  - Причин много Петя. Но ты хочешь сказать, что из-за таких как я, из-за массового воро-вства?
  - Не только, но и из-за этого тоже.
  - Да брось ты... Ты же отлично знаешь, что к экономическому краху Советский Союз при-вели в первую очередь непосильные государственные траты, то что все эти кормчие наши, партия и правительство, тот же шебаршинский папаша впаривали миллиарды в гонку вооружений, афган-скую войну, космос, высокие технологии, а простой жратвы, одежды и много ещё чего не хватало. Воровство породила нищета, нас к этому воровству все семьдесят лет приучали. Крали ведь не только простые люди, крали и начальники, значительно больше крали, и сейчас тоже. Шебаршин ведь благодаря старым связям это золото приобрёл, на халяву, фактически украл. Ты же лучше меня это знаешь. Он же как человек гад, и бездарь как руководитель. Я ворую у вора и сволочи. Он вор и отец его вор. Папаша это золото у наших родителей без их спроса отнял и во все эти ЭВМ забухал. Сам же говорил, что твои родители как скоты прожили, и мои тоже, на курорте не разу не были, всё работали да деньги копили, думали под старость пожить спокойно, а они эти деньги возьми да и сгори разом в девяносто втором. Сам то папаша шебаршинский с мамашей, всё имели, и закрытые распределители, спецпайки, спецсанатории и сынку безбедное будущее обеспе-чили, а наши родители ели бумажную колбасу, гробили здоровье плохой водкой, мёрзли и толка-лись в очередях за дефицитом. Твои родители от жизни такой уже давно в могиле, мой отец тоже и мать чуть жива, а его и пожили всласть и оба живы-здоровы, они хорошую пищу ели, и на Цели-ну, как твоих их не гнали...
  Калина хмуро слушал и когда Пашков, явно давя на его психику, упомянул Целину, резко перебил:
  - Сергей... Не надо. Я в этом как-нибудь и без тебя разберусь. Давай ближе к сегодняшнему дню, а кто у кого и когда украл и кто кому должен... Давай без этого. Ты пойми меня, я просто не хочу, чтобы ты попал под суд, и сейчас тебе самый удобный момент уйти. Тебе ведь даже склад сдавать не надо, он уже сдан. Заявление я прямо сейчас подпишу, Ножкин подмахнёт, я его угово-рю, и всё, ты свободен. А иначе выйдет после Нового Года Шебаршин и он тебя уже не выпус-тит... пока не поймает. Ты ведь рано или поздно всё равно проколешься.
  - Не буду... не буду я писать заявление! Если уж ты не хочешь отвлечённых рассуждений, давай тогда максимально приземлимся. Тебе просто завидно, что я имею намного больше тебя. Разве не так, Петь!?
  - Поверь Сергей, я просто не хочу чтобы ты сел. Ну и ещё, я не хочу, чтобы ты своим при-мером развращал других. Да, я хочу поднять эту фирму, чтобы она давала больше прибыли, и я знаю как это можно сделать, я уже это делаю. А ты мне мешаешь, очень мешаешь. Понимаешь? При таком кладовщике я не могу спокойно работать. Ты же постоянно мухлюешь, дошёл до того, что смешиваешь разную лигатуру, в ценные конденсаторы всякую муть сыпешь. И это то, что я навскидку, случайно засёк. Уверен, за тобой не только эти грехи. Я не собираюсь про это никому говорить, но и ты пойми меня. Уйди... спокойно, без скандала, сейчас такой удобный момент...
  Пашков и Калина говорили часа полтора, но так и не договорились. Калина не допустил его до работы, отправил домой с напутствием всё продумать и принять правильное решение. Пашков уехал, а Калина "засучив рукава" принялся за дела, посмотрел как справляются рабочие, сходил к химичкам, которые продолжали "добывать" серебро, потом сел на телефон и стал обзванивать поставщиков сырья... По телефону договариваться было сложно и Калина лишь обговорил условия личной встречи с одним из поставщиков, уверенный что при более тесном общении он сумеет убедить партнёра... он умел убеждать. Он не сомневался, что убедит и Пашкова - поерепенится и напишет заявление. Главное, успеть это сделать до выхода на работу Шебаршина.
  
  Дома Пашков не решился признаться жене, что его вынуждают уволиться. Он на ходу при-думал отговорку, что деятельность фирмы в связи с болезнью директора почти полностью остано-вилась и большинство сотрудников будто бы находятся в неоплачиваемом отпуску, а остальные работают не полный рабочий день. Настя, похоже, поверила и не обеспокоилась. Другое дело сам Пашков, он всё время напряжённо думал о последнем разговоре с Калиной. Ему не хотелось ниче-го делать, даже не хотелось идти к Матвееву. На следующий день он поехал на работу, но Калина там не появился, он уехал на встречу с поставщиками. Пашков до обеда проболтался между скла-дом и цехом и уехал домой. Потом он стал приезжать через день, благо жена была предупреждена, что фирма работает с "перебоями". Когда встречался с Калиной, тот с улыбкой осведомлялся:
  - Ну что надумал?
  Пашков отвечал отрицательно, но с каждым разом все менее твёрдо...
  
   13
  
  Спустя неделю Пашков написал заявление об уходе.
  - Ну, вот и хорошо,- улыбался Калина, накладывая резолюцию.
  Тут Пашкова прорвало:
  - Чего хорошего Петя? Неужто ты веришь, что тебе удастся ударным капиталистическим трудом заслужить доверие таких как Шебаршин, стать его компаньоном!?
  - Не знаю Сергей. Я сейчас хочу просто дело наладить.
  - Да он тебя использует и выбросит, помяни мои слова!- продолжал раздражённо пророчить Пашков.
  - Всё может быть,- снисходительно улыбался в ответ Калина.
  - Ты же не видишь очевидного, также и с бабами!- Пашков уже ничего не мог с собой поде-лать, он всё более заводился, ему захотелось побольнее уколоть, обидеть Калину.
  - Что ты имеешь в виду, с какими бабами?- насторожился от неожиданности Калина.
  - Ты хоть в Третьяковку, или Пушкинский музей ходил когда-нибудь, смотрел там карти-ны, видел какие бывают по настоящему красивые бабы? Тогда бы ты к этой Людке на пушечный выстрел не подошёл....- в последний момент, что-то сдержало Пашкова сказать, что у Калины и жена внешне...
  Калина, однако, был так удовлетворён написанным заявлением, что не особо обиделся:
  - Я тебя понимаю Сергей. Ты сейчас зол, считаешь, что лишил тебя жирного куска. Если тебе от этого легче, пожалуйста, костери меня как хочешь, только Людмилу не трогай. Может она и не красавица, а баба хорошая, добрая. И это для меня важнее любой красоты.
  Последние слова как-то сразу сбили с Пашкова спесь. Он внимательно посмотрел на мягко улыбавшегося Калину. До того он как-то не задумывался, что кроме внешней эстетики может быть и другая...
  - Ты зайди завтра в офис, там тебя рассчитают и трудовую возьмёшь. Не обижайся, я совсем перед тобой не виноват...
  
  На следующий день, когда Пашков приехал в офис, там его встретили недоумённые взгля-ды бухгалтерши и секретарши:
  - Сергей Алексеевич, чем вызвано ваше заявление?... Мы тут не знаем, что и думать. Это не козни Калины? Оказался тут за главного и момент использует.
  Пашков отвечал общими фразами, отшучивался. Потом его позвал в кабинет Ножкин.
  - Сергей Алексеевич, скажите откровенно, что за конфликт возник у вас с Калиной... ему нужен свой карманный кладовщик?... Если вы не хотите увольняться и он вас вынуждает?... Не такой уж он и всесильный. Я свяжусь с Шебаршиным, обрисую ему ситуацию и, не сомневаюсь, что он даст добро на вашу дальнейшую работу у нас в фирме.
  Пашков задумался, но колебался недолго:
  - Да нет, не стоит директора беспокоить. Я сам, добровольно... Калина здесь не причём.
  - Ну, как знаете. Только и по его не будет. Фиренков на складе не останется,- твёрдо произ-нёс Ножкин.
  Получив расчёт, Пашков покинул офис и в метро, купив жетон, набрал рабочий номер Ка-лины. Но к телефону подошла Кондратьева... Когда трубку взял Калина, Пашков ему сообщил:
  - Петя, я уволился, всё, работай спокойно.
  - Счастливо тебе Сергей.
  - Слушай, сейчас Ножкин мне сказал, что Толю они на складе не оставят, и вообще в офисе они все против тебя. С твоих же рук едят... Ладно не стану в подробности вдаваться, ты всё равно вряд ли мне поверишь. Но всё же будь осторожней, делай выводы. Тяжело тебе придётся.
  - Спасибо Сергей,- помолчав, ответил Калина.
  
  Дома Пашков не сказал, что уволился. Трудовую книжку спрятал. Насте он объяснил, что фирма на грани банкротства и всех сотрудников отпустили в бессрочный отпуск ... Уже перед са-мым Новым годом он несколько оправился и решил окончательно развеять свой пессемистичес-кий настрой "эстетическим" лекарством, посетив профессора Матвеева, к которому из-за всех этих перипетий с работой не ходил уже более трёх недель.
  Он долго звонил, но дверь квартиры профессора так и не открылась, хотя была суббота. Он пришёл на следующий день и вновь лицезрел лишь закрытую дверь... Открылась дверь рядом и женщина-соседка сообщила, что профессор скончался полторы недели назад... На работе с ним случился инсульт, от которого он уже не оправился. Всё это она передавала со слов сына, который приезжал на квартиру отца и много вещей оттуда вывез, вывез спешно. По описаниям вывозимых предметов Пашков понял, что то были картины и скульптуры.
  На улице стояло безветрие и потому хлопья снега падали отвесно. Новость так ошеломила Пашкова, что он напрочь забыл переживать за своё увольнение. Старик-профессор так много стал для него значить за последний год. На ум вдруг стали один за другим наплывать, без всякой связи и причины наиболее запомнившиеся эпизоды их общения, они ведь о многом не договорили... Как-то они говорили о вкладе отдельных наций в мировую культуру, о выдающихся деятелях. По поводу англичан Пашков высказался в довольно пренебрежительном тоне, де они по большому счёту ни в чём не преуспели, ни в классической музыке, ни в живописи, да и в литературе не осо-бенно. В ответ профессор посмеявшись над такой безапеляционной оценкой сказал:
  - А Шекспир, а Диккенс, а Киплинг, а Генри Мур, помните вы его сами высоко оценивали. А Джордж Оруэлл, едва ли не величайший писатель двадцатого века, во всяком случае один из умнейших.
  - А что разве может писатель не иметь ума?- в свою очередь рассмеялся Пашков.
  - Ну, как вам... всё конечно относительно, но такие примеры были, когда талантливые, ши-роко известные авторы, в общем, оказывались людьми не далёкими. Например, Алексей Толстой, имел бесспорное писательское дарование, но глубоким умом не отличался. Есть и обратные примеры, Солженицын, умнейший человек, но писательским талантом Бог его, увы, обделил...
   В переходе метро Пашков машинально остановился у киоска, где продавались видиофиль-мы. Его взгляд бездумно скользил по витрине уставленной десятками видиокассет. Вдруг что-то знакомое, напомнившее опять же о Англии и профессоре, заставило его задержать взгляд на обложке одной кассеты. На "фасаде", коробки слились в поцелуе мужчина и женщина и сверху значилось название фильма: "Английский пациент" - девять премий "Оскар".
  Однажды они с Матвеевым заговорили о киноискусстве. Сейчас, увидев видиокассету Пашков отчётливо вспомнил слова профессора: "Обязательно посмотрите фильм "Английский пациент". Посмотрите и попробуйте по своей излюбленной привычке сравнить его с лучшими нашими фильмами, начиная от канонизированных бондарчуковских и герасимовских, до нынеш-них. Сравнивайте всё, ителлект заложенный в сценарий, страсти, зрелищную притягательность и потом сделайте вывод, что лучше, выше... Я не буду вам говорить своей оценки, чтобы вы сами без подсказки оценили. И ещё, не обращайте внимания на западную чернуху, смотрите и анализи-руйте только истинные шедевры, их не так уж мало, фильмов, которые наши кинодеятели наме-ренно замалчивают..."
  Пашков купил кассету.
  
   14
  
  Шебаршин вышел на работу в январе, после новогодних праздников. Он ходил молча, вни-кая в дела. Ножкин, секретарша и бухгалтерша предоставили директору исчерпывающую инфор-мацию обо всём случившемся в его отсутствие... Калина всё более ощущал, как над ним "сгущаются тучи", которые не смогли развеять никакие позитивные результаты. А результаты были на лицо: на счету фирмы появились лишние двадцать тысяч долларов, "испарились" все долги по аренде и зарплате, всё до последней гайки вывезено со старого места, восстановлено сотрудничество с подмосковным комбинатом... В условиях дефолта, когда вылетели "в трубу" едва ли не каждая третья частная фирма, а в оставшихся двух имели место перебои с зарплатой... Но Шебаршин на бодрый доклад Калины, лишь кивнул и сказал, что он с этого момента может заниматься только своими непосредственными обязанностями начальника производства. О том разговоре в больничной палате, когда директор умоляя спасти фирму, обещал... Об этом он не вспомнил.
  Гром грянул дня через три. Шебаршин приехал на новое место и они уединились в кабинете Калины.
  - Как вы посмели дать возможность уволиться Пашкову!? Я же предупреждал вас о нём. Вы представляете, сколько он здесь наворовал? А вы дали ему возможность уйти безнаказанным. И потом, он же не хотел увольняться, я точно знаю, вы же буквально вытолкали его. Я отказываюсь вас понимать Пётр Иванович,- лицо Шебаршина выражало крайнее возмущение.
  Калина весь в напряжении стоял перед директором.
  - Владимир Викторович, зачем нам скандалы, нервотрёпка? Сейчас на складе человек, за которого я готов поручиться, он не возьмёт ни грамма.
  - Нет, это уж, позвольте, я буду решать, кому где быть,- директор смотрел тяжёлыми водя-нистыми глазами.- Ладно... идите работайте...
  Конечно, после такого разговора работать полноценно Калина не мог. После месяца сверх-активной деятельности, его словно опустили с небес назад, на грешную землю. В голову лезли са-мые разные предположения типа: директор специально ткнул его мордой в грязь, чтобы и ему и всем показать, кто в фирме истинный хозяин... Он всё более склонялся к выводу, что Пашков был прав касательно моральных качеств Шебаршина, но ведь он и сам об этом, в общем-то, знал... но почему-то наивно продолжал на что-то надеяться.
  Через два дня директор вновь появился в цеху, и опять выражение его лица не сулило ничего хорошего...
  - Как вы посмели!... Как вы посмели продать за треть цены концентрат!?
  Шебаршин, выйдя на работу после более чем месячной "отлёжки" не смог сразу охватить всё, что успел "наворотить" Калина, и то что концентрат продан, до него дошло, что называется, только "на третьи сутки".
  - Он же лежал мёртвым грузом... Мы же благодаря этому и аренду заплатили, дробилку вывезли и сделали предоплату за следующую партию материала из ЦУПа,- оправдывался Калина.
  - Каким грузом, что вы несёте?! Вы воспользовались моим отсутствием и слабохарактер-ностью финансового директора и продали концентрат стоимостью в тридцать с лишним тысяч долларов за двенадцать! Вы же обокрали меня, фирму, обокрали похлеще чем этот жулик Пашков!
  - Владимир Викторович, у нас этот концентрат всё равно никто бы не купил, вообще.
  У Калины привычно заныло сердце, а у Шебаршина, похоже наоборот - видя нервные му-чения других, он как будто начинал себя лучше чувствовать. Не обращая внимания на слова Ка-лины, он продолжал выдвигать всё новые "обвинения":
  - И ещё, я только вчера узнал. Ну, это вообще ни в какие ворота не лезет... Кондратьева по вашему приказу выплавляла серебро, не проводя его по документации, то есть бесконтрольно и отдавала его вам и вы его продавали... По какой цене?
  - Доллар за грамм.
  - Да я бы не выходя из кабинета мог бы найти место, где за него дали полтора, а то и боль-ше. Как вы могли распродавать по дешёвке то, что вам не принадлежит!? А я ещё собирался ввести вас в состав соучредителей фирмы... А вы... вы хуже вора!
  - Если вам не нравится, что я делал в ваше отсутствие и вы...- Калина замолчал и шевеля желавками что-то обдумывал с решительным видом.- А серебро... оно и при вас в чистом виде втихаря продавалось, тут мы оба под фанфары загудим, если огласка случится. В общем, я готов написать заявление по собственному желанию. Вижу, вы этого добиваетесь?
   Решимость Калины остудила Шебаршина. Он скривил губы и, помолчав, бросил:
  - Ладно, идите работайте... пока.
  Через полчаса к находившемуся в цеху Калине подбежала с опухшими глазами Людмила:
  - Петя, меня Шебаршин увольняет... за то серебро. Спрашивал, сколько я тебе его передала. Говорю, как было. А он, не верю, все вы тут воры, всех посажу. Что же теперь будет!?
  - Ничего не будет. Не бойся Людок, это он стращает. Если дело раскрутится, так он первый сядет. Но работать здесь, сама видишь, уже невозможно, не упирайся, пиши заявление.
  Следующим шагом директора стало удаление со склада Фиренкова. И здесь неожиданно подсуетился шустрый Рома Отделенцев. Почуяв куда дует ветер способный молодой человек решил протиснуться на освобождающийся склад. Он напросился на аудиенцию к директору, в ходе которой откровенно поведал, как по заданию Калины ещё на старом месте "стриг" для него детали. Этот факт Шебаршин представил как главный козырь на следующей встречи с Калиной.
  - Так вы, значит, и рабочих для себя воровать заставляли? Уж чего-чего, а этого я от вас не ожидал.
  - Я брал лишь небольшую часть того материала, который лично привёз летом из воинской части, привёз фактически бесплатно. Вашего я не брал.
  - А почём я знаю. И вообще, что на складе, моём складе, это моё. Понимаете, я тут хозяин!?
  - Слушай ты... хозяин!- не выдержал, наконец, и зловеще повысил голос Калина.- Ты ниче-го мне не припаяешь, понял!? И больше я тебе... Вот получи, сучий сын!- Калина взял чистый лист и судорожно начал писать заявление об уходе по собственному желанию...
  
   Эпилог.
  
  Калина и Пашков жили в одном районе и потому имели немало шансов встретиться. Так и вышло. Они встретились в апреле 1999 года в вагоне метро. Вернее стоящий на платформе Паш-ков увидел сидящего в подошедшем поезде Калину и поспешил в тот же вагон.
  - Привет Сергей,- Калина пожал протянутую руку, и его хмурое выражение лица сменила доброжелательная улыбка.
  - Ну, как дела в "Промтехнологии", золотишко лопатой гребёте?- в свою очередь тоже улыбаясь поинтересовался Пашков.
  - Не знаю, может и гребут. Я ведь третий месяц уже там не работаю. Вышибли вслед за тобой.
  - Кого, тебя!?- изумился Пашков.- Они, что с ума там !? За что? Ты ж их спасал всех, а они тебя взашей!?
  - Выходит что так, отблагодарили по полной программе. Но я, представь себе, не жалею. Шебаршин, как вышел после болезни, вконец осволочился, работать с ним невозможно стало.
  - А тебя, Петь, случайно не из-за меня турнули?- вроде бы виновато спросил Пашков.
  - И из-за тебя... тут всё вместе. И Людмилу и Толю Фиренкова тоже выгнал. На склад Ро-мана Обделенцева поставил. Такой сучонок на поверку оказался. Ладно, чёрт с ними со всеми, да-же вспоминать неохота, пусть себе в одном котле варятся, они там подобрались сейчас под стать друг дружке. Жаль если к ним нормальные люди приходить будут, сожрут ведь живьём, как пи-раньи. Ты-то Сергей, что сейчас делаешь?
  - Да вот еду из музея изобразительных искусств имени Пушкина. Экспозицию западноевро-пейской живописи смотрел. Ты когда-нибудь "Руанский замок" Моне видел?
  - Что!?...
  - Ну, картину... Потрясающе. Я, наверное, полчаса возле неё простоял и прямо и с боков подходил... чудо! А вот "Девочка на шаре" Пикассо... нет это не по мне, не впечатляет.
   Пашков вдруг замолчал, осознав, что говорит совершенно непонятные для собеседника ве-щи - Калина смотрел на него, как на не совсем нормального. И он быстро вернулся к общеприня-тому "языку":
   - Ну, а ты Петь, ты-то как, устроился куда-нибудь?
   - Я то? Да. Генерал мой, помнишь, я тебе говорил о нём, помог в одну шарагу пристроиться,- поведал Калина.
   - Теперь ты и там дело наладишь, ты это умеешь.
   - Да нет, тут совсем не то. У шебаршинской фирмы потенциал хороший, там можно было дело на широкую ногу поставить. А здесь нет, пустой номер, да и я там никто, рядовой снабженец, в голосе бывшего начальника снабжения явно слышалось сожаление.
   - Понятно. А я вот нигде не работаю, и не спешу устраиваться. Запас себе, слава Богу, сде-лал, могу позволить. Сейчас землицу с домиком в одной деревеньке под Москвой присмотрел. На-до деньги во что-то вложить. Может сельским хозяйством займусь. После Шебаршина охоту на хозяев работать напрочь отшибло, на государство тоже не хочу. Как говорил один мой хороший знакомый, не хочу быть модернизированным, то есть современным, рабом. Если получится, на себя попробую поработать,- делился планами Пашков.
   - Земля это хорошо. Я бы сейчас тоже во что-нибудь бы вложил, если бы деньги свободные были. А скорее всего свою фирму организовал бы. Вообще-то мой генерал обещал с этим помочь, не знаю, может чего и выйдет.
   - Верно мыслишь Петя. Ты же в этом бизнесе талант, у тебя получится,- видя неуверенность собеседника, Пашков пытался его подбодрить.
   - Не знаю Сергей. Тут ещё и здоровье нужно. Мне ведь Шебаршин ох сколько крови попор-тил, сердце сдавать стало.
   - Это Петь плохо,- Пашков посмотрел в окно поезда на станцию от которой отходил поезд - следующая была его.- Знаешь, не вовремя мы с тобой родились. Ты же должен быть хозяином, возглавлять какое-нибудь крупное дело, ведь ты по натуре деловой человек. А вместо этого двад-цать лет в армии отбухал, не своим делом занимался. А почему? Потому что в той стране в кото-рой мы с тобой родились одну из основополагающих людских профессий отменили, к которой у тебя талант. Понял о чём я? До революции это купцы были, то же само что нынешние бизнесмены, предприниматели. А так, если смолоду бы начал, сейчас ты бы может корпорацию какую-нибудь возглавлял, миллионером, а может и миллиардером стал бы... И я тоже, двадцать лет, не своим. А то ведь тоже мог бы быть...- Пашков не договорил.
   - Кем же, - Калина со скептической улыбкой смотрел на собеседника,- тех же миллионеров, или миллиардеров накалывал как Шебаршина, только не на тысячи, а на сотни тысяч, миллионы долларов? У тебя ведь, похоже, к этому тоже талант,- в его голосе уже слышалась явная издёвка.
   Но Пашков не обиделся, он лишь грустно улыбнулся и покачал головой:
   - Да нет, Петя, не угадал. Я бы, скорее всего, стал доктором искусствоведения...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 5.51*8  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023