[Регистрация]
[Найти]
[Обсуждения]
[Новинки]
[English]
[Помощь]
[Построения]
...Кружились в небе голуби,
кружились в облаках
садились в руки,
не боясь разрывов...
ничком лежащий где-то
над гранатою солдат
был русским... слишком русским...
быть бы живу,
наверное, хотелось...
ну, а нам любой ценой
не постоять
за маленькое счастье:
сберечь бы чьё-то тело,
а потом уже с душой
решим,
что делать -
с эдакой напастью...
* * *
всё было... очень было
всё непросто в тех горах,
и "партизаны"
слово жмёт, как раньше...
мешки набиты шилом,
где-то чёрт сидит впотьмах,
судьбой обманут
немец Ванька Саньшин,
и двадцать с лишним лет
он изучает по ночам
историю
ножей и автоматов...
всё было... очень было...
был ужасно вкусен чай,
который
выпит был тогда солдатом,
но чай, увы - не водка,
и не сразу вдруг поймёшь,
где радость,
а где траурная горечь...
и бьёт прямой наводкой
по себе же, ёж-моёж,
в костюме Prada
нынешний Аймсорич
на кухне, в общем, нищей,
в ненатопленном дворце
и трёхэтажно
стелет про каманчей,
сдобряя слово пищей
на заслуженном лице -
и сажей -
от костра на новом ранчо...
* * *
а на другой совсем чересполосице,
за четвертьвековой почти межой
живёт со сломанною переносицей
такой же Ванька Саньшин, но другой
расклад в его карманах и загашниках,
и пьёт он лишь дешёвое вино
по меркам не распухшего бумажника,
а мелочи, измазанной говном,
опять же - нет, не тем, не человеческим -
хотя по ходу насранным людьми,
и выданным почти что по-отечески,
и барски - но всё теми же блидьми...
которые построили ночлежки,
и выложили новенький асфальт,
и выдали желающим тележки
под старое знакомое "арбайт!"...
и Ванька - он не первый среднеросский
и не великорусский маргинал,
сменявший довоенные обноски
на то, за что совсем не воевал...
* * *
Вот и спит он не с женой, а с луной,
а постель его - дешёвый картон
с нарисованною кем-то войной,
и художник тот, наверное, он...
* * *
И теперь он ремонтирует тележку
на коленках, протирая тот асфальт...
всё, что надо, в жизни есть - своя ночлежка,
и тележка, и ремонт её, арбайт...
и вершит он свой намаз ежевечерний
на фигурках от цветных карандашей
и лобзается на них с панельной чернью,
как и он из жизни выбитой взашей...
а на утро, пробираясь по проспектам
между важных лимузинов и людей,
восхищается количеством объектов,
и ночлежек, и притонов, и блидей...
* * *
А вот блудниц
почти что не осталось,
таких, чтоб перед ними падать ниц -
да и не в моде нынче жалость...
камнями позабиты все,
ну, разве парочку в овсе
ещё найти, пожалуй, можно,
с измазанною чем-то рожей,
чтоб не позарился вельможный,
почти приезжий господин,
не знающий дешёвых вин,
но любящий за наготу
простую, в общем, красоту
и в прикуп к ней - русоволосость...
он нынче член, почти обсосан
любовью с головы до пят
народной; любит на закат
плевать задумчивым плевком;
со многими теперь знаком;
живёт, не знаючи креста,
за пазухой (пусть не Христа),
зато с "лошадкой" в гараже,
с хорошей банькой, с неглиже
в той баньке на большом дворе;
с хорошей шапкой на воре,
ведь шапка нынче не горит;
душа о многом не болит,
кого-то даже если встретит
из прошлых этот Ванька-Третий,
то с первым, как и со вторым,
не знается; легка, как дым,
его натруженная память -
теперь лишь то, что послюнявить
хоть как-то можно, помнит он...
да вот ещё большой патрон
на позолоченной подставке,
который заряжал он сам,
вечерним пати на добавку
он любит показать гостям...
* * *
А рядом тоже - тот же Саньшин Ванька -
который делит с миром свой багаж,
особенно, когда с красивой манькой
заваливает пьяненьким в гараж...
и правду-матку стелет, так уж стелет,
и клюква - это самый мелкий плод,
когда на манькином белейшем теле
он судорожно рвёт опять испод...
а Маньке что?... ей клюква - тоже овощ,
ей был бы перец нынче поперчей,
наслышалась она и не такого
от тех ребят, что были позвончей...
подумаешь, в шинданте паровозы,
подумаешь, особый самый взвод,
видали мы и не такие розы,
и штурмом тоже брали огород
у самого афганского амина,
который в благодарность руку жал,
за то, что разминировали мины,
спускаясь во дворец к нему в подвал...
и перстень в триста тридцать три карата
он после сам за это преподнёс,
и обнял шурави потом, как брата,
и подарил фаянсовый поднос...
* * *
алкоголь-то нынче ценится,
потому и льётся быстро
сочинённое на мельницу,
как спиртяга из канистры...
* * *
Так и живём все сорок с лишком лет
а жизнь тугая, словно адсорбент,
года всосала, будто губка воду,
в придачу к ним - и выбора свободу,
и поздновато стало вдруг менять
полуторабессонную кровать
на трёхэтажный особняк в Париже.
или в Москве. ну, в общем, что поближе...
а ближе всех парадный мой подъезд,
где каждый вечер собирают съезд
пьянчужки из соседнего подъезда -
там нет скамейки, значит, нету съезда...
вчера узнал у одного из них,
у одного из самых пропитых,
что в общем, он того... "один из ваших!"...
И тоже ел в тарелках ту же кашу
в шинданте, на втором тогда вокзале,
и только единицы, в общем, знали
о миссии двенадцати (!) друзей...
вот так и жил, дожив до наших дней,
не выдав не секретности ни разу,
и только водкой, этой вот, заразой,
глуша порой душевнейшую боль...
так глушат иногда газетой моль,
как я был оглушён известьем сим,
и стало мне приятно, что с таким
героем я учился в общем классе,
не распознав героя в общей массе...
а мог бы ведь задуматься и раньше,
ведь он всё тот же... тот же Ванька Саньшин!
* * *
А Ванька-Два, что был рождён без матери,
теперь меж нами и гордясь собой,
кромсает сыр дырявый не на скатерти,
и не ножом, а просто так, рукой,
закусывая пиво и тараньку
и запивая водочку пивком,
такой вот патриот меж нами, Ванька...
он помнит лучше нас теперь о том,
что было и случилось с ним и с нами,
хотя реальность и свою мечту
из детства путает порой местами,
так и не став индейским Винету...
* * *
