Георгий, решительно подходящий к крайностям и даже перешагивающий через них, частенько под это вспоминает свои вечерние разговоры с Извилиной, то как пытался раз и навсегда уяснить - почему подобное, вдруг или не вдруг, но стало возможным по России? И почему именно в России? Не могли те уроды найти себе другого государства? Как умудрились скрыть, запудрить мозги?
" - А как такое возможно сейчас? - взрывался горьким гневом Извилина. - В 1918 году мандат, то есть, разрешение на "корреспондентскую деятельность" от новой власти, получили 40 человек. Из них 39 - евреев и только один - русский, проверенный, прикормленный к тому же находящийся за границей. Монополия на информацию - это не просто раз! Потому называть это следует, как произошло по факту, что скрывают - Первая Еврейская Национальная Революция от 1917 года, за немецкие деньги, иностранными штыками! Государственный переворот, но фактически - интервенция. И Вторая Еврейская от 1991 года. Ту и другую готовили долго и тщательно. Нет им разницы. Только деньги на этот раз американские. Фактически - опять интервенция, и опять прямыми потомками тех, кто уже проделал это с Россией. Есть две вещи, которые невозможно кому-либо перепоручить в таких делах - это дела расстрельные и дела информационные. Так в чем разница между сегодняшними и теми днями? В том, что мандаты на информацию опять разданы тем же, и что вещать определяют еврей Познер со своим американским гражданством, еврей Пархоменко со своего "Эхо Москвы" - не просто искривленного эха, а эха исключительно еврейского, что, как сам понимаешь, рикошетит втройне, еврей Соколов, испоганивший русскую фамилию, или всякие иные Сванидзе? А расстрелами крестьян занимается ли еврей Чубайс, а до того, главный его сподвижник Гайдар-Руденберг, потом Кириенко-Израитель и главминистр всей Руси - Непотопляемый Греф, с цинизмом заявляющий, что сегодня в собственного крестьянина Россия вкладывает в сорок раз меньше, чем европейские страны, и это, как ничто лучше, доказывает его конкурентоспособность? Что это, как не расстрел крестьянства?.."
"А с 90-х "Известия" - это Голембиовский; а "Комсомольская правда" - Фронин; а "Московский комсомолец" - Гусев-Драбкин; "Аргументы и факты" - Старков; "Труд" - Потапов; "Московские Новости" - Карпинский; "Коммерсант" - Яковлев-Гинзбург; "Новый Взгляд" - Додолев; "Независимая Газета" - Третьяков; "Вечерняя Москва; - Лисин; "Литературная Газета" - Удальцов; "Гласность" - Изюмов; "Собеседник" - Козлов; "Сельская Жизнь" - Харламов; "Совершенно Секретно" - Боровик... И тут я тебе только самые крупные того десятилетия называю - по тиражам!"
Извилина смотрелся змеей, переполненной ядом, жаждущей укусить, лишь бы достать кого, дотянуться прыжке.
"- Есть там русские, да хотя бы один? Пусть не смущают русские псевдонимы - ни одного этнического русского здесь нет! - прием старый, здесь все проверенные, утвержденные на должность собственным кагалом, да ни встретишь ты иных во множестве сколько бы значимых издательств - сотнях других помельче. Может ли что-то твориться без их ведома? Нет! Публиковать будут только в собственной трактовке. Собственные 69. Публиковать или умалчивать... Первая монополия - это монополия на информацию!"
"Монополия на денежные средства - два! Финансы, государственная банковская система. Все! Ужравшиеся от продажи стратегического сырья России, уже не знающие куда девать деньги, но лишь бы не вкладывать их в Россию, прячущие их в США и Европе, вкладывающие их в чужую промышленность под стыдливым названием "российский стабилизационный фонд". Фактически - денежный залог, какой там вносят за поручительство, что подозреваемый в любой момент, по требованию, явится в суд. А не явится, поведет себя не "так" - будет объявлен виновным и потеряет все..."
"...В Москве сегодня, но это по самым скромным подсчетам, 90 тысяч граждан Израиля, и это не жители, то есть, это не просто жители - это управленцы! С 1917 по 1937 год еврейство играло определяющую роль в России, потом просто очень большую, что они сочли своей национальной трагедией, а с 1991 снова определяющую - опять буквально на все и вся..."
- Нужен новый 1937? Так? - теряется Георгий. - Или уже и этого недостаточно?
Извилина молчит, но так угрюмо, что переспрашивать его нет никакого желания...
Георгий, чуточку рассеянный, как всякий человек получивший домашнюю думу в дорогу, сидит в опрятном доме у человека, которого ему отрекомендовали, как "председателя" - должности по нынешним временам уже никак не влиятельной. Гость в дому - и согласно старому обычаю заменена скатерть, и хозяйка суетится накрывает на стол. Особо внимательный к мелочам, уже отметил себе, что и даже здоровкаются здесь по старинному - здоровья желают не дежурно - душевно. Сказывается совсем другой, размеренный уклад и стояние вдалеке от трасс, которые в подражание американцам стали называться "федеральными". Нет городской поверхностной суеты, и даже в работе с утра до вечера заложена размерная неторопливость.
Слушает хозяина.
- Ну, хорошо, приедет к нам Гайдар, какой другой Греф или опять же - Чубайс... И скажи на милость, как далеко он от своего бронированного лимузина отойдет, прежде, чем навозные вилы в бок воткнутся?
Георгий не говорит, что "плохиш" подох, Гайдар теперь нечто нарицательное, образ - символ, унавоженный памятник, память о 90-х.
- Ненавидите?
Председатель вздыхает.
- Сложно все. Ненависть - нехорошее чувство, оно кишки палит, грудину жжет. Тут больше от брезгливости. Гадину, что ребенка укусила, положено задавить, рубануть пополам лопатой и еще несколько раз на мелкое, чтобы не отросло ничего. Нельзя в этом мире нам ходить рядом. Всегда следует убить, даже если не кусила, а только примерялася, если в дом твой заползла. Хоть и говорят теперь, что полезные они, да и мне, например, убивать всякого гада очень даже брезгливо - это все равно, что жабу задавить, но надо для пользы общего. Задавишь, глядишь, дождь пойдет, - высказывает он известную народную примету. - Очистит все... Ненависть? - задумчиво повторяет он. - Ненависть слишком сильное чувство. Брезгливость, презрение, отвращение к их поступкам, к их жизни, к образу - вот все это присутствует в полной мере. А ненависть? - покачивает головой Председатель, будто не может избавиться от занозливой мысли. - Когда совесть раздавали, ихние дома не ночевали - прятались кто где!
В русской глубинке чаще попадались те, кто так и не "облучился", умудрился остаться русским - они не множились ненавистью, были сыты презрением, отгораживались брезгливостью, ставя заборы своей жалости...
Чем больше зверь, тем больше пространство ему нужно - Георгий, когда выпадала пауза, где бы ни был, имел неистребимую привычку шататься по округе - расспрашивать про "жисть". И поскольку в этой "жисти" был он свой - легко вписывался, перенимая характерные привычки, подстраиваясь в каждой местности под тот едва уловимый ритм общего понимания "ситуевины", индивидуальности всякого собеседника - сходиться с людьми на полном откровении ему было легко.
- Председатель - это не звание, не должность - прозвище у меня такое.
И словно на зуб пробует - покатав во рту, сплевывает с горечью:
- Председатель!
Георгий молчит - видит: человеку надо выговориться.
- Пора бы уж по узелкам пройтись, спрямить те посреднические линии, пока окончательно не пустили по миру! - говорит Председатель. - Общая мотивация есть. Похмелье - опять же мотивация и основательная. В жестком похмелье совершаются многие чудеса. Не дразни похмельного! Вся Россия в похмелье! Чего больше всего враг боится? - зло шутит он. - Что у нас водка кончится, что телевизоры сломаются! Что начнем смотреть во все стороны трезвыми глазами и прикидывать - как в такой яме оказались, по чьему-такому умыслу? И тут уже направлять не надо, тут кто первый пальцем ткнет...
Качественно отстреливать надо было в девяностые, теперь количественно, теперь первое едва ли не поздно, - думает Георгий. - Было время стрельб, словно российская природа специально ставила защиту, пыталась создать период, чтобы бизнесмены среднего и низового звена не слишком уж размножались на ее теле - теле России. Сейчас же, если отстреливать тех, чья собственность вдруг в одночасье взросла, а по сути всего на одном слове, которое повторяли себе другие - "обобрали!" - мера недостаточная, чтобы... - так и недодумывает собственную мысль.
- Мы выжили потому, что технику не раздали по личным хозяйствам - оставили на балансе колхоза, правда, пришлось переименоваться в самоуправление. Колхозом сейчас называться - гусей дразнить! Как нас срамили, как пытались кислород перекрыть - поэма! - выжили. Да ты посмотри, что у остальных делается - техника давно в землю вросла, а наша, худо-бедно, еще дышит. Земли каждому дому нарезали - по гектару, а под угодья по два - хозяйствуй! - но если надо на личное хозяйство какую технику - пиши заявку, а расплатись трудоднем на общее.
- И как?
- Да по-разному...
Георгий сам бы мог многое порассказать - к примеру, о птицефабриках, которые бульдозерами сносились вместе с курами - ради поставок "Ножек Буша". Убийство хозяйств России было поставлено на поток. Наряду с этим шла и психологическая обработка обывателя - поток статей о неэффективности хозяйствования социализма, а тихой сапой подвели законы о недровладениях. Союзный парламент расстреливали за то, что не давал переписать всеобщую собственность под всякое акцизное владение "Абрамовичей". Крупнейшую авиакомпанию мира - "Аэрофлот" - раздробили на 418 мелких компаний. Чем не диверсия? Им не обеспечить надлежащее содержание и обновление самолетного парка, да и не стремятся - "деньгу качают". Естественно, самолеты стали падать. Взрывы метана, гибель шахтеров. Порой месяца не проходило, чтобы очередных не завалило. Причина? - Разрушение инфраструктуры. Следствие? - "Реформы" в экономике. Чем не диверсия? Да, чего не коснись! А все вместе - государственная измена. Диверсанты на госслужбе, наемники иностранного капитала... Разгром тысяч и тысяч колхозов и совхозов, с целью подсадить страну на иглу внешних поставок продовольствия. Превращение страны в сырьевой придаток. Уничтожение будущего. Не диверсия? Нефтяные деньги на закупку продовольствия предназначенного странам "третьего мира", того самого, пропитанного консервантами, давно запрещенного в "цивилизованных" странах, но тем не менее продолжаемого этими "цивилизованными" странами массово выпускаться - скрытая генетическая бомба уничтожения населения ставшего лишним. А изъятие коренного населения из слоя людей принимающих решения, влияющих на них, да сплошь и рядом на людей которым эта земля чужая... Не диверсия?
Когда все началось?
Знакомый следователь еще в начале восьмидесятых говорил ему о набитых сверху донизу базах, где гнил товар и портились продукты. Между тем пустеющие полки магазинов все больше оскорбляли людей, которые работали и не могли на заработанное что-либо купить. Но еще больше оскорбляли множащиеся, видимые издалека очереди - верный признак того, что в магазин что-то "выбросили". Все недовольства возникают в очередях, именно ими вспрыскивается раздражающее недовольство и мысль что надо что-то менять. Те, кто пытался обратить внимание на базы, не только следователи, но более высокий уровень, даже работников прокуратуры, быстро понимали свою беспомощность. Настойчивые, не соглашающиеся на регулярные картонные коробки дефицитных продуктов и возможность отовариваться в магазинах с черного хода, быстро "выветривались" со своих должностей, остальные усваивали правила, и для собственного успокоения, соглашались считать, что это обычные "временные трудности на местах частного, не государственного характера". Впрочем, тех, кто озадачивался смыслом, было ничтожно мало, и почти совсем никого, чтобы выводя из происходящего логическую картину, угадать - что целенаправленно готовится.
Когда народу становится "все равно", его можно вести куда угодно, и даже к расстрельным рвам со стоящими по краю телевизорами...
Армию еще снабжали относительно хорошо, нормы питания соблюдались, а в Воздушно-Десантных, как наиболее оперативных и подготовленных, отличались значительно...
Может ли быть, что тот следователь видел больше и дальше, и уже тогда прощупывал, намекал, а не взять ли вам, ребятки, все в свои руки? уж думаете, что вас не коснется? Но тогда Георгий не понял, а когда понял, ясно стало, что ничего не получится. Поздно. На народ навалилось усталое разочарование. Вроде того мельника, что целый день молол, обернулся, а возить нечего. Пытались что-то понять глядя в телевизор - ждали...
Каналы ТВ куплены не для того, чтобы свидетельствовать времени, а для того, чтобы определенное замалчивать, а остальное корежить. Телевизионные каналы принадлежат "хазарским компаниям". И все становится на свои места - театр абсурда исчезает, когда власть рассматривается как хазарская, оккупационная - грабящая и уничтожающая страну...
Как не крутись, какие позы не выдумывай, а не складывается русско-еврейский романс.
--------
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
"Русский народ - великий народ. Русский народ - это добрый народ. У русского народа - ясный ум. Он как бы рожден помогать другим нациям. Русскому народу присуща великая смелость, особенно в трудные времена, в опасные времена. Он инициативен. У него - стойкий характер. Он мечтательный народ. У него есть цель. Потому ему и тяжелее, чем другим нациям. На него можно положиться в любую беду. Русский народ - неодолим, неисчерпаем..."
/Сталин/
"Подразделение, в котором меньше 50 процентов русских, становится небоеспособным и подлежит расформированию..."
/высказывание маршала СССР Баграмяна/
(конец вводных)
--------
- За десять лет ты первый, кто интересуется, - говорит Председатель. - А что - начинает что-то меняться? - спрашивает с надеждой.
- Почему так подумал?
- Почему-почему... - недовольно переспрашивает Председатель. - Потому, что ты приехал!
- Я не по этому.
- Тогда ешь, вот, апельсины! - пододвигает тарелку.
Георгий, не глядя на руки, ловкими четками движениями, говорящими об огромной практике, надрезает кожуру не затронув плода, одним разом, снимает ее красивым бутоном и роняет на стол...
- Напрактиковался где? - спрашивает Председатель.
- Это я на кухне одной, барменом подрабатывал, - тушуется Георгий.
- Ври больше! За версту военный! Африка?
- Африка тоже, - помедлив признается Георгий - случается попасть в дом, где соврать - все равно что в углу нагадить. Пробегает по лицу судорога, и делает видимым усилие, превращая в застылое, словно отдается приказ, заставляет волевым желанием забыть то, что забыть нельзя.
- В боях бывал? Расскажешь?
Георгий отшучивается.
- Бой таков: медведь ревет, корова ревет, сам черт не разберет, кто кого дерет!
- Как и у нас. Ничего не понять. Вот настанет времечко - так кого бить?
- Скажу - толку не будет. Да и не добьете все равно. Пожалеете!
- Мы отходчивы, - соглашается Председатель. - Помутозим, но потом простим. Лишь бы не уворачивались - гоняться лень.
- Развоевался! - неодобрительно бросает хозяйка. - Мало били? Кто из города с переломанными ребрами приехал? Хорошо хоть голову не насквозь пробили, не покололи!
- Высиживай собственные яйца! - огрызается Председатель.
- Это когда такое? - спрашивает Георгий.
- Да, было дело... Наладился свеклу с картошкой в Москву свезти, - неохотно сознается Председатель.
Георгий хмыкает. Нет города более сволочного и равнодушного, чем Москва. Всасывает тебя, перемалывает, перекраивает на свой лад - всех, кто хочет и кто не хочет, сплевывая, кто не вписывался...
Вот и председатель рассказывает, как остановили на трассе у самой Москвы. Избили двух шоферов, некоторым машинам прокололи колеса, разбили кирпичом ветровое стекло...
- Искали старшего - меня, должно быть. Милиция приехала - штрафанули за то, что машины стоят неправильно. Про остальное сказали - это ваши бандитские разборки - нам оно до лампочки! Один, правда, посоветовал, чтобы не надумали здесь ночевать. Четыре машины уговорил - сдал тем же самым, с рынка. Это чтобы хотя бы горючку отбить - какой там ремонт! Так и здесь умудрились обмануть против первой договорной цены. Всучили другие деньги, по плечу похлопали и сказали - еще приезжай! Встретим! Мне остальной картофель и бураки назад везти - себе дороже. Тут же в пролеске пришлось все вываливать - бери кто хочешь! Тут подъехали какие-то, посыпали всю картошку и свеклу химией, вроде дуста - это чтобы малоимущие не растаскали, это чтобы покупали на рынке по их ценам!..
- Обидно?
- Чего обижаться? Ездил на пиры мудило, да одарен был там в рыло, - самокритично отзывается Председатель. - Жизнь беспутная: саней нет, впрячь нечего, да и ехать, по совести, некуда... Сам-то как? Вижу человек бывалый. Много где топтался?
- Кое-где... Но порядочно.
- Черт - жаль глобуса нет, показал бы.
- Эти вряд ли на глобусе отыщем - мелковаты, да и сплошь новые формирования, еще не устоялись в собственных границах - утверждаются, колышутся, иных уж и нет, поглотили, чтобы заново раздробиться. Дети!
- Как в Анголе?
- А что в Анголе? - живо интересуется Георгий
- Прочел тут недавно, дачник один подсунул на глянцевой, к сортиру непригожей - там в Анголе спецподразделения лепят из детей-сирот, а чтобы повысить старательность, во всякую практику учений каждый десятый патрон боевой!
- И ты эти бредни повторяешь? - укоризненно говорит Георгий.
- А еще было, это не по жвачкину - дети ложатся в круг, головой к центру, в касках, а посередине гранату взрывают... Сочиняют?
Георгий хохочет.
- Что не так? - удивляется Председатель со всей своей еще живой наивной деревенской верой в слово печатное.
- Кто позволит каски портить?! Это в Африке-то! - вытирает слезы Георгий. - В них суп варят! Дорогое удовольствие получится.
- Вот-вот! Торгуй коня под цыганскую правду! - опять бросает хозяйка неодобрительно и походя цепляет гостя.
- Зачем в люди по печаль, когда дома плачут?
- Я туда не слезы утирать...
- Новые делать?
Георгий вздыхает. И как бабе объяснишь? Особо, когда она права? Сделал бы внушение, если бы не мужьина жена. Тут еще и Председатель - не сразу поймешь какую географию толкует: дельное российское или пустой африканский упрек.
- Незваных бы в шеи, а там, глядишь, и наладится, - говорит Председатель.
"Своих бы в шеи, что незваными стали, потом оставшихся проредить мелким гребнем, - думает Георгий. - Древние лечили кровопусканием, не разделяя человеческий организм и организм государства, заставляя включаться резервам. Разве сам, когда начинает лезть простуда, не ищешь холода, не ложишься в холодную воду, заставляя включиться защиту по самой полной - вышибить болезнь, когда она еще слаба? Но слаба ли сегодняшняя болезнь? Если гангренизировано все тело, про что, впрочем, лгут - не может быть такого, чтобы на все тело России это передалось! Золотушной она стала - это да, это точно, но "золотуха" - кожная болезнь, поверхностная, наносная - лечится. Но, если глубже, если... Но тогда тоже... Как там говорил Извилина? После всякой смуты рождается Империя. Вывод? Так понятен и вывод - приблизь смуту! Пусть Извилина про это не говорит, и даже делает вид, что не мыслит, но на то и "теневой" при "светлейшем" во всяком подразделении..."
- А сам почему председателем? - спрашивает Георгий, переводя разговор в другое русло.
- Для того и генерал, чтобы ничего не делать! - говорит за хозяина его вторая половина, выставляя губницу - кушанье из муки с брусникой.
Председатель вздыхает как порой вздыхает Георгий - один в один, словно брат, который стал укоренился на ином поприще и теперь не имеет прав сойти.
- Женки, что лошади - товар темный. Тут машину подбираешь: так и этак ее, уже на всех оборотах, вроде и подходит по всем статьям, а возьмешь к дому - так с таким норовом окажется, пока подладишься, пока подкрутишь, что разболтано, пока сообразишь, где можно поддать, а где нельзя, а эта... Эта норов сама меняет, четное с нечетным путая.
- Не равняй с механикой! - восклицает жена. - Или плоха стала? Под тепло терпи и выхлоп!
Георгий любуется хозяйкой. Скажет, так скажет, словно колодезной за шиворот вольет - остальное время молчит. Редкое качество для женщины. Хотя, если по хозяйски думать, ни в чем нет идеала - молчит выразительно, не мышкой, а кошкой - хоть с лица у нее читай. И Георгий вынуждает себя признать, что нравятся ему люди, которые умеют молчат так, будто речь толкают. Хозяин тоже насквозь понятен - настоящий русский. Не родился бы таким, так впитал бы от земли. Стал бы в следующем поколении. Если ругаться, то для отведения души, драться - для встряски сердца, чтобы проверить его на испуг. Не того характера, кто, вспоминая обиду, всякий раз переворачивает свечу комлем вверх - отчего все свечи сгорают к середине... С привычкой, как у всех деревенских, постоянно что-то делать, да не считать это за работу.
- Какого гада машину купил нерусскую? - говорит хозяйка. - Вот теперь и мучайся с нею!
- Зараза итальянская - чих у нее такой, будто простудилась на жестоком для нее климате, - поясняет Председатель.
- Может, нажралась не того! - выявляет хозяйка свои познания в технике. - Ты какой бензин в нее залил?
- Самый лучший!
- Наш?
- А какой здесь еще может быть? Наш!
- Вот-вот! Наш она жрать не будет!
- Заставим! - скрипит зубами Председатель, соображая, что придется заново снимать топливной насос и фильтры... - Где нет помех, там нет услады!
- Она одна... сплошная помеха!
- Как и ты! - утверждает Председатель и жалуется Георгию, поминая обиды: - К примеру, в запрошлый какой-то там год на одиннадцатое сентября юбилей выдался - пятилетие. С утра по телевизору плач - ежегодный сбор соболезнований друг перед дружкой. Хотел зоопарк посмотреть дрессированный, так не дала - взяла, да выключила!
- Почему я должна их жалеть? Христос менял из храмов выгонял бичами, а тут меняльные храмы свои понастроили повыше церквей, что церквей - туч выше! - это что? Замаливать грошики себе и детишкам на пропитание? Вот тряхнули их боингами, как дланью, да и посыпались менялы. Выше Храма ничего не должно быть!
- Не заговаривайся! - обрезает Председатель. - Менялы-то как раз в тот день на работу не вышли, а гибли там одни дворники, да пожарники. Работяги, короче.
- Правда, что ли? - удивленно вскидывает глаза хозяйка, но смотрит на Георгия, словно муж для нее не авторитет.
Георгий кивает.
- Чего ж так? Проболтались, когда вдарят?
- А ты вспомни, как Марсик, сосед наш - дали же уроду имячко! - словно коту какому-то! - забулдыга беспросветный, страховку получил за свою гнилушку? Сам запалил, а свернул на проводку! - говорит Председатель. - Здесь тоже, небось, под снос было предназначено, сносить дорого, а тут не только снесли, но и страховочку сверх того получили.
- Эх, человеки!
Хозяйка сердито выходит, хлопая дверью.
- Что за Марсик?
- Да так... Потеет жравши, зябнет работаючи. Речей не стоит, - отмахивается Председатель и спрашивает: - Теперь таким самое время выпало
- Народишко в поганство обратился?
Председатель смотрит сурово, Георгий пожимает плечами - извини, невпопад пришлось.
- Это ты брось! Народ всегда одинаков, и в нем есть и великое, и поганое одновременно. Вопрос в том, какие качества народа сумеют пробудить. Как сегодня говорят - что именно проспонсируют. Без власти, без указа, чтобы всякому отдельному... такого дела не вытянуть. Ты разве не от этого ушел? Чем занимаешься?
- Сдаю в аренду тело, мозг и душу на срок, определенный контрактом.
- Душу-то зачем?
- Без души дела не сделаешь, фальшь получится, спотыкание. На самом простом - пробуксовка, да и ученики чуют. Там, куда ходил, инстинктами думают. Сказать, придраться не могут, но чуют, кто сполна из себя выжимает, без остатка, а кто только вид делает. И потом, если дела делать без души, как-то быстро к этому привыкаешь - протухнешь на душу. Сколько таких!
- Много работы?
- Работы много. Кто-то соседями недоволен и повстанцев, да тех, кто изнутри разъедает - подкармливает - снабжает, обучает, инструктирует. Мало кто в сопредельных государствах соседом доволен. И тут же дополнительные найдутся, соседи тех соседей, но это если им такое тоже по карману. В основном ликбезом приходится - тактикой действия в составе подразделений, чтобы не сам по себе, да не абы как. Плюс, по оружию консультации - доселе незнакомом по региону. Дел много... Но не все платить в состоянии. Смена диктатора, который "зарвался" и решил перепродать свои недра вовсе не той корпорации, по которой было решение. Очередная смена власти, отстранение одного обпившегося клана, на другой - голодный. Там этакое в стране на какой-то миллиончик-другой жителей, вполне такое можно силами в сто или двести контрактников. Плюс в минус перевести или наоборот - как закажут. Проблему повстанцев решить в любую сторону, поднять, как народных героев или уничтожить, как бандитов, паразитирующих на населении. Впрочем, для них это единственный способ выжить - обложить "налогом на жизнь". Проблема повстанцев решается не ими, в иных местах решается - списать, не списать, в чистую или только лидеров, выборочно, сделав посмертных героев, знамя и идею, подняться на их плечах к власти, но своим руководством, на кредиты тех, которое за это платит, пусть даже и талонами, закладными под будущие желтые коржи. Случается, в расклад вступают игроки-тяжеловесы. Концерну "А" не нравится, что концессия на разработку получена концерном "Б". Группа "А" не может вступить в открытую войну на своей территории, тем более в странах, где, вроде бы, все железно поделено, но... почему бы и нет? Но главное в этом - знаешь что?.. Все это - Россия через какое-то время. В наше будущее отбрасываются африканские тени. Потому как Африка - это просто учебный центр, полигон, - это проверка методов, схем, систем.
- Может и мне туда податься? Подучиться? - говорит Председатель, косясь на дверь. - Стрелять умею.
- Уменье дорого, не в раз дается. Просто "гуси" без приставки "спец" уже не нужны. "Африканцев" выучили не только тактике малых подразделений, но и стратегическому планированию, есть средь них генералы, что способны оперировать довольно крупными соединениями. И даже "повстанцам" по силам проводить операции по захвату укрепленных городов, даже столиц. Просто соблюдают условия игры - не лезут в чужую кормушку. И как исполнители в десятки, а то и в сотни раз дешевле наших - расходного материала там много. Работы для "пехотных спецов" стало много меньше. В общем-то, теперь там только особые "спецы" нужны. Летуны ли на старые "Миги" - повстанцев утюжить, инструктора ли для повстанцев - учить как эти "Миги" сбивать, но только на обычных капралов, да особых стрелков, того спроса нет. Взводных на свою голову наготовили, как бы впрок, и выяснилось, что некоторых из них слишком хорошо готовили, не так бы надо. Не героев. Выбывают они не столь скоро, как хотелось, и новых учат теперь сами. Вечные проблемы, вечный урок...
Председатель хмыкает.
- На председателей небось тоже заявок нет, - неловко шутит Георгий. - Потом, все не так прибыльно, как кажется. Если через посредников, не личными знакомствами, не зарекомендовал на месте прошлым сезоном, то фирма забирает себе 75% от суммы контракта - это только за предоставление посреднической услуги, фактически ничего не гарантируя, не беря на себя ни малейшей ответственности, никаких обязательств по "фарс-мажору": как вытащить из пекла, когда только помощь "извне" откладывает скорые "кранты"... Занятно ли, что посредниками опять почти в ста случаях из ста евреи. Впрочем, есть тенденция, китайцы скоро начнут нас нанимать для тех дел - окореняются.
- "Еврей шашечкой махать не будет"? - поминает Председатель поговорку времен Гражданской.
- Слишком велики доходы, что передоверить их кому-то еще. Иногда кажется... Впрочем, возможно и случайность, но смотри сам: Украина сегодня - лидер, как по официальному экспорту военных во все горячие точки планеты, так и не по официальному. Огневые столкновения между славянами, да и даже украинцев с украинцами, уже некая ненормальная нормальность, во всяком случае, больше удивлений не вызывают... А тут бы следовало удивиться, да пощупать посредников.
- А сам как? Войска от дяди Васи?
- Нет, я по другому делу.
- Ага - ври больше!
- Есть места, где еще имеются претензии к качеству. Контрактники-наемники хороши хотя бы тем, что не сдаются в плен. Для иных мест - это достаточно много. Это товарный знак.
- Настолько идейные?
- Нет. Какая идея за деньги? Не хочу углубляться, но основная причина, скажем прямо - излишне богатое воображение, исходящее из наглядного опыта предыдущих случаев. Конкретные примеры. Слишком хорошо представляют, что ожидает попавшего в плен...
...Сколько не говори, а картинку увидит только тот, кто был. Вместе с ней почувствует запах - едва ли не все воспоминания строятся на запахах, которых нет дома, в обычной жизни. Но случись только слабый намек, принесет откуда-то... На фоне детей с раздувшимися животами (вовсе не от переедания), да и взрослых, что едва ли не ежедневно умирают на твоих глазах десятками, сотнями ждущими того же не по собственной воле, все это, рано или поздно, начинает восприниматься как часть обязательного ландшафта. Есть регионы, где жизнь человечья не стоит ни полушки, ее многократно перевешивает жизнь коровы, дающей молоко. И это логично - что по сравнению с этим жизнь человека, который не способен дать ничего? И что здесь жизнь чужака, который только забирает жизни, опять же давая ничего взамен? Только то останавливает, что вооружен, насторожен и за ним стоят такие же чужаки. Лишь этим он отличается, выпадает из общего, становится большей экзотикой средь экзотики, весомой фигурой, на которую до времени наложено табу. Но что есть его жизнь, если появляется возможность, случай, когда за ним никто не стоит, когда выпадает из общего круга? Остается интересной экзотичной фигурой, особо потому как на радость всем будет умирать очень долго и очень скверно... Собственная смерть привычна, смерть белого - событие, о котором будут говорить, которое запомнится, оставит след в памяти и гордость - отчего же не насладиться каждым мгновением? Чужаки умирают по другому...
В Африке все больше "диких гусей" из славян.
- Чем дышишь?
- Всяким! - пытается увильнуть Георгий. - То какие-то фирмы предлагают контракт на "обеспечение охраны собственности". Если мелкие - то конкретной, если крупные - то размытой. Сразу надо понимать, что их понятие собственности весьма растяжимое - это все, что только могут укусить, дотянуться, ухватить. И здесь о том - переварят ли? - речь не идет, рвут на куски, не думают о возможном недовольстве соседей, которые, быть может, тоже на этот кусок зарятся и уже считают своим. Если вдруг "обеспечили охрану собственности" в неком отдельно взятом регионе, застолбились, то жди, как по магии, границы этой собственности оказываются гораздо более широкими, и все начинается по новой. Захлестывается таких людей на чужое, вроде пены захлестывает! Приходят новые, потому как старые уже выдохлись, нажрались этим по горло, хотят передохнуть, да потратить то, что наработали, то есть - перекачали. Но это редко, начал жрать - не остановится пока не лопнет. Вот тогда начинается самая работа - все рвут куски. Отсеиваются потому, что аппетит имеют во много раз больше собственных возможностей, не умеют довольствоваться малым.
- Ты случаем про Россию рассказываешь? Вот скажи, какого африканского негра-черта вообще туда забрался? - косится Председатель. - Не мог работы поближе найти, с климатом попрохладнее?
- А какого русского черта там вообще от двух до семи тысяч славян-"контрабасов"... наемников, то есть, ежегодно делают? Деньги люди зарабатывают! - ерничает Георгий. - Душу отводят! Чаще, впрочем, чужие души, не свои. Ронины! Воины без хозяев.
- Что-то не похоже чтобы ты за длинным африканским рублем гнался!
- Соображаешь, - одобряет Георгий, начиная собственную игру-вербовку. - Понятно, что не за этим. Учусь - высматриваю. На чужом поле наше разглядываю, понять хочу как наложат, под какую кальку. Там модели выстраиваются на них, но сродни, и даже от нас копируют, от всех времен, только события развиваются в десятки-сотни раз быстрее. Вот смотри, как можно понять такое - к примеру, тех местных африканеров во много раз больше, и "дешевле" они, злости вполне хватает, терять нечего, все равно помирать - навалились бы, так смели Европу в унитаз! Но не сметают и не сметут. В собственном котле друг дружку бьют на радость корпорациям. На нас похожие, мы - они и есть! Много русским помогло в двадцатые и девяностые в последнюю сотню лет то, что в тысячи раз нас больше? А кто правил? Кто правит? Не тот, кого больше, а тот кто лбами умеет сталкивать!..
ГЕОРГИЙ (90-е)
Кино войну сильно уплотняет. Там только случаи чередуют, ни время, ни расстояния, ни стоптанные сопревшие ноги. Ни язвы по всему телу от укусов, ни личинки подкожные, что привычно выковыриваешь щепой. Редчайший случай - засада. Здесь только одна сторона вступить успевает, вторая уже покойники, хоть и на ногах. Засады только на тропах, потому плаваешь вольно. Плывешь в зеленой сырости. Расталкиваешь, обтекаешь. Две минуты - мокрый навсегда. Всякую дрянь на себя собираешь и той же зеленью мокрой смываешь. Часами, днями. Всю жизнь. Чтобы нос к носу вышли в зеленом этом опостылевшем море - это действительно случай. Мелькнули друг другу... даже не рожами, а непонятно чем, колыхнулись ветви - все, отплавались, секунда решит. Кто кого? Заливай горячим - жарь в зелень! - хвались, у кого поубористей... Потом, кто авторитетнее оказался, место осмотрит - а было с чего, или сгрезилось? Случай это, дурной, бестолковый, вредный. Вовсе не киношный.
А вот на тропах пакостить, так это за милую душу. Что они нам, что мы им. Не столько растяжки - это удовольствие по нынешним временам дорогое. Шипы, колодцы в одну ногу - туда вошла, обратно кожа чулком к стопе. Либо сиди, жди, пока откопают. Терпи, гадай - сунули змею или нет.
Змеи, змеи, змеи... Всегда и везде. Сначала шарахаешься, потом привыкаешь, и раздражение вызывают лишь те, что не срисовал заранее. От которых вздрагиваешь, что оказались не там. Желтые, зеленые, коричневые, с рисунком, без рисунка, толстые и как глисты. Болотные, тростниковые и даже пальмовые, что живут на вершинах. Есть еще и птицеяды, что стоят в зеленой тросте, как те самые тростинки, такие же зеленые, покачиваются, охотятся на маленьких птичек - и даже, как уверяют местные, бьют их влет. Жутко ядовитые. Женьку, который отошел отлить, ударила в член, умер минут через пять. А уж орал! Но все считали, скорее от шока, а не яда. Все-таки маловаты эти змейки и тонкие - тоньше мизинца. Их легко отличить. Если заметил, что одна из тростин от сквознячка движется не в такт с остальными, смотри у нее глаза поверху - две малюсенькие черные бусинки. Тогда уже уходи медленно, не тряси ничем - они на движение и тепло реагируют...
Очень настырные водяные, противного белесого цвета, иногда с едва заметным узором по спинке. Отгоняешь, но все равно лезут на облюбованное. Когда лежишь в "секрете", в кореньях у самой воды - могут на голову взобраться и так достать, что приходится место менять. Насекомые особая песня. Если бы действительно насекомые, а так не поймешь что. Бывает размером чуть ли не по локоть, как стелька от сапога, только рыжая с множеством ножек. Дави не дави - ни хрена ей не делается, как и стельке. Еще и почва мягкая, пружинит. Между камней бы ее зажать да потереть... Такие крупные, конечно, редко попадаются, зато детишки сотнями расползаются. От любого укуса нарыв.
Вдоль реки (когда в наряде) большей частью продираешься согнувшись в три погибели. Это не потому, что с того берега постреливают - для прицельного выстрела слишком далеко. Выше плеч сплошной сросшийся потолок. Внизу корявые ободранные стволы, словно специально расставленные, поддерживать это безобразие. Ниже все сорвано, расчищено водой во время разлива. Вода давно ушла, оставив слой грязи, который хорошо держит следы. Видно не только где проползла змея, но и малюсенькие дорожки насекомых. Ливень, который предваряет тропический час, снова сотрет все следы. Змеиные и наши.
Мы ищем следы высадки. Узкая, периодически подтопляемая полоса под зеленью, идеальная природная ловушка следов. Словно раскинувшийся ленивый предатель, сдаст каждого, кто попытался ее коснуться.
Река здесь делает огромный поворот, образуя подкову, в центре которой наше зеленое проклятие. Единственное место высадки, где можно сразу же затеряться и дальше, так и не увидев неба над головой, выйти к горному массиву и там уже прятаться бесконечно долго, потерять или похоронить целую дивизию. Если есть иное, древнее, страшное, что зародилось еще до человека и пугало его всегда - это там.
Когда находим след, сразу сообщаем в базовый лагерь, поднимаются по тревоге, перекрывают выход из подковы. Реку контролировать еще кое-как можно. А вот джунгли, начинающиеся от этой реки - нет. Невозможно предотвратить ночные высадки. Невозможно держать постоянное оцепление наверху.
Те, кто высаживается, стараются выйти на один из вырубленных нами коридоров, поднимающихся вверх в сторону базового лагеря. Это единственный шанс успеть преодолеть зеленку за ночь. Успеть до того, как раскинется оцепление и будут запущены в зелень группы со следопытами. Потому минируем и собственные тропы, ставим растяжки, вырубаем и поддерживаем фальшивые тупиковые направления-ловушки. Ночью никто из нас не рискнет пройти по тропе, хотя все выставляешь сам, и уж, тем более, никто не придет из лагеря; как темнеет, все меняется, расстояния, признаки... исчезают, тасуются, возникают другие - ложные, джунгли стремятся тебя обворовать. Вероятно, у здешних есть свои местные лешие, желающие поморочить.
От базы спускаться круто вниз, а потом по зеленой влаге около четырех часов. Это если без остановок и по своей тропе. Когда такое было? Иные места настолько чужие - проходишь на внешней стороне стопы, крадешься, как сейчас...
Небольшая черная змея, похожая на питончика, безуспешно пытается бежать. Мой напарник выдергивает ее из-под корней, но прежде чем успевает переломить позвоночник, та рвется, брызгает на него вонючим, разнося резкий запах. Здесь не размахаешься. Сколько раз видел, как раскручивают змею за хвост, а потом плашмя бьют о землю. Он доволен, считает, что наряд удался. Уже приглашает на вечернюю змею. Пихает в холщовую сумку. С такими сумками они не расстаются - это племя собирателей всего, что плохо лежит. Опять приготовят на пару, и будут выщипывать кусочки палочками, словно те самые муравьи. Принимаю приглашение, хотя здесь и на одного мало. Жратва, когда ее нет, дело интимное. Но отказ обидит, да и главное в подобной трапезе процесс. В подобном месте время следует убивать. Зверски, со всяческими изощрениями. Иначе сойдешь с ума. Каждый находит себе какое-то хобби, ставит цель. Посвящает ему свое время. У меня мечта и цель - попасть в урода на той стороне. Я не знаю, насколько скучным окажется остаток жизни, потому не тороплюсь.
Может быть, следов не окажется - скорее всего так, - тогда предстоит скучный день лежания в гамаках. Расковырять назревший гнойник. А перед тем побиться с кем-нибудь об заклад - будет одна большая личинка или гнездо малюсеньких, словно порошок. Потом ливень, и можно будет поиграть в волейбол. Мы каждый день занимаемся этим сумасшествием, голые под стеной воды на песчаной площадке. С одной стороны великие джунгли, с другой великая река.
Потом сделаю свои два выстрела в урода на том берегу и знаю, что опять не попаду. Слишком далеко...
На той стороне с обеда должна подъехать водовозка. Бочку я им уже дырявил, теперь они машину в зеленке тормозят и качают. Шланг так и лежит, не убирают, валяется все дни. Не видно, чтобы суетились, раскатывали. Не боятся, что стибрят. Бомжей на них нет! А нам далеко, только в оптику их суету и разглядываем. Должно быть, там помпа работает, насос. Если бы вечером приезжали, может, и слышно было бы. Вечером звук далеко разносится. Ночью опять словно вязнет в густом воздухе.
У них совсем нет прибрежной зоны, тот берег подмывает, вода там ускоряется и вешает на зелень всякую дрянь, мусор, непроходимая зеленка нависает шапками, только в одном месте прорублено к воде что-то вроде дороги, эта впадина и образует маленький пляжик - площадку. Там все время приходится расчищать подходы, спихивать коряги и стволы.
По сравнению с ними, мы живем роскошно. Огромный пляж, выдающийся в воду песчаной косой. Если только не знать, что под слоем песка. Пройди десяток-другой шагов, и начинает сосать под ложечкой - что-то не так... Еще не прогнулось под ногой, но душа чувствует, предупреждает. Это жидкий перегной, прикрытый сверху слоем песка. Чуть дальше невидимой границы - и провалишься в черный зыбун. Не выдержит верхний слой, уйдешь вниз, всосет. Какое-то время на чистом пляже будет черное пятно, поминание. Еще дальше можно только ползком, но до воды уже вряд ли. Место, до которого можно ходить безбоязненно, мы отметили бамбуковыми колышками. Раньше любимое место отдыха рептилий, теперь наше. Распугали конкурентов на сезон вперед. Этот пляж и есть крайняя точка подковы. Самое безопасное здесь, внизу.
С рассвета выходят два наряда. Один по левой стороне подковы, второй на другую сторону - смотреть следы. Иногда доходим до поселка на сваях. Дальше нет смысла, у здешних крестьян днем и ночью глаза на затылках. Можно свернуть в сторону и возвращаться зеленкой...
После выхода, сразу к пальме, той, что завалилась в сторону пляжа. Привычно смахнуть насекомых - вставлять диски - править спину. Прерываешься только, чтобы опять насекомых согнать - пальма старая, обжили. Но другой, подходящей для меня, нет. Местные каждый раз наблюдают, удивляются - чего ору, мучаю себя. Видят, что больно. А я знаю, что если сейчас не поорать, потом много хуже будет. Спина это еще с Белоруссии - первый госпиталь, первая реанимация.
Хорошо там было. Санитарки уколы делают... Расспрашивают, о чем спрашивать нельзя. Тут спросить, почему себя мучаю, не решаются. Может, я мазохист. Интересно, есть у них мазохисты? То, что садисты каждый второй, это знаем - насмотрелись. Не дай бог однажды под их умение попасть. Смотрю на них, улыбаюсь. И они улыбается. Я, когда спину правлю, все одновременно - и ору, и плачу, и улыбаюсь. На этом берегу можно поорать. Здесь вообще все можно, если только не в секрете находишься.
От постоянного лежания в самодельных гамаках (а они короткие - на нас не рассчитаны), да от подобных хождений ощущение, что стал на всю жизнь горбатым. И по лагерю таким ходишь, чтобы поменьше казаться, вровень с остальными. На нас охота, за нас много больше дают, чем за местных.
С того берега постреливают редко, скорее, чтобы сказать, что они там не спят. До него далеко, потому попасть можно лишь случайно, с великой дури, либо какой-нибудь крутой снайпер из штучной винтовки. Но ни той стороне, ни этой такие снайпера не по карману. Здесь как нигде понимаешь, что войны выигрывает тот, у кого денег больше. Ни тому берегу, ни этому ни за что не выиграть - обнищали, да и река эта треклятая. Нет средств для качественного рывка. Все, что можно заложить, заложено-перезаложено десятки раз. Прииски, шахты, разработки. Патовая ситуация.
Перед дождем прыгаю на песке. Вверх, сколько могу, вниз - отбиваю руками землю и снова вверх, как разомкнутая пружина. Думают, что таким образом молюсь своему обезьяньему богу. В иные дни до тысячу раз так делаю. Привыкли, тут каждый по-своему дурь вышибает. У воды тропический час не так давит, как наверху. Там уже не распрыгаешься. Там я другим занят.
Прыгаю и смотрю, как один из наших натирается куском мыла. Сейчас в старый гидрач будет влезать - Сереге сегодня с мокром схроне дежурить. Как дождем заслонит тот берег, уйдет и заляжет. Дома таких дождей не бывает, чтобы стеной с неба вода валилась, еще чтобы все в одно и то же время, а потом - как отрезало. Хоть часы сверяй.
После небесной помывки подсыхает моментально, можно и вздремнуть. Без гамака спать только стоя. Не вздумай прилечь на покров. Почему? Ковырни ногой или попрыгай на одном месте - узнаешь. На всю жизнь охоту отобьет, если только ты сам не родня расползающимся - тех, что вовсе без ног, и тех, кто лишние отхватил по жадности. Если был здесь бог, наделял природу, то с чувством юмора у него случился явный захлест. Женька мог бы подтвердить.
Внизу у реки - гамаки. В верхнем базовом лагере - палатки, без змей - сожрали их, но туда только через две недели. А уже здесь самые змеиные места. Врали нам, что в запрошлый сезон, одного ненавистного "капрала" (из местных), когда спал, обмазали выделениями самки в ее брачный период. Сползлись со всей округи - палатка буквально шевелилась. Впрочем, сам он к тому времени был уже мертв. Брачный ли период, не брачный - ядовиты одинаково, но в брачный сильно злые. Не слишком мудря, выжгли огнеметом. Лучше бы помудрили, потому как, рванул боезапас, который тот держал у себя. Чудом никого не зацепило. Короче, повеселились. Издали смотрели, как надувались и лопались тушки... Личные вещи обычно оставляли себе на сувениры, на память - кто бляху, кто тесак, а кто новый прицел со "шмалки". Единственный случай, когда никто не рискнул. Закопали на месте со всем его хозяйством. На пару дней разговоров хватило, а потом опять скукота.
Лапша на уши. Мы тоже такой можем понавешать про синих от холода и одиночества медведей. Хотя... Шут их знает. Здесь внизу многое сойдет с рук, будет списано на боевые потери, а в базовом лагере дисциплина насаждается. Мало кому хочется закончить жизнь, когда гнилостные древесные муравьи, вроде наших земляных "стеклях", будут выжирать тебя изнутри через вставленные во все дыры бамбуковые трубки... В любом случае, подобные наборы не для нас.
Каждая царапина, каждый укус - язвочка. Приобретешь похвальную привычку проваривать белье, прожаривать, сушить на раскаленных камнях, коптить в дыму. И различные вариации, пока каждый становится поклонником собственной и начинает убеждать в преимуществе других. Нет смысла плодит паразитов, забираясь в воду. Здесь она настолько напоминает какао, что дома, как бы не ностальгировал по этим местам, в столовой от подноса с гранеными стаканами, заполненных этим напитком, шарахаешься.
Две недели внизу - и пересменка. Отдыхаешь, лечишь язвы, отходишь, отмокаешь душой в верхнем базовом лагере. Достаточное время, чтобы избавиться от подкожных червей, подлечить желудочный сальминоз до степени, что уже не разбрызгиваешь пищу снизу.
Две недели - и опять вниз. Здравствуй, зеленый дьявол, давно не виделись! И опять. До тех пор, пока не кончится контракт или не закопают в зеленке.
Змеи, змеи, змеи... Пальмовые, что устраивают свою жизнь на самой верхотуре, в кроне, тростниковые - зеленые птицеяды. Водяные. И белые, что живут в камнях и под гнилушками... Под слоем, что пружинит под ногой, - собственная жизнь, расползающаяся от шагов или упрямо атакующая, отстаивающая свое место. Каких только не удалось попробовать - запеченных в тесте или золе, мелких, свитых спиралью и рубленых здоровыми кусками, хрустящих на зубах и нежных, целиком приготовленных на пару к самым разным соусам, залитых маринадом, жареных на вертеле. Пил кровь... Сразу живую и коктейль - сливал в рисовую водку, превращая местную "живую" в еще более... Рисовая водка - дерьмо редкостное. Впрочем, все, что крепче десяти градусов, в тропиках форменное самоубийство. Это не в гостинице под кондейшеном водку жрать и там же опохмеляться. Но водку пьем строго - мензурками натощак, подмываемся, как бы, изнутри.
Нам их лекарства не понять; тут и расплющенная в лист полугнилая обезьянка и земляные морщеные коренья... Все это уже за десяток метров от лавки обдает сладковатым гнилосным запахом. Лечимся лучшим средством - настоящим украинским борщом. От здешней кишечной заразы лучший яд. Местных, когда мы их этим борщом угостили, скрутило хуже нашего. И позже, от этого варева держались подальше - круглили глаза, щебетали, пихали локтями новичков, чтобы попробовали.
Скоро на том берегу подъедет водовозка. На пляжик выйдет чужой "папуас", будет размахивать мачете, кривляться, орать в нашу сторону что-то обидное. Потом из нашей зеленки на песок выйду я. Установлю треногу из жердей, обопру на них винтовку, выстрелю и промахнусь в первый раз. Все будут огорчены - наши всегда смотрят от края зеленки, переживают. На пляж не выходят, много чести для тех. Нам как бы все равно. Это ритуал. Потом промахнусь во второй раз. Мне не хватает удачи и каких-то полста метров. Скорее всего, это психологическое.
Завтра. Я знаю, что завтра. Сегодня специально заряжу "нецелевым", специально выстрелю в сторону. Подойду к самым колышкам, границе зыбуна. Мне главное поближе рассмотреть островок, что прибило к косе. Если ползком, если связать попарно жерди, пропихивать их как лыжи... Если до завтра этот плавучий островок не сорвется с косы... если не промахнусь к нему, удержу направление во время дождя... Там должно быть много водяниц. Они ядовитые, но кусить не могут, если только сам не начнешь запихивать палец в глотку.
Кто-нибудь, скорее Сергей - он издали похож на меня - выйдет из зелени, также, как всегда, установит треногу, не спеша выстрелит. Я думаю - вот будет фокус, если попадет. Но чудес не бывает. После промаха, как только звук выстрела достигнет того берега (вряд ли он там слышит посвистывание пули - не настолько я самоуверен), "папуас" спустит штаны, потом нагнется и будет смотреть промеж ног в нашу сторону. Я мечтаю попасть в него именно этот момент. Давно мечтаю. Он будет ждать. Должен выстрелить еще раз, таковы условия игры. Два выстрела. Так сложилось само собой еще в первую неделю. Потом он сядет и будет гадить, выражая презрение к моей стрельбе, к нам. На том пляжике должны быть сплошь его отметины.
Я знаю, как все произойдет завтра. Его перевернет через голову, отбросит, он будет лежать среди собственного дерьма, не веря, что это произошло именно с ним. Потом придет боль, и он умрет, возможно, не сразу. Там будет много суеты. Возможно, подвезут что-нибудь крупное. На пристрелке оставят несколько черных клякс на нашем пляже, перенесут огонь глубже, и все потонет бесследно в теле огромной зеленой медузы.
Я буду лежать на своем островке до вечера, разговаривать со змеями, пока сумрак не начнет скрадывать тот берег...
--------
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел)
(конец вводных)
--------
СССР в течении 50 лет противостоял США, и за этот период в локальных Европейских конфликтах погибло 200 тысяч человек, но спустя последующие пять или семь лет, когда Россия перестала служить противовесом, когда отстранилась, счет внезапно перевалил за миллион. США стало подтягивать собственные войны к Европе - целить в самое ее подбрюшье.
- Милошевич испугал НАТО до усрачки, но ему не хватило восточной вожжи под хвост, чтобы идти до конца. Слишком объевропеился! Когда НАТО по факту объявило ему войну, надо было сразу же бомбить их европейские склады в Италии и Германии, высылать диверсионные группы...
- И что бы было?
- В конце концов - то же самое, - вынужден признать Председатель. - Но!..
Не продолжил, оставляя за этим "но" очень многое...
Председатель из тех, кто, не замечая собственных ошибок, достаточно умен, чтобы учиться на чужих.
- Что всабачишь в жизнь, то в ней и найдешь! И тут, как не дрессируй - это самое тебя и укусит...
- Не все ли равно, коль так?
- Не все! И тебе не все равно! Иначе зачем все? Зачем Россия? - заводится он, начиная очередной бесконечный российский спор...
Георгий вроде бы издалека, но смысл ведет не к собственному мирку - к общему, тому что всех коснулось. После развала Державы, которая пыталась экспортировать социальное равенство - сегодня в большинстве стран идеологию преступную, преследуемую, поскольку: "это ж надо же такое придумать - уровнять! - вровень выставить тех, кто мыслит себя только над человеком, с теми, кто всю свою жизнь, из поколения в поколение, не может свести концы с концами..." Всем понятно, что денег в мире может существовать только определенное количество. У одних их много, у других почти нет. А вот уровнять, сделать так, чтобы у всех было в достатке, примерно поровну - есть самое главное преступление против демократии.
Переделать весь мир под мир паразитов - новая идея современности, но чреватая тем, что когда-то паразиту остается единственная возможность паразитирования на себе.
Разве "Москва" не жаловалась все годы: "Как бы хорошо я зажила, если бы не остальная Россия!"
Нужно сказать, много достигли. Вне Москвы стали меньше жить на восемь лет. - Мало! Трое мужчин из четверых не доживают до пенсии. - Мало! Ой, как мало! Надо, чтобы все четверо, и чтоб все платили в "пенсионный фонд". Очередного временщика подвели под присягу. И с прежним было не понять, не разобраться. Вроде одной рукой лепит, а другой ломает. Горбачев-то с Ельциным ломали всеми четырьмя... Вот и пойми - кто таков? Опять назначенец от "пятой" - нести чушь про капитализм с человеческим лицом? Поставленный для сохранения как можно дольше имеющейся блядской сути вещей? Той сути, по которой Москва превратилась в одну паразитирующую на теле России посредническую торговую контору, распродающую все и вся - выставляющую на розничные и оптовые торги ее будущее...
А в остальном мире?
- Царство справедливости захотелось? Социального равенства? Не демократии, которая позволяет каждому свободу, в том числе и свободу подохнуть с голоду? "Мы идем к вам!" Нет для демократии и либерализма ничего страшнее социального равенства - и все последние войны ведутся исключительно за неравенство! Когда следующая? По какому поводу?
Про мужские, пусть и сучьи дела, первыми проговариваются бабы.
- Небось, уже такое слышал? - говорит Георгий, и тут же, слово в слово, цитирует, то Вайру Фрейберге - латышскую президентшу, то иудейку Олбрайт - мать бомбежек Югославии, в бытность ее госсекретарем США, то Маргарет Тетчер, когда-то железную премьершу Англии, а теперь скорбно ржавеющую, впрочем, не разделяя - кто из них что собственно сказал: - "Это не справедливо, что природные богатства Сибири принадлежат только России - они должны принадлежать всем под контролем США!", "С Россией нельзя решать серьезных вопросов, кроме как военным путем!", "Русских оставить не 150 миллионов, как сейчас, а 15 миллионов - вполне достаточно для обслуживания шахт и рудников!" А причиной и символом всего этого - бешенство матки - статуя "Свободы" - этакая ненормальная тетка с факелом, а точнее - богиня Паллада, условно - разума, а по факту - безумия, войны и секса - короче, свободы, как ее они понимают. И факел - не для просвещения, а чтобы поджигать...
Вот казалось бы, что взять с психованных баб, теперь уже на пенсии, но в чем заковыка, еще раньше то самое (и это мало кто заметил) озвучил представитель Вашингтонского обкома Ротшильда - губернатор всея Чукотка - Борис Абрамович, высказавшись в следующем духе, что "богатства Якутии не должны принадлежать единолично России, а всему миру", за что во времена Сталина незамедлительно был бы поставлен к стенке, после подробного собственного пересказа: с кем и за сколько продался - когда стал наймитом Запада...
- На всяком надет хомут собственных прихотей. Баба в доме тоже прихоть, если вдуматься, - говорит Председатель. - Сварливая баба - есть та собственная прихоть, которой потакаешь. У США - бабский характер, сучий, капризный, у США - течка, ведет себе так, будто измена кругом, а все кобели - сволочи. Кобели, впрочем, помельчали, бегают вокруг, словно надеются на что-то, хотя заранее знают - не даст вспрыгнуть, но тут хоть лизнуть... Дурных баб, как сук, положено учить по старинке. Иначе не выучишь. Как бы не звали: Кандалинка-Раз, Маргаритка-Тертчер, Райка-от-Горбачева, Новозадворская, еще эта... Забыл ту сучку, собачье же имя... Из Собчаков! Тех самых, что на заре перестроичной проворовались, да засветились. Ксюшка-дурочка! Вот! Понимаешь меня? Как бы не звались они сами: премьер министр, жена президента, демократка-девственница, блядь с дипломом... а учить вожжами по-дедовски, чтобы не лезли дурные бабы куда не следует!
Председатель, если и выкладывает собственную линию, то не иначе как уже проложенной колее трактора К-700...
- И страны требуется учить! Раньше думалось - пусть хоть какая зараза, лишь бы войны не было. А теперь - поскорее бы война! - она все вычистит, по местам расставит... Ты вот человек военный - не скроешь, печатью на тебе впечаталось! - вот скажи мне, как на духу, пойдут на нас войной? Придет НАТО? Будет большой бздец?
- Придут, - говорит Георгий. - Сперва снова себя трахнут, как одиннадцатого, но уже каким-нибудь тактическим ядерным, мировое общественное мнение создадут - проплатят, на нас, как виновников, указывая, чтобы все в голос орали: "ату их!", и придут. А может, и у нас рванут, да всему миру объявят, что хранить не умеем, и опять-таки придут - сохранять. Спасать нас, значит, от самих себя. Так во всех новостях расписано будет.
- А когда?
- Как сам считаешь?
- Сорвать уборку урожая. С точки зрения нашего вымаривания выгодно, тогда зимой на порядок больше народу загнется.
И тут же перебивает сам себя.
- Какого урожая! Слезки!
- Правильно, кивает Георгий. - Срывается не сбор урожая, а накладывается лапа на продукт, чтобы уничтожить и регулировать пайки. Если по страым примерам перебирать, то представь себе те самые 70-80-е годы - ключевые фигуры начальников баз и складов, а также спущенные директивы для смены настроений под "чем хуже - тем лучше". Был у меня один знакомый - изумлялся почему на складах гноят, а в магазины не поступает, но когда "сверху" урезонили, больше глупых вопросов не задавал. Или вот по голодомору 30-х - там ведь то же самое, но жестче - те же начальники, только наглее, беззастенчивее.
- Что ж, попартизаним! - говорит Председатель, наливаясь той неистовой злобой, которая всякого сильного человека заставляет творить несусветные вещи, если только он при этом "отпустит самое себя". Тогда, назло врагу, жгут собственные хаты, чтобы не было к чему возвращаться, и... страшно представить, что могут сотворить за это - свое выстраданное - с самим врагом (на которого перекладывают всю ответственность за происшедшее). Только бы до него добраться, только вцепиться... Русский человек отходчив, не злопамятен, он страшен только под влиянием момента, но момент тот способен удерживать памятью одного поколения. Страшен не той памятью, которая зарубцевалась. Но бывает так, что по старым шрамам и новые...
- А как же! - говорит хозяйка. - Могем! Мы такие! Семью ударами комара побивавши!
От хозяина должно пахнуть ветром, а от хозяйки - дымом. Но не сгоревшей же хаты?
Хозяин сердится, и тут есть чему. Не поминай лысину при плешивом!
- Партизанить? - переспрашивает Георгий. - А вот сегодня и не факт! Ножками оккупанты ходить не будут - большинство районов, областей их вовсе не увидят. Оккупант давно в Кремле - только там еще торговля идет - за сколько продаться. Отсюда и "стабилизец" - дань ли - откупные, залог, "воровской общак" - страховка тех, кто смоется... Но этих денег России больше не видать, это понятно. В общем - приехали! Берегите крыс - они наш пищевой резерв!
- Кой-кого сожрал бы сейчас - живьем и без соли, - заявляет Председатель. - Загрыз бы много больше, дорваться бы вот только. Однако, почему ж не летом? Летом было бы как-то сподручней...
- Еще если и с печки не слезая, - хмыкает Георгий, в который раз удивляясь русской привычке не начинать серьезных дел, пока крыша над головой не горит. - Да еще телевизор успевая поглядывать - сериалы! Если "писец" плановый, он скорее всего начнется в ноябре-декабре - это чтобы поуменьшить народонаселение. Города, признанные лишними, потеряют инфраструктуру. Снабжение, отопление, электроэнергию, газ и т.д. Нельзя исключать и применение тактического ядерного по некоторым районам России, и обязательно - по Белоруссии. В принципе - это единственная страна, которая сохранив свою систему, может выступить последующим собирателем русских земель. Значит - либо замочат полностью, либо постараются перевербовать. Перед этим наши собственные "засланцы от нового Коминтерна" основательно оболгут вся и все, противопоставляя русских и белорусов. СМИ уже активно подступали к этой проблеме - прокололись - теперь нащупывают более действенную тактику. Последние лозунги типа: "Лукашенко предал Россию" как-то не кушаются.
- Тут и коню понятно - "Россия" предала, а по факту - Московия! Пусть наивно, но я вот не понимаю эти вопли телевизионные, ну что из того, что я своему брату-белорусу продаю дешевле? По логике вещей должен даром отдавать. Вернее, по той же самой цене, как и мне достается. Много ли мой уровень вырос, что мне оно, это сырье, так дешево? Вот белорусы за счет этого собственное производство подняли, значит, честь и хвала их президенту. Значит, надо этого президента нам, может дела наши уродские поправит. Белорус - мне брат. Это я еще раз повторяю. И воевать придется, он рядом станет, плечом к плечу. А к нему полезут, так то же самое будет. Даже если наши уроды решат по другому, так добровольцев будет не как в Боснии - это брат рядом, под боком и родной он, не двоюродный, они - мы. Вот из этого и надо исходить. Остальное - срам на души. Развели тут бодягу - хорошо живут, как бы ем эту жизнь испортить. Коль на помощь хоть раз звал, так и сам иди, когда зовут, и даже когда не зовут - тоже иди - таков закон соседства!
Георгий кивает, тут и думать нечего. Отталкивание Белоруссии, единственного стратегического союзника, дело для России самоубийственное, но кто сказал, что Россией управляет Россия? Белоруссия перестает быть щитом, да и трудно быть щитом, если рука, его поддерживающая, едва ли не отсохла полностью.
Все сходит на нет, путем замещения одного на другое, оставляя тень воспоминаний о чем-то величественном. Все смешалось в доме. Казалось Россия еще не проиграла, а Хазария еще не выиграла. Но на этой спорной территории уже внедрила главнейшее между собой различие: Россия одаривала преданностью, Хазария ее покупала...
- Московин - не русский! - продолжает Председатель. - Русский - тоже давно уже не национальность. Знаешь, что отличает нас от других наций? Я тебе скажу... Сейчас же скажу, - хмурит лоб Председатель. - Вот! Способность на поступки, которые не несут личной выгоды! Вот это и делит нас едва ли не пополам. Но не поровну! Понимаешь меня? Тут бы впору иные определения раздавать - рус? - не знаю! Есть вот русские, которые не русские совсем, а жвачные, а есть иное, уже категория - русы-русичи? - человеки иной душевной породы.
Георгий удивляется тому, как одна и та же мысль или идея приходит одновременно едва ли не во все горячие головы разом. Словно есть меж ними нечто нематериальное, объединяющее, что сквозняком разносится по России. Всегда и во всем отдавать предпочтение пусть наивной, в чем-то детской, но справедливости, чем взрослому выверенному расчету - в "пользу дела". Нация внутри нации? Странно, но и привлекательно. Есть в этом нечто, что всегда будет тянуть к русским - истинным русским - по духу, по образу мыслей, по отношению к Правде, по совести, собственной чести в отстаивании правды и готовности за нее умереть. И русских всегда прибудет - будут они с раскосыми глазами, иные - желтолицые, но никогда не вымрут те, для кого само предложение такого свойства, как: "купить дешевле - перепродать дороже", является оскорбительным. Мы ответственными за справедливость для всех. Остальным ходить холопами у своих прихотей...
- Нам много не надо, - продолжает Председатель. - Им не понять, как можно малым довольствоваться и счастливым быть. Насчет семьи. Я на чемоданах жил, и ничего. Сына в чемодане купали - клеенку выстелишь, воды с чайника нальешь - вполне! И оладьи на утюге жарили - тоже нормально. Но тогда ощущения кинутости не было. Всегда знал, свое от государства получишь. На квартирную очередь, как многие, встал, но не успел. В родительский дом вернулся. Живу вот... - едва не виновато говорит он. - Отец был председателем. Можно сказать, сгорел на этом деле. На несправедливостях последних лет... А как тут не сгореть? Встретил тут друга детства, майора милиции, он как раз с сезонной "планерки" шел ошарашенный, выговорится ему надо было, чтобы самому не повеситься. Знаешь, данные по нашему Невельскому району Псковской области за 9 месяцев? Хрен ты от кого узнаешь, как не от меня! Засекретят! Родилось 232. Соображаешь? А умерло - 946! Причем, едва ли не все возраста от 30 до 50 лет - самый продуктивный возраст! То есть, "нормы", если они есть, если спущены на Россию, превышены в четыре раза! Четырежды!.. Как при Гитлере и даже больше! Наш район, между прочим, самый, что ни на есть, средний. А по соседнему, по Пустошкинскому, не берись, циферки должны быть покатастрофичнее. Там, чтобы положить человека в больницу, живая очередь - в среднем человек на пятнадцать на место - выписался или умер, тогда только койка освобождается для следующего. Ожидают свое по три недели - практически смертный конвейер, поскольку случается, что пациенты поступают уже на грани. Теперь, гляди, самое занятное... При подобной очереди на размещение в больницу, получено распоряжение - опять-таки, как понимаешь, указания "сверху" - о сокращении койко-мест и медицинского персонала! Соображаешь? Сокращении! Пишут - в три раза дохнем? Врут! В четыре? Опять врут! Больше!
--------
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
"Нам на 17 (семнадцать) миллионов надо подсократить число пенсионеров, тогда у нас все получится"
