ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Губенко Олег Вячеславович
"Негритята"

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.17*26  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ четвёртый из цикла "Записки ермоловца"
  Сырой, промозглый ветер заставлял их сильнее прижиматься друг к другу. Образовавшееся вокруг огня плотное кольцо было похоже на большую грязно-зелёную многоголовую черепаху. Каждая из голов вжималась в панцирь своего драного бушлата, стараясь сохранить в себе хоть немного тепла, подаренного находящимся в середине круга пламенем.
  Мы подходим к ним, но "черепаха" не обращает на нас внимания - каждая из "голов" боится отвлечься на наше появление, опасаясь потерять отвоёванное у окружающих товарищей место у огня.
  Какое-то мгновение мы молча наблюдаем сгорбленные спины, но неожиданно "круг" первым начинает диалог. Слова одного из обратившихся к нам были одобрены не какими-либо возгласами, не вздохами, выражающими общую сопричастность к сказанному, как это часто бывает в подобных ситуациях, но мы уловили солидарность в виде некоего общего лёгкого движения, прокатившегося по плечам и спинам тех, кто сгрудился у огня.
  - У вас закурить не будет?
  В сказанном не прозвучали нотки ни заискивания, ни настойчивости, ни даже вопросительности. Всё было произнесено в некоем монотонном звучании, с налётом безучастности, как будто говоривший обратился к нам без малейшей надежды на положительный результат, делая это лишь по велению долга исполнения какой-то устоявшейся обязанности.
  Мы с удивлением рассматриваем повернувшегося к нам солдатика. Под неопределенного цвета армейской шапкой находилось покрытое толстым слоем копоти лицо, отчего оно казалось совершенно чёрным. Голубые глаза смотрели на нас, и во взгляде можно было уловить смесь усталости и безразличия. Это был взгляд, присущий только солдату Российской армии, чувства и эмоции которого были глубоко похоронены в недрах пузырём торчащего на спине необъятного бушлата.
  Солдат не знал нас, но тусклая жизненная практика, уткнувшаяся в безысходность армейских будней в Чечне, приучила его видеть во всём находящемся рядом с ним объект возможной несправедливости.
  Открываем пачку сигарет, протягиваем бойцу:
  - Закуривай...
  К пачке потянулись такие же чёрные, как и лицо, потрескавшиеся, в язвах, пальцы.
  - А можно парочку?
  Его слова по-прежнему звучали бесстрастно. Он машинально говорил давно заученную и иногда приносящую удачу фразу.
  - Забирай всю пачку...
  Солдат принял необычайное сокровище, и в его глазах сверкнула искорка удивления.
  - Спасибо...
  "Круг" разжался, как пружина, и руки потянулись к счастливчику, с необычайной ловкостью подхватывая подаваемые солдатом сигареты.
  Один из "срочников" осмелевшим голосом спросил:
  - Мужики, а у вас ещё есть курево?
  Охотно расстаёмся со второй пачкой. Один из наших казаков слегка напыщенно поучает солдат:
  - Не мужики, а казаки. Усекли, сынки? Это две разные вещи...
  "К месту ли это учительство?" - думаю о сказанном, но солдатики подходят к нам и охотно кивают головами, соглашаясь со всем тем, о чём им говорил казак.
  Они готовы принимать и поддерживать все без исключения идеи, исходящие от нас, но и в этом нет подобострастности - они ещё слишком молоды, чтобы уметь льстить словом и делом, и начинают тянуться к нам только потому, что мы своими действиями привнесли в их вакуум наполнение в виде искренности и нежности.
  Для большинства казаков эти мальчишки годились в сыновья, да и обращались мы к ним, говоря "сынки", вкладывая в это слово отеческую ласку и любовь.
  Спрашиваем у них:
  - Земляки есть?... Ставропольский край?... Северный Кавказ?...
  Некоторые солдаты ещё скованы холодом пустоты, но большинство из них начинают пробуждаться. Засветились глаза, появились робкие улыбки. Сожаление их о том, что они не наши земляки, было велико и искренно - все были из Центральной части России, и их отрицательные ответы несли в себе оттенок некоего отчаяния и покаяния в том, что они родились совершенно не в тех городах и весях.
  Солдатики почти все были похожи друг на друга: небольшого роста, худенькие, одетые в не по размеру подобранные огромные бушлаты. Но больше всего нам бросилась в глаза похожесть их лоснящихся от маслянистой сажи физиономий.
  - Вы что такие чёрные? Ну, точно, как негры! - смеётся один из казаков.
  Солдаты наперебой начинают объяснять:
  - В поле холодно, мёрзнем... Дров привозят мало, а самим ходить в лесополосу не разрешают, говорят, там заминировано... Мы, как совсем холодно становится, берём вату из матраца, в солярку её, потом в пустой "цинк" из-под патронов... Так и греемся...
  - А что не умываетесь? - не унимается с расспросами казак.
  - Так ведь воды мало, только для питья привозят. Мы уже давно не мылись, как следует, - охотно поясняет один из "срочников".
  Другой поддерживает его:
  - "Бэтэры" уже совсем заели...
  Казаки сокрушенно качают головами, сочувственно поддакивают. Все знают, о чём идёт речь: "бэтэры" - платяная вошь - первый враг русского солдата на войне.
  Спрашиваю у одного из ребят:
  - Родители есть? Кем работают?
  - Мать... Дояркой в колхозе...
  - А у тебя? - спрашиваю у другого "срочника".
  - Отец - тракторист, мать - в котельной...
  Казаки возмущенно гудят:
  - Да это те, у кого родители денег не имеют, чтобы от призыва откупить. Вот ведь точно сказано: "Рабоче-Крестьянская Красная Армия"...
  В результате расспросов выясняется, что все солдатики не отягощены высшим образованием, вышли из трудовых низов и поэтому поневоле стали изгоями нового мира, выплюнувшего их в пустыню Зла, где они, по преступному замыслу этого мира, должны были привыкать к повсеместному отсутствию красоты и Добра.
  Этих мальчишек хотели раздавить, вытравить из солдатской души даже надежду на возможность увидеть в жизни что-либо хорошее, опошлить само понятие души и, вслед за этим, вымести на задворки истории за ненужностью, в виде хлама, понятие долга, чести и патриотизма.
  Антивоенная пропаганда обрушилась с телеэкранов и страниц газет, пытаясь раздавить русского солдата, приучая принимать за чистую воду потоки грязи и формируя в его сознании неисчезаемый комплекс необъяснимой вины.
  Мы, пришедшие в Чечню добровольцами, уже не раз сталкивались здесь с первыми повсеместно распространёнными последствиями пропагандистских "промываний мозгов". Солдаты и офицеры, в большинстве своём, считали войну ненужной. И наблюдать этот процесс было для нас вдвойне больно: кто, как не казаки, хорошо помнили, что уже однажды Россия рухнула в кровавую бездну, когда армия в 1917 году ухватила ловко подсунутый врагами лозунг о ненужности войны с Германией.
  - За что, сынки, воюете? - спрашиваем у солдат.
  Пожимают плечами; кто-то робко сказал:
  - Кому она нужна, эта война...
  Обычный ответ, который уже не раз приходилось слышать. Он не удивил казаков, но немного раззадорил:
  - Так воевать будете? Или по домам разбежитесь?
  Солдатики с некоторой ноткой возмущения загудели:
  - Да, ну... Надо за наших ребят, которых "чехи" убили, отомстить...
  И этот ответ мы слышали уже не раз...
  Казаки не торопясь, но с жаром, начинают рассказывать приехавшим на Кавказ издалека и не знающим кавказской жизни ребятам о том, что нами пережито и выстрадано:
  - То, что война не нужна, не правда... Если мы не остановим боевичьё здесь, то они придут в наши и ваши дома... Вот уже пять лет продолжается здесь беспредел в отношении русского населения... Тысячи людей убиты, десятки тысяч ограблены и изгнаны из Чечни... Мы, казаки, пришли сюда добровольно, и воюем не за денежные интересы кремлёвских чиновников, а за русский народ и за Россию... Чиновники приходят и уходят, а Россия остаётся...
  Солдаты внимательно слушают, некоторые из них кивают головой и одобрительно поддакивают. Им нравится то, что с ними разговаривают спокойно и доходчиво, без ругани и нажима. Для них казаки - люди старшего возраста, но это не командиры, с которыми не всегда складываются отношения. Солдатам кажется, что именно здесь к ним относятся с пониманием и, не смотря на возраст, разговаривают, как с равными.
  "Срочники" плотнее обступают казаков, потянувшись своими сердцами к человеческому теплу, вытесняющему из них холодный вакуум военной безысходности.
  - Перекусить есть желание? - делают казаки заманчивое предложение, уловив в солдатских глазах уныние вечного недоедания, ставшего очередной стабильной реальностью затяжного армейского бытия.
  Передаём из рук в руки консервы из нашего сухпая. Солдаты умело вскрывают их ножами и, достав из недр карманов ложки, с жадностью поедают консервированную кашу и тушёнку.
  - Вы бы кое-что на потом оставили, - говорит один из казаков.
  Солдаты, чуть покосившись, продолжают есть.
  - Не оставят, - возразил другой казак. - Боятся, что отберут.
  Солдатик, который первым обращался к нам с просьбой дать закурить, отложил пустую банку и, вытирая ложку о грязные ватные штаны, осмелевший и полный уверенности в том, что мы и есть те сказочные защитники от зла, которые появляются неожиданно, и о которых гласят солдатские легенды, сказал:
  - Отбирают... Сухпай иногда вообще не достаётся... А если посылка "молодому" приходит, "деды" между собой её делят...
  - А командиры?..
  Солдат неопределенно пожимает плечами:
  - Командирам мы не нужны. Правда, "ротный" у нас вроде нормальный мужик, но если "нажрётся", то под руку не попадай - может в рожу заехать...
  Казаки возмущенно загудели:
  - Попались бы нам такие "герои"...
  Гневные возгласы вначале приглушали доносившийся слева звук шагов, но вскоре и казаки, и солдаты начали оборачиваться в сторону шедшего человека.
  Чок-чвак... Чок-чвак...
  В шагах полста от нас идёт, с трудом вытягивая сапоги из чавкающей грязи, молодой лейтенант.
  Казаки переглянулись...
  Двое из наших бойцов идут навстречу офицеру. Поравнявшись с ним, с некоторой взвинченностью, седоусый казак спрашивает:
  - Что же вы так мальчишек замордовали?
  На казаков смотрели такие же, как и у "срочников", глаза - усталые и, от этого, безучастные. Серое, землистого цвета лицо, заляпанный грязью, кое-где заштопанный камуфляжный бушлат, приходящийся явно не по росту лейтенанту - всё было знакомо казакам, всё это они видели уже не раз в различных частях и подразделениях, дислоцирующихся в Чечне. Да и по возрасту офицер недалеко ушёл от тех "срочников", что кучкой стояли рядом с нами.
  Он был такой же, как и все, кто был вышвырнут жизнью на эту мятежную территорию - не лучше, и не хуже.
  Казалось, он раздумывает, не зная, что ответить на слова казаков, потому что слова эти исходили не только от них, но и от всей нелепой исковерканной жизни, вопрошающей об Истине и у него, и у всех нас, барахтающихся в омуте пересмутья.
  Лейтенант порылся в кармане, достал сигарету и закурил. Взгляд его уткнулся куда-то в сторону, и казалось, будто утонул офицер в нелёгкой думке; затяжная минута молчания повисла между ним и казаками.
  Докурив сигарету, он выбросил окурок и спросил:
  - Казаки?
  Глаза его вновь смотрели на наших бойцов, и вопрос его, неожиданный и, казалось, нелепый, и великая тоска, растворённая в его голубых оконцах души, совершенно выбили казаков из того состояния правдоборства, в котором они пребывали ещё несколько минут назад.
  - Казаки...
  Лейтенант удовлетворённо кивнул головой и в глазах его сверкнул огонёк искренности.
  - Уважаю...
  Чок-чвак... Чок-чвак...
  Молодой офицер уходил, направляясь к стоявшей чуть поодаль технике. Казаки провожали его взглядом, испытывая необычайное душевное смятение.
  Мы с ужасом осознавали, что молодой офицер и солдатики-"негритята" и есть олицетворение современной Российской Армии, трагедию которой мы вполне реально осознавали, но не хотели до сих пор в неё верить.
  Мир треснул, и в зияющий провал рухнула красота и порядок, честность и искренность, и даже время исчезло в разломе. Искажённый мир застыл в немой, нелогичной и ужасающей своей кричащей уродливостью мнимой вечности...
  И армия стояла сейчас над этим провалом, противясь злой силе, желающей скорейшей её смерти и неотступно подталкивающей к обрыву всё то, что пока ещё отстаивало честь и независимость России.
  Облитая газетной грязью, предаваемая политиками "высокого" полёта, разлагаемая появившимися вдруг предателями в погонах, торгующими всем и вся, армия оставалась живой, вопреки всем прогнозам злопыхателей.
  "Негритята" вытянули на своих плечах штурм Грозного, мёрзли в полях под Самашками и Шатоем, рыли свои окопы и в плену чужие, грызли сухари и кормили собой вшей. Они чаще всего не задумывались о высокой политике, и понятие Родины вмещалось у них в размеры родного села или города. Усталость разъедала силы и притупляла эмоции.
  В какой ещё армии мира солдат может идти в бой под шквальным огнём противника, держась за броню и при этом находясь в состоянии сна?
  И это наша боль...
  Но и это наша гордость, потому, что не всё смогли продать и купить "коммерсанты" нового времени, осталась душа солдата, сформировавшаяся за столетия воинского служения во имя России многих поколений русского народа.
  На уровне подсознания включался механизм выносливости и терпения - основы основ русской победы и, не осознавая этого, "негритята" в подвиге смирения и выдержки продолжали подвиг своих, не знаемых ими, предков.
  Под коркой, сотканной из матерщины, пинков и голода, у каждого из солдат покоилось всё настоящее и светлое, присущее каждому из людей, имеющих голос Божий - совесть. По логике правителей "нового времени" они не должны были вырваться из состояния оцепенения, граничившего с пустотой, космическим вакуумом, но душа русского солдата, неумирающая вовек душа, прорастала через все преграды ростками Добра и, пробившись через толщу зла, по-прежнему тянулась к свету...
Оценка: 8.17*26  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023