ArtOfWar. Якушев Виктор Георгиевич. От йеменских вершин до долин Междуречья

ОТ ЙЕМЕНСКИХ ВЕРШИН ДО ДОЛИН МЕЖДУРЕЧЬЯ

(ЗАПИСКИ ВОЕННОГО ПЕРЕВОДЧИКА)

Москва - 2012 г.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

В АРАБСКИЙ МИР ЧЕРЕЗ СЕВЕРНУЮ ПАЛЬМИРУ

Omnea mea mekum porte*

От причалов одесского порта

Ушел мой корабль в далекую страну...

Прощайте, ребята, я еду на войну!

* Все свое ношу с собой (лат.)

Эти строчки в своей тетрадке для стихов я написал лет в 16. Только-только закончился кубинский кризис, обдавший ядерным холодом весь мир, а в воздухе уже снова витал дух войны. Она начнется через два года: третья арабо-израильская за неполные двадцать лет существования сионистского государства и будет очень скоротечной. Впоследствии ее так и назовут "шестидневная война".

Хорошее представление, какой характер эта война носила для египтян, дают воспоминания генерала Камаля Хасана Али "Дорогами жизни", встретившего ее в должности командира танковой бригады (в Октябрьскую войну 1973 г. - начальник бронетанкового управления, после войны шеф Службы разведки и контрразведки, министр иностранных дел, премьер-министр).

С началом войны 5 июня 1967 г. 2тбр получает приказ выйти из района постоянной дислокации в районе Суэцкого канала и сосредоточиться в новом районе на удалении 110 км, на марш дается 13 часов!!!!!

В 10 утра 06.06.67, прибыв в заданный район, он получает новый приказ вернуться в исходное положение по тому же маршруту (а других на Синае просто нет) в результате чего в 12.00 бригада обнаружена израильскими вертолетами и до 20-00 находится под непрерывным воздействием авиации противника. Потери по прибытии к Суэцкому каналу составили: 41 танк из 94, 22 бтр из 38, 1зенитная установка из 8, в автомобильной технике потери - 70%.

Новый приказ гласит: "Совершить 40 км марш (уже третий за двое суток) к перевалу Гидди и до 12-00 07.06.67 прикрывать отход частей и соединений полевой армии, покидающих Синай без боя. На вопрос, почему целая армия уходит, не вступая в соприкосновение с противником, вышестоящие командиры ссылаются на приказ Главнокомандующего маршала Амера.

Как стало известно позднее, паническое отступление египтян началось после того, как в авианалетах были отмечены самолеты с американскими опознавательными знаками. Амер решил, что США выступили на стороне Израиля и, следовательно, Синай может стать ловушкой для египетских войск, практически не имеющих ПВО.

Но вернемся к многострадальной 2тбр. В 23-00 06.06.67 комбриг направляется на рекогносцировку в район перевала. В этот момент ему докладывают, что одна из рот 3-го батальона бригады в общей неразберихе ушла к каналу в район Исмаилии вместе с отступающими войсками.

До полудня 07.06.67 2 тбр находится на позициях, занятых в р-не перевала, соприкосновения с противником нет. Радиосвязь со штабом дивизии потеряна, слышны лишь отдельные, часто противоречащие друг другу распоряжения реальным и несуществующим частям и подразделениям.

К 15-00 07.07.67 2 тбр вышла к мосту южнее Горьких озер, пройдя за эти двое суток уже 350 км, и тут же получила очередной приказ, вновь вернутся к перевалу.

Такой же приказ получает и соседняя 3тбр 4 мд, которая ранее прикрывала перевалы на центральном направлении и по прибытию в район Исмаилии, снова получает команду занять позиции, оставленные всего несколько часов назад.

В 4-00 08.06.67 2 тбр начинает очередной марш вглубь Синая, в 7-00 ее разведка обнаруживает противника на подходах к перевалу Гидди. В скоротечном бою противник потерял 6 танков и 1 бтр, египтяне - 2 танка. Для выяснения обстановки вперед выслан танковый взвод и сам комбриг зачем-то выдвигается вперед на джипе вместе с командиром передового батальона. Короткий налет израильской авиации: танковый взвод уничтожен, комбриг получил осколочное ранение в живот и отправлен в госпиталь в Суэц. Так закончилась для него июньская война.

Впоследствии Камаль узнал, что вслед за автомашиной с ранеными, в которой был и он сам, на западный берег канала переправились остатки его бригады: 2 бтр и 3 танка, все что осталось от нее после 4 дней беспрерывных и бессмысленных маршей под постоянным воздействием израильской авиации.

По итогам июньской войны были уволены в отставку более 1000 египетских генералов и офицеров, главнокомандующий египетскими вооруженными силами маршал Амер отравился, начались судебные процессы, к длительным срокам были приговорены, в частности, Главком ВВС, начальник бронетанкового управления, комдив Камаля.

Но мне ученику 9 "Б" класса средней школы N6 г. Ильичевска Одесской области пока еще неизвестно, что мое участие в подготовке следующего ближневосточного конфликта 1973 г. уже предопределено и что с такими, же как Камаль египетскими офицерами и генералами я буду на нескончаемых учениях и совещаниях отрабатывать модель арабского реванша за прежние поражения.

Я только что выучил арабский алфавит и уже пытаюсь читать свежие египетские газеты, которые привозят мне знакомые ребята-моряки из Александрии. А уж каирское радио я слушаю каждый вечер, мало что понимая, но не в силах оторваться от вдохновенных призывов арабских дикторов и увлекающих в глубины переживаний восточных мелодий. Собственно радио и побудило меня заняться арабским: услышав однажды эту совершенно экзотическую гортанную речь, я уже не мог избавиться от желания научиться ее понимать, говорить на этом языке...

Арабский дается необъяснимо легко и входит в мою жизнь так властно и бесповоротно, что именно на этом языке начинается мой пересказ биографии Моцарта на уроке немецкого. Весь класс и наша "немка" Людмила Григорьевна в шоке, а я с трудом понимаю, почему все глядят на меня с таким неприкрытым изумлением.

Еще вчера я видел себя только боевым летчиком-истребителем, уже выбирал, в какое именно военное училище буду поступать, а сегодня все решилось само собой: восточный факультет Ленинградского государственного университета и никаких других вариантов. Почему именно ЛГУ? Потому, что Крачковский. Игнатий Юлианович Крачковский - может быть самая яркая личность русской и советской ориенталистики, мой идеал того времени, книги и переводы которого и открыли мне путь в арабский мир, был представителем питерской школы, что и повлияло на мой выбор.

Мне еще неизвестно, что вдова Игнатия Юлиановича Вера Александровна будет принимать у меня вступительный экзамен по арабскому языку и что поставленная ею оценка "отлично" не поможет мне стать студентом.

Несмотря на предложение приемной комиссии продолжать сдавать экзамены и после полученной за сочинение "двойки", я возвращаюсь домой. Стало ясно, что "чистая" фундаментальная наука не для меня. После общения с четверокурсниками было понятно, что даже после годичной стажировки в Сирии языком они владеют слабее, чем я, а значит надо искать что-то иное.

Но это будет только в следующем году, пока же актуально другое: работа. Райком комсомола здесь не помощник. Наш выпуск 1966г. был сдвоенным: десятые и одиннадцатые классы закончили учебу в один год и оказавшихся за бортом вузов оказалось слишком много: четыре миллиона юношей и девушек. Поспособствовал отчим. Место ученика слесаря-судоремонтника в соседней бригаде он помог мне получить с легкостью необыкновенной.

И вот понеслись дни, недели, месяцы. Днем я на заводе: физически тяжелый, подчас просто каторжный труд, но зато отличный коллектив, простые человеческие отношения безо всяких интриг. Вечером три раза в неделю: курсы арабского языка, очень скоро я оказываюсь сразу на последнем третьем году обучения. И здесь прекрасные люди, душевная атмосфера бескорыстного интереса ко всему новому неизведанному.

Оба наши преподавателя (они же отцы-основатели курсов) энтузиасты арабского, выпускники Одесского института инженеров морского флота, окончившие специальный факультет Института восточных языков (сегодня это Институт стран Азии и Африки) при МГУ, где их в течение года обучали основам языка, несколько лет проработали в Египте в порту Александрия. Их энергия любви к Востоку настолько сильна, что на нее в число студентов притянулись самые разные люди: капитан-ракетчик Акулов, тоже два года отслуживший в Египте, выучивший диалект и пришедший изучать литературный язык, отставной майор-азербайджанец Шукюров, уже владеющий персидским, две подружки студентки политехнического и я - рабочий судоремонтного завода, который жить не может без арабского.

0x01 graphic

Майор запаса Адель Мехтиевич Шукюров

Мой прогресс в такой позитивной среде идет как на дрожжах и уже очень скоро преподаватели предлагают свозить меня в Москву и показать ректору Института восточных языков при МГУ А. А. Ковалеву, гарантируют поступление и даже обещают вещь в советские времена почти немыслимую: освобождение от уборки картошки на подмосковных полях. "Приедешь и сразу начнешь учиться" - говорят они.

Так, наверное, и было бы, если бы не одно но. Отчим с матерью на грани развода и рассчитывать на помощь семьи во время учебы нереально, поэтому решение приходит само собой: буду поступать в Военный институт иностранных языков (ВИИЯ), который, кстати, в свое время окончил А.А. Ковалев.

Это мне, правда, стало известно много позже: ни о самом институте, ни тем более о его выпускниках из газет или справочников тогда было не узнать. А вот мой коллега на курсах арабского в Одессе Адель Мехтиевич Шукюров поведал мне о нем, что называется из первых рук. В конце Великой Отечественной он изучал персидский в ВИИЯ и потом служил в составе группировки советских войск в Иране. Его рекомендации были для меня вне всяких сомнений.

Сказано - сделано. И вот я уже в Москве, после успешно написанного сочинения я получаю "отлично" по арабскому, остальное дело техники. Набранных 18 баллов из 20 возможных оказывается более чем достаточно для поступления: как раз в эти дни принято решение в связи с агрессией Израиля против Сирии и Египта оказать арабским странам военную помощь и соответственно увеличить набор арабистов в ВИИЯ до 100 человек в год против обычных 10-20.

Памятуя печальный опыт предыдущего года, я выбрал свободную тему сочинения и Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР "О развитии физической культуры и спорта", вышедшее накануне, помогло рассказать "О человеке будущего, как всесторонне развитом человеке" на заветное "хорошо". Да и "пятерка" по арабскому была подарком судьбы: мне попался тот же текст, что и год назад в Ленинграде, который я легко пересказал наизусть и разобрал грамматически буквально после пяти минут подготовки. Не стоит говорить о том, что председателем комиссии на устном экзамене по русскому и литературе оказалась жена преподавателя арабского языка и, увидев в моей зачетке "пятерку", поставленную майором Григорием Павловичем Крапивой (образец строгости и педантизма на ближневосточной кафедре ВИИЯ в течение многих лет), недрогнувшей рукой вывела "четверку" за мой более чем слабый ответ.

Иными словами: что предопределено - не может быть отменено. Сам того не ожидая, я стал слушателем еще не Краснознаменного, но уже легендарного ВИИЯ.

Сколько же из нас будет зачислено в слушатели и какие будем изучать языки мы не знали до последнего момента - принятия решения о зачислении, которое выносилось приемной комиссией во главе с начальником Института Героем Советского Союза генерал-полковником А.М.Андреевым. За четыре года до этого он стал первым начальником ВИИЯ, воссозданного после расформирования в 1956 г.

На вопрос Андреева: "Какой язык хотели бы изучать?" Я, естественно, ответил: "Арабский, товарищ генерал-полковник!" Такой ответ вызвал неподдельный восторг у генерала и реплику: "Вот какие люди нам нужны!" Секрет этого восторга открылся позднее. Тогда мы еще не знали, да и не должны были знать, что по планам командования более половины поступивших будут изучать арабский язык и в ближайшем будущем пройдут боевое крещение на всех возможных фронтах многочисленных ближневосточных войн и конфликтов. Тем более что реальное распределение языков стало ясно только через месяц после нашего возвращения с лагерных сборов, а до того момента несколько десятков человек на нашем курсе с ужасом ожидали начала занятий, поскольку в качестве основного языка им был назначен китайский.

Многие из тех, кому об этом было объявлено на заседании приемной комиссии, тут же написали рапорта с просьбой об отчислении, но большинство проявило выдержку и было вознаграждено: некоторых даже перевели на первый факультет (западные языки), а Геннадий Гладков через четверть века стал начальником кафедры английского языка (как второго) в родном институте. Мне пришлось поработать под его началом преподавателем английского языка как раз через 25 лет после нашей недолгой совместной службы.

"Китайцев" же на нашем курсе оказалось всего десятеро и столько же "персов", остальные сто человек - "арабы".

После месяца лагерных сборов, полностью посвященных освоению теми, кто пришел в ВИИЯ с гражданки, курса молодого бойца, мы вернулись в Москву, недосчитавшись еще нескольких человек. В основном это были ребята из интеллигентных московских и питерских семей, привыкшие к комфортной и сытой жизни и не пожелавшие от нее отказываться даже на время учебы.

А на тех, кто остался, буквально сразу повеяло ледяным холодом смерти. Через несколько дней после возвращения из лагеря мы участвовали в первом (и, к сожалению, далеко не последнем) прощании с погибшим "при выполнении интернационального долга". Самолет, на котором наш товарищ-виияковец слушатель четвертого курса был бортпереводчиком, взорвался над Будапештом. Фамилия осталась в памяти навсегда - Детенышев.

Да и для меня лично все складывалось отнюдь не безоблачно. Казалось бы, сбылась моя мечта - изучать арабский язык, да еще в таком престижном вузе, но жизнь всегда полна неожиданностей и отнюдь не всегда приятных. Оказалось, я зачислен в институт всего лишь "условно", так как на меня пока нет "допуска" (то есть разрешения на получение доступа к секретным документам) из военкомата, откуда я призывался. Такая же ситуация сложилась у моего ростовского приятеля Володи Шурупова из персидской группы.

А надо сказать, что к тому моменту я был на курсе единственным одесситом, а он единственным ростовчанином. Мы еще шутили: видно здесь не сладко придется, раз такие деловые люди как выходцы из Одессы-мамы и Ростова-папы обходят ВИИЯ стороной. Вот и дошутились.

Перед нами обоими встала диллема: оставаться и ждать допуска или уезжать. Оставаться можно было только до октябрьских праздников, так как раз на 7 ноября принимали присягу, а, приняв ее, придется идти служить в войска, если допуск не придет. Рисковать, конечно, не хотелось, ведь можно было еще год "гулять" на гражданке, но с другой стороны уехавший лишал себя всего, чего уже добился, т.е. статуса слушателя ВИИЯ.

Словом выбор был нелегким и усугублялись наши колебания еще и тем, что прошлое у каждого из нас было далеко не безоблачным. Изучая арабский, я, естественно, общался с египетскими моряками, а это при желании легко было подвести под занятия "фарцовкой" (валютными и прочими спекуляциями). Да и Володе, наверное, было чего опасаться. Так или иначе, я рискнул остаться, а он уехал. Потом, как мне рассказывали "персы", с которыми он поддерживал связь, сильно жалел, но изменить уже ничего было нельзя.

Дело в том, документы на нас обоих пришли уже после присяги: так неспешно работала бюрократическая машина. Оказалось, что изначально они были положительными, только оформлены были некорректно: печати стояли чуть не на тех местах, что положено, но нам, конечно, никто об этом не сказал, так что получилась вот такая нешуточная проверка на готовность к риску.

По иронии судьбы моим первым преподавателем арабского языка в ВИИЯ оказался тоже "египтянин" - слушатель четвертого курса нашего института Виктор Ковтонюк, будущее светило отечественной арабистики, только что вернувшийся после годичной командировки из той же Александрии, где в свое время работали мои одесские учителя.

Как и многие другие его старшие коллеги по кафедре арабского языка, Виктор не просто любил арабский, он жил в нем. И эта энергия не могла не заряжать его учеников.

Для тех же, на кого она не действовала, находился другой стимул: "тройка" по любому предмету, а на иностранный язык, естественно, отводилась львиная доля учебного времени, автоматически лишала права на увольнение в город по выходным.

Таким образом, теории о том, что есть люди более и менее способные к языкам, в нашей среде успеха не имели. О том, чтобы позаниматься после отбоя(11 ночи) договориться было легко, но позитивного результата такая тактика не приносила: подводило здоровье и люди либо прекращали эти "испытания на выносливость", либо уходили сами. Однако таких было очень мало: 3-4 человека за первые два года. Остальные втянулись в процесс и продолжали осваивать арабско-персидскую вязь и китайские иероглифы с прицелом на командировку после третьего курса.

0x01 graphic

Болеем за своих: ВИИЯ 1968г.

Но и тут жизнь внесла свои коррективы. Не для того нас набирали в таком количестве, чтобы мы учились по классическим схемам. Наверху сидели люди, прошедшие горнило Великой Отечественной войны и хорошо понимавшие, что военные переводчики это, прежде всего военные и только потом переводчики. Кроме шестидневной войны на Ближнем Востоке на нашу судьбу повлияли и события в Чехословакии летом 1968 г.: ввод советских войск в эту страну.

Часть 1

Arabia Felix (Счастливая Аравия) или Страна Великанов- Йемен - начало пути

Вернувшись в конце лета 1968 г. из отпуска, мы узнали, что на нашем курсе создаются две "штурмовые" языковые группы по четыре человека в каждой (стандартная группа включала в себя десять слушателей). Через полгода интенсивных занятий (в день 4-6 часов арабского языка с лучшими преподавателями в аудитории и столько же самостоятельно) нас "десантировали" в Йемен и Сирию. Четверо из нас: Леша Ковалев, Володя Науменко, Сережа Зинченко и я, попали в Северный Йемен, называвшийся тогда Йеменская Арабская Республика, двое: Леша Мищенко и Юра Антипин -в Южный Йемен, бывшую английскую колонию, известный также как Народно-Демократическая Республика Йемен и двое: Слава Ковалев и Олег Овечкин - в Сирию.

0x01 graphic

Типично йеменский пейзаж: сорго и кактусы

К этому моменту в Северном Йемене уже восьмой год шла гражданская война, в которой с одной стороны выступали республиканцы во главе с полковником Абдаллой ас-Салялем, поддерживаемые Египтом (до 1967 г. в Йемене находился "ограниченный контингент" египетских войск численностью до 70 тыс. чел.) и СССР, а с другой сторонники свергнутого в 1962 г. короля и одновременно имама аль-Бадра, поддерживаемые Саудовской Аравией, Иорданией, Ираном и рядом западных стран.

В 1964 г. (21 марта) был подписан советско-йеменский договор о дружбе, а также соглашение об экономическом и техническом сотрудничестве (дипломатические отношения Йемена с СССР существовали с 1928 г.). Важной составляющей являлось сотрудничество в военной области, которое осуществлялось на основе межправительственных соглашений, подписанных в рамках существовавших договоров, и включало поставки советского вооружения, военно-техническое обеспечение, подготовку йеменских военных кадров, строительство в ЙАР военных и других объектов в интересах национальных вооруженных сил.

Одним из важнейших направлений военного сотрудничества СССР с йеменским государством было командирование в ЙАР военных советников и специалистов. Их количественный и качественный состав обеспечивал оказание всесторонней практической помощи руководству вооруженными силами в улучшении организационно-штатной структуры национальных вооруженных сил. Они оказывали помощь в совершенствовании управления войсками, изучении и освоении личным составом вооружения и военной техники, поставляемой из Советского Союза, в организации ее ремонта и обслуживания, создании учебно-материальной базы, строительстве объектов военного назначения.

К 1963 г. в Йемене насчитывалось 547 советских военных специалистов. Впоследствии (вплоть до 1991 г.) по линии Министерства обороны СССР здесь побывали 4300 военных советников и специалистов. Преобладали офицеры -- 3300 человек, но присутствовали и военнослужащие срочной службы (свыше 200, к ним, кстати, относились и мы, слушатели ВИИЯ, еще не получившие ни диплома, ни офицерского звания, но уже тянувшие переводческую лямку безо всяких послаблений), а также вольнонаемные рабочие и служащие.

Тем, кто хочет знать о Йемене больше, прямой путь на сайт онлайн энциклопедии "Кругосвет": http://www.krugosvet.ru/enc/strany_mira/EMEN.html

Итак, покинув еще утопавшую в снегах Москву (было начало марта 1969 г.) после короткой промежуточной посадки в Каире и многочасового перелета мы, наконец, приземлились в международном аэропорту Ходейда. Двигатели турбовинтового Ил-18 остановились и мы оглохли от внезапно наступившей тишины. Затем по корпусу самолета что-то заскрежетало, и мы догадались: подали трап. Попрощавшись с однокурсниками и пообещав друг другу внимательно смотреть в оптический прицел перед тем как спустить курок (молодые йеменские государства в это время находились в состоянии очередного вооруженного пограничного конфликта между собой), мы стали пробираться к выходу.

Вступив на трап, мы сразу поняли, что прав был наш начальник института генерал Андреев или, как мы все любовно его звали, "Дед", когда, напутствуя нас перед командировкой, предупреждал: "Кофе по утрам в постель и белого "мерседеса" не будет". На землю пришлось спускаться с риском сломать себе шею по какому-то фантастическому сооружению из криво сколоченных досок, а международный аэропорт представлял собой приземистый сарай, судя по всему созданный теми же "мастерами" деревянного зодчества, которые пытались изобразить трап.

Нашим взглядам открылась бескрайняя пустыня, начинавшаяся сразу за убогим сарайчиком. За горизонт, стремительно удаляясь, уходил караван верблюдов. Тут же безо всякого объявления по внутренней связи началась выгрузка нашего багажа: чемоданы полетели в кусты верблюжий колючки, а еще через минуту из тех же кустов вышло некое приземистое существо в промасленном авиационном комбинезоне и, ткнув в живот автоматом Калашникова стоявшего к нему ближе всех Володю Науменко, негромко, но внятно произнесло: "Пачпорта!" Мы почему-то сразу догадались: погранконтроль и без промедления расстались со своими серпастыми-молоткастыми удостоверениями личности. Удовлетворенно урча, существо тут же исчезло в зарослях колючки так же бесшумно, как и появилось.

А между тем на землю упала тьма. Именно упала, сумерек не было, к этому еще предстояло привыкнуть, а пока мы находились в полной растерянности: без документов и вещей в кромешной темноте и никто из нас не представлял, что делать дальше.

И тут черноту ночи прорезал свет автомобильных фар и вслед за этим мы услышали дребезжание какой-то развалюхи. Мрак рассеялся и на взлетной полосе мы увидели проржавевший микроавтобус с остатками стекол вместо окон, которые и были источником этого жуткого шума. За рулем авто восседал верзила с глубоким багровым шрамом через всю левую щеку.

"Военные переводчики!" - проревело чудовище, и нам сразу вспомнился инструктаж в ЦК КПСС, где нас предупреждали о всяческих антисоветских провокациях. "Вот оно" - пронеслось в наших головах -" но откуда белогвардейцы здесь, на краю Аравийского полуострова?", мы тупо глядели то на верзилу, то друг на друга, не в силах что-либо понять.

"Садись!"- раздался новый вопль из авто - "Я вас ждать не буду". Второй раз ему повторять не пришлось, с необыкновенным проворством найдя в кустах свои вещи, мы мгновенно разместились на сиденьях микроавтобуса в полной готовности двигаться куда угодно, лишь бы не оставаться больше здесь.

Мечта сбылась: менее чем через час езды по вполне приличному асфальту мы оказались на окраине курортного городка у респектабельной белой виллы. После короткого гудка клаксона по аккуратной дорожке из глубины сада выдвинулась еще одна мощная фигура с таким же свирепым, как и у нашего водителя, выражением лица. Фигура была вся в белом и, судя по повадкам, имела крутой нрав и привычку отдавать приказы, которые надлежало исполнять немедленно и беспрекословно.

Первым из ступора вышел Володя Науменко с криком: "Товарищ генерал! Вам пакет из Генерального штаба!", он, расталкивая нас, бросился в ноги монстру. "Ну-ну" - примирительно проурчал тот - "я пока всего лишь полковник, а пакет давай".

Однако приступ доброты был коротким. "Вы где, так вашу мать, были, я два часа проторчал на аэродроме, вас встречая. Теперь, все самолеты в Сану и Таизз улетели к такой матери и раньше чем через неделю ничего не будет. А мне что с вами, так перетак, прикажете делать?"

Каждый из нас готов был поклясться, что на аэродроме не было ни одной живой души, но спорить с полковником почему-то никому не хотелось. "Ладно, хрен с вами" - лицо монстра снова подобрело - катитесь к прапорщику Чумаченко, Володька вас отвезет. Он махнул рукой в сторону водителя, и мы поняли, что аудиенция окончена.

Уже забившись снова в авто, мы услышали еще одно "отеческое" напутствие: "Только водку, блин, экономьте. Здесь ее не найдете ни хрена, сухой закон, так их мать!"

Авто, гремя стеклами, снова тронулось с места, и осмелевший Володя Науменко решился впервые обратиться к нашему спасителю: "Слышь, тезка! А кто это был?" "Как кто? Верзила изумленно уставился на нас, забыв о том, что должен смотреть вперед на дорогу. "Старший группы советских военных специалистов полковник Н. А вы думали кто?" И опять почему-то никто не пожелал поделиться своими мыслями.

Неделя в Ходейде пролетела быстро. Водку мы, конечно, не экономили, тем более что у одного из нас, командира нашей языковой группы Леши Ковалева, был день рождения. А зря.. Следующую бутылку, да и то на двоих с тем же Лешей, я получил только через полгода (такова была норма для переводчиков).

А еще на спиртное не стоило налегать потому, что путь в учебный центр в городе Таизз пролегал над горами, а летели мы туда на "кукурузнике" Ан-2. Уже на первых минутах полета с нами начало творится такое, что бывает, наверное, только после многодневной болтанки в открытом море.

Прилагая какие-то просто нечеловеческие усилиями, я, буквально, дополз до пилотской кабины, остальные мои товарищи валялись на полу и только хрипло стонали, тщетно взывая о пощаде.

Моим глазам предстала страшная картина: между двумя тщедушными йеменскими пилотами, сидевшими за штурвалами "кукурузника", метался белокурый великан, который с помощью русского мата и увесистых ударов пытался преподавать уроки пилотажа своим незадачливым ученикам.

"Товарищ майор! - взмолился я, по примеру Володи Науменко повышая летчика в звании, - "возьмите управление на себя, мы не долетим!" "Что? Так плохо?" - удивился пилот -"А еще называется виияковцы. Ладно, хрен с вами. Этих все равно учить бесполезно. А ну барра* (араб. вон) отсюда" гаркнул он на йеменцев и плюхнулся в командирское кресло. Блаженство было неземным. Мы были готовы лететь над этими горами хоть всю оставшуюся жизнь, но, увы, Таизз (второй по величине город Северного Йемена) был слишком близко.

На земле нас ожидал еще один почти двухметровый верзила с лысой головой и свирепыми замашками. "Быстро на разгрузку" - проревел он безо всяких приветствий и представлений -"времени в обрез".

Возражать ему не было никакого желания: наша радость по поводу того, что мы снова стоим на твердой земле была беспредельна. Через полчаса грузовик, натужно урча, тронулся к выезду с аэродрома, а верзила, который все это время где-то пропадал, направился к нам. "Ваши паспорта?" - все в той же лаконичной манере потребовал он. "Так паспорта у нас еще в Ходейде по прилету из Москвы забрали". "А, так вашу мать" - разразился ругательствами верзила. "Сколько раз говорил, не отдавать паспорта кому попало. И где я их теперь буду искать?" "Ладно, черт с вами, садитесь в машину" и он направился к "Мерседесу", который, кстати, был белого цвета.

Уже разместившись в доме для холостых специалистов и переводчиков таиззского учебного центра, мы узнали, что на аэродроме нас встречал Генеральный консул советского посольства в Йемене Михаил Степанович Греков. "Советская власть", как он сам себя называл. И встречаться с ним нам предстояло часто. Мы даже представить себе не могли, как полновластно и безаппеляционно он войдет в нашу жизнь на весь предстоящий год.

Разместили нас хорошо: комната на двоих (после казармы, где нас было в одном помещении человек пятнадцать, это показалось раем), по автомату Калашникова (с четырьмя магазинами) и ящику гранат на каждого. Мысли по поводу этого арсенала у нас возникли невеселые: все понимали, просто так вооружать нас до зубов никто не стал бы.

И действительно повод прибегнуть к этому арсеналу у нас возник гораздо раньше, чем мы ожидали. Пообедав, мы сидели на лавочке у столовой, как вдруг прямо за стеной, окружавшей наш двор, застрекотали автоматы. Пулей мы устремились на крышу своего дома, по пути прихватив автоматы из спален.

Пока мы неслись наверх, стрельба не прекращалась, но довольно быстро удалялась в сторону находившегося метрах в двухстах от нас советского консульства. С крыши мы увидели колонну полугрузовых джипов, в которых во весь рост стояли йеменцы в национальной одежде, беспрерывно палившие в воздух кто из одного, а кто и из двух автоматов сразу. И только увидев, жениха и невесту в первой машине, мы поняли все: это был свадебный кортеж!

0x01 graphic

Один из дворцов имама в районе Таизза

А назавтра нас распределили по группам Таиззского учебного центра, и началась наша переводческая работа.

Как можно полноценно выполнять задачи военного переводчика восточного языка в боевой обстановке всего после трех семестров обучения? А мы к тому же попали сразу на две войны: одна - гражданская в Северном Йемене между монархистами и республиканцами, в которой СССР, естественно, поддерживал республиканцев, а вторая между двумя Йеменами - Северным и Южным.

Ответ прост - в течение первых шести месяцев до выпуска своих групп, в которых проходили подготовку будущие командиры батальонов-дивизионов для республиканской армии, мы, бывало, до 2-3 ночи сидели над конспектами лекций, которые предстояло переводить завтра, досконально осваивали автомобильную, бронетанковую, артиллерийскую боевую технику и средства связи. Иначе как бы мы донесли, то, что нужно было до наших слушателей?

Чтобы было понятно, с кем приходилось работать расскажу только один случай.

Выпускной экзамен в моей артиллерийской группе. Кроме теоретических вопросов выпускник должен решить задачу по подготовке данных для стрельбы с закрытых огневых позиций, причем двумя способами: математически и графически (на карте). Один из самых уважаемых йеменских офицеров герой к тому моменту уже восьмилетней гражданской войны седой подполковник Ахмед Ханаши сидит в полном трансе, обхватив голову руками.

Подходим к нему:

"В чем проблема?"

"Где я возьму линейку в три километра длиной?"

"??????????"

"Ну, математически задачу я решил, а графически без такой линейки как быть?"

Мы с майором Вашкевичем делаем неимоверное усилие, чтобы не расхохотаться, и разрешаем подполковнику ограничиться математическим вариантом. Слава богу, после экзамена он не стал нас доставать вопросами, почему мы не дали ему эту линейку.

0x01 graphic

Стреляем прямой наводкой - октябрь 1969 г., недалеко от Таизза

Конечно, не только и не столько работа занимала наши молодые умы: все-таки первый выезд за границу, да еще и в такой экзотический уголок Аравии, как Йемен. Экзотика, надо сказать, окружала нас со всех сторон. Стоило только выйти за ворота с нашего двора, как сразу начинались приключения.

В один из первых выходов в город не успели мы оглядеться, как на нас чуть не наехал "Лендровер", спас только кювет, в который пришлось катиться буквально кубарем. Глядя вслед удаляющемуся джипу, мы с удивлением отметили, что он едет зигзагами, чудом не сваливаясь с дороги.

"Пьяный что-ли - мелькнула мысль, - да, нет, не может быть, в стране спиртного днем с огнем не отыскать, за самогоноварение - смертная казнь. Тут что-то другое".

Пройдя еще десяток метров и заглянув в одну из лавок за сигаретами, мы увидели странную картину: за прилавком никого, товары лежат, открыто: бери, что хочешь, а в глубине помещения, словно груда бревен валяются несколько местных вместе с хозяином лавки, глаза бессмысленные, одна из щек у каждого какая-то вспухшая и неестественно белая, оружие разбросано на полу рядом.

И тут мы вспомнили: это же кат! Ну, да, конечно, еще в записках Мухаммеда Хасанейна Хейкала друга президента Насера и тогдашнего главного редактора главной египетской газеты "Аль-Ахрам" приводится описание визита йеменского имама Аль-Бадра в каирский зоопарк. Проходя со свитой по территории и наблюдая диковинных для него зверей, имам вдруг с криком "О, Аллах! Этого не может быть" устремился к одному из деревьев, вскарабкался на него и, к полному изумлению сопровождавших его египтян, стал срывать и жадно поедать листья с этого дерева. На вопросы: "Ваше величество, что с Вами? Вам нужна помощь?" имам с негодованием воскликнул: "Дикари! У вас тут повсюду КАТ, а вы даже не обращаете на него внимания."

Жевание листьев легкого наркотика ката, по-арабски называемое "тахзин", обычный послеобеденный ритуал тех йеменцев, у кого хватает на это денег. По их словам, кат делает мужчину настоящим богатырем, отправляясь к женщине, он может не сомневаться в своих силах: их хватит, чтобы ублажать самую требовательную из пылких восточных красоток до самого утра.

Репортаж о кате прямо из Йемена на сайте арабоязычного канала российского телевидения "Русия аль-Яум" (Россия сегодня):

http://arabic.rt.com/news_all_news/news/581934/

Больше информации об этом растении, но на английском можно найти на сайте: http://en.wikipedia.org/wiki/Khat

Сразу скажу, что у большинства из нас никогда не возникало ни малейшего желания приобщаться к этому ритуалу, хотя как-то один из наших, нажевавшись этой дряни тайком от остальных, всю ночь не давал спать товарищам, пытаясь ползти по стене вверх к потолку и с шумом падая обратно. Когда его, пришедшего более менее в себя, допросили на утро, он толком ничего не помнил, говорил только, что уже в начале действия ката, ему было очень страшно, так как тело его как будто раздвоилось: он одновременно лежал на кровати и ходил по комнате, мог наблюдать за самим собой то лежащим, а то движущимся. От одного этого, говорил он, можно было свихнуться.

Впрочем, "легкий наркотик" кат не так уж безобиден. Как-то проходя по местному базару, где часто бывали просто для развлечения, и, услышав невдалеке довольно сильный взрыв, мы бросились в ближайшую лавку и не зря: следом за взрывом загрохотали выстрелы. Однако вскоре все стихло также внезапно, как и началось.

Выйдя из лавки и дойдя до поворота, мы увидели жуткую картину: кругом валялась куча тел, побитых, как выяснилось потом, взрывом ручной гранаты, брошенной в толпу "обжевавшимся" верзилой, который лежал посреди прохода между лавками с пистолетом в руке. Как оказалось, прежде чем пустить себе пулю в лоб, он разрядил в уже разбегавшихся после взрыва людей весь магазин кроме последнего оставленного для себя патрона.

Вторым после местного базара нашим развлечением было кино. Благо вполне приличных кинотеатров в городке (в Таиззе в то время жило 30-40 тыс. человек) хватало.

"Опухнув" от вестернов, которых шло на местных экранах просто несметное количество, мы как-то решили найти что-нибудь другое и остановили свой выбор на "Секретном агенте N26", как-никак шпионская история. Каково же было наше разочарование, когда из первых же титров начавшегося фильма мы поняли, что перед нами "шедевр" киностудии "Узбекфильм" "В двадцать шестого не стрелять" - жалкое подобие "Щита и меча", естественно, с узбекскими разведчиками в фашистском тылу в роли главных героев.

С узбеками (а заодно и с азербайджанцами) мы уже познакомились в своем учебном центре. Когда нас распределяли по группам подготовки йеменских офицеров, а их было шесть: автомобильная, артиллерийская, бронетанковая, инженерная, пехотная и группа связи, мы недоумевали: как же так групп шесть, а переводчиков восемь, отдыхать что-ли будем по очереди.

Все оказалось и смешно, и грустно. Из двух лейтенантов узбеков-выпускников Ташкентского университета, призванных в армию на два года, русский язык знал только один, так что лекция советского военного специалиста проходила таким образом: сначала его слова переводчик N1 переводил своему коллеге на узбекский, затем переводчик N2 доводил текст до группы, переводя его на арабский.

По той же схеме работал и тандем выпускников Бакинского университета. При этом, будучи офицерами, они пытались строить из себя командиров и использовали каждый повод, чтобы подчеркнуть свое мнимое превосходство, но надо сказать, что специалисты, преподававшие в Центре, не дали нас в обиду. Измучившись с трехсторонним переводом и намаявшись с гражданскими, в сущности, людьми, которые, естественно, не имели представления и о русской военной терминологии, наши наставники оценили нас по достоинству и по товарищески нас опекали.

Но вернемся снова в кино. Первый наш поход в местный кинотеатр поразил нас двумя колоритнейшими вещами. Купив билеты в кассе и направившись в зал, мы были остановлены сержантом-десантником сурового вида с пышными как у запорожского казака усами, который потребовал от нас сдать оружие. Заявлению, что мы его с собой не носим, он не поверил, и по мановению его руки дюжие молодцы, стоявшие рядом с ним, быстро и профессионально нас обыскали и только после этого нам позволили пройти на свои места. Как оказалось, оружие и боеприпасы сдаются нашему бравому сержанту перед сеансом по описи и под расписку в журнале, а после окончания фильма он же все это возвращает законному владельцу. Ну, прям как бинокли у нас в театре.

Второе, что нас удивило, когда мы, наконец, уселись на свои места, это то, что часть женщин в зале сидела с закрытыми паранджой лицами, а другая, и немалая при этом, часть была в одежде европейского типа и вовсю "стреляла" глазами по сторонам. С началом показа лица, естественно, были открыты, а вот когда в зале внезапно зажигался свет, скажем при обрыве кинопленки, все мужские взгляды обращались на тех женщин, которые не успели (или сделали вид, что не успели) закрыть лицо.

Потом йеменцы нам пояснили, что женщина, выезжавшая за границу и ходившая там без паранджи, имеет право ее больше не надевать, а в Таиззе таких было много. В соседнем Южном Йемене, совсем недавно освободившемся от власти англичан, женщина без паранджи была привычным явлением, поэтому, съездив к родственникам в Аден, йеменка с Севера могла больше не заботиться о том, чтобы постоянно быть готовой спрятаться за густой вуалью.

А по поводу учреждения сервиса по сдаче оружия на хранение перед началом киносеанса существовала такая легенда: якобы во время демонстрации известного на весь мир фильма "Чапаев", йеменцы, желая спасти Василия Ивановича от "беляков", открыли по ним шквальный огонь из всех видов имевшегося при них стрелкового оружия, из гранатометов правда не стреляли - гранаты были очень уж дороги. После этого командующий гарнизоном постановил: с оружием в зал не пускать. Позже, вернувшись в Москву, пришлось слышать эту же легенду и про ангольцев, и про кубинцев и даже про эфиопов.

Еще одним нашим развлечением кроме базара и кино была игра в преферанс. Проходила она, обычно, вечером по четвергам и часто затягивалась до глубокой ночи, так как пятница была выходным днем и можно было передохнуть, хотя бы ненадолго выйдя из череды ночных корпений над конспектами лекций, которые предстояло переводить на следующий день. Играли на плоской крыше нашего "холостяцкого" дома (специалисты с семьями жили в доме отдельно в полукилометре от нас), ставки были чисто символическим не в силу нашей сознательности, а просто потому что специалисты (по-арабски "хабиры") были одержимы идеей любой ценой накопить на "Волгу" и, естественно, экономили на всем.

Доходило до абсурда: в Ходейде (третий по величине город страны и главная военно-воздушная и военно-морская база в 150 км от Таизза) один прапорщик в течение года вел полностью "натуральное" хозяйство: ловил рыбу в Красном море, у моряков с наших судов, заходивших в порт, выпрашивал муку и масло, сам пек себе хлеб, в общем "минимизировал расходы" как мог. В результате началась цинга, отправили в Союз, в Шереметьево к трапу подали "Скорую помощь", но он от госпитализации отказался, приехал домой и умер: прободение язвы.

С этой патологией пришлось сталкиваться не раз, и страдали ею не только "хабиры", среди переводчиков тоже попадались маниакальные личности. В Египте был случай, когда крестьяне, чуть не забили мотыгами до смерти переводчика, который повадился по ночам воровать у них бобы. Ему повезло: отбил караул нашей части ПВО, стоявшей неподалеку, а то бы отдал жизнь за горстку бобов. И смех, и грех, одним словом.

Еще больше меня поразила история с генералом С. , которого мне пришлось сопровождать в египетский военный госпиталь. Выслушав жалобы на слабость, головокружение и осмотрев генерала, египетский военврач долго не решался сообщить диагноз, он все что-то писал и писал на бланке госпиталя. Потом поднял на меня круглые от удивления глаза и сказал: "Поверить не могу, но по-всему выходит дистрофия. Уж не знаю, как такое возможно". Генерал все понял без перевода и заторопился на выход. "Я все равно обязан сообщить в Генштаб" - эти слова врача я услышал уже у лифта и только пожал плечами, что я мог ему ответить: мне было бесконечно стыдно. Комиссия, созданная для расследования этого случая, установила, что на неделю генерал и его жена покупали себе курицу и бутылку кефира, вот и весь рацион.

Но вернемся в Йемен на крышу нашего дома в Таиззе. Место это, выражаясь по-современному, можно было бы назвать "Клубом преферансистов и вуайеристов", поскольку рядом с нами картежниками находилась и другая группа товарищей, вооруженных биноклями, направленными в сторону соседнего дома. Там жили молоденькие 18-20 летние шведские медсестры из госпиталя Международного Красного Креста, находившегося неподалеку. Нас молодых ребят они совершенно не привлекали ни своей типично скандинавской внешностью, ни столь же скандинавской холодностью, а вот для наших товарищей постарше у них было секретное оружие: придя домой, шведки первым делом сбрасывали с себя всю одежду и открывали окна настежь, а если учесть, что расстояние между нашими домами было метров 15, то и без бинокля зрелище было не для слабонервных.

Как-то мы чуть не потеряли одного из своих боевых друзей: совершенно ошалев от бесплодных вечерних бдений, он приволок на крышу десятикратную артиллерийскую стереотрубу, да еще и с двадцатикратными насадками и так увлекся любимым делом, что потерял равновесие и чуть не спикировал с крыши, благо мы сидели неподалеку и успели схватить его за ноги. Прибор наблюдения, тем не менее, наш "герой" из рук не выпустил, даже рискуя жизнью.

Однако поводом для закрытия "Клуба" послужил отнюдь не этот эпизод, а внезапный визит в один из вечеров супруги нашего старшего группы советских военспецов, которая, мгновенно оценив обстановку, повелела своему благоверному ключи от склада оптических приборов передать ей, а преферанс запретить под страхом досрочной отправки домой. Что и было сделано.

А вскоре мне пришлось познакомиться со шведками поближе и не только с ними, но и с вездесущей и всемогущей системой "стука" в советских организациях за границей. Как-то после обеда, выйдя из дома за сигаретами, я столкнулся с двумя нашими соседками, садившимися в свой крошечный что-то вроде "багги" автомобиль, поздоровались. "Садись, - говорят - подвезем, я сажусь, поблагодарив, естественно, за любезность и минут через 10 минут езды по крутым и извилистым улочкам Таизза выхожу в центре городка.

Не успел я купить сигарет, как меня уже дергает за рукав завхоз консульства.

"Быстро - говорит - в машину, тебя генконсул срочно требует"!

"Меня - удивляюсь - Вы, наверное, ошиблись. С чего это ему меня к себе звать?"

"Да нет тут никакой ошибки - настаивает завхоз - садись быстрей, велено тебя мигом доставить".

Пришлось подчиниться и еще через 10 минут я в огромном кабинете всемогущего товарища Грекова. "Ну, и как ты дошел до жизни такой? - взревел верзила двухметрового роста, вставая из-за своего гигантского стола. Я почувствовал себя карликом в пещере злобного великана, но виду не подал:

"А в чем, собственно, дело?

"Полюбуйся на него - снова раздался рык генконсула, обращенный к стоявшему у двери кабинета завхозу - он еще имеет наглость спрашивать".

"Еще одна такая прогулка со шведками - продолжал он, повернувшись ко мне, - и ты вылетишь у меня отсюда в 24 часа."

"Да за что? - я еще пытался протестовать - что я такого с ними делал".

"Знаю, сынок, знаю, что ничего - вдруг сменил тон генконсул - а то бы ты у меня уже собирал вещи".

"Иди и помни, на первый раз прощается, но второго раза быть не должно!"

Озадаченный я, не успев задать новых глупых вопросов, был буквально выдернут из кабинета завхозом, который участливо поинтересовался:

"Ты чё и правда дурак или так здорово в роль вошел"?

"Здесь Михал Степаныч решають, кому и с кем контачить, намотай себе на ус!"

Меня же, по правде сказать, волновало другое, кто сумел так незаметно за мной проследить и вызвать столь быструю и бурную реакцию генеконсула, но ответа я, естественно, не получил. Как я понял с годами, это мог быть любой из моих товарищей по учебному центру.

Горькую эту истину повсеместного наушничества как-то совершенно гениально сформулировал ростовчанин Володя Волошин, выступая на комсомольском собрании: "Обращаюсь к "закладчикам" - сказал Володя - да и вообще ко всем, кого тянет "закладывать", ну, Бог с вами, закладывайте, если вы уж иначе не можете, только об одном прошу: не надо этого делать на 400 процентов." Увы, это был глас вопиющего в пустыне, кто привык расчищать себе дорогу этим способом, не гнушался ничем.

В институте на переменах из аудиторий воровались и бросались под дверь кабинета "особиста" секретные учебники и тетради, чтобы насолить тому, кто их на столе оставил. Приезжая в отпуск из загранкомандировки, приходилось отвечать на вопросы почему купил жене кольцо за целых 200 долл. При зарплате в 400 и т.д. и т.п.

Впрочем, однажды эта система помогла мне решить почти неразрешимую в советское время проблему. В конце своей военной карьеры, написав рапорт на увольнение из армии по сокращению штатов, я три месяца обивал пороги управления кадров, а приказа министра все не было. И вот однажды меня осенило: стоило утром в курилке сказать, что в кармане у меня письмо в ЦК с описанием того, как меня не могут уволить, и завтра я иду на Старую площадь, как к обеду меня вызвали в кадры и торжественно вручили приказ за подписью маршала Язова. Когда успели, не представляю. Это ведь еще фантастичней истории со шведками, но факт.

А тем временем в Йемене после закрытия "Клуба преферансистов и вуайеристов" погрустнели обе половины членов клуба. К тому же кончились запасы спиртного, которое поступало к нам из Союза по линии "Внешпосылторга" крайне нерегулярно. Однако, как известно, нет таких крепостей, которые бы не взяли русские богатыри. В наших головах родилась идея нового клуба - "Клуба любителей моря и виски".

Дело в том, что примерно в ста километрах к югу от Таизза находился порт Моха. Старый и почти заброшенный он по всем параметрам уступал порту Ходейда, модернизированному в середине 60-х советскими специалистами, в числе которых был и мой дядюшка.

И все же наш путь лежал именно в Моху. Именно сюда допотопными парусными лодками фелюгами (не на такой ли ходил по морю Синдбад?) из соседнего Адена доставлялась контрабанда, в том числе и шотландское виски. Купить его по сходной цене можно было прямо на пляже, а, учитывая наши почти дипломатические привилегии: ни на одном контрольно-пропускном пункте русских военных не досматривали, доставить домой в Таизз несколько ящиков не составляло никаких проблем. Главное было строго соблюдать условие, о котором нас предупредили торговцы из Мохи: местных не поить и ни в коем случае не продавать. Правила эти мы соблюдали железно, за что и имели статус "Постоянного покупателя", то есть и некие скидки, и право выбора из небольшого, правда, прайс листа.

Словом, рано утром (часа, по-моему, в четыре) в одну из пятниц на грузовике нашего учебного центра: майор в кабине, переводчики в кузове, мы отправились в путь.

Как водится у русских, получив желанный товар, решили снять пробу. Не беда, что не было подходящей посуды: пили из пол-литровых банок, закусывая помидорами. И, когда я уже, как говорится, "лыка не вязал", что немудрено на сорокаградусной жаре, пришло мне в голову искупаться. Все бросились меня отговаривать - незнакомое место, мы выпили, опасно. Никто здесь не купается.

Но разве я кого-нибудь слушал, я ведь самый крутой, я вырос на море! И в гордом одиночестве отправился в воду. Она была прекрасна - приятная, прозрачная. Сам не заметил как, зашел далеко, но воды еще где-то по грудь, ну прям как где-нибудь на Азовском море. Вдруг вижу - на берегу что-то не то происходит. Мои товарищи вскочили, машут руками, мне что-то кричат, но не слышно колючий красноморский ветер относит крики прочь. Я им в ответ тоже машу! Мне смешно и непонятно, что так суетятся? Вот упились, думаю.

И вдруг... У меня сердце в пятки ушло. Я, наконец, понял, о чем меня пытались предупредить друзья: ко мне приближался черный плавник акулы. Сам не знаю почему, но я, как столб, вкопанный в песок, не шевелясь, замер на одном месте. Акула приблизилась, сделала вокруг меня несколько бесконечно медленных кругов, почти равнодушно глядя на меня своим круглым жутким глазом. А в голове почему-то билась одна мысль: не дай Бог подплывет ближе - всю кожу сдерет. И как только она ушла в открытое море, я выскочил на берег как ошпаренный, почти мгновенно преодолев огромное расстояние и абсолютно протрезвев.

Товарищи тоже абсолютно трезвые встретили меня отборной руганью и теплыми объятиями. После этого оставаться больше в Мохе никому не захотелось, и мы тут же тронулись в обратный путь.

Надо сказать, что и новый наш клуб просуществовал недолго. Нам удалось съездить в Моху всего-то пару раз.

Нашему старшему группы полковнику Васильеву пришла пора возвращаться в Союз и на смену ему прибыл подполковник Андрусенко, сразу наложивший запрет и на наши поездки, и на все прочие наши вольности типа походов по кафе или в кино. Теперь без доклада со двора нельзя было и шагу сделать.

Одно утешало до конца срока оставалось всего нечего, больше половины командировки уже оттрубили. А тут еще маячил выпуск из учебного центра. Правда, приходился он на самый разгар мусульманского поста и мы не знали, решится наш йеменский начальник пойти наперекор традициям или будем праздновать в лучшем случае с безалкогольным датским пивом на столах.

Гадость, я вам доложу, редкая. Попробовав это пойло в первый день в Таиззе, я приобрел ко всему безалкогольному стойкое отвращение на всю оставшуюся жизнь. Ну, да ладно. Бог наш был на нашей стороне и в день выпуска подполковник Али Мансур, представитель одного из знатнейших йеменских родов, показал себя настоящим офицером.

В назначенный час мы прибыли к самой шикарной гостинице города "Царица Савская" и за дверями, которые охранялись бравыми парашютистами, нас ожидал поистине царский прием. Виски из знакомого нам источника лилось рекой, а подполковник Али Мансур так обосновал свое решение праздновать по полной несмотря на формальные запреты в месяц рамадан: "Пока не научимся преодолевать предрассудки, не сможем и побеждать. Мы с вами славно потрудились, теперь есть за что и выпить!"

Однако воевать нашим выпускникам пришлось не особенно долго 23 марта 1970 г., бывший король Йемена Мухаммед аль-Бадр обратился с призывом добиться примирения республиканцами и монархистами. Одновременно при посредничестве саудовского правительства в Джидде начались переговоры между делегациями йеменского правительства и монархической эмиграции. После достигнутого весной 1970 г. соглашения между ЙАР и Саудовской Аравией гражданская война прекратилась, деятели монархического движения признали республиканский строй и стали участвовать в органах государственного управления..

Но в реальности до этого еще несколько недель, а пока наша командировка в Северный Йемен подходит к концу, осталось дать отходную и убыть в столицу, откуда уже самолетом вернуться в Москву.

Собрались узким кругом своего "холостяцкого" дома, нового старшего группы не звали и вот, когда вечер был в самом разгаре, на пороге появляется сам Чрезвычайный и Полномочный Посол Мирзо Рахматович Рахматов. "Хорошо сидите - говорит - и по какому, интересно, поводу?" "Конец командировки - отвечаем, а сами думаем, что же дальше-то будет. "Ну, это дело святое, - изрекает посол - налейте и мне что ли". И с места в карьер, не садясь, произносит тост за всех, кто высоко несет знамя и в таком духе. Закусил свой коньяк лимоном и откланялся.

О значении этого эпизода в нашей жизни мы и не подозревали. Оказывается все время нашей гулянки наш старший подполковник Андрусенко сидел в кустах и вел записи: кто входит, кто выходит, какие тосты произносят, какие песни поют. И отправилась бы эта "телега" с его комментариями прямиком в Генштаб, кабы не бдительность посла. Руководствуясь каким-то шестым чувством, приказал он принести ему все, что отправлялось с диппочтой и, сам не зная почему, велел вскрыть пакет с перепиской подполковника. Каково же было его возмущение, когда среди "героев" нашего прощального застолья он обнаружил себя. Видимо, наш специалист по "закладам" красок не жалел, потому что вердикт посла был мгновенен и суров: откомандировать в Союз следующим рейсом.

Надо ли говорить, каким везением это было для нас. Ведь очень часто судьба переводчика всецело зависела от одной фразы в его характеристике. Чего стоили нашим товарищам такие формулировки как: "Уставы Советской Армии знает, но не исполняет" или "Превозносит вооружение и боевую технику западного производства".

В результате такой "принципиальности в оценке политических и деловых качеств" люди на долгие годы становились невыездными, меняя один дальний гарнизон на другой. Многие попросту спились от этой безысходности, другие досрочно оставили военную службу, хотя могли бы принести армии и стране большую пользу.

Тогда после своей первой командировки мы этого просто представить не могли. Столкнуться с этим нам предстояло через полтора года, когда командование вновь решило использовать нас для работы в Египте и Сирии, но это тема уже другого рассказа.

Несколько коротких историй из жизни военных переводчиков

Обслужи-ка нас побыстрей

Прошло буквально пару дней, как мы начали работать в учебном центре в Таиззе. Между утренними занятиями с 8 до 12 и самоподготовкой с 6 до 8 вечера у нас был обед и свободное время. Вот мы и отправились в одно из кафе в центре городка, выпить чего-нибудь (безалкогольного датского пивка, например, в стране-то сухой закон), просто поглазеть на местную публику, благо аванс нам выдали сразу по прибытии.

Однако, несмотря на настойчивые просьбы подойти к нам, официанты пролетали мимо гордо, как горные орлы, не обращая на нас ровно никакого внимания.

"Сидим? - на свободный стул за нашим столиком плюхнулся молодой лейтенант из пехотной группы нашего Центра. Никто ему почему-то не ответил.

"А в чем проблема? - спросил он, глядя на невеселые наши лица.

"Да, собственно ни в чем, просто нас здесь практически не замечают".

"А, ну, это дело поправимое" - ответствовал лейтенант, изящным движением доставая из кармана гранату Ф-1 (разлет осколков - 200 м) и аккуратно водружая ее в центр стола.

Два официанта, чуть не столкнувшись лбами, мгновенно подлетели к нашему столику, почти в унисон крича: "Чего изволите?"

Когда принесли напитки, лейтенант спросил: "Вам, что гранат не выдали что ли?"

"Да, нет, выдали, конечно"

"Ну, теперь вы знаете, как ими пользоваться" - меланхолично заметил наш благодетель и вскоре откланялся.

Обслужи-ка нас побыстрей -2

Прошел год, пришло время возвращаться домой. Паспорта наши хранились в посольстве в столичном граде Сане, туда же перевели из Ходейды и международный аэропорт, так что хочешь - не хочешь, пришлось отправляться за 250 км по горной дороге на автомашине из Таизза в Сану, а заодно и подняться на целый километр с 1400м над уровнем моря до почти двух с половиной.

Видео образ йеменской столицы г. Сана пока лежит здесь: http://www.4shared.com/file/77900656/290ec9e8/the_most_beautiful_country_yemen.html?s=1,

а вот образ страны с птичьего полета:

http://www.4shared.com/file/91400637/c2976a2e/YEMEN.html?s=1

В чем был бред этой поездки, что ехать мне, сдав оружие, пришлось на газике с безоружным местным водителем (по йеменским понятиям, человек без оружия - низшая каста, обидеть может каждый и, главное, без последствий) и как раз через провинции, примыкавшие к районам боевых действий между монархистами и республиканцами.

Представлять, что с нами сделают монархисты, попадись мы им в лапы, как-то не хотелось и, как оказалось, правильно: нам повезло, доехали без особых приключений.

Правда перед самой Саной чуть впереди нас по дороге прошел смерч, который потом низвергся в ущелье и мы с почти двухкилометровой высоты с ужасом наблюдали, как он словно детским игрушками играет танками, валявшимися там после недавних боев.

И вот приехав в столицу, и отметившись в штабе Главного военного советника, я отправился на встречу с однокурсниками, которые приехали в Йемен на полгода позже нас. Рабочий день был окончен и мы дружной толпой спустились из гостиницы в кафе поблизости. В отличие от злачных мест Таизза народу много, да и шумно, нетипично для йеменцев. Вот только сервис такой же ненавязчивый.

0x01 graphic

Мой первый командир языковой группы Владимир Гузенко - ВИИЯ, 1967 г.

Глядя на это, говорю своему другу Володе Гузенко:

"Да, будем, видно, сидеть здесь до победы в гражданской войне (а она к тому времени уже восьмой год как продолжалась с переменным успехом)".

"Не боись - отвечает мой товарищ, достает из кармана армейскую флягу и, не поднимая ее высоко, показывает с заговорщицким видом пробегающему как раз мимо нас официанту.

Что тут происходит! Гарсон буквально нырком оказывается ниже уровня нашего столика и мгновенно прикладывается к фляге, заботливо приготовленную для него Володей. Дальше - все как в сказках 1001 ночи: на столе, откуда не возьмись, появляются бараньи шашлыки, зелень, помидоры и ароматные йеменские лепешки.

Понимая, что во фляге была, конечно, не кока-кола, я все уже решил уточнить, что за бальзам имеет такое чудодейственное действие, равное действию ручной гранаты, спрашиваю Володю:

"Водка?"

"Обижаешь - говорит он - чистый спирт!

"Да - замечаю я - сильны, пьют как воду!

"А то! - с гордостью выдает мой друг и благодетель - Уже полгода как мы их тренируем. Такой результат не стыдно и друзьям продемонстрировать.

Не сердись

В ВИИЯ нас буквально пичкали египетской кинопродукцией, многие обороты из речи персонажей, а очень часто это были великосветские дамы, забили нам прямо в подкорку. Вроде бы хорошо: какие-то реплики в беседе ты выдаешь просто на автомате. Но есть одна засада: в арабском языке форма глагола при обращении к женщине отличается от формы обращения к мужчине.

И вот, какую злую шутку это правило сыграло со мной. Во время занятий один из слушателей моей артиллерийской группы постоянно перебивал преподавателя, пытаясь сразу же выяснить непонятые ему моменты из лекции, я же терпеливо объяснял ему, что на вопросы будет время в конце.

Во время перерыва он выразил мне свое недовольство, что с ним капитаном йеменской армии так невежливо, по его мнению, разговаривают, я же, желая его успокоить, говорю ему:

"Не сердись!"

и тут же понимаю, что обратился к нему как к женщине, получилось нечто вроде: "Не сердись, дорогая!", но слово, как известно не воробей, вся группа в хохот, капитан за пистолет (а надо вам сказать, что внешность у него как назло соответствующая: длинные ресницы, большие глаза, изящные руки с тонкими пальцами). Финал предсказуем и мрачен, однако мне повезло: группе не захотелось оставаться без переводчика и оружие смертельно обиженному мной офицеру выхватить не дали. Тут уж я, воспользовавшись заминкой, объяснил, как мог, в чем дело. Слава Богу, он уже остыл и до него дошел комизм ситуации, посмеялись вместе, больше я таких ошибок не делал.

Странные ритуалы русских соколов

Бич божий - специалист или советник, самостоятельно выучивший несколько арабских фраз и возомнивший, что он может обходиться без переводчика.

Раннее утро, авиабаза Ходейда на побережье Красного моря, предполетный осмотр йеменских истребителей. Советский полковник, советник командира базы, желая блеснуть своим знанием арабского перед прибывшим с инспекцией командующим ВВС Йемена, указывая на шасси одного из самолетов, приказывает местному технику:

"Лязим шухх" и невдомек ему, что всего один звук он перепутал ("шуф" - смотреть, а "шухх" - мочиться), а смысл изменился кардинально.

Техник в ужасе смотрит то на него, то на командующего ВВС, не зная, что делать.

"Лязим шухх" - продолжает настаивать русский полковник и грозно тычет перстом то в техника, то в шасси.

Ну, делать, нечего приказ надо выполнять... Все в шоке, что значит сие действо в предполетной подготовке никто из йеменцев спросить не решается, может ритуал какой из арсенала русских асов. Занавес.

Матерщина, как повод для смертного приговора

Еще хуже, когда дело доходит до мата. После обеда мы сидим на лавочке у своей столовой, курим. Подъезжает "Лендровер" с охраной начальника учебного центра и из машины на крыльцо нашего дома летят матрасы.

А надо сказать, что с ребятами этими, жившими в пристройке к нашему зданию, мы не ладили. Любили они нажеваться ката (это наркотик такой, от которого местный народец, кто при деньгах, впадал в ступор и несколько часов галлюцинировал, лежа как бревно, тупо мыча и пуская слюну) и врубить на полную свою арабскую музыку до самого утра.

Разговаривать с ними в таком состоянии было бесполезно, начальнику учебного центра жаловаться тоже без толку. Одним словом, достали они нас до крайности. Вот майор Вашкевич и сорвался: очень уж не понравилось ему их матрасы да на нашем крыльце, ну и выдал он им на одном дыхании весь свой двухгодичный запас арабского мата. И как же он был неправ. Сами арабы костерят друг друга, как хотят, потому, что взмахнуть кулаками и опрокинуть друг друга у них кишка тонка, а вот если "белый человек" при людях тебя обложил, тут уж держись.

Короче, ныряет старший из охранников в машину, хватает автомат, передергивает затвор, наводит на нас оружие и ....

Расстояние метров десять, я вижу отчетливо его побелевшее от ярости лицо, губы дрожат, расширенные зрачки придают ему еще более безумный вид..

Подполковник танкист рядом со мной причитает в голос: "Да что же это такое? Всю войну прошел, три раза в танке горел. Неужели здесь, неужели сейчас?"

Все, как в замедленной съемке, палец йеменца медленно ложится на спусковой крючок и тут меня пробивает как током: "Сейчас мы все умрем!" Инстинкт самосохранения срабатывает раньше, чем охранник успевает выстрелить.

Из меня вдруг начинает бить фонтан красноречия: я спокойно и даже ласково начинаю объяснять свирепому дикарю, что его драгоценная жизнь гораздо ценней жизней каких-то неверных, которые сами не ведают, что говорят, что его семья и род не должны пострадать из-за его вспышки гнева, что, в конце концов, его поступок вызовет сильное неудовольствие его достопочтенного начальника, который является нам другом и покровителем.

Я не знаю, откуда у меня взялись все эти слова, как они сплетались в нужные фразы и, главное, как мне удалось погасить эту вспышку ярости. Так или иначе, автомат с чудовищной силой был брошен обратно в машину, где, выпустив длиннющую очередь, затих, когда кончился весь магазин.

Охрана тут же уехала, подполковнику нашему стало плохо с сердцем, а на выстрелы примчался из соседнего здания наш старший группы, который, узнав обо всем, что случилось, тут же бросился к советскому консулу. Консул просил разобраться командующего округом, тот вызвал начальника нашего учебного центра, и на этом все закончилось.

Была принята версия, что стрельба произошла "самопроизвольно из-за неосторожного обращения с оружием" и дело было закрыто. Никто не возражал.

Девочки по талонам

Следующая история приключилась со мной уже в Египте. Опять же следует пояснить, что в разных арабских диалектах гласные в одних и тех же словах могут произноситься по-разному. Казалось бы пустяк, но...

Первый день моей работы в Генштабе, прошел КПП, захожу в главное здание и тут ко мне, широко улыбаясь, обращается египетский сержант: "Девочки нужны?"

Я буквально столбенею, ну и дела, война идет, а у них первым делом в Генеральном штабе девочек предлагают. В общем, немая сцена.

А сержант не унимается: "Так что, будем брать или как?" и протягивает мне какие-то талончики розового и желтого цвета. Я с интересом беру их в руки и читаю надписи: "Кофе", "Чай". И только тут до меня доходит: сержант предлагал мне "бунат" (талоны), а не "банат" (девочек).

Догадка подтвердилась: в египетском Генштабе с официантами, разносившими чай-кофе, расплачивались талонами разного цвета, купленными заранее. Вот тебе и предложение девочек на входе. Следите за гласными, коллеги.

Ничего, ерунда

Еще одна история из той же генштабовской жизни. Утро, мы идем по коридору с моим коллегой выпускником ВИИЯ капитаном Володей Белослудцевым. Он весь в белом, высокий, стройный блондин и вдруг... из-за поворота на белоснежные Володины брюки выплескивается ведро грязной воды, он в шоке и тут появляется египетский солдат-уборщик с криком: "Ма алейш я мистер, ма алейш!"

Володя звереет и кричит в ответ: "Ничего себе ма алейш! Да, я тебя сейчас прибью"

Тут уж приходится мне вступаться за беднягу: "Володь, - говорю я своему товарищу, - да он же у тебя прощения просит".

"Как это? - удивляется Белослудцев - ведь "ма алейш" это - ничего, ерунда".

"Ну, да", - говорю я - в каком-то контексте так, а в каком-то "Извините".

"Надо же мне было узнать значение этой фразы именно в таком контексте - говорит Володя, показывая на свои некогда белые брюки.

Комментарии: 20, последний от 24/07/2024. © Copyright Якушев Виктор Георгиевич (yavictor2005@yandex.ru) Размещен: 03/10/2012, изменен: 03/10/2012. 70k. Статистика. Глава: Ближний Восток, Мемуары Иллюстрации: 3 штук. Годы событий: 1969-1970	Оценка: *9.046** Ваша оценка:
Аннотация: Место действия - Северный Йемен (ЙАР), учебный центр по подготовке офицеров республиканской армии в г.Таизз

Якушев Виктор Георгиевич От йеменских вершин до долин Междуречья

Якушев Виктор Георгиевич
От йеменских вершин до долин Междуречья