Аннотация: Повесть "Репортаж", часть 3, часть 2, часть 1.
Вениамин Углёв «Репортаж», часть 3
Апогей страха
Саша
- Саша, ты посмотри вокруг, посмотри! Красота-то какая, замечательная! А? Какая у нас с тобой красивая земля, у-мо-пом-ра-чи-тель-ная! Не всем такая Родина дана, не каждому! Простор какой, о-го-го! – Доктор неожиданно раздвинул колючие кусты, быстро вылез из окопчика и, широко расставив ноги в пыльных армейских ботинках, встал на плотный земляной бруствер. – Понимаешь? Бог нам всё это дал!
Находясь в тени толстого дерева, на десяток метров раскидавшего свои широкие ветви, военврач оставался практически незаметным противнику. Раскинув руки в стороны, он набрал полные легкие воздуха и громко выдохнул.
- Не, чего-то я ничё не понимаю, - отозвался Саша. Тонкий пшенично-светлый чуб его давно нестриженых волос вылез из-под засаленной чёрной кепки и, задевая бесцветные ресницы, закрыл правый глаз. Неловкими движениями рук запихивая волосы под головной убор, худющий нескладный Саша, поднявшись с земли, от нетерпения переминался с ноги на ногу. Его простодушное, открытое, прыщавое лицо девятнадцатилетней деревенщины вытянулось в недоумении. – Чего тут есть красивого? Поле одно кругом, пахать и пахать! Река, деревья по-над берегом, не больше. Це, ни Манхеттен ни хрена это!
- Ты знаешь что, друг? Не пыли мне! – Доктор строго посмотрел на выцветшие стоптанные кроссовки Саши, его заношенные синие спортивные штаны, широкую серую футболку с белыми пятнами пота подмышками и на груди. – Размышляй шире и глубже, ты же русский человек, славянин, а не тупой американский жиртрес! Это на их дурацком Манхеттене ни хрена нет, кроме холодного бетона, толстого стекла и бездушного железа, уж поверь мне! А здесь – самим Господом Богом данный богатейший край! Рожь, вон какая спелая тут колосится, а там на соседнем поле – кукуруза двухметровая с килограммовыми початками, а в садах в твоём же хуторе – груши да яблоки с кулак размером, виноград сахарный и сливы медовые, а в реке – море рыбы всякой, хоть щука тебе, хоть сом! А на бережке той реки – клевер сочный и пахучий, сладкий, да коровы дойные, вымя их аж до земли-матушки, молоком полны!
Следуя рассказу Доктора, Саша поспешно поворачивал голову то вправо, то влево, много и часто моргая, беспомощно щурился в попытках разглядеть все те невидимые богатства, о которых говорил военврач.
- Даже под землей у нас с тобой – богатства несметные и несчётные – уголь-антрацит! А небо, ты погляди, какое небо! Синее-синее, бездонное, с пышными перьевыми облаками, неспешно плывущими вдаль, с ванильными пятнышками киселя на горизонте! Да, а вот в их поганом Манхеттене ни под землей, ни на земле, ни над землей ничего душевного нет, одни деньги: доллары, чужим человеческим потом и кровью чужой краплёные! Понимаешь, молодой? У них там даже неба не видно: вот поднимет какой-нибудь старый седой негр голову к верху – а там – небоскрёбы одни да серость и смог! – Доктор внимательно вглядывался в ярко-синие глаза Саши. Он искал в них интереса и понимания. – Понимаешь ты, друг, как тебе повезло? Повезло родиться и жить на этой святой земле!
- Чего мне тут повезло-то? Не понимаю я, - искренне вздохнул Саша. – Жить в деревне в маленьком доме из старых брёвен – это счастье? Пахать тут, как рабу на плантации! Картошку весной сажать и всё лето потом к верху задом – полоть, окучивать, жуков собирать! Помидоры поливать два раза в день. Корову в стадо надо отвесть? Ты сам вставай в четыре утра, дои её, скотину непослушную, пои, гони до поля, потом сарай лопатой выскреби – дыши свежим навозом! Вот уж, точно, незабываемое «счастье»! Да мне такого не надо! Сыт я по горло!
- Саша, друг! Ты жуёшь свежую зелень, фрукты и овощи из своего огорода, ты лакаешь парное молоко, которое сам надоил из своей коровы, которую потом, извини меня, режешь, и ешь её сочное мяско, печёнку с луком жаришь. Ты пьёшь прозрачную воду из старинного источника летом и травяной чай зимой, купаешься в речке с чистой проточной водицей и в баньке паришься пахучим дубовым веником, который вяжешь за околицей! И ты искренне не понимаешь, как ты свободен и счастлив! Знаешь почему? – Док приобнял молодого помощника за тощие плечи. – Да потому что тебе всю твою жизнь вбивали в мозг чужие ценности, твою пустую как барабан голову они наполняли нужными им звуками! Телевизор, телевизор, компьютер, интернет, телефон, комиксы, телевизор! Если ты будешь читать книги – ты станешь умным и проницательным, а значит – останешься свободным, а если же продолжишь зомбироваться, ежедневно пялясь в ящик – быть тебе серой быдло-массой, безликим и бездушным телом. Чипсы, пиво, грудастые тёлки, сенсорные айфоны и машина на блестящих колёсах – вот те «ценности», овладеть которыми толкает тебя запрограммированный твоими любимыми американцами телевизор. А ведь это – абсолютно неверно и неправильно! От этого и мозг гниёт, и пиписька не встаёт!
Услышав в череде нудных и заумных деепричастных оборотов знакомое и знаковое для каждого молодого человека слово, Саша истерически гоготнул.
- Ты не усмехайся, друг, ты лучше задумайся о том, что Манхеттен твой педиков одобряет, усыновление детей гей-парами разрешает. А это неправильно, грех это, страшное дело и Богу и природе неугодное! Природа, душа, семья, товарищи – вот настоящие, из века в век переходящие ценности! Подумай, книги почитай, книга – источник знаний, а не телевизор!
- Да я это, не очень, телек-то мало смотрю, и не смотрю вовсе это, - потёр на впалой груди Саша. – Вот в интернете когда время есть поковыряться – люблю киношки посмотреть или «приколы» там всякие. Что в этом такого?
- Да не «приколы» надо смотреть, убивая время и зрение, а книги читать, за новостями следить, чтобы понимать смысл изменения политической ситуации!
- Да на какой фиг мне новости? Политика, там, шмолитика! Смотреть её, слушать? Да уж нет! Дерьмо это, - Саша отмахнулся от предложения военврача, как от зелёной, жирной назойливой мухи. – Там ничё не понятно, да это и не моё дело! Ты, Док, это, иди ты, знаешь куда с этими своими, как его, лозунгами!
- А Донбасс – твоё дело?
- Ну, то другое, - примирительно ответил парень, - совсем другое!
- Что значит «другое»? Нет, друг, не «другое»! Это наше дело! Судьба нашей Родины – это наше общее дело! Не сидеть и ждать, сложив лапки на груди, чем дело кончиться, а участвовать, влиять, не надеясь на чудо, счастливый случай или воскрешение царя, действовать! Действовать, следуя замыслу, а не по складывающейся одномоментной ситуации!
- Бред какой-то! Разводилово! Лажа всё это! - Саша громко и протяжно рыгнул. Случайно нашарив в кармане жвачку, он торопливо порвал обёртку и закинул две помятых, и оттого некрасиво потрескавшихся, подушечки в рот.
Покосившись на товарища, парень надул из жвачки небольшой пузырь. Довольный собою, он негромко лопнул его и смачно засосал внутрь.
- Док, ты «жуву» хочешь?
- Э-эх, неужели всё так запущено? – Доктор закрыл лицо ладонями. Помолчал. Опустив ладони вниз, медленно выдохнул. Зрачки его расширились, блестя под тонкими дугообразными бровями. - Если ждать у моря погоды, всю жизнь можно на берегу просидеть, камешки в воду покидывая, да ветра буйные проклиная, а если попробовать выйти в море, несмотря на шторма и непогоды, вёслами усердно поработать, можно и до цели доплыть! Усёк?
- Ну, типа «да».
Доктор улёгся в окопчик, предварительно поправив свернувшийся в рулон туристический пропиленовый коврик, самостоятельно окрашенный в зелёный камуфляж. Осмотрев округу в бинокль, нащупав слева санитарную сумку и справа – автомат, успокоился. Саша занял свою позицию неподалёку.
- Молодой, ты почему пришёл в ополчение? Что тебя подвигло? И для чего взял в руки автомат? – Доктор, не поворачивая голову, хмуро глянул на Сашу. Тот, яростно ковыряя стеблем травинки между зубов, покрякивал от удовольствия.
- Ну, если «по чесноку», меня уже в армию забрать хотели, в ВСУ. Це мобилизация. Повестка, менты. А я «забил» на такую мобилизацию! Могилизацию! На какой фиг мне там служить, да ещё и против своих воевать пошлют. Как в родных-то стрелять, в соседей, «кентов» моих дворовых? Нет, - выплюнув травинку, откликнулся Саша. Он мысленно написал портреты нескольких всплывших в подсознании одноклассников: друзей и не совсем. Но сразу стёр их из воображения и с какой-то пацанячей радостью подумал о смазливой соседке Лесе с красивыми густыми кудрями иссиня-чёрных волос. Она часто распускала их до приятных округлостей пониже талии.
Ещё Саша вспомнил о её острых голых коленках, маняще торчащих из-под тонкой цветастой юбки. А контур голубенького бюстгальтера, едва проступающий из-за бледно-розовой полупрозрачной блузки девушки, едва не свёл Сашу с ума.
Леся питала слабость к розовым тонам. Считая розовое проявлением истинно столичного, буржуазного вкуса, она всегда стремилась иметь в своих одеждах что-нибудь эдакое. И благодаря отцу – мастеру бригады каменщиков, она достаточно часто имела возможность (для сельской девчонки) обновлять гардероб и использовать в создании собственного стиля то шарфик избранного цвета, то кофточку, а то и блузку с большими белыми кружевами в верхней части. Сашу, абсолютно «нечаянно» встречавшего Лесю во дворе, эта блузка то раздражала, то заводила, то злила своим неприступным содержанием, но он так и не решался преодолеть преграду природной стеснительности, подойти и признаться девушке в своих молодецких чувствах.
Саша экстренно, экстремально широкими мазками нарисовал румяное личико Леси прямо перед собой. Посмотрев ей в бессовестно-зелёные игривые глазки, часто-часто моргающие длинными ресницами, он словно почувствовал на своих тонких пересохших губах вкус её пухлых, неистово пахнущих сочным персиком алых губ. Парень приоткрыл рот и чуть не поперхнулся от счастья.
«Эй, друг!» - послышалось Саше откуда-то издалека, из темноты сонного мрака. Выпав из паутины полудрёмы и ленно продрав глаза, бедолага даже не сразу сообразил: где он и кто дышит рядом.
- Нет, це не Леся, - разочарованно понял Саша, это просто вкус жвачки.
- Ты куда пропал? Сон солдату на войне не друг!
- Э, братуха, нет, я тут «втулил»: я точно не солдат! Мне целую жизнь маршировать по площади и офицерам огороды вскапывать – не по кайфу. А щас – выгоним вонючих «нациков» из моего посёлочка, и я дальше с вами не пойду, дома останусь. Я воевать не хочу, не моё призвание. Дома вон – корову доить надо, то да сё.
- «Призвание», - Док произнёс это слов так, будто его тошнило. – Друг, а как же боль за Отечество, любовь к Родине и жгучее желание справедливости? Где глубокое понимание сложившейся ситуации и готовность – ради дела – принести в жертву самое дорогое – жизнь?
- Док, ты меня «прикалываешь»? Ржёшь? Ты чё, совсем, с дуба рухнул? – Саша аж привстал на локтях. Хихикнув, опустился. – Или на тебя самого сверху что-то упало?
- Значит, ты остаёшься дома, ложишься на свою полусгнившую печь и дальше будешь своей корове сиськи мять, пиво сосать, в ящик на голых баб пялиться, да в потолок плевать? А мы дальше без тебя пойдём? Так?
- Именно так! У меня там батя старый, мамка, сестрёнка малая!
- Отлично! Значит, по твоей гениальной логике деревенского раздолбая, когда мы из моего родного города «укропов» выбьем, то и я могу дома остаться, свет выключить, жене под юбку залезть и дальше другими делами занимать? И не воевать?
- А ты быстро «рубишь», Доктор! Не зря мне сказали, что ты умный и «прошаренный»!
- Саша, у нас на Донбассе, как и в Крыму, давно жила мысль – идея – получить независимость от прогнившей в коррупции, продажной, «американизированной» и оттого стремительно деградирующей Украины. Но разрушение старой системы имеет смысл, только когда понятно новое, когда прощупывается будущее. Умные люди посмотрели вперёд, спрогнозировали будущее, осмыслили эту идею и поняли, что благодаря залежам угля, относительно развитой промышленности и торговли с Россией мы легко сможем жить без Украины. Осмыслив, люди от теории перешли к практической реализации идеи – объявили о независимости и начали процесс выхода из-под власти Киева.
Послышалось слабое это разрывов, «бахало» где-то очень далеко. Саша непроизвольно вздрогнул, втянул голову в плечи и, настороженно понюхав сладкий воздух, на всякий случай положил руки на автомат. Доктор, даже глазом не моргнув, и не подумал прерывать свою пространную речь.
- Но Киеву это не нравится, - военврач многозначительно расставлял ударения над каждым важным, по его мнению, словом или даже слогом. – Продажные и недалёкие умом дяди Порох и Яйценюх силой пытаются оставить Донбасс под своей властью, вводят войска, все эти бандеровские националистические батальоны. «Нацики» нагло начинают бесчинствовать, это приводит к панике, напряжёнке, сопротивлению. Народ возбуждается сильнее. Начинаются столкновения, боевые действия, настоящая война. На войне никто никого не жалеет! Или ты убьёшь сегодня, или сам умрёшь завтра! Побеждает сильнейший, а проигравший умирает! Это закон природы, закон войны! Игнорирование тобой этого закона не приведёт к исчезновению закона, он приведёт к исчезновению игнорирующего закон!
- Херня какая-то, - раздражённо потряс головой Саша. – Я не «врубаюсь»: о чём это ты?
- Ты подумай, если сейчас, пока война идёт, каждый из нас дома спрячется, то кто дальше, до победного, воевать станет? Или ты ждёшь, что Божьей милостью всё разрешится? Нет, друг, так не бывает, - голос Доктора зазвенел дамасской сталью. – Бог вместо людей дело не сделает, но делающим – поможет! Если мы начатое не завершим, «укропов» отсюда не изгоним и независимость Республик не отстоим, каждый в свою нору попрятавшись, то этот лис порошенковский, он в каждую нору нос свой поганый сунет, в каждую хату заглянет и каждого из нас по отдельности сожрёт! Сожрав одного, он станет сильным, сожрав второго – ещё сильнее, а после третьего – окрепнет, совсем страх потеряет, и всех оставшихся перебьёт! Сейчас вопрос ребром стоит: или мы их выгоняем и получаем какой-никакой политический статус, свободу от Киева, или они нас арестуют, да запытают и перестреляют на заднем дворе. У нас выбора нет, друг! Взял оружие в руки, в списки СБУ попал, всё – свобода или смерть в подвалах! Всё серьёзно! Мы дна достигли, дальше опускаться некуда! А сейчас или от него оттолкнёмся и вверх поднимемся, или на дне этом могилу себе найдём!
- Ладно тебе, Док! Ты чё волну на меня гонишь? Думаешь, всех они «прессанут», посадят, «шлёпнут»? Ни хрена! Тюрем не хватит, - чуть не закричал, срывая голос Саша, не на шутку испугавшись мастерски нарисованной Доктором мрачной картины апокалипсиса жёстких задержаний, жестоких пыток и массовых расстрелов. – Нас здесь на Донбассе несколько миллионов живёт!
- Не живёт, а существует! И эти существующие миллионы молча смотреть будут, как киевские псы нас с тобой пытать и убивать станут! Не все миллионы оружие взяли, несколько десятков тысяч человек всего. А это – пыль! Пыль эту мокрой тряпкой сотрут, и всё: чисто и сухо! Только тряпка та от твоей и моей крови мокрой будет. Ты понял меня, молодой?
- Да иди ты, Док! Аппендицит кому-нить вырежи! Тогда, может, заткнёшься, зануда! Вздохнуть мне не даёшь, застрял соплёй в носу, - швырнул Саша с обидой.
- Ага, тюрем ему, видишь ли, не хватит, - скрестив пальцы у лица, военврач изобразил решётку. – Хотя, тюрем-то, знаешь, действительно не хватит. А вот гробов – хватит всем, и с лихвой! Да и без гробов легко в асфальт закатают!
- Козёл ты, Доктор! Настроение мне всё испортил! Шпаришь, как «классуха» после контрольной! Достал! Твоя фамилия, случаем, не Болтунов? Мне от такого твоего патриотизма хочется Родину тайно, под подушкой любить, - от переживаний Саша начал жевать губы и схватился руками за живот. – И вообще, куда здесь можно сходить посрать? Понос у меня от твоего зуда открылся!
- Вот она, наша героическая молодёжь, - скептически заметил Доктор, - как доходит до серьёзных вещей – так сразу «понос»! Первый раз автомат на шею повесил, «в настоящую разведку» пошёл, ещё и врага ни разу не видел, а уже обделался весь!
- Да чё это за разведка такая ваще, - недовольно заскрежетал зубами Саша, - лежим в поле под кустами в пяти километрах от «укропов», ничё не делаем!
- А ты думал, мы как в кино, с криком «ура» на «укров» в полный рост побежим, а они от нас дёру дадут? – улыбнулся военврач. – Чтобы в разведку ходить, необходимы опыт, знания и умения. Таковые у тебя отсутствуют, так что будь добр находиться под моим командованием, и в случае получения приказа выдвинуться вперёд на помощь разведгруппе.
- Я, ваще-то, две недели на ваших сборах на подготовке был, - гордо заявил Саша, поглаживая урчащий живот. – А там нас многому обучили. И мне бы в бой идти – «укров» рвать, а не твои басни слушать! Кулаки чешутся! Войны хочу!
- Война – это злое говно, которое из человеков дуром прёт, из всех щелей лезет, вокруг всё заливает, смрадом и вонью душит, кислороду не оставляя ни глоточка! И нет в ней ни цветов, ни романтики!
- Вот, без обид, Док, эти твои речи, Док, они слишком правильные, как его, патриотичные, ты как диктор с галстуком из телевизора и газет! Ты когда нахваливал поля и деревья, я аж кино одно вспомнил. Там этот, как его, ну, мужик, который в другую страну жить навсегда приехал…
- Эмигрант, - подсказал военврач.
- Ну да, в тебе как в нём, лирики – через край. А мне оно – на фиг не нужно! Мне бы боевичок со взрывами и стрельбой!
- Когда говорят с ностальгической тоской по Родине, - загадочно произнёс Док, - имеются веские причины: возраст зрелый, ломка стереотипов, а может, болезнь смертельная, или война. А у нас война идёт, друг. И я, пока ещё жив, смакую каждое мгновенье, пока есть возможность.
- Я бы урезал такую занудную жизнь! Ну, либо добавил говнеца, - гоготнул Саша. – С ума сойти! Ты сам не запарился ещё от своей заумности?
- Устал я, читать нечего, поговорить не с кем. Накопилось. Вот и вылил на тебя, как в пустое ведро, - признался Доктор.
- Так куда тут сходить можно?
- Туда, - небрежно махнул рукой Док в сторону соседних кустов, - только быстрее давай, и по дороге не нагадь! Ещё не хватало тут твои ароматы нюхать! И про растяжки не забывай, я тебе показывал, куда их наши понаставили! А то мне тут только подрыва не хватает!
- Ага, я помню, и далеко не пойду, - Саша на карачках заспешил к кустам, - еле терплю!
- Мать вашу, вы чё там так шумите, - зашипела хриплым раздражённым голосом радиостанция. – Я вас за триста метров слышу! Вы чего, мину себе на голову хотите? Вы её получите, если так галдеть продолжите!
- Понял, слышу, замолкаю, - буркнул Доктор, поднеся рацию ко рту. – Вы возвращаетесь? Всё нормально? Я не слышал хлопков или выстрелов.
- Готовься, идём. Через десять минут будет тебе работа. У нас один – «триста». Буря, бля, засмотрелся, отвлёкся и порвал себе мышцу на руке. Глубоко там поцарапал об металл. Кровью всё залил, собака! Ничё, забинтовали, остановили, говорю, кровь.
- Принял, жду, - Доктор крепко сжал губы. – Встречу, вылечим! Конец связи.
Сделав «большое дело» и спешно подтеревшись сначала широким и мягким листом лопуха, а затем, не глядя, с оторопи, жгучим клейким листком какой-то травы, Саша подтянул штаны и затянул ремень. Про найденные на хуторе агитпроповские украинские листовки, агрессивно призывающие записаться в националистические территориальные батальоны для борьбы с «пророссийскими сепаратистами», которые он специально рассовал по карманам штанов для уверенного завершения больших дел, Саша забыл. А когда вспомнил, было уже поздно, задница противно зудела в самом ответственном месте.
За разговором Саша и не заметил, как уже стемнело. В сумеречном свете сухие ветви дерева казались ему щупальцами сотен космических монстров, притаившихся где-то вверху, а переплетшийся кустарник вокруг походил на неприступную непролазную стену.
- Док, ты где, Док? – заикаясь, прошептал Саша, вытянув перед лицом руки и медленно озираясь вокруг. Автомат его остался на позиции, а огромным тяжёлым ножом, неудобно оттягивающим ремень под правой рукой, молодой ополченец пользоваться не умел, а оттого чувствовал себя абсолютно беззащитным. – Док?
Тишина была ему ответом.
- Док, ты где? – снова просил Саша, невероятным усилием воли подавляя страх, от пят до ушей заполнивший его враз пропотевшее тело. Часто-часто моргая от попавших в глаза капелек пота, парень стоял на месте, словно длинными корнями вросший в землю пень. Ему не хватало смелости даже прикоснуться к собственному лицу, чтобы вытереть пот. – Доктор, не молчи, уже не смешно ни хрена!
И вновь тишина.
- Так, - громко начал размышлять Саша, в бессильной злобе пытаясь унять дрожь в коленках, - я же откуда-то пришёл! Значит, это просто надо повернуться на 90, нет, это, на 180 градусов и идти. Всё просто!
Развернувшись, Саша сделал робкий шаг вперёд и сразу вляпался в собственное дерьмо. Увязший в зыбкой топи страха юнец уже и забыл, как и почему он оказался в этой совершенно идиотской ситуации, сумев заблудиться в пяти метрах от окопчика, в котором провёл почти весь день.
- Чёрт, фу, - брезгливо одёргивая ногу и резво отпрыгивая в сторону, взвизгнул Саша. Он дошёл до такого состояния, что готов был сдаться на милость судьбе, от души разрыдаться и упасть в траву. – Ещё и насрали тут, гады вонючие!
Сильно зажмурившись, чтобы не дать подлым слезинкам выпасть из внезапно увлажнившихся глаз, парень задрожал в ознобе и начал медленно оседать.
- Ой, бля, бля, бля, - Саша опустился на колени, безвольно положив голову в траву.
- Тихо, не ори ты! – Доктор вырос словно из ниоткуда. С силой дёрнув Сашу за руку вверх и поставив на ноги, он быстро увлёк его в чащобы кустов и в три шага приволок к знакомому окопчику. – Сейчас люди придут. Будет раненый. Возможно, мне нужна будет твоя помощь! Быстро сними свой вонючий башмак и оботри сзади об траву! Сам не испачкайся только! Слёзы утри! Всё нормально. Всё! Успокойся, со всеми бывает. Тут не кино, суперменов нет, все живые. Давай, друг, будь мужчиной!
- Я понял, я понял, - запричитал Саша. На его лице появилась гримаса вынужденного уважения, слеза поблёскивала на дрожащем подбородке. Он был уверен, что Доктор с треском и хохотом расплющит его самомнение и поиздевается над слабохарактерностью, но, к своему счастью, ошибся.
- Хорошо, что ты на такой «мине» подорвался, друг, а не настоящей, - военврач поспешно спрятал возникшую было улыбку за крепко сомкнутыми губами. – А то там шаг вправо, шаг влево, и – бум!
В десятке метров от окопчика послышался хруст веток, подминаемых быстрыми и тяжёлыми шагами нескольких уверенных в себе мужчин.
- Пароль, где пароль? – обратился к рации Доктор, проворно выставляя перед собой автомат и осторожно клацая предохранителем.
- Дважды два – двадцать, - послышалось из травы и радиостанции одновременно.
- Принято, - Доктор оставил автомат, раскрыл медицинскую сумку и, поднимаясь с ней в руках, перехватил глазами взгляд Немца, командира группы возвратившихся из поиска разведчиков. – Здорово, друг!
- Да, бывало и здоровее, - недовольно отозвался Немец, покосившись на Сашу. – Как вы? Что с этим молодым и «зелёным»? Оставляем его в отряде? Гоним к такой-то матери?
- Оставляем, конечно, не вопрос. Нормальный он человек, молодой просто, - твёрдо ответил Доктор, и от его твёрдого голоса исходила уверенность. – Научим его воевать, сомнений нет – научится!
- Спасибо, - радостно прошептал Саша, подхватывая раненого Бурю, который, видимо поняв, что пришёл к точке, где ему окажут квалифицированную помощь и дальше понесут на носилках, потерял сознание.
- Давай, молодой, укладывай, я сейчас сделаю, как надо, - засуетился Док, готовясь привести Бурю в чувство. – А ты время здесь запиши, во сколько жгут наложили, пригодится!
- Сделаю, всё будет готово, - Саша с благодарностью посмотрел на военврача, - командир!
Коля
- Нихто крим нас, 80! – крепыш Принц, смакуя каждое слово, громко прочёл надпись на обтёртом шевроне пленённого им украинского десантника. Замахнувшись, он хотел хорошенько ударить пленника кулаком по лицу, но передумал. Дюже негоже портить пленному лицо и нос ломать, неизвестно, как отцы-командиры к этому делу отнесутся, догадался Принц.
Десантник – молодой парнишка с опущенными плечами, лицом совсем ещё ребёнок с большими серыми глазами, молча смотрел на занесённый над ним кулак, размерами походивший на небольшую кувалду. Обессилевший парень не дрожал и не плакал, он был абсолютно спокоен, силы и эмоции покинули его ещё два дня назад. Покинули, вместе с надеждой живым вырваться из окружения и ада войны. Просидев пять суток в заброшенной угольной копанке практически без еды и воды, весь обмазанный сажей, в военной форме, больше похожей на лохмотья, он скорее походил на чертёнка, чем на человека.
Схватив десантника сзади за ворот оборванного кителя, ополченец хорошенько встряхнул его. Парень вздрогнул как податливая тряпичная кукла в руках неумелого кукловода, тонкие руки, словно крылья подстреленной птицы, сделали неуклюжий мах.
- Давай, оживай, не тупи! Из Львова сюда приехал? Когда и для чего? Говори, сука!
- Эй, Принц, - окликнул ополченца кто-то из темноты коридора. – Не горячись!
Принц обернулся. В квадратную комнату без окон вошли трое: командир отряда, начальник разведки и начальник штаба. Они были без оружия.
- Хватит, - твёрдо сказал командир, - ты своё дело сделал. Можешь идти!
- Я бы тоже поучаствовал! Имею право, - смело ответил Принц. Он продолжал цепко держать пленника за ворот.
- В чём поучаствовал? В нашей беседе? – уточнил командир. – Не вижу необходимости. Тут никто никого избивать или пытать не будет, физическая сила не нужна, иди. И не беспокойся, то, что именно ты обнаружил «укропа», мы высоко ценим, - выставив раскрытую ладонь вперёд, он сделал умиротворяющий жест. – Иди!
- Ладно, как скажете, - Принц отпустил десантника и зло плюнул ему под ноги. – Повезло тебе, сука! Культурные люди с тобой общаться будут, жаль, не я! Но если что, ты знай, я буду рядом, там, за дверью, - он указал в сторону выхода. – И с удовольствием вернусь, и лично тебя «шлёпну», если будет надо! Слышишь меня?
- Да, - десантник безразлично пожал тонкими плечами.
- Ну, вот и отлично, - грозно стреляя глазами в командиров и громко топая каблуками берцев, Принц нехотя покинул помещение.
Начальник разведки ногой пододвинул к десантнику стул и усадил его за пустой обшарпанный стол в углу. Командир прикурил сигарету и сунул пленнику в зубы. Начальник штаба вынул из полевой сумки небольшой термос, пачку печенья и батончик шоколада. Открутив крышку термоса и налив туда горячего чаю, он поставил её на стол перед десантником. Тонкая струйка пара распространила аромат бергамота. Смешавшись с сигаретным дымом, запах стал терпким.
- Ты давай, кури, парень, не стесняйся, - командир принёс другой стул и сел за стол напротив. Остальные ополченцы встали позади него, поодаль. – Пей чай, жуй!
Десантник, не издав ни звука, неумело выкурил сигарету и одним большим голодным глотком осушил крышку термоса. Вдоволь покашляв, принялся за еду. Командир налил ещё чаю. Парень с удовольствием выпил и, наконец, немного пришёл в себя и отдышался.
- Ты не переживай, здесь тебе никто не сделает больно. Никто не убьёт, - спокойно произнёс командир. – Раз уж ты живым попал ко мне, значит, и от меня живым уйдёшь. А вот куда и к кому – вот это вопрос. Главный для тебя на сегодняшний момент! Ты понимаешь?
Десантник неуверенно кивнул в ответ.
- А ты сходи, воды человеку принеси. Или лучше полотенце найди, тряпку мокрую, пусть он хоть лицо оботрёт, а потом уже его отведёшь помыться, - обернулся командир к начальнику штаба. Тот молча ушёл и через минуту вернулся с какой-то влажной рваной футболкой цветов футбольного клуба «Шахтёр». Десантник обтёр ею лицо и шею.
- Спасибо, - едва слышным голосом прошептал он.
- Ну вот и чудесно, - командир ребром ладони легонько стукнул по столу. – Вот мы и можем поговорить. Давай, говори, кто ты и откуда, как здесь оказался. И лучше не ври, не крути мне мозги. Помни, солдат, от тебя самого зависит твоё будущее, слово командира даю. Или завтра обменяем, или я тебя отправлю к специально обученным к добыче информации людям, склонным к садизму и полным ненависти к ВСУ. Пожалуйста, говори!
- Я из Львова. Там километров тридцать до нашего посёлка. Русские мы, - после недолгой паузы медленно начал говорить десантник на прекрасном русском языке без малейшего акцента, - и родня вся у нас русская. Учился хорошо. С детских лет мечтал десантником стать. Знаете, да, «В зоне особого внимания» - мой любимый фильм. Видели? Отец в ВДВ служил, еще при СССР. Я техникум окончил на сварщика. Когда получилось в десантные войска попасть, был счастлив, наверное. Полгода уже служил до Майдана. Звание – старший солдат. Я не особо понял, кто там в Киеве и за что митингует, почему митингует, не моё это. Да нам особо и не объясняли. Одноклассники двое там, поехали, стояли, в сотню какую-то записались. Звонили мне, Колян, говорят, езжай в Киев, тут история творится. Я служил, мне не до того было. Ещё мне не понравилось, что они «Беркут» жечь начали, избивать, это же противозаконно.
- Сюда, на Донбасс, как и когда попал? – командир пододвинул к десантнику недоеденный шоколад, налил ещё чаю. – Ты чай пей, закусывай, не волнуйся.
- А сюда нас в начале марта отправили, по воздуху, - парень немного оживился, – роту, человек восемьдесят. Воевать никто не хотел. Особенно мужики, их много было – новичков из мобилизованных. Командование нас сразу успокоило, сказало, что никакой войны не будет, не волнуйтесь, нужно только наблюдать. Потом сказали, русские войска уже идут, с ними бешеные чеченцы, и надо их встретить, остановить у границы, поддержать пограничников.
- Поддержали?
- В Миргороде мы были, в Харькове, в Чугуеве. Не верилось, что до стрельбы дело дойдёт. До Чугуева вообще спокойно было, нас даже подкармливали бабушки всякие. А там какие-то мужики технику камнями закидали. Было так непонятно: что делать. А потом уже и дорогу нам местные перекрывали, и угрозы выкрикивали. Но стрельбы не было, нет. Числа, наверное, десятого апреля наша сюда рота пришла. И отсюда на операции ходила.
Коля, загибая пальцы, перечислил населённые пункты, в которых пришлось побывать, участвуя в поисках или боестолкновениях «с вашими, которые за Россию».
- Мы не за Россию, мы против новой киевской хунты, мы за свободный и независимый Донбасс, - уточнил командир.
- А в апреле мы… одержали первую победу, наверное. Первый раз в серьёзном деле побывали. Возле Славянска заняли блокпост, сняли флаг… - Коля запнулся, окинул взглядом ополченцев и словно выплюнул: - «сепаров»! И поставили флаг Украины. Потом пришел приказ: переехать в другое место. На наше место пришли пацаны из 25-бригады.
- Куда вы поехали? – командир развернул на столе карту, исписанную разноцветными фломастерами и обильно украшенную разными обозначениями. – Показывай.
- Я не сильно в картах понимаю, но, кажется, сюда вернулись, - ткнул Коля пальцем в красный квадрат. – Помню, даже не страшно было, наоборот – интересно. Такой подъём на душе. Думал, что скоро всё закончится, вся эта непонятная заварушка. И здесь близко «сепаров» я не видел, - парень провёл пальцем вдоль короткой лесополосы на карте, - наш блиндаж и сектор обстрела тут.
- В огневой контакт вступали?
- Как вступали? Стреляли, когда приказ приходил. Всегда с автоматов шмаляли или по тем, - десантник указал на лесополосу вдоль дороги, - посадкам, в сторону деревьев, в общем, или по полю, или миномётами – за посадку. Это кто с другой стороны за боксами стоял, у них там – широкое поле, через которое наша артуха била, самоходки, танк. Сначала наша артуха: гаубицы Д-30 и миномёты. А потом уже и ваша – по нам!
- Метко била?
- Ни, вначале вообще мало и не метко. И испугался я только раз, ещё до этого! Ну, когда видел, как самолёт сбили. Три их ждали тогда с нашими хлопцами из 25-ой бригады. Ночью. Один борт с ними сел, и боеприпасы там были. Второй Ил-76 – упал. Я в охранении стоял и чётко видел его бортовые огни, снизился он. Видел, как падал, не понял сразу. Трассера светились вверх, из крупнокалиберного ваши били. А третий борт тогда сразу развернулся и ушёл. Сказали нам: 49 героев враз загибло.
Мы утром заняли круговую оборону, ждали атаки. Никто не атаковал. Тогда половина там осталась, половину в поле отправили – тела собирать, раненых искать. Но там ни раненых, ни даже трупов целых не было, одни…
- Фрагменты, - подсказал командир.
- Ага. Поляна, - Коля поёжился, - и там гора железяк от самолёта. И гора мёртвых. Ещё мы собрали боеприпасы, которые взорваться не успели.
Потом через несколько дней пошла мощная артиллерийская стрельба по нашим позициям. Неделю били. Мы попрятались, как кроты по норам, блиндажам, бункерам, кто куда себе место нашёл. Технику, какую сумели, загнали в подсобки, боксы. Но много чего на улице оставалось.
- Пили, жрали что?
- Еду, воду, боеприпасы нам сначала скидывали на парашютах. Потом у всех нервяк начался, когда перебои с питанием пошли. Стрельба, взрывы, и жрать хочется. Командир сказал, что это русская регулярная армия границу перешла и по нам херачит, и окружит скоро.
- Вы поверили? – командир вынул из кармана миниатюрный блокнот и сделал несколько пометок карандашом.
- Да, я поверил. Как не верить? Там ад был! «Град» шёл, мины, и днём и ночью – взрывы! Почти вся техника наша выгорела, поля урожайные сгорели, рядом деревья – как траву косой скосили. Я когда разок ходил в посадки, с дерева посмотрел на наши позиции, а там – лунный пейзаж, прям как на картинке в книжке по астрономии. Раненых много было, и трупов несколько. Мы их по первой в морозильники снесли, ну, в такие, для хранения мороженого.
- Командир, может надо Шрайбикуса с камерой вызвать? Пускай снимет этого астронома! Потом пригодится, - опомнился начальник штаба.
- Не надо. Коля – он солдат. Что с него взять? Будем его завтра обменивать, или отпустим. Пусть спокойно живёт, - обернулся командир к начальнику штаба. – А если будет видео, то оно обязательно где-нибудь когда-нибудь всплывёт. Не надо. Нормальный Коля парень.
- Принял, - немного обиженно расслабился начальник штаба. – А ты, давай, не умничай, продолжай, - крикнул он пленнику.
- Ага. Мы-то ваших не видели, так, палили по посадке, в поле. А оттуда снаряды! Они как метеориты. Страшно! Один день утром смотрю: небо горит. Потом земля горит. Мы втроём вылезли из блиндажа, и сразу снаряды прилетели. Со свистом. Взорвались. Подбросило меня взрывной волной метра на три. Очнулся, пополз, смотрю: блиндаж разрушен, рядом нет никого. А я цел. Ага, думаю, в рубашке родился. Посмотрел назад, понял, что в зданиях делать больше нечего, там всё горело, дым столбом, взрывы! Решил в посёлок надо, в тылы, и в сторону посадки побежал. Без оружия. Патронов уже не было, а автомат в блиндаже завалило. Документы там же в сумке остались. Шёл, днём спрятался в кустарнике, вечером шёл. В посёлок сунулся, смотрю: БМП по улице летит, а за ним – второй, и на антенне флаг десантный. Обрадовался, побежал наперерез через огород. Хорошо, другой флаг заметил, полосатый. Упал сразу, спрятался. Нашёл копанку за посёлком, заныкался там, уснул. Сколько там просидел – не знаю. А как вышел, прямо на вашего этого «шкафа», лицом к лицу. Всё. Он меня и принял. Обыскал, шапочку мне свою одел, на глаза опустил, и сразу сюда привёл. Быстро так. А я иду и понимаю, что ваши побеждают, и наших там на позициях – уже нет. И что будет? Но не убьёте же? Я никого не убивал.
- Не убьём. А твоих, действительно, поблизости нет, - констатировал командир. – В любую сторону на двадцать километров. А ты как хотел? Солдаты, автомат в руках державшие только на присяге, не сделавшие за время службы ни одного выстрела и вместо изучения боевой техники заборы и траву красившие, воевать качественно – априори не могут. Согласен?
Коля разочарованно кивнул головой.
- Сколько ваших в тот день оставалось на позициях, знаешь? Сколько техники? Какое вооружение? Сколько боеприпасов? Какие подразделения? Командиры кто? Откуда? Фамилии? Позывные? Координаты? Вспоминай, - поднажал командир.
Пленник назвал фамилии и позывные некоторых командиров.
- Не врёт, - подал голос начальник разведки. – Хотя и не всех называет.
- Да, я не вру, - радостно согласился десантник. – Чего врать? Мертвы, я думаю, все. И кого знал, и кого не знал. А техника вся ещё при мне сгорела.
- Вот то-то и оно! Ты дальше делать что думаешь? Мы тебя обменяем, а ты снова – под ружьё и по нам же стрелять пойдёшь. А если откажешься, тебя под суд? Так?
- Ни, ни шиша не так, - в знак протеста Коля яростно затряс головой. – Не пойду.
- Ладно, устал я, - командир, с противным скрежетом отодвинув стул от стола, встал.
- С ним – что? - строго уточнил начальник разведки.
- Его Доктору покажите, пусть внимательно осмотрит, если надо – подлечит. Потом дайте ему возможность помыться как следует. Покормите. И пусть отдыхает. Завтра должен быть готов к обмену. У меня есть мысли. Посмотрим, как реализовать.
- Есть, понял, - подавляя сонливость, ответил начальник разведки. – Меня бы самого кто покормил.
- Давай, Коля, да завтра! Завтра увидимся. И не переживай, я тебе сказал – обменяю, значит – обменяю, - командир вышел из комнаты.
Утром за пленником пришёл Принц и, не дав возможности сходить в туалет и умыться, тычками и угрозами повёл его к машине, гружёной ранеными. Грузовик, кузов которого был обтянут тентом, матерился и стонал пятью-шестью невидимыми голосами. Коля, услышав очередную тираду в адрес президента Украины и его армии, внутренне напрягся, ему стало не по себе, ведь он понимал свою возможную причастность к страданиям этих несчастных людей.
По дороге Принц, выполняя приказ начальника разведки, снял с Коли китель, шеврон которого выдавал принадлежность парня к украинской армии. Китель он запихал в кабину под водительское сиденье.
- Лезь вон, в кабину, на пассажирское, - буркнул Принц пленнику, но через секунду сам же его остановил и отправил в кузов. – Там тебе самое место!
Желание посадить Колю к себе в кабину отпало по причине буйного нрава самого Принца. Лучше в кабине поедет Доктор, решил он, Коляну целее будет.
- Если спросят, ты из отряда Чёрного! Ты понял? Чёрный – так твоего командира зовут! Едешь Доктору помочь с медикаментами разобраться. А если думаешь, что ты такой крутой и скажешь этим парням правду, что ты «укроп» и десантник, то они тебя или по очереди отзвиздят и удушат, или на полном ходу из машины выкинут, - предупредил пленника Принц, помогая подняться в кузов. – Ясно?
- Ага, - сквозь зубы ответил пленник.
- Давай, урод, езжай молча, вопросов не задавай, в глаза не смотри! Попросят помочь, ты помоги, и будет тебе счастье, - подмигнул ополченец, закрывая задний борт.
Сев за руль и посигналив, Принц проехал мимо трёх полуразрушенных зданий и подъехал к гаражу со сгоревшей крышей и открытыми покосившимися воротами. Из гаража, хромая, вышел Доктор с большой клетчатой сумкой в руках. Из-за его спины торчал огромный рюкзак.
- Эй, Док, ты со мной, давай на командирское место!
- Там всё в порядке? Ты проверил? – спросил военврач, хватаясь за ручку двери. – Или мне посчитать? Сколько там человек? Донец их грузил?
- Девять их там. Восемь наших и тот урод, которого ты вечером осматривал. Да, Донец грузил, вон список на панели валяется, - Принц глазами указал на тетрадь в грязной обложке и, воткнув передачу, нажал на газ. - Поехали!
- Поехали, Гагарин, - улыбнулся Доктор. Сумку и рюкзак он бросил на пол, автомат положил на ноги.
- Командир сказал, пока ты раненых оформлять будешь, пленного Толстяку передать. Толстяк сам к больнице подскочит и заберёт его. Для обмена, наверняка.
- Хорошо. У тебя даже будет полчасика, чтобы с Толстяком покурить, - зевая, потянулся Доктор, - пока я медикаменты получу. У меня список – три метра длинной! Вон, и рюкзак свой взял, и сумку у Олега под это дело отжал. На недельку надо на весь отр…
Запрокинув голову назад и смешно раскрыв рот, военврач тонко захрапел, даже не успев договорить о планах.
- Эй, дружище, - усмехаясь, Принц отбарабанил ладонями по рулевому колесу какую-то незамысловатую мелодию и, заглушив двигатель грузовика, наклонился к спящему Доктору, едва не клюнув его носом в самое ухо. – Давай, просыпайся, приехали! Давай, давай, дружище, приехали! Подъём! Ты и так почти всю войну проспал! Я надеялся, что ты в дороге свой сектор «зелёнки» контролить будешь, а ты – задрых.
Полчаса назад Доктор, за последние сутки оказавший первую помощь десятку раненых и покалеченных ополченцев, едва захлопнув дверью кабины и поправив бронежилет, закрывающий окно, оказался в плену долгожданного сна. Рефлекторно уцепившись правой рукой за поручень над головой, левую он подсунул под коленку и, не обращая внимания на сумасшедшую тряску, блаженно улыбался, словно сладко поел и попил, принял контрастный душ и вытянул ноги на белоснежной пуховой перине.
И вот уже Доктор сидел на деревянном табурете за круглым столом посреди кухни в своей небольшой однокомнатной квартире и с упоением наблюдал за женой, неспешно накрывающей на стол. Она то открывала старый холодильник, извлекая из его плохо освещённых недр сыр и колбасу, то поворачивалась к плите, чтобы уследить за кипящим бульоном, то застывала в полуобороте, запрокинув голову к верху и уставившись в экран закрепленного под потолком телевизора. Доктор получал огромное эстетическое удовольствие от случайных прикосновений супруги и слышал учащающийся стук собственного сердца, когда она, обходя стол и раскладывая тарелки, нечаянно провела запястьем по его коротко остриженным волосам. Запах куриного бульона расплывался по кухне, за окном светило осторожное майское солнце, тонким лучиком играясь на округлых боках серебряных ложек, на плите закипал чайник, в кружке пенился крепкий кофе, на душе Доктора теплилась надежда на хороший выходной.
А по телевизору показывали Одессу в экстренном выпуске новостей. Там сторонники новой киевской власти вместе с оголтелыми футбольными фанатами и агрессивными молодчиками из «Самообороны Майдана», экипированные щитами и касками, вооружённые деревянными и металлическими палками, бейсбольными битами и цепями, избивали своих противников возле Дома профсоюзов в самом центре города. Разгромив расположенный возле Дома антимайдановский палаточный лагерь и забросав здание бутылками с зажигательной смесью, они стреляли по окнам и пожарным лестницам. Закинув в холл несколько горящих автомобильных покрышек, бандиты не пропускали к зданию пожарные машины и не давали пожарным работать. Вынуждая пострадавших выпрыгивать из окон объятого пламенем Дома профсоюзов, и разбиваться насмерть, преступники с криками «Умри, гнида!» избивали тех, кто выжил и пытался отползти от огня. Сотрудники милиции стояли неподалёку и бездействовали.
Доктор, резким движением руки ударив по пульту, прервал поток негативной информации, льющейся с экрана. Поднявшись, он обнял супругу и крепко прижал к себе. По мелкой дрожи её тела, Док угадывал сильное волнение.
- Что же это такое происходит, любимый? Я не разумею, – она, не сумев скрыть страх, срывалась на крик. – Сегодня, в двадцать первом веке, в нашей стране! Одни украинцы сжигают других! А власти ничего не делают! Почему? За что? Ради чего?
- Эта привезённая из Киева в Одессу молодёжь, она одурманена, милая! Кукловоды из Вашингтона дёргают за ниточки, раздают на Евромайдане печеньки, раскидывают горстями доллары и разводят в нашей стране костёр гражданской войны. Но мы им не позволим, милая, не позволим провернуть то же самое в нашем городе, - прошептал Доктор.
Доктор открыл глаза. В лицо ему дышал чесночным перегаром Принц:
- Вытряхивайся, там у тебя раненых полный борт!
- Что значит «у тебя?» - отозвался недовольный Док. – У нас!
- Нет уж, я тебя не трогал, когда вёз, педалями работал, баранку крутил. А теперь твоя очередь – иди, организовывай!
- Ну ты и урод, Принц! – Доктор потянул ручку и, распахнув дверь, мешком вывалился из машины. Помассировав отёкшую без движения левую руку, он подобрал с сиденья автомат и закинув его за спину. – Я тебя сам когда-нибудь пристрелю, и смотреть буду, как ты кровью истекаешь! Вот тогда и я тебе хрен помогу!
Проходя вдоль грузовика, Доктор слышал, как откинулся задний борт, и первый раненый – заросший густой щетиной мужичок с перевязанной левой рукой – осторожно спустился на землю. Вторым выпрыгнул Коля. Оглядевшись вокруг, и увидев яркое солнце высоко на безоблачном небе, он от души – как могут только дети – улыбнулся.
- Давайте, мужики, помогаем друг другу, - глядя на пленника и протягивая следующему раненому руку, сказал военврач. – Сейчас вас подлатают и покормят. И ещё, в качестве суперприза, у них есть душ!
Франкенштейн
- «Правосеки»? Ха! Лоханулись, черти! Попались, «фашики»! Ха! Ну-ка, уроды, сымайте, сымайте свои вонючие одежды! – хриплым голосом выкрикивал плечистый мужик в чёрной униформе, страшно закатив глаза. Не по-детски гордясь схожестью своей лысой головы, симметрично круглой как шар, с главным атрибутом урока географии в школе, он взял себе интеллигентный позывной «Глобус», хотя особыми познаниями в данной области никогда не отличался. – Наколки есть? Ха! Показывайте, оголяйте свои наколочки! Выдавайте себя с потрохами, уроды! Ха! Со свастикой есть? Быстро сымайте одежонку, показывайте!
Глобус красными от усталости и невидящими от ненависти глазами впился в трёх украинских военнопленных, трясущимися руками снимающих с себя армейские футболки. Стоя на коленях в ногах у разъярённого ополченца, размахивающего автоматическим пистолетом Стечкина, сделать это было совсем непросто.
- Нету наколок, дядя! Мы по мобилизации, дядя. Полгода в армии, - начал было говорить худенький рыжий паренёк, содрав с себя пятнистую зелёную футболку, но прервался, застонав от боли. Это Глобус, жёстко схватив его за запястье, развернул на триста шестьдесят градусов. Осматривая туловище пленного, он едва не вырвал несчастному руку из сустава.
- Я тебе глаз выколю, сукин ты сын! Если я свастику найду, глаз тебе выколю! - Глобус, отпустив руку рыжего, выстрелил ему под ноги. – Фашист ты проклятый!
- Нету у меня наколок, дядя, - заплакал рыжий. Он затрясся от нахлынувших эмоций, уткнулся лбом в землю и, закрывая локтями голову, заскулил пораненным псом. – Мы-ы не виноваты-ы-ы. Нам приказа-али… привезли сюды-ы…
- Где форма? Где ваши нашивки нацистские?
- Нету у нас нашивок, формы нету, дядя, сгорела давно, - рыжий снова оскалил зубы и застонал. Украдкой посмотрев на Глобуса, он упёрся взглядом в кирпичную стену непонимания. – Мы такие тута были, когда ваши нас… Когда захватили…
Глобус утратил объективное восприятие реальности и слепо следовал зову ярости. Он замахнулся, пытаясь ударить рыжего по голове рукоятью пистолета, но руку перехватил Игорь. Надавив всей своей массой на Глобуса, Игорь оттолкнул его от пленника.
- Не надо шалить, Глобус! Ты попутал? Вообще-то здесь мы – нормальные люди, а фашисты – они, - прорычал Игорь, широко расставляя ноги и расправляя сильные плечи.
- Ты меня поучи, - гаркнул Глобус, вспыхивая ярким пламенем. – Сам нарвёшься!
- Слышишь, да, «боевик»! Это дети совсем! – бегло осмотрев пленных армейцев, заключил Игорь. – А если ты драки хочешь, так ты иди, давай, повоюй там, где по-настоящему стреляют! Иди, иди, вояка! Сам в плен хоть кого-нибудь возьми!
Глобус, свирепо рыча, злобно потряс пистолетом. Корчась от бессилия, он разок выстрелил в воздух и, плюясь, неторопливо пошёл к дороге, на обочине которой, наставив в сторону села стволы дюжины автоматов, лежало полтора десятка ополченцев.
- «Героям славы» ему захотелось! Козёл лысый, - поправляя на голове бейсболку, заключил Игорь.
Игорь и Афганец остались в лесополосе заниматься пленными. Последние дни эта непростая работа легла на их плечи.
- Мобилизованные мы. Из училища нас забрали в армию. Не «нацики», не «правосеки» мы никакие, - плакал рыжий, змеёй извиваясь на земле больше от обиды, чем от боли. Двое его сослуживцев опустив головы, молчали.
- Вставай, хватит ныть, ты же солдат, а не тряпка! Сядь, вон, уймись, успокойся. Не уважаю таких, – опустившись на корточки подле рыжего, укорил его Афганец. – Тебя не бьёт никто, а ты уже мокрый весь! Не ной!
- Да, да, сейчас, - согласился пленник, быстро обтирая лицо дрожащими ладонями.
- И вы, пацаны, вставайте с колен, успеете ещё, насидитесь! Откуда вы здесь? Как зовут? Где документы? С вами «нацики» или «правосеки» были? – обратился Афганец к остальным.
- Мыкола я, он – Слава. 80-ая бригада, десантники мы, – представился бледнолицый паренёк с усыпанным веснушками лбом, быстро поменяв позу. Он сел под дерево и, трусливо поджав под себя ноги, подавленно опустил плечи.
- Сначала рота здесь наша была. Давно ещё, - Мыкола неопределённо махнул рукой. – А после вчерашнего обстрела кто смог – ушёл, кого смогли – вывезли ночью. И командир ушёл. Документы наши забрали. А мы втроём вроде как прикрывать остались.
- Он за нами обещал вернуться, - вставил своё слово Слава. – Может, не срослось чего. Ночью мы устали просто, тут же неделю ад был, и уснули. Вот, к вам и попали. У нас «правосеков» и «нациков» нет, и не было никогда.
- Хороши, десантники, взяли и уснули! Спали они, понимаешь, спали, – развёл руками Игорь, - и чуть жизнь свою не проспали!
- У нас, при СССР, ну, при Советском Союзе, тридцать пять лет назад, за такие выкрутасы, как сон на посту, офицеры ещё в учебке неделю кипятком ссать заставляли. Зато уже на боевых, в Афгане, такого позора никогда не случалось, – Афганец снял с пояса фляжку, скрутил колпачок, протянул рыжему. – Держи, пей. И вы, хлопцы, пейте! И скажите, кто по нам так прицельно бьёт тогда, если все ваши ушли? Кто артиллерию навёл?
- Как я понимаю, глядя на вас, артиллеристы из вас никакие, - Игорь отряхнул пыль с коленей. – Значит, тут ещё кто-то есть. Знаете, где?
- Это на автомастерской. В гаражных боксах, от нас отдельно. Мужики какие-то в песчаной форме. Батальон «Азов», вроде, - жадно глотнув воды из фляжки и сбив дыхание, ответил рыжий. – Один в чёрных очках к нам иногда приходил. Может, это они навели.
За дорогой послышались разрывы мин. Зашипела радиостанция Игоря.
- «Эвакуаторы» на связи, - встревожено ответил он.
- «Коробочку» подбили! Вышла из строя «коробочка»! Попадание противотанковой гранаты в бортовую проекцию! Возможно воспламенение машины с последующим взрывом боекомплекта! Док, Быстрый, нам срочно нужна ваша помощь, - обрывающимися фразами докладывал знакомый голос начальника разведки, хриплый и кашляющий. – Один «двухсотый» и один «трёхсотый»! Командир машины застрял в башенном люке – он «двести»! Механика выбросило под гусеницы! Возможно, он жив. Ещё двоих не вижу, дым! Как поняли?
- Я уже иду, но не вижу её! Я на обочине у лесополосы, на три часа от тебя! Где «коробочка»? Я не вижу её, – вышел в эфир Доктор. – Где она?
- Я тебя наблюдаю, Док! Двести, двести двадцать метров строго на десять часов от тебя! Там несколько деревцев на бугре в поле, прямо вдоль линии электропередач. Двигай туда, а я прикрою огнём! Давай, - взволнованно прокашляла радиостанция.
- Иду за Доктором, я – Быстрый. Док, иду, выдвигаюсь вслед за тобой, - крикнул в рацию Игорь. Насадив бейсболку на голову козырьком назад, надев сверху каску и перевесив автомат за спину он, перепрыгивая через низкий кустарник, резво побежал к дороге.
- С Богом, - только и успел крикнуть ему в спину Афганец.
Упав в пыль на обочину подле Глобуса, Игорь вырвал из его рук бинокль. Оглядев округу, заметил жиденький чёрный дымок, расползавшийся из-за бугра. Вот она, горящая БМП, понял он, обдумывая пути подхода к цели.
В вершину бугра упиралась узкая колея грунтовки. Можно было ползти по ней. Наикратчайший путь.
- Замануха! Сто пудов – замануха. Пристреляли, небось, дорожку! Не угадали, я к вам, уроды, на жаренное не полезу, я в сковородку не хочу! – прошептал Игорь. Он решил ползти к машине по полю, ориентируясь на бетонные столбы линии электропередач. – Все настоящие герои всегда идут в обход!
Мало того, что расстояние до бугра составляло метров не двести, а все триста, так ещё и поле, по весне по-хозяйски засеянное подсолнухом, было выгоревшим, абсолютно лысым. Но деваться некуда. Игорь, стащив бронежилет, кинул его в неглубокую воронку, оставленную в мягком чернозёме поля взрывом мины. Следом он швырнул туда разгрузку с боекомплектом и каску, мысленно перекрестился, вдоволь поматерился и пополз в сторону подорванной бронемашины. Стоптанные пятки ботинок Доктора волочились по земле далеко впереди.
Ещё десять минут назад, когда военнослужащие украинской армии начали массированный обстрел позиций ополченцев, Доктор, накрыв лицо панамой, безмятежно спал в заранее выкопанной ямке в тени худеньких берёз. Ночь для него была крайне тяжёлой, бессонной и нервной. При ярком свете луны и тусклом – фонарика с новыми батарейками – Док занимался нелюбимым делом: писал отчёты по расходованию лекарственных препаратов, по большей части абсолютно никому не нужные, составлял списки необходимых медикаментов, запасы которых с каждым днём неумолимо стремились к нулю, расфасовывал имеющиеся таблетки по разным пакетикам, и курил. А утром, когда большинство нормальных людей проснулось и занялось действительно важными делами, врач вдруг почувствовал нечеловеческую усталость. Аккуратно собрав медикаменты и бинты в рюкзак, он завалился спать в кузове своего «Урала».
Однако поспать не дали. Сначала повезли по колдобинам к месту сбора групп. Потом, под предлогом загрузки боеприпасов, выгнали на улицу. Затем, по дороге к району проведения операции, снова разрешили покемарить в «Урале», но уже сидя в кабине. И, наконец, вытолкав из машины в точке, обозначенной как «пункт сбора убитых и раненных», вновь позволили ненадолго закрыть глаза и погрузиться в сладкое царство Морфея.
Неудивительно, что голодный, грязный и полусонный военврач был крайне раздражителен и зол. Мало того, что его лишили всех доступных на войне прелестей жизни, как то чай, вода, сон и сигареты, так ещё и заставили ползти под обстрелом за трупами. Он был абсолютно уверен, что живых после расстрела БМП не осталось, и на чём свет стоит клял своего командира за приказ «работать» средь бела дня, а «укропов» - за обстрел. Клял, пока не услышал душераздирающий вопль раненного механика-водителя. Доктор физически не мог видеть этого, фактически вернувшегося «с того света» человека, но настроение его сиюминутно переменилось с тоскливо-ворчливого на агрессивно-боевое.
Доктор полз изо всех сил. Его сухое жилистое тело ужом извивалось по земле. Твёрдые толстые кочерыжки подсолнуха, выглядывавшие из-под сохлого, обожжённого пожаром грунта, больно царапали лицо и шею Доктора, цеплялись за лямки рюкзака, кололи в живот и пах, но он терпеливо молчал и упорно скользил вперёд.
Игорь немного отстал. Мускулистый и широкоплечий, он выглядел намного мощнее военврача, но чуток уступал ему в скорости, жажде борьбы и психологической устойчивости.
- Я здесь, друг, я уже здесь, а ты – терпи! Боль – это всего лишь неприятное эмоциональное переживание, - военврач, достигнув механика чадящей бронемашины, вцепился двумя руками тому в воротник комбинезона и поволок в небольшую воронку на дороге. Три метра пути показались ему тремя сотнями и дались с огромным трудом.
- Дурацкое место, - проворчал военврач, оглядываясь. Он снова поволок механика, левее, ещё левее, в природную ложбинку в поле. – Так-то лучше, - вибрирующим в такт пульса голосом констатировал Док, озираясь. – Хрен достанут.
Лёжа то на боку, то на животе, Доктор вколол механику обезболивающее и наложил шину на левую руку. Две заранее заготовленные для этого дела палки он выдернул из бокового кармана своего чудесного рюкзака.
- Органические повреждения человека современной медициной излечимы, а вот с эмоциональными – дела обстоят хуже. Постарайся забыть об источнике переживаний, и ты забудешь о боли! Остальное я беру на себя, - шептал военврач, глотая собственный пот. – У тебя шок, контузия головного мозга и закрытый перелом лучевой кости. В целом – полная ерунда! Признаться, я вообще думал, что ты в ящик сыграл! Большой и чёрный.
Потерявший сознание механик-водитель не мог слышать голоса своего спасителя, но Доктор говорил не для него. Он сам себе ставил диагноз.
- Главное в нашем деле – не впадать в депрессию. Снижение настроения и утрата способности переживать радость, адекватно мыслить и реально оценивать происходящее вокруг могут инициировать потерю интереса к жизни! А этого допускать нельзя! Социальная терапия – вот главное лекарство! Старые друзья, любимая женщина, занятное хобби, интересные фильмы и книги, занятия физической культурой и активный отдых – вот что нам нужно! Когда вернёмся с войны, я уделю этому время, уж поверь мне!
- Док, я здесь, я дополз-таки, - задыхаясь, смахивая слюни с подбородка, тыкнул военврача в плечо Игорь. – Давай, если ты закончил колдовать, я его заберу!
- Погоди, не спеши, пусть лежит, не убежит никуда. Вон, мы сейчас с тобой тем бедолагой займёмся, - Доктор посмотрел на БМП. Она как-то слабо и нехотя горела внутри, едкий дым выбивался из открытых люков.
Муравьём метнувшись к бронемашине, Док констатировал неприятный факт: погибший боец застрял в люке, свесившись в сторону позиций «укропов». Ни дым, ни сама броня никак не прикрывали военврача в случае попытки залезть на БМП и вытянуть погибшего. Нужно было обползти боевую машину вокруг и найти оптимально безопасную точку, чтобы с земли попытаться подцепить «двухсотого» крюком.
- Игорь, давай сюда, вдвоём сдёрнем! Я один не смогу, - Доктор вытащил из верхнего накладного кармана рюкзака верёвку с крюком на конце. Изловчившись, со второго раза он сумел подцепить повисшее на броне тело. – Давай, тащим на счёт «три»! И – три!
Две попытки стащить погибшего вниз успехом не увенчались. И не хватало сил, и ноги покойника, видимо, застряли, поддев что-то внутри бронемашины. А подняться не то что на ноги, даже на колени не давали украинские военные, бегло постреливавшие в сторону бронемашины из стрелкового оружия и миномётов.
Пули то со свистом пролетали над головами «эвакуаторов», то, искря, рикошетили от бронемашины вверх и вниз, то попадали в бездыханное тело механика. Мины ложились в поле, не долетая вершины бугра метров пятидесяти, на внешней стороне.
- Мать их, перемать! Молотят, «яйценюхи»! Они видят нас что ли? – обеспокоился Игорь. Ему страшно хотелось пить, есть и жить. – А если снайпера сюда подключат на нас?
- У меня пистолет, - отозвался Доктор. – Не переживай, я тебя дострелю, раненого.
- Да пошли бы они, сил уже нет, - вдруг закричал Игорь. Он вскочил, прыжком взобрался на броню, подхватил погибшего под мышки, рывком вытянул из люка. Спрыгнув с ним в обнимку вниз, больно ударился коленями о землю.
Откатившись на метр, Игорь застонал, но быстро поборол боль, и на карачках подтянул «двухсотого» к Доктору.
- Плохо стреляете, дебилы, - прорычал Игорь, обращаясь к невидимому противнику. Плюхнувшись на спину подле военврача, он продемонстрировал «укропам» «фак».
- Молодчина ты, Быстрый! Ты – красавчик! – искренне обрадовался Доктор. Он счастливо улыбался Игорю. - Сам как? Ноги целы?
- Жив я, - градинки пота затекали Игорю в рот, - тьфу, на!
Ошеломлённые наглым и объективно бесцеремонным поведением ополченцев, украинские военные дружно обрушили на БМП весь свой праведный гнев. Грохот выстрелов и взрывов стоял неимоверный. Свист летающих боеприпасов оглушал. Между тем, виновник суматохи – Игорь – плевать хотел смерти не просто в лицо, а, желательно, в самый глаз. Он окликнул военврача, весело подмигнул ему, вцепился погибшему в капюшон спецовки и поволок за собой.
- Я тут лежать и ждать, пока боезапас сдетонирует, и это железо рванёт вместе с нами к чертям собачьим, не хочу. Нема желания!
- Да нет в «коробочке» боезапаса, парни отстреляли всё, - крикнул Доктор, не поднимая головы. - «Укры» сейчас перебесятся, стихнут! Погоди!
