Аннотация: Попель: "Я обратил внимание на особую лихость и в то же время изящество, с каким она работала: такому регулировщику с удовольствием подчиняется каждый водитель, независимо от его положения и ранга. Особенный колорит ее фигуре придавал карабин за спиной: девушка была не только регулировщиком, но и солдатом дорожной охраны".
Поступила срочная директива командования фронта: не позднее чем через три дня нам предлагалось выйти на линию Торн -- Коло -- Варта и захватить плацдарм на западном берегу Варты.
На карте у Шалина аккуратно нанесено положение не только наших частей, но и соседей: он был постоянно связан со штабами Богданова, Чуйкова, Берзарина.
Зримо ощущалось, как сильно вдавлена на запад линия советско-германского фронта в направлении главного удара -- на Берлин.
-- Противостоящая нашему фронту девятая армия противника деморализована и разбита в первые три дня наступления. -- Ладонь Шалина накрывает обширный участок в среднем течении Вислы.
-- Пленные говорят, что Гитлер приказал ей стоять до конца, а Гудериан разрешил планомерный отход на запад, на подготовленные рубежи. В результате мощного удара наших армий остатки потерявшей способность к сопротивлению девятой армии не выполнили ни того, ни другого приказа и отошли -- частично на север, частично на юг, образовав незащищенный коридор. Противник сейчас обороняется небольшими группками и гарнизонами, надеясь задержать, нас до выхода резервов на какой-то из рубежей обороны. На линию Конин --Коло спешно выдвигаются свежие дивизии: "Бранденбург" и десятая моторизованная -- это показали пленные, захваченные бригадой Гусаковского. Если промедлим, немцы успеют закрыть коридор. Поэтому фронт торопит.
-- И придется, как под Сандомиром, прогрызать каждый километр, неделями брать деревушки! -- Катуков встал. -- Не будет этого. Сколько дали на упреждение этих резервов?
-- Три дня.
-- Три дня... Три дня... -- шепчет Михаил Ефимович, вглядываясь в красно-синий пунктир, отмечающий заданный рубеж. -- Позвольте, позвольте... Михаил Алексеевич, а Гусаковский-то уже вышел туда?
-- Так точно.
-- Молодец! И в этой операции бригада идет впереди. Ну и пусть идут дальше, на Гнезен и Познань. Думаю, когда этот "Бранденбург" почувствует за спиной танки, в такой обстановке недолго усидит на рубеже.
Через полчаса в войска был направлен новый приказ.
Армия продолжала стремительное продвижение на запад, кинжалом передовых отрядов прорезая себе дорогу к намеченной цели -- Познани.
**
С несколькими цистернами горючего для танков и автомашин я отправился в корпус Бабаджаняна.
За Коло шоссе пошло петлять лесом.
Проехать там было невероятно трудно: дорога представляла собой узенький коридорчик, по обе стороны которого валялись трупы и разбитая вражеская техника.
Бабаджаняна и Веденичева застал у рации: они передавали очередное донесение в штаб армии.
-- "Бригада Гусаковского, взаимодействуя с полком самоходок Мельникова, разгромила части дивизии противника "Бранденбург"",-- диктует Веденичев.
-- Понимаете, Гусаковский у них в тылу! Ночь! Лес! -- не может не комментировать сухое сообщение Бабаджанян. -- Нервы у немцев сдали. Рубеж бросили, побежали прорываться на запад, а Гусаковский с Мельниковым в засаде их подстерегли. Не знаю, сколько там ушло...
-- Видел, видел работку Гусаковского по дороге... Неплохо... Можно даже сказать, хорошо! Где он сейчас?
Бабаджанян признается:
-- Гнезен занял.
-- Точно?! Проверили?
-- Товарищ член Военного совета,-- голос Бабаджаняна выражает обиду за "своих",-- Гусаковский же докладывал! Он никогда не врал -- ни одного метра! Если кто другой, я бы пока не докладывал. Вот комбриг Смирнов доложил мне, что его мотострелковый батальон даже дальше на Варту вышел и переправу там захватил. Но этого комбрига я еще не изучил и хочу сам сообщение на месте проверить. Хотя комбата его мотострелкового батальона Урукова знаю лично как хорошего командира, но... лучше в штаб армии пока не докладывать! Сам сначала посмотрю. Разрешите туда выехать?
-- Пожалуйста, езжай, нам по пути будет. Хочу к Гусаковскому наведаться, у него трудности с горючим.
-- Почему у него одного? А весь остальной корпус? В бригаде Моргунова только два батальона наступают, остальные танки стоят без горючего. Мой корпус чуть не треть автомашин на прикол поставил! Мотали нас, мотали, вверх-вниз, на север, на юг, все горючее пожгли, а противник-то бежит еще! Что делать?
-- Иди, хлопец, дальше, потом решим. В первую очередь передовому отряду подброшу.
Бабаджанян засиял.
-- Горючее будет, -- куда угодно дойдем! Дай бог, чтоб всегда были такие стремительные операции, как эта.
**
...Гнезен, куда я прибыл через несколько часов, оказался старым городом с небольшими каменными домишками, в летнее время, должно быть, густо увитыми зеленью.
Пожары войны сожрали здесь целые кварталы.
Штаб бригады мы нашли возле обугленного остова электростанции.
По разбитым машинам и развороченным пушкам, по всем следам боя чувствовалось, что схватка здесь была короткой, но жестокой.
Однако вытянуть из комбрига подробный рассказ о действиях людей было делом трудным: Гусаковский принадлежал к людям, умевшим воевать, но не умевшим рассказывать о войне.
-- Подошли под вечер, выслали разведку, -- скупо докладывал он, -- на окраине города обнаружили большую макаронную фабрику. Разведчики к ней сунулись, а там, оказывается, половина рабочих -- из угнанных украинцев, а половина -- из мобилизованных поляков. Рабочий класс -- он и есть рабочий класс! Свои! Да еще земляков солдаты повстречали -- совсем радость! Зацеловали они наших, а потом поляки по улицам провели, показали казармы, узлы обороны, огневые точки. А если знаешь силы противника и его расположение, то воевать, конечно, чего ж... Воевать тогда можно, и даже очень просто. Вообще поляки большую помощь все время оказывали: на Пилице брод помогли найти, в Ловиче и здесь, в Гнезене, помогали провести разведку и вообще всю дорогу давали сведения о расположении немецких частей и гарнизонов.
-- Это у тебя откуда? Где зимой такую роскошь добыл? Наверно, тоже поляки? -- спросил я, указав на живые цветы, буквально завалившие все окна штабной комнаты.
-- Поляки... Просто забомбили: букеты, горшки с цветами. Из оранжерей, что ли, понаносили. А как отказаться? Обидишь. Девать вот некуда, -- будто извинялся Гусаковский.
**
Я перевел разговор на другое:
-- Докладывали, что горючего у вас не хватает. Немножко подбросили.
-- Спасибо, спасибо... А мы тут тоже легонечко разжились. Пинский прихватил аэродромчик -- десятка два фоккеров стояло. Горючее захватили, а самолеты взорвали. Куда их девать! Сзади фашистов полно. Вообще,-- вздыхает Гусаковский,-- пришлось совсем на немецкое снабжение перейти. Взять транспорт. У моих машин сели бронзовые подшипники, запасных нету. Думал -- придется выбрасывать их, приказал пересаживать всех на трофейные. А Помазнев отыскал у немцев две тонны бронзы в слитках. Деловой он человек! Себя мы, конечно, не обидели...
-- Остаток передайте в армию.
Хозяйственный Гусаковский чуточку крякнул в ответ на мое распоряжение:
-- Есть, слушаюсь. Или взять продовольствие. На гнезенской макаронной фабрике продуктов хватит всю армию кормить, а может, и фронту еще останется. После моего сообщения об этом сюда начпрод армии Долгов выехал. Говорю вам: почти во всем на немецкое довольствие сели, фюрер нас теперь и кормит, и заправляет, и еще подшипники дает.
**
Сказать к слову, история с этой гнезенской макаронной фабрикой имела забавное продолжение.
Спустя несколько дней на большом ящике с макаронами я увидел странную фирменную этикетку: "Фабрика Долгова". "Что за Долгов?" -- спрашиваю. Наш начпродарм, оказывается. Польские мастера заявили, что "должно же быть обозначено название фирмы". Что, дескать, за фабрика, если нет наименования. Несолидно получается! Поскольку деньги им выплачивались из рук начпрода армии, польский мастер заказал в типографии и стал наклеивать на ящики этикетки, согласно которым наш Долгов выглядел как хозяин макаронного предприятия.
Долго еще его преследовала ехидная кличка "фабрикант".
**
В штабе бригады появился Помазнев, только что прибывший из передового отряда.
-- Что докладывают разведчики? -- интересуется Гусаковский.
-- Вышли на эту крученую Варту...
Мне понятно состояние Помазнева.
Варта протекала параллельно нашему маршруту -- с востока на запад, но не прямо, а с огромными изгибами вправо и влево. Только форсируешь, -- глядь, через сотню километров река вильнула в обратную сторону, и опять она у нас под носом. Изволь начинать форсировать сначала!
Около Познани 1-й танковой армии предстояло преодолевать Варту уже в третий и -- увы -- как оказалось, не в последний раз.
-- Познаньские заводы спускают в реку все отбросы, вода там тепленькая, лед тонкий,--докладывал Помазнев, -- под городом его почти и нету. Берега Варты -- это же не берега, это кавказское ущелье. Метра на три отвесные обрывы с двух сторон. Сплошная стена! Уж на болоте, и то нам лучше было. Чувствую, хлебнем мы горюшка на этой речке. И что здесь в Польше за водные преграды такие -- одна хуже другой!
-- Плацдарм захватили?
-- Так точно, и переправу навели. Шхиян с инженерной разведкой ходил, удивительную технику на этот раз посоветовал: "ледяной деревобетон", или, точнее, "дерево-лед". Навалили мы на лед веток, досок, палок, а сверху водичкой полили. Тут еще и морозец ударил -- враз схватило. Машина груженая идет, лед не скрипнет, а рядом автоматчик может только на пузе пролезть, иначе провалится. Но танк эта наша переправа не выдержит. Вот жалко, хороший постоянный мост из-под носа выпустили.
-- Что за мост?
-- Главную немецкую переправу. Все время их части драпали с востока, и никак мы не могли обнаружить, где же их переправа. По всей реке шарили -- как провалился немецкий мост. А противник все уходит да уходит на левый берег -- значит, мосты где-то здесь, рядом. Наконец, инженерная разведка нащупала. Сапер ко мне прибежал, докладывает, что под самой Познанью нашли: подводный, говорит, охрана перебита, держим. Я его спрашиваю: "Сколько вас держит-то?" -- "Трое осталось, - отвечает, -- меня старший сержант Ковальский послал за помощью: просил передать, что немцам они переправу ни за что не отдадут, только чтоб наши побыстрее приходили". Повел сапер нас к мосту. Подошли, а от моста одни обломки остались. На берегу сгрудилась большущая колонна немецких машин и пехоты, из воды своих утопленников вылавливают. Дали мы по ним пару залпов, пожгли да пригладили, потом стали искать, где же наши саперы. Двоих убитых нашли, а от Ковальского нашего ничего не осталось. Послал искать его, но надежды у меня мало.
-- Большое дело люди творят,-- проговорил Иосиф Ираклиевич.
**
По моей просьбе Помазнев дополнительно рассказал о героях вчерашнего боя за Гнезен:
-- Немцы новую тактику применили. Еще на окраинах они заметили наши танки, но помалкивали, только из пулеметов и автоматов били. Вроде даже приглашали нас: заходите, мол, танкам здесь будет безопасно, противник легкий. А у самих на каждом перекрестке отрыты ячейки для фаустников, и весь город -- в засадах. Если б мы напролом полезли -- все танки бы в Гнезене оставили, только те, что на петлицах, сохранили бы. Но Гусаковский немецкую хитрость разгадал. Спасибо полякам: предупредили обо всех засадах, если б не их помощь -- было бы много жертв. Отправили мы впереди автоматчиков Юдина, они повыковыривали фаустников, посшибали пулеметы. И только потом пустили батальон Алеши Карабанова. Он в полчаса все немецкие самоходки переколотил и очистил город. Я ехал с ним в одном танке. Вдруг в одном домике выстрелы услышали, а бойцов никого не видно. Подъехали поближе, а там, оказывается, всего один автоматчик орудует. Кричит нам: "Эй, танкисты, помогите отвязаться от пленных, не знаю, куда их девать".-- "А много их у тебя?" -- спрашиваю. -- "Да вот в том доме, -- отвечает, -- офицера-фаустника взял, да здесь еще человек пятнадцать сидело. Прямо не знаю, что делать: возиться-то с ними некогда, языки вроде хорошие". -- "Ну, знаешь, -- говорю, -- у нас танк, а не карета, что, мы их к себе посадим, что ли?" Вижу -- совсем растерялся парень. Указали ему точку, куда вести. Уж так обрадовался, что бегом их погнал. Я фамилию его записал.
Помазнев полистал свой старенький блокнотик.
-- Вот. Рядовой Соколов. А вот еще один хороший автоматчик -- Коротков. Этот пулемет с костела снял. Стены в костеле толстенные, каменные, а обзор был чуть не на полгорода, немец и строчил с вышки по мотопехоте. Били мы по пулемету из пушек -- без толку, строчит, как заколдованный. Потом видим взрыв на вышке, и пулеметчик вместе с пулеметом сиганул оттуда вниз головой. Уже после узнали: Коротков с отделением подлез огородами к костелу, разбил гранатами баррикаду на алтаре, потом по лестнице наверх полез. Современная дуэль получилась. Пулеметчик на голову Короткову гранаты швырял, а Коротков вверх из автомата бил. Подобрался наш на десяток метров, сунул немцу в нишу связку гранат -- и ваших нету. Только ножками фашист подрыгал в воздухе.
**
Еще долго мог Помазнев рассказывать о подвигах бойцов, но его прервало неожиданное сообщение.
-- По вашему приказанию Герой Советского Союза старший сержант Ковальский найден и доставлен в медсанбат, -- доложил командир подразделения, которого послал Помазнев на безнадежные, казалось, розыски героя-сапера.
И армейская верность товарищу восторжествовала: Ковальский оказался жив, хотя был еще в очень тяжелом состоянии: сильнейшая контузия, обморожен, плюс двухстороннее воспаление легких.
**
Мы вошли в палату.
У лежащего человека лицо и голова были плотно окутаны бинтами.
Неужели он?
-- Вот Ковальский...
-- Не узнали, товарищ генерал? -- со свистом прохрипел раненый. -- Меня сейчас и жена не узнает. Помните, Звезду мне вручали...
-- Все помню. Как на Висле катерок одеждой затыкал -- помню, и как раненый из строя не уходил -- тоже.
-- Я и сейчас... вернусь,-- с усилием выговорил сапер.-- Вернусь!
-- Конечно, выздоровеете -- вернетесь.
-- Если б мне этот проклятый халтурщик попался...
-- Какой халтурщик?
-- Да немец, который мост минировал. Понадеялся на него, гада, не проверил как следует. Я же ихней миной рвал. Мы как только охрану сняли, сразу мину нашли. Решили оставить ее для немцев, думали, если свои подойдут, всегда отключить успеем. Туман страшный был, все глаза проглядели, ждали -- скоро ли наши подойдут. Потом, шум услышали: идет колонна, а кто -- не разобрать. Я за провод держался, даже руки тряслись. "Ну,-- думаю,-- в случае чего ни вам, ни нам моста не будет". Как чуяло сердце -- они подошли. Слышу, идут по мосту, болтают, смеются: выбрались, дескать, от русских. И -- не сработал взрыватель! Не знаю, что меня подняло, и мертвых братьев в ту секунду вспомнил, и товарищей погибших, и злость тут такая схватила... Неужели уйдут? Как сумасшедший был: плевать на все, и про себя забыл -- лишь бы они не прошли. Вскочил -- и к мине. Они не стреляли, ничего не делали, наверно, столбом от удивления встали: с запада русский навстречу бежит. Вставил я в заряд новый запал и, чтоб уж наверняка, руками за чеку дернул. Отбежал, да далеко ли отбежишь! Подбросило меня вверх метров на двадцать. И вот что странно: вроде без сознания был, а помню, как на полсекунды завис над водой. И потом все рухнуло вниз. Очнулся я в воде: взрывом на мель откинуло. Ледяной водичкой обмыло -- пришел в себя. Кругом темно. Вспоминал, вспоминал, где я. Чудилось -- то будто дома сплю, то вроде со своими ребятами. Откуда тут вода, снится мне, что ли? И вдруг как ударило в голове -- про мост вспомнил. Понял, что зрения лишился. Слышу -- сзади по-немецки говорят. Пощупал воду рукой -- куда течение идет -- и пополз вниз, к нашим. Где-нибудь, думал, ищут же меня. Почти двое суток полз. Это так говорят, а для меня времени не было, ни дня, ни ночи. Об одном думал: хоть помереть, да не в плену.
Ковальский передохнул.
-- Как нашли меня, комроты шинель свою снял, укутал. Врач говорит, что зрение вернется; слепота наступила от контузии, а глаза целые. Вот простыл в январской воде. Да ничего, пройдет, мы, саперы, люди живучие.
Обращаясь ко мне, он попросил:
-- Товарищ генерал, пусть меня не отправляют дальше медсанбата. Боюсь, в Берлин не со своей частью попаду.
-- Об этом не беспокойтесь. В нашей армии вас примут всегда...
**
В штабе Гусаковского меня ожидал Павловцев.
Еще за несколько дней до подхода к Познани я приказал Павлу Лавровичу произвести глубокую политическую разведку города, то есть узнать количество заводов и фабрик, состав всего населения, национальную политику гитлеровцев в данном районе, систему управления городом и крепостью и т.д.
Особое внимание предлагалось уделить разведке возможных запасов горючего.
В помощь Павловцеву были выделены лучшие разведчики и политработники.
Теперь он явился с докладом.
Подробный план Познани у него в руках испещрен массой пометок: город знаком нашему "старику" не хуже, чем самому гауляйтеру "фатерлянда" -- палачу Грейзеру.
-- Три крупных завода боеприпасов и стрелкового вооружения,-- перечислял он.-- Девяносто процентов рабочих -- поляки и пленные, главным образом наши. Ведущие административные должности заняты немцами. На двух заводах работает по двенадцати тысяч человек, число рабочих на третьем не установлено.
Карандаш Павловцева особо подчеркнул отметку в пяти километрах юго-восточнее Познани.
-- Вот здесь совершенно новый самолетостроительный завод. Работают восемь тысяч человек. Имеются еще четыре самолетостроительных завода.
-- Ого!
-- Кроме того, здесь находятся крупнейшие в рейхе железнодорожные мастерские -- вот здесь, на ветке Лацарус --Демпсен, минимум восемь тысяч рабочих; есть аккумуляторный завод на две тысячи человек, два крупных авторемонтных завода и десятки других предприятий. Вот, пожалуйста, подробный список. Сведения получены в основном путем опроса бежавших рабочих.
**
Покончив с экономикой города, Павловцев перешел к политике:
-- Поляков в городе много. Однако гауляйтер Грейзер официально объявил, что "поляк по расовой неполноценности стоит на втором месте после еврея". Он всячески унижал поляков. При встрече с любым немцем поляк обязан был снимать шапку. Но среди поляков тоже есть свои маленькие "квислинги", продажные элементы. У них удостоверение вот какое...
Павловцев показал небольшую книжечку с крупными буквами на обложке "L. Р.".
-- Это обозначает "лейстунгс-полен" -- "полезные поляки". Этих немцы по службе продвигали и снабжали много лучше остальных. Ведь паек обычного польского рабочего был мизерный: по карточке поляку полагалось два кило хлеба в неделю -- чуть больше двухсот пятидесяти граммов в сутки. Ну, а этих,-- Павел Лаврович презрительно ткнул в сторону паспорта предателя,-- подкармливали хорошо, чтоб своих охотнее предавали.
-- Чье это удостоверение у вас?
-- Начальника областной полиции пана Орлиновского. Разведчики вывезли его из Познани со всей семьей.
-- Как, они в Познань заскочили?
-- Вы разве не знаете? Корпус Дремова с юга уже вплотную к городу подошел. Мосты через Варту построили, уж две бригады на ту сторону перешли. Обошли город, аэродромы позабирали, больше двухсот целых самолетов нам досталось.
-- А горючее-то, горючее там есть?
-- Прихватили несколько цистерн.
**
Одна новость лучше другой! Видя мою радость, Павловцев поспешил выложить все остальные сообщения.
-- В самой Познани страшная неразбериха. Немецкое население частично бежит на запад, частично мобилизуется в фольксштурм. С востока подходят отступающие части. Партийная верхушка удирает в рейх. Словом, не то что комендант, сам черт не разберет, что делается в городе.
**
Нашу беседу прервал Бабаджанян, вернувшийся с переправы.
-- На тот берег переправил большую группу, -- гордо возвестил он. -- Во главе поставил замкомбрига Ленского. Рвут все коммуникации к северу от Познани. Оседлали три шоссе и железную дорогу! Какой там есть комбат у меня, Уруков! Исключительный мастер форсирования! Люди рассказывают -- немцы на Варте такой пулеметный и минометный огонь вели, что головы поднять нельзя было. А Уруков с горсточкой переправился по чистой воде, около самого города, где нас не ждали, сам лично на деревянной двери переплыл! Потом сманеврировал, выбил противника у себя с правого фланга, расширил плацдарм. За его спиной саперы ледовую переправу сделали. Все остальные подразделения под его прикрытием переправлялись. Лично водил батальон в контратаки, когда противник превосходящими силами пытался сбросить наших в воду. Ранило его, а он еще в две контратаки пошел. Разве не молодец?
-- Уруков-то молодец, а вот ты сам -- не очень. Левый сосед тебя обогнал: у Дремова не какая-то группа, а две бригады переправились. Прикажи своему Ленскому найти их фланг и замкнуть вокруг Познани кольцо.
У Армо был такой смущенный вид, что я решил его немного подбодрить:
-- Ничего, не горюй! У немцев Познань -- не последний город. Надо только, чтобы все твои командиры воевали так, как Гусаковский и Уруков. Ну, прощай, нам с Павловцевым в штаб пора.
**
Через час мы с Павловцевым приехали в штаб армии.
Шалин, едва увидев меня на пороге, доложил:
-- Вас вызывал член Военного совета фронта.
Беру трубку ВЧ.
-- По вашему приказанию...
-- Наступаете? -- спрашивает Телегин.
-- Частично наступаем.
-- Как обеспечение горючим?
-- Плохое.
-- И все-таки наступаете?
Подтекст нашего разговора такой: операция планировалась до Познани, горючего армии выдано до Познани -- как же танки и машины идут дальше? Святым духом, что ли?
-- Кулак ты! -- ошеломляет Телегин.-- Трофейного газойля нахватал и не докладываешь, все себе зажал, а о других соединениях не подумал!
Обида душит меня.
Ведь и у нас, в 1-й танковой, одна треть танков уже стоит без движения, а фронт пока не дал ни капли дополнительных горюче-смазочных материалов. Где это видано, в конце концов, чтобы танковая армия снабжала трофейным горючим весь фронт!
-- Прибыть для доклада о положении, -- сухо кончает Телегин.
Михаил Алексеевич смотрит сочувственно: вызов во фронт, судя по всему, не сулит мне ничего хорошего.
-- Командующий сообщил, что едет от Дремова, -- говорит он.
**
Катуков явился, сияя радостью и торжеством.
Не замечая нашего настроения, не зная, что неприятности идут сзади, а не спереди, он стал расхваливать действия полковника А.И. Анфимова, который принял бывшую бригаду Бабаджаняна:
-- Удачный новичок! Под стать Армо, такой же живой, чернявый и смелый.В традициях бригады командир. Большое дело сделал: когда на восточной окраине пробиться не смог, догадался обойти город с юга, зацепился за плацдарм и дал возможность саперам целую ночь строить мосты. Проложил за Варту дорогу всей армии! Батальон Кунина как стал на том берегу -- все! Клещами не отодрать автоматчиков. Четырнадцать атак за сутки отбила мать-пехота. А знаешь, кто наседал на Кунина? Остатки дивизии "Бранденбург". Не добили ее в свое время! Ну, правда, когда мост построили и Гаврилюк с танковым полком перешел на тот берег, от дивизии одно название осталось. Полный "бранденбург" им устроили!
**
Михаил Ефимович энергично ходил по комнате, весь наполненный впечатлениями передовой линии: