ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Солон и Ликург

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 10.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пример Ликурга свидетельствует: для переустройства к лучшему нужна Система правильно поставленных законов

А.И. Каменев

Солон и Ликург

  
   Анахарсис (скиф, один из семи мудрецов древнего мира), странствуя по свету в поисках лучшего государственного устройства, встретился, наконец, в Афинах с мудрым законодателем Солоном.
   Ознакомившись с солоновыми творениями, путник стал смеяться над его работой: он-де мечтал удержать граждан от преступлений и корыстолюбия писанными законами, которые ничем не отличаются от паутины.
   Как паутина, так и законы, -- когда попадаются слабые и бедные, их удерживают, а сильные и богатые вырываются, разорвав путы закона.
   По свидетельству Плутарха, на это Солон возразил, говоря, что законы, если они правильно написаны, т.е. приноровлены к интересам граждан, охотно соблюдаются. Но Анахарсис, посетив Народное собрание, выразил удивление, что у эллинов говорят мудрецы, а дела решают невежды.
   *
   Да, действительно, законы Солона не могли иметь жизненной силы хотя бы по двум важным основаниям.
   Во-первых, афиняне, разделенные на классы и социальные группы, не представляли собой единого общества. Богатые были заинтересованы в том, чтобы и далее преумножать свое богатство, а бедные жаждали ограничить нещадную эксплуатацию их труда. Ростовщик был заинтересован в больших процентах, а его клиент - в обратном.
   Не было ни одной сферы жизнедеятельности, где бы интересы людей разных сословий, звания и достатка совпадали. Потому среди элиты даже образовывались союзы, имевшие целью вредить (или противодействовать) интересам массы афинян.
   Во-вторых, законы Солона были обширны, многочисленны, но бессистемны. Наряду с серьезными и важными вопросами жизни афинян, они касались и мелких, частных тем.
   К примеру, нелепым и смешным кажется закон, позволяющий богатой сироте, в случае неспособности ее мужа, (который в силу закона выступает ее опекуном) к брачному сожительству, вступить в связь с кем-либо из ближайших родственников мужа.
   *
   Но самое главное, в-третьих, состояло в том, что своими законами Солон, не устраняя главных противоречий в обществе, еще более усилил их, так как пытался быть полезным и правым и виноватым, и богатым и бедным. Богатых он озлобил уничтожением долговых обязательств, а бедных -- тем, что не произвел передела земли, на который они надеялись, и, по примеру Ликурга, не установил полного равенства жизненных условий.
   *
   Свою заслугу, как законодателя, Солон определил сам так:
  
   Власть даровал я народу в той мере, в какой он нуждался,
Чести его не лишил, но и не дал лишних прав.
Также о тех позаботился я, кто богатством и силой
Всех превзошел, -- чтобы их не опозорил никто.
Встал я меж тех и других, простерев мощный щит свой над ними,
И запретил побеждать несправедливо других.
  
   *
   Позиция третейского судьи, которую принял на себя законодатель Солон, ему не удалась, а потому и законам его не суждено было повернуть к лучшему жизнь афинян:
  
   См.: Не забывайте монархии греческой   129k   "Статья" История
  
   *
   Совсем иной характер имело законодательство Ликурга в Спарте.
  
   Во-первых, это законодательство было системное, т.е. взаимосвязанное между собой и имеющее системообразующий центр, то главное, чему подчинялись все последующие законы и установления.
   Это было, прежде всего, установление полного равноправия граждан на основе земельной собственности. Для этого пришлось провести перераспределение земли и каждого гражданина Спарты наделить равным количеством земли.
   Второе - перед законом все граждане стали равны не только в силу равноценности земельных наделов и имущества, но в силу неотвратимости действия закона во всех случаях.
   Третье - защита отечества была признана равной и самой почетной из всех гражданских обязанностей.
   Во-вторых, Ликургу удалось соединить казалось бы несоединимое вместе систему государственного управления: единовластие (Ликург), аристократию (совет старейшин) и демократию (народное собрание). Причем, эти три формы государственного управления не конфликтовали между собой, а дополняли друг друга, усиливая значение государственных актов.
   В-третьих, правильно поставленное воспитание юношества (спартанское воспитание) позволило создать солидную социальную основу для внешней и внутренней политики.
   Юношество, воспитанное по системе Ликурга, становилось надежной опорой государственности и Спарта, пока действовали законы Ликурга, ни одного раза не бывала в положении государства, поставленного на грань гибели.
   *
   Из приведенных сопоставлений можно сделать следующие важные выводы:
  
      -- Государство, заинтересованное в процветании и прогрессе, должно позаботиться о системе таких законов, которые позволили бы ей двигаться в избранном направлении. Следует подчеркнуть, что у разных государств и разных народов эти законы должны иметь свой национальный и временной (эпохальный) оттенок. Выбрав в качестве ключевого звена развития тот или иной пункт, надо вокруг него и формировать важнейшие законы.
      -- Во всех случаях, укрепление вооруженных сил было и остается наиважнейшей системообразующей силой любой актуальной системы законов.
      -- Мало разработать законы, надо еще сделать так, чтобы они работали без перебоев и изъятий.
      -- В выработке системы законов, безусловно, надо исходить из общенациональных, а не частных интересов и приоритет давать той силе в государстве, которая является в данный момент решающей, прогрессивной и определяющей ход развития. Но, какой бы ни была эта сила, подрастающее поколение среди всех прочих должно быть предметом мудрого законодательства.
  
   *
   Для того, чтобы читатель мог сам ознакомится в законами Ликурга, приводим извлечение из Плутарха о нем.
  
   ПЛУТАРХ. ЛИКУРГ
  
   [В целях экономии, опустим поучительные строки Плутарха о том, как Ликург избежал соблазна узурпации власти в Спарте. Известно, что под давлением обстоятельств Ликург покинул Спарту и длительное время путешествовал по миру с целью изучить тогдашнее законодательство. Ему удалось ознакомиться с государственным устройством многих стран].
  
   . V. МЕЖДУ ТЕМ спартанцы жалели об отъезде Ли-курга и не раз приглашали его вернуться. Они гово-рили, что их нынешние цари отличаются от поддан-ных только титулом и тем почетом, которым они ок-ружены, в то время, как он создан для того, что-бы властвовать и обладать способностью оказывать на других нравственное влияние. Впрочем, и сами цари были не против его возвращения, - они надеялись с его помощью сдержать наглость толпы.
   Он вернулся и немедленно приступил к преобразованию су-ществующего порядка, к коренным реформам госу-дарственного устройства, - по его мнению, отдельные законы не могли иметь ни успеха, ни пользы; как у человека больного, страдающего притом различными болезнями, следует совершенно выгнать болезнь смесью лекарств со слабительным и предписать ему новый образ жизни.
   С этой целью он, прежде всего, отправился в Дельфы. Принесши богу жертву, он вопросил его и вер-нулся домой с тем известным оракулом, где пифия назвала его "любимцем богов" и скорее "богом, неже-ли человеком". Когда он просил дать ему "лучшие" законы, она отвечала, что бог обещает ему, что луч-ше его законов не будет иметь ни одно государство. <...>
   Из многих преобразований, введенных Ликургом, первым и самым важным было учреждение им Совета старейшин (герусии), который, сдерживая в извест-ных границах царскую власть и в то же время поль-зуясь одинаковым с нею числом голосов при решении важнейших вопросов, служил, по выражению Плато-на, и якорем спасения, и доставлял государству внутренний мир. До сих пор оно не имело под собою прочной почвы, - то усиливалась власть царя, пере-ходившая в деспотизм, то власть народа в форме демократии. Власть старейшин (геронтов) была по-ставлена в середине и как бы уравновешивала их, обеспечивая полный порядок и его прочность. Два-дцать восемь старейшин становились на сторону царя во всех тех случаях, когда следовало дать отпор де-мократическим стремлениям. С другой стороны, они в случае необходимости оказывали поддержку народу в его борьбе с деспотизмом. <...>
   VII. НЕСМОТРЯ на то, что Ликург не передал госу-дарственной власти в одни руки, олигархия в чистом ее виде все еще продолжала заявлять о себе, поэто-му его преемники, замечая, что она переступает пре-дел возможного и становится невыносимой, учредили для обуздания ее, как выражается Платон, должность эфоров. Первыми эфорами, при царе Теопомпе, были Элат и его товарищи, что имело место спустя около ста тридцати лет после Ликурга. Говорят, жена Теопомпа упрекала его за то, что он передает своим де-тям меньшую власть, чем он получил сам. "Да, мень-шую, - отвечал царь, - зато более прочную". <...>
   VIII. ВТОРЫМ из преобразований Ликурга, и са-мым смелым из них, было деление им земель. Нера-венство состояний было ужасное: масса нищих и бед-няков угрожали опасностью государству, между тем как богатство было в руках немногих.
   Желая уничто-жить гордость, зависть, преступления, роскошь и две самые старые и опасные болезни государственного тела - богатство и бедность, он убедил сограждан отказаться от владения землею в пользу государства, сделать новый ее раздел и жить всем на равных условиях, так чтобы никто не был выше другого, - отдавая пальму первенства одним нравственным каче-ствам. Неравенство, различие одного от другого дол-жно было выражаться только в порицании за дурное и похвале за хорошее. Приводя свой план в исполне-ние, он разделил всю остальную Лаконию на три-дцать тысяч земельных участков для жителей окрест-ностей Спарты, периэков и на девять тысяч - округ самой Спарты: столько именно было спартанцев, получивших земельный надел. <...>
   IX. ЧТОБЫ окончательно уничтожить всякое нера-венство и несоразмерность, он желал разделить дви-жимое имущество, но, видя, что собственнику будет тяжело лишиться своей собственности прямо, пошел окольным путем и сумел обмануть своими распоряже-ниями корыстолюбивых людей. Прежде всего, он изъял из обращения всю золотую и серебряную моне-ту, приказав употреблять одну железную, но и она была так тяжела, так массивна при малой своей стоимости, что для сбережения дома десяти мин нуж-но было строить большую кладовую и перевозить их на телеге.
   Благодаря такой монете в Лаконии исчез-ло много преступлений: кто решился бы воровать, брать взятку, отнимать деньги другого или грабить, раз нельзя было скрыть своей добычи, которая к тому же не представляла ничего завидного и которая даже разбитою в куски не годилась ни на что?
   Гово-рят, Ликург велел опускать раскаленное железо в уксус. Этим он лишал его твердости, делал ни на что негодным, бесполезным по своей хрупкости для вы-делки из него каких-либо вещей.
   Затем Ликург из-гнал из Спарты все бесполезные, лишние ремесла. Впрочем, если б даже он не изгонял их, большая часть из них все равно исчезла бы сама собою вме-сте с введением новой монеты, так как их вещи не нашли бы себе сбыта, - железные деньги не ходили в других греческих государствах; за них ничего не давали и смеялись над ними, вследствие чего на них нельзя было купить себе ни заграничных товаров, ни предметов роскоши. По той же причине чужеземные корабли не заходили в спартанские гавани. В Спарту не являлись ни ораторы, ни содержатели гетер, ни мастера золотых или серебряных дел, - там не было денег. Таким образом, роскошь, не имея больше того, что могло поддерживать ее, давать ей средства к су-ществованию, постепенно исчезла сама собой. Богач не имел никакого преимущества перед бедным, так как богатством нельзя было похвастаться публично - его следовало хранить дома, где оно было мертвым грузом. <...>
   X. С ЦЕЛЬЮ еще более стеснить роскошь и оконча-тельно уничтожить чувство корысти Ликург устано-вил третье, во всех отношениях прекрасное, учрежде-ние, совместные трапезы, сисситии, - для того, чтобы граждане сходились обедать за общий стол и ели мясные или мучные кушанья, предписанные законом.
   Они не имели права обедать дома, развалившись на дорогих ложах за дорогими столами, они не должны были заставлять своих отличных поваров откармли-вать себя в темноте, как прожорливых животных, вредя этим и душе, и телу, предаваясь всякого рода порочным наклонностям и излишествам, долгому сну, беря теплые ванны, ничего решительно не делая, сло-вом, нуждаясь ежедневно в уходе, как больные. Одно это было важно, но еще важнее было то, что богат-ство, выражаясь словами Теофраста, не было ни на что годно, было не богатством - вследствие учрежде-ния общего стола и простой пищи. Им нельзя было пользоваться, оно не могло доставлять чувства радо-сти, словом, нельзя было ни показать множества сво-ей драгоценной посуды, ни похвастаться ею, раз бед-няк шел на один обед с богачом. <...>
   XII. <...> На сисситии часто ходили и дети. Их водили туда как в школу для развития ума. Здесь они слушали разговоры о политике и видели пред собой наставни-ков в лучшем смысле этого слова. Сами они учились шуткам и насмешкам, никогда не оскорбляя. Их приучали и самих переносить шутки, не обижаясь на других. Хладнокровно относиться к шуткам считалось большою честью для спартанца. Кто не желал, чтобы над ним смеялись, должен был попросить другого перестать, и насмешник переставал. Старший из сис-ситов показывал каждому новому посетителю на дверь и говорил: "За эту дверь не должно выйти ни одно слово!". <...>
   XIII. ЗАКОНЫ Ликурга не были писаными, в чем убеждает нас одна из его "ретр". Все, что, по его мнению, вполне необходимо и важно для счастья и нравственного совершенства граждан, должно войти в самые их нравы и образ жизни, чтобы остаться в них навсегда, сжиться с ними. Добрая воля в его глазах делала этот союз крепче, нежели принуждение, а эту волю образовывало в молодых людях воспита-ние, которое делало каждого из них законодателем. Что же касается мелочей, например, денежных дел, - того, что изменяется, смотря по обстоятельствам, - он и их счел за лучшее не заключать в рамки писа-ных законов и неизменных правил, но дал право делать в них прибавления или убавления, смотря по обстоятельствам и мнению умных людей. Вообще все заботы его как законодателя были обращены на вос-питание. <...> Известна также ... "ретра" Ликурга, где он запрещает вести войну с одними и теми же неприяте-лями, чтобы, привыкнув оказывать сопротивление, они не сделались воинственными. Позже за то имен-но всего больше и порицали царя Агесилая, что он своими частыми, неоднократными вторжениями и похо-дами в Беотию сделал фиванцев достойными против-никами Спарты. Поэтому, видя его раненым, Антал-кид сказал: "Фиванцы прекрасно платят тебе за уро-ки. Они не хотели и не умели драться, но ты их вы-учил!" "Ретрами" Ликург назвал свои постановления для того, чтобы убедить всех, что они даны оракулом, являются его ответами.
   XIV. СЧИТАЯ воспитание высшею и лучшею зада-чей для законодателя, он приступил к осуществлению своих планов издалека и прежде всего обратил вни-мание на брак и рождение детей. Аристотель ошиба-ется, говоря, что он желал дать разумное воспитание и женщинам, но отказался от этого, оказавшись не в состоянии бороться с слишком большою волей, кото-рую забрали себе женщины, и их властью над мужьями. Последним приходилось вследствие частых походов, оставлять на их руки весь дом и на этом основании слушаться их, переходя всякую меру, и даже называть их "госпожами". Но Ликург оказал должное внимание и женскому полу.
   Девушки долж-ны были для укрепления тела бегать, бороться, бро-сать диск, кидать копья, чтобы их будущие дети были крепки телом в самом чреве их здоровой матери, что-бы их развитие было правильно и чтобы сами матери могли разрешаться от бремени удачно и легко бла-годаря крепости своего тела. Он запретил им бало-вать себя, сидеть дома и вести изнеженный образ жизни. Они, как и мальчики, должны были являться во время торжественных процессии без платья и пля-сать и петь на некоторых праздниках в присутствии и на виду у молодых людей. Они имели право сме-яться над кем угодно, ловко пользуясь его ошибкой, с другой стороны, прославлять в песнях тех, кто того заслуживал, и возбуждать в молодежи горячее сорев-нование и честолюбие. Кого они хвалили за его нрав-ственные качества, кого прославляли девушки, тот уходил домой в восторге от похвал, зато насмешки, хотя бы и сказанные в шутливой, неоскорбительной форме, язвили его так же больно, как строгий выго-вор, так как на праздниках вместе с простыми граж-данами присутствовали цари и старейшины. В наготе девушек не было ничего неприличного. Они были по-прежнему стыдливы и далеки от соблазна, напротив, этим они приучались к простоте, заботам о своем теле. Кроме того, женщине внушался благородный образ мыслей, сознание, что и она может приобщить-ся к доблести и почету.
   Вот почему они могли гово-рить и думать так, как то рассказывают о жене Лео-нида, Горго. Одна женщина, вероятно, иностранка, сказала ей: "Одни вы, спартанки, делаете, что хотите, со своими мужьями". "Но ведь одни мы и рожаем мужей", - отвечала царица.
   XV. УЖЕ все то, о чем мы говорили до сих пор, служило побудительною причиною к браку, - я имею в виду торжественные шествия девушек, их наготу, их упражнения в борьбе перед глазами молодых лю-дей, которые шли сюда не с "геометрическими", а с "любовными" целями, выражаясь языком Платона, - но холостяки подвергались, кроме того, некоторого рода позору. Они не имели права присутствовать при празднике гимнопедий. Зимой они по приказу властей обходили голыми городской рынок и, обходя его, пели сочиненную на счет их песню, где говорилось, что они наказаны совершенно справедливо за свое непо-виновение законам.
   Наконец, им не оказывали уваже-ния и услуг, которые молодые люди оказывали стар-шим. Вот почему никто не отнесся с порицанием к тем словам, которые были сказаны Деркеллиду, хотя он был знаменитым полководцем. Один молодой чело-век, не встав при его входе, сказал: "У тебя нет сына, который мог бы впоследствии встать передо мною!.." Невест похищали, но не таких, которые были еще малы или слишком молоды для брачной жизни, а вполне зрелых и развившихся. Похищенная отдава-лась на руки подруги невесты. <...>
   XVI. ВОСПИТАНИЕ ребенка не зависело от воли отца, - он приносил его в "лесху", место, где сидели старшие члены филы, которые осматривали ребенка. Если он оказывался крепким и здоровым, его отдава-ли кормить отцу, выделив ему при этом один из де-вяти земельных участков, но слабых и уродливых детей кидали в "апотеты". пропасть возле Тайгета.
   В их глазах жизнь новорокрещеного была так же бес-полезна ему самому, как и государству, если он был слаб, хил телом при самом рождении, вследствие чего женщины для испытания здоровья новорожденного мыли его не в воде, а в вине, - говорят, эпилептики и вообще болезненные дети от крепкого вина погибают, здоровые же становятся от него еще более крепкими и сильными.
   Кормилицы ходили за ними очень вни-мательно и прекрасно знали свое дело. Они не пеле-нали детей, давали полную свободу их членам и все-му вообще телу, приучали их не есть много, не быть разборчивыми в пище, не бояться в темноте или не пугаться, оставшись одни, не капризничать и не пла-кать. На этом основании даже иностранцы выписыва-ли для своих детей спартанских кормилиц. Говорят, кормилица афинянина Алкивиада была спартанка Амикла. Впоследствии Перикл, по словам Платона, дал ему в воспитатели раба Зопира, который ни в чем не отличался от других рабов, тогда как воспита-ние спартанских детей Ликург не поручал ни куплен-ным, ни нанятым за деньги воспитателям. Точно так же он не позволял отцам давать сыну такое воспита-ние, какое они считали нужным.
   Все дети, которым только исполнилось семь лет, собирались вместе и де-лились на отряды, "агелы". Они жили и ели вместе и приучались играть и проводить время друг с дру-гом. Начальником "агелы" становился тот, кто оказы-вался понятливее других и более смелым в гимнасти-ческих упражнениях. Остальным следовало брать с него пример, исполнять его приказания и беспрекос-ловно подвергаться от него наказанию, так что школа эта была школой послушания.
   Старики смотрели за играми детей и нередко нарочно доводили до драки, ссорили их, причем прекрасно узнавали характер каждого - храбр ли он и не побежит ли с поля бит-вы. Чтению и письму они учились, но по необходи-мости, остальное же их воспитание преследовало одну цель: беспрекословное послушание, выносливость и науку побеждать. С летами их воспитание станови-лось суровее: им наголо стригли волосы, приучали ходить босыми и играть вместе, обыкновенно без одежды. На тринадцатом году они снимали с себя хитон и получали на год по одному плащу. Их ко-жа была загорелой и грубой. Они не брали теплых ванн и никогда не умащались; только несколько дней в году позволялась им эта роскошь. Спали они вме-сте по "илам", отделениям и "агелам" на постелях, сделанных из тростника, который собирали на бере-гах Эврота, причем рвали его руками, без помощи ножа. Зимою клалась под низ подстилка из "ежовой ноги". Это растение примешивалось и в постели, так как считалось согревающим.
   XVII. <...> Старики обращали на них больше внимания, чаще ходили в их школы для гимнастических упражнений, смотрели, если они дрались или смеялись один над другим, причем делали это не мимоходом, - все они считали себя отцами, учителями и наставниками мо-лодых людей, так что провинившийся молодой чело-век не мог нигде ни на минуту укрыться от выговора или наказания. Кроме того, к ним приставлялся еще другой воспитатель, "педоном", из числа лучших, до-стойнейших граждан, сами же они выбирали из каж-дой агелы всегда самого умного и смелого в так на-зываемые "ирены". "Иренами" назывались те, кто уже более года вышел из детского возраста. "Меллиренами", т.е. будущими "иренами", называли самых старших из мальчиков. Двадцатилетний ирен началь-ствовал своими подчиненными в примерных сраже-ниях и распоряжался приготовлениями к обеду. <...> Взрослым они приказывали сбирать дрова, малень-ким - овощи. Все, что они ни приносили, было воро-ванным. Одни отправлялись для этого в сады, другие прокрадывались в сисситии, стараясь выказать впол-не свою хитрость и осторожность. Попадавшегося без пощады били плетью как плохого, неловкого вора. Если представлялся случай, они крали и кушанья, причем учились нападать на спавших и на плохих сторожей. Кого ловили в воровстве, того били и за-ставляли голодать: пища спартанцев была очень скудная, для того чтобы заставить их собственными сила-ми бороться с лишениями и сделать из них людей смелых и хитрых. Из-за этого им главным образом и давали мало есть.
   Но, кроме того, им желали дать высокий рост: когда жизненный дух не находится долго на одном месте и в бездействии, большое коли-чество пищи давит его и заставляет уходить в глуби-ну и ширину; если же, наоборот, он благодаря своей легкости может уйти наверх, тело растет свободно, без принуждения. Этим можно, кажется, объяснить и красоту: тело тонкое и худощавое скорее уступает росту, между тем как толстое, упитанное оказывает ему сопротивление своею тяжестью. Потому-то, без сомнения, дети, родившиеся от матерей, принимав-ших во время беременности слабительное, бывают худощавы, но красивы и стройны. Жизненная мате-рия может в данном случае по своей легкости быть скорей побеждена творящею силой. Исследовать это явление ближе я предоставляю другим. XVIII. <...>
   После обеда ирен, не выходя из-за стола, прика-зывал одному из детей петь, другому задавал какой-нибудь вопрос, на который ответить можно было не сразу, например: какой человек самый лучший? Или: что следует думать о том или другом поступке? Таким образом, их с малых лет приучали отличать хорошее от дурного и судить о поведении граждан, потому что тот, кто терялся при вопросах "Кто хоро-ший гражданин?" или "Кто не заслуживает уваже-ния?" считался умственно неразвитым и неспособ-ным совершенствоваться нравственно. В ответе долж-на была заключаться и причина, и доказательство, но в краткой, сжатой форме. <...>
   XIX. ДЕТЕЙ приучали, кроме того, выражаться кол-ко, но в изящной форме и в немногих словах - мно-гое.
   Ликург, как сказано выше, дал железной монете при ее огромном весе незначительную ценность; совер-шенно иначе поступил он с "монетой слов", - он хо-тел, чтобы немного простых слов заключали в себе много глубокого смысла. Заставляя детей подолгу молчать, он приучал их давать меткие, глубокомыс-ленные ответы; не знающая меры болтливость делает разговор пустым и глупым. Когда один афинянин стал смеяться над короткими спартанскими мечами и говорил, что фокусники легко проглатывают их на представлениях в театре, царь Агид сказал: "Это, однако, не мешает нам нашими короткими мечами доставать неприятелей". Мне кажется, и спартанская речь, несмотря на свою краткость, прекрасно дости-гает своей цели, если она производит глубокое впе-чатление па слушателей. Лично Ликург, без сомнения, выражался кратко отрывочно, судя по некоторым сохранившимся его фрезам. Сюда, например, принадлежит его известное выражение относительно одной из форм правления. Когда кто-то стал требовать, чтобы он ввел в госу-дарстве демократию, он сказал: "Введи сперва демо-кратию у себя в доме". На другой вопрос, зачем он приказал приносить такие маленькие и бедные жерт-вы, он отвечал: "Затем, чтобы мы никогда не пере-ставали чтить богов". <...>
   XXI. НА ХОРОВОЕ пение обращалось столько же внимания, как и на точность и ясность речи. В самих спартанских песнях было что-то воспламенявшее му-жество, возбуждавшее порыв к действию и призывав-шее на подвиги. Слова их были просты, безыскусст-венны, но содержание серьезно и поучительно. То бы-ли большею частью хвалебные песни, прославлявшие павших за Спарту или порицавшие трусов, которые живут теперь "жалкими, несчастными". Некоторые из них призывали к смелым деяниям, другие хвалились прошлыми - смотря по возрасту детей. <...> Точно так же перед сражением царь приносил жертву музам, для того, вероятно, чтобы воины вспом-нили, чему их учили, и о том, какой приговор ждет их со стороны составителей песен, чтобы они ни на минуту не забывали об этом, встретясь лицом к ли-цу с опасностью, и показали в битве подвиги, достой-ные прославления.
   XXII. В ЭТО ВРЕМЯ воспитание молодых людей ста-новилось уже не таким строгим - им позволяли ходить за своими волосами, украшать оружие и платье. Ра-довались, когда они, как кони, горделиво выступали и рвались в битву. За волосами они начинали ходить тотчас же по вступлении их в юношеский возраст, но в особенности убирали они их в минуту опасности. <...>
   Когда войско выстраивалось в боевом порядке в виду неприятеля, царь приносил в жертву козу и приказывал всем солдатам надевать венки, флейти-стам же - играть "песнь в честь Костра". Сам он на-чинал военную песнь, под которую шли спартанцы. Величественное и в то же время грозное зрелище представляла эта линия людей, шедших в такт под звуки флейт. Их ряды были сомкнуты; ничье сердце не билось от страха; они шли навстречу опасности под звуки песен, спокойно и весело. Ни страх, ни чрезмер-ная горячность не могли, конечно, иметь места при таком настроении; они были спокойны, но вместе с тем воодушевлены надеждой и мужеством, веря в по-мощь божества. Царь шел на неприятеля в окруже-нии воинов - победителей на играх. Говорят, одному спартанцу предлагали на Олим-пийских играх большую сумму с условием, чтобы он уступил честь победы. Он не принял ее и после труд-ной борьбы повалил своего соперника. "Что пользы тебе, спартанец, в твоей победе?" - спросили его. "В сражении я пойду с царем впереди войска", - отвечал он, улыбаясь. Одержав победу и обратив неприятеля в бегство, спартанцы преследовали его только на таком расстоя-нии, чтобы укрепить за собой победу бегством непри-ятелей, и затем немедленно возвращались. По их мне-нию, было низко, недостойно грека - рубить и убивать разбитых и отступающих. Их обычай был не только благороден и великодушен, но, и полезен, так как их враги, зная, что они убивают только сопротивляю-щихся и щадят сдающихся, считали выгоднее бежать, нежели оказывать сопротивление. <...>
   XXIV. ВОСПИТАНИЕ продолжалось до зрелого воз-раста. Никто не имел права жить так, как он хотел, напротив, город походил на лагерь, где был установ-лен строго определенный образ жизни и занятия, ко-торые имели в виду лишь благо всех. Вообще спар-танцы считали себя принадлежащими не себе лично, но отечеству. Если им не давалось других приказаний, они смотрели за детьми, учили их чему-либо полезному или же сами учились от стариков. <...>
   XXVII. ПРЕКРАСНЫМИ во всех отношениях были и законы Ликурга относительно погребения покойни-ков. Чтобы с корнем уничтожить суеверие, он прежде всего не запрещал хоронить умерших в черте города и ставить им памятники вблизи храмов, - он желал, чтобы молодежь с малых лет имела у себя перед гла-зами подобного рода картины, привыкала к ним; что-бы она не боялась смерти...
   У Ликурга ничто не было бесцельным, ничего не делалось без нужды - все его важнейшие распоряжения имели целью хва-лить доброе и порицать дурное. Он наполнил город множеством образцов для подражания. С ними по-стоянно приходилось сталкиваться, вместе с ними росли, вследствие чего для каждого они служили пу-тем и примером к достижению добродетели. На этом основании Ликург не позволил уезжать из дому и путешествовать без определенной цели, перени-мая чужие нравы и подражая образу жизни, лишен-ному порядка, и государственному устройству, не имеющему стройной системы.
   Мало того, он даже вы-селял иностранцев, если они приезжали в Спарту без всякой цели или жили в ней тайно, но не потому, как думает Фукидид, что боялся, как бы они не ввели у себя дома его государственного устройства или не научились чему-либо полезному, ведущему к нравст-венному совершенству, а просто потому, чтобы не сде-лались учителями порока. С новыми лицами входят, постепенно, и новые речи, с новыми речами являются новые понятия, вследствие чего на сцену выступает, конечно, множество желаний и стремлений, не имею-щих ничего общего с установившимся порядком прав-ления. Поэтому Ликург считал нужным строже беречь родной город от внесения в него дурных нравов, не-жели от занесения в него заразы извне. <...>
   XXIX. КОГДА важнейшие из его законов успели вой-ти в жизнь его сограждан, когда государство сдела-лось достаточно крепким и сильным, чтобы нести се-бя и самому стоять на ногах, Ликург, подобно богу, который, по словам Платона, обрадовался при виде первых движений созданного им мира, был восхищен, очарован красотой и величием созданных им законов, законов, ставших действительностью, вошедших в жизнь, и захотел, насколько может ум человека, сделать их бессмертными, незыблемыми в будущем. Итак, он созвал всех граждан на Народное собрание и сказал, что данное им государственное устройство во всех отношениях приведено в порядок и может служить к счастью и славе их города, но что самое важное, самое главное он может открыть им то-гда, когда вопросит оракул. Они должны были хра-нить данные им законы, ничего не изменяя, строго держать их до его возвращения из Дельф. После своего приезда он обещал устроить все согласно воле оракула. Все согласились и просили его ехать. Тогда, взяв клятву с царей и старейшин, затем со всех граждан в том, что они будут твердо держаться су-ществующего правления, пока он не вернется из Дельф, Ликург уехал в Дельфы.
   Войдя в храм и при-несши богу жертву, он вопросил его, хороши ли его за-коны и в достаточной ли мере служат к счастью и нравственному совершенствованию его сограждан. Оракул отвечал, что его законы прекрасны и что с его стороны государство его будет находиться на верху славы, пока останется верным данному им государст-венному устройству. Он записал этот оракул и послал его в Спарту, сам же принес богу вторичную жертву, простился со своими друзьями и сыном и решил доб-ровольно умереть, чтобы не освобождать своих со-граждан от данной ими клятвы. Он был в таких го-дах, когда можно еще жить, но так же хорошо и умереть тем, кто не прочь от этого, в особенности ему, чьи все желания были исполнены.
   Он уморил себя голо-дом в том убеждении, что и смерть общественного деятеля должна быть полезна государству и что са-мый конец его жизни должен быть не случайностью, а своего рода нравственным подвигом, что он совер-шил прекраснейшее дело, что кончина его будет достойным завершением его счастья и что смерть его будет стражем всего того высокого и прекрасного, которое он приобрел для сограждан своей жизнью, так как они поклялись держаться установленного им правления вплоть до его возвращения. Он не обманулся в своих надеждах.
   В продолжение пяти чеков, пока Спарта оставалась верна законам Ликурга, она по своему строю и славе была первым го-сударством в Греции. Из четырнадцати царей, от Ликурга до Агида, сына Архидама, ни один не сделал в них никаких перемен. Учреждение должности эфо-ров не только не ослабило государства, а, напротив, послужило к его усилению. Казалось, эфорат был уч-режден в интересах народа, на самом же деле он послужил к усилению влияния аристократии.
   XXX. В ЦАРСТВОВАНИЕ Агида проникли в Спарту в первый раз деньги, вместе же с деньгами вернулись в государство корыстолюбие и жажда богатства. Виной тому был Лисандр, который, не любя денег лично, сделал своих сограждан корыстолюбивыми и познакомил с роскошью. Он привез домой золото и серебро и нанес смертельный удар законам Ликурга. Но пока они оставались по-прежнему в силе, мож-но было сказать, что Спарта жила жизнью не государ-ства, а жизнью опытного и мудрого мужа ... <...>
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 10.00*3  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023