ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Трудный урок

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

Генерал М. Катуков

Трудный урок

(фрагменты из кн. "На острие главного удара")

0x01 graphic

После тяжелых почти двухмесячных боев выдалось пять суток затишья. Пять дней мы приводили себя в порядок: ремонтировали покалеченные орудия и машины, подвозили из тыла боеприпасы, запасались продовольствием, чинили обмундирование и обувь. За эти пять суток удалось отоспаться.

Как всякий поворотный день в жизни, 18 августа 1941 года запомнилось мне со всеми подробностями.

Вот уже несколько дней сильно поредевшие части дивизии удерживали высоты в районе Малина. Дрались мы отчаянно, иногда контратаковали и вот теперь вынудили гитлеровцев перейти даже к обороне.

На смену ливневым дождям в Полесье пришла жара. В бледно-голубом небе -- ни облачка. Ветерок гонит волны по безбрежным просторам колосящейся пшеницы. Гнутся ветви яблонь под тяжестью богатого урожая. По утрам сверкает на траве обильная роса, но взойдет солнце и опять сушь, опять небо по-прежнему дышит зноем. И в этом бездонном, высоком небе хорошо видны серебряные крестики самолетов-корректировщиков, слышен их надсадный гул.

Согнувшись, мы пробираемся с подполковником П. В. Перерва по ходу сообщения на наблюдательный пункт. Наверное, кто-то из нас неосторожно высунул голову из-за бруствера -- тотчас же тишину прорезала пулеметная очередь и несколько раз тявкнула малокалиберная пушка. Дрогнула земля, и тонкими струйками посыпался песок со стенок хода сообщения. Противник держал наше позиции под неусыпным наблюдением.

Пробравшись, наконец, на НП и рассматривая передний край обороны противника, мы пытались разгадать его замысел.

Из донесений нашей разведки мы знали, что против нас действуют части 40, 42 и 44-й пехотных дивизий противника. Кроме того, гитлеровское командование перебрасывало в этот район 98-ю и 99-ю пехотные дивизии. Ясно, что пауза, предоставленная нам, нужна была врагу для перегруппировки сил и подтягивания резервов.

Нужно ждать удара.

Но где и когда он последует?

А в том, что фашисты его нанесут в ближайшее время, мы не сомневались.

Отсюда с высотки, поросшей кустарником, передний край обороны врага просматривался хорошо. Всего каких-нибудь четыреста метров отделяют нас от его окопов. Видны холмики свежей земли, слышен гул моторов, заметно передвижение пехоты.

-- Что они затевают? -- спрашивает меня Перерва, отрываясь от бинокля.

У него загорелое, почти коричневое лицо, на котором выделяются большие серые глаза. Худощавую фигуру туго перехватывают ремни. Плечо оттягивает трофейный автомат.

-- Они собираются перерезать шоссе, -- ответил я,-- чтобы помешать отходу наших частей к Киеву.

-- Но это же невероятно! -- вырвалось у Перервы. -- Немцы -- в Киеве! Вы можете себе это представить?

-- Не могу. Фрицы гуляют по Крещатику... Черт знает что такое! Но разве мы могли себе представить, что они возьмут Житомир?

Перерва не успел ответить.

"Воздух!"--подал сигнал тревоги наблюдатель.

И мы тут же услышали тяжелый, медленно нарастающий гул моторов.

-- Ну вот, -- усмехаясь, проговорил Перерва, -- "отпуск" кончился. Приступаем к работе...

С запада наползало несколько звеньев фашистских бомбардировщиков.

Они шли на нас. Пригибаясь, мы с Перервой побежали по ходу сообщения. Не успели добраться до КП, как воздух наполнился стрекотней пулеметов -- это заработала счетверенная зенитная установка.

"Юнкерсы" неторопливо перестраивались -- теперь они образовали цепочку.

От передних самолетов отделились тяжелые капли бомб. Над передовыми окопами брызнули комья, земля содрогнулась. Хотя было раннее утро, но казалось, что наступили сумерки: пыль и гарь заволокли наши позиции.

Земля ходила ходуном.

Больше всего меня беспокоили наши батареи, замаскированные на опушке леса. Если лишимся артиллерии, значит, лишимся всего. Я приказал телефонисту соединить меня с подполковником Цикало. Голос того был спокоен.

-- Лупят мимо, -- доложил он.

Из мотострелкового полка сообщили, что и там налет пока не причинил существенных потерь. Большую часть бомбового груза гитлеровцы сбросили на ложные окопы, отрытые пехотинцами два дня назад.

Немцы бомбили нас с полчаса, а когда грохот бомбежки прекратился и самолеты противника гуськом потянулись на запад, мы увидели, как внизу, среди дымившихся хлебов, появились танки.

За ними черными точками рассыпалась пехота.

Танки шли немного левее наших позиций.

-- Не иначе как метят в стык нашей дивизии с соседями, -- высказал предположение Перерва, отряхивая гимнастерку от пыли.

-- Так оно и есть, -- согласился я, глядя в бинокль на лесистый взлобок, где оборонялась 45-я стрелковая дивизия генерал-майора Г. И. Шерстюка.

Танки противника открыли бешеный огонь.

Взлобок заволокло пылью. Видно было, как передние машины ворвались на позиции стрелковой дивизии и как цепочка наших бойцов, выбравшись из окопов, побежала. Видно было также, что под огнем немецких автоматчиков, эта цепочка редела.

-- Почему же молчат их орудия?! -- закричал Перерва.

Я не успел ответить: на КП появился запыхавшийся командир, весь в пыли и копоти.

-- Я от генерала Шерстюка, -- заговорил он, еле переводя дыхание. -- Плохо дело, товарищ полковник... Фрицы ворвались на батарею. Перебили всех люден и захватили орудия. Генерал Шерстюк просит помощи.

Не успел я выслушать посланца соседа, как Перерва доложил мне, что гитлеровцы смяли боевое охранение нашей дивизии и ворвались на позиции мотострелкового полка.

А самое неприятное в этом сообщении было то, что, потеснив наши части, противник перерезал шоссейную дорогу, идущую от станции Чеповичи через село Владовка на север.

Нужно было принимать срочные меры.

Я попросил телефониста связать меня с начальником штаба полковником Н. Д. Чухиным и приказал ему поставить в строй всех -- от работников штаба до шоферов.

Это был мой последний резерв.

Между тем танки противника, стреляя на ходу, миновали низину и устремились к нашим окопам. Много ли могли против них сделать наши бойцы, вооруженные бутылками с зажигательной смесью да гранатами?

-- Смотрите! -- вдруг крикнул Перерва, дергая меня за рукав.

В боевых порядках гитлеровских машин взметнулись султанчики разрывов. Один, другой, третий...

-- Кто это стреляет? -- удивился я, оглядываясь. -- Ведь наши пушки у шоссе!

И вдруг слева от нас, в кустарнике, увидел батарею противотанковых орудий.

Около нее суетились артиллеристы.

Это было похоже на чудо. Откуда взялась эта батарея? Кто так неожиданно поспел нам на выручку?

На поле уже горело несколько машин. Пехота противника залегла: батарейцы дали несколько залпов картечью. Огонь наших случайных спасителей был исключительно меток, и гитлеровцы, оставив на поле боя с полдюжины машин, повернули вспять.

Уже после боя посланный мною командир побеседовал с артиллеристами и выяснил, что выручила нас батарея, пробиравшаяся из окружения. Увидев, насколько положение сложилось для нас угрожающим, артиллеристы выбрали удобную позицию и вступили в бой.

Но временный успех под станцией Чеповичи не облегчил положения дивизии.

Выйдя на шоссе, противник по-прежнему угрожал нашим тылам.

В полдень ко мне на КП прибыл генерал-майор Г. И. Шерстюк, пожилой, морщинистый, бритоголовый человек. На его темном от загара и пыли лице щурились маленькие светлые глаза.

Комдив говорил с сильным украинским акцентом. Несмотря на пережитое, он не утратил ни бодрости, ни чувства юмора.

-- От нимцы, бисовы дети! Шуганули меня! -- Он снял фуражку, вытер взмокший лоб. -- Эх, мама ридна, хоть бы дюжинку танков. Так я бы их...

Я сообщил, что с танками и у меня положение не лучше, хотя и считаюсь командиром танковой дивизии.

Г. И. Шерстюк особенно горевал, что лишился конной тяги.

Орудия отбили -- их еще можно привести в порядок, но лошади...

Что делать без лошадей?

Посоветовались мы с Гавриилом Игнатьевичем и решили действовать так.

От местных жителей было известно, что немцы засели в селе Владовке силами до полка мотопехоты, перекрыв нам дорогу на север.

Выбить их -- ваша главная задача. В противном случае мы опять окажемся в окружении.

Село полукольцом охватывала дубовая рощица.

В ней-то мы и сосредоточили свои скромные силы. После первых же выстрелов в селе начались пожары. Темные клубы дыма потянулись к небу.

Мотострелковый полк Перервы и остатки дивизии Шерстюка с трех сторон окружили село и под прикрытием артиллерии и пулеметного огня поднялись в атаку.

Я сел в броневик и двинулся за наступающими частями.

Неподалеку от села меня встретил офицер связи. Он доложил, что Владовка взята, и немцы спешно отступили на запад.

Час спустя уже в селе я опять встретил генерала Шерстюка. Он стоял в саду у околицы и гладил приземистого гнедого битюга. Вокруг него толпились бойцы.

-- О, добрый конь! -- говорил он, поглаживая гриву лошади. -- Вот это сила!

Я подошел к генералу.

И тот крепко стиснул мне руку. Оказалось, что бойцы нашего мотострелкового полка захватили в селе целый артдивизион на конной тяге.

Боеприпасов к немецким орудиям было мало. Так что вряд ли орудия нам могли пригодиться. Но вот лошади...

Для Шерстюка и его дивизии они были необходимы в первую очередь. Ему мы их и оставили. А орудия я тут же приказал вывести из строя...

После боя решил умыться, почиститься -- словом, привести себя в порядок.

Но в это время в хату вбежал адъютант и подал телефонограмму из штаба корпуса. Мне предписывалось сдать командование дивизии подполковнику П. В. Перерве и срочно явиться в штаб корпуса.

С недоумением вертел я листок бумаги.

Что бы это могло означать?

То ли дивизию собирались перебросить на другой участок, то ли меня ожидало что-то другое? Ознакомил своих товарищей с телефонограммой. Накоротке переговорил с подполковником Перервой, Лишних слов не требовалось: он и сам знал обстановку не хуже [8] меня.

Я был уверен, что он справится с должностью командира дивизии, и, как потом показали события, не ошибся в этом офицере.

Проводить меня собрались почти все командиры штаба.

Как-никак, а за два месяца непрерывных боев мы привыкли друг к другу, сработались. Нас связывала та молчаливая и прочная дружба, которая рождается только в боевых условиях. На прощание обнялись, расцеловались. Кто знает, придется ли еще свидеться? Начальник медико-санитарной службы дивизии Ефим Абрамович Бурштейн сунул мне на дорогу сверток с сухарями и консервами.

Переваливаясь с боку на бок, "эмка" выехала за околицу.

Я оглянулся: товарищи махали мне вслед. К горлу подкатил комок. В глазах водителя Кондратенко я заметил слезы. Да, тяжело прощаться с людьми, с которыми тебя прочно связывают нити фронтовой дружбы.

...В штабе 9-го механизированного корпуса меня принял генерал-майор технических войск А. Г. Маслов, сменивший ушедшего на повышение К. К. Рокоссовского.

-- Ну что ж, Катуков, -- сказал он, пожимая мне руку, -- дрались вы неплохо. Мы представили тебя к ордену боевого Красного Знамени...

Я сказал приличествующие случаю слова, а Маслов между тем продолжал:

-- А сейчас собирайся в Москву. Тебя вызывает начальник Главного автобронетанкового управления генерал-лейтенант Федоренко. Насколько я понял, речь идет о новом назначении. Пусть в твоем новом соединении будет побольше современных танков... Желаю успеха!..

Побольше танков!

Кто тогда из танкистов не мечтал об этом?

Мы тепло простились с командиром корпуса, и я отправился в путь.

Справка:

Алексей Гаврилович Маслов (25 февраля 1901 -- 21 февраля 1967) -- генерал-майор технических войск (1940).

-- Родился в селе Сормово Нижегородской губернии в 1901 год, из рабочих.

-- В 1920 году вступил в РККА, в 1921 году окончил пехотные курсы, последовательно командовал взводом 24-х Нижегородских курсов, 95-х Уфимских пехотных курсов, Башкирских командных курсов, 2-го Уфимского батальона.

-- В 1923 году был назначен командиром роты, затем начальником полковом школы, позднее помощником командира батальона 100-го стрелкового полка 34-й стрелковой дивизии, затем был политруком полковой школы 102-го стрелкового полка.

-- В 1926 году окончил курсы "Выстрел", в 1934 году -- Военную академию им. М. В. Фрунзе.

-- С 1934 года служил в Саратовской бронетанковой школе на должностях: начальник штаба, начальник учебного отдела, помощник по учебно-строевой части начальника школы.

-- Затем учился на курсе особой группы при командном факультете Военной академии химической защиты, после окончания.

-- С 1937 года -- начальник химической службы Киевского Особого военного округа (КОВО).

-- В сентябре 1939 года участник Польского похода РККА, начальник химических войск Украинского фронта.

-- В октябре 1940 года был назначен начальником штаба 9-го механизированного корпуса, к началу войны корпус входил в состав 5-й армии КОВО.

-- С началом войны 9-й мехкорпус вошёл в состав Юго-Западного фронта и участвовал в оборонительной операции на Западной Украине, в том числе в битве за Дубно-Луцк-Броды.

-- 11 июля 1941 года К. К. Рокоссовский был назначен командующим 4-й армией, А. Г. Маслов стал командиром 9-го мехкорпуса. На этом посту он участвовал в Киевской операции.

-- 17 сентября 1941 года был назначен начальником штаба 38-й армии, с 24 декабря 1941 года по 20 февраля 1942 года -- командующий этой армии.

-- С марта по 25 апреля 1942 года -- начальник штаба 28-й армии, c 21 мая 1942 -- командующий бронетанковых и механизированных войск (БТ и МВ) 5-й армии Западного фронта, участвовал в Смоленском сражении

-- С 15 сентября 1942 года по 24 февраля 1943 года -- командир 16-го танкового корпуса Брянского фронта, участвовал в Сталинградской битве.

-- В апреле 1943 года назначен заместителем начальника Главного управления вооружения гвардейских миномётных частей.

-- С 1944 года -- начальник Управления по ремонту и снабжению боевых и транспортных машин.

-- После войны становится командующим БТ и МВ Львовского военного округа.

-- С 1947 года -- командир 23-й механизированной дивизии (Прикарпатский военный округ), позднее -- командир 3-й гвардейской дивизии (Приморский военный округ).

-- В 1949 году был назначен начальником Высшей офицерской школы.

-- В 1957 году вышел в отставку.

-- Умер в 1967 году в Москве, похоронен на Новодевичьем кладбище.

Предстояло еще заехать в штаб Юго-Западного фронта, чтобы получить открытый лист на заправку машины и проездные документы.

Он располагался тогда в небольшом местечке Бровары, севернее Киева, по дороге на Чернигов. Прямую дорогу Житомир -- Киев немцы уже успели к тому времени перерезать.

Пришлось добираться кружным путем -- через Полесье, Чернигов, через дремучие леса. Мы добрались в Бровары на следующий день.

В селе сновали машины, броневики, на каждом шагу часовые требовали документы.

Не терпелось получить из первых рук информацию о положении на фронте. К кому пойти?

Знакомых тут у меня не было. Время горячее -- все заняты по горло.

Однако набрался храбрости и зашел в хату, где размещался штаб фронта.

В маленькой, приземистой хатке, с цветами на подоконниках и фотографиями в самодельных рамках на стенах, меня принял генерал -- высокий человек с тонким интеллигентным лицом.

Это и был, как выяснилось из дальнейшей беседы, начальник штаба фронта генерал-майор В. И. Тупиков.

Он спросил о положении дивизии, о силах немцев на нашем участке.

Чувствовалось, что ему интересно было беседовать с человеком, который только что с передовой, из самого пекла. И получилось, что рассказывать пришлось мне. Правда, через несколько минут в комнату вошел старший лейтенант и передал начальнику штаба какую-то бумагу.

Начальник штаба прочитал ее и нахмурился.

-- Вот, ознакомьтесь, -- он передал бумагу мне.

Это был только что переведенный текст приказа командующего 6-й гитлеровской армией фельдмаршала Рейхенау. Смысл его заключался в том, что верховное командование вермахта поставило задачу уничтожить 5-ю армию до того, как ей удастся отойти за Днепр. Для этого гитлеровцы намеревались ударить по нашей армии смежными флангами групп армий "Центр" и "Юг".

-- Как видите, -- сказал начальник штаба фронта, когда я кончил читать приказ, -- гитлеровцы уделяют пятой армии особое внимание. Они собираются разгромить ее флангами двух своих сильнейших группировок. Но нам придется их разочаровать, -- добавил генерал-майор В. И. Тупиков усмехаясь. -- Мы выведем ее из-под удара.

И действительно, впоследствии 5-я армия, совершив искусный марш-маневр, без существенных потерь вырвалась из полуокружения и отошла в район Чернигова.

-- Так вот, -- продолжал начальник штаба, сворачивая приказ Рейхенау, -- вернемся к нашим делам. Решено вашу дивизию свести в двадцатый мотострелковый полк, а танковые экипажи отправить в тыл -- в пункты формирования новых частей.

-- Что ж, -- согласился я. -- Как ни жаль дивизии, а решение правильное. В строю осталась треть личного состава, а вместо положенных трехсот семидесяти пяти танков -- ни одного.

Начальник штаба фронта обрисовал мне ситуацию, сложившуюся на участке, занимаемом 5-й армией. Она стойко оборонялась в Коростеньском укрепрайоне, который доставил немало хлопот командованию групп армий "Юг" и "Центр".

Находясь между этими группами армий, он создавал для них постоянную угрозу.

Впоследствии, когда усилиями участников боев, историков и мемуаристов удалось восстановить картину героических боев 5-й армии, стало очевидно, что она сыграла важную роль в срыве вражеского замысла по захвату Киева с ходу.

В результате многократных контрударов этой армии противник понес большие потери. Командование группы армий "Юг" было вынуждено оттянуть крупные силы с киевского направления, ослабив тем самым главный удар.

Но все это стало известно после войны.

А тогда после короткой беседы мы простились с генералом Тупиковым, договорившись при удобном случае встретиться в Москве. Конечно, мне и в голову не приходило, что я вижусь с этим обаятельным человеком в последний раз.

Справка:

Василий Иванович Тупиков (31 декабря 1901 -- 20 сентября 1941) - генерал-майор (1940), начальник штаба Юго-Западного фронта в июле -- сентябре 1941 года.

-- Родился в Курске.

-- В Красной Армии с 1922 года.

-- Окончил курсы "Выстрел" в 1926 году, Военную академию имени М. В. Фрунзе в 1933 г.

-- В 1922--1925 годах военный комиссар батальона и полка, затем командир стрелковым батальоном и полком.

-- С 1937 начальник штаба 33-го стрелкового корпуса, с 1939г. начальник штаба Харьковского военного округа.

-- С декабря 1940 военный атташе в Германии. В 1940 году получил звание генерал-майора. Работая в Берлине и анализируя поступающие от агентуры сведения, неоднократно сообщал руководству Разведупра о подготовке Германии к военным действиям против СССР. Поздно вечером 21 июня 1941 года самолёт "Аэрофлота" с Тупиковым на борту вылетел в Москву.

-- С 29 июля 1941 начальник штаба Юго-Западного фронта, войска которого вели тяжёлые оборонительные бои с превосходящими силами противника на Правобережной Украине.

-- 20 сентября 1941 при выходе из окружения в урочище (роще) Шумейково неподалеку от хутора Дрюковщина, Лохвицкого района, Полтавская области в бою командующий фронтом М. П. Кирпонос и начальник штаба фронта В. И. Тупиков погибли от огня противника, а потерявшие сознание и раненные офицеры (в том числе и генерал-майор М. И. Потапов) попали в плен.

-- После войны останки генерал-майора В. И. Тупикова были найдены и погребены в Киеве около Памятника Вечной Славы.

К сожалению, 5-я армия разделила трагическую судьбу Юго-Западного фронта.

Как известно, командующий фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос и начальник штаба фронта генерал-майор В. И. Тупиков погибли.

Тяжело раненный, член Военного совета дивизионный комиссар Е. П. Рыков попал в плен. Подвергнув пыткам и не добившись от него ничего, гитлеровцы расстреляли Е. П. Рыкова.

Что касается командующего 5-й армией М. И. Потапова, то он тоже испытал все ужасы фашистского плена. Но командарм с честью вышел из этого испытания. Уже после войны он работал заместителем командующего войсками Одесского военного округа.

И чтобы закончить далеко не полное повествование о тех, с кем мне пришлось встретиться и воевать в августе сорок первого, хочу сказать несколько слов о подполковнике П. В. Перерве.

Вместе с остатками бывшей 20-й танковой, а затем 20-го мотострелкового полка ему удалось вырваться из окружения и выйти к своим.

Об этом я узнал весной сорок пятого.

Уже будучи командармом 1-я гвардейской танковой армии, я встретил в Саксонии, в Дрездене, генерала, лицо которого показалось мне знакомым. Это был П. В. Перерва. Мы обнялись. Из рассказа моего бывшего боевого товарища я узнал о дальнейшей судьбе воинов 20-й танковой дивизии.

Справка:

Петр Васильевич Перерва (1897-1968) - генерал-майор

-- Родился 23 июля 1897 года в с.Черняевщина (ныне Днепропетровской области).

-- В 1916 году призван на военную службу.

-- Участвовал в Первой мировой войне. Фельдфебель.

-- В 1918 году вступил в Красную Армию.

-- В 1919 году окончил курсы красных командиров в Москве.

-- В декабре 1919 года назначен начальником десантного отряда бронебригады 14-й армии.

-- В 1922 году назначен командиром роты 55-го стрелкового полка 19-й стрелковой дивизии.

-- В 1924 году окончил Стрелково-тактические курсы "Выстрел".

-- В ноябре 1925 года назначен начальником полковой школы 165-го стрелкового полка 19-й стрелковой дивизии.

-- В 1935 году окончил 2 курса Военной академии имени М.В.Фрунзе.

-- В марте 1935 года назначен помощником командира по хозяйственной части 41-го стрелкового полка 14-й стрелковой дивизии.

-- В апреле 1935 года назначен помощником по строевой части командира 42-го стрелкового полка 14-й стрелковой дивизии.

-- В марте 1938 года назначен командиром 41-го стрелкового полка 14-й стрелковой дивизии.

-- В марте 1940 года назначен командиром батальона 2-х Белокоровических КУКС запаса.

-- В ноябре 1940 года назначен командиром 20-го моторизованного полка 20-й танковой дивизии 9-го механизированного корпуса.

-- В июле 1941 года назначен командиром 20-й танковой дивизии.

-- В сентябре 1941 года назначен командиром 356-й стрелковой дивизии.

-- В ноябре 1942 года назначен командиром 29-й гвардейской стрелковой дивизии.

-- В декабре 1942 года был ранен и отправлен в госпиталь командир 29-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор П.В.Перерва.

-- В феврале 1943 года назначен командиром 25-го стрелкового корпуса.

-- В ноябре 1943 года назначен заместителем командующего 61-й армии.

-- В апреле 1945 года назначен заместителем командующего войсками Белорусско-Литовского ВО по ВУЗам.

-- В июле 1945 года назначен заместителем командующего войсками Минского ВО по ВУЗам.

-- В феврале 1946 года назначен заместителем командующего войсками Белорусского ВО по ВУЗам.

-- В декабре 1946 года назначен заместителем командующего 3-й армии.

-- В марте 1947 года назначен помощником командующего 28-й армии по строевой части.

-- В июне 1948 года зачислен слушателем ВАК при Высшей военной академии имени К.Е.Ворошилова.

-- В 1949 году окончил ВАК при Высшей военной академии имени К.Е.Ворошилова.

-- В мае 1949 года назначен помощником командующего 7-й гвардейской армии Закавказского ВО.

-- В феврале 1951 года назначен помощником командующего войсками Таврического ВО.

-- В сентябре 1954 года уволен в запас.

-- 22 октября 1968 года в Симферополе умер генерал-майор в отставке П.В.Перерва.

Но это было в сорок пятом. А тогда, жарким августовским днем сорок первого, после беседы с начальником штаба фронта я зашел в управление кадров Юго-Западного фронта, оформил документы, открытый лист на заправку машины и, сев в свою пропыленную "эмку", поспешил в Москву. Мысли невольно возвращались к боевым товарищам, оставшимся на высотах у Житомирского шоссе. Преграждая путь врагу к Киеву, они остались, как указывалось в приказе, "вплоть до смены другими частями". Как они там? Выстоят ли?

Мой путь лежал через Конотоп, Глухов, Севск, Дмитровск, Орел, Тулу.

Мог ли я тогда предположить, что пять недель спустя по этим же местам пойдут и танковые колонны Гудериана, которые мы сильно потреплем у Орла и Мценска.

...Так закончился первый период моей военной биографии.

А начался он, как и для большинства людей моего поколения, двадцать второго июня.

Катуков М.Е.

На острие главного удара. / Литературная запись В. И. Титова. -- М.: Воениздат, 1974

См. далее...

*****************************************************************

Если посмотреть правде в глаза...

0x01 graphic

"Переход Суворова через Альпы".

Художник Василий Иванович Суриков

"Атака на сознание - это победа или смерть"... 82k "Фрагмент" Политика. Размещен: 13/03/2014, изменен: 13/03/2014. 82k. Статистика. 520 читателей (на 8.12.2014 г.)

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА (из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Иллюстрации/приложения: 10 шт.

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ. "Россиада". Александр Фомич Петрушевский (1826--1904) -- русский военный историк, генерал-лейтенант, автор фундаментального исследования биографии А. В. Суворова (книга "Генералиссимус князь Суворов" (фрагменты из книги)

Дворяне, особенно знатные и богатые, записывали своих сыновей в гвардию при самом их рождении или в годах младенческих, иногда капралами и сержантами, а у кого не было случая или связей -- просто недорослями, и оставляли их у себя на воспитании до возраста.

Призвание маленького Суворова стало высказываться рано, именно когда он получил первые основы образования и в известной степени познакомился с несколькими иностранными языками. Принявшись за детское чтение, он стал останавливаться на книгах военно-исторического содержания, потом искать их и ими зачитываться.

Хорошо составленной военной библиотеки у отца его не могло быть; книги вероятно были, по большей части, случайные. Между ними нашлись некоторые, оказавшиеся ребенку по силам; они сильно горячили его воображение, исполняя роль масла, подливаемого в огонь. Занятия принимали усиленный ход и специальный характер; мальчик, от природы чрезвычайно подвижный, веселый и живой, стал засиживаться за книгами, убегал компании сверстников, пренебрегал детскими играми, старался не выходить к гостям или тайком уходил от них в свою светелку.

Александру Васильевичу Суворову исполнилось 11 лет; к его отцу заехал старый знакомый, генерал Ганнибал, негр, питомец Петра Великого. Василий Иванович, беседуя с гостем, коснулся и своего сына, рассказав о его занятиях и причудах. Ганнибал расспросил отца, поговорил с сыном, пересмотрел его книги. Дело было до того ясно, наклонности мальчика в такой степени определительны и любовь к занятиям военными науками имела такой страстный характер, что колебаться было нечего. Ганнибал посоветовал Суворову-отцу не препятствовать сыну, а поощрять его в предпринятых занятиях и сказал, что блаженной памяти Петр Великий непременно поцеловал бы мальчика в лоб за его настойчивые труды. Совет был добрый; отец, конечно, желавший сыну блага от всей души, решился дать ему волю в выборе занятий, и ребенок больше прежнего был предоставлен самому себе.

Кроме того, уступая желанию сына, Василий Иванович записал его, в 1742 году, в гвардию, в Семеновский полк рядовым. В полк он поступил однако же не тотчас, а в 1745 году. Где именно он эти три года находился, с достоверностью сказать нельзя. Есть свидетельство, будто он был помещен в Сухопутный кадетский корпус , но принять это известие за бесспорное нельзя.

Популярно-исторические сочинения особенно нравятся хорошо развитым детям и читаются ими с наибольшею охотой. Из военных наук, военная история более всего приходилась в начале по плечу маленькому Суворову, могла завлечь его в дальнейшие занятия и дать сильный толчок его военному призванию.

Ему особенно нравился Карл ХII, этот образец неустрашимости, смелости и быстроты; такие люди сильно действуют на воображение, следовательно приходятся по детскому вкусу больше всяких иных. Только впоследствии замечается, что голова Карла была экзальтированна и не совсем в порядке, что твердость его скорее может быт названа упрямством и что вся общность его военных качеств соответствует больше идеалу солдата, чем полководца.

Входя в года и зрея умом, Суворов понял это, иначе не стал бы изучать, наравне с деяниями Карла, сухие, методические записки Монтекукули, строящего все на благоразумии и расчете. А некоторые его биографы утверждают, будто он одновременно пристрастился в ранней юности и к Карлу ХII, и к Монтекукули. Подобная мысль могла родиться только у панегириста с целью оправдать пристрастие молодого Суворова к Карлу ХII и установить противовес такому не совсем удачному выбору. Панегиристы вредят обыкновенно памяти своего героя больше, чем порицатели, отнимая от его изображения жизненную правду.

Самоучка-Суворов познакомился мало помалу с Плутархом, Корнелием Непотом, с деяниями Александра, Цезаря, Аннибала и других знаменитых полководцев древности, с походами Карла ХII, Монтекукули, Конде, Тюренна, принца Евгения, маршала Саксонского и многих иных.

Изучение истории и географии у него шло кроме того по Гюбнеру и Ролленю, а начала философии по Вольфу и Лейбницу. Артиллерию и фортификацию он изучал под руководством своего отца, который был знаком с инженерною наукою больше, чем с чем-либо другим и даже, по утверждению некоторых, перевел на русский язык Вобана. Может быть, это обстоятельство дало повод приписывать А. В. Суворову знание Вобана наизусть. Такого задалбливания не могло быть в действительности по свойствам ума Суворова, да он и не имел вовсе склонности к инженерному делу.

Весьма важную роль в образовании Суворова занимала религиозная сторона; но мы знаем только, что он отличался набожностью и благочестием, любил сидеть над библиею и изучил в совершенстве весь церковный круг. Этими немногими словами приходится ограничиться, иначе пришлось бы витать в области беспочвенного резонерства или прибегать к натяжкам вроде многих существующих, каково например утверждение, будто Суворов воспитывался под надзором деда, протоиерея, и что поэтому он всеми корнями своего нравственного бытия принадлежал до-Петровской Руси.

Суворов был самоучка, стало быть ход его образования не отличался ни строгою системою, ни методом. С самых нежных лет увлеченный примерами военных знаменитостей, он ими только и жил, ими только и дышал; никем не направляемый, он не мог добровольно делить свое время между занятиями военными и не военными, и последним уделял свой труд лишь в размере крайней необходимости.

Только утолив в известной степени жажду, мог он перейти к занятиям общеобразовательным, и совершилось это тогда, когда стал он человеком зрелым, хотя по летам и очень еще молодым.

Может быть, благодаря этому обстоятельству, выросла в нем и окрепла в самую впечатлительную пору жизни ненасытимая страсть военного славолюбия, которая прошла чрез все его существование и сделалась самым большим горем и самою большою утехой его жизни.

Во всяком случае, тот факт, что общее образование Суворова выросло на специально-военной основе, должен быть принят во внимание при его характеристике. Находясь в полку и продолжая работать над своим образованием, Суворов вероятно в это время посещал кадетский корпус, так как посещение им корпусных лекций удостоверяется довольно положительными свидетельствами, а в другую пору своей жизни он этого делать не мог.

Примеры подобных занятий в учебных заведениях молодых людей, состоявших на действительной службе, бывали, особенно в царствование Екатерины II.

Но если Суворов и слушал курс кадетского корпуса, то едва ли это обстоятельство имело существенное влияние на качество и объем его образования. Он учился пред тем так усердно и читал так много, что корпусные уроки не в состоянии были ощутительно обогатить запас его знаний, а разве внесли в них некоторую систематичность.

Корпусными уроками он не ограничивался и продолжал усиленно заниматься дома, на небольшой наемной квартире, ибо в казармах не жил. Все его время, без малейшего исключения, уходило на службу, на посещение классов кадетского корпуса и на домашние научные занятия; он решительно не бывал нигде, кроме этих трех мест.

Получая от отца известную сумму на свое содержание, конечно очень небольшую, Суворов однако ухитрялся делать экономию и все скопленное употреблял на покупку книг; но так как остатки были не велики, то доставал книги на прочтение отовсюду, откуда только мог, в том числе вероятно и из кадетского корпуса, Так проходило его время в продолжении нескольких лет подряд, и Суворов быстро формировался умственно.

По всему этому казалось бы, что из него должен был выйти ученый теоретик, так как военная служба вовсе не требовала в то время солидного образования, и невежество было почти сплошное, ни мало не препятствуя движению вперед по чиновной лестнице. Если и в настоящее время существует антагонизм между теорией и практикой, вследствие коренящегося в значительном числе образованных людей убеждения, будто теория и практика имеют не одну общую, а две разные дороги, то в половине прошлого столетия серьезная научная подготовка тем паче не считалась нужной для практической военной деятельности.

Но так смотрели другие, а не Суворов: он изучал усиленно теорию для того, чтобы сделаться исключительно практиком. Великим полководцем нельзя сделаться с помощию науки; они родятся, а не делаются. Тем более должно ценить тех из военных людей, которые, чувствуя свою природную мощь, не отвергают однако науки, а прилежно изучают её указания. Это есть прямое свидетельство глубины и обширности их ума. Таким умом обладал и Суворов. Он понимал, что изучение облегчает и сокращает уроки опыта; что опыт, не создавая военных способностей, развертывает их; что теория, построенная на вековых опытах, гораздо полнее, чем выводы личного наблюдения.

Не стал бы он тратить время на самообразование, если бы не сознавал твердо, что без науки самому храброму офицеру трудно сделаться искусным офицером; что природный дар, без образования, если и может быть уподоблен благородному металлу, то разве неочищенному и необделанному.

И хотя офицер и военачальник - две степени, отвечающие различным условиям, но Суворов, задавшись конечною целью, не думал обходить ближайшие, разумея, что хорошему офицеру легче добиться до высшего начальствования, чем плохому, и что добрые качества храброго, но вместе с тем искусного офицера растут под пулями и ядрами, а посредственность разоблачается.

Следует однако заметить, что занимаясь теориею военного дела многие годы, он относился к изучаемым предметам не рабски, а самостоятельно и свободно. Он вполне усвоил мысль, что изучая великих мужей, нельзя ограничиться прямым у них заимствованием, а тем менее впасть в ошибку подражания. Почти все, добытое путем науки, в Суворове перерабатывалось совершенно и принимало свое собственное обличье, которое иногда как будто отрицало самый образец.

Суворова не затягивало, не засасывало с головой, что бывает с учеными теоретиками, не обладающими сильным умом. Он не искал в науке и прямой утилитарности, как расположены делать узкие практики -- специалисты. Суворов знал, что теория подготовляет и развивает ум в известном направлении, но в деле приложения несостоятельна, ибо это задача уже самого человека. Он смотрел на приобретаемые знания как на склад всевозможных пособий для военной деятельности, но не рассчитывал требовать от изучаемой теории указаний -- в каком случае какое пособие следует употребить. Он искал не столько частного, сколько общего.

Основные начала военных операций неизменны во все времена и независимы от условий оружия и места; только приложение их к делу изменяется.

В древнее и в новое время победы выигрывались, благодаря одним и тем же первоначальным причинам, оттого изучение великих военных мастеров классической древности столько же полезно, сколько и позднейшего времени.

Суворов не только их не обошел, но к ним пристрастился и считал их своими учителями. Позже, в переписке и беседе, он часто вспоминал высокочтимые им имена Александра, Цезаря, Аннибала и любил на них ссылаться. Очень верно замечает один из лучших писателей о Суворове, что военный его гений, несмотря на всю оригинальность свою, выработался под влиянием классических впечатлений.

Чтобы довести до степени законченности предпринятое самообразование, Суворову нужно было иметь большую силу воли, а чтобы сладить с внутренним смыслом задачи, требовался обширный ум. Признавать за ним первую и отказывать ему во втором, значит обрекать себя на неверную постановку вопроса и стало быть на неправильные выводы, что и замечается у большей части иностранных писателей о Суворове.

Если бы они удостоили его обстоятельным изучением, то не приняли бы оригинальность его ума и всей натуры за недостаток умственного развития, а его способы применения научного образования к делу -- за невежество.

Суворов часто громил впоследствии сарказмами "бедных академиков", но подводил это название не людей науки вообще, а бездарных теоретиков, непонимающих различия между наукой и её приложением, ибо, по его мнению, в приложении-то к делу и должна выражаться сила науки.

В то же время, будучи исключительно практиком, он не давал спуска и практикам-невеждам, говоря про них, что они может быть и знают военное дело, да оно их не знает. Для того, чтобы не оспаривать у Суворова сильного ума и обширной эрудиции, достаточно, не следуя за ним в его жизни, познакомиться лишь с его вступлением в жизнь.

Поэтому обвинения его в невежестве и умственной слабости представляются не только неверными, но даже и не совсем понятными. Каков он был в занятиях научных, таков и в службе. Поступив в полк на 15 году от роду, он тотчас же сделался действительным солдатом. Служба не имела для него значения навязанного судьбою тяжкого труда; она не представлялась ему рядом скучных, формальных, мелочных обязанностей. Он ей учился, учился с увлечением, с радостью; знакомился с нею во всех подробностях, для него даже необязательных; нес на себе обязанности солдата в служебных положениях важных и неважных, легких и трудных. Для него это было нужно, как нужны были научные занятия; перед ним в неопределенной дали светилась едва видимая точка, дойти до которой он задался во что бы то ни стало. Эта отдаленная цель показалась бы для других абсурдом, бредом больного воображения, до того достижение её было несбыточно для юного дворянчика-солдата, без связей и покровительства, без большого состояния, безвестного, неказистого, хилого.

Но Суворов чувствовал в себе достаточно сил для того, чтобы добиваться этой якобы несбыточной мечты, определил к тому средства, обдумал программу. В программу входили развитие ума и укрепление тела, что он уже делал; входило в нее и изучение солдатской среды, решение освоиться с нею вполне, без оглядок и компромиссов.

К этой части программы он и приступил тотчас, как попал в полк, -- и стал действительным, заправским солдатом. Мысль -- изучить солдата во внешнем его быте до мельчайших подробностей обычаев и привычек и во внутренней его жизни до тайных изгибов его верований, чувствований, понятий, -- есть в сущности мысль простая для того, кто задался такою целью, как Суворов.

Вся трудность заключалась в исполнении; требовались постоянство и выдержка необычайные, нужна была воля, ни перед чем не преклоняющаяся. Суворов обладал этими условиями и потому цели достиг. Может быть даже, что он ушел дальше, чем сам предполагал.

Едва ли перед глазами 15-20-летнего Суворова обрисовывался определенными очертаниями идеал, во всем схожий с будущим, действительным 50-60-летним Суворовым. Он мог хотеть изучить солдата, исследовать этот малый атом великого тела для того, чтобы уметь владеть этим телом. Ему нужно было средство для достижения цели, которую он видел в Юлие Цезаре, Аннибале и других; но претвориться в солдата, сделаться таким, чтобы от тебя "отдавало солдатом" всюду и всегда, -- этого он желать не мог. Не было к тому никакой надобности для человека высшего сословия, образованного и развитого; не могло быть и желания.

Вышло однако не так: его втянула в себя солдатская среда. В русской солдатской среде много привлекательного. Здравый смысл в связи с безобидным юмором; мужество и храбрость спокойные, естественные, без поз и театральных эффектов, но с подбоем самого искреннего добродушия; уменье безропотно довольствоваться малым, выносить невзгоды и беды, также просто, как обыденные мелочные неудобства.

Суворов был русский человек вполне; погрузившись в солдатскую среду для её изучения, он не мог не понести на себе её сильного влияния. Он сроднился с нею навсегда; все, на что она находила себе отголосок в его натуре, выросло в нем и окрепло, или же усвоилось и укоренилось. Этим путем много могло зародиться или развиться в нем такого, чего он вовсе не искал и даже чего не хотел бы. По крайней мере мы находим подтверждение этой мысли впоследствии, в его собственных словах; он не раз пытается извинить себя во многом тем резоном, что судьба определила ему, так сказать, сложиться в солдатской среде.

В бытность свою солдатом, он изучил во всей подробности воинские уставы и постановления, бывал постоянно на строевых ученьях и ходил в караул; сам чистил ружье, называя его своей женой; разделял с нижними чинами все их служебные труды. В нем не было и тени дилетантского верхоглядства или резонерства; все было для него достойно внимания и строгого исполнения; он ничего не делал на половину или кое-как, все заканчивал; всякую обязанность свою или служебное требование исполнял с величайшею точностью, граничившею с педантством.

Его уму был присущ дух критики, но он дал ему волю только впоследствии; теперь он учился, -- и критике места не было. Такого разбора солдат не может быт заурядным служакой, и действительно Суворов был образцом для всех.

Между тем это не могло доставаться ему легко; в полку застиг его критический возраст, когда здоровье требует особенного о себе попечения. Но Суворов вышел и тут победителем, продолжая начатую дома закалку своей натуры. Это был целый прикладной курс гигиены, обдуманный и с большим терпением исполняемый. Суворов положительно укрепил свое здоровье и, будучи с виду тщедушным и хилым, лучше иных здоровяков переносил усталость, голод, ненастье и всякого рода лишения.

Почти никаких подробностей о его службе в нижнем звании до нас не дошло, кроме одного случая, который он сам потом рассказывал. Из числа военных занятий мирного времени, караульная служба имеет наиболее важности и исполняется в военное время почти без изменений, совершенно так же, как и в мирное, чего про многое другое сказать нельзя. Поэтому строгое, педантическое исполнение всех мелочных требований караульной службы ест непременное условие солдатского воспитания и образования. Именно в этом солдату-Суворову и пришлось однажды выдержать испытание. Будучи в Петергофе в карауле, он стоял на часах у Монплезира, Императрица Елизавета Петровна проходила мимо; Суворов отдал ей честь. Государыня почему-то обратила на него внимание и спросила, как его зовут. Узнав, что он сын Василия Ивановича, который был ей известен; она вынула серебряный рубль и хотела дать молодому Суворову. Он отказался взять, объяснив, что караульный устав запрещает брать часовому деньги. "Молодец", сказала Государыня: "знаешь службу"; потрепала его по щеке и пожаловала поцеловать свою руку. "Я положу рубль здесь, на земле", прибавила она: "как сменишься, так возьми". Крестовик этот Суворов хранил всю свою жизнь .

Долго тянул Суворов солдатскую лямку. В 1747 году был он произведен в капралы, через 2 1/2 года в подпрапорщики, в 1751 году в сержанты. В своем прошении в Московское дворянское депутатское собрание он говорит, что состоял в унтер-офицерских чинах с исправлением разных должностей и трудных посылок. Нет сомнения, что на такого исправного и ретивого служаку возлагались поручения, требовавшие распорядительности, но какого именно рода они были, нам неизвестно, кроме одного.

Из двух сохранившихся подорожных видно, что сержант Суворов был послан в Дрезден и Вену с депешами в 1752 году, где и находился с марта по октябрь . Причиною выбора Суворова для такой командировки было конечно, кроме его служебной репутации, также и знакомство его с иностранными языками.

Наконец 15 апреля 1754 года Суворов был произведен в офицеры. Свои сержантские обязанности он исполнял перед производством совершенно с тою же добросовестностью, как служил прежде простым солдатом.

Ротный командир его говорил Василию Ивановичу, что он сам напрашивается на трудные служебные обязанности, никогда ни для каких надобностей служебных не нанимает за себя солдат, а исполняет сам; любит учить фронту, причем весьма требователен; большую часть времени проводит в казармах; солдаты очень его любят, но все считают чудаком .

Произведенный в офицеры, Суворов расстался с Семеновским полком и поступил в армию, в Ингерманландский пехотный, поручиком. Поздно дослужился он до офицерского чина; ему тогда шел уже 25 год, а в этом возрасте многие в то время бывали полковниками и даже генералами. Так Румянцев произведен в генерал-майоры на 22 году, Н.И. Салтыков дослужился до этого чина, имея 25лет, Н. Б. Репнин 28 лет.

Но производство в чины наверстать было можно впоследствии, что он и сделал, а долгая, тяжелая солдатская школа никаким дальнейшим опытом не заменялась. Кто в ней не был, для того этот недостаток оставался невознаградимым. Суворов это хорошо понимал и позже говаривал: "Я не прыгал смолоду, зато прыгаю теперь".

Он не был скороспелкой, как многие другие, зато успел развить в себе качества, искусственному росту не присущие.

Было бы очень любопытно и поучительно проследить первое время офицерской службы Суворова. Многое в нем спорное, неясное или загадочное сделалось бы несомненным; если бы мог быть воспроизведен с фотографическою верностью хоть один день его тогдашней жизни. К сожалению этого нет; сведения о нем за несколько лет вперед еще беднее, чем за время солдатской службы в гвардии.

В Ингерманландском полку прослужил он около двух лет, причем бывал часто у отца и по его доверенности хлопотал в присутственных местах, собирая выписи из книг на разные части отцовского недвижимого имения.

В январе 1756 года его повысили в обер-провиантмейстеры и послали в Новгород; в октябре того же года сделали генерал-аудитор-лейтенантом, с состоянием при военной коллегии; в декабре переименовали в премиер-майоры:). Следовательно первые годы по производстве в офицеры, он только временами нес строевую службу и по всей вероятности ротой не командовал. В чем именно заключались его обязанности в Новгороде и при военной коллегии, -- не знаем, но судя по его взглядам и вкусам позднейшего времени, надо полагать, что занятия эти приходились ему не по нутру. Однако они не прошли бесследно и принесли ему пользу. Спустя 35 лет, в Финляндии, поставленный в необходимость приводить в порядок хозяйственную часть войск, он замечает в одном из своих писем, что этот род службы для него не новость, что он подготовился к нему раньше, когда был обер-провиантмейстером.

Несомненно, то, что в эту пору своей жизни и службы, Суворов продолжал ревностно заниматься своим умственным образованием, которое приняло теперь более общее развитие. Он не хотел быть только ремесленником военного дела и именно потому, что ставил его выше всякого другого.

Из предметов общего образования, история и литература стояли у него на первом плане, но не исключали никаких других знаний. Литературные знаменитости последнего времени были ему хорошо известны, и он любил их впоследствии цитировать при каждом удобном случае. Он теперь не только много читал, но пробовал и писать. В Петербурге, при кадетском корпусе, составилось в царствование Елизаветы Петровны первое Общество любителей русской словесности и первый русский театр.

Находясь по временам в Петербурге, Суворов посещал это общество и читал там свои литературные опыты. Сведение это идет от писателя того времени, Хераскова, автора Госсиады, с которым Суворов был в приятельских отношениях; тоже самое утверждает и другой писатель прошлого столетия, Дмитриев. Литературные опыты Суворова написаны в любимой форме того времени, именно в виде разговоров в царстве мертвых.

Таких взглядов Суворов держался постоянно, всю свою жизнь; это доказывает, что в молодости он обладал уже полным самосознанием и правилами, выработанными близким знакомством с историей и работой собственной мысли. Человек, вступающий на жизненное поприще с добытыми таким путем основаниями, не может не иметь будущности. Чтобы свести к итогу все изложенное, приведем слова одного иностранного писателя, который сказал, что Суворов завоевал сперва область наук и опыты минувших веков, а потом победу и славу.

0x01 graphic

Отъезд А. В. Суворова из села Кончанского в поход 1799 г.

Художник Н. А. Шабунин

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 09/12/2014, изменен: 09/12/2014. 59k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 7 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: Генерал М. Катуков: "Нужно ждать удара. Но где и когда он последует?"

Каменев Анатолий Иванович Трудный урок

Каменев Анатолий Иванович
Трудный урок