*****
 Были битвы за хлеб, 
 сражения мирные; 
 собирали зерно 
 и пекли каравай. 
 Я иду по земле, 
 засеянной минами - 
 и не в силах смотреть 
 на её урожай... 

 Опустела земля, 
 и жизнь обеззвучела; 
 кровенеет закат 
 в очертаньях вершин, 
 и торчат над землёй 
 палёные чучела 
 подорвавшихся здесь 
 и сгоревших машин... 

 Сколько ждёт нас дорог, 
 тропинок нехоженых, 
 нас проверить спеша, 
 наши судьбы верша... 
 К зорким бденьям в тиши 
 на нервах стреноженных, 
 к испытанью огнём 
 ты готова ль, душа?


 *****
 Я служу на далёкой границе, 
 Вижу мир в телескопах бойниц, 
 Только сердце к любимой стремится, 
 Только сердце не знает границ. 

 И, полуденным солнцем палимый, 
 Представляю я, точно в бреду, 
 Как вернусь я - живой, невредимый - 
 И к тебе, милосердной, приду. 

 Мы присядем с тобой на дорогу, 
 Вспыхнут звёзды над тихой страной - 
 И уляжется в сердце тревога 
 По тебе, долгожданной, родной... 

 И замрёт даже месяц на страже, 
 И к руке прикоснётся рука; 
 Я поведаю то, что не скажешь 
 В мимолётном письме. А пока 

 Я служу на далёкой границе: 
 Тишина, иностранная речь... 
 Только пыль над дорогой клубится 
 И столбом зависает, как смерч. 

 Взбухли губы, измучены жаждой, 
 От жарищи трещит голова, 
 Но зачтётся нам прожитый каждый 
 День на этой границе - за два.


*****
Мы глаза в эту ночь не сомкнём,
Будем двигаться без промедлений.
Третьи сутки трясёмся с зерном
Для голодных афганских селений.

Пусть дороги в горах непрямы,
Довезти надо каждую крошку:
Это - жизнь, и обязаны мы
Ради хлеба разбиться в лепёшку.

Сколько грома и молний таят 
Те Памирские горные склоны!
И не счесть ахиллесовых пят
У обутой в резину колонны.

Начеку мы. Опасность везде 
Может выбить движенье из ритма.
Снова очередь - там, в темноте -
Полоснула по склону, как бритва.

"Дай гранату! Скорей же, браток!"
Но рука достаёт из кармана
Письмецо, что отправить не смог.
Ты о чём сейчас думаешь, мама?


           У КОСТРА

Здесь обманчивых дней мудреней вечера: 
Моджахеды попрятались в норы. 
Мы с афганским комбатом сидим у костра 
И неспешно ведём разговоры. 
   
Вот и горы надели вечерний наряд, 
Солнце больше не жжёт и не сушит - 
Только всплески огня и потери ребят 
Обжигают нам яростно души... 
   
"Погоди, тарджумон", - говорит мне комбат, - 
Бередить эту рану не надо. 
Где-то там, у душманов, воюет мой брат. 
Завтра встречу я, может быть, брата. 
   
Чует сердце, он в эти подался края... 
Он, конечно, не прав, только всё же... 
Не прощу себе я, если пуля моя 
Эту жалкую жизнь уничтожит". 
   
Он сорвался на крик - и внезапно умолк, 
Но молчание тут же прервалось: 
Кто-то выл вдалеке, как затравленный волк. 
Ну а может быть, мне показалось... 
   
Это волчьи законы и волчья родня, 
Если брат ополчился на брата! 
Разгорался костёр - и подумал вдруг я, 
Что война не во всём виновата. 

*Тарджумон - переводчик (фарси).


*****
Из земли, изувеченной
язвами мин,
Измождённые, злые как
черти,
Ветераны боев
возвращаются в мир
На правах победителей
смерти.

И не скажут вам метрики,
сколько нам лет:
Так случилось -
на высях сожжённых
Прикоснулись мы к вечному
миру, где нет
Победителей и побеждённых.

Вот поднялся наш лайнер,
мы вышли в зенит,
Жизнь и смерть - мы
раздвинули грани!
Только на север, на север
летит,
А душа остается в Афгане.

И, преследуя солнце,
мы рвёмся домой, -
К нашим семьям, по нас
тосковавшим, -
А над выжженной солнцем
афганской землей
Наши души вселяются
в павших.


ВРАЧИ РЕКОМЕНДУЮТ ТОЛЬКО ВРЕМЯ...

А тем, кого в горах 
            настигло бремя,
Врачи рекомендуют 
        только время.
Как много их, 
        у бремени в плену,
Они во всём нашли 
           свою вину,
И даже там, где нет 
               прямой вины,
Они в долгу остались 
        у войны.
Там, где упало в души 
      злое семя,
Врачи рекомендуют 
               только время.

Но время 
           не идёт для тех парней,
И жизнь, увы, 
              с годами всё страшней:
Они вину 
                похоронили в ней.
И я без сна 
                бросаюсь на кровать.
Легко ль живых 
             от мёртвых мне спасать?!


ВЕТЕР
           А
           Н

    Валерию Горбачёву 

 Ветер мало печётся о ранах. 
 Лишь стаккато бутылки в стаканах, 
 Да застенчивый чайник осипший - 
 Словно соло живых о погибших... 

 Захлебнутся рыбацкие лунки 
 Непрозрачною горечью рюмки. 
 Перекусит волна океанов 
 Всю перкуссию гулких стаканов! 

 Так неужто и вправду мы в силах 
 Вновь вернуть к нам товарищей милых - 
 И призвать, как волшебную строчку, 
 Тех, чьей жизнью живём мы в рассрочку? 

 Тонкий мир между ними и нами 
 Станет тоньше, отпетый ветрами, 
 И взлетят голосящие очи 
 По наточенным лезвиям ночи, 

 И замрёт, окликаясь на имя, 
 Эхо встречи меж нами и ними.


ВЕРНОСТЬ

На пиру ты не пей, не лопай -
Осмотрителен будь, старина.
Заждалась тебя Пенелопа
У простуженного окна.
 
Пусть дела наших рук достойны,
И лик Бога в них отражён,
Проверяют на прочность войны
Без присмотра оставленных жён.
 
Неулыбчиво с ними время,
Дом оставив их сторожить.
Им обещано только бремя:
Ткать, надеяться, ждать и жить.
 
И, пусть ел ты пудами соль - век,
И лишал войну фитилей,
Может, ждёт тебя дома Сольвейг
У оборванных бурей дверей.
 
Эта верность не нарочита,
Эта вечность не так длинна.
Ты дождёшься ль меня, Кончита,
У распахнутого окна?


СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Где в воздухе витает влажный пух, 
Средь мрачных гор и млечного тумана, 
Идёт он - и захватывает дух 
От поступи могучей великана. 

И дольше жизни протекает путь; 
Над головой - уже иные звёзды, 
И нету времени передохнуть, 
Остановиться, не боясь замёрзнуть... 

И человек идёт. И он устал. 
Уже вокруг не камни - обелиски: 
Средь бороздящих небо белых скал 
Развеян прах его друзей и близких. 

И осознать не в силах человек, 
Что мир на павших и живых расколот. 
Дымится под ногами белый снег. 
Но человек не ощущает холод. 


***** 
Ты храни меня, Бог, от поспешности 
Скороспелых порывов души; 
Ты храни меня, Бог, от безгрешности, 
От цветов нераскаянной лжи; 
От кристаллов замшелого инея, 
Притупившего пламя сердец, 
От шпионящей свиты уныния, 
Окружившей мой снежный дворец; 

От угарного запаха тления, 
От лица, перевравшего роль, 
От упавшего в вечность мгновения, 
Растерявшего трепет и боль; 
Ты храни меня, Бог, от обочины, 
И, серебряным ветром гоня, 
Если зреет в душе червоточина, 
Ты храни меня, Бог, - от меня! 

Ты храни меня, Бог, от безумия; 
От грызущего душу стыда; 
Чтоб клокочущей лавой Везувия 
Память сердца не сжёг без следа; 
И тогда - в передрягах непрошеных, 
В лабиринтах гудящих дорог, 
Я спасибо скажу Тебе, Боже мой,- 
Ведь хранил Ты меня - и сберёг!


ДОНОР

Я кусал воспалённые губы: 
Много крови я пролил в бою... 
Но совпали и резус, и группа, 
Чью-то кровь побратав и мою. 

И, бессонную выдержав муку, 
Сокрушив в своём теле врага, 
Подал жизни я крепкую руку - 
И постиг, как она дорогА. 

Мне иного не надо призванья - 
Правду сердца искать на Руси. 
Ты продлись на мгновенье, дыханье! 
До людей и до звёзд донеси 

Боль, которую сердцем затронул, 
Перелил в капилляры строки. 
Стихотворец - глашатай и донор, 
Если кровью 
исходят 
стихи...