ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Коломиец Александр
Два рассказа из рая

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 9.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    30 июля будет полгода как умер мой лучший друг Казаков Анатолий. Время так пробежало быстро и незаметно, что кажется это было вчера. Его послдение два рассказа были не опубликованны. Считаю своим долгом поместить их у себя на странице.

   Два рассказа из рая.
  
   Вчера, сразу после работы, я пытался дозвониться до Казакова.Телефон был занят с шести до восьми вечера. Такое бывало. Он занимал линию интернетом и абонентские разговоры были невозможны. Уже поздним вечером его брат Володя сообщил мне по сотовому телефону эту печальную новость. Казаков умер. Допытываться о подробностях у близких ему людей , находящихся в шоке, было бы, по крайней мере, кощунственно. Да я и сам себя чувствовал не лучшим образом. Ушел из жизни мой лучший друг. Надежный, как скала. Умный и смекалистый, всегда умеющий слушать, мудрый по жизни. Имеющий такой твердый костяк понятий товарищества, взаимовыручки, самопожертвования, что мне иногда казалось, что он даже не имеет недостатков. Мы с ним провели много оперативных мероприятий когда служили, а еще сколько, когда уже были на пенсии. Он был директором частного сыскного агентства, а звание "сыскаря" всегда было диагнозом и давалось пожизненно.
   Сегодня открыл свой электронный почтовый ящик. Там было его два рассказа.
   За утренней беготней к директору комбината коммунального благоустройства и срочными делами офиса не смог сразу прочитать то, что он просил отредактировать. И все же в обед я нашел время посмотреть его два рассказа. Какое-то мистическое чувство просто село в мое сознание. Его уже нет- это несправедливо. Но сообщение пришло в мой адрес. Значит, он послал его из РАЯ. Потому что такой хороший человек может быть только в РАЮ.
   В четвертый раз перечитываю его последние строчки и просто ощущаю, как холодную воду, тоску и безысходность в его словах. Он чувствовал свой конец, поэтому как лучиком света описал свою юность. Светлую юность.
   Отпечатанный вариант его двух рассказов я вручу его сыну и дочке.

Александр Коломиец

***

   Сань, привет!
   Наведи критику на этот черновик.

НЕМНОГО О СТРАХЕ

Нам нечего бояться, кроме страха.

Франклин Рузвельт

   Прыжки - это страшный кайф
   Были мы как-то семейством на празднике воздушного флота. На аэродроме выставили всевозможную авиационную технику, и внук с упоением лазал по вертолетам и самолетам. Вместе с ним в АН-12 зашел и я. Отвечая на его многочисленные вопросы, сказал, что с таких самолетов твой дед с парашютом прыгал. Не знаю, каким путем брели его мысли, но через полчасика, когда мы уже уплетали шашлык, внук озадачил меня вопросом:
   - Дед, а тебе страшно было прыгать с парашютом?
   Вроде простой вопрос, а однозначно не ответишь. Хотя... Как давно это было. Больше трех десятков лет, а все помнится как будто вчера. Нахлынули воспоминания.
   Рота построена на спортплощадке. Перед каждым стоит сумка с закрепленным парашютом. Мой - под номером 85. Начальник ПДС, по нашим тогдашним, восемнадцатилетним меркам, мужчина в годах, лет под сорок, среднего роста в ладно сидевшей подполковничьей форме с петлицами авиатора, произнес:
   - Как вы уже знаете, будем прыгать. Запомните правило: парашют каждый укладывает себе сам. И ещё, чтоб не замерзнуть тренируем ноги.
   С укладкой вроде как все ясно, а вот при чем здесь тренировка ног и морозец под 30 градусов с противным ветерком сразу не доходит.
   Со временем поняли многие нюансы службы в спецназе. Дошло и то, что если при приземлении в тылу противника повредишь ноги - можешь застрелиться сам, шансов не замерзнуть и уйти от преследования фактически не будет. А чтобы их не повредить, нужны постоянные тренировки. Но это было потом, а пока...
   - Приготовиться к проверке очередного этапа укладки...
   - Пять минут перекур. Разрешаю оправиться.
   Еще через пяток минут.
   - Рота, по группам становись... Приступить к отработке упражнения.
   По периметру площадки установлено несколько приспособлений напоминающих лестницу с достаточно широкими ступеньками. Упражнение вроде как незамысловато: берешь пару прутиков, лежащих здесь же, поднимаешься на ступеньку, один прутик зажимаешь ступнями, а другой коленями и вперед. Задача: удержать эти прутики при приземлении.
   Попробуйте сами. Хи-хи-хи. У нас ни один из группы с первого, да и не только с первого раза упражнение не выполнил. Сержант сурово подвел итог: - Слабаки, будем тренировать.
   Так оно и оказалось, тренировались всю службу.
   Наступил день первого прыжка.
   После завтрака грузимся по машинам, и колонна направилась на аэродром. Точнее на большую поляну, подготовленную для взлет-посадок "кукурузников", которая и служила аэродромом.
   В пути не стихают приколы и подначки. Тон задают сержанты. Мы, рядовые, все одного призыва и у большинства этот прыжок первый - старательно пытаемся скрыть волнение и охотно откликаемся на шутки.
   Прибыли на место. За предпрыжковой суетой куда-то подевалось волнение. Наконец произведен контрольный осмотр и раздается команда на погрузку в самолет. Зашли, расселись на скамеечках вдоль бортов, и самолет взмыл в небо.
   На лицах молодых все отчетливее читается беспокойство. Кто-то становится говорлив, а у кого-то наоборот речевой ступор, а уж лица у всех - как маска фараона.
   Понимаю, что и у меня мордуленция не отличается оригинальностью. Прислушиваюсь к себе. Вопреки ожиданиям, страха не чувствую, но волнение ощутимо, а ещё какой-то холодок в груди. Потом, в экстремальные минуты, этот холодок я буду чувствовать постоянно, но пока совершенно новые ощущения. Любопытно.
   Пока копался в себе, набрали высоту и легли на боевой курс, раздался рев сирены. Выпускающий открывает дверь. Все встали. Я стою лицом к двери и вижу землю. Такой картинки никогда ранее не видел. Как карта, только в снегу.
   Ещё раз раздается рев сирены, и звучат команды: - Пошел .., пошел .., - после каждой из них за порогом исчезает очередной боец и опять: - Пошел...
   Моя очередь. В дверном проеме какая-то неведомая сила пытается меня остановить, но не успеваю задержаться даже на секунду, получаю ощутимый толчок под зад: - Пошел...
   Следующие несколько секунд проходят в автоматическом режиме, как заучено на многочисленных тренировках - отсчет, кольцо, хлопок, рывок, взгляд вверх, на купол - все в порядке, парашют раскрылся нормально. А потом сильнейший разряд эмоций. Радость переполняет, ору невесть что. В небе несется разноголосица ликующих криков. Кто-то горланит песню, кто-то просто о-го-го-о-о.
   УРА!!! Мы сумели победить себя.
   На земле напускная строгость командиров, мол, разведчики при десантировании не должны орать как придурочные.
   Потом обряд посвящения: запаской по заднице, и знак парашютиста на грудь.
   А через несколько дней бригада выехала на очередные прыжки. Второй прыжок от первого отличался не сильно. Заметно меньше было волнение, да в небе уже не орали, перед прыжком старшина принял меры - пообещал сделать того, кто будет орать, "вечным нарядчиком" на туалете.
   Но ещё в воздухе мы заметили какую-то странную суету, людей бегущих в одном направлении, увидели, как сорвалась с места дежурная машина-"санитарка" и подъехала к одному из приземлившихся парашютистов, возле которого уже было несколько человек. На земле узнали, что у Вадика Белякова из первой группы произошел перехлест стропой и купол не раскрылся. Не знаю почему, но он не смог штатно открыть запаску. Зато у самой земли руками разорвал верхний клапан (а это крепчайшая ткань) и на последних метрах открыл запасной парашют.
   Вадик остался жив, но получил множественные переломы и прямо с площадки приземления был отправлен в гарнизонный госпиталь. Когда вернулся из госпиталя, его фирменной щербинки между передними зубами, куда, как он говорил, "беломорина влазила", уже не было, и рот блистал золотыми коронками. Впрочем, вскоре его комиссовали.
   Может поэтому, а может, почему другому, но третьего прыжка я боялся. Боялся панически. Одна мысль, что придется прыгать, вызывала волну удушливого страха, парализующего руки-ноги и способность мыслить. А тут еще при тренировке на батуте неудачно приземлился - на морду лица, и ободрал её в кровь... Но это с одной стороны.
   А с другой...
   - Струсил, отказался от прыжка, разведчиком быть не может, в свинари его, списать в стройбат... - Эти и подобные слова, пока еще не сказанные друзьями и командирами, лезли в голову, как только мелькала мысль отказаться от прыжка.
   Неожиданно, даже дни, ранее тянувшееся как скрипучая арба по проселочной дороге, замелькали со скоростью листов отрывного календаря. И скоро наступил день этого прыжка. К счастью, стыд оказался сильнее страха и от прыжка я не отказался. В тот раз прыгали с АН-12 и дорога до аэродрома Воздвиженка, где они дислоцировались, заняла гораздо больше времени. В пути не было обычных шуток и приколов. Какое-то время ехали молча, наконец, сержант, замкомвзвода не вытерпел и подал команду: - Запевай!
   Постепенно распелись, от бравых десантных песен поднялось настроение и на аэродром прибыли в нормальном состоянии. Прошел положенный ритуал предпрыжковой проверки, загрузились и вперед, точнее ввысь, на влет. Тот предательский холодок в груди появился, как только одели парашюты. В воздухе вновь появилось напряжение. Чем дольше мы летели, тем сильнее холодок и напряжение перерождались в безотчетную боязнь. Несмотря на приличную холодрыгу тело покрылось испариной, а по лицу покатились капли пота. Ноги стали ватными, в голове исчезли все мысли, и вновь поселился один страх, сердце готово выпрыгнуть из груди. Время застыло... Такого страха как в тот раз, больше не испытывал ни на одних прыжках - ни обычных, ни ночных, ни на воду, ни на лес.
   Украдкой огляделся. Слава Богу, не я один в таком состоянии. Почему-то немного полегчало. Как говорится - на миру и смерть красна, опять же, в грязь лицом кому охота. Но, очень противно.
   Наконец раздается рев сирены. Все встали. Скамейки сами собой сложились. Как учили, руку на кольцо, группируюсь и прижимаюсь к впереди стоящему. Мир сузился до предела. Вокруг ничего не видно, перед глазами только парашют соседа...
   Через несколько лет, в споре с преподавателем философии в части учения Серена Кьеркегора и его экзистенциализма, ощущения и переживания при прыжках сыграли свою доказательную роль. Хотя сегодня, с высоты прожитого, не все в том учении, где экзистенция или существование, есть центральное понятие, а основные проявления человеческого существования - забота, страх, решимость, совесть; где человек понимает корень и суть своего существа через пребывание в пограничных ситуациях (борьба, страдание, смерть) - воспринимаются безоговорочно. Впрочем, о чем это я.
   Сирена. Выброска началась. В этот момент ты сделать уже ничего не можешь. Твоему страху решительно не за что зацепиться. Плотная, сбитая в колонну масса десантников несет тебя к разверзнутому брюху самолета и, не успев очухаться, ты проваливаешься за порог.
   Решительный шаг сделан. Остановиться невозможно. Ты в воздухе.
   Всё, хорош. Бояться некогда. Надо работать.

* * *

Сильные жизненные потрясения

исцеляют от мелких страхов.

Бальзак

   Первое ранение
   Доктор укоризненно покачала головой и материнским тоном пожурила:
   - Вы совсем не беспокоитесь о своем здоровье. Когда последний раз были у меня? В Вашем возрасте так нельзя. В конце концов, не забывайте, что у Вас совершенно больное сердце и из больницы Вас выписали под наблюдение врача.
   Автоматически Михалыч подумал, что последний раз у доктора он еще не был, а вот крайний раз, действительно, был с полгода как. Впрочем, этот разговор уже стал носить традиционный характер. Появляясь у своего доктора изредка, когда уж совсем становилось невмоготу, Михалыч просто-напросто поступал так, как диктовало его нутро. Кстати, этой докторше, Екатерине Ивановне, Катюше - как про себя называл её Михалыч, в отличие от всех других, он доверял и даже рассказал о своем здоровье то, о чем ни говорил, ни кому.
   Не увидев реакции на свои слова, если не считать широкой обаятельной улыбки, Екатерина Ивановна сменила тон, и, как ей казалось, сурово, приказала:
   - Немедленно, сейчас же, на ЭКГ, пройти УЗИ и флюорографию. А если как всегда нет времени, положу в госпиталь.
   Ожидая своей очереди на ЭКГ, Михалыч вспомнил эмоциональный вопрос докторши:
   - Неужели не боитесь смерти или хотите помереть?
   Понимая риторичность вопроса, Михалыч пробормотал что-то дежурное.
   Впрочем, то, что помереть он не хотел, было ясно - захотел бы, так помер - поводов было достаточно. То, что умрет, сомнений не было, да и день этот, может быть, был уже не за горами. Кто знает? А вот насчет страха была неясность.
   Сидение в бесконечной очереди располагало к созерцательным размышлениям. Больничная приглушенность звуков, негромкое, вполголоса, журчание разговоров, не мешали течению мысли, и Михалыч окунулся в воспоминания и начал доктору свой мысленный рассказ.

* * *

   Собственно говоря, большую часть сознательной жизни я прожил в состоянии перманентного стресса. И жизнь эта изобиловала эпизодами, когда должен был бы присутствовать этот самый страх смерти. Не отношу себя к героям и имею, как все нормальные люди, чувство страха. Но ситуации складывались так, что либо пугаться было некогда, либо обстановка не позволяла страху взять верх, либо удавалось пересиливая себя, наперекор этому страху, сделать самый трудный первый шаг, либо хоть и было страшно, но зная свои силы, верил в успех. Одним словом, труса праздновать - не приходилось. Вот, хотя бы история, как получил первое ножевое ранение.
   Как-то раз, вскоре после своего шестнадцатилетия, зайдя за другом в пикет милиции, куда тот ходил в оперативный комсомольский отряд дружинников, я был настолько заинтересован происходившими там событиями, что не преминул сам вступить в ОКОД.
   Почти все свое свободное время я проводил в ОКОДе. ОКОДовцы работали с опытным участковым и фактически выполняли многие его обязанности. Особенно много делалось в работе с подучетными - несовершеннолетними, разного рода бездельниками, судимыми, а также по поддержанию общественного порядка - патрулирование в составе нарядов милиции, дежурство на танцах. Доводилось нам принимать участие и в операциях проводимых оперативниками уголовного розыска и БХСС.
   Так незаметно прошло полтора года. Они были насыщены всевозможными историями и приключениями. За это время я поднабрался кое-какого милицейского опыта, закалки, да и, пожалуй, житейской мудрости, что очень пригодилось в последствие. Все чаще приходила мысль связать свою жизнь с работой в милиции.
   Однажды весной свободных ОКОДовцев вызвали в уголовный розыск райотдела, где провели инструктаж и поставили задачу: с целью задержания воришек, в составе смешанной опергруппы принять участие в засаде на тепличном комбинате. Надо сказать, что этот комбинат был единственным в городе и круглогодично поставлял к столу хабаровчан огурцы и помидоры. Конечно же, и мелких расхитителей, любителей дармовщинки желающих "на халяву" откушать витаминчиков, было хоть отбавляй. Так что такие рейды были не редкость и уже носили рутинный характер.
   В сумерках выдвинулись на объект засады. На месте старший опергруппы расставил участников. Меня, моего друга - Володю Качалова, еще одного внештатника - Воробьева, распределили в группу оперуполномоченного уголовного розыска Геннадия Смирнова и выделили для пригляда приличный кусок теплиц. Разделились попарно и приступили к выполнению задачи.
   Медленно тянулось время, в неровном свете редких фонарей изредка мелькали птицы, или пробегала какая живность, но ничего не происходило. На исходе второго часа ожидания наблюдатели заметили две тени воровато перемахнувшие через забор и метнувшиеся в пространство между теплиц.
   Ну, все, пошли вязать, - Смирнов достал из кармана фонарик и направился к месту происшествия. Группа быстро перекрыла жуликам пути отхода. В свете зажженных фонариков увидели две фигуры, сидевшие на корточках у тепличного стекла. При ближайшем рассмотрении это оказались хорошо знакомые Быков и Попов. Оба ранее неоднократно судимые, проживавшие в соседней общаге. Не успел Смирнов сказать и пару фраз, как Быков толкнул его в грудь и Гена, как-то неловко, боком, завалился на землю.
   Уже увидев мелькнувшее в руке у Быкова лезвие, услышал предупреждение Смирнова:
   - Ребята, осторожно, у него нож.
   Я перехватил руку Быкова за запястье и попытался вывернуть её. Куда там. Наши весовые категории даже в одной раздевалке не бывали. Качалов, который в это время оседлал Быкова со спины, и я, сложенные вместе, составляли чуть больше половины объёма Быкова. К тому же и росточком его Бог не обидел. В итоге получилась такая картинка: худосочный малый, т.е. я, повис у этого жулика на руке с ножом и болтается в воздухе как веревка, а он, бычара, пытаясь освободится от "захвата", вовсю размахивает этой рукой. Качалов же, обхватив его туловище ногами и держась одной рукой за поистине бычью шею, что есть силы, колотит по голове Быкова зажатым во второй руке фонариком. Уж не знаю, как, но нам удалось этого гада свалить с ног. В партере диспозиция несколько изменилась. Вовка оказался на земле, Быков на нем, а я сверху. Его правую руку с ножом я так и не выпустил, но её кисть оказалась под плечом Качалова, и я чувствовал, как Быков шевелил ей, пытаясь, то ли порезать Вовку, то ли высвободить руку.
   Лихорадочно пошарив свободной рукой вокруг, я ухватил чей-то фонарик и стал наносить им удары по голове Быкова. На третьем или четвертом ударе фонарик, утробно хрустнув, рассыпался по составляющим. Это вынудило меня обшарить землю по новой. Благо, под руку попался не хилый каменюка. После второго удара голова Быкова дернулась, а сам он обмяк.
   За это не очень долгое время нашей схватки, Воробьев успел скрутить худосочного Попова его же ремнем, а свой кинул нам. Не искушая судьбу, мы шустро, в положении "за спину", связали Быкову руки. А тут на шум подбежали и остальные участники засады.
   Итог. Гена Смирнов - выжил чудом, ранение в грудь, нож прошел в сантиметре у сердца, инвалидность и пенсия в неполных тридцать лет. У меня - ножом располосована рука и принятое решение: после службы в армии иду работать в уголовный розыск. Володя Качалов - плащ, пиджак, рубашка и майка на спине изрезаны на полоски, а на теле ни одной царапины. Быков за нанесение тяжких телесных повреждений осужден на 8 лет лишения свободы и вместе с Поповым, за покушение на кражу огурцов на мизерную сумму в 2 рубля 16 копеек, осуждены на 1 год лишения свободы.
   А насчет страха? Не было тогда у меня никакого страха. Наверное, пока барахтались, не успел испугаться, а потом - чего уж пужаться-то стало. Вот мама, та перепугалась, когда утром увидела меня всего в крови и с перевязанной рукой. А нас с Вовкой только "жаба" давила и ещё как. Ведь мы с ним вдребезги разбили и покорёжили вселенскую зависть нашего окружения, и величайший дефицит того времени - круглые, мощные, трехбатареечные китайские фонарики.
  
   Анатолий Казаков
Оценка: 9.00*4  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023