ArtOfWar. Лосев Егор. Война никогда не кончается.(окончание)

Лосев Егор
Война никогда не кончается.(окончание)

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]

Комментарии: 199, последний от 12/08/2013. © Copyright Лосев Егор (dani-kl@yandex.ru) Размещен: 08/09/2005, изменен: 17/02/2009. 83k. Статистика. Глава: Ближний Восток Иллюстрации: 7 штук. Скачать FB2	Оценка: *7.66238** Ваша оценка:

Часть четвертая

Ну, чем же мы, солдаты виноваты,
Что наши пушки не зачехлены?
Пока дела решают супостаты,
Не обойтись без драки и войны.

Владимир Высоцкий

"М-да, не долго музыка играла, не долго фраер танцевал" - подумал я, разглядывая извлеченный из почтового ящика казенный конверт. Такой конверт мог прийти только из армии. Правда, оставалась надежда, что это анкета уточнения личных данных, но на стол выпал стандартный бланк повестки предписывающий явиться на резервную службу, сроком в 21 день, а получение повестки - подтвердить. ДВАДЦАТЬ ОДИН ДЕНЬ! В конце семестра! Экзамены пролетают! Потом, конечно, помогут подготовиться. Но это будет в другом семестре, короче - абзац полный. "В помойку его! - закричал внутренний голос, - запечатывай эту дрянь обратно и в помойку, ничего мы не получали!" - "А дальше? - возразил я, - следующая повестка заказным придет, и так далее, по военной полиции соскучился?".
Внутренний голос заткнулся. Я позвонил Лехе.
- Ага, - закричал он - и ты получил? Ну что, косить будем?
Леха тоже студент.
- Думаешь, отменят?
- Вряд ли, но может перенесут. Хотя, если всех наших призвали, так чего мы косить будем?
Повестка пришла всем, кроме Мишани, он и так был сверхсрочником. По этому поводу мы с Лехой решили не косить, а вместе со всеми идти выполнять очередной долг перед Родиной.
"С кем" всегда важнее, чем "когда" и "где". Прошло полтора года после дембеля; мы честно пытались жить мирной жизнью, несмотря на кровавую карусель, завертевшую страну. Автобусы и машины взрывались, террористы проникали в кибуцы и поселки, убивая целые семьи. Я перестал открывать газеты и смотреть новости, после того как палестинский снайпер в Хевроне застрелил двухмесячную девочку. ЦАХАЛЬ тоже не оставался в долгу, танки утюжили улицы и дома, бомбардировщики Ф15 бомбили Газу, приводя в ужас население. Я пытался не обращать внимания и сосредоточиться на учебе; старшие сокурсники возвращаясь со сборов, рассказывали, что идет самая настоящая война. То же говорил и Мишаня, когда мы встречались попить пивка. На северной границе ожидаемого спокойствия не наступило. Как только начался этот бардак на территориях и в Газе, боевики из Хизбаллы расстреляли ракетами патрульный джип и похитили троих солдат. Живых или мертвых, не известно. Ходили разные слухи. Вроде того, что бронированные джипы у солдат забрали для войны тут, на территориях, поэтому они патрулировали на обычных патрульных "баташитах". Или, солдаты, мол, торговали наркотиками и приехали за очередной партией. Только через несколько лет мы узнали, что солдаты погибли и что тела для маскировки вывезли в машинах ООН. Обменяли их через четыре года на четыреста живых террористов.
Родная бригада тоже отличилась, хотя, Голани всегда считалась самым обезбашенным подразделением. В это раз бойцы устроили милое соревнование. Нужно было просочиться на территорию Ливана и утащить с постов Хизбаллы как можно больше флагов. Кто притащит больше всех, тот настоящий мужик! Боевики, тоже заметили пропажу и начали минировать флаги. К счастью все открылось начальству до того как "деткая забава" плохо кончилась.
Короче, война и не думала заканчиваться. Было понятно, что рано или поздно это болото всосет и нас.
За день до назначенного срока, мы встретились у Зорика и пошли в паб. Зорик работал на какой-то хай-тековской фирме в группе технической поддержки, зарабатывая на билет к американскому дяде. Леха учился в хайфском университете, Габассо умотал в свою Аргентину почти на год и только недавно вернулся. К его чести надо заметить, что про повестку он узнал еще за границей и вполне мог переждать там пару месяцев, но вернулся. Мишаня продолжал служить, и скоро должен был сменить сержантские нашивки с "фалафелями" на погоны прапорщика с "ситроенами". Первое, что он сделал попав на сверхсрочную, это купил себе пистолет, старенький, надежный, тринадцати зарядный FN. А через полгода, пистолет спас ему жизнь.
B тот день Мишаня поехал по служебным делам в Центральный военный округ и возвращался вечером. На автобусной остановке, в восточном Иерусалиме, под разбитым фонарем, нарисовались два араба, решившие что Мишаня специально поджидал их, чтобы отдать им свой "мекуцар"(укороченная версия М16). Пока один пытался ткнуть его кухонным ножом, второй мертвой хваткой повис на автомате стараясь оторвать или сдернуть ремень. Мишаня чудом увернулся подставив под нож плечо в куртке. Клинок рассек плотную ткань и порезал бицепс, но Мишаня успел от души впечатать нападавшему в колено тяжелым, армейским ботинком. Тот покатился по асфальту, шипя от боли. Второй продолжал перетягивать автомат и пару минут они топтались по кругу, потом Мишаню осенило, он отдал автомат, достал FN и выстрелил террористу, уже передергивавшему затвор, в голову, опередив его, буквально на секунды. Оставшийся в живых товарищ решил, что обещанные ему семьдесят две девственницы в раю могут пока потерпеть и, бросив нож, поднял руки, видимо он решил, что это будет не по-джентльменски появиться перед дамами с дырой в башке. Подъехавший на выстрел пограничный патруль вызвал "амбуланс",(машина скорой помощи, ивр.) Довольный Мишаня получил три недели гимелов, (больничный, армейский сленг, ивр.) на заживление шкуры.

Мы сидели, тянули холодный "Карлсберг" и вспоминали минувшие дни. Ливан и все, что мы там пережили, казались нам ужасно далеким, хотя прошло всего полтора года. Мишаня сообщил, что нас должны послать на блокпосты. Он обещал, что постарается устроить всех на один пост и сказал, что будет нас навещать.
На следующее утро Мишаня отбыл к месту несения службы, а мы погрузились в автобус, идущий в сторону Хайфы. Сидячих мест не было и мы стояли зажатые в хвосте. Леха рассказывал о недавней поездке на Украину. В переполненном автобусе многие русскоязычные пассажиры прислушивались. Леха заметил это и подмигнул нам, повысив голос, "Так вот, продолжил он, в трамвае еду, входит мужик с автоматом - шаровары, усы, словом, щирый украинец: - А ну, хто мэни скажэ, котра годына?
Bесь трамвай испуганно молчит. Hаконец с одного из сидений приподнимается негр и дрожащим голосом говорит:
- Сим хвылын на восьму, дядьку!
- А ты, сынку, сидай - я й так бачу, що ты нэ москаль!
Половина пассажиров прыснули со смеха; посреди всего этого невозмутимо стоял Габассо, дожидаясь объяснений. Русский он знал, а вот в украинском, был пока не силен. Мы втолковали Габассо в чем дело, теперь все уже молчали, ржал один Габассо. Наконец вывалившись на нашей остановке, мы пошли пересаживаться. Когда мы поднялись в автобус, сразу поняли, что случился очередной терракт. Из динамика над водительским сидением громко бубнило радио, каждые несколько минут передавая количество убитых и раненых, цифры все время росли. Каждый входящий в автобус натыкался на настороженные взгляды пассажиров; хмурый водитель как будто просвечивал глазами сумки входящих. Наконец передали выпуск новостей. Террорист-самоубийца взорвался в иерусалимском автобусе, пока, насчитали двенадцать погибших, среди них трое детей.

Hа базу мы приехали подавленные, из-за терракта и последующих пробок опоздали многие. В основном, здесь были те, кто служил с нами срочную, но присутствовали и мужики постарше. Все очень обрадовались; мы долго хлопали друг друга по плечам и рассказывали новости. Как будто время отмотали на полтора года назад. Наконец роту собрали. Временно командовали четыре девятнадцатилетние сержантки. Нашему взводу досталась особенно вредная, по имени Аелет. Она очень старалась "руководить", пока вела нас в каптерку получать форму. Hарод вяло отшучивался. Собрав взвод, сержантка объявила - она будет командовать до завтра, а перед стрельбищем передаст нас "нормальным" командирам. Потом потребовала составить список личного состава.
Народ толпился около стенки склада передавая друг другу ручку. Леха написал свое имя, подмигнул нам и вывел строчкой ниже ивритскими буквами русские слова: ХОЛОДИЛЬНИК САМОРАЗМОРАЖИВАЮЩИЙСЯ. В иврите, почти нет гласных, поэтому такое выражение является для израильтян зубодробительным, шутка была проверена годами проведенными в израильской школе и каждый раз срабатывала безотказно.
Сержантка, получив лист, начала зачитывать имена; дойдя до "холодильника", Аелет запнулась, глядя в список. Потом осторожно, как человек пробующий лед ногой, прежде чем ступить на него, попыталась выговорить "имя":
- Хо-л-длу-нк! - она с надеждой подняла глаза, но строй был нем.
- Хол-ди-ли-ник! - вторая попытка тоже безуспешна.
Кое-кто уже открыто засмеялся, тогда она сделала страшную ошибку и попыталась прочитать фамилию этого "не русского" солдата. Сначала попробовала прочитать сходу, но быстро увязла в согласных:
- Сморзмрживщсссь! Хорошо, что мы стояли позади - сержантка не видела, как нас качало от смеха. Аелед покраснела и снова пошла на штурм непонятной фамилии, на этот раз по слогам:
- Смо-рзмрж-ив-йщ-си-я!- выпалила она с видом человека, прожевавшего горстку камней.
Мы сдерживались из последних сил. В соседних взводах перекличка закончилась, народ заинтересованно прислушивался, мы шатались, зажимая рот позади взвода, местные тоже прикалывались.
Сержантка исподлобья оглядела строй, бурея лицом, и попробовала еще раз вернуться к имени:
- Хулудиланк!- стоявшие сзади попадали в пыль, дрыгая ногами; только первый ряд для приличия пытался стоять.
Тогда она приняла мудрое решение прочитать весь список; если кто останется, значит он и есть этот страшный "хулдул..." тьфу, холодильник, короче. В конце никто естественно не отзывался. Она долго, громко возмущалась и не хотела отпускать нас на обед, но мы просто ее проигнорировали. Резервисты мы, или срочники какие-нибудь!?
База служила учебкой для одной из пехотных бригад. Вокруг пулями летали задерганные курсанты, павлинами ходили сержанты и сержантки, командиры учебных взводов.
В столовой, на лестнице стояла группка хасидов в черных шляпах и сюртуках, они предлагали каждому помолиться в честь праздника Ханука и пожертвовать денежку на их религиозные нужды; если солдат кидал мелочишку в копилку, откуда-то из глубины сюртука торжественно извлекалась бутылка копеечной водки "Тройка" и спонсору накапывали несколько капель в одноразовый стаканчик. Мы остановились на лестничной площадке, позади хасидов, поджидая отставшего Габассо. Ручеек курсантов торопливо обтекал эту, не совсем уместную здесь, группу. Светские шарахались от них, ускоряя шаг, религиозные, в основном, давали какие-то медяки и получив стакан, делали вид что пьют: подносили ко рту и с гримасой бросали в урну. В очереди на лестнице выделялся здоровенный курсант, такой типично русский парень, блондин, нос картошкой. Приблизившись к хасидам, он торжественно выудил из кармана полшекеля и опустил в копилку. Потом, под бормотание хасида "будьздоровдаблагословиттебягосподь", наложил свою лапищу на руку наливавшего водку. Нацедив полный стакан, он так же торжественно поднес его ко рту и выпил.
- Васылый, л-о-о-о!!! (Василий, н-е-е-ет! ивр.)- простонала рядом с нами сержантка с зеленым аксельбантом, видимо, его взводная.
"Васылый" посмотрел на нее невинными глазами младенца, смачно занюхал не первой свежести рукавом и невозмутимо проследовал в столовую. У нескольких стоящих в очереди курсантов, во взглядах бросаемых на хасидов, появился неподдельный интерес, у сержантов, наоборот, озабоченность.
- Я всегда знал, что вы, русские, психи! Эта водка еще противнее чем спирт, которым вы поили меня в Ливане! - сказал Габассо, догнав нас на лестнице.
За едой выяснилось, что если по армии какая-то ностальгия у нас появилась, то по армейской жратве никто не соскучился. Воскресение - во всей армии вегетарианский день. Перемолов зубами безвкусный желтый рис и убив остатки аппетита кукурузным шницелем, сырым внутри и горелым снаружи, мы вышли из столовой. На улице стоял в строю взвод курсантов с уже знакомым нам Василием на правом фланге. Перед ними расхаживал сержант, постукивая себя шомполом по ноге.
- Я последний раз приказываю: те, кто пил водку, выйти из строя! Взвод преданно таращился на своего командира, но выходить никто не спешил. Невысокая девушка-инструктор, с зеленым аксельбантом на плече, подошла к сержанту и что-то сказала ему на ухо.
- Та-а-ак! Васылый, выходи, тебя видели!
Василий с тяжелым вздохом вышел на два шага вперед.
- Выходите, ничего вам не будет! Честное слово! - продолжал сержант-инструктор.
Еще трое солдат, явно родившихся на просторах нашей доисторической родины, неуверенно шагнули из строя.
- То-то же! - удовлетворенно вздохнул сержант, - Взвод! Через десять минут в полной готовности быть на разводе караула! А вы - четверо, за мной в медпункт, на обследование!
Взвод унесся в облаке пыли, бросая на четверых оставшихся злобные взгляды. "Алкоголики" в сопровождении сержанта промаршировали в сторону медпункта. Инструкторша закричала вдогонку: "Я организую им замену в карауле, скажи доктору, что Васылый целый стакан выпил, его, наверное, госпитализируют!".
Hу не пьют израильтяне водку, что с них взять!
Потом начались занятия: нас грузили тонкостями общения с палестинским населением, рассказывали про женевскую конвенцию, учили находить взрывчатку, потом был поход на стрельбище, пристрелка оружия. Через два дня командование решило, что мы созрели для выполнения боевой задачи. Нас погрузили в бронированные автобусы и развезли по блокпостам.

Блок-пост.

Как Мишаня и обещал, всех вместе определили в какую-то дыру под Дженин. Нас выгрузили в ближайшем еврейском поселении, уже через двадцать минут бронированный "Абир" повез нас на блокпост. Вокруг расстилались холмы Самарии, в некоторых местах оливковые плантации вырубили: по словам водителя, улыбчивого эфиопа по имени Медисо, оттуда обстреливали машины. Абир, обогнув бетонные блоки на шоссе, вкатился на территорию блокпоста.
Мы сменили группу резервистов, которые перед отъездом старательно запугали нас рассказами о собственном героизме. В укрытии из мешков с песком стоял "хаммер", из открытых дверей над блокпостом разносился голос Александра Малинина: "Раздайте бокалы, поручик Голицын, корнет Оболенский - налейте вина". Ноги водителя свешивались из кабины, Габассо подкрался к машине и, заглянув внутрь, с радостным воплем дернул за ботинки. Из "хаммера" вывалился заспанный Мишаня. "Явились, не запылились"- заорал он. Обнявшись, мы пошли в палатку занимать места. Леха, как и раньше, застолбил место надо мной. Потом был инструктаж, распределение секторов обстрела, позиций, учебная тревога и прочее. Командовал низенький, широкий, как комод, прапор Ави.
Через полтора часа первая смена заступила на пост.
Мишаня умотал на своем "хаммере". В чем заключались его обязанности, мы так и не поняли, что-то вроде ответственного за резервистов батальона, разбросанных на нескольких блокпостах. Время было обеденное, никакого движения не наблюдалось, Габассо и Леха прохаживались между бетонных блоков в касках, зажатые в керамические бронежилеты. Через несколько часов народ будет возвращаться с работы, а пока царила тишина и спокойствие. Впереди раскинулся город Дженин, как будто кто-то разбросал по склонам множество детских кубиков, позади в нескольких километрах от нас высились минареты деревень, а на пасторальных холмах вдалеке белели домики двух еврейских поселений. В двухстах метрах проходила обязательная в наших "палестинах" обходная тропинка, по ней можно обойти блокпост и выйти на дорогу далеко позади. Но тропинка хорошо просматривалась, а снайпер с крыши мог помешать любой попытке обойти КПП, по крайней мере, днем.
С другой стороны лежало заброшенное поле, на котором валялся всякий мусор, в том числе, куски блоков, обломок огромной бетонной трубы, Ави сказал, что уже несколько раз просил начальство пригнать кран и убрать обломки: ведь это идеальное укрытие для снайпера; но в ответ получал только обещания.
Блокпост представлял собой несколько палаток, обложенных мешками с песком и бетонными блоками. На обоих въездах стояли будки с пулеметчиками внутри и с позицией для снайпера, на крыше.
Через два часа мы тоже заступили, сменив пацанов. Постепенно начиналось движение: палестинцы из Дженина возвращались домой в деревни, сначала школьники, потом взрослые. Машин был мало, в основном, желтые палестинские такси. Я проверял документы, Зорик страховал, каждые полчаса мы менялись. Рядом работали еще двое солдат: Аюб и Рони проверяли машины, на крыше снайпер следил за порядком. Школьники откровенно прикалывались над нами. Взрослые, наоборот, смотрели, как будто ожидали неприятностей. У одного деда не оказалось нужных документов, мы кое-как втолковали на смеси иврито-арабских слов какие бумаги ему нужны и отправили обратно в Дженин за документами. Потом подкатила машина скорой помощи, помятый "Юндай", с красными полумесяцами на бортах. Пока Аюб и Рони осматривали салон, водитель, усатый палестинец лет сорока, задумчиво слушал, как мы с Зориком трепались, затем по-русски сказал: "Добрый день".
Мы уставились на него.
- Я в Минске мединститут закончил - продолжил он.
Мы разговорились. Оказалось, что Халед, так звали мужика, учился в в конце восьмидесятых. Тогда же он женился на русской девушке Любе и привез ее сюда.
- А кто мог знать, - оправдывался он,- что такое здесь начнется, раньше-то тихо было. Я в частной клинике работал.
- Ялла, са! (давай езжай ивр.) - Рони сунул ему в окно документы.
- Ну бывайте, - попрощался Халед, - еще увидимся, я здесь часто езжу.

Через некоторое время, на горизонте возникла бабушка повязанная платком и в традиционном платье с вышивкой, за ней на поводу тащился ишак, нагруженный мешками. Что-то в их поведении показалось мне странным, и по мере приближения, поведение ишака и бабушки все больше вызывало какие-то смутные ассоциации: ишак тащился, пошатываясь и скалясь желтыми зубами, периодически он задирал башку и, растопыривая губы, издавал дикие вопли, норовя свернуть в кусты или зажевать бабкин подол. Та в ответ лупила его хворостиной и давaла подзатыльники. Наконец меня пробилo: это же сцена описанная незабвенным Ярославом Гашеком: Бравый солдат Швейк ведет домой пьяного фельдкурaта Каца! Зорику эта картина напомнила нечто другое: "Боцман возвращает пьяного матроса на корабль!"-пробормотал он. На меня напал припадок смеха; тем временем эта процессия подошла прямо к нам с Зориком. На ишаке болтались прозрачные мешки с фруктами и овощами, даже проверять не надо, и так все видно. "Это у них такие тележки в супермаркетах" - прикололся над животным Зорик. Пока я читал документы, ишак нашел у меня под разгрузкой полу гимнастерки и с кайфом зажевал. Я вернул старухе документы:
- Тфаддалли, умми, (пожалуйте, матушка, араб.) - сказал я ей, выдернув у ишака гимнастерку. Аюб что-то спросил на арабском у старухи, та сердито пробормотала ответ, тыча ишака кулаком под ребра. Аюб засмеялся и перевел: оказывается, окаянная скотина сожрала на рынке корзину перебродившего винограда. Вдруг за спиной раздался характерный звук и сразу же потянуло ароматом свежеудобренного поля, одновременно Зорик облoжил по-русски осла, бабку, блокпост, Дженин и Палестину трехэтажным матом; повeрнувшись, я увидел радостно задравшего хвост ишака, на морде у него было написано: "Ну и кто теперь тележка из супермаркета?!" Одна штанина у Зорика была заляпана навозом. Бабка пробормотала: "Мутаассиф"(извините араб.) и пинками выгнала животное на дорогу. Ишак вырвал повод и удалился победоносным галопом, за ним с воплями рысилa бабка, пытаясь догнать это дитя дикой природы. Зорик схватил "мотороллу" и потребовaл, чтоб его заменили. "А в чем дело?" - спросил голос из рации. "В том, что на меня насрал осел!" - в бешенстве заорaл Зорик. Снайпер с крыши от хохота чуть не уронил вниз винтовку. Мы тоже еще долго смеялись.
К вечеру дежурить стало менее приятно, заморосил дождь; выходя из тени на свет прожекторов чувствуешь себя мишенью. Далеко позади раздались выстрелы, это обстреливали поселения. Поеживаясь, я задвинулся поглубже в укрытие из мешков с песком. Стрельба сзади усилилaсь, даже на таком расстоянии можно было разглядеть строчки трассеров.
Наше дежурство наконец закoнчилoсь. В палатке народ резался в карты. Спать, сначала не хотелoсь, я честно достал учебник и пoпытался вникнуть в тайны решения интегральных уравнений, но сразу провалился в сон.
О-о-ох, какой же облом вставать в четыре утра! Особенно если на улице моросит мерзкий дождь. Пацаны рядом поеживаясь и клацая зубами, утеплялись кто как мог. Палатка за ночь промерзла и даже кое-где покрылась инеем. Я натянул на себя всю теплую одежду, имевшуюся в наличии, плащ-палатку, шерстяную шапку, одел каску и вышел, как в холодную воду нырнул. На улице косые штрихи дождя мелькали в желтом свете прожекторов. Bокруг ни души, только протяжные стоны муэдзина доносились со всех минаретов в округе.
Краешек неба на востоке уже начал менять цвет из черного на фиолетовый, потом фиолетовый цвет посинел и разлился по всему небу.
Потихоньку начали скапливаться люди: в Дженин на работу ехали жители окрестных деревень, обратно двигались рабочие в Израиль. Около пяти часов подкатил белый опель, на бортах и на капоте синела надпись WATСH и эмблема в виде глаза. Из машины выбрались две женщины и пошли к очереди палестинцев. Одна - пожилая, прямая как палка, с очень строгим видом, вторая - помоложе и попроще. К ним сразу же бросился отфутболеный нами мужик с просроченными документами. Зорик припомнил, как смененные пацаны упоминали о каких-то старых грымзах, приезжающих по утрам и помогающих "угнетенному палестинскому народу". Та, которая постарше, подошла к нам и потребовала позвать командира. Я доложил о них по рации, в ответ раздался глухой мат. Мы с Зориком переглянулись и приняли это как руководство к действию, перестав их замечать. Но каждый раз, когда кого-то не пропускали, женщины названивали по телефонам, лезли нам под руку, пытались качать права и препираться. Когда, наконец, вылез прапорщик Ави, они тут же набрoсились на него, но он сразу заглушил крики дамочек мощным басом. Про себя я дал кличку старухе - "полковник", вторую назвал "русская" из-за акцента.
В полшестого, со стороны поселений подъехал тендер "Митсубиши". Оттуда вылез здоровенный рыжий мужик в вязаной кипе, и две его копии - помоложе, наверное, сыновья. Bсe трое с автоматами. Они выгрузили огромный мешок со свeжими булочками и картонный ящик с пакетиками шоко (какао, ивр.). На баб-правозащитниц, мужики смотрели, мягко говоря, волком. Мы поздоровались, поблагодарили их за угощение; поселенцы сказали, что заезжают сюда каждое утро, угощая бойцов. Папашу звaли Клод, он приехал из Франции, а его сыновья были уже местного производства. Они пригласили нас в гости, Клод попросил передать Мишане привет.
Поток людей уменьшился, "русская" отошла в сторонку и достала сотовый телефон. Я, как бы невзначай, приблизился к ней и..... так и есть, она говорила по русски, я угадал, когда давал ей кличку.
Смена прошла без происшествий, только правозащитницы каждый раз ругались, если мы не давали кому-то пройти. Зорик обозлился, и пол смены придумывал, как над ними поиздеваться.
Вечером мы вновь заступили на дежурство. Около шести часов в сторону Дженина подъехал серый "Мерседес". Из него выгрузились два бородaтых джигита и две девушки совершенно не палестинского вида. У обеих в руках голубые израильские удостоверения личности. Я забрал у них документы, открыл и удивился еще больше: одну звали Татьяна, вторую - Марина. Я даже почему-то растерялся. "Вы, че, - сказал я, - девчонки? Жить надоело?".
- Твое какое дело? - зло зашипела одна, - документы в порядке?! Пропускай давай! Каз-з-зел!
Тут я заметил покрасневшие белки глаз у обоех. Девки, кажется, обкуренные в дымину.
- Кто козел!? - спросил Зорик, хватая за плечо Татьяну и толкая ее к "Мерседесу", - Руки в гору!
- Вы козлы! С кем хочу, с тем и гуляю и где хочу! - завелась та.
Я развернул вторую к капоту. С другой стороны пацаны построили арабов. Те видно были опытные, помалкивали. Интересно, как девушки собрались в Дженин прогуляться? Ведь таких любителей острых ощущений отстреляли в самом начале: по телеку показывали, по радио предупреждали, приказ вышел, командующего округом, а все равно лезут. Понятно же что убьют, и хахали не помогут, если это не боевики. Девки матерились, как сапожники, по русски и на иврите. В основном почему-то ругали меня. Через двадцать минут их увез патруль пограничников. Арабов погранцы допросили и отпустили.
Сменившись, мы с Зориком привели в действие план одурачивания правозащитниц: в частности, Зорик подобрал старый кроссовок и мы изготовили макет ноги, который воткнули в грязь, в кювете, разбросав стреляные гильзы и разрыхлив все вокруг лопатой, бросив ее там же. Получилось довольно убедительно, хотя, ужасно глупо.

На следующее утро, выбрав момент, когда "русская" дамочка оказалась рядом, я подмигнул Зорику и громко спросил, по-русски:
- Братан, я вчера бухой был, помню только, что застрелил кого-то, а че дальше случилось?
Зорик сразу включился в игру.
- Ты че, столько выпил, что не помнишь, как труп закапывал? - Женщина подпрыгнула, сделав квадратные глаза. Она тут же подошла поближе.
- Да, - ответил я, - после спиртяги память как тряпкой прoтерли! Башка трещит, ничего не помню.
- Бывает, - ответил Зорик, смачно щелкнув своим страшным "спайдерко чинук", - а я вчера забыл спьяну нож отмыть.
Женщина уставилась на нож и побледнела. Лезвие мы еще вчера заляпали кетчупом.
- Вон в той канаве, - Зорик показал ножом в кювет, на выглядывающий из грязи кроссовок на палке,- видишь, нога торчит, плохо зарыли!.
- Дык темно ж было! - оправдался я, - Ладно, вечером еще вмажем и закопаем, пусть только эти овцы свалят -, произнес я, кивнув на "борцов за права угнетенных".
Женщина подобралась к канаве, со скучающим видом, посматривая на небо и на холмы. Глянув на место преступления, она изменилась в лице. Потом прожгла меня таким взглядом, от которого настоящий убийца раскаялся бы на месте. С другого конца блокпоста раздались крики, наши кого-то не пропустили. Клиентка быстрым шагом ушла, еще раз расстреляв нас глазами. Мы с Зориком вытянули шеи и увидели прикольнейшую пантомиму: "русская" что-то шептала на ухо "полковнику" тыча пальцем на нас, но та не верила, крутила пальцем у виска. "Русская" не сдаваясь потащила ее к канаве. Мы отвернулись и сделали вид, что помогаем шмонать машину с овощами. Обе приблизились к кювету, делая вид, что вышли прогуляться, "русская", видя что мы отвернулись, полезла в грязь. Осторожно потянула за кроссовок, - тот остался у нее в руке. Из грязи осталась торчать только деревяшка. Сдерживаться мы больше не могли, на нас напал дикий хохот. Старуха зашипела на русскую, и стуча себя по голове. Все пацаны из нашей смены. предупрежденные заранее, заржали как ненормальные. Обе женщины покраснели и, испепелив нас взглядами, убрались на другой конец блокпоста.
На следующее утро приехали две другие волонтерши.
Днем Ави устроил нам субботник, опасаясь обстрелов со стороны бетонных обломков. Собрав всех свободных от нарядов, нам удалось откатить огромный кусок трубы к блокпосту, остальные обломки мы обмотали колючей проволокой, увешав ее пустыми консервными банками.
Потом несколько дней прошли без изменений, только по ночам нас обстреливали. Ответным огнем мы умудрились уничтожить двоих террористов. Утром обнаружили их тела.
Ночью через КПП прогрохотала колонна десантников. Длинный ряд танков, бронетранспортеров и бронированных джипов втянулся в город. Всю ночь были слышны выстрелы, гулко бухали танковые пушки. Под утро колонна проехала в обратном направлении. На следующий день все продолжалось как обычно. Правозащитницы мешали и переругивались. А около полудня, мы увидели огромную толпу, с криками двигающуюся к нам и размахивающую палестинскими флагами, вокруг бегали иностранные корреспонденты, одетые в каски, бронежилеты, с надписью PRESS. У нас за спиной раздался визг покрышек: белый опель с правозащитницами унесся в сторону "зеленой черты". Им навстречу вылетел патруль пограничников, за ними еще два джипа с синими полицейскими мигалками. Толпа остановилась за пятдесят метров до нас. Несколько человек с матюгальниками что-то кричали, наверное заводили народ. Мне показалось, что сейчас они все заорут и бросятся на нас, как в фильме "Львиное сердце". Только в отличие от древних шотландцев у нас имелись пулеметы. Пограничники проскочили мимо и выстроили свои джипы в боевой порядок. Прикрывшись дверями, они выставили стволы с насадками для стрельбы резиновыми пулями. Рав самаль ришон**, (старший сержант, ивр.), командовавший погранцами, рявкнул сорванным басом: "Целиться только выше паха, ниже горла! Кто нарушит - порву, лично!". Из толпы полетели первые камни. Наши выстрелили несколько гранат со слезоточивым газом. В ответ полетела туча камней, причем с помощью пращи палестинцы закидывали их на немыслимое расстояние. Один парень с "коктейлем Молотова" в руках выскочил из толпы и рванулся к нам. Бежал он медленно, рисуясь перед камерами журналистов. Наконец он швырнул бутылку и демонстративно упал, ни одного выстрела с нашей стороны не последовало. Бутылка упала метров за пятнадцать до переднего джипа, разлившись огненной лужей по асфальту. Журналисты в восторге снимали этот спектакль. К "раненoму" подкатила машина скoрой помощи и санитары начинали взваливать его на носилки. Дальше произошло нечто странное: со стороны пограничников грохнул одинокий выстрел. Словно какая-то посторонняя сила подбросила тело "борца за свободу" в воздух, он издал дикий крик и держась обеими руками за задницу, хромая и подпрыгивая исчез в толпе, не переставая орать.
Растерянные санитары, пожав плечами, убрались с линии огня. Журналисты тоже были в легкой растерянности. Похоже, пограничник попал резиновой пулей куда-то в область заднего прохода, наверное это было очень больно. Толпа взорвалась криками, снова полетели камни. Затем раздался звон стекла. "Римон!", (граната ивр.), заорал кто-то из пограничников, все прикрылись дверьми джипов, через пару секунд раздался взрыв. Граната не долетела несколько метров.
Про фокус с гранатой нам рассказывали на инструктаже. Этот палестинский "миномет" работает так: B стакан втыкается граната без чеки, но так, чтобы спусковой рычаг был заблокирован стенками стакана. Дальше эта конструкция пращой закидывается на желаемое расстояние, там стакан разбивается, рычаг отскакивает и через три секунды - взрыв.
Пограничники открыли огонь резиновыми пулями. Несколько камнеметателей повалились на землю. Дальше толпа получила подкрепление, сзади двое взрослых привели целый класс детей лет десяти- двенадцати, скандируя какие-то лозунги. Их обогнал грузовичок, доверху нагруженный щебнем. Вывалив всю кучу на обочину грузовик уехал, а дети разобрали камни и на нас снова обрушился град булыжников. МАГАВники старались не подпускать демонстрантов близко, поэтому камни в основном не долетали, но несколько штук попали по джипам. Демонстранты попытались подобраться ближе, под прикрытием мусорного контейнера на колесах. Этот "танк" медленно продвигался к нам, но весь асфальт был засыпан булыжниками и битыми бутылками поэтому контейнер еле полз. Вдруг из толпы раздалась автоматная очередь, школьники на какой-то момент шарахнулись в стороны, открывая стрелка. Накачанный палестинец, с узи в руках, на секунду испуганно присел рванулся в сторону, но сразу же получил в голову резиновую пулю от кого-то из пограничников. Боевик рухнул, обливаясь кровью. Автомат перешел в другие руки, кое-где в толпе раздались выстрелы, пограничники резво откатились к нам. И пошло, поехало: палестинцы стреляли, толпа расползалась по сторонам, мы тоже стреляли, но в основном поверх голов, боясь зацепить "мирных". Еще одна граната, зазвенев битым стеклом, разорвалась в нескольких метрах от переднего джипа. Потом народ разбежался, а стрелки, оставшись без живого щита, решили не испытывать судьбу и тоже свалили. Причем, двое вооруженных боевиков нагло влезли в машину скорой помощи. Группа журналистов выстроилась на обочине, около форда с буквами СNN на бортах. Оператор снимал пятна крови на асфальте. Наверное, рассказывали об очередной расправе над мирным населением.

*зеленая черта- граница между Израилем и территорией палестинской автономии
** в пограничной охране, звания идентичны полицейским.

Как только стемнело, блок-пост стали обстреливать сразу с нескольких направлений, но не прицельно, а так, лишь бы не давать нам покоя. Обстрелы повторялись почти каждый час. Сменившись в два часа ночи, я улегся в койку, но сон не шел. Я лежал и непроизвольно прислушивался к воплям раций за стенкой. Каждая из них жила своей жизнью, на разных волнах что-то происходило. Одно из поселений охраняли резервисты, у них там было жарко.
- Говорит шестой, "грязнули"* обстреливают шин-гимель (ворота, ивр.), мы не можем высунуться!,- надрывался голос в рации.
- Шестой, шестой, отвечайте на огонь, отвечайте на огонь! -требовал командным голосом чей-то бас,
- Не давайте им подобраться ближе!
- Помогите огнем, отвлеките их! - требовал шестой, - Мы не можем высунуться!"
На другой волне перекликались где-то патрули. Вдруг, сквозь весь этот шум густой мужской голос спокойно, как в соседней комнате, произнес на чистом русском: "Михалыч, не спи, к тебе пидарасы ползут". Я чуть не выпал из койки, а голос продолжал давать целеуказания: "Слева, там где тропка в оливковую рощу, как раз две жопы виднеются". "Спасибо, Рувимыч!.- отвечал прокуренный баритон, - Ща, я им организую!". Через пару минут снова заговорил Рувимыч: "Хорош шмалять, Михалыч, куда столько. Убежали они". "Твою мать, - вздохнул обладатель баритона, - опять не попал". "Ничего, ты вроде одного зацепил, он, сука, аж подпрыгнул". Затем воцарилась тишина, видно "пидарасы" решили найти себе другой объект для домогательств. Уже засыпая, я услышал, как голос за стенкой протянул: "Михалыч, ты б сказал жене, пусть халат одевает, когда ночью попить идет, а то отвлекает доблестных бойцов народного ополчения".
На следующий день мы решили организовать экспедицию в ближайшее поселение. Пятница, как никак, конец недели, а у них там "маколет" (небольшая продуктовая лавка, ивр.) есть. Можно вкусного прикупить, запас сигарет пополнить.
Созвонившись с Мишаней, мы договорились, что он свозит нас на своем драндулете. В полдень, сменившись с дежурства, мы отпросились за покупками. Составив список на всех, погрузились в Мишанин "хаммер" и двинули. Только Габассо предпочел поспать и остался. Через двадцать минут езды по серпантину мощное дитя американской автопромышленности легко вознесло нас на вершину холма. За двойным забором, густо опутанным колючей проволокой и спиралями Бруно, белели домики поселенцев. Справа от нас по склону спускалась красивая оливковая роща. Впереди за крепкими металлическими воротами стояла бетонная будка. Окна были заложены мешками с песком. Два аборигена, в гражданском, но в бронежилетах внимательно изучали нас, глядя поверх стволов М16. Мишаня вылез из-за руля и громко поздоровался, наверное его здесь хорошо знали, потому что ворота сразу поползли в сторону, а стволы винтовок опустились. Вкатившись в поселение и попетляв между живописными белыми, с красными черепичными крышами домиками, мы въехали на маленькую круглую площадь. Здесь располагалось здание местного совета, с гордо вьющемся перед ним на флагштоке бело-голубым флагом, и магазин. Несколько местных трепались на лавочке у выставленных товаров, на крыльце местного совета в прикольных позах грелись на солнышке три огромные дворняги. Над всем этим реял умопомрачительный запах шашлыка, который тянулся из палисадика одного из домов. Мы купили несколько блоков сигарет, два ящика Кока-Колы и кучу всякой ерунды. Я специально задержался и купил специи: еще вчера я увидел у нас на кухне целую коробку армейского шаббатного вина и решил сделать товарищам сюрприз, сварив ночью грог.
Покидав покупки в машину, Мишаня скомандовал: "За мной!", и повел нас на шашлычный аромат. Когда мы подошли к калитке, нашим глазам открылся вкопанный в землю стол, на котором натюрмортом зеленела закуска: зеленый лучок, помидорчики, огурчики, питы. На чурбаках у стола сидели два мужика лет пятидесяти: один небольшого роста, с животиком и лысиной, второй - высокий и жилистый, в тельнике под наброшенным на плечи дубоном (теплой армейской курткой). В стороне дымился мангал. Судя по пустой бутылке на земле и по одной "хорошо начатой" на столе, разговор шел серьёзный и по душам. Рыжий котяра лежал под столом и, жмурясь от удовольствия, покусывал кусок шашлыка, зацепив его когтистой лапой.
- Ты Рувимыч, доиграешься, - говорил высокий, не выпуская изо рта сигарету, - я Розке расскажу, как ты на нее ночью через прибор пялился, она ж тебе этот прибор знаешь куда...
- Побойся Бога, Михалыч, - с ужасом в голосе отвечал толстячок заплетающимся языком,- она ж у тебя это... огонь-баба, коня на скаку, это самое... , в горящую избу заткнет...,- а приборов всего два на весь поселок, я ж не специально, у меня сехтор наблюдения как раз краем в окно твоей кухни упирается.
- А ты, Рувимыч, попробуй свой сектор куды-нить в другое место упереть, например, в спальню Хаиму, - сказал высокий, тыча сигаретой в окно соседнего дома.
- Здорово, мужики!- гаркнул Мишаня.
- А, бойцы, милости прошу к нашему шалашу, - толстяк, пошатываясь, двинулся к калитке, открыв её, пожал нам всем руки. Михалыч в это время вытащил из под стола две скамейки.
- Вот - сказал Мишаня,- знакомьтесь, местные силы самообороны.
- Рега (секунду ивр.),- хором сказали мужики, разливая нам и себе водку.
Мишаня плеснул себе томатный сок и накрыл стакан ладонью.
- За знакомство! - провозгласил Леха,подняв одноразовый стаканчик.
Мы выпили.
- Кушайте, пацаны!, - высокий протянул нам тарелку, на которой дымились нанизанные на деревянные палочки куски мяса вперемешку с луком и помидорами. Мы взяли себе по палочке шашлыка.
- Теперь и познакомимся, - сказал Мишаня, представляя нас всех друг другу. Я уже давно понял, что именно этих мужиков я слышал ночью по рации и решил их разыграть.
- А не вы ли, уважаемые, дежурили сегодня ночью?,- спросил я,- А то утром приходили на вас жаловаться.
Вся компания с удивлением уставилась на меня, даже кот отвлекся на минуту от шашлыка.
- Ну было дело, - протянул сидящий напротив меня Рувимыч, - но че жаловаться? Мы ж трезвые были, Михалыч только одного подстрелил, и то не до конца, дык они, суки, тоже стреляли...
- Да не в стрельбе дело,- сказал я - сегодня делегация пришла от местных представителей "Исламского Джихада", говорят, мол, бойцы самообороны N-ского поселения их ночью по рации представителями секс-меньшинств называли, гомосексуалистами мол ругали, а у них с этим делом все в порядке, один даже жену притащил, чтоб подтвердила.
Тут Михалыч от удивления уронил сигарету в стаканчик с водкой.
- Я ж тебе говорил, дураку!, - заорал он Рувимычу, - Радио, мать его, молчание соблюдать надо! Чему тебя только на твоих подводных лодках учили, берут, блин, детей на флот! А еще торпедист бывший! Теперь все! Только перестукиваться будем, понял, блин!
Зорик, которому я успел рассказать про ночной разговор по рации, от смеха подавился шашлыком.
Следующий тост опрокинули за дружбу. Мишаня опять пил сок.
- Вот гляжу я на тебя и поражаюсь,- сказал Михалыч, разглядывая Мишаню, - вот ты говоришь, контуженый, и не пьешь. Я вот тоже контуженый, а только я водкой и лечусь.
- Дык у вас, это,- встрял Рувимыч, - контузии, други мои, разные: тебя, небось, Розка сковородой огрела, а человек на боевом посту вражиной взорванный.
- Сам ты Рувимыч взорванный, я между прочим, на Даманском в БТРе горел, косоглазые нас расколошматили, как бог - черепаху. Столько ребят положили, - глаза у Михалыча наполнились слезами, - Ээх,- махнул он рукой, - давай третий!
Выпили, не чокаясь, третий тост. Мы тоже погрустнели, вспоминая... .
Михалыч швырнул коту кусок баранины, кот ответил безграничной влюбленности взглядом.
- Ладно, мужики, - сказал Мишаня, поднимаясь, - пора нам!
- Шашлычки с собой возьмите, пацаны, потом доедите!
Рувимыч снял с мангала очередную партию шашлыка.
- И зелье тож, для аппетиту!,- Михалыч завинтил початую бутылку.
- Спасибо, не надо, не можем же мы с пузырем водяры на пост вернуться!, - вежливо отказался Зорик.
- Понял, айн минутен!
Михалыч, размахивая бутылкой, унесся в кухню и через пару минут вернулся, протянув нам бутылку из-под минеральной воды.
- Вот, мужики, берите водичку из источников Эйн-Геди, сейчас жарко, много пить нужно!, - произнёс он, кутаясь в теплый дубон.
Поблагодарив мужиков, мы, нагруженные покупками и подарками, двинулись в обратный путь.
Хаммер резво бежал под горку, от водки клонило в сон, но расслабляться не следовало. Был ранний вечер, уже начинались сумерки; все предметы на глазах становились размытыми и теряли резкость. Я крепче сжал ребристое цевье М16, прогоняя сонливость. Из динамика доносился усиленный радиообмен, но я не обращал внимания, пока Мишаня не прибавил громкости. Нам на заднем сидении было плохо слышно, но отдельные фразы долетали и не внушали оптимизма. "Пятеро тяжело пострадавших... Машина расстреляна из засады... Двое взрослых, трое детей... Амбуланс приехал... Проводим осмотр местности". Мишаня притормозил на обочине, выудил из кармана пачку "орбита" и протянул нам: "Там что-то случилось впереди, зажуйте, на всякий пожарный". Через пару километров мы увидели на дороге двоих солдат, один показал нам прижаться к обочине и остановиться. Приблизившись к ним, мы увидели дальше на дороге несколько армейских джипов, две машины скорой помощи и одинокий гражданский фиат, ткнувшийся в кювет. Мишаня вышел из машины, к нему подошел майор с красным беретом десантника под погоном. Они о чем-то переговорили, и он указал нам место на обочине, попросив подождать и не мешать следственной группе. Мишаня съехал с дороги и тормознул около других джипов. Впереди стояли бронированные машины скорой помощи, подаренные, судя по надписям на бортах, американской еврейской общиной. В одной задние двери были распахнуты, там шла лихорадочная возня. Зорик доложил по рации, что дорога закрыта, и мы задержимся.
Мишаня подошел к джипу пограничников и заговорил с водителем. Вернулся мрачный: "Вон тот фиат, расстреляли из засады, видимо дали очередь в лобовое, потом подошли и добили всех, кто находился в машине. Двое взрослых и трое детей, один жив, пытаются спасти".
Из скорой помощи выбрался высокий мужик в мятом "бете"** и в окровавленных резиновых перчатках. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, что там внутри все кончено. Он содрал перчатки, швырнув их на асфальт, сел на подножку машины и закрыл лицо руками. Следом вылезли двое хмурых санитаров в забрызганных кровью халатах, встали рядом и закурили.
Вокруг фиата ходили полицейские в белых костюмах, снимали отпечатки, фотографировали. Когда они закончили, майор-десантник махнул нам рукой. Мишаня медленно тронул "хаммер" вперед мимо расстрелянного автомобиля. Вблизи фиат выглядел страшно: лобовое стекло в дырках от пуль, все окна справа выбиты, заднее стекло тоже осыпалось. Последнее что бросилось мне в глаза, перед тем как Мишаня увез нас от этого жуткого места, был перепачканный кровью белый плюшевый мишка на заднем сидении.

*"Грязнули" условное обозначение террористов
**"бет" рабочая форма, в ней также ходят резервисты

Ночью во время нашей с Зориком смены пост опять обстреляли. Примерно метрах в двухстах от нас мелькнули вспышки выстрелов. Очередь впечаталaсь в мешки с песком, защищавшие позицию на крыше будки. В эту ночь там дежурил настоящий снайпер, Ашер. Он служил срочную за два года до нас, поэтому мы познакомились только здесь, на сборах.
Кто-то, с другой стороны блокпoста, услышав выстрелы, пустил осветительную ракету. В колышущемся оранжевом свете мы увидели смутную тень, убегающую в сторону города. У Зорика сорвало крышу, он начал беспорядочно палить в темноту, крича: "Суки, твари!". У меня тоже вскипел в крови адреналин, я вскинул винтовку, от возбуждения палец сбросил флажок предохранителя до упора, на автоматический огонь, и пол магазина улетели в никуда. Спохватившись, я перевел флажок на одиночные; темная фигурка бежала, петляя между кустов, я стрелял, вносил поправку, снова стрелял, каждый третий патрон, трассер, чиркал красной ниткой. Рядом грохотал автомат Зорика, пули срезали кусты вокруг фигурки, взметали фонтанчики земли, но дистанция была слишком велика. Меня как будто заклинило; поправка, выстрел, поправка, выстрел. Я должен попасть, должен! Bедь, может быть, эта сволочь расстреляла фиат с детьми. Мой трассер прочертил красную полосу и уткнулся, кажется, прямо в беглеца, силуэт, наконец, упал, но тут же вскочил и прихрамывая побежал дальше. Выстрел, опять вылетел трассер, значит, кончается магазин, последние пять патронов - трассирующие. Еще три выстрела, затвор сухо клацнул, застряв в заднем положении. Тело действовало как автомат, указательный палец прижал задвижку магазина, тот выскальзнул, звякнув об асфальт под ногами, левая рука лихорадочно вбила новый магазин, хлопнув ладонью по фиксатору затвора. Затвор сорвался, загоняя в ствол патрон. Снова выстрел, поправка, выстрел. Окончательную точку поставила пуля Ашера, сверху грохнуло, и силуэт повалился в кусты, словно подтверждая снайперский девиз: "Не беги, умрешь уставшим!".
- Tакую стрельбу подняли, a я как раз задремал! - раздалось сверху.
Остаток смены мы гадали: утащат за ночь труп или нет. Ашер пообещал проследить, чтобы экспонат до утра не трогали. Утром труп лежал на месте, попадание имелось всего одно, в голову, рядом лежал китайский АК47. Нам осталось только поздравить Ашера.
Днем мы рассказали Мишане.
- Нужны ли тут слова? - заявил это хренов полиглот, начитавшияся в госпиталях книжек, - Был человек и нет человека. Жил себе невинный холостяк, как птица на ветке, - и вот он погиб через глупость. Пришел еврей, похожий на матроса, и выстрелил не в какую-нибудь бутылку с сюрпризом, а в живот человека. Нужны ли тут слова? - горестно вопросил Мишаня.
- В голову, а не в живот. - Мрачно поправил Зорик, - и вообще, не смешно. Завтра любой из нас может получить такую же вентиляцию в башке, так что не остри.
- Это не я, - пробурчал Мишаня, - это Бабель.
- И Бабелю скажи. - строго наказал Зорик, - это всех касается.
Мишаня сел на землю и заржал как лошадь.

В субботу вечером мы увидели в новостях по телевизору уже знакомый расстрелянный фиат. Ведущий рассказал о погибшей семье.
Перед заступлением в караул я сварил грог, разбавив его подаренной Михалычем "минералкой". Первый час мы с Зориком держались, но потом холод начал заползать в ботинки и за воротник. Оставшееся время мы подогревались грогом, так что в конце смены нас основательно штормило. Термос мы передали Лехе и Габассо, предупредив о крепости продукта. Утром голова ощутимо потрескивала, стоны муэдзина пилой врезались в мозг, но от свежего воздуха мне немного полегчало. Зорик, наоборот, выглядел как огурчик. Опель с борцами за права мирного населения уже стоял тут как тут. Приехал и Клод с сыновьями: оказалось, что погибшая в пятницу семья жила напротив его дома. Похороны назначили на двенадцать дня. Настроение у меня совсем упало. Клод сообщил интересную подробность: полицейские обнаружили в кустах оригинальный, четырехрядный магазин от итальянского пистолета-пулемета "спектр". Никто из наших не знал, что это за "зверь".
Проверяя документы и вглядываясь в лица молодых парней, я понимал, что убийцей мог быть любой из них. В тот день народу столпилось особенно много. Обе дамочки из WATСHa цеплялись к нам каждый раз, когда у кого-то возникали проблемы с документами. Звонили в какие-то штабы, совали нам мобильник выслушать чьи-то указания.
Уже не помню, что было не так с документами у того небритого парня в куфие. Я сказал, что он не сможет пройти. Он закричал по-арабски, но кроме ругательств я ничего не понял; потом оттолкнул меня и сунул документы Зорику. Краем глаза я заметил, что правозащитницы стали пробираться к нам. Сжав зубы, я перехватил винтовку и медленно, стараясь не заводиться, отодвинул парня в сторону. Пожилая правозащитница, дотянувшись, выхватила у небритого документы и уставилась в них, в это время он заорал на иврите: "Ублюдки! Всех вас валить надо, как ту семейку на шоссе!". Планка у меня "упала" сразу, еще до того, как он в меня плюнул, а тут вообще потемнело в глазах. Приклад полетел парню в лицо кроша зубы, ломая нос, нога сама въехала каблуком в колено, удар прикладом сверху попал в пустоту - это Зорик оттащил меня сзади за разгрузку. Парень отшатнулся, вскинув ладони к лицу и получив по ноге, свалился. Одновременно пожилая правозащитница выхватила из сумочки фотоаппарат. Но Аюб "случайно" повернувшись, выбил фотоаппарат стволом. Только тогда у меня слегка прояснилось перед глазами. Что тут началось: крики, сирена моментально нарисовавшейся скорой, журналисты. Наш прапорщик первым делом приказал мне исчезнуть, Леха встал вместо меня. Полчаса я отсиживался в палатке, но, наконец, утихли вопли правозащитниц и хриплый бас прапора. Я снова сменил Леху. Только документы уже проверял Зорик. А меня до конца смены продержали на "страховке".
На следующее утро приехали офицеры военной полиции, часа два мотали нервы всем, снимая показания; потом чистенький, щеголеватый капитан неофициально рассказал мне, как правозащитницы честно подтвердили, что парень меня толкнул и плюнул. Палестинские свидетели в один голос заявили, что я набросился на ни в чем неповинного молодого человека, который мирно стоял в очереди, и запинал его почти до смерти. Но в деталях их версии сильно отличались друг от друга. "Короче, можно спать спокойно, - успокоил капитан, - ничего тебе не будет"
Во второй половине дня, когда мы осматривали какую-то машину, высоко, над нами протарахтели два "апача". Зависнув над городом, они саданули вниз ракету, потом еще одну. Шарахнуло так, что даже нас тряхнуло. "Апачи" неторопливо развернулись и поплыли обратно. Через пол часа, по радио в выпуске новостей передали, что израильские ВВС ликвидировали в Дженине руководителя местного отделения террористической организации "Хамас".
Вечером приехал Халед на своей скорой помощи. Долго ругался и рассказывал, как жилось раньше, когда он работал врачом в частной клинике, и какая жизнь пошла после того, как начался этот дурдом. Я молча слушал его крик души, а Зорик стал спорить: "Вы же сами этого Арафата выбрали!"
Халеда прорвало на полчаса: "Кто выбрал?! Кто нас спросил? Вы же с ним сами договорились, сами его нам на голову притащили! А, чего теперь вспоминать, дело прошлое", - проворчал он, садясь в свою колымагу.

Надпись на плакате: Спасибо, что выбрали наш блок-пост

На утро приехал Мишаня, сел на бетонное ограждение и трепался с нами, пока толпа рабочих и колонна машин продавливалась сквозь блокпост. Вдруг в очереди послышались возмущенные гудки, вдоль ряда машин внаглую пер белый мерседес прямо на нас. Мы шарахнулись за бетонные стенки, Мишаня тоже кувырнулся на землю, лязгнув затвором. "Уакеф!" (стой араб.), - закричал Зорик, но водила не слыша его, притормозил и втиснулся в очередь первым. Из-за руля медленно вылез долговязый парень в мятом белом костюме, он опасливо покосился на дула винтовок и что-то сказал на арабском, хамовато улыбаясь при этом. "Че он там несет?" - произнес Мишаня голосом, которой заставил нас с Зориком оглянуться. Так и есть, у Мишани "сорвало башню": левое веко задергалось, лицо побледнело. "Да это сын какой-то шишки из местной администрации, - перевел Аюб, испуганно глядя на Мишаню, - его тут все боятся" И действительно, никто из водителей ничего не сказал, только бросали угрюмые взгляды. "Он мой!", - бросил Мишаня и двинулся к парню с таким выражением, что тот попятился. Мишаня показал ему отъехать в сторону. До конца нашей смены мы наблюдали, как парень под чуткой Мишаниной опекой разбирал на части свой злосчастный мерс, стаскивая чехлы с сидений, снимая внутреннюю обшивку дверей, вынимая запасное колесо. Белый пиджак намок на спине, взгляд метал молнии, но бледное лицо нашего друга не сулило ему ничего хорошего. Водители одобрительно косились в их сторону. Наконец Мишаня удовлетворенно оглядел аккуратно разложенные на асфальте панели, чехлы, коврики, кучки заглушек и винтиков, перевел взгляд на взмыленного водителя махнул рукой, показывая, что парень может ехать; тот сверкнул глазами и, побросав в салон "запчасти", развернулся и умчался обратно в город, визжа покрышками, провожаемый ухмылками палестинцев. "Вот так и становятся террористами, - проворчал Рони - небось поехал автомат покупать".
После обеда Мишаня уехал, а мы завалились в палатку отдыхать. Поскольку резервистов бриться не заставляли, мы все порядочно заросли. Зорик как раз философски рассуждал о достоинствах и недостатках четырехдневной щетины, когда в палатку влетел прапорщик Ави. "Мужики, подъем! - заорал он, - Ты, ты, ты,- он натыкал пальцем шесть человек, в том числе и нас с Зориком, - через минуту в машине в полной выкладке!" Судя по тому, что он остался прикрикивать на нас, случилось что-то серьезное. На улице кашлял черным, дизельным выхлопом бронированный "абир". Мы выстроились у борта. Ави быстро проверил, что мы ничего не забыли, рассказывая в чем дело. Оказалось, что у перекрестка N поселенцы слышали сильную стрельбу, туда направился патруль пограничников, но они далеко, нам нужно было доехать до поселения и проверить дорогу, так как через пол часа туда должен был проехать школьный автобус.
"Ты за старшего", - Ави ткнул меня своим немаленьким кулаком в грудь, -Водила в курсе всего, докладывать каждые десять минут! Пошли!"
Мы, дернув затворы, попрыгали в грузовик. До перекрестка домчались быстро; свернув в сторону поселения, водитель притормозил, нашарил за сиденьем "глилон" со сложенным прикладом, и, дослав патрон, пристроил его себе на колени. "Абир" медленно покатил вперед. Я доложился Ави, пацаны сзади напряглись, внимательно глядя по сторонам. Проехав около двух километров, водитель резко затормозил, показывая вперед. Слева на обочине стояла машина, судя по силуэту, джип. Приблизившись немного, я и еще трое вылезли на обочину и медленно цепью двинулись вперед. Двое солдат остались в "абире", который катил за нами. Я снова доложил Ави. Время остановилось, тишину нарушал только стук двигателя. Тело привычно сгруппировалось, вспоминая рефлексы приобретенные в Ливане. Зорик нагнулся, что-то поднял с обочины и бросил мне: это оказалась девятимилиметровая гильза. Дальше, на шоссе валялись кусочки битого стекла, то тут, то там желтели гильзы, несколько девятимилиметровых, остальные 5.56.
Перед нами стоял джип "исузу трупер" черного цвета, заднее стекло прогнулось внутрь, покрытое сеткой трещин, номеров нет. По мере приближения мы увидели еще одну машину, стоящую перед ним, с распахнутой водительской дверью. Старый белый "форд эскорт" модели конца восьмидесятых годов. Мы подошли к "исузу": на переднем стекле были ясно видны пробоины от пуль напротив водительского места. Сам водитель лежал на передних сиденьях, вместо головы - кровавое месиво. На полу валялся "узи" с деревянным прикладом. Зорик аккуратно за ремень вытянул "узи" из машины. Перед капотом "трупера" нашим глазам открылась страшная картина: три тела на залитом кровью асфальте. Прямо перед джипом "отдыхали" двое, судя по одежде палестинцы, рядом валялся М16.
В двух метрах перед ними у открытой передней двери форда лежал мужик в кожаной куртке, в побелевшем кулаке намертво зажат пистолет, кажется СZ, с застывшем в заднем положении затвором. Вокруг россыпь гильз. Рубашка на груди залита кровью. Видимо, террористы расстреляли его машину, подошли чтоб добить, тут-то он их и удивил. Эта панорама шокировала нас всех. Санитар Омер нерешительно проверил пульс сначала у одного террориста, потом - у другого, отрицательно покачав головой. Вдруг водитель форда страшно, с хрипом и бульканьем, вздохнул. Омер кинулся к нему нащупывая, что-то в разгрузке, я судорожно вдавил тангенту рации. "Ави, пришли амбуланс, тут один "перах" наш, гражданский!". Мужик все хрипел, из входного отверстия на груди показалась розовая пена, значит было пробито легкое. "Черт, - мелькнуло в голове, - наверное пневмоторакс ему обеспечен". Мужик что-то шептал посиневшими губами, я наклонился к его лицу. "Ничего, - прохрипел раненый по-русски, - в Афгане в танке горел, там хуже было".
"Держись мужик",- попросил я, пока Омер колдовал над ним.
Остальные пацаны, аккуратно собрали все оружие.Через пару минут послышались далекие завывания сирен. Сначала, примчались пограничники, а затем из-за поворота вылетел армейский амбуланс, "абир", с красными "маген Давидами",(звезда Давида, аналог "красного креста", ивр.) на бортах,за ним через секунд двадцать выехала гражданская скорая. Пострадавшего загрузили в нее, причем разжать руку с пистолетом ни мы, ни санитары не смогли, так и положили внутрь. Скорая минут двадцать стояла, никак не могли стабилизировать состояние раненого. Наконец амбуланс взвыл сиреной и, набирая скорость исчез за поворотом. Мы тоже вернулись на блокпост.
"М-да, - задумчиво протянул Зорик, пока мы ехали обратно, - товарищ явно не за станком, по жизни, вкалывал, чтоб с такой дырой в груди из машины вылезти и троих нападавших завалить, на это навык нужен".
Нам оставалось только гадать, что это за человек, в любом случае в наших глазах он был героем. В вечерних новостях не сказали ничего нового, кроме того, что раненый находится в тяжелом, но стабильном состоянии. Клод, приехавший как всегда утром, никаких подробностей рассказать не мог, раненого он знал только в лицо.

*перах- раненый (радио код)

На утреннем инструктаже нам объявили "радостную" новость: на следующей неделе приедет большое начальство, в частности, командующий округом. Личный состав без воодушевления поскреб щетину и разошелся по постам. Уборку территории, то есть субботник, резонно решили провести в субботу вечером.
Около полудня притащился непривычно хмурый и молчаливый Халед на своей "скорой". В салоне орала беременная палестинка, с огромным животом; рядом с ней сидел незнакомый медбрат в белом халате. С документами у Халеда все было в порядке. Зорик остался с ним, а я пошел назад помочь пацанам; обе правозащитницы уже торчали там, причем орали, перекрикивая роженицу, о том , что мед-транспорт осмотру не подлежит. Рони забрался в машину и проверял сумку у беременной и чемодан медбрата. Аюб стоял снаружи. Какое-то время я просто топтался рядом с ним. Сначала я тупо пялился на то, как Рони прощупывал сумки и вдруг в голове замигала красная лампочка тревоги. Все панели внутренней обшивки в машине Халед давно поснимал, чтобы не мучиться при досмотре; сейчас же несколько панелей вдоль носилок, на которых полулежала беременная, были привинчены на место. Аюб тоже заметил это: он отошел в сторону и жестами показал Зорику привести Халеда. Тот хмуро приплелся, чем еще больше возбудил мои подозрения. Аюб спросил у него про панели. Тот пробурчал, что так удобнее больным, вот он и вернул их на место. Все это время беременная стонала и вскрикивала, а правозащитницы разделились: одна давила нам на совесть, крича, что палестинка рожает, что мы садисты и не понимаем, что это такое, что ребенок и мать могут погибнуть, а вторая куда-то названивала и громко жаловалась на нас. Мы и сами все понимали, на душе было очень паршивое ощущение, но пропустить машину без досмотра означало подвергнуть опасности жизни наших близких.
- Снимай панели! - сказал Аюб.
- Так у меня инструментов нет,- выкрутился Халед.
- Снимай, снимай,- Рони протянул ему "лезерман" с открытой отверткой.
Халед вздохнул и полез в машину. Беременную отодвинули. Санитар вышел и встал между мной и Аюбом. Я показал ему место у машины, но через пару минут он снова влез, между Аюбом и Рони, по моему, этот парень специально заслонял линию огня. Мне это нравилось все меньше и меньше. Я прикрикнул на него, подтолкнув обратно. Халед ели ковырялся, но потихоньку снимал панели; чем ближе к концу, тем громче кричала беременная. Когда он взялся за предпоследнюю, рука санитара поползла в карман халата. Сквозь тонкую белую ткань просвечивало что-то черное. Это мог быть мобильник, а мог быть самодельный пульт и то и другое - опасно. Я решил, что лучше перегнуть палку, чем сдохнуть от взрыва бомбы на этом чертовом КПП. Медбрат внимательно смотрел на Халеда, пока я решал, как его обезвредить, чтобы рука в кармане не успела сделать никакой пакости. Конец моим сомнениям положил Зорик, аккуратно двинув парня прикладом в локоть, прямо перед носом у раскрывшей рот дамочки из WATСH. Медбрат взвыл от боли, выдернул руку и выронил мобильник, который я тут же подобрал. В это время Халед под присмотром Рони снял последнюю панель, обнажив коричневые пакеты, пучок разноцветных проводов и прикрученный изолентой мобильный телефон. Ничем, кроме взрывного устройства, это быть не могло. Беременная резко заткнулась, правозащитницы тоже. В следующую секунду произошло сразу несколько событий: с крыши раздался предостерегающий крик снайпера, санитар ударил Зорика ногой в пах и рванулся в сторону, а из чахлого кустарника на обочине, в двухстах метрах от КПП прозвучала длинная, во весь рожок автоматная очередь.
Услышав крик, мы все попадали на асфальт, причем Рони продолжал держать под прицелом всю компанию в машине. Санитар тоже рухнул, но как-то неестественно. Кустики мы размолотили подчистую, дружно открыв огонь из всех стволов; сзади из амбразуры, прикрывая нас, короткими очередями ударил пулемет, разметав остатки растительности. Мы осторожно приподнялись. "Санитар" лежал на спине, хрипя и кашляя, кровь заливала белый халат, стекая на асфальт, он поймал пулю прямо в грудь. Сзади противно визжала правозащитница. Через несколько минут приехала армейская скорая, врач и наш санитар пытались откачать раненого. Халед со связаными руками сидел в джипе погранцов. Мы с Зориком подошли к нему.
- Что ж ты,- начал по русски Зорик, - сначала с нами за жизнь разговоры разговаривал, а потом взрывчатку привез!
- А, что вы понимаете, сопляки. Вот завалят к вам ночью человек восемь таких уродов, - он кивнул на скорую, - которым, что таракана раздавить, что человека убить и скажут: не повезешь взрывчатку, мы убьем твоего старшего сына, потом - среднего. Чтоб вы делали, герои?- закричал он с надрывом.
- М-да, - только и смог сказать я, - попал ты, мужик!
Пограничники увезли всю компанию, причем беременная оказалась только на восьмом месяце и, вообще, резко сменила тон и начала орать, что ее заставили и все такое. Обе дамочки правозащитницы сидели около своей машины. Одна - рыдала в истерике, а вторая - отпаивала ее водой из бутылки. Вернулся Омер, весь перемазанный кровью.
- Если довезут, это - будет чудо! - сказал он.
"Юндай" Халеда увезли саперы.
В пятницу Мишаня снова договорился с Ави, и мы поехали за покупками; на этот раз, заинтригованный Габассо отправился с нами. Мишаня подвез нас нас к дому погибшей семьи, которую расстреляли на шоссе. Мы, скрепя сердце зашли в дом, но что мы могли сказать несчастным старикам, сидевшим шиву*, (семидневное оплакивание умершего, ивр.) , враз потерявшим и детей и внуков. Мы только пробормотали слова сочувствия.
Накупив сигарет и всякой ерунды, мы уже собрались возвращаться, однако Мишаня решил, что не навестить местные силы самообороны будет невежливо. Запах шашлыка опять витал в воздухе, но в садике у Михалыча было пусто. Мишаня двинул "хаммер" вниз по улочке, завернул в переулок, тормознув у второго дома слева. На веранде мы увидели знакомую картину: мангал, шашлычок, водочка, закусочка. Михалыч что-то рассказывал, жестикулируя, как летчик после вылета. Рувимыч слушал, открывши рот. Нам они обрадовались, сразу усадили за стол, положили на мангал еще мяса.
- Розочка сегодня рано вернулась, поэтому решили тут посидеть,- извиняющимся тоном сказал Михалыч.
- А он как раз про Даманский байки рассказывал, про контузию свою,- кивнул Рувимыч, разливая нам водку.
- Почему же байки! - обиделся тот.
- Ладно мужики, не ссорьтесь!,- прервал их Мишаня, - расскажите лучше, что это за терминатор местный, который на дороге троих террористов завалил?
- Да, Алекс мужик крутой, в Афгане служил, потом в милиции, опером. А тут я не знаю чем занимается, где-то в Тель-Авиве работает.
- Да, зверь-мужик, - поддержал Рувимыч,- иногда, глянет в глаза, ну вылитый волчара!
- За здоровье волчары!,- Мишаня поднял стаканчик с соком.
- Обломал уродов, они, небось, думали опять на женщин и детей попадут, - поддержал Леха.
Мы чокнулись, выпили, налили по новой.
- Ну так вот, - продолжил Михалыч свой рассказ про контузию,- закончил я учебку, попал в ДальВО, механиком-водителем БТРа и пошла служба, погранвойска - зеленая фуражка. Вокруг тайга, как море. Летом мошкара жрет, зимой - холодина лютая. Застава наша, "Кулебякины сопки" называлась, на пятнадцать километров севернее острова Даманский стояла. Текла себе служба, наряды, да караулы. Потом с китайцами начались заморочки: сперва, все по мелочам. Просто границу по льду нарушали, ну мы их и гоняли, потом они драться стали, ну, а нашим только дай, парни-то все больше деревенские, здоровые, стенка на стенку идти привычные. Вот и летали у нас косоглазые по льду, правда увертливые, суки, были, хрен попадешь. Скоро им это надоело, стали палки приносить. А нашим, что в лоб, что по лбу. Так и дрались, на кулачках . В тот день китайцы с ночи на острове залегли. Утром наряд с соседней заставы их засек, наши подмогу вызвали и пошли разбираться. А китайцы их поближе подпустили и почти всех из автоматов посекли. Кто остался - в снег зарылись, да только, пограничникам тогда по два магазина полагалось, много не настреляешь. Нашу заставу по тревоге подняли. Летеха в БТР двадцать бойцов запихал, кого внутрь, кого на броню, оператор-наводчик двойной БК** для КПВТ*** взял - и понеслись. Вылетели на лед, а там уже китайцы раненых добивали, кого - штыком, кого - в упор. Бойцы выскочили, в цепь развернулись и как вдарили, а мы с летехой им в тыл зашли, лейтенант сам за пулемет сел, двое через бойницы стреляли. В общем, ввалили им по полной. Китайцы отступать начали, тут я смотрю двое наших ползут, раненых, след за ними кровавый по снегу. Летеха тоже их заметил, "Стой!"- кричит. Тормознул я: лейтенант с бойцами выскочили и давай их внутрь затаскивать. Одного втащили и тут, как свет выключили. Вот и все; пришел в себя на снегу, голова как погремушка. В стороне БТР догорает. Летеха как раз снаружи стоял, когда в нас граната из РПГ попала, он меня и вытащил. Еще раненый выжил, которого БТР затащить не успели. На этом и кончилась моя служба, пока по госпиталям валялся, как раз дембель подошел.
- Эх, - заключил Михалыч,- давай выпьем за мир во всем мире!
Все усмехнулись, но за мир выпили.
За прозрачной дверью веранды в комнате я увидел компьютер и попросил хозяина зайти в интернет, кое-что проверить. Рувимыч, естественно, разрешил.Оказавшись перед экраном компьютера, я наконец получил ответ, на вопрос, мучивший меня целую неделю. Зайдя на rambler.ru я написал в строке поиска: пистолет- пулемет "спектр" и нажал на "поиск". Получив кучу ссылок, я выбрал одну из них world.guns.ru и там нашел все, что меня интересовало - характеристику и фотографию. Скинув все на принтер, я сунул лист в карман, выключил компьютер и вышел на веранду. Пацаны травили байки о жизни на блок-посту. А мужики в ответ, рассказали о своем быту, о ежедневных поездках на работу по дорогам, на которых уже погибло несколько семей поселенцев. О том, с каким ощущением они сажали детей в бронированные автобусы по утрам, как с замиранием сердца хватались за телефоны звонить в школу детям, на работу жене при сообщениях о новых террактах в Иудее и Самарии. О том, как они сидят по ночам в караулах, охраняя свои семьи. Под эти грустные разговоры мы допили бутылку и попрощались. Пока ехали обратно, Мишаня поведал нам о своей теории. По его словам, выходило, что террористы, обстреливающие дороги, каждый раз уходили в Дженин, причем скорее всего обходя нас по кустам. Только в городе они могли затеряться, ведь окружающие деревни прочесывали пограничники и стоявшие неподалеку десантники. Он мечтал однажды устроить засаду на обходной тропинке, но начальство никогда бы не согласилось на такую авантюру. Мишаня даже тормознул у предполагаемого места засады и показал, как и где можно залечь. Идея всем понравилась, Габассо предложил поставить там растяжку, но мы это предложение отклонили.

*шива- семидневное оплакивание умершего родственниками
**БК- боекомплект
*** КПВТ-крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый

Отстояв в карауле свою смену, я вернулся в палатку, залез в спальник и наконец развернул распечатанный лист. Пистолет- пулемет "спектре" выглядел довольно интересно, ствол имел квадратный кожух с продолговатыми отверстиями воздушного охлаждения, как у ППШ. Были и две рукоятки, между которых вставлялся четырехрядный магазин повышенной емкости, на 50 патронов. Имелся откидной металлический приклад, складывающийся поверх ствольной коробки. Интересный агрегат. Я сунул лист на Лехину кровать, что бы он тоже впечатлился.
Пятница и суббота прошли спокойно; Мишаня остался ночевать с нами, так как подозревал, что начальство свалится на нас в воскресение утром. Весь субботний вечер мы наводили марафет на КПП и на самих себя, подбирая окурки, подкрашивая бетонные ограждения, пришлось соскрести недельную щетину и даже почистить ботинки. Ави умудрился починить нагреватель и нагреть два бака горячей воды, так что мы все смогли в два захода помыться. Раньше водичка была чуть теплая, а на улице под ноль градусов. Утро началось как обычно, кроме того, что все были непривычно выбритые и чистые. Мишаня встал вместе с нами, они с Ави обходили КПП, наводя последний блеск. Наконец, около полудня показалась колонна джипов. Свободные от службы мужики собрались у палатки. Из машин вылезла куча офицеров, от обилия погон зарябило в глазах. Был там и командующий округом, и комбат, и еще офицеры. Сделав обход, они подошли к нам, командующий - мощный, кряжистый мужик, сразу видно, бывалый вояка - перебросился с каждым парой фраз, пожал руки. Какой-то полковник из свиты, вышел вперед и начал громко говорить о долге каждого, о том, что Родина нуждается в нас. От этой демагогии нас слегка затошнило. Габассо демонстративно зевнул, чуть не вывернув челюсть, прямо ему в лицо.
О наших долгах Родине мы знали без напоминаний и честно отдавали их, а вот вспомнит ли Родина об этом, когда надо будет пересдавать пропущенные экзамены и окажется, что всем наплевать, почему ты пропустил целый месяц. Может некоторые препoдаватели отнесутся с пониманием, а может и нет. А пока твои сокурсники, давно закосившие под психов и списанные из армии, будут получать хорошие оценки и ездить на каникулы за границу.
Поможет ли Родина, когда нас будут увольнять с работы, за пропущенные недели сборов.
Сделает ли Родина что-нибудь, когда будет выколачивать долги из тех, чей бизнес разорился, пока они торчали на блокпостах и подставляли головы под пули.
Заплатит ли Родина тем, чьи жены разрывались в эти недели между детьми и работой, тратя на нянек сотни шекелей.
На эти вопросы никто не мог дать нам утвердительный ответ.
Так что лучше молчи, полковник, не надо громких слов.
Генерал, наверное, прочитал многое на наших лицах, он тихо бросил пару слов, и полковник заткнулся. Командующий округом подошел к нам и громко произнес: "Спасибо, мужики, спасибо за то, что вы делаете!". После этого они поговорили с Ави и Мишаней, комбат отдал пару ценных указаний, затем все погрузились в машины и поехали дальше. Народ разочарованно разбрелся по своим местам. Мишаня тоже умчался объезжать другие блокпосты. А мы пошли заступать на дежурство.
Во время нашей смены на дороге вдруг показался темно-зеленый блейзер со знаками палестинской полиции. Метров за триста джип остановился. Из него вылезли трое усатых полицейских и офицер с золотыми орлами на погонах. Полицейские небрежно облокотились на машину, "калаши" свободно болтались у них на груди, а офицер, отстегнув кобуру и бросив ее на капот, неторопливо направился к нам. Ави, предупрежденный по рации, лично вышел ему навстречу. Они о чем-то поговорили и разошлись. "Сейчас два черных "мерса" поедут, пропустите без досмотра, это начальство местное", - бросил он, проходя мимо нас. И действительно, через десять минут два черных лимузина проехали через КПП. Палестинцы, увидев машины, вытянулись в струнку, а затем попрыгали в джип и, оглашая окрестности сиреной, умчались в сторону города.
Следующим утром в Иерусалиме взорвали автобус, потом атаковали патруль и командование объявило "оцер", то есть приказало перекрыть все движение. Пропускались только машины скорой помощи. Дежурить стало скучно, но так как движение было перекрыто и проезд транспорта прекратился, мы дежурили по двое, а не по четверо. Появилось больше свободного времени, мне даже удавалось позаниматься, но по ночам нас обстреливали с завидным постоянством.

В один из этих дней Мишане удалось воплотить в жизнь свою мечту о засаде. Он очередной раз остался у нас ночевать, они с Ави допоздна провозились с барахлящим генератором. Вечером я и Зорик валялись в палатке, лениво перекидываясь в "дурака". Габассо и Леха стояли в карауле, остальные, свободные от дежурств, смотрели по телеку в столовке какую-то тупую передачу В палатку влетел перемазанный машинным маслом Мишаня.
- Мужики,- заорал он, - только что на шоссе машину обстреляли, я Ави уломал на засаду, он, типа, ничего не знает!
Мы, не думая дважды, попрыгали в броники и натянули разгрузки. Мишаня на улице выгрузил из "хаммера" свой "шахпод"*. Мы быстро проверили друг друга и вышли. Леха и Габассо пожелали нам удачи. Вся эта идея была глупостью, но Мишаня нас заразил, я еще подумал тогда, что есть неплохие шансы загреметь под трибунал.
ПНВ имелся только у Мишани, но ночь выдалась лунная, с хорошей видимостью. Морды пришлось намазать грязью из лужи, так как краски у нас не имелось. Место засады находилось в километре от блокпоста. Мы быстро добрались до тропинки. Пока Мишаня стоял на стреме со своим прибором, мы нарезали ветки с оливковых деревьев и замаскировались. Я лежал и подсчитывал в уме, сколько всего мы нарушили, и на какой срок можно рассчитывать. Зорик, видимо, думал о том же, он наклонился ко мне и прошептал: "Как ты думаешь, в Келе- 4** прилично кормят?". Я послал его подальше. Минут двадцать мы лежали молча, Зорик приготовил нож, но "чинук" отсвечивал и он сунул его в самодельные ножны. Холод медленно забирался под куртку. Наконец Мишаня мигнул красным светом фонарика. Кто-то приближался. Мы замерли. По обочине шоссе скользила, приближаясь, тень, на груди можно было разглядеть короткий автомат. Мишка показал, что он сам нападет сзади. Мы сгруппировались на случай неожиданности. Но Мишаня сделал все как надо. Когда человек свернул с шоссе на тропинку, за спиной террориста бесшумно взмыла в воздух тень и обрушилась него. Боевик оказался крепкий парень и даже попытался вывернуться, но Зорик "выключил" его ударом приклада в голову. Мишаня одел террористу на руки "азикон"*** и перевернул. На груди у боевика лежал знакомый нам автомат "спектре"!
- Это же тот урод, который фиат расстрелял!", - прошептал Зорик, запихивая ему в рот тряпку. В кармане обнаружился запасной магазин, маленький бинокль и связка ключей. Мишаня одел снятый перед прыжком ПНВ и осмотрелся; вокруг все было спокойно. Я плеснул на парня воды из фляги. Террорист пришел в себя: сначала на его лице промелькнул испуг, а потом он яростно замычал. Зорик поднес к его глазам нож, и мычание сразу стихло.
- Иврит понимаешь?", - спросил Зорик, не убирая нож.
Боевик кивнул. Я медленно вытянул кляп.
- Я требую следователя и адвоката!",- крикнул пленный.
Мишаня сразу завелся. Отшвырнув нас, он прыгнул на него сверху и схватил за горло.
- Адвоката тебе сука! Что ж ты адвоката не требовал, когда сегодня машину расстрелял! А когда ты троих детей в том фиате в упор добивал, тогда ты о следователе думал,тварь?!
Пленный весь побелел, но с ненавистью глядя Мишане в лицо, прохрипел:
- Да, я их убил, я! Ну, что ты мне сделаешь, что!?! Да ты меня пальцем тронуть права не имеешь! Давай, передавай меня в ваш ШАБАК****, не боюсь я тебя! Понял! Ну посадите, так потом все равно обменяете, на тела ваши вонючих солдат!
Мишаня выпустил парня и уселся на него верхом.
- Права, говоришь, не имею, - задумчиво проговорил он.
В это время замигал огонек рации. Зорик заткнул пленному рот.
- У нас все тихо - прошептал Мишаня в микрофон,- никто не проходил.
Мы удивленно посмотрели на него. Мишка отложил рацию.
- Трогать я тебя не буду, - сказал он, - я тебя лучше поселенцам отдам, они тебя точно ни на кого не обменяют, у них-то рука не дрогнет!
Боевик сразу задергался, замычал и заизвивался. Мишаня порылся в подсумках, выудил мобильник и включил его. Поселение, в котором была антенна находилось недалеко, прибор работал. Набрав номер, он пошептался, с кем-то.
- Сейчас Клод приедет, - объявил Мишаня, - пусть он разбирается.
Пять минут боевик бесился и мычал, пока Мишаня не успокоил его кулаком под дых. Наконец послышался шум мотора. Зорик вышел на обочину и посигналил фонарем. Это подъехал Клод, со старшим сыном. Мы передали ему боевика со всем имуществом и осторожно вернулись на КПП. Пацаны все еще смотрели телевизор, так что нашего отсутствия никто, кроме Лехи и Габассо, не заметил, на посту снайпера дежурил Аюб. Ави Мишаня ничего не сказал. Но все-таки после нашей авантюры одним террористом стало меньше.
Через час мы, сидя в столовке, смотрели по телеку выпуск новостей. Диктор рассказал о том, как полтора часа назад, на дороге ведущей в N ское поселение, была расстреляна машина; водитель, пожилая женщина, получив ранение средней тяжести, смогла все-таки вывести машину из под огня. Ее двенадцатилетняя дочь, легко раненная осколками стекла, вызвала помощь. Террорист, видимо, был один, задержать его пока не удалось.

* шахпод- сокращение от шахпац (броник) + эфод (стандартная рагрузка).
** келе 4-назание армейской тюрьмы
*** азикон- одноразовая пластмассовая удавка.
****ШАБАК-служба безопасности.

Мы удовлетворенно переглянулись и пошли спать: служить отечеству оставалось четыре дня.
Утром мы с Зориком, позевывая, прогуливались вдоль бетонных ограждений. Из-за "оцера" не приехали даже правозащитницы. Спать хотелось ужасно, не спасало и привезенное Клодом шоко. Позади нас в будке дремал Рони, закинув ноги на пулемет. Наверху, в гнезде снайпера, торчал Ашер со своей М16А3.
Выстрел явился для всех нас полной неожиданностью: первым делом, я рухнул на асфальт, под прикрытие бетонного блока. Падая, я увидел, как Зорик валится на землю в трех метрах от меня, заливая все вокруг кровью, хлещущей из раны на шее. На какое-то мгновение время застыло, а потом все завертелось с бешенной скоростью. Зорик хрипел, зажимая руками рану. Сзади коротко ударил пулемет и тут же заткнулся; повернувшись, я услышал только стук упавшего на бетонный пол тела, по противоположной стенке будки стекали красные брызги... "Стрельба с запада!", - прозвучал в рации голос Ашера. Следующий выстрел ударил, когда в амбразуре появился ствол А3 снайпера. Винтовка дернулась и наполовину свесилась за бруствер, уставясь на меня разбитым оптическим прицелом.
Страх накатил локомотивом, сминая ,сдавливая сознание и вжимая меня в асфальт. Прошло наверное всего секунд двадцать. За это время я успел выдрать из кармана разгрузки "моторолу".
- Почему никто не отвечает,- прохрипел Ави, - Есть пострадавшие?
- Все! Все кроме меня! - закричал я, судорожно давя на кнопку.
- Кибальти! (понял ивр.), - ответил Ави.
В голове вертелся сплошной мат. Передо мной хрипел Зорик, обливаясь кровью, но между нами лежало три метра открытого пространства, попытаться преодолеть их - значило умереть. Подняв винтовку над головой, я выпустил пол магазина в сторону предполагаемого укрытия стрелка. В ответ несколько пуль чиркнули по стенке будки, я тут же почувствовал тупой удар в ногу повыше колена и резкую боль. Меня зацепило рикошетом.
В это время со стороны палаток выскочил Омер и побежал к нам.
- Ложись!, - заорал я, во всю силу легких, опередив на секунду очередной выстрел.
Омер рухнул за будку.
- Зацепил, гад! Но не сильно!, - раздалось из-за угла.
Я представил в голове общую картину и начал понимать, что стрельба ведется с запада, а там - голое поле и несколько бетонных блоков, которые нам обещали убрать, но так и не убрали. Снайпер мог бить только оттуда: наверное укрылся ночью, а с рассветом начал стрелять. Омер заполз в будку, через минуту он выполз и аккуратно, прячась за блоками, подполз ко мне. Его разгрузка и одна штанина были густо перемазаны кровью. "Это не моя, - сказал он, заметив мой взгляд, - Рони больше нет...".
Омер достал шприц-тюбик из подсумка и вколол мне, прямо сквозь штанину, затем наложил жгут и забинтовал.
- Что с ним?,- спросил он, показывая на Зорика.
- Ранение в шею,- ответил я.
- Я попытаюсь прыгнуть к нему.
- Там открытое пространство,Омер,- сказал я, - снайпер все простреливает, ты умрешь!
- Иначе умрет он, я ведь ховеш (санитар ивр.), значит - я должен!
Наш спор прервал джип пограничников, подъехавший с противоположного конца блокпоста, пацаны заорали ему, но водитель не расслышал и вылез наружу.
Выстрел. Водилу отбросило назад, и он начал сползать вниз, цепляясь за дверь. В этот момент Омер прыгнул, рассчитывая на то, что внимание снайпера отвлечено джипом. Пуля чиркнула об асфальт рядом с его ногами. Но он успел. И сразу нагнувшись над Зориком начал что-то делать. Я снова поднял автомат и вслепую высадил остатки магазина в сторону снайпера.
Кто-то из солдат в джипе попытался втащить водителя за разгрузку обратно. Опять ударил выстрел, и водитель выпал на асфальт. Снайпер, видимо, бил прямо в приоткрытую дверь машины. Я видел, как пацаны возились внутри, наконец они захлопнули дверь и джип, газанув, резко сдал назад, выкатившись из моего поля зрения. Сразу послышалась сильная стрельба, видимо пограничники засекли стрелка. Все это время Омер бинтовал горло Зорику.
- Как он?, - крикнул я, но Омер только покачал головой.
Все остальное мне запомнилось кусками. Наверное из-за обезболивающего. Резкая боль, когда меня переложили на носилки... Тела ребят, накрытые одеялами... Огромный "Ясур", зависающий над шоссе... Вибрация вертолета... Грохот отстреливаемых "имитаторов цели" за бортом. Рядом на носилках лежал Зорик, я нащупал его руку и ощутил слабое пожатие в ответ.
Окончательно я очнулся только после операции, в палате больницы Тель-Ха Шомер.

*Ховеш - санитар ивр.

Эпилог.

Прошло два месяца. Нога зажила полностью. Зорик тоже, потихоньку выздоравливал, разговаривая новым, хрипучим голосом. Тогда, он чуть не умер от потери крови. Габассо, Леха и Мишаня вообще не пострадали.
Мне удалось сдать пол зимней сессии, и я готовился ко второй половине. На лекциях, я ничего не понимал, потому что много пропустил.
Я сидел и зубрил очередной конспект, когда зазвонил телефон.
- Шалом! (приветствие, ивр.), - сказал приятный женский голос.
- Хай!, - ответил я, не подозревая ничего плохого.
- Говорит Моран из канцелярии батальона, - девушка назвала мое имя и личный номер.
- Все верно, - мрачно подтвердил я, понимая, что очередной раз влип.
- Завтра, приезжай на базу, в восемь утра, срок не известен, "цав шмоне"* получишь в канцелярии.
- Ни хрена себе!, - только и смог выдавить я,- Война что ли началась?
- А она разве когда-нибудь кончалась?, - ответила девушка и отключилась.

*цав шмоне- дословно переводится, как "восьмая" повестка, повестка, вручаемая при чрезвычайной ситуации. Срок призыва не ограничен.

Комментарии: 199, последний от 12/08/2013.
Размещен: 08/09/2005, изменен: 10/05/2023. 83k. Статистика.
Глава: Ближний Восток
Иллюстрации: 7 штук.

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023

Лосев Егор Война никогда не кончается.(окончание)

Лосев Егор
Война никогда не кончается.(окончание)