Прощание Славянки.
Хочу поблагодарить Комбата за помощь в написании произведения,
а также за предоставленную им ценную информацию.
Вечернее солнце плыло над Газой, готовясь, приводнится в синь Средиземного моря. Внизу тянулся пограничный забор, разделяющий территорию Израиля и Палестинской Автономии. На полях с палестинской стороны, возились несколько крестьян, возделывая грядки, скучал, лениво отмахиваясь от мух, осел, привязанный к двери сарая. На крыше, распластался молодой парень в грязной футболке и джинсах, вглядываясь в бинокль. Через мощные линзы прекрасно просматривался пограничный забор и проходящая рядом дорога. Люди в мешковатой зеленой форме, с закинутыми за спину автоматами, суетились вокруг поврежденного ограждения. Казалось, они находились совсем рядом, хотя от сарая их отделяло почти полтора километра. Хусейн Абу-Найда оторвался от бинокля и покрутил головой, разминая затекшую шею. Курить хотелось ужасно, но дымок могли заметить. Он достал из заднего кармана мобильник и несколько раз ткнул в кнопки. В двухстах метрах южнее, за остатками разрушенного дома сидели четверо в камуфляже, с закрашенными лицами, у каждого вокруг лба шла зеленая повязка с арабской вязью. Один из них поднес к уху мобильник.
- Хамид! - зашептал в трубку Хусейн, - начинайте, они ничего не подозревают!
- Хорошо! - прохрипел Хамид, - Продолжай наблюдать!
Четверо разобрали прислоненные к стене гранатометы и, разделившись на пары, скользнули в грядки.
Хусейн вступил в Хамас два года назад, когда ему надоело ходить в школу. Сначала он был на побегушках, но постепенно продвинулся. Теперь ему доверяли наблюдать и координировать действия групп боевиков.
Террористы медленно ползли к забору. Хамид хотел занять позицию под растущими у кромки полей эвкалиптами. Вторая пара ползла к штабелю мешков с удобрениями, в тридцати метрах от дороги.
Между пограничным забором и полями, на возвышенности, покрытой чахлыми кустиками, лежал человек и внимательно наблюдал за тем, как Хусейн, покрутив затекшей шеей, припал к биноклю. Комбинезон и маска из маскировочной сетки делали его неотличимым от кустарника вокруг. Крупнокалиберная винтовка перед ним тоже была заботливо укрыта маскировочной тканью.
За свои сорок с лишним лет снайпер лежал в засадах сотни раз. Сначала в Афганистане, потом в Сербии. Теперь, после длинного перерыва, Газа.
- Аталеф 3, это Аталеф 1, доложите обстановку... ,- зазвучал голос в наушнике.
- Цель наблюдаю, жду команды,- прошептал снайпер. Диалог велся на русском языке.
У подножья эвкалиптов зарылись в траву две фигуры в таких же комбинезонах из маскировочной сетки. Один, вооруженный снайперской винтовкой Драгунова шептал в трубку рации, на загорелом предплечье синела татуировка: парашют и буквы ВДВ. Второй, в зеленом платке на голове, замер, изучая местность поверх пулемета "негев".
- Гнездо, это Аталеф 1! Вижу вооруженного противника, вероятность 100%, они подбираются к саперам. Прошу разрешения открыть огонь.- На это раз радиообмен звучал на иврите.
- Огня не открывать, повторяю, первый, нет разрешения на огонь!
Человек с СВД коротко выматерился и снова вскинул бинокль.
- Что, не дали, суки?,- прошептал пулеметчик.
- Прошу разрешения открыть огонь, через несколько минут будут поздно!, - снова понеслось в эфир.
В пяти километрах от них, на командном пункте укрепления "Хардон" четверо офицеров склонились над картой.
-Там, на полях, всегда полно мирных... крестьян всяких!, - задумчиво проговорил лысый грузный подполковник, - Опять эти "чеченцы" устраивают балаган, (
беспорядок, ивр.), и опять никто кроме них не видит боевиков.
- Не называй их так!,- обиделся сидящий напротив майор, - Это все равно, что тебя палестинаи, (
палестинец ивр.), обозвать!.
- Они работают уже десятый месяц, ни одного недоразумения, ни одного убитого гражданского!,- вступился старший лейтенант, - все трупы как на подбор - боевики с оружием. Их работу сам комдив координирует.
- Все равно я им не доверяю. Я несу ответственность за этот участок, и только мне решать будут они стрелять или нет,- не сдавался подполковник, - здесь им не Красная Армия и не Чечня!
- Там работают саперы, их прикрывает отделение пехоты, они пока ничего не заметили,- вмешался другой старлей, - потом может быть поздно. Разреши "русским" открыть огонь.
- Ну, хорошо, хорошо!,- раздраженно пробурчал подполковник и потянул на себя микрофон.
- Аталеф 1, прием!
- Аталеф 1 на связи.
- Открыть огонь разрешаю.
Человек под эвкалиптами показал пулеметчику большой палец и приник к прицелу СВД.
- Аталеф 3 приготовиться, - прошептал он по-русски в микрофон второй рации.
Хусейн увидел, как один из пехотинцев охранявших ремонтников подошел к другому и протянул ему трубку рации. Тот внимательно выслушал и удивленно завертел головой, глядя по сторонам. Затем Хусейн услышал гром, и мир вокруг погас. Пуля, калибром 12.7 мм прокрутившись по нарезам, покинула ствол "Барретта" со скоростью 853 метра в секунду и, преодолев разделяющий их километр, разнесла Хусейну голову. От удара труп слетел с крыши, напугав осла внизу.
Одновременно другой снайпер и пулеметчик открыли огонь. Два выстрела из СВД и несколько коротких пулеметных очередей оставили боевиков лежать под вечерним солнцем. Повисла звенящая тишина.
Саперы и охранявшие их пехотинцы, лежа в кювете, пытались понять, в чем дело, кто в кого стреляет.
- Гнездо! Гнездо! Что происходит?, - запрашивал командовавший пехотинцами лейтенант штаб батальона, - слева от нас перестрелка, стреляли с нашей стороны.
- Аталеф 3, Аталеф 1, цель поражена.
- Понял, отходи.
- Гнездо, Гнездо...
- Гнездо на связи.
- Все цели поражены.
- Вас понял, первый. Возвращайтесь. Рут. (
конец связи , радио код ,ивр.).
Снайпер вооруженный "барретом".
Через час лейтенант, командовавший охранением стоял перед майором и подполковником на КП муцава Хардон (
укрепленный пункт, ивр.).
- Вот что, Хаим,- подполковник наставил на него карандаш, - это сделали снайперы... э-э-э, "русские" снайперы из дивизии,- нехотя добавил он, наткнувшись на неодобрительный взгляд майора,- есть такое специальное подразделение. Боевиков мы запишем на батальон, а ты держи язык за зубами. Понял!?
- Есть держать язык за зубами!
- Свободен!
Когда за лейтенантом закрылась дверь, комбат уставился на майора.
- Не нравятся они мне, понимаешь? Не нравятся и все!
- Они опять отлично сработали, в чем дело, Ави?
- В том, что это самодеятельность, а мы регулярная армия! А-Р-М-И-Я, а не ополчение.
- Так они и не ополченцы, они солдаты-добровольцы! Да и в армии некоторые прослужили не меньше нас с тобой. Правда, не в ЦАХАЛе...
- Вот именно, что не в ЦАХАЛе. Короче, на предстоящую операцию в Зейтун я решил их не брать. Пускай соседям на севере помогают.
- Зря...
- Я так решил.
* * *
Сашка медленно брел по улице. Под ногами похрустывал щебень, серые громады домов нависали по обеим сторонам, глядя на него безжизненными провалами окон. В пустых дверных проемах виднелись испещренные пулевыми отметинами стены. Страшная, давящая тишина висела над руинами. Солнце разбрасывало вокруг кривые диковатые тени. Где-то впереди маячил над разрушенными домами церковный крест. Совсем недалеко торчал продырявленный снарядом минарет, с покосившимся ржавым полумесяцем. Сашка брел вперед, пытаясь найти дорогу к церкви. Казалось, будто тысячи взглядов жгут ему спину, словно жители попрятались, и теперь осторожно выглядывают из выбитых окон и пробитых снарядами дыр. Несколько раз он резко оборачивался, но не замечал никого, кроме греющихся на камнях ящериц. Относительно целые дома сменились ломанными бетонными плитами, остатками лестничных пролетов и горами битого кирпича, видимо в этом районе бой был особенно сильным, даже на дороге осталось несколько воронок. Прутья арматуры засохшими ветками торчали из развалин. Змеями вились по поросшим сорняками тротуарам оборванные провода. Словно в поклоне застыл переломленный взрывом телеграфный столб.
Сашка зацепил ногой клубок арматуры. Чертыхнулся, удержавшись на ногах. На земле лежал раскатанный в лепешку автомобиль, ржавое железо все еще хранило отпечатки танковых гусениц. Справа чернело провалами окон трехэтажное здание с выцветшей, выщербленной пулями табличкой извещавшей на английском и на арабском: "Golan Hospital".
Он засмотрелся и опять споткнулся. Отскочил и налетев на очередную арматурину растянулся в пыли. Сашка сел и вдруг замер, глядя на разгибающиеся со скрипом прутья арматуры. "Не может быть!, - мелькнуло в голове, - это игра тени!" Он поднялся и увидел как оборванные провода, свисающие с покосившегося столба, словно живые, протянулись к его ногам. Саша повернулся и побежал по улице, перескакивая через выползающую на дорогу ржавую проволоку, уворачиваясь от причудливых переплетений арматуры тянувшейся из развалин. Улица сузилась, сзади слышался скрип и шуршание щебня. Он припустил еще быстрее, завернул за угол и встал, как вкопанный. Церковь вдруг открылась перед ним, во всей своей красе. Сложенная из черных базальтовых кирпичей она безмолвно возвышалась над заброшенным городом: две арочные колокольни, разделенные портиком, круглые окна, ржавая витая ограда.
Прямо перед входом улицу перегораживала цепь сирийских солдат. Их смуглые усатые лица щурились поверх вскинутых к плечу автоматов. На правом фланге подтянутый офицер взмахнул пистолетом и пролаял команду. Сашка замер глядя в круглые зрачки стволов. Солдаты защелкали предохранителями. Залп бабахнул, отразившись от осыпающихся стен, гулкое эхо шарахнулось по пустынным улицам.
Саша сел на кровати сразу проснувшись. За окнами, на шоссе громыхнул пустым прицепом грузовик. Рука сама дернулась, было под подушку, проверить оружие, но сознание уже включилось... он дома. Лоб покрылся мелкими капельками пота, Сашка вытер лицо одеялом и глянул на часы, спать оставалось сорок минут, последние сорок минут отпуска.
Уснуть он уже не смог, так и провалялся пока не зазвонил будильник. Завтракать в такую рань не хотелось, Сашка принял душ, смыв остатки ночного кошмара, надел выглаженную мамой форму, закинул в сумку приготовленные с вечера бутерброды. Поцеловал на прощание проснувшихся родителей и вышел.
Идти было недалеко. Склоны холмов прорисовывались сквозь утреннюю дымку, город медленно просыпался. Из некоторых окон слышался писк и звон будильников. Сашка шел через парк. На газонах застыли покрытые росой самоходные орудия. Старые советские САУ100, захваченные у сирийцев. Самоходки были раскрашены в разные цвета, одна желтая, одна зеленая, одна красная. Парк украшенный таким образом вызывал ощущение полного сюрреализма. Остановка в такое время еще пустовала. Сашка передвинул винтовку на живот, прислонился к столбу и стал ждать. Через пять минут подъехала старая "мазда". С пассажирского сиденья выскочил Юсуф, попрощался с отцом, вытянул вещмешок с заднего сиденья, закинул за спину М16 и направился к остановке.
- Здорово, ахи!, (
братан, сленг, ивр.)
- Ахлян, ахлян!, (
привет, привет сленг)
- Как жизнь?
- Со вчера ничего не изменилось.
Подошел автобус, они сели на заднее сидение и, обняв винтовки задремали, ехать им предстояло далеко на юг.
* * *
В воскресное утро центральная автобусная станция Беер-Шевы походила на растревоженный муравейник. Солдаты всех родов войск суетились, бегали, распихивали по багажным отделениям вещмешки, с боем захватывали места в автобусе.
Стрелки огромных часов подползали к восьми тридцати. В закусочной с непонятным заморским названием "Донкей Донатс" сидели двое солдат. Оба молодых человека носили под погоном фиолетовый берет указывающий на их принадлежность к пехотной бригаде "Гивати". Один, приземистый и плотный жевал пончик. Делал он это профессионально, смакуя каждый кусок. На столе лежал еще один пончик, который солдат поедал глазами пока жевал. Таким образом, удовольствие удваивалось. Второй, высокий и худощавый, в узких овальных очках, на пончики смотрел нетерпеливо и без должного уважения. Его гораздо больше интересовала витрина расположенного напротив "Рикошета".
- Давай Серега, заканчивай!,- то и дело поторапливал он поедателя пончиков.
- Не кипятись Леха, до автобуса еще куча времени.
Серега продолжал размеренно жевать, лаская взглядом лежащую на столе добавку. Наконец последний пончик перестал существовать. Леха облегченно вздохнул и вскочил. Серега наоборот медленно, с достоинством поднялся, отряхнув крошки и с чувством вытер руки об штаны. Каждый взял прислоненную к столу винтовку и закинул за спину. Оба подхватили по огромному зеленому баулу, и вышли из кафе.
В любой армии есть десятки мелочей, по которым можно отличить бывалого солдата от зеленого салаги, ЦАХАЛ не исключение. Эти двое явно принадлежали к "бывалым", или как говорят на иврите "пазамникам". У Лехи и Сергея береты аккуратно лежали на плечах, а не торчали колом как у "молодых", видимо их хозяева по древней армейской традиции провели над беретами не мало минут скобля их ножом или бритвой, для придания соответствуюшей формы. Пехотные кокарды приколотые к беретам были потерты и слегка выгнуты. Гимнастерки, расстегнутые на две пуговицы вместо одной уставной, выглядели поношенными и выгоревшими. На рукавах у каждого выделялись три косые голубые сержантские нашивки. Брюки с накладными карманами по бокам не сильно отличались от гимнастерок. Оба носили добытые где-то в недрах каптерки выгоревшие ремни цвета хаки. Ремни нового образца имели зеленый цвет, и добыть "старорежимные" ремни было не просто. Из наколенного кармана каждого из них выглядывал, по армейской моде, зеленый кончик резинового жгута, на всякий пожарный случай. Завершали композицию разбитые берцы облегченного типа, оттоптавшие немало километров, но сегодня надраенные до блеска. На спинах болтались М16А2 с коллиматорными прицелами типа "триджикон".
Серега критически оглядел висящую за стеклом пластмассовою винтовку увешанную прицелами, фонарями, сошками и рукоятками. Приложил к стеклу свою А2 с "триджиконом" и протянул: "М-да... может докупить запчастей?".
Леха в это время изучал стеллаж с ножами тоскливо поглядывая на ценники. Соседний магазин торговал книгами, а так же дисками и кассетами, о чем извещала красочная вывеска, на русском языке. Оттуда выскочил еще один солдат, похожий на изучающую витрину пару. Это экземпляр имел огненно рыжие волосы и маленький из рост. Зато вооружен он был не в пример серьезнее. Под стволом его винтовки черной трубой торчал подствольный гранатомет.
Обладателя тяжелой артиллерии звали Генка, и соответственно кличку он имел Крокодил. Кличкой Гена был очень доволен, могли ведь назвать Шапокляк или Чебурашка, с них станется. Веснушчатая Генкина морда сияла от счастья.
- Вот!,- он протянул друзьям диск, с нарисованной на коробке буденовкой и шашкой.
- Ма-рши Кра-сной ар-ми-и,- по слогам прочитал Серега, - ну ты даешь, Крокодил, и на кой тебе этот мусор?.
- Слушать!, - отрезал Генка, - А то, уши вянут от музыки под которую мы в четверг маршировали!.
- Деньги некуда девать?,- возмутился Леха.
В этот момент водитель автобуса открыл двери, и толпа солдат ринулась на "абордаж". Подхватив сумки, троица побежала к кипящему у багажного отсека водовороту, привычно уклоняясь от мельтешащих перед глазами стволов, прикладов, и локтей. Вещмешки полетели в багажный отсек. Разноцветная мозаика солдатских беретов заправленных под погон, вливаясь в узкий проход раскладывалась по цветам, как краски в коробке. Мелькали голубые береты артиллеристов, черные - танкистов. Своими фиолетовыми беретами, компания пехотинцев тоже вносила посильный вклад в разнообразие цветов.
Серый шел первым, как ледокол, прокладывая дорогу. Ему удалось занять свободное сидение у окна. Генка плюхнулся рядом с ним, Лехе осталось только стоять в проходе, зависая на поручнях. Вокруг бушевал неописуемый гвалт. Автобус напоминал Вавилонскую башню, набитую солдатами и солдатками всех национальностей и цветов кожи: "эфиопы", " марокканцы", "иракцы", "йеменцы", "англосаксы", ну и, естественно, "русские". Примерно половина трепалась по мобильным телефонам, пребывая где-то в параллельных мирах, остальные громко переговаривались, перекрикивая друг друга. Серый тоже достал мобильник и отключился от реальности. После слова "Приветик!" в трубку полилось бесконечное: "золотцесолнышкорадостьлюбовьмояскучаюумираюнемогубольше... ", и так далее.
Генка, зевнув, выудил из кармана побитый дискмен и вставил свое приобретение.
Автобус немного попетлял выбираясь из тесноты улиц на шоссе и покатил между пыльными холмами пустыни Негев. На склонах выделялись разбросанные тут и там бедуинские лачуги. Между ними величаво бродили верблюды, переступая через возящихся в грязи детей.
На заднем сидении двое солдат саперной роты что-то обсуждали. Один - Сашка, невысокий худощавый, со слегка раскосыми глазами что-то объяснял, возбужденно жестикулируя. Его собеседник - Юсуф, смуглый и черноволосый внимательно прислушивался, иногда переспрашивая. Оба говорили на иврите с сильным акцентом. Только у одного акцент был русский, у другого арабский.
Пассажиры немного притихли: кто-то задремал, кто-то смотрел в окно. Из Гениных наушников ели слышно гремела мелодия. Леха прислушался: "Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон!", - бабахал дискмен, лицо Крокодила выражало полное блаженство.
Сидящий впереди танкист рассказывал соседу историю одинокого эвкалипта растущего на шоссе Дир аль Балах - Хан-Юнес. Раньше вдоль всего шоссе тянулась эвкалиптовая аллея. Но в самом начале войны боевики под прикрытием деревьев устроили засаду и подорвали школьный автобус, везущий детей домой. Взрывное устройство было усиленно стадвадцатимиллиметровым минометным снарядом (мину боевикам передал лично Сулейман Абу Мутлак, один из руководителей службы безопасности в Газе). В результате осколки прошили бронированный автобус насквозь, как консервную банку. Двое сопровождающих погибли, троим детям оторвало ноги. Армейские бульдозеры срыли аллею до самого Дир-эль-Балаха, но одно дерево все же пощадили. Ответственный за эту территорию был комдив "Голани", а дерево своей формой напомнило ему оливковое дерево на эмблеме родной бригады.
Вскоре исчезли даже бедуины. Вокруг, насколько хватало взгляда расстилалась пустыня.
Через некоторое время автобус, подрулил к воротам учебки артиллерийских войск. Пока "боги войны" выгружались пассажиры разглядывали команду штрафников с местной гауптвахты. Губари в красных панамах уныло пыля, подметали грунтовку, судя по указателю ведущую на полигон.
Леха плюхнулся на освободившиеся сиденье. Снова вдоль шоссе потянулся унылый пустынный пейзаж. "По долинам и по взго-о-орьям," били литавры в Генкиных наушниках, "шла дивизия впере-е-ед!". Под эту "колыбельную" Алексей задремал. Генка разбудил всех, уже на остановке.
В одиннадцать на базе ожидался большой "тарарам": построение батальона, по поводу приезда настоящего генерала. Два дня разведбат и саперов гоняли строем по плацу, под веселенькие израильские марши, тренируя к сегодняшней церемонии.
От ворот исходило стойкое ощущение мандража всегда лихорадившего дивизию в ожидании большого начальства. За забором носились солдаты и офицеры, вдалеке слышался грозный рык Главного Прапорщика*. Так в ночной саванне, холодит кровь рев вышедшего на охоту льва.
Бойцы, не сговариваясь, подтянулись, пробежав пальцами по берету под левым погоном, "собачьему жетону" на шее, нащупали обязательный пакет первой помощи в левом нагрудном кармане. КПП оставался последним островком спокойствия, за которым бушевал шторм кипучей и бестолковой суеты, в которой круглое обычно тащили, а квадратное катали.
* Главный Прапорщик - На иврите Расар басис: прапорщик ответственный за дисциплину, личность обычно звероподобная и легендарная.
У самых ворот каждый изобразил привычный ритуал проверки оружия: разворот на 180 градусов, ствол вверх, пальцы оттягивают затвор М16, взгляд в патронник - пусто, освобожденный затвор с лязгом встает на место, большой палец сдвигает предохранитель, указательный жмет на курок. Щелчок бойка, теперь снова передернуть затвор, вернуть предохранитель. Пока они щелкали затворами, у КПП притормозил белый микроавтобус со шторками на окнах. Дежурный ефрейтор не торопясь, подошел. Водитель, крепкий дядька лет сорока, в форме без знаков различия протянул документы. На мускулистом предплечье выделялась татуировка: парашют и какие-то три буквы. Что за буквы ефрейтор не разобрал, но точно не иврит и не английский. Документы оказались в порядке, однако в салоне сидели еще люди. Дежурный обошел машину и сдвинул в сторону боковую дверь. Внутри развалились на сидениях пятеро таких же здоровых, коротко стриженых мужиков, в рабочей форме, без знаков различия. Все документы оказались в порядке, однако что-то было не так. Обычные среднестатистические резервисты всегда заросшие, бородатые, с переваливающимся через ремень пузом, а эти, как на подбор - терминаторы какие-то. Водитель, вообще в комбезе камуфляжном, явно не ЦАХАЛевском.
- Рак рега!, (
одну секунду , ивр.),- пробормотал ефрейтор и ушел в будку вместе с документами.
- Начинается... , - тоскливо протянул сидевший за рулем.
- Как обычно,- бросил один из пассажиров, - Не привык еще, Комбат?
Дежурный позвонил в штаб, где ему, на удивление быстро приказали пропустить всю компанию.
- Проезжайте,- буркнул дежурный, возвращая бумаги водителю.
"Странные милуимники,(
резервисты, сленг, ивр.) - думал он, нажимая на кнопку открывающую ворота, - Уж больно здоровые".
Микроавтобус прокатил мимо КПП вглубь базы, свернул у столовой, обогнул автопарк и затормозил у сборного домика. Рядом стоял большой морской контейнер, выкрашенный в защитный зеленый цвет. На рифленом боку белела эмблема: оскаленная медвежья морда. Надпись
под медведем гласила: "Гдуд Алия" (
батальон Алия, ивр.). Пассажиры выгрузились из машины, потянулись, разминаясь и направились к контейнеру.
Помощник прапорщика друз Хусам, по кличке Бомба натирал газетой зеркало, прибитое на стене будки КПП, под грозной надписью: "Солдат! Приведи себя в порядок!".
- Доброе утро!,- прогнусавил он, - До построения не высовывайтесь из палаток, начальство рвет и мечет!
- Спасибо Бомба!, - за всех ответил Генка, протягивая наушники, - Хочешь послушать настоящую музыку, не то говно, под которое нас гоняет твой командир?
Хусам хотел, он вставил наушники и застыл. Извечная его улыбка расползлась еще шире. Минут пять Бомба проникался маршами Красной армии, а потом конфисковал дискмен, пообещав вернуть перед построением.
Хусам представлял из себя яркую личность, эдакую смесь бравого солдата Швейка с терминатором. Всего год назад он был таким же пехотинцем как остальные ребята, но террористы, прорывшие тоннель под опорным пунктом "Термит" и рванувшие там тонну взрывчатки изменили всю его жизнь. Сильная контузия и обрушившаяся на голову балка привели к болезни, называемой на иврите "птиль кацар", что в переводе означает: короткий фитиль. А поскольку Хусам был крепким парнем, когда фитиль догорал, бабахало довольно мощно.
Первооткрывателем довелось стать не много ни мало арабскому депутату Кнессета. Взвод, тогда, успокаивал очередную демонстрацию палестинцев, возмущенных сносом домов в Рафиахе. Ситуация осложнялась тем, что депутат с целой командой правозащитников старательно провоцировали и без того взвинченный народ. Хусам стоял вместе со всеми в цепи, и отстреливал в толпу гранаты со слезоточивым газом, когда демонстранты забрасывали солдат камнями. В какой-то момент дистанция сократилась. Депутат, вглядевшись, понял, что перед ним друз и что-то проорал на арабском. Никто так и не узнал, что он сказал, однако улыбка Хусама примерзла к лицу, это был верный признак затлевшего фитиля. Следующая газовая граната попала точно в лицо парламентарию. Скандал поднялся страшный, хорошо хоть депутат выжил. После следствия суд отправил Хусама на месяц в армейскую тюрягу, создав тем самым опасный прецедент. Ребята в роте единогласно решили, что суд продешевил, за месяц тюрьмы многие были готовы разбить депутату морду. В тюрьме недоумок надзиратель, ругнул Хусама по матери. Друзы свято чтят родителей, по этому надзиратель поехал в больницу со сломанной в двух местах челюстью, а Хусам вернулся только через четыре месяца. Следующий инцидент, произошел за ужином, в столовой. Во время горячего спора о политике с каптерщиком, Бомба быстро исчерпал "конвенциональные" аргументы и фитиль задымил. Свою точку зрения он защитил, ударив оппонента кувшином с компотом, по голове. Облитый спорщик воспользовался "помощью зала", пехота тоже вступились за своего. "Товарищеский матч" плавно перешел в партер, то есть на "губу", где Леха две недели переводил Хусаму песню Высоцкого "Честь шахматной короны". Фраза: "Если он меня прикончит матом, так я его - через бедро с захватом, или - ход конем - по голове!" очень напоминала произошедший случай.
После этого Бомба прошел повторную медкомиссию и был "списан на берег", а заодно получил свою замечательную кличку. Собственно, с такой биографией Хусам вполне мог комиссоваться и выйти на гражданку, но не тут-то было. Бомба родился и вырос в друзской деревне Усофие, где в армии, из покон веков служили все мужчины, а если не в армии, то, в крайнем случае, в полиции или в пограничной страже. Совсем убогие и инвалиды шли в пожарную охрану. Так что дома его не пустили бы на порог.
Главный прапорщик как раз искал солдата посмекалистей, заменить демобилизовавшегося заместителя. Бомба согласился на новую должность, правда, со смекалкой у него было туго. Соображал он медленно, придерживаясь мнения, что приказы не обсуждаются, а выполняются и без лишних вопросов.
Для начала он заправил дизельный форд прапора бензином вместо солярки. Помпотех, длинный, нескладный сверхсрочник по кличке Дыня, реанимировавший форд, обиделся и долго называл Бомбу не иначе как "муденышым". На вопрос о такой интересной кличке Дыня возразил, что на полного мудака он все же не тянет, не то, что кретин из второго взвода, умудрившийся заправить БТР питьевой водой.
Потом Бомба покрасил кабинет подполковника. По какому недоразумению краска в банке оказалась черной история умалчивает, но приказы, как известно не обсуждаются.
После двадцати пяти лет службы мало, что могло удивить Главного прапорщика, и постепенно они притерлись, хотя полного доверия Бомба так и не заслужил.
В полутьме палатке уже валялись на койках несколько человек. Все трое тоже растянулись, разминая затекшие в автобусе мышцы.
- Хевре, (
ребята, друзья ивр.) ,- Томер приподнялся на локте, - нас вроде опять в рейд посылают, может даже завтра.
Подруга Томера служила секретаршей у какой-то большой шишки в штабе округа, так что нформация, скорее всего, была достоверной.
Пулеметчик - эфиоп Абеба сонно пробормотал:
- Куда рейд?
- Куда, куда!,- огрызнулся Томер, - На северный полюс!.
Наконец в палатку заглянул взводный Цвика и выгнал всех строиться.
Батальон топтался на плацу, утыканном по периметру флагами. Пацаны натягивали береты на стриженые головы, матеря шепотком организаторов этого гадского мероприятия. Позади трибуны Генка о чем-то спорил с Бомбой, крутя пальцем у виска и тыкая в установленную рядом стерео систему. Батальон уже вытянулся в три шеренги, когда ротный заорал:
"Генади! Канес ле шура!" (
Геннадий, встань в строй, ивр.).
Крокодил последний раз постучал кулаком по лбу и, пожав плечами занял свое место, между Серым и Абебой. На левом фланге строилась саперная рота. Командир одного из взводов Моти, был Лехиным соседом по двору. Моти напоминал цаплю, такой же высокий и сутулый. Ему стукнуло целых двадцать пять лет и на гражданке лейтенанта ждала невеста. В армию он попал, закончив институт, по какой-то туманной специальности. Приколы девятнадцатилетних подчиненных его порядком раздражали. Вот и сейчас один уже рассказывал что-то, а весь строй посмеивался.
На подобных мероприятиях, кто-нибудь всегда перегревался и падал в обморок. По этому позади, под тенью хилого эвкалипта дежурил санитар Адар.
Главный прапорщик материализовался словно из воздуха: идеально сидящая форма, зеркально надраенные ботинки, густые усы, воинственно торчащие в стороны. Первые ряды сразу подтянулись и притихли, ежась под суровым взглядом. Прапор оглядел строй, постукал пальцем по микрофону, удовлетворенно вслушался и произнес: "Ахат, штаим... ахат, штаим... "( раз, два, раз, два, ивр.). Спустившись, он подозрительно уставился на скучающего у стерео системы Бомбу. Тот втянул живот, подлил серьезности в несмываемую улыбку и, наконец, изобразил лицом: "Не извольте сумлеваться ваше бродие!"
Солнце вскарабкалось в зенит, как старый угрюмый король на трон, поерзало там, усаживаясь поудобнее и запалило в полную силу.
На трибуне появился комбат. Позади толпилась генеральская свита. Прапорщик рявкнул
- Амод Дом!!! (
смирно, ивр.).
Строй вытянулся и застыл.
Комбат заговорил. Жара медленно накаляла воздух. Кант берета обручем сжимал голову, капли пота срывались с кончика носа на ботинки, и казалось, шипели на них, как на сковородке. Леха даже не пытался вслушиваться, чувствуя, что плавится. "Подполковник у нас что надо,- думал он, - Слуга царю, отец солдатам". Хоть низенький, плешивый, с пузом, а на операциях бегает, как молодой. Свой мужик. Закончил бы только поскорей этот трындешь!"
После комбата к микрофону подошел генерал. Прапорщик скомандовал:
- Амод ноах! (
вольно, ивр.).
Ряды слегка расслабились. В отличие от комбата, четкий генеральский речитатив, выбрасывал слова, размеренными очередями крупнокалиберного пулемета. Отдельные фразы проникали в кипящий от жары мозг:
Благодарность за умелые действия... проявленное мужество... Особо отметить... уничтожение террористов совершивших нападение... не удалось предотвратить... трагические последствия теракта....
При слове теракт, Алексей поежился, а Серый потер пожелтевший синяк на скуле.
Терракт..., как говорят на иврите: "пигуа"... неделю назад их отделение патрулировало шоссе Кисуфим ведущее в Гуш Катиф. Услышали сильную стрельбу с тыла, развернулись и за изгибом дороги обнаружили стоящую поперек шоссе белого цвета легковушку с множеством пулевых пробоин. Две фигуры в зеленом, камуфляже убегали в сторону Хан-Юнеса, однако, заметив солдат залегли и открыли огонь. Пехотинцы разделились на группы: одна перестреливалась с боевиками, а вторая, под прикрытием БТРа, двинулась к машине. Первым до места теракта добежал пулеметчик, Абеба. Его, запинающийся, от волнения срывающийся на амхарский, (
эфиопский язык), голос доложил по рации о находящихся в легковушке телах четырех детей и беременной женщины. Сирены скорой помощи взвыли за поворотом буквально через минуту. Одновременно с ними примчался комбат.
К тому времени одного боевика застрелил Томер. Второй укрылся за песчаным холмом, но Генка накрыл его из подствольника. Взрывом террориста отбросило в одну сторону, покореженный "калаш" в другую.
Тут комбат приказал прекратить огонь. Раненый террорист громко стонал и пытался ползти, оставляя на песке бурый след. Приближаться к нему не имело смысла: боевики почти всегда надевали пояс со взрывчаткой. Комбат объявил, что террорист находится на заминированной местности и вызвал по рации саперов. Патруль перекрыл движение по шоссе. Санитары возились с телами, бережно выгружая их из расстрелянной легковушки на асфальт.
Боевик душераздирающе стонал, копошась в песке. Облокотившийся на "хаммер" подполковник, чернея лицом, курил одну сигарету за другой.
Несколько раз начальство запрашивало обстановку, комбат отвечал, что все под контролем, только саперы задерживаются. Наконец подъехали саперы. "Батя" втоптал недокуренную сигарету в горку бычков у колеса, и только тогда дал команду добить террориста.
"Чтоб не думал, что сдохнуть так просто... ",- пробурчал он. Машины скорой помощи к тому времени увезли тела погибших. Когда все закончилось, на шоссе появилась машина с желтым израильским номером летевшая как сумасшедшая. Водитель резко затормозил у перегораживавшего шоссе бронетранспортера, выскочил, и побежал к расстрелянной легковушке. Несколько человек пытались остановить его, но он вырвался. Последней преградой оказался Серый, который, неуклюже расставив руки попробовал загородить расстрелянный автомобиль. Мужик остановился на секунду, посмотрел сквозь Серегу безумным взглядом и влепил ему такой удар в челюсть, что тот свалился на асфальт. Мужчина рванул изрешеченную пулями дверцу и, увидев залитый кровью салон рухнул как подкошенный. Санитары с трудом оторвали его от машины и унесли. Серого отлили водой... . Лейтенант Цвика после этого не спал две ночи, просто сидел за палаткой и смотрел в небо. Его родители жили в Гуш-Катифе и дважды в день ездили по шоссе Кисуфим.
Взводный Цвика был тихий худощавый парнишка. Вроде мямля такой, да и заикался немного. Но чувствовался в нем стержень. Поговоришь пару минут, сразу чувствуешь: такого не сломать, да переубедить тоже не просто.
Голос генерала вернул Леху к действительности:
... и далее проявлять ... мужество... будующие операции... охрана мирных граждан.
В той части строя, где стояли девчонки из батальонной канцелярии послышался тихий стон и звук падающего тела. Туда сразу подбежал Адар. Потерявшую сознание девушку погрузили на носилки и унесли в медпункт.
Генерал понял намек и закруглился по быстрому. Прозвучала команда:
- Дом!.
Все снова вытянулись и приготовились маршировать. Прапорщик кивнул Бомбе, тот нажал на кнопку стереосистемы.
И случилось неописуемое! Леха все же не думал, что балка долбанувшая Хусама по башке привела к таким тяжелым последствиям.
Из динамиков на плац, сокрушительной океанской волной выплеснулись аккорды марша. Нет, не того под который они тренировались. Над желтыми песками Газы, над стройной коробкой пехотного батальона "Гивати" загремел, чуть не срывая с голов береты, до боли родной марш "Прощание славянки". Порывом ветра, он стряхнул птиц с деревьев, погнал по дорожкам клубы пыли. На лицах солдат в строю проступило удивление, перешедшее у "русских", в торжественную серьезность. И хотя марш звучал без слов, они словно всплывали откуда-то из памяти...
Этот марш не смолкал на перронах
В дни, когда полыхал горизонт.
С ним отцов наших в дымных вагонах
Поезда увозили на фронт
Батальон четко развернулся и, вколачивая ботинки в раскаленные плиты двинулся по плацу. Местные тоже прониклись и маршировали с серьезными сосредоточенными лицами. Марш накатывал, на строй, вызывая смешанные чувства: с одной стороны ностальгию по прошлому, с другой гордость за настоящее. Словно исчез песок и чахлые эвкалипты вокруг, а бетон под ногами превратился в брусчатку Красной площади, с которой когда-то в далеком сорок первом ушел на фронт Лешкин дед.
Он Москву отстоял в сорок первом
В сорок пятом шагал на Берлин
Он с солдатом прошел до Победы
По дорогам нелегким годин
На трибуне царило легкое замешательство. Генерал, с вопросительной полуулыбкой повернулся к комбату. Комбат растерянно посмотрел на прапорщика. Прапорщик не мигая глядел вытаращеными глазами в голубое безоблачное небо, усы его торчали вертикально кверху, губа задралась, обнажая клыки, ладони сжимались в огромные кулаки. А в двух метрах левее застыл Бомба, парадная форма сидела на нем мятой пижамой, берет напоминал флотскую бескозырку, по лицу расплылась счастливая улыбка.
И если в поход
Страна позовет
За край наш родной
Мы все пойдем в священный бой
Генерал снова улыбнулся, и что-то поощрительно шепнул подполковнику, тот расцвел и наклонился к прапорщику. Прапорщик моргнул, дрогнули усы, поменяв позицию с вертикальной на горизонтальную. Цвет лица начал медленно меняться с красного на розовый.
Шумят в полях хлеба
Шагает Отчизна моя
К высотам счастья сквозь все ненастья
Дорогой мира и труда
К высотам счастья сквозь все ненастья
Дорогой мира и труда
Замыкающая саперная рота гулко бухая берцами вышла с плаца. Заходя за здание столовой офицеры командовали: "Вольно!". Стройные ряды сразу рассыпались, кто хлебать воду, кто курить. "Русские" столпились в тени, под козырьком столовой.
- Откуда?, - недоумевал кто-то, - новый марш в армии приняли, что ли?
- А мне понравилось!
- Это все русские подстроили! - засмеялся кто-то, - Зуб даю!
- А че, - улыбнулся Серега, - как на параде побывал 9 мая!
В толпе размахивал руками Генка.
- Я ему говорил!,- кричал он, смешно подпрыгивая, - Я Бомбу предупреждал, что его прапор порвет, а он говорит, не порвет, я, говорит, псих с дипломом, вот справка!
- Плакал теперь твой диск!,- сказал Серый, - Прапорщик его на обед сожрет, а Бомбой закусит!
Дежурный, из наряда по кухне, распахнул двери в столовую и подпер их табуретками, приглашая внутрь.
Воскресенье - начало недели, в армии всегда вегетарианский день. Бойцы лениво ковыряли запеканку. Обычно большинство "русских" в батальоне усаживались за одним столом. Сегодня к ним присоединился Горан из саперного взвода. Горан приехал из Югославии, за что сходу получил кличку Серби. Своей войны ему оказалось мало, решил повоевать еще и тут, благо возраст подходящий.
- Слушайте, что за музыка такая знакомая была?,- спросил он, - Вроде русская?
- Русская, русская!, - подтвердил Гришка, водитель БТРа, - Прямо как из детства!
К столу подошел Цвика и сказал чтоб к 16:00 все снова явились в столовую, на инструктаж. Томер оказался прав.
* * *
Черная южная ночь укрыла побережье. На севере Газы, в израильском поселении Дугит только что сменились караулы. Заступившие внимательно изучали территорию за опутанным колючкой, ощетинившимся пулеметами периметром, ярко расцвеченным прожекторами. Наступило время ужина, в столовой шумели солдаты и офицеры. Сменившиеся караульные, устало бряцая амуницией, накладывали полные тарелки и миски.
Четверо солдат за одним из столов уплетали омлет из синих "молочных" тарелок. Один - высокий белобрысый сержант поучительным тоном что-то рассказывал двоим сидящим напротив салагам, то и дело, обращаясь за подтверждением к чернявому очкарику с французской бородкой. Тот каждый раз авторитетно кивал.
Салаги, оба худощавые и смуглые слушали раскрыв рот.
- А однажды,- вдохновенно врал блондин, - русские снайперы двадцать "хамасников" за раз положили - скажи Ленчик!
Ленчик важно кивнул.
- Ка-а-ак?,- восхищенно протянул один из салабонов.
- А просто, на похоронах очередного главаря сделали засаду, и всех кто был с оружием перещелкали.
- Кла-а-ас! А где они расквартированы?,- спросил другой салага.
- Возле автопарка, в дивизии. Там у них еще контейнер стоит, на нем оскаленный медведь нарисован. Это эмблема батальона "Алия", а они все оттуда.
Ленчик невозмутимо жевал.
Шестеро крепких стриженных почти под ноль мужчин гуськом вошли в столовую. Шум в сразу притих, только отчетливо звякнула упавшая на пол вилка. Все головы повернулись к вошедшим. Шестеро прошли прилавок, разобрали тарелки и двинулись вдоль контейнеров с едой. Все они были гораздо старше 19-20 летних солдат, слишком подтянуты для резервистов, никаких знаков различия на их форме не было.
- Это они!,- прошептал блондин, - те самые снайперы!
Мужики уселись за стол и принялись за еду. Шум вокруг медленно достиг прежнего уровня.
Ленчик доел, культурно промокнул губы салфеткой и поднялся, прихватив грязную посуду. За ним потянулись остальные.
- А еще,- не унимался блондин, -они у ПВОшников хотели "Вулкан" одолжить и с ним в засаду идти, но комбат не позволил.
Командир снайперов расслышал последнюю фразу и улыбнулся.
Солдаты тем временем вышли из столовой и направилась к беседке напротив. Там кучковались несколько "русских", тренькала гитара, перекатывался смех. Струны звякнули, выдавая красивый перебор и чей-то хриплый голос запел:
Приклад винтовки черный
Ты обнимаешь нежно,
"Кассам" со свистом громким пронзит тугую высь.
Качнется купол неба - большой и звездноснежный.
Не отдыхать же все мы здесь сегодня собрались.
Около десяти часов вечера шесть фигур в сопровождении офицера разведки бесшумно нарисовались из темноты у сторожевого поста. В этом месте забор подступал к вади,(
пересохшее руслу реки,овраг, араб.). Здесь, два года назад, боевики попытались проникнуть внутрь и прорезали забор. Нарушителей обнаружили и уничтожили в перестрелке. Однако проход в заборе оставили, лишь выставив здесь сторожевой пост. Место оказалось очень удобным для скрытных выходов за периметр. Лейтенант переговорил с часовыми, и шестеро, увешанные амуницией и оружием, скользнули в темноту.
Далеко впереди перемигивались огни Бейт-Лахие. Группа медленно продвигалась к разрушенному дому, одиноко громоздящемуся среди полей. Они, словно просачивались сквозь горы мусора, заросли сорняков. За несколько десятков метров до цели, группа разделилась. Трое, скинув все лишнее, оставив только личное оружие, отправились проверять руины.
- Аталеф 3 вызывает Аталеф 1.
- Аталеф 1 на связи.
- Все чисто.
- Понял Аталеф 3.
Шесть силуэтов растворились в развалинах, заняв круговую оборону. Наступило время ожидания.
Светящиеся стрелки часов проползли полночь, командир натянул на циферблат защитный чехол и поежился. Местность вокруг выглядела абсолютно безлюдной.
Рядом скучал пулеметчик Влад, по кличке "Боевой Покемон". В СССР он служил во флотском спецназе, бывший морской дьявол.
Шепоток в наушнике...
- Комбат.
- Чего тебе?
- Слыхал, что русские пацаны в дивизии учинили?
- Что?
- На строевом смотре диск подменили, "Прощание славянки" поставили, прапора чуть кондратий не хватил.
- Круто! А комдив, что?
- А генерал не просек ничего.
- Да, веселится детвора...
Метнулась летучая мышь под стропилами, стряхнула пыль. Снова ночь, тишина.
Прощание славянки... жара, десантники в парадке, построенные в каре... "Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю Присягу и торжественно клянусь...". Строй, чеканящий шаг мимо трибуны под аккорды марша. Казалось, сто лет прошло. Потом Афган...
Командир снова посмотрел на стрелки.
Зеленая, безлюдная ночь в приборе ночного видения, ни малейшего движения, только шепот в наушниках.
- А я помню, в Ханкале, в 2001 генерал Трошев под этот марш парад принимал,- это Аталеф 2 вспомнил, он же Андрей, он же капитан ОМОНа, командир подразделения снайперов... бывший. Обе чеченские войны прошел. Из рук Путина орден Мужества получил.
- А мы в 96 под этот марш в Чечню отправлялись,- вздохнул Семен по кличке Толстый, бывший ротный "краповых беретов".
Снова тишина. Где-то далеко вспыхнула стрельба. Наверное, палестинцы между собой что-то не поделили.
Наконец голос в наушнике:
- Аталеф 6 на связи, сюда народ приближается.
- Разговоры отставить, наблюдаем!
Призрачно переливающиеся фигуры, пригибаясь, двигались на восток, волоча две длинные трубы. У двоих виднелись висящие на спине автоматы.
- Это Аталеф 4, кажись они "кассамы" волокут на исходную, двое с калашами.
- Аталеф 1 вызывает Цемах.
- Цемах на связи.
- Цемах, видим противника, пятеро "гостей", с оружием. Предположительно, несут две ракеты "Кассам".
- Аталеф 1, вы уверенны?
- Цемах, уверен.
- Аталеф 1 ждите.
Командир глянул в ночной прицел винтовки, на этот раз "ремингтон М24". В перекрестье оптики неуклюжие силуэты тащили два цилиндра, на которых четко выделялись стабилизаторы.
- Аталеф 5 на связи, они обходят нас, удаляются в сторону Бейт-Хануна.
- Аталеф 1 вызывает Цемах.
- Что еще Аталеф 1?
- "Гости" удаляются в направлении Бейт-Хануна. Прошу разрешения открыть огонь.
- Ждите Аталеф 1.
- Цемах, это стопроцентно "гости"! Еще пару минут и будет поздно.
Напряжение повисло в воздухе, даже сверчок, пиликавший всю ночь, заткнулся.
В наушниках полная тишина... и, наконец:
- Аталеф 1, прием.
- Аталеф 1 на связи!
- Это Цемах, открыть огонь разрешаю.
- Вас понял, Цемах.
- Рут.
Все цели были давно распределены, громыхнул залп и пять террористов повалились в песок.
Повисла напряженная тишина.
- Аталеф 1 вызывает Цемах.
- Цемах на связи.
- Цели поражены.
- Отлично Аталеф 1, возвращайтесь.
Под утро двое солдат скучали на посту, у прорезанного в заборе прохода. Один украдкой покуривал, пряча огонек в рукаве. Второй лениво поглядывал в ПНВ. Раздавшиеся сзади тихие шаги расслышали оба. Первый резво затоптал бычок и сыпанул в рот пол коробки "Тик-Така", второй громко зевнул.
- Бдим?, - тихо спросил подошедший офицер разведчик подозрительно принюхиваясь.
- Так точно, пока все тихо, только палестинцы между собой постреливают,- ответил один из караульных. Второй молчал, покрываясь инеем от таявших за щекой мятных конфет.
- Сейчас разведгруппа должна вернуться.
- Русим?, (русские,ивр.)
- Они, а ты откуда знаешь?
- Сменщики, рассказали.
- Болтуны... .
Минут десять стояла тишина.
- Аталеф1 вызывает Цемах,- ожила рация.
- Цемах на связи.
- Мы на подходе.
- Отлично Атлеф1, жду.
-Понял.
Из дымки утреннего тумана возникали силуэты, медленно и бесшумно приближаясь. У забора командир развернулся назад и опустился на одно колено, прикрывая группу. Мимо, один за другим шли бойцы: Влад, аккуратно придерживая пулемет, за ним Семен, неся на плечах длинную жердину "Барретта", следом Андрей, в зеленой повязке на голове. Последними шли Игорь, бывший спецназовец МВД, и Толян - боец ОМОНа нагруженный спецаппаратурой.
Командир последний раз осмотрелся и, пригнувшись, скользнул в дыру.
- С возвращением, Аталеф.
- Спасибо, Уди.
- Как прошло?
- Как обычно, все тихо.
- Ну, спокойной ночи, завтра увидимся.
- Бывай.
В бараке горел свет. Вдоль стен протянулись шесть кроватей, рядом с каждой аккуратно сложенное снаряжение и оружие. В углу негромко урчал холодильник. Под лампочкой стол, на столе фляжка со спиртом, стаканы, бутылка воды, вскрытая банка тушенки.
Андрей разлил спирт, остальные столпились вокруг стола, молча разобрали стаканы.
Командир внимательно оглядел пятерых бойцов, стоявших напротив. Лучших, из всех приехавших в Израиль за последние пятнадцать лет. Они дважды добровольцы. Первый раз, когда пришли в батальон "Алия", организацию, состоящую из бывших офицеров советской и российской армий, воевавших в горячих точках. Второй раз, когда вызвались и попали сюда, в "Кармель Ярок", подразделение снайперов. Каждого ждали дома жены и дети, но вместо спокойной жизни они находились в Газе, выходя в засады каждую ночь, каждый день.
Пять пар глаз вопросительно смотрели на него.
- Вздрогнули, - произнес командир.
Все не чокаясь, выпили, и поставили стаканы на стол.
- Отбой!,- пробасил Семен, - Не будить, не кантовать, при пожаре выносить в первую очередь.
За окном начинался рассвет.
* * *