7

Андрей Макаров

132-ой

Я долго ходил за ним и ныл, выдавая нечто вроде:

-- Дяденька, ну возьмите меня с собой!

Выглядело это наверняка комично, поскольку дяденька был ниже меня на полторы головы, да и вообще... Я тогда каждое утро аккуратно подшивал к новенькому стоявшему колом камуфляжу белый подворотничок и шел, помахивая папкой, за свой стол в штабе в строю таких же военных клерков. Мы как бы негласно соревновались между собой у кого камуфляж пятнистей, а подворотничок белей. "Дяденька" же носил какой-то странный защитного цвета балахон, на лысой голове криво сидела камуфлированная шляпа, что носят военные в Таджикистане или таскали на войне в Афгане, на ногах спортивные тапки. Ходил он слегка сгорбившись и своим потрепанным видом напоминал уголовника, ненадолго вышедшего на волю где-то между третьей и четвертой ходкой.

В штаб его обычно не пускали. Вышколенный часовой не сдавался даже когда подозрительный субъект в балахоне говорил пароль, совал красные "корочки", которых у него было штук пять или шесть, и перетягивал на круглый живот кобуру со здоровенным "Стечкиным". Часовой, вероятно, думал, что его, как-то особенно хитро проверяют и стоял насмерть.

-- Не пускают... -- обижено тянул "субъект", растерянно оглядываясь. Если я оказывался рядом, то милостиво подхватывал его под локоток и, небрежно махнув пропуском, вел в штаб.

Вообще-то этот субъект был подполковником, служил в одном из главков и имел кабинет на Житной в новом здании министерства. Но это там, в Москве. А здесь, на Северном Кавказе, он послушно шел следом, своим затрапезным босяцким видом не годясь и в подметки бравым штабным капитанам вроде меня.

Проведя своего знакомого в штаб, я прежде чем свернуть в свой кабинет, назойливо спрашивал:

-- Ну так когда?

А он лишь пожимал плечами, норовя улизнуть.

Проблема была в том, что моя месячная кавказская командировка подходила к концу. Чеченская война давно закончилась. Уже не платили тройные суточные, и награды штабным не раздавались щедро направо и налево. Мне же хотелось привезти из командировки медаль или хотя бы золотой знак "За отличие в службе". Невзрачный же подполковник занимался такими делами, что, пристегнувшись к нему, можно было запросто претендовать на любую награду.

Наконец в один из дней он согласно кивнул и бросил:

-- Ладно. Поехали, прямо сейчас. Подходи к стоянке.

-- О"кей, только спецназ возьму, -- метнулся я к комнате дежурного.

-- Нет. -- Он успел ухватить меня за рукав и мотнул головой. -- Едем вдвоем.

-- Ну ладно... -- я еще хотел как-то убедить подполковника взять охрану, но он уже зашагал к стоянке.

Здесь была своя иерархия. Первой стояла "Волга" командующего. Затем машины замов, начальников отделов. Даже если какая из них и выезжала из гарнизона, пустое место, никто занять не смел. Потрепанная "Нива" подполковника приткнулась в стороне, въехав двумя колесами на газон.

Он резко вывернул руль, газанул и сразу ушли назад врытые в землю блиндажи, часовые под грибками. Бетонные аэродромные плиты сухо щелкали под колесами, пока мы не выехали на асфальт шоссе.

Подполковник молчал, на поворотах что-то погромыхивая каталось в бардачке машины. Я опустил стекло и ловил рукой упругий и жаркий осетинский ветер. Мелькнула табличка у шоссе "Комарово" и стало казаться, что все происходит под Петербургом, где я любил отдыхать когда-то, и нет рядом никаких застав, блокпостов и чеченских банд, а мы сейчас свернем на уютную боковую дорожку, чтобы выехать через сосновый лес прямо к Финскому заливу.

Через полчаса показалось КПП. "Ленивый полицейский": асфальтовый горб через дорогу -- заставил сбросить скорость. От БТРа с задранным вверх стволом к нам неторопливо пошел замурзанный боец в резиновых тапках на босу ногу. Подполковник сунул ему через окно несколько сигарет.

Боец заулыбался, махнул кому-то рукой, и полосатый шлагбаум медленно пополз вверх. Мы тронулись.

-- Вот это да! -- крутнулся я, оглядываясь на оставшийся позади блок-пост. -- Он же нас без проверки и досмотра пропустил. Где у них старший? Мы же тут на прошлой неделе с инспекцией...

-- Отгадай загадку, не зверь не птица, летит и матерится.

-- Что? -- не понял я.

-- Не что, а кто. Солдат внутренних войск. У них наблюдатель на дереве, -- равнодушно пояснил мой спутник. -- Только он не в сторону границы, а назад смотрит. Когда с инспекцией едут, они, как "Волгу" заметят, сразу "на товсь".

-- Да их же так, когда-нибудь чечены повяжут!..

-- Это точно, -- равнодушно согласился подполковник. -- А мы менять будем.

За КПП машина свернула и поехала по проселку вдоль телеграфных столбов. Поднялась пыль, а когда сбросили скорость, полезла в салон. Пришлось закрыть окно. Неожиданно "Нива" свернула с дороги, и солнце ударило прямо в глаза. Машина заколыхалась, съезжая в кювет. На дне он переключил рычаги, и наш легковой вездеход, стал упрямо карабкаться наверх.

Уже не пылила дорога. Степная трава мягко стелилась под колеса, и мы плыли по зеленому ковру словно на корабле. Через несколько минут, обернувшись, я уже не увидел ни блок-поста ни пыльного проселка, и лишь телеграфные столбы торчали над морем травы.

-- Так это Чечня, что ли?-- удивленно спросил я.

-- Чечня, -- согласился подполковник, всматриваясь в дорогу, стараясь угадать ямы под травой.

-- Нам же нельзя сюда.

В сводках, то и дело проскакивали истории об офицерах и солдатах, украденных на границе и увезенных в Чечню. А тут сама республика нахапавшая независимости выше крыши. У меня к тому же, в удостоверении личности лежит справка о праве на льготы за чеченскую войну.

-- Ты еще можешь вернуться, -- спокойно заметил мой спутник.

Я оглянулся. Телеграфных столбов уже не было видно. Куда ни глянь степь.

-- Нет уж. Нам еще долго?

-- Скоро приедем.

Минут через пять мы выбрались на заброшенный проселок и остановились у разбитой БМП, боевой машины пехоты. От нее остался лишь зелено-ржавый остов -- ни двигателя, ни сидений -- словно использованная и выброшенная консервная банка. Мы сели сверху у оторванного люка. Подполковник посмотрел на часы и пояснил:

-- Сейчас должны солдата подвезти, заберем и назад.

Было жарко, подполковник распахнул свой балахон и лег прямо на броне, подставив грудь солнцу. Лицо он накрыл своей выцветшей армейской шляпой. Поерзав на горячем железе, я расстегнулся, открыв спрятанный под камуфляжем бронежилет -- кевларовый, легкий, почти невесомый, а не десятикилограммовый из стальных пластин, который, потея, таскают солдаты.

Солнце висело прямо над нами. На камень взбежала ящерица и изогнулась под солнцем, задрав чуткую змеиную головку. Степь дышала покоем. Конечно, я-то рассчитывал, всё это пройдет как обычно где-нибудь на нашем КПП, под прикрытием пулеметов, а не посреди чеченской степи. Но, в конце концов, мой напарник не первый и не десятый раз ездит на такие вот обмены, так что остается надеяться, что все пройдет нормально.

-- Если так каждый раз за одним-двумя солдатами таскаться, то десяти лет не хватит, чтобы всех освободить, -- заявил я, растягиваясь рядом.

-- А что делать? -- пожал плечами подполковник. -- Они же иначе не отдают. Мы им предлагали всех на всех.

-- Ха, что делать?! -- Приподнялся я, -- Дать им так, чтоб дым пошел. Да этих пленных за неделю вытащить можно, еще и попросят, чтоб забрали.

И тут же вывалил кучу планов. За месяц в штабе я нахватался громких слов и излагал уверенно:

-- ...наносим на карту решение... отряды спецназа... усиленные снайперами и гранатометчиками группы... эскадрилья десантных вертолетов, при поддержке штурмовых МИ-двадцать четвёртых...

Подполковник повернулся на бок, прикрыл глаза, казалось, внимательно слушая.

-- Опять кровь, -- наконец бросил он. -- Мы это все еще в Афгане прошли.

-- Так ведь пленные. Мы же не можем и не должны оставлять их.

-- Засранцы они все, -- неожиданно вставил он. -- Все эти пленные.

-- Как это? -- изумился я.

-- Да так. Или почти все. Там из захваченных в бою раз, два и обчелся. Их, как правило, тут же и убивали. А это те, кто форму на базаре продавал, из части сбежал, да не добежал. Теперь выменивай их тут...

-- Да как же?! -- я даже вскочил. -- Как же...

-- Тихо! Кажется едут. Пошли в машину.

Он поднялся. Я, как ни вслушивался, ничего не мог расслышать кроме шелеста травы под ветерком.

-- Точно едут, -- подтвердил он и спрыгнул с БМП.

Сначала вдали показалась блестевшая на солнце крыша автомобиля. Уже можно было различить, что это жигули-шестерка. Машина шла медленно осторожно, над ней дрожал привязанный к высокой антенне зеленый флажок. Наконец "шестерка" подъехала и встала метрах в десяти от нас. Открылись задние дверцы, из салона вылезли двое чеченцев. Бородатые с "калашниковыми" в руках, в набитых под завязку гранатами и автоматными магазинами разгрузках. На лбу у каждого зеленая полоска ткани кольцом с белой арабской вязью -- то ли непримиримые, то ли еще кто. В общем крутые, взгляд из под зеленых полосок дикий.

Они поводили стволами из стороны в сторону, проверяя все ли вокруг в порядке.

Наконец открылась передняя дверца и появился третий чеченец в белой рубашке и темных брюках. Наряд завершали лакированные туфли. Видимо, старший. Его черные с проседью волосы были аккуратно подстрижены. Выглядел он вполне цивильно, если бы только не сдвинутая вперед открытая кобура с "ТТ".

За рулем оставался еще один. Итого, четверо. Особенно мне не понравились те двое с автоматами, вылезшие из машины первыми.

-- А где пленный?

Мой сосед не ответил. На коленях у подполковника оказался здоровенный "Стечкин". Он перевел его на автоматический огонь и положил на торпеду "Нивы". Затем завел руку за спину и вытащил банальный офицерский "ПМ", повертел его в руках и спросил:

-- Ты стреляешь?

-- Да так,.. -- неуверенно передернул я плечами.

Подполковник засунул ПМ на прежнее место и стал тяжело выбираться из машины.

-- Сиди здесь, -- бросил он мне, -- там в бардачке если, что...

Я не понял о чем он, но согласно кивнул. Вылезать из "Нивы" мне и самому не хотелось.

Он шел навстречу чеченцам обычной разлапистой походкой в своем балахоне и полевой армейской шляпе. Чеченец в белой рубашке широко улыбнулся и развел руки словно хотел обнять подполковника. Но тот остановился метрах в двух от него.

-- Где солдат?

-- Слушай, дорогой, нет солдата, был солдат, но у вас Умаров в Москве арестован, родственники его приехали, забрали солдата.

Их разговор был отлично слышен через опущенное стекло дверцы.

-- Нет солдата, нет обмена. Ваш Костоев, так и останется в СИЗО.

-- Слушай, почему в СИЗО?! Клянусь, я солдата по всем аулам искал. Совсем нет солдат, всех отдали. Этот один, последний был. Хороший солдат за Умарова и Костоева отдадим солдата.

-- Ты слово давал, я этого Костоева сюда в местный СИЗО перевел. Ему суд светит, срок будет. Потом трех солдат дашь, а его уже не достать, в тюрьме будет.

-- Слушай, каких трех? Я одного солдата еле нашел, за свои кровные купил, клянусь, а тут родственники Умарова приехали, все с оружием, совсем ничего не понимают. Горе у них, мальчика забрали ни за что в Москве...

Охрана чеченца старательно пялилась по сторонам. Все так же палило солнце, над степью кричали какие-то птицы. Я открыл бардачок машины, там в углу лежала зеленая граната. "РГД", с кокетливым колечком над предохранительной скобой. Гранату я тут же взял в руку и поразился какая она теплая и даже влажная. Стоило раскрыть ладонь, и на ее тусклом боку появились мокрые пятнышки. Сообразив, что это просто капельки моего пота, я аккуратно положил гранату назад и тщательно вытер ладони о колени.

-- ...Клянусь, ты же меня знаешь. Я сам в армии служил, у меня столько друзей в России. У меня пленные были, у меня шесть пленных сидело. Клянусь, просто так отдал, даром отдал. Теперь вот по всей республике, по аулам езжу, солдат ищу, чтобы людям помочь.

-- За что арестован Умаров?

-- Ни за что! Такой хороший мальчик. Порезал кого-то не насмерть, тот уже выздоровел, к нему родственники ездили, он и заявления не подавал, а Умаров все в тюрьме сидит.

-- Что мне твой Умаров? Мы насчет Костоева договаривались? Договаривались. Нет, оставляй себе солдата, а Костоев завтра в суд поедет. Статья у него нехорошая, лучше бы ему в зону не садиться.

Подполковник развернулся и пошел к "Ниве".

-- Вах! -- Чеченец воздел руки и сразу стали видны темные пятна пота под рукавами рубашки. -- Аллахом клянусь, я все сделал, что мог.

Чеченец сел на переднее сиденье "шестерки", следом в машину забралась и охрана.

Подполковник сосредоточенно склонился за баранкой.

-- Кто такой Костоев? -- спросил я.

-- Бандит.

-- А Умаров?

-- Тоже бандит.

Он еще посидел немного. Машины стояли напротив, не разъезжаясь. Палило солнце, и в салоне было сущее пекло. Подполковник решительно повернул ключ зажигания. Мотор с готовностью заурчал.

-- Стой, стой! -- раздалось из чеченской машины.

Фокус повторился. Сначала из "шестерки" вышла охрана старательно поводила стволами по сторонам, потом вылез их босс и, ступая лакированными туфлями по траве как по ковру, пошел к нам.

Он положил руки на подрагивающий капот "Нивы" и, широко улыбаясь, заговорил:

-- Хорошо, хорошо. Ты что, первый день меня знаешь? И я тебя еще с войны знаю. Хорошо, с родственниками я договорюсь, разберусь сам. Хорошо, забирай солдата. Ах, какой хороший солдат! Папа, мама есть, но бедный, совсем бедный, выкупить не могли. Бери солдата...

Он снял с пояса рацию и буркнул в нее что-то на чеченском.

Подполковник заглушил мотор, потянулся за папкой на заднем сиденье. Выйдя из машины они вместе с чеченцем перебирали какие-то бумаги, называли чьи-то фамилии, еще о чем-то спорили. Чеченец часто смеялся.

Не прошло и двух минут, как в степи показалась спешащая к нам вишневая "Лада" последней модели: видно стояла где-то неподалеку, ожидая сигнала. Когда она затормозила, в кругу оказалось сразу три машины, словно на загородном пикнике. На "Ладе" желтел международный номер, только буквы "RUS" в углу были старательно залеплены черным пластилином. Из нее вытолкнули паренька в спортивных штанах и футболке с набитым пакетом в руках. Парень испуганно крутил головой, оглядываясь. Следом выбрался щуплый чеченец с видеокамерой.

Похоже, дело было слажено и шло к завершению. Я щелкнул ручкой двери и тоже выбрался наружу. Чеченец в белой рубашке старательно поставил нас всех рядом, и сам пристроился впереди с опустившим голову пленным. Он толкнул паренька, тот, испуганно отшатнулся, а потом, опомнившись, принялся старательно улыбаться в видеокамеру.

Быстро оформили все бумаги, мы с освобожденным солдатом сидели в "Ниве", когда старший чеченец подошел к нам и, склонившись над окном водителя, то ли сказал, то ли спросил:

-- Умаров?

Подполковник молчал.

-- Слушай, совсем ни за что мальчик сидит.

-- Если ни за что, то это три солдата, -- наконец ответил подполковник.

-- Слушай, какие три солдата? Во всей Чечне нет теперь столько, чтобы три солдата, клянусь, всех отдали. Один вроде есть в ауле в горах, но там деньги хотят, большие деньги.

Он так возмутился, что, обидевшись, махнул рукой и пошел к машине.

Едва он сел, как маленькая колонна тронулась. "Шестерка" шла первой, из окон воинственно торчали автоматы с подствольными гранатометами. Когда колонна поравнялась с нами, подполковник нажал сигнал на руле машины. Клаксон рявкнул неожиданно резко и громко.

Шедшая второй "Лада" остановилась окно в окно с нами.

-- Завтра в час дня на КПП заберете Костоева.

Подполковник замолчал, но машины не разъезжались.

-- Умаров -- два солдата, -- наконец, бросил он чеченцу.

-- Хоп! -- тут же с готовностью ответил тот.

Он, довольный, что-то еще кричал нам, когда машины наконец разошлись в степи.

Нива неторопливо двигалась обратной дорогой. Я до отказа открыл окно, в машине сильно воняло. Запах шел от притихшего на заднем сиденье освобожденного. Мылся он последний раз, видимо, еще до плена.

-- У тебя что в пакете? -- неожиданно спросил подполковник.

-- Форма. Что осталось, -- неуверенно ответил солдат.

-- Штаны и футболку тебе вчера на базаре купили?

-- Сегодня утром, когда сюда ехали.

Подполковник притормозил.

-- Выбрось пакет.

Дальше двигались уже молча. Перевалили через кювет и вылезли на пыльный проселок. Наконец солдат, оглянувшись назад, набрался смелости и спросил:

-- А мы сейчас прямо домой поедем?

-- Домой, -- просто ответил подполковник.

Почти не снижая скорости, мы проскочили КПП. Солдат у шлагбаума без слов пропустил нас и даже помахал рукой знакомой машине.

Неожиданно пленный на заднем сиденье заплакал. Плакал он совсем по-детски, то со всхлипами, а то и неуклюже поскуливая, словно щенок.

-- ...Товарищ капитан, товарищ капитан, -- только и повторял он, размазывая слезы по грязному лицу.

Обращался он ко мне, подполковника в его балахоне, видимо, принимая за шофера.

Пустынное у границы шоссе оживилось, мимо, прижав нас к обочине, с гулом промчался бронетранспортер с бойцами спецназа на броне. Задранные стволы автоматов, на головах зеленые косынки.

Пошли вдоль дороги казачьи станицы. Было время урожая. На обочине сидели женщины. Все продавалось ведрами, виноград, яблоки, груши.

-- Останови, -- тронул я руку подполковника.

Дородная казачка степенно встала с ящика.

-- Мамаша, почем белый налив?.. Нет, я и за два ведра столько не дам... Все, уезжаю... Заводи... Ну, так сколько?..

Казачка не уступала, я яростно торговался, хотя цены все равно были бросовые. Наконец, пересыпав в пакет яблоки, я самое крупное насквозь восковое протянул подполковнику. Тот сидел, положив голову на руль и сжав ее руками.

-- Сто тридцать второй, -- наконец глухо произнес он и, наткнувшись на мой недоуменный взгляд, повторил: -- Сто тридцать второй пленный.

Яблоко он не глядя протянул назад солдату. Мы, наконец, тронулись и уже минут через двадцать были у штаба.

Все закончилось успешно и в кругу офицеров можно было небрежно козырять словами: ... глубинная разведка... освобождение незаконно удерживаемых военнослужащих...

Капитаны завистливо слушали, полковники пожимали плечами и рассудительно замечали, надо ли так лишний раз приключений на ж... искать, а я всё не мог остановиться: Проникновение на территорию... личное участие...

Прошло несколько дней, и, наконец, истек срок моей командировки. Я сдал сменщику письменный стол в штабе, последний раз вычистил форму и подшился, прикрутив на грудь новенький знак "За отличие в службе". Всё утро старательно паковал в припасенный ящик яблоки, виноград, персики, кизлярский коньяк и черную икру.

Когда я уже тащил сумки к аэродромному автобусу, мне встретился подполковник. Он топтался у дверей штаба. Мимо сновали наши "крутые уокеры" увешанные оружием, с охотничьими ножами в ножнах, рациями в руках, в разгрузках полных снаряженных магазинов и гранат. Через полчаса я улетал плановым транспортником и уже к обеду надеялся быть в Москве. Подполковник оставался здесь и, как говорили, уже третью командировку подряд. Оставался, чтобы таскаться как Сталкер в эту черную дыру, называемую гордо Республика Ичкерия. Сегодня его видимо опять не пускали в штаб, и он с надеждой смотрел на меня. Впрочем, я уже сдал пропуск, не знал сегодняшнего пароля и, улыбнувшись ему на прощание, лишь пожал плечами.