Андрей Макаров

ОПРОС

Самолет долго заходил на посадку. Он раза два или три примеривался к полосе или подлаживался к задувающему поперек нее ветру. Прильнувший к иллюминатору капитан Константин Пахомов успел хорошо разглядеть взлетно-посадочную полосу: справа стояли на боковых дорожках транспортные "Илы", слева - маленькие, словно игрушечные, вертолеты. Но, взревев двигателями, транспортник уходил на второй круг.

В салоне - огромном ангаре, заваленном какими-то ящиками и мешками, никто не волновался. Сидевшие в два яруса пассажиры терпеливо ждали конца полета. Свет дежурной лампочки под потолком выхватывал лишь отдельные лица в полумраке.

Наконец, с третьего раза сели, покатились по полосе и остановились. Разошлись створки рампы, и сразу все зашевелились и, похватав свои мешки и сумки, повалили наружу.

У Пахомова были с собой, помимо рюкзака, две плотно упакованные и увязанные пачки бумаги.

На взлетке прямо к самолету подкатывали грузовики. В штабной автобус влезло несколько полковников, и он сразу покатил куда-то вдоль взлетки. Остальные сбились по двое, по трое, курили и ждали конца разгрузки. Грузовики разворачивались и потихоньку пятились задним ходом к раскрытой рампе. Из самолета в кузова солдаты таскали зеленые, явно военного вида ящики.

Пахомов прошелся, прислушиваясь к разговорам. Народ вокруг бывалый, в потертом, стиранном - перестиранном камуфляже. У большинства на плече висели автоматы с отстегнутыми магазинами, у ног стояли вещмешки или одинаковые, камуфляжной раскраски сумки. Он в своем новеньком, не обмятом камуфляже, с этими увязанными пачками бумаги явно выделялся среди них. Накануне вылета они с женой долго думали, гладить форму или нет, и все-таки решили погладить. Теперь он понимал, что зря.

Некоторые пошли к вертолетам. Единственная гражданского вида тетка в цветастом платье, летевшая с ними, уже ругалась с военным в летной форме, стоявшим у вертолетов с маленькой переносной радиостанцией в руках. Доносились лишь отдельные слова, которые удавалось вставить летчику.

- Откуда я знаю... вы гражданская, вам вообще не положено... как попали сюда, так и выбирайтесь... - и, наконец, он махнул рукой в сторону трехэтажного здания с утыканной антеннами башенкой наверху. К башенке вела прилаженная к стене узкая железная лестница. И уже через минуту тетка, оттолкнув часового, уверенно лезла наверх

Потихоньку садилось солнце, вместе с сумерками пришла и прохлада. Зеленые "Уралы" по одному отходили от самолета и сразу выстраивались в колонну. Когда загрузили последний, восьмой, было уже совсем темно. Машины зажгли фары. Стекла фар были закрыты щитками, и сквозь узкую прорезь пробивался лишь тонкий, развернутый плоским веером луч.

- По машинам! - прозвучала команда.

Разом стали гаснуть огоньки сигарет. Кто-то, выхваченный лучом фар, лез в кузов.

Пахомов побежал на голос. Пачки бумаги били по ногам, мешая.

Толстый подполковник уже садился в кабину первого "Урала".

- Товарищ подполковник! Разрешите...

- Чего тебе?

- Разрешите с вами?

- Давай, - пожал тот плечами.

- А где? - Пахомов оглядел колонну.

Уже хлопали дверцы машин, заработали движки.

Подполковник, похоже, хотел выругаться, потом глянул на Пахомова в его новеньком камуфляже, с неловко пристроенным на одном плече рюкзачком и пачками бумаги.

- Да где хочешь, - буркнул он и захлопнул дверцу.

У машин уже никого не было. Пахомов снова побежал вдоль колонны. Люди будто исчезли. Лишь доносился чей-то приглушенный смех из-под брезента над кузовом. В кабинах виднелись темные силуэты. Заводились двигатели. Один грузовик слегка дернулся, выравнивая свое место в колонне.

В предпоследнем грузовике в кабине были лишь двое. Пахомов вскочил на подножку и рванул дверцу. Он кинул на пол вещи и проскользнул на середину большого сиденья мимо посторонившегося солдата. И сразу колонна тронулась.

На выезде с аэродрома впереди встал облепленный бойцами бронетранспортер, словно ржавый от сбитой местами зеленой краски.

Когда выкатился последний "Урал", такой же БТР, словно двойник первого, закрыл колонну.

Лишь первый городок, который проехали крайними пустыми улицами, был освещен. Потом пошли темные придорожные поселки, контрольно-пропускные пункты, которые колонна проползала, извиваясь, словно змея, между перегородившими дорогу блоками.

Через пару часов дорога заметно взяла выше. Начинались горы.

Пахомов сидел, зажатый солдатом боевого охранения колонны и водителем. Боец был толстым, да еще и одет в бронежилет, разгрузку и казался пухлым, как торговка на зимнем базаре. Пахомов локтем больно упирался в бронежилет, в его стальные, скрытые грубой тканью, пластины. Водитель, конопатый паренек лет восемнадцати в потрепанном камуфляже с сероватой полоской подшитой к воротнику, переключая на подъеме передачи, то и дело втыкал рычаг ему в колено. А под ногами, заставив задрать ноги, лежали все те же, уже надоевшие ему пачки. Дорога оказалась неожиданно долгой. Машины карабкались по извилистой, опоясавшей горы ленте. Было темно и свет фар то чертил светом по склону, то уходил в никуда. Из темноты сыпал дождь, на капоте "Урала" образовалось кипящее озерцо. В кабине приборы светили зеленым, показывая дрожащие стрелки.

Дорога словно обмотала горы. То одна, то другая машина глохли, и их водители лезли под капот, а колонна, прижавшись к отвесному склону, терпеливо ждала.

Наконец, натужно взяли перевал и покатились вниз, теперь уже, то и дело, притормаживая тяжелые машины.

Капитан задремал, сквозь сон слыша гул движка, ловя сквозь неплотно прикрытые веки зеленые отблески от приборов.

Когда он проснулся, колонна остановилась, потом машины осторожно съехали с асфальта прямо в поле, встали цепью на его краю.

Тишины не было. Где-то невдалеке гулко, так что дрогнула под колесами машины земля, ударила гаубица. Кто-то кричал из темноты, чтобы срочно начинали разгрузку.

Пахомов распахнул дверцу и спрыгнул. Жидкая вязкая грязь тут же цепко схватила ботинки. Выдирая ноги, он побрел к белевшей неподалеку палатке.

Дождь то прекращался, то, с порывами ветра, снова начинал лить. Капитан невольно сгорбился, словно защищаясь от воды и ветра, но все равно тут же насквозь вымок.

В маленькой острой и высокой палатке, куда он, отогнув полог, осторожно сунулся было неожиданно сухо и уютно. Пол устилала солома. Несколько плотно спрессованных тюков лежали по краю, образуя что-то вроде лежанки, и на ней уже спал, похрапывая, какой-то майор, намотав на руку ремень автомата.

В центре у державшей палатку трубы светил вверх большой фонарь, давая рассеянный свет вокруг.

Еще один майор склонился над картой, разложенной на таких же тюках, не выпуская прижатую к уху телефонную трубку.

- "Нева-2", "Нева-3", "Нева-7", - монотонным голосом повторял он, - 32-46, огонь!

Он на секунду оторвался от карты и повернулся к Пахомову.

- Мины привезли?

- Не знаю, там какие-то ящики есть, сгружают уже.

Майор снова склонился над картой.

Пахомов бочком пробрался в палатке, бросил свои пачки прямо на солому и сам уселся сверху.

Снова ударила гаубица, палатку качнуло, следом где-то вдалеке дали залп минометы. Противный свист уходил куда-то далеко. Пахомов, словно забравшись в свою норку, сразу успокоился. Он расстегнул рюкзак и достал большой термос. Из под пробки явственно повалило теплом, каким-то домашним чайным запахом. "Ведь несколько часов назад и заправил", - подумал капитан, наливая чай янтарной струей в подставленную широкую крышку.

Полог палатки снова отогнулся, и сразу же внутрь ввалился старший лейтенант в мокром камуфляже и резиновых сапогах, заляпанных до среза грязью.

В палатке сразу стало тесно.

- Хорошо живете, - вошедший обвел взглядом узкую, уходящую вверх клином палатку. - Чай у вас есть.

Он забрал у Пахомова чай и плюхнулся рядом. Крышка термоса у него в руке заметно дрожала.

- "Нева-2", "Нева-3"... - продолжал бубнить майор.

Старлей шумно и с удовольствием отхлебнул чай:

- Суки! Все этот туман, сколько наших положили. А эти уроды словно ждали. У них и минометы, и пулеметы есть. Наши, наверно, до утра выбираться будут, - он покачал головой.

- А вы из боя? - осторожно спросил Пахомов.

- Я? - удивился тот, - Я из жопы, я из дерьма, еле вылез. А завтра, чувствую, снова туда ползти придется.

Он говорил громко, и майор, спавший у них за спиной, заворочался и забормотал что-то во сне.

- Чай есть, - повторил старлей, - Слушай, а кормить-то хоть будут, не слышал?

- Да я сам только с колонной приехал, - пожал плечами Пахомов, - Кухню не тащили. А в кузове вроде мины.

- Ну, попали, - сплюнул на устилавшую пол солому старлей.

- Знаете, товарищ старший лейтенант, - Пахомов привстал и выдернул сквозь надорванную упаковку пачки лист разлинованной бумаги, - Вы не могли бы прямо сейчас анкету заполнить?

Старлей резким движением взял лист и поднес его поближе к фонарю.

- "Ты часто чувствуешь, что тебе что-нибудь надоело?", - прочитал он прямо с листа, - Что это? - оглянулся он.

- Социологический опрос. Там шестьдесят вопросов, надо только ответить "да" или "нет". Вы не волнуйтесь, опрос анонимный.

- А зачем?

- Это, чтобы определить психологическое состояние. Расстановку в коллективе, да и многое другое.

Старлей с недоумением продолжал смотреть на лист, снова поднес ко рту крышку с чаем. Когда он пил, несколько капель скатились по подбородку и упали на бумагу.

- А зачем? - снова повторил он.

Пахомов не нашел, что ответить.

- Приказали, - наконец, сказал он.

- А-а, ну тогда ясно, - сразу успокоился старший лейтенант, - они и не такое прикажут. Надоело! Все мне уже много лет, как надоело!

Он глотком допил чай, поднялся и вышел из палатки куда-то в темень. Покрытый пятнами от чая лист так и остался на соломе.

- "Нева-2", "Нева-3", огонь!..

... Рассвет был хмурым. Утром оказалось, что часть стоит на позиции бывшей ракетной батареи. Огромные, залитые бетоном круги окружали земляные валы. По краям поля были входы в бункера. Впрочем, ракетчики ушли отсюда еще лет двадцать назад: позиции заросли травой, а у самой дороги стояли три огромные, высотой с дом, скирды соломы. Одну из них порядком растащили, обустраиваясь на ночь. Жизнь налаживалась, на поле ставили палатки, между ними деловито сновали бойцы и офицеры. Тянули провода и что-то рыли. Кое-кто, пристроившись с коробками сухого пайка на коленях, уже завтракал.

Вдалеке, за полем, виднелась батарея "саушек", самоходных артиллерийских установок. Это она всю ночь била куда-то. Словно в подтверждение, из ствола крайней вырвался яркий сноп огня. Секундой позже донесся грохот, вновь дрогнула земля под ногами.

Пахомов увидел у одного из бункеров командно-штабную машину с торчащими над кунгом антеннами и зашагал туда, таща за собой пачки с опросниками.

- Разрешите? - он спустился в бункер.

Сюда уже подвели свет от тарахтящего наверху дизеля. Тот то почти останавливался, то начинал торопиться, постукивая все быстрее и быстрее. И лампочка над ящиками послушно то почти гасла, то начинала светить нестерпимо ярко. В бункере на единственном стуле сидел полковник в камуфляжных штанах и тельняшке - "безрукавке". Его куртка висела на спинке стула. Два майора и капитан сидели на ящиках, раскрыв блокноты и что-то записывая.

- Разрешите? - повторил Пахомов, не дождавшись ответа.

Полковник повернулся и равнодушно посмотрел на него.

- Капитан Пахомов, психолог из отдела штаба округа, прибыл с заданием провести опрос.

- Штаба округа? - не поняв, переспросил подполковник, - Боеприпасы где? И заслоны, заслоны надо на дорогах поставить.

- Я психолог, товарищ подполковник.

- Психолог? - подполковник на секунду задумался, словно его не отпускало другое, что-то очень важное, о чем он говорил до этого офицерам, - Психолог? Психиатр. Медик! Солнце мое! Наконец-то! Бери сумку и вперед! У меня в разведке доктора убили.

В углу лежала зеленая сумка с красным крестом на белом круге. Подполковник уже, похоже, забыл о нем, продолжая что-то диктовать офицерам.

- Пошли, - какой-то майор дернул Пахомова за рукав, - Бери сумку.

Пачки с опросниками остались в бункере, и теперь Пахомов, недоумевая, все же послушно бежал куда-то за майором. У копны сена уже сидели полтора десятка бойцов в комбинезонах разведчиков. При их приближении они поднялись. Все с автоматами, лишь двое держали СВД, и у одного была за спиной труба гранатомета.

- Слушай задачу, - с ходу начал майор, - Идем вчерашним распадком. Смотрим, где духи. В бой не ввязываемся, сразу отходим назад и пробуем сунуться в другом месте. Давайте, ребята, начальник штаба ждет. Вместо Айболита пойдет вот... - майор оглянулся на Пахомова, словно вспоминая его имя, - ...капитан - врач. Хирург, - зачем-то добавил он.

За копной оказался бронетранспортер. Бойцы резво полезли на него, занимая привычные места. Пахомов все стоял, он как-то не мог сейчас взять и заявить, что он вовсе не доктор, и вообще оказался здесь случайно. Кому, бойцам? А вдруг кого-нибудь из них сейчас ранят, и ему с раненым что-то надо будет делать? - ужаснулся он и неожиданно понял, что сейчас все равно поедет на задание вместе с ними.

БТР завелся, выплюнув из трубы густой сизый дым. Пахомову протянули руку, и он следом за бойцами взлетел наверх, устроившись на броне сразу за башней. Бронетранспортер рванулся вперед и покатился неожиданно мягко, глотая огромными колесами пригорки и выбоины. Костя почувствовал, что у него неожиданно мелко и противно дрожат руки. Не от страха, а от нервного ожидания того, что будет впереди, предстоящего боя и чего-то пугающе неизвестного.

Доехали быстро. На позиции было много техники. Одну БМП - боевую машину пехоты видимо вытянули из боя. Она обгорела до ржавого остова и стояла теперь с распахнутыми задними дверцами с одной стороны не было гусеницы.

Бронетранспортер, не останавливаясь, проскочил между окопами. Дальше ехали уже медленнее, и майор, свесившись сверху в люк, что-то объяснял водителю.

Наконец, встали. Все спрыгнули вниз. Бронетранспортер остался за пригорком. Из него Пахомову достали бронежилет и автомат. Когда броник затянули, он сразу сдавил грудь и всей своей тяжестью навалился на плечи.

- Идем обычным порядком, - распорядился майор. - В бой не ввязываться, сунемся влево вправо и назад. Док, - повернулся он к Пахомову, держись меня, не отставай.

Майор побежал первым и спрыгнул в узкую канаву, с которой начинался распадок. Несколько человек без команды редкой цепью бежали слева и справа, остальные держались поодаль, прикрывая их. Пахомов бежал последним. Тяжелая сумка, мешая, хлопала по ноге. Автомат он держал как палку, все не зная, как взять его поудобнее. Он обратил внимание, что и офицер, и бойцы бегут едва слышно. Казалось, доносится только тяжелое дыхание.

Майор поднял руку, и все сразу залегли. Капитан плюхнулся прямо в грязь, подтянув к себе сумку. Дальше пробирались перебежками. Бронетранспортер остался где-то далеко сзади.

Распадок ширился, почва на срезе оказалась неожиданно разноцветной, какими-то отдельными пластами от ярко - рыжих до серых и угольно-черных. По дну шла старая ржавая труба, видно, на орошение лежащих внизу полей. Пахомов приноровился и побежал прямо по ней.

Неожиданно он заметил, что вокруг никого нет. Все снова залегли, и тут же кто-то дернул его за ногу. Он упал с трубы на землю и весь сжался. Легкой, отрывистой дробью где-то впереди ударила автоматная очередь. К ней присоединилась другая, третья. Страшно не было, просто захотелось вжаться в землю.

В ответ ударили автоматы разведчиков, где-то далеко сзади застучал пулемет бронетранспортера.

- Отходим! - раздалась команда.

Работали четко. Пока одни били на выстрелы духов, другие перебегали назад, чтобы потом уже самим поддержать огнем оставшихся. Улучив момент, Пахомов тоже рванулся назад. Бронежилет словно утратил вес и просто не чувствовался на теле. Неожиданно за спиной раздался длинный тягучий свист. Когда он бросился на землю, его догнала, припечатав к земле, тяжелая тугая волна. Она ударила по ушам, и от близкого взрыва в голове зазвенело.

Впереди маленькими фонтанчиками взметнулась грязь. "Сейчас накроют", - подумал Пахомов, с трудом поднялся и побежал дальше по распадку. Еще несколько раз им пришлось залегать и отстреливаться, пока группа не вышла к бронетранспортеру. Оказавшись в безопасности, Пахомов сел прямо на землю, все так же прижимая к себе медицинскую сумку. Калашников оказался за спиной, и костя даже не помнил, когда повесил его туда. К нему шел, и что-то говорил майор, слов Пахомов не слышал, в голове все сильнее звенело. Майор дернул его за рукав и показал на бронетранспортер. Там в проеме люка, зажимая рукой плечо, сидел боец. Рукав его куртки был мокрым и от этого казался тяжелым.

Пахомов встал и подошел ближе. Боец серьезно смотрел на него и тоже что-то говорил. Наконец, майор посмотрел на Пахомова, махнул рукой и присел перед бойцом. Широким ножом он срезал рукав на куртке, открыв залитую кровью руку. В открытый приклад автомата бойца был всунут перевязочный пакет. Майор ловко распотрошил его и аккуратно и быстро закрыл рану. Бинт мгновенно намокал, и тот снова и снова накручивал его вокруг руки. Боец сидел в люке, задрав голову, и, закусив губу, смотрел на небо.

Где-то выстрелила гаубица. Пахомов понял это по едва донесшемуся звуку, а главное, по вновь качнувшейся под ногами земле. Его снова дернули за рукав, разведчики полезли на бронетранспортер, и Пахомов послушно полез вместе со всеми.

Разведка заняла один из бункеров. Сюда уже натащили тюки с соломой, устроив нечто вроде лежанок. Из снарядных ящиков сделали стол, разломав один, развели в углу костер, который уже был завешен сверху дымящимися от закипавшей воды котелками. На Пахомова никто не обращал внимания. Разведчики чистили оружие, кто-то снаряжал магазин.

Наконец, появился майор, он взял из угла пятнистый камуфляжный рюкзак, покопался в нем и достал бутылку водки. Щедро плеснув в большую алюминиевую кружку, он протянул ее Пахомову. Тот спокойно, словно воду, выпил. Майор тут же вновь наполнил кружку и, когда Костя выпил и ее, слегка подтолкнул его к лежанке. Костя послушно лег, закрыл глаза и словно провалился куда-то.

Когда он очнулся, его камуфляж лежал, вычищенный, рядом. Здесь же лежали принесенные из штаба рюкзак и две пачки опросников. Сам он был накрыт плащ-палаткой.

- О! Очнулся! - подошел к нему майор. Его слова едва доносились, словно издалека, - А я уж думал, тебя в тыл отправлять придется. Ты меня слышишь?

Пахомов кивнул и сел.

- Давай перекусим, и нас строить будут.

Костя потряс головой. В бункере мало что изменилось, только вместо котелков над костром подвесили разделанную тушу барана. Красные с белым освежеванные ноги торчали вертикально вверх, стекающий жир падал прямо в костер, и пламя отзывалось белыми всплесками.

Звон в голове остался, но был уже каким-то далеким. Пахомов встал, натянул камуфляж. Взял двумя руками протянутую ему кружку с чаем и пил его, задыхаясь и обжигая губы и горло. От чая сразу наступила какая-то истома, и выступил пот.

- Выходи строиться! - гаркнул кто-то, свесившись в бункер, и Пахомов, радуясь, что снова слышит, полез наружу вместе со всеми.

К неровному строю разведчиков подошел генерал, его сопровождали два каких-то полковника с объемистыми портфелями. Майор в уже щегольски заломленном на ухо зеленом берете, доложился. Генерал прошел вдоль строя, пожимая им руки. Каждому он вручал массивные часы на черном ремешке и говорил что-то, благодаря. Пахомов глянул на циферблат. "Ветерану Великой Отечественной" - желтела надпись вокруг нарисованного в середине ордена. Генерал сказал еще что-то всем сразу, и строй в ответ дружно прокричал: "Служим Отечеству!". И Пахомов повторил вместе с ними, слыша свой голос, как бы со стороны. Потом генерал ушел, а майор, распустив солдат, подошел к Пахомову:

- Ну что, оклемался? - было видно, что он специально говорит громче обычного, - Слушай, давай к нам. Мы сейчас быстро приказ организуем, нам доктор во как нужен, - и он провел рукой по горлу, одновременно весело скаля зубы.

- Да я не доктор, - улыбнулся Пахомов.

- А кто?

- Психолог. Просто вчера как-то... Слушай, сделай доброе дело. Пусть бойцы мой опросник заполнят, мне же отчитываться надо, - он нагнулся и достал из раскрытой пачки кипу бланков, - Им тут делов на пять минут.

- Без проблем. Сейчас команду дам, - майор забрал бланки, - А ты смотри. Надумаешь, давай к нам.

Он крепко пожал Косте руку и сразу же про него забыл.

Пахомов шел по полю, вспоминая, где вчера разместился штаб.

Когда он через час вернулся, разведчиков в бункере уже не было. Едва догорал костер, повсюду на соломе валялись разбросанные опросники.

Он прошелся по полю. Еще вчера ровное и чистое, сегодня оно уже было изрыто колесами и гусеницами. С краю горкой лежала куча вскрытых консервных банок из сухих пайков. Одну скирду полностью растащили. В остальных за ночь были наделаны гнезда - вытаскивали несколько спрессованных блоков и делали нечто вроде норы, чтобы переспать не под открытым небом. Из одной торчали чьи-то ноги в грубых армейских ботинках.

Невдалеке формировалась колонна. Три боевых машины пехоты, два бронетранспортера и даже зенитная установка, смонтированная в кузове грузовика.

Солдат построили у машин, и какой-то офицер отчаянно кричал им что-то, пытаясь перекрыть шум моторов.

От его вчерашней колонны осталось лишь два "Урала". Водитель одного из них собирался в дорогу, и Пахомов подошел ближе.

- Далеко собрался? - спросил он.

- Сказали на гору ехать, - товарищ капитан, - мины отвезти на батарею.

Гор вдали было много. Невдалеке начинался целый хребет. Вершины были старые, покатые, с обнажившейся на скатах породой, изъеденные временем и ветром.

- Ну тогда поехали.

Пахомов бросил в кабину вещи и сам полез следом.

Солдат-водитель достал откуда-то сзади автомат, положил его на сиденье между собой и Пахомовым.

"Урал" медленно, качаясь словно на волнах, выбрался на дорогу. У водителя вместо карты была мятая бумажка, в которую он то и дело поглядывал.

Криво шариковой ручкой на ней были нарисованы горы, вьющаяся между ними дорога и краткие пояснения: "САУ", "2 батальон", "менты".

Водитель рулил, то и дело сверяясь с планом. Позади остались и артиллеристы и пусковые установки "Града", похожие на древние легендарные "Катюши".

Дорога шла вверх, и двигатель натужно ревел. Пахомов развалился на сиденье и вспомнил, как ему было вчера здесь тесно и неуютно. Он глянул на часы - прошло меньше суток, с тех пор, как он прилетел в Моздок.

- А где желтый "Урал"? Я на нем вчера ехал.

- Ночью сожгли. - Водитель не отрывался от дороги. - Он первый разгрузился и за ранеными пошел. Сказали, боевики минами накрыли.

Пахомов вспомнил конопатого водителя и толстого бойца в бронежилете.

За поворотом стояли два бронетранспортера. На половину полосы раскатали зубастую железную ленту. "Урал" дернувшись, остановился. Солдат не заглушив двигатель, поставил машину на ручник, выскочил из-за руля и побежал к ним со своей бумажкой. Он что-то спросил у высунувшегося из люка бронетранспортера военного и почти сразу побежал назад.

- Надо же! - вскочил он в кабину. - Чуть к духам не уехали!

У Пахомова неприятно захолодило спину.

- Так ты кому мины везешь?

- На батарею. - Солдат, уже крутил руль, сдавая машину по дороге. - А они оказывается на соседней горе.

Пахомову до сих пор война представлялась линиями окопов с той и другой стороны. Вялыми перестрелками и какими-то киношными атаками с криками "Ура!" и идущими впереди танками. А тут было обычное пустынное шоссе и два бронетранспортера на границе войны и мира.

Он обратил внимание, сколько стреляных гильз было набросано по обочине. Похоже, беспорядочно палили прямо с брони.

Въехав кузовом в склон, им удалось развернуться. Вниз катили легко, но вскоре с асфальта пришлось съехать и снова карабкаться вверх, перемешивая грязь колесами. Грунтовка была изогнута по склону в несколько колен, и они карабкались, пока не застряли окончательно, и машина сама собой не поползла вниз.

- Все, - сказал боец, заглушив движок. - Пусть "бэху" присылают, у нее гусеницы, а мне дальше не подняться.

Из серых с утра висевших на небе облаков стал накрапывать дождик. Солдат покопался за сиденьем и достал картонную коробку с сухим пайком. Несколько банок, бумажный мешок с сухарями. Пахомов невольно сглотнул. Ему вспомнился баран, которого готовила в бункере разведка.

В бардачке кабины лежала потемневшая столовая ложка.

Ножом солдат вскрыл две банки.

- Товарищ капитан, не хотите?

Костя взял банку, достал из рюкзака термос, порадовавшись, что догадался заправить его у разведчиков.

Они разложились прямо в кабине. В банке Пахомова оказался небольшой разваренный до волокон кусок мяса, обложенный густым гороховым пюре.

- Тебя как зовут, солдат? - спросил он водителя.

- Миша.

- Страшно, Миша, на войне? В части-то лучше?

- Не! - Водитель доскребывал кашу из своей банки. - Здесь лучше.

Пахомов даже отставил чай.

- Здесь, сказали надо, и поехал. А в части КТП, потом КПП. За частью ВАИ. Построения. Машину эту моешь-моешь, круги белые на колесах рисуешь. Весь день в парке крутись, чтобы с машины ничего не сперли. В город вышли, в колонне едешь со старшим, километров тридцать держишь - не больше. А здесь...

Пахомов понял, что солдату все здесь нравится. И эти горы, и то, что его одного без старшего отправили с грузом мин на какую-то закинутую неизвестно куда батарею. И то, что разгрузившись, он сам поедет назад. И даже то, что случись что, никто его и искать в этой суматохе и неразберихе не будет.

- А если ранят или?.. - не окончил Костя, вновь вспомнив того конопатого парня, с которым ехал вчера.

- Так ведь война, - пожал солдат плечами.

Солдат откинулся на стекло дверки, медленно пил чай и думал о чем-то своем.

Пахомову захотелось достать из лежавшей под ногами пачки лист и попросить бойца выполнить задание - нарисовать любое несуществующее животное с хвостом, какой-нибудь гривой. Диагностировать, как написано в учебнике, индивидуальные психологические особенности солдата-водителя.

Но как-то не хотелось рушить установившийся в кабине теплый покой.

По склону, оскальзываясь на мокрой глине, хватаясь за редкие кусты, уже спускались в ним зеленые фигурки солдат.

Приближаясь, они увеличивались, десять солдат и сержант. Уже на самом подходе один боец поскользнулся, шлепнулся прямо в грязь и, ругаясь, проскользил по ней метра три.

- "Руль!" - Отделившийся от солдат старший сержант встал на подножку кабины напротив водителя. - Поднимись повыше, нам же на себе придется мины переть.

- Куда выше?! Я и так засел. Газую, а она назад по грязи сползает.

Водитель открыл дверцу и спрыгнул на дорогу вслед за сержантом.

- "Гусеницы" пригони, на них затащишь.

- Были бы, пригнал, обещали танк прислать, а когда он подойдет...

Вяло переругиваясь, они обошли машину. Стало слышно, как откидывают задний борт.

Пахомов вылез из кабины. Бойцы уже снимали ящики, вдвоем брались за ручки и по дороге медленно тащили наверх.

Один здоровяк, достал из ящика две мины, положил их на плечи и шел следом.

Пахомов взял вещи и зашагал было за ними, потом решил срезать путь и, выбирая пологие участки, стараясь ступать по траве, полез к вершине напрямик.

- Товарищ капитан!..

Костя оглянулся

- Там сигналки стоят, - крикнул ему сержант. - Берите левее.

Идти было тяжело. Гора закруглялась, и вершина казалась обманчиво близкой. Пахомов шел, согнувшись, задыхаясь, невольно хватаясь за редкие кусты. Он представил, каково сейчас солдатам, несущим тяжелые мины. Ящик - два заряда. Сколько же им нужно раз спуститься и подняться, чтобы натаскать боеприпасов на батарею?

Гора была как шар, а сама вершина оказалась покатой и ровной как футбольное поле. Торчали вверх трубы минометов. Бойцы копошились где-то внизу у машины, а здесь лишь капитан-артиллерист с прапорщиком сидели за сооруженным из снарядного ящика столом.

Неожиданно откуда-то сбоку подбежала собака. Поджарая, черная с рыжим овчарка, потянула издали носом, улавливая запах.

- Линда, фу! - крикнул капитан.

Но собака, видно, и так всех в форме считала за своих. Обежав и обнюхав Пахомова, она тут же исчезла, словно растворилась.

Крикнувший на нее капитан поднялся и пошел навстречу.

Он был невысоким крепышом, в расстегнутом вороте виднелся край тельняшки.

- Нева-три, - непонятно сказал он, протягивая руку.

И Пахомов вспомнил ночь в палатке и позывной батареи, который называл артнаводчик.

- Пахомов, или просто Константин, - назвал себя он, - Психолог из округа.

- Тогда я, просто Женя, командир этих "самоваров" - добродушно согласился, кивнув на свои минометы, комбат.

- Мне бы опрос среди солдат провести.

- Да ради Бога! - Капитан ничуть не удивился. - Отстреляемся, и беседуй, опрашивай на здоровье.

Подошел прапорщик.

- Прапорщик Копусов Владимир, - протянул он в ответ широкую мосластую ладонь. Командир огневого взвода. - не преминул добавить занимавший офицерскую должность прапорщик.

Показались первые солдаты, поднявшиеся с ящиками на гору. Они складывали мины и вновь уходили к машине.

Пахомов огляделся. Впереди был хребет. Облака шли ниже гор. Огромными ватными языками они обходили вершины и сползали вниз, снова собирались в тучи.

- Красиво, - бросил Пахомов.

Комбат рассмеялся.

- Ты сюда посмотри.

Они прошли позицию минометов. С этой стороны горы был крутой обрыв. Внизу, сразу за дорогой виднелись белые домики. Доносилась вялая перестрелка.

Пахомов наклонился к стоящей буссоли. В окуляр было отлично видно пустые улицы. Один дом был разрушен. Взрывом вырвало целый угол, и была видна разбросанная мебель вперемешку с битым кирпичом..

Среди брошенных огородов догорал ГАЗ-66 с зениткой в кузове.

Пахомов подумал, не эту ли машину он видел сегодня утром. Людей нигде не было.

- Что-то тихо, - обернулся он к минометчикам.

- Ага, тихо. По зубам получили и откатились, а то такая стрельба была!..

- Кто, духи?

- Если бы! Наши. Второй день зацепиться в селе не можем.

Тащивший неподалеку мину на плече боец остановился. Положил мину у ног и стоял, не решаясь, что-то сказать.

- Товарищ, комбат, - наконец, начал он. - Пожалуйста, отойдите от края!.. Ну, пожалуйста...

На Костю и прапорщика он внимания не обратил, словно те и не стояли также у самого обрыва.

Они все трое отошли к минометам.

- Снайпера постреливают, - объяснил прапорщик Косте. - Винтовки у них какие-то новые, на сошках, как противотанковое ружье. И пуля, как снаряд.

Он достал из кармана и показал непривычно большую пулю.

- Ничего, - комбат рукой погладил задранный ствол миномета. Все равно мои "самовары" круче.

Собака носилась между ними, пригнув к земле острую морду, не обращая внимания на доносящиеся сюда редкие выстрелы.

Комбат с прапорщиком о чем-то совещались за картой.

На вершине от ветерка было прохладно. Облака шли низко, казалось, можно рукой достать. Пахомов прошелся по вершине. Некоторые из соседних гор поросли редким лесом, везде виднелись распаханные площадки.

Солдаты все таскали мины. Сначала показывалась низко наклоненная голова, приспособленный на спину ящик, и сам солдат медленно тащивший свою поклажу. Потом донесся рев трактора. Где-то внизу он натужно полз. Звук приближался, и вскоре на извилистой, вьющейся вдоль склона дороге показался танк. Старый, с облезлой броней, оставлявший за собой темный сизый дым. Танк перемалывал гусеницами летевшую во все стороны грязь. Его за покатой башней уставили ящиками с минами, и несколько бойцов, придерживая их, довольные сидели на броне.

Мины споро сгрузили на позиции, и танк, крутнувшись на месте, сорвав и закрутив дерн, лязгая гусеницами быстро и облегченно побежал вниз по дороге. Прапорщик и солдаты тут же стали готовить мины к стрельбе, устанавливая дистанцию выстрела.

Что-то щелкнуло в динамике стоявшей у ног командира рации. Комбат поднял гарнитуру, пощелкал переключателями.

- Батарея!.. - негромко и совсем буднично скомандовал он. - К бою!

Бойцы разбежались по боевому расчету.

Пахомов отошел в сторонку, чтобы не мешаться.

Взмах красным флажком.

- Батарея, огонь!

Минометы подпрыгнули, показав из стволов огненный язык. Через несколько секунд донесся грохот разрывов.

Комбат получал данные новых целей. Стреляли и залпом и повзводно. Снова взлетал флажок. Мины, с таким трудом затащенные солдатами на гору, исчезали в стволе, чтобы затем, после выстрела, вернуться сюда лишь многократным горным эхом.

Валялись пустые ящики. Прапорщик согнулся над буссолью. Солдаты суетились вокруг "самоваров".

Рация молчала.

- Видел, как летели. - Комбат подошел к Пахомову.

Тот хоть ничего и не видел, но кивнул

- "Танцуют" мины. Стволы старые.

- Со складов НЗ получили?

- Если бы... - комбат засмеялся, - В бою у "чехов" отбили. Образца тридцать восьмого года, а выпуска сорок третьего. Может, еще и по Берлину били.

Костя уважительно потрогал чуть влажный ствол миномета. Вообще-то вблизи он никакого особенного уважения не вызывал. Толстая труба, приставленная к круглому, как канализационный люк основанию.

- Машинка, что надо, - словно угадал его мысли комбат, - никакой электроники, гидравлики - все механическое, вручную. Нам, когда по горам таскаешься, такая техника и нужна. Мой прапорщик и из них сегодня снайпера на улице подавил.

Минометы стояли в ряд, со слегка наклоненными в сторону сел противника стволами.

Облака густели на глазах, наливаясь свинцовой тяжестью, и опускались все ниже. Вместе с ними на вершину навалился туман, сразу стало сыро и волгло, казалось, что ты находишься внутри облака. Впрочем, так оно и было. В трех-четырех метрах ничего не было видно. Ветер гнал туман клубами, словно дым.

Наконец, обогнув гору, облака ушли вниз, свинцовой тучей сомкнулись над селом. Сразу прекратилась война, умолкли редкие очереди. Стремительно темнело.

Рядом с позицией из разломанных и поколотых снарядных ящиков разложили костерки. Один командирский, который уже кто-то заботливо выложил камнями и второй для солдат, над которым уже дымились подвешенные над огнем котелки.

Прапорщик пересчитывал оставшиеся мины. Сержант, построив четырех солдат, объяснял им что-то. Солдаты были с автоматами, видимо собирались заступить в охранение. Минометы уже были накрыты чехлами.

Было уже не по-летнему холодно. Пахомов поежился, подошел к костру. Комбат сидел здесь на снарядном ящике, лениво щурился на огонь

- Повезло с сержантом, - бросил он, когда Пахомов сел рядом. - Никаких забот с бойцами. Ему еще год служить, потом буду на контракт ломать.

И действительно, все на батарее делалось словно само собой. Едва прапорщик с комбатом "подбили" боеприпасы, боец принес котелок каши с тушенкой и большой закопченный чайник.

Комбат поймал вопросительный взгляд прапорщика и еле заметно кивнул. Тот порылся в вещмешке и достал бутылку водки.

После нервного дня, в сырости холоде водка пошла легко, как вода. Когда разлили по второй, раздался длинный тягучий свист. Прапорщик проводил взглядом полет невидимой мины. Рвануло на обратном склоне.

- Ты прав, - непонятно о чем сказал он комбату.

- Поспорили мы, - пояснил Пахомову капитан. - Минометы-то надо было не сюда, а там, за склоном ставить, если о науке. А мы на самую вершину влезли. "Духи" они тоже науку знают, может, те же училища кончали, вот и будут теперь на обратный склон мины бросать.

Прапорщик взял пустую бутылку, размахнулся и, что было силы, метнул в туман в сторону села, где засели бандиты.

Когда подчистили котелок с кашей, к костру подошли пятеро солдат.

- Разрешите? - спросил один из них с ефрейторскими лычками на полевых погонах, - прибыли на социо.... Социоло... - не мог выговорить он незнакомое слово. - по вашему приказанию, - наконец, выкрутился он.

Солдаты с листками сели поодаль. Шепча предложения вопросов и расставляя крестики в нужных местах.

Потом подошла вторая смена. Третья... И солдаты на батарее кончились.

Пятнадцать заполненных листков Пахомов упаковал отдельно.

Комбат протянул руку и взял опросник.

"В музыке я наслаждаюсь: а/ маршами в исполнении военных оркестров

Б/ скрипичным соло в/ не знаю".

- Конечно, скрипичным соло, - уверенно заявил он. - Как не послушаю с утра, весь день насмарку.

"В большинстве дел я: а/ предпочитаю рискнуть б/предпочитаю действовать наверняка в/ не знаю".

- Да уж, вот только те, кто предпочитает рискнуть, не собой рискуют. "Рискнем, говорят", и других посылают.

"Какое слово не связано с другими: кошка - близко - солнце".

- А черт его знает!

"Я бы скорее занимался: а/ фехтованием и танцами, б/борьбой и баскетболом, в/затрудняюсь сказать".

- А я бы ничем не занимался, - подал голос прапорщик. - Сидел бы в домике. Утром в земле поковырялся. По хозяйству туда-сюда. Вечерком, стол прямо в саду накрыл. Огурчик, помидорчик с грядки... Вот дослужу до двадцати лет...

- Кстати, - пробежался по листу комбат, - тут и про тебя есть. "Любите ли вы, чтобы все лежало на месте, шло по раз и навсегда заведенному порядку?" И это ничего: "Мне больше нравится разговаривать с людьми изысканными, утонченными, чем с откровенными и прямолинейными".

Комбат отложил лист.

- Уважаемый Владимир Григорьевич! Примите мои уверения, что доскребывать тушенку пальцем из банки и есть ее с ножа неприлично. Простите также, что нет салфеток, аперитива.

Прапорщик глянул на комбата и с сожалением отшвырнул банку.

Но комбата видно тянуло выговориться. Он вернул опросник Пахомову.

- А мне так здесь куда больше нравится.

От сырости и тумана все было влажным. Сержант выставил охранение. Солдаты по краям позиции окапывались. Минометы уже были вычищены и накрыты чехлами.

- Нет, серьезно. Здесь хорошо. Вот, психолог, сегодня какой день?

- Вроде двадцать седьмое, - пожал плечами Пахомов. А день... вторник или среда.

- Огневик? Ты порядок любишь. День сегодня какой.

- Четверг, - ответил прапорщик, глянув на календарь на часах.

- Вот, - удовлетворенно потянул комбат. - Четверг. С утра по плану физподготовка, так бойцы не железки на месте поднимали, а мины таскали. Потом ОГП, общегосударственная подготовка. Так, когда они сверху на нашу горящую зенитку смотрели - это лучше всяких лекций. Потом специальная подготовка. В полку солярки нет, мины на складе - изучай миномет в разрезе. И работают они здесь не за увольнение, а чтобы пехоту не побили, и самим живым остаться.

Пахомов вспомнил, как был доволен службой солдат-водитель.

- Вообще здесь лучше, и проще.

- А я бы лучше и проще дома сидел, - не согласился прапорщик. - Шесть вечера, рабочий день закончился, и конец "войне", домой.

Действительно вечерело. Было уже совсем темно. Ночлег им соорудили из тех же снарядных ящиков. Поставили их заваленной на землю буквой "П" и натянули сверху старый брезент. Такой же брезент постелили снизу. Прапорщик с капитаном легли по краям и сразу заснули. Пахомов долго ворочался. Снаружи начался дождь, он барабанил по брезенту. Вновь послышался вой пролетающей мины, затем глухой разрыв вдали. Было холодно и неуютно. В тесном закутке лежать можно было только боком, поворачиваясь одновременно всем втроем. Под головой лежала жесткая пачка бумаги.

"Боже мой! - подумал он, - если так в день по пятнадцать листиков заполнять, мне здесь на полгода работы!"

Ему вдруг стало завидно и комбату и его прапорщику - командиру огневого взвода. Простая и понятная работа. Развернул батарею, определил цель и... огонь. В то же время он понимал, что придет утро, и он уедет, дальше по частям, опрашивать солдат и офицеров. Закончит, наконец, этот опрос, и вернется домой. А батарее на этой горе стоять, пока не закончится штурм села. А возьмут село, будут брать следующее, город или какой-нибудь аул. И так без конца. Мысли стали путаться, и он, наконец, заснул.

Проснулся он от холода, вдобавок, кто-то карабкался сверху прямо по нему. Что-то мягкое и теплое лизнуло его прямо в лицо. Резко запахло псиной. Линда! Собака, набегавшись, решила пристроиться рядом с хозяином. Она ерзала между ними, пихаясь разъезжающимися лапами, и все никак не могла угнездиться, зацепила брезент, и, скопившаяся на нем лужа воды холодным водопадом хлынула вниз.

Все разом заворочались, и прапорщик, сквозь сон матюгнувшись, сапогом пнул собаку. Та, скуля, крутнулась и, наконец, улеглась, втиснувшись между комбатом и стенкой.

Пахомов, окончательно проснувшись, осторожно, пятясь выбрался наружу. От холода его пробирала крупная дрожь. Дождь был тяжелый и нудный. Невдалеке плясал огонек костра, и он пошел к нему, надеясь хоть немного обсохнуть и отогреться.

Солдаты вокруг сидели нахохлившись, протянув к невысокому огню ладони. Костер был маленький, пламя лизало разбитые на щепки доски. Некоторые сидя дремали. Пахомов придвинулся поближе к теплу. Дрожь стала проходить, только чувствовалось, как под назойливыми каплями мокнет спина. Он подобрал и бросил в огонь несколько досок от разбитого снарядного ящика. Мокрые доски шипели, огонь исчез, спрятался под ними. Вскоре показались один-другой робкий желтый язычок. Пламя сомкнулось над досками, поднялось, и жар от костра стал нестерпимым. От сырого камуфляжа валил пар.

Пахомов задорно глянул на недогадливых солдат и сидевшего с ними сержанта. Они просыпались, отсаживались подальше от огня. Неожиданно раздался длинный тягучий свист. Мина рванула где-то недалеко.

- Товарищ капитан, по костру бьют! - заметил сержант.

Вдвоем они быстро раскидали костер, оставив, как и прошлый раз лишь щепки.

Все снова сжались вокруг, обсели огонек, и тянули руки, ловя слабое ускользающее тепло.

Иногда холодный порывистый ветер разрывал пелену облаков и приоткрывал небо. Звезды на нем были неожиданно близкие и большие. И их свет был яркий и холодный, как от взлетевшей ракеты. В нем минометы с наброшенными на стволы чехлами, стояли, словно монахи в сутанах.

- Стой, кто идет! - раздался негромкий вскрик часового.

Вскоре к костру подошел худощавый невысокий военный, сел на корточки у огня. У него было темное осунувшееся лицо, на которое прыгающее пламя костерка вычерчивало резкие тени. Звезд на погонах не было. За спиной, стволом вниз висел автомат. Пахомов обратил внимание, что торчащие магазины в его разгрузке без патронов. Места под гранаты были пусты. Он сидел сгорбившись, глядя на огонь, словно пришелец из другого мира.

Пахомов понимал, как глупо будет сейчас приставать к нему вопросами, листами опросов. Бессмысленно, просто невозможно. И все же его тянуло о чем-то спросить. О бое, о том, что было там внизу несколько часов назад. Военный не шевелился, замер, глядя в огонь, пустым отсутствующим взглядом.

- Товарищ капитан, - тронул за плечо Пахомова непонятно как оказавшийся здесь совсем молодой парень с лейтенантскими погонами. - Вы психолог? У нас солдат контуженный, посмотрите пожалуйста.

Солдат стоял за ним с безучастным взглядом, глядя куда-то мимо. Ему подтащили ящик, и он также безучастно сел на него. В одной руке у него был автомат без магазина.

Пахомов потянул к себе оружие. Пальцы солдата сжались на цевье и побелели. Костя отпустил автомат и сел рядом на корточки. Зрачки у солдата были нормальными.

- Его не тошнило? - вполголоса спросил он у лейтенанта.

- Нет. Просто заторможенный какой-то.

- Вы меня слышите? - обратился к солдату Костя. - Попробуйте расслабиться. Сейчас сделайте очень глубокий вдох. Вы готовы?

Солдат медленно повернул к нему голову:

- А почему вы без оружия?

Пахомов только сейчас обратил внимание, что он один из всех здесь безоружен. И солдаты и лейтенант и подошедший военный у костра, все были с автоматами. У присевшего у костра был еще и Стечкин - большой пистолет в деревянной кобуре. Древние с деревянными и пластмассовыми прикладами калашниковы у солдат, складываюшиеся АКМ у офицеров. У лейтенанта, как и у разведчиков, был вложен в приклад перевязочный пакет.

- Вы ему холодное на голову положите и поспать дайте, - сказал Костя лейтенанту, - найдете санинструктора, пусть магнезию вколет, да он и сам знает. А лучше всего в госпиталь доставить и там к психоневрологу.

Снова заволокли небо тучи, посыпал дождь. Стало так мокро и холодно, что, несмотря на миномет чеченцев, в костер подкидывали и подкидывали дрова.

Солдаты менялись, уходили в боевое охранение, Пахомов все сидел на ящике у огня, смотрел на скукожившиеся от жара, явно пропавшие ботинки.

Незаметно стало сереть небо. Солнце так и не появилось. Вылез из своего укрытия комбат. Охая, он поднялся, обхватил руками плечи. Следом, как из норы, вылезла овчарка и стала тянуться, сладко зевая. Комбат, пытаясь согреться, стал размахивать руками. Пару раз он присел, тяжело поднялся и подошел к костру. Было уже совсем светло, хотя также хмуро и сыро.

- Эх! Надо было хоть полбутылки оставить, - подосадовал комбат, - Думал, околею. Псина еще эта всю ночь шарилась.

Появился и прапорщик. Было непонятно, как они втроем умещались ночью в этой норе.

Было видно, как у подошедшего прапорщика стучат зубы.

- Всю ночь мины кидали? - спросил он.

- Да. Сначала за гору. Потом стали по костру бить.

- Хорошо. Туман уйдет, вытяну миномет на прямую наводку, тогда потягаемся. А то ночью, да в тумане все мастаки стрелять.

- Приходили тут от них, - капитан выглядел расстроенным, - говорят, ты какому-то полевому командиру вчера бутылкой по голове попал.

Прапорщик на секунду задумался. Потом с досадой плюнул и пошел за бугор, на ходу расстегивая штаны.

Начинался новый день. Солдаты снимали чехлы с минометов, готовили мины.

- В Ханкалу тебе надо, - посоветовал Косте комбат, - что ты будешь здесь по позициям ползать? Там десять солдат, там пятнадцать. Тебе так работы на год. Лети в Ханкалу. Забурись там в какой-нибудь полк, так, мол и так, провожу занятия по ОГП, а заодно и анкеты свои заполнишь.

- Так погода какая. Ничего не летает.

- Да нет. Распогодится. Звезды были видны, да и ветерок есть, туман разгонит. А хочешь, оставайся. У тебя ведь анкеты анонимные, пусть бойцы по кругу и заполняют. Что изменится-то

- Нельзя. - Это вся моя работа насмарку. Так можно было, не выезжая из округа, все сделать. Вертушки-то где садятся?

- Вдоль хребта пройди немного, за той вершинкой площадка, туда вчера садились.

- Ну, так тогда потопаю. - Косте уже согрелся и ему просто не хотелось куда-то идти, - Чего тут действительно сидеть.

- Давай, позавтракаем только, чего тебе тащиться на пустой желудок...

Действительно распогодилось. Костя шагал, повесив на плечо рюкзак, с пачками опросников в руке вдоль по дороге. Грунт был разбит гусеницами, но рядышком по траве бежала тропка и идти по ней вниз с горы было легко и приятно.

Пахомов подумал, как быстро люди оставляют след на природе. Здесь раньше вряд ли кто часто появлялся, если только жители окрестных сел. Теперь по дорогам прошли войска и то и дело попадались выброшенные пустые консервные банки. Валялась на траве брошенная или уроненная с бронетранспортера или грузовика каска. Стреляные гильзы на траве еще не успели потемнеть.

Встретились два поста охранения в отрытых окопчиках. Бойцы занимались обычными, совсем домашними делами. На одном варили кашу. На втором боец у пулемета ковырял ножом подошву кирзового сапога и даже головы не поднял на проходившего мимо Пахомова.

Потом дорога вновь стала забираться в гору, идти стало тяжело, и он несколько раз останавливался, перекладывая пачку из руки в руку.

Быстро теплело. Уже через час стало жарко. На небе не осталось ни одной тучки, лишь редкие облака еще держались у вершин далекого хребта. Из-за него показались две серебряные стрелки, следом пришел и нарастал гул. От самолетов отделились и понеслись к земле маленькие черные точки. Они быстро приближались, скрылись за холмами, упав, в районе села. Оттуда донеслись глухие разрывы.

Где- то замолотил пулемет. Донесся стрекот еще невидимой вертушки. Начинался новый день войны.

Пахомов зашагал быстрее, перевалил через холм, на закрытом от боевиков скате которого и была вертолетная площадка.

В землю воткнули шест с длинным, когда-то полосатым, а теперь просто грязным, напоминавшим старый колпак "колдуном". Ветра не было, и он повис, словно тряпка. Была еще связка "дымов" у ног сидящего здесь же военного в летном камуфляже. На этом оборудование полевого аэродрома заканчивалось.

Здесь же расположилось человек десять военных. В основном офицеры. Лишь один прапорщик пристроился чуть в стороне от остальных

Пахомов подошел, бросил рюкзак и пачку на землю, примостился сверху.

Старшим в группе офицеров был уже пожилой седоватый полковник. У него был красивый темно-зеленый камуфляж с нашивкой главка на рукаве, над ремнем нависал добрый животик.

- Паромщик, - бросил полковник авиатору, - когда борт на Ханкалу? Запроси своих.

Перронщик, уже одуревший здесь от безделья, так же лениво отвечал, что борт наверняка будет, а рации, чтобы запросить наверняка, у него все равно нет. Да и не бывает этого "наверняка" в авиации. И всем было понятно, что надо было просто сидеть и ждать. Да никто и не торопился.

Общая кучка офицеров уже распалась для Пахомова. Он попробовал угадать, кто есть кто? Полковник - понятно. Какой-то чин из главка с инспекцией, проверкой или общим руководством. В стороне от всех майор с петлицами юриста. Застегнутый на два ремня портфель держит на коленях, не выпускает, не кладет рядом. И лицо худое и вытянутое словно застегнуто. Прокурор или следователь. Значит, где-то, кто-то чего-то начудил. Плотный подполковник в добротной форме, из тех, что просто так не выдают. Он недавно поел. Отбросил коробку. Сухпай у него фирменный. Коробка пластмассовая, в ней уже приготовлены по отделениям блюда. Вскрывай, бери тут же одноразовую ложку, вилку и рубай. Еще несколько коробок у него припасено с собой, выглядывают из неплотно прикрытой сумки. Наверняка тыловик.

Еще один майор везет пачки газет, какие-то скрученные в трубки плакаты. Этот по части морально-психологической работы.

И каждый ждал вертушку, чтобы лететь по своему важному и значительному делу.

Пахомов поразился сколько чиновного народа крутится вокруг войны. Сменив портфель на полевую сумку и китель на камуфляж, носится здесь, обеспечивая, согласовывая, "решая вопросы". Или просто за тройными суточными и "боевыми". Проверяющие, наблюдатели, обеспечивающие, журналисты, юристы, культработники. Теперь вот и он, психолог.

Чем выше чин, тем меньше поклажа. У полковника портфельчик, с каким разве по проспекту ходить. Да и то, куда ни приедешь, встретят, накормят-напоят, доставят, проводят. У подполковников сумки, поклажа из расчета на день или два.

Остальные с солидной поклажей, у двоих из вещмешка торчат голенища сапог

И где-то рядом тот, ради кого они и работают. Тот же комбат-минометчик. И внизу, где воюют мотострелковые роты. Солдаты и какой-нибудь ванька-взводный, младший лейтенант, закончивший полугодовые курсы или экстернат при училище. Где-то рядом, но все же отдельно.

Из общего ряда собравшихся на вертолетной площадке офицеров выпадал прапорщик. У него было какое-то необычное отстраненное лицо. И поклажа... Рюкзак, большая коробка и клетчатая сумка, с которыми в городах ездят торговцы-челноки. И было понятно, что вовсе не потому у него вещей так много, что он прапорщик, не в противовес полковнику с его портфельчиком или подполковникам с сумками.

Солнце потихоньку карабкалось вверх. Офицеры скучали. Один майор достал из вещмешка маленький приемник. Он покрутил ручку настройки. Единственная, пробившаяся сквозь помехи радиостанция что-то бормотала про пробки на улицах Москвы и о том, как их ловчее объехать.

Полковнику было скучно. Он расстегнул камуфляж, оглядел расположившееся вокруг него войско. Приценивающе глянул на плакаты культработника, взял у него какую-то армейскую газету, быстро пролистал и отбросил. Потом он высмотрел, как Пахомов связывал две пачки в одну.

- Слышь, капитан, у тебя там в бумагах, что, газеты?

- Никак нет. - Пахомов подумал и поднялся, - опросники.

- Что, и кроссворда никакого там нет?

- Нет, только анкеты чистые.

- Да ты сиди, сиди,.. Это, что же когда родился, кем крестился?

- Товарищ полковник, это психологические анкеты и тесты. Заполняются, потом обрабатываются на ЭВМ.

Полковник подумал. Видно жизнь его приучила ничему не удивляться.

- Ну, заполнят твои анкеты, если не наврут. Обработаешь ты их и что узнаешь?

- Смотря, какая цель, какие анкеты, - пожал Костя плечами, - расстановка в коллективе, выделение группы риска, перспективных военнослужащих.

- Скажи, пожалуйста! - покачал головой полковник, - И это, что машина выдаст, кто завтра с автоматом убежит, а кого можно командиром роты ставить...

- Может быть не столь конкретно... Но в общем используя разработанные методики...

- А ты мне скажи, вот твои анкеты умного от дурака могут отличить?

Офицеры засмеялись.

- Нет, - полковник вновь заговорил, и все сразу замолчали. - Мы-то мучаемся, не знаем, где хоть кого найти, чтобы на ту же роту поставить. И выбрать-то не из кого. Солдата берем, на курсы лейтенантские его посылаем. Если еще найдем этого солдата, чтобы полностью школу закончил.

И где это такое придумали?

Он вроде бы и не ждал ответа, но Пахомову стало обидно за свое дело, и он решил вступиться.

- У нас в институте придумали. У меня и диссертация по этой теме. Только сказали, что на курсантах проверять - этого мало, а надо и в войсках, причем в условиях передовой.

- Вот наука до чего дошла, - бросил подполковник-тыловик, - уже прямо на передовой диссертации сочиняют.

- Да, а тут служишь, служишь... -- отозвался кто-то.

- Ну и много ты, капитан, опросил здесь? - Все никак не мог успокоиться полковник. - Результат-то какой? Победим мы супостата?

- Пока немного. Да и анкеты обрабатывать надо. Видно, конечно, что больных много, неуравновешенных. Некоторых и призывать было нельзя.

- Ну-ну. А кого призывать, когда других нет, твои анкеты не объясняют?..

Полковник встал и прислушался. - Кажется, летит вертушка.

Обернувшись, он задержался на прапорщике. Тот, распаковав одну из сумок, достал и ловко вертел в руках кубик Рубика. Рук не было видно. Только разноцветные клетки мелькали под ловкими пальцами. Он словно специально опровергал старую злую шутку, что для прапорщиков выпущен специальный кубик-Рубик - монолит.

- Ишь ты! - восхитился полковник, - А вы, товарищ прапорщик, куда летите? Где ваша часть?

Он даже обратился к нему не как к Пахомову, на "Вы".

Тот уже довертел и отложил собранный кубик.

- Домой. Все отслужил, аж тридцать лет. Уж не в часть, а в военкомат.

Прапорщика как-то все вокруг сразу зауважали.

Даже безучастно сидевший в стороне летчик зашевелился, то ли устраиваясь поудобнее, то ли с интересом прислушиваясь к разговору..

Время подходило к полудню. Пару раз прошли мимо вертушки. Подполковник-тыловик достал новую упаковку пайка. Майор-юрист спал прямо на траве, положив голову на портфель с документами. Звуки войны - разрывы, пулеметные и автоматные очереди доносились глухо и издалека. Словно в соседней комнате по телевизору показывали очередной боевик.

Откуда-то снизу доносился шум машин. Можно было различить, что идет колонна.

Летчик поднялся, прислушался. Машины приближались. Уже показался головной "Урал". И сразу в шум его двигателя вплелся стрекот лопастей вертолета. Все на площадке зашевелились. Вертолет медленно приближался, нависая над площадкой.

"Урал" въехал на холм, следом поднялись еще три машины. Они медленно развернулись и встали задним бортом к площадке. Вертушка уже садилась, перекрывая все грохотом двигателя, ветром от винтов пригибая траву.

Бойцы откидывали борта, в кузовах с края виднелись ручки носилок. Раненые лежали по двое, по трое в кузовах.

Вертолет не останавливал винты, и жаркий воздух хлестал по лицам, норовя сорвать с голов кепи.

Пахомов вместе с остальными таскал носилки. Офицеры на площадке, побросав вещи, принимали с кузовов раненых. Вчетвером или по двое они брали неожиданно тяжелые носилки. Было не разобрать, кто на них, офицер или рядовой. Грязная истрепанная форма, изрезанная в месте ранения и под ней неожиданно резко белые бинты с расплывшимися ярко красными пятнами еще не потемневшей крови. Раненые, кто был без сознания с закрытыми глазами и уже осунувшимися бледными лицами, кто безучастно смотрел перед собой и лишь один метался в бреду так, что, казалось, вот-вот упадет с носилок.

Маленький вертолет стоял, покачиваясь от работающих винтов и, казалось, он вот-вот готов взмыть. Носилки с ранеными пристраивали внутри. Там уже не было не повернуться, и бортмеханик и запрыгнувший внутрь тыловик, беззвучно в грохоте двигателя ругаясь, разворачивали носилки, выкраивая свободное место последнему раненому.

Носилки с раненым стояли на земле. Солдат был без ноги, там, где колено, у него был намотан огромный кокон из кровавых бинтов. Его, видно, обкололи промедолом, и он спокойно курил, блаженно смотря в небо, и глаза у него были такие же глубокие и спокойные.

Вертолет взмыл, едва захлопнулась дверца, и круто пошел вверх и в сторону.

Кроме раненых, не взяли никого. Грузовики сразу уехали.

Все молчали. В ушах еще стоял звон от шума вертушки. У Пахомова ныли руки от неожиданной и резкой работы.

Забрали их уже под вечер. Подошло еще несколько военных. Они не видели раненых, собирались лететь куда-то по своим делам и какой-то незнакомый усатый капитан добиравшийся в свою часть под Курчалой, завидуя, говорил Пахомову:

- Хы, Ханкала. Ханкала это столица. Там женщины. Там водку всегда можно купить. Семь вечера - конец войне. Нырк в палатку и до утра. Месяц в Ханкале и орден.

Проходившая мимо вертушка подсела, не выключая движка, и то, что еще говорил Косте усатый капитан, нахваливая Ханкалу, было не разобрать.

Вертолет был полон народа, и Пахомов пристроился у огромного желтого топливного бака. Летели по большому кругу, обходя площадки, высаживая и забирая людей.

До самой Ханкалы добрались в сумерках. Пока летели на вертолете, еще было видно солнце, его уходящий куда-то за горы край. А садились уже в темноту, на подсвеченную по краям фонарями площадку.

Дождя не было, но глина пропиталась сыростью, ее комья приставали к ботинкам, стоило лишь сойти с узкой, посыпанной щебенкой дороги.

Прилетевшие с Пахомовым на одном борту, вскоре разошлись с центральной выложенной щебнем дорожки по каким-то известным лишь им тропкам

Батарейки в фонарике безнадежно сели, и приходилось идти едва не на ощупь, пробираясь между рядов невысоких палаток. Из них вразнобой доносились причитание телевизоров, чьи-то голоса. Пару раз спросив дорогу он, наконец, добрался до палатки заместителя командующего по работе с личным составом.

В ней за столом на кресле сидел невысокий стриженый под ежик полковник. Слева и справа от него прямо на брезенте висели портреты президента и министра. В углу стояло знамя. Полковник просматривал бумаги. В печке посреди палатки шумело пламя.

- Что тебе, братка? - поднял голову он.

- Капитан Пахомов, психолог, провожу опрос среди личного состава.

- Хорошо! - Полковник словно обрадовался. Он даже захлопнул папку. - Поел? Давай, братка, в столовую.

- Мне бы переночевать где-нибудь.

- Все сделаем, братка. Братка, не улетай. Пойдешь на роту заместителем?!

Зазвонил телефон, желтый слоновой кости аппарат закрытой связи. Полковник внял трубку. Он недолго слушал и стал докладывать. Говорил очень медленно и четко по складам:

- В группировке происшествий нет. По доложенным случаям приняты меры. Работают психологи.

Пахомов оставил рюкзак и пачку вопросников и вышел из палатки.

В столовой никого не было. Он быстро съел застывшие слипшиеся макароны и выпил холодный чай. Когда он вернулся к палатке замкомандующего, она оказалась закрытой. В темноте он нащупал на двери большой амбарный замок.

Чертыхнувшись, он вернулся в столовую. Однако и ее уже закрыли. Мимо шел, подсвечивая себе дорогу фонариком, какой-то офицер.

- Не подскажете, только прилетел, где переночевать можно.

- В гостевой палатке.

- А где она?

- Там, где БЧС, только она вчера сгорела

Офицер, не останавливаясь, прошел мимо.

Пахомов еще прошелся взад-вперед по дорожке. Насыпанный белый щебень скорее угадывался, чем был виден. Он решил вернуться на вертолетную площадку. Там был сколоченный на скорую руку сарайчик, в котором можно было пересидеть ночь.

Он дошел до края дорожки и осторожно ступил в мягкую податливую грязь.

Идти приходилось наугад.

- Стой! Пять!

Пахомов замер. В ответ надо было крикнуть или два или три, или что-то еще. Какую-то цифру, чтобы, сложив ее с пятеркой, получилась цифра пароля

- Пять! - настойчиво потребовал часовой из темноты. Клацнул затвор.

- Э! Ты не стреляй! - Пахомов напрягся, - Я только прилетел, еще пароля не знаю.

- Вы один? - Помолчав, спросил часовой.

- Один.

- А курить есть?

- Держи. - Пахомов бросил на голос начатую пачку.

Было слышно, как часовой шарил где-то внизу, ища сигареты. Потом чиркнули спичкой. Пламя на мгновение выхватило темное лицо часового и погасло. В темноте остался лишь огонек сигареты. Заскрипел гравий, и огонек стал удаляться.

- Подожди! Какой пароль-то?

- Семь...

Накрапывал дождь, комья глины приставали к ботинкам, висли на них, и Пахомов с трудом тащил ноги по дороге неизвестно куда. Потом он увидел невдалеке свет автомобильных фар и свернул туда. В ряду машин в кабинах виднелись привалившиеся к дверкам головы. В распахнутую дверку КШМки торчали с узких лавок по бокам стола ноги. Над кунгом светила дежурным светом синяя лампочка. Одна нога была в рваном носке с огромной дыркой на пятке.

Он было, сунулся в наспех поставленные палатки, но там и в темноте по тяжелому густому дыханию угадывалась плотно сбитая толпа.

Он прошелся еще вдоль по дорожке, пока не погасли фары грузовика.

У крайней небольшой палатки стоял кто-то и курил в темноте.

- Чего, бг"ат, бг"одишь? - картавя, спросил он.

- Да вот, кости бросить негде.

- Так давай ко мне. Места полно. Ляжешь, как ког"оль.

Пахомов не заставил себя упрашивать и нырнул в палатку.

Собеседник зашел следом, на его камуфляже оказались полевые генеральские погоны. Это был тот самый генерал, что пару дней назад вручил ему и разведчикам ветеранские часы. Даже здесь в тусклом свете лампочки были видны красные прожилки на его еще не старом лице.

- Я вот с краю, - смутился Пахомов, отойдя к угловой койке.

- Да ложись, куда хочешь, бг"ат. Я один, а коек семь.

Пахомов подавил зевок. Он быстро разделся и лег. Край палатки трепетал от ветра. Дорожку протоптали прямо за палаткой. Услышав чьи-то тяжелые шаги, Пахомов посмотрел на не закрепленный свободно колыхающийся нижний край палатки. Он подумал и привязал берцы шнурками к кровати. Куртку он сунул под подушку. Потом накрылся одеялом и с наслаждением вытянул ноги. И сразу словно провалился в сон.

Проснулся он от ругани.

- Суки! Козлы дг"аные! Вот сволочи!

Пахомов осторожно выглянул из под одеяла.

Генерал сидел на своей койке, опустив босые ноги и, отчаянно ругался.

Пахомову неожиданно стало хорошо. Ему было хорошо, потому что не надо никуда торопиться. Что вчерашний хлопотный день остался позади. И можно еще валяться в настоящей кровати. И не надо ему никуда идти. И до войны отсюда не меньше десяти километров.

- Бег"цы увели, - повернувшись к нему пожаловался генерал. - Ночью ботинки свистнули.

Пахомов только кивнул, якобы сочувствуя.

- Ну кому, ну кому?!. Сог"ок пятый г"азмер. Кому нужны эти чемоданы?!

Он снова повернулся к Пахомову:

- У тебя какой?

- Сорок первый. - Костя на всякий случай убавил два размера.

Генерал недовольно дернул плечами. Он еще что-то бормотал, сидя на краю кровати и глядя на босые ноги.

- Г"азведчик, - наконец, подал он голос, - найди ботинки.

- Я не разведчик, я психолог.

- Найди тогда этого психа. - Генерал был согласен на все.

- Разрешите, товарищ генерал?! - В палатку сунулось усатое лицо. - Товарищ генерал, ботинок такого размера нет, мы вам пока сапоги подобрали.

За лицом появился и весь военный с парой новеньких резиновых сапог в руках.

Сапоги он поставил перед генералом и вытянулся в струнку.

- Только до обеда, - товарищ генерал, - а там мы команду дали, нам с базы подвезут. Уже БТР за ними вышел.

Генерал махнул рукой и вещевик ушел.

Пахомову стало неудобно лежать, глядя на суетящегося генерала. В больших резиновых сапогах он был похож на рыбака. Костя поднялся, быстро заправил постель и хотел уже уйти.

- Психолог, а что ты тут делаешь?

- Провожу анкетирование, - он достал из кармана, расправил и протянул генералу лист опросника, - работа согласована в штабе округа, - на всякий случай добавил Пахомов.

Генерал взял лист, повернул его к косо падающему через врезанное в брезент окошко свету.

- Все несчастья пг"оисходят из-за людей:

А/ котог"ые стаг"аются во все внести изменения, хотя уже существуют удовлетвог"ительные способы г"ешения этих вопг"осов.

- Гы! Пг"авильно. Все пг"авильно. Хог"оший опг"ос. Ты всех опг"оси, я г"аспог"яжусь.

Пахомов решился попросить.

- Товарищ генерал! У меня больше тысячи анкет, а в ротах у нас здесь человек по двадцать, по тридцать. Я их так месяца три обходить буду.

Генерал ненадолго задумался.

- Иди в лазаг"ет. Чег"ез него всех от вшей пг"огоняют. И ты заодно...

Пахомов сидел в санитарной палатке уже целый день. Солдаты заполняли опросники, потом раздевались и подходили к пологу, скрывавшему вход в другую половину. Когда полог отгибали, было видно, как здоровенный деловитый сержант-санинструктор в резиновых перчатках до локтей и плотном резиновом фартуке поверх серого халата обходит закутанных в простыни, бритых наголо бойцов и мажет голову каждого вымоченной в вонючем растворе губкой. Бойцы морщились, сплевывали под ноги, кто-то пытался шутить. Немолодой прапорщик-фельдшер что-то писал за столиком в углу, не обращая внимания на вонь. Тоже обритый наголо, с носом картошкой и мешками под глазами, он напоминал снявшего грим клоуна.

- Как следует мажь, Мефодьев! - гаркнул он на санинструктора, - На чем экономишь? Сам зачешешься - взвоешь.

- Я-то ладно, - флегматично отреагировал сержант, - А вот если командование зачешется, вот тогда...

- Оно и так чешется, - пискнул маленький, похожий на щенка таксы, боец, - Я видел.

- Та-ак! - повысил голос Мефодьев, - Засечь пять минут, рот прополоскать и в баню! А ты молчи, если видел. Говоришь много. Башку не щиплет? Кто ж тебя так скоблил, родимого?..

Вонь в палатке стояла невероятная. У самого выхода Пахомов увидел несколько запечатанных картонных ящиков с биркой "Ниттифор" и канистру хлорамина.

Фельдшер поднял глаза:

- Э! Нельзя сюда, обработка от педикулеза. Они прыгают, знаете ли.

Пахомов попятился. Он был счастлив, за день заполнили все анкеты. Топорщащаяся груда исписанных опросников была перехвачена бечевкой.

Дело было сделано. Пахомов пропустил и обед и ужин, но не чувствовал голода. В рюкзаке оставалась банка консервов и лежал термос, залитый утром в столовой чаем. Оставалось лишь с утра отметить командировку, и можно было выбираться домой.

Как к себе домой, он проскользнул в генеральскую палатку. Любовно хлопнув по пачке отработанных опросников, задвинул ее под койку. Снимая камуфляж, Костя с удивлением обнаружил несколько дыр. Прожженные искрами костра, другие непонятно как появившиеся на его куртке и штанах, они придавали теперь форме потрепанный и бывалый вид. Как не отбивал он днем низ брюк, на них осталась короста грязи. Кожа ботинок скукожилась, их носки задрались.

"Три дня, - подумал Пахомов, уже засыпая, - всего три дня здесь"...

К восьми утра в сколоченный из горбыля "аэровокзал" на краю летного поля в Ханкале уже набился народ.

Подошедший перронщик собирал полетные листы. Шали, Гудермес, Урус-Мартан, Наурская, Ведено.

С утра из Моздока прилетали ночевавшие там вертушки. Они привозили военных, офицеров и рядовых, совсем юных, словно на одно лицо, солдат-новобранцев, бывалых капитанов и майоров и уже пожилых полковников.

С одной из вертушек неожиданно слезла абсолютно гражданская толстая тетка в цветастом платье. Она осмотрелась поправила прическу, и, брезгливо ступая по раскисшей земле с редкой травой, направилась к будке перронщика.

Ее резкий визгливый голос был хорошо слышен и перекрывал и шум винтов пролетавших вертушек и редкие слова, которые удавалось вставить перронщику.

- ... так зачем же вы его ищете? потому что он гад, думал от меня в Чечне скроется... ну не положено вам гражданка на военный борт... все равно найду!.. вот будет туда вертолет, с командиром и решайте!

В конце концов высунувшийся из будки перронщик махнул рукой в сторону КП авиации.

Через минуту оттуда уже доносились ее крики.

Пахомов сидел на обрезке бревна, в десятый раз рассматривая поле перед перроном, дорогу справа. Такую же слева и за ней железную дорогу, по которой маневровый тепловоз таскал вагоны. Вертолеты садились и снова улетали.

Группа спецназовцев увешанная оружием с высокими рюкзаками с прилаженными снизу скрученными резиновыми ковриками улетала на спецопреацию. На головах черные вязаные шапочки, на ногах кроссовки, металл оружия затерт до белизны.

Опять вели раненых, носили к вертушкам какие-то ящики.

Потом все затихло. Было время обеда и многие потянулись в ларек или столовую. Вдоль поля ходил перронщик с радиостанцией в руке. Он поглядывал на небо и монотонно бормотал в поднесенную ко рту рацию:

-- У нас "мандарин", у нас "мандарин". "Мандарин" с сопровождением, нужен борт.

Неожиданно из-за железной дороги показалась "вертушка". Она шла на площадку, наклонив лобастую рогатую от торчаших пулеметов голову, как у какого-то фантастического жука. Ми-8 подлетел, завис над бетонным пятачком в поле.

Откуда-то со стороны, из боковых ворот появился "мандарин". Генерал в полевой форме в сопровождении свиты. На нем все еще были резиновые сапоги, берцы ему видно так и не привезли. За генералом шли два полковника, следом три подполковника. На них ранг свиты завершался, и дальше шли спецназовцы охраны, держа автоматы стволами вверх. У одного был даже пулемет. Вокруг, завершая генеральскую свиту бегала тетка в цветастом платье. Она с разных сторон пыталась прорваться к генералу, но каждый раз на ее пути оказывались спецназовцы. Задранные стволы стояли между ними. И она из-за них кричала что-то генералу как из-за забора.

От вращающихся лопастей поднялся ветер, погнав к сараю у перрона пыль и мусор. Ветер налетел, и начал выдергивать листки из перевязанной пачки. Он быстро-быстро перебирал их края, выхватывая по несколько листков, потом сразу десятками, и вот уже вся распавшаяся пачка закружила белыми листами в порыве ветра.

Пахомов кинулся спасать, хватая пролетающие мимо листы, а они не давались и уносились куда-то дальше за летное поле, к штабным палаткам и машинам в полевом автопарке.

Двигатель вертолета заработал сильнее и в свисте лопастей появился цокающий звук. Костя оглянулся вертолет уже забрал всех, последней влезла тетка со своими сумками, и теперь поднимался над полем, над палатками, железной дорогой и, заваливаясь на бок, взял курс куда-то за горы.

В сарае остался один капитан, ждавший попутной вертушки на Ведено. Он проснулся и теперь все еще сонно и недоуменно смотрел вслед улетевшему вертолету.

Психолог посмотрел на разлетевшиеся листы, вздохнул, подошел и сел напротив. Он достал чистый лист вопросника, положил его на планшет.

Капитан равнодушно и устало смотрел на его приготовления. Сбоку на скамейке лежал автомат. Под ногами стоял вещмешок.

Они молчали. Капитан ждал, а психолог все никак не мог начать. Наконец, он снял колпачок с ручки:

- Кто ты такой? Как здесь оказался? Зачем ты живешь?