ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Макаров Андрей Викторович
Розовые птицы, белые облака

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  В маленьком среднерусском городке на призывной пункт вместе с Костей Кузнецовым пришло восемь парней. В школе одногодков было у Кости побольше. Но, когда встал единственный завод, городок словно усох, превратившись в поселок. И сразу будто какая злая рука стала выдергивать ребят одного за другим. Никакой чертовщины не было. Соседа по парте родители увезли за границу, два одноклассника сели в тюрьму по хулиганке. Многие махнули в большие города, Москву и Питер, не в институты поступать, как когда-то, а за счастьем и деньгами. Уехали и сгинули. Весь городок исходил почтальон, но почти все повестки назад вернулись. Выбыли адресаты.
  Прибывший на призыв райвоенком, подполковник в изношенной форме, с тоской глядел на жиденькую неровную шеренгу призывников, вспоминая, как лет десять назад, несколько автобусов приезжали за молодежью. И все руководство завода, местком, партком и комсомольцы стояли на трибуне, пока оркестр выдувал 'Прощание славянки'.
  Сегодня, нетребовательный врач медицинской комиссии половину рекрутов забраковал напрочь: 'Им не служить, а лечиться надо'. Двоих новобранцев доктор крутил и так, и сяк, и сколько ему ни шептал сердито на ухо военком, влепил обоим ограниченную годность. Прямая дорога в железнодорожные и прочие строительные войска. Глядишь, где-нибудь в Сибири на свежем воздухе ребята за службу здоровье поправят.
  Еще один призывник (так и неизвестно, был здоров или нет) сбежал. Прямо с призывной комиссии на станцию, в проходящий поезд и к родственникам на Украину. Несколько лет назад - позор для семьи, а тут лишь махнули рукой и военком, и участковый милиционер. Другое государство, ищи свищи.
  Вот и остался Костя один признанный здоровым и годным на стуле перед комиссией: военкомом, врачом, участковым и даже мэром их то ли городка, то ли поселка.
  Был среди них и ветеран, Костин брат. Ветеранов войны отечественной не осталось, под звездочки на погост легли. И Костин брат как 'афганец' ходил на все мероприятия. Выступать не мог, рассказчик из него после контузии никакой, но занимал кресло для фронтовиков в президиуме. И сейчас, привинтив к пиджаку 'Красную звезду' и повесив медаль 'За отвагу', сидел напротив и подмигивал: не робей, братуха, все будет тип-топ, полный порядок.
  Поселковое начальство наставляло новобранца чуть ли не хором: '...не посрами... Россию защищай... ты от города один, так что, считай, больше ее защитить и некому'.
  А Костя сидел и смущался, потому что все еще, с медосмотра, был без рубашки, и тело холодило сквозняком из приоткрытого окошка.
  Потом начальство ушло распивать привезенную военкомом бутылку, а Костя отправился домой, пообедать и попрощаться с родными. Благо, поездов в этот день не было, и отпустить его можно было без опаски.
  Прощальный обед доходил в кастрюльках, укутанных полотенцами. Когда сели за стол, отец старался быть веселым, шутил. Правда, получалось у него неловко. Сам не служил, в его молодые годы спокойно было в стране, после института сразу в запас и сюда на завод инженером, и теперь, в разговоре, он бестолково перескакивал с деда, погибшего еще на той, большой войне, на намертво вставший завод, потом на свое натуральное хозяйство, которым обзавелись, чтобы выжить. Мать подкладывала сыну в тарелку с нехитрого стола. А братан, успел хлопнуть стопку в клубе с начальством, теперь давил из себя, заикаясь, слова и ободряюще хлопал Костю по плечу.
  Подкатил к дому уазик военкома, посигналил, и все сразу заторопились. Мать незаметно сунула в карман старенькой Костиной куртки несколько тысячных бумажек. На пороге подняла руку и перекрестила сына. И покатила машина в райцентр, городок немногим поболе, чтобы здешняя капля попала в ручей потянувшихся в армию новобранцев.
  - Я тебе так скажу, - вполоборота с переднего сиденья наставлял Костю военком, - повезло тебе. Заявки со всех войск пришли, а ты один. Сам выберешь. Хоть космические, хоть флот. Вот мне в свое время...
  Но свернуть на свое время подполковнику не удалось. На дорогу, навстречу машине, выскочила девчонка, махнула рукой, и водитель, не спрашивая начальника, затормозил.
  А девчонка, впрочем, не девчонка, взрослая уже деваха, никого не спросив, бросив лишь: 'Здрасьте!', ловко влезла к Косте, да и повисла у него на шее, так, что подполковник только головой закрутил и всю дальнейшую дорогу нет-нет, да украдкой в зеркальце поглядывал на воркующую парочку.
  - Чего к дому не подошла, из-за матери? - спросил Костя.
  - Ага, - только и выдохнула девка, залепив Косте рот поцелуем.
  Людмила, сама на Костю глаз положила. Проходу не было. А городок такой, что не разминешься. Клуб один, танцплощадка одна, пляж у речки-переплюйки и тот один. Впрочем, Костя и сам Людмилы не чурался. А походили рядом месяца два - привел домой: мам и пап, женюсь.
  Но мать грудью встала, считая Людку шалавой. Старше парня на два года, голову ему задурила, а сама - девка тертая. В большом городе пожила, да назад воротилась, видно, хвост там накрутили.
  Выпалила это мать разом. Костя за шапку и из дома. Да отец рассудил. 'Тебе, - говорит, - сын, скоро в армию. Негоже сразу жену бросать. Пусть невестой походит, проверите друг друга, а отслужишь - тогда и свадьбу справим'.
  На том и порешили. И в дом Людмила приходила, и Костя не раз у нее на ночь оставался. Мать, хоть губы поджимала, но не перечила, понимала: чуть тронь - уйдет сын. Вырос, теперь ему мать не указ.
  Уазик тряхнуло. А молодым лишь бы нацеловаться вволю. Разгорелись, ерзают, аж сиденье скрипит. Но путь недолгий, только и успели уверить друг дружку, что одна дождется, а другой вернется, как доехал Костя до сборного пункта, чтобы встать в строй парней в старой, чтоб как форму получить, так и выбросить, одежде.
  И Людмила, чуть ли не просунув лицо с упрямо спадавшей на глаза челкой меж прутьев ограды, смотрела вслед своему солдату. Когда колонна новобранцев нестройно затопала к машинам, девушка вздохнула, последний раз махнула рукой, вроде как на прощание, а может, и вообще на Костю, который вот уходит на полтора года, а вернется ли...? Кто его знает, как получится?
  На сборном пункте никто и не вспомнил о данных Косте военкомом обещаниях:
  '...Кузнецов? Внутренние войска, проходи, следующий'.
  Путь в часть был недолгим, на следующий день неровная колонна, подгоняемая командами сержантов, втянулась через КПП на полковой плац. Только головой успевай вертеть, выхватывая слова с плакатов: 'Войска правопорядка... гордись и крепи... войска называются внутренними... навечно в строю...'. Все на плацу проводили взглядом молодое пополнение, смотрели как те, толкаясь в дверях, торопятся зайти в казарму с широкой надписью 'карантин' на всю стену. Завели и двери закрыли, как отрезали от гражданского вольного мира.
  В казарме Костя бросил свой рюкзак на крайнюю, у окна, койку. Благо стоял в колонне первым - по росту, первым зашел и мог выбрать любую. Потом уже следом завалила толпа. Приземистый вихлястый парень зашел последним, лениво оглядел казарму, оценивая места, подошел к койке у окна и небрежно спихнул Костин рюкзак своим чемоданом. Все притихли. Костя деловито поднял рюкзак и положил на старое место.
  - Ты че? Пацан! - Парень медленно пошел на Костю, зачем-то на ходу закручивая рукав куртки. Остановился рядом и рывком поднес к Костиным глазам татуировку от запястья до локтя. Костя машинально шагнул назад, и парень довольно засмеялся:
  - Под шконкой жить будешь, - рявкнул он и победно оглядел всех.
  Новобранцы с интересом смотрели, ожидая драки. Позади, не вмешиваясь, маячил сержант.
  'Не отступлю!' - подумал Костя, шагнул к кровати и, взяв чемодан, наподдал по нему ногой.
  Чемодан полетел в угол, на лету раскрывшись и вывалив свою чемоданную сущность. Железная кружка, гремя, покатилась в угол. Рубашка, полотенце, колода карт сыпанулась шестерками и тузами. Большая трехлитровая банка варенья на полу сама скинула крышку и потекла густой черно-красной ягодной массой.
  Казарма грохнула. Парень дернулся к Косте, но, споткнувшись о его взгляд, замешкался, кинулся суетливо собирать рассыпавшиеся вещи. Сержант посочувствовал:
  - Видишь, как получилось? Ты казарму с зоной перепутал, по глупости. Сам-то не сидел, иначе хрен бы во внутренние войска попал. Вон еще кружка под койку закатилась, варенье с пола вытри, ты сегодня дневальный. - И тут же он гаркнул, уже всем. - Рота! Выходи строиться.
  Месяц спустя отписал он родителям и невесте о первых успехах, пригласил на присягу. Через неделю пришли ответы, от родителей с извинением, что приехать - никак. Впрочем, Костя и сам знал, что цены на билеты кусаются. Братан, правда, обещался приехать, по своему льготному билету, но ближе к году службы, 'когда станешь ты, Констанц, не салабоном, а хотя бы черпаком'. Ну а Людка отписала, что молодежи нет, танцы в клубе закрыли. Возвращайся скорей, в конверте тебе моя фотография на память, чтобы не забыл.
  - И правильно, что закрыли, - усмехнулся Костя, вставляя Людкино фото за обложку новенького военного билета, - к чему без меня танцы? Вернусь, тогда и станцуем.
  Солдатская наука вещь непростая, человеку со стороны ее запросто не объяснишь. Две недели Костин взвод отработал на фарфоровом заводе - в столовой появились новые тарелки и чашки. Неделю трудился на строительстве своей бани, в городскую их батальон не водили - нет денег. Не то, чтобы их взвод был невезучим. Другие, кто на хлебозаводе - хлеб для столовой зарабатывали, кто на банно-прачечном комбинате солдатил. Дело всем находилось. Комбат пробовал погонять молодых, но уставшие после рабочего дня ребята, чуть не засыпали на плацу. Планировали полевые выходы, да БТРы без запчастей стоят и топлива нет. Дважды выбрались на стрельбище. Первый раз отстрелялся Костя неважно, на спусковой крючок сильно нажал - все двенадцать патронов разом ушли. Даже к прапорщику подошел, попросил дать еще пострелять. Тот, ни слова не говоря, на комбата кивнул. А хмурый майор, сидя на патронном ящике, объяснил: тебе дать - кто-то другой ни разу не выстрелит. С этим пришлось согласиться - справедливость прежде всего. Зато во второй раз Костя не подкачал, хоть из-за нехватки боеприпасов упражнение им урезали, дали лишь по восемь патронов, все восемь и загнал в мишени. Оправдал свои новенькие ефрейторские погоны.
  Так бы и шла служба, но, когда достроили баню, часть погрузили в эшелон и отправили на войну. В голове и хвосте состава платформы с техникой, с БТРами, посередине - два плацкартных вагона. Залез Костя на третью полку - курорт! Пусть всю дорогу всухомятку питаться, и видно с третьей полки в окно лишь шпалы да край откоса, все равно лафа. Взводный, прапорщик, повышенный в должности из-за нехватки офицеров, раздал газеты с наставлениями: 'Как уберечься от снайпера', 'Осторожно мины!'. Да солдаты лишь последнюю страницу газеты изучали, где кроссворд. А как хором, дружно его разгадали, пустили газеты по другой, неотложной надобности.
  В один из дней пути выпало Косте дрогнуть в карауле на платформе у БТРа. На полустанках, где состав пропускал пассажирские и скорые поезда, выходили к платформам cтарики и старухи из окрестных деревень. Больше старухи. Валенки, телогрейки и серые платки, словно форма. Молча смотрели на воинский эшелон. Косте было тревожно, но он твердо стоял на посту, сжимая в руках автомат без рожка, строго следя, чтобы никто не подошел к бронетехнике ближе дозволенного.
  В пункте назначения зима была мягкой. Снег, выпав, сразу таял, оставаясь лишь на видневшихся вдали горах. Костя наконец получил патроны, целых два 'рожка'. Еще дали ему и товарищам каски и бронежилеты. Но все это было как-то дергано, бестолково. Их поднимали по тревоге из холодных палаток, строили, держали под ружьем несколько часов, потом распускали. Комбат, майор, охрип от команд, от ругани с начальством, соседями. Войск согнали множество. Водитель, возивший комбата в штаб, рассказывал, что рядом и десантники, и морская пехота, и танкисты, и артиллерия. Словно к большому параду собрали войска со всей России. Они мигом перемесили землю в 'чеченский асфальт'. И вскоре грязь покрыла все.
  Костя поначалу старался вытереть лишний раз ладони, потом махнул рукой, не потому что смирился, а от усталости. И казалось ему, что все понарошку, вот-вот соберут назад патроны, а их отправят снова на какой-нибудь завод отрабатывать хлеб.
  Но однажды, вместо законного, по календарю, праздника подогнали прямо к палаткам новые бронетранспортеры, посадили ребят на броню и отправили в город. Комбат, севший в одну из машин, обвел взглядом свое воинство, сплюнул с досады, сказал, что-то непонятное и неуставное:
  - Сынки, тут закон простой или ты, или тебя.
  Взревели моторы и машины пошли.
  Вскоре началась подернутая снегом целина, и лежавший впереди тихий город был белым, словно игрушечным.
  Колонна вошла в него словно нож в масло, покатилась по пустынным улицам к центру. Хотя ревели моторы, чувствовалась тишина города, отступало напряжение, опускались стволы автоматов. 'Может, действительно все закончится парадом?' - подумал Костя, ослабляя ремешок сферы, когда из окна дома полыхнул сноп огня, и шедший впереди танк замер, окутавшись густым черным дымом.
  Их 'коробочка' крутнулась в переулок, обходя затор. Костя глянул в испуганные глаза ребят на броне, вскинул автомат и пустил длинную очередь по окнам домов, стараясь попасть в место, откуда стреляли. Словно по сигналу остальные открыли огонь, беспорядочно паля во все стороны.
  Стройной колонны уже не было. За ними бежала лишь БМП. Ее наводчик крутил стволом, пока, за секунды, не расстрелял боезапас. Лишь замолкло орудие, БТР подбросило взрывом. Костя слетел с брони. Упав на землю, он на мгновение потерял сознание. Когда очнулся, палец все сжимал спусковой крючок. Деловито, будто не впервой, Костя отстегнул пустой рожок, достал полный магазин из подсумка. Ребята бежали к БМП, вслед им хлестали автоматные очереди из ближайшего дома. Костя передернул затвор, поднял автомат и стал лупить короткими очередями, прикрывая ребят.
  - Все, - сказал он себе, когда последний солдат добежал до машины, - пора. Но только приподнялся, взрыв гранаты уложил его назад в снег.
  Он не потерял сознания, и вокруг ничего не изменилось. Догорал их бэтр, и, наверно, от него было так тепло, впервые за все зимние дни. Особенно ногам.
  Ногам было жарко, они пылали жгучей болью, и Костя закричал, не услышав своего голоса в грохоте боя. Оставаться посреди улицы было нельзя, то здесь, то там прыгали фонтанчики от пуль. Ломая ногти Костя потащил свое ставшее чужим тело до какой-то бетонной плиты. Укрывшись за ней, он лежал на снегу, и, может оттого, что смотрел он снизу от земли, или потому что солнце садилось, мир был большим и розовым. И так хорошо стало ослабевшему Косте: ушла куда-то боль, и, казалось, в этом розовом свете парят розовые птицы над белыми от снега городами. Миру-мир, аллаху акбар, и ржавый штык-нож загнан в землю по самую рукоять.
  Уходящие выстрелы боя звучали все глуше, а потом и вовсе смолкли в гаснущем сознании солдата.
  
  * * *
  'Светка, представляешь, с черными сбежала, Он на рынке хурмой торговал. А мы со Светкой клипсы покупали. А тот говорит берите хурму так. А я говорю - не возьму я солдата жду. Он засмеялся и в гости позвал. Делать нечего, мы и пошли. А у них в гостинице все схвачено, и дежурная и шампанское в номер, представляешь. И друзья там его были. Сначала весело, потом приставать стали, представляешь. Я говорю, солдата жду. А они, смеются, говорят - солдат поймет. Тогда я в ванну попросилась, там ванна в коридоре, а они туфли забрали. Но я все равно из ванны удрала, и через весь город босиком. А Светка мне на другой день сказала, что я не подруга, а сволочь, потому что она на всех черных не резиновая, представляешь. А потом сама с черными куда-то укатила. А так у нас ничего нового, возвращайся скорей, а то я тогда простыла и теперь сижу дома с соплями...'
  Почтальон хмыкнул, скомкал письмо и бросил в канаву. Покопался в мешке, выискивая еще конверты с номерами в\ч, рассчитывая на посланную солдату родительскую десятку. Больше писем к солдатам не было, и он, забросив мешок на велосипед, двинул по шоссе к станции...
  
  * * *
  Бой огненным шаром катился по городу вслед за озверевшими в тесноте переулков бронемашинами. К ним тянулись из разбитых проемов окон карнавальные нити очередей, били гранатометы со смешным названием 'Муха'. Машины вспыхивали, и солдаты прыгали из люков под пули.
  Руки майора лежали на руле бэтра. Машина послушно то замирала, то разворачивалась почти на месте.
  - Здесь! - крикнул комбат. - Вспыхнул прожектор, обшаривая перепаханную грязь. Бэтр 'танцевал' среди огненных змей.
  - Ищите! - кричал комбат, но лишь когда он готов был развернуть назад машину, прильнувший к триплексу стрелок заметил Костю под стеной у бетонного блока...
  В госпитальных палатах раненые лежат рассортированные, как фрукты на лотке: легкие к легким, тяжелые к тяжелым. Оно и правильно. Повезли кого вперед ногами, раненым несильно это лучше не видеть. А тяжелые - в бреду, без сознания, они, и не заметят.
  Костя недолго был среди тяжелых. Придя в себя и углядев, что осталось от ног, он замолчал и лишь смотрел в окно, за которым качался под зимним ветром тополь.
  Но здесь у каждого была своя беда. Кто без руки остался, кто без ноги. Кого, вынимая осколки, всего располосовали. Каждый свою боль в душе грел. Не играл Костя ни в домино, ни в карты сколько ни звали, лежал и все трогал ладонями края туго запеленутых культяшек.
  По радио, не выключавшемуся в палате, пели песни по заявкам и просто так, сообщали курс доллара, ругали и войну и тех, кто воюет. Тополь все метался в окне. Дни были коротки, свет в палате зажигали рано, и тогда тополь лишь угадывался в шуме ветра. Белые стены палаты и процедурной, белые простыни госпитальных коек и белые халаты врачей и сестер. Костя думал, что, может, это и есть белый город, что казался ему в бою. Ведь здесь тоже было спокойно, несмотря на шум и стоны соседей. А еще ему было немного стыдно, что так мало он повоевал, и ничего в этой войне не понял. Один лишь бой, и закончились для него война и служба. И детская кроватка, которая валяется дома на чердаке, ему снова как раз.
  И снова его теребят, заставляя отвернуться от окна, за которым тополь и белый город, теребят настойчиво:
  - Костя, ну Кость, я к тебе, столько ехала. Вот, шоколадку на вокзале купила. Тебя не сильно ранило? Ноги что, врач сказал остальное цело. Он такой строгий, пускать не хотел.
  Костя молчал, пока Людка тараторила, потом спросил:
  - Что ж мамка не приехала?
  - Едет. Уже едет. Она, как сам военком постучался, за сердце схватилась. Жуть! А тот, не волнуйтесь, говорит, и по имени-отчеству, ваш сын геройски ранен и находится на излечении в госпитале. Вот, говорит, вам документы, чтобы проехать к нему. Она собираться на вечерний поезд, а я сразу на попутках. Денег не было, так колечко отдала, что ты подарил. Обидно, да?
  'Конечно, обидно, - думал Костя, - ладно, новое купим. И дальше жить будем. Ведь город свой, все его знают, и он не пропадет. Хотя, конечно, чего-то и жаль'.
  Лежать бы еще Косте в госпитале, но родители упросили врачей. Те, впрочем, особо не сопротивлялись, хотя бумажку с них взяли, что забирают раненого домой под свою, родительскую, ответственность, и наблюдение врачей местных.
  Встречали Костю дома торжественно, военком, завком, директор завода и мэр. Как героя, тем более, что следом, намекнул военком, идет медаль, а то, - тут он многозначительно помолчал, - а то и орден. Директор завода пожал Косте руку как равному, сказал, что решено общим собранием, хоть завод и стоит, сделать Косте подарок, такой, какой он сам захочет.
  - Мотоцикл! - сказал-выдохнул Костя.
  Все замешкались, директор, все не выпуская Костиной руки, глянул на его сколотые штанины, потом решительно сказал, как отрубил:
  - Справишься! Будет тебе мотоцикл, с коляской. Готовь сарай.
  Вечер прошел среди родных скомкано и бестолково. Когда брат уж лыка не вязал, а мать с Людкой прибирали со стола, сын и отец сидели перед домом на скамейке, курили.
  - Сынок, - виноватился отец, - мы ж с матерью радовались, что у вас с братом разница большая, думали, после Афгана проклятого войны не будет, и ведь жизнь взаправду лучше поначалу стала, а вот оно как повернулось.
  Отец вздохнул, затянулся последний раз и затушил сигарету.
  - Сынок, война-то, она какая?
  Костя, устав за день, привалился к стене.
  - Батя, вот снег белый, а небо розовое, и птицы, птицы, они от взрывов, что ли поднялись...
  Захмелев, он заснул, привалившись к стене, и отец не шевелился, боясь его разбудить и думая, как ловчее отнести сына в дом.
  Военком не обманул. Через три месяца в город прислали медаль 'За отвагу'. В красной коробочке, такую же, как и у брата, с летящими вдаль самолётами и упрямо ползущим танком. В прилагавшейся бумаге говорилось, что награждается ефрейтор Константин Кузнецов за отвагу и мужество.
  Медаль вручали на торжественном собрании. В президиуме сидело привычное городское начальство. И Костя рядом с ним, и Костин брат - оба на законных правах. В зале весь город. Люди приоделись, не часто был повод собраться. Прежние красные праздники вместе уже не отмечали, а новые как-то не приживались. Чинный ход собрания нарушился лишь однажды. Брат, покачав на ладони Костину медаль, считал на обороте номер, посмотрел на свою, встал и пошел к микрофону.
  На трибуне он закривил лицом, давя слова:
  - Что ж так?! Что за враги такие, что пацанов тысячами кладем? Что ж так?!
  Задыхаясь, он рванул ворот, открыв край затрепанной десантной тельняшки.
  Зал затих. Потом, кто-то захлопал. Подхватили. Грянул, что-то торжественное оркестр, и брат, махнув рукой, сел на место.
  А жизнь продолжалась. Весной зашел к братьям в гости военком. Приезжал за призывом, но оказалось, что призывать некого, вот он и заглянул узнать, не нужна ли помощь какая? А так, все без изменений. У Кости и Люды будет ребенок. Врач сказал, что, наверное, мальчик.
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023