Поземка лизала гладкую застывшую дорогу, когда Сергей Бардин выбрался из промороженной маршрутки и очутился перед монументальным, по-советски квадратным и невыразительным зданием мэрии. Стены обметала серая изморозь. Темная снеговая туча оседлала далекие девятиэтажки и сидела на них без движения, к западу светлело, а над крышей мэрии висел, как флаг, узкий голубой лоскуток неба с осколком мутного солнца. Везде было скользко.
"И никто не встречает, - зло подумал Бардин, - Хоть провались".
Он обстучал ботинки на решетке перед дверью, потянул круглую латунную ручку, отполированную сотнями прикосновений, и вошел в душноватое тепло вестибюля. Хмурый милиционер на вахте долго крутил в руках его журналистское удостоверение, кому-то звонил, наконец, с явной неохотой вернул документ и показал, куда идти.
"Деревня!", - подумал Бардин, шагая по красной ковровой дорожке мимо одинаковых дверей.
И здание, и людей - все город унаследовал от прежних времен, даже запах в коридорах сохранился тот, незапамятный, словно не было никаких компьютеров и спутниковых антенн, а сидели по тесным кабинетикам тетеньки с ворохом бумажек и тихо шуршали, как старые, подслеповатые мышки, делая вид, что заняты чем-то очень важным и срочным.
А впрочем, и в Москве мало что изменилось. Лоску стало больше, пыль в глаза пускать научились, а на деле как были совками, так и остались. Все так же мы хамим, нам хамят, и никто ничего не делает.
В приемной мэра молодая секретарша в тигровой кофточке и огромных фальшивых серьгах сидела за полукруглым пластиковым столом и увлеченно резалась с компьютером в "дурака". Длинные ноги в блестящих колготках, накладные ногти, ухоженное личико, пустые глаза - общероссийский стандарт.
Бардин вошел, пристроил кейс на гладком казенном стуле, постоял, уселся. Девушка даже не глянула. "Как же она на компьютере-то работает с такими ногтями?" - подивился Сергей. Наконец, компьютер противно запищал, и на экране возникли роковые слова "Game Over".
- Какой счет?
- Два - ноль, - секретарша помешала в чашечке остывший кофе и посмотрела на посетителя, - Вы - к Китаеву?
- Ну да.
- А чего хотите?
В Москве какая-нибудь холеная стерва произнесла бы то же самое изысканно вежливо.
- Я журналист. По поводу вашего Богуша. Будущего Героя России.
- Богуш? А-а, это насчет вас с вахты звонили? - девушка собрала лобик в забавную гармошку и острым ноготком ткнула в клавишу переговорного устройства, - Вилен Борисович, к вам тут журналист по поводу какого-то Богуша.
- Из Москвы, - вставил Бардин, и секретарша послушно повторила.
- Давай журналиста, - с готовностью отозвался динамик.
Седоватый кряжистый дядя в модном пиджаке сражался с "Пентиумом" в "покер", словно доказывая, что его интеллект на одну ступень выше, чем у секретарши. Обстановка в кабинете была одновременно роскошной и убогой, и Сергей никак не мог понять, что именно заставляет так думать, то ли массивная мебель с фальшивыми позолоченными завитушками, то ли прикрытый ковром поцарапанный паркет.
- Ну! - весело гаркнул дядя из-за стола, - Кто?
- Бардин Сергей, - начал гость, - Вы должны были получить телеграмму...
- Должны - значит, получили, - бодро согласился мэр. Он оторвал взгляд от монитора, - Я спрашиваю - кто? Богуш - кто это?
- Возможно, будущий Герой России. Из вашего города.
- Так возможно или будущий?
- Документы в управлении наград администрации Президента.
На лице мэра отразилась явная работа мысли. Погладив намечающуюся плешь, он тяжело поднялся из-за стола и одернул пиджак:
- А что? Нам герой нужен! Был один у нас, который еще с Отечественной, так после майских и умер. Ему за восемьдесят, слава Богу, было. Вот теперь получается: в соседнем районе два Героя есть, а у нас ни одного. Да ты садись. Расскажи, что это за Богуш, что от нас-то надо, чтобы дело двинулось?
"Вахлак", - мысленно поморщился Бардин. Почему-то все мэры маленьких городков похожи друг на друга, как родные братья. Даже интонации у них одинаковые, словно у отставных полковников.
Мэр потянулся к переговорному устройству и положил на него огромную красную лапу:
- Верка, кофе нам принеси, будь добра! И рюмки захвати, - гаркнул он и широкой разлапистой походкой подошел к сейфу. За массивной дверцей оказалась неправдоподобно огромная, оплетенная соломкой бутыль коньяка.
- Из Греции привез, - похвастался Китаев, неся бутыль, как младенца, - Ездил. По обмену, - он даже облизнулся от приятных воспоминаний.
Вошла походкой манекенщицы вышколенная Верка с круглым подносом и расставила на столе крохотные чашечки. На гладком боку пузатого кофейника поблескивала золотая гравировка: "Дорогому Вилену Борисовичу в день пятидесятилетия от благодарных подчиненных". Кофе, впрочем, оказался так себе. Бардин неторопливо пересказывал текст представления к награде:
- ...И когда подразделение получило приказ на отход, рядовой Богуш остался прикрывать товарищей. Подошедший спецназ нашел его, израненного, с последней гранатой, зажатой в руке.
Мэр слушал, забавно приоткрыв рот и поминутно с серьезным видом кивая. На мгновение Сергею показалось, что сейчас он прослезится, но ничего такого, к счастью, не произошло.
- Да, - согласился Вилен Борисович, прерывисто вздохнув, - героический парень. Надо же... Вот каких наша земля рожает. Богатыри. Русские солдаты.
Он встал и одним махом опрокинул в рот налитую до краев рюмку:
- Ну, за героев!
Бардин осторожно попробовал коньяк и отставил его в сторону.
- Странный какой букет, - заметил он.
- Греция! - непонятно, но внушительно ответил мэр и немедленно снова наполнил рюмку, - Ну, и что от нас? Я-то в администрацию Самого звонить не буду, - оглянувшись на портрет Президента, висящий на стене, опасливо хохотнул он.
- От вас? От вас ничего. Разве что гостиница. Очерк мы про вашего героя для газеты сделаем. А можно и книгу. Чтоб не хуже, чем в соседнем районе, - улыбнулся Бардин.
- Да, книгу можно, - согласился мэр, - У нас тут типография есть районной газеты, так ты пиши, мы книжку отпечатаем. И тебе заплатим, не сомневайся.
- Дело не в этом, - Бардин полез в дипломат, - Уже есть серия. Книжки про героев. И чтобы бумага и печать была хорошей, издавать лучше в Москве. Вот, посмотрите...
На стол легла и разъехалась пачка одинаковых, как близнецы, ярких книжек с портретами солдат на обложках.
- Хотите, чтобы ваш герой был не хуже, заключите договор, и он выйдет в той же серии, - он пошевелил книги, как листья, и сразу вспомнил слово "окучивать". Жена Ленка так и говорила, посмеиваясь: "Сегодня окучила "Сталь-Гарант" на разворот, по безналу. Как бы не обманули. Морды у них жуликоватые". Она писала рекламные статьи о швеллере, уголках и гофро-листе, гордо именовала себя "Журналист-тире-рекламный агент" и верила, что хорошо оплачиваемая халтура - это как бы почти и не халтура вовсе.
- В той же серии, - хмыкнул мэр, - Поди, дорого?
- Нет, от полутора до двух тысяч. Долларов разумеется, - Сергей солнечно заулыбался.
- Полторы - две тысячи?.. Это для Москвы, может, ерунда, а для нас деньги... И не маленькие, - Китаев задумчиво поскреб подбородок.
"Один раз тебе в Грецию не съездить!" - подумал Бардин и продолжал убеждать:
- Ну, так ведь уровень! Финская бумага, печать тоже, хочется, чтобы герой вашего района был не хуже других.
- Ты подожди, может, не дадут ему еще Героя, - засомневался мэр, - Хотя, конечно... Ты, в общем, иди в гостиницу, располагайся, номер тебе будет. Я сейчас звякну. А мы тут покумекаем. Говоришь, за пару дней все решится?
"А машину так и не дал, - подумал Бардин, прощаясь в дверях, - Ну, деревня!"
- Гостиница через площадь, напротив! - словно угадав его мысли, заметил мэр, - Иди все время прямо. Там вывеска будет. Ну, давай!..
Гостиница впечатляла обилием стекла (впрочем, давно не мытого) и огромной, наполовину осыпавшейся абстрактной мозаикой на торцевой стене. В окнах сушились чьи-то растянутые футболки, висела вобла в связках. Желтели казенные шторы. Бардин вошел в холл и увидел за полированным столиком в углу пожилую тетку в пуховом платке, наброшенном поверх строгого костюма. Она как две капли воды напомнила ему точно такую же администраторшу из не вспомнить уже и какого города. Да и сама гостиница была до боли стандартна: бесконечные, на весь фасад, лоджии, репродукции на стенах, фикус в кадке, запах жареной картошки. Линолеум облезлый. Делением они, что ли, размножаются?..
- День добрый, - он подошел к тетке и достал паспорт. Она посмотрела на него, как на что-то бесконечно маленькое, вроде клопа, и железобетонным голосом отрезала:
- Нет номеров.
- Есть, - вздохнул Бардин, - И даже одноместный. Или Китаев по телефону сам с собой разговаривал?
Тетенька кивнула и взялась за трубку. Фамилия мэра ее ничуть не напугала.
- Зин? Подготовь малый люкс. Обкомовская бронь, - позвучало это невероятно важно и значительно, - Белье там поменяй, - положила трубку, подняла крохотные глазки, - Паспорт ваш давайте сюда. Надолго?
- Как получится, - Бардин извлек из кармана шоколадку и положил на полированную крышку стола.
В районном люксе было полутемно, пахло пылью и хлоркой. Он включил свет. Обстановка при всей кажущейся роскоши отдавала казенностью. Тяжелые, темные, словно пропыленные шторы, полированный стол, заслуженный холодильник. Иноземным гостем стоял на тумбочке маленький цветной телевизор "Сони". В ванной звонко капала вода. Заглянув туда, Бардин увидел небольшую сидячую ванну с ржавыми потеками и забытую кем-то початую пачку стирального порошка "Апрель" на сушилке для полотенец.
Одно было хорошо: окно номера выходило не на мэрию, а в скверик с нелепыми круглыми фонарями и белым Ильичом, указывающим на автобусную остановку. Сергей сел на кровать, и она тут же отозвалась скрипом продавленного матраса. Такое покрывало в веселенький цветочек он тоже где-то уже видел. Гостиницы все одинаковы. Сама жизнь, наверное, сделана по каким-то шаблонам.
В дверь постучали, зашла толстая горничная с графином в руках.
- Добрый вечер, я вам водичку заменю.
- Хорошо. От вас по межгороду как звонить? - он кивнул на стоящий на столе телефон.
- Сейчас телефон включат. Прямо код набирайте и говорите, - ответила горничная. Она профессиональным движением подравняла подушку и вышла.
Бардин подождал, пока ее шаги удалятся по коридору, снял трубку и набрал номер.
- Здравствуйте, Виктор Николаевич! Это я. Бардин. Прибыл, приняли вроде нормально, - он некоторое время слушал невидимого собеседника, короткими гримасками комментируя его слова, - Парень пока в больнице, завтра к нему пойду. Пытался окучить мэра на книжку, но не знаю. Он сам еще не знает. Вроде клюнули. Вы держите меня в курсе дела, - журналист еще помолчал, слушая и, попрощавшись, нажал отбой.
Главный редактор его немного раздражал и казался похожим на мэра Китаева. Его вообще всегда раздражали очень деловые люди. Интересно, а вне работы главный тоже такой? Например, когда у него болит живот или двадцатилетняя дочка приводит домой очередного бойфренда с глазами рыночного ворюги?
Он потянулся к пульту телевизора, и из-под него тут же рванул крупный испуганный таракан. Как раз начали передавать новости, и диктор, комментируя картинку на экране, бодро сообщил, что федеральные войска, освободив большую часть Чечни, продолжают выдавливать боевиков в горы. Уже работает мирное правительство под руководством полевого командира первой чеченской войны. Обсуждается план сева и меры по восстановлению хозяйства республики.
На улице совсем стемнело. Сутки прошли с Москвы, с вокзала, с синего окна, в котором растворился контур грустных глаз. Она рисовала в воздухе картинки: сердечко, телефон, книгу. Потом помахала и отвернулась. Поезд дернулся.
"Я тебя люблю, позвони мне оттуда, посмотри там книгу". Сергей разобрал сумку, достал пакет с бутербродами и маленький кипятильник. Где-то далеко фабрика тонко закричала в воздух, прогоняя рабочих с вечерней смены. В коридоре две тетки громко ругались из-за какого-то акта на прожженное покрывало, который одна не написала, а вторая не напомнила. Часы на руке пискнули: семь.
Он набрал код Москвы и домашний номер.
- Приветики!.. Что? Да нет. Ничего не случилось. Нормально доехал, холодно только в вагоне... Из гостиницы. Да. Ты что, аж целый люкс! Обкомовская бронь... А ты? А чего голос сиплый? А чего в нос говорим?.. - он засмеялся, - Слушай, это такая дыра! И мэр такой же...
Жена начала, поминутно сморкаясь, рассказывать о том, что пес сорвался с поводка, и ей, бедной, пришлось гоняться за ним по сугробам. По телевизору начался боевик с Джеки Ченом. Заворчали трубы.
- Я скоро приеду, - пообещал Сергей, - Ты там не скучаешь?.. Да? И я скучаю. Ну давай... Ну, целую.
Он зевнул, выключил телевизор, разобрал постель, зашел в ванную и потрогал чуть теплую трубу: "Чтоб вас!". Лег. Не читалось, почти бессонная ночь в поезде давала себя знать слабостью, во рту после коньяка остался мерзкий кислый привкус, который не перебили даже бутерброды. Поворочался, вспомнил почему-то лето и вскоре заснул.
* * *
Районная больница, в отличие от гостиницы и мэрии, занимала, видимо, недавно отремонтированное старинное здание с колоннами вдоль фасада. Правда, краски лишь на этот фасад и хватило, остальное было серым, в каких-то потеках, местами еще не убрали леса. Справочная скрывалась за обшарпанным боковым входом.
- Богуш? - Регистраторша за окошком долго листала какую-то книгу, возя пальцем по строчкам, - Восемнадцатая палата. Состояние тяжелое.
"Богоугодное заведение", - вспомнилось Бардину название подобных мест в позапрошлом веке.
Длинные коридоры. Зеленые крашеные стены, больные в растянутых спортивных трико или безразмерных пижамах. Наводящие ужас плакаты с огромными надписями "Педикулез!" и "Инфаркт миокарда". Чьи-то костыли у стены. И поверх всего затхлый запах больничного супчика.
В восемнадцатой палате стояло семь коек. Все, кроме одной, были заняты. Мужик в дальнем углу время от времени стонал. Остальные лежали тихо и как-то безучастно, словно куклы. Воздух в палате был спертым.
Богуш дремал на первой же от двери койке, рядом на тумбочке в бумажке лежали какие-то разноцветные таблетки.
Бардин подтянул табуретку и сел. Пацан был маленький и худой, с оттопыренными ушами и торчащей козырьком челкой, вокруг глаз залегли желтоватые тени, похожие на синяки. Дышал он тяжело, прерывисто, со всхлипами, бессмысленные голубые глаза остановились на какой-то точке стены.
- Здравствуйте, Алексей!
- Здравствуйте, - тот не сразу повернул к нему изможденное лицо, - А вы кто?
- Я Бардин Сергей Викторович, но можно Сергей просто. Журналист. Буду о вашем подвиге писать очерк.
Стонущий мужик на дальней койке замолчал и повернулся к ним, прислушиваясь. Сергей нервно оглянулся на него и встретил взгляд, любопытный и враждебный одновременно.
- А чего мамка не пришла? - Богуш облизал губы и потянулся к стакану с водой.
- Не знаю. Вы можете со мной поговорить?
- О чем? - тощая рука все-таки достала стакан, и парень присосался к нему, пока не выпил все до капли.
- О вашем подвиге, о том, что случилось в тот день под Чечен-Аулом.
- Это что, все в газете напишут?
Голос его звучал тихо и как-то тускло.
- Обязательно, - Сергей полез в кейс и достал пару холодных мандаринов, - А может, и в книге.
- Ну, в засаде были, а тут чехи. Пришлось отходить, - без всякой интонации, словно по бумажке, сказал парень.
- И вы остались, чтобы прикрыть товарищей?
- Ну да. "Уходите, пацаны!" - кричу...
- А чеченцы все ближе? Окружили? Их много было?
- Много.
- И вы решили себя и их подорвать последней гранатой?
- Что? - лицо Богуша на очень короткое мгновение стало осмысленным и даже испуганным, - А, ну да, конечно. Чего, думаю, сейчас получите, напоследок, гады.
- Ребята потом к вам вернулись с подмогой?
- Не знаю. Наверно. Я уже в госпитале очнулся.
Ему было тяжело говорить, каждое слово давалось с трудом. На лбу появились бисеринки пота. Подошла немолодая медсестра со шприцем, укоризненно посмотрела на Бардина, но ничего не сказала.
Больной, лежавший за Богушем, снова застонал.
- Ну, до свидания, Алексей, - Сергей поднялся, - Я к вам еще зайду, хорошо? Когда получше чувствовать себя будете.
Но тот, похоже, его не слышал.
- Совсем довели парня, - бормотал Бардин, шагая по коридору в поисках врача. Настроение у него испортилось, и дело было даже не столько в жалости, сколько в сознании, что бардак у нас был, есть и будет всегда. И не только в больницах.
Врач, неожиданно молодой, лет двадцати пяти, но уже лысоватый парень в потрепанном темно-зеленом балахоне, обедал в своем кабинете. Перед ним на столе стоял, похоже, тот самый больничный суп, валялась пачка китайской лапши, на подоконнике закипал древний электрический чайник.
- Мне нужен лечащий врач Богуша. Это не вы? - с порога спросил Бардин.
Доктор, не опуская ложку, укоризненно посмотрел на него.
- Я. А вы ему кто?
- Конь в пальто, - Бардин достал и сунул под нос врачу журналистское удостоверение, - У вас будущий герой России умирает.
Врач вздохнул и отодвинул тарелку:
- Вы тут не грубите, пожалуйста. Освободится койка в реанимации, переведем вашего героя. Всем трудно. Не он один такой. И пока еще не умирает.
Бардин неожиданно успокоился и подсел к столу:
- Я могу узнать? Насколько серьезно?
- Ну... - доктор поморщился, соображая, - Объективно, конечно, состояние тяжелое. К нам поступил с подозрением на сепсис, но это, похоже, не подтверждается. Швы зажили плохо. Общая анемия. Иммунитет снижен. Ну и психически, конечно. Вы сами должны понимать.
- Ему помочь чем-нибудь можно?
- Мы ему колем антибиотики, витамины... Другого все равно нет. Вы купите лекарство, я вам напишу какое. - Он что-то черканул на рецепте, - Хорошая вещь. Содержит обогащенную сыворотку крови. Новое лекарство, дорогое. Две моих месячных зарплаты, - доктор криво усмехнулся.
- Ничего, мэрия оплатит, - Бардин спрятал рецепт, - А вы бы палату ему получше сделали. Он на живой труп похож у вас.
- Его просто не очень удачно лечили. Еще там, в госпитале, вот и запустили парня. Давно можно было поднять, - хирург помолчал, вертя ложку, - Извините, а под это дело... не получится еще немного шприцов? И перевязочные материалы нужны, кетгут, капельницы, салфетки... Бедно у нас. Инструментарий жуткий.
- Я поговорю, - неуверенно пообещал Бардин.
Когда он, закрывая дверь, оглянулся, врач уже подтянул назад тарелку с остывшей капустной баландой.
День только начинался и Бардин рассчитывал съездить к Богушу домой, зайти в школу, где тот учился, а если успеет, то и в военкомат.
Район стандартных пятиэтажек начинался сразу за центром. Шесть домов, детсад, школа. И снова дома, школа, детсад - как на конвейере. Бардин отвернулся от автобусного окна. В конце концов, что еще можно было здесь увидеть?
Нужный дом оказался такой же стандартной пятиэтажкой с пробеленными стыками серых панелей, низкими окнами и облезлыми крошечными балкончиками, заваленными хламом. Дети катались на санках и картонках с пологой горки, бегала здоровенная бродячая собака, кто-то догадался высыпать мусор прямо под ноги прохожим, и Бардин, морщась, пробрался боковой тропинкой к подъезду.
Дверь квартиры на первом этаже открыла стертая тетка без возраста, одетая в линялый махровый халат, шерстяные носки и шлепанцы:
- Вам кого?
"А вот и наша мама!" - подумал Сергей и почему-то сразу очень живо представил детство Богуша: однообразные дни, редкие праздники с неизменной теткой, приезжающей в гости, школа, возня в этом убогом и скучном дворе, материнское нытье по поводу и без, макароны на обед и единственная перспектива изменить жизнь - армия.
Планировка квартиры Богушей неожиданно оказалась точно такой же, как у Сергея дома, и он, пока мамаша нервно запихивала в какой-то стенной шкаф раскиданную одежду, напрягся от невольного ожидания знакомого голоса в комнате, запаха табака "Капитан Блэк", звуков "Продиджи" и ласкового вопроса: "Это ты, Серенький?". "Ленка, я скоро приеду", - подумал он, и тут тетка, остановившись перед ним в какой-то одновременно заискивающей и вызывающей позе, подала голос:
- А, это... Лешке правда медаль дадут?
- Должны, - Бардин пожал плечами, еще не вполне отрешившись от иллюзии дома.
Они прошли в меньшую из комнат, квадратную, заставленную расшатанной совковой мебелью, с развешанными по стенам семейными фотографиями Богуша, его матери и какого-то светловолосого мужчины, снятых в разных возрастах и ракурсах (впрочем, на более поздних снимках мужчины уже не было). На окне, в трехлитровой банке, плавал толстый чайный гриб. Стекла были давно не мыты, на мебели лежал слой пыли.
- Мне для статьи, - Бардин придвинул себе стул, уселся к столу и достал диктофон, - нужно что-нибудь про Алексея... ну, как он рос, каким дома был. Расскажите мне о нем.
- Это зачем? - тетенька покосилась на диктофон, - Записывать будете? А что говорить-то?
- Ну, он был хорошим мальчиком?
- Хорошим, - он сморщилась и всхлипнула, - Помогал всегда. Раз было - на мой день рождения. Он себе на магнитофон копил. Так копилку разбил и мне купил кофту, теплую такую... Не в отца он пошел, от того слова доброго не дождешься...
Она говорила, перемежая слова длинными вздохами, замолкала, снова говорила, а Сергей, давно научившийся слушать, не слыша, думал о том, что в сорок лет пора переходить к чему-то более интересному, важному, более греющему душу, что ли, чем такие вот беседы о чьем-то детстве в чужих квартирах и чужих городах. Ни одному человеку, кроме, пожалуй, Ленки, он не посмел бы признаться, что его престижная работа, когда-то так манившая, оказалась до предела циничной. К тому же, она отнимала столько времени и душевных сил, что на настоящее творчество их просто не оставалось.
Ему смертельно надоело писать о людях, к которым он был глубоко равнодушен. Надоело ездить Бог знает куда, ночевать в гостиницах и общежитиях, питаться в столовках, а потом, уже дома, сидеть и часами расшифровывать с диктофона записи чужих голосов, которые рассказывают о неинтересных ему вещах.
Иногда жена Ленка подходила, садилась рядом и слушала диктофонное бормотание, удивленно хмурясь и вертя в руках зажигалку.
- Серый, - говорила она в таких случаях, - Как ты еще не повесился? Они же... они - ни о чем, они двух слов связать не могут!
- Есть такое слово - "надо", - вздыхал Сергей.
- Надо! Тебе это надо?..
Это был риторический вопрос, на который Бардин никогда не отвечал. Все было ясно и так.
...Тетка замолчала и несколько секунд тупо смотрела куда-то в пространство.
- Ну-ну? - подбодрил Сергей.
- Бедно теперь живу, - она сглотнула и сложила на животе дряблые рабочие руки, - Работы нет. Мужа нет. Думала, Лешка вырастет, я хоть отдохну. А теперь что?.. Комнату сдаю армянам, чтоб с голоду не помереть, полы у чужих мою, устала я...
Бардин сочувственно покачал головой и украдкой глянул на часы, успев с удивлением подумать, что не помнит, до скольких обычно длятся школьные занятия.
- Я еще президенту напишу. Мне за сына пенсия положена, - Изранили, искалечили, - запричитала тетка и неожиданно завыла тонко и неубедительно, словно по обязанности. Сергею сразу захотелось как-то оборвать этот звук, стукнуть по столу, что ли, но мамаша вдруг замолчала сама, словно ее выключили, и сказала:
- Я чаю поставлю.
Она ушла на кухню, а в комнате вдруг появился ребенок жильцов, упитанный смугловатый парень лет трех-четырех с огромными черными глазами, остановился и стал беззастенчиво, в упор, как это делают дети, рассматривать Бардина. Сергей подумал, натянуто улыбнулся и показал ему "козу":
- Ух я тебя!
- Дурак, да? - немедленно отреагировал пацан, выпятил нижнюю губу и важно удалился.
* * *
Последний раз Сергей вздрагивал так сильно разве что во время московского урагана, когда крепкий ясень возле "ракушки" соседа вдруг угрожающе затрещал и стал валиться прямо на балкон, где мокрая Ленка в полнейшем восторге стояла у перил с видеокамерой и снимала происходящее "для истории". Тогда он испытал приступ какого-то мгновенного обжигающего ужаса, когда за одну секунду успеваешь умереть и родиться заново, и думал, что больше такое не повторится.
И ошибся, потому что внезапно грянувший откуда-то с потолка оглушительный электрический звон точно так же заставил сердце сбиться с ритма.
"Однако, - он вытер вспотевшие ладони и терпеливо переждал звуковую атаку, - Это ж какие надо иметь нервы..."
Впрочем, старшеклассница, которую он поймал, чтобы спросить дорогу к сорок седьмому кабинету, на звонок отреагировала вполне спокойно, просто замолчала ненадолго, прижмурив один глаз и не переставая катать во рту жвачку.
- Короче, - как ни в чем не бывало, продолжала она, стоило звону утихнуть, - идете дальше по коридору и после дебильного такого плаката сразу будет дверь. Вот вам - туда.
Это была ростом с Сергея, очень уверенная в себе девушка лет семнадцати, в огромных ботинках "копыта продакшн" и словно обгрызенных по низу джинсах. Волосы она выкрасила в неоновые цвета, а говорила с ленцой, растягивая фразы и поминутно вставляя слово "типа". Одновременно она оценивающе разглядывала Сергея.
- А что за плакат? - улыбнулся Бардин, невольно подбираясь под взглядом девчонки.
- Типа, мойте руки перед едой, - хмыкнула она.
Коридоры уже оживали, нарастал живой угрожающий гул, и она спешила исчезнуть.
- Ты чего не на уроках? - неожиданно для себя спросил Сергей.
- Кто, я? - она так удивилась, словно ей в лицо рассмеялся телевизор, - Да я, типа, не по этой части, дядя. Ну все, бай! А то заловят еще.
И ушла, а коридор уже наполнился топающими, хохочущими, толкающимися, орущими и жующими существами, одетыми в немыслимые шмотки и объясняющимися на немыслимом птичьем языке.
Невольно он вспомнил собственное детство: деревянные парты с откидными крышками, которые громко хлопают, когда класс встает, приветствуя учителя, одинаковая школьная форма, ненавистные физиономии педагогов, чернильные ручки, сажавшие кляксы в самых неожиданных местах от карманов до портфелей, обязательные букеты на первое сентября и ко дню учителя. Однажды он видел, как их классная тащила подаренные цветы домой, сбив вместе гвоздики, гладиолусы, георгины и астры в огромную безобразную солянку. "А может, я уже старый?" - неожиданно подумал он.
В нужном кабинете высохшая немолодая женщина в каком-то бесполом брючном костюме и с бусами на бурой черепашьей шее одной рукой собирала сумку, а другой яростно расчесывала жидкие крашеные волосы. Вошедшего Бардина она не заметила, полностью погруженная в свои мысли. Отсюда только что унесся табун из тридцати подростков, столы по инерции еще слегка вибрировали, а лицо педагога все никак не могло принять нормальное человеческое выражение.
- День добрый, - сказал Сергей, успев подумать, что не такой уж он и добрый, этот день, а скорее так себе, средней паршивости.
- А-а! - непонятно чему обрадовалась женщина, - Здравствуйте, здравствуйте! Рада видеть.
- Меня?.. Ну, можно сказать, взаимно. Вы ведь Галина Васильевна?
- Проходите, - она бросила в сумку расческу и сделала губы трубочкой, - И что мы будем с вами делать? Мы ведь исключать будем вашу девочку. Вы можете это понять?
- Мою девочку? - сбитый с толку Бардин прошел по узкому проходу до учительского стола, неуверенно сел за первую парту и чуть не выругался: к штанам немедленно приклеилась чья-то жвачка.
- А как вы думали? - Галина Васильевна плотоядно усмехнулась, - Месяц назад у нее было последнее предупреждение. Больше я не могу. Извините. Она нам весь класс портит. Никакого самоконтроля!
Сергей вдруг рассмеялся и почему-то подумал, что учительница говорит о девчонке, которую он встретил в коридоре:
- Господи! Да вы путаете меня с кем-то, Галина Васильевна!
- Как это?.. А вы - не отец Волосковой Ирины?
- У меня вообще нет детей. Я журналист. Насчет Алексея Богуша, Героя России, он же у вас учился.
- Ах... - ее лицо приобрело буроватый оттенок, и Сергей не сразу понял, что она просто покраснела, - Вот оно что... Герой России! Никогда бы не подумала.
- Что, у него тоже бывали последние предупреждения?
- А как же! Что Волоскова эта, что Богуш - одного поля ягоды. Только Волоскова гадит сознательно, а этот... Из класса в класс его за уши перетягивали. Не пойму, зачем вообще учился. Если его что-то и интересовало, в чем я сомневаюсь, то точно не мои уроки. Помню, у него часы были такие, китайские, с крышечкой на циферблате, так он ими весь урок сидит и щелкает, щелкает!.. Как специально. И ведь видит, что я отвлекаюсь, а все равно сидит и щелкает!
Бардин улыбнулся.
- Вы не смейтесь, - укоризненно сказала Галина Васильевна и снова сделала губы трубочкой, - Это только говорят, что дети все хороши. А на деле - зверинец! Уголок Дурова! Половине тут вообще делать нечего, им в тюрьму прямая дорога! А Богуш... ну, он просто вялый был какой-то. Ничего не надо, то в окно, то на часы, ничего не знает, ничего ему не интересно... Таскался все время за Генкой Семиохиным, как хвост. Ничего своего. Герой России... Как вышло-то, что он герой?..
Тут в дверь на высоте пары метров от пола просунулась голова усатого мужчины с сигаретой в зубах:
- Вызывали? Я Волосковой отец.
- О! - радостно провозгласила Галина Васильевна, и Бардин понял, что разговор окончен.
Завуч, на которого удостоверение журналиста произвело гипнотическое впечатление, охотно выудил из недр какого-то шкафа старый классный журнал, продиктовали адрес Геннадия Семиохина и даже объяснил, как туда добраться. Идя по коридору на выход, Сергей вдруг остановился и посмотрел через окно во двор, где несколько пацанов увлеченно валяли друг друга в сугробах. Грянул звонок, словно ударил по голове кувалдой. Перемена закончилась.
Оставался сущий пустяк - сфотографировать школу, где происходило становление Героя России. В принципе, такое сооружение, скучное, типовое, можно было найти в любом городе и даже в Москве, но Сергей все-таки вынул фотоаппарат, отошел на приличное расстояние и послушно увековечил занесенное снегом здание с яркой надписью на стене ""Иванушки" - лохи!". Времени прошло не так уж много, и он решил, что сегодня можно "добить" знакомых Богуша и забыть дорогу на эту окраину. Постоял, подумал почему-то о том, что, слава Богу, школьные годы остались далеко позади, и двинулся к Геннадию.
Квартира Семиохиных, хоть и располагалась в такой же обшарпанной пятиэтажке, выгодно отличалась от соседских уже добротной дверью. А когда Сергею открыли, он вошел в прихожую и сразу подумал, что спутниковая антенна, замеченная на фасаде, наверняка принадлежит Геннадию.
Школьный друг Богуша, молодой румяный парень-крепыш, стоял голый по пояс, в спортивных штанах, по-наполеоновски сложив руки на груди, и вопросительно смотрел на Сергея. На мизинце его левой руки поблескивал явно не дешевый перстенек.
- Вы - Геннадий Семиохин, друг Алексея Богуша?
- Это кого, Лешки, что ли? - весело изумился парень, - Он что, в городе?
- Алексей в больнице после тяжелого ранения. Его представили к званию Героя России, и я хотел бы поговорить с вами о нем.
- Лешка - Герой России? Во дела! Мать, ты слышишь? - крикнул он куда-то в глубину квартиры и вновь повернулся к Бардину, - Где он, в нашей больнице? Зайду! Как он там? Зайду обязательно!.. Да что ты, проходи в комнату!
Сергей послушно проследовал за хозяином и чуть не свистнул при виде огромного телевизора с экраном совершенно немыслимых размеров, перед которым, на коврике из натуральной ламы, в вальяжной позе разлегся здоровенный мастифф в блестящем ошейнике. У стены стоял новенький тренажер "Кеттлер". Обстановка подавляла роскошью, все тут стоило дорого, даже пепельница на журнальном столике и цветок на окне.
- Так и живу! - весело сказал Геннадий, - Ты как, выпьешь? За такое дело? - он подошел к стенному бару и надавил кнопку, заставив дверцу с мелодичным проигрышем распахнуться.
- Вы с Алексеем дружили? - спросил Сергей и приготовил диктофон.
- Десять лет, - с готовностью подтвердил Семиохин.
- Ну, и что он был за человек?
- Да нормальный пацан. Надо же, Герой... Ну, Лешка! Не ожидал!
- А чем он увлекался? Может, в секции какие-нибудь ходил?
- Да ходили мы... в какие-то. В авиамодельный в пятом, в радиотехнический, на балалайку еще. Нам сказали, кто на балалайку запишется, тому пятак по пению поставят. Так у меня в аттестате, считай, одна только эта пятерка и есть.
- А вы в армии служили? - неожиданно спросил его Бардин.
Геннадий, склонившийся с бутылкой над бокалами, удивленно выпрямился:
- Не довелось, - он вздохнул и улыбнулся, - Здоровье. У меня ларьки на площади, - зачем-то добавил он.
- Хорошо, а девушка у Богуша была?
- Конечно, - Гена подвинул Бардину бокал и раскрытую коробку дорогих шоколадных конфет, - Не без этого.
Людмила не заставила себя долго ждать, она вплыла в комнату, бережно неся впереди себя огромный живот. У нее были круглые глаза и какое-то отстраненное, даже глуповатое лицо, какое часто бывает у беременных женщин, считающих себя и все вокруг лишь придатком к своему животу. Сергей привстал и поклонился ей:
- Добрый день.
- Люда, - с ленцой протянула беременная и опустилась в кресло.
- Ты прикинь, - поделился с ней Геннадий, - Лехе Богушу Героя России дают.
- Слышала, - она поморщилась, - Ты орешь, что стены дрожат.
- Вы правда бывшая девушка Алексея? - спросил Бардин, доставая диктофон.
- Не надо, - Людмила подавила зевок, - Не записывайте. Мне нечего сказать.
- Почему?.. - он чуть растерялся, - Я же не собираюсь лезть в ваши с ним отношения. Просто расскажите, какой он человек?
- Никакой. Мы недолго встречались, месяца три. Потом его в армию забрали, а я с Генкой стала ходить.
- Но вы его... вы к нему хорошо относились? Вы рады за него? - уже без всякой надежды пробормотал Сергей, - Вам жалко его?
- А мне-то с чего радоваться? - удивилась Людмила, - Или жалеть? Хотя да. Жалко. Он прикольно Никулина изображал. А денег ему много дадут?
* * *
В гостиницу Бардин добрался, когда было уже совершенно темно и, как всегда в глухой провинции, практически безлюдно. Вскипятил воду в стакане, заварил чай и уселся на кровать, чувствуя себя заезженным, как лошадь. О книге для Ленки опять забыл. После многочасовых хождений ныли ноги.
Нужно было чем-то заняться, и он достал из кейса блокнот. Мысли, еще пять минут назад громоздившиеся друг на друга, тут же испарились. Что тут писать? Никакой биографии. Писать нечего, а значит, строчи, что угодно, хоть стихами. Стандартный, серенький человек, каких миллионы. Мальчиком был хорошим, в школе учился средне, девушка была, друг был. А еще-то что? Душа Богуша нигде не выглядывала из зарослей казенных фактов.
Он порылся, извлекая материалы, припасенные для других статей. Какие-то копии представлений к наградам, письма читателей. Целый ворох бумаг, даже смотреть на которые совершенно не хотелось. Неожиданно зазвонил телефон.
- Вас вызывают из Москвы, - сообщила телефонистка, - Будете разговаривать? Соединяю.
И почти сразу за ней пророкотал голос редактора:
- Ну что ты там, не наотдыхался? Как Богуш?
- Собираю материалы, - ответил Бардин, - Богуш в больнице. Что-то там после ранения... сепсис... состояние тяжелое. Указ на него еще не подписан?
- Пока нет. Как думаешь, выживет?
- Разве от этого что-нибудь зависит? - Сергей сам не понял, зачем это спросил.
- А то ты не знаешь, как у нас любят посмертно присваивать, - с циничной прямотой заметил редактор, - Ты там надолго не зависай, собирай материал и двигай. Тут для тебя еще по двоим работа есть.
Бардин распрощался и повесил трубку. Работать ему неожиданно расхотелось, и он спрятал бумаги назад в портфель. Погасил свет и подошел к окну. Над сквером в свете фонарей летел снег, на макушке у Ильича образовалась мохнатая меховая шапочка.
"Восемь книжек уже есть, - тоскливо подумал он, - теперь Богуш. Потом еще двое. Лепим, как пирожки. Штампуем. Добро пожаловать в инкубатор Героев!.. Хорошо, хоть платят аккуратно. Может, на дачу, наконец, накоплю. Или мебель поменять? Сделать, как на той картинке из каталога - "Комната Хорошего Настроения"... Господи, о чем это я?! Он, может, не сегодня - завтра умрет. Или даже так: умрет - Героя дадут, а нет - орден Мужества или медаль. И не думал никогда этот парень ни о каких деньгах, ни о какой карьере".
Написать бы что-нибудь настоящее. Про тех же парней из маленьких городков, которые там, в Чечне, воюют, калечатся, и погибают. Пусть уйдет на это год. Но это будет хоть год без халтуры.
"А жить все это время на что?" - грустно возразил он сам себе. Ленке хорошо. Эта ее "халтура-тире-не халтура", по крайней мере, не затрагивает души. Такое можно писать километрами, и совесть остается спокойной.
* * *
Его уже перевели в отдельную палату, маленькую, темную, с узким окном и глухой дверью с замками. Судя по устоявшемуся запаху хлорки, раньше здесь была процедурная или перевязочная. Теперь желтые шторы скрывали серый зимний день, а в вазочке на столе три вялые гвоздички доживали свой короткий век.
Богуш дремал, по-детски обиженно отвернув лицо к стене. На звук открывшейся двери шевельнулся, замычал, дернул рукой.
- Привет, - Бардин присел на край его койки.
- Холодно, - в пространство сказал Богуш и повернулся к гостю. Выглядел он вроде получше, даже румянец появился, но глаза были совсем мутными, отсутствующими, словно у снулой рыбы.
- Как тебе тут, нравится? - Сергей включил свет, с некоторой тревогой попытался встретить его взгляд и не смог, - Отдельная палата все-таки. Спишь, небось, все время?
