ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Макаров Андрей Викторович
Лярд

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  К пятидесятилетию Победы в войсках отыскали ветерана. Последнего. Он, как призвали красноармейцем в 1940 году, так и тянул до сих пор лямку. И сегодня служил старшим прапорщиком. А выслуги у него с учетом войны было в три раза больше чем мне, лейтенанту, лет.
  Его бы давно с почетом уволили и не 'в запас', а сразу 'в отставку', но полк их стоял за городом, далеко от глаз начальства. 'Дед', как звали его в части, 'не высовывался', при проверках и наезжающих время от времени комиссиях от греха подальше прятался в своей каптерке.
  Но к юбилею кадровики деда отыскали, приказали начистить потускневшие фронтовые медали и стали возить по президиумам торжественных собраний. В один из дней завернули в окружную газету, чтобы я, ее корреспондент, написал о ветеране очерк.
  Дед бойко наговаривал на диктофон воспоминания: о том, как его призвали сразу после финской войны на границу, как он в патруле в блокадном Ленинграде задержал вражеского ракетчика, подававшего сигналы фашистским бомбардировщикам, о службе после войны.
  Воспоминания закончились, как и пленка в диктофоне. Ветерана должны были забрать на очередное торжественное собрание, пока машина не приехала, мы пили чай. Я чисто по инерции интересовался уже для себя: видал ли он маршала Берия? Какая ему за такую зверскую выслугу положена пенсия? И о том, что же было такого на той давней войне самого страшного.
  - Страшного? - переспросил дед, ломая сильными узловатыми пальцами сушки. - Страшного, на войне много.
  Он покосился на выключенный диктофон и, неуверенно, как бы решаясь, продолжил:
  - Мне, лейтенант, ты уж прости, что я так запросто, не по уставу. Мне ж главный страх после войны вышел.
  - СМЕРШ, особый отдел? Репрессии? - деловито переспросил я.
  - Не, - досадливо махнул рукой дед. - Я женился тогда в сорок пятом, в июле, аккурат после войны, тогда и приключилась со мной эта штука...
  
  * * *
  Ах, какое лето стояло в Ленинграде в 1945 году! Жаркое и прозрачное. И настроение такое, словно продолжался праздник победы. На вокзалах с цветами и оркестрами встречали поезда с возвращающимися фронтовиками. И хоть обычные, пассажирские поезда еще толком не ходили, из эвакуации потихоньку возвращались те, кому удалось вырваться на Большую землю в страшные блокадные годы.
  Старшина Егор Кондеев провел ладонями по ремню, поправляя парадный китель. Перед зеркалом одел новенькую с васильковым верхом фуражку и невольно коснулся рукой медалей. 'За боевые заслуги', 'За оборону Ленинграда' и 'За победу над Германией'. Все три на месте. Новые сапоги сверкали наготове у выхода из каптерки. Егор натянул сапоги, встал, притопнул и поправил галифе такого же, как и фуражка ярко василькового цвета. Прошелся по голенищам бархоткой - навел лоск. Друг - ефрейтор Славка Копцевич - поднес кусок зеркала, и сам же показал большой палец - хорош.
  Дальше старшина взял давно приготовленный сидор, предъявил на КПП увольнительную на три дня и зашагал по бульвару Профсоюзов, бывшему Конногвардейскому. Сидор закинул на плечо. Лежало в нем богатство: отрез офицерского сукна, две буханки черного хлеба и банка тушенки. Это свое, выменянное и сэкономленное. Остальным старшина разжился на толкучке у Сенной площади. Теплый пуховый платок, бутылка водки и сладкого вина. Отдельно в кармане золотое колечко. Простое, тоненькое в ниточку, без камушка, как и требовалось сегодня.
  Путь недолoг, через мостик, мимо разрушенного бомбой здания и дальше переулком до улицы Декабристов, к которой углом примыкал нужный старшине дом. В крайнем распахнутом окне второго этажа торчало несколько детских головок. Увидев вышагивающего старшину, дети бросились вглубь комнаты, а в окне появилась девушка в белом платье. Когда старшина остановился под окном, перегнулась через подоконник.
  - Жених! - прыснула она и исчезла.
  Старшина поправил фуражку и зашел в подъезд.
  На лестнице Егор поднял руку к гирлянде звонков у двери. Но дверь открылась без звонка. Открыла та самая девушка и, не пропуская старшину, завертелась на пороге в белом приталенном по фигуре платье. Девушка строго взглянула на старшину, и тот, кашлянув в кулак, смущенно бросил:
  - Люд, ты чего, ведь люди ждут уже.
  - Подождут, - строго заметила она, - как платье? Подруга за ночь скроила.
  - Блеск! - заключил старшина, еще раз оглядев девушку, и полез в карман за кольцом.
  От прежней анфилады остались широкие двухстворчатые двери между комнатами коммуналки. Сегодня от них оттащили шкафы и свадебный стол растянулся на две комнаты. На табуретки положили доски, и места хватило и гостям и всем тридцати шести жильцам коммуналки.
  Во главе стола жених и невеста: Егор и Людмила. Слева от них тетка Людмилы, справа подсел поближе к Егору, а скорее к стоявшей напротив бутылке, инвалид войны Харченко, тоже с медалями. Дальше соседи, подруги Людмилы. Из его воинской части никого. Не отпустили. Пришли двое знакомых кладовщиков-сверхсрочников из других частей. Было шумно и весело. За нехитрым столом с винегретом и вареной картошкой гуляли до вечера. Заставляли целоваться жениха и невесту так часто, что у них распухли губы. Пели, плясали, не уставали заводить граммофон. Окосевший инвалид наставлял Егора, что поскольку у Людмилы отец погиб на фронте, а мать померла от голода в блокаду, то он, Егор, должен быть ей не только мужем, но и отцом, и матерью. Старшина степенно соглашался, тянул инвалиду шикарную пачку 'Казбека'. Инвалид, хоть и пьяный, ухватывал разом три папиросы. Одну курил, остальные прятал про запас. Потом принесли от соседей трофейный весь в перламутре аккордеон. Лишь ночью, напевшись и наплясавшись, гости разошлись. Инвалида Харченко Егор отнес в его крайнюю комнату.
  Когда свернули стол, шкаф поставили поперек, поделив комнату. Половина тетке Людмилы, половина - молодым. Тетка, сразу как управились с перестановкой, ушла ночевать к подруге. Людмила стелила постель. В комнате полумрак. Ночи летом в Ленинграде светлые. Старшина, расстегнув китель, сидел на стуле, следил взглядом за невестой, кашлянул, достал и разломил пачку 'Казбека'.
  - Я, Людмила, так думаю, жить мы в Ленинграде будем. К моим не поедешь, сожгли немцы деревню. Когда еще отстроятся. Здесь на сверхсрочную останусь, все-таки положение официальное. Шутка ли, начальник продсклада. Опять же армия организация надежная - и обмундирование, и паек. Платят мне, как военному НКВД, на пятнадцать процентов больше чем другим. А ты учись, заканчивай техникум.
  Он говорил, и самому было приятно, какой он серьезный и основательный. Глава семьи.
  Людмила, закончив хлопотать, сидела на краю кровати.
  - Егор, а ты как любишь спать, у стенки?
  У старшины руки неожиданно дрогнули. Он нарочито медленно вложил в пачку так и не закуренную папиросу.
  - Я, Людмила, в этом вопросе...
  Начав, он так и не нашел, что ответить, встал, подошел к окну и резким движением задернул темные, еще со светомаскировки шторы.
  Три дня спустя старшина Егор Кондеев, как и было указано в увольнительной, вернулся в часть. Сдал увольнительную и первым делом пошел к себе в кладовые. Ефрейтор Слава Копцевич, увидев в дверях друга, бросился навстречу.
  - Ну как, женатик?
  - Эх, Слава, - старшина повел плечами, - что тебе, холостому, объяснять. Дом, это не казарма, жена не командир. Мне теперь увольнения каждый выходной. На сверхсрочную оформлюсь и вовсе каждый вечер дома.
  Они заболтали чай в литровой банке, сидели у стола, и старшина все рассказывал о том какая у него замечательная невеста, вернее уже жена.
  - Хочешь с подругами познакомлю. Тоже на сверхсрочную останешься.
  - Нет, Егор, я, как увольнять начнут, в первых рядах. Прямым ходом домой в Белоруссию. Девчонок на Полесье хватает.
  - Как тут? Справился без меня? - перешел к делам старшина и повел носом. - Что-то от тебя запашок?
  - Посидели в выходные, земляку с третьей роты самогонки привезли. Хорошо тут. Спокойно, всех гоняют, а ты знай себе на счетах щелкай. Выдал-принял. Не боись, все как в аптеке, продукты выдал, в книгу записал, приход-расход. Принимай свое богатство.
  Он положил на стол связку ключей. От продовольственного склада, холодильной камеры, весовой. Егор взял ключи, оглянулся на опечатанную дверь. Посидел в нерешительности. Сладко потянулся и зевнул.
  - Ладно, принял. Что-то меня разморило. Пойду в казарму, отдохну. - Он поднялся, хлопнул Славку по плечу, еще раз широко зевнул и под понимающую улыбку приятеля вышел из каптерки.
  На следующее утро старшина с раннего утра был на складе. В весовой толпился народ. Повар, начальники караулов за сухим пайком, начальник службы собак. Кондеев еле успевал, сверяясь с раздаточными ведомостями, бегать на склад и обратно. Выдав мелочевку, и отпустив начкаров, начал отвешивать продукты в столовую.
  Повар, плотный краснолицый с редкими усиками, лет под сорок сержант, пристально следил за стрелкой весов. Когда вешали масло, и Егор под толстый желтый брусок подложил лист бумаги, повар сунул такой же под гири. Грамм! Егор покрутил головой, и бросил ему сверху на брусок довесок с ножа, грамм на десять. Сержант поднял голову, посмотрел на Егора.
  - Убери, - сказал он. Долго ждал, когда установится стрелка и, сняв масло, аккуратно завернул его в бумагу.
  Потом вешали мясо, крупы. Помощники повара, два призванных уже после войны из Ленинграда первогодка (их пристроили на кухне, чтобы подкормились) увезли на тележке продукты, а Егор все шарил по кладовке.
  - Что там еще? - не выдержал повар.
  - Лярд, - с досадой отозвался старшина, - был ведь ящик, только открыл.
  - Лярд, - подтвердил повар, глянув в ведомость, - лярд получить осталось, килограмм двести. Три пачки.
  Егор выволок из-под стеллажа и распечатал новый ящик, содрав плоскогубцами жестяные полосы окантовки.
  Когда повар ушел, старшина взял амбарную книгу и карандаш и стал проверять наличие продуктов на складе. Работы не на один час. Когда он управился, галочки в книге не стояло лишь напротив лярда. Импортного свиного жира, получаемого из Америки по ленд-лизу. Не хватало одного ящика из трех, на сорок кило, сто аккуратных пачек по четыреста грамм. Он снова стал пересчитывать продукты.
  - Егор! Ты где там зарылся? Решил после домашних харчей на обед не ходить?
  Старшина поднял голову. На пороге стоял и улыбался Славка Копцевич.
  - Сказал бы, что не пойдешь, я б твою пайку задвинул, за милую душу.
  - Славка, ты лярд не видел? У двери ящик распечатанный стоял.
  - Лярд? - переспросил ефрейтор. - Бог его знает. Тут перед выходными человек двадцать топталось, я как пчелка на склад и обратно летал.
  - Ящика не хватает.
  - Иди ты!? - Ефрейтор присел на стоявшую у двери колоду. - Сперли, что ли? Еще раз все посмотри.
  - Смотрел уже, - махнул рукой Егор, подтащил ящик и сел рядом. - Скажи, при выдаче, не заметил чего?
  - Все как обычно, - пожал плечами Копцевич, - я и не смотрел по сторонам, не до того, все считал не перевесить бы кому, лишку не дать...
  Он было замолчал под взглядом старшины:
  - Егор, ты на меня думаешь? Сам говоришь, целый ящик. Куда его?.. Я из части эти дни не выходил...
  Старшина неожиданно вскочил, бросился в угол, где лежала пустая тара, ветошь для уборки. Раскидал все, переворошил и обреченно вернулся на место.
  - Вот что, - хлопнул себя по лбу Копцевич, - надо этот лярд собрать.
  Егор непонимающе глянул на друга.
  - У тебя же бывает, что-то на замену идет, маргарином лярд меняют, маслом, тушенкой, да и на рынке можно прикупить.
  Егор ненадолго задумался.
  - Слава, не проговорись. Узнают, сразу ревизия и под суд.
  - Могила! - кивнул Копцевич.
  Егор не пошел и на ужин. Кусок в горло не лез. Из пропавшего ящика он выдал шесть пачек. Сидел и размышлял. 'Ушло в столовую два кило четыреста. Остается девяносто четыре пачки, Тридцать семь килограмм шестьсот грамм. Вырисовывается хищение государственной собственности лет на десять тюрьмы. - Он вытер вспотевший лоб. - Скостят как фронтовику год или два. Восемь лет! А жена, Людмила, как с ней?'
  Словно отозвавшись, по лестнице, ведущей к продскладу загрохотали сапоги. Егор весь сжался. В открытую дверь зашел посыльный из молодых. Приложил руку к пилотке и четко доложил.
  - Товарищ старшина, вам приказано явиться к дежурному. - Уже опустив руку, добавил: - вас девушка на КПП ждет.
  На КПП дежурный без лишних слов махнул Василию в сторону комнаты посетителей. На лавке с сумкой на коленях сидела Людмила. Увидев мужа, она бросилась навстречу.
  - Ты чего, чего? - обнял ее Егор, косясь в сторону двери, за которой маячил часовой.
  Они сели рядышком на скамейку.
  - По карточкам муку давали, я оладий напекла, - достала из сумки бумажный пакет Люда, - вкусные...
  Егор на секунду задержал в руках ее руку с подаренным колечком на безымянном пальце. Потом жена достала и протянула ему пачку "Казбека".
  - Зачем такие дорогие купила? Да ты знаешь...
  Старшина сам не заметил, как перешел на крик. В комнату озабоченно заглянул помощник дежурного.
  Людмила опешила и глядела на Егора с раскрытым ртом.
  - Ты же сам говорил, что теперь, когда семейный и сверхсрочник только эти курить будешь.
  Они помолчали.
  - Вот что, - с трудом выговорил старшина, - у вас с теткой ценностей нет каких, золота или денег?
  - Егорушка, все в блокаду на хлеб сменяли. И мамино, и тети. Папин портсигар серебряный уже после похоронки на рынок снесли.
  Жена словно оправдываясь, что оказалась бесприданницей. Ему стало стыдно.
  - Егор, а Егор, у меня стипендия через неделю.
  Они помолчали.
  - Люд, я в выходные прийти должен был в увольнение, так если не приду...
  Он, не договорив, поднялся. Когда в дверях оглянулся, жена плакала.
  В каптерке старшина прикинул, что можно продать. Парадная форма, часы, которые подарили на свадьбу. Пожалуй, все. У жены... там все ясно. Дома - погорельцы, живут в землянках.
  Прибежал после ужина Копцевич.
  - Держи, - протянул полбуханки. - Тут наши пайки. И еще у ребят разжился.
  - Хлеб?.. - усмехнулся Егор, - в обертку от лярда его, что ли завернуть?
  - У тебя ревизия в начале месяца была? - уточнил ефрейтор. - Когда следующая?
  - Через месяц или два, - пожал плечами старшина, - если внезапной не будет. Тут не угадаешь.
  - За месяц что-нибудь придумаем, - продолжал ободрять друг.
  На следующий день в девять утра на складе, как обычно получали продукты. Выдавая масло, старшина постелил на весы три слоя бумаги, положив желтый брусок, хотел снять его, пока еще качалась стрелка. Но, наткнувшись на жесткий взгляд повара, остановился. Пришлось добавить пятнадцать грамм до нормы. Повар аккуратно завернул масло.
  - В другой раз бумаги меньше клади, - буркнул он.
  Вместо лярда под замену Егор выдал ему пачку маргарина.
  Начальникам караулов ушло вместо двух пачек лярда одному банка тушенки, второму лишняя буханка хлеба. И с завтрака Копцевич притащил хлеб. Вечером Егор чувствовал себя разбитым. Голова, от бесконечных переводов в граммы разных продуктов, раскалывалась. За день ценой всяческих ухищрений удалось со всеми пересчетами сэкономить полпачки лярда.
  На следующий день Егор решил обойти часть. Укромных мест в старых царской постройки, казармах было столько, что не то, что ящик, слона можно спрятать. Да и верный Копцевич, чувствуя вину, поддержал идею и даже прикинул, кто из них, где пошарит, посмотрит, не валяется ли разломанный ящик, или обертка с украденных пачек.
  За собачьими будками был проем, куда осенью закладывали дрова про запас. Егор обошел полк и теперь подковыривал носком сапога слежавшийся мусор уже равнодушно, от безнадеги. Собаки в будках не лаяли. Кроме проводников они отличали командира полка, полкового ветеринара, поваров и его. Когда он вышел из-за будок, увидел прохаживающегося взад-вперед капитана Суковатых, из отдела СМЕРШ (смерть шпионам). Капитан левой рукой поманил старшину.
  'Его, оказывается, тоже собаки привечают', - мелькнуло в голове.
  Старшина на негнущихся ногах подошел и доложился.
  Капитан внимательно, словно первый раз видел, посмотрел на Кондеева и протянул левую руку.
  Правая рука была у него покалечена. Он вообще мало с кем здоровался, а из солдат и сержантов, лишь с фронтовиками, протягивая здоровую руку.
  - Ты женился, Кондеев?
  - Так точно, товарищ капитан.
  - Сам знаешь, что в полку НКВД служишь. Рассказывай. Кто невеста, родители, родственники...
  Командир роты, как и обещал, отпустил его в субботу в увольнение. До толкучки на Сенном рынке три минуты ходу. Егор в старой форме пробирался через плотные ряды торгующих. Куда приятнее было неделю назад ходить здесь в парадке, прицениваясь к кольцу, недоверчиво щупать платок и сбивать цену.
  Ему вспомнилось, зимой сорок второго в патруле, обходя темные словно умершие кварталы блокадного города, вышли на Сенную. Здесь неожиданно оказалось многолюдно. Не вся площадь, как сегодня, но ее центр полон людей. Какие-то странные плотные неистощенные похожие друг на друга мужчины в драповых пальто с поднятыми воротниками и полушубках переминаясь с ноги на ногу утаптывали мороз. И у них изо рта шел пар. У некоторых в руках мешки. У других в свертке цепко удерживаемом под рукой угадывалась буханка хлеба. Восемь иждивенческих норм. Были здесь и женщины, блокадницы, с вещами, принесенными на обмен или продажу. Какие-то статуэтки, утварь. Тощая, несмотря на наверченное на себя тряпье, старуха застыла у швейной машинки.
  Мужики деловито приценивались к добру, один уже паковал большую в размах рук картину в красивой золоченой раме...
  Егор, словно очнувшись, тряхнул головой, отгоняя воспоминания. А рынок гудел, продавали форму, перелицованную из мундиров женскую одежду. Но хорошо покупали лишь яркие трофейные вещи, привезенные первыми вернувшимися из Германии и Австрии фронтовиками. Продавцов было куда больше покупателей. Егор прошел рынок насквозь, неся на согнутой руке вычищенную наглаженную парадку и сапоги. К ним так никто и не приценился. Наконец, он догадался сдернуть с головы васильковую фуражку.
  Форма ушла за четыре пачки лярда, еще две ему дали за часы и пять за сапоги. Дело провернул один из сновавших в толпе 'жучков'. Парень лет двадцати в огромном клетчатом пиджаке, который называли американским. Выяснив, что нужно старшине, помяв кожу на сапогах, брезгливо повертев часы и, наконец, сторговавшись, он быстро притащил откуда-то лярд.
  'Не мой ли?' - мелькнула у старшины мысль. Но он все равно был доволен. Тем, что быстро разделался. Что удалось вернуть еще немного. Что сейчас завернет в часть, и можно будет идти к жене. И достать оставалось уже меньше, еще восемьдесят две пачки.
  На КПП Егора придержал выбежавший из дежурки помощник, одногодок из старослужащих. Он отвел в сторону Егора и, оглядываясь, прошептал ему в ухо:
  - Копцевича арестовали.
  - Славку? За что?
  'Лярд, он же про лярд все знал!' - пронеслось в голове.
  - Копцевич хлеб у молодых забирал. Теперь его на губу, и лычку, наверняка, снимут.
  В кладовой в углу, где проходила сквозь стену труба рядом с полкой была отдушина. Руку из коридора просунуть, можно до полки дотянуться, что-нибудь оставить. Знали об этом лишь Егор и Копцевич. На полке лежала буханка хлеба.
  'Славка под арестом. Значит, одному выкарабкаться надо, - думал старшина, - еще восемьдесят две пачки. Восемьдесят одна, - бросил он взгляд на буханку'.
  Дома Людмила, плача, повисла на шее Егора.
  - Думала ты уже не придешь...
  - Типун тебе на язык.
  Егор прошелся по комнате.
  - Тетка где?
  - Ушла, чего вам, говорит, мешать. К вечеру только будет.
  Она подошла сзади, обняла, положила голову на плечо.
  - Егор, ты на свадьбе такой красивый был. А эта форма какая-то старая.
  - Ты, Люд, вот что, - Егор деликатно освободился от объятий. - Сходи за папиросами.
  - Дешевые брать? Я мигом.
  Обстановка в комнате простая. Этажерка, стол, две железные кровати. Стулья и комод. Остальное сожгли в блокаду.
  Жена, тут все ясно, платье на вешалке и полка с учебниками. Но тетка...
  На ее половине запирался только комод. Ключ тетка всегда таскала с собой. Старшина поковырялся в хилом жестяном замочке, загнал между дверцами лезвие перочинного ножа, провел им сверху вниз, поднажал и дверца со скрипом открылась.
  Сверху лежал аккуратно сложенный подаренный им отрез. Платок. Одеяло. Пухлые набитые пером подушки. Пошарив за подушкой, старшина наткнулся на плотный, твердый на ощупь мешок. Егор выволок его, распутал веревку на туго затянутой горловине. Мешок под завязку был набит сухарями...
  В понедельник старшина аккуратно грамм в грамм отвешивал продукты. Когда дошел черед до повара, тот, выверив выдачу, отправил помощников с полной телегой, и подступил к Егору.
  - Почему лярд меняешь?
  - Маргарина много завезли, - бросил старшина и протянул повару ведомость, - проверяй.
  - А в караулы? Им зачем? Лярд хлебом не меняют, - отвел ведомость повар.
  - У тебя своя кухня, у меня своя. Я же тебя не учу борщ варить.
  - Дружок твой, Копцевич на губе. Тоже чего-то химичил. Дохимичился. Смотри, старшина...
  Перед отбоем Егор подошел к комнате дежурного.
  - Разрешите, товарищ капитан?
  Дежурный поднял голову, кивнул:
  - Заходи, кормилец, зачем пожаловал?
  - Мне бы позвонить, товарищ капитан, по оперативному телефону, разрешите?
  Капитан глянул на часы, встал, одел фуражку.
  - Давай, Кондеев, звони, я пойду, отбой проверю.
  Старшина прикрыл дверь, снял трубку.
  - Соедините с округом ПВО, продсклад, потом флотский экипаж...
  Маленькая комната весовой была заполнена военными всех родов войск. Привалился к стене моряк - старшина второй статьи в форсистых клешах, с медалью Нахимова на синей фланелевке. Рядом летчик, старшина с крылышками на погонах. Пограничник в зеленой фуражке. Артиллерист и танкист, как старшие, не по званию, по возрасту, заняли места на пустых ящиках. Остальным мест не хватило, и они подпирали стены. Стояли, переговаривались. Наконец танкист, старший из всех, лет пятидесяти, со страшным ожогом на лице и тремя нашивками за ранения на гимнастерке, откашлялся и начал сиплым голосом:
  - Так что у тебя, чекист, случилось?
  Егор принялся рассказывать про сквозное на три дня увольнение на свадьбу. Про пропажу. Рассказал, как пытался восстановить недостачу и сам поражался своему спокойствию, словно говорил про случай приключившийся с кем-то другим, едва знакомым.
  - Была б война, рапорт и на передовую, - махнул он рукой.
  Первым не выдержал моряк:
  - Хорошее дело восемьдесят одна пачка. Лет на десять потянет. Одна радость, конфисковать у тебя нечего...
  - Пропало бы сено, - среди кладовщиков оказался невесть как попавший в победный Ленинград кавалерист в форсистых укороченных сапогах, - сена хоть тонну достану.
  - Сам сено жуй, - перебил его летчик, - упорхнул твой ящик, что ли? Ключи у кого были?
  - У друга, да он не мог. Неопытный, на выдаче бегал туда-сюда, видно и свистнули, потом через забор перебросили или вывезли с караулом.
  Молчавший до этого артиллерист свернул цигарку, пыхнул дымом.
  - И где сейчас твой неопытный друг, почему его здесь нет?
  - На губе. Хлеб у молодых взял, на лярд менять, - пояснил Кондеев.
  - Молодых обижать - последнее дело, - просипел обожженный танкист, - плохой у тебя друг. Чем солдат обирать, лучше бы ящик тот берег.
  Танкиста слушали не перебивая.
  - Что делать будем? - Он взял у артиллериста самокрутку, затянулся и долго кашлял. Из спрятанного над развороченной щекой глаза потекли слезы. - Ладно, что говорить зря, лярда у меня нет. Даю консервы, рыбные и мясные, крупы немного.
  - Ну, Егорка, - поторопился обозначить свою широту моряк, - треска есть, тушенка, забирай хоть завтра. Но к сентябрю уж, крайний срок, верни...
  Старшина едва успевал поворачиваться, чтобы поблагодарить хоть взглядом.
  Разошлись уже под вечер.
  Всю неделю в полк к Егору наведывались посетители. Каждый раз он относил в кладовые полный вещмешок.
  Дорога на толкучку Егором Кондеевым была исхожена. От продсклада, мимо столовой, где повар как раз навешивает на дверь амбарный замок, через КПП и дальше, пять минут переулками. Привычно, прихватив банку тушенки старшина шел на Сенную площадь. Там многие в продуктовых рядах знали, что в выходные придет старшина, чтобы поменять наши и ленд-лизовские продукты, на ленд-лизовский же лярд. Дважды он покупал лярд за деньги, отдав стипендию Людмилы и свое жалованье.
  Егор прошелся по ряду. Сидевший на тележке мордастый безногий инвалид с подколотым пустым рукавом пиджака поманил его и достал из зажатого меж культяшек вещмешка пачку лярда. Тушенка старшины тут же исчезла в мешке. Старшина не уходил. Мордастый засмеялся, сунул руку в вещмешок, достал и протянул вторую пачку.
  Неожиданно старшина почувствовал словно укол в спину. Обернувшись, он наткнулся на ненавидящий взгляд повара. Тот стоял, держа руки в карманах, покачиваясь с каблуков на носок, и в упор смотрел на Кондеева. Потом резко повернулся и, расталкивая торговцев, направился к выходу с толкучки.
  Увольнение у Егора было до отбоя. Вернувшись в полк, он обнаружил на дверях продсклада наклеенные крест-накрест бумажные ленты с печатями...
  - Масло сливочное, пять коробок по двадцать килограмм нетто. Упаковка целая, фабричная, вес соответствует.
  - Есть, сливочное пять по двадцать.
  Ревизия началась с утра. Два сержанта, сразу видно, что кадровые, споро перебирали мешки и ящики, то появляясь, то вновь исчезая в закутках продсклада. Командовавший ими младший лейтенант с химическим карандашом в руке едва успевал переворачивать большие в газетный лист ведомости. Он пробегал графы, найдя нужную, слюнил грифель карандаша и ставил в нужном месте галочку.
  Кондеев равнодушно глядел на их слаженную работу.
  - Тушенка американская, поставка ленд-лиз...
  - Есть, тушенка...
  - Лярд, импорт, все ящики вскрыты.
  Младший лейтенант недовольно оторвался от ведомостей:
  - Пересчитать по пачкам, - и повернулся к Кондееву, - ты бы, старшина, еще селедку по хвосту в разные места растащил.
  Из-за кипы мешков выглянул один из ревизоров:
  - По лярду недостача.
  Кондеев достал из кармана две пачки.
  - Теперь ажур, - кивнул тот и сразу исчез. Слышен был лишь доносящийся из глубины кладовой голос.
  - Гидрожир, двенадцать ящиков по двадцать килограмм нетто.
  - Есть гидрожир, - младший лейтенант пробежал карандашом по списку, лизнул карандаш и поставил в списке птичку.
  'А у него язык уже весь синий от карандаша', - Егор снял фуражку и вытер потный лоб.
  Офицер оторвался от бумажек, подмигнул согласно:
  - Сам маюсь, лето, как взбесилось, не продохнуть...
  За пять лет службы Егор если и видел командира полка, то только из строя, на плацу. А так, чтобы лицом к лицу... Правда, когда последнюю медаль вручали, он подходил, представлялся, как положено. Но тогда ведь всем медаль за победу давали. Он получил, а следом уже другой из строя топает. Нет, так, чтобы один на один, у него еще не было.
  Кондеев навытяжку стоял в кабинете командира. У полковника Быкова даже в кресле угадывался богатырский рост. На столе перед ним лежал лист бумаги.
  - Старшина, я твой рапорт у командира роты забрал. - Полковник говорил тяжело, весомо. - У меня на продскладе только фронтовик будет.
  Не поднимая руки, он резко подвинул рапорт к старшине, словно хотел смахнуть бумагу со стола.
  Егор стоял молча, рапорт так и остался на столе.
  - Ишь, герой, в строй он хочет. Не сорок первый...
  Полковник глянул на стоящего навытяжку старшину, недовольно засопел, развинтил ручку-самописку, притянул лист и резко, вгрызаясь пером в бумагу размашисто расписался в углу рапорта.
  
  * * *
  Старик давно выпил чай и машинально продолжал крошить пальцами сломанные сушки.
  - На этом та история кончилась?
  - Мы с женой еще полгода с кладовщиками рассчитывались.
  - Тот ящик, так и не нашелся? - допытывался я.
  - Нашелся. - Старший прапорщик отряхнул от крошек руки. - Извини, намусорил тут у тебя.
  Он отодвинулся от стола, тихо звякнули медали на кителе.
  - Через год увольнять солдат стали, мне Славка Копцевич на вокзале сказал. Уже из вагона через окно, прости, мол, Егор, это я, по пьянке, ящик взял.
  - Продал, что ли?
  - Сменял на на толкучке на че-ты-ре бутылки водки. Он так и произнес эту цифру раздельно и презрительно, по слогам.
  - Почему не сознался?
  - Кому охота в тюрьму садиться, да еще сразу после Победы.
  - В тюрьму за ящик жира? - усомнился я.
  - Время было строгое, - заключил ветеран, и было непонятно, осуждает он те давние порядки или нет.
  - И вы его простили тогда?
  Прапорщик лишь пожал плечами.
  Под окном скрипнул тормозами уазик. За ветераном приехали, чтобы отвезти его на очередное торжественное собрание. Деда под локоток повели к машине.
  Юбилейную годовщину победы отметили. Года через два я заехал по делам в эту часть и поинтересовался, как дед. Но его там уже не было. Вроде, уволился, наконец, и где он сейчас никто не знал. У них как раз прибыло молодое пополнение, и забот было выше головы.
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023