ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Макаров Андрей Викторович
Электричка на Моздок

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 9.35*40  Ваша оценка:

  Андрей МАКАРОВ
  
  Дорога на Моздок
  
  Тем, с кем встретился на войне,
  и тем, кто с неё не вернулся.
  
  - Что ж ты дергаешь?! Чтоб тебя на том свете так черти дергали! Держи ровно!
  Поручик очнулся. Небо над ним раскачивалось, нога, в которую попала пуля, уже не болела, а когда растянутая в солдатских руках шинель наклонялась, всякий раз норовила сползти на землю, словно лежала отдельно, сама по себе.
  - Ваше благородие! - склонился к нему старослужащий Лаптев, - низинку пройдем, там перевал, Бог даст - выйдем к лагерю.
  - И сразу к лекарю! - у хозяйственного Харитонова в ранце нашлись ремни, их протянули под шинелью, нести поручика с ними было сподручнее. Хорошо бы из молодых деревьев сделать носилки. Да времени нет. Снимется лагерь - ищи его потом.
  Двое молодых, года не прослуживших солдат, молчали, старательно тащили шинель, держась за ремни и растягивая ее в стороны, чтобы раненому офицеру было удобнее.
  Поручик только кивнул. Поймал чеченскую пулю и стал обузой. Лошадь убили, верхом его раненого давно бы уже вывезли.
  Перед низинкой залегли за деревьями передохнуть, и вовремя. По дороге, весело переговариваясь, проехали три горца. За седлом у одного большой мешок, и показалось солдатам, что шевелится.
  - Девку везут или ребятенка... их бы к седлу, в мешке баран... ему, что человек, что баран, одно - добыча... переждать... патронов то нет, что два патрона, если полезут?.. Нести... переждать? - слова солдат доносились как из тумана.
  - Надо тащить, - узнал поручик голос Лаптева, - к лекарю скорее, сколько крови потерял, а то не донесем его благородие.
  Снова закачалась под ним, убаюкивая, шинель. В голове все поплыло. Непослушным языком офицер пробормотал: "Спасибо, братцы" и потерял сознание.
  
  * * *
  - Товарищ капитан! - оторвал Цветкова от книги голос часового. - Товарищ капитан, колонна!
  Капитан Цветков - старший на приграничном контрольно-пропускном пункте - поднял голову от книги.
  Полоса пыли вдали приближалась, словно занавеску тянули по проводам на столбах вдоль дороги. Видно лишь первую машину - грузовик Урал, с огромной цистерной на полуприцепе.
  Офицер прикинул - до подхода колонны время есть - потянулся и лег на спину, но броня под солнцем разогрелась как сковородка на огне, и он снова повернулся на бок.
  Вставать не хотелось. Цветков еще поворочался, не выдержал, сунул в карман потрепанную без обложки книжку, спрыгнул с бронетранспортера и пошел к сложенной из бетонных блоков будке-укрытию.
  У будки в тени, сидя на перевернутом вверх дном ящике, бессовестно дрых милицейский капитан. Щекой он привалился к стене, словно слушал, что там за ней, и иногда тревожно всхрапывал.
  Выцветшая полевая фуражка с длинным козырьком опущена на глаза, куртка расстегнута, потрепанная застиранная тельняшка обтянула добрый живот.
  Цветков толкнул его в плечо, в будке снял с гвоздя форменную камуфляжную куртку, взял автомат и вразвалку направился к перегородившему дорогу шлагбауму.
  Когда подошел, сонный милиционер еще только затягивал бронежилет.
  Колонна как раз подъехала к контрольно-пропускному пункту. Урал и ЗИЛ с цистерной поменьше встали у пересекавшей асфальт белой линии. Из-за них вынырнул белый жигуль-шестерка, объехал грузовики и уткнулся в шлагбаум.
  Четверка в жигулях сомнения не вызывала. Чистые абреки. Автоматы оставлены дома, в карманах российские паспорта. И с грузом все ясно - бензин набодяжили или слили из нефтепровода и везут куда-то на продажу.
  Вот и все. Поднимай шлагбаум, капитан, и желай счастливой дороги.
  Пока милиционер лениво пролистывал паспорта, Цветков прошелся вдоль колонны и остановился у второй машины - темно-зеленого ЗИЛа с небольшой цистерной за кабиной. Бывший армейский АРС-14 - авторазливочная станция - водовозка.
  Защитной металлической сетки перед правой фарой не было, ее стекло английской буквой 'V' прочертила трещина. Капитан провел по ней пальцем. Подножка под дверью водителя была когда-то смята, потом выправлена и закрашена, но все равно смотрелась как скомканная и после разглаженная бумага. На дверце кабины неровный квадрат зеленой краски выделялся на общем фоне.
  В кабине сидел чеченец лет пятидесяти, равнодушно глядел перед собой и мерно жевал что-то.
  - Владелец её кто? - спросил офицер, хлопнув рукой по кабине.
  - Я - водитель, - сквозь зубы процедил чеченец, не повернув головы.
  Цветков присел и заглянул под подножку. Металл был весь в шрамах, некоторые дырки не заделывали.
  Цветков поднялся. Рядом стоял милиционер. Он качнул подбородком, словно спросив: ну что, пропускаем?
  Капитан посмотрел на легковушку. Подошел и согнутым пальцем постучал по затонированому стеклу двери.
  Сидевшим в жигулях это не понравилось. Перебросившись парой фраз, они рассмеялись, а бородач на переднем сиденье рядом с водителем, приспустив стекло, высунул в открывшийся проем узкое длинное и загнутое как полумесяц лицо.
  - Чего надо, командир? - невежливо поинтересовался он.
  - Документы на груз. Товарно-транспортные накладные. Экологический сертификат.
  Чеченец на секунду задумался, втянул голову в салон и поднял стекло. Внутри совещались недолго. Разом хлопнули дверцы. Четверка выбралась наружу. Бородач на переднем сиденье оказался тощим, а его друзья все как один крепыши в спортивных штанах, футболках и вьетнамках на босу ногу.
  - Какой сертификат... ты, что... снова война хочешь... я тебя запомнил капитан, - загомонили они.
  - Страсти накалялись, гомон стих, когда часовой за их спиной клацнул затвором.
  Стоявший в стороне милиционер снял с плеча автомат.
  Цветков поднял свой в правой руке стволом верх и медленно, четко выговаривая каждое слово, произнес:
  - Бензин без необходимых документов через КПП не пройдет. Этот ЗИЛ, - ткнул он стволом в бывшую водовозку, - остается здесь до конца разбирательства. Документы на него поддельные.
  - Ты самый умный? - подошел ближе узколицый чеченец, - сейчас сюда люди приедут. Твоего поста не будет, тебя не будет!
  Остальные одобрительно зашумели, поддерживая старшего.
  - Цветков оглянулся. Милицейский капитан покачал головой, явно не одобряя его действий.
  Документы и груз проверяет милиция, задача военных лишь прикрывать ее, вмешаться, если ситуация станет неуправляемой.
  Между тем за грузовиками подъехал и остановился небольшой пассажирский автобус Кубань. Из него вылезло с десяток женщин в ярких платьях, головы замотаны платками, остались открытыми лишь лица. Они пошли на КПП и, стоя перед шлагбаумом, принялись кричать что-то на чеченском.
  Солдат за шлагбаумом был слабой преградой.
  Трое чеченцев подошли ближе, обступая офицера. И капитан нажал на спусковой крючок. Одиночный выстрел из направленного вверх автомата будто дал команду.
  Башня на загнанном в укрытие бронетранспортере проехала влево-вправо, затем ствол качнулся вверх-вниз и остановился, направленный на легковушку. Солдат у шлагбаума навел автомат на чеченцев.
  - Документы на ЗИЛ и ключ зажигания сюда! - скомандовал капитан.
  Узколицый чеченец что-то крикнул. Моторы грузовиков заработали. Женщины споро, как по команде, полезли в автобус. Сначала откатился назад он, потом бывшая водовозка. Последним пятился Урал, толкая цистерну, вихляясь с ней от обочины к обочине.
  В нескольких сотнях метров за шлагбаумом КПП чеченцев, оттуда машины без боя не достать.
  Вскоре мимо беспрепятственно прокатил автобус. Женщины что-то зло кричали из окон. Следом как на привязи шли Жигули-шестерка, на секунду легковушка притормозила. Узколицый высунулся в окно:
  - Капитан! Войны хочешь? Мы тебя не тронем. Тебя свои уничтожат.
  Милиционер пожал плечами:
  - Заварил ты Цветков кашу. Нужны тебе эти физкультурники. Будто не знаешь, бензин они и в войну спокойно возили. Теперь жди разборок.
  Капитан пошел в будку. Наверху у часового установили артиллерийский прицел. Он поднялся по лестнице и посмотрел в оптику. Бензовозы стояли на обочине у чеченского поста. Значит, бородач с командой за подмогой поехали. Причем не на свою, а на эту сторону. И точно будут разборки.
  - Ульяновский! - гаркнул он копошившемуся внизу у пристроенной на закопченных кирпичах плиты ефрейтору, - чего копаешься, где обед?
  - Щас, товарищ капитан, - отозвался суетившийся над дымящим котлом ефрейтор, - накрываю.
  Цветков спустился, повесил автомат на торчащую из блока арматуру. Прошелся до БТРа и подобрал книжку, раскрыв ее на загнутой странице.
  
  * * *
  Следом за горцами неторопливо проехали еще двое, один вел следом оседланную лошадь. Чеченцы внимательно осматривали обочину и редкий лес, в котором скрылись солдаты. Лаптев замер с ружьем наизготовку. Харитонов рукой закрыл поручику рот, чтобы не издал звука. Все наклонили головы, боясь встретиться с горцами взглядом. Едва те скрылись, солдаты подхватили шинель, и бегом, чуть согнувшись, перебежали дорогу и понеслись к маячившей за леском гряде. Лежавшего без сознания поручика болтало, он простонал, потом, в бреду, торопливо заговорил:
  - Обходи их! Отжимай от реки! Не пускай к лесу! На ровное место и там картечью, из орудий!..
  - Ишь, - прохрипел Лаптев, - не в себе, а командует, с врагом бьётся.
  Лесок был редок, сквозь землю и тут, и там лез камень, приходилось обходить его, кружа между деревьями. Офицер затих, лицо его побледнело.
  - Слышь, Лаптев, - тяжело дыша, проговорил Харитонов, - кажись, кончается. Давай, на землю его, пусть уж в покое помрет.
  - Стой! - скомандовал Лаптев, - клади, аккуратней...
  И только шинель коснулась земли, рванул на гряду.
  Лагерь внизу уже снялся. Не было палаток, ушел арьергард, обоз, телега за телегой, медленно уползал в сторону равнины. Выделенные в охрану казаки, крутились на конях, подгоняя солдат.
  - Эй! - попытался крикнуть Лаптев, но голоса не было. - Братцы! Да что ж ты!
  Он вскарабкался на камень, неловко балансируя, встал и взял в руки винтовку.
  Первый выстрел дал осечку, остался последний патрон.
  - Господи, спаси и помоги! - перекрестился солдат и нажал на спусковой крючок.
  Грянул выстрел, Лаптев зашатался, удерживая равновесие, а когда поднял голову - кто-то в лагере, стоя на телеге, показывал на него рукой, и уже двое казаков скакали к гряде...
  
  * * *
  "Интересно, - подумал Цветков, - нынешний капитан по званию старше поручика? Вроде в пехоте поручик - старший лейтенант, но там ведь еще дворянство, имение...
  Он пролистал книгу. Обложка оторвана. Не было первых и последних страниц, да и дальше их рвали безжалостно, откуда придется. Растрепанная книжица без обложки невесть как очутилась в офицерской полевой сумке. Видимо еще на войне взял в палатке, когда ждал вертушку. Точно, валялся и читал тогда. А когда застрекотали винты в небе, машинально сунул в сидор. Закинул его за спину и побежал на взлётку. Вертолет, '102' борт внутренних войск с белым кольцом на кормовой балке. И сидеть пришлось напротив медика, сопровождавшего груз двести: три длинных черных полиэтиленовых мешка на полу салона. Потом из сидора переложил книгу в сумку, нашел уже после войны и теперь брал с собой коротать дежурство на КПП.
  - Товарищ капитан, - позвал его солдат, - идите обедать.
  Дощатый с широкими щелями стол спрятался за будкой, сядешь на лавку и не видно дорогу, бронетранспортер, шлагбаумы, сваренные из рельсов ежи и переплетение колючки. Во все стороны бескрайняя степь, откуда слабое дуновение ветра приносило щекочущие нос запахи трав.
  - И чего добился? - за столом милиционер разговорился. Борщ в тарелке, окружавший капустную горку посередине, был слишком горячим, и он, ожидая, пока ветерок остудит его, выговаривал Цветкову. - Они и в войну бензин возили, а теперь сам Бог велел. Или отъедут километров на пять, да проселками по степи просочатся. Экологический сертификат приплел. Ты хоть знаешь, что это? Остановил машину, так смысл должен быть...
  Цветков ел, не замечая, что борщ обжигает рот. Всем хорошо, председателям колхозов хорошо - бензин за копейки. Чеченцам хорошо - живые деньги из рук в руки. А тут капитан Цветков со своими принципами влез, и всем сразу плохо стало.
  Милиционер свернул на излюбленную тему.
  - Второй месяц здесь! Заколебало всё! Дома хозяйство, огород горит, жена зашивается. Сына на мать бросили, а ей за семьдесят. Гроши не заработаешь. Мне эти командировочные - тьфу!..
  Цветков кивал, не слушая, а сам пытался вспомнить имена пропавших два года назад с машиной бойцов. Тогда пришлось написать кучу объяснительных, фамилии солдат словно отпечатались, имена же стерлись, в бумагах и были лишь инициалы. Старший - сержант Кулепин Слава, вот его помнил хорошо, контрактник, замкомвзвода. Остальные четверо срочники: Гомозов - детдомовец из-под Иваново, ефрейтор Егоров - ростовский, Нигматулин - откуда-то из Татарстана. И водитель - Мережко. Списанный за какие-то грехи аж из Москвы с уазика или генеральской волги на полковую водовозку. Водитель-победитель, как его звали за ту трещину в виде буквы 'V' на фаре. Кулепов, Егоров, Нигматулин и Гомозов с его роты, Мережко с тыла.
  - Этот бензовоз, ЗИЛ-АРС-14 - авторазливочная станция на четырнадцать "сосков", водовозка с моего полка, - перебил он милиционера, - солдат на ней пятеро было. Уже после войны пропали вместе с машиной.
  Гаишник сбился со своего нытья, помолчал, въезжая в сказанное.
  - ЗИЛ? Полковой? То-то смотрю на дверце, как закрасили что-то. Тут ты ничего не докажешь. Была бы личная, сам бы помог задержать. Солдаты? Да-а... Звери, они и есть звери. Вы военные с ними постольку поскольку, на войне все вообще конкретно, вон броня у вас с пушкой, автомат у каждого, а я на дороге с ними каждый день пересекаюсь. И в руках лишь жезл, да пистоль в кобуре. Иной раз лучше отвернуться и пропустить.
  - Оружие тогда пропало, два автомата. Один потом всплыл, - вспоминал капитан, - с убитого боевика сняли.
  Каждый говорил о своем, словно не слыша другого.
  Гаишник с аппетитом наворачивал борщ и только кивал.
  - Товарищ капитан! - подал голос солдат с поста, - с нашей стороны уазик едет.
  - Наверняка по твою душу, - с каким-то удовлетворением заметил милиционер и отодвинул пустую тарелку, - сейчас тебе про экологический сертификат все объяснят.
  Уазик свернул к посту и остановился. С пассажирского места спрыгнул моложавый высокий подполковник с папкой в руках.
  Цветков встал, поправил полевую фуражку, застегнул пуговицу на камуфляже, вышел навстречу и представился.
  В полку, да и в дивизии такого подполковника не было, наверняка гость прикатил из штаба группировки. И новенький желтый с синей полосой милицейской раскраски УАЗ из тех, что поставили в полк для обслуживания штаба. К тому же свои, выезжая на границу, брали автомат, а у этого лишь пистолет в кобуре.
  - Почему не пропустили бензовозы через КПП? - не поздоровавшись, хмуро поинтересовался подполковник. - Что за стрельба была?
  - Товарищ подполковник, разрешите ваши документы на право проверки! - нудным голосом потребовал Цветков.
  Одногодки, они стояли напротив друг друга, красавец подполковник в новенькой форме с главковской нашивкой - грифоном на рукаве и Цветков в затрепанном стираном-перестиранном камуфляже с нашивкой Северо-Кавказского округа со вздыбленным конем.
  Старший офицер чуть помедлил, потом достал из внутреннего кармана зеленое удостоверение личности и запаянный в полиэтилен белый квадрат бумаги - удостоверение на право проверки.
  Такие выдавали офицерам штаба группировки. Все верно, сиреневая печать, подпись: 'начштаба группировки полковник Катрецкий'. Сама подпись зеленой ручкой, чтобы враг не догадался и не подделал.
  Удостоверение личности Цветков и смотреть не стал. Понятно, какой-то командированный на три месяца на Кавказ офицер главка.
  - Товарищ подполковник, второй в колонне наливников шла водовозка из моей части. Два года назад была захвачена на территории Чечни. Тогда без вести пропало пять солдат, оружие.
  - Два года назад? - задумался подполковник, - за это время её, наверняка, перепродали несколько раз. И откуда такая уверенность, номера, что ли военные остались? Подождите, а почему на АРСе пятеро? Охрана, что ли?
  - Охрана, - подтвердил Цветков и, помолчав, добавил: - искупаться хотели.
  - Искупались, - вздохнул подполковник. - Машины пропускайте, о случившемся до конца дня рапорт на имя командира полка.
  - Товарищ подполковник! - Цветков встал по стойке смирно, - я эту цистерну через КПП не пропущу. Если поедет - арестую машину.
  Со стороны казалось, что офицеры мирно беседуют. Младший, как и положено, вытянулся, старший вдруг начал раскачиваться с каблука на носок, нервно бить папкой себя по колену.
  - Капитан, вы не понимаете?! - повысил голос подполковник. - Не знаю, кому нажаловались эти 'чехи', но в результате известили представителя президента, о том, что военные со стрельбой попытались захватить направлявшуюся в местные совхозы колонну с бензином для уборочной. Хорошо, что представитель президента позвонил командующему группировкой, а не главкому в Москву или министру.
  Цветков замер по стойке смирно. Как всегда, при разносе начальством, тело деревенело, глаза смотрели сквозь старшего, слов не было слышно, и мысли текли неторопливо.
  'Москвич. ГКВВ МВД РФ. На 'вы'. Не матерится. Объяснить пытается. Надо же, на меня министру хотели жаловаться!'
  - Товарищ подполковник! Эту машину я через границу не пропущу! Там - пускай катается. А здесь - она полковое имущество, незаконно захваченное и удерживаемое.
  Подполковник молчал, нервно постукивая себя папкой по ноге. Скорее всего, просто не знал, как реагировать на слова отказавшегося выполнять приказ младшего офицера.
  - Товарищ капитан, я снимаю вас с дежурства. Дождемся замены, и со мной проедете в штаб группировки. Вопрос на контроле у командующего. А сейчас - проводите меня к телефону.
  
  * * *
  Капитан Цветков сидел в беседке перед штабом группировки и дурел от количества старших офицеров, сновавших по дорожкам. Отъезжали и приезжали машины, в зелёные и жёлтые уазики ныряли с папками в руках важного вида полковники и подполковники. То и дело в беседку заходили перекурить офицеры в звании не ниже майора. Все куда-то торопились. Наскоро пару раз затягивались, кидали окурок в обрез с водой и бежали дальше.
  Подполковник, который привез его сюда, велел ожидать и куда-то ушёл.
  Цветков порывался уйти, но куда здесь податься, не знал, беседка была самым удобным местом. Он, пересел в угол, прикрыл глаза, словно дремал, а сам слушал разговоры.
  - В обед на карьер рванём, искупнемся?.. Командующий документ завернул, исчиркал, теперь весь вечер переделывать... Сил нет, замотали, уехать в Терекли-Мектеб или в Червленые буруны на недельку, хоть в войсках отдохнуть... В воскресенье, если вводных не будет, на горячие источники поедем - надо шашлык заказать, закупиться... На КПП на границе местный капитан колонну с топливом тормознул, говорят, они с ментами на пару не меньше ста баксов с каждого наливника снимают...
  Цветков терпеливо ждал неизвестно чего. Пару раз по дорожке прошел генерал. Обыденно, как, видимо, постоянно ходит, и никто не реагировал, не прятался, завидев его, встречные просто козыряли, приветствуя. Потом прошел второй генерал, на ходу что-то растолковывая идущему чуть сзади полковнику.
  Когда к ним в полк приезжал командир дивизии или генерал из округа - все на ушах стояли. И не было, чтобы после такого визита, кого-нибудь не сняли, не объявили о неполном служебном соответствии, в лучшем случае дали выговор. А здесь они просто по дорожке ходят. Вот солдат не было. Разве что водитель за рулем уазика, да мелькнет в застиранном, когда-то белом фартуке, поваренок или подавальщик на пороге столовой.
  Шла своя привычная жизнь. Когда офицеры потянулись в столовую, пошел туда и Цветков, рассудив, что раз его сюда привезли, то должны и покормить. А лишний обед никогда не помешает.
  Сняли с дежурства? Эка невидаль! Максимум - воткнут выговор, накажут на деньги. И уже завтра он снова заступит на КПП, или сошлют его с глаз долой на какую-нибудь дальнюю заставу, от начальства подальше к войскам поближе.
  В столовой он занял свободное место, дождался, когда заменяющий официанта солдат принес суп и макароны с расползающейся котлетой. Кормили в штабе группировки отвратно, куда хуже, чем на заставе или на КПП.
  После обеда Цветков расслабился, даже подумывал сходить искупаться на карьер, спрятавшийся в зарослях камыша метрах в ста от штаба группировки, но, решив не рисковать, снова перебрался в беседку, где и задремал.
  Лишь к трем часам на мотавшемся между подразделениями автобусе-развозке подъехал майор, прикомандированный в полк из отдела кадров соединения.
  Майору не так давно отмечали полтинник. Возраст, когда он уже лет пять должен быть на пенсии. Но тот уцепился за свою спокойную канцелярскую должность и больше всего боялся, что его турнут с насиженного места. Впрочем, он, с его опытом и наработанными связями в округе, вполне устраивал командиров.
  Ходил майор не в полевой форме, а в брюках, рубашке при галстуке и фуражке, выделяясь среди других офицеров. Загар весь год покрывал его лицо так, будто он проводил все время где-нибудь на заставе, а не в кабинете напротив вентилятора.
  - Цветков! Хватит спать! Чего натворил? - буркнул он, поставив на скамейку затянутый ремнями напоминавший ученический портфель. Такими пользовались в секретке. И только потом достал из заднего кармана клетчатый носовой платок, развернул его и вытер пот со лба.
  - Машину с чеченской стороны не пропустил через КПП, - поднялся Цветков.
  - Ну и что?
  - Какой-то подполковник из штаба приехал, приказал пропустить.
  - Так, - кивнул майор.
  - Я все равно не пропустил.
  Объяснять про захваченный АРС Цветков не стал. Водовозка была с другой части, в которой он служил в войну, и рассказывать про неё майору не было смысла. И сам кадровик лишь прикомандирован к ним. Просто не поймет, как можно не выполнить приказание старшего. Тем более такое простое.
  Тот помолчал. Свернул и спрятал платок.
  - Велели твое личное дело привезти, да еще срочно. И командир полка сказал, что ты его достал и вступаться за тебя он больше не будет. Ехал сюда, гадал: самострел у него или пьянка? - Майор покачал головой. - А он приказ не выполнил! Жди!
  И кадровик с портфелем скрылся в дверях штаба.
  
  * * *
  Снова потянулось ожидание. Цветков, больше не слушая разговоры в курилке, надвинул на глаза камуфляжную полевую фуражку и подремывал, то проваливаясь в сон, то возвращаясь к делам прошлой войны. Мысли текли вяло, сегодняшний случай на КПП вновь и вновь возвращал его к уже давним событиям.
  'Это Мережко - сучок столичный, 'руль' генеральский, всех уговорил поехать купаться на водовозке. Водитель - хренов победитель! С чужой колонной на реку пошли. И замкомвзвода Кулепина уломал... Автомат у водителя только должен был быть, сказали, что в роте бардак, оружие берет, кто хочет... Майора так и не получил за войну. И без наград остался. Представления были, после того случая - завернули. А теперь войны нет, а должность капитанская... Туда они пошли с колонной чужой, обратно попутной дожидаться не стали и сами рванули... За водой поехали и как в воду канули... Ох, как плохо все получилось! Автомат Мережко через месяц всплыл у убитого боевика, второй, кулепинский, исчез, растворился. И боевик - труп, не спросишь.
  Комбат орал тогда, думал, удар его хватит. Оружие... оружие... Все боялся, что отвечать придется... да что отвечать? Война все списала'.
  Тень рядом увеличилась, накрыла лавку. Цветков дернул головой, стряхнул сон и посмотрел на стоявшего рядом кадровика. Начал подниматься, но тот остановил его, достал платок, снял фуражку и вытер лоб, потом сел рядом.
  - Скажи спасибо, отстоял тебя.
  - Спасибо, - машинально ответил Цветков, хоть понимал, что вовсе майор его не отстаивал, привез личное дело и, наверняка, заявил, что в полк он лишь прикомандирован и о капитане ничего ни хорошего, ни плохого сказать не может.
  Кадровик аккуратно сложил и спрятал платок и снова водрузил на голову фуражку.
  - Что же это за климат? Не переживу. Уволюсь, ей Богу, уволюсь... Вот осетино-ингушский конфликт прикроют, год за год в выслуге пойдет, да голый оклад и тут же уволюсь...
  - Куда меня? - поинтересовался Цветков. - В Терекли-Мектеб или в Червленые буруны?
  - В буруны? В бурунах скоро арбузы пойдут, не война, а рай. В буруны его... Здесь будешь пока. Откомандировали на два месяца в штаб группировки в помощь.
  - Кому? Командующему?
  - Ты пошути, пошути, тебе только шутить осталось. Не знаю, менты или ФСБ, запросили себе нашего офицера. А тут ты подвернулся. С принципами. Вон домик рядом со стелой, - показал он на спрятавшийся в стороне от штаба среди деревьев маленький, словно дачный, домик, - иди туда, найдешь старшего, какой-то Смирнов, доложишь, что к нему откомандировали, он в курсе. Приказ я сегодня подготовлю и у командира подпишу. Иди, искупай вину...
  К КПП подкатил автобус-развозка, майор схватил портфель и побежал к нему.
  Рядом с часовым остановился, обернулся и крикнул:
  - Очень тебя прошу, не накуролесь и там...
  Едва он поднялся, автобус закрыл дверь и тронулся, а Цветков направился к домику.
  На его дверях висел замок. Дом производил впечатление нежилого, он поддел ногой грязный коврик на крыльце, ключа под ним не было. Капитан перешел к стеле, сооруженной между домиком и штабом, оставшейся с времен, когда здесь стояли летчики, рассмотрел её и снова вернулся к домику.
  Одновременно подошел и посмотрел на замок на двери какой-то полковник с жестким, словно застегнутым лицом. Он небрежно козырнул в ответ на приветствие, внимательно и недовольно посмотрел на Цветкова. Странный был полковник, со звездами на полевых погонах, но без нашивок на рукавах, ни округ, ни род войск не определишь. Камуфляж на нем был импортный дорогой, в таком щеголяло либо командование, начиная с дивизии, либо спецназовцы, разжившиеся трофеями у чеченцев во время войны.
  Знакомых в штабе группировки у Цветкова не было, ходить от штаба до домика надоело, да и был риск нарваться на какого-либо начальника, поскольку слоняющийся без дела младший офицер ничего, кроме раздражения, у старших не вызывает.
  Минут пять капитан посидел на ступеньках, потом с тыла обошел здание штаба, прошел территорию насквозь, поднырнул под колючую проволоку и через заросли камыша вышел к карьеру-озеру. На вдававшемся в него маленьком пляже лежали, подставив солнцу животы и спины, несколько человек. Он обогнул пляж по узкой тропинке среди зарослей камыша, вышел к воде, здесь, невидимый другим, вытоптал маленький пятачок у самой воды, разделся догола, прыгнул в воду и поплыл.
  Нанырявшись вволю, смыв въевшуюся пыль, выбрался на берег. Полотенца не было. Капитан свернул валиком брюки, попробовал положить их под голову, но что-то в них мешало. Он достал из кармана книгу, устроился под солнцем и стал читать на первой открывшейся странице.
  
  * * *
  Поручик очнулся уже на носилках. Их прикручивали одной стороной к рогам быка, другой к телеге, так меньше трясло в пути. Крутили обозники, ловко и быстро.
  Ногу под распущенной штаниной перевязали. Верх носилок был задран, и он видел заставленную ящиками телегу и четырех солдат, сидевших рядком.
  Поручик хотел подозвать их, но сил не было, он чуть приподнял руку. Лаптев соскочил с телеги и подошел, следом подтянулся и Харитонов.
  - Спасибо, братцы! - еще раз поблагодарил их поручик. - Лаптев! Быть тебе ефрейтором! Харитонов! ты... - поручик замялся, не зная, что пообещать солдату и тот сам с радостью отрапортовал:
  - Я, ваше благородие, отслужил, мне уж медаль с наградными, а остальное без надобности.
  Рука поручика скользнула в карман. Он достал кошелек, протянул Харитонову и не удержал, выронил.
  Солдат ловко подхватил его.
  - Вы уж на всех... и молодых... не обидеть...
  Поручик откинулся на носилки.
  - Как можно?! - обиделся Лаптев, - не сомневайтесь, ваше благородие, на всех честно. Бог даст, еще свидимся.
  Телега качнулась и поехала. Закачалась земля, небо в вышине. Лекарь обработал рану, перевязал, дал водки с перцем и теперь плыл поручик в небесах, словно отдельно от войска, от тылового обоза, с Кавказа в далекие края.
  Качалось над ним небо, потом и вовсе закружилось. Он словно снова оказался юнкером в полку на польской границе. Полковой командир решил встряхнуть офицеров и устроить бал. Всполошились офицерские жены и дочери. Местная невеликая и немногочисленная знать, до того ходившая с поджатыми губами, знавшая по-русски лишь "не можно" и "пану не треба" выпрашивала пригласительные билеты.
  Все осаждали цирюльни, две портнихи городка сутками напролет шили и подгоняли платья.
  Огромный амбар, пустой и пыльный, вымели, стены завесили тканью. Вместо бра в них воткнули штыки и в их кольца вставили свечи.
  Стало нарядно и слегка таинственно. Его ротный командир привел на бал жену и двух дочерей, третью младшую, по малолетству оставив дома.
  Дам на бал явилось куда больше, чем кавалеров. Ротный пошептался с супругой, потом отвел его в сторону:
  - Вы уж, юнкер, не манкируйте моими вертихвостками, а то эти поганки меня потом со свету сживут.
  Старшая дочь, едва он встретился с ней взглядом, отвернулась, с улыбкой шагнула навстречу идущему к ней прапорщику, зато средняя, Надя, едва он подошел и поклонился, засияла. Она была еще совсем девчонкой, танцевала, чуть привстав на цыпочки, прикусив от волнения губу. Да и юнкер оказался в танцах не силен. Оба, боясь ошибиться, считали движения. И он после танца с облегчением отвел Надю к Марье Ильиничне, супруге ротного командира. Однако, когда распорядитель объявил следующий танец, ноги сами подвели обратно. Старшая Наденькина сестра танцевала уже с подпоручиком, а младшая Елена с детворой прилипла к окну, расплющив об него нос, и во все глаза смотрела на праздник.
  Они кружились, уже не считали фигуры, смотрели в глаза друг другу, огни свечей, очертив круг света, вертелись все быстрее...
  
  * * *
  Когда Цветков вернулся к домику, рядом стояла белая Нива. Дверь была приоткрыта. Цветков поднялся на крыльцо, нарочито громко потоптался, шаркнул ногами по коврику и зашел. Сразу за крохотной прихожей оказалась единственная комната. Большой сейф в углу. Рядом стол, за которым сидел широколицый лет пятидесяти мужчина в светлой рубашке с короткими рукавами.
  У окна стояла железная, видимо из казармы, койка, на ней спал поверх одеяла, повернувшись к ним спиной, кто-то в песчанке - одноцветной защитной форме, которую в советское время носили в армии в южных округах.
  Цветков козырнул и хотел представиться, но мужчина за столом жестом остановил его, кивнув на спящего.
  - Цветков? - вполголоса спросил он и назвал себя: - полковник милиции Смирнов. Садись поближе, капитан, поговорим.
  Цветков приставил стул к столу и сел. Они помолчали, откровенно разглядывая друг друга. Лицо полковника было мужицкое, с выдающимися вперед скулами и широким носом, прятавшиеся в глубине небольшие серые глаза щупали капитана. Наконец, игра в молчанку закончилась, и Смирнов спросил:
  - Что у тебя за петрушка на границе?
  - На войне с моей части пятеро солдат пропало на водовозке, а тут она у чеченцев в колонне бензовозов оказалась. Я на КПП дежурил...
  Цветкову с утра в который раз приходилось говорить об одном и том же, и сама сегодняшняя история ему уже надоела и уж точно не стоила того внимания, которое ей уделялось.
  -... в результате меня с дежурства сняли, - закончил он.
  - С бензовозом тем дальше что?
  - Не знаю, - пожал плечами капитан, - наверно пропустили или другой дорогой прошел.
  Спавший на койке мужчина в песчанке потянулся, рывком сел. Лицо его было заспанное, будто скомканное. Он зевнул, потер лицо ладонью, прошелся ею по голове, словно погладил загорелую лысину.
  - Выстрел мимо, - заключил он, - причем холостой. Ничего не выяснил и машину не арестовал.
  Оказывается, весь их разговор он слышал.
  - Любите вы военные все упрощать - раз и арестовал, дальше что? Тебе, что важнее: казенные 'колеса' вернуть или солдат найти? Пропустил бы, дал знать нам. Мы бы в колхоз, куда они ехали, наведались, поговорили.
  'Ментовский подход, - подумал Цветков, - кто бы мне дал все это вертеть, когда я старший на КПП и через день на ремень?'
  Лысый в песчанке поднялся, снова потянулся. На его боку болталась пустая огромная кобура под многозарядный пистолет Стечкина.
  - В колхозе наплели бы, что еще хотим заказать, да откуда такой бензин хороший, с какого аула? Может и солдаты там. Зацепка слабая, но чего за ниточку не дернуть?
  Он на секунду остановился, задумался и сунул капитану руку.
  - Столяров Николай, подполковник милиции, - и сразу продолжил, - тогда и задерживай, на обратном пути. Тормознул бы железно. Через КПП не прорвешься, назад не сдашь. И пустая она, никто не скажет, что ты на топливо позарился. Так, капитан?
  Тут возразить было нечего.
  - Ладно, не тушуйся, всё равно бы им его вернули, - усмехнулся Смирнов, - раз у нас теперь мир и дружба.
  - Товарищ полковник! - спросил Цветков, - какая моя задача? Чем у вас заниматься?
  - Прежде всего, военные подходы отставь, полковник-подполковник. Я Александр Александрович, все Сан Санычем зовут, Николай, - кивнул он на подполковника, который рассматривал себя в зеркале, - тебя ненамного старше. Наша задача - обмен пленными или, как их витиевато называют политики, "незаконно удерживаемыми". Конкретно твоя задача - обеспечивать взаимодействие с войсками, прежде всего на границе. А то, куда не сунешься, какой-нибудь говнюк-лейтенант начинает права качать, что ему милиционер, даже полковник - никто. Каждый раз приказ по команде спускать и светиться нельзя, да и не напишешь бумажек на все случаи. Затем все вопросы по нашему обеспечению, все же через войска идет, а там сам черт ногу сломит, где у вас что лежит, у кого, что и как получить. С документами поможешь, а то мы с бумагами зашиваемся. И еще. Тебе надо будет ходить на совещания у командующего группировкой.
  - Кто же меня на совещание к командующему пустит? - удивился Цветков.
  - Не утром, когда узким составом с заместителями совещаются, а вечером, у клуба на открытом воздухе всех собирают, там и офицеры штаба, и командиры частей. Подведение итогов за день и постановка задач. Нам по гражданке туда путь закрыт, а ты в форме приходи и садись в задних рядах, смотри, а больше слушай. Утреннюю сводку мы читаем, но вечером дополнения бывают и всякие вводные на ночь. Из тактических группировок информацию доводят. Тот же пароль на сутки объявляют. Потом расскажешь, что для нас было интересного.
  - Тебя как зовут-то, капитан Цветков? - подполковник Столяров перестал разглядывать себя у зеркала, подтащил стул и тоже сел к столу.
  - Сергей.
  - Допуск к секретам, Сергей, у тебя есть?
  - По второй форме. Я одно время секретчиком был.
  Смирнов с Николаем переглянулись.
  - Здорово! - обрадовался Смирнов, - живешь где? Здесь в домиках при штабе?
  - Нет, офицерское общежитие в городе.
  - Далековато, хотя... - на секунду задумался Сан Саныч, - можно и в городе.
  Столяров взял из ящика стола внушительную связку ключей, по-хозяйски залез в сейф, на верхней полке бросились в глаза несколько лежащих в беспорядке пистолетов, достал оттуда большую общую тетрадь с лесенкой алфавита по краю.
  - Как фамилии твоих солдат?
  Цветков перечислил, Столяров быстро пролистал исписанную тетрадь.
  - Смотри сам: Егоровых у нас двое, они и остальные твои - Нигматулин и Мережко - в розыске, вот по Кулепову есть данные, что убит. А на Гомозова было письмо.
  - Что за письмо? - машинально спросил капитан, сам, думая о том, что замковвзода из его роты убили.
  - Рассылают письма, - пояснил Смирнов, - расспрашивают солдата, как семья живет, есть ли квартира, машина-дача, ну и пишут родителям: назначают от десяти до ста тысяч долларов за выкуп.
  - Гомозов же детдомовский?!
  - А им не все равно? - хмыкнул Николай, - система запущена и работает. Прислали письмо на детский дом, попросили денег на кормежку, на одежду, за хорошее отношение, те передали в милицию, ну и попало к нам.
  - Слава Кулепов - точно убит?
  - Со слов, - внимательно посмотрел на него Смирнов, - всякое бывает, но информация дважды пришла с разных источников. Конечно, пока тела нет, он в розыске...
  Без стука открылась дверь, на пороге с той же папкой в руках стоял полковник, который встретился Цветкову днем у дверей домика.
  Он зашел, по-хозяйски сел, встретился взглядом со Смирновым, потом демонстративно посмотрел на Цветкова и стал постукивать пальцами по папке на колене. Словно говорил - пусть капитан выметается отсюда.
  - Сергей, - обратился к нему Смирнов, - время к вечеру, можешь двигать домой, приходи с утра, задачи нарежем и начнем работать.
  - Можно я на своих солдат ваши данные перепишу? - попросил Цветков...
  С автобуса Сергей сошел у городского почтамта. На переговорном пункте достоялся в очереди к оператору.
  - У меня на девять вечера разговор с Екатеринбургом заказан, - наклонился он к окошку.
  Час Цветков просидел в душном зале, выходил на улицу и стоял у открытого окна, чтобы не пропустить вызов, но так его и не дождался.
  В десять вечера направился в общежитие. Едва освещенные улицы были пусты, темны были и окна салона красоты - бывшей городской парикмахерской. Цветков замедлил шаг, крайнее окно закрывал вставленный между рамами плакат, с которого на него надменно смотрела красавица, освещенная уличным фонарем. Жеманная, капризно сжавшая пухлые губки, с нарумяненными щеками и с черными стрелками бровей.
  - Что ж ты, деваха, так размалевалась? - грустно улыбнулся он и свернул к общежитию.
  
  * * *
  Поручик со стаканом вина, опираясь на гору подушек, полулежал на койке. Ее специально вынесли из палатки, куда не поместились все, кто пришел попрощаться с товарищем.
  Собрались офицеры, от безусых прапорщиков до, в годах уже, штабс-капитанов и капитанов. Они окружили раненого товарища. Кахетинское на прощание прислал командир. Рана на ноге у поручика зажила, но хромота не проходила. С утра легкая, словно тесен и жмет на ноге сапог, в обед - без палки уже никуда, вечером же он с трудом ковылял к койке, и на ночь клал под ногу несколько подушек, чтобы меньше беспокоить ее и поднять повыше. Солдат его роты Харитонов отыскал в лесу старый, будто крученый корень, поработал ножом и на прощание вырезал ему знатную палку, с которой поручик теперь не расставался и разгуливал по лагерю, пока блуждал в штабах его рапорт об отпуске по ранению.
  С сумерками разложили костер, который окончательно сгустил ночь, невидимые песенники негромко выводили что-то заунывное, не мешая беседе. Говорили, напутствуя товарища на отдых, желали ему не только излечиться и поскорее вернуться на службу, но и за время отпуска найти невесту. Ему выписали адреса бывших сослуживцев, уволившихся из полка раньше, и вовсю давали советы.
  - Каждая девица, о женихе мечтая, непременно в мундире его видит! - с уверенностью знатока заявил полковой красавец поручик Никандров. - И нечего далеко невест искать, на воды надо ехать, что ж мы здесь все в расположении, в отпуск на родину спешим, а на водах такие фиалки по улицам гуляют. И сорвать некому!
  - Они же больные?! - удивился прапорщик Вотруба.
  Все засмеялись. Из кантонистов, проведший всю жизнь в строю и дослужившийся к сорока с лишним годам до прапорщика, Вотруба был простодушен и поразительно несведущ во всём, что не касалось военной жизни.
  - Девица то офицера видит, да родителей ее больше интересует чин, род, есть ли дом свой, имение, и не заложено ли...
  В темноте не видно было, кто говорит, но ясно, что голос подал кто-то из бывалых, проведших в строю не один год и не имеющих за спиной ничего, кроме этих военных лет, ни наследственных деревень, земель, ни титулов и громких фамилий.
  - На мундир еще орден хорошо, да на шашку, чтобы видели - герой!.. - тонким тихим голосом заметил прапорщик Лозовой. И понятно становилось, что именно об этом он и мечтает. На грудь - Станислава с мечами, Владимира, на шашку - Анну. Весь в орденах, грудь - колесом - герой войны.
  - Подожди, фендрик! - грустно заметил с сединой на висках капитан. - Сам думал, отслужу три года и обратно в свой полк героем, а вот уже десять лет здесь и ни Анны, ни Владимира, ни шашки с серебром, какая к чертям шашка, уже не грудь давно, а спина колесом, выслужу полный пенсион, да и женюсь на купеческой дочке!
  Все засмеялись, заговорили разом.
  - Ждет тебя эта дочка седого и старого... Она уж ждала тебя, ждала, да не вытерпела и замуж вышла... Вышла - так овдовела, пока служил... Вдова - хорошо, пусть ждет и хозяйство ведет... Ждет тебя: сама рябая, изба кривая, да детей мал мала меньше...
  Поручик, полулежа, потягивал кахетинское. Его юнкерские мечты сбылись. Стал офицером, честно заработал на Кавказе Станислава с мечами и Анну на шашку и не просто так, а 'За храбрость'.
  Пора подумать и о доме. Сколько в полку вояк, израненных и седых, у которых имущества - бурка, чтоб завернуться, всё казенное, ни кола, ни двора.
  Он не расслышал, о чем его спросили, больше угадал:
  - Поеду сначала на воды, благо рядом, а то, что же? Сколько отдыхающих с конвоем сопроводил, а сам и воды той толком не попробовал! Подлечу ногу, говорят, местная вода чудеса творит. С кем служил - навещу. Акимыч где-то в наших краях, говорили, задержался. Капитан наш, когда увольнялся, в Москву собирался, да что-то в Новочеркасске застрял. Не иначе, как по сердечному делу. Наверняка, нашел себе красавицу-казачку. Первый мой ротный в Ундоле, уж и не знаю, где это, вроде под Владимиром. К нему особый интерес есть. Любопытно, как Стрелков со своей чеченкой живет, ну и раз он майора получил, может и батальоном уже командует. Мокрецов уже титулярный советник, пишет, что преуспел в своей губернии, не последний в ней человек. Порошкин при градоначальнике чиновником по особым поручениям состоит, Матвеев в Москве какими-то делами занимается. Какими не говорит, туману напускает, какое-то кружало упоминает, но к себе зовет. Да и Юдин - способный был малый, теперь чиновник в столице, наверняка и в Санкт-Петербурге отличился. И еще в Петербурге есть у меня друг с детства Жебринский, имение у них недалеко от нашей деревеньки было, в гвардии служит, отец - генерал-майор, государь его знает, может, подскажет чего, ну а последний визит - в медико-хирургическую академию. Не выйдет там толка - что ж, в отставку и женюсь!
  Когда осушили бокалы, он поднялся с койки, опираясь на палку, отошел по нужде.
  В темноте его дожидался вольноопределяющийся Веснухин.
  - Веснухин! - протянул он руку, чтобы остановить вставшего навытяжку и готового обратиться по уставу вольноопределяющегося, - что же вы не подошли? Попрощались бы. У вас, когда экзамен?
  - Уже в этом месяце. Ваше благородие! У меня к вам просьба есть. Не могли бы по дороге, ежели по пути будет, письмо передать? Я про Владимир и Ундол услышал, те края, там Покров недалеко, если на Москву ехать, его не минуете.
  - На почтовом сборе сэкономить решили? - удивился офицер.
  Рыжий Веснухин оправдывал свою фамилию, лицо было усыпано веснушками, а белая кожа моментально краснела, когда он волновался. Вот и сейчас даже в полумраке было видно, что будущий офицер расцвел как роза.
  - Я под Покровом приказчиком был в лавке купца Вислогузова. Купец отпускать не хотел, пообещал - "пойдешь при мне по торговой части - младшую дочь за тебя отдам!", а Настенька, дочь его, сказала - только за офицера выйду. Я ей писал, да не доходят письма, видно купец их не отдает, выбрасывает. Так вы, коли получится, Настеньке лично в руки мое письмо передайте.
  Веснухин протянул запечатанный конверт.
  - Только, - замялся он, - написал я, что уже произведен, а унтер-офицер говорит, что генерал рыжих и рябых не терпит и экзамена мне не сдать.
  Поручик засмеялся, взял конверт и хлопнул вольноопределяющегося по плечу.
  - Раз амурное дело, доставлю твою цидулю. Под Ундолом, мне по пути. Специально заеду. Отдам барышне из рук в руки. И экзамена не бойся! Это в столицах его трудно сдать, а здесь, под пулями, уж больно скоро вакансии появляются. Все сдашь, это унтер тебе завидует! Сегодня он для тебя "господин унтер-офицер", а завтра ты для него "ваше благородие"! На экзамене не робей, и не знаешь, всё равно отвечай бодро! На дела боевые сворачивай. Смотри браво! Вот это наш генерал любит...
  
  * * *
  - Сегодня, как обычно, - Смирнов начал утренний инструктаж, - Николай, двигай в местный ОВД, прозвонись в следственный изолятор, проконтролируй, как наши питомцы, и на попутке во Владикавказ. Потом к смежникам, у них новые материалы по пленным, а мы с капитаном съездим на границу, заодно и тебя в город подвезем.
  В Ниве Цветков нырнул на заднее сиденье. Новая работа ему нравилась: ни нудного комбата, ни построений, разводов и дежурств, не надо напрягать взводных, проверять и контролировать. Не думать, что в роте сто бойцов, каждый из которых может выкинуть, что угодно. Идеальная служба, когда отвечаешь только за себя. Пока ехали по составленной из бетонных плит дороге от аэродрома к городу, капитан для себя прояснял:
  - Кто такие смежники?
  - Чекисты, - буркнул Смирнов. Впереди на пассажирском сиденье он листал какие-то бумаги в папке, с которой не расставался. Николай вел машину и поспешил пояснить.
  - ФСБ, то, что раньше называли ФСК, МБ, а всегда КГБ.
  - И что они нам информацию дают?
  В полку был особист, но услышать что-либо от него, тем более получить какую-либо информацию... наоборот, сам лез с дурацкими вопросами.
  - Не поделятся информацией, так и мы им ничего не скажем. У них свои каналы, у нас свои.
  Нива без остановки проскочила КПП на канале, не снижая скорости, понеслась к городу, миновала железнодорожный переезд и дальше спокойно покатила по улицам. За квартал от отдела внутренних дел высадили Николая. Смирнов пересел за руль, Цветков перебрался вперед.
  Сан Саныч явно торопился, не сбрасывал скорость на плохой дороге, и машину то и дело подкидывало.
  - Зачем Николаю в следственный изолятор звонить?
  - Думаешь, нам солдат за красивые глаза отдают? - хмыкнул Смирнов. - Меняем солдат-раздолбаев на разбойников.
  - Их что, сюда свозят?
  - По-всякому бывает.
  - А моих солдат можно обменять?
  Твоих можно и, даже, нужно, только они ведь не в бою пропали. Они, как у вас говорят - 'СОЧ', самовольно оставившие часть, да двое еще с оружием. То есть, по закону - там только водитель Мережко - незаконно удерживаемый, а остальные вроде как где-то гуляют. Да и не предлагали их пока на обмен.
  - За Мережко они что хотят? Или кого?
  Нива выехала из города. Мимо проносились поля, повороты к станицам. Чем ближе к границе, тем меньше становилось машин.
  Смирнов снова глянул на часы и прибавил скорость.
  - За Мережко... они ничего не хотят, говорят, что он сам не хочет.
  - Как это не хочет? - изумился Цветков.
  - Всякое бывает, еще насмотришься.
  Они приехали на тот самый КПП на границе, на котором накануне сняли с дежурства Цветкова.
  'Утром бы сменился - сегодня отсыпался', - подумал капитан. Было в войсках изощренное наказание, когда тебя раз за разом снимали с дежурства, а раз так, никакого отдыха тебе не положено, и можно снова ставить в наряд, чтобы потом, придравшись к чему-либо, снова снять.
  На КПП сегодня проверял машины сменивший Селедцова милиционер, военными командовал лейтенант, один из взводных, пришедших в полк после войны. Причем не 'курсистка', после офицерских курсов, а 'институтка' - полновесный лейтенант после военного института. Этим прозвищем награждали взводных старшие офицеры, закончившие когда-то обычные высшие военные командные училища внутренних войск.
  Лейтенант был юн, брав, высок и за полгода службы достиг уровня, когда считал, что все знает и умеет.
  - Смирно! Товарищ капитан!.. - шагнул он навстречу, не отнимая руку от головного убора.
  - Взводный, сдурел? - протянул ему руку Цветков, - или строевые приемы отрабатываешь?
  - Лейтенант, автобус из Грозного не проходил? - поинтересовался Смирнов.
  Тот вопросительно посмотрел на Цветкова. Капитан кивнул.
  - Пока не было.
  - Ждем! - бросил Смирнов Цветкову и отошел в тень к будке, оставив дверь машины открытой.
  Цветков с лейтенантом прошлись до сложенных поперек дороги блоков, заставлявших проезжающие машины сбрасывать ход до минимума.
  - Товарищ капитан, - поинтересовался лейтенант, - зарплата вовремя будет?
  - Через неделю вроде, не задерживают теперь.
  Лейтенант только вздохнул. Цветков его толком не знал, видел на построениях в полку, в общаге тот не жил, значит, снимал жилье в городе. Тогда действительно тяжко.
  - Ничего, взводный, это только первые пять лет в войсках тяжело, а потом привыкаешь. Семья-то есть?..
  Смирнов махнул ему рукой. К КПП с чеченской стороны подъезжал красный Икарус. Пока он проходил досмотр, офицеры сели в машину и поехали назад к городу. Остался позади поворот на станицу Стодеревскую. 'Основана в 1769 году' значилось на въезде. Смирнов проехал дальше по шоссе и остановился за старым заколоченным торговым павильоном у остановки. Он ничего не говорил, заглушил двигатель, сидел и чего-то ждал.
  По шоссе в сторону города прошло несколько легковушек. Потом показался Икарус, автобус притормозил у поворота на станицу, высадил пассажира и, быстро набирая скорость, поехал дальше в сторону Моздока.
  Сошедший дождался, пока автобус уедет, и пошел к ним. Невысокий, в джинсах и легкой летней рубашке с короткими рукавами. Его уже можно было рассмотреть, лет тридцати, приземист, ровесник или чуть старше Цветкова. Лицо с широко расставленными и глубоко посаженными глазами. Чуть рыжеватые волосы убраны назад.
  Цветков смотрел на него и словно читал ориентировку. Во всяком случае, машины с такими водителями и пассажирами досматривали особенно тщательно.
  Смирнов, а следом и Цветков, выбрались из машины.
  - Сан Саныч! - развел тот руки, и они со Смирновым обнялись. Потом незнакомец быстро глянул на капитана.
  - Цветков Сергей, - представил его Смирнов, - капитан, познакомься.
  - Почему говоришь, что капитан? Знаешь, я как погоны увидел, сразу догадался, - засмеялся тот и протянул руку и назвал себя: - Анзор.
  Рукопожатие было крепким, а глаза, все время пока тот балагурил, оставались спокойными, он словно ощупывал ими Цветкова.
  - Анзор, что нового? - спросил Смирнов.
  - По тем двоим? - чеченец снова бросил взгляд на Цветкова. - Разделили, одного в Шатой увезли, второго перекупили, спрятали где-то в горах, что хотят за него, выкуп или обмен, не говорят.
  - Еще что расскажешь?
  - Объявили, что Масхадов создал бригаду по борьбе с похищениями людей. Кто командир - никто не знает. Тайна, чтобы кровной мести не было.
  - Успехов им, - усмехнулся Смирнов, - давай по аулам пройдемся.
  Смирнов говорил названия, но Анзор лишь качал головой.
  - В Беной? - переспросил он, - на свадьбу скоро поеду - посмотрю. В Урус-Мартане кто-то есть. Солдат и еще гражданские, на границе что-то строили. В цистерне больше не держат, деньги чтобы не потерять. Как повод найду - съезжу. Еще имамы говорят, что отдавать за выкуп только неверных надо. Мусульман выделять, говорить с ними, чтобы на нашу сторону переходили. Женить, работу давать. Я нескольких видел...
  - Нигматулина среди них не было? - встрял Цветков. - Татарин такой чернявый, невысокий, молчун.
  - Они все неразговорчивы, - усмехнулся Анзор. - Неделя в яме, другая, и как тормоз включают.
  - Анзор! - Смирнов повел его в сторону, - ты мне еще вот что скажи...
  Цветков пнул колесо, присел у водительской двери. Пусть секретничают. Опять же, меньше знаешь - лучше спишь.
  Но общались они недолго и вернулись к машине.
  - Давай, будут новости - пересечемся, здесь или на втором месте. Я подъеду или вот Сергей.
  И Анзор снова внимательно взглянул на него, крепко пожал на прощание руку.
  - Серёга! - попросил Смирнов, когда они подъезжали к Моздоку, - лишний раз не лезь с разговорами и вопросами. Твой интерес я понимаю. Только если они его поймут, цена может вырасти, здесь как на рынке.
  По городу ехали молча. Не то, что Цветков обиделся, просто размышлял и, когда свернули к аэродрому, спросил:
  - Анзор не бандит?
  - Грань тонкая, - вздохнул Смирнов. - Иной нас ненавидел, с пеленок так воспитали. Другой автомат взял, когда в его дом снаряд залетел, да родных положил. Один просто воюет, а другой зверствует, пленным глаза выкалывает, головы отрезает. Война закончилась - один ружье на ковер на стене повесил, работает, там, где раньше, а другой, словно зверя из него выпустили, с оружием дальше шастает, разбоем, угонами, да похищениями зарабатывает.
  Сан Саныч помолчал, словно прикидывая уже для себя, и уверенно заявил:
  - Анзор не бандит. Крови на нем нет. Нам очень помогает. Брат его бандит. Сидит в подмосковном СИЗО, скоро суд.
  - Освободят под обмен?
  - Вряд ли. Статья тяжкая.
  Они снова подъехали к зданию УВД, Смирнов попросил его подождать и скрылся в дверях, а Цветков, от нечего делать, раскрыл книжку и успел осилить несколько страниц, пока тот не вернулся.
  
  * * *
  Поручик, опираясь на палку, шел по улице. Нога от неудобного сидения в тесной кибитке разболелась. Вещи он оставил в гостинице. Там же спросил сонного полового, где ближайший источник и справился о ценах на комнаты в городе.
  Половой зевнул, почесал лохматую голову, попробовал объяснять, но запутался в поворотах направо и налево, потому вышел с поручиком на крыльцо и показал рукой:
  - Если подороже и получше - Юрьевой дом, вон его крыша коньком торчит, там от двух до трех рублей комнаты. У Богданова, что за вторым поворотом, попроще, комнаты от рубля. Ну и Полуэктов, по дороге дальше за Юрьевой, два дома внаем отдает, у него и за семьдесят пять копеек можно сторговаться. Только редко, когда свободны.
  - Недешево, - заметил поручик.
  - Тогда солдатская слобода, если в мазанке захотите жить. Но и там места можете не найти. Нынче на воды со всей России едут.
  Поручик прошелся по утреннему городу. В центре узкие улицы были словно сдавлены домами, пристройки с лестницами и крылечками облепили их, и теперь здесь двум каретам не разъехаться. Указанная дорога привела его к каменному гроту. Одна из его стен была сырой и потемневшей от стекающей воды. Внизу выдолбили ванночку, вода переполняла её и тонкой струйкой бежала с камней на землю и дальше, пока не терялась в густом кустарнике. На вбитом рядом столбике висело на шнурках несколько стаканов, но поручик зачерпнул воду ладонью. Он поднес её ко рту и принюхался, запах у воды был неприятный болотный. Офицер прислонил к стене грота палку, снял фуражку, умылся, потом всё же отпил немного, сморщился и плюнул в кусты.
  Город просыпался, на обратном пути ему встретились первые больные. Семья: отец семейства в летнем пальто, из-под которого виднелись белые панталоны, шел впереди с тремя кружками в руке, за ним супруга в душегрейке тащила за руку заспанного ребенка лет семи. Тот, спотыкаясь, послушно шел, не открывая глаз. Мужчина с неприязнью посмотрел на офицера. Видимо они привыкли первыми приходить к источнику.
  Поручик, постукивая палкой по мостовой, прошел дальше. В городе, в котором он не раз хотел оказаться, когда мерз в седле или палатке, оказалось неожиданно неуютно. Дома спали с закрытыми окнами, ни одного огонька не светилось за ними. Уже рассвело. Надо было решаться - поселиться для начала в гостинице или сразу снять комнату.
  Поручик остановился у вывески: 'Дом для раненых офицеров, выстроенный иждивением Войска Донского генерала Орлова в благодарность за исцеление здешними водами'.
  И сразу заболела раненая нога. Поручик подошел к двери, когда та открылась. Усатый толстяк в чекмене, делающем его еще более толстым, вышел на крыльцо, озабоченно посмотрел на светлеющее небо. Только потом обратил внимание на поручика.
  Чекмень, как у донского казака, огромный кинжал, высокие сапоги - по нарочито военному виду было ясно, что толстяк в армии не служил, но оказавшись рядом с ней, пытался подстроиться, одеваясь на военный лад.
  - Мест нет, ваше благородие, ждите, кого Бог призовет, - сказал он, зацепив взглядом палку поручика.
  - Да мне, любезный, ресторацию какую найти, а то в гостинице все холодное и самовар еще не ставили.
  Толстяк улыбнулся.
  - Самовары у нас не чай, воду в ванны греют, сами увидите. Там, где купальня, кофейня есть, а ресторации еще закрыты. Дозвольте к кофейне проводить.
  Они неторопливо пошли по улице.
  - Вы по утреннему времени к источнику или в ванны купаться? - поинтересовался поручик.
  - За священником послали. Майор в отставке умирает, исповедаться хочет.
  - Что ж вы не торопитесь? - удивился офицер.
  - Его высокоблагородие уж который раз помирает, мучается, да Бог не принимает. Сам, как отпустит, говорит: "Грехов много. На церковь бы пожертвовал, да нечего". Порубленый-простреленный, день и ночь молится - легкой смерти просит...
  
  * * *
  До вечера Цветкову пришлось заниматься бумажной работой. Смирнов попросил раскидать пленных по спискам, кто в каких войсках служил и в каких городах их части. Если военнослужащих Министерства обороны отделить было легко - номера их воинских частей были пятизначными - то среди срочников внутренних войск затесалось несколько пограничников, номера в/ч которых тоже были из четырех цифр. Пришлось сходить в штаб к кадровикам. Тучный полковник с главковской нашивкой на рукаве отложил свои бумаги и при нем позвонил в Москву. Похоже, он даже обрадовался поводу связаться с сослуживцами в управлении и заодно обсудить все новости. Цветков узнал, помимо прочего, что на сто семьдесят четыре очередника поделили две квартиры, что отменили бесплатный служебный автобус из главка в Балашиху, и что в общежитие в Сыромятниках в доме, ближайшем к Яузе, на свободные места поселили контрактников-водителей, а не офицеров из очереди. Попутно полковник ставил галочки у номеров частей внутренних войск, вписывал места постоянной дислокации. Пограничников было раз-два и обчелся, свои же оказались из частей, разбросанных по всей России. Дальше капитан долго искал представителя Минобороны, прикомандированного к штабу также как и он. Тот дрых в своем домике, разбуженный сонным недовольным взглядом посмотрел на длинный список воинских частей, выписал номера и пообещал навести справки дня через два.
  Цветков отдал выправленные бумаги Смирнову и отправился на вечернее совещание.
  
  * * *
  За штабом стояло приземистое здание с большим залом, видимо бывший клуб части. На лето и осень скамейки вынесли на улицу, поставив на возвышении стол для командующего и заместителей. За ними висела карта, вдоль которой прохаживался и поглядывал на часы какой-то полковник. Цветков пристроился в последнем ряду. Первые заняли офицеры штаба и командиры частей. Он увидел среди них командира своего полка и порадовался, что выбрал место подальше. Да и был он здесь чуть ли не единственным капитаном, а ротным - так и точно единственным среди большого начальства.
  - Товарищи офицеры! - скомандовал полковник у карты.
  По проходу к столу шел командующий - не старый еще генерал в полевой форме с короткой словно солдатской стрижкой. За ним второй с лысой чуть вытянутой головой, третьим - полковник в милицейской и тоже полевой форме.
  - Вольно, - буркнул генерал и все сели.
  - Начальник штаба! Доложите обстановку.
  Генералы обернулись к карте, полковник взял указку и сразу стал похож на школьного учителя.
  - Пятьдесят восьмая армия министерства обороны проводит учение под Тарским... Истек срок добровольной выдачи заложников в Чечне, определенный Масхадовым... Освобожден из плена рядовой Поземкин... Между Чечней и Ингушетией заключен договор о совместной охране границы... Угнано стадо в триста баранов... У таксиста неустановленными преступниками на белой автомашине Нива без номеров отобран и угнан в Чечню автомобиль ВАЗ-2102...
  Цветков посматривал на соседей, многие были с главковскими нашивками: грифон выпустил жало и словно плясал, потрясая мечом и щитом. Хватало и других из московского округа, с соколом, державшим в лапах меч, сибиряков с медведем, уральцев с ящерицей, приволжцев с оленем, дальневосточников с мордой тигра на шевроне.
  Кто внимательно слушал, кто, сразу было видно, отбывал номер, некоторые строчили в блокнотах, стараясь успеть за начальником штаба.
  После него на сцену поднялся заместитель командующего по работе с личным составом, седой полковник с седой же щеточкой усов. На левом рукаве его камуфляжа красовался сфинкс - знак Северо-Западного округа.
  - Подготовлено семь тысяч подарков, в составе: банка сока, вяленые бананы, вафли, какао, две-три шоколадки, четыре пачки сигарет и зажигалка. Все солдаты их получат.
  - По календарю праздника нет, но мы его все равно сделаем, - кивнул генерал.
  'Вот и численность группировки понятна, - подумал капитан, - меньше дивизии, до семи тысяч солдат, 'размазанных' вдоль границы. Фиг удержишь, если 'чехи' попрут. Правда, еще есть штатные части'.
  - Комендант! - поднял голову генерал, - пароль на завтра.
  - Семь! - подскочил сидевший с краю худощавый майор в щегольски заломленном зеленом берете...
  В домике на койке с сигаретой в руке, вытянув ноги, полусидя развалился и пускал дым в потолок Смирнов.
  - Что нового? - поинтересовался он у Цветкова.
  - Освобожден рядовой Поземкин.
  - Еще днем, - кивнул Смирнов, - зря, что ли Николай во Владикавказ укатил. По Чечне есть что?
  - Истек срок добровольной выдачи заложников в Чечне, определенный Масхадовым.
  - Ай, яй, яй! - покачал головой Смирнов, - а не послушаются, что он будет делать? Что еще?
  - Я имею право все это рассказывать? - суровым голосом спросил Цветков.
  - Скажешь пароль - до дома подвезу.
  Смирнов поднялся, из стандартного листа свернул кулек, ссыпал туда окурки из пепельницы.
  - И все-таки? - спросил он, одевая куртку. - Подстрелят ведь на каком-нибудь посту.
  - Семь.
  - Поехали. Права есть?
  - Есть, - кивнул капитан.
  - Водить можешь?
  - Приходилось.
  - Садись за руль.
  
  * * *
  За неделю группа полковника Смирнова освободила трех солдат. Если Поземкина передали на одном из дальних КПП, то за рядовыми Дзякуном и Кутником Цветков с Николаем выехали на границу под Ищерской. Было полуденное затишье, машины не шли ни в сторону Моздока, ни в Чечню. И капитан милиции Селедцов маялся за столом, в тенечке за будкой. Перед ним лежали три огромных огненно красных граната.
  - Все не сменишься? Встал на ударную вахту? - Цветков пожал ему руку, сел напротив и кивнул на гранаты. - Красота какая!
  - Не могу больше! - помотал головой Селедцов, словно продолжая их старый разговор, - все здесь обрыдло. Через день на ремень, машины перед глазами мелькают, утром москвич четыреста восьмой шел, загружен по уши, спрашиваю: что везешь? Он - "гранаты!" Я отпрыгнул, чуть затылком на асфальт не шлепнулся. А у него багажник фруктами забит...
  За будкой блеял привязанный к столбу баран. Николай подошел и принялся выговаривать:
  - Чего кричишь?
  Баран вновь обреченно проблеял.
  - Это жизнь! - объяснял ему подполковник, - смирись. Хочешь, в Моздок поедем?
  - Эй! - встревожился Селедцов, - какой Моздок? Это мой баран!
  - Ты тут времени не теряешь, - засмеялся Цветков. - По сводке проходило: триста баранов в Чечню угнали, оказывается двести девяносто девять, один отстал.
  - Что бараны?! - Милиционер глянул на часы, цифру даты в окошке на циферблате и тяжело вздохнул. - Еще больше месяца здесь торчать. Нет, жить и тут можно, последнее время спокойно, но дома - лучше. Я сюда и ехал, через не хочу. Не поедешь - уволят, поедешь - неизвестно на что нарвешься. У нас одного откомандировали в девяносто пятом. Он портупею белую взял, краги, жезл, а ему автомат в руки и вперед! Я б тогда сразу уволился.
  - А я через год чуть не уволился, когда все в девяносто шестом закончилось. Уже этот позорный мир объявили, так я саперов сопровождал, они мины снимали. Чехи глумились. Один - видно, что обкуренный - толкал парнишку со щупом прямо на минное поле. Кричал: 'Иди! Руками ставил, ногами разминируй. Найдешь: одна нога здесь - другая там!' Чуть стрельбой дело не закончилось. Срыв капитаном Цветковым мирных мероприятий. Очередной выговор воткнули. Замполит - дурак, тогда сказал, что жалко больше партии нет, а то мы бы тебя исключили и на улицу с волчьим билетом.
  - Серега, ты вообще жить нормально можешь? Увольняйся.
  Цветков помолчал, потом добавил:
  - Бригаду расформировывали, я рапорт на стол положил. Меня комбриг Завизионов вызвал, сказал: 'Обида у тебя? На кого? На генерала какого, на меня? А ты не мне и не генералу служи, ты родине служи, и все нормально будет...' Вот и служу.
  Селедцов взял самый большой гранат и протянул Цветкову.
  - Служи, - вздохнул он, - тяни лямку. Через десять лет майором с пенсией уволишься, глядишь и квартиру за это время получишь.
  Николай вернулся, глянул на часы и скомандовал Селедцову:
  - Капитан! Пригласите старшего от военных!
  Николай был по гражданке, в джинсах, футболке и свободной легкой куртке. По жаре куртки одевали, чтобы скрыть оружие в оперативной кобуре.
  Милиционер беспрекословно поднялся, что-что, а определять начальство гаишники умеют, не глядя на погоны.
  Спустившегося к ним с наблюдательного поста старшего лейтенанта Цветков толком не знал, и они лишь кивнули друг другу.
  - Старлей! - начал объяснять Николай, - мы с капитаном выдвигаемся на сопредельную территорию, встанем чуть в сторонке между нами и чеченцами, там слева метрах в ста полянка есть.
  - Недели две назад на этой Ниве от вас мужиковатый такой приезжал, туда же сворачивал, - кивнул офицер.
  - Значит, задачу знаешь, к нам от них подходит одна машина, встречаемся, общаемся, забираем пленных и уезжаем. Любой шум, непонятные движения на сопредельной территории - пусть наблюдатель на вышке смотрит - не появятся ли вооруженные люди, подозрительные машины, кто поедет не в сторону КПП, а решит свернуть к нам - сразу сигнал.
  - Сигнал какой?
  - Три зеленых свистка. - Столяров, похоже, сам озадачился. Рации нет, ракета - не годится - на чеченском посту переполошатся, - музыка у вас есть?
  - 'Колокольчик' повесили, - лейтенант показал рукой на громкоговоритель на столбе, раньше песни гоняли, потом запретили.
  - Любую музыку врубишь погромче - для нас знак 'внимание'. Если что-то совсем уж важное - очередь поверху и к нам на броне выдвигаетесь.
  - Не на чем выдвигаться, - запнулся, не зная, как обратиться к Николаю Столярову, старший на КПП. - Бронетранспортер как огневая точка стоит, на тросе притащили.
  - Товарищ старший лейтенант, - высунулся из будки наверху наблюдатель, - легковая машина чеченский пост проехала и вправо свернула.
  - Пошли, - бросил Цветкову Николай, прихватил со стола красный гранат и зашагал к Ниве...
  Вишневая девяносто девятая лада с номером ставропольского региона, на котором буквы 'rus' были залеплены жевательной резинкой, ждала их на поляне. Передние дверцы распахнуты. Стекла задних дверей наглухо затонированы.
  Когда они подъехали и стали метрах в десяти, из-за руля вышел молодой чернявый парень, с пассажирского сиденья поднялся бородатый абрек в разгрузке с автоматом в руках, второй, похожий словно близнец, хлопнув дверью, выскочил с заднего сиденья. У обоих на лбу зеленели ленточки с какой-то вязью. На ногах обычные тапки, словно вышли из дома, а не приехали издалека.
  'Оружия-то нет, - сжал зубы Цветков, - как же так?!'
  Он глянул на Николая, в руке у того был пистолет, он не отрываясь смотрел на бородачей, потом нагнулся и левой рукой неловко открыл бардачок. В нем лежала граната РГД-5.
  - Исрапил! - крикнул Николай в опущенное окно дверцы, - Здравствуй! Ты кого-то не того привез.
  - Здравствуй, Николай! - парень приветственно махнул рукой, - все в порядке!
  Он сказал что-то на чеченском, вторая задняя дверца открылась, из нее неловко выбрались два парня в спортивных костюмах с пакетами в руках. Невысокие худенькие совсем ещё мальчишки. Вышли и стояли понуро, будто ждали команды.
  - Сиди, будь наготове, - вполголоса бросил Николай. Он спрятал пистолет сзади за ремень и тоже выбрался из машины.
  - В начальники вышел, с охраной стал ездить? - спросил он чеченца.
  Исрапил махнул рукой.
  - Кому я нужен?! Всем солдаты нужны. Какие-то индейцы - никого не уважают, никому не подчиняются - по всей Чечне рыщут, силой солдат отнимают. Потом продают очень дорого! Веришь, Николай, тяжело работать стало. Как вам дальше помогать - не знаю.
  - Спасибо за помощь, - Николай был серьезен и говорил так, будто медаль собирался повесить на грудь чеченцу, потом его голос потеплел, и он весело скомандовал:
  - Хлопцы! В машину!
  Парни глянули на Исрапила и побежали к Ниве. Сергей откинул водительское сиденье, они юркнули назад и замерли.
  Охранники в тапках смеялись, глядя им вслед.
  Сел на свое место и Николай.
  - Подожди, - подошел к дверце Исрапил, - когда?
  Тот подумал, запустил движок и лишь тогда ответил:
  - Сегодня вряд ли. Пока от нас сообщение дойдет, скорее всего, завтра с утра. До обеда точно выпустят.
  - Хоп! - кивнул тот.
  - Только попроси своих, чтобы больше не попадались.
  - Да они мирные люди! - поднял руки Исрапил. Казалось, он сейчас будет молиться и клясться.
  - Угу! Как ты сказал? Индейцы...
  Нива поехала медленно, раскачиваясь на кочках, потом вырулила на дорогу, и Николай сразу притопил педаль газа.
  - Уф-ф! - с облегчением произнес он, держась за руль одной рукой, другой достал сзади пистолет и спрятал его в оперативную кобуру. - Цветков, ты гранату-то на место положи, что ты в нее вцепился? Она хоть и ручная, но не надо. Всё. Поехали домой.
  Когда подъехали к нашему КПП с российским флагом, один из солдат сзади заплакал.
  
  * * *
  Полковой медицинский пункт был на отшибе, в стороне от города. Доктор в грязноватом, давно уже не белом халате поверх формы, ходил, едва не спотыкаясь. Вечное состояние, когда он, то ли только что выпил, то ли еще не опохмелился. Он долго шатался в смотровой от кушетки к белым медицинским шкафам и обратно, нашел фонендоскоп и, казалось, что вот-вот заснет с ним, приложенным к солдатской груди.
  После короткого осмотра освобожденных солдат отправили в душ. В пакетах была изношенная до тряпок форма, которую Николай безжалостно выбросил в помойный бак. Как раз накрывали обед больным, заодно покормили и освобожденных.
  К концу обеда на зеленом уазике прикатил долговязый майор-особист. Он усадил солдат за стол прямо во дворе, дал каждому по ручке и чистому листу бумаги и велел писать что-то вроде объяснительной или рапорта о всем, что было. А сам ушел куда-то с Николаем.
  Цветков глянул через плечо сначала одного, потом другого солдата.
  'Я, рядовой Сергей Дзякун, работал у блок-поста рядом с поселком Спутник, когда ко мне подошли и, приставили к спине пистолет, заставили лечь и отползти в сторону...
  Я, рядовой Алексей Кутник, работал на обустройстве позиции, когда...'
  - Слушай, представитель штаба группировки, округа и вообще войск, - вернувшийся Николай отозвал его в сторону. - Тут для тебя проблема есть...
  Он повел его ко входу в медпункт. Здесь стояла женщина лет сорока с хозяйственной сумкой в руках.
  - Познакомься, мать солдата, которого месяц назад освободили. Боец год в плену провел, почти все время в яме, потом здесь в санчасти лежал, в себя приходил. Теперь его заставляют два месяца дослуживать.
  Женщина смотрела на него с надеждой в глазах, стояла, мяла в руках ручки сумки.
  - И у неё денег назад уехать нет, все, что собрали, ушло на лекарства и жилье. - Николай говорил все это. Цветков кивал и все смотрел на женщину. Как любой гражданский, та, видимо, думала, что от него что-то зависит, и вот новый появившийся человек в форме, офицер, легко решит все ее проблемы.
  - Подумаем, как помочь, - сказал он и сам на себя разозлился, -поможем, конечно, что-нибудь придумаем!
  Особист уже забрал объяснительные у солдат и теперь беседовал с ними, уточняя детали.
  - Поехали, - сказал Цветкову Николай, - мы свое дело сделали.
  Уже в машине Сергей поинтересовался:
  - У вас же прямой выход на зама командующего по органам внутренних дел, через него нельзя решить вопрос?
  - Прежде всего, мы на него не замыкаемся, ему не подчиняемся, наши дела ему побоку, второе - он тоже мент, а солдат - военный, министерство то одно, но у вас свои законы, своя епархия.
  Когда на обратном пути Николай по своим делам заскочил в здание отдела внутренних дел и застрял там, Сергей достал книгу.
  
  * * *
  Поручик на водах освоился, снял в доме Полуэктова за семьдесят пять копеек комнатенку с низким, руки не поднимешь, потолком и маленьким слепым окошком, посетил лекаря, глянувшего мельком его раненую ногу и подробно расписавшего на листе бумаги сколько в ванне сидеть в горячей и сколько в холодной, в какое время, из какого источника и сколько пить воды. Когда натощак, а когда после обеда или ужина. Он завел собственный стеклянный серебром отделанный стакан, вот только часто путал время, что именно пить и предписанную врачом дозу. У источника раскланивался с приехавшими на воды. Проиграл в ресторации в карты пятьдесят рублей, сгоряча побежал в комнату за деньгами, чтобы отыграться, но разболелась раненая нога, и, приковыляв к дому Полуэктова, опомнился и дал зарок до конца отпуска карт в руки не брать. Сговорился было с другими отдыхающими съездить на пикник, но верховых лошадей в этот раз не брали, места в коляске хватило лишь для дам, а сам он в гору со своей раненой ногой идти побоялся. Поручик вспомнил, что где-то здесь обосновался вышедший не так давно в отставку сослуживец, решил навестить однополчанина. Он поспрашивал местных жителей и вскоре направился к одной из гостиниц.
  Увидев вошедшего поручика, развалившийся в кресле половой вскочил:
  - Отдохнуть, так номеров свободных нет-с, или увидеть кого желаете?
  - Увидеть желаю.
  - Господин полковник на втором этаже три комнаты заняли, но сейчас на променаде с семейством у источника их ищите. Господин майор в другом крыле, вход со двора, пьют-с третий день, как на воды приехали, так и пьют.
  - Штабс-капитан в отставке у вас стоит?
  Половой враз утратил к нему интерес.
  - Со второго этажа выше по лестнице. У себя они, не выходили с утра.
  Он снова плюхнулся в продавленное кресло, а поручик, стуча палкой по ступенькам, поднялся сначала по широкой деревянной лестнице на второй этаж, где не сразу отыскал деревянную же узкую винтовую лестницу, уходящую на самый верх, под крышу.
  По дереву в разных местах были вырезаны и потом небрежно закрашены имена тех, кто ранее приезжал на воды и ютился в верхних номерах за рубль в сутки.
  - Акимыч! - негромко постучал он палкой в дверь и прислушался, потом ударил уже как следует кулаком. - Акимыч! Живой ли?
  - Чего стучишь?
  Акимыч открыл дверь, позевывая, он стоял в проеме в заправленных в сапоги штанах и нательной рубашке, щурился с темноты. Потом узнал сослуживца. Морщины на лице разбежались, как меха гармошки. Он хотел раскинуть руки и обнять его, но проем был узким, и Акимыч, схватив поручика за рукава, отступил назад, чуть ли не силой, затащив его в комнату. Вдвоем они всю ее и заняли.
  Узкий диванчик, шкаф в одну дверь, стул, круглый столик. На оставшемся пространстве не повернуться.
  Акимыч усадил поручика на стул, сам плюхнулся на застеленный грубым солдатским одеялом диван.
  - Как в полку? - первым делом спросил он.
  - Да что в полку? Экспедицию готовят. И так каждый день, вроде и мир давно объявили, а дрова заготовить - с пушками идем, почту доставить - с казаками только почта едет, приезжих на воды прикрывать - не меньше роты надо, куда ни ступи - все экспедиция. Что вам, сударь, наши заботы? Своих мало?
  - Какие у меня, инвалида, заботы? Наше дело стариковское, отставное. Нарзан пить с курортниками, да ванны принимать.
  Он выдержал паузу, потом сказал весомо:
  - Соседнюю ванну вчера полковник принимал.
  - Как же углядели через перегородку-то? - поинтересовался поручик. - Сносилось сукно или там уже дырки на дамский вариант навертели? И полковник что, в мундире купался?
  - Нет, - разгладил Акимыч седые усы, - я ж слышу, как вокруг бегают: господин полковник, да, ваше высокоблагородие, как водичка? Не холодно, не горячо ли?
  - Ну так и вы бы ему: дозвольте, милостивый государь, спину потереть старому солдату.
  - Оттерся, - снова улыбнулся Акимыч, - хватит. Я теперь сам в ванне лежу как генерал. Лежу, воду насосом качают - хочешь холодную, хочешь горячую, не то, что когда-то, лет тридцать назад.
  - А как раньше было, Акимыч?
  - Ядрами грели. Раскалят на огне и в ванну его, вода шипит как в источнике. Саму ванну в скале выдалбливали. Воду ведрами таскали. Это теперь насос и вода с самовара, аж домики почернели от сажи и дыма. Со стороны - винокуренный завод. Хочешь - ванну паровую бери, хочешь с пульверизатором. Хорошо стало. Удобно. Одно плохо - дорого. Как курорт объявили, народ со столиц понаехал, теперь, куда ни ступишь - плати рупь! Келья эта - рубль. Потом еще за свет и самовар потребуют. Со всех приехавших три рубля берут. За то, что в садах будешь гулять, музыку слушать и воду пить! Будто не из-под земли та вода сама течет. И музыка - нужна, не нужна, а слушай, раз уплачено! Две ванны - рубль. К врачу зайти - пять! В библиотеку от скуки завернуть - и то пять копеек с тебя возьмут. Обед с кахетинским - рубль. Да обед-то дрянной. Никакого пенсиона не напасешься.
  Вот раньше на Кавказе и денег нет, а сыт. У генерала Вельяминова открытый стол был. Все офицеры, у кого денег нет, приходи и обедай. Он-то сам не выходил, ему в кабинет желтобрюха подавали, ужа под желтым соусом, а за общим столом, особенно перед выдачей жалованья, не протолкнуться. Нынче таких генералов и нет. Жизнь здесь стала, как и вода - кислая. Примешь стакан - погуляешь. Второй примешь, еще пройдешься, потом ванна, а там и обед с кахетинским, примешь и кахетинского стакан. До ужина погуляешь, воздухом подышишь, к лекарю зайдешь, еще воды выпьешь. Потом ужин, вот день и прошел, а в кошельке дырка! В ресторации по вечерам карты, столика свободного нет, только я до них не любитель. Вечером больше в комнате при свече и такая, право, тоска, хоть книгу читай. И разговоры вокруг одни и те же, кто сколько в карты проиграл, что лекари - жулики, а домовладельцы дерут нещадно, и что в прошлый год все было лучше и дешевле.
  Бедные сюда лечиться не поедут, все господа, так следом мамаши дочерей везут, выгодного жениха побогаче и поименитее ищут, пусть и больной, раз на воды приехал, зато с деньгами. И подойти, не как в столице, проще, визит нанести. Как появится, кто поименитее, все бросают и с визитами в переднюю лезут, гадают: примут - не примут, и как примут?
  К доктору сегодня пошел по времени, как назначено, а того нет. Генерал-майорша Паустова с дочерьми приехала. Все побежали свое почтение засвидетельствовать, а больше на дочерей посмотреть. Хорошо военным вместо мундиров с фалдами полукафтаны ввели, не так по улице бежать стыдно...
  Акимыч рассказывал про местную жизнь, вроде и не жаловался. брюзжал по-стариковски.
  - Пожил здесь и хватит. Воды этой кислой на год вперед напился. Надо дальше ехать, - покачал он головой.
  - Эх, Акимыч, - вздохнул поручик, - как-то не так у нас жизнь и служба прошли. Нам бы сразу в гвардию. У меня друг с детства Жебринский в Петербурге гвардии служит, отец его, тогда еще полковник, определил. Все увидеться хочу. Он уже, верно, тоже поручик. До Петербурга доеду и свидимся.
  - Ишь ты, в гвардию, - улыбнулся штабс-капитан, - да туда как без протекции попадешь? Только через родителей. Из нашего брата, если капитана какого за военные заслуги в нее переведут, то снова прапорщиком определят и начинай сначала. У друга-то отец и полковник, наверняка, гвардии. Да всех в Петербурге знает. Может и в царский дворец вхож. А наших родителей туда и на порог бы не пустили. Да и в кадетском корпусе хоть весь из себя первый, но попадешь через училище в пехотный полк, а прощелыга какой со связями, пусть и учился через пень-колоду, в кавалергарды.
  Поручик представил старого Акимыча в парадной с латами форме кавалергарда и улыбнулся.
  - Зря смеетесь, сударь мой! Знал я одного умного человека, пригласили его офицерам гвардии военные науки преподавать. Новейшие теории до них донести. Учил он их, учил, а потом получил от них претензию, что готовые обеды из полка берет! Что стыдно-с! А должен, как и они, в соответствующей дорогой ресторации питаться! Иначе позорит он их, видите ли!
  Дальше Акимыч помолчал, подвигал губами, словно пожевал, какую-то мысль и вздохнул:
  И правильно! Иной насмотрится красивой жизни со стороны и туда же: в гвардию! А гвардия-то для богатых, в столицах блистать, да на парадах вышагивать. Мы на жалованье живем, а они его и не видят, рассказывали, что все уходит то на букеты полковым дамам, то на венки. Альбом на юбилей полка издать, прием торжественный устроить - вот жалованья и нет. А жить-то красиво, как подобает, надо! Попадет в полк юнец и понеслось, - Акимыч стал загибать пальцы, - шесть или четверик лошадей надо, карету богатую, мундиров множество и каждый то под сотню, фраки модные, жилеты, чулки шелковые, - перечислял он, загибая пальцы, - башмаки, шляпы, слуг держать, егеря или гусара на карету одетого в золотые или серебряные одежды. В театр ходи, да бери ложу или партер, от сцены не дальше седьмого ряда. В ресторане только дорогом питаться позволено. То, что ты за год получишь, он за неделю спустить может. В карты, на женщин или на рысака с завода. Это же какие деньги на все нужны?! С каких имений?
  Пальцы кончились, он махнул рукой и заключил:
  - Долги, разорение, казнокрадство! Метнется тот гвардеец к папеньке, а деревеньки-то заложены, да перезаложены. К маменьке, та ладонью слезу смахнет и с последними деньгами в Париж. Сядет он с горя за карты и проиграется вконец. С гонору своего на дуэль и вот он или убьют на той дуэли, или уже здесь, в пехотном полку...
  С каким-то даже удовлетворением подвел Акимыч итог незавидного пути гвардейца.
  Устав слушать, поручик перебил его вопросом. Акимыч словно очнулся.
  - Пенсион? - переспросил он. - Выслужил. Полный. За тридцать пять лет-то, да на Кавказе. Еще и переслужил. На слуг, карету и гостиницы дорогие денег нет, а на чай, да табак хватит. Буду форму донашивать. С одной стороны поношу, перелицую и снова поношу. Брату написал, тот инженер в Петербурге. Домик мне присмотрел в Парголове. Зимой там тоска, деревня, а летом сам в сарайчик, а дом под дачу можно пустить. Все копейка.
  Акимыч с трудом стянул сапоги и шевелил пальцами ног.
  Только и в Петербурге рубль - не деньги! Брат крутится. Зимой квартиру снимет, клянется, что надолго, а сам летом откажется, снимет дачу, туда до зимы переедет. Так переезжает по два раза в год. Квартира съемная, мебель напрокат, сам на заводе с утра до вечера, зато жена в свете блистает.
  - Акимыч! - снова перебил его поручик. - Что тебе ехать куда-то? Оставайся!
  - Сам думаю-думаю, да верно останусь, - вздохнул он, - отмерял себе поначалу пять лет на Кавказе, потом еще пять, так жизнь здесь и прошла, и чего уж куда-то ехать. Здесь привычнее. В степи куропатки, казаки стаями ловят, живыми и продают, ровно кур, ручей с форелью прямо в городе. В горах кабаны, козы. Да и обвык я здесь.
  Акимыч достал потертую с остатками лака трубку, такую же старую, как и он сам.
  - Верно, останусь, - разжег он её, - тридцать с лишним лет на Кавказе, как день пролетели, чего уж ехать. Место в солдатской слободке присмотрел. Поставлю дом, вдовушка одна есть, женщина добрая и не старая еще. Я ж, как понимаю, горцы, черкесы, да кабарда - их земля родная, хозяева на ней, вот они и лютуют. Детишек заведу, и им уж родная будет земля, вырастут - будут горцев строить, хе-хе.
  Комнату затянуло дымом, и так темная она спрятала в дыму стол и кровать, на которой сидел Акимыч, и стул, который он уступил гостю. Все исчезло, лишь лицо отставного штабс-капитана слегка подсвечивалось тяжелым красным светом, когда он тянул в себя дым из трубки.
  Акимыч закашлялся, пряча улыбку в седых усах, и кивая, словно подтверждал свои слова. И было сразу понятно, что решение остаться и коротать свой век здесь, на Кавказе, им уже давно было принято.
  
  * * *
  С генералами Цветков общался мало. На все случаи комбата за глаза хватало. Генерал-лейтенант командовал военным институтом, на выпуске приехавший из Москвы генерал-полковник вручал лейтенантские погоны, диплом и знак, строевым шагом к нему подошел, доложился, все это тебе вручили, руку пожали и снова в строй, в полку пару раз командир соединения - генерал-майор - проводил в строю опрос жалоб и заявлений - попробуй, что вякни. Комбат, который в отдалении за генералом шел, потом на пару с командиром полка с говном сожрут. Теперь вот надо было через командующего решить проблему с досрочным увольнением солдата и билетом для его матери. Словно не понимали товарищи милиционеры, какая дистанция между ним - ротным и командующим группировкой.
  На вечернем совещании он слушал, как генерал распекает полковников, и те стоят, вытянувшись по стойке смирно, не осмеливаясь возражать. Хотя, чего возражать, когда все верно.
  Впрочем, это для него и для матери солдата проблема. Тот же майор-кадровик в полку, когда он к нему подошел, только плечами пожал. 'Пишешь рапорт установленным порядком и отправляешь его по команде'. Вот и всё. Установленным порядком - значит у себя в полку. И первым комбат скривится, скажет: "тебе, Цветков, собственных проблем мало? Так я своих подкину!" Поползет рапорт через полк в дивизию, а там и в округ, придет ответ через месяц или два, что 'не положено', если вообще ответ придет. По служебному вопросу он к генералу обратиться напрямую не может, только по личному. Хотя какой это личный вопрос? И только солдатская мать моет полы в санчасти, чтобы покормили бесплатно.
  Утром Цветков приехал спозаранку и ходил взад-вперед по дорожке, вдоль здания штаба. В половине седьмого командующий прошел мимо него от своего домика. Цветков вытянулся в струнку и откозырял. Генерал козырнул в ответ, шел и думал о чем-то, и неясно, заметил ли он вообще капитана. Через полчаса вышел из штаба и направился к спрятанному под землей узлу связи. Цветков снова козырнул, и генерал теперь внимательно и, как ему показалось, недовольно посмотрел на него. Цветкову хотелось уйти, но обычное его упрямство заставило остаться на дорожке и дождаться командующего.
  Тот, возвращаясь от связистов, снова прошел мимо, потом развернулся.
  - Капитан, что нужно?
  - Товарищ генерал-майор! Капитан Цветков, прикомандирован к штабу группировки. Разрешите обратиться по личному вопросу?
  - Уже обратился, пошли...
  Сергей пошел следом, сначала в здание штаба, потом и в кабинет командующего. Генерал сел за стол - ничего особенного, куча бумаг и три телефона. Разве что кондиционер едва слышно гудит в углу.
  - Слушаю, - буркнул генерал.
  Сергей рассказал про историю со сроком службы солдата и с билетами для его матери.
  Генерал секунду подумал, снял трубку.
  - Катрецкий! Отлови этого голого майора с красным крестом, поставь задачу! Солдата освободили, в плену в яме год провел. Сейчас в полковом медпункте в себя приходит. Что он там койку занимает? Пусть разберется, можно ли его уволить пораньше, например, комиссовать по здоровью? Или отпуск ему до дембеля нарисуйте.
  Не повесив трубку, он стукнул пальцем по рычагу и снова набрал чей-то номер.
  - Виктор Леонидович! Уже на месте? Подскажи, мы можем выписать перевозочные документы родителям солдата, которые его после плена из санчасти забирают?
  Генерал какое-то время слушал, что ему говорил, видимо, кто-то из финансового отдела, потом перебил его.
  - Если и так ревизор повернет, то моей зарплаты хватит. Подойдет капитан, выпишите матери солдата проездные, оформите моим распоряжением.
  Генерал повесил трубку.
  - Идите, оформляйте. Куда им ехать надо?
  К своему стыду Цветков не знал, куда надо возвращаться солдату.
  В кабинет к начфину группировки с утра была очередь, поэтому он присел на стул с книгой в руках.
  
  * * *
  - Здравия желаю, ваше благородие.
  Отставной солдат со знаком ордена святой Анны вытянулся перед поручиком.
  - Харитонов, ты?! - обрадовался поручик, - что ж ты, братец, в жару в шинели ходишь?
  - Привык, ваше благородие, - без формы никак. Прямо на рубаху ношу. В ней доверия больше, что не бродяга какой, а солдат.
  - Я вот тоже, к твоей палке привык, без нее никуда. Ты, вижу, домой не поехал?
  - Здесь остался, ваше благородие. Дома на Вологодчине земля худая. Жену выписал, домик в солдатской слободке ставлю.
  - Хорошее дело, а сюда купаться, что ли пришел?
  - Никак нет, ваше благородие! Ванна у меня, откупил. К Анненской пятьдесят рублей пожаловали, жена на родине избу продала, скотину, все сложил и купил ванну.
  - А Лаптев, что же? Небось, ефрейтор уже?
  - Не успел, - вздохнул Харитонов, - все деньги, что пожаловали, пропил, и в лагере пьяным его высокоблагородию попался.
  - Значит, пропил он своего ефрейтора, - покачал головой поручик. - Набирай свою ванну до верху, мне её лекарь прописал.
  Солдат замялся.
  - Ты же с командира лишнего не возьмешь?
  Харитонов оживился.
  - Между собой порешили одну цену держать. Не уступать. Так я с вас половину возьму, только так, ваше благородие, чтобы другие не узнали. Меньше никак. Весь в долгах. Дрова то сюда издали с охраной везём...
  
  * * *
  С утра в домике группы Смирнова пили чай, попутно комментировали утреннюю сводку, допускалось минут десять-пятнадцать потрепаться "за жизнь".
  - Ставрополье, у населенного пункта Дыдымкин, трое неизвестных подъехали на белой Ниве без номеров, угрожая оружием, отняли у таксиста жигули-копейку и угнали в Чечню, - позевывая, прочитал Николай.
  - Не наша Нива? - уточнил Смирнов, - ты на ней вчера последний уехал.
  - Не, Сан Саныч, наша с номерами, - успокоил его Николай. - И клиенты не наши, а то бы и таксиста прихватили. Банальный разбой. А Нива белая без номеров не первый раз в сводке. Поехали дальше: Аушев и Масхадов договорились о совместной охране границы.
  - Интересно от кого?.. Там трасса Ростов-Баку, теперь вместе проезжающих шерстить будут.
  Цветков молчал, слушал, пил чай.
  - Серега, - повернулся к нему Николай, - тут по твоей части. Снова обстрел заставы в Дагестане. Подавили ответным огнем. Подняли трехминутку, задействовали группу спецназа, вертолет. В ходе поиска обнаружили прибор ночного видения, РПГ-18, шесть расстрелянных магазинов СВД и восемь автоматных. На позиции остались следы крови. Ну-ка поясни.
  - Все понятно. Это уже не щупали оборону как раньше. Снайпер не один был. Выманить хотели. Думали бронетранспортер с группой выйдет. Что вертушка со спецназом придет не ожидали. Получили по зубам и убрались назад в Чечню. Была бы война - догнали бы и добили.
  - Интересно, - удивился Смирнов, - им война нужна и тебе она, получается, нужна?
  - Мне не нужна. Только эти чехи раны залижут и снова полезут.
  - Кто бы сомневался, - подтвердил Николай и перевернул страницу, - при тотальной безработице на территории Чеченской республики идет набор молодежи в учебные лагеря в районе Джейрахского ущелья. Подъемные пять тысяч долларов, зарплату обещают до пятисот баксов.
  - Ничего себе! - отставил кружку с чаем Цветков, - по зарплате, раз и в генералы!
  - Во как! - ухмыльнулся Николай, - то есть за идею они уже воевать не хотят.
  - Обещать - не значит жениться, - уточнил Сан Саныч, - может именно из этих лагерей в Дагестане у нашей заставы вчера практику проходили. Следы крови были? Двое-трое из десяти экзамен не сдали. Со всеми вытекающими. А мы уж лучше здесь на свои, бедные, но честные...
  Смирнов внимательно посмотрел на Цветкова.
  - Тебе, Сергей, сегодня первое самостоятельное боевое задание. Допьешь чай, отвези документы в горотдел, сдай их по реестру, потом к полудню смотаешься на границу. С полудня до часа будь на КПП, встретишь Анзора и поможешь ему. Потом сюда, доложишься, что и как. Если что непредвиденное - связь через дежурного по группировке!
  - А на чем?.. - начал, было, Цветков.
  - До города развозка, там подходишь к любому посту и показываешь им это...
  Смирнов достал из папки квадратное удостоверение и протянул его капитану.
  Уже в развозке Цветков еще раз достал удостоверение от штаба группировки на право проверки всего и вся и получение помощи от любых войсковых и милицейских подразделений в Северо-Кавказском регионе. Столь весомого документа за десять лет службы у него еще не было. Такое предъявил снявший его с дежурства подполковник. "Поехать, что ли, полк на уши поставить? - усмехнулся он, а когда из УВД, опаздывая на встречу, пришлось припустить по улице до ближайшего поста на смену довольству пришло недоумение: "Всего неделя с хвостиком прошла, а не хило меня припахали!"
  На перекрестке инспектор ДПС без лишних вопросов подсадил его в грузовик, идущий в одну из приграничных станиц.
  Водитель, мрачный мужик лет тридцати, всю дорогу поглядывал на Цветкова. Он часто зевал, тер рукой лицо, и его газон тогда мотался по дороге из стороны в сторону. Пустые сорокалитровые фляги из-под молока глухо стукались друг об друга в кузове.
  - Вам бы поспать не мешало, - толкнув шофера в бок, с раздражением заметил Сергей, когда машина в очередной раз правыми колесами выкатилась на обочину.
  - Поспать?! - со злобой переспросил тот, - это вы спите, а мы в станице ночами по очереди с охотничьими ружьями сами себя стережем.
  Цветков притих, шофер проснулся, машину повел ровно и теперь не замолкал, получив возможность выговориться.
  - Днем за рулем, а ночью в очередь с двустволкой станицу охранять. Никогда раньше картечью не заряжал, да пришлось. Вы бы, командир, хоть, пока дрыхните, нам оружие отдавали. Днем еще ничего, а по ночам из Чечении своей лезут. Скот воруют, машины угоняют. Или минами их обложите, раз в войну справиться не смогли...
  Он еще долго поносил соседей-чеченцев, но без просьбы проехал поворот на станицу и высадил Цветкова на подъезде к КПП.
  Здесь правил вечную вахту капитан Селедцов. Он привстал, приставив руку лодочкой к глазам, посмотрел, кто вылез из кабины, узнал Цветкова и снова сел.
  - Ты чего-то к нам зачастил, - бросил он, когда Сергей подошел.
  - Да и ты все не сменишься, - ответил Цветков и не мог не произвести впечатление, небрежно махнув бумажкой перед глазами гаишника. - Капитан! Доложите обстановку на посту!
  - Растешь! - Селедцов пожал ему руку, потом взял и внимательно рассмотрел удостоверение, - такая бумага дорогого стоит.
  - Чего она стоит? - удивился Цветков, - посты на дороге дрючить?
  - Ты с ней любую машину без досмотра проведешь, по всей зоне: в Ингушетии, Дагестане, на Ставрополье, здесь в Осетии.
  - Тебе-то какая проблема? И ты её проведешь.
  - В своем районе, конечно, а на чужой дороге - делись. Это же как 'непроверяйка', вези хоть фуру с арбузами, хоть отару внутрь загони. Ты чего приехал?
  - Да есть тут интерес...
  - Во какая у тебя служба пошла! Интерес появился! Интерес - это хорошо, в любом деле должен быть. У меня здесь никакого интереса, не дома. А раз так, пусть вон молодой себя показывает.
  Селедцов даже не смотрел в сторону дороги, где вместо него распоряжался молодой сержант милиции.
  - И здесь, и дома - все одно, служба, - заметил Цветков.
  - Не скажи. Здесь на дядю работай. Там на дядю и на семью. Так скажу: раз семья - ячейка общества, как на гуманитарной подготовке не раз говорили, то, работая на нее, я и общество укрепляю.
  - Ладно, гуманист! - засмеялся Цветков, - такую теорию построил, что хоть взятки узаконивай.
  - А что, - хмыкнул инспектор, - больше бы порядка на дороге было. Нет техосмотра - одна цена. Резина лысая - другая, ну а пьяный - открывай кошель по полной. И ты меня жизни не учи. Ты - капитан, и я - капитан. Что я не видел, как военные машины с войны добро вывозили?! Бронетранспортер - наверху кресло прикрутили, на нем какой-нибудь прапор восседает как король. Грузовик зеленый - номера военные, а внутри набили, аж наружу лезет: телевизор цветной, ковер, шкаф трехстворчатый. С зачистки они возвращаются...
  Новенькая салатовая Нива с затонированными до черноты задними стеклами остановилась напротив них. Коротко и требовательно прозвучал сигнал. Вместе с ней подошел от КПП и сержант-милицонер.
  Цветков поднялся. За рулем внедорожника сидел Анзор и улыбался во всю свою небритую физиономию.
  - Капитан Сергей! Ты меня будто не ждешь?! Почему я должен сержанту что-то объяснять?
  Селедцов, не вставая, махнул рукой, и сержант потрусил обратно на пост. Цветков же обошел машину и сел рядом с Анзором.
  - Принимай, капитан, пополнение в свое войско!
  На заднем сиденье расположился коротко стриженый парень в старом спортивном костюме не по размеру. Рукава пришлось закатать, застиранная ставшая бесцветной куртка висела мешком.
  - С возвращением! - Сергей сел вполоборота, разглядывая солдата.
  Тот так же откровенно смотрел на офицера.
  - Товарищ капитан! Я не 'вовчик', не из внутренних войск, - сказал он, остановившись взглядом на нашивке на рукаве.
  "Тяжело с таким было, - подумал Цветков, - и хорошо, что ты не из вэвэшник".
  - Из каких же ты гвардейских частей?
  - Из железнодорожных, - гордо ответил солдат.
  - Сейчас поедем в расположение местного полка. В медпункте тебя осмотрят, помоешься, накормим, хоть ты и не 'вовчик', потом подъедет на паровозе ваш представитель и отправишься в свои ту-ту войска.
  Анзор, ухмыляясь, вел машину по шоссе. Он, то разгонялся, то притормаживал. И у него, как у водителя грузовика час назад, она гуляла по шоссе от обочины к обочине, но он просто наслаждался вождением.
  - Машину купил? - поинтересовался Сергей.
  - Да! - радостно подтвердил Анзор, - как без колес?! Москвич старый был, чинил его, чинил, да и родственнику отдал.
  - Ты в вашей свободной чечении кем работаешь? Если официально?
  - Ни у кого сейчас работы нет. Если официально. Героев войны за счастье завхозом в школу устроить.
  - Значит, Бог послал, вернее аллах, - чуть слышно пробормотал Цветков.
  - Что аллах?! - напрягся Анзор.
  - Ничего, думаю, как вы там живете? Работы нет, доходов нет, только молиться.
  - Есть работа, нет работы, молиться всё равно надо, вот ты, капитан Сергей, в церковь, думаю, не ходишь.
  - Ходишь - не ходишь. Война была, все... - он задумался, как назвать, боевиков, чтобы не обозлить Анзора, - все, кто с автоматом бегает, пилой голову пленному отрезать готовы, как намаз - всё, саблю в ножны и молиться. Отмолились и дальше за нож... И зачем такая вера нужна?
  - Нужен ислам, нужна вера. Тебе и мне она нужна, любому нормальному человеку нужна, чтобы честно жить, а им она нужна, чтобы грабить. Иначе получается: наворовал, немного в мечеть или церковь отстегнул. Вроде как наверх рукой помахал, спасибо, что у меня все хорошо. Руки свои к Богу или аллаху тянет, а они в крови по локоть.
  Анзор крутил руль, видимо, думал об этом и раньше, потому и фразы выходили четкие, как постулаты.
  - Молись и голову имей, не тверди, как стихи в школе, а читай суры и думай.
  Сказав это, он тяжело замолчал. Молчал и Цветков. Пленный на заднем сиденье притих, в зеркало было видно, как он кидает тревожные взгляды то на одного, то на другого.
  - Тяжело, - уже спокойным голосом сказал Анзор, - очень тяжело. Отец, старший брат - как ослушаться? Брата-сестру убили - как не отомстить?..
  - У тебя брат старший? - спросил Сергей.
  - Младший, - сразу понял о ком речь Анзор. - Похож очень, смотри, чтобы как-нибудь вместо меня не приехал.
  - Он разве не в России? - вспомнил Цветков слова Смирнова.
  - В России, в тюрьме сидит. Знаешь ведь. Почему раз чеченец - надо в тюрьму сажать?!
  - Не просто же так его посадили.
  - Не просто так. Только остальных, кого под подписку о невыезде, кого сразу отпустили. А ему - чеченец - сиди, раз война.
  - Причем здесь война? Я за призывом ездил по России, родители призывников и солдат переживают, остальным вся война - картинка по телевизору. И на всех рынках свой фронт. Я не говорю, что только чеченцы там, ингушей, дагестанцев, азербайджанцев хватает. Я о другом. Что же они так себя ведут в городах?
  - Как? - не понял Анзор.
  - Как хозяева. Нагло!
  Анзор пожал плечами.
  - Он в ауле не видел ничего. В горах, кого не встретил - знаешь, чей брат, чей сын, а в большой город в Россию перебрался - люди ходят и чьи они? Ничьи. Ничьи - значит, добыча. Машины, оружие, деньги легкие, бабы - бери силой или покупай. Не родственники разбираться приходят - в милицию заявление пишут! Кто его удержит? Раз попался - откупился, другой, а потом...
  Он неожиданно переключился на пленного.
  - Солдат! Тебя в этот раз поменяли, больше не будут! Еще раз из части погулять пойдешь - не вернешься. Второй раз не выдаем. Тебя на бандита поменяли, а он с друзьями, порядок такой, в твой город поедет...
  Цветков посмотрел в зеркало. Солдат сначала внимательно слушал, потом сжал зубы и стал смотреть в сторону, разглядывая проносящиеся мимо дома, встречные машины.
  'Лучше этим бандитам солдату в его городе не попадаться', - подумал капитан и спросил:
  - Срок службы, если вышел, на дембеле чем заниматься будешь? На 'железку' устроишься?
  - В милицию пойду, хачей месить буду.
  Парень рывком сдернул через голову чужую куртку, протянул ее вперед и швырнул в открытое окно.
  Анзор на мгновение отпустил руль, машина вильнула в сторону.
  Они уже доехали до медпункта. Капитан с солдатом вышли, а Анзор развернулся и погнал машину обратно.
  - Аллах, значит, машину послал, - заключил Сергей, глядя ему вслед.
  Пока бойцом занимался врач, капитан пристроился в тени и достал книгу.
  
  * * *
  Поручик лежал в ванной, пузырьки обтекали его, щекоча кожу. Ушла привычная ноющая боль в раненой ноге, и он замер, стараясь продлить блаженство.
  Суконное полотно отделяло его от соседней ванны. Там шумела набираемая вода, кто-то невидимый тяжелыми шагами прошлепал к ванне, кряхтя, опустился в нее, щедро плеснув на пол.
  - Хорошо-то как! - раздался густой бас, - ровно в шампанское.
  Поручик хмыкнул, судя по басу, какой-то дьякон приехал на воды лечиться.
  - Кто здесь? - пробасил невидимый купальщик за перегородкой.
  - Поручик пехотного полка, - отозвался офицер и назвал имя и фамилию.
  - Пристав с самых ногайских степей, - витиевато представился басивший. - Вы, господин поручик, здесь на отдыхе или по ранению?
  - Отдых по ранению, да уже последние дни.
  - А куда далее следовать изволите?
  - В Санкт-Петербург.
  - В Петербург?.. На север, значит. Хорошо... А для меня после ногайских степей на водах здешних Петербург. Вот выпало служить, место Терекли - не слыхали? Ну дыра, это я вам скажу, дыра. Утром встанешь, помолишься, молока выпьешь этого кобыльего, чтоб его... прости господи! Посмотришь вокруг: магазин, мечеть, десять кибиток, пересчитаешь их и на прогулку. Так и ходишь до обеда, за порядком смотришь. Терекли - дерево если по-ихнему, какое там дерево? Степь кругом, глазом не зацепиться. Народ дикий, ногайцы, прости господи. Хаджи какой придет, оборванец оборванцем, бродяга, одним словом, так ведь рты откроют и слушают.
  Я хаджи этого выгнал и стал их просвещать. День просвещаю, другой. Из одной книги, потом из другой. Слушают. Рты, правда, закрыты. А на третий встал утром, ни одной кибитки, они, канальи, на арбу и скочевали куда-то. И ведь на что у них арбы скрипучие, а тут, ни стука, ни грюка. Тряпками, что ли колеса обмотали? Казаков посылал назад их пригнать. Спился бы от тоски, вот ей богу спился бы, да организм такой, что не принимает.
  Донесся плеск воды, потом тяжелый вздох.
  - Вижу, что с ногайцами этими каши не сваришь. Так что делать стал - деревья сажать. Присылают мне саженцы с родных мест, а не приживаются. И тень им в зной даю, и землю вскапываю, и поливаю, обихаживаю, как детей малых, все равно вянут.
  Тяжело поворочалось невидимое тело в ванне, плескалась вода, пристав затих, потом уже негромко с мечтой в голосе продолжил.
  - Решил отсюда дерева везти. Здесь они к жаре привычные. Вот подлечусь, казенные дела решу, саженцев местных наберу и к себе поеду. Колодец вырою. Будет фруктовый сад. Детей Бог не дал, так после себя сад оставлю, люди помнить будут. Что был такой пристав когда-то. Довезти бы саженцы только, да в степи до воды дорыться. Поскольку, поручик, все наши чины, награды, эполеты да шашки всё уйдет, все пыль и прах, а деревья останутся, имени моего знать не будут, а добрым словом все ж помянут.
  Он тяжело заворочался, снова выплеснулась вода из ванны на пол, вздохнул. Недовольно шлепнул ладонью по воде и крикнул во весь голос так, что парусина заходила.
  - Что ж ты, черт, холодную льешь?! Дров в самовар жалеешь, каналья?!
  Поручик поднялся, вылез из ванны и насухо вытерся. Осторожно покачался на раненой ноге. Обрадовался непривычному покою, но, одеваясь, поскользнулся на мокром полу, ступил неловко, и сразу отозвалась резкой болью рана. Хорошее настроение как рукой сняло. Прихрамывая, тяжело опираясь на палку, он вышел на воздух.
  Харитонов дожидался его.
  - Держи, Харитонов, - протянул поручик серебряный рубль, - хорошо искупал, бери по полной, знатная у тебя ванна, да мне, видать, не очень поможет.
  Солдат, молча, смотрел ему в глаза, явно не решаясь заговорить.
  - Харитонов, что ты как столб? Мы же не на плацу. Ты же меня с товарищами спас в горах.
  - Ваше благородие, - решился он, - услыхал, что в Санкт-Петербург едете. Месяц назад его превосходительство, командир дивизии, с семьей из Тифлиса в Петербург ехали и на водах остановились. Ванны брали. Я ж ему доложился, что столько лет под его началом служил, и он с того дня только у меня ванну брал, и его превосходительство, и супруга его, дети и дворовые. Все купались. Две недели. И с подогревом брали и такие. Я же никого не пускал, ванну свою только под них держал. На сорок шесть рублей накупались. А потом, нет их. Съехали - в гостинице говорят. К себе в Санкт-Петербург. А деньги отдать, наверное, забыли. Вы в Петербурге, когда будете, увидите его...
  - Да где же я его увижу, Харитонов? - чуть отвернувшись, покраснев от стыда, спросил офицер и полез в карман. - Возьми добавку, вода у тебя знатная. Вдруг надумаю еще искупаться, вот тебе вперед.
  - Ваше благородие! Его ж там все знают. Ведь генерал! Он запамятовал, ему ерунда, а мне капитал! Ваше благородие, вы уж подсобите. Всё его превосходительство хвалил меня и отблагодарить обещал. Да запамятовал и уехал. Вы уж если увидите его превосходительство, так пусть вернет, хоть сорок рублей. Для него ерунда, а мне капитал. Я и хозяину за квартиру и за дрова задолжал. Мне дом строить, хозяйством обзаводиться...
  
  * * *
  Утром Цветков приехал в штаб группировки раньше обычного. В здании штаба, в левом крыле, был единственный здесь приличный туалет и ряд умывальников. В общаге утром и не умоешься толком. Капитан прошел мимо дежурного, повернул налево, глянул на дверь в кабинет командующего, перед которым маялись несколько офицеров, и подошел к двери в санблок. Только открыл ее, как навстречу шагнул тот самый начальственного вида полковник, встретившийся ему в первый день у домика Смирнова и не захотевший при нем ничего говорить тогда в домике. Он был в камуфляжной майке с курткой и полотенцем, переброшенными через руку. Цветков первым зашел в дверной проем, но тот пёр навстречу, буквально выдавив его назад. Казалось, что Цветкова он просто не видит, смотрит сквозь него.
  Впрочем, спустя минуту, стоя в ряду с остальными, капитан плескался у крайнего из стоящих в ряд умывальников. Оттуда отправился на завтрак в столовую и потом в домик доложиться о прибытии Смирнову.
  У самого домика рядом с их Нивой стояла шаха - белая шестерка с затемненными до черноты стеклами. Самая ходовая машина у местных. Мотор мощный, и светлая - не так греется на солнце. Маленькая красная точка сигнализации тускло мигала за лобовым стеклом. Но Цветкову показалось, что на заднем сиденье за черными стеклами кто-то есть.
  Он прошел мимо, поднялся в домик. В комнате увидел за столом невыспавшегося сосредоточенного Смирнова, перед ним скомканную пустую пачку Столичных и полную окурков пепельницу на столе, а напротив - того самого полковника, с которым он столкнулся в дверях туалета в здании штаба. Только теперь тот был застегнут на все пуговицы своего дорогого камуфляжа. Он внимательно стал рассматривать Цветкова, словно тяжелый долгий разговор здесь шел именно о нем.
  - Сергей, доброе, надеюcь, утро! Сходи, пожалуйста, в штаб, посмотри у дежурного сводку. Нет ли для нас чего интересного? - попросил Смирнов.
  Цветков вернулся в здание штаба, понимая, что его просто выставили на время. Сан Саныч всегда сам просматривал сводку у зама командующего по органам внутренних дел или проще 'по ментам'.
  В кабинете командующего началось утреннее совещание 'узким кругом' с заместителями и начальниками отделов. На полчаса остальные офицеры на рабочих местах расслабились, пили чай, перебирали бумаги.
  У дежурного Цветков взял длинный, склеенный из двух, лист с перечислением происшествий за сутки.
  Ничего интересного. Сняли со стороны Дагестана очередной фугас. Обстрелян передовой пост одной из застав. В степи угнали в Чечню отару. Ночная стрельба в поселке на границе оказалась не нападением боевиков, а свадьбой.
  Лишь два пункта зацепили: в Дагестане украли племянника директора местного завода, и группа спецназовцев в ходе проведения спецоперации получила травмы. Не ранения, а именно травмы. И не один или два, а четыре человека, включая командира группы. В то же время в ходе операции изъят один автомат и патроны.
  'На краповый берет, что ли сдавали? - недоумевал Цветков, - автомат и патроны, значит должны быть задержанные. Племянник директора, конечно же, гражданский, но тот, кто это сделал, мог быть причастен и к торговле солдатами'.
  - Бери, если надо, - бросил, оторвавшись от телефона, дежурный, - лишний экземпляр распечатали.
  Он вернулся к домику, но дверь оказалась запертой изнутри. Капитан присел на крыльце, и снова ему показалось, что в 'шахе' напротив кто-то находится и внимательно на него смотрит.
  - Сергей, зайди, - высунулся в дверь Смирнов.
  В комнате дым стоял столбом. Недокуренные сигареты торчали из пепельницы.
  Сводку Сан Саныч, не читая, положил на стол. Полковник сидел у стола и постукивал папкой по колену.
  - Сергей! - обратился к нему Смирнов. - Сейчас поедете в гостиницу, отвезете человека. Запомни его. Дальше возвращаешься и по нашему плану. Завтра утром нам выделяют разгонный уазик, водителя отпусти, сам сядешь за руль и встанешь в квартале от гостиницы за цветочным павильоном, дождешься и отвезешь этого человека к границе. На КПП со стороны посмотришь и запомнишь, в какую машину он сядет. Потом вернешься и доложишь.
  Цветков кивнул.
  - О задании, человеке, которого отвезете, никому не распространяться, - не глядя на капитана, уточнил полковник.
  Своим появлением Сергей прервал их спор, казалось, в воздухе повисло напряжение, как перед грозой, когда вот-вот ударит молния.
  - Ладно, - поднялся полковник, - решили, и нечего рассусоливать.
  - Я свое мнение сказал, - пожал плечами Смирнов.
  - А я свое, что нечего с твоей рязанской мордой туда соваться, ни тебе, ни Николаю. Вы и тут, и там, как на ладони. Потому и работать надо с теми кадрами, что есть. Использовать местных на полную. Все! Решили! - заключил он и повернулся к Сергею, - Капитан, пошли!
  Они подошли к шахе. Смирнов остался на крыльце с сигаретой в руке. Полковник нажал на кнопку на брелке, сухо щелкнули замки дверей. Офицеры одновременно сели впереди, полковник обернулся с водительского места и спросил:
  - Как ты?
  Обернулся и Цветков. На заднем сиденье сидела женщина лет сорока в хиджабе. Виден был лишь оставленный круг лица. Одетая в бесформенное платье наподобие халата, как одеваются дамы в годах, обремененные семьей и детьми, выходящие из дома лишь на рынок за покупками.
  - Ничего, - чуть хриплым голосом ответила она. - Долго вы.
  - Тогда не будем время терять, - ответил полковник и запустил мотор.
  
  * * *
  Когда требовалось, группе Смирнова выделяли разгонную машину. Это мог оказаться милицейский желтый 'козлик' с синей полосой по борту, или а-ля кабриолет уазик с порванным и потому снятым тентом. Однажды подогнали грузовой трехосный Урал.
  - С ума сошли! - ругался Сан Саныч, - есть умные, есть тупые, и есть военные! Мне в кустах надо тихо постоять, с источником встретиться, а пригнали какой-то крейсер.
  Сегодня с утра подкатил обычный зеленый армейский УАЗ-469. Водитель - конопатый, круглолицый и невысокий, едва виднелся из-за баранки. Словно школьник попросил у старшего брата порулить.
  - Товарищ капитан! - испугался он, когда Цветков велел ему отдать ключи от машины и отдохнуть где-нибудь пару часов, - я не имею права пустить вас за руль. Разрешите доложить начальнику автослужбы группировки?
  Машинами в штабе группировки командовал полковник, прикомандированный из автобронетанкового управления главка. По два раза на день этот долдон строил водителей, которые раньше никого по званию старше капитана не видели, что-то им вещал по часу напролет и застращал до крайности.
  - Рядовой - ключи сюда, и до обеда свободен.
  Солдат вцепился в руль и жалобно смотрел на Цветкова из-под козырька.
  Стоянка напротив штаба. Пойти бойцу некуда. Если водитель без машины попадется на глаза дежурному или тому полковнику - влетит и солдату, и ему.
  - Поехали в полк! - скомандовал Сергей, глянув на часы.
  Они миновали аэродром, проскочили канал и за железной дорогой ушли налево к городу. Обогнули его по окраине и остановились у КПП полка.
  - Сейчас идешь в роту! - распорядился Цветков, забирая ключи. - Я тебя отпускаю на два часа. Успеешь подшиться, вздремнуть и письмо домой написать.
  Теперь водитель безропотно покинул машину. Сергей пересел за руль, развернулся и погнал уазик к гостинице. В квартале от нее оказалось два цветочных павильона в разных местах. Недолго думая, уазик он поставил на виду между ними. И стал ждать.
  Время текло медленно, пару раз он глянул на часы, потом задумался. Солдатской какой-то была его новая служба. Сделай то, сделай это. А может так и лучше, если дела измотают, то дома лишь останется плюхнуться на неразложенный диван и заснуть.
  Железом щелкнула ручка задней двери. Цветков обернулся. Женщина, которую вчера привезли в гостиницу, проскользнула на заднее сиденье и быстро закрыла дверь.
  - Машину на виду поставили, - сухо сказала она.
  'Не поставил бы на виду - как бы ты ее нашла?' - подумал Цветков и запустил двигатель.
  Неспешно они поехали через город. Сергей посматривал в зеркало заднего вида. Пассажирка, как и вчера, была неброско одета, только платье и хиджаб были другими. Обычная кавказская тетка, собралась в магазин или на рынок, вместо пакетов на коленях большая сумка.
  - Плохо выгляжу? - спросила она, поймав его взгляд.
  - Нет, - смутился Сергей, - не знаю. Наверно, так надо? Мода странная, никакая. И зовут вас как, подскажите, а то и как обратиться к вам, не знаю.
  - Лучше за дорогой смотрите. Пожалуйста.
  Машина выехала из города, и Сергей решил поправиться, словно чувствовал какую-то вину.
  - Не обижайтесь, просто здесь так все тетки одеваются, когда на рынок и с рынка идут. Идут, в землю смотрят, чтобы взглядом ни с кем не встретиться. Еще лейтенантом был, хотел помочь одной сумки до остановки донести, она от меня как рванула.
  - Вот и хорошо, - вздохнула она, - Светланой зовут, раз у вас привычка с попутчицами сразу знакомиться.
  Сергей дальше ехал молча. Он не обиделся, хотя и было неприятно, что тебя поставили на место. 'Попутчица'. И действительно, приказали привезти человека - вот и вези, а не лезь с вопросами.
  Молчала и женщина, потом попросила:
  - На границу приедем, помогите сесть в машину на Джохар. Только чтобы в ней семья ехала, мужчина постарше с женщинами, детьми...
  - Джохар, это что? - переспросил капитан.
  - Джохар - это Грозный, теперь он у них так называется.
  На шоссе он разогнался. Водить машину ему нравилось, только возможность такая выпадала нечасто. На права сдал еще в училище. Свои колеса не появилось до сих пор, теперь вот Смирнов казенную Ниву доверяет, а раньше, когда выпадала возможность, также высаживал солдата-водителя и гонял служебный уазик.
  Мимо пролетали отвороты на станицы, дорога пустела. Вскоре они подъехали к контрольно-пропускному пункту на границе.
  Дежуривший на нем лейтенант в новеньком необмятом камуфляже припустил к машине, и расслабился, увидев выходящего из нее Цветкова.
  - Напугали, товарищ капитан! - махнул он рукой, - думал комбат или начальник штаба приехал.
  - Ты их боишься больше чеченцев! - заметил Цветков.
  - А-то! - согласился лейтенант, - с чехами: 'Застава в кольцо!', 'Оружие к бою!' и отбивайся, как учили, а от комбата любой гадости можно ждать. Вы зачем к нам?
  - Случайно, мимо ехал, тетка какая-то проголосовала, теперь ее надо на машину пристроить.
  - Это к милиции, - уточнил лейтенант, - вон их капитан за домиком с утра дрыхнет.
  За сараем на скамейке, расстегнув куртку, подставив солнцу туго обтянутой тельняшкой живот, повесив голову, сопел носом Селедцов.
  Когда Цветков подошел, гаишник открыл сначала один глаз, грустно посмотрел на него и недовольно потянулся. Не вставая, протянул руку лодочкой.
  - Ты уже автоматом, как за купюрой протягиваешь, - качнул головой Сергей.
  - И ты туда же, - пробурчал гаишник, - других шуток, что ли нет? Чего приехал? Снова оперативный интерес?
  - Без интереса. Помоги женщину в машину в сторону Чечни пристроить.
  Селедцов неспешно встал, застегнул куртку, полосатый жезл словно сам оказался в руке. Он выглянул из-за сарая.
  Светлана стояла в стороне от уазика.
  - Твоя? - поинтересовался Селедцов.
  - Попутчица, обещал помочь.
  - Такие вы, вояки, наобещаете с три короба, - ворчал гаишник, застегивая куртку.
  - Ей в сторону Грозного попутку подбери, чтобы машина спокойная, семья какая-нибудь ехала, и лучше пожилые.
  - Сделаем! - буркнул Селедцов, по ребру ладони выровнял форменную полевую фуражку и, помахивая жезлом, неторопливо пошел к дороге.
  Машин проходило мало. На пару с сержантом-милиционером Селедцов тормозил их, бегло смотрел в документы, заглядывал в салон, просил открыть багажник. Из Чечни и обратно ехала больше молодежь, по трое-четверо в легковушке. Непонятно зачем они катались в Осетию и дальше на Ставрополье. Не на работу же.
  Светлана с сумкой в руках стояла у дороги. Из одной машины ей что-то крикнули и распахнули заднюю дверь. Она строго ответила на чеченском и отошла в сторону.
  Цветков смотрел на нее, на дорогу, проезжавшие машины, солидного Селедцова, хлопочущего рядом на подхвате сержанта.
  Неприятное раздражение поднималось в нем.
  - Товарищ капитан, товарищ капитан! - уже не первый раз обратился к нему лейтенант.
  - Чего тебе?
  - Вы войну застали?
  - Конечно! - удивился вопросу Цветков.
  - А мне не повезло.
  - Что?!
  - В институте учился. У нас некоторые на войсковую стажировку в Северо-Кавказский округ поехали, а некоторые в Сибирь или на Урал. И меня в Сибирский округ отправили, как я на Кавказ не просился.
  Селедцов остановил старый москвич с прицепом. Впереди сидели пожилой чеченец с женой, сзади - дети или внуки.
  Гаишник, положив руку на крышу, говорил с водителем.
  Неожиданно Светлана оглянулась, посмотрела на Сергея чуть жалобно, словно просила о чем-то.
  - Пошли, лейтенант, - распорядился Цветков, - что мы тут стоим, как три тополя на Плющихе.
  И сам повернулся и пошел к уазику.
  - Почему три тополя? Какая Плющиха? - недоумевал лейтенант, когда капитан уже садился в уазик.
  - Почему-почему?! Война тебе нужна? Попал на Кавказ? Еще навоюешься! Иди к бойцам!
  Он хлопнул дверцей. Через лобовое стекло посмотрел на дорогу. Дети на заднем сиденье москвича подвинулись, и Светлана села к ним. Перед тем как закрыть дверь, она достала из кошелька и протянула Селедцову купюру, и тот деловито спрятал ее в карман.
  Москвич, тянувший за собой пустой прицеп, медленно проехал через КПП. Цветков достал из кармана книгу, вырвал первый попавшийся лист, записал на чистом месте время и номер москвича, потом сразу развернулся и погнал уазик в город. Непонятное раздражение внутри не проходило.
  Только подъезжая к части, он понял, что все это недовольство относилось и к Селедцову, и к бравому лейтенанту на КПП, к полковнику милиции Смирнову, и к неизвестному важному полковнику в камуфляже, и к нему самому, ко всем, кто оставался здесь в комфорте и безопасности, пока Светлане приходилось уезжать в Чечню.
  
  * * *
  В общей прихожей оказались двери в несколько квартир. Поручик в нерешительности стоял, не зная, в какую постучать, потом прокашлялся и во весь голос пробасил:
  - Штабс-капитан в отставке Мокрецов! Выйти ко мне!
  За дверьми заворочались, одна приоткрылась. Высунулось чье-то остренькое личико, не понять, мужское, женское ли, глянуло на поручика, и снова спряталось.
  Лишь потом открылась дверь другая. На пороге стоял невысокий ладный чуть полный мужчина в мундире чиновника с тщательно разложенными по лысоватой голове остатками волос.
  - Титулярный советник Мокрецов! - щелкнул он каблуками и широко улыбнулся.
  Потом схватил с вешалки шинель, фуражку, и они вышли на улицу.
  Поручик со своей палкой едва поспевал следом.
  - Господин поручик! Рад-рад, что навестили товарища. Рад, что поручик!
  - И вас поздравляю! - перебил его офицер. - Титулярный советник - это же капитан, следующий чин, считайте, что ротным стали.
  На минуту чиновник остановился и надел шинель.
  - Вы не представляете, как эти чины в мирной жизни даются! - засмеялся Мокрецов, подхватил его под руку и повел дальше от дома, - такие баталии, куда там военным. Не сердитесь, что дома не оставил, там после вашего рыка командирского все соседи уши к стене приложили, а те, кто чиновники, начальству доложить не преминули бы, да не то, что слышали, а напридумывали бы, что им выгодно.
  Они сбавили шаг и неторопливо пошли по улице. Мокрецов то и дело раскланивался со встречными. С кем покровительственно, едва кивнув в ответ, с кем на равных, перебросившись на ходу парой слов, с кем почтительно, чуть согнувшись и слегка повернув лицо, словно снизу и сбоку хотел посмотреть на начальника, и вдруг замер по стойке смирно с сияющим от счастья лицом. Остановился и откозырял, и поручик.
  Мимо в коляске проехал полный, занявший собой все сиденье генерал-майор. Напротив, теснились трое чиновников в парадной форме.
  На подножке стоял молодой чиновник в вицмундире.
  - Вице-губернатор! - негромко со значением произнес Мокрецов. - С ревизией к нам прибыл. По предписанию из самого Петербурга, из сената. Дабы разобраться в одном паскудном деле, виновных выявить и примерно наказать, и об этом в сенат доложить. С градоначальником, прокурором и исправником второй день по городу ездят.
  - Что-то незаметно, что с ревизией, да еще такой грозной. Никого в не строят. Никто не бегает с выпученными глазами, вы, вот, в обеденное время дома сидите. Хорошо на гражданской службе! Спокойно!
  - Команду дали самим отчет о ревизии подготовить, значит волноваться нечего. Распишем в лучшем виде.
  - Что ж это за ревизия тогда, да еще из сената? - удивился поручик, - сказано же, и разобраться, и виновных наказать.
  - Это непременно! Как положено! И выявим, и накажем, коллежский секретарь есть, ему за шестьдесят, мхом порос, вот его и накажут. К должности уже не способен, руки трясутся, не видит и не слышит ничего. Глухой, как тетерев. Его и уволят. Ему уже и сказали. Прокричали в ухо. Так в сенат и доложат. Безобразия, какие были, выявлены и пресечены, виновный найден и уволен от службы.
  - Ловко! Что же коллежский секретарь, не возражает?
  - Чего же ему возражать. И так, и так уходить надо. Плачет, конечно, причитает, что столько лет верой и правдой. Всем начальникам служил. Да что мы о нем? Вы то, как? С палкой ходите: лошадь сбросила или забавы, какие молодецкие?
  - Наши забавы кавказские. Пуля чеченская.
  - Да вижу, вижу, значит в отпуске по ранению, а в наши края как занесло?
  - Проездом. Воды не помогли, лекари местные руками разводят, теперь в Петербург светилам медицинским покажусь, если и там не помогут - конец моей карьере.
  - Не загадывайте, не загадывайте, милостивый государь мой, жизнь такая штука, что в ней загадывать - Бога веселить. Давайте, раз время обеденное, перекусим лучше.
  Они дошли до ресторации. В ней была суета, еще на подходе мели улицу, одновременно красили забор и кидали через него мусор, с глаз подальше. В самом заведении раскатали ковровую дорожку от порога, стаскивали столы, расставляя их 'покоем'. Стопками несли выглаженные скатерти. С кухни доносилось шипение сковород, дробно стучали ножи.
  К ним подлетел взмыленный хозяин.
  - Не волнуйтесь, не подкачаем, к сроку управимся, чай не в первый раз встречаем.
  - Чаю не надо, - скаламбурил Мокрецов, - а что, кроме чая приготовили, отнеси в кабинет пробу снять.
  - Вы тут человек известный, - заметил поручик, заняв место за столом.
  - Известный - неизвестный, а в уезде титулярный советник - величина, это в столице он никто и звать никак, плюнуть да растереть, а в провинции - фигура.
  Кабинет имел вид слегка фривольный. Стены украшали театральные афиши, на них героини водевилей задирали ноги, висли без чувств в руках обольстительных усатых злодеев, посылали воздушные поцелуи. И мебель была обтянута тканью в игривый цветочек. Располагал кабинет к вольным беседам. Может потому Мокрецов в разговоре не стеснялся.
  Им принесли бараний бок, разные закуски, подали темное пиво в большом кувшине.
  - Пейте, поручик, - орудуя ножом и вилкой, заметил Мокрецов, - пиво баварское с пивоварни Крона из самого Санкт-Петербурга. Другого наш вице-губернатор не употребляет, вот и возят ему бочками. Везут ему, а и нам с его стола перепадает.
  - Отменное пиво! - похвалил офицер, отпив из бокала.
  - Ну, так плохого вице-губернатору не подадут. Как известят, что едет, купцов соберут и распишут с кого, что и сколько. Правда, лишнего не скажу, скромен, скромен нынешний вице-губернатор. Пиво, да, из Петербурга привезти надо, а так кашу гурьевскую ест, шампанское, не поверите, с солеными огурцами употребляет. Куда приедет с казенными делами, поднесут ему подарок, шашку или кинжал, накормят-напоят, бочонок с баварским в коляску положат. Он все бумаги, что заготовили, подпишет, список в руки дадут, по тому списку, кому орден вручит, кого с чином поздравит. С тем к себе и отъедет. А вот прежний вице-губернатор - хапуга был, каких мало, тот и деньгами брал, и товаром. Так в открытую и говорил: 'Ты, братец, подряд вот тому хорошему человеку дай!' Еще и пальцем покажет кому, а пальцев-то на руке много, одним на одного покажет, другим на следующего, много у него друзей было, пока самого с вице-губернаторства не сняли. До государя дошло. Проводили, правда, с почетом, с подарками, но нынче порядок, такого безобразия, как раньше, нет.
  - Потому государь генералов теперь на губернаторство ставит, - заметил поручик. - Да и у вас тогда шанс карьеру сделать есть. Неужто он, раз генерал, офицера заслуженного не продвинет?
  - Охо-хо, - уплетая бараний бок, заметил чиновник, - ваши бы слова, да Богу в уши! На гражданке карьеру сделать, куда труднее, чем на службе военной. В армии в капитана упрешься, не перешагнешь, здесь в коллежского секретаря. В армии продвижение еще и быстрее идет. Вот если война, убили ротного, штабс-капитан из резерва его место занял, капитаном стал. Ежели самого, конечно, раньше не убили. А на гражданской службе, какой-нибудь коллежский асессор или надворный советник, из него уже песок сыпется, а он за стол свой и руками, и ногами, как обезьяна за дерево уцепился. А уберут или своей смертью помрет, на смену не резерв по старшинству, как и положено, а родственники всякие в очереди по именитости стоят. Я же этому генералу ни сват, ни брат, служили бы раньше рядом, чтобы запомнил, тогда еще могло выгореть. Да только кавказских наших генералов на такие места не очень ставят. Для них генералы поближе есть.
  Мокрецов погрустнел, стал водить вилкой по тарелке, чертя на ней замысловатые узоры.
  - В отставку вышел, в эти края прибыл, думал кавказские наши заслуги здесь в почете. Как бы не так! Они и не слышали о войне, живут в своем мире, в делишках своих мелких копаются. Воюют где-то, ну и Бог с ними, всегда где-то воюют. Еще и пальцем на тебя покажут, мол, еще один скороспелый кавказский майор прибыл. Манер не знает, по-французски не лопочет, за что им там, на Кавказе, коллежского асессора дают?! Да и я, видите, до сих пор титулярный советник. Город небольшой, все перепутано, прокурор, предводитель, исправник, у всех дети и всем место надо. Тому сына пристроить, этому племянника, губернатор еще кого со стороны пришлет. Вот посадят его рядом с тобой, он дуб-дубом, а повышение он получит, а не ты. И еще все жадные, сразу в лапу брать начинают и не как другие, сколько принято, а побольше хапнуть норовят.
  - Так и ты берешь? - удивился поручик.
  - Беру, брат, как не брать? Все берут, а ты нет? Тебя первого и выгонят. Но попадешься - уволят не племянника губернатора, не сына прокурора, а тебя. И такое болото, разговоры их послушать, кто дом выше поставил, у кого коляска и лошади лучше. От губернатора, кто раз в год приедет, покушает, выпьет, потом пальчиком погрозит: вы здесь для народа - напомнит. Да плевать всем на этот народ!
  Коллежского асессора, сударик, получить в наших краях, если сам не в родстве с начальством, то жениться надо или на дочери градоначальника, или на племяннице прокурора. Да обе страшные и дуры набитые, а все принцесс из себя корчат. Надворным советником в губернии стать - для этого и не знаю за кого зацепиться надо. Такой вот карьер в наших краях. Эх, ладно! Давайте мы с вами еще пива выпьем, а то проводим вице-губернатора, начальство всё, что недоели-недопили приберёт.
  Они налегли на еду, но хотел Мокрецов выговориться перед старым товарищем и отложил вилку и нож:
  - Не подумайте, сударь, что жалуюсь. Довольствоваться надо малым, и что дадено - с благодарностью принимать. Этому меня дядя учил, а он на военной службе треть века провел, и не в пехоте, а на флоте! Все рассказывал, как служба его блестяще начиналась, сколько усилий приложил, чтобы на этот флот попасть. Бабушка моя последнюю семейную деревеньку продала, чтобы любимый сын на флотского офицера выучился и в люди вышел, чтобы не застрял коллежским регистратором в уездном городе. В пансион его за немалые деньги определили, к экзаменам подготовили, отучился, благословили и в моря мичманом отправили. Сразу, с начала службы, с первого шага, считай, поручик!
  Я вот, когда время определяться пришло, таких возможностей не имел. Бабушка померла, деревенек у нас уже не было, пришлось мне по-простому, не в гардемарины, а в кадетский корпус. И служил я, служил, да только штабс-капитаном и уволился.
  - Дядя ваш на флоте за треть века до капитана второго ранга дослужился, если не первого, - с уважением заметил поручик.
  - Дядя хорошо начал, да плохо закончил, разжаловали из офицеров в матросы, и, что обидно, не по своей вине, и уволился лишь прапорщиком по адмиралтейству.
  - Были и у нас офицеры разжалованные, на Кавказе не редкость.
  - Так, то дуэлянты-бретеры, картежники проигравшиеся, скандалисты или карбонарии какие, а дядя на своем фрегате сначала мичманом, потом и лейтенантом честно служил. В турецкую войну едва геройски не погиб. В тумане его корабль посреди турецкого флота оказался. Командир их, видит - не спастись, только и осталось, что погибнуть геройски, и не захотелось ему на верную смерть идти, приказал флаг спустить, сдаться туркам. Живы остались, только государь повелел всех офицеров с фрегата в матросы разжаловать. Учился дядя корабли по звездам водить, а пришлось по мачтам аки обезьяна лазить, паруса ставить. И вся его учеба вместе с родительской деревенькой, которую за все его пансионы и учителей отдали - псу под хвост! Зато его товарищ карьеру сделал. За взятие Анапы капитан-лейтенанта получил. За Варну саблю золотую. В турецкую войну бригом командовал и, когда его турецкая эскадра окружила, со своими двадцатью пушками бился до последнего, два стопушечных турецких корабля повредил и с победой ушел.
  - Слышал о том, дело известное, - кивнул поручик.
  - Что дальше, слышали? Государь его за подвиг в капитаны второго ранга произвел, дал Георгия четвертого класса и в герб пистолет прибавил. Всех его офицеров в следующие чины произвел. А что ещё дальше? В свое время произвели героя в капитаны первого ранга - это генерал-майор, ежели по-нашему, по пехотному, и стал он флигель-адъютантом его императорского величества, причем император ему самые важные поручения доверял. Поскольку честен, смел и на лапу не берет. Особые ревизии государя отныне исполнял.
  Куда с этой ревизией ехал - и бежали, и стрелялись, поскольку знали - не откупишься. Все раскопает и, как есть, государю доложит. А там кого чина лишат, кого на каторгу сошлют, имущество опишут, и всё, что наворовали, в казну вернут.
  И отправил государь на юг инспектировать интендантские склады именно его. Поскольку ни от кого больше не мог правды добиться. В Одессе чиновников перепугал до полусмерти, в Николаев переехал. Тут ему торжественную встречу устроили. В благородном собрании лучшие люди принимали. Ревизор осторожен был, за встречу благодарил, но подарков не брал и чем ни угощали - ничего не пил, не ел. Тогда жена аптекаря, львица местная, ему чашку кофию поднесла, отдала из рук в руки. Не смог офицер даме отказать. Выпил он того кофию, вечером слег, а через день и помер. Да как помер, почернел, и ноги у него в гробу отвалились. И те, кого ревизовать ехал, его и закопали. Зато на памятник ему денег не пожалели! По подписке собрали. Хоронили как героя! Ловко все провернули. Уж государь несколько комиссий особых посылал, да только так и не разобрались. В складах этих сам черт ногу сломит, а может и ревизоры новые в одной руке перо держат - отчет писать, а в другой - чашку, куда им кофе подливают. Так я, думая, как на военной стезе служить, или теперь на гражданской, часто и дядю своего, и того капитана фрегата, флаг спустившего, и царского флигель-адъютанта вспоминаю.
  - Что-то не пойму! Все в голове перемешалось! Причем в нашей службе военной пехотной, да и в гражданской дядя ваш, который за тридцать лет до прапорщика только и дослужился, тот капитан на фрегате, который с позором флаг спустил и известный герой - ревизор самого государя? - отставил пустой бокал поручик.
  - Чего ж тут не понять?! Один герой, да вот как дальше по жизни вышло, другой в позоре, ан жив, сидит себе тихо и подло. Ну а я с дядей как бы посередке. На Кавказе раз лошадь подо мной убили, второй раз фуражку сняли выстрелом. Бог, известно, троицу любит. Можно было далее, как некоторые, чтобы на боевое дело не идти, дежурным по конюшне заступать, больным сказываться, да только честнее мне в отставку подать. Итог службы моей военной сами знаете: имений не выслужил, во флигель-адъютанты не вышел, в свиту царскую не попал, зато и флага перед неприятелем не спускал, пулям не кланялся - жив остался, и на том спасибо. Осталось лишь решить на ком жениться: на дочери градоначальника или племяннице прокурора. Хорошо, хоть здесь выбор есть.
  И дядя мой жив, в годах преклонных, внуков нянькает, про моря им и дальние страны рассказывает, хоть и, прослужив столько лет, лишь прапорщик по адмиралтейству в отставке. А скажи тот ревизор: 'Вы мне сами отчет о ревизии составьте, и в чемоданчик не пустой его положите...' И уехал бы живым-здоровым и богатым.
  И еще здесь для умного человека загадка. Почему государь того флигель-адъютанта, героя и честнейшего человека не губернатором, не вице-губернатором поставил, не в сенат командировал в комиссию какую, а при себе держал, не отпуская, используя лишь для особых ревизий?
  Тут уж поручик и вовсе не знал, что ответить.
  Чиновник вытер жирные от баранины губы салфеткой, отпил пиво, причмокнул от удовольствия.
  - А на что государю такой губернатор? Который возьмет и всех в тюрьму посадит? Городничих, прокуроров, смотрителей, инспекторов, всех снизу доверху и в острог? Всю губернию?! Да это хуже бунта выйдет! Никакой Сибири и Сахалина на наших чиновников не хватит!
  Вот и прислал нам вице-губернатора другого, который и сам живет, и другим дает. Подряды, правда, как и раньше, родственники, друзья и сослуживцы расхватали, может, и без его ведома. Но сам он получше прежнего, в дела наши не суется, наверное, просто не знает, сколько эта шашка золотая, что ему поднесут, стоит, да во сколько подаренный кинжал, драгоценными камнями усыпанный, обходится. А начинал год назад с серебряных часов и табакерок. Видать, просто не знает, что теперь с купцов по два-три раза на подарок собираем. И сколько обед этот с петербургским пивом нам станет. Как потом этого купчишку прижмешь, ежели он этими сборами вроде и откупился? И у ревизора того флотского, капитана первого ранга, светлая ему память, одна шашка золотая была, от государя, а у нашего вице-губернатора от подчиненных, от каждого города уездного их теперь столько - эскадрон вооружить можно!
  - Сударь мой, так ведь и губернатор есть! - удивился поручик. - Что же вице-губернатор над вами такую власть взял?
  - Может и есть, - согласился Мокрецов, - да точно есть! Как не быть? Только мы его видели раз или два за все время. Как назначили, всё в Петербурге сидит. Сидит в столице, караулит, чтобы место не отняли. Вдруг кто-нибудь при дворе его подсидеть захочет? А он тут как тут, и сразу к государю! Или скучно ему здесь. У нас ведь глушь!
  Зато в Бога верует, не то, что некоторые сейчас, а серьезно, по-настоящему! Богомолен. Было раз, приезжал, тогда в каждом городе его с колокольным звоном встречали, священники, все в облачении, молебен служили. Очень хороший человек его превосходительство. Государь ведь другого не поставит, просто он оттуда, из Петербурга, не знает, какие здесь без него безобразия творятся.
  За дверью с хрустальным звоном что-то разбилось.
  Мокрецов выглянул и присвистнул.
  - Засиделись мы с тобой, кажется, подъезжают!
  Они вышли в общий зал. У главного входа остановились коляски, с шумом высаживались гости. Генерала по ковровой дорожке под руки вели к распахнутым дверям. И поручик с титулярным советником, схватив шинели, побежали прочь через кухню. Фигура уездного масштаба титулярный советник Мокрецов бежал впереди, поручик старался не отставать, неловко припадая на больную ногу.
  
  * * *
  - Дежурный! - распорядился Цветков на КПП полка, - рассыльного в автороту, пусть гонит сюда водителя на уазик.
  - Есть! - подскочил из-за стола сержант с повязкой дежурного. - Товарищ капитан! На какой уазик?
  - На зеленый! Который перед воротами стоит.
  Он прошел на территорию. Хотел зайти в роту, посмотреть, как там без него идут дела, но по пути в казарму встретился майор-кадровик.
  - Стой! - скомандовал он и чуть ли не силой отвел его в угол плаца.
  - Как служба на новом месте? - поинтересовался он.
  - Ничего, нормально.
  - Ты на совещания в группировке ходишь?
  - Хожу, - кивнул Сергей, - по распоряжению старшего группы, на общие вечерние, и что?
  - А то! - Командующий командира полка, его зама, начальника штаба при тебе поднимает?
  - Бывает.
  - Он и выговорить им может, отчитать их, а ты, ротный, на это смотришь. Нехорошо!
  'Что ему надо?!' - недоумевал Цветков.
  - Теперь вот тебя в кадрах видели, - с какой-то укоризной произнес он, словно Цветков в чем-то провинился, - с документами!
  - Надо было кое-что выяснить по работе.
  Майор снял фуражку, платком тщательно вытер лоб.
  - Давай так. В группировке главковские на кадрах сидят. Когда к ним вопросы будут, действуй через меня. Мне с ними проще. Да и временные они, чего тебе перед ними мелькать, сегодня они здесь, завтра уехали, а нам с тобой дальше служить. И тебе от своих дел отвлекаться не надо.
  Цветков от досады чуть не плюнул на асфальт плаца.
  К нему уже бежал водитель.
  - Давай в машину! - скомандовал капитан и снова повернулся к майору.
  - Вопрос первый: солдаты из плена оборванные возвращаются, ни гроша в кармане, а им под расчет копейки дают...
  - Это к финансистам, - быстро произнес майор.
  - Из армии ведь возвращаются, их в форму надо одеть...
  - К вещевикам, установленным порядком!
  - Ко многим родители приезжают на последнее, дорогу бы им оплатить и бойцам перевозочные документы не в плацкарт выдать, а в купе, нет уже во многих поездах плацкартов.
  - Какое еще срочнику купе? Не положено!
  - Раз так, вопрос последний, как одному капитану майора получить?
  - Никогда он его не получит, если борзость не умерит и мозги не включит.
  Майор развернулся и пошел в здание штаба, а Цветков заторопился в машину.
  В группировке он застал Смирнова в домике, когда тот торопливо заполнял какие-то бланки.
  - Сан Саныч! - подошел он. - Скажи честно...
  - Честно? Никогда! Где это ты видел, чтобы полковник капитану честно отвечал? - Смирнов отложил бумаги, - Расслабился здесь. На бумажках. В глаза смотреть!
  - Понял, гражданин начальник! - подстроился под его тон Цветков.
  - Вот так-то! Теперь, Серега, дуй в штаб, найди компьютер, надо срочно документ набрать и распечатать. Что за вопрос у тебя?
  - Вопрос, вот Светлану сегодня отвез...
  - Вопрос снят! Дело сделал - и его, и имя забудь! На эту тему разговоров не будет. Сергей, срочно документ нужен, на дискете, и его распечатка. От нас Москва требует!
  В штабе Цветков сунулся в приоткрытые двери. В первой колдовали над картами операторы, вторая и третья оказались закрыты. За четвертой какой-то важный полковник с главковской нашивкой на рукаве изумленно выслушал его просьбу, дал команду повернуться кругом и потребовал выйти.
  За последней дверью направо в глубине кабинета два офицера - капитан и майор - стояли у водруженной на стол большой коробки. Подполковник за столом сидел с ручкой наготове.
  Капитан доставал из нее что-то круглое и блестящее, отдавал майору и монотонно считал:
  - Сорок три, сорок четыре...
  Цветков присмотрелся. Доставали наручные часы. Принимавший часы майор укладывал их в мешок, а подполковник, сидевший с какой-то размашистой на полстола ведомостью, когда капитан сказал 'сорок девять', скомандовал:
  - Стоп! - и ворчливо добавил, - пятьдесят, и хватит им!
  Мешок завязали, повесили на него бирку, на которой майор крупно вывел 'ТГ-3'. И только тут заметили в дверях Цветкова.
  - За подарками? - спросил его с рыжеватыми усами подполковник с шевроном Северо-Западного округа на рукаве.
  - Нет, бумагу распечатать.
  - Почему к нам?
  - Так вы же по работе с личным составом. Помогать должны.
  Подполковник на минуту задумался.
  - Логично, - заключил он, - садись к компьютеру, только не злоупотребляй. По этим вопросам не чаще раза в неделю.
  Цветков сидел за монитором и не знал, что делать дальше. Экран был темным, в левом верхнем углу мигала белым короткая черточка. Компьютеров в полку было раз, два и обчелся. И те появились во время войны, когда стали поставлять технику. Стояли в штабе, заменяли пишущие машинки, чтобы распечатывать ведомости и приказы, и за каждым закрепляли солдата. Выискивали среди призванных освоивших компьютеры дома.
  В роте оставалась старая раздолбанная пишущая машинка с длинной кареткой, тяжелая, как пулемет, и такая же громкая.
  Приписанные к компьютерам солдаты понимали свою значимость и моментально борзели. Солдат сидел за монитором, перед ним стояли со своими бумагами командиры. Он лениво протягивал руку и брал документ.
  - Когда будет готово? - чуть ли не заискивая спрашивал какой-нибудь майор.
  - Не знаю, - лениво тянул боец, - лента на принтере высохла, с интерфейсом что-то, в компе проц и материнка глючат, бумаги нет, и, вообще, очень много работы...
  В казарму бойцы компьютерного фронта приходили только спать. Из его роты откомандировали в строевой отдел такого умельца. Когда Цветков принес к нему распечатать ротные бумаги, тот, глядя в глаза своему командиру, нагло заявил:
  - Мне приказано выполнять распоряжения только товарища подполковника!
  Цветков только хмыкнул. Утром рота выезжала на полигон. Освобожденного от всех иных обязанностей, кроме сидения за монитором, компьютерщика пришлось поднять пинком. На полигоне он, заканчивающий год службы, вырыл свой первый окоп. Вырыл плохо, пришлось рыть другой, его он дорыл до мозолей. Безуспешно пытался преодолеть полосу препятствий. Даже сквозь стекла противогаза было видно, какие у него большие глаза.
  Командир роты и взводный участия в воспитании зарвавшегося бойца не принимали. Хватило сержантов. От него требовали лишь того, что умел и делал каждый солдат.
  Вечером за бойцом приехал уазик, который Цветков развернул и отправил обратно.
  На третий день за компьютерщиком прислали уазик начальника штаба с дежурным офицером и письменным приказом об откомандировании бойца.
  На четвертый и сам Цветков приехал в полк, зашел в штаб, чтобы отдать заполненные от руки рапорта и ведомости. Было время сдачи отчетности. Солдат как король сидел в окружении офицеров. Увидев командира роты, он вскочил.
  - Товарищ капитан, вам набрать и распечатать? Давайте...
  Лицо было радостно, смотрел преданно, мозоли на ладонях заклеены пластырем.
  Сейчас Цветков сидел, глядя на включенный монитор, не понимая, что делать дальше. Он придвинул клавиатуру, положил перед собой лист, неуверенно ударил по клавише, на экране засветилась строчная буква. Как поставить прописную он не знал. И где на клавиатуре находится другая нужная буква, не мог найти. Водил над ней пальцем как малограмотный над книгой.
  - Ваня! - позвал кого-то рыжеусый подполковник, - помоги.
  И здесь компьютером командовал солдат. Долговязый ефрейтор вышел из-за шкафа и подсел рядом.
  - Товарищ капитан, у нас на компьютере не ворд, а лексикон, давайте я текст наберу. Только вы диктуйте, чтобы быстрее.
  Цветков негромко, чтобы не мешать остальным в кабинете, диктовал:
  - Основными источниками дохода в Чеченской республике в настоящее время являются добыча нефти, в том числе путем откачки из магистральных нефтепроводов, похищение на сопредельных территориях заложников, угон скота и автомобилей. Только за последнюю неделю на Ставрополье угнаны две отары, в Курском районе четверо неизвестных, угрожая оружием, принудили чабана кошары ТОО Мирный Исанбаева перегнать отару овец 348 голов. После пересечения границы с Чечней преступники, забрав его лошадь, чабана отпустили.
  Похищение заложников с целью получения выкупа стало одним из главных статей дохода бандгруппировок. Основным объектом являются солдаты воинских частей на границе с Чечней, родственники состоятельных граждан из числа местного населения. Так только за последнего похищенного потребовали выкуп в полмиллиона долларов. Значительное число похищений в приграничных районах не получает огласки. В отношении похищенных солдат, помимо денежного выкупа, выдвигаются требования освобождения находящихся в заключении и под следствием в разных регионах Российской Федерации лиц чеченской национальности. Кроме этого, в ходе содержания в плену и перед освобождением с солдатами проводится работа по склонению их к дальнейшему сотрудничеству и выполнению заданий боевиков.
  За последние два года сложилась целые структуры по похищению, содержанию солдат, организации их обмена и выкупа. Наличие разделения ролей в преступных группировках. Вымогательство денег с родственников. За то, чтобы назвать место содержания похищенного, требуют две тысячи долларов, на содержание в плену (еда, одежда, нормальное обращение) от пятисот долларов. Сумма выкупа назначается в зависимости от материального положения семьи похищенного солдата.
  В самой Чечне начались столкновения между вооруженными группировками, вторичные похищения солдат уже на территории Чечни, объектами нападения остаются и не уехавшие из республики русские жители. За последние сутки зарегистрированы три изнасилования, и все русских женщин.
  Все последнее время руководство Чечни пытается провоцировать межнациональные конфликты в сопредельных республиках, в Дагестане, зоне осетино-ингушского конфликта. Салман Радуев заявил, что его армия поддержит ингушей при столкновении с осетинами.
  Бандитизм на границах вызывает возмущение местных жителей, в том числе и в селах, поддерживавших боевиков в ходе конфликта 1994-1996 годов.
  Так на прошедшей неделе из села Новомонастырское в село Новохохловку прибыло два автобуса, два грузовика и несколько легковушек, более трехсот жителей Новомонастырского, Новохохловки и Новокохановки перекрыли трассу. Требование к властям - защитить их от чеченских боевиков, которыми ранее был убит житель Новомонастырского Емангешев Элимкон.
  На встречу с жителями и старейшинами выезжал начальник Кизлярского ОВД п/полковник милиции В. Иванов с группой офицеров.
  В целом обстановка остается сложной. После похищения представителя МВД и выезда посольства утрачена связь со многими источниками информации...'
  Цветков читал монотонно текст, солдат в две руки ловко печатал.
  
  * * *
  На очередной почтовой станции поручик застрял. Лошади были в разгоне. Последних годных забрал проезжавший фельдъегерь, из оставшихся кобыла должна была вот-вот ожеребиться, ещё одна лошадь охромела.
  Поручик с досады пошел проверить. Точно, в стойле кобыла с раздутым животом тяжело вздыхала и терпеливо ждала родов, но серый в яблоках конь по соседству нетерпеливо переступал ногами и все норовил просунуть к ним голову между жердями.
  - Врешь, что хромая! - бросил офицер смотрителю.
  - Может и не хромая, - согласился смотритель, - может пужливая. Волки ее недавно гоняли - насилу ушла, с тех пор и охромела. Как ехать куда - припадать на правую ногу начинает.
  Служитель открыл денник, конь благодарно всхрапнул, бодро вышел и побежал по двору. Служитель снял со стены хомут, и конь, все это время на бегу косивший на него взглядом, словно споткнулся, прохромал пару шагов, и остановился.
  - Ветеринар подъедет, пусть лечит, а к службе не годен, так на мясо его, - заметил смотритель, глянул на поручика и, решив пошутить, добавил: - а шкуру на военный барабан.
  Поручик развернулся и пошел в комнаты для проезжающих. Слова смотрителя вертелись в голове. "Лошадь на правую ногу хромает, и я на правую. Как он сказал? К службе негоден - на мясо, а шкуру на военный барабан! Вот мерзавец!"
  В большой комнате на столе стоял холодный самовар, на печи свалили на просушку тряпье и оно, пока сохло, воняло премерзко. Три малые комнаты, двери из которых выходили в большую, заняли застрявшие здесь, как и он, проезжающие. Служитель показал с порога, в какой из комнат остановился купец с женой, какую занял пехотный капитан, и где разместился чиновник. К купцу поручик заглядывать не стал, постучал к капитану. Оттуда не ответили. Он чуть приоткрыл дверь, в комнате было темно и тихо. "Верно, спит", - подумал поручик и осторожно зашел.
  - Тс-с-с! - прошипел кто-то.
  Поручик замер. Чиркнула спичка. Свет высветил усатого с выпученными глазами лысого капитана на кровати. Тот быстро зажег три свечи на канделябре, схватил свернутую в трубку книжку, замахнулся ей и скомандовал:
  - Огонь! - и принялся лихорадочно со всей силы лупить книжкой слева и справа от себя по кровати, покрикивая, - бери выше! Заноси! Правее! Картечью! Ага! Канальи! - торжествующе закричал он. - Побежали!
  Капитан поднес подсвечник ближе к кровати. Несколько раздавленных клопов остались на простыне, остальные доползли до края и попадали на пол.
  Закончив битву, капитан поставил канделябр.
  - Позвольте представиться, - поднялся он и назвал себя.
  Представился и поручик.
  Комната была узкой как пенал, две кровати, одну из которых занял капитан, вторая свободная с набитым сеном тюфяком. Между ними сундук запертый на висячий замок.
  Поручик опустился на свободную кровать. Сено в тюфяке давно перемололось в пыль, едва он сел, она поднялась, сразу нестерпимо зачесалось в носу и захотелось чихнуть.
  Капитан бросил на сундук книжку, та немедленно раскрутилась. "Геометрия" - значилось на обложке.
  - Пускай к купцу всей стаей ползут, - проворчал капитан, - там супруга в теле, на всех хватит. А то нашли, с кого кровь пить, со служивого. И так, сколько лет пьют все кому только не лень. Куда, господин поручик, ехать изволите?
  - В Москву, далее в Санкт-Петербург, в академию.
  - Не в Михайловскую? - насторожился капитан.
  - Нет-с, в медико-хирургическую, по ранению.
  - Тогда ладно, а я вот тоже в Санкт-Петербург только в Михайловскую академию, на экзамен. Верите ли, господин поручик, черкесов не боялся, а экзамена боюсь!
  - Что ж, артиллеристом быть почетно, сам подумывал поступать когда-то.
  - Вы подумывали, а я и поступал, - вздохнул капитан, - еще в года молодые, куда только поступать не пытался, и в главное инженерное училище пытался, и в морской кадетский корпус, на артиллериста, везде экзамен держал.
  Поручик не стал и спрашивать, и так понятно, что не поступил никуда капитан, иначе не оказался бы в пехоте. Но тому вопросы и не нужны были.
  - Везде в хорошее место, чтобы поступить, или родительские заслуги нужны, или полгода в специальном пансионе готовиться. А пансион, я вам скажу, дело дорогое. В любой гостинице дешевле. А в нем и кормят плохо, и холодно, зимой на дровах экономят, печей не топят. Зато пансионеры за полгода все экзаменационные работы прорешают, те же преподаватели к ним и ходят. Поднатаскают их, глаза в глаза, а потом у них же и экзамены принимают. Пансионеры задания как орехи щелкают, по результатам первые. И попробуй со стороны пробейся! Так и оказался в пехоте. Хотел, было, потом в кавалерию перебраться, только при переводе за лошадь и амуницию заплатить надо, а лишних денег никогда нет. Да и в кавалерии этой, заболеет лошадь - плати, подковать - снова плати. Теперь появилась возможность в артиллерию перейти, да велено экзамен держать. В полку-то просто, бери выше, бери ниже, да фейерверкер при пушке не первый год, сам все знает. И стреляли раньше просто в направлении противника, а теперь велено точно стрелять, по цели. Экзамен этот придумали. Надо готовиться, учебников набрал и, верите ли, смотрю в книгу и ничего не понимаю...
  Лысый капитан жалобно глянул на него. Наверное, поручику надо было посочувствовать, посетовать на столичных хлыщей, отпрысков богатых фамилий, занявших все хорошие места.
  Капитан не дождался ответа и вздохнул.
  - Так мне хотелось когда-то в моряки попасть. Все под парусом себя видел. Шутка ли - первый чин мичман, как поручик в армии. Был бы уже не адмиралом, так капитан-лейтенантом точно. Или инженером военным потом стать мечтал. Когда пороху понюхал. Вот служба! Стой за листом бумаги и знай себе укрепления вычерчивай. Сверху не капает, под сапогами не глина, а паркет. Чаю денщик тебе в любой момент подаст. Карандашики очинит. Я же за службу только и знал, что грязь сапогами месить. Забыл все, чему в корпусе учили, мел мне дай, я на доске линии прямой не проведу. А тут на тебе - на старости лет экзамен! Расскажи им про гипотенузу наравне с прапорщиками. Ну да, орден на груди, перекрестился, зажмурился и с Богом! Авось проскочит!..
  Капитан, ища поддержки, снова с надеждой посмотрел на поручика. Тот поднялся.
  - Распоряжусь, чтобы самовар раздули, - сказал он и вышел.
  Чаю ему не хотелось, но и слушать капитана про его неудавшуюся жизнь, смотреть на его битву с клопами желания не было. Из своей комнаты в общую вышла дородная купчиха в халате, зевая, переваливаясь с ноги на ногу, словно утка, прошла во двор. Из оставшейся приоткрытой двери доносился густой храп.
  Поручик постучал в третью комнату, которую занял проезжавший чиновник.
  - Да-да! - ответил кто-то торопливо.
  Поручик зашел. Такая же комната, только вместо сундука между кроватями столик, какой-то взъерошенный господин в нательной рубашке лихорадочно писал что-то при свете свечи.
  Офицер тихо, чтобы не помешать, сел на свободную кровать.
  Чиновник строчил, едва успевая макать перо в заменявшую чернильницу помадную банку, плечом он подался вперед, словно закрывая написанное от постороннего взгляда.
  'Хоть молчит!' - только подумал поручик, как тот неловко махнул пером, поставив кляксу.
  - Фу ты! - пробормотал он, поднял исписанный лист, держа его вертикально, - что у нас на станциях, как на подбор, ни на одной, ни бумаги хорошей, ни чернильниц, ни пера толкового. И всегда, ежели опишешься, так непременно в конце страницы.
  Положив лист на кровать исписанной стороной вниз, он достал и положил перед собой чистый лист бумаги и только тогда повернулся к вошедшему.
  - Поверите ли, господин поручик, вот так из-за одной кляксы все желание пропадет...
  - Вы, видимо, поэт? Так простите, ежели помешал, так сказать, музу, спугнул...
  - Я похож на поэта? - удивился чиновник и рукой поправил непослушные волосы, - нет, я, позвольте, коллежский асессор! По табели о рангах - майор! Мне стихи или другое какое баловство не по чину...
  - Вот уж не хотел вас обидеть, право, хотя у нас в корпусе есть подполковник, так он стихи ладно слагает...
  Поручик говорил, разглядывая соседа. И невольно сравнивал его с собой. Чиновник был мелок, сутул, к тому же, узкое вытянутое лицо было слегка наклонено к плечу, и взгляд слегка косил и не понять, на тебя он смотрит или куда-то вдаль. Волосы торчали во все стороны, как пух на одуванчике. Казалось, подуешь на его голову, и улетят.
  Они были одногодки, поручик смотрел на него с недоумением и завистью. Вот же, такой военного врача не пройдет, а - майор. Прикидывал: если уволят по ранению, придется место искать, какой секрет есть, как там у них на гражданской службе с такими физиономиями, прической, да с косоглазием в чины выходят?
  - Что ж, получу надворного советника, свободнее со временем станет, может и начну баловаться, а пока серьезных дел хватает. Прожект готовлю. По вашей части. По военной, причем кавказской!
  - Так вы по военному ведомству?
  - Нет-с, но свои соображения по усмирению горцев имею. Шутка ли, столько лет война, а где победа?
  Чиновник вскочил и принялся расхаживать по комнате от стола до двери, три шага туда и три обратно.
  - Как же дело исправить? - из вежливости поинтересовался поручик. Видел, что чиновнику самому не терпится рассказать.
  - Скоро узнаете! Как указы пойдут, - коллежский асессор остановился и выдержал паузу. - Отправил я на имя его величества ряд прожектов по управлению. Думаю, лет в пять разрешить дело.
  Чиновник снова стал расхаживать и перечислять, загибая пальцы:
  - Первый прожект: забирать детей из семей горцев, перемешать их с детьми казаков и учить вместе, чтобы с младых ногтей друзья, кунаки были.
  Второй: огородить их! Где водой, где забором, где ров вырыть. Окопать бестий! Пускай друг друга поедом едят, пока сами себя не изведут!
  Чиновник сел и стукнул ладонью с растопыренными пальцами плашмя по столику. Дрогнуло пламя свечи.
  - Третий - торговлей их искусить. Продавать им товар задешево или даром отдавать, а потом покупать у них то же самое, но дорого! Что ж им грабить, разбойничать, если так дают?! Выделить из них самых опасных. И к себе приблизить. Чины им жаловать, ордена, подарки. Пусть с этими чинами среди своих и правят, у себя, в горах. Ну а не получится - на то последний прожект есть! В пьянство их ввести!
  Коллежский асессор быстрым движением сунул руку под стол, достал почти пустую бутылку и стакан, такой высокий и широкий, что налитое вино поместилось на дне, едва покрыв его. Рука дрожала, горлышко стучало по краю стакана. Выпил его легко, будто воду. После чего поводил в воздухе пустой бутылкой.
  - Пьян черкес - рука шашку не держит, на коня не залезть, из ружья не прицелиться. Нам победа, а казне прибыток!
  'Э, да он сам пьян!' - подумал поручик и спросил:
  - И когда же, дозвольте узнать, горцев поить начнут?
  - Сначала в Петербурге мои прожекты изучали, в сенате их отметили и переслали в Тифлис. С резолюцией благожелательной! Думаю, уже скоро... Человек! - закричал он, в сторону двери, тряхнув пустую, заменявшую чернильницу помадную банку. - Неси вина, листов побольше, чернил и чернильницу нормальную! А то я с Кавказом разберусь, и тогда по почтовому ведомству такую бумагу сочиню и отправлю - век меня помнить будешь!
  - Я потороплю, - поднялся поручик, а чиновник уже повернулся к нему спиной, достал из-под тюфяка исписанные листы и при свете свечи жадно перечитывал, что написал ранее.
  Офицер постоял в большой комнате, брезгливо втянул носом дурной от тряпья на печи воздух. Из комнаты, занятой купцом, доносился густой храп. Купчиха в халате только сейчас прошла мимо него, возвращаясь со двора. Поручик постоял у закрытой двери в комнату штабс-капитана, прислушался.
  - Огонь! - донеслась команда, громко чиркнула о коробок спичка, и раздался торжествующий голос за дверью: - Бери ниже! Картечью! Левее! Ага! Побежали канальи!
  Поручик развернулся, припадая на больную ногу, выбежал на двор, отыскал станционного смотрителя.
  - Седлай хромую, - распорядился он.
  - Ваше благородие! А волки?
  - Волки? Будет тебе тогда два военных барабана!..
  
  * * *
  Перед вечерним совещанием командиры отдаленных частей приезжали пораньше, чтобы с глазу на глаз обсудить в штабе группировки накопившиеся вопросы. У кого неотложных дел не было, шли в курилку или заранее занимали места на скамейках перед клубом.
  И теперь в предпоследнем ряду сидел какой-то капитан в повседневной форме. Цветков сразу его заметил и выделил. Раз пришел в повседневной - значит представляться командующему. Представляются командиры частей и их замы. Не хило, капитан, а командиром части будет или его заместителем. И по виду - на несколько лет моложе его. Цветков уже не одного одногодка 'проводил' в начальники, потому смотрел на капитана ревниво. Сел сзади, в последний ряд и в стороне. Невольно вспомнил свои прегрешения, из-за которых до сих пор ходил ротным и без больших звезд на погонах. 'Если бы вот тогда не спорил с полковником... не отказался выполнять дурацкий приказ... или хотя бы сделал вид, что его выполняю, просто бы промолчал...' Все равно выходило, что стал бы он максимум начальником штаба батальона, ну и звание было бы майор. А тут капитан и командир части. Должность, наверняка, подполковника. Майора сразу получит, потом в академию поступит, за Москву зацепится и в округ вернется, только если на полковничью должность.
  Он все щупал капитана глазами. Подтянут, тщательно выбрит, форма отутюжена, туфли начищены, в руке толстый ежедневник или блокнот в солидной кожаной обложке, несколько закладок между страницами. Серьезный товарищ, на лице, не скажешь, что к встрече с генералом готовится, спокойствие и уверенность в правоте. Видимо, почувствовав его взгляд, капитан обернулся, лениво и равнодушно осмотрелся.
  Очень не хотелось оказаться под началом этого хлыща.
  Потихоньку к залу заседаний подтягивались офицеры. Высокий с нервным лицом полковник с черной тисненой под кожу крокодила папкой в руках подошел к капитану и тот, с ленцой, поднялся. Полковника Цветков знал - замкомдива из краснодарской дивизии, приезжал к ним раз в составе комиссии.
  Полковник достал из папки какую-то бумагу.
  - Командующий твой рапорт подписал и просил передать, чтобы духу твоего в группировке не было. Он тебя сегодня перед всеми поднять хотел, но потом сказал, что видеть тебя тошно будет. А от офицеров дивизии тебе пожелание, еще один ларек на рынке открыть и первым делом в нем свою форму продать.
  Капитан молча забрал лист, прочитал резолюцию командующего на рапорте, потом сложил его пополам и спрятал в ежедневник. Лицо его оставалось равнодушным, полковник еще что-то зло говорил, но капитан повернулся, перешагнул через скамейку и спокойным уверенным шагом направился к выходу.
  - Цветков! Капитан Цветков!
  Сергей очнулся. Над ним нависал комбат. Он вскочил.
  - Цветков, ты, когда берцы последний раз чистил? Может тебе гуталин подарить? Цветков, ты здесь в каком виде перед командующим сидишь? По-твоему, я командира на совещание привез, чтобы он посмотрел, какие у меня раздолбаи в батальоне?
  Комполка, кивнув ему в ответ на приветствие, с озабоченным видом прошел мимо в первые ряды, и комбат, сработав на публику, сразу успокоился, заговорив тише и как-то душевнее:
  - Цветков, вот закончится твое откомандирование, тобой лично займусь. И что у тебя в руках? На совещание надо рабочий блокнот брать, а не книжку! Ну, нахал! Он еще улыбается!..
  
  * * *
  В Георгиевске поручику пришлось задержаться на несколько часов. После верховой езды нога не на шутку разболелась. Он доковылял к коменданту, выяснил, что вечером пойдет обоз в сторону Ставрополя. Места начинались спокойные, конвой не сопровождал путешествующих по личной или казенной надобности.
  Остановке офицер был рад. Опираясь на палку, брел по улице, осторожно ступая на больную ногу. В отличие от Пятигорска и Кисловодска здесь не было больных и праздно шатающихся отдыхающих, но хватало тех, кто приезжал по делам или, как поручик, останавливался, ожидая оказии. Сами георгиевцы непременно напоминали всем приезжим, что именно здесь ворота Кавказа.
  Много было военных, в первой же лавке он встретил знакомого штабс-капитана, не так давно перебравшегося из их дивизии со строевой должности на спокойное тыловое место.
  Поручик остановился на пороге, сразу узнал штабс-капитана. Приказчик двинулся было навстречу, но поручик приложил палец к губам. Тот понял, кивнул и вернулся к покупателю.
  Штабс-капитан выбирал материю. Он придирчиво щупал полотно игривого розового цвета, потом растянул его, захотел посмотреть на просвет, повернулся к двери и увидел поручика. И сразу бросил на прилавок ткань, будто его застали за чем-то постыдным.
  - Здравствуйте-здравствуйте, господин штабс-капитан, - заулыбался поручик, - никак будуар решили отделать? Быстро разбогатели на тыловой службе. Если так, то надо и мне в интенданты податься.
  Мука пробежала по лицу тыловика.
  - Куда там разбогател! - штабс-капитан подхватил его за руку и едва не силой вывел на улицу, - верите ли, чуть ли не каждый месяц из своих денег докладываю. Служба такая, что верчусь быстрее, чем под пулями. Вот ей Богу, - перекрестился он, - как на духу, я полк чуть ли не каждый день со слезами на глазах вспоминаю. Там враг - вот он, перед тобой! Вперед, ребята! Коли его! Руби его! А здесь... Господин поручик, пойдемте обедать! Там и поговорим. Место знаю, отменно фазана готовят, нигде таких нет, ни в Моздоке, ни в Пятигорске!
  Штабс-капитан повел его в известное ему место, а по пути не переставал жаловаться:
  - На днях пришло предписание с выговором мне за неисполнение прежнего предписания. Я к командиру, что не получал оного, испросил позволения об увольнении в Георгиевск, прискакал вчера, да нашел сие предписание в журнале неотправленным. Теперь еще добиться надо, чтобы повеление с выговором назад взяли. А мне еще попутно велели деньги поменять. За земляные работы платить надо медью, а деньги для фортификационных работ прислали с Моздока, тысячу рублей, менять негде, в лавках брать отказываются, говорят ветхие. Просят уступку, а что мне тогда опять из своих докладывать?
  Хожу с пачкой по городу - а города того, переплюнуть можно, и все на мои деньги смотрят: не фальшивые, не украл ли? В карты выиграл? Да он интендант! Взяток набрал и жирует!
  На улице при свете поручик рассмотрел бывшего сослуживца. Раньше тот был в теле - лошадь под ним приседала - теперь похудел, растерял былую вальяжность, движения, как и взгляд, стали нервными, быстрыми. И прежняя форма висела как на вешалке.
  Дошли до ресторации, заняли столик. Штабс-капитан велел принести фазана и бутылку кахетинского. И снова заговорил, не давая вставить хоть слово.
  - Так я, сударь мой, поначалу решил было в тыловых делах порядок навести. Собрал купцов-поставщиков. Объявил: с сего дня воровать не сметь! Запрещаю! С подарками кто придет - с лестницы спущу, а счета не до сотни, а до копеечки проверять буду! Так, поверите ли, купчишки между своих слух пустили, что новый штабс-капитан распорядился подарками не благодарить, а заносить только деньгами. И не меньше сотни, а то с лестницы спустит.
  Озлился - разогнал купчишек. Думаю, что я сам не куплю, без обмана, что нужно?! А тут государь к нам пожаловать собрался. Командир корпуса приказал все комнаты в ресторации и собрании оклеить новыми обоями. Кинулся, ни в Пятигорске, ни в Ставрополе обоев нет! А может и есть, да попрятали, канальи!
  Второй гильдии купец Волобуев тут как тут, кланяется, а морда хитрая. Куда деваться? И в момент мне почти две тысячи аршин обоев четырех цветов и к ним бордюр доставил. Торопились, ночами клеили, чтобы успеть. Улицы вымели, вычистили.
  Приехал государь, осмотрел все, земной рай, сказал. Конечно, обои в собрании новые, все покрашено, прибрано, нарзан из-под земли бьет. Дамы с зонтиками от солнца гуляют. С тем и уехал.
  А у меня пост не огорожен, казаки в необмазанном балагане, казармы и конюшни вот-вот от ветра упадут. Зима впереди. Казак-то все выдержит, трубкой обогреется, а лошади строевые? И ведь спросят тогда, куда отпущенные на ремонт и строительство деньги дел? А все они на приемы, подарки и на обои купцу Волобуеву ушли.
  Поручик вытянул ноющую ногу, слушал и кивал, сочувствуя бывшему сослуживцу.
  - Главная обида, - сетовал штабс-капитан, - начальство приезжает, чуть не каждую неделю, кто с инспекцией, а кто на воды лечиться, командир задачу ставит гостей принять, и сам понимает, что честно ее не решить. И что остается? Только к купцам идти, говорить: 'Я на цифры твои лживые зажмурюсь, счет оплачу на упряжь и сукно, но ты мне под него привези еще вино и ананасы'.
  Официант принес и поставил на стол две бутылки кахетинского, двух фазанов, и второй молодец стоял за ним с полными тарелками наготове.
  - Стой! - рявкнул штабс-капитан, - ты что принес? Тебе сколько фазанов и вина подать велели?
  - Не извольте беспокоиться, - замурлыкал тот, - купцы мимо проходили, просили кланяться и велели вам на стол подать.
  - Что за купцы?! А ну сюда их веди!
  - Так ушли они. Велели подать, заплатили за все и ушли, вам кланяться велели...
  Штабс-капитан только вздохнул. Впрочем, фазаны и точно были хороши.
  - Раз уж так, принеси-ка нам газет, завернуть одного фазанчика и одну кахетинского не откупоривай, это мне в дорогу, - распорядился поручик.
  Прежде чем обернуть бутылку газетой, офицер прочел с листа: 'Величие и благодать их Величества представляют столько умилительного, столько восхищенного, что никакая речь не достаточна выразить то, что чувствует душа'.
  
  * * *
  Цветков сошел с развозки пораньше, чтобы пройтись по городу. Улицы были уже пустые. Окна частных домов за заборами еще светились, но не было во дворах детского смеха. Моздок курортом никогда не был, но в южный городок с обильным солнцем и дешевым рынком детей часто отправляли к родственникам на лето. Пацанва носилась по улицам. Играли в войну. И никто не смотрел, кто в ватаге русский, кто осетин или чеченец. Потом действительно была война, закончилась, но и теперь бывший все эти годы на слуху городок пустовал. Если к кому и приехали гости на лето, то сидели за высокими заборами.
  Парикмахерская на углу уже не работала, Цветков задержался у вывешенного в окне плаката с надменно глядевшей томной красоткой. Вздохнул: 'вот так-то подружка!'. Отсюда рукой было подать до общежития. На полу комнаты, его ждало просунутое под дверь письмо. Конверт был надписан ему, но, почему-то, на адрес полка. Видимо принес кто-то из сослуживцев. Сергей распечатал его и стал читать написанный чуть дрожащим крупным почерком текст.
  'Уважаемый командир роты, старший лейтенант Цветков!
  Извините, что не знаем Вашего имени и отчества и что беспокоим Вас. Пишут Вам родители Славы Кулепина. Мы приезжали на присягу, может Вы нас помните?
  Уже второй год о сыне никакой весточки. Мы писали и в прокуратуру, и в дивизию, и в администрацию президента. Ответ один - ваш сын оставил часть, местонахождение его неизвестно. Часть, в которой он служил во время войны, расформирована. Случайно узнали, где Вы теперь служите, и решили написать.
  До сих пор в его день рождения и в наши приходят милиционеры с оружием, проверяют, не появился ли Слава. Могут прийти и ночью.
  Много раз хотели поехать туда, где он пропал в Чечне, но нет ни денег, ни здоровья, хотя, что уж нам теперь за жизнь цепляться. И погиб он или жив неизвестно.
  Теперь у нас нет ни сына, ни, даже, его могилы, на которую можно прийти.
  От этих ночных визитов милиции очень тяжело, поскольку каждый раз думаешь, что он мучается в плену...'
  Цветков еще раз перечитал письмо.
  Вот кого, а Кулепина он помнил хорошо. И тогда всё думал, как его отправить на офицерские курсы, хотя и жалко было терять надежную опору в роте. Вертели с кадровиками и так, и этак, и ему же в нос тыкали, что он на контракт взял бойца без среднего образования. Лишь восемь классов окончил Кулепин. И прапорщиком не сделаешь. А отправишь доучиваться в школу - потом на лейтенантские курсы с гражданки не возьмут. Надо снова на контракт сержантом, и останутся ли к тому времени эти офицерские курсы... в общем, замкнутый круг. Он даже подумывал сляпать ему какое-то подобие документа об образовании, купить аттестат, благо сейчас продающих их ухарей хватает, но всплывет это рано или поздно. И еще все время вертелась мысль, что, пока Кулепин в роте, с ним надежнее. А отправить учиться - из роты он уйдет и, скорее всего, уже в нее не вернется...
  - К тебе можно? - без стука зашел в комнату Кирилл - старший лейтенант, взводный из второго батальона.
  - Чего надутый такой? - спросил Цветков, отложив письмо.
  - С женой полаялся.
  - Я сегодня не пью, - сразу предупредил Сергей.
  - И чай тоже?
  - Чаю сколько угодно, - Цветков поднялся, долил из банки воды и включил электрочайник.
  Кирилл молчал, молчал и Сергей, ждал, когда гость сам заговорит о наболевшем.
  - Ну что ей надо?! - выждав минуту, взорвался тот. - Жалованье более-менее регулярно платят, не до шику, но на жизнь хватает, война закончилась, комнату в общаге дали, меня повысят, уже точно, мне комбат место замкомроты пообещал.
  - Шубу хочет?
  - Почему шубу? - сбился взводный.
  - Моя все хотела, деньги копила, потом с моих боевых купила какую-то из мордочек, лап и хвостиков. Ниток больше, чем меха.
  - Нет, говорит, что достало ее здесь все. Моздок, дыра эта, служба моя с утра до вечера непонятно зачем.
  - Спроси, зачем она тогда за тебя замуж выходила?
  - Спросил. Говорит: ты курсант был, а я просто дура, не понимала, что за военным надо всю жизнь по медвежьим углам мотаться.
  - Медвежьих углов она еще не видела! - засмеялся Цветков, - да Моздок всегда курортом считался, не Сочи, конечно, но и не Севера. Еще лет пять назад, когда войска заключенных охраняли, распределили бы тебя, брателло, в Коми, Мордовию или еще куда подальше, вот там нам служба, а женам жизнь!
  - Понятно все. Только у нее свой резон, говорит, что охранником в большом городе больше заработаешь без всяких тревог и усилений. Ту же квартиру до пенсии ждать не будешь, а через год или два купишь, пусть и в рассрочку.
  - Ты где женился?
  - Где и учился. В Новосибирске. На танцах в училище познакомились. Привез сюда. Все нормально было, а потом оказалось, что есть в нашей новой жизни с кем сравнивать.
  - Надо местную искать, до выпуска не жениться, а невесту подбирать уже лейтенантом, так сказать, по месту службы, - прикинул Цветков, выключил закипевший чайник, бросил пакетики чая в стаканы и залил их кипятком.
  - Местные не вариант, - не согласился Кирилл и стал яростно вертеть ложкой в стакане. Пакетик сразу порвался, и теперь он гонял разлетевшиеся чаинки по кругу. - С местной по улице пройдешь, всё, женись. Я, если б на каждой, с кем курсантом под ручку прошелся, женился, такой бы гарем был...
  - Здесь нет, а и в Чечне, и в Ингушетии - не возбраняется. Если содержать сможешь...
  - Гарем и генерал не потянет, а если еще и дети пойдут... Местные они ничего, послушные, только родственников много. Еще смотришь, они в семнадцать лет стройные как топольки, талию пальцами одной руки обхватить можно, а пройдет лет тридцать - толстые, с усами, на обочине перед домом сидят и семечки продают. Мне бы как в царские времена у офицера, - потянулся Кирилл, - имение фамильное или за службу деревеньку получить, дворянку столбовую, да карету золоченую.
  Цветков засмеялся и полез в карман за книжкой.
  - Слушай, Серега, что ты за книжку с собой таскаешь? Мы со взводными даже поспорили, библия или устав?
  - И то, и другое, ты же в Моздок с Новочеркасска приехал? Тогда послушай.
  Цветков быстро пролистал потрепанную книгу, нашел место с загнутой страницей и стал читать с листа:
  
  * * *
  В Новочеркасске оказалось две триумфальные арки, потому поручик оказался в затруднении. В записке ясно было указано: 'дом слева от триумфальной арки', теперь гадай от какой. Эту украшала надпись в стихах:
  'Объемлемы восторгом, радостью сердца,
  Спешат во сретенье МОНАРХА и отца,
  Се Александр днесь ту же благость нам явил,
  Чем в первый раз ВЕЛИКИЙ ПЕТР нас озарил'.
  
  Поручик прочитал ее и ничего не понял. Сочинено красиво, но как-то туманно и чересчур витиевато. Видимо, действительно, радость сочинителя переполняла. Опираясь на палку, он прошел ворота и повернул налево. Из трех домов выбрал крайний слева. Палкой постучал по калитке, но никто не отозвался. Тогда он толкнул незапертую калитку и зашел. Увидел на веревке у левого бокового входа сохнущий майорский мундир и, уже не сомневаясь, направился к двери.
  Его товарищ - лысоватый усатый толстяк в штанах и нательной рубашке - лежал в первой же комнате с распахнутой дверью, развалился поверх разобранной кровати.
  - Ха! Господин поручик! - крикнул он и тяжело поднялся. Руками потер голову, взлохматив последние волосы. - Что ж вы с палкой, пешком, что ли с Кавказских гор шли?
  Поручик в комнате сел на кривоногий стул, который тут же завалился в сторону. Он ухватился за край стола, удержался и похлопал по раненой ноге.
  - Ага! - будто даже обрадовался майор, - зацепила-таки молодца чеченская пуля! Сейчас мы за встречу...
  Он, не глядя, рукой полез под кровать, зазвенел невидимыми бутылками.
  - Хм, а ведь была... Ополовиненная, а оставалась. Не наполовину пуст был сосуд, а на половину полон. Неужто, хозяйка, пока спал, прибрала? Если прибрала, считай, все, сосуд пуст... Хм-м... Так что вы, налегке, только с палочкой и путешествуете?
  - Вещи в трактире, там комнаты для проезжающих. Хотя, думаю, здесь не задержусь. Вас навестил и дальше, до Москвы и Петербурга.
  - Вот и я, - поерзал на кровати майор, - думал, что не задержусь. В том трактире. День, думал, другой передохну и в Москву. А уже год, как застрял. И вы бегите отсюда подобру-поздорову!
  Он вздохнул и стукнул кулаком в стену.
  - Марья Саввична! Дай команду раздуть самовар, спроворь нам чайку с боевым товарищем! И бутылочку-то, что из-под кровати, верни! Нехорошо!
  - Обойдетесь! - донеслось злое ворчание из-за тонкой стены, - в трактире подадут! Если заплатишь!
  - Вот дура-баба! - покачал головой капитан, - и не съедешь никуда, должен ей. Так задолжал, что до конца дней не расплатишься. Я ж, как в отставку вышел, все в повозочку сложил, лошаденки две за сто рублей купил, запряг, ехал потихоньку, ехал и все прикидывал, как в Москве продам лошадей по сто рублей каждую, да за тарантас еще сто рублей выручу. Да сколько выслужил - все с собой, в сумке, денег столько, что в кошелек не лезет. Лошадей не гнал, берег, деньги пересчитывал, решал: лучше мне в Москве квартиру на Остоженке или Покровке купить или дом с садом в Новогиреево или Чухлинке. Так и мечтал, пока сюда не прибыл. А здесь в трактире остановился, в тех самых комнатах. Еще в одной комнате помещик квартировал, по делам земельным хлопотать приехал, в другой чиновник с инспекцией по врачебной части, все люди солидные. И я среди них на первых ролях, все меня про Кавказ расспрашивали, походы наши. Восхищались. Тосты поднимали во славу русского оружия! Мне бы насторожиться, руки в ноги и ехать дальше подобру-поздорову, а я перед ними перья, что тот павлин распустил. Ну а по вечерам, после кахетинского картишки, как водится, играли втроем с болваном, по копеечке начинали, потом по гривенничку, и все мне карта перла, ну а потом... - майор тяжело вздохнул, - потом ни лошадей, ни повозки, ни сумки с деньгами. Остался пустой кошелек, и что на мне - мундир и усы. Думал, играл с болваном, а оказалось, болван я и есть. Утром ни чиновника, ни помещика, обоих след простыл. Переметнулись куда-то, дальше простаков караулить, тех, которые в отставку или отпуск едут.
  - А я в Санкт-Петербург, в медико-хирургическую академию добираюсь, - вставил слово поручик, - думал на кавказских водах подлечиться, да не очень воды эти хваленые помогли.
  - Как вода помочь может? Вздор! Вода она вода и есть. Все это лекари придумали, дурят нас, деньги тянут. Первые жулики на свете лекари, потом попы и купцы, а впереди всех свахи. Без средств остался, на одном пенсионе, махнул рукой на эту Москву, на Остоженку вместе с Покровкой, решил дальше не ехать, жениться, осесть, пустить корень. Поначалу по балам подругу себе искал, хоть балов этих у нас, раз, два и обчелся. Дворянку искал, побреешься, остатки волос завьешь, чтобы потери прикрыть, мундир почистишь, орден на ленте. Явишься, к кому из дам поприличнее не подойдешь, мельком глянут - один ответ: все танцы расписаны. И дочери их, на маменьку оглянутся, и откажут, а потом с молодыми подпоручиками отплясывают так, что паркет дыбом встает.
  Вижу - от балов толку нет, сваху нанял. У нее нас целая команда. Чиновник без места, конторщик, помещик с погорелой деревенькой, да я - отставной гусар. Чего они меня гусаром зовут - сам не знаю, лысый уже, какой там гусар. Как-то раз на бал пришел, шпоры не снял, так и пошло: гусар, да гусар. И вот водит нас по невестам гуськом, деньги тянет. Мы-то поначалу друг на дружку волком глядели. А потом видим, что делить нам нечего, так уже на смотрины, только если стол накроют, и ходили. Наклюкаемся у невесты, да в трактир, за стаканом той невесте и родителям ее косточки перемыть, приданое обхаять. Теперь и не зовут на смотрины, всех невест в этом Новочеркасске перебрали.
  - Может, не стоило такое дело как женитьба на отставку откладывать? - спросил, словно не только майора, но и самого себя поручик.
  - Может и не стоило... - задумчиво потянул майор и вздохнул, - наверное, не стоило, правда ваша. История со мной случилась любопытная, еще подпоручиком был. Первый жених считался в гарнизоне. Во все дома, где невесты, двери нараспашку. По делам казенным раз в одном месте к городничему зашел. А тот и говорит: 'полюбуйся на красотку' и вводят женщину молодую, рыжая, красивая, губы пухлые, что надо выпукло у нее, а грудь, вот смотришь в ложбинку между ними и словно темнота какая там, манит и манит. Так бы зажмурился и нырнул туда. Я городничего спросил: 'куда ее?' Да, отвечает тот, завтра ее за дела нехорошие к палачу под кнут, отлежится и денька через три на каторгу по этапу.
  А стерва эта глаза на меня подняла, посмотрела, как огнем обожгла, ее уж солдат-инвалид к двери тащит, а она оглядывается и на меня смотрит. Сам не знаю, что на меня нашло. На городничего насел: отдай ее на эти три дня мне!
  Тот, поначалу, противился, как так отдай?! Потом рукой махнул. Побежал я к палачу. 'Ты, - говорю, - свое дело полегче делай, не очень ее охаживай, а по жопе вообще не стегай!'
  Палач плечами пожимает, с ленцой мне говорит, что за такое дело противозаконное не меньше чем царь-колесо подкатить надо. Такие у них, палачей, порядки. Что делать? Сунул ему рубль серебряный.
  Не обманул, пожалел ее. Как от палача ее сняли, в шинельку кралю эту завернул и к себе на квартиру. Ну а дальше, - вздохнул майор, - лишь три дня и три ночи, да все наши. В беспамятсиве, считай, в постели ты к ней как к костру прижмешься, жар от нее такой, что еще чуть ближе и сгоришь...
  День или ночь, не поймем, все перемешалось, ставни закрыты, свечи оплыли, сгорели давно, и шепчет она мне на ухо: 'Бежим офицер, со мной ты пропадешь, а не пропадешь...'
  А я и сам готов бежать за ней, куда карта - будь она неладна - ляжет.
  Три дня и три ночи наши были, на четвертый день заходит солдат-инвалид с ружьем за рыжей красоткой моей.
  Я в рубахе к окну закрытому встал, смотреть не могу, руки дрожат, потом дверь заскрипела, не выдержал, обернулся, а она из дверей мне с усмешкой рукой махнула. Попрощалась как бы.
  Потом война, Кавказ, думал, забуду ее. Поручика получил. Штабс-капитана. Орден. Да только с того дня с кем из дам не знакомился - толку нет.
  Скромную девицу подведут - тьфу, думаю, жеманная чересчур, а другая, знай себе, смеется - дурочка, еще одна прямо не смотрит, глаза опускает - совесть не чиста. А смотрит прямо - чего, думаю, вылупилась? И каждый раз, словно та рыжая бестия за ними встанет и мне с улыбочкой рукой махнет.
  Выбирал я, перебирал, до отставки дотянул, а теперь время такое пришло, ни места, ни денег, что меня надо из других выбирать, да не очень-то выбирают. Вышло, что не прощалась она тогда со мной, а на мою жизнь рукой махнула.
  Сгорел я с ней сердцем, с того времени словно головешка в груди лежит. Может, и надо было бросить все и бежать с ней тогда?
  Майор смотрел куда-то вдаль, поручик молчал. Потом майор, не дождавшись ответа, вздохнул:
  Надо в Екатеринослав переезжать, там невесту поискать.
  - Что? - словно очнулся поручик, - разве в Екатеринославе невесты лучше?
  Кто его разберет? Лучше или хуже. Везде одинаковы. Сидят и богатых женихов ждут. Здесь-то меня уже все знают, а там место новое, свежее. Цирюльник пообещал мне на ветряное гумно заплатку наложить - накладочку волосяную на лысину наклеить. Мне искать пора, где женихов поменьше, туда и ехать. Сваха все свое твердит: ни кола, ни двора, тебя ж самого содержать надо. Майора только по выходу в отставку получил, дворянин не потомственный и здесь от тебя толку нет. И вид у тебя не геройский - толстый и оплешивел весь. Все мещанок подсовывает. То кривую, то рябую, то смотришь на нее, приземистая, коренастая, как гаубица. Я ж не лошадь ищу, прошу найти потоньше, поизящнее, так мне в ответ: тебе рабочая баба нужна на хозяйство, кормить тебя, дурака, обстирывать, а не для балов. Сваха - дура-баба, а хитрая, деньги норовит и с женихов, и невест взять. Сама вдова, двух мужей уморила, теперь других женит. Ведьма! Еще и табак нюхает, да и корит, что у меня и на задаток денег нет.
  Эх! - потянулся он и погладил усы, - было в молодости хотение на черкешенке жениться. Как наш майор Стрелков. Вот той плевать, личное дворянство у тебя, потомственное, ходит замотанная, глаза в землю, слова лишнего не скажет, убирает за тобой, денег и нарядов не требует, готовит и молчит...
  - Да как сказать, - не согласился поручик. - Ей то ленточек, а отцу ее ленточки ни к чему, тому коней подавай, баранов, оружие дорогое, а в последнее время не мудрят, деньги требуют. Все говорят, что испортился Кавказ, не тот, что раньше!
  - Обложили! - вздохнул майор. - Дело-то Богу угодное, жениться, род продолжить, а и здесь со всех сторон деньги-деньги-деньги, только и знай, что тянут. Вот в романах, не читал, но сказывали, все про любовь пишут, чувства, полет души, а где она та любовь, чувства где? Все просто. Никакого полета. Нет дворянства - женись на 'гаубице', есть дворянство - выбирай из мещанок, кого хошь, ну а дворянство и деньги привалили, тут ты король...
  Да и края вокруг казацкие, все больше их инвалидов здесь, чем наших пехотных, соберутся на завалинке и давай языками чесать, про свои подвиги рассказывать. Чуть ли не каждый Шамиля за бороду держал. Все, как послушаешь, герои! Они б такое сделали, если бы офицеры и начальство не мешали. Шашкой своей горцев как траву косой косили, не то, что мы - пехота, инфантерия. Походишь, присядешь, послушаешь. Перед гимназистами позвали выступить, как начал про нашу жизнь и походы говорить, разухарился, ляпнул им, что однажды чеченца с пятисот шагов из винтовки снял. Ляпнул и сам испугался. Ничего, проглотили. Потом слышу, один гимназист другому говорит: 'Сегодня послабже инвалид, вот в прошлом месяце штабс-капитан с красным носом выступал, так он чеченцев с тысячи шагов одного за другим пачками клал'.
  Открылась дверь. Придурковатого вида белобрысый парень с выпученными глазами занес самовар. Следом боком протиснулась необхватного размера хозяйка. В комнате сразу стало тесно. Лицо хозяйки было словно птичьим, круглое, с маленькими глазами и носиком - клювом. На одной руке у нее висела связка баранок, в другой была тряпка, которой она небрежно смахнула крошки со стола.
  Поручик поднялся, майор крутнул ус, но остался на кровати.
  Женщина-птица ощупала глазками поручика.
  - Чего встал! - визгнула она, так, что офицер отшатнулся, - ставь!
  Парень с облегчением поставил самовар.
  Хозяйка придирчиво оглядела их, заглянула под стол и за кровать, потом развернулась и также боком вышла, вытолкнув перед собой парня.
  Закрылась дверь. Майор с тоской сказал, словно пожаловался:
  - Эх! Не дослужился раньше до майора, не книжки читал, а волочился попусту и в карты поигрывал, а то бы совсем другая жизнь была. Женушка-красавица бы мимо лебедушкой проплывала. Вышел бы с ней утром из квартиры на Покровке и через Китай-город на Красную площадь гулять. А теперь... Новочеркасск. Провинция. Казачья столица. Дом этот с клопами и тараканами. Хозяйка, сами видели... Задолжал я ей. Живу уж сколько, и все в долг, как до ста рублей дойдет - женюсь! Куда деваться? Проиграл я в карты, получается, не только деньги, но и свою жизнь. Но зато, - здесь майор понизил голос до свистящего шепота, женюсь на ней и долг возвращать не придется, и сваху эту подлую надую...
  
  * * *
  - Все верно, - кивнул старший лейтенант, - две арки в Новочеркасске. Не знали, с какой стороны царь в город въедет, поставили две в разных местах. На всякий случай, чтобы не промахнуться. И, значит, жили в прошлом веке неподалеку, то есть тогда на окраине, отставные майоры, ходили по балам, форму донашивали и богатых невест искали? - озадаченно подвел он итог. - Тоже, скажу тебе, не фонтан. Знал я одного такого майора в Новочеркасске. Свой жилищный сертификат обналичил и в Ростове, сдуру, в казино зашел. Ну а потом себе невесту уже не молодую и красивую, а с квартирой искал.
  Он еще помолчал, вздохнул.
  - Выходит и в те времена и роковые женщины были, и жулье дембелей на деньги разводило. Что-то мы с тобой, как на политзанятиях, сидим, книжки вслух читаем.
  Сергей засмеялся и захлопнул книгу.
  - Ладно, сходи за пивом, если хочешь.
  - Нет, - Кирилл поднялся, залпом допил остывший чай, - и мы уже не те, и Дарьял уже не тот. Было пиво как пиво, а стало как моча ослиная. Поздно, завтра на службу, пойду мириться, скажу своей, что пока со мной, она дворянка, а майора получу, так от нас дворянский род и дальше пойдет. Будем мириться, чтобы не пришлось как в твоей книжке за долги жениться на ком попало...
  
  * * *
  - Товарищ полковник! - официально подошел утром Цветков к Смирнову. - Скажите, как большой милиционер...
  Смирнов развалился, сидя боком к столу, вытянул ноги, дымил Столичными и настороженно смотрел на Цветкова.
  - У моего сержанта пропавшего, Александра Кулепина, я рассказывал, как день рождения - дома менты к родителям вламываются, могут и ночью заявиться.
  - Прежде всего, не менты, а сотрудники органов внутренних дел, милиционеры. Твой Кулепин ушел с оружием?
  - Автомат при нем был. Только, что значит ушел? Сами же говорили, что был захвачен и убит.
  - Что убит - это наши данные, неофициальные. Нет тела - числится в розыске. Автомат водителя найден, а его - в базе похищенного и утраченного оружия. Местные органы обязаны отрабатывать материал о том, что призвавшийся с их территории гражданин-солдат где-то бегает с оружием. Домой его может потянуть? Вполне. Когда он может к родителям заглянуть? В день рождения, в свой или их, вот тогда его там и надо ловить. Или приходит оперативная информация, что на территории нарисовался кто-то молодой с автоматом - надо проверять, снова визит в адрес, и не к нему одному, а ко всем, кто на примете. Другое дело, что выполняют это для галочки.
  - А как надо правильно делать?
  - Сам подумай. У него день рождения, посмотри, как родители себя ведут, не в церковь идут молиться, а на рынок? Что покупают? Торт, да вино? Подарок, такой, что явно на сына? В адрес наведаться, только не в форме, а под прикрытием, горсвет-райгаз-собираем подписи против винного магазина, за детскую площадку, соседей расспросить, друзей его потрясти, за девчонкой его понаблюдать. Только это надо установку делать, наружку выписывать, ходить за ними, а все это - время и деньги. Проще вломиться...
  - Кто-нибудь может позвонить туда и сказать, чтобы родителей лишний раз не дергали? - перебил его капитан.
  - Могу, но не буду. Бессмысленно. Скажут: присылайте бумагу, исключайте из базы розыска. Иначе они обязаны отрабатывать каждый сигнал. Здесь выход один - найти Кулепина или его оружие. А лучше обоих. И ты же говорил, что один автомат потом всплыл?
  - Всплыл, который за Мережко был, за водителем.
  Смирнов затушил сигарету. Внимательно посмотрел на Цветкова.
  - Сергей! Помнишь остановку на трассе, на которой встречались с Анзором? Надо на нашей Ниве подъехать туда к одиннадцати часам. Машину поставь так, чтобы с дороги её не было видно. Подойдет человек, отвезешь его в гостиницу и на сегодня свободен. Понадобишься - найдем в общежитии.
  - Что за человек?
  Смирнов молчал. Достал новую сигарету и рассеянно искал по столу среди бумаг спички.
  - Я к тому, как я узнаю, кого отвезти?
  Сан Саныч нашел коробок коробок, чиркнул спичкой и закурил, только потом ответил:
  - Человек сам тебя узнает...
  Без пятнадцати одиннадцать Цветков поставил Ниву за остановкой.
  Сегодня минуло десять дней, как он работал на новом месте. Сергей теперь и сам не знал, нравится ли ему то, чем он занимается. Что-то было в ней от солдата. Сделай то, сделай это. И никакой ответственности. Он встретит кого-то и отвезет в гостиницу. Там с человеком кто-то пересечется и задаст какие-то вопросы. Кто-то третий отвезет его обратно, может на это же место. Общая задача, составленная из кусочков, известна кому-то одному, он и дергает за невидимые ниточки, а если какая из них оборвется - не беда. Заменят и все. Вспомнил, как командир нештатного взвода спецназа Камиль по большому секрету рассказал, что еще в войну его группу отправили сопровождать колонну. По пути в условленном месте приказали сделать тайник, заложить в него снайперскую винтовку, автомат, кое какой боезапас: гранаты, патроны. Кому? Зачем? Вопросы за кадром. Делай поставленную задачу и все. Так и здесь...
  
  * * *
  Поручик рассчитал верно. В город он въехал в воскресенье ближе к обеду и сошел, как и было велено, у входа в городской парк, где, поджидая его, прогуливался штабс-капитан в отставке Порошкин в легком пальто с тростью и в цилиндре. Увидев поручика, он снял цилиндр, одной рукой воздел его, другой трость. Его круглое лицо с рыжеватыми усами расплылось в улыбке.
  Поручик забрал чемодан, дилижанс покатил дальше. Они обнялись с Порошкиным. Тот подозвал извозчика, чемодан отправили в гостиницу, а сами пошли по центральной улице.
  - Что-то мы с вами как два слепца идем - палками стучим, - усмехнулся отставной штабс-капитан и взял трость под мышку.
  По проезжей части катили, одна за одной, новенькие коляски, седоки, приветствуя друг друга, привставали, приподнимали фуражки, шляпы и котелки, их дамы были в нарядных платьях, множество ленточек, видимо, по последней моде, украшали наряды и на ветру трепетали. В городе царило ощущение праздника.
  - Господин штабс-капитан, кажется, я на торжество попал? Какой-то парад экипажей. Как в столице. С корабля и на бал! - поинтересовался поручик.
  - Прежде всего, меня поздравьте, я теперь, не штабс-капитан, а титулярный советник! А что касаемо праздника, так он у нас с год! Все не напразднуются. Жили тихо, спокойно, да решили в наших краях заводы строить, железную дорогу проложить, сразу земля вздорожала, все бросились участки перекупать, за подряды бьются, бумаги завертелись, словно проснулись все.
  - Вроде как у нас, когда команду дали готовиться наступать. Боеприпасы подвозят, амуницию чинят, письма домой пишут, Бог знает, удачным выйдет поиск, и придется ли еще свидеться.
  Чиновник на секунду остановился и задумался.
  - Так, да не так. Тут бои не за жизнь, а за копейку идут. А это, как оказалось, еще и кровавей. Вот вы экипажи отметили наши, а год назад о них и не думал никто, купят старенькие дрожки, чтобы в деревню ездить, да и чинят их по мере надобности. Костотряс какой подешевле заведут, если и с рессорами, то лежалыми. Все в долгах, перезанимают, имущество, какое есть, закладывают. Многие не с жалованья или иных служебных доходов, а больше со своего хозяйства жили. Теперь же коляски не только из Петербурга, но и из-за заграницы выписывают, рессоры делают из молодых дубков, лошадей у заводчиков за сотни рублей покупают, и все, чтобы друг перед другом в воскресенье покрасоваться. Смотрите все, у меня коляска от Иохима, а у этого от Фрибелиуса. Еще один на Тулякове катит. А экипаж-то такой обходится - дом можно поставить! Улица в городе для променада только эта и годится, сверни влево-вправо - как и раньше, яма на яме и грязь по колено, в ней эта коляска так завязнет, что ее и тройка не вытянет. Наряды дамам нынче не только из Петербурга и Москвы, а из Парижа и Берлина выписывают. Дома возводить стали, старые надстраивать. Городской архитектор нынче нарасхват.
  Порошкин рассказывал про наступившую в городе красивую жизнь, но радости на его лице не было.
  - С чего же капиталы у людей такие появились?
  - Да уж не с жалованья. Говорю же, что бумаги ходить стали, а каждый механизм, чтобы крутился, смазывать надо. Раньше принесет крестьянин или мещанин в день одну бумагу, с него много и не возьмешь, а что возьмешь, в кабаке оставишь. Теперь же просители в очередь стоят, протекцию ищут, чтобы документ вперед других передать.
  - Не понимаю, - пожал плечами поручик, - есть же приемный стол, отдал прошение и жди положенное время, решение выйдет - в установленный срок известят. Никого благодарить не надо.
  - Верно заметили, - согласился Порошкин, - отдал и жди. И, кто твою бумагу принял, подождет, далее увидит, что толку от вас нет, к какой-нибудь закорючке придерется и вернет документ обратно. Или на согласование в губернский город отправит, отложит для особого доклада, да просто - потеряет. Когда дело серьезное и время не терпит, никто рисковать не станет. Но это все семечки, маслице для регистраторов. Чтобы пару партикулярную себе купили, часы серебряные на серебряной цепочке. И в дальнейших сладких мечтах каталогов с колясками навыписывали. Главные дела выше делаются, теми, кто бумагу столоначальнику подает, с докладом заходит. Проект решения готовит. Тут уже часы золотые и цепочка золотая. Коляска на рессорах, да с мягкими сиденьями. Ну и с архитектором разговоры, как лучше: старый дом перестроить или новый поставить.
  - Выходит, жизнь чиновничья отныне просто рай какой-то?
  - Не все так просто. Вот один благодарит, хлопочет, чтобы дело его побыстрее решилось, а другой чрезвычайно убедительно просит, чтобы ту бумагу вовсе затеряли. Такие баталии в наших коридорах разворачиваются - не чета военным.
  Поручик устал, пошел медленнее, потом спросил.
  - Ну а столоначальник? Вот там выходит, подали ему один проект, потом другой, он же сравнит их и верное решение для пользы примет?
  - А вот об этом, господин поручик, лучше и не знать, для чьей пользы он решение примет, и почему, и на какие деньги его супруга на отдых не в деревеньку, а в Берлин или Париж отправилась. Кому от того решения польза будет нам все равно, да и я до тех кабинетов и столов не дорос, а теперь уж и не дорасту точно, чего уж мне попусту языком трепать.
  Поручик молчал, выговорился и Порошкин, мощеная дорога кончалась, коляски, до того обгонявшие их, разворачивались и ехали обратно. Дальше они шли, по немощеной разбитой дороге, необеспокоенные воскресной городской суетой.
  - Не пойму я, вас, сударь мой, вам уже следующий чин вышел - титулярный советник, а часы в кармане серебряные, которые у вас коллежские регистраторы носят и коляски, верно, нет, раз чемоданы мои на извозчике отправили?
  - Нет, - с удовольствием произнес Порошкин, - были и тарантас, и лошадка - славная была у меня каурая лошадка, да все продал, с квартиры съехал, поселился в гостинице, и гостиница та на выезде из города, а на что все это - загадка пока. Вот и пристанище мое нынешнее.
  Они дошли до гостиницы. Сюда уже доставили вещи поручика. Номер, который занимал Порошкин, был мал, но светел, с двумя окнами. С порога бросался в глаза большой глобус на круглом столе. Казалось, что постоялец только приехал или собрался съезжать. У кровати стояли два больших дорожных чемодана. Под столом плетеная корзина, в которой обычно возят еду. На стене висела гитара.
  Поручик разделся, умылся у рукомойника. Порошкин же расхаживал вдоль кровати, титулярному советнику явно не терпелось поделиться своей загадкой.
  Когда офицер сел за стол, рассматривая, как диковинку, глобус, он подтащил второй стул, и уселся напротив.
  - Вы спрашиваете, почему при всех возможностях у меня часы не золотые и коляска не петербургская от Иохима? Да потому что противно мне, офицеру-кавказцу в лапу брать, чтобы подмазывали меня, да подмасливали. Вспомните, возможно ли в полку, чтобы кто-то из нас ратные дела деньгами мерил? Вот и меня посадили за стол, бумагу проситель подает, между листами ассигнация. Я ее назад. И сразу за всеми столами 'шу-шу-шу'. И проситель не знает, что ему делать, растерялся, вроде как мало сунул, то ли его обидели, то ли он сам обидел, а может и честно дали ему понять, что делом его никто заниматься не будет. Как говорят: остался с носом. Одного так просителя огорошил, другого. Неделю спустя столоначальник меня вызвал, крутил-вертел, все вокруг, да около, про службу военную мою расспрашивал, что на ней и как, потом заявил: 'не берешь, значит, на меня донести хочешь, место мое занять, чтобы потом на нем брать вдвое больше'.
  Чиновник снял со стены гитару, рукой провел по струнам.
  - И думаете, кто мне за то слово доброе сказал? Как бы, не так! Ведь, ежели ты денег не берешь, ты не себе отказал, а на их деньги покусился. Думал, схарчат меня, разжуют и выплюнут, но нет. Отняли у меня стол, отняли место, но чин следующий дали, произвели, считай, в капитаны и определили чиновником для особых поручений. А поручений этих давать не стали. Ерунду всякую поручали. То почту надо доложить, то документ какой важный лично доставить. Или губернатора ждут, так мне велят по его пути проехать, где выбоины или заборы очень уж безобразные, распорядиться засыпать, да перекрасить, а коли безобразие совсем уж невозможное и неисправимое, так по другой улице начальника губернии направить. Ну и места определить, где радостный народ будет высокого гостя с утра с караваем ждать, ура кричать и подарки подносить. Репетируем, я в коляске губернатором еду, а они кричат радостно, поднос мне, правда, пустой, несут. Тьфу! Кто я? Титулярный советник - штуляр! Титуляшка! Титуляшкой к нам пришел, титуляшкой и уйдешь!
  Порошкин ладонью ударил плашмя по струнам, и гитара отозвалась жалобным стоном.
  - Да разве я чина от них хочу?! Орденов?! Я человеком хочу быть! Дело полезное честно делать, а не быть 'подай-принеси', пусть и в мундире коллежского или надворного советника. И те ведь перед нами фельдмаршала изображают, а приедет, кто повыше, бегают перед ним и гнутся хуже молодца в трактире.
  - Коли так на гражданской службе тошно, стоило ли в отставку выходить?
  - Может и не стоило, - согласился Порошкин, - на службе военной, да на Кавказе, дело живое. Помню, только меня в прапорщики произвели, ловили одного бея, по горам лазили, засады выставляли, экспедиции устраивали. Года не прошло - словили! Ордена налево-направо раздавали, в чины следующие производили. Меня, правда, по молодости моей, обошли, но ладно. Поскольку год другой прошел, и новый бей вылез, как черт из табакерки, хуже прежнего, и давай все теперь его ловить. А о первом уже никто и не помнит. Я к тому времени подпоручиком стал, Анну тогда на шашку заработал. Лихое было дело, своих людей положили немало, но победили. Словили бея этого. Пожили спокойно какое-то время, пока третий бей не вылез. И снова хуже прежнего. Он теперь и грамотный, и политесу обучен, да только зверем и в галстухе остался. Подумал я тогда, что за ерунда получается, всю жизнь по горам этих беев ловить, потом уволиться, если раньше не убьют, капитаном в пятьдесят лет, когда не понять, что краснее, Анна на шашке или нос на лице. А жизнь-то и прошла! Пока за беями этими гонялся. Подумал я тогда, подумал, да и подал в отставку. А вы, наверняка, очередного бея ловите?
  Поручик засмеялся.
  - Ловим, как не ловить, правда ваша, лезут эти беи, как черти из табакерки. Спокойной жизни нет.
  - Может их тогда и ловить не надо? Пусть сидит какой-нибудь над всеми своими абреками? Даже и наградить его, орденами увешать, званий надавать разных почетных, платить ему деньгами за спокойствие. Все дешевле, чем экспедиции за ними отправлять.
  - Может и так, только долго его абреки спокойно не просидят, а на всех них никакой казны не хватит.
  Они помолчали. Поручик подумал, что разговоры воевавших на Кавказе офицеров всегда сходились к одному: как эту войну прекратить и к общему выводу, что прекратить ее не получится. Потому решил повернуть разговор и спросил:
  - Вы что же с гитарой, песню будете петь или марш какой мне сыграть хотите?
  Порошкин улыбнулся, провел рукой по струнам. И замурлыкал:
  - Он был титулярный советник,
  Она генеральская дочь...
  Потом хитро улыбнулся и спросил:
  - Знаете, сударь мой, какое мне здесь последнее особо важное задание дали? Ответственнейшее! Жену вице-губернатора с дочерью встретить и сопроводить. Имение генеральша присматривала в наших краях.
  Порошкин вновь замурлыкал под струны гитары:
  - Он робко в любви изъяснился,
  Она прогнала его прочь!
  Потом шлепнул ладонью по струнам и, наклонившись к поручику, свистящим шепотом произнес:
  - А вот и не прогнала!
  Чиновник вновь взялся за струны, тихо перебирал их и с каким-то наслаждением, то и дело счастливо посмеиваясь, заговорил:
  - Все эти крысы канцелярские, три пальца в чернилах, правый рукав вытерт до блеска, мозоль от пера на пальце, да на заднице от сидения - все они смеялись, когда я доходного места лишился, ни у кого из них мечты выше места столоначальника нет. Выбраться из всех этих протоколистов, помощников, старших помощников и регистраторов. А я только паспорта дождусь и - адью!
  Порошкин бросил гитару на кровать, вскочил, схватил со стола глобус, раскрутил его.
  - Учитель местный, географ, приятельствую, глобус принес, уж мы, как с ним вина выпьем, порядки наши поругаем, так его раскрутим и смотрим. Куда пальцем не ткнешь, тут царь, там король, здесь султан, и все переженившись, все в родстве, совсем как в нашей дыре, тот кузен, этот свояк, здесь племяш, тут просто собутыльник, смотрели с ним, смотрели, все перебрали и решили, что в Америку надо ехать. Не может такого быть, чтобы и с другой стороны земного шара такое же безобразие творилось как здесь. Вот и задумал тогда, но все боязно было, пока генеральскую дочь не встретил. А тут уж мосты сожжены, три дня знакомы, пока ее маменька имения смотрела, я на дочь ее глядел, вздыхал, потом не выдержал и объяснился. На колени упал! К папеньке-маменьке руки ее просить не пошел, меня к вице-губернатору и на порог не пустят, а как сердце ей открыл, она сама ко мне в руки бросилась. Сама под гнетом родительским измучена. И только случая искала, как из-под него вырваться. И решили мы с ней, с сердечком моим, ангелом моим драгоценным, бежать.
  Порошкин достал из-за ворота рубахи медальон, раскрыл его и протянул поручику. Тот взял его в руки и всмотрелся. На маленьком портрете была не воздушная девушка, как он ожидал, а молодая женщина с властным тяжелым лицом.
  От него ждали восхищения, поручик, причмокнув, качнул головой, но что сказать в одобрение не нашелся.
  - Лихо-лихо! Сударь, - осторожно начал он, - не кажется ли вам, что в действии этом, побеге с генеральской дочерью, да за моря, есть стремление не только сердцами соединиться против воли родителей, но и всем местным чинушам нос таким образом натянуть?
  - А хоть и так! - легко согласился Порошкин, - не могу больше здесь! На рожи их чиновничьи смотреть не могу, разговоры их слушать. Все здесь обрыдло! Сердечко мое уже в Париже, а мне еще паспорт дожидаться.
  Когда паспорт заказал, начальник вызвал, пытал, чего я забыл в этом Париже? Такие турусы на колесах развел, что отдыхать надо дома, и что чиновнику патриотично, что непатриотично. Что и война была с Францией, что вольнодумцы они. То есть императрице в сношениях с Вольтером состоять можно, а нам книги его читать ни-ни! Не сметь! Вот сановников наших жены-дети из Парижа не вылазят, на воды не в Пятигорск, а в Эмс и Карлсбад ездят, заграницу себе прибрали, им патриотами не надо быть, а мелкому чину, да и титулярному советнику - именно патриотом быть оставили. Видишь - денег нет - тогда патриотом будь, этим утешайся и гордись.
  Соврал ему, будто на лечение еду. А от кавказских вод с войны неприятие. Про раны свои наплел. Только до Франции доберусь, с сердечком своим встречусь, на пароход и в Америку! Распродал все имущество небогатое, монет золотых, да серебряных наменял. Кукол и бус накупил индейцам на подарки. И налегке с сердечком моим драгоценным...
  Порошкин легко и счастливо засмеялся.
  - Тут на днях с листом подписным ходили, на храм собирали, в лист заглянул: кто больше ворует - тот больше и дает, остальные за начальством тянутся. Ни копейки не дал! И они против фамилии моей жирный такой прочерк поставили. Как вычеркнули меня из своего воровского списка. Ох, только бы паспорт дождаться и вперед! Налегке! И чемоданов не возьму! Хотите, сударь, чемодан? Или гитару на память оставлю?!
  Поручик засмеялся и замотал головой.
  - Я и играть на ней не умею!
  - А может, вместе поедем? В Америке, слышал, чудеса творят, ногу механическую сделают - лучше своей! Поехали!
  - Что эта Америка, вам, сударь, так далась? На почтовой станции куковал, газеты читал. И там, в Америке, война идет вроде, да только воюют не как добрые люди, не за веру или с супостатом каким, а север с югом, вроде как не взаправду, как если бы у нас Москва с Петербургом воевать стала или рыжие с лысыми.
  Порошкин захохотал, взъерошил рыжие уже порядком поредевшие волосы, погрозил ему пальцем, потом схватил глобус и стал показывать его чужой непонятной стороной поручику.
  Поручик все мотал головой и отмахивался, словно с глобусом сватал Порошкин ему ту самую далекую таинственную Америку.
  - Или глобус себе оставьте! Вотрубе нашему его от меня вручите. Он, помню, не верил, что земля круглая, говорил, противно вере это, а потому быть не может.
  - Помилуйте! Сударь мой! - отбивался поручик. - Когда еще в полк попаду?! И что, мне до тех пор по России с глобусом путешествовать? Куда с ним, в медико-хирургическую академию? Или место придется искать, а я с глобусом приду?! Засмеют!
  - Тогда столоначальнику своему отправлю! Чтобы знал, где меня с моим солнышком искать. Надпись соответствующую приложу! Поперек океана! - Заливисто смеялся Порошкин. - Ладно, мое дело решенное, лучше мы самовар поставить прикажем, да о нашем прошлом боевом поговорим, о товарищах, с которыми служили, походах давних, поскольку дела у меня впереди такие, что вряд ли еще когда свидимся.
  
  * * *
  За ручку пассажирской двери дернули. Цветков захлопнул книгу, дотянулся и открыл её. На сиденье быстро села Светлана и сразу защелкнула блокиратор двери.
  - Поехали, быстрее.
  Как назло, мотор с первой попытки не запустился, ему словно передалось исходившее от нее напряжение. И Сергей невольно занервничал.
  'А ну! - мысленно приказал он себе, - успокоился!'
  Цветков вспомнил, что не вытянул 'подсос', а движок, пока стоял здесь, остыл. Светлана сидела, сжавшись в комок, опустив лицо, держа спортивную сумку на коленях.
  Теперь двигатель легко и ровно затарахтел, они выехали на дорогу и покатили к Моздоку.
  - За нами серый москвич едет, - вполголоса сказала Светлана. Она подалась вперед и внимательно смотрела в боковое зеркало.
  Сергей тоже глянул в зеркало. Москвич, словно услышал их, замигал поворотником и свернул.
  - Параллельная дорога есть? - тревожно спросила она.
  - Параллельной дороги нет.
  Напряжение в салоне не отпускало. Когда Цветков не понимал что-либо, он сначала пытаться разобраться, потом злился.
  - Притормози, - попросила она, - прижмись к обочине, пропусти попутки и едь тихо, держи километров сорок.
  Их обогнали все попутные машины, даже трактор с копной сена в прицепе ушел вперед, ни спереди, ни сзади никого не было.
  - Долго еще ползти? - спросил он.
  - Прибавь, - тихо сказала Светлана.
  - Я и не заметил, как ты с автобуса сошла.
  Цветков перешел на 'ты', потом подумал, что на 'вы' он к Светлане и не обращался, и вообще разговаривает второй раз, а прошлый она всю дорогу молчала на заднем сиденье шестерки, да и в уазике, когда подвозил ее к границе, была не очень-то разговорчива.
  Перед въездом в город устроили временный КПП. Перегородили дорогу грузовиком и пропускали машины по одной, проверяя документы, некоторые автомобили досматривали.
  Цветков остановился, милиционер в полевой форме с погонами старшего лейтенанта наклонился к открытому окну, мазнул взглядом по капитану и остановился взглядом на хиджабе его попутчицы.
  - Пассажир, документы предъявите!
  Сергей хотел передать её паспорт инспектору, но Светлана сама протянула его.
  - Откуда и куда едете, Алия Анаровна? - спросил тот, пролистав документ. - В сумке, что? Позвольте полюбопытствовать. Товарищ капитан, вы вместе путешествуете?
  - Старлей, - не поворачивая головы, спросил Цветков, - подскажи, мой кореш капитан милиции Селедцов домой убыл или все еще здесь службу несет?
  Двумя пальцами он протянул свое удостоверение на право проверки 'всего, что движется в районе', которое ему сделал Смирнов.
  - Капитан милиции Селедцов, - инспектор вернул паспорт, - когда последний месяц разменял, стал не только зачеркивать дни в календаре, но и пробивать их насквозь до отметин в стене. Сам не видел, но говорили, что лбом по гвоздю. Счастливой дороги!
  С одноэтажных спрятанных за заборами частных домов начался город.
  - У тебя не оружие в сумке? - спросил Сергей.
  Светлана молчала, потом снова припала к боковому зеркалу, рассматривая машины сзади.
  - Нет, - выждав, ответила она.
  Они остановились у гостиницы. Какое-то время Светлана сидела, потом, словно собралась с силами, и вышла из машины.
  Цветков поставленную задачу выполнил. Довез ее до гостиницы. Но не уезжал, смотрел, как она с сумкой в руках нерешительно подошла к большим дверям, постояла и растерянно оглянулась.
  Сергей вышел, закрыл дверцу и быстрым шагом пошел к ней. Взял сумку и первым зашел в вестибюль.
  В нем было пусто и просторно, за стойкой регистрации скучала дежурная. Светлана подошла к ней, о чем-то спросила и получила ключ.
  По лестнице они поднялись на третий этаж, в конце коридора Светлана ключом открыла дверь номера и остановилась.
  Так они какое-то время стояли перед приоткрытой дверью.
  Светлана беспомощно глянула на него, вымученно улыбнулась. Сергей толкнул дверь, зашел и поставил на пол сумку. Светлана зашла следом. В номере было сумрачно из-за задернутых плотных штор.
  'Надо валить, - подумал он, - вещи поднес и хватит'.
  - Сергей! - попросила она, звенящим от напряжения голосом. - В голове как туман. Ничего не соображаю. Не ела все это время. Ты не мог бы принести чай и какое-нибудь печенье?
  Он развернулся к выходу.
  - Дверь изнутри закрою, постучи два раза, потом пауза и еще один раз...
  Кафе при гостинице не работало. Он вышел на улицу, в ближайшем киоске купил чай в пакетиках и большую пачку печенья. В соседнем ларьке взял шоколадку, сыр в нарезке, сахар и маленькую банку растворимого кофе. Когда вернулся, дежурная за стойкой подняла голову.
  - Вы к кому? - строго спросила она, словно не видела его несколько минут назад.
  'Как её назвать-то? - подумал он, - Светлана или Алия Анаровна?'
  - На третий этаж, только что вещи заносил, вот, - показал он пакет с продуктами, - надо и продукты забросить.
  - К геологам! - кивнула дежурная и опустила голову.
  Нагромождение нестыковок раздражало, документы на другое с ярким национальным окрасом имя, сегодняшняя ее нервозность, теперь еще какие-то геологи приплелись.
  Он постучал в дверь два раза, сделал паузу и еще раз негромко стукнул костяшками пальцев.
  Сергей прислушался, за дверью было тихо. Он выждал, повернул ручку и толкнул дверь. Та оказалось запертой. Вновь выбил условный стук. Только тогда повернулся ключ в замке. Светлана пропустила его, тут же заперла дверь, прошла коридор и комнату и встала с края занавешенного окна.
  - Посмотри! - негромко попросила она.
  Цветков подошел.
  - Штору не трогай.
  Между шторой и стеной была узкая щель, виден кусочек двора и дом, стоящий под углом.
  - Третий этаж четвертое окно от края, оттуда наблюдают.
  Цветков всмотрелся, но ничего не увидел. Обычное пыльное темное окно, за ним такая же плотная штора, едва виден горшок с каким-то размашистым цветком. Форточка приоткрыта.
  Он повернулся к Светлане. Её била дрожь, глаза были широко раскрыты. Платок она сняла, комкала его в руке, волосы растрепались. По виску пробежала и исчезла, словно растаяла, капелька пота.
  - Пошли!
  Цветков подхватил сумку, пакет с едой, взял Светлану за руку и чуть ли не силой повел к двери.
  - Куда? - спросила она, когда они уже бежали вниз по лестнице.
  - В надежное место.
  В холле Цветков бросил ключ на стойку дежурной и, не отпуская руки Светланы, вывел ее из гостиницы.
  На машине быстро проехали по городу. От общежития как раз отъезжал какой-то уазик, и Цветков успел проскочить на Ниве, пока не опустили шлагбаум. И сразу припарковался на свободное место.
  - Товарищ капитан! - запыхавшись, подбежал солдат с КПП. - Этой машины нет в списках.
  - Так запиши! - буркнул ему Цветков и крикнул в сторону будки охраны:
  - Сержант! Внесите машину в списки!
  Светлана послушно шла следом. По коридорам, где взад-вперед ходили военные. Их жены цепляли взглядом Светлану, пока дошли до его комнаты, казалось, весь полк прошел мимо.
  'Сегодня же выходной, - подумал он, - только поднялись или уже вернулись с рынка'.
  Сергей достал из-под коврика ключ, отпер дверь и пропустил Светлану вперед. В комнате положил на диван вещи, подвел ее к окну.
  За опоясывающем территорию забором расстилалось ровное чистое поле, за ним вдалеке виднелась полоска деревьев, закрывавших дорогу.
  - Отсюда никто не будет за тобой наблюдать. В доме только военные с семьями, никого чужого, на входе - КПП, часовой с оружием, территорию патрулируют днем и ночью. И вообще, давай поедим, ты голодная и выспаться тебе, похоже, надо. И еще врачу обязательно показаться.
  - Еще помыться, - виновато улыбнулась она.
  Он достал из шкафа полотенце, старый, давно ставший ему малым спортивный костюм на смену, отвел ее в душ, дождался у кабинки и привел обратно в комнату. И здесь уже суетился, сновал от холодильника - что же он пустой такой?! - к столу. Вскипятил воду и заварил чай, распечатал и разложил купленное в ларьках. И все поглядывал на Светлану, сидящую на диване. Косметика смыта, еще мокрые волосы убраны назад.
  'Она совсем не старая', - подумал Сергей вновь, раз за разом поглядывая на нее.
  Вот только черные круги под глазами не спрячешь. И все так же женщина вздрагивала и словно сжималась в комок, стоило кому протопать по коридору.
  - Ты ешь! Я дверь закрою, скоро вернусь, - сказал он, глянул на часы и вышел.
  На выходе из общежития Цветков стал спрашивать, куда направляются те, кто попадался в форме.
  Наконец подвернулся прапорщик, собиравшийся ехать с продуктами в столовую штаба группировки.
  - Будь другом, привези мне доктора, - попросил его Цветков. - Домики за штабом знаешь? Последний слева, там майор-медик живет. С Мурманска.
  - А он поедет? - засомневался прапорщик. - Товарищ капитан, пошлет меня на фиг этот медицинский майор. Может нашего врача из ПМП?
  - Поедет, - улыбнулся Цветков, - наш из медпункта не факт, что трезвый, а майору скажи: капитану Цветкову должок за камыши вернуть надо. Он поймет...
  Прапорщик уехал, а Цветков, пока поднимался по лестнице, вспоминал встречи с майором.
  На второй день своего откомандирования Цветков в беседке у штаба спросил у него, который час, и тот, оттянул рукав, с важным видом показал циферблат часов. Цветков всмотрелся и тряхнул головой от недоумения, стрелки показывали какую-то ерунду.
  - Полчаса до обеда, - объяснил майор, - если о том речь.
  - А они какое время показывают? - не мог не спросить Цветков.
  Правильное время показывают. Только циферблат на двадцать четыре часа, а не на двенадцать. Специальные, для тех, кто на севере живет. Когда полярный день или полярная ночь очень помогают.
  Сергей глянул на его шеврон. Строгий сфинкс, Северо-Западный округ.
  - Мурманск, - поймал его взгляд майор. Белые ночи, что там Питер! А уж зимой!..
  И майор, поправив на плече сумку с красным крестом, с важным видом пошел дальше по своим медицинским делам. Дойдя до конца территории, оглянулся, пролез под колючей проволокой и сразу свернул налево.
  Все ясно - на карьер купаться.
  Ходить на заросший камышами, больше напоминавший озеро карьер запрещено, но офицеры штаба при первой возможности удирали туда, купаться и загорать. График у доктора свободный, и он, то и дело, наведывался к воде урвать кусочек яркого солнца и теплой воды, чего был лишен на севере.
  Наказали его не начальник штаба или командующий, а солдаты.
  Спустя неделю Цветков шел по своим делам вдоль заменявшей забор колючей проволоки, когда его кто-то негромко и протяжно окликнул из видневшихся вдали камышей:
  - Товарищ! То-ва-рищ капитан! Подойдите, пожалуйста!
  Цветков раздвинул ряды колючки, поднырнул под нее и подошел к зарослям.
  В камышах топтался доктор. Совершенно голый. Его и так всегда торчащие вверх коротко стриженые волосы, теперь, казалось, торчат от возмущения. Зеленое офицерское удостоверение личности он перекладывал его из руки в руку.
  - Солдаты, - морщась, топтался он на колкой от стеблей земле, - пока купался, форму сперли. И сумку медицинскую!
  Цветков изображал на лице сочувствие, изо всех сил стараясь не засмеяться.
  - Бывает, - равнодушно сказал он. - Сам в детстве голышом плескался. Ну, я пошел.
  - Стой! - испугался доктор, - капитан, выручи! Крайний домик слева, в малой комнате на кровати треники и футболка, тапки под кроватью. Ключ - слева над дверью, за наличником...
  - Надо их найти! - заявил он, как только Цветков вернулся с его одеждой, - через дежурного, всех солдат построить, санитарный осмотр помещений.
  От нетерпения он притоптывал ногой в тапке. Штрипок не было, штанина задралась выше щиколотки.
  - Товарищ майор, здесь не только наши бойцы шарятся, рядом полк минобороны стоит, авиаторы какие-то остались, Хорошо, хоть документы бросили. В сумке-то что было?
  - Журнал 'На боевом посту', - пробубнил доктор, - колбасы полкруга, печенье, часы.
  - Колбаса и печенье однозначно уничтожены, а часы ваши приметные, у кого увижу... давайте-ка я вас до домика доведу, а то еще патрулю попадетесь.
  На прощание майор пожал ему руку и сказал, что за ним долг.
  Продолжение концерта состоялось на вечернем совещании, когда командующий поднял спрятавшегося в задних рядах майора. Тот был в чьей-то заношенной не по размеру явно c чужого плеча форме.
  -... И вот сидит голый мужик в камышах, и из этих камышей всем, кто мимо идет, рассказывает, что он не нудист, не либерал-демократ, а целый майор... - генерал долго с наслаждением расписывал, представляя, как солдаты делили значки с докторского камуфляжа и тянули спички, определяя, кому достанутся майорские берцы.
  - Начальник тыла! - перешел он на командный голос.
  В первом ряду поднялся полковник с шевроном Северо-Кавказского округа.
  - Выдать доктору новое обмундирование!
  - Замполит! - повернулся он к полковнику Давыдовскому, - Виктор Константинович, часы наградные остались?
  - Найдем, - кивнул тот.
  - Выдайте ему. Одни. Начальник штаба, приказ на поощрение будет - вставите страдальца. Майор, рапорт на матпомощь подайте, хоть мыло и зубную щетку купите. Остальных предупреждаю, - снова повысил голос генерал, - следующий купальщик получит только портупею и будет в ней до замены нагишом служить...
  Цветков решил рассказать эту историю Светлане, чтобы поднять ей настроение, но, открыв дверь, увидел, что она, не допив чай, спит на диване в обнимку с огромным плюшевым мишкой его дочки.
  Стараясь не шуметь, он накрыл ее пледом и прибрался на столе. Потом сел у окна и достал книгу.
  
  * * *
  Майор Стрельцов стал известен всей дивизии тем, что жену нашел на Кавказе, в одном из аулов. Причем взял не просто чеченку, а родственницу мюрида самого Шамиля. По российским меркам в родстве она была настолько дальнем, что здесь иные именитые родственники ее и на порог бы не пустили. Другое дело Кавказ! И хотя мюрид вскоре пал в очередной битве с неверными, и давно никто не помнил его имени, княжеская кровь жены тешила мужа, а однажды, когда он был еще штабс-капитаном, спасла жизнь. У горцев не поднялась рука с шашкой на родственника по жене подручного Шамиля. Супруга его поручику помнилась диковатой, замотанной в платье как в кокон девушкой, ясно лишь, что тонкая и гибкая, лица не видать, только черные глаза сверкали. Он и голоса ее ни разу не слышал, молчала при чужих и прятала лицо. Офицеры поспорили на шампанское, кто первым из них его увидит, услышит ее голос. И у ручья девушку одну подкарауливали, и к ее супругу норовили зайти быстро и неожиданно. Все равно, резким движением рука тканью закрывала лицо, лишь черные глаза сверкнут на нахала.
  Поручик вспомнил все это и повернул со своего пути в заштатный городок, где стоял полк, в котором продолжал службу майор. Была и еще одна мысль, хотелось узнать, как живется и служится в отдаленном гарнизоне и не найдется ли место и ему, если рана не позволит продолжать службу на Кавказе.
  В расположении полка майора не оказалось, приболев, он уже неделю оставался дома. Зато и встретиться, и поговорить им можно было без помех. Посыльный довел его до калитки и побежал обратно в полк. Поручик открыл незапертую калитку, глянул, нет ли во дворе собаки, и зашел. Дом за оградой был невелик, но уютен. В три окна на первом этаже и галереей-балконом вдоль мансарды. Краска свежая, сверкали чистые стекла окон, словно весь дом только что вымыли от земли до конька на крыше, на котором вертелся, стараясь поймать легкий метущийся ветер красный флюгер-петух. Вход в дом был сбоку и с фасада не виден, поручик на секунду задумался, решая в какую сторону пойти, но тут слева донесся визг пилы, и он повернул туда.
  За крыльцом худенький мужичонка в фартуке, стоя к поручику спиной, ловко в одиночку управлялся с двуручной пилой, распиливая короткое бревнышко в козлах.
  - Любезный! - подошел ближе поручик, - дома ли хозяин? Ну-ка, позови его!
  Мужичок повернулся к нему, улыбнулся и стряхнул с фартука опилки.
  - Фу ты! Простите, господин майор, - смутился поручик, - вот уж не думал застать ваше высокоблагородие за плотницким делом.
  А сам подумал: 'это еще хорошо, что я его "плешивым столяром" не назвал!'
  Майор же снял фартук, повесил его на бревно. Он был в серой с распахнутым верхом рубахе и полотняных штанах, на ногах растоптанные туфли - немудрено обознаться.
  - Не извиняйтесь, господин поручик, право, пойдемте лучше в дом. Вы с дороги устали, верно, позвольте вам завтрак предложить, а лучше супруги моей дождемся и по времени сразу пообедаем.
  В доме он ушел переодеваться, а поручик тем временем осмотрелся. Вся мебель, стулья, столы, этажерки, шкаф - были необычны. Они отличались от тех, которые делали столяры, своей явной самодельностью, но не были ни грубыми, ни убогими. Ножки у стола толстоваты, этажерка непомерно широка, а шкаф с разными по ширине дверцами, но все было сделано добротно, под нужный именно в этом месте размер и видно, что с любовью. Каждый угол, каждый завиток тщательно отделан. Все покрыто лаком, под ним дерево словно светилось.
  Майор вышел в форме, которая добавила ему солидности и словно прибавила рост, теперь уж не спутаешь.
  'И как я так обознаться мог?' - недоумевал поручик.
  - Вы уж, сударь, не говорите никому, что меня с пилой видели. А то мне лекарь и постельный режим прописал, и микстуры всякие, а я, не поверите, с деревом возиться начинаю и чувствую, что выздоравливаю. Сами посмотрите, всю обстановку собственными руками соорудил.
  - Где ж супруга ваша? - поинтересовался поручик.
  - На рынке душенька моя, и денщик с ней, должна уже подойти, тогда сразу и велим на стол накрыть.
  Поручик замолчал, майор крутнул жидкий ус и снова заговорил о жене.
  - Ни дня, ни минуты не пожалел, что женился на Кавказе. Нашей жене российской что надо? В наряды наряжаться, да с дамами полковыми сплетни сплетничать. На балу перед другими хвостом повертеть. Друг перед другом ходят как павлины. У всех только тряпки на уме, да драгоценности. То ей брошку, то кольцо, то шляпку, то платье! Своей же, помню, десять лет назад накупил ленточек, да бус - она и счастлива. Теперь, конечно, другое, я ее, как мог, на европейский манер перевоспитал, но все равно душенька моя не в пример скромнее полковых дам. Другим бы женам с нее поучиться.
  - Девушки в любом народе хороши, пока молодые, чеченские особенно, но вот их законы дикие принять не могу. Что вам про абреков рассказывать - сами знаете. Пока ему выгодно, он мирный, а выгода другим боком повернется, не задумываясь, и украдет, и зарежет, и ни то, ни другое против правоверного за грех не посчитает.
  - Это так, - согласился майор. - Дикие они люди! Чуть что не по нему - за кинжал. Еще прапорщиком был, хотел среди них порядок навести, на наш русский манер их перестроить. Тогда в нашей крепости один чеченец другого зарезать пытался. Мне говорят, не суйся, у них свой закон. А я все понять не мог. Закон ведь один, российский. Как это так свой закон? Как это так - пошел и зарезал?! Что значит: старики так решили?! Велел изловить и связать. Объясняю ему: тебя на Сахалин сошлют, а будешь и там шалить, на кобылу тебя и высекут, не успокоишься - к тачке прикуют и будешь до смерти с ней ходить. А он лежит связанный. Глазами вертит, зубы скалит и одно твердит: зарежу!.. Всех их зарежу!..
  - Что ж он так зарезать хочет? Да еще и всех? - Лениво поинтересовался поручик.
  - Да кто его знает, у них там из рода в род режут друг друга, а за что уже и не помнят. И зарежет. Словят. И тогда или этапом через всю Россию по Сибири, или морем его повезут. По дороге острова райские посмотрит, а потом уж на остров Сахалин. И к тачке...
  - По мне так лучше пусть зарежут, чем до конца дней с тачкой ходить, да спать с ней в обнимку, - подумав, решил поручик. - И все же заставить их жить по нашим законам надо. Иначе порядка среди горцев не будет.
  - Помнится, я, по молодости, как вы думал. Чего проще, заставить жить по-нашему, просвещение ввести повсеместно, грамоте их обучить, манерам благородным, чины раздать, и все будет правильно, - вздохнул Стрельцов, - потому и супругу свою обучал усиленно на европейский манер. Чтобы была с другими женами офицерскими вровень. Вот полковник наш, как в отставку вышел, на актрисе женился. Раньше-то не мог, неприлично ему было, пока на службе, на актрисе жениться. Хороша была чертовка! Юбка огромная красная до пола. На сцену выйдет и как начнет ей крутить, так она вся волнами вокруг нее. Вроде как в огне стоит. От любви несчастной сгорает. Руки вскинет, голову назад - это она уже лебедь умирающий.
  Так у нее полюбовник был молодой, оборванец какой-то, тоже из театральных, без роду и племени. Любовь, вишь, у них была, а денег не было. Потому за нашего полковника и вышла. Полковник-то, прежде чем сюда перевестись, на Кавказе всю службу провел, ордена, ранения, деньгами жаловали. А любовник только, что смазливый. Голь, ни копейки за душой. Им бы подождать несколько лет, полковник бы и сам от ран помер. Ан, нет, не терпелось им погужеваться, поторопились, зарезали его и не по кровной мести, а по жадности и расчету. И не открыто, как у горцев, а ночью в постели, когда спал. Всем сказали, что он в Петербург по делам пенсионным поехал и пропал, а сами его в саду зарыли. Собака у полковника была, тоже старая, уже ковыляла, не бегала, так день выла, а потом могилу его в саду копать стала. Так и вскрылось их злодейство. Взяли актрисулю, а следом и полюбовника ее. Судили, как положено по закону и на каторгу обоих. Полюбовник теперь на Сахалине всё прошения на высочайшее имя пишет, чтобы помиловали, говорит - молодой был, что дрянь-актрисулька его с пути праведного сбила.
  - А артистка? - заинтересовался поручик.
  - Артистка-то? Не пропала артистка. Осмотрелась, видит, что мужиков на каторге не пересчитать и все новых шлют, а баб раз-два и обчелся. Их на Сахалине поселенцам в сожительницы отдают. Так она сначала с надзирателем жила, потом с кузнецом. А коли баб мало - они и кочевряжатся. Купи полусапожки козловые, неси полушалок, а то скажу приставу, что бьешь, и к другому перейду, вас тут поселенцев на меня до конца века хватит...
  - Чего ж вы мне это рассказываете? Милостивый государь! Сначала про чеченца с его кровной местью, законы их дикие, потом про полковника женой и ее любовником зарезанного, актрису его? Полусапожки козловые? С кузнецом каким-то на Сахалине живет. Не пойму!
  - А то, что по нашему российскому закону полюбовник ее потомится на каторге лет пять, ну десять, с манифестами срок раньше закончит, да на праздник какой и отпустят убийцу. Сначала в поселенцы, потом и вовсе в крестьяне, и уедет с Сахалина. Актриса год над кузнецом покуражится, к другому перейдет, потом к третьему. Всю каторгу свою из постели в постель, прыг да скок. И она срок закончит, да на волю. И там не пропадет, дальше хвостом вертеть будет. Еще и замуж за купца какого выскочит. Повертит перед ним юбкой или еще чем и окрутит. А знали бы они, что за такое родня полковника весь их род вырежет, глядишь, и остереглись бы. Вот и разбери после этого у кого закон лучше, у нас или чеченцев? И так, куда ни глянь. Чем за воровство по российским законам судить раз за разом, может, сразу руку отрубить? Пусть не на первый раз, а на второй или третий? Без руки, культяпкой-то в чужой карман не залезешь! Как считаете, государь мой?
  - Кровь за кровь, а актрисулю за блуд камнями... - с удовольствием потянулся поручик, - как вы повернули все это дело! Правы вы, не нужны им наши порядки, вредны. И без руки, уж точно, больше не своруешь. Так что горец тот? Который пытался или зарезал, на Сахалин отправился?
  - Отправился. И этот поехал, и другие, сколько я их в дальнюю дорогу за службу отправил, уже и не вспомнить. Секут их там на кобыле, они не терпят - звери, бегут, убежал - ловят. Им говорят - терпи, молись и терпи, а они не могут. Было двадцать лет каторги, еще десять дадут, потом еще, лет сорок наберет, к тачке прикуют, так с ней до конца дней и ходит. Куда он, туда и она.
  Поручик рассматривал майора. Тот и раньше был не в теле, теперь и вовсе охудал. И супруга его - хорошо помнил - вечно замотанная - со стороны посмотришь, девчонка совсем. Сам майор тогда все повторял: 'наша семейная комплекция самая, что ни на есть, военная, суворовская'. Жена его долго дичилась. Стоило кому из офицеров обратиться к ней, закрывала лицо платком и пряталась за мужа.
  'Как она теперь вдали от гор? Да он же ее манерам светским научил, коли так, то и лицо ее, пусть и десять лет спустя, увижу! Ну и старый спор на шампанское выиграю, само собой', - обрадовался поручик.
  - Вы, вижу, построились? - одобрил он, - дом-то хорош, хоть и невелик!
  - Ничего, нам с женой хватает, - с удовольствием оглядел стены майор, - пусть невелик, да на свои поставил.
  - Чего же на свои? - удивился поручик, - испросили бы средств у начальства, а то и на имя государя обратились с просьбой о вспомоществлении. Жалованье бы за несколько месяцев вперед выбрали, на дом-то никому не отказывали. Вы же не генерал? Это с их окладами государь денег на дом не даст, а уж, верному служаке?!
  - Так-то так, - вздохнул майор, - государь милостив, не откажет. Да сами знаете, как потом. Дом он и твой, а внаем не сдашь! По кодексу офицерскому, случись перевод - посторонним не продашь, только своему полковому, да за полцены. А хочется иметь уже свое гнездо. Я же в резерве на командира батальона который год стою, все места подполковника нет, а появится, так гвардеец какой тут как тут перехватит.
  - Для обер-офицеров в полку вакансии есть? - поинтересовался поручик.
  - Какие вакансии?! - засмеялся майор, - очередь есть. Все из местных жителей норовят детей на службу пристроить. Пусть год солдатом, вольноопределяющимся, зато потом худо-бедно экзамен сдал, произвели, и голова не болит, служи себе до пенсиона. Так что у нас вакансии заполнены, и все, кто постарше, чуть ли не поголовно в резерве на ротного стоят. А тех с места палкой не выгонишь. Вот на Кавказе вакансии есть, только ехать туда не особо хотят. Иной решил, лучше поручиком или штабс-капитаном службу завершить, зато в покое. Все с солдатами на шагистику налегают. Объяснять пробуешь, что на том же Кавказе или на войне большой от той шагистики толка нет, а нужны в стрельбе меткость и выносливость, смотрят на тебя эти обер-офицеры, как бараны. Глаза выпучат, да что толку с них солдат учить требовать, коли сами ничего не умеют. Только и освоили: караулы и парады. Две мечты - до пенсиона дослужить и место ротного занять. И наши штаб-офицеры, командиры такие же: учений боятся - еще, не дай Бог, подчиненные жизни себя случаем лишат, стрельбы - а ну в мишень промахнутся, или вовсе в кого не надо попадут? И патронов расход! Да и генерал с инспекцией приедет, прежде всего на шагистику, разводы и перестроения смотреть будет. Последние стрельбы и вовсе анекдот вышел. Отстрелялась рота, у мишеней, как положено, часового поставили, специально выбрали бойкого, такого, как надо. Так сначала к мишеням взводный подбежал. Видит - попаданий мало. Командует часовому: 'отвернись!', 'Бах-бах-бах' - несколько дырок сделал и убежал. Следом ротный спешит. 'Отвернись! Бах-бах-бах' Все патроны в мишень расстрелял и убежал. А тут и командир батальона прискакал. Видит, что дырок в мишени вроде и много, а не кучно. Командует: 'Отвернись! Бах-бах-бах!' Ну а потом уже генерал едет. Видит, что отверстий в мишени и много, и кучно, а что-то не то.
   Командует:
  - Сосчитать пулевые отверстия!
  Их не больше ста должно быть. Считали-считали, докладывают, что девяносто девять. Генерал себя за ус дернул, командует:
  - Считайте, как следует! Такие вы растакие!
  - Посчитали снова - сто десять отверстий!
  Генерал раскраснелся, глаза у него засверкали, кричит:
  - Шутки со мной решили шутить! Я ж сам сосчитаю, никому мало не покажется.
  Кинулись все к мишени, сто двадцать отверстий насчитали. А сколько еще в молоко ушло?
  Обматерил нас генерал и ускакал. Командир полка перекрестился, как перед атакой и следом за ним, на скаку кричит, что старую мишень по ошибке поставили, что две роты случайно отстрелялись. Не знаю уж, как он там генерала умасливал, но дело замяли.
  Смотр пережили и успокоились, можно дальше лямку тянуть.
  Я вот, говорил, на батальонного в резерве стою, раз документы в штаб ушли и пропали, другой раз то же самое, вижу, чтобы продвинуться один путь, снова на Кавказ годика на три отправиться.
  - Супруга рада будет на Кавказ вернуться.
  - Родные края ей. Здесь сколько раз видел, особенно поначалу, встанет во дворе или у окна и смотрит туда, где горы эти, их и не видать-то, а все на цыпочки привстанет, смотрит-смотрит, потом слезу смахнет. И так мне ее жалко тогда было, вот будто цветок дикий вырвали из сада и в горшок воткнули. Поливаешь, землю рыхлишь, то торфа добавишь, то песочек сыпанешь, а он все никнет. Детей нет, может поэтому? Я ж ее и саму ребенком взял, а тут перевоспитать под себя решил. Нехорошо так о жене говорить, но её, как и лошадку дикую объездить надо было, сбрую добрую справить, порядку заведенному приучить. Зато теперь она ни от какой русской матроны не отличается. Перво-наперво, заставил ее размотаться из тряпок этих и ходить, как здесь у приличных дам принято. Второе, при гостях не молчать, лица не прятать и в разговор вступать смело. Трудно, трудно пришлось, и платья заставлял наши надевать, платки эти ее цветные попрятал, шляпок, все какие в магазине были, накупил.
  Ротным своим велел жен привести, политесу ее всякому учить, разговорам светским. Те набежали, развлечение им. Учили наперебой, как букет собрать, вид иметь должный, разговор светский вести, посмотреть, ручку подать для поцелуя.
  Так что теперь у меня настоящая командирская жена. Не стыдно в свет вывести. А вы, государь мой, не женились?
  Поручик лишь развел руками.
  - Напрасно, напрасно, дело это такое, что чем дольше откладываешь, тем себе дороже выходит.
  Хлопнула дверь. В дом вошла жена майора. Поручик посмотрел на нее и охнул.
  Толстая женщина с красным лицом, со съехавшей на бок шляпкой со свисающими ленточками, платье - вроде халата. В одной руке веер. В другой маленький, только к платью приколоть, букетик. Следом зашел денщик с корзиной, полной продуктов.
  - Душенька! - подскочил майор, - а мы тебя заждались!
  Она недовольно посмотрела на него. Сверкнули черные глаза. Швырнула в один угол веер, в другой цветы. И, неожиданно тонким визгливым голосом, закричала:
  - Я - русская царская майорша, мне почему на рынке гниль подсунуть норовят? Я что баранину свежую не отличу? Почему твой солдат торговца арестовать и высечь не хочет?! Да в горах он бы мне сам ее, кланяясь, в дом принес!..
  Денщик стоял по стойке смирно, держа корзину перед собой.
  Майорша сорвала шляпку и швырнула ее на стол. Худенький лысый майор рядом с ней словно стал еще меньше, бегал вокруг жены, приговаривая: 'Душенька!.. Душенька!..', а она тыкала ему в лицо жирным куском красного с заветренным краем мяса.
  Поручик, как мог, старался спрятать улыбку. Но тут майорша увидела его, ее лицо стало строгим и надменным, она повернулась чуть боком, посмотрела на офицера искоса с каким-то нарочитым притворным лукавством. Глаза ее чуть закрылись, ресницы затрепетали. Потом русская царская майорша переложила мясо в другую руку, а освободившуюся сунула ему под нос.
  Поручик вздохнул, постарался не дышать и поднес руку майорши к губам.
  
  * * *
  В дверь коротко и сильно постучали. Незапертая она сама открылась. Николай Столяров с порога осмотрел комнату, наткнулся взглядом на спящую Светлану, потом на притулившегося у окна на стуле с книжкой в руках Сергея.
  Цветков поднес палец ко рту, подскочил и едва не вытолкал Николая за порог.
  В коридоре тот отступил на шаг и внимательно осмотрел Цветкова.
  - Мерзавец! - сказал он негромко, - поручик Ржевский! Ты что вытворяешь?! Мы тут на ушах стоим! Полковник хотел территориальные органы ФСБ и МВД поднимать.
  - Во проблема?! - пожал плечами Цветков, - спросили бы дежурную в гостинице.
  - Спросили, - кивнул Николай, - только она сменилась, домой поехала, да через рынок. Пока нашли... Она пропала, ты пропал. Хоть бы нам через дежурного по штабу передал.
  - Слушай, с ней что-то не так. Я ее просто оставить не мог. Заторможенная вся. Все ей кажется, что следят за ней. То бьет ее, то колотит. Дрожать начинает, пот ручьем. Нельзя просто одну оставлять. У меня такое было с бойцом. Пришлось его в госпиталь класть. Больше месяца лечили. Потом на подсобном хозяйстве дослуживал.
  - Надо врача организовать, - Николай размышлял вслух, - скорую вызвать или...
  - Организовал. Должен наш врач со штаба группировки подъехать.
  - Молодец! Давай ключи от машины, поеду, доложу. А ты не уходи никуда. Головой за нее отвечаешь.
  Вскоре приехал врач. Майор был в новеньком камуфляже с новой же сумкой с красным крестом на боку.
  Сергей разбудил Светлану. Появление доктора она восприняла как должное, ко всему вокруг относилась отрешенно. Когда он привез ее сюда, в ней словно выключилось не отпускавшее ее напряжение, а за ним оказалась пустота, и теперь она делала все, что говорит доктор, протягивала руку, чтобы он посчитал пульс, послушно открывала рот. Цветков вспомнил, как дочка играла с куклой в больницу. Светлана со стороны была такой же резиново-послушной.
  Когда врач достал фонендоскоп, Сергей вышел в коридор. Здесь улеглась утренняя суета, все, кто собирался - ушли в город, в какой-то дальней комнате надрывался магнитофон, старые записи итальянцев, лет десять назад не вылезавших с экрана телевизора, сменяли друг друга.
  Прошло минут десять. Со стороны лестницы в коридоре появился ставивший ему задачу проводить до границы Светлану, полковник. Он был в одет в гражданское, в темных брюках и белой рубашке. Воротник расстегнут, видно, что торопился. В руках все та же папка. Сопровождавший его солдат-рассыльный едва поспевал следом.
  - Товарищ капитан, к вам, - доложил солдат.
  - Идите, - оборвал его полковник.
  Он дождался, когда солдат уйдет, и уставился на Цветкова. Так может смотреть только начальство, глядя на тебя словно на насекомое. Подчиненный в такой момент должен лихорадочно соображать, в чем провинился. Когда-то, еще лейтенантом, Цветков так и делал, но к капитанству это бесследно прошло. Полковник молчал, молчал и капитан. Наконец, старшему надоела игра в гляделки.
  - Где Светлана? - спросил он.
  - В комнате, - Цветков мотнул головой в сторону двери, - у нее врач.
  Тот удивленно поднял брови. Цветков не стал ему ничего рассказывать. Полковник взялся за ручку двери, но та сама открылась, майор вышел, на ходу застегивая сумку с красным крестом.
  - Что с ней? - спросил Цветков.
  - Нервный срыв. Когда держишься на пределе, потом и причины нет, а не отпускает.
  - Я думал, срыв, это когда орут, тарелки в стену кидают, - удивился Сергей.
  - Лучше когда тарелки в стену, чем так. Я ей уколы сделал, таблетки на столе оставил. Теперь покой. Завтра заеду, кое-какие лекарства завезу. Если что - где найти меня знаешь.
  - Майор! - подал голос полковник, - подробно и четко доложите.
  Майор внимательно посмотрел на него, потом козырнул и, не отнимая ладони от полевой фуражки, доложил:
  - Докладываю! Товарищ начальник! У больной временное острое реактивное расстройство с симптомами невроза.
  У того сжались челюсти, по бокам выступили и заходили желваки.
  - Майор! Сейчас санитарный транспорт придет, перевезете ее в больницу, - резким металлическим голосом приказал он.
  - Нет необходимости! Во-первых, она спит и будет спать долго, во-вторых, все, что надо, я сделал. А в-третьих, не знаю, кто вы, но больными и ранеными распоряжается врач. Смысла в госпитализации не вижу. Тем более в местную районную больницу. Разрешите идти? Заеду завтра, - повторил он уже Цветкову и пошел к лестнице.
  Полковник заглянул в дверь, постоял, подумал, потом пошел к выходу, через несколько шагов остановился и повернулся.
  - Смирнов просил передать: с утра будь на месте, твоего Гомозова менять будут, - негромко сказал он.
  Сергей вернулся в комнату, прошелся, то и дело, посматривая на спящую Светлану, устроился у окна и открыл книгу.
  
  * * *
  Воспитанники, замерев, стояли по стойке смирно, штабс-капитан прохаживался вдоль строя. Следом шел унтер-офицер лет пятидесяти. Офицер что-то говорил, в правой руке были перчатки, и он похлопывал ими себя по ноге. Воспитанники напряженно слушали.
  Наблюдавший за ним из-за ограды поручик неожиданно понял, что штабс-капитан копирует их корпусного командира. Вот только офицеры над стариком-генералом посмеивались, а кадеты тянулись, поворачивали головы вслед за командиром.
  - Р-разойдись! - зычно прорычал-скомандовал штабс-капитан.
  Строй мгновенно распался, кадеты понеслись к спортивным снарядам. Между двух столбов были навязаны веревочные лестницы наподобие такелажа на паруснике, и вот они один за одним карабкались по ним ловко и быстро, словно обезьяны.
  Поручик постучал палкой по ограде. Штабс-капитан, с важным видом говоривший что-то унтер-офицеру, повернулся, долго всматривался и, узнав товарища, быстро пошел навстречу.
  На полпути остановился и дал команду унтер-офицеру, оставив его за себя.
  Теперь они шли с двух сторон вдоль ограды к калитке. Штабс-капитан, когда смотрел на товарища, улыбался, но, стоило ему повернуться назад, взгляд становился суровым. И только когда дошли до ворот, и он покинул территорию корпуса, офицер расслабился, словно отмяк лицом.
  - Как вы в наших краях? Да с палкой! Ранение? - закидал он вопросами поручика.
  Тот отвечал коротко, когда сказал, что лишь проездом, штабс-капитан перебил его.
  - Вот еще, проездом, оставайтесь у нас. Отдохнете - подлечитесь, с самого Кавказа до наших краев ехать, какой раненой ноге в дороге покой?! А у меня и квартира казенная. Три комнаты, кухня, у прислуги своя комната. Поместимся.
  - Вы, вижу, в корпусе на правах начальника?
  - Начальник - генерал, как водится. Но у него своих дел полно, то он у губернатора на приеме, то у вице-губернатора, то с градоначальником обедает, то и вовсе в Петербург уедет, и не будет он им сопли вытирать. На унтеров положиться можно, но чему они кроме шагистики и гимнастики научат? Вот и командую с утра до вечера. Учителя приходят и уходят, а я, почитай, день и ночь при них. Жена здесь же кастеляншей, несолидно, а все копейка.
  Они прошли вдоль территории корпуса, дальше стоял трехэтажный дом. Квартира штабс-капитана оказалась на втором этаже, окнами на плац.
  Едва поднялись по лестнице, и штабс-капитан крутнул рукоятку звонка, из-за дверей донеслись топот и веселый визг. Дверь открыла кухарка с распущенными волосами, в фартуке, со скалкой в руке.
  - Волосы! - рыкнул штабс-капитан, - когда на кухне готовишь - убрать! Заплести! Заколоть! И обед нам накрой.
  Он произносил это как команду, приказывая колоть штыком. Но та лишь мотнула головой, волосы сами убрались за плечи, и скрылась на кухне.
  - Что ты с ней сделаешь?! - проворчал офицер, - никак не приучу к порядку, не готовила бы хорошо, так дня бы не продержал.
  А на них уже накатывала ватага. Мальчишки облепили их. Один полез к отцу на руки, второй уцепился за его шинель, третий занялся саблей поручика, четвертый из дверей полз за братьями, и только пятый, который остался в люльке, орал от обиды, что не может присоединиться к старшим братьям.
  Штабс-капитан посадил по сыну на каждую руку, зашел в комнату и наклонился над люлькой.
  - Чего пищишь? - сурово спросил он, - ты же солдат! А раз солдат - терпи!
  Малец замолк, таращил круглые глаза и, казалось, внимательно слушал.
  Подошла нянька - толстая губастая девка с короткой косой до плеч. Легко забрала обоих малышей и унесла их в дальнюю комнату. За ними побежали и старшие.
  Офицеры разделись и прошли в гостиную. Два высоких в человеческий рост окна выходили на корпус, плац, на котором маршировали воспитанники, был перед глазами.
  - Собрали сорванцов со всего города, таких, что огонь, кого и родители, чуть не плача, привели. Чем они по заборам, да чужим садам лазили, пусть уж лучше здесь военную науку изучают. Дома им один путь - в бездельники, а то и в лихие люди, а здесь мы их на такую дорогу выведем, чтобы была прямая как выстрел, без всяких там метаний.
  И я с ними при деле. Сутками на службе. Когда и дома, всё равно нет-нет, да в окно взглянешь, и унтера об этом знают.
  - Сколько же вас здесь живет? Не мало вам три комнаты?
  - Мы с женой, сыновей пятеро, нянька, кухарка, да у них своя каморка, мужик по хозяйству помочь приходит. Продукты доставить, дрова поколоть. Тесновато. Зато казенная. Подрастут мальцы, гувернантку придется нанимать, вот тогда подам прошение о новой квартире.
  Пока накрывали на стол, штабс-капитан налил по рюмке хереса. Стоя у окна штабс-капитан продолжил разговор.
  - Я в город приехал, квартиру снял, детей тогда двое было. Походил, осмотрелся. Чувствую, к гражданской службе у меня способностей нет. Их и не было никогда, ну, а после наших кавказских дел, смотрю в бумагу какую и ничего не понимаю. Вижу, что умно, хитро написано, а что в ней сказано, не разберу, слов много, а ничего понять нельзя, главное неясно, отказали тебе в том, что просил или разрешили. Напишут что-то вроде: 'Выделить, согласно норм положености, при наличии возможности по отдельному докладу'. Смотришь в эту бумагу, как баран, что делать не знаешь. И так во всем, в какое заведение не придешь, о чем не заговоришь, не напишешь, все с подвывертом каким-то. Говорят одно, думают о другом, а делают третье. В городе команда солдат есть, с ними прапорщик из бурбонов. Глаза на тебя вылупит и только: 'Так точно, ваше благородие! Не могу знать ваше благородие!' В соляную команду меня зазывали, в лесничие. Все не то, а потом в корпус пригласили, чтобы перед воспитанниками выступил. Я им про службу нашу кавказскую рассказываю, младшие сидят - рты раскрыли, а которые постарше с вопросами: легко ли шашкой одним ударом голову снести, да если чеченцы людей воруют, разрешают ли нам в ответ у чеченцев девку украсть.
  Поручик засмеялся.
  - Что ж вы им отвечали на это?
  - Что тут ответишь? Мы же христиане, говорю. Украл ты девку, ты ее кормить, содержать должен. Её родителей - нехристей - слушать и почитать. А потом, говорю, вот твою сестру украдут, бросят на лошадь кулем, да увезут в горы?! Что тогда? Неужто примешь, как должное?! Или сам на коня или оружие ее поменяешь?
  Про экспедиции наши рассказывал, разошелся, и ляпнул им, что однажды налетчика с тысячи шагов выстрелом из ружья снял. Ляпнул и сам испугался. А когда расходились, услышал: 'вот прошлый раз инвалид посильнее был, тот и с тысячи шагов горцев валил, да на вершине выцеливал, которые на краю стоят, чтобы они потом убитые к нему сами вниз скатывались!'
  Поручик согнулся от хохота. Его разобрало, он рукой остановил штабс-капитана, но и тот, замолчал, а потом и засмеялся, сначала тихо, потом все сильнее. Из бутылки, которую держал в руке, выплеснулся херес.
  В дверь высунулись любопытные лица сыновей, и няня за ними смотрела удивленно, кухарка в другой двери замерла с блюдом в руках. Кажется и воспитанники на плацу, услыхав хохот, повернулись в их сторону.
  Штабс-капитан смахнул выступившую слезу, поставил на стол бутылку, кивнул на плац и заговорил уже серьезно:
  - Один выпуск уже в строй поставил. Разлетелись кадеты по полкам по всей России. Жалко мне их почему-то. Мои подрастут, пойдут по той же дороге. Поначалу радовался, что жена рожает сына за сыном, а потом задумался. Не к войне ли? Как там в войсках, на Кавказе, ничего об этом не слышно?
  
  * * *
  Светлана спала весь день. Вечером Цветков нашел на этаже раскладушку, стараясь не шуметь, в темноте разложил ее, бросил сверху покрывало с дивана и лег, укрывшись шинелью. Не хотел включать свет, лезть в шкаф и копаться в постельном белье. Растянутые пружины на раскладушке при малейшем движении противно скрипели. Наконец, он устроился и затих. В темноте не было видно, как Цветков улыбается.
  'Гомозов, Гомозов...' Тихий, большеголовый, уши торчат. Они у всех первое время после призыва и первой стрижки торчат, потом прижимаются что ли. Но у Гомозова так и остались. День письма был - усадили вместо занятий по гуманитарной подготовке этих гавриков письма домой писать. Все строчат, а он задумался, в окно смотрит. Спросил - чего не пишешь? Отвечает - я детдомовский. Ну, так учителям напиши, воспитателям, детдомовцам, кто младше, расскажи про армию, про то, как родину защищаешь, можешь и приврать немного. Потом как-то спросил, что ему лучше: детдом или армия? Ответил: и там, и там хорошо. Накормят, напоят, спать уложат. А то в год между детдомом и армией чудно. Есть охота - а не зовут, и не накрыто. Еще запомнилось, что он любил на машине ездить. Не за рулем, а если надо бойцов в сопровождение, всегда просился. Сидит на броне - по сторонам головой вертит. Их там, видно, в детдоме дальше двора не выпускали, так он набирал впечатлений.
  Растянутый брезент раскладушки провис чуть ли не до пола, наконец, он устроился поудобнее и заснул.
  Цветков открыл глаза, сам не понимая, что его разбудило. Ночной фонарь высветил стрелки часов, было три часа ночи. Он осторожно шевельнулся, раскладушка отозвалась протяжным скрипом.
  - Сергей, не спишь? - спросила Светлана.
  - Нет. Как ты? Легче стало?
  - Не знаю. Голова тяжелая, что-то не то вколол твой доктор.
  Цветков неловко сел, с трудом выбравшись из брезентовой ямы.
  - Он велел таблетку принять, как проснешься.
  - Надо, значит надо.
  Сергей поднялся, не включая света, под тусклым светом с улицы нашел на столе заготовленную таблетку, налил на треть стакана воды из чайника.
  Светлана послушно проглотила лекарство, запила его и отдала стакан.
  Сергей стоял, не зная, что сказать.
  - Ты подумала, что за тобой следили, когда мы от границы ехали?
  Она помолчала и лишь потом ответила.
  - Никто не следил, просто... нервы. В аул приехали, нам могилу раскопали, в ней девять парней лежат. 'Смотри, - говорят, - сестра, какой твой'. У семерых в затылке маленькая такая дырочка. У двоих череп раскроен, видимо рубили. Саблей или топором. Русские бомжи, как рабы у них работают, раскапывают, а они вспоминают, как воевали, смеются... Потом пожилые мужчина и женщина, дальше женщина с ребенком, так и лежат обнявшись, - чеченцы говорят, - стоп - дальше не копай. Там мирные... уехать не успели'.
  Двое матерей со мной приехали, одна упала, сознание потеряла, а мне надо держаться, разговаривать с ними...
  Голос Светланы задрожал и прервался. Её затрясло. Сергей снова налил воды, присел рядом и вложил в ее руку стакан. Зубы застучали о стекло. Она отставила стакан, всхлипнула и потянулась к нему. Сергей обнял её и прижал к себе...
  
  * * *
  Светлана еще спала. Он осторожно, стараясь не шуметь, собрался. Оставил записку, расписав, где что лежит из продуктов и куда положить ключ, если понадобится выйти в город. А уже на лестнице весело прогромыхал берцами. Дождался развозки и отправился в штаб.
  - На кого Гомозова меняем? - Зайдя в домик первым делом поинтересовался у Смирнова Цветков.
  - Ты бы хоть поздоровался для приличия, - буркнул тот, протягивая руку.
  Николай взял со стола лист и торжественно с расстановкой прочитал Абиев Ахмед Октай оглы.
  - Это сколько их? - не понял Цветков.
  - Эх, ты! А еще на Кавказе служишь! - укорил его Столяров, - это значит: Ахмед Абиев, Октая сын.
  - Дедушка Октай знает, чем его сын занимается?
  - Конечно, сын - студент, отправил мальчика в большой город учиться, уму разуму набираться, - уточнил Смирнов.
  - Угу, - кивнул Столяров и сверился с документом, - потом как обычно. Мальчик в городе попал в дурную компанию, что там дальше: угон, средние телесные, которые теперь пришлось переквалифицировать на легкие, ну и наркотики в кармане для комплекта. Пришлось согласиться, что нашел, подобрал и случайно в карман положил. Нес в милицию, чтобы сдать, а тут она сама и подъехала.
  - На кого хоть учился? - спросил Цветков. - На юриста, финансиста или менеджера?
  - На стоматолога! - поднял указательный палец Смирнов. - Знаешь, и хорошо, что попался, а то закончил бы институт или просто диплом купил, открыл платную клинику где-нибудь в Ставрополе и русским людям сказки рассказывал, какой у них сложный и неправильный зуб и как дорого его лечение стоит.
  - Когда тебя русский в белом халате на бабло разводит, - усмехнулся Николай, - это приятно? Или портачит, словно в ветеринарном, а не медицинском учился. Будто ты в нашу поликлинику на Овчинниковской набережной не ходил.
  - Тоже противно, - согласился Смирнов, - но не так. Там денег не берут, но и не делают. Все бесплатно, плохо и в порядке общей бесконечной очереди. Поэтому пусть Ахмед Абиев меняется на солдата и в горах боевикам кариес лечит. Там, если что не так, не жалобы в горздрав пишут.
  - Привередливые, вы, товарищи столичные командиры! - усмехнулся Цветков, - разбаловались в Москве. В Моздоке бесплатная медицина вместе с советской властью закончилась. Нашу районную больницу филиалом при морге называют. Мало того, что лечить не умеют, так еще и список тебе дадут, что купить из лекарств. Поскольку у самих, кроме глюкозы и аспирина ничего нет. В войну в городе госпиталь развернули, так в него очередь из местных стояла, больных на прием приходило больше чем раненых привозили...
  Встречу на границе назначили на полдень. Офицеры приехали за полчаса и поставили машину в тени у блок-поста. Николай на солнце стянул куртку и расстегнул рубашку. Оперативную кобуру с пистолетом сунул в бардачок в машине. И замер, как ящерица, чутко вслушиваясь вокруг.
  Сергей высмотрел у шлагбаума Селедцова, который, вооруженный автоматом, прохаживался с важным видом.
  Гаишник обрадовался подошедшему Цветкову.
  - Все, Серега, считай, отмучился, последняя декада пошла, четыре дежурства, пакую вещи и прощай Моздок!
  - Что тебе Моздок? Здесь степь и у тебя степь.
  - Здесь степь - просто степь, а там дом родной... жена и сынок... хата... гроши...
  - Семен! Вот ты прижимистый, все в норку тянешь. Мы ж больше не увидимся, скажи, сколько за службу этих грошей накопил на дороге? - поинтересовался Цветков
  Селедцов перевесил автомат за спину. Двумя руками тяжело оперся на шлагбаум
  - Что накопил - то и ушло, - вздохнул он, - все, что на сберкнижке лежало, в девяносто втором году государство отобрало и спасибо не сказало. Верил я государству тогда. Каждую неделю в сберкассу как на работу ходил, на жену и мать сберкнижки открыл и докладывал, что дорожный Бог послал. Замполита как маму слушал, работы Ленина конспектировал, в партию собирался вступать. Все хотел москвич свой старый на новый жигуль-семерку поменять. Деда-ветерана нашел, в очередь в военкомате на машину поставил, да не за просто так, пятьсот рублей герою войны и орденоносцу пообещал, как тот и хотел...
  - Теперь не веришь государству? - перебил его Цветков.
  - Теперь только себе верю, а остальное... катись оно подальше и гори синим пламенем. Один раз меня власть рублем наказала - больше не получится. Главное гроши, дом, семья. Остальное бла-бла-бла, лекарство для бедных. Будут гроши, и ты - человек. Нет грошей - ты никто. И ветеран тот, как очереди закончились, без моих пятисот рублей остался. В новые времена пошел в магазин и жигуль-семерку купил. Пальцем показал, какую хочу. И цвет сам выбрал, не то, что раньше. И на иномарку бы давно насобирал, если бы начальство сюда на три месяца не сослало.
  Цветков от такой откровенности только хмыкнул.
  - Горе, у меня Серега, нет, не так, пока просто беда. Сыну давно говорить пора, а он молчит. Мыкает что-то, а что - не понять. Поселковый врач руками разводит, говорит, везите в краевую больницу, в Ставрополь или Ростов, а лучше сразу в Москву. К профессору. И денег с собой побольше берите. Иначе толку не будет. Даже на прием не попадете. Вот так, а ты говоришь, государство...
  - Здесь-то подкопил? Полтора оклада все же, командировочные тройные.
  - Разве это деньги - не накопил, а потерял, три месяца на дядю отработал, - да я на дороге за неделю больше получу, сколько здесь за месяц со всеми этими тройными командировочными.
  - За это вас водители и не любят.
  - Я им кто, сват-брат, мама родная? И что на меня наезжать? Каков поп, таков и приход. Нашли крайнего. Если гаишники берут - думаешь, начальство на это просто так глаза закрывает? Да захотят, моментально прекратят... Только жить-то всем хочется. Просто мы на виду, а другие с большими звездами по кабинетам в рубашечках сидят. Сам смотри, раньше из Осетии, Кабарды фура с водкой шла, на трассе, как родную встречали, каждому перепадало, потом команда сверху: машины с водкой не тормозить! Вот и думай, почему такие указания появляются?
  - Не будешь начальству заносить - выгонят?
  - Зачем? Отправят в дежурку, чтоб не гонял дурку, - скаламбурил Семен и засмеялся, - говорю же - с тобой, капитан, каши не сваришь. Штрафовать вояк на дороге не положено, вот и выпендриваешься. А сами, тебе же и рассказывал, видел, как бронетранспортер чешет, а сверху гарнитур - диван, да два кресла прикручены. Едут с боевого задания, зачистка прошла успешно.
  - У меня на войне в командирской палатке шикарное кресло стояло, в заброшенном доме подобрали, так у меня оно хоть уцелело, а тот дом потом всё равно сгорел.
  - Эх! Серега, Серега, похоже, капитан Цветков, главный приказ до вас отцы-командиры не довели. Телевизор со своей службой не смотришь, газеты не читаешь. Последнее указание какое - обогащайтесь! Пока вы тут воюете, по горам с автоматами бегаете, в стране поменялось все. Та же ментовка. Что на ГАИ кивать. 'Пэпсы', патрульно-постовая служба в городах на дежурство как на охоту ходят. Все, что в карманах у задержанного выгребут, тут же продадут кому-нибудь. Граждане от них убегают быстрее, чем от гопников. Участковые с земли кормятся, свой район, как плантация, ходи и стриги, прошелся - там тысячу с торгашей поднял, тут соточку. С ларечка, с магазинчика, с бабульки, которая у метро китайскими трусами трясет. Паспортно-визовая - ты в очереди к ним потолкайся, такого наслушаешься. ОБЭП, как и ОБХСС когда-то, все в шоколаде. Лейтенанты на мерседесах и тойотах рассекают. Да и начальство наше. На кого не глянешь, через одного, у кого магазин, у кого автосервис или палатки на рынке. Кто лесом, кто металлом торгует. Фирмы на жен или на дядю-тетю оформили. И живут - в ус не дуют. А то и просто не заморачиваются, а бизнес какой-нибудь крышуют. Вопросы решают. Перетирают с теми же паханами. С мужиками командированными поговорил - по всей стране так.
  Цветкова раздражало сначала нытье гаишника, теперь его высокомерный тон, когда он вздумал его жизни учить. Слушать это надоело, а уйти некуда. А Селедцов все не мог остановиться:
  - Ты, Серега, хороший мужик, правильный, но каши с тобой не сваришь. Без масла каша выйдет. Чего уж там, вряд ли, когда еще встретимся. Потому прямо скажу. Ты капитан, и я капитан, оба генералами не станем. Подполковник, который тебя с дежурства снял, одних с нами лет, тот, может, и станет. А мы нет. Нам о себе самим заботиться надо. Чего зря пыхтеть, просто жить надо. И на рожон не лезть. Знаешь, орден на подушке, памятник казенный и салют - хорошо, но лучше дома в старости в своей постели среди детей и внуков помирать, чем молодым от бандитской пули...
  - Сейчас солдата должны привезти из тех, которые с машиной-цистерной пропали, - перебил его Цветков.
  - Нашел, значит! - вспомнил давний случай на границе гаишник. - Это ты молодец! И тогда на КПП, когда зверей этих тормознул. Сильно тогда попало?
  - Не очень. Даже наоборот.
  - Хорошо военным. Друг за друга стоите. Ты пойми, вот мы оба в форме, но у тебя защита какая. На бронетранспортерах ездите. Рота за тобой. Сто человек с автоматами, в глаза смотрят, приказа ждут. Скомандовал: 'Рота, огонь!' и понеслось. Сметут все. А я стою на одном месте, часто рядом стажер какой-нибудь с палкой наперевес и мотоцикл с коляской вместо брони. Пистолет - только достань - не отпишешься потом.
  - Что ты расплакался? Давай меняться, махнем не глядя, - предложил Цветков, которого окончательно достало его нытье.
  - Нет уж! Как мне мои звезды достались, тебе и не снилось... только жить начал. Дом поправил, жену приодел, машину вот-вот поменяю. Буду как человек.
  - А сейчас ты кто?
  - Перестань, Цветков, я свои три месяца здесь честно отбарабанил. Из портупеи не вылезал. Загорел, что там Сочи, аж бурый стал.
  К посту с чеченской стороны подъезжала машина. Цистерна в кузове и еще одна, с незакрашенной надписью "Квас" прицеплена сзади.
  - Видишь, как деньги делают. В твоей роте, помимо водовозки, случаем, цистерна с квасом не пропадала? - вздохнул Селедцов и махнул рукой солдату, чтобы поднимал шлагбаум, - гляди, с нашего нефтепровода бензин слили и нам же продавать везут. У них свой бизнес, у меня дома свой, а кто не при делах, пускай дальше марширует и про долг песни поет...
  Ровно в полдень блекло-голубой старый четыреста восьмой москвич с круглыми фарами, проехав чеченский КПП, сначала остановился, словно собираясь свернуть направо, к обычному месту передачи пленных, потом покатил прямо к российскому посту. Не доезжая метров десяти, он остановился. Открылась водительская дверь, старик в папахе и пиджаке с орденской планкой над нагрудным карманом вышел, подошел к задней дверце и открыл ее. Оттуда поднялся русоголовый парень в джинсах и новенькой рубашке с короткими рукавами. Он что-то спросил, но пожилой только вскинул руки, дескать, отстань, вернулся на водительское место, захлопнул дверь и сразу запустил мотор. Москвич уже развернулся и уехал, а парень все стоял, словно, не зная куда идти.
  - Гомозов! - крикнул Цветков, - иди сюда или домой не торопишься?
  Парень вгляделся в него и с широкой улыбкой на лице пошел навстречу.
  В Ниве Сергей сел на заднее сиденье рядом с солдатом, Николай вел машину.
  - Тебя, кто привез? - спросил Цветков, - Октай?
  Гомозов кивнул. Он внимательно рассматривал пустую дорогу, ровную поросшую травами землю с обеих сторон, провожал взглядом редкие машины, словно ехали они по городу, а не среди пустой степи. Словно был на экскурсии, а не только что освободился из плена.
  - Давно у него? У Октая? - поинтересовался Николай.
  - С неделю. Он хороший. Одежду купил, кормили в доме со всеми. Говорил, что на сына поменяют.
  - До этого, где был?
  - Не знаю, - пожал плечами солдат, - кажется, Урус-Мартан.
  - В цистерне? - быстро спросил подполковник.
  - Нет, в яме. Днем в поле работал. Октай три раза приезжал, пока договорился...
  - Чего ты тогда на речку с водовозкой поперся?
  - С караула сменился, пошел котелок мыть, а воды нет. Тут 'руль' с тыла, Мережко, меня позвал. Сказал, что за водой едет, там, сказал, и котелок вымоешь и искупаешься.
  - Егоров, Кулепин, Нигматулин? - спросил Цветков.
  - Кулепина, чеченцы говорили, что убили, товарищ капитан, Егорова ранили, он с кулепинского автомата отстреливаться стал и в заросли ушел. Так и не нашли. Нас сначала двое было в яме, я и Равиль. Его куда-то в пастухи забрали. Мережко сразу отдельно от нас жил, наверху в доме, и на дворе работал, а потом меня сначала куда-то в горы увезли, затем в Урус-Мартан, и там уже Октай выкупил.
  В санчасти они сдали Гомозова для осмотра врачу.
  - Поехали в штаб? - предложил Николай и сразу поправился, - ах-да, у тебя же в общаге дела есть.
  Он подвез его, и в дороге Сергей поинтересовался, что за цистерна в Урус-Мартане.
  - Да есть там... стена кирпичная красная, вся пулями покоцана, у которой расстреливали, и рядом цистерна большая, не знаю уж из-под чего, металлическая. Вот в ней пленных и держали летом, когда жара за тридцать. Без воды. В ней и умирали. Пока не поняли, что это экономически невыгодно. Повезло, в гуманные времена твой солдат в плен попал. Что-то он у тебя не спрашивает ни когда домой, ни папе-маме позвонить?..
  - Так он же детдомовский.
  Николай хлопнул себя по лбу, вздохнул, а тут и общежитие показалось в конце улицы. Он высадил Цветкова и поехал дальше.
  
  * * *
  В комнате помимо Светланы были гости. Полковник, ни имени, ни фамилии которого он так и не знал, сидел за столом, а Светлана, сидя напротив, что-то ему рассказывала.
  Здесь же лежали новые вскрытые пузырьки из-под лекарств и длинные белые полоски с таблетками, видимо, приходил и доктор.
  Полковник повернул голову к нему.
  - Погуляй, - по-хозяйски бросил он.
  Цветков в ларьке купил небольшой торт, прошелся по улице. Зашел в магазин, взял сыр, колбасу и большую с подпалинами лепешку. Потом решительным шагом вернулся в общежитие, в комнате сложил покупки на подоконник и уселся в сторонке на стул. Светлана лишь на секунду подняла голову, виновато улыбнулась ему, одним движением поправила волосы и продолжила писать.
  Полковник косо глянул на него. Он принимал исписанные листы, бегло просматривал их, иногда тихо о чем-то её спрашивал.
  Цветков поднялся, бросил на стул куртку и взял полотенце.
  - Подожди! - раздраженно бросил полковник, тоже поднялся, сложил бумаги в папку.
  - Выздоравливай, чего ты решила расхвораться? - было не понять, то ли подбодрил, то ли упрекнул он Светлану и снова повернулся к капитану:
  - Проводи!
  Цветков повесил обратно полотенце, вновь надел камуфляжную куртку и послушно пошел следом.
  Все та же белая шестерка с наглухо затонированными задними стеклами, но уже с другими номерами стояла метрах в ста от общежития.
  Полковник сел за руль, Цветков, не спрашивая разрешения, уселся рядом.
  - Капитан, - начал говорить старший, как только машина тронулась, - Светлана - твоя дальняя родственница. По... - он сделал паузу, - по бывшей жене. Сюда приехала искать пропавшего в Чечне брата. Разумеется, младшего. Которого вырастила, воспитала и была ему как мать. Фото тебе покажет. Ну и ездит туда не сама по себе, а от международной гуманитарной организации, какой - тебе без разницы. На гостиницу или чтобы снять квартиру у нее нет денег, остановиться, кроме как у тебя, негде. Опять же, пусть дальний, а родственник...
  Видимо в городе кого-то ловили, уже второй временный пост попался им прямо на улице. Помимо милиции задействовали и войска. Толстый, как медведь, перетянутый белой портупеей гаишник, подняв жезл, шагнул на дорогу, но полковник протянул руку под панель приборов, нажал там на какую-то кнопку, и гаишник сразу отступил, опустив жезл. Они без помех проехали дальше.
  - Любой интерес к Светлане со стороны - немедленно ставить меня в известность, - продолжал, словно диктовать полковник.
  На следующем посту путь жезлом им преградил военный в камуфляже. Полковник снова нажал на кнопку. Но в этот раз фокус не получился. Военный остался стоять на дороге и, видя, что шестерка не сбавляет скорость, сорвал с плеча автомат.
  Взвизгнули тормоза. Машина присела на передок и остановилась. Старший лейтенант - уже было видно полевые погоны - вразвалку подошел к водительской двери.
  - Вы что, старший лейтенант?! "Отсечки" не видели? - опустив стекло двери, прорычал полковник.
  - Там у тебя с фарой не в порядке что-то, - ответил старший лейтенант, - посмотри потом, а сейчас документы предъявите.
  Старлей был живописен, небрит, на голове бандана, на ногах кроссовки, на руках короткие с обрезанными пальцами перчатки, как у гонщика.
  Полковник достал и протянул затянутый в пластик квадратик бумаги.
  - Чего это? - удивился старлей.
  - Документ! - полковник глядел перед собой, говорил, не повернув головы.
  - Что еще за документ? - недоуменно вертел пластик старший лейтенант, - Права, давайте, техпаспорт, свой паспорт или удостоверение личности. Багажник откройте.
  - Товарищ пока еще старший лейтенант! Внимательно прочитайте, что я вам дал. Машина и пассажиры досмотру и проверке не подлежат! Освободите дорогу!
  - Слышь! - тяжело положил руки в обрезанных на пальцах перчатках на опущенное стекло старший лейтенант, - мне по барабану кто ты. Предъяви документы, выйди из машины и открой багажник. Пока - прошу!
  Цветков наклонился с пассажирского сиденья, показав лицо.
  - Камиль! - едва сдерживая смех, произнес он. - Кончай быковать! Нам ехать надо.
  - Здорово! Держи пять! - протянул тот руку мимо водителя. - Это кто с тобой?
  - Наш человек! Камиль, дело ждет!
  - Ну, так езжай! - старлей вернул водителю "непроверяйку", отошел и махнул рукой солдату, державшему жигули под прицелом.
  Полковник медленно вел машину, только костяшки пальцев, сжимающие руль, побелели.
  - Щенок! Он что у вас, неуправляемый? Как его, Камиль?
  - Командир нештатного взвода спецназа. Устал он, вымотался, - пояснил Цветков. - Их бросают с места на место, только с заставы сняли или в степи какую-нибудь дорогу перекрывали. Думали - сменятся и дома отоспятся, а их на усиление в город бросили, да наверняка еще и не разъяснили толком, что делать.
  Они ехали по большому квадрату. Один его край был границей города, и на каждом въезде выставили временные посты и досматривали машины. На очередном, у перегородившего дорогу грузовика, с жезлом в руке прохаживался затянутый в бронежилет злой и насупленный капитан милиции Селедцов. Цветков опустил стекло:
  - Семен! Ты же с утра на границе был? И уже здесь снова с автоматом!
  - Да только сменился, с толчка по тревоге подняли, чтоб их!
  - Кого ловят? На каждом углу тормозят.
  Селедцов подошел, оценивающе посмотрел на водителя. Четко козырнул ему, лишь потом ответил Сергею:
  - Грузовик армейский ищут - шишигу зеленую тентованную с белой шахой, как ваша, на пару должны ехать.
  Они миновали пост, полковнику, видимо, надоело кататься попусту, а слов, чтобы дальше наставлять Цветкова, не осталось. Он затормозил у общежития и на прощание сказал тоже, что и Николай.
  - Головой за нее отвечаешь!..
  'Далась им моя голова!' - подумал капитан, взбегая по лестнице.
  Он осторожно, стараясь не шуметь, открыл комнату. Светлана одетая спала на застеленном покрывалом диване. Он осторожно накрыл ее шинелью и сел у окна с книгой.
  
  * * *
  - Штабс-капитан Ярыжкин, - щелкнув каблуками, в ответ представился приземистый широкий в кости офицер. Он смотрел на поручика с тревогой, словно ожидая от него какой-то пакости.
  Поручик подождал, но штабс-капитан тяжело молчал, и он снова принялся за чай.
  - Осмелюсь спросить, у вас чай с лимоном? - присев напротив, спросил штабс-капитан.
  - С лимоном подали.
  - И горячий?
  - Горячий.
  - Так-так, а командир нашего полка вас не ждет?
  - Вот уж не думаю, что, будучи проездом, я должен командиру местного полка визит наносить.
  - Откуда и куда, позвольте узнать, едете?
  Поручик разозлился, хотел нагрубить назойливому офицеру, но у того на лице была нарисована такая мука, что поручику и совестно стало, и невольно захотелось помочь этому служаке.
  - Еду я с Кавказа из действующей армии в Санкт-Петербург в медико-хирургическую академию на лечение, только не прямо, а через Владимир, Ундол, Покров и Москву. Здесь же оказии дожидаюсь, пообещали, что пойдет какой-то обоз до почтовой станции, вот и я с ним.
  - Тогда ладно, -облегченно вздохнул штабс-капитан и снял фуражку, волосы на его голове были густые с изрядной уже сединой, - тогда ничего. Езжайте на здоровье. А то я подумал, что вы к нам на место ротного. Человек! - гаркнул он уже грубым и резким командным голосом, - чаю принеси! С лимоном!
  Поручик пил чай, штабс-капитан еще повздыхал и начал жаловаться:
  - Вот вы на час-другой к нам заехали, а мне волнение. Шепнули, что поручик кавказский с орденами в городе появился и ходит, палкой стучит - я и в беспокойстве. Вакансия ротного у нас открывается. Я в резерве который год первый по старшинству.
  - Что же вы тревожитесь, раз первый по старшинству?
  - Так-то оно так, но за семь лет лишь третья вакансия. Первый раз с Кавказа боевого офицера на место ротного прислали, второй раз - подпоручик из гвардии с переводом тут как тут. А я все в очереди первый. Ну а если и в третий не повезет, командир батальона сказал, что все, мне в отставку, и дадут капитана только по увольнению. А у меня четверо детей, жена болеет. Нельзя мне в отставку. Ротным надо послужить сколько можно, детей на ноги поставить.
  Поручик еще раз внимательно посмотрел на штабс-капитана. Тот пригорюнился. Лицо бурое от загара, все в морщинах, глаза - и не плачет, а все одно во влаге. "Да ведь он старше меня лет на десять! - неожиданно подумал он, - ну на пятнадцать, не больше. Неужели и я таким буду? Штабс-капитаном лет десять ходить и места ротного, капитанского чина, как манны небесной ждать?!"
  - Ни протекции, ни родства какого, ни фамилии громкой, ничего нет, - продолжил штабс-капитан, - все сам, с юнкеров, вот этими руками. И чего достиг? Что трудами великими добился, потом и кровью, другие с пеленок даром получают.
  Поручик глянул в окно. Возница обещал подъехать, но когда это будет? Придется и дальше слушать это нытье. Или взять, да и пойти к командиру полка с визитом? Вдруг предложит вакансию ротного в обход очереди, скажет: есть у меня штабс-капитан на это место, да стар и туповат, вот тогда этого штабс-капитана удар хватит! Он снова вслушался в его речь.
  - Не ценят сосунки, что им родители в руки вложили. Когда в Сибирском линейном батальоне служить начинал, был у нас солдат. А солдат не простой, Главное инженерное училище закончил. По выпуску не прапорщик, сразу подпоручик и не где-нибудь, а в Санкт-Петербурге, год прошел, и уже поручик, и все недоволен был. Службу правил кое-как, больше книжки читал и не по военной науке, а ерунду всякую. В философию ударился, коммуниста какого-то в друзья нашел, крамола, бунт задумали, переворот! Повесить его хотели, вздернуть на веревке, чтоб другим философствовать неповадно было, но милостив государь - простил. Сначала каторга, потом в солдаты. Потянул солдатскую лямку этот поручик, тоскливо ему стало и, что удумал, стал от отчаяния стихи писать и отправлять государю. Не почтой, а через знакомых, старых товарищей, которые в Петербурге остались, чтобы точно дошло, не затерялось. Какое событие при дворе - сразу стих царю, на смерть, на рождение, на юбилей. Милостив-милостив государь. Унтер-офицера ему дали - это после поручика-то! А далее с виршами своими и до прапорщика дослужился. Снова в люди вышел. Только он-то прапорщик в Семипалатинске, а товарищи его по инженерному училищу, которые не философствовали, а честно служили, все капитаны, а то и подполковники в столице. Без всяких стихов!
  Посмотрел я на это и тоже стихи писать решил попробовать. Неужто штабс-капитан не сможет то, что солдату под силу?! Дело нехитрое. Поначалу туго шло, а потом наловчился, по дюжине в неделю стихотворений писал и командиру дивизии со служебной почтой отправлял. Так вернул их генерал нашему полковнику, да еще спросил: что он у вас все время пьян, что ли? Надо прямо государю отправлять, да боязно и не с кем. А на почту как отдашь, если подписано не тетеньке или дяденьке в деревеньку, а государю в Санкт-Петербург?! Начальство перепугается! Письмо затеряют, а меня живьем съедят. Так и уволюсь, видимо, штабс-капитаном.
  Поручик испугался, что Ярыжкин начнет читать свои стихи. Тот как раз полез в карман.
  - Прозой изъясняться не пробовали? - Остановил он его руку. - Оно вроде, как и проще. Ее можно и не государю, а в какой журнал отправить. В газету. Благонамеренную. В "Северную пчелу" или в "Сын отечества". Тогда и начальству вашему спокойней, да еще, Бог даст, прославитесь и денег заработаете.
  - Пробовал, - задумчиво кивнул штабс-капитан, - прозой, конечно, изъясняться проще. Одно плохо, выдумывать чего не было, не умею. Берешь и пишешь все как оно есть, что сам видишь, а перечитаешь - крамола получилась. Вроде, как такого и быть не может! Перечитаешь, оглянешься и порвешь от греха подальше. Лучше стихи. На рождение, смерть, юбилей какой. Вот я вам сейчас для примера... - снова полез в карман штабс-капитан.
  - А и верно! - хлопнул рукой по колену раненой ноги поручик и чуть не взвыл от боли, - милостивый государь, отправьте в Петербург! Отправьте, отправьте! Никому здесь не читайте, советов ничьих не слушайте, а отправьте! Из другого города или с надежным человеком. Главное, чтобы в них крамолы не было. На юбилей какой оду сочините. Дескать, от радости мыслью воспарили. Тогда в солдаты за вирши не разжалуют, а польза может выйти.
  Штабс-капитан достал руку из кармана, потер затылок, снова вздохнул.
  - Отправить можно, а как оно повернется? У нас один поручик в отставку штабс-капитаном вышел, пришел за местом с рекомендацией. Не куда-нибудь, на железную дорогу. Сам видный - усищи до плеч, грудь колесом. Назначили его начальником станции. Дело новое, да нехитрое. Ходи себе по платформе, крути усы. Встречай и провожай сухопутные пароходы. Дамам улыбайся. Так решил отличиться. Поезд с императором ждали. И все ему хотелось, чтобы отметили его. Еще какую-нибудь медаль дали. Вокзал подновили, гимназистов на платформе собрали, приветствие отрепетировали так, что охрипли все. Сам впереди, грудь в орденах. Всех репетициями загонял, а накануне встречи императорского поезда смотрит, а рельсы-то ржавые! Дорога в гору, ход упадет, выглянет его императорское величество в окошко, увидит ржу на рельсах и быть беде! Рассердится, ногой топнет, спросит, кто здесь начальник?! Подать сюда!!
  Так он их покрасил. Белой краской. Не пожалел! Да густо! Поезд-то на краске и забуксовал. У паровоза колеса крутятся, дым из трубы, пар по бокам "пух-пух", а все одно, на месте стоит.
  Свита из вагонов выскочила, сплошь гвардейцы, хорошо песок в пожарном ящике лежал, как и положено, кто лопатой, кто руками, под колеса кидали, а штабс-капитана нашего, как только не лаяли прилюдно.
  - Государь-то вышел?
  - Занавеску кто-то отодвинул, глянул, сморщился, да и задернул. А уж государь, не государь... Что обидно, краску ту на свои деньги купил, не казенные...
  Штабс-капитан задумался, побарабанил пальцами по столу, недовольно глянул в сторону кухни.
  - Чугунка эта, вам скажу, нехорошее дело! Ездят по ней туда-сюда, а зачем? Добрый человек, если при деле, ему ездить времени нет. По казенной надобности можно и на почтовых. Так что зря все это, отменить надо, не то смута будет. Все на англичанина равняемся. А у того известно, одна мысль, спит и видит, как русскому нагадить.
  Поручик кивал, словно соглашаясь, то и дело, поглядывая в окно, а штабс-капитан все же достал из кармана мятую тетрадку, подержал ее в руке, качнул, словно взвесил, вздохнул и спрятал в карман.
  - Пусть уж полежат мои стихи. Ну его!.. Из другого города отправишь, здесь узнают, что письмо государю отправил, да кружным путем, точно решат, в нем поганое что-то. Или, может, вы возьмете? В Санкт-Петербурге ведь будете, не откажите, занесите во дворец стихи от верного служаки, в руки кому из свиты отдать не получится, так хоть на штык их часовому. А главное, если выйдет, государю лично передайте, чтобы знал, есть ему верные люди, и чем дальше от столиц этих, тем их больше!
  Штабс-капитану принесли чай. И желтый кружок лимона плавал наверху, и чаинки кружились в стакане, но он долго и придирчиво смотрел чай на свет.
  - Вот чай вам, вижу, хороший принесли, а мне помои. Выплеснуть бы его половому в морду. Не везет в жизни.
  Штабс-капитан оглянулся, никого не было, кроме них, в комнате, но он все равно придвинулся ближе, наклонился и зашептал:
  - Государь милостив, все он знает, только у него руки связаны, все понимает, а сделать ничего не может. Донесут ему, что в деревеньке какой бардак и порядка нет, сразу кулаком по столу, указ, и губернатор, и вице-губернатор летят в ту деревеньку порядок наводить. И мосты там сразу появятся, и дороги, колодец выроют, фельдшера пришлют. В одной деревеньке порядок только и наведет, а больше-то ему никак! Не дадут-с! Кто же из свиты позволит, чтобы государь для народа, для верных служак, а не для них хороший был. Вот император Павел в свое время порядок навести попытался, отменил безобразие, когда знать своих отпрысков с пеленок в гвардию записывала. Его нянька с игрушкой несет, малец ртом пузыри пускает, титьку у кормилицы сосет, а ты ему козыряй - мимо сержанта, а то и прапорщика гвардии несут. Ему восемнадцать, ни дня в строю не провел, а уже подпоручик гвардии, все у его ног. Приказал император, чтобы все эти детки вельмож титьку у кормилицы бросили, на службу явились и несли ее, как положено, вот и убили его. Не враги какие убили, а те, кто вокруг был, самое ближнее окружение. От злобы, что на права их особые посягнул. Гвардейцы и убили, командиры их, мне о том верные люди сказывали. А нам объявили, что апоплексический удар государя хватил. Удар... канделябром в темя!
  - Павел? - переспросил поручик, - не знаю, слышал, что он только муштровал на прусский манер и полки в Сибирь ссылал.
  - Врут! - убежденно возразил штабс-капитан, - а если и сослал полк, что ж с того? Нас и не ссылал никто, а все одно в Семипалатинске сидели. Чем он плох был? Строевые приемы четко исполнять требовал? Форму в порядке держать? Так-то первое военное дело. И парики завел не просто так, а со смыслом, муторно, конечно, одной муки сколько уходило, зато в строю сегодня бардак, кто рыжий, кто сивый, а тогда все в париках стояли, единообразно. И справедлив! Сказывали, раз подпоручик на дежурстве форму нарушил, государь ему: 'На гауптвахту!', а офицер ему: 'Сначала с дежурства снимите!' И император Павел в ответ: 'Здравствуйте, поручик!' Вот так-то! Одно слово меткое и правильное, и ты в следующем чине!
  Убили нашего Павла, и не стало порядка. Форму чуть ли не каждый год меняют, шить не успеваешь. Видимо жиды-портные придумали её менять, а ты, знай, плати.
  В старой гвардии отпрыски знати не помещаются, молодую гвардию выдумали, только чтобы деток своих пристроить, путь им наверх открыть до полковников и генералов, а тут сиди и гадай, достанется место ротного или займет какой хлыщ гвардейский, прапорщик сопливый, а ты так и уйдешь в отставку штабс-капитаном...
  - Кто оказию на почтовую станцию ждет? - сунулось в дверь усатое красное лицо возчика.
  Поручик вскочил, как вскакивал разве, когда раненая нога здоровой была.
  - Господин штабс-капитан! Желаю, чтобы вакансия ротного в вашем полку досталась человеку заслуженному, достойному, на себе почувствовавшему все тяготы службы, несомненно, старанием и безупречной службой добившегося этого почетного места...
  'Только бы про стихи свои не вспомнил, - произнося эту прочувствованную речь, думал поручик'.
  Штабс-капитан расцвел, морщины на лице разгладились, и вот уже слеза прокатилась по одной из них.
  - Имею честь кланяться!
  - Желаю быть здоровым!
  Штабс-капитан поднялся, решив, видимо, обняться со столь высоко оценившим его проезжим офицером, но тот, несмотря на хромоту, пулей выскочил за дверь и запрыгнул в повозку.
  - Погоняй, погоняй, - торопил он возницу.
  Тот причмокнул, взмахнул кнутом, но не ударил, а придержал кнут, словно мух смахнул со спин лошадей, и повозка тронулась.
  
  * * *
  Наверное, сильное снотворное было в лекарствах, которые прописал Светлане врач. Она много спала, проснувшись, была вялой. Равнодушно ела, засыпала, прижавшись к нему, а когда он был на службе, спала в обнимку с игрушечным медведем дочки. Но иногда на смену меланхолии приходила бешеная активность. Тогда она хватала тряпку, начинала протирать пыль, веником доставала мельчайший мусор из-под дивана, шкафа и стола. Больше суетилась, а минут через десять опускалась на стул с веником и совком в руках и смотрела через окно куда-то вдаль за чистое пустое поле.
  На вечернем совещании Цветков подсел к врачу.
  - Док! - вполголоса начал он, - ей точно лекарств никаких больше не надо?
  - Курс прокололи, дальше от тебя все зависит.
  Полковник у трибуны с бумажки бубнил что-то, сыпал цифрами и то и дело поворачивался к генералу, словно ожидая одобрения или подтверждения своим словам.
  - Была заторможенность, сейчас иногда активность через край. Чуть не бросается на все. Вот думаю - что за таблетки ты ей назначил?
  - Для себя хочешь взять? - ухмыльнулся тот.
  - Я серьезно спрашиваю!
  - Таблетки - плацебо, пустышка, считай, что витамины. Смена настроения - тоже нормально. То есть ненормально, но так будет пока не придет в норму - надо просто ждать.
  - Что я могу сделать? - настырничал Сергей.
  - Отвезти на море, положить на песок, самому сидеть рядом и отгонять кавалеров.
  - Это что, мне из оперативного полка в Сочи в милицейский батальон переводиться?
  - Если есть такая возможность... Спицы и шерсть несколько мотков ей на рынке купи.
  - Чего?
  - Монотонные движения, вязание, успокаивает. Хотя все это так, попутная трудотерапия, главное, чтобы то, из-за чего у нее срыв был, не повторилось, иначе таблетками и уколами не отделаемся. В общем, теперь все от тебя зависит.
  Равномерное бубнение доносилось с трибуны.
  Спал развернутый под открытым небом зал для заседаний, президиум с двумя генералами и несколькими полковниками, и сам докладчик, держащийся за трибуну, окончательно запутавшийся в своих цифрах.
  Лишь капитан с майором в предпоследнем ряду продолжали шептаться. Потом кто-то в первых рядах уронил портфель, и тот звякнул скрытым в нем стеклом. Все вздрогнули и зашевелились.
  Командующий поднял голову.
  - Комендант! - рявкнул он.
  С края третьего ряда вскочил и замер по стойке смирно худощавый майор со щегольскими усиками. С этими усиками, в чуть заломленном набок зеленом берете он был похож на мушкетера. Пера только не хватало в этот берет и шпаги на боку.
  - Комендант! - придавил майора взглядом генерал, - вчера на территории было три собаки, а сегодня бегает уже четыре. Вы чем занимаетесь?
  - Товарищ генерал! - майор набрал в грудь воздуха и подался вперед, - разрешите доложить! Это не наша собака, это ФАПСИ собака, она только днем к нашим собакам приходит, а живет не здесь...
  Генерал помолчал, хотел что-то сказать коменданту, но лишь крутнул головой, словно ему мешал свободный воротник камуфляжа. Опустив лицо, он чуть улыбнулся.
  Комендант замер по стойке смирно.
  - Пароль на завтра? - уже спокойным голосом спросил командующий.
  Майор снова набрал в грудь воздух и задумался.
  - Только не говори 'три', - попросил генерал.
  
  * * *
  Незаметно пришел очередной выходной. С утра военные и их жены шли на рынок, закупались продуктами, чтобы вышло подешевле, кооперировались и брали все коробками и мешками на неделю вперед, иногда уезжали в города побольше: Минеральные воды, Прохладный или Ставрополь. Многие отсыпались, появляясь из своих комнат лишь к обеду.
  Цветков накануне пошептался со старшим лейтенантом Карпухиным из автороты. Тот прихватил из полка уазик якобы под какие-то служебные нужды, а на самом деле, чтобы съездить с женой на горячие источники.
  - Серега! Без проблем! - сразу согласился он. - Два места есть. Еще прапорщик Романов просился, тоже с подругой. Только штаб группировки тоже поедет, они целый автобус арендовали. Можешь и с ними, они каждые выходные катаются.
  - Нет, - не согласился ротный, - там одни полковники, что я с ними буду, да еще и не один.
  Он помнил наставления, которые ему дали, порекомендовав лишний раз не показывать Светлану посторонним.
  - Верно! - согласился старлей, - чего с начальством толкаться, лучше со своими.
  С утра уазик стоял у общежития. Сергей с трудом разбудил Светлану. Та долго не хотела просыпаться, вяло оделась, полусонная спустилась к машине.
  Остальные уже их ждали. Карпухин усадил жену впереди, сам сел сзади вместе с Цветковым и Светланой, за ними на откидных сиденьях пристроились прапорщик Романов с очередной подругой. Они у него менялись так часто, что и запоминать их не стоило. И сегодня очередная дивчина - на вид лет шестнадцати - краснела и отворачивалась, как только на нее смотрели офицеры.
  - Романов! Совсем с ума сошел? Она хоть школу закончила? - отозвав в сторонку прапорщика, вполголоса поинтересовался Цветков.
  - Спок! Восемнадцать позавчера отметили.
  - Что-то она бледная, - услышав их разговор, посочувствовал Карпухин, - видно бурно отмечали, и ерзает, все усесться никак не может.
  Водитель завел двигатель, все расселись и поехали. Если офицеры перебрасывались словами, то женщины молчали. Видели друг друга впервые. Жена Карпухина давно болела, сидела, нахохлившись рядом с водителем. Светлана вялая, то и дело зевала в кулак, им было не до разговоров, да и Карпухин сопел рядом. Девчонка сзади стеснялась, не знала о чем говорить со взрослыми тетками.
  Уазик несся по шоссе. Стекла на дверцах сняли и пряный от запаха трав ветер гулял по машине.
  Сергей сжал руку Светланы. Она немного оживилась, смотрела по сторонам, хотя ничего, кроме редких деревьев за обочиной и дальше пустой степи от края до края вокруг не было.
  Доехали быстро. Село Русское, где в начале восьмидесятых открыли источники, своего богатства долго не осознавало. В выходящей из-под земли горячей воде сельчане стирали белье, но потом воду признали минеральной и очень полезной. Теперь место, где выходила из земли вода, огородили забором из шифера, какие-то ловкие люди восточного вида продавали билеты в наскоро сооруженные душевые кабинки.
  - Почем? - спросил Цветков.
  - Червонец, - копался в кошельке, выгребая мелочь, Карпухин. - Деньги и документы - лучше в машине оставить.
  На стоянке притулились несколько жигулей и москвичей, старая двадцать первая волга без крышки на багажнике. Здесь же поставили и уазик, наказав водителю не спать и смотреть за вещами.
  Все разошлись по кабинкам. Минералка, с неприятным слегка болотным запахом, на коже пузырилась. Цветков, соскучившись по горячей воде, тщательно мылился, тер себя мочалкой, потом просто стоял и блаженствовал, подняв руки под горячие пахучие струи. О лечебных свойствах бьющей из-под земли воды он не думал, но знал, что теперь несколько дней не будешь потеть даже в сильную жару. Вышел из кабинки благостный, расслабленный.
  Романов и Карпухин с красными распаренными лицами уже курили в сторонке, поджидая подруг.
  - С легким паром, товарищ капитан! - поприветствовал Сергея прапорщик Романов.
  Цветков постоял, подставив лицо солнцу. Оно было нежарким и лишь ласкало кожу, а ветерок приятно холодил ее.
  - Как заново родился! - потянулся он.
  - Ой, не надо! - не согласился Карпухин, - снова школа, срочная служба, в училище только из армии со второго раза поступил.
  - Подождал бы лет десять, не торопился, - пожал плечами Сергей, - теперь без конкурса и блата берут. Только документы подай.
  - Я бы тогда еще и подумал, - усмехнулся старший лейтенант, - на кого учиться, чтоб в жизни пригодиться.
  Они помолчали. Парящая вода из-под кабинок стекала в огромную стоявшую чуть в стороне лужу, вокруг не росла трава, черная земля была тяжелой и сырой.
  Карпухин щелчком отправил окурок в ручеек.
  - Может и правильно все сделал. С моей специальностью на гражданке устроиться можно, только куда не сунешься - работать на дядю надо. Я после войны хотел уволиться, место искал. В автобусный парк на родине наведался. Так хозяин с распростертыми руками встретил: "Автомобилист! Ремонтник? С высшим образованием? Главным механиком возьму!" Отправился будущее хозяйство смотреть. По парку походил: техника на износе, ей капиталку делать надо, а они подлатают и на линию. К хозяину вернулся, говорю: ты через год без автобусов останешься. Он в ответ: мне этого года хватит, а там, гори оно все, синим пламенем!
  - Точно! - заметил прапорщик, - не знаю, как в Москве и Питере, а в провинции, как и в Моздоке автобусов почти не осталось, лишь частные маршрутки бегают. Набьют пассажиров как сельдей в бочку и только деньги сшибают.
  - Потому что в каждом месте такой упырек засел! - разгорячился Карпухин. - В войсках хоть знаешь, что не на дядю пашешь. Как ни крути - общее дело.
  - Вы, товарищ старший лейтенант, конечно, пять лет учились, вам виднее, - издалека начал прапорщик Романов, - только я так скажу, дело оно общее, пока ничего делить не надо. Так-то все правильно, я, когда до Моздока в головной части в дивизии служил, нам наш главный воспитатель замкомдива полковник Лисовский тоже про общее дело говорил, про долг, про войсковое братство, еще и конспектировать заставлял. Красиво вещал: служи честно - родина не забудет, всем обеспечит. Так в дивизии один подполковник был, старый уже, полтинник давно разменял, жилье в Грозном потерял, у нас в соединении дослуживал, в очереди на квартиру первым стоял. Хороший подпол - правильный. И на каждом собрании ему второй замкомдива - полковник Кунаков, то грамоту вручал, то часы. И Лисовский его аж расцелует, обнимет. Перед всеми на сцене поставит и скажет: "Старейший офицер... наши традиции... с Бог только знает какого года в войсках... вот на кого надо равняться..." Хлопали все. А потом дивизия в кои-то веки квартиры купила. Дом в валютном месте, хаты большие. Даже охрану у подъезда выставили. Я однажды туда начальником караула заступил. И пришел этот подполковник: Зайду, говорит, посмотрю, на свою квартиру. Да ради Бога! Поднялись с ним, открыли. Он ходит, улыбка от уха до уха, по стенам ладонями похлопывает, прикидывает: здесь спальня будет, тут гостиная, сыну комната. Я следом хожу. Не выдержал, говорю ему: товарищ подполковник, не мое, конечно, дело, но что-то не то. И дом больно хороший, и караул зачем-то выставили. Вы бы заселились, раз первый в очереди, прямо сейчас. Хоть раскладушку поставили, чемодан занесли и замки поменяли.
  "Ты что?! - отвечает, - я в очереди первый, заселюсь, как положено. И тебя на новоселье позову". Ну а потом заседание жилищной комиссии, причем не обычное, а расширенное, вместе с командованием, рассадили нас, прапорщиков и капитанов, между полковниками, и первым вопросом подпола того из очереди выкинули - решили, что бумажки у него в деле не хватает, с прежнего места службы надо довезти, то есть из Грозного. Второй вопрос - распределение поступившего жилья. Одну квартиру Кунакову, вторую Лисовскому, третью еще одному бугру, который с ними за компанию в хвосте очереди стоял. И кончились квартиры.
  У подполковника в тот же день инсульт, скорая увезла, через два дня он в больнице умер. Поутихло все. Командование новоселье отметило. Потом очередное собрание, поднимают одного майора - наш старейший офицер, передовик, часы, грамота, все хлопают. Начальство его обнимает. Конечно, Лисовский большой человек, сейчас лампасы носит, личный состав целого округа воспитывает, Кунаков теперь войсковым санаторием командует. Только я тогда тетрадку с конспектами по общегосударственной подготовке выкинул. Мне товарищ, тогда еще полковник, Лисовский на том жилищном заседании за пятнадцать минут разъяснил все точнее, чем за годы воспитания.
  - Чего развыступался? - осадил его Карпухин. - Не надо на генералов и полковников кивать. Сам же и был в жилкомиссии, и "как велели" проголосовал, чего теперь перед нами правду-матку резать?
  - Проголосовал! - согласился Романов, - хотел бы я посмотреть на того, кто не проголосовал бы. Когда сам в общаге, вот-вот контракт перезаключать, и будет ли когда свое жилье - неизвестно.
  Словно сговорившись, из кабинок одновременно вышли Светлана, подружка Романова и жена Карпухина.
  Карпухина накрутила на голове полотенце и была похожа на индийского раджу. По ногам из-под халата стекали струйки грязи. Ее размазанные по коже лепешки виднелись и когда расходились полы. Подруга Романова - девчонка девчонкой - босая прыгала на одной ноге, склонив голову к плечу, видимо вода попала в ухо, полотенце висело у нее на руке, с этим полотенцем она напоминала официантку. Светлана смотрела вокруг, словно не узнавала ничего. Глаза были широко раскрыты, потом увидела офицеров и неуверенно махнула рукой Сергею.
  - Неразговорчивая у тебя деваха, - заметил Карпухин.
  - Жены сестренка двоюродная. Братишка у нее младший в Чечне пропал. Приехала, просит помочь, а я чем могу?
  - Беда! - вздохнул старлей. - Мы вот с женой каждые выходные сюда мотаемся. Вода и грязь лечебные. Пять лет вместе, а детей - нет. И в церковь, и к врачам - все без толку. Путевку просил в санаторий - на жену не дают. Говорят, она у тебя не участник боевых действий, езжай один. Бред - санаторий по гинекологии, а путевки полковники разобрали.
  Женщины подошли к ним. Молодая осмелела, чертики прыгали в глазах. Она, не стесняясь, прижалась к Романову.
  - Романыч! Не кисни! Может, на концерт поедем? Сегодня группа "Леди" выступает.
  На стоянку заруливал полный военных автобус.
  - Штаб группировки приехал купаться, надо сваливать. - Романов, не успев закурить, спрятал в пачку сигарету, - товарищ капитан, поехали...
  А Цветков все не мог оторвать взгляд от Светланы. Из кабинки вышла не замученная жизнью тетка неопределенных лет, а молодая стройная женщина. Она вытирала еще мокрые волосы полотенцем и, встретившись с удивленным взглядом Цветкова, смутилась.
  - Страшная, да? Приедем, косметику нанесу, тогда и любуйся.
  В машине они отправили прапорщика Романова со своей спутницей вперед, а сами заняли откидные сиденья сзади и всю дорогу смотрели друг на друга.
  
  * * *
  - Достал ты, Серега, - добродушно заметил Смирнов, - тебе Гомозова из ямы вынули, ну и успокойся, замри на время.
  - Думаешь, мы всемогущи? - Николай, стоя у зеркала, водил по щекам жужжащей бритвой. - Армия не справилась, чего же ты от нас двоих хочешь?
  Смирнов листал затрепанную с залохматившимися краями общую тетрадь.
  - Кто у тебя остался? Кулепин-Мережко - о них тебе говорили, одного Егорова освободили - оказался не твой, а о твоем ни слуху, ни духу, как в воду канул. Нигматулина какой-то родственник хозяина забрал, не похоже, что на обмен, иначе давно объявился бы. Скорее всего, батрачит где-то. И мы работать будем. На прошлой неделе место на границе смотрели, подвезешь туда одного человека, высадишь и вернешься, только не сюда, а туда, где домики ментов стоят. Личная просьба. Двое офицеров уезжают после командировки - помоги им закупиться. Ты же местный, на рынке все знаешь. Отвезешь их на вокзал и на сегодня свободен.
  
  * * *
  Комната была вылизана. Белье на диване свежее. Вещи выглажены, аккуратно сложены, спрятаны в шкаф. У двери стояло ведро и, даже, сохнущая на нем тряпка была чистой, словно после стирки. Он оглянулся, хотя в комнате никого не было, подошел к шкафу и провел пальцем по верху. Палец остался чистым.
  - Ну, ты - нахал!
  Дверь осталась приоткрытой, и он не услышал, как Светлана зашла. Теперь она стояла с подносом, заставленным отмытой посудой.
  - Настоящий военный, от сих, до сих.
  - Извини! - смутился Сергей.
  - Помог бы лучше.
  Он спохватился, шагнул к ней, только потом вспомнил, что в руке пакет с продуктами, пристроил его у стены, забрал поднос и поставил его на стол.
  - Что ты все тащишь? - улыбнулась она, холодильник не закрывается.
  - Доктор велел тебя кормить!
  - Ну не как свинью же на убой. Я в платье тогда не влезу.
  - Новое купим! - бодро заявил Цветков. - И купальник!
  - Почему купальник? - удивилась Светлана.
  - Откомандирование закончится, сразу отпуск возьму, на море поедем. Будешь целый день на песке лежать, а я... я буду комаров отгонять.
  - Смешной! Какие на море комары?
  Светлана распихала продукты в холодильнике, с трудом закрыла дверцу, закрытый, он сразу включился и заурчал, как сытый кот.
  - Вот тебе еще, - протянул он несколько мотков шерсти и спицы. - Свяжи мне шарф или свитер.
  Света потрогала нитки.
  - Ты же будешь в этом свитере колючим!
  - Ну не кальсоны же вязать, их мне родина выдала на пять лет вперед, а вот свитер, чтобы было в чем зимой на КПП или на полигоне торчать, забыла. Только на тебя надежда.
  За ужином они продолжили разговор.
  - На море хорошо, только отпуск у меня еще не скоро, - вздохнула Света.
  - Тебе же отгулы за командировку положены? За выходные там, переработка...
  - Начальство наше не знаешь, я вот тут с тобой прохлаждаюсь, мне отгулы и спишут.
  Сергей поглядывал, как Света то и дело поправляет непослушную прядь.
  - Сережа! Я же так подавлюсь! - сказала она, поставив кружку.
  Потом посуду убрали. В четыре руки помыли ее на общей кухне и вернулись в комнату.
  На улице было уже темно, в комнате зажгли свет, но не верхний, а торшер у стола. Большой круглый стол был на все случаи жизни. За ним и ели, и Цветков готовился к занятиям, и когда-то жена, обложившись вырезками из модных журналов, кроила платья, а дочка выводила на бумаге первые каракули. Теперь Сергей со Светой сидели друг напротив друга.
  - Что ты меня все глазами сверлишь? - спросила она.
  - Просто смотрю.
  - Давно не видел?
  - Такой да, а то замотаешься в свой платок, голову опустишь и молчишь.
  - Радуйся, когда наш сотрудник дома молчит, это хорошая примета.
  - Почему? - удивился он.
  - Врем много! - грустно улыбнулась она. - Профессиональная деформация. Домой приходят, можно расслабиться, и все равно, надо - не надо, зачем-то легенды лепят.
  - Переведись в другой отдел.
  - И там не сахар. День в машине просидеть, иногда и в туалет не выйти. Терпеть приходится. А если объект пеший, он пять километров пройдет, а ты за ним пятнадцать, то впереди, то сзади, да еще и рацию на себе тащить надо, и уликовый момент не упустить, сфотографировать.
  - Пятнадцать километров? - покачал он головой, - никакого здоровья не хватит.
  - Я - здорова, - снова улыбнулась она, - иначе выгонят по болезни - кому я тогда нужна? В трудовой книжке запишут, что работала в органах внутренних дел от сих, до сих, а с такой записью ни в какое приличное место не возьмут. Подумают, что стучать буду. Только если в охрану или службу безопасности, а где там женщины нужны?
  - В женской бане, - заключил Цветков, смотреть, чтобы шайки не тырили. Что-то ты о грустном. Раз здорова - иди ко мне...
  
  * * *
  Мужик лет шестидесяти на стуле у стола явно красовался. Сидел нога на ногу, картинно отставив руку с сигаретой. Вокруг никого младше подполковника нет, один лишь капитан подошел позже других и сел в сторонке, и все внимательно слушают.
  - Вроде все рассказал уже, - почесал он небритую щеку.
  - Нам, - Смирнов глянул на запись под рукой, - Николай Иванович, важно знать, сколько их было, на чем они приехали, запомнили ли кого?
  - Как их запомнишь? Одна машина новая, как девятка, только с багажником, серо-черная, вся блестит. И Нива белая, с багажником на крыше. На дороге остановились, двери распахнулись и побежали ко мне как тараканы.
  - Сколько их было? Пятеро?
  - Пять... нет шесть. У одного автомат. Я, как увидел, трактор развернул, борону отцепил и в поле погнал. Выглядят... - мужик почесал щеку, - не до того было. Двое бородатых. Которая, как девятка, на дороге осталась, а те в Ниву попрыгали, и за мной. Прыгает, как козлик. Прыг-прыг, объедут - а я на месте развернусь и в другую сторону. Или на них переть начинаю. Так и крутились, ровно вальс танцевали. Потом стрелять стали. Бензобак сзади, рычагами двигаю и все думаю: рванет или просто загорится? Пригнулся, чтоб голова не торчала и вперед! Я ж танкист, - улыбнулся он беззубым ртом, - мне бы мой тэ пятьдесят пятый, и боезапаса не надо, гусеницами бы подавил мразоту!
  Тракторист дотянулся до стола, без спроса залез в пачку Столичных, достал сигарету и закурил.
  - Когда ж вы их переловите? Житья не стало. В хозяйстве два трактора было - один месяц назад угнали. Еще и нам же выкупить предложили. Овец у границы пасти нельзя. Подъедут - в багажник бросят и поминай как звали! Да что овец?! Людей крадут, на прошлой неделе с шапкой ходили - на выкуп собирали... Или уж границу сделайте, как в кино, чтоб под каждым столбом в зеленой фуражке с автоматами сидели...
  Цветков слушал его в пол уха, а сам чуть не подпрыгивал от нетерпения. Помимо Смирнова, Николая, набившихся в комнату других офицеров, которых он, если лично и не знал, то встречал на совещаниях, у окна пристроился Лезенцев, подполковник, с которым он в войну служил в одной бригаде.
  Тракторист дальше рассказывал, а Цветков пробрался к Лезенцеву, тронул его за локоть. Тот обернулся, улыбнулся загоревшим до черноты лицом, крепко пожал ему руку. Видимо он хотел послушать, что еще расскажет тракторист. Но тот уже выложил все, что знал, и лишь последними словами крыл бандитов.
  Они вышли из домика. Дошли до оставшейся от летчиков стелы и присели на скамейку.
  - Ты что здесь делаешь? - спросил Лезенцев.
  - Подъедаюсь, откомандировали из полка в помощь ментам, уже второй месяц лафы. Ты-то где?
  - Где и раньше.
  Лезенцев, еще когда вместе служили в бригаде, перешел в разведку, с тех пор он его не видел, потом и саму бригаду расформировали.
  - Ну и как оно, подполковником?
  - Да уж не проще, чем капитаном.
  - Куда полетела? - спросил Цветков, и Лезенцев рассмеялся.
  Когда шли бои, их военный городок обложили чеченцы. В лоб не лезли, вели беспокоящий огонь с дальней дистанции. Лезенцев тогда вытащил автоматический гранатомет на крышу пристройки, по-хозяйски уселся, поводил стволом.
  В этот момент его окликнули. Он обернулся и, машинально, нажал на спуск.
  АГС протарахтел. Гранаты ушли. Издалека донеслись разрывы.
  - Куда полетела? - недоуменно спросил он.
  Самое интересное, что их после этого обстреливать перестали.
  - Смеешься, Цветков, а у меня тогда все на нервах. Из конвоя в оперативный полк перешел, раньше все было понятно: периметр, ИТСО - инженерно-технические средства охраны. Самая ответственная задача - вывод осужденного в туалет в спецвагоне. И на тебе: строевая часть и сразу война. Батальон под началом. Как школьник по ночам училищные конспекты листал.
  - Зато теперь ты на коне.
  - На каком коне? - удивился Лезенцев. - С утра тапки одел и на броню, вечером в палатке тапки скинул и в койку. И так по кругу.
  Его камуфляж выцвел, стальные звездочки едва видны на погонах. Задубевшее на ветру загоревшее дочерна лицо. Цветков подумал, что чем-то подполковник похож на тракториста, который только что рассказывал, как ушел от чеченцев.
  - Как думаешь, война будет? - неожиданно для самого себя спросил он.
  - Будет, - просто ответил Лезенцев, - сам видишь, у себя они спокойно сидеть не хотят, ползут во все стороны.
  - Когда по угонам спецоперация? С собой возьмешь?
  Лезенцев замолчал. Видимо тех, кто попадал в разведку, первым делом учили держать язык за зубами.
  - Ладно темнить, не зря же ты сюда приехал, и генерал на совещаниях все спецназ дергает, с вертолетчиками их поженить хочет.
  - Серега! - хлопнул его по плечу Лезенцев, - поверь, твое дело не менее важно.
  
  * * *
  Вечером Сергей попросил Николая Столярова подвезти его в город и высадить у здания почты. В переговорном пункте разменял несколько купюр на жетоны. Пятнадцатикопеечные с советским гербом монеты давно были не в обороте, и их использовали как жетоны в междугородном телефоне-автомате. Они оттянули карман и тихо звенели при ходьбе. Через полчаса Сергей достоялся в очереди к телефону-автомату и по-хозяйски расположился в тесной кабинке. Сначала позвонил на квартиру тестю и теще. Теща, едва услышав его голос, сказала, что Лены нет, а дочь гуляет, и повесила трубку. Тогда он набрал номер подруги жены. В его блокноте с адресами был и ее телефон, и рядом пометка с датой - сегодня как раз день рождения.
  Монетки-жетоны, одна за одной, проваливались в аппарат, связь прерывалась. Он снова терпеливо крутил диск телефона. Наконец, в трубке раздался длинный гудок.
  - Привет! С Днем рождения! - поздравил он, узнав голос хозяйки, - Ленка у тебя? Позови. Срочно!
  - Лен! Тебя, срочно! - крикнула та в сторону и, видимо отвечая на вопрос, пояснила: - мужик какой-то.
  В трубку эхом доносился шум праздника, словно кто-то специально возил вилкой по тарелке перед микрофоном.
  - Что еще за мужик к Ленке вяжется?! - прорычал кто-то пьяным басом, - порву!
  - Алло? Кто это?..
  Это был ее голос. Каждое слово на вдохе.
  - Привет! - сказал Серега, - дочка где?
  - Это ты? Доча дома у бабки с дедкой. Чего звонишь?
  Голос жены никогда не перепутаешь. Каждое слово произносила так, словно задыхалась. Еще и смотрела прямо в глаза, широко открыв свои. На парней действовало. А еще Ленка носила шуршащие колготки, ходила, цепляя ногой за ногу, коленкой за коленку. Не было такого мужика, чтобы на этот треск не оглянулся. Когда-то его всё: и голос, и походка волновало. Потом раздражало. Теперь было все равно. Вот только дочка...
  - Как она, не болеет?
  - Чего звонишь?.. - повторила она, голос стал капризным, а еще равнодушным.
  - Звоню? Решать что-то надо.
  - Решай. - Кто-то захохотал, там далеко в комнате, где праздновали. 'Ленка! А ну на место', - рявкнул все тот же недовольный густой бас.
  - Ты подашь на развод или мне?
  - Давай я, - с видимым облегчением сказала жена, - мне здесь проще. И... ну мне пора, тут неудобно.
  Она повесила трубку. В дверку кабины давно нетерпеливо постукивали.
  - Командир! - шумел какой-то подвыпивший лохматый мужик в пиджаке, надетом прямо на майку, - совесть имей, всем звонить надо.
  Цветков высыпал ему прямо в оттопыренный карман пиджака ненужные больше монеты-жетоны и вышел с почты.
  
  * * *
  - Контрактника они сразу убили. Остальных все выспрашивали, откуда, чем дома занимались, где родственники работают. Есть ли квартира, дача, машина.
  Смирнов опрашивал, Николай записывал ответы, а Цветков, сидя на продавленной койке, слушал, что рассказывает освобожденный солдат.
  - Велели вернуться в Новороссийск, в порту устроиться кем-нибудь, чтобы иностранные суда обслуживать - не получится - ехать к брату на шахты и там держаться поближе к взрывникам...
  - Ну а ты? - спросил Смирнов.
  - Согласился. Этот Анзор, который меня сюда вез, велел со всем соглашаться, все обещать, любые бумаги подписывать.
  - Как убитого контрактника звали, он - вэвэшник, из какой части? - влез Цветков.
  - Серегой звали, - наморщил лоб солдат, - он почти не разговаривал уже. Часть называл, не помню, пятизначная.
  Смирнова интересовало не только, кто сидел в одной яме с пленным, но и места захоронения убитых. Он достал карты и планы чеченских поселков, солдат неуверенно водил по ним пальцем. Видно нечасто он поднимался из своей ямы.
  Цветков же глянул на часы и заторопился на вечернее совещание.
  Он припоздал, задние ряды были заняты и пришлось пробираться в середину, какой-то подполковник недовольно глянув, подвинулся, освободив ему место.
  Начальник штаба был непривычно короток, потом генерал по одному стал поднимать командиров частей. Начальника авиации, командира отряда спецназа. Дошла очередь и до командира его полка. Командующий кивал в такт его словам, потом перебил и спросил:
  - Назовите главную проблему. Снабжение? Состояние дисциплины? Боеготовность?
  - Товарищ командующий! - командир полка сделал паузу, - главная проблема в том, что уволились прошедшие войну военнослужащие срочной службы, в полку лишь необстрелянная молодежь, а теперь меняются и командиры ротного звена.
  Генерал помолчал, потом кивком посадил полковника, выискал взглядом среди офицеров коменданта.
  - Комендант! Пароль?
  
  * * *
  Поручик достал из кармана уже порядком мятое письмо и еще раз посмотрел адрес. Все верно: Третья улица от прошпекта, второй поворот от церкви, майора Караваева собственный дом. Едва он свернул с этого, прорезавшего город насквозь, прошпекта, как на первом переулке кончилась мощеная мостовая, потом утоптанный твердый грунт сменила лужа от края до края улицы. Офицер уже не шел, а пробирался, прижимаясь к забору, держась за него, чтобы не упасть, с трудом выдирая сапоги из грязи. Разболелась раненая нога, он какое-то время постоял, держась за забор и опираясь на здоровую.
  Посреди лужи возлежала огромная белая свинья, с большими, как лопухи, торчащими вверх ушами. Она подняла рыло и смотрела на поручика сонным взглядом из-под белесых ресниц.
  Очень она ему напомнила своим рылом проезжавшего чиновника по особым поручениям, который забрал всех свободных лошадей, заставив его несколько дней куковать на одной из почтовых станций.
  Босой парень в расхристанной рубахе прошлепал посередине улицы, держа перед собой коробку. Ноги скрывались в грязи по щиколотку.
  Свинья проводила слепыми глазами и его.
  - Ей Богу, не Московия, а крепость Грозная после дождя! - бормотал поручик, безуспешно пытаясь очистить сапог от глины о колья забора и выбирая место посуше, куда лучше ступить, не потревожив рану.
  Третий переулок был и последним, дальше дорога сбегала вниз, под косогором за полосой деревьев угадывалась река. Деревья тянули вверх голые сучья, вода за ними, сонная и неподвижная, замерла. Смотреть на нее было холодно.
  Двухэтажные дома остались на прошпекте, здесь же все в один этаж и приземисты, распластались над землей. Урожай с огородов уже сняли. Земля выворочена, по ней ходили нахохлившиеся куры. Из крайнего дома на крыльцо вышла замотанная - не понять девушка или баба, плеснула ведро с помоями в сторону. Куры сразу побежали туда.
  Поручик еще раз глянул листок с адресом.
  Из переулка вывернул, возвращаясь с уже пустой коробкой босой посыльный из магазина.
  - Любезный! - крикнул ему поручик. - Где тут майора Караваева дом?
  - Да вот он, - махнул тот коробкой в сторону дома с курами и пошел дальше месить грязь, - вдовы майора Караваева.
  Поручик вздохнул, качнул головой, пробрался к калитке, толкнул ее и зашел во двор.
  Дорожка к дому была посыпана щебнем. У крыльца он подобрал щепку и тщательно отскреб от грязи сапоги.
  Дверь приоткрылась, замотанная в платок не понять чья, бабы или девки голова высунулась, глянула на него и сразу дверь захлопнулась. В доме началась суета, с грохотом упало и покатилось ведро.
  - Устроил переполох! - усмехнулся офицер. Он нарочито громко притопнул здоровой ногой, стукнул палкой, пошаркал, счищая остатки грязи, и поднялся на крыльцо.
  Дверь снова открылась, теперь уже нараспашку. На пороге стояла хозяйка. Отставного майора вдова Мария Ильинична Караваева в наброшенном на плечи потертом бархатном салопе.
  - Никак наш юнкер пожаловали? - удивленно спросила она и протянула руку. - Надо же, уже поручик!
  - Для вас навсегда юнкер, склонил он голову. С тех самых пор, как поступив в полк, попав в роту вашего мужа, увидел вас.
  Он поцеловал протянутую руку.
  - Помнится тогда, и слова сказать не могли, все краснели. Проходите же, - посторонилась она. - Рады вам.
  Пока горничная сливала ему из кувшина над тазом воду, поручик с удовольствием фыркая, умывался и осматривался. И в гостиной, куда его потом провели, все напоминало крестьянский дом. Добротная изба была слишком хороша для крестьян, но маловата и несолидна для семьи отставного майора. Фортепиано, книжный шкаф, отделанный сукном стол, на котором лежала толстая книга с заглавием на французском, разделенная надвое ножом для разрезания страниц. Со всем этим дом становился несуразным. И потолок навис над самой головой, и окна малы, и про то, что дверь низка нельзя забывать, а то не пригнешься и стукнешься лбом. И тогда невольно не перекрестишься на икону, а чертыхнешься, почесывая шишку.
  Поручик недолго был один. Мария Ильинична вышла к нему уже в платье. Встала так, чтобы свет из окна не падал на лицо.
  - Не скучали? Вы уж простите, мы тут по-простому, с утра в затрапезе. Гости редко посещают.
  Открылось дверь, ведущая в комнаты. Оттуда гуськом вышли три девицы одна выше другой.
  Поручик помнил бегавших на улице караваевских девчонок: Ольга, Надежда и Елена. Помнил и как Мария Ильинична безуспешно пыталась восполнить пробелы провинциального образования. Полк стоял на границе, девчонки щебетали на дикой смеси русского, украинского и польского, но Мария Ильинична упорно учила их французскому. Ольга - всегда молчаливая, строгая. Надежда, наивная, которую офицеры любили разыгрывать. Ленка - сорви-голова, вечно пропадавшая на улице с мальчишками.
  Поручик прошел, как вдоль строя, всем поцеловал ручки.
  - Ольга, помню, как на полковом балу вы мной манкировали, куда мне тогда было до прапорщиков и подпоручиков, надеюсь хоть теперь вырос в ваших глазах... Наденька, бегите на полковую конюшню, там кобыла ожеребилась, а жеребенок о двух головах и трех хвостах, только его унтера прячут...
  Елена прыснула, а поручик, взяв ее за руки, попробовал поднять девушку, но остановился.
  - То ли я, сударыня, стар стал, то ли вы выросли, но не осилю.
  Горничная уже накрыла стол. За чаем Марья Ильинична торопилась выговориться.
  - Какое наше житье? Был жив отец - было и житье. Пока жив был, все походы вспоминал. Разухарится, за ружье и в лес. Такую пальбу устроит! Уж и приходили, корили его, что все зверье распугал. Теперь нет его и тихо живем.
  Голос ее дрогнул. Мария Ильинична опустила лицо. Офицеру показалось, что она вот-вот заплачет. Он хотел подбодрить ее, но боялся, что скажет хоть слово или дотронется до руки, и она разрыдается.
  Мария Ильинична достала платок, промокнула глаза, вздохнула.
  - Вы ешьте варенье, наш юнкер, со своего сада, сами собирали, сами и варили.
  Наденька передала ему блюдечко, темно-красные вишни лежали кругом одна к одной.
  - Дзенькуе бардзо!
  Все улыбнулись.
  - Польский и украинский мы забыли, французский так и не выучили. Сокровищ не нажили.
  - Вот ваше сокровище, Мария Ильинична! - возразил офицер, - за столом рядом с вами. Будь в мусульманстве, в краях, где я служил, с такими красавицами озолотились бы.
  - Что мусульманину богатство, христианину - разорение. Нынешние женихи, милый мой поручик, больше не на невест, а на приданое смотрят. Да и в нашем городке женихов этих раз, два и обчелся. Инженеры фабричные и учителя все семейные, помещики, кто побогаче, во Владимире живут, Покрове, а то и в Москве, управляющие из имений сюда приезжают редко. Кто остается? Купеческие сыновья и рады зайти лишний раз, да родители - заходить разрешают, а жениться не велят. Им жениться - капиталы приумножать. Конторщики разве заглянут в гости, студент какой, если к родным приедет, забежит, но это летом. Теперь, сами видите, не принимаем и сами не ездим - погода, до зимы грязь - ни проехать, ни пройти. Вечера за свечами с книгами коротаем, а то сядем вчетвером за стол пузеля разложить, только уже все картинки наизусть знаем, за час все их соберем, потом снова за книжку, чаю попить, а там и спать пора. Вот зимой, как замерзнет, у нас веселее.
  "А Ольга уже перезрела, - ведя светскую беседу, отметил поручик. - Наденька-то как расцвела! Ленка - как и раньше, разбитая коленка. Вертихвостка"...
  
  * * *
  Светлана окончательно оправилась. Сначала хлопотала по дому и привела в порядок основательно запущенное хозяйство Цветкова, потом днем стала уходить по своим делам. Пару раз Цветков, когда был на машине, попутно заскакивал домой, Светы не было. Моздок город маленький, и однажды он увидел ее у рынка, где она о чем-то говорила с приехавшими на автобусе чеченками. Подходить не стал, скользнул взглядом и прошел мимо, тем более, что был не один, сопровождал за покупками очередного завершавшего командировку милицейского подполковника. Такое задание-просьба было не первым. Уже и продавщица красного турецкого золота в углу его привечала. Когда очередной полковник оставил у нее командировочные, приобретя красноватую ажурного плетения золотую цепь, поманила его и продала такую же цепь в два раза дешевле.
  Светлана радовалась подарку как ребенок.
  Впрочем, для него походы на рынок были приятным исключением, обычно служебный день был заполнен так, что пролетал незаметно. И Смирнов, и Николай доверяли ему все больше, часто отправляли одного с документами, встретиться с Анзором, отвезти кого-то к окну на границе. Впрочем, выездов на обмен пленными это не касалось. Здесь работали на пару, да еще и предупреждали военных на КПП. Но и эти выезды давно стали обыденными.
  Цветков с Николаем ждали обмена. Одолжили на посту рацию. Ниву загнали в тень под дерево и сами расположились рядом, чтобы видеть подходящую дорогу.
  - Серега! Ты за войну получил что? - поинтересовался Николай.
  - Награду? Было представление на орден, потом с начальством полаялся, переписали на медаль, а после того случая с водовозкой и бойцами пропавшими и его затормозили.
  - Чего они тогда рванули скопом? Сами же виноваты.
  - Конечно сами. Солдат всегда, если что случилось, виноват. В расположении вода привозная, вся поварам на готовку, командованию - чайку попить. Мыться негде. Офицеры "вошебойку" заводили, парились, потом по бутылке воды на брата, чтобы облиться. А бойцам в умывальники нальют, чтобы утром на палец капнуть и глаза протереть, ну и во фляжку. Наполнили - вот тебе на день, жара не жара. Да все так купаться ездили, просто моим не повезло.
  - И тебе, - уточнил Николай.
  Цветков помолчал, потом с неохотой сказал:
  - У нас в одной части в войну стоматолог отличился - два ордена получил. Кому уж там он мосты наводил, над чьими зубами? Кто на него представления готовил? Второй орден ему вручали, так офицеры поднялись и вышли. Как по команде. А ему что? Перевелся, теперь на новом месте, наверное, о подвигах рассказывает. Как раненых на поле боя спасал и на себе выносил.
  - Как его фамилия? - оживился Николай, - мы в Москве работали за одним майором-дантистом на пару с вашей контрразведкой. Так, пока его разрабатывали, на оперативные деньги весь отдел у него зубы вставил.
  Сергей не успел ответить, сработал вызов рации.
  - К вам жигуль-семерка, принимайте.
  - Принято! - Николай с неохотой поднялся.
  Вскоре на дороге показалась машина, жигули-семерка цвета баклажан. Она неслась по проселку на хорошей скорости, подпрыгивая на колдобинах. Подлетела к ним и затормозила метрах в десяти.
  Молодой чеченец лет двадцати, вылез из-за руля и открыл заднюю дверцу. Оттуда неловко выбрались худенький паренек в заношенной, больше похожей на лохмотья форме и мужик лет шестидесяти. В левой руке он держал синюю потрепанную сумку с полузатертой надписью "Олимпиада-80". Правый рукав его рубашки был закатан, кисть руки между большим пальцем и мизинцем замотана грязным бинтом с проступившими и уже засохшими ржавыми пятнами крови.
  - Стоп! - поднял руку и указал на него Николай. - Это кто?
  Чеченец посмотрел на мужика, словно видел его первый раз.
  - Пленный. Солдат и пленный, на двое договорились.
  Николай достал из кармана сложенный пополам лист бумаги и развернул его.
  - Рядовой Курченко, ефрейтор Балясин, - поднял он голову от листа. - Курченко вижу, Балясин где?
  - Нет Балясин. Бери этого, - равнодушно ответил чеченец.
  - Ну и зачем он мне?
  Чеченец, не отвечая, боком уселся в машину. Пленные послушно стояли рядом.
  - Не хочешь, не бери, - пожал чеченец плечами. - Эй! Назад оба пошли!
  - Братцы! - взмолился мужик, - не бросайте!
  Он бросил сумку, опустился на колени и прижал руки к груди.
  - Вы же русские люди! Христом Богом прошу!
  - Садись! - Николай откинул переднее сиденье Нивы, и пленные торопливо полезли на заднее сиденье. Сели в машину и Николай с Цветковым.
  - Что там твоему обещали? - уже с водительского места спросил Николай, - амнистию? Думаю, максимум ему срок скостят. Ищите Балясина. Обещали! Слово давал!
  - Какое скостят?! - подскочил чеченец, - амнистия! Давай их назад!
  - Назад? Член тебе в зад! - не выдержал Цветков.
  Николай нажал на газ, и Нива промчалась мимо жигулей.
  - Серега! - покрутил головой Столяров, когда они выбрались на трассу. - Укороти язык. Все понимаю, но нам же с ними дальше работать. Отец! Что с рукой? - не оборачиваясь, спросил он.
  - Под пилу попал. Циркуляркой.
  - В горах сколько времени провел?
  - С тысяча девятьсот восемьдесят второго, - тихо ответил тот.
  - Ничего себе! - присвистнул подполковник, - Семья-то есть?
  - Была...
  На КПП они вернули взятую взаймы рацию и поехали дальше в Моздок.
  
  * * *
  После чая Марья Ильинична повела поручика показывать свое хозяйство. Две свиньи в темном сарае подняли к ним головы, водили пятаками из стороны в сторону и моргали слепыми глазами. Коза на задворках сада, опершись на ствол передними копытами, тянулась губами за последним листком на дереве. В курятнике огненный красавец петух гордо сидел на жерди, сверху озирая кудахтающих кур.
  Небольшой сад спускался к реке, по осени в нем было пусто и голо.
  - Что-то я о своих делах заболталась, вы-то как? Рана не болит? Что доктора говорят?
  - Пока в отпуске по ранению, а там, как Бог даст. Хвастать нечем, Мария Ильинична. Воды ни кислые, ни горячие не помогли, хоть лекари и чудеса обещали. И пил, и купался, все без толку. Теперь в Петербург в медико-хирургическую академию надо ехать, там не помогут - буду себе в гражданской жизни и службе место искать.
  - Чего же его искать? - опершись на выгнутый дугой ствол яблони, остановилась хозяйка, - можете здесь осесть, места у нас - это сейчас время такое, а что весной или летом - на загляденье. Не зря их генералиссимусу Суворову пожаловали. Он здесь когда-то Владимирской дивизией командовал. И Владимир рядом, и Покров, да и до Москвы не так далеко. За день доехать можно. В господском парке родник лечебный есть. Что вы в тех столицах не видели? Чиновником в канцелярии сгинуть? Мы для вас люди не чужие. Посмотрите, как девчонки мои вам рады...
  Поручик насторожился. А Марья Ильинична стала, если не жаловаться, то рассказывать все, что накопилось.
  - Вы для нас как колокольчик из прошлого. А то сидим одни. Хорошо иногда попадья зайдет, исправник, как к мужу ходил, так и теперь бывает заглядывает. Выезжать надо, красавиц моих в свет вывозить, только не на чем, да и некуда. Олечке уже двадцать восемь минуло, ей и танцевать на балу нельзя, неприлично, а со старушками сидеть рано, только и остается постоять в стороне. Порой, перед пенсией с огорода живем. Пенсию получили - идем по лавкам возвращать то, что в долг выбрали. Платья средняя за старшей носит, младшая за средней донашивает. Учиться бы их отправить. В Москве или Петербурге их из памяти мужа и бесплатно возьмут, только что ж они там как нищенки будут от чужой милости жить?! Да и Оленьке учиться поздно, а Ленка - один ветер в голове. Наденька - вот моя опора, с ней и просто поговоришь - легче становится.
  От реки подул холодный ветер, несколько красных листьев поднялись и закружились над ними.
  - Дочки работать готовы, а где? Ольга курсы стенографисток закончила, иногда на фабрику приглашают, когда приедет кто из начальства и речь его записать надо. Наденька уроки дает в рабочем доме бесплатно, а куда ей дальше, не знаю, ей бы в семью хорошую учителем, да в них по моде нынешней все больше англичанку или француза хотят, ну а младшая, как была сорванец, так и осталась. У нее теперь новая мода - театром бредит. Проезжал театр в Нижний Новгород, три спектакля дали, так она теперь сама не своя, все ждет, когда назад поедут. Сама сцены разыгрывает. Детей созовет с округи, оденется по роли в мужское какое, а то и просто в штору завернется и декламирует перед ними. Заговорила я вас?
  - Марья Ильинична, дельце у меня в ваших краях есть. Про купца Вислогузова не слыхали?
  - Как же не слышать? - усмехнулась Марья Ильинична. - Первый богатей в наших краях. Балы дает - вся знать съезжается. Дочь у него младшая на выданье - первая невеста. От женихов, говорят, отбою нет. Обед затеет - разговоров на весь уезд. Времена настали, что дворяне по первому зову за стол к купцу спешат. Потом обсуждают, что подавали, кто сколько съел и выпил. Хотя, по правде, бедно здесь живут. Провинция. Хозяева имений и фабрик в Москве и Владимире, приезжают редко. Вы уж, если на Кавказ будете возвращаться, на обратном пути заверните к нам. А то многие счастье свое за морями, да в столицах ищут, а оно порой рядышком, только разглядеть его надо.
  Поручик снова занервничал.
  - Непременно, Мария Ильинична! Уж не думаю, что задержусь в Петербурге, вот только дальше, как служба пойдет, люди мы подневольные, поедем, куда прикажут...
  - Как будет, - вздохнула Марья Ильинична, - пойду распоряжусь насчет обеда.
  Они вернулись к дому. Поручик свободно зашел в комнаты. В гостиной была лишь Надя. Она сидела над шитьем, подняла голову, лицо ее словно осветилось.
  Поручик, который столько раз вспоминал, как кружились они в танце на полковом балу, как ухаживал он за дочерью ротного, оказавшись лицом к лицу, понес чушь, которую было принято говорить дамам в полку.
  - Не забудете меня, напишите, Наденька? - спросил офицер.
  - Да, - тихо ответила она, продолжая шить, - напишу, если адрес скажете. Ой!
  Пятнышко крови выступило на указательном пальце. Поручик наклонился над ней.
  - Мой адрес простой: на Кавказскую линию, в действующий отряд, вот только на каком фланге буду, не знаю. Вы, Наденька, мне два письма отправьте. На левый фланг, - он взял и поцеловал ей левую руку, - другое на правый, - поцеловал он ей правую руку.
  Девушка покраснела.
  - Напишите, Наденька?
  Она кивнула.
  Открылась дверь, зашла старшая сестра. Ольга презрительно глянула на них, взяла со стола книгу на французском, нож для разрезания страниц и демонстративно уселась в кресло у окна.
  Следом забежала младшая, бросилась к шкафу, распахнула дверцы и лихорадочно выбрасывала на пол одежду.
  Поручик вышел во двор.
  Мария Ильинична, на пару со служанкой, широко расставив руки, ловили курицу. В сторонке стоял чурбак, рядом лежал топор.
  Рыжая курица, подозревая недоброе, встревожено носилась по грядкам, ловко проскальзывала между ногами охотниц.
  - Хватай! - азартно кричала Мария Ильинична служанке, - хватай ее, уходит, пся крев!
  Их лица покраснели.
  Поручик бросился между ними, в два счета, невзирая на хромоту, поймал птицу и передал ее хозяйке.
  - Мария Ильинична! Позвольте откланяться.
  Та передала притихшую смирившуюся со своей участью курицу служанке.
  - Поручик?! Куда же вы? - с обидой произнесла она. - Оставайтесь обедать!
  - Извините, Мария Ильинична, - прижал руку к сердцу офицер, - уеду раньше, времени больше будет, смогу и на обратном пути заглянуть, а иначе...
  На пороге в наброшенном на плечи пальто появилась Надя.
  Мария Ильинична вздохнула:
  - Наденька! Проводи торопливого гостя!
  Едва они подошли к калитке, за их спинами глухо стукнул топор, и мимо, брызгая горлом кровью, пронеслась курица без головы.
  Наденька вскрикнула, поручик подхватил ее левой рукой, правой распахнул калитку и остановился перед морем грязи...
  
  * * *
  - Сереж, не лезь ты во все это, в наших делах, как говорят, вход - рубль, выход два. Перевестись к нам сложно, а если и получится, выше майора не прыгнешь, только если в начальство выбьешься или в академию пробьешься.
  Уличный фонарь бледным лимонным светом заливал комнату.
  - Все как у нас, - усмехнулся Сергей, - так хоть майора получу. Тебе к нам идти, только через военкомат, максимум на прапорщика. Да и там места заняты. Офицерские же должности не для дам-с!
  - Ты хотел полковником стать или генералом? - Она поднялась над ним. Цветков увидел, как Света грустно улыбается.
  - Хотел, - раскинул руки Сергей, - когда в училище-институт поступал, пока учился, да когда только лейтенантом выпустился, хотел-мечтал, но посмотрел, как люди живут... а тут еще война.
  - И не рвись вверх, падать не придется и спать спокойнее будешь.
  - Какое спать, когда ты то и дело исчезаешь неизвестно куда на несколько дней?!
  - Привыкнешь, Сережа, - прижалась она к нему, - не вечно же эта заваруха, привыкнешь...
  
  * * *
  Цветков с утра отпросился в полк. Вернее, не с самого утра - а то пришлось бы вернуться - начал ныть часов с одиннадцати.
  - Давай, - махнул рукой Смирнов, - толку здесь от тебя все равно нет, аж на месте подпрыгиваешь.
  - Сан Саныч! - прижал Цветков руки к сердцу, - все отработаю! Нивку можно взять?
  - Чего?! - возмутился Смирнов. - Дуй на развозку и чтобы до завтра духу твоего здесь не было!
  Когда автобус-разводка проезжала мимо рынка, он привстал, хотел попросить водителя остановиться, но передумал и снова уселся.
  В части сегодня давали жалованье. Когда добрался до полка, у окошка кассы уже выстроилась очередь.
  - Эх! - тряхнул жиденькой пачкой лейтенант Шкирко, - такие бы деньги да десять лет назад. Получали рубли, потом миллионы, теперь тысячи.
  - Тогда фантики не в моде были, - пробурчал капитан Маслов, - получил - отходи, пусти следующего.
  - Только за границей хорошо и пожил, - пригорюнился старлей Леня Шерстюк, - а тут не живешь, а тянешь от получки до получки. Вот так ценят войска правопорядка, и чего я сюда перевелся? В Германии, когда танкистом в группе войск служил, там и рублями, и марками платили...
  - Вот и двигай обратно в свои танковые войска, - недружелюбно заметил кто-то.
  Пришедшего из армейцев Шерстюка с его закидонами в полку еле терпели. Он громко отличился еще в Ростове. В округе, по знакомству, бывшего танкиста пристроили на хорошую должность, нарисовали карьеру чуть ли не до министра и приказали для начала навести на своем месте порядок, как в танковых войсках. Велели, если увидит какое безобразие, не стесняться и немедленно пресекать его, действовать от имени командующего. Что он немедленно и сделал. Увидел на улице взвод одетых в милицейскую форму солдат специального моторизованного батальона, от имени командующего приказал им вернуться в часть, переодеться в камуфляж, как положено военным, и доложить лично ему и командующему округом об исполнении. После чего Шерстюка с позором и навсегда подмоченной репутацией сослали из столицы округа.
  - Мне эти марки десять лет назад даром были не нужны! - возмутился старший лейтенант Овчинников, - батон верните за тринадцать копеек!
  - А зарплату в пять тысяч оставьте, - уточнил капитан Тихомиров.
  Тихомиров также пришел во внутренние войска из министерства обороны, но сразу пришелся ко двору. Все засмеялись. Очередь в кассу всегда добродушна.
  - Без шуток, а ну тихо, молодежь! - продолжил майор Куликов, - время летит, пацаны на срочную приходят. Восьмидесятый год рождения. Олимпийский. Пионерию еще краем захватили, а комсомола уже не было, разогнали. И идут служить без всяких идеологических накачек.
  - Повезло, сразу свобода и демократия, - уточнил кто-то.
  - Хороша демократия! Со школы и на войну, - зло сказал один из комбатов. - Тощие как из концлагеря. Кашу перловую, шрапнель рубают - только ложки мелькают. Знал бы, что так будет, сволочь пятнистую с его перестройкой, сам бы придушил.
  - Так бы тебя и пустили к нему, - усмехнулся кто-то в хвосте очереди, - хотя наша дивизия Дзержинского тогда ЦК КПСС охраняла.
  - Да, - неожиданно согласился командир батальона, - тогда сначала про перестройку заговорили, и все, вроде правильно, потом свобода и равенство, а дальше накат на армию пошел. Нахлебники! Дармоеды! Я после службы форму снимал, гражданку на себя и по магазинам, чтобы из жратвы поймать, где что выкинули.
  - А я снимал после чеченской, когда сдали и ее и нас. Самому стыдно было, - заметил кто-то.
  Все как-то сразу замолчали. Потом два прапорщика, получив деньги, забубнили:
  - Слушай, я тебе должен, а ты у Коли занял, так я ему все равно отдаю, и тогда мы все трое в расчете...
  Цветков достоялся до окошка.
  Кассир части была гражданской, на удивление приятной девушкой, что так редко встречается в их профессии. Может потому, что приехала из Ленинграда, Цветков не раз замечал, что жизнь в северной столице накладывала отпечаток на людей.
  - Сережа, у тебя в этом месяце поменьше, - словно извинилась она, - ты по приказам на надбавки не прошел.
  Доплаты были небольшие, но все равно неприятно. Когда уже шел из кассы, из строевой части выглянул майор-кадровик с каким-то особенным светящимся лицом. Он словно парил над полом.
  - Цветков! Дружище! Зайди!
  Они прошли за стойку, на которую клали документы посетители, мимо писарей в небольшой, но уютный кабинет майора.
  Здесь он не стал садиться, а прохаживался взад-вперед от двери до окна, и капитан прижался спиной к канцелярскому шкафу, чтобы освободить ему дорогу.
  - Товарищ майор, почему у меня в этом месяце надбавок нет?
  - Что? - словно сбился со своей светлой волны кадровик, - каких надбавок? Ты в штабе группировки сейчас - там и проси. От них на матпомощь очередь из полковников, кассир пачки распечатывать не успевает. Денег? Что ты меркантильный такой? Денег ему, денег! Ты о вечном думай, о музыке...
  - О чем? - изумился Цветков.
  - О музыке! Молодой ты еще! - счастливо засмеялся майор, - я только с Ростова. Вчера в управлении округа целый день провел. У командующего. Надо было документ срочный отдать на подпись, оставил у помощника, а из-за дверей 'самого' музыка... баян... потом лично товарищ генерал-полковник выглянул: 'Чего стоишь?' - спросил. 'Извините, - говорю, - заслушался'. И он меня, - майор снова засмеялся от распиравшего его счастья, - в кабинет завел, вот как я тебя сейчас... на стул посадил и час мне на баяне играл... Командующий округом мне лично на баяне играл! Одному! Потом все документы подписал...
  Кадровик словно споткнулся, глянув на равнодушное лицо Цветкова.
  - Сейчас командир полка подъедет, доложу ему.
  - О чем? - не понял Сергей.
  - Как о чем?! Командующий округом со мной час, один на один, лично... Он же меня запомнил!
  - А-а, вот оно что! - потянул, будто только сейчас понял в чем дело, Сергей, - тогда понятно. Слушай, раз вы теперь с ним друзья, при случае скажи ему, чтобы с птичками перестал чудить. Кто ему сказал, что солдатам в казарме птицы в клетках нужны? Они с наряда придут, спать хотят, а эти твари чирик, да чирик! Раз чирик, два чирик, канарейке голову и свернули. Мы же их по домам держим, а перед проверкой в часть несем. Как идут офицеры на службу с клетками, птичек несут - значит, командующий с инспекцией едет. С клетками обратно домой пошли, чуть ли не колонной - значит уехал командующий. И про березовые чурки расскажи, что за бред их в казармах расставлять? Родину они, мол, солдатам напоминают. У нас и береза-то не растет. А задачу достать, напилить и красиво расставить - доводят.
  - Ты, капитан, - насупился кадровик, - может, майором и станешь, перед самым увольнением, но выше тебе дороги нет.
  Цветков вспомнил, что Светлана одна в комнате, и заторопился. Махнул рукой и выскочил из кабинета. Повезло с попуткой, грузовик Урал, идущий на полигон, подбросил его почти до дома. Здесь, на перекрестке перед КПП женщина в домашнем халате, поставив ведро на табуретку, продавала роскошные астры. Он взбежал по ступенькам и решительно, с букетом перед собой, зашел в комнату.
  Светлана торопливо писала что-то на больших листах бумаги. Она на секунду подняла голову. Улыбнулась, подбородком показала на две пачки бумаги слева и справа, исписанную и чистую, и снова взялась за ручку.
  Сергей плюхнулся на диван и смотрел, как старательно и быстро она пишет. Света не выдержала его взгляда и отложила ручку.
  - Я тебя в городе видел.
  - А я тебя, ты мимо рынка на автобусе зеленом проезжал, аж к окну прилип, правильно, что не сошел.
  - Ты же не с мужиком была.
  - Стандартный подход, - осуждающе покачала головой Светлана. - Сколько случаев было, когда муж и знает, где жена работает, а увидит, как супруга с букетом стоит и воркует с кем-то, подбежит и, хорошо, если только цветами кавалеру по морде даст. Вся конспирация насмарку.
  - Тогда цветы оставляем дома и идем кутить, - достал он из нагрудного тощую пачку денег.
  - Будем куролесить и танцы танцевать, - потянулась Светлана, - вот только отпишусь по-быстрому, - снова склонилась она над бумагой.
  Чтобы не мешать ей, Сергей уселся у окна с книгой.
  
  * * *
  - Тут у вас дороги такие, что как бы их и нет, но я вас, Наденька, готов на руках нести.
  - Пойдемте!
  Девушка взяла поручика за руку, прижимаясь к забору, они обошли лужу, потом свернули в узкий проход между сараями. Здесь по какой-то надобности была свезена и высыпана длинной полосой земля, верх ее просох и позволял идти, не пачкая сапог. Лишь палка поручика оставляла после себя круглые глубокие следы, похожие на вход в нору.
  Так они прошли на следующую улицу, тропинка под ногами завертелась, полезла наверх, и вывела их на Владимирский тракт, прорезавший городок насквозь. На другой стороне стояли красные корпуса фабрики. Над высокой трубой вился легкий дымок. Дома рядом с фабрикой заняли лавки, торговавшие всем, что нужно работникам. Из одной вышел с мешком бородатый лет пятидесяти мужик и низко поклонился Наденьке.
  - Прогульщик! - весело прокричала она и погрозила мужику пальцем. Потом подхватила за руку поручика и повела-потащила по тракту вдоль фабричных корпусов.
  Незаметно они дошли до гостиницы, где поручик оставил вещи.
  - Зимой у нас хорошо! Приезжайте к нам зимой, дайте слово!
  - Как служба, что еще доктора скажут, хотя я и не уезжал бы... Наденька, а что же, мужик тот с мешком, почему вам кланялся?
  - Я в народном доме им книги читаю, грамоте учу. Если будут все грамотные и умные, то не будут ссориться. И на Кавказе надо школы заводить - учить грамоте горцев, просвещать.
  - Мне один штатский майор, - усмехнулся поручик, - советовал в пьянство их ввести, споить, чтобы замирить. Это для них лучше. Грамоту лихому человеку дать - вдвойне опаснее его сделать.
  - Ф-фу! Глупый ваш майор! Вы бы видели, что у трактиров творится, когда деньги рабочим дают. Какой мир?! Такие битвы, из дома боимся выходить. Подождите! Кажется, ведут...
  Со стороны Москвы приближалась нестройная колонна. Солдаты вели арестантов, позади ехала телега.
  Наденька подошла к самой дороге, достала из кармана потрепанный кошелек. Арестанты тянули к ней руки. Солдаты с допотопными ружьями отворачивались, шли еле-еле, больше топтались на месте.
  - Барыня... барыня... помогите копеечкой... молиться за вас буду...
  Наденька совала им в руки монеты, пока кошелек не опустел.
  Этап прошел мимо, Лошадью правил унтер-офицер, в телеге восседал штабс-капитан.
  Поручик встретился с ним взглядом, козырнул, поднеся два пальца к фуражке. Штабс-капитан чуть выпрямился и откозырял в ответ.
  - Ну вот, - улыбнулась Наденька и показала пустой кошелек, - снова все, что неделю копила, раздала.
  - Дай Бог, чтобы впрок пошло. А то ведь народ лихой. Не зря солдаты под ружьями ведут.
  - Народ хороший! - возразила Наденька, - молиться будут обо мне, а я о них. И о вас. И солдаты... вы видели, как они их вели, шепотом.
  - Шепотом? - улыбнулся поручик.
  - Раздала все, но для вас у меня тоже подарок есть.
  Наденька достала образок на тоненькой цепочке, поручик снял фуражку и наклонил голову.
  - Пусть хранит вас Бог, - перекрестила она его, - и здесь, и пуще всего на Кавказе. Он из нашей церкви, суворовской.
  Они стояли у гостиницы, этап уже не был виден, вещи поручика лежали в коляске. Извозчик дремал, повесив голову.
  'Бросить все, - подумал поручик, - выйти в отставку по ранению и осесть здесь. А дальше? Приперся и сел на шею инвалид колченогий? С ружьем и костылем по полям и лесам таскаться, зверей пугать?'
  И словно возразил сам себе:
  'Вернусь! Место найду и вернусь!'
  - Мне пора, Наденька, - сказал он и поцеловал ей руку. - Ждите меня! Передайте и Марье Ильиничне обязательно, и остальным, чтобы ждали, а вы, Наденька, ждите особенно!
  Потом, не думая о больной ноге, бодро вскочил в коляску.
  Извозчик очнулся, поднял голову.
  - Езжай прямо!
  - Куда, барин?
  - Прямо езжай, говорят!
  Извозчик тронулся, поручик обернулся. Наденька стояла на обочине и рукой в воздухе крестила его.
  Только, когда они отъехали дальше, поручик сказал:
  - К Покрову вези! Дом купца Вислогузова знаешь? Пошел!
  Кучер почесал бороду.
  - Это, какого Вислогузова?
  - Купца, который самый богатый в этих краях...
  
  * * *
  - Рабочий день до восемнадцати ноль-ноль, - официальным голосом нудел Цветков Смирнову, - пароль на сутки вам дежурный по группировке скажет, а я пошел.
  Сан Саныч только махал на него рукой, словно отгоняя муху, и Сергей убегал, торопясь домой, пропуская бесплатный ужин в столовой. Служебное время словно растянулось. С утра на службу, на ней, начиная с обеда, поглядывал на часы, торопя время, а то и норовил найти оправдание и удрать пораньше...
  Цветы стояли на столе, два букета на подоконнике, еще один, так и не нашедший себе места, в бутылке из-под молока на табуретке. Сергей лежал на диване, и смотрел, как Светлана прибирается в комнате. Сначала он честно пытался ей помогать, даже притащил свежей воды в ведре. Поначалу трудились вдвоем. Со стороны их разговор был четким и коротким.
  - Давай воду... подержи стул... не лапай... говорю, не лапай... Ай! Тряпкой-то зачем?!
  Изгнанный на диван, он смирно лежал и с удовольствием смотрел, как Светлана работает.
  Фотография выпала из журнала, когда Света с тряпкой добралась до книжной полки.
  На фото три лейтенанта в парадной форме, золотые погоны, фуражки сбиты на затылок, рядом две боевые подруги, в руках у всех бокалы с шампанским.
  - Тебе хорошо в парадной форме, - заметила Света, рассматривая снимок. - Надел бы, покрасовался.
  - Не влезу я в парадку. С лейтенантов где-то в шкафу под шинелью висит. Я и погоны не менял.
  - Кто с тобой на фото?
  Сергей сел.
  - Справа Игореха - погиб в девяносто пятом в Грозном, слева Калугин. Он тогда почти сразу уволился. Теперь крутой бизнесмен и, кстати, холостой.
  - Совсем некстати, - пожала плечами Света, - значит, внизу твои и Игоря прекрасные половины присели?
  - У Игоря теперь вдова, здесь в Моздоке живет, а моя - как укатила к родителям во время войны, там и осталась.
  - В шкафу и детские вещи есть.
  Он лишь вздохнул.
  - Брат у нее деловой. Из новых русских. Там и машина - иномарка, джип крутой, Гранд Чероки, и коттедж за городом. Что-то строит, где-то торгует. Родители ее, пока курсантом был, все из себя партийные были, образцовые коммунисты и всех жизни учили, все долдонили про социализм и честь смолоду, а как деньги появились, словно с ума сошли. Теперь остальные быдло, люмпены и совок, а они - хозяева жизни. Особняк, забор метра три, прислуга. Жену к себе вызвали, и она на красивую жизнь посмотрела и как взбесилась. А тут война, Моздок прифронтовым стал.
  - Ты, что же, жену на службу променял?
  - Ничего я не менял, - разозлился Сергей. - В отпуск приехал, свояк сходу предложил в его команде на разборку съездить - с кем-то там у него терки были. Сайгу дали, тот же Калашников, но для охоты. Постояли с двух сторон, поглазели друг на друга, пока паханы свое перетирали. Потом в кабаке отмечали. Я одного бойца поспрашивал - стрельба-то бывает? Говорит - случается. Посмотрел, братан ее ходит, пальцы веером, с теми же чеченцами дела имеет, уж не знаю, кто из них круче. Главное, он при деньгах, и все словно зажмурились. Чуть ли на него не молятся. Прыгают вокруг. Только, что автографы не просят. Отпуск заканчивался, сказал мне лениво, что сестра за меня попросила, пристроить. И кроме, как в охрану, я никуда не гожусь. Предложил за ним портфель носить и с этой Сайгой на разборки с его командой ездить. Здесь в полку, на войне, я знаю, за что воюю. А там? За его фирму?
  Цветков поднялся с дивана.
  - Вернулся, супруга у родителей осталась, как бы временно, потом попросила выписать ее и листок убытия выслать, дальше трудовую книжку. Дочка в письма лист с каракулями вкладывала, все мишке своему писала.
  Сергей замолчал, и Света уже его не трогала. Закончила уборку, принялась готовить ужин. Когда поели и убрали посуду, и оба устроились в разных углах дивана друг напротив друга, Света взялась за спицы, и уже Цветков наехал на нее, словно продолжив их ночной разговор.
  - Свет! Тебе не надоело?
  Светлана молчала, смотрела на него, спицы замерли в руках, а Сергей все не мог подобрать слова.
  - Ну, я-то мужчина, служба военная, в форме, все понятно. А у тебя? Под чьим-то именем и неизвестно куда, как по минному полю, да и тут, каждый раз непонятно перед кем с новым кавалером фланировать. А Чечня! Случись что - тебя же не вытащат оттуда!
  - Ты же сам сказал, служба. У каждого своя.
  - Не женская же!
  Света в халате, с ногами на диване, с вязанием в руках казалась такой домашней. И действительно, какая еще служба?! Приготовить завтрак, обед и ужин и сидеть с вязанием в руках, ждать мужа с работы или со службы.
  Она отложила спицы.
  - Сложилось так. У меня в Чечне есть родственники и другие зацепки, просто не могу рассказывать. Да и что переживать, здесь непросто, но это временно, а дома тебя на линии и прикроют всегда, а, случись что, город на уши поставят.
  - И как ты на эту службу попала?
  - Дядя сосватал. Он в милиции работал. Я и не знала. Всегда по гражданке ходил, говорил, что инженер в какой-то конторе. Я институт при заводе заканчивала, филиал. Завод закрылся, только успела диплом получить, а работать идти уже некуда. Выбор: или в ларьке на рынке сидеть, или в офисе ногти полировать, да и туда еще попробуй устроиться. Тут дядя Коля и предложил поработать в интересной конторе.
  - В училище какое-то специальное отправили?
  - На месте учили. Сначала проверка по всем учетам, неделю приказы секретные читала. Потом в паре работали, вроде как стажировалась. Ну а потом... - Она отложила вязание, - ювелирный магазин ограбили, охранника застрелили. Данные были, что машину грабителей в частном секторе видели. Нас и бросили туда всех. Каждому участок нарезали. В первый дом постучала, мужик выходит, бандит бандитом, надо говорить, зачем пришла, легенду оттарабанить, а у меня словно язык к небу присох. На него смотрю, он на меня, потом буркнул, чего надо? Я и прохрипела, попросила кипяченой воды - лекарство запить. Хорошо, таблетки какие-то с собой были.
  - Кипяченой почему?
  - Чтобы не из колодца во дворе набрал, а в доме.
  На кухню зашли, он, пока воду из чайника наливал, ведро мусорное ногой под стол задвинул. А в нем бирки от колечек, сережек лежат. Получилось: первый день на линии и сразу раскрытие.
  Она улыбнулась, самой было приятно вспомнить и свою растерянность, и первую победу.
  - Здорово! - восхитился Цветков, - как в кино, не работа, а сплошной детектив.
  - Ой, Сережа! - махнула она рукой, - да тоска зеленая! Тот раз по срочному работали, а обычно ходишь, бубнишь легенду, а в адресе то никого нет, то просто не пускают: народ перестал двери открывать, а то и "гласников" вызовут, наберут ноль два и сообщат, что по дому подозрительные тетки ходят, вынюхивают что-то.
  - Зато здесь весело, как тебя, с какой тоски зеленой к нам занесло?
  - Сама виновата. На работу устраивалась, чего только про себя в анкете хорошего не написала, и про то, что языки знаю. Сначала все на установки гоняли в дома, где чеченцы и ингуши живут, потом, сюда откомандировали.
  - Ну и зачем тебе это, - свернул к чему и хотел Цветков, - увольняйся, переезжай ко мне, живи спокойно. Работу тебе найдем.
  Света замолчала. Лицо стало сосредоточенным, снова спицы замелькали в руках.
  - Ты ведь женат, - то ли спросила, то ли уточнила она.
  - Закончилась моя женитьба еще в войну.
  - У тебя женитьба, у меня командировка. Действительно надо что-то решать. Вот довяжу тебе свитер, и решим...
  Она улыбалась, но грустно, и Сергей так и не понял, обрадовалась Света его по сути предложению или нет. Потом, уже ночью, она сама вернулась к тому разговору.
  - Конечно, ты прав, надо что-то решать, - негромко сказала она и прижалась к нему.
  
  * * *
  - Ишь, отгрохал домину, - показал кнутом кучер на новенький с колоннами особняк и усмехнулся, - вы, господин, следующий раз просто говорите: не купца Вислогузова дом, а дворец с лавками.
  Вид дом имел странный. В других зажиточных купеческих домах первый этаж занимал магазин, второй был жилым, приказчики знали, что хозяин рядом, в любой момент может спуститься и посмотреть, как идет торговля. Здесь же, с двух сторон от парадного входа с колоннами, находились лавки, москательная и продуктовая, второй этаж был жилым, с большими, как во дворце окнами, а на третьем с окнами обычными и оттого словно малыми непонятно, живут люди или уже чердак. Но Вислогузов на третьем этаже, балкончики в нескольких местах сделал, чтобы никто не сомневался и видел: у Вислогузова не просто дом - дворец, трехэтажный и с колоннами. Вышел действительно, как и сказал кучер, дворец с лавками. Видимо, купец уже мог построить себе особняк, но и не хотел отпускать далеко от хозяйского глаза торговлю.
  Потому и подъехать ближе было нельзя. Сразу три телеги с товаром перегородили подъезд к дому. Поручик распорядился доставить вещи в гостиницу, осторожно спустился с коляски, огляделся, отломил ветку от куста и сбил присохшую грязь на сапогах. Нет, не годится. Ну как барышня, офицерская невеста, поведет товарища своего жениха с родителями знакомить? Извозчик уже уехал, поручик развернулся и пошел в сторону от чудного дома. Метрах в ста наткнулся на парикмахерскую, рядом скучал чистильщик обуви.
  Цирюльник долго прыгал вокруг него с ножницами, высмотрел на щеке прыщик.
  - Сейчас, ваше благородие, прикончим барина в момент, - приговаривая, он выдавил прыщ и прижег место.
  Через полчаса поручик был побрит, причесан, напомажен, за воротник и, даже, в рукава провинциальный цирюльник не пожалел одеколона. Потом на улице чистильщик замахал щетками. Сапоги сверкали. Офицер франтом, опираясь на палку, как на трость, подошел к парадному входу. Телеги уехали. Дверь оказалась заперта. Поручик постучал рукояткой палки по стеклу. За ним показалось сонное лицо. Швейцар отворил дверь, недовольно глянул на него и отступил внутрь. На нем был нарядный кафтан и обрезанные по щиколотку сапоги, такие большие, что в них вряд ли можно было далеко пойти, зато, поднявшись с кровати, легко можно было сунуть ноги и быстро встать у двери. Круглое лицо швейцара было, с одной стороны, примято, в волосах торчало несколько травинок.
  - Кого черт принес? - рявкнул густой бас из глубины дома.
  - К младшей барыне! - повернувшись, презрительно ответил швейцар. - кавалер и "Ахвицер"!
  - Кавалера гони в шею, а "Ахвицера" давай сюда!..
  Швейцар в замешательстве замер, не зная, как выполнить столь противоречивую команду. Поручик решительно отодвинул его и зашел.
  На верху широкой парадной лестницы стоял низкорослый мужичок в кафтане и жилете из дорогой ткани, штаны заправлены в мягкие сапоги. Он был пострижен "в скобку", широкая борода закрывала горло. Одной рукой купец опирался на перила, другой поглаживал бороду. И смотрел на поручика тяжелым как свинцовая гиря взглядом.
  Поручик чуть поклонился.
  - Собственно, ежели вы купец первой гильдии Вислогузов, то я к вам, и хотел лишь передать слова признательности от вашего бывшего приказчика Веснухина, известить, что тот благодарит вас за науку, а сам, находясь в кавказском корпусе, не раз отличился, успешно сдал экзамен и произведен в прапорщики.
  - Ах-ты! Вот новость-то! Слышишь, деревня! - рыкнул мужичок швейцару и всплеснул руками, - Рябой-то у нас, р-раз и в люди вышел! Дворянин! Да что же вы стоите? Вы, ваше благородие, с палкой? Драться не будете? Проходите, ваше благородие! Не побрезгуйте!
  Больше всего поручику хотелось сразу откланяться.
  "Эк я по-военному в лобовую пошел, - подумал он, - передал бы со шляпницей какой или кондитером письмо и делу конец".
  - Собственно, мне надо ехать далее, по казенным делам...
  - Подождут казенные дела! - Купец проворно сбежал по лестнице. - Все казенные, да казенные, а тут событие: Рябой наш из говна в люди вышел!
  Купец подхватил поручика под руку и повел на второй этаж.
  "Ишь, как он обрадовался, - недоумевал поручик, - напраслину Веснухин наговорил".
  Его оставили в комнате, видимо, гостиной, обставленной темной тяжелой мебелью, шторы были задернуты, может, поэтому и казалось, что в ней пыльно и запущено.
  Поручик подошел к окну и чуть отодвинул штору. Дорога была пуста, потом по ней проехала телега с двумя военными. Он узнал развалившегося на ней штабс-капитана, который утром вел по Ундолу этап, впереди сидел и правил лошадью тот же унтер-офицер.
  "Быстро они назад, - удивился поручик. - Ах, да! Наденька говорила. Ундол - унылый дол, этапная тюрьма, доставили партию арестантов и возвращаются, по делам или за новыми. Вот же служба!"
  Открылась дверь, в гостиную вернулся купец. Теперь на нем был черный сюртук, выделялась восьмиугольная медаль на красной анненской ленте.
  Следом высокий сильно горбившийся словно знак вопроса слуга в ливрее, нес поднос, на котором стоял декантер, полный темного вина, и два невысоких стакана. На тарелке лежал порезанный тонкими колечками лимон. Он поставил поднос на стол и сразу ушел.
  - Вы, ваше благородие, кажется, поручик? Я-то не очень в военных чинах разбираюсь. Простите, ежели изначально груб был. Дочка у меня младшая на выданье, женихов хоть лопатой, хоть оглоблей отгоняй, летят как мухи на мед. С утра до вечера в дом с визитами лезут. Вот и решил, что и вы... - Купец Вислогузов отодвинул стул, но не сел, снял пробку с графина и наполнил стаканы, - шторы у меня и днем, и ночью закрыты, как жили когда-то на первом этаже при лавках, привыкли, что всякий прохожий в окно нос сует, как живем, что едим и пьем - любопытствует, вот и затворяемся до сих пор.
  Он хлопотал, а поручику вовсе не хотелось пить с каким-то купцом Вислогузовым, но и уходить, не сделав дела, не стоило.
  - Ваше благородие! Не погнушайтесь! Давайте за нового дворянина и офицера, Петьку конопатого!
  Стоя они выпили. В стаканчиках оказался коньяк, ломтик лимона был слабой закуской.
  - Да вы садитесь, ваше благородие! Господин поручик! Не побрезгуйте!
  Купец сам сел напротив и снова потянулся к графину.
  - Чтобы Петька Веснухин в благородиях не задержался и высокоблагородием побыстрее стал!
  "Зря не пообедал у Марьи Ильиничны, - гоняя во рту лимон, сокрушался поручик, - курица рябая верно уж готова, а то здоров купец без закуски пить!"
  - Пожалуй, мне хватит, - отодвинул он вновь налитый до краев стакан.
  - За офицеров! И штаб, и обер! - с укоризной посмотрел на него купец, - за службу кавказскую военную! Да под лимончик!
  В голове зашумело, мысли путались, но купец говорил, уже и не обращая на него внимания.
  - Петька Веснухин! Дурья башка конопатая! Дворянин! За уши теперь таскать нельзя! Как и мечтал: на Кавказе через год - офицер. А о том не подумал, что он и через пять лет офицер и через двадцать офицер. Если раньше не убьют на какой-нибудь войне или на Кавказе этом черкесы не зарежут! А не убьют, он и через тридцать лет - все офицер, ни кола, ни двора, из имущества - портки, да и те казенные. А здесь бы три года приказчиком отходил, потом купец, свое дело завести помог бы, дальше вторая гильдия, еще лет пять, глядишь, и первая. Те же тридцать лет - и ты поставщик двора, особняк, карета перед ним, лошади с лучших заводов, а мимо тебя отставной штабс-капитан Петька Веснухин едет, весь израненный на старых дрожках, и лошадь впереди лядащая, тоже за военные заслуги, как и он, с артиллерии или кавалерии списанная.
  Лицо Вислогузова покраснело, рука сжимала стакан, он начал постукивать им по столу в такт своим словам, словно точки ставил, и все говорил и говорил, не давая вставить хоть слово.
  - Это сейчас он король, офицер. Куда ехать надо, на всех станциях сидят, в карты дуются - вояки. Лошадей им вперёд, по казенной надобности все, да вся надобность их для казны не польза, а разорение!
  - Я не позволю! - заплетающимся языком, но, стараясь говорить твердо, возразил поручик.
  Купец полазил по нему тяжелым взглядом.
  - Не серчайте, ваше благородие! Все от недомыслия нашего. Непонятия. Своими руками капитал по рублику собирал. Нынче ведь как, мещанин какой, только на рынке расторговался и сразу: "Я - купец! Я сто рублей пошлины заплатил!" А тут, пока до второй гильдии дошел, пока в первую вышел. Губернатору теперь поставляю, и медаль есть "За полезное" на Аннинской ленте. На шашке у вас, вижу, ваше благородие, Анна, орден, 'За храбрость'! А у меня 'За полезное'! Так вопрос, что нынче людям надо? Вот от Петьки теперь только и есть, что храбрость, так то война, а что здесь в мире с нее? Здесь полезность нужнее!
  Графин уже ополовинили, желтые лимонные корки скрутились на подносе. Но Вислогузов и не думал останавливаться, снова и снова наполняя стаканы.
  - Раньше-то никого, - поводил купец пальцем перед носом, - когда поднимался, жилы рвал, ни одного щелкопера вокруг, старшую за приказчика отдал, среднюю, как раз во вторую гильдию вступил, капитал на десятки тысяч стал, за купца, а теперь, когда капитала за сотню тысяч перевалило, деньги почуяли, закружились вокруг младшенькой женихи, как осы, жужжат и жужжат... визиты... балы... дурехе этой общество надо, бал ей подавай... Чтобы у кавалера происхождение было. Чтобы по-французски чирикал. У полезного человека времени по паркетам скакать нет! Выдрать ее, да в деревню на год, оттуда уже под венец с кем скажу. Младшая у меня дура-дурой, а люблю. Пусть офицер, раз шлея ей под хвост попала, времена нынче, что и гвардейцы к купеческим дочкам подъезжают, традиции свои благородные на приданое меняют. Пусть офицер, но чтоб этот офицер в тридцать лет уже высокоблагородием стал, не обер, а штаб-офицером. А в сорок - превосходительством, чтобы вхож был куда надо, тогда ему и откуп дадут, мне подряд какой подкинет, его и государь заметит, а уж с государем он и после службы не пропадет, в сенате посадят, в комиссию какую, вице-губернатором, а то и губернатором поставят. Почет, уважение и доход! А иначе... Вот поручика какого со службы попрут, и кто ты тогда?..
  Офицер с трудом, опираясь на палку, поднялся, но купец уже не обращал на него внимания. Отставил стакан, запустил пальцы в волосы и бубнил, раскачиваясь над столом:
  - Эх! Медаль дали, а орден не вышло! Хоть и обещали, пили и ели, подарки принимали и все сулили. И жертвовал, и благотворительность эта, на церковь давал, погорельцам давал, на сирот давал, не успевал кошелек закрывать. И все мимо. А то бы и я в книге почетных граждан на первых страницах был. Ничего, пусть и без ордена, а все равно теперь и в карете могу ездить, и двух лошадей запрячь. А Петька?! Ни за что не прощу! Загубили! Какой приказчик был. Ловкий, умный и не воровал! Хоть и рыжий! Дочь бы за него отдал! Бегали бы маленькие рыжики по дому. А за прапорщика? Вот ему фиг!..
  Поручик стоял на лестнице, опершись на перила. Мимо поднималась горничная, неся на подносе серебряные кофейник и молочник, на тарелке лежали щедро посыпанные сахарной пудрой румяные булочки. Сбоку лежала вчетверо сложенная салфетка.
  - Стой! - нетвердым голосом приказал офицер. - Кому несешь?
  - Младшей барыне, - присела горничная.
  Поручик достал из кармана изрядно помятое письмо, спрятал его под тарелку.
  - Лично барыне в руки передай! Она знает от кого!
  Офицер, спотыкаясь о палку, ухватившись за перила, пошатываясь, спустился по лестнице и вышел на улицу. На ней покачался, не в силах определить куда дальше идти, и заковылял, куда глаза глядят. По пути не переставал бормотать, словно возражая купцу. Он останавливался, оборачивался, грозил кулаком, потом ковылял дальше. Разные умные слова приходили, как это часто бывает, уже, когда расстались, к тому же язык заплетался.
  - Долг... отечество... тебя бы с товаром одного на кавказской дороге оставить... лабазник... еще полковником твой Веснухин станет...
  Редкие прохожие с опаской обходили его.
  - Барин! Барин! - окликнули его.
  Поручик неловко повернулся. Горничная из дома Вислогузова в наброшенном на плечи пальто догнала его, сунула сложенный до квадратика лист бумаги и сразу побежала назад.
  "Моему прапорщику!" - было написано на нем аккуратным женским почерком.
  Поручик прочитал, ухмыльнулся и спрятал письмо в карман. Потом высмотрел возвышавшуюся над домами крышу особняка Вислогузова, взял под мышку палку, сложил из пальцев и показал ему сначала одну, а потом и вторую фигу.
  
  * * *
  В половине шестого утра в дверь комнаты Цветкова в общежитии требовательно постучали. Светлана не проснулась, только крепче прижалась к нему. Сергей осторожно, чтобы не разбудить ее, освободился, отпер дверь и выглянул в коридор. Солдат с противогазной сумкой на боку стоял уже у двери в следующую комнату.
  - Товарищ капитан, тревога! - сообщил он и забарабанил к соседям.
  Цветков глянул на часы: пять утра. Он быстро собрался, уходя - оглянулся: Светлана сладко спала, обняв подушку.
  Внизу прямо к дверям подали тентованный ЗИЛ. Вышедший следом за Сергеем приземистый майор из второго батальона застегивался на ходу.
  - Что там? Чечня или Ингушетия? - подавив зевок, спросил он, не дожидаясь ответа, руками уцепился за край кузова, легко перемахнул через борт и уже из темноты кузова сам себе и ответил, - хотя нам без разницы. А ну пподвинься, уступи мягкое место ветерану! - раздался его голос уже откуда-то из глубины кузова.
  Цветков оставался в списке оповещения полка и не знал, только ли их полк подняли по тревоге, всю группировку внутренних войск, касается ли это армейцев, пограничников. Едва ли не каждый день на совещании до них доводили: ожидается прорыв на участке тактической группировки пять, скопление банд на границе тактической группировки шесть. Все это было так часто, что особого внимания уже не обращали. Ну перекочует пара групп отряда спецназа на новое место, дадут указание командирам усилить посты на угрожаемом участке, который раз будут нести службу по усиленном варианту.
  Теперь он трусил по улице в направлении аэродрома, за которым располагался штаб группировки, и думал: "неужели где-то все же прорвались?"
  На железнодорожном переезде его подобрал уазик армейцев. Сидевший рядом с водителем круглолицый старший лейтенант о тревоге ничего не знал, и Сергей немного успокоился, значит "кипеш" был не вселенского масштаба.
  Он соскочил у ворот полка Минобороны, дошел до здания штаба группировки. Несмотря на раннее время, все окна светились. В их домике, горел лишь "дежурный" свет от лампы на столе. Дверь ему открыл заспанный Николай.
  - Чего тут у вас? - спросил он. - С утра солдаты бегают, топают, как слоны, поспать не дают, а я только в три часа ночи лег.
  - Тревога, - пояснил Цветков.
  - Тебя спрятать или автомат выдать? - проворчал Столяров, пропуская его внутрь.
  Минут через двадцать, как только закипел чайник, подъехал на Ниве Смирнов.
  - Все в сборе? - подвел он итог, - в группировке тревога, а у нас выходной.
  - Как так? - не понял Цветков.
  - Начинается стрельба, кончается...
  - Разведка, - подсказал Сергей.
  - И оперативная работа. Впрочем, тебя это не касается. От нас нужен человек в досмотровую группу, и что-то мне подсказывает, что это ты.
  - Сергей вздохнул и поднялся.
  - Да ты сиди, полчаса у нас есть, хоть чаю попьешь. Куда хочешь, на шоссе машины шмонать или на железную дорогу в досмотровую группу?
  - Лучше на железку, а то это шоссе надоело до чертиков...
  - Правильно, лучше на железку, поработаешь в досмотровой группе, а еще будет для тебя одно деликатное дело...
  
  * * *
  Капитан Селедцов сдал дела и должность, койку в домике и оружие, получил документы, заштампованное так, что и текста не видно, командировочное удостоверение, выписку из приказа о поощрении, наградные документы. Приехал сюда три месяца назад налегке, а собрался уезжать, накопленное добро еле влезло в две клетчатые большие, как у челноков сумки.
  - Ну ты, Семен, куркуль, - посмеивались соседи по домику, а он, покраснев от натуги, перетягивал их ремнями и веревками.
  Путь предстоял не такой уж и дальний, но с несколькими пересадками. Электричка или автобус, потом другая электричка и еще попуткой или автобусом. Он хотел дождаться завтрака, подкрепиться бесплатно напоследок, взять что-нибудь сухим пайком в дорогу, но спозаранку объявили тревогу, и Семен, от греха подальше, заторопился из расположения.
  Разъезжавшиеся по постам милиционеры подбросили его до шоссе, высадив на развилке. Оставив сумки на обочине, Селедцов с верным жезлом прохаживался вдоль дороги, тормозя проезжавшие в сторону дома машины. Не везло, водители, как сговорились, или вскоре должны были свернуть с трассы, или ехали в нужном направлении от силы километров тридцать-сорок.
  Наконец, он остановил потрепанный москвич, с молодым, лет девятнадцати усатым осетином за рулем. Тот вез картонные коробки, ими был заполнены и багажник, и все место над снятым задним сиденьем. В верхней приоткрытой, на виду, кудрявилась зелень с огорода, но больно уж москвич просел на рессорах.
  Селедцов двинул берцем по нижнему ящику и в нем что-то звякнуло.
  - Да ты, парень, водку или спирт везешь! - довольно засмеялся он. - У тебя полная машина контрафакта!
  Паренек нервно подергивал жидкие усы то левой, то правой рукой.
  - Ладно, - смилостивился Семен, - сегодня я не на службе, и грамота у меня уже есть. Подвезешь меня к дому, там тебе всего километров пятьдесят крюк. Да помоги же!
  Он уже пихал свои сумки поверх жалобно звеневших ящиков. Они не лезли, один ящик гаишник снял и пристроил впереди, под ногами.
  - Не сцы, парень! - добродушно заметил он, устраиваясь на сиденье, - со мной все посты проскочим быстрее ветра.
  Первый раз их остановили неподалеку от Прохладного. Пост выставили военные. Старший лейтенант наклонился к окну, оценил забитое под завязку заднее сиденье.
  - Сопровождаете, товарищ капитан? - усмехнулся он.
  - Следую из командировки! - презрительно заметил Селедцов и протянул стопкой свои документы.
  Старлей, бегло просмотрел их, задержавшись на командировочном, которое все было покрыто печатями, закрывавшими текст.
  - Родина раз в десять дней три копейки давала и каждый раз печать об этом шлепала, чтобы я потом дома эти командировочные второй раз не получил.
  - В группировке командировочные тройные, - заметил военный, возвращая документы. - Счастливой дороги!
  - Да хоть четверные, - проворчал Семен, - а лучше дома, без всяких.
  Без задержки проскочили следующий пост. Селедцов был доволен, дорога вела к дому, от полноты распиравших его радостных чувств он хлопнул по плечу водителя:
  - Говорил тебе, как по маслу пройдем. Ну¸ чего тащимся? Притопи педаль, не развалится твоя колымага. А ящик - капитан пнул его ногой, и тот вновь жалобно звякнул, - на экспертизу возьму, проверим, чем народ травите.
  
  * * *
  Спецопераций Цветков не любил. Еще с войны. Вообще все дела с приставкой "спец' или "особый' у него, как у нормального военного, вызывали отторжение. В центре что-то там проводится, о чем тебе и не скажут, летают вертолеты, бегает спецназ, а задача войск оцеплять все это действо, тупо стоять в заслонах, перекрывать территорию. Все закончится, а тебя, когда еще снимут с этого оцепления. Зачем стояли, кого ловили - чаще узнаешь по телевизору или радио в новостях, чем от командования. Но это во время войны, а теперь интереса к ним не было, не было и корреспондентов, о которых начальство каждый раз предупреждало, что за их драгоценную журналистскую жизнь - офицеры отвечают головами. И шум поднимало, если с кем-либо из них, добровольно приехавших на войну, что-то случалось. А вот солдат, людей подневольных, если и упоминали в сводках, то коротко, в одну строчку. За день войны столько-то военнослужащих погибло, столько-то ранено. И гадают родители отправленных сюда солдат, схватившись за сердце, не о их ли сыне идёт речь.
  К платформе Стодеревской подтянули роту внутренних войск, автобус с милицией, стоял также и бронетранспортер, держащий под прицелом окрестности. Несколько групп, должны были досматривать проходящие в Чечню и из нее электрички.
  Командовал подполковник внутренних войск в полевой милицейской форме. Он определил Цветкова и прапорщика из его части прикрывать милиционеров, досматривавших первых три вагона.
  Прапорщик был долговяз, небрит и зол. Ему достался Калашников с деревянным прикладом.
  - Товарищ капитан, я в отгуле, в часть пришел пораньше, печать в отпускной поставить. Вечером у меня поезд в Минводах, билеты уже взял, жена на чемоданах сидит, - пожаловался он, - а меня раз и на кукан. Еще и автомат солдатский дали.
  - У тебя отпуск, когда начинается? - спросил Цветков.
  - С понедельника.
  - Сегодня суббота. Ты же всех перехитрить хотел. С понедельника отпуск взял, чтобы к нему субботу и воскресенье пристегнуть. Не переживай! Сто процентов до понедельника мы войну закончим, и ты спокойно в отпуск уедешь. А нет, так жена с чемоданами уедет, а ты без нее один здесь еще и лучше отдохнешь!
  Прапорщику что-то в ответе не понравилось, он перевесил автомат за спину, подошел к двум милицейским прапорщикам и начал, размахивая руками, снова рассказывать про пропадающие билеты, жену на чемоданах и срывающийся отпуск.
  Электричка подошла со стороны Ищерской и встала, в открывшиеся двери зашли досмотровые группы.
  Милиция проверяла документы, пассажиров просили расстегнуть объемные сумки.
  Цветков был без оружия. Табельный Макаров лежит в полку в оружейке. Не просить же у Смирнова один из пистолетов, лежавших в сейфе. Хотя тот, по отношению милициионеров к оружию, может и дал бы ему ствол без лишних слов.
  В вагоне никого моложе пятидесяти лет не было. Сергей подсел к русскому старику на первой скамье.
  - Отец, где все джигиты?
  - В Ищерской попрыгали. Загомонили: досмотр-досмотр, войска-войска, и с поезда.
  - Вы-то там как? Не страшно ездить?
  - Страшно, не страшно, а за пенсией надо. Получишь, на книжку положишь, потом выбираешься раз в неделю и понемногу снимаешь.
  Дед помолчал, потом добавил:
  - Сейчас что, в войну страшно было. Свои - стреляют, и свои, с кем рядом жил, грабят.
  Прапорщик остался в тамбуре. Цветков вышел к нему.
  - Не переживай! К ужину точно войну закончим, может, и на поезд успеешь.
  - Я не переживаю, просто обидно. Глупо все. Войска у дороги выставлять стали, еще когда первая электричка от Моздока на Ищерскую не ушла. Потому и обратно пустая идет. Кого мы хоть ловим? Ни фотографий не дали, ни ориентировок.
  В стороне от путей с шумом над самой землей пронеслась пара вертолетов.
  - Вот они ловят, а мы обеспечиваем.
  - Зачем ловить, закрыть границу, мин накидать, колючку повесить, дороги перекрыть, пусть у себя сидят и жрут друг друга. Я со Ставрополья, так там рвы на границе копают, с охотничьими ружьями в очередь по ночам дежурят, а мы: досмотр, будьте любезны, покажите документы с вашей бандитской рожей...
  К обеду напряжение спало. Не пролетали больше в небе вертолеты, бронетранспортер с группой спецназа укатил куда-то в степь, потом и половина милиционеров уехала на автобусе.
  В очередной электричке лица пассажиров стали сливаться. Цветкову надоело стоять в дверях, он шел за милиционерами, но и те расслабились, проверяя документы лишь выборочно, тем более, что поезд шел от Моздока. Сергей уже почти прошел вагон, когда пожилая женщина на сиденье быстро глянула ему прямо в глаза. Напротив нее сидели трое: у окна спал коротко стриженый белобрысый парень в джинсах и рубашке с короткими рукавами. В руке он держал полупустую бутылку пива, рядом сидели два кавказца средних лет.
  Цветков прошел еще пару шагов, потом резко развернулся. Привалившийся к стеклу парень и во сне крепко сжимал бутылку. Сергей дотронулся до его плеча. Тот что-то промычал, но глаз не открыл.
  - Куда едешь, - спросил он его, - документы есть?
  - Ты - патруль? - пробормотал парень, на секунду открыв глаза, - свободен! Я контрактник, в отпуске.
  - Ах, ты - "контрабас"! - Цветков схватил его за шиворот и с силой рванул к себе.
  Недопитая бутылка упала, вокруг нее на полу растекалась пенящаяся лужица.
  Сидевшие рядом кавказцы о чем-то заспорили, неодобрительно глядя на него.
  Милиционеры давно ушли в другой вагон, но прапорщик уже спешил на помощь. Вдвоем они выволокли в тамбур пьяного контрактника. Тот яростно сопротивлялся, уперся руками в разведенные двери.
  - Мне, блин, в Моздок! - орал он.
  Прапорщик пнул его сзади, и тот пробкой вылетел из вагона.
  - Там же платформы нет! - схватился за голову Цветков.
  Вдвоем глянули вниз. Пьяный висел, уцепившись за поручень, ноги уходили под поезд.
  Спрыгнув, они вытащили из-под колес начинавшего трезветь контрактника.
  - Дурак! Моздок давно проехал, следующая остановка Ищерская, Чечня. Тебе туда?
  Контрактник потряс головой, посмотрел вокруг, на них, потом на электричку.
  - Чеченцы угостили, сказали: спи, солдат, в Моздоке разбудим.
  - Чем угостили? Не от пива же тебя развезло.
  Парень молчал, провожая взглядом тронувшуюся электричку. Снова потряс головой.
  - Словно в тумане все, - пожаловался он, - товарищ капитан, как до Моздока добраться?
  - Той же электричкой, она обратно через час пойдет или иди к автобусу, вон, менты садятся, до города подбросят, - подсказал Сергей.
  Контрактник понуро побрел к автобусу.
  - У армейцев таким макаром двое срочников уехали, - заметил прапорщик, когда они остались вдвоем. - Дембеля. Пришли на вокзал, спросили электричку на Минводы, а их какие-то добрые люди на Ищерскую отправили. Скорее всего, специально. Там сразу в яму. Родители искать бросились, а где они, попробуй, найди.
  - Поменяли?
  - Одного, слышал, поменяли, второй так и пропал, как в воду канул. Они же не военные уже, уволились, кто их, кроме папы с мамой, искать будет? - Прапорщик посмотрел на садившихся в грузовик солдат. Потом глянул на часы. - Вроде успеваю. Товарищ капитан, вы остаетесь?
  - Да, идите, я на электричке проедусь.
  Сергей остался один. До прихода обратной электрички оставалось больше часа. Ему подумалось, что во все электрички, которые проходили сегодня, ни разу не садились или выходили жители станицы Стодеревская. О ней он только слышал, что основали ее сто лет назад и заселили казаками. Дали землю, чтобы жили и заодно охраняли край от набегов горцев. Надо же, столько лет прошло, а ничего не изменилось. Правда, при советской власти казаков подчистили, а набеги, получается, остались. Крадут людей, грабят, только угнать норовят не лошадь, а жигуль последней модели. А работяга - тракторист, который здесь пашет с утра до ночи, даже и не знает, как эта модель называется.
  Цветков глянул на часы, потом из кармана достал книгу и раскрыл на первой попавшейся странице.
  
  * * *
  Полторы тысячи всадников спускались с перевала. Шли о-дву-конь, каждый вел вторую лошадь. Собьют коня - перескочил на второго, а больше в расчете на добычу, бросить на него мешок с добром награбленным, пленника, и назад в аул.
  Пройдя горы, рассыпались горцы влево и вправо от дороги и темной волной двинулись на город, земля задрожала под копытами лошадей.
  Казачий пост на въезде в город спал, за годы службы оброс он со всех сторон мазанками, неказистыми домишками, которые сдавались приезжающим на воды.
  Надвигается лава на пост, на нем один казак спит, другой - дремлет. Прислонился к столбу, топот копыт по земле пробежал и на столб передался. Очнулся служивый, давай трясти второго казака.
  Лишь потом сообразил, вскинул ружье, да выстрелил в темноту, времени перезаряжать нет, схватил ружье товарища и пальнул в уже набегавшую лаву.
  Всхрапнул падающий конь, но налетевший из темноты всадник, сам чернее ночи, махнул саблей, и кончилась казацкая служба.
  Крик поднялся в слободке. То тут, то там, выскакивали из дверей казаки неодетые, но все с ружьями. Отстреливаясь, отступали к крепости. Налетчики задержались, полезли в дома, тащили добро наружу. Запылал один дом, у соседнего кто-то в белом исподнем яростно рубился шашкой. При свете огня было видно, как выволокли на порог дома мать с дитем, оторвали от нее ребенка. Тут же поделили - мать одному горцу, ребенка - другому. Тащили и кулем грузили на коня ошалевшего от происходящего, визжавшего как свинья, коллежского регистратора, только вчера приехавшего лечиться на воды. Пожар разгорался, и вскоре вся слободка заполыхала.
  Вот и нет казачьей слободы. Но город проснулся, солдаты и офицеры бежали к крепости. И настигла бы их лава, порубила бы шашками, да на пути гауптвахта. Караульные не спали, открыли стрельбу, били в упор, арестованные из камер просили нестройным хором:
  - Братцы! Выпустите! Дайте ружья!
  Где отворили, где сбили замки с дверей. Кому ружье досталась, кому сабля - задержали лаву, сбили напор.
  Шестидесятилетний старик - подпоручик гарнизонной артиллерии - глянул с вала - до врага саженей сто пятьдесят.
  - Заряжай! - скомандовал.
  Пока разворачивали пушки, подскочил фейервейкер...
  - Ваше благородие! Фитилей нет!
  Горцы все ближе, улицу заполнили.
  На коне - сама шире лошади, с шашкой наголо в одной и нагайкой в другой, прискакала генеральша:
  - Спишь, старая крыса! - бешено крикнула она и взмахнула нагайкой.
  Сразу нашлись фитиля. Подпрыгнув, впервые за десятки лет, что простояли на бастионах крепости, выстрелила ядром одна пушка, за ней, почти сразу, другая. Первое ядро ушло в никуда, второе угодило в середину лавы горцев, и сразу она дрогнула, поворотилась и поскакала из города.
  - Стреляй гранатами вперед неприятеля, - размахивая шашкой, командовала генеральша, - заворачивай, сбивай в кучу, а потом жарь их картечью!
  - Слушаю матушка, ваше превосходительство, - рапортовал подпоручик, но, пока готовились к новому залпу, горцы исчезли, и только пыль стояла над дорогой.
  Получаса не прошло, как ринулись в погоню. Чеченцы, которые налегке, ускакали, а увешанных пленными и награбленным зажали в ущелье. Пленных абреки бросали, лошадей убивали, чтобы не достались гяурам. Десятки убитых горцев остались лежать на земле. Главаря ранили еще на казачьем посту, его привязали к седлу, чтобы не свалился, но от второй или третьей пули он умер, и теперь лошадь ходила со своим грузом, щипала траву, а хан словно кланялся своим подручным, лежащим на дне ущелья.
  
  * * *
  Подъехавшая со стороны Ищерской электричка была забита. Все те, кто утром опасался ехать во время досмотра, теперь заполнили вагоны. В основном мужчины двадцати - сорока лет, они веселились, что-то бурно обсуждали, переговариваясь через вагон.
  Цветков из тамбура наблюдал за салоном и удивлялся, как быстро дошел до Чечни сигнал об окончании спецоперации. Словно дежурный в штабе группировки обзвонил не только подчиненные части, а по прямому проводу сообщил об отбое тревоги в Ищерскую или Грозный. Конечно, далеко не у всех в электричке были причины опасаться встречи с милицией. Большинство просто не хотело попасть под раздачу, кто знает, почему силовики затеяли эту бучу?
  Сергей вздохнул и зашел в вагон. Все разом замолчали и уставились на него. Он быстро шел по проходу, и все поворачивались ему вслед. Капитану вспомнился рынок в одном из районов Грозного во время войны. Бронетранспортер заглох, когда ехали мимо, хотя какое ехали, по городу в те дни проносились, не дай Бог, какая легковушка попадется на пути, никто и не остановится. И вот БТР заглох, ему пришлось откинуть люк и, повесив автомат за спину, выбраться наружу. С ним пошли трое. Сержант Кулепин и два бойца. Они с деловым видом ходили вдоль прилавков, изображая покупателей. Денег в карманах не было, но спрашивали цену, торговались, шли дальше. Пулеметчик водил стволом над рынком, еще один боец с автоматом прогуливался у кормы бронетранспортера, смотрел, чтобы никто не подошел с тыла.
  И рынок успокоился. Минут пятнадцать они изображали безмятежность, потом Игореха подлетел на боевой машине пехоты. Подцепились на трос, попрыгали в "коробочку" и их быстро утянули. Несколько пущенных вслед автоматных очередей пробарабанили по броне.
  А дай они тогда слабину? Бежать в развалины? Запереться в бронетранспортере? Тогда бы их в нем и сожгли. Конечно, все эти абреки в электричке едут без оружия, но может сработать инстинкт толпы. Просто зарежут, такое бывало. Он прикинул, сколько ему еще идти. До головы состава оставалось три вагона. В следующем в компании друзей сидел Анзор. Вшестером, они заняли две скамейки, о чем-то оживленно, перебивая друг друга, говорили. И снова весь вагон замолчал, когда Цветков в форме появился из тамбура. Он уже прошел мимо компании, когда молодой чеченец, сидевший рядом с Анзором, что-то крикнул и рванулся следом.
  Цветков уже подходил к выходу из вагона, в грязном стекле двери увидел, как вскочил и Анзор. Он что-то весело сказал, и все засмеялись. Анзор усадил молодого, сам шел за ним. Цветков был уже в тамбуре, когда Анзор подался туда на полкорпуса и опять что-то громко вызывающе сказал на чеченском.
  В вагоне захохотали.
  - Вали отсюда! - прошептал он Сергею и незаметно передал сложенный до почтовой марки лист бумаги.
  В первом вагоне состава оказалось неожиданно спокойно, словно пожилым чеченцам самим было неприятно ехать рядом с молодежью.
  "В России ли я?" - подумал Цветков. Он сел на первую скамью лицом к пассажирам. Рядом с приоткрытым окном, куда можно в случае опасности выбросить переданную ему записку.
  На вокзале в Моздоке пассажиры электрички словно растворились. Многие ехали дальше в Прохладный и Минеральные воды. Цветков не стал ждать автобус, который придет неизвестно когда, да и провезет лишь часть пути, и пошел в сторону штаба группировки кратчайшим путем вдоль рельсов, чтобы потом на окраине у переезда свернуть на короткую дорогу к аэродрому.
  "Закончить скорее дела и к Светлане", - подумал он и прибавил шагу.
  Попутки в сторону штаба так и не подвернулось, и он запыхался, пока добрался до их домика. Рядом на скамейке у стелы летчиков сидели Смирнов и Николай.
  Цветков отдал записку, которую передал ему Анзор, стоя, вытерпел, пока Смирнов прочитал ее.
  - На сегодня все, - даже не спросил, а словно подвел итог Сергей, - с пяти утра на ногах, отбой тревоги давно был, я пошел.
  - Подожди, - остановил его Николай, - раз ты действительно с утра на ногах, садись, посиди с нами.
  Цветков сел на скамейку между ними.
  - Неужели неинтересно узнать, чем сегодня поиск закончился?
  - Завтра на совещании итоги подведут, - Сергей демонстративно посмотрел на часы.
  - Совещание совещанием, а ты должен знать, что группа подполковника Лезенцева обезвредила банду, которая в Осетии и Ставрополье машины угоняла. Зажали их в степи, дороги перекрыты, железка оцеплена, вот они и метались, пока вертолеты у них на пути спецназ не высадили. Пятеро задержаны, двое при попытке оказать сопротивление - навсегда нейтрализованы, еще один с ранением в больнице.
  "Зачем он мне все это рассказывает?" - недоумевал Цветков и спросил: - Чего это вы на улице торчите?
  - Тебя ждали. В поездах ничего любопытного не было? - поинтересовался Смирнов.
  - С утра во всех электричках одни старики. Кто-то предупредил о проверке. А как только спецоперация закончилась, полные вагоны "чехов".
  - Ты в форме, - качнул головой Смирнов, - тут мы не подумали, что операция раньше закончиться может. Не надо было на рожон лезть, назад бы отыграл.
  - Задача поставлена, я ее выполняю. Буду я еще на своей территории у себя дома из вагона прыгать, чехов веселить.
  Повисла пауза, Сергей все еще хотел подняться и уйти, но оставался сидеть, зная, что или Смирнов, или Николай остановят его.
  Неожиданно дверь их домика открылась, на порог вышел полковник. Он подошел к ним и отдал Смирнову толстую белую картонную папку с завязками, не сказав ни слова, развернулся и направился к стоянке машин у штаба. Его жигули-шестерка белела среди зеленых и раскрашенных под милицейские желтых с синей полосой уазиков, заняв место рядом с волгой командующего.
  Полковник подогнал машину вплотную к крыльцу домика и снова скрылся в нем. Вышел он почти сразу, огляделся и кивнул кому-то в двери. Одетая в хиджаб так, что было не видно опущенного лица, женщина вышла, быстро подошла к "шестерке" и села на заднее сиденье, сам полковник занял место водителя.
  Разглядеть ее Сергей не успел, но сразу узнал Светлану. Хотел вскочить, но рука Смирнова легла на его плечо.
  Шаха тронулась, проехала метра три и остановилась. Задняя дверца открылась. Светлана напрямик, через кусты, прошла к ним. Она наклонилась и поцеловала Сергея, сжала его руку в своей. И сразу ушла.
  Снова хлопнула дверца. Машина набрала скорость, свернула влево и сразу исчезла, невидная за кустами.
  - Эх! - хлопнул толстой папкой по ноге Смирнов, - чего сидишь? Рвался домой, так иди.
  - Нет уж, - не согласился Цветков, - развозка не скоро, днем не покормили, так хоть поужинаю на халяву.
  Втроем они прошли в пустой домик. Смирнов спрятал папку в сейф и ушел к заместителю командующего группировкой по органам внутренних дел.
  Сергей за столом листал старые газеты, которые попадали в группировку с недельным опозданием.
  - Ужинать пойдешь? - спросил его Николай.
  - Расхотелось, - отмахнулся Сергей, - сколько можно макароны с мусором есть? Развозки дождусь и поеду.
  - Тогда сторожи хозяйство, а я до ветра.
  Николай поднялся и вышел. В здание штаба, где был более-менее приличный туалет, по гражданке не пускали, и он ходил в сколоченный из досок нужник в дальнем углу территории за офицерскими домиками.
  Едва за ним закрылась дверь, Сергей разжал кулак, в переданной Светланой записке было лишь два слова торопливым почерком: "Послезавтра гудермесским".
  Он глянул на часы. У него было минут десять. Сергей вытащил из ящика стола связку ключей. Подбежал и закрыл на задвижку входную дверь. Зубастый ключ в замке сейфа заедал, и он боялся, что если ключ сейчас застрянет, вот тогда будет беда. Дверца со скрипом открылась. За пистолетами лежала неровная стопка документов и белая с завязками папка, которую полковник отдал Смирнову.
  Он осторожно вытащил ее и пересел к столу, развязал тесемки. Внутри оказались ориентировки на лиц незаконно удерживаемых в Чечне. Большинство военные, но были и гражданские, в основном строители. На каждого карточка, личные данные, где и когда пропал, где, по сведениям удерживается, выходили ли на контакт похитители. Почти ко всем прикреплена скрепкой фотография. Еще пометки, откуда поступили сведения, кем удерживается, какой требуют выкуп.
  Цветков наткнулся на лист с данными на ефрейтора Егорова и не узнал его по маленькому снимку. Острижен коротко, лицо мальчишечье, глаза испуганы. Скорее всего, фотографировали новобранцем, то же фото, что и в военном билете. "Самовольно оставил часть... где удерживается неизвестно... требований о выкупе не поступало".
  Егоров из Ростовской области. Из казаков. Однажды пришел к нему с рапортом. Перевестись хотел из внутренних войск МВД в Министерство обороны. На словах объяснил, что еще дед его на Кавказе воевал, дома шашка хранится. А тут узнал, услышал по радио, что в армии ермоловский казачий батальон появился и загорелся попасть туда. Будто возможно срочнику из МВД в воинскую часть министерства обороны перейти. Растолковал ему тогда, что единственный путь - в войсках служить получше, уволиться и туда прийти на контракт сразу сержантом. Рассказал, что и в войсках бродит идея на пограничных территориях создать конные части. Воодушевил, как мог, рапорт у себя оставил, а дальше случилось, что случилось.
  Он завязал папку, положил ее на место и закрыл сейф. Вернул в ящик ключи. Снова присел к столу. Получалось, что, в том числе и из-за его раздолбайства, из-за того, что не проверил лично выезд той машины, лишний раз не проинструктировал водителя, теперь Светлана мотается в Чечню. Но не мог же он каждую машину проверять, как не убеждал его в обратном следователь. Снова, как два года назад, хотелось поднять всё, что под командованием, и пойти вызволять ребят. Но тогда уже объявили о завершении войны, никто бы ему это не позволил, а теперь, тем более...
  И еще. Все эти говорящие правильные слова начальники и командиры, даже те, кого он уважал, оставались здесь, а рисковала головой любимая женщина. Припомнился смеющийся Анзор в компании таких же веселящихся чеченцев, Селедцов, недовольный, что оторвали от привычной придорожной кормушки.
  "Сам-то я чем их лучше? - подумал Цветков, - что от меня зависит в полку? Здесь и вовсе лишь на подхвате".
  Входную дверь задергали.
  Сергей встал и открыл ее.
  - Ты чего заперся? - удивился Николай.
  - Подумать захотелось.
  - Ясно, я у себя в Москве бывает, когда все разойдутся, кабинет закрою, за стол сяду, документы достану и думаю, как материал какой похитрее списать, чтобы на мне не висел. Или бумаги, что за день мне отписали, разложу - стола не видно, за голову схвачусь и думаю: "Боже мой! Какой фигней я тут занимаюсь!"
  Кстати, последняя развозка на сегодня у штаба стоит, если ты еще хочешь попасть домой.
  
  * * *
  Инспектор дорожно-патрульной службы капитан милиции Селедцов вернулся из командировки. Не на курсы повышения квалификации ездил и не в юридический институт сессию сдавать. Три месяца провел в составе группировки в Северо-Кавказском регионе. Привез Почетную грамоту, военный рубиновый крест 'За отличие в службе'. Ни у кого в отделе такого не было.
  Сослуживцы крест похвалили - видный. Рассказали новости. Было много вводных. Что и вчера, и сегодня, и завтра вооруженные банды планировали или планируют просочиться из Чечни на территорию региона для совершения террористических актов. Эти вводные шли так часто, что перекрывали одна другую, и потому обстановка была обычной. Как писали в документах не первый год: 'сложной, с тенденцией к ухудшению'.
  Впрочем, не это больше сейчас интересовало капитана. Он осмотрел себя в зеркале, выпятил грудь, подтянул живот, одернул форму, глубоко вздохнул и постучал в дверь кабинета командира батальона.
  Седой с поредевшими волосами приземистый подполковник, сидел в кабинете за столом, заваленным бумагами. Если бы не форма, он бы напоминал бухгалтера или счетовода в колхозе. В углу почти беззвучно работал большой цветной телевизор Радуга, показывали какой-то милицейский сериал.
  Селедцов доложил о прибытии из командировки.
  Подполковник принял рапорт. Скользнул взглядом по капитану, задержавшись на кресте на кителе.
  - Молодец, Селедцов, - похвалил он, - что называется с честью. Отгулов, наверное, накопил. В отпуск не хочешь?
  - Никак нет. Готов продолжать службу.
  - Службу - это хорошо, - похвалил начальник. - В дежурке первое время посидишь?
  - Товарищ подполковник! - с обидой в голосе произнес капитан, - я же на передовой, на границе, все три месяца...
  - А мы тут что? - усмехнулся командир батальона, - на курорте? Обстановка, сам знаешь. Усиление за усилением. То "тайфун", то "перехват". Вводные каждый день идут.
  - Товарищ подполковник! - Селедцов шагнул столу, - посмотрите мои документы. Тут и характеристика.
  Он протянул пачкой грамоту, справку о пребывании в составе группировки, выписку из приказа о поощрении, еще какие-то листы, украшенные сиреневыми печатями, среди других бумаг был белый незапечатанный конверт.
  Подполковник неторопливо пролистал документы, зацепил взглядом конверт и отложил все в сторону. Зазвонил телефон. Он коротко поговорил с кем-то, повесил трубку и лишь тогда поднял глаза от стола.
  - Хорошо Селедцов, поработаешь на трассе. Только со стажером. Поставишь парня на крыло.
  - Товарищ подполковник!..
  - Все, Селедцов! - хлопнул тот ладонью по столу, - иди, служи, а то что-то устал я от тебя. Готовь пополнение. Только делу стажера учи, а не как водителей обирать.
  
  * * *
  Настрой у Сергея с утра был боевой. Либо потребовать допуска к настоящим делам, либо пусть возвращают в полк. Хватит, отдохнул. Хотя, что требовать, скоро и так определенный приказом срок выйдет, и назад на роту отправят, не вечно же его будут при штабе держать.
  - Сергей, помоги! - первое, что сказал ему утром Николай, когда он зашел в домик.
  Рядом с ним сидел медик-подполковник в милицейской полевой форме. С медицинской сумкой с красным крестом на боку. И борода, небольшую бороду и в армии, и в милиции позволяли носить только врачам.
  - Смирнов на переговоры уехал, а меня просто в штаб не пустят. Да и не будет никто решать этот вопрос. От нас после вчерашней спецоперации троих травмированных должны вывозить. Мужики загипсованы, а матрасы им на перевозку не дают. Предлагают в санитарке на жестких лавочках везти.
  - Как не дают?! - вскинулся и так с утра заведенный Сергей.
  - Товарищ капитан, вы не горячитесь, - подал голос медик. - Они в чем-то правы. Каждая эвакуация - раненому дают матрас или два. Это учетное имущество, материальные ценности, но никто их не возвращает. Только у нас по раненым и больным долг пятнадцать матрасов.
  - И чем я могу помочь? Только свой из общаги отдать, да из ротной канцелярии с койки.
  - Сергей! Под мое и Смирнова слово займи в полку шесть хороших матрасов, чтобы по два на каждого, а то дороги сам знаешь какие, - попросил Николай. - Сделаешь? А-то нам никак. Замкомандующего наш спит после вчерашней спецоперации, не будить же его.
  - Машина доставит травмированных домой и завтра привезет назад и ваши матрасы, и долг для госпиталя, - добавил врач.
  - Поехали! - встал Сергей.
  "Таблетка" - бежевый УАЗ-452 с красным крестом - стояла за территорией штаба, ближе к полку Минобороны.
  "Что-то не так", - подумал Сергей. У здания штаба парковались лишь машины начальства, но медицинскую никто бы не тронул. Только командование, увидев ее в окно, обязательно бы поинтересовалось, по какому случаю в штаб скорая приехала.
  Доктор сел впереди, Сергей забрался в по-спартански оборудованный кузов с кронштейнами для носилок над жесткими откидными лавками. Между ним и врачом было небольшое окошко со сдвигающимся стеклом.
  - Давай в полк! - скомандовал он водителю и не смог не спросить: - Товарищ подполковник, почему сразу трое с травмами, да так, что еще и эвакуировать надо?
  - Последствия спецоперации, - туманно ответил он, и под колесами защелкали стыками выложенные на дороге аэродромные плиты.
  - Вообще-то их коллеги могли поделиться, или на их же матрасы с коек и положить.
  - Они с разных точек, пока соберешь, а больных надо срочно отправить.
  - Не было у нас потерь, я сводку смотрел, - теперь уже соврал Цветков, - ни одного раненого по всем задействованным силам.
  Подполковник молчал. Был бы он строевой офицер, осадил бы зарвавшегося капитана, чтобы не лез не в свое дело, но врач решил внести ясность и, повернувшись к нему, наклонился к окошку и заговорил негромко, чтобы не слышал водитель с погонами простого без всяких званий милиционера.
  - Вроде взрослые люди, а решили в Рэмбо поиграть. Боевиков насмотрелись, ну и вчера стали прыгать с бронетранспортера на ходу. У двоих перелом бедра, у третьего - ключицы. Хорошо еще, что под колеса не попали.
  - Нормально! - крутя руль, пробасил все прекрасно слышавший водитель, - командировка только началась и сразу домой, еще и травму боевую оформят, деньги получат. Я бы, чем здесь колесить, лучше бы дома в гипсе полежал. Вон на прошлой неделе под Кизляром у вэвэшников такую же "таблетку" обстреляли.
  Все встало на свои места. И с травмами, и с тем, что перед командованием светиться не хотели, быстренько отправить домой загипсованных героев, которые после кабинетной работы решили с автоматами, да на бронетранспортере в войнушку поиграть.
  В полку все тоже было непросто. Через КПП имущество не вынесешь, да и нет лишних матрасов в роте. Отдать свои из роты, а потом уже разбираться? И машину с чужими не войсковыми номерами на территорию просто так никто не пустит. Дежурный обязательно выйдет на командование, а там, пока сосгласуют...
  - Ждите, - сказал Цветков, оставив "таблетку" у поворота к КПП полка.
  Склад был закрыт, и капитан пошел прямо к начальнику тыла.
  Заместитель командира по тылу внешним видом и манерами полностью оправдывал свою должность. Подполковник был в меру толст, прижимист, оборотист. Помимо огромного количества дел по снабжению и обеспечению деятельности полка и штаба группировки в Северо-Кавказском регионе на него свалилась еще одна беда: большое строительство. В войну худо-бедно выделялись деньги, и под них заложили здания казарм, война закончилась, и финансирование прекратилось. Казармы не поднялись выше фундаментов, а солдаты и зимой жили в палатках. Но сегодня у зампотылу были другие проблемы. Даже в коридоре было слышно, как он орал на кого-то и стучал кулаком по столу.
  Цветков с рапортом в руках остановился у кабинета, послушал, потом дверь открылась, и вышел незнакомый ему молодой лейтенант с улыбкой на лице. Такого, чтобы после разноса заместителем командира полка младший офицер смеялся, Сергей еще не видел. Он собрался с духом и зашел в кабинет.
  - Разрешите войти, товарищ подполковник?
  - Уже вошел! - рявкнул тот, но сразу сбавил тон. - Цветков, редкий гость, скажи, какой чудак придумал нашим институткам помимо военного юридическое образование давать?! Ну были нормальные военные училища, зачем-то переделали в институты. Что им это образование нужно, чтобы солдат защищать?! Хрена лысого, чтобы с командирами судиться! А еще, чтобы отучиться на халяву, бесплатно, и свалить, размахивая своим юридическим дипломом.
  - Пусть отслужит сначала, товарищ подполковник, хоть те же пять лет, которые учился, - Цветков решил подыграть, думая - что ему тот лейтенант - лишь о матрасах.
  - Правильно, Цветков! Молодец! Не понимаю, почему ты до сих пор капитан?! Только он ведь, сучок, пишет рапорт мне - шесть месяцев прошло, дайте по закону положенную квартиру! Не общежитие, а квартиру! И не просит, а требует. По закону ему положено! И на меньшее не согласен. А потом письмо министру, что в нашей части не выполняются требования законодательства и ему не дали положенного. Рапорт на двенадцать окладов подает, что для него в законе добрые люди прописали, и снова письмо уже в Государственную думу! Парадную форму требует и уже в генеральную прокуратуру пишет. С тряпками своими до президента дошел! И каждый раз из Москвы указание - разобраться и доложить! Лучше бы из главка для него комплект парадной формы прислали. И ведь добьется, подлец, что уволим... Подожди, ты чего пришел?
  - Товарищ подполковник, помогите решить проблему.
  Зампотылу уже успокоился. Он сразу успокаивался и настораживался, когда у него начинали что-то просить.
  - Шесть матрасов? На троих? А помнишь, как ты своих солдат со стройки снял и на полигон увез? Зачем им новые? Пусть старые берут... Подожди, здесь они на чем спали?
  - Товарищ подполковник! Под мою личную ответственность!
  - Конечно под твою, не под мою же, - усмехнулся зам по тылу, расписываясь на углу рапорта.
  Подполковник-медик заждался его и был недоволен. Буркнул "спасибо", принимая от солдата шесть свернутых матрасов,
  "Чем я занимаюсь? - подумал помогавший ему Цветков. - Уйду к Калугину. Сколько раз звал. У него грузчик на складе больше полковника получает".
  Он остался ожидать развозку, по привычке полез за книжкой, раскрыв ее на одной из первых страниц.
  
  * * *
  Поручик на лошади подъехал к расположению роты. Солдаты обступили костер, старый солдат Лаптев мерно ворочал палкой в котелке, потом зачерпнул ложкой варево. Он долго дул на ложку, отхлебнул с края и, скривившись, с отвращением плюнул.
  Офицер спрыгнул на землю, подошел и заглянул в котелок. В булькающий темной воде варилась трава.
  - Ваше благородие! - обратился к нему Лаптев, - дозвольте батарейного коня забить. Все равно пушка без зарядов.
  - А ранят тебя или товарища, на чем повезем?
  - Не ранят - сами с голоду дойдем, - пробормотал кто-то в темноте.
  Поручик обошел костер. Позади всех в стороне стояли Харитонов и один из молодых солдат, из пришедших в роту перед экспедицией.
  - Дура, что ж ты крошишь? - замахнулся на солдата Харитонов. - Ровно ломай!
  - Харитонов! - рявкнул поручик, - что делаешь?
  - Ваше благородие! Молодой все, что вперед в лагере выдали, сразу сжевал, ровно корова. Второй день не ел. Мой последний сухарь ломаем.
  Поручик развернулся, добежал до коня, вскочил в седло и поскакал в арьергард, в котором тащились за войсками повозки маркитантов.
  Три телеги стояли покоем. Лошади были выпряжены и со спутанными ногами безуспешно пытались найти траву между камней. Поручик проскакал вокруг телег, когда между ними поднялся толстый мужик в чекмене и папахе.
  Он встал с ружьем наизготовку, но, увидев офицера, опустил его.
  - Ты один, что ли здесь? Где остальные?!
  - Ушли к солдатам в лагерь спать, чтобы чеченцы не украли.
  - А ты, что же?
  - Товар и лошадей охраняю.
  - Вот и продай мне свой товар. Колбаса, мясо, рыба, давай все, что есть.
  Конь поручика крутился на месте, сам он полез в сумку за кошельком.
  - Нет мяса и колбасы, и рыбы нет.
  - Сухари оставшиеся сгружай в мешок.
  - Нет давно сухарей.
  - Что ж тащитесь за нами третью неделю?! Врешь, телега полна! - Ткнул поручик саблей в выпирающий из-под рогожи короб.
  Конь словно чувствовал горячность хозяина, танцевал под ним, наезжая на торговца.
  - Шампанское, ваше благородие! Папахи, кинжалы. Изюма есть немного. Для себя оставили, а то самим жрать нечего.
  - Подожди! Был с вами старый, лысый, всегда солонину возил.
  - Чеченцы старого выкрали, теперь на выкуп собирать.
  Поручик еще проехался взад-вперед перед телегой.
  - Черт с тобой, доставай шампанское! Изюма мне отсыпь. Чем платить?
  - Известно чем на войне платят. Золотом!..
  
  * * *
  Экипаж ГАИ - это вам не экипаж космический. Те, неделю на орбитальной станции перекантовались, в невесомости покувыркались, и почет на всю жизнь: каждому звезда Героя на грудь, погоны полковника на плечи, квартира в Звездном городке, машина волга ГАЗ-24, и дальше вся жизнь в шоколаде, а тут месяц за месяцем, под дождем и солнцем, снегом и ветром, и грязь летит с дороги, и газы выхлопные. Да и водители - подгнил народец - еще недавно никто и пикнуть не смел. Остановили - значит виноват. Теперь же из машины не выйдет, книжку с правилами дорожного движения достанет и требует, чтобы ему пальцем статью показали, которую он нарушил. Матюгами в лицо обложит, знакомствами похвастает, угрозы - обычное дело, а можно на нож или пулю нарваться. На Кавказе в последние годы это просто. В бронежилетах на трассу приходится выходить. И на все и про все у тебя для защиты лишь форма, к которой и уважения почти не осталось, автомат и плечо напарника. Последнее, сегодня, самое главное.
  Хороший напарник и прикроет, и поможет и... что еще, вам, если в ГАИ не работаете, и знать не надо, люди взрослые, сами поймете.
  Но в этот раз не матерый напарник с ним, а стажер, хлопец зеленый с дубинкой - ПР-73 - палкой резиновой длинной семьдесят три сантиметра вместо оружия.
  Селедцов вел патрульный жигуленок и, то и дело, поглядывал на стажера. Только после армии, еще и волосы не отросли, торчат, как у подростка. Рослый, но худой. Не отъелся на срочной службе. Берцы солдатские со сбитыми каблуками. Камуфляжная куртка - бушлат - свой, солдатский, след от ефрейторской полоски остался на тряпичных погонах. А шеврон на рукав милицейский новенький уже пришил. Рановато.
  - Как срочная служба прошла? - поинтересовался он, крутя руль милицейской белой с синей полосой по борту пятерки.
  - Нормально, - пожал плечами тот, - вначале тяжело, потом привык.
  - Воевал?
  - Нет, я на Дальнем Востоке служил.
  Селедцов вопросы подкидывал, а сам думал. Начальники своих детей в милицию часто пристраивали, чтобы им в восемнадцать лет в армию не идти. Пока в ментах - не призовут. А то и сразу в юридический институт отправляли, но там, если ты не босс какой, взятка нужна большая, мало кто потянет. Потому в милицию на рядовую должность детей или племянников определяли и уже с нее - из органов - командировали на учебу. Тоже экзамены сдавать придется, но, все же, было проще за высшим образованием и офицерскими погонами прорваться. Здесь же парень отслужил срочную, значит, от армии не прячется.
  - Что-то мне твоя фамилия знакома, ты не родственник этого подполковника из краевого управления, как его...
  - Нет, - помотал тот головой, - у меня в милиции никого нет.
  - Кто ж посоветовал к нам пойти? Тут не сахар.
  Сахар не сахар, а в отдел попробуй с улицы устройся, в краях, где с работой не густо. Значит все-таки родственник чей-то.
  - В военкомате, когда на учет вставал, предложили. По разнарядке. Я же на Дальнем Востоке во внутренних войсках служил, в специальных моторизованных частях, срочная служба только в милицейской форме.
  Ну и отлично. Тогда вот тебе парень бумажки с фотороботами, любуйся мазуриками, на инструктаже их опять пачку выдали.
  Пока ехали до трассы, первый вопрос для себя Селедцов решил - парень со стороны, теперь второй и главный - как поведет себя в работе. Он бы не дергался, подождал недельку - другую, присмотрелся, но поиздержался капитан за командировку на голой зарплате и командировочных, дома столько дыр нарисовалось - только успевай латать. Да и соскучился по настоящей азартной работе, которая как лотерея, где чуть ли не каждый билет выигрышный.
  Машины идут потоком. Федеральная трасса. Жигуль с бело-синей милицейской раскраской поставили за пригорком, за кустами, а дорога перед горкой слегка виляет, чтобы легче было забраться. 'Пятерку' гаишную не видно, только когда взлетишь на вершину, да разгонишься, как следует с горочки, ее заметишь. А тут уже и стоят солидный капитан в тертой куртке, перепоясанный белым ремнем, и стажер со скоростемером в руках в пятнистой камуфляжной.
  А еще перед спуском знаки висят. Тут и ограниченная видимость, и ограничение скорости нарисованы.
  У капитана жезл как продолжение руки, его и не видно, но только рукой шевельнет, взлетает жезл, повелительно показывая - 'к обочине', и вот уже замигал 'поворотник', и очередная машина виновато ткнется к его ноге.
  На вершине горы показался синий ЗИЛ с тентом на кузове.
  - Пустой, - заметил Селедцов, бросив взгляд на грузовик.
  - Как вы определяете, товарищ капитан? - восхитился стажер.
  - Год, другой пыль у дороги поглотаешь, - усмехнулся гаишник, - тоже будешь определять сходу.
  Машина проехала мимо, края тента парусили. Следом натужно пыхтя движком выполз грузовик ГАЗ-52. В кузове высились два огромных ящика. Грузовик капитан велением руки отправил к обочине. Подошел неторопливо, взял протянутые документы, долго рассматривал накладную на груз. Отошел в сторону, словно внимательно их изучая. А чего изучать, нужные места просканировал быстрее компьютера.
  - Андрей Петрович! - вернулся капитан и заглянул в права, - что-то я забыл, какая грузоподъемность у ГАЗ-52?
  - Командир! - отдуваясь, выбирался из кабины водитель - в годах уже лысоватый мужик с безразмерным животом, нависшим над брезентовым ремнем, - Товарищ капитан! Там перегруза всего килограмм сто. Один ящик везти - считай порожний рейс, а два в самый раз.
  Селедцов с документами в руках вернулся к дороге, стоял, внимательно смотрел на проезжающие машины.
  Водитель переместился к стажеру:
  - Паря, выручи! Попроси старшего! Ну, перегрузил чуток. Мне ж иначе из-за какого-то центнера лишнюю ходку делать. Я осторожненько, если что и ремонтируюсь сам, всего пятьдесят километров до совхоза осталось. А через пять я и с трассы на проселок уйду.
  Стажер только плечами пожимает, кивает на капитана. А тот легковушку - старый лупоглазый четыреста восьмой москвич - за что-то остановил, да в салон к водителю сел. Что говорит, не слышно, но убеждает водитель капитана в чем-то, милиционер только головой кивает.
  Уехал москвич, толстяк с грузовика топчется рядом с инспектором, то живот почешет, то голову, то вздохнет.
  - Нет у меня денег, командир, третий месяц в совхозе без зарплаты пашем.
  - Я что, их прошу? - удивленно глянул на него Селедцов. - Вы, Андрей Петрович, двадцать лет за рулем, не мне вам объяснять, как превышение грузоподъемности машины отражается на безопасности дорожного движения...
  Попутно еще одну легковушку остановил, документы у шофера проверил и пожелал счастливой дороги, снова повернулся к толстяку-водителю.
  - Андрей Петрович! - вы на что рассчитывали, когда машину грузили сверх меры?
  - Так бензин и время сэкономить.
  - Много бензина сберегли?
  - Литров сорок.
  - На время не претендую... - Селедцов отвернулся к дороге.
  Водитель снова почесал живот, вздохнул:
  - Да я понимаю...
  - Раз понимаешь, в багажнике канистра. Помоги Андрею Петровичу! - крикнул он стажеру.
  Вскоре обрадованный, что легко отделался, водитель повез в совхоз свои ящики.
  Стажер, стараясь не испачкать бушлат, поставил полную двадцатилитровую канистру в багажник. Подошел к капитану.
  - У тебя 'колеса' есть? - спросил Селедцов.
  - У бати запорожец.
  - Возьмешь десять литров, на "жопике" своем октан-корректор подкрутите, переварит.
  - Не надо.
  - Почему не надо? Думаешь, этот Андрей Петрович бензин для совхоза берег? Сорок литров с рейса в карман - не жирно ему?
  - А если по закону? - даже не спросил, а словно размышлял вслух парень.
  - Если по закону: штраф водиле и совхозу. Машина остается здесь, водитель следует дальше своим ходом, потом с хозяйства должны пригнать автокран и второй грузовик. Перегрузить один ящик. Геморрой на полдня. Если есть еще этот автокран и свободный грузовик в хозяйстве. Второй момент - нам бензин выделяют - только за ворота выехать. Случись что, ты же не скажешь - не буду защищать правопорядок, нарушителя преследовать - бензина нет.
  Он помолчал, провожая взглядом проезжавшую мимо волгу, и распорядился:
  - Залей нам десять литров, остальное бате отдашь и завтра канистру вернешь.
  Селедцов смотрел, как тот осторожно льет бензин, прикидывает, сколько осталось и снова наклоняет канистру над воронкой.
  'Сработаемся' - улыбнулся капитан и поднял жезл, останавливая очередную машину.
  
  * * *
  Свое трехдневное одиночество Цветков решил использовать по полной. В воскресенье устроил банно-прачечный день. С утра переменил белье, размахнулся и заодно перестирал шторы, скатерть и покрывало с дивана. Диван, доставшийся ему вместе с комнатой, без покрывала оказался старым и облезлым с какими-то торчащими ребрами.
  К обеду комната была завешана вдоль и поперек сохнущими полотнищами, и он сновал между ними от стола на кухню и обратно, как в лабиринте, пока не перемыл и всю посуду. На кухне было непривычно пусто. Был выходной, и военные, и их жены отсыпались после вчерашней тревоги. Только Камиль колдовал над кастрюлей. Над ней поднимались клубы пара, он что-то шептал, словно молился, закатывал к потолку глаза, потом сыпал какие-то специи из разных пакетиков, помешивая варево большой деревянной ложкой. Ничего в нем не было от военного, Камиль напоминал шамана, готовящего, что-то дьявольское с заклинаниями и вызовом тайных сил.
  - Камиль! Ты словно духов призываешь! - качнул головой Цветков.
  - Сергей, без молитвы в любом деле ничего хорошего не получится.
  - Ты и вчера молился, когда за чехами по степи гонялся?
  - Когда гонялся, не молился, молился, когда сигнала ждал, чтобы и дело было, и мои живыми остались.
  - Кто командовал? Лезенцев?
  Камиль кивнул, снял крышку с кастрюли, втянул воздух ноздрями и снова щедро сыпанул туда что-то из пакетика.
  - Предложил к нему перейти, - то ли похвастал, то ли спросил совета взводный.
  - Что решил?
  - Не пойду, отказался. Спросил: мой взвод возьмешь? Нет, нельзя. А без меня их разгонят по ротам. Мы же внештатные. Да и так... Здесь комнату дали, жену привез. А на новом месте - снова квартиру снимать, с каких шишов? Ларьки после службы охранять?
  - Как ты мог отказаться? Разведка! Зеленые береты! Элита! - подначил его Цветков.
  - Что мне, восемнадцать лет? - Камиль мерно помешивал ложкой в кастрюле. - Капитана получу, тогда разве. Сергей, ты снова один?
  - Это родственница приезжала, по жене, дальняя, у нее братишка в Чечне пропал, остановиться больше негде, а на гостиницу денег нет, - отбарабанил Цветков легенду.
  - Угу! - кивнул Камиль и убавил огонь под кастрюлей, - как нынче родственников встречают, каждый день цветы. Раз уехала, пошли ко мне. Пообедаем. Салму поедим, чаем запьем.
  Цветков принюхался.
  - Спасибо, Камиль, но, думаю, твое блюдо не чаем, а огнетушителем заливать надо.
  В комнате он разложил по столу сохнущую посуду, надел гражданку: затертые джинсы, старую растянутую футболку и кроссовки. Выскочил из общаги и побежал в сторону рынка.
  Цветков всегда старался поговорить с каждым из пришедших в роту солдат. Откуда призвался, где учился или работал, чем занимались родители. Больше из их рассказов, а не из радио и телевидения, знал, что творится в стране. Все чаще бойцы год после школы до призыва не работали и не учились. Негде, предприятия стоят, учиться не на что, а то и родители сидят без работы, живут с подсобного хозяйства.
  В Моздоке в чем-то проще. Ладно гардины и кирпичи, которые здесь выпускали, может теперь никого особо и не интересуют, но мясо и молоко, вино и пиво нужны всегда. Работа в городе была. Но и здесь нового хватало. Дневная смена работала официально. Платила налоги и получала официальную зарплату. А была еще ночная и воскресная, арендуй оборудование и трудись только на свой карман. Даже так, арендуй и набери работников, чтобы работали без всяких трудовых книжек, зато и им хорошо - расчет не раз в месяц, а наличными в конце смены.
  Цветков постучал в глухую железную дверь, вделанную прямо в кирпичную стену. Она тут же со скрипом отворилась.
  Небритый осетин в пиджаке, надетом прямо на майку, уставился на него.
  - От Калугина! - сказал Сергей.
  Осетин выглянул, посмотрел, нет ли кого еще на улице, только тогда пропустил Цветкова внутрь, и с грохотом захлопнул дверь.
  Цветков был здесь не первый раз, потому сразу прошел в погрузочный цех. Название было громким, его бывший сослуживец Калугин любил солидность. На деле лишь поднятый над землей сарай без одной стены. К проему становились машины под погрузку, пол в погрузочном цехе был вровень с кузовом. Здесь в ожидании машины скучало четверо мужиков. Бригадир отослал одного из них, и, когда подошла машина, Сергей с остальными начал погрузку.
  На телеге подвозили открытые ящики, в каждом горлышком вверх торчали двадцать бутылок с пробкой "бескозыркой". Ящик тянул килограмм на пятнадцать. Сергей сначала отрывал его рывком перед собой и передавал в руки грузчику в кузове, потом брал с правого бока.
  Грузовик отъехал от пандуса, и сразу на его место встал новый. Теперь Сергей хватал ящик слева. Поднимал плавным без остановок движением. Никаких хитростей, попадая сюда, он всегда старался по полной нагрузить себя. Подкачаться, размять все мышцы. Остальные грузчики неодобрительно поглядывали на его выкрутасы, экономили силы.
  Спустя час отвыкшее от нагрузки тело заныло, прося пощады. В очередной машине Цветков запрыгнул в кузов, принимал и ставил друг на друга ящики. Шесть на семь в каждом ряду от пола до верха, да на четырнадцать ящиков в глубину, да по двадцать бутылок в каждом ящике. Он в голове перемножал эти цифры, спотыкался на тысячах бутылок, и под все эти расчеты ноющая боль в мышцах куда-то уходила. Машины он не считал, они шли одна за другой. Его напарники уже сменились. Сергей глянул на часы - он работал уже без малого шесть часов, с короткими перерывами, когда задерживалась подача очередного грузовика. И стоило глянуть на циферблат и отмерить себе последние пятнадцать минут, как навалилась усталость. Пять минут, еще пять, догрузить... все шабаш!
  Бригадир отдал ему уже приготовленные деньги и проводил к двери. Едва они подошли к ней, как с улицы требовательно застучали.
  На улице очереди на шабашку дожидались два солдата срочника, которых привел сержант-контрактник.
  - Не понял! - Цветков отодвинул их от входа.
  Солдаты недоуменно посмотрели на усталого мужика в пропотевшей футболке.
  - Сержант, ты меня знаешь?
  - Так точно, товарищ капитан! - Контрактник был в выглаженном камуфляже, в руке коробка конфет. Парень явно собирался на свидание.
  - Что здесь бойцы делают?
  Сержант промолчал, потом с неохотой сказал:
  - Приказ командира взвода.
  - Бойцы, кругом! - скомандовал Цветков, - в часть, шагом марш!
  - Товарищ капитан! - растерялся сержант, - мне же их потом назад вести и кого я им сейчас взамен найду.
  - В казарму сами дойдут! А тебе сюда, - показал он на дверь.
  - Заходи, дорогой, - посторонился бригадир, все это время наблюдавший за их разговором, - только своих грузчиков я отпустил, придется тебе за двоих поработать.
  - Ничего, - заключил Цветков, - парень крепкий, справится. А не справишься, никого от вас сюда больше не пустят. Лейтенанту вашему я завтра мозги вправлю...
  Он шел к общежитию, и злость на шустрого взводного, решившего заработать на бойцах, потихоньку уходила. Думал уже о том, что в общаге снова отключили горячую воду и придется стоять под холодной. Вспомнил, что офицеры штаба группировки сегодня собирались на горячие источники. По дороге на источники наверняка закупили шашлык, ту же водку с пробкой бескозыркой, которую он грузил сегодня в машину. Помылись и вовсю празднуют выходной.
  Через полчаса, ежась под холодными струйками в душе, он думал уже только о том, что воскресенье пролетит быстро, денег он заработал, а завтра ближе к вечеру должна вернуться Светлана. В комнате плюхнулся на диван, с наслаждением вытянул ноющие руки и ноги.
  Но сон не шел, тело устало, вымоталось за шесть часов непривычной тяжелой работы, и он взял книгу.
  
  * * *
  За два с лишним месяца поручик проехал чуть ли не всю Россию снизу до верху. Под солнцем и дождем, в дилижансе, с оказией - попутным обозом, в почтовой карете, а где и верхом. Добрался и до Москвы, последние версты остались до первопрестольной.
  На дороге меньше стало рытвин и грязи, теперь она была посыпана щебнем, противно хрустевшим под колесами. За купавинской станцией поредели леса, дальше сделали крюк, заполнили последние места в дилижансе и уже в тесноте проехали лихое место Обираловку.
  Попутчики приелись за часы дороги. Поручик делал вид, что дремлет, сам исподволь рассматривая их. Вот купец, явно не ровня купцу первой гильдии Вислогузову. Не дорос еще до собственной коляски. Но, как принято, окладистая борода, расстегнутое пальто открыло жилет, а из кармана жилета бежит серебряная даже не цепочка, а цепь. Купец то и дело запускал руку в стоящий в ногах мешок, доставал пук пеньковых веревок разной толщины. В полумраке дилижанса купец подносил их к самому носу, рассматривал и что-то беззвучно шептал, видимо складывая или умножая. Пальцы на второй руке загибал, казалось, вертел фигу, да не выходила она, словно забыл как. Потом сбивался в счете, разгибал их и начинал умножать и складывать снова. Понятно, вез образцы товара, прикидывал, какую цену заломить, чтобы и покупателя не испугать, и не продешевить. Барыши подсчитывал.
  С сухим бесстрастным лицом сидел чиновник в вицмундире с саквояжем на коленях. Ясно, везет казенные бумаги, а что там у него в ногах? Корзина, что внутри, не видно, плотно укутал сверху, но ценное, не положил в багаж чиновник, при себе держит. Пропадут подарки - не будет бумагам хода. Дальше сидели две девицы, которые всю дорогу шептались и хихикали, парень, одетый в новенький короткий сюртук. Похоже, только от портного его сюртук. И сшил портной сюртук этот кое-как. Или материи мало было. Нитки необрезанные из швов торчат, и жмет он парню, вот-вот пуговица на животе отлетит, и подмышками режет. Парень то и дело поводил плечами, словно хотел его с себя сбросить.
  "Вот моя доля, - подумал поручик, - до конца дней кататься в компании с купцами и мещанами, а то и подлыми людьми, а в карету уже не перебраться".
  Их уже не раз обгоняли кареты, иной раз с форейторами на первой лошади, за их окнами мелькали или разодетые дамы или скучающий, равнодушно посматривающий сквозь стекло господин в цилиндре, кто-то военный в изрядных чинах. За ними поворачивали головы и купец, и чиновник, да и офицер невольно провожал карету взглядом. Но и дилижанс раз за разом объезжал плетущиеся по дороге обозы с продовольствием.
  Шли уже пригороды, подмосковные деревни Новогиреево, Перово, Чухлинка словно тянущаяся без конца одна бесконечная деревня с каменными лишь церквями, дома все как один деревянные, то подступающие к самой дороге, то спрятанные за садами.
  Остановились у Рогожской заставы, где на станции многих встречали. Смеющиеся девицы упорхнули незнамо куда, мастеровой в картузе вытащил за руку парня в сюртуке и начал его вертеть перед собой.
  - Эк вырядился барином! - смеялся он, - в науку его отдали, сюртук справили, вот таким франтом и понесешь хозяйские помои, будет тебе первая наука.
  Здесь же на площади дожидались седоков извозчики. На виду стояли лихачи с новыми сверкающими лаком колясками, с лошадьми, словно с выставки. Чуть далее ждали седоков обшарпанные экипажи попроще. И лошади там не перебирали ногами, стояли терпеливо, повесив голову.
  Офицер, было, примерился к блестящей коляске на дутых шинах, но его окликнул чиновник, с которым он приехал в дилижансе:
  - Господин поручик! Вы про Сыромятники спрашивали? Нам по пути, можем вскладчину взять.
  Он уже сторговал ваньку - кургузого горбатого мужичка на потертой линейке с лядащей лошадкой, понуро стоявшей в оглоблях.
  Вдвоем они едва поместились с вещами.
  - Трогай! На Разгуляй, через Сыромятники! Тридцать копеек! - распорядился чиновник.
  Ванька "тронул", но как-то слабо, чуть шевельнул вожжами, лошадь еле поплелась.
  - Барин! - оглянулся он, - Разгуляй-то за Москвой-рекой?
  - Ах ты, бестолочь! Езжай прямо до Андронниковского монастыря, там через реку Яузу переедешь, будут Сыромятники, а дальше вправо в Немецкую слободу и Разгуляй. Сам-то откуда приехал?
  - Тверской, - повеселел мужичок и подстегнул лошаденку.
  Двухэтажные дома стояли плечом к плечу вдоль улицы¸ на первых этажах магазины, лавка за лавкой, и везде шла бойкая торговля. Народ сновал в открытые двери. Поручику все было в диковинку, чиновник позевывал, после тесноты дилижанса можно было вытянуть ноги, и он поставил их на корзину, саквояж держал на коленях.
  Поручику хотелось зажать пальцами нос, воняло, не понять, мокрое сено под ногами, или от возницы, или от его лошади.
  - Вы, простите, видел, хотели лихача взять, - заметил ему чиновник, - видимо по неопытности. Да еще о цене вперед не справились. Так он с вас тогда и пять рублей возьмет. Торговаться, это потом стыдно-с, а до поездки - нормально. В Москве надо ухо востро держать. Лучше всего хозяйского кучера взять, он своего барина куда надо отвез и колесит по улицам, подработать на карман норовит, у него и цена бросовая, и коляска ухожена. А нет, так вот такого - ваньку деревенского нанять. Ежели знаете, куда ехать. А то они со своих деревень приезжают, особо не торгуются и цену не ломят, но и города не знают, дорогу показать просят. Лучше мы с вами потерпим, зато сэкономим изрядно.
  - Кто же тогда в Москве на лихачах катается? Не только же приезжих они на станции ждут? - спросил поручик.
  - Ждут и приезжих, которые московских цен не знают, но и не только. По коммерции когда приезжают, тем быстро и везде успеть надо. Кавалера, которому девицу покатать надо, пофорсить, пыль в глаза пустить. Вечером компания, подвыпьет и вскладчину нанимает. И те, с мухой в голове, разгуляются и затрат не считают. Ну и молодежь, те же ваши юнкера, у которых родительских денег невпроворот. Любезный! - прикрикнул он вознице, - что ж ты так воняешь? Помылся бы!
  - В следующем месяце домой поеду, там первым делом в баню, - повернулся тот. - Это обязательно!
  - Хоть не вертись тогда, - скривился чиновник, - сиди смирно, а то смердит - спасу нет.
  Миновали белого камня Андронниковский монастырь. На Яузе подуло от воды и стало легче.
  - Вы, господин поручик, по казенной надобности в Москву приехали? - поинтересовался чиновник.
  - Я проездом. Товарищ старый - прапорщик в отставке Матвеев - написал, что хорошо устроился, кружало у него здесь какое-то, а я и не знаю, что это такое, вот, заеду, товарища проведаю и посмотрю.
  - Кружало? - мелким смехом засмеялся чиновник, - если кружало в Москве есть, то не пропадет ваш товарищ.
  - А вы по казенной надобности приехали? - в свою очередь спросил офицер. Было неприятно, попутчик и что такое кружало не объяснил, и посмеялся еще, потому он кивнул на корзину, - вижу, решили подкормить чиновников московских.
  - Охо-хо! Разве чиновников московских колбасой, да баранками накормишь?! В Москве даром дела не делают. Сын у меня здесь учится. За учебу заплатили, а квартиру, чтобы со столом снять, уже не смогли. И место то какое - Разгуляй. Гуляй - не хочу! Денег ему оставишь - все за неделю и прогуляет, удовольствий здесь много. Потом голодает неделями. Так мы с матушкой ему, как оказия есть, еду везем про запас, лишь бы учился, да не голодал. Вот, когда я в его годы гранит науки грыз...
  Чиновник бы с удовольствием рассказывал дальше, но за вертлявой Яузой начались Сыромятники.
  А дальше было колдовство. Поручик ходил с тяжелой поклажей по кривым переулкам, те перед ним, то скручивались, то словно разворачивались, и он раз за разом оказывался на том же месте.
  - Вот сэкономил со складчиной этой, - ругал он себя, - один на извозчике бы вмиг нашел, уже и рубля не жаль, а нет, колесил бы себе и пинал ваньку, что дороги не знает.
  Разболелась нога. Он стучал палкой и упрямо шел вперед, то вновь оказываясь у Яузы, то возвращаясь в один из многочисленных Сыромятнических переулков. "Вот почему кружало! Кружишь и кружишь. Пошутил надо мной Матвеев!"
  - Стой! - рявкнул поручик проходившему мимо ремесленнику, - где в этих Сыромятниках Матвеева кружало?!
  Ремесленник - видимо красильщик, в перепачканной испятненной одежде, с руками, в которые въелась краска, словно окаменел. Он смотрел на офицера таким удивленным взглядом, словно тот спросил, где тут повивальная бабка.
  Уставший поручик до того рассвирепел, что толкнул его, чтобы тот очнулся.
   - Дык, кружало, там, где церковь на капельках и Матвеева двор, - очнулся он.
  - Веди! - устало скомандовал поручик, - веди, а то я тебя... я тебе двухгривенный дам.
  - Это можно, - согласился ремесленник, - к Матвееву кружалу завсегда проведем.
  Он схватил у поручика чемодан и бодро зашагал, за первым же домом свернул на поле, протоптанной дорожкой вывел поручика к темно-красному особняку с колоннами - поручик оторопел, уж не это ли кружало его товарища - но, чуть не дойдя, свернули в гигантские лопухи, миновали их и вышли тропой мимо церкви в совсем уж деревенские дворы, где козы, поднимая бородатые головы, провожали их внимательными взглядами.
  Поручику тяжело быстро идти, но он со своей палкой терпеливо ковылял за мастеровым и радовался, что мучения его вот-вот закончатся.
  Стали попадаться пьяные. Навстречу, бормоча что-то, шел, мотаясь от края до края дороги, нетвердой походкой старик, кто-то лежал в канаве среди нечистот, лишь рука торчала оттуда, да доносился храп, дававший понять, что жив пьяница, устал и отдыхает. Молодец с битым в кровь лицом в красной с рваным воротом рубахе проводил их злым бессмысленным взглядом. Парень обеими руками держался за березу и словно хотел сказать: "не отойти, а то я бы вам сейчас!"
  Наконец вышли к деревянному одноэтажному дому с распахнутыми настежь воротами.
  - Пришли, ваше благородие, - поставил чемодан и показал рукой на дом ремесленник, - вот оно Матвеева кружало.
  Поручик залез в карман, протянул двухгривенный.
  Тот подкинул его, ловко поймал.
  - Раз уж пришли к кружалу, и деньги появились, грех не заглянуть, - подмигнул он и зашел в дом.
  Навстречу офицеру вышли трое господ с помятыми лицами, явно навеселе, продолжая что-то громко и увлеченно обсуждать. Крестьянин вывалился из дверей и пошел, покачиваясь, забирая влево, делая круг по двору. Закружил и вернулся обратно, посмотрел на двери недоуменно и зашел.
  - Вот почему кружало! - усмехнулся поручик. Он хотел зайти внутрь, но из дверей навстречу ему вышел отставной прапорщик Матвеев. Одет он был щеголем, жилетка в тонкую полоску над брюками. Часовая цепочка повисла полукругом, несколько серебряных перстней украшали руки.
  Матвеев увидел поручика и, расставив руки, пошел навстречу.
  - Здравствуйте-здравствуйте! А мне говорят, военный меня ищет. Перепугали! Вдруг война большая, и без прапорщика Матвеева не обойтись! Господи! Вы уже поручик! Да с орденами! Главный орден, вижу, от горцев получили - пулю в ногу!
  Поручик не успевал и слова вставить, а Матвеев уже подхватил чемодан и повел его вокруг кабака к другому, спрятавшемуся за ним дому.
  Внутри этого дома оказалось пусто и неожиданно казенно. Все новое, застеленный красной скатертью стол со стульями, пара кресел, буфет с выставленной как на показ посудой, этажерка, уставленная статуэтками. Воины с оружием. Звери. На стенах не картинки из журналов, а картины в рамах. Охота. Какое-то сражение. На комоде закрытый музыкальный ящик.
  Во второй комнате - сунул поручик нос и туда - стоял со сложенным с краю бельем широкий с резной спинкой диван и рядом шкаф. Окна закрывали красные кумачовые занавески. На что ни глянешь - словно только привезли, ни пятнышка, ни царапины. Этажерка со статуэтками стояла и там. Все больше девы бесстыдные и сидели, и стояли, и открыто, и прикрывая ладонями свои прелести от взгляда поручика. На стенах же картинки фривольные. Стыдливые дамы раздевшись рукой прикрывали только глаза.
  - Как говорится за встречу! - захлопотал Матвеев, усадил поручика в кресло и сам принялся накрывать на стол, раскладывая приборы. - Давайте, а то пока дура-баба закуску принесет.
  Дура-баба - большая краснолицая с выпученными глазами - в кухонном замызганном фартуке не заставила себя ждать, без стука вошла и поставила к рюмкам большой румяный расстегай, дымящуюся картошку в чугунке и большие куски жареного мяса в глубокой тарелке.
  - Иди-иди! - поторопил ее Матвеев, - люди, небось, заждались, а то им есть куда копейку отнести и без нас. А нам селянку сооруди на сковородке. Икру, балычок принесешь.
  И, только закрылась дверь, выставил на стол графин с водкой.
  Я на своих двоих-троих и так еле держусь, - покачал головой поручик, - такое кружало потом выпишу.
  - Почему кружало? - удивился Матвеев.
  - Питухи твои наклюкаются из таких графинов, кружат по двору, выход найти не могут и назад в кабак идут. Вот и кружало!
  Матвеев засмеялся.
  - Эк вы повернули! Только кружало по-московски - это кружечный двор, кабак, так в Москве говорят, но хорошо повернули, метко! Ну а от рюмки не убудет, не дамской же вишневкой вас угощать!
  Они выпили, Матвеев лишь пригубил, поручик полную рюмку, и, проголодавшийся в дороге, налег на еду. Между делом, поинтересовался:
  - Как же вы живете? По виду-то - хорошо, а сами - довольны? Семья?
  - Грех жаловаться! И сам доволен, и жена довольна.
  - Секретом поделитесь? Мне ведь доктора в Петербурге скажут, что отвоевался и придется место себе искать.
  Матвеев задумался, потом, словно решился, достал из глубин буфета еще два графина с водкой и поставил на стол.
  - Вот вам секрет, попробуйте разгадать.
  Поручик бросил на стол вилку и нож и, протестуя, замахал руками.
  - Ничего, ничего, - успокоил его Матвеев, - я же не выпить все предлагаю, это вам загадка, отгадаете, все у вас будет хорошо и в Москве, и в Петербурге.
  Он открыл второй графин и наполнил рюмку поручика.
  - Что ж вы сами пропускаете? - удивился тот.
  - При моей работе только пропускать, а не пропустишь раз и другой - дело под откос полетит так, что и сам не заметишь.
  Поручик выпил и закусил мясом, взял картофелину и стал ее, горячую, перебрасывать из руки в руку.
  - Ну как? - поинтересовался Матвеев.
  - Хороша! - пожал плечами офицер. - Лучше первой. Легче пошла.
  - Так-так, значит, вторая лучше первой и пошла легче. Вы, сударик, закусывайте, водка она не только разговора, но и закуски требует.
  Поручик налег на расстегай, потом еще раз огляделся и поинтересовался.
  - Не пойму, это у вас дом жилой, а внутри кроме нас никого, где же семья?
  - Это не дом и не кабак, а гостевой и деловой зал. Дворянские комнаты. Здесь и с поставщиками наедине поговорить можно и людям приличным, чтобы без помех и лишних глаз погуляли, можно накрыть, отдельно от всех. Во второй комнате диванчик имеется, чтобы передохнуть, если надо. Свой дом строю потихоньку, на Садовом кольце, где земляной вал был, место там хорошее, зеленое и отсюда недалеко, с одного этажа начал, потом и второй возвести решил и не в дереве, а кирпичный, а может еще и мезонин выйдет, если торговля и дальше хорошо пойдет. Ну и флигеля, чтобы под сдачу, поставить надо, все копейка, пусть и не так, как с кружала.
  - Неужто с кружала такие доходы? - удивился поручик.
  Матвеев с какой-то грустью улыбнулся.
  - Церковь наша в Сыромятниках, "на капельках", называется. Когда-то давно целовальник здесь трактир держал, старую церковь задумал обновить, каждого гостя просил из рюмки капельку слить - на церковь. Царь Петр узнал про то, зашел и не каплю, а деньгами на храм пожертвовал. Вот на капельках тот храм и построили...
  - Не думаю, что на капельках трехэтажный каменный дом, да еще с флигелями построить можно!
  - Не думаете, тогда попробуйте из третьего графина...
  Матвеев оглянулся на дверь, взял третий графин и стал наливать поручику в рюмку.
  В этот момент без стука распахнулась дверь. Матвеев вскочил, водка полилась на стол. Резким движением он отставил графин и повернулся, развел руки, загородив стол.
  В дверях истуканом замер половой.
  - Вон! Подлец! - страшно закричал Матвеев. - Без стука! Без голоса! Сгною!
  - Хозяин! В кружале пьяный бузит!
  Хозяин уже успокоился, но дышал часто, рукой держался за сердце.
  - Что пьяный? Буйно пьяный или растерзанный и дикий?
  - Растерзанный и дикий.
  - В одеже, крест не пропил?
  - С крестом, одежу порвал только.
  - Ну, так налейте ему от меня из третьего графина, а станет бесчувственный - вынесите за ворота. Да там не на виду - прохожих смущать, в канаву положите.
  Половой ушел.
  Поручик, не обращая внимания на непонятную злость товарища, доедал расстегай.
  Матвеев сел, дрожащей рукой вытер пот со лба и вздохнул.
  - Уволился прапорщиком, приехал сюда. Вроде как с чином, только чин хлеба не дает! В канцелярию любую без протекции только писцом возьмут. А почерк скверный. Никакой карьеры с моим почерком не сделаешь! Сидеть в канцелярии двадцать лет рукава протирать. Хозяйством чьим-то управлять - не знаю ничего ни в каком хозяйстве, дело какое - не знаю и дела никакого, все мои дела только солдатами командовать, да шашкой махать. Обосновался в этих Сыромятниках, здесь с давних времен шорники жили. Так что и мне кожи мять? Плюнул на все, в долги влез и на последнее открыл кабак. Многие отвернулись - дело неблагородное, а мне жить с чего-то надо. Открыл, еще не расторговался, исправник раз зашел, другой, чиновники всякие надзирающие и контролирующие, и всех корми и пои... И вы пейте, вот третий графинчик не зря же открыли...
  Поручик одним махом опрокинул рюмку, крякнул от удовольствия, салфеткой вытер рот.
  - Ну как вам из третьего?
  - И эта хороша, - похвалил поручик, - самая лучшая, еще крепче, ядреней.
  - Ядреней! Именно ядреней и надо! Только первая рюмка, сударь мой, была казенная, от казенного завода. Вторая пусть пшеничная, да не казенная, ну а третья вовсе из свеклы-картофеля!
  Офицер с удивлением посмотрел на графины.
  - А вы как думаете? На капельках только церковь разве построишь, и на то жизни не хватит. Кто в кабак зайдет, он первую рюмку и понюхает, причмокнет, и на глаз ее посмотрит, вторая у него соколом и так пойдет, а уж третью ему - наливай что хочешь, только покрепче и поядреней!
  - Не опасно? За такое дело можно всего лишиться.
  - Опасно, только на все божья воля. У меня у стойки ящичек на храм есть. Авось зачтется. Но вот, что интересно, сударь вы мой, зайдет квартальный, как водится, пробу снимет. Выпьет бесплатно, икоркой закусит, ус крутнёт и пальчиком погрозит: знаю, мол, что у тебя вторая рюмка пополам с казной, а третья от себя! И пойдет дальше. Праздник какой - тоже порадовать, поздравить надо. Не с купцами в очередь, все же благородный человек, но без подарка не зайдешь! И его именины, и жены, и детей, всё их отродье полицейское поздравляешь.
  - Притесняют! - покачал головой поручик.
  - Грех жаловаться, и самому остается. Вот только скажите, придет на мое место трактирщик, который только от казны наливает, нужен такой квартальному? С чего он тогда его поить будет, с каких доходов подарки делать? А настоятелю - нужны эти гроши-капельки? Вот когда я ему золотом отсыплю на церковные нужды, он и на службе меня первым произнесет, долгих лет пожелает! А казна-то разве только от меня в убытке? Разве с первой рюмки все в нее идет? Заводы водочные то на откупе были, то новые акцизы-откупы вводят, все закон меняют, да переписывают, чтобы казну наполнить. Только как не напишут, все равно выйдет так, что богатому польза, а бедному убыток. Все хозяева заводов давно миллионщики, думаю и у них свой расчет, какую рюмку налить отечеству, какую в карман. Только там не кабак, не кружало, сударь, там размах, крупное дело и слова никто не скажет, что благородный человек делом питейным занимается. Получается, генералу дали откуп, а нам оставили подкуп. Все мы крутимся. Да только они в лакированных экипажах, да каретах разъезжают и живут во дворцах, а меня любая сволочь носом норовит в эту рюмку ткнуть, ты, мол, шали, но шали в меру, и помни, что в любой момент тебя к ногтю прижать можно!
  Поручик по-новому посмотрел на все вокруг. Да, строить дома в два этажа с мезонином, флигеля, начальство поить и кормить, тут не капельки и не ручей, тут река нужна.
  - А бумажные дела, - продолжал жаловаться бывший сослуживец, - в них сам черт ногу сломит. То одну бумагу подай, то другую. Ученого человека нанял, чтобы разбирался, так он говорит - не знаю, правда или нет, что четверть дохода в России от водки.
  - Это он загнул! - не поверил поручик.
  - Вот те крест! От нее, от беленькой доход, от казенной, простой, вина хлебного, вареного, да горького! Я тоже сначала не верил, а потом смотрю, ко мне народ идет и идет, это сейчас днем, а вечером?! Приехали они в Москву, коли работа только здесь и есть, семьи в деревнях остались. Им и скучно. Сходят в Потешный сад - да разве им там потеха? Походят в том саду, дерево повалят, лавку сломают - все равно скучно, позевают и прямиком сюда идут, здесь им и потеха, и с земляками встретиться, и с умными людьми поговорить. Ко мне поначалу тропка петляла, так теперь прямую дорогу вытоптали. А сейчас благородные люди в Сыромятниках селиться стали, вот им этот второй дворянский дом для удовольствия и будет. Оркестр заведу, номера отдельные, повара-француза выпишу. А еще...
  Матвеев наклонился к нему, и поручик поразился, какое у него стало жесткое лицо с острым колючим взглядом.
  - Еще загадка, сударь мой, раз первую не отгадали. Когда господин выпьет, куда его потянет? Не знаете? Уж не в церковь! Дом публичный открою неподалеку, в конце улицы, где Яуза виляет. Я уж и с исправником это дело обговорил. Бабу-дуру видел? Посажу в том доме, девок бедовых с деревень навезет и пусть там ими правит.
  Второй и третий графины Матвеев спрятал в буфет. Из первого налил полную рюмку поручику.
  - Разбогатею если - церковь поставлю - все Бог простит. А люди только завидовать будут. Годы пройдут. Сыновей выучу, дочек замуж выдам, когда с деньгами никто и не пикнет, что приданое с капелек. Разве от зависти. О чести все говорят, что же я с этой честью в Москве с голода подыхать должен был? Или корову завести для собственного прокорма? И чтобы я днем ее в мундире прапорщика пас, а жена моя своими белыми руками за коровью титьку дергала? Картошку посадить и свиней держать?! Да на меня бы тогда все с презрением и смехом пальцем показывали: "Гляди, дворянин, а омужичился!" Пусть теперь пальцем показывают, да только с завистью! И я отныне о чести поговорю лишь с тем, у кого выбор был, деньги или честь, и он честь выбрал. Да только, милостивый государь, поговорить-то об этом не с кем, вижу люди и благородные, и подлые больше деньги выбирают, начиная от мастера какого, который тебя первым делом обдурить хочет, до того же генерала, что откуп взял. Иной офицер, вроде как на службе, а дела у него, приказчиков или управляющих наймет, а сам только барыши снимает. И вот, когда они, денег нахапав, начинают о чести рассказывать, других учить, я и слушать не хочу! Смешно мне! Право, сударь, смешно!
  Поручик уже и не понимал о чем речь, рука не могла поймать рюмку, вот полная она, а не ухватишь, словно убегает.
  - Может и мне кабак открыть? - пробормотал он, - у меня солдат был, Харитонов, который эту палку мне сделал, знатная палка, так он ванну на кислых водах откупил, генералов купает.
  - Поздно! Господин поручик, поздно. Да и с двух моих загадок ни одной не отгадали. Кружало, говорите? Здесь в Москве сплошное кружало. Что там ванна или купальня? Вздор! Времена настали, что и крестьянин может кабак открыть. А у них хватка еще та. Не обойдешь. На кривой козе не объедешь! Вот я прапорщик, а прапорщик нигде не пропадет, а если дослужился в армии до поручика или штабс-капитана, все - пропал человек! В голове как на плацу все ровно, не свернешь. Не перестроишься. Поручик и штабс-капитан - это до конца жизни в шинели...
  Он помолчал, поручик клевал носом перед пустым графином.
  - Эх! - ударил Матвеев кулаком по столу, - а где моя шинель?! Пулей чеченской по краю пробитая? Куда делась?! Выпью и я с вами, но только из первого графина!
  
  * * *
  Цветков в понедельник и без будильника проснулся в шесть утра. В воскресенье он замариновал мясо, возвращаясь с подработки, долго выбирал бутылку сухого вина, не в ларьке, а в магазине и долго придирчиво проверял настоящее ли, точно ли из Грузии или Молдавии, а не из какого-нибудь поселка под Моздоком или Беслана. Осталось лишь купить цветы. Заранее знал, какой букет нужен, пестрый, сделанный под полевой, в котором, как мозаика будут собраны самые разные цветы.
  В спортивном костюме он торопился на рынок. Первый автобус обогнал его, оставляя дымный шлейф, натужно пер в ту же сторону. Городские автобусы стали редкостью, их прочно заменили частные маршрутки, такие же облезлые как автобусы рафики и новые, недавно появившиеся, газели. Сергей, почти не запыхавшись, выбежал через сквер прямо к воротам рынка. За места на его территории надо было платить и приготовившие дома несколько букетов старушки вставали у входа, чтобы быстро распродать их и на вырученные деньги купить что-нибудь здесь же на рынке.
  Еще не отойдя от бега, он прошелся вдоль ряда продавцов, и уже присмотрел букет, когда из ворот вышел низкорослый широкий в плечах крепыш. Он, видно, пытался отрастить по кругу бороду, но по молодости выросла борода редкой. Как и Цветков он был в спортивном костюме, линия на брюках внизу делала зигзаг с одной полосой поперек штанины.
  Он коротко разбежался и со всей силы ударил ногой по ведру крайней цветочницы. Ведро улетело, цветы рассыпались, вода разлилась по асфальту широкой лужей.
  Старушки засуетились, складывая в ведра букеты.
  - Иди на рынок, за место плати, нечего здесь стоять, - весело крикнул крепыш и начал разбег к следующему ведру.
  Стоявший на его пути Цветков отклонился, чуть присел, а когда парень пробегал мимо, вернулся назад и толкнул его снизу вверх и в сторону.
  Крепыш упал на асфальт, но тут же пружинисто вскочил.
  Он был лет на десять младше Цветкова, явно серьезно занимался спортом, скорее всего борьбой.
  - Чохь майралла - арахь стешалла! - негромко сказал Цветков, подумал, что с его произношением тот мог и не понять сказанного и повторил уже по-русски:
  - Дома героизм - на улице трусость.
  Крепыш внимательно и цепко смотрел на него. Лицо его оставалось злым. Потом спросил что-то на чеченском.
  - Не буду с тобой говорить, - ответил ему Цветков, - пусть с тремя полосками на штанах придет.
  - С тобой никто говорить не будет, - процедил парень и снова внимательно осмотрел его. Ты солдат? Войну просрал и молчи. Из ворот вышли еще двое кавказцев. Стояли и смотрели на них.
  К рынку из сквера, весело переговариваясь на ходу, шли три прапорщика с пустыми сумками. Один из них кивнул Цветкову.
  Крепыш развернулся и ушел. Не было и старушек. Под шумок они со своими ведрами и букетами перебежали подальше от входа в рынок за сквер к автобусной остановке.
  Пошел в ту сторону и Цветков. Покупать букет ему расхотелось, он шел к общежитию. Выскочившие из головы слова напомнили начало войны. В одном из разрушенных домов среди книг подобрали сборник чеченских пословиц. Коверкая труднопроизносимые слова, посмеиваясь, повторяли пословицы, удивляясь, как много их полностью совпадает с русскими или близки к ним.
  Потом в войсках офицерам раздали разговорники, и они в окопах в межбоевом безделье учили ходовые фразы на чеченском. Лучше всего получалось у Калугина, тот вообще все схватывал на лету, а Игореха потом разговор с каждым пленным духом начинал с вопроса: "Как перезимовал скот?"
  И сам он, два года спустя, думал, что напрочь забыл все эти замысловатые фразы, но вот выскочили сами собой, когда понадобилось.
  У городской парикмахерской он на секунду остановился у плаката. Жеманная женщина с холеным лицом и красивой прической надменно смотрела на офицера.
  - Вот так-то, старушка! - сказал он, глянул на часы и заторопился в общежитие.
  Там уже ждал его уазик-"таблетка" с пунктуальным милицейским подполковником-врачом.
  - Как раненые? - поздоровавшись, спросил Цветков.
  - Травмированные, - поправил подполковник, - двое на вытяжке в нашем госпитале, ногой вверх, один дома ходит героем, рука в гипсе до шеи. Смирнова я предупредил, поехали в медпункт, поможете и со своим командованием рассчитаетесь.
  Новенькими матрасами был завален весь кузов. Видимо решили не только вернуть долги, но и наперед привезли побольше.
  Сергей поднялся, быстро переоделся в форму, спустился и едва нашел свободное место в кузове.
  Когда в медпункте встали под разгрузку, к открытым задним дверям уазика подошел Гомозов в застиранном больничном халате.
  - Гомозов! Ты что тут делаешь? Ты же демобилизован!
  Солдат только улыбался.
  - А ну, таскай быстрее, потом поговорим!
  Матрасы перекидали в кладовую. Сергей взял солдата за локоть и отвел в сторону.
  - Ты чего домой не торопишься?
  Солдат, стоя чуть боком, снова улыбнулся и пожал плечами. 'Он же детдомовский!' - спохватился Сергей, повел его к скамейке в курилке, усадил и сам устроился рядом.
  - Говори, дембель, в края, откуда в войска призывали, вернуться не хочешь?
  - Да надо... - неуверенно потянул он.
  - Подожди, ты же до призыва где-то работал?
  - При магазине продуктовом, грузчиком.
  - Хорошо! - сам себя ненавидя за напускную бодрость в голосе, произнес Цветков. - Жил где?
  - В комнате. Мне после детдома комнату дали.
  - Чудак-человек! У тебя жилье есть! Приедешь, пыль за эти годы смахнешь!..
  Солдат все так же тихо и чуть виновато улыбался, смотрел в сторону.
  - Гомозов, колись, что не так?
  - Я ее подарил.
  - Кому? Чеченцам? - Цветков за плечи развернул солдата лицом к себе.
  - Нет, русским, соседям, которые во второй комнате жили.
  - Когда?
  - Два года назад. Еще до плена. Они приехали, бумаги привезли. Говорят, все равно ты в армии. Чего она пустует. Война же, что с тобой случится - пропадет. А потом, отслужишь, приезжай и живи. К командиру батальона пошли - он в увольнение отпустил. У нотариуса какие-то бумаги подписали. В ресторан сходили, они за все заплатили. Ленка, дочка их, говорила: ты приезжай.
  - Вот и приезжай! - теперь уже жестко сказал Цветков. - Вселяйся и живи.
  - Ленка написала, что они квартиру продали и уехали. Открытку прислала без адреса. Товарищ капитан, я здесь помогаю в медсанбате. Врач говорит: оставайся пока.
  - Давай все свои документы! - сказал Цветков. - Он дождался, пока солдат принесет бумаги, забрал их и пошел к стоящей уже за воротами "таблетке".
  
  * * *
  - Что?! - Майор-кадровик хлопнул папкой по столу так, что пыль взлетела и стала носиться в падающем из окна луче света. - Да он уволен давно!
  - Куда он уволен? Некуда ему ехать, - наседал Цветков.
  - Еще об этом думать. Армия не собес!
  - Что?! - задохнулся Цветков.
  - То! Бумагу подготовлю к местным органам власти. Чтобы вмешались и проконтролировали. Обращение к губернатору сам у командующего группировкой подпишешь. В ветеранскую организацию районную сообщим установленным порядком! В военкомат, в ячейку партии 'Наш дом Россия'...
  Цветков скривился как от зубной боли. Больше всего он не любил отработанную годами удобную систему перекладывания проблемы на кого-то другого. Бумагу послали, галочку поставили, человека с глаз долой. Все, меры приняты.
  Майор тоже разозлился, перекладывал бумаги с места на место и брюзжал:
  - Помню я твоего Гомозова. Тютя! Детдомовский, говоришь? Детдомовские они злые, их жизнь с пеленок научила зубами за все держаться, а этот рохля! Квартиру он подарил. Добрый какой! Мне бы кто за так подарил. Как он солдатами командовать будет? Куда ему в армию - отслужил положенное и хватит. Приказ состоялся - уволен! Гражданский человек. Хочет дальше служить - в военкомат по месту жительства и установленным порядком. Проверка... Медкомиссия... Лучше скажи, как мне генеральского домовенка уволить?
  - Кого?
  - Домовенка! Выделили солдата, чтобы в генеральском домике прибирался, он и живет в нем на чердаке. Питается в столовой. Часть его давно убыла в пункт постоянной дислокации, а он остался. Месяц уже переслуживает. Вот как об этом командующему доложить?!
  - Да ну тебя!.. - Цветков хлопнул дверью. В воротах части подвернулась машина, идущая в штаб группировки, и через полчаса он уже был там. В их домике не было ни Смирнова, ни Николая, Сергей прошелся по зданию штаба. Последняя дверь по коридору направо была распахнута. За дальним столом у окна дымил трубкой седой с белыми щеточкой усами полковник.
  Он его видел на вечерних совещаниях рядом с командующим. Полковник Давыдовский, с Северо-Западного округа.
  - Разрешите, товарищ полковник?!
  Тот выпустил очередной клуб дыма и кивнул.
  Цветков зашел, сел на стул, на который ему показали трубкой, и сразу стал рассказывать.
  Давыдовский слушал, попыхивая трубкой. С ней он напоминал старого морского волка, невесть как заплывшего в степные моздокские края.
  - Приказ об увольнении был? - лишь раз перебил он капитана.
  Цветков досказал всю эту грустную историю. Полковник молчал, выпуская все новые клубы дыма. Потом чистил трубку, одновременно поглядывая на разложенные на столе бумаги. Цветков терпеливо ждал. Дальше полковник отобрал какой-то документ и положил его перед собой, набрал на телефонном аппарате короткий местный номер.
  - Сергей Константинович! - обратился он к кому-то, - свяжись с представителем отдела кадров соединения, он в местном полку сидит. - Три вопроса по твоей и его части. Пусть до конца дня разберется и к вечернему совещанию лично доложит, как им выполняется план по заключению контрактов? Второй: как проводится эта работа среди военнослужащих срочной службы увольняемых в запас и есть ли результат? И говорит ли ему в этом плане что-либо фамилия Гомозов? Вопрос третий, - тут Давыдович поднял к глазам лежащий перед ним лист, - пусть объяснит, почему увольняют двадцатилетних, желающих служить, и зачем приняли на контракт бесквартирного офицера за полгода до наступления у него предельного срока службы?
  Он закончил разговор, вновь неторопливо раскурил погасшую трубку и только тогда поднял глаза на Цветкова.
  - Чего сидишь? Езжай в полк.
  Попутного уазика в нужную сторону не было, и ему пришлось дожидаться автобус-развозку. Так что в часть он прибыл часа через полтора.
  - Цветков! - налетел на него майор-кадровик, - вечно тебя не найти, когда нужен! Документы этого Гомозова у тебя? Пока ты шлялся - пробил вопрос. Пусть служит и меня добрым словом вспоминает.
  Он схватил капитана под локоть и потащил в кабинет по дороге рассказывая:
  - Гомозов твой с жильем по молодости и глупости лопухнулся, так хоть сам продал или подарил, а у нас один прапорщик, когда с Дальнего Востока переводился, решил всех перехитрить, квартиру войскам сдавать не стал. Сдать - легко, получить потом - трудно. И там у него трехкомнатная квартира, а в новом месте, максимум бы, двушку дали. Причем, неизвестно когда. Взял и продал свою трешку, чтобы на новом месте самому квартиру купить. Ехать с тех краев, с пересадками, дней десять. Так он еще и заработать решил. На все деньги билеты "МММ" купил, которые наша главная военная газета "Красная звезда" в каждом номере рекламировала, девять дней в пути всё барыши подсчитывал, а на десятый, как раз, когда приехал, "МММ" этот накрылся медным тазом. Остался у него контейнер с барахлом и пачки билетов, которые в макулатуру превратились. Так жена его потом этими пачками по морде, по морде...
  Сергей вырвал руку, глянул на часы, сунул майору документы солдата и побежал на вокзал. По дороге купил огромный букет и успел добраться на перрон перед самым поездом.
  "Света же просила в форме к ней не подходить", - вспомнил он. Но на вокзале было так много военных, что выделялись лишь редкие гражданские. Тепловоз как раз подтягивал к платформе потрепанные вагоны гудермесского поезда. Ржавые и старые, их словно собрали из какого-то железнодорожного отстоя. Поезд остановился, двери вагонов открылись. Цветков пристроился к группе военных у входа в вокзал и внимательно рассматривал сходящих на перрон пассажиров.
  Светланы среди них не было. Наряд транспортной милиции сел в последний вагон.
  - Братишка, посторожи! - сунул он букет старшему патруля, лейтенанту со своего полка и тоже заскочил в последний вагон, догоняя милиционеров.
  Необычного в этом ничего не было. И во время войны, после нее, да и до войны, военных часто подключали в помощь милиции. Когда искали дезертиров, вылавливали пьяных контрактников и самовольщиков. Много просто всякой шантрапы в камуфляже под видом военных шаталось по Моздоку и вокзалу в камуфляже, держа пальцы веером.
  Впрочем, во время войны поезда из Чечни не ходили.
  Наряд уже миновал половину вагона, Сергей кивнул сержанту, мол, свои, пристроился и пошел следом.
  Как и в электричке, поезд был заполнен чеченцами. Семьями и в одиночку они ехали по своим делам, не обращая внимания на идущих через вагон милиционеров и военного. Да и сержант с напарником явно торопились, не исполняя, а отбывая обязанности. Изредка останавливались и проверяли у кого-то документы, кого-то просили расстегнуть сумку и показать содержимое.
  На ходу рассматривать пассажиров было трудно, и он вспомнил совет Николая: когда ищешь, смотри только на тех, кого ищешь. Женщина под тридцать или около тридцати, одетая как местные.
  Женщины почти все ехали с кем-то, мужем, братом или отцом. В следующем вагоне три подружки щебетали на чеченском. Цветков достал из кармана книгу, пройдя, уронил ее и, пока поднимал, рассмотрел всех троих. И пошел дальше, разглядывая пассажиров в купе.
  Светланы не было ни в этом вагоне, ни в следующем. Ее вообще не оказалось в поезде. Едва он с милиционерами сошел с первого вагона на перрон, тепловоз дал сигнал, и гудермесский поезд покатил в сторону Минеральных вод.
  
  * * *
  Стажер, поджидая наставника, упражнялся с жезлом. Оглянулся, не видит ли кто, и повелительно направил невидимую машину к обочине. Потом лицо его стало строгим, он словно постучал жезлом по стеклу. Поднял руку к козырьку камуфлированной кепки, представился.
  Селедцов незаметно подошел. 'Нормально. Поднатаскаю парня и будем на пару бомбить на славу', - улыбнулся он.
  - Кончай производственную гимнастику! - распорядился капитан, - поехали работать!
  Когда сели в машину, капитан достал из сумки и положил на торпеду огромный, размером с рацию, сотовый телефон.
  - Ух ты! - восхитился стажер, - Моторола! Разрешите, товарищ капитан?
  Селедцов кивнул, и он осторожно взял в руки аппарат с короткой антенной сверху, покачал его в руке.
  - Это что, по нему прямо отсюда куда угодно можно позвонить?
  - Можно, - подтвердил Селедцов, - хоть в Москву Ельцину, хоть в Вашингтон Блин Клинтону. Только дорого, даже местные звонки, считай, слово сказал - рубля в кармане нет.
  Они уже подъезжали к трассе. А стажер все не мог вернуть аппарат на место. Вертел его в руках.
  - Товарищ капитан, откуда он у вас?
  - Да уж не с получки, - усмехнулся тот. - Жена в станционном буфете работает, там чего только не предлагает народ. Денег на бензин или билет нет - первым делом обручальное кольцо норовят продать, цепочку золотую или серебряную, электробритву, плеер или пейджер в залог оставить. А тут два коммерсанта, видно совсем издержались. Оставили в залог телефоны, да и исчезли. А может, и просто избавились, видишь, здоровый, как кирпич, из самых первых. Теперь мы с женой уважаемые люди, всегда на связи. Ты на место-то аппарат верни. Не игрушка. И учись у старших, тогда и у тебя все будет. Так-то, студент!
  Стажер внимательно смотрел за капитаном. Все ему в нем нравилось. И опыт, которого не отнимешь, и то, что служебное удостоверение спрятано в вишневого цвета кожаную обложку с окошком над гербом и словами 'МВД России', и цепочка витая тянется от специального отверстия в этой обложке до кармана. И то, как он разговаривал с водителями. Уважительно, только на 'вы', но те почему-то сразу начинали оправдываться и вести себя как нашкодившие пацаны. Теперь еще и телефон. Сотовый телефон, мобила - это круто, ни у кого из знакомых выше пейджера не было. Видели лишь у деловых, да в кино, больше у бандитов. Если кто и обзавелся, то носили их на виду, сотовый телефон Моторола в руке есть - чего-то добился в жизни! Еще надо для комплекта ладу-девятку или девяносто девятую цвета "мокрый асфальт", цепь золотую на шею и пиджак малиновый. И ты - человек!.. Стажер мечтал всю дорогу до трассы.
  Добравшись до нее, сменили привычное место, в этот раз встали перед самым въездом в поселок. Позади остался указатель с названием населенного пункта, перед которым машины послушно сбрасывали скорость. Селедцов оставил стажера у машины, сам достал из сумки, спрятал в карман серого милицейского бушлата бутылку дешевой осетинской водки с пробкой бескозыркой и направился к домам.
  Стажер прошелся вдоль обочины, глянул в сторону, куда ушел инспектор и решительно поднял жезл, останавливая проезжавшую мимо двадцать четвертую волгу.
  Серая волжанка, мигнув подфарником, послушно остановилась, водитель опустил стекло. Сидевший за рулем мужчина лет сорока в камуфляже без погон, молча, рассматривал его.
  - Товарищ водитель! У вас не установлен на лобовом стекле талон о прохождении техосмотра. - Стажер говорил нарочито серьезно, делал долгие паузы. - Предъявите права и документы на машину.
  - Не предъявлю, - с грустью в голосе ответил водитель.
  - Почему? - удивился стажер.
  - Потому что молодой еще.
  Водитель широко улыбнулся, включил передачу и быстро уехал.
  Стажер от злости ударил себя жезлом по ноге. Потом встал у патрульной машины спиной к дороге. Обидевшись на мужика в волжанке, он не обращал внимания на пролетавшие по дороге легковушки, стоял так, пока не донесся надрывный звук мотора.
  Стажер обернулся, вышел на дорогу и поднял жезл вертикально.
  Навстречу ему от поселка полз грузовик без номеров. Старый, просевший на один бок с трещиной поперек лобового стекла. В кузове покосился большой ржавый контейнер. Номеров на грузовике не было. Неясные силуэты водителя и пассажира едва виднелись за мутными стеклами.
  Стажер жезлом направил его к обочине.
  Грузовик бесстрашно пересек сплошную осевую, перебрался на встречную полосу и теперь ехал прямо на него.
  Стажер шагнул навстречу, снова поднял жезл, потом вспомнил о свистке, достал его и, что было силы, стал свистеть.
  Скрипнув тормозами, грузовик остановился, не доехав до него метра два. Водитель ударом открыл заевшую дверцу и чуть не вывалился наружу. Он был в стельку пьян. В одетом прямо на застиранную тельняшку ватнике, небритый, с всклокоченными волосами, возраста неопределенного. Дать ему можно было и тридцать, и шестьдесят лет.
  - Чего свистишь, салага, денег не будет, - буркнул он, повиснув на дверце, и махнул рукой, отгоняя стажера, словно муху, - брысь с дороги, пацан!
  Открылась вторая дверца. Капитан Селедцов спрыгнул на асфальт.
  - Молодец! - похвалил он стажера и за рукав отвел его в сторону. Грузовик тяжело тронулся, проехал еще, съехал на обочину и встал перед указателем с названием населенного пункта.
  Водитель заглушил двигатель, сполз на землю, не спеша, направился к ним. Когда он подошел, Селедцов достал из кармана бутылку водки, сунул ее мужику, и тот, на ходу срывая пробку, пошатываясь, побрел назад в поселок. Переместились ближе к поселку и гаишники.
  Часам к одиннадцати дорога словно проснулась. Машины по трассе шли одна за одной. Селедцов вручил стажеру скоростемер.
  - Мерить скорость? - Поинтересовался тот.
  - Ничего можешь не мерить, одну зафиксируй километров на восемьдесят-девяносто и держи показания.
  Дальше работа закипела как на конвейере...
  - Капитан милиции Селедцов! Вы превысили максимальную скорость для населенных пунктов!
  Стажер смотрел, как работает инспектор. Пару раз его подзывали, чтобы показать данные на табло прибора. Впрочем, никто не спорил. Не заметил знак, летел под девяносто в населенном пункте, где разрешенная скорость - шестьдесят километров в час. Дальше кто-то из водителей терпеливо ждал, когда ему выпишут штрафную квитанцию, но чаще отдавали свои документы инспектору. Селедцов раскрывал их, какое-то время держал в руках и возвращал водителю. Потом опускал руку в карман. Или садился в остановленную машину, если водитель ехал один.
  Одна из легковушек после беседы с инспектором развернулась и поехала назад. Потом водитель - пожилой степенный дядька - вернулся.
  - Товарищ инспектор! - возмутился он, чуть ли не по пояс высунувшись в опущенное окно двери, - там грузовик на обочине знак населенного пункта закрыл!
  - Какой грузовик? - достал блокнот Селедцов, - номер?
  - Да он вообще без номеров! - выбрался из салона возмущенный водитель.
  - Разберемся! - буркнул капитан и спрятал блокнот.
  - За что вы меня тогда оштрафовали?
  - А я вас не штрафовал, хотя вы только что дважды через сплошную полосу развернулись, - инспектор шагнул к дороге, внимательно всматриваясь в проезжавшие машины.
  Дядька потоптался рядом, махнул рукой, зло матюгнулся, сел в свою машину и уехал.
  - Пошли, перекусим, - сказал капитан стажеру и кивнул в сторону милицейской пятерки.
  Распаковывая продукты, невольно глянули друг другу в руки. У стажера в банке вареная картошка и котлета, отдельно четверть буханки в плотной бумаге.
  Капитан был подготовлен основательнее. В пластиковой специальной коробке бутерброды с ветчиной и рыбой, сыр в нарезку, какой-то непонятный хлеб, с вкраплениями добавок. Ну и большой термос, когда открутили пробку - по аромату стало ясно, что с кофе.
  Стажер отвернулся и невольно сглотнул.
  - Угощайся, - подвинул ему бутерброды капитан.
  Парень выждал немного и взял тот, который поменьше.
  - Красиво все у вас, - позавидовал он, - как в ресторане.
  - Говорил же, жена в станционном буфете работает, - пояснил Селедцов, - там своим и купить подешевле можно и нарезку взять, что-то в конце дня, пока не испортилось, чуть ли не даром отдают.
  Поели быстро. Стажер открыл дверь и хотел выйти.
  - Подожди, - остановил его Селедцов, тоже открыл дверь, стряхнул на землю крошки с колен, потом достал из кармана деньги. Купюры разного достоинства он ловко рассортировал, разложил на три пачки. Одна тонкая из купюр поновее и побольше достоинством и две потолще деньгами вперемешку.
  - Тебе, - протянул он одну из них стажеру.
  Тот не решался взять, и капитан силой вложил деньги ему в руки.
  - А эта кому? - кивнул стажер на первую пачку.
  - Это тебе пока знать не положено, - усмехнулся Селедцов, - а умный - сам догадаешься.
  - Мне не надо, - парень попытался вернуть деньги.
  - Надо, - Селедцов отвел его руку, - именно тебе и надо. Завтра выходной, съездишь в Ставрополь или в Минводы. На рынке или в военторге купишь нормальную форму, чтобы не в обносках у дороги стоять. Ты же для всех милиционер, лицо власти, а одет, как махновец.
  - У меня стажировка заканчиватся. Мне и так на складе форму выдадут.
  - Обязательно, - подтвердил капитан, - носки дадут, белый ремень, портупею, остальное предложат на выбор: сорок четвертый или шестидесятый размер. Другие на нашем складе не помню, когда и были. И когда ты таким чучелом на строевом смотре выйдешь - комбат тебя с говном смешает на глазах у всех.
  Стажер молчал, деньги держал в руке, не решаясь убрать их в карман.
  - Парень! - Селедцов говорил спокойно, мол, я скажу, а ты делай, как знаешь, - ты сказал, невеста у тебя есть. К свадьбе готовиться надо, хозяйством обзаводиться. На голой любви годик проехать можно, лапши на уши подруге навешать, а дальше, поверь, никакой зарплатой не обойдешься. Ты же хочешь, чтобы жена одета-обута была, чтобы дом полная чаша, а не копейки до получки считать.
  Стажер еще немного подумал и спрятал деньги.
  - Ну что расселся, - скомандовал капитан, - пошли работать, пока дорога кормит.
  
  * * *
  После службы дома у Сергея все валилось из рук. Он маялся, слонялся по комнате, дожидаясь времени, когда можно будет лечь и заснуть. Если не ужинал в группировке, дома обходился чаем с печеньем. И в этот вечер, гоняя чаинки в стакане, от тоски включил радио.
  С ходу какой-то специалист, будто только этого и ждал, вдохновенно заговорил об оснащении современной армии. Цветков прислушался. С восторгом вещали про вертолеты с тепловизорами, которые с высоты безошибочно определяют врагов внизу и наводят на цель артиллерию и бомбардировщики. А тропы на перевалах, оказывается, можно минировать прямо с воздуха замаскированными под камни минами, которые со временем сами в камни же и превращаются, а наш спецназ вот-вот получит новейшее оружие, которого так не хватало во время войны...
  Цветков послушал сказок и выдернул шнур из розетки. Глянул на часы на стене, ложиться спать было рано, и он взял пульт от телевизора.
  Телевизор Цветков смотрел редко. Жена обожала мексиканские сериалы. Даже ревела под них, хлюпала носом, сопереживая несчастным героиням. Сергея это раздражало, он часто на время просмотра уходил к сослуживцам. Завалиться без приглашения удобно было только к холостякам, а там любой разговор плавно перетекал в поход за "Дарьялом" и совместное пивопитие, или не только пивопитие. Благо "левая" водка открыто продавалась в Моздоке в любом ларьке за копейки. В первое время после войны многих офицеров и прапорщиков не покидало чувство безысходности. На сборищах ругали, почем свет стоит, чеченцев, свое начальство, руководство в Москве. Били кулаком по столу, так, что звенели стоящие на нем бутылки и стаканы и кричали, что уволятся. И уволились некоторые, но все равно их было меньше, чем убежавших из войск, когда началась война. И Калугин именно тогда ушел. Впрочем, он-то на гражданке, в отличие от остальных преуспел. Цветков и сам не раз думал, что может взять и уволиться, уехать вместе с Ленкой, начать новую жизнь. Но кем? Торгашом? Охранником?
  Теперь, когда одному стало невыносимо, он смахнул пыль с загоревшегося экрана.
  Если в войну сообщения с фронта были в каждом выпуске новостей, Грозный, Самашки, Гудермес, Ведено звучали чаще, чем Москва и Петербург, то теперь Чечню вспоминали куда реже. Но на одном из каналов нашлось место Кавказу.
  В студии за круглым столом с одной стороны сидели аксакалы в папахах, напротив - те, кого называют деятелями культуры, способные часами с умным и значительным видом говорить о чем угодно. Но в этот раз они больше слушали.
  Очередной аксакал весомо и неторопливо рассказывал, и все, смотря ему в рот, согласно кивали. Дед, поджав губы, вспоминал высылку в Казахстан во время войны, как везли их в товарных вагонах и...
  - Что ж ты, дядя, не на фронте был? - прикинул, сколько в сороковых было аксакалу лет Цветков, и убрал звук до минимума.
  В дверь комнаты дробно постучали.
  - К тебе можно? - приоткрыв дверь, заглянул майор Рюмин из второго батальона.
  - Заходи!
  - Серега, посижу у тебя, а то жена выбесила, а мне в ночную.
  - Посиди, жалко, что ли. Переехать не приглашаю, а сидеть - сколько угодно.
  Рюмин занял подоконник и закурил, пуская дым в приоткрытую форточку.
  - У супруги астма, перекурить дома и то нельзя! - пояснил он, - задавила по всем статьям.
  - Моя, как с гардинной уволилась, да еще и война началась, просто свалила к родителям, там и осталась.
  - Хорошо тебе, моя из Грозного, куда ей ехать? И за войну у нее теперь ко мне личный счет. Дом, сад, гараж, все, что родители нажили, потеряла. Теперь мучаемся в одной комнате, только по углам разойтись и можно.
  Рюмин докурил сигарету, поискал, куда пристроить окурок, сорвал с календаря на стене листок с датой заканчивающегося дня, свернул кулек и сунул окурок туда. Потом подошел к телевизору и прибавил звук.
  - В старину женщины выходили на поле брани, бросали между сражающимися мужчинами белый платок. И прекращалась война! - гордо заявила толстая чеченка с вытянутым, как дыня, лицом, и снова все за телевизионным столом закивали.
   - Во были женщины в Чечне! - восхитился Рюмин и снова приглушил звук, - платки на землю кидали, а мне все попадались, что орут, плюются, да детей под гусеницы подсовывают. А за ними бандюки с автоматами и гранатами ближе подходят. Серега! В полку разговоры ходят, что ты своего солдата из Чечни вытащил. И на службу пристроил.
  - Что я сам туда за ним ездил что ли? - удивился Цветков, - так получилось, что именно его чехи на обмен отдали. Других бойцов пока не получается достать.
  - Вот! - с одобрением отозвался Рюмин, - а то, я аж испугался. Ты ротного из бригадной разведки знал?
  - Нет, слышал только.
  - Он, еще когда бои шли, тоже из-за какого-то солдата разобраться с чеченцами хотел, сорвался с оружием, двух бойцов взял, ну и положили их, всех троих. Из-за его понтов. Ладно, сам, но и двое бойцов полегли. Да и столько таких случаев у армейцев, погранцов. И все неразумная инициатива с благими намерениями. По мне, делай то, что приказано и... не торопись, проживешь дольше и солдат сбережешь. А соваться, куда не положено, так не только от врага, но и от своих получить можно.
  Рюмин вернулся на подоконник достал новую сигарету, закурил и спросил:
  - Слушай, а зачем они тебе?
  - Кто?
  - Солдаты эти. Нет, все правильно, я понять хочу, потому что сам так не смогу, вот честно. По приказу, с огневой поддержкой, с бронегруппой - хоть сейчас! Я своих бойцов, год пройдет, и не помню толком. Весна-осень, два призыва в год. Мелькают как кадры в кинопленке. Если только чудик какой. Твои же вообще как 'СОЧ' проходят, самовольно оставившие часть, да еще с оружием, ты из-за них и без награды остался, и майора под войну не получил. Есть же прокуратура, ФСБ, милиция - пусть ищут.
  - Не знаю, - Цветков отвечал неохотно. - Думал о них часто, вот мы профи - сами свое дело выбрали, а их спрашивал кто? В восемнадцать лет автомат дали, ничему толком не научили и на войну. Потом этот мир позорный заключили, вроде как продали тех, кого убили, кто в плену остался. Письмо пришло от родителей замкомвзвода. Он у них один. Пробовали искать его - одни отписки, знаешь, как у нас любят: 'вопрос на контроле', наш орган этими вопросами не занимается, пересылаем по подведомственности... ваше письмо внимательно рассмотрено... в общем, гоняют их, словно отмахиваются. Менты только наведываются: где сынок? С автоматом не объявлялся? И ведь не упрекают меня, но сам сквозь строки читаю: мы его вам отдали... А что подо мной он всего ничего был, и у него взводный есть, замкомроты и еще куча начальников - никому не объяснишь. Сам, куда не сунешься, везде бумага бумагу погоняет...
  Они помолчали.
  - Говоришь в ночную, караулы, что ли проверять? - спросил Цветков, глянув на часы, на которых время приближалось к полуночи.
  - Калугин работенку подбросил, с грузом съездить надо, сопроводить, отгул взял, хоть заработаю.
  - Да, - думая о своем, кивнул Цветков, - к полному моральному удовлетворению еще бы денег побольше и было бы вообще хорошо. Как он сам-то?
  - На все сто. Черную волгу двадцать четвертую на белую вольво сменил. Длинная, фары большие. Танк! Чтоб я так жил.
  - Так живи!
  - Не, - засмеялся майор, - столько вагонов мне не разгрузить. А другое редко предлагают... Ладно, - поднялся он с подоконника, - пойду мириться со своей чеченкой. Брошу ей на пол носовой платок, заодно и постирает. Вон и по телеящику гонят: худой мир лучше доброй ссоры.
  Рюмин ушел.
  На экране микрофон в студии перешел на русскую половину стола. Цветков прибавил звук.
  - Что можно и нужно всем нам сделать для восстановления доверия и укрепления дружбы между нашими народами? - заломив руки, вопрошал какой-то именитый режиссер.
  - В жопу их поцеловать, - посоветовал Сергей и выключил телевизор.
  Он походил по комнате, из глубины тумбочки выудил бутылку водки. Сверху вместо стакана был надет колпачок от осветительной мины. Дно конусом, захочешь, а не поставишь, и если налил в него, то положить можно, только если все выпьешь.
  Сергей задумчиво, как юлу, крутнул колпачок на столе. Смотрел на него, пока он не завалился на бок. С недоумением глянул на бутылку в руке и спрятал ее назад в тумбочку. Потом погасил большой свет и улегся с книжкой головой к настольной лампе.
  
  * * *
  Поручик стоял на набережной. Огромные, выше человеческого роста, окна особняка отражали свинцовую рябь воды в канале, стекла верхних этажей ловили солнце, за ними будто бушевал холодный пожар.
  Из высоких дверей вышел разодетый - куда там генералу - швейцар в белом парике с косой, равнодушно посмотрел на поручика, протер витые бронзовые ручки. Подъехала карета, закрыла вход, кто-то невесомый - карета и не качнулось - спрыгнул со ступеньки и, стуча каблучками, взлетел по ступеням и забежал в услужливо распахнутую дверь парадной.
  Поручик вздохнул, обогнул дом, переулком вышел на следующую улицу. Здесь еще стояли невысокие двух-трехэтажные особнячки, еще не старые, но некоторые из них уже начали ломать, а те, что оставались, казалось, были сдавлены нависавшими над ними каменными громадами. Их окна смотрели словно бойницы, особнячки под ними будто съежились, смирившись со своей участью. На углу возводили очередной дом. Опоясанный строительными лесами он поднялся уже на четыре этажа, наверху рабочие с кирпичами за спиной споро и бесстрашно бегали по доскам. Поручик, сверившись с бумагой, пошел дальше, дойдя до нового шестиэтажного дома. Он стоял под крышей, но во многих проемах еще не было окон.
  Поручик был подавлен шумом стройки. По узкой улице не катили кареты как на Невском проспекте, скрипучие телеги, одна, за одной, везли кирпич, деревянные балки, стекла. Офицер дошел до низкой арки, куда, зацепив колесоотбойник, скрипя колесами, заворачивала телега, прошел следом за ней во внутренний двор. И словно вечер наступил. Стены сжали небо высоко вверху, казалось, что смотришь на него со дна колодца. С телеги возница потащил коровью ногу. Зацепил ее крюком и ловко ворочал, подтаскивая к краю. Спустившаяся с черной лестницы кухарка строго смотрела на него. Арка сбоку вела в следующий двор, который был еще меньше, сразу три черные лестницы с разных сторон выходили в него. Мужик с охапкой дров, перетянутой веревкой, согнувшись, тащил их на горбу, Пьяная женщина в запахнутом халате с распущенными волосами, едва стояла, держась за дверь. На поручика никто не обращал внимания, лишь ребенок, не понять, девочка или мальчик, лет пяти с бледным лицом в рваной рубашонке до колен смотрел на него, точнее сквозь него.
  Поручик наискось в несколько шагов пересек двор и стал подниматься по дальней лестнице. Сюда выходили черные двери квартир дома с колоннами на набережной. От парадности не осталось и следа. Стена была такой жирной, что к ней страшно было прикоснуться, перила справа, когда задел их палкой, загудели и стали угрожающе раскачиваться. Пока поднимался на четвертый этаж, встретились ему пьяный, спавший на грязном полу, выставленное за дверь ведро с нечистотами, сломанный венский стул с продавленным сиденьем. На нужной площадке отверстие для ключа в высокой двери было сделано неожиданно низко. Поручик еще раз сверился с адресом на листе и крутнул рукоятку звонка. Ненужный больше лист он скомкал и сунул в карман.
  Никто не отозвался на дребезжащий звон колокольчика.
  - Верно он в присутствии, - пробормотал поручик и палкой настойчиво постучал по двери.
  Но вот за дверью кто-то пошевелился, она приотворилась, в узкой щели никого не было видно. Офицер посмотрел вниз и увидел сидевшего на корточках мужчину с копной взъерошенных волос. Тот поднял голову. Поручик с трудом узнал в мужчине с опухшим лицом подпоручика Юдина, с которым служил когда-то. Тот посмотрел на него снизу, попробовал подняться, но завалился назад. Дверь сама открылась.
  Поручик зашел и с недоумением смотрел на жилище старого товарища. От двери он сразу попал в темную без окна кухоньку, но и со слабым светом из соседней комнаты было видно, что стены ее не оштукатурены, голый красный кирпич так и остался незакрытым. На грубом из неструганых досок столе притулилась кастрюля, варево в ней засохло, и из него торчала оставленная ложка. Из кухоньки открытая дверь вела в комнату немногим больше. Встроенную в стену, выходящую и в кухню, и в комнату круглую утермарковскую печь не топили, дверца её была закручена проволокой. Комната была проходной, но дверь в следующую запирала и не давала открыть прибитая наискось доска. Юдин отделился от соседей, потому и попасть к себе мог только с черной лестницы. Головой к печи, стояла заваленная тряпьем самодельная кровать, а напротив неё, у другой стены, козлы, на которых повисли перекинутая старая офицерская шинель и обтрепанные по нижнему краю до лохмотьев брюки. Запах в комнате был сырым от недавней стройки и терпким, будто здесь что-то квасили.
  Поручик прошел к окну, повернул ручку и потянул на себя створку. Нижний штырь не весь вышел из гнезда и краем проехался по подоконнику, оставляя глубокую борозду.
  Теперь хоть можно было вздохнуть. Снизу донесся скрип колес уезжающей со двора телеги. Мужик уронил и рассыпал вязанку. Звук катился вверх, усиливаясь, и загрохотало так, словно дрова он рассыпал не во дворе, а на кухне.
  Поручик повернулся, товарищ стоял в нательной рубахе и желтых, выношенных местами до белизны, штанах. И смотрел на него радостно, но в то же время не решался шагнуть навстречу.
  Поручик рассмеялся, сам подошел и обнял его.
  - Экие штаны чудные в петербургских департаментах завели, кому нынче желтые положены, асессору или надворному советнику?
  Отставной подпоручик Юдин помрачнел. Он сдвинул тряпье на кровати и сел, еще под одной кучей тряпок оказался старый ободранный венский стул, который он освободил и подвинул гостю.
  Поручик осторожно опустился на него. Но его прежний сослуживец не просидел и нескольких секунд, вскочил и принялся расхаживать от печи к окну и обратно.
  - Вот так, брат, вот так, - приговаривал Юдин, держась за голову, - что было - не помню, как туман. Какое число нынче? - остановился он.
  - Четвертое.
  - Четвертое?! Боже мой! - снова заходил он по комнате, - а месяц какой? Сколько ж я в департаменте не был? Уже и не упомню...
  - В солдаты за то не разжалуют, на Кавказ не сошлют, а места лишишься.
  - Что место? Я слово давал!..
  Поручик не стал расспрашивать, о чем дал слово теперь уже бывший чиновник. И так понятно, что его прегрешение было не первым.
  - Садитесь, что ж теперь бегать из угла в угол? Не пойму только, вы и в присутствие в офицерской шинели и драных штанах ходите?
  - Присутствие? Мое присутствие отныне на Фонарном, за углом... Ох, брат, тяжело...
  Юдин сел на кровать, запустил пальцы в волосы, стал раскачиваться из стороны в сторону.
  Поручик молчал, смотрел на товарища и размышлял. "Да он болен! Впрочем, болезнь его известная".
  - Как в полку? - неожиданно спросил тот и перестал раскачиваться.
  - По-старому. Командира нашего полка проводили, он все генерала ждал, да на дивизию другого полка командира назначили и его даже не генералом, а так полковником и уволили. Ваши товарищи все от поручика до штабс-капитана выслужили. Из стариков Акимыча видел, тот на Кавказе так и осел. Мой первый ротный, да вы его вряд ли знали, умер, три дочери остались у вдовы, а одна у меня и в сердце. Мокрецов в глухом месте на гражданскую службу поступил, преуспевает, жизнью доволен, титулярный советник, а о большем и не мечтает. Порошкин-удалец, как уволился, тоже чиновником стал, и тоже титулярный советник, да недоволен и чином, и жизнью своей, с начальством переругался, а теперь решил с вице-губернаторской дочкой в Америку бежать, верно, уже и убежал, теперь в Париже, а может на пароходе через океан в Америку эту плывет. Капитан наш уволился майором, в Москву ехал-ехал, да недолго, по пути в Новочеркасске остановился передохнуть, в трактире сел с шулерами в карты играть, проигрался в пух и прах, там и остался, на хозяйке гостиницы женился. Непомерная женщина, капитана нашего вдвое шире. Майор Стрелков так и живет со своей чеченкой, перевоспитал ее на русский манер, сделал из нее настоящую полковую даму, уж не знаю хорошо это или плохо, да снова на Кавказ за следующим чином собирается...
  - А что же война? Как идет? Убитые, раненые есть?
  - На то и война, - пожал плечами поручик, - идет и идет себе, сколько себя помню, все идет. Вроде как ее и нет, а то тут бой, то там бой, и убитые, и раненые есть.
  - Шамиля ведь поймали?
  - Так то дело уже давнее, известное.
  Юдин подхватился, вскочил и снова заметался по комнате. Потом залез в карман шинели на козлах, достал сложенную в несколько раз газету.
  - Решил я, брат, как-то после службы в театр сходить, по своим доходам на галерку. Мундир свой единственный почистил, пирожок в кухмистерской съел, чтобы с голоду в животе не урчало, и на свое место, на самый верх в театре, на раек. Там встанешь, глаза закроешь. А когда их закроешь, что для тебя на галерке итальянцы поют, что для гвардейца в партере - одинаково! Только вокруг "шу-шу-шу", и не на сцену смотрят, а в царскую ложу. Смотрю и я, а в ней Шамиль сидит. Да не один, а с мюридами. В шапке своей, с бородой. Боже ж ты мой! Вот он! С подручными своими! Да когда прапорщиком и подпоручиком служил, с такого расстояния с одного выстрела, рука бы не дрогнула... Все те годы... по лесам и горам этим... сколько погибло, покалечено... И вот он в ложе царской, и вокруг него только что не пляшут. Вы сюда посмотрите, ему говорят, вы туда гляньте. Бинокль ему дают, программку. А он сидит королем, как должное принимает.
  - Милосердие к побежденным, - пробормотал поручик, - всегда этим русские люди славились.
  - Милосердие?! Он - побежденный - в ложе, а я - победитель - в единственном сколько раз чиненом мундире на галерке. В театр пошел - без ужина остался. Ему и стол, и жилье, а у меня все мечты, чтобы лишних десять рублей наградных к празднику дали!
  Он отдал газету поручику, сам сел на кровать.
  Офицер развернул ее, все верно, Шамиль в театре, в императорской библиотеке, в коляске на Невском проспекте. И речи его здесь же.
  - Что газета! Вздор! Фотографии его по рублю, по полтора продавали. Нарасхват шли! Пришел тогда из театра, не помню как, все уснуть не мог, палатка наша перед глазами, куда раненых сносили. Глина к сапогам липнет, дождь, матрасы мокрые, в крови, все в этой грязи, лекарь один, при лампе, руки в крови по локоть, человека ему положат, и он этими руками шурудит в нем, как в лавке мясник в туше. Пилой пилит, ножом режет. Стоны, крик, а их несут и несут, несут и несут... Где к ним милосердие? Посмотрите, на Сенном рынке и безрукие, и безногие, солдаты израненные руку за подаянием тянут, в Чесменскую богадельню годами место ждут, а мимо побежденный Шамиль в коляске катит. Так, кто победитель?! Плюнул я тогда на все, и на службу гражданскую, и на жизнь свою. Пропаду, так пропаду!..
  Газету поручик сложил и спрятал себе в карман, дабы потом прочитать все подробно и показать товарищам в полку.
  - Как же без службы? Жить с чего? С каких доходов? В строю или департаменте, все одно тянуть лямку надо.
  - На Фонарном переулке теперь мой департамент. И мундир там остался. Ничего, в Петербурге с голоду не помрешь! Разбогатеть тяжело, но и помереть непросто. Бумаги мещанам и крестьянам пишу, приезжают хлопотать с разных мест, на столицу у них только и надежда, а бумагу составить и написать не могут, куда подать ее потом - не знают. Вот я и пишу им прошения, прямо в кабаке. Растолкую, что с ней дальше делать, куда отнести, кому отдать и сколько сунуть. И накормят, и полтинник дадут, и поблагодарят. Дом этот только построили, будет год еще отстаиваться до жильцов, пустил пожить старый товарищ, кров есть, а там в другой перейду. Мне еще до Вяземских казарм для бродяг далеко. Главное, через себя перешагнуть. Я и в участке по пьяному делу ночевал, и на Лиговском рынке козу доил.
  Поручик недоуменно поднял брови.
  - На Лиговку, на скотный рынок коров и коз приводят на продажу, так и рады, если им подоят, чего ж скотину мучить? Что надоил - твое. Блин у блинника выпросишь, на саечку три копейки подадут, молоко парное свое - вот и завтрак, а потом на Фонарный...
  - Пошли, - поднялся поручик.
  - Куда?
  - Да уж не козу доить! На Фонарный. Покажешь свой департамент.
  
  * * *
  Смирнов ставил Сергею и Николаю задачи на день, когда к ним в домик зашел полковник. Быстрым шагом он пересек комнату, протянул Смирнову какие-то документы.
  Их Смирнов сразу убрал в сейф. Они пожали друг другу руки. Николай привстал, а полковник кивнул как бы ему и всем остальным, а значит Цветкову. Вышел за дверь, и не успела она закрыться, как Сергей сорвался с места и выскочил следом.
  На ступеньках он догнал полковника. Тот обернулся:
  - Ты чего, капитан, на меня зверем смотришь?
  - Где Светлана?
  Полковник удивленно поднял брови.
  - Не задавайте лишних вопросов, товарищ капитан!
  Цветков обежал его и загородил дорогу.
  Смирнов с хрустом распахнул никогда не открывавшееся ранее окно и рявкнул:
  - Капитан Цветков! Отставить! Ко мне!
  Полковник еще раз внимательно на него посмотрел, обошел как дерево и направился к зданию штаба.
  Сергей поднялся в домик.
  - Серега! - уже спокойно сказал Смирнов. - Он сейчас к командующему зайдет и тебя, если под ногами путаться будешь, сошлют... Что у вас в округе самое дальнее?
  - Астрахань, ментовский батальон.
  - И ты уже завтра будешь взводным в этом милицейском батальоне икру черную ложкой есть, причем не от счастья. Ты чего добиться хочешь? Он и так рискует, все, что можно, нарушил, когда тебя в дело ввел. Думаешь от хорошей жизни? Да прогнило на местах все. Такие кадры поперли - мама не горюй! В соседней области новый начальник приказал ему всю агентуру собрать в актовом зале! Говорит, познакомиться со всеми агентами хочу и общие задачи поставить! Вот так-то! И думаешь, у него одна Светлана? За каждого он головой отвечает, рискует!
  - Он рискует?! - удивился Цветков. - Чем он рискует? Звездочкой на погонах? Теплым местом? А она жизнью! На границу не ездит, с агентурой на сопредельной территории не встречается. С папкой по штабу ходит...
  - Экий ты еще зеленый! - рассердился Смирнов, - категорически запретили куда-либо выезжать. После того как в Назрани двух полковников ФСБ выкрали, а один странным образом в собственном доме на галстуке удавился, им строго-настрого запретили куда-либо соваться.
  - А нам?
  - Ты не полковник.
  - Но ты-то полковник?
  - Знаешь, полковник и полковник в Москве - две большие разницы. - От моей до генеральской должности ступеней - шагать замучишься. У него - может одна, а может уже на ней. Во! - покачал он головой, - сам прокололся, еще один секрет тебе выдал. И знаю я не так много, как кому-то хотелось бы. И вообще... чего за меня много просить?! - усмехнулся он. - Давай впредь договоримся жить как в армии. Есть приказ - выполняешь. Нет приказа - глаза закрывай, ничего не вижу и не слышу.
  Они, какое-то время, молча, сидели друг напротив друга. Потом Цветков вздохнул:
  - Удобно как, ничего не вижу, ничего не слышу. Иногда кажется, чуть ли не каждый второй так служит. Сан Саныч! Не как начальник, просто по-человечески скажи, неужели никого кроме нее туда посылать нельзя?
  - Серега, ты меньше спрашивай - больше думай. Нам туда дороги нет. Представительства нашего тоже больше нет, а и было - за ворота не выйти, сидели, как мыши под веником.
  У чекистов наверняка агентура осталась, только для них на первом месте терроризм - это основная линия, еще политические всякие расклады по власти в Чечне. Ваша войсковая разведка - им главное предупредить о нападении, и работает она с агентурой на сопредельной территории, с теми, кто у границы живет. Что та расскажет? Пришли боевики, ушли боевики, роют окопы, привезли пулемет, а еще о чем на базаре говорили. Или что к соседу приезжал из Грозного родственник - большой человек, барана зарезали, три дня гуляли, а на четвертый он заявил, что скоро на Москву пойдем и там всех зарежем. Вот сидим здесь мужики... каждый при пистолете и папке, команда: ни шагу вперед... и информацию ждем.
  - Как же она туда?
  - Как-как? Босиком по стеклу!.. Есть еще международные организации, которые к ним ездят. Им же надо реноме свое поддержать, турнир мировой шашечный провели, слет исламский. Как её крыша называется, не знаю, знал бы, не сказал, и ты, давай не будешь лишние вопросы задавать. В конце концов, вернется, сам ее спросишь. Если можно - расскажет.
  Смирнов с силой затушил сигарету.
  - Если что о Светлане узнаю - тебе первому скажу. И перестань вечерами по вокзалу шляться. Ты уже по гудермесскому поезду как дежурный.
  Он успокоился. Остыл и Цветков. В самом деле, от его напора ничего не изменится, а дров наломать можно.
  - Серега, как говорили древние: "делай, что должно, и будь, что будет". С утра у тебя внеплановая встреча с Анзором, что-то ему срочно надо. На сегодня свободен. Только в полк наведайся, договорись на завтра насчет машины, указание им дали.
  
  * * *
  Приятно приходить в свою часть, наблюдая ее повседневные дела как бы со стороны. Он договорился насчет уазика на завтра. Можно сказать - поставил задачу. Майор-зампотех - усатый крепыш в камуфляже с прорезными наискось карманами, как у вертолетчиков, начал было "строить" командира роты капитана Цветкова и орать, что штаб группировки мало того, что забрал все нормальные "колеса" - так еще и на разовые поездки их требует. И капитан Цветков, словно и не оставался всего лишь ротным в полку, ему небрежно заметил, что товарищ майор, конечно, может не выполнить распоряжение штаба, причем, не дивизии и, даже, не округа, а еще более вышестоящего, но тогда рискует завтра сам в качестве рикши везти капитана Цветкова туда, куда тому понадобится.
  Майор опешил, от гнева у него аж усы распушились, набрал в грудь побольше воздуха, чтобы и дальше вопить, но как-то сразу успокоился и лишь пробурчал:
  - А ты растешь Цветков, матереешь, ладно, будут завтра "колеса", а с тобой, когда вернешься в полк, еще поговорим...
  Довольный Цветков гоголем прошелся по расположению. Его рота была на полевом выезде, командовал ею заместитель - старший лейтенант Козлов. Не было на месте и комбата, лишь в строевой части он наткнулся на майора-кадровика со стопкой личных дел в руках. Стопка была от рук до подбородка, которым майор и прижимал ее сверху.
  - Помоги! - сквозь сомкнутый рот выдавил он.
  Цветков взял половину папок, следом за майором зашел в его кабинет.
  Стол был завален бумагами, и кадровик с шатающейся стопкой в руках долго примеривался, в конце концов, пристроил ее на подоконник.
  - Видишь, Цветков, чем заниматься приходится, - пожаловался он, забирая папки у капитана, - никогда не угадаешь, что в округе на следующий день захотят. Вчера требовали всех на контракт загонять, сегодня опомнились, и сведения собирают, кого мы в итоге набрали и вообще, кто в войсках служит?
  - И кто в итоге служит? - Цветков спросил больше из вежливости.
  - В итоге, капитан, как и мечтали большевики, армия у нас народная, более того, она рабоче-крестьянская. Из института, техникума, кто пришел - как на диковинку смотрят! На срочную службу снова с образованием восемь классов приходят, а то и аттестат у него есть, а сам неграмотный, на три слова пять ошибок. И учить его такие же командиры будут. Сколько крику было, что из армии при сокращении офицеров без пенсии повыгоняли! Профессионалов с высшим образованием и боевым опытом. Где они эти офицеры? Куда эти профессионалы подевались? Вакансий море, да что-то не идут они к нам. У нас тут, оказывается, война и стреляют-с! Офицерские курсы с войны, как работали, так и работают. Где это видано, что в мирное время за несколько месяцев из рядового офицера делают?
  - Старых кадров с училищным и институтским образованием все равно больше.
  - Старые не лучше. На совещании в округе чего только не наслушался. Старлей какой-нибудь, по всем бумагам значится, что службу несет и днем, и ночью, а сам давно киоск торговый держит, шустрит где-то, а то и бандитствует, рэкетом промышляет. Даже за жалованьем не заходит. Иной раз командир за него получает и прикрывает. И все довольны. Выслуга идет, звания очередные присваивают. Теперь не то, что когда-то, задержать нельзя, пока в потолок по должности не упрешься.
  - Вот я и уперся! - усмехнулся Цветков.
  - Ничего, - вздохнул кадровик, - дослужись до моих лет, когда твою часть сократят, с академией прокатят, с переводом на хорошее место кинут, вот тогда, бравый мой капитан Цветков, мы с тобой на равных поговорим. Только я к тому времени буду в садочке лютики поливать. Или сидеть как гриб-боровик в какой-нибудь гражданской конторе специалистом или инспектором на тех же кадрах. Тебе же, раз до капитана дорос, и дальше связей и перспективы нет - надо из войск валить.
  - В бизнес?
  - Почему в бизнес? Думаешь, в бизнесе легко? Сколько наших на нем погорело. Планы были наполеоновские, а все в момент просрали, что родина на прощание под расчет дала. В училище перебирайся, военную приемку, военкомат, институт научный. В какое-нибудь обеспечение или представительство. Ищи выходы, кто из однокашников по училищу, из сослуживцев в хорошем месте зацепился, тому на хвост падай, в то же место просись, если кто наверх выкарабкался, полковника или генерала получил, в команду его попади. Тогда и будешь дальше по служебной лесенке шагать. И майором, и подполковником станешь. Квартиру нормальную в хорошем городе дадут. А в полку с твоим характером попробуй еще майора получи! В сорок пять перед пенсией побежишь майорское место искать, а поздно! Вот тогда локти будешь кусать. Перерос ты роту давно. Офицера двигать надо, не как на войне, когда растут не от хорошей жизни. А то, как бывает: ротный хороший, дальше, пару лет - ротный очень хороший, а еще несколько лет прошло, смотришь уже и бесперспективный по возрасту, и уже его бывший взводный им командует. Только что я перед тобой распинаюсь? Ничего у тебя не получится ни в полку, ни с переводом.
  - Почему это?
  - Потому, что я тебе загадки загадаю, а ты отгадывай. У командира полка, его заместителей, когда дни рождения?
  Капитан задумался и лишь пожал плечами.
  - Вот! А растущий офицер об этом помнит, и в этот день чистый умытый, надраенный и наглаженный обязательно первым на глаза комполка и его замам попадется, строевым шагом подойдет и поздравит. Сбор денег на подарок с сослуживцев, а то и с солдат, организует и лично подарок этот ему из рук в руки вручит или прямо домой привезет.
  Теперь еще вопрос: у тебя из однокурсников или тех, кто в училище старше на год или два был, кто-нибудь в управлении округа зацепился?
  - Есть один или два.
  - Один или два? - передразнил его майор, - ты, небось, в Ростове, пусть и проездом, бываешь и неужели не навестишь старых друзей-товарищей?
  - Не такие уж они и друзья...
  - Что ты говоришь?! Раз в люди вышли - друзья! И обоим надо в день рождения открыточку отправить, а лучше позвонить, подарок с кем-нибудь заслать. А почему бы и самому не заехать, сувенир не привезти? Почему бы не накрыть стол в ресторане, не посидеть вдвоем, глаза в глаза, юность вспоминая, почему бы не послушать умного человека?
  - Почему это он умный? - сжал зубы Цветков.
  - Потому что он, пусть пока и мелкая сошка, но в штабе округа, а ты до сих пор ротным. Чтобы ему тебя приятно вспомнить было, чтобы знал он, что есть у него надежный и преданный человек, и когда его попросят верного человека на хорошее место найти, чтобы он твой телефон первым по памяти набрал. Ладно, бесполезно тебя учить, сгниешь ты, Цветков, на своей роте.
  Цветкову прогноз кадровика не понравился.
  - Если так, то своих бойцов из плена вытащу и уйду. В военкомате или институте меня никто не ждет, зато Калугин, олигарх местный, всегда работу подкинет. Давно зовет. Вместе когда-то взводными начинали.
  - Видишь, - заметил кадровик, - вот и разница в наших желаниях, ты своих солдат из плена вызволить хочешь, а я еще годик продлить сверх предельного срока службы.
  - Что толку? - пожал плечами Цветков, - мало чего зависит от моего хотения. Это пока в группировке еще попросить могу, чтоб моего вытащили, а не другого сидельца, за которого похлопотать некому, а в полку, хоти - не хоти, других дел хватает.
  Кадровик сам себе разбередил душу и погрустнел. Вздохнул, рукой то ли погладил себя, то ли почесал лысую голову.
  - Хотя бывает в нашей жизни военной такое, что и командира поздравляешь вовремя, и должность тебе кореша пообещают, а потом - р-раз! - и часть твоя под сокращение! Поляну накроешь, подарки раздашь, со всеми вопросы решишь, со дня на день приказа ждешь, а на вакансию не тебя назначат, а человека со стороны пришлют. Да еще хлыща, которому на должности, о которой ты годами мечтал, лишь отметиться надо. Звание очередное получить и поскакать дальше в верха, в академию или еще куда. И все равно, не о том ты, капитан, думаешь. О хорошем и верном, да не о том. Тебе думать надо, как стать начальником штаба батальона - об этом должен ротный мечтать, о звании майора, а о комбате и подполковнике только загадывать. О другом мечтать капитану не положено, лучше сразу уйди, под ногами не путайся. Ладно, не грусти, Цветков, не так уж ты в своем звании и перехаживаешь. Может и выпадет тебе еще шанс, а может и уволят, как при царе, со следующим званием уже в запас.
  - И дадут, как при царе, деревеньку, гектар земли, лошадь, - козырнул знаниями Цветков.
  - И плуг, - добавил майор.
  
  * * *
  Светланы не было уже вторую неделю, где она и что с ней - неизвестно. Но Цветков, как всегда, упрямо шел к поставленной цели. Выйдя из полка, он в центре завернул в мебельный магазин. После, у нотариуса сделал для супруги заверенное согласие на развод, с почты отослал его заказным письмом с уведомлением о вручении. Собрал, запаковал и двумя посылками отправил остававшиеся в шкафу ее вещи. Шкаф сразу опустел, в нем по углам сиротливо висела одежда его и Светланы. Еще он отловил бойцов, работавших в хознаряде при общежитии, и с их помощью отволок к помойке свой старый диван. Заслуженный протяжно-скрипучий с вытертой обивкой и торчащими в самых неожиданных и неприятных местах пружинами. Вовремя, как раз пришла машина из мебельного магазина, привезли огромную двухспальную кровать с полированными боковинами, торчащими вверх по краям шишками и упругим полосатым матрасом. Служебный день еще не закончился, в общежитии было пусто, обошлось без плоских шуток сослуживцев. Грузчики затащили кровать наверх, выпросили на бутылку водки и ушли. Комната с безразмерной кроватью словно сжалась, своим парадным видом кровать подавляла, стулья заползли под стол, сам он стыдливо прикрылся клеенкой, шкаф потускнел и словно присел под составленными на нем до потолка коробками со всяким хламом.
  Прошел еще один день без Светланы. Сергей быстро закончил домашние дела, застелил матрас, поужинал и вымыл посуду. Потом сам себе улыбнулся, разделся, встал в углу, разбежался и прыжком бросился на кровать. Матрас подбросил его и закачал, словно на волнах.
  Предвкушая сладкий сон, он зевнул, но тут без стука распахнулась дверь, в комнату ворвался старший лейтенант Козлов, его заместитель в роте.
  - Серега! - проревел он с порога, - вернись в полк! Уроды! Ну уроды натуральные! Козлы!
  Старший лейтенант был в полевой форме, берцах и по его пропыленному виду, покрасневшему от загара лицу, становилось ясно, что замкомроты вернулся c полевого выезда.
  - Козлов! - даже не приподнялся Цветков, - старший лейтенант Козлов - врио командира роты козлов! Топай в свою комнату и там стучи головой, рогами бейся, рой копытами, а я откомандирован в штаб группировки и ни слова о подразделении!
  Старлей, чтобы не снимать берцы, сел на стул у порога.
  - Выбесили сегодня наши орлы.
  - Бойцы или отцы-командиры? - повернувшись на бок, довольный своей отстраненностью от полковых дел, лениво поинтересовался Цветков.
  - И те, и те! Ты в группировке пленными занимаешься, нельзя пару кадров на ту сторону на перевоспитание передать?
  - Неужели воспитательный процесс в мирное время буксует? Подключи Совет сержантов, обратись в Комитет солдатских матерей, и чем у тебя занят Совет старослужащих и редактор боевого листка?
  - Серега, не смейся! Мирное время... Знаешь, в девяносто пятом чехи кольцо прорвали, и мой взвод бросили одну дорогу перекрыть. Как всегда новости, обстановку не от командования узнавали, а по радио, хорошо спонсоры китайский приемник подарили. И слушаю в новостях: "Чтобы не дать боевикам уйти, дороги перекрыли лучшие силы". Посмотрел я на свой взвод: грязные, оборванные, голодные, ни слова без мата, с восемью классами, из деревень, поселков каких-то безвестных. Лучшие силы?! Только усмехнулся. А потом подумал, а если других-то нет?! Другие, которые себя лучше их считают, от армии откупились, на рынках торгуют, менеджмент изучают в институтах, а мои здесь со мной по колено в чеченской грязи дорогу держат. Мотострелки мимо прошли - чистые махновцы, десантники соседнюю гору оседлали - без слез не взглянешь! И все за свои участки вцепились и держим. И я с того дня, когда задачи им ставил, не раздалбывал перед строем, как раньше, не орал, а говорил: "Вы лучшие!"
  Серега! Ты же помнишь, какие пацаны были! Всю войну с ними! Так что ж теперь пришли какие-то уроды с тремя мыслями: закосить, спереть и нажраться?!
  - Не зря тебя замкомроты сделали, готовый воспитатель, - заключил Цветков, - не будет войны, не узнаем, что и эти лучшие?
  - Тогда война воспитывала, сейчас... Зря Ленинградское училище замполитов прикрыли. Воспитывать надо, а как?.. С бумагами этими, просто завалили... С кем учился, половина уже из войск свалила. На гражданку, в милицию, в судебные приставы. Такие письма пишут. Все довольны. Представляешь, приставам процент от изъятого платят!
  - Тогда лучше в бандиты иди, - подумав, предложил Цветков.
  - Почему?
  - Там процент больше.
  Цветков лег на спину, раскинув руки.
  - Так что случилось-то? - лениво поинтересовался он.
  - Все как обычно! - Козлов выпустил пар и говорил спокойно. - Бойцы подрались - фонарей друг другу наставили. Отвез одного косаря в медпункт. Дембеля брагу прямо на полигоне замутили, там и вылить молодым приказал. Комбат только что за документацию отодрал.
  - И ты хочешь, чтобы я вернулся? - Цветков было привстал, но снова упал на матрас и с удовольствием потянулся. - Думал ротному легко? А я бы эту брагу не вылил, бидон выставил на огневую позицию и велел бы старослужащим показать молодежи, как стрелять надо. Ладно, иди, держись, а то расстроил меня, потерпи еще, меньше месяца тебе ими командовать осталось.
  Козлов поднялся.
  - Кровать у тебя классная, только заметил, - на прощание сказал он, вздохнул и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
  Сон Сергею перебили, он еще полежал-покачался на кровати и потянулся за книжкой.
  
  * * *
  В Фонарном переулке на шестнадцать домов оказалось восемнадцать питейных заведений. Трактиров, чайных, пивных, портерных, непонятных подвальчиков без всякой вывески. И все полны. Двери не закрывались. Торговцы с Сенного рынка неподалеку заскакивали перекусить, кто уже распродался, сидел и, не торопясь, пил чай стакан за стаканом. Завсегдатаи норовили подсесть, тихонько расспросить, откуда приехал торговец, да что продавал и удачно ли расторговался, и, надо же, обычно оказывались земляками, ну не совсем из одного села, но точно из того же уезда, и вот появлялось на столе вино и неожиданная встреча вовсю отмечалась. Следом подсаживалась под бок торговцу бабенка, на которую он раньше бы и не глянул, шуганул бы от себя, а тут, после пары стаканов, начинал за ней ухаживать как за дамой, еще не подозревая, что лучшим для него исходом станет просто кутеж в новой компании, когда останется он пусть с пустыми карманами, да с целой головой.
  Как раз такая компания гуляла за крайним столом: торговец с двумя 'земляками' и льнувшая к нему невысокая женщина в то ли платье, то ли в халате и в наброшенном на плечи платке. Один глаз ее был не так давно подбит, остатки лилового синяка обильно запудрены. К торговцу она сидела здоровым глазом, то и дело хрипло смеялась и тормошила его. Зубов в ее рту осталось немного, может потому говорила она, будто шипела.
  - Скушно здесь! - топнула ногой и толкнула его плечом бабенка, - пошли ко мне, уш больно люб ты мне!
  И торговец, уже не соображая, послушно поднялся и пошел поддерживаемый и направляемый с двух сторон. Да никуда бы он уже и не делся от своей стражи.
  Офицеры заняли стол у окна, тут же подлетел половой, но, когда заказали лишь щи и кашу, разом утратил всю свою прыткость.
  Пока подавали, поручик втолковывал:
  - В департамент возвращаться не стоит. Что ж ты скажешь - в этот раз загулял, потому что Шамиля в театре встретил? В другое место без рекомендации, да и в одежде такой - не возьмут. Работа здесь - до зимы. Что ж и по сугробам в желтых штанах скакать?! Из дома того, когда заселять станут - выгонят, а нанять квартиру, да и угол снять - с чего платить? В Вяземские казармы перебираться, в ночлежку? Там и сгинешь!..
  Поручик увидел, что пока он говорил, Юдин дочиста съел и щи, и кашу. Влюбленными глазами он смотрел на поручика. Уже немолодой со спутанными нечесаными волосами в этой ужасной одежде.
  - Надо бы нам встречу отметить, как у добрых людей принято, - тихо сказал он.
  - Знаете, милостивый государь мой, - пристукнул палкой по полу поручик, - хватит праздновать непонятно чего, чужие победы отмечать, да жизнь свою по кабакам прогуливать! Езжайте-ка на Кавказ, в полк. Денег я вам на проезд дам, ходатайство где бы добыть... да помнят вас и без ходатайства примут, ну будет испытание, пройдете, как должно и в строй. Дослужитесь до штабс-капитана, а то и ротой командовать будете, стыдно-с, офицер, дворянин, и бумаги крестьянам в кабаке за полтинники писать! Прямо сегодня и поедете. Вот вам на дорогу и на первое время.
  Поручик отсчитал деньги, украдкой, чтобы не увидели со стороны, передал их товарищу.
  - Да! - с жаром подтвердил тот, пряча деньги за пазуху, - в полк! Снова в полк! К старым товарищам! Птицей бы на Кавказ полетел!
  - Ну-ка встаньте!
  Юдин послушно поднялся и вытянулся как на смотре.
  - Ага, так, понятно, посидите, поешьте еще, я сейчас в гостиницу схожу и вернусь. Тогда сразу и поедете, нельзя больше здесь оставаться ни дня, сударик вы мой! Пропадете! Что же на Шамиля кивать, если сам кругом виноват?! - поручик повернулся к половому:
  - Молодец! Принеси еще поесть, что закажут...
  Поручик, отодвинул недоеденную кашу, поднялся и вышел. Постукивая палкой, дошел до гостиницы. Из чемодана достал брюки и сюртук, вроде все это будет Юдину коротковато, но всяко лучше, чем тряпье, которое таскал на себе товарищ. Подумал, что на Кавказе уже по ночам холодно и добавил бурку, в которой провоевал столько лет.
  Скатав одежду, он взял ее под руку и пошел обратно.
  У самого Фонарного переулка на берегу канала, на холодном камне сидел нищий в старой солдатской шинели. Одна нога была откинута в сторону, второй не было. Деревяшку, которая заменяла ногу, увечный отстегнул. Он протянул к нему вылинявшую, потерявшую форму фуражку.
  - Извини, братец, - бросил монету поручик, - уже одного спасаю, все, что было, отдал.
  В Фонарном переулке в заведения уже потянулись продавцы и покупатели с Сенного рынка, хлопали двери, поручик дошел до нужного кабака и остановился у открытого окна.
  Их стол был уставлен бутылками, вокруг толпился народ, кто-то уселся на его место и торопливо доедал оставленную поручиком кашу. Юдин с бутылкой шампанского в руке изображал всадника, он, то скакал, замахиваясь бутылкой, словно саблей, то прикладывал её к плечу, словно целился в кого-то из ружья.
  Потом сорвал пробку, пенная струя ударила в потолок, а он, зажимая горлышко пробкой, стал разливать вино в протянутые со всех сторон стаканы. Самому не хватило, из-под рубашки он достал деньги и замахал ими, подзывая полового.
  Поручик еще постоял, повернулся и пошел обратно. Проходя мимо увечного, положил рядом свою старую одежду.
  - Возьми, братец, переоденься, что ж ты в форме Христа ради просишь? Денег у меня нет, так ты бурку мою на рынке продашь или поменяешь, себе обнову справишь...
  
  * * *
  Уазик должен был к девяти подойти к общежитию, проснулся Цветков в семь, позавтракал. Сходил и предупредил сержанта на КПП, чтобы прислал посыльного, когда прибудет машина, переоделся в форму, лег поверх застеленной кровати, задумался и незаметно задремал.
  Ему снился дед. Странно, он его почти не помнил, а тут увидел сквозь дрему ясно и четко. Как тот топором ладит дом, один, с утра до вечера, а он - внук Сережка - носится по улице с палкой, которая ему не палка, а ружье. Играет в войну с пацанами. И дед, оторвавшись от сруба, в два счета вытесал ему из доски автомат. Наигравшись, вечером он прокрался во двор, наставил на деда автомат и скомандовал:
  - Руки вверх.
  Дед послушно поднял руки, потом нагнулся, схватил его и стал подбрасывать раз за разом. И летал Сережка в облаках, пока не посмотрел вниз - а деда и нет.
  Проснулся Цветков как от толчка и сразу посмотрел на часы. Десять! Разгонный зеленый уазик должен был прийти еще час назад. И уже через пятнадцать минут он на границе должен встретиться с Анзором. Сергей вскочил, запер дверь и, когда уже ссыпался по лестнице вниз, вспомнил, что не положил в форму документы.
  Чертыхаясь, побежал назад. Потом снова вниз. Машины на месте не оказалось. Капитан заметался по двору, то и дело, поглядывая на часы. Надо было решать: ждать машину, звонить в полк и требовать другую или бежать на автостанцию и добираться к месту встречи с Анзором на автобусе. А пойдет ли какой автобус в ту сторону? Утренняя электричка к Ищерской уже ушла. Да и там, как дальше? В любом случае он уже опоздал.
  Уазик заехал во двор в десять пятнадцать.
  - Боец! Ты где катался?! - подскочил он к машине.
  Водитель и так сутулый, пригнулся к рулю, словно ожидая удара. Камуфляж на нем был грязным, замасленным, словно им протирали двигатель. И лицо у солдата, словно сплющенное по бокам и оттого вытянутое вперед, казалось, нос высунулся дальше козырька.
  - Поехали! - Цветков прыгнул на пассажирское сиденье. - Дорогу к границе на Ищерскую знаешь? Только быстрее.
  Дергаясь, машина тронулась и почти сразу становилась.
  Солдат дважды повернул ключ зажигания, что-то со скрипом отозвалось под капотом и смолкло.
  - Товарищ капитан, аккумулятор сел, - испуганно глянув на него, доложил солдат.
  Цветков выскочил из машины, со всей силы хлопнув дверцей. Из общежития вышли три прапорщика.
  - Мужики! - Крикнул им Сергей, - подтолкните!
  И сам встал четвертым, уперся в привинченное сзади запасное колесо. Уазик тяжело тронулся, потихоньку раскатился и словно споткнулся, когда водитель включил передачу. Сразу заработал мотор.
  Сергей пожал руки прапорщикам и один из них, в светлой песчанке вместо камуфляжа, заметил:
  - Товарищ капитан, далеко на ней не уедете. Её сколько раз на тросе в парк притаскивали.
  Кое-как они выехали на улицу, миновали один квартал, второй, двигатель то и дело захлебывался, дальше пару раз чихнул и замолчал. Уазик еще какое-то время катился, потом принял вправо и остановился, чуть не врезавшись в припаркованную машину.
  Цветков повернул голову, солдат сидел, глядя перед собой.
  - В чем дело?
  - Бензин закончился, - равнодушно ответил солдат.
  Сергей неожиданно успокоился. Если все пошло не так, то может так оно и надо. Все равно опоздал. Рядом отдел внутренних дел - с утра Николай должен быть на совещании, скорее всего, приехал на Ниве. Доложить ему и взять машину.
  Только он отошел, водитель высунулся в приоткрытую дверь.
  - Товарищ капитан, мне что делать?
  - Трос есть?
  - Есть, кажется.
  - Цепляй, впрягайся и тащи свой гроб на колесах в часть. Нет троса - толкай.
  Неожиданно он понял, что солдат так и сделает. Привяжет трос, попробует потянуть или толкнет пару раз машину, потом опустится здесь же прямо на асфальт и будет сидеть до дембеля.
  - 'Руль'! Слушай сюда. Ждешь пятнадцать минут, пока не вернусь я или подполковник, одетый по гражданке с милицейским удостоверением. Придет - поступаешь в его распоряжение. Не подойдем - звони дежурному по части, вызывай техничку. В части первым делом помойся и постирайся. И не гуляй, а жди в машине, а то тебя украдут прямо в Моздоке. Понял?
  Уже к концу его энергичной речи солдат спал, положив голову на руль.
  Николай подвернулся ему у входа в здание горотдела милиции. Он с полуслова понял Цветкова, достал из кармана и протянул ключи.
  - Только не психуй, - попросил он, - не погоняй судьбу!
  И Цветков не гнал, двигался по проспекту в потоке и, лишь выехав за город, притопил педаль газа. Когда свернул с шоссе на проселок, Нива на ухабах, раскачивалась, как лодка на волнах, а стоило прибавить скорость, начинала козлить - подскакивать на каждом бугре.
  Анзор и спустя два часа ждал его в условленном месте. В чистом поле вдали от всех дорог лежал раскуроченный корпус, невесть как сюда попавшей БРДМ - боевой разведывательной машины. Колес давно не было, люки, где оторваны, где открыты нараспашку, внутри все выпотрошено, обрывки проводов и тросов змеятся по низу.
  Анзор сидел у броневика, сняв рубашку и подставив загорелое тело солнцу, глаза закрыты, руки вытянуты вперед и лежат на коленях. Он словно не заметил, как подъехал Цветков.
  Сергей вышел из машины, подошел и, ни слова не говоря, сел рядом.
  'Молчит, - неприязненно подумал он, вспомнив недавнюю утреннюю стычку с чеченцем на рынке, - все они такие, молчат или говорят, неважно что, и всегда думают о своем. Машиной обзавелся, говорили на совещании: узнать, где держат солдата, две тысячи долларов, передать на еду и одежду, за хорошее обращение - минимум пятьсот'. Как там у них: Имеющий дойную корову всегда будет иметь сметану.
  - Анзор! Появилась возможность кому-то заработать. Пятерых солдат желдорвойск в Дагестане украли, - сказал Цветков и тоже замолчал.
  Анзор словно и не слышал его.
  - Граница Ставрополя и Осетии, у Курской снова пытались трактор угнать вместе с трактористом.
  Анзор молчал, потом выплюнул стебелек.
  - Все?
  Не дожидаясь ответа, он быстро поднялся.
  - Поехали.
  - Куда?
  У канала встречу назначили, пообещали солдата привезти. Только два часа назад надо было.
  - А твоя Нива где?
  - На попутке добрался и тебя на казенной дожидался.
  Они сели в машину, Анзор пару раз подсказал, где повернуть, но Сергей и сам знал дорогу. В стороне от трассы проходил оросительный канал. Вода в нем была мутной, как кофе с молоком, в ней даже в сильную жару не тянуло искупаться. С обеих сторон - степь, лишь вдали, метрах в ста за каналом, виднелись редкие заросли.
  Доехали быстро, но на условленном месте, пятачке с примятой травой у самого берега, никого не оказалось.
  Они раскрыли дверцы машины, но так и остались сидеть в ней.
  - Подождать не могли? - недовольно поинтересовался Цветков. - И вообще, приезжали? Что за солдат? Смирнов ничего не говорил.
  Анзор молчал.
  Вся накопившаяся усталость от последних дней навалилась на Цветкова, исчезновение Светланы, недавний случай на рынке и этот чеченец, 'чех', 'дух' рядом, вроде и свой, но наверняка ведущий свою игру, явно имеющий интерес в делах с пленными.
  - Серьезные люди. Может, приезжали, увидели - никого нет - развернулись - уехали, - размышлял вслух Анзор. - Солдата снова в яму отправили.
  - Ты и рад... - Цветков, как не пытался, не мог скрыть неприязнь.
  - Слушай, капитан Цветков, - Анзор говорил ровно, но и у него в голосе сквозила неприязнь, - я этих солдат сюда не звал, я и тебя сюда не звал, а если пленных доставать помогаю, или спасибо скажи, или сиди, жди и не мешай.
  Оба молчали, напряжение не уходило. Одинокий невидимый комар зудел где-то за плечами.
  - Сейчас помогаешь, а в девяносто пятом - девяносто шестом с кем был?
  - Слушай, капитан! - Анзор говорил, не поворачивая головы, словно машина еще ехала, а не стояла радиатором к каналу, - я в твой дом не лез, не бомбил его, не рушил, братьев-сестер не убивал. Мирно жили, одного хотели, чтобы к нам не совались и свои порядки не наводили.
  - Это хорошо, - кивнул Цветков, - просто замечательно. Но многим дома не сиделось, на заработки в Россию мотались, только не коровники строили, как когда-то, а грабили, убивали, машины угоняли, заложников похищали, наркоту сбывали, деньги фальшивые. А потом те их соплеменники, которые чистенькие, которые соплеменников на этот разбой отправляли, удивились, что войска сюда пришли. А войска они снарядами, да минами воюют.
  - Против мирных? - нехорошо улыбнулся Анзор.
  - Я всю войну в Чечне, не в командировки на три месяца наезжал, а постоянно, все два года. - Цветков говорил монотонно, сдерживая себя, не давая сорваться, - ни разу не было такого, чтобы подошли войска и сдуру палить начали. Подойдем, и по нам стрельба с мирного села начинается, или старики выйдут, договоримся о мире, а ночью опять стрельба, только исподтишка. Или со стороны, как бы не от них, а от соседей. Ладно, стреляют, даже привыкли, даем коридор на выход мирного населения, так боевики чуть ли не в бабской одежде удрать пытаются.
  Анзор слушал его, сжав зубы, и только мышцы под кожей торчащих из коротких рукавов рубашки рук перекатывались, словно он не сидел, а безуспешно пытался оторвать от земли что-то тяжелое.
  - Я еще чего не мог понять, - вышел из машины и начал прохаживаться Цветков, - объясни, все эти нохча, мужчины, воины, почему они всегда вперед баб своих гнали, чтобы орали, плевались, детей под гусеницы совали, а в это время кто-то сзади крался, чтобы гранату в люк бросить.
  - Зачем вы пришли в их село? - поднялся с пассажирского сиденья и покинул машину Анзор.
  - А по нашим данным в нем человек пять, которые в розыске: от мошенничества до бандитизма, деньги фальшивые печатают, наркотики выращивают, пленных солдат трое в зинданах сидят, да еще рабов несколько, которых лет двадцать назад заработками заманили и не выпускают, заставляют работать за спасибо. Потому что в нем оружие, и не на коврах на стене висит, а по чердакам, да подвалам припрятано.
  Разгорячившись, они стояли друг напротив друга, глядя глаза в глаза. Анзор покрепче, шире в плечах и мускулы рельефно выделялись на обнаженных руках. Но Цветков не слабак, стоявший к нему вполоборота, он был выше и теперь словно нависал. Говорил, как слова вколачивал:
  - Ни один порядочный человек, хоть христианин, хоть мусульманин не станет писать письмо в детский дом, чтобы там нянечки и воспитатели деньги на выкуп воспитанника собирали.
  - А у нас нет детских домов, - усмехнулся Анзор. - Не понимаю, как можно в детдом попасть? Родителей нет - бабушки-дедушки есть, их нет - дяди-тети есть, пусть двоюродные-троюродные. Всегда в семью возьмут. Дом, если русские пришли и разбомбили - потеснятся, но всех в свой дом примут.
  - У нас не только детдома, но и беженцы есть. Те, кого не убили, кто уехать успел, а дома их те самые добрые многосемейные чеченцы заняли, а кто не успел - тот в могиле здесь же. А ты...
  Цветков, что было силы, толкнул Анзора. Не ожидавший этого, тот взмахнул руками и упал на спину, Сергей почти догнал его, упал рядом, вжавшись в землю.
  Пуля сухо щелкнула по лобовому стеклу Нивы, от круглого аккуратного отверстия разбежались в стороны лучики-трещинки.
  Не сговариваясь, они переползли за машину.
  - Откуда? - спросил Анзор.
  - Из колка.
  - Откуда??
  - Рощица за каналом, больше неоткуда.
  - ПБС? - Чеченец чуть поднял голову, прикрываясь машиной, рассмотрел поле за каналом, редкие заросли деревьев вдали и покачал головой. - Нет, с автомата, с бесшумкой нас не достать.
  Нива дернулась и медленно осела передком, завалившись чуть влево.
  - Колесо пробили. Винтовка это, карабин с прицелом, вода шумит - не слышно, и ветер от нас. - Анзор задумался о чем-то и продолжал. - Я первый упал, ты потом. Тебя могли первой пулей снять.
  Сергей молчал и тоже думал, что и этот сонный солдат-водитель, опоздавший и сломавшийся утром уазик - все было неспроста. Словно кто-то его за хлястик шинели придерживал.
  - Кто это? - вслух размышлял Анзор.
  - Не знаю, ты меня сюда привез.
  - Я! - согласился Анзор, - но про тебя не знали, меня ждали, по мне и выстрелили, никакого солдата не было, приманка. Может, и раньше ждали - прямо здесь.
  Шумела вода в канале, ветерок набегал, пригибая траву, две птицы одна за другой пронеслись вверху. Хищник гнал добычу, прижимал её к земле, и та металась из стороны в сторону, то касалась травы, то взметывалась, а хищник, раскинув крылья, неотвратимо несся следом, пока оба они не скрылись где-то в степи.
  - Ты, как понял? - проводив птиц взглядом, - спросил Анзор.
  - Заметил краем глаза в рощице что-то, а дальше... видимо с войны еще...
  - Конкуренты? - вслух размышлял Анзор, - солдат денег стоит, а я путаюсь. Выбираться отсюда надо.
  Машина стояла правым боком к роще, Анзор подполз к водительской двери, приподнялся, дотянулся до ключа зажигания и повернул его. Сразу ровно заработал мотор.
  - Осторожней! - негромко предупредил его Сергей. - Если снайперка - насквозь прошьет. Спички есть?
  Анзор достал из нагрудного кармана зажигалку и вопросительно глянул на капитана.
  Цветков отполз подальше и, прикрываясь машиной, стал рвать траву. Анзор присоединился к нему. Руки быстро стали молочно белыми от вытекавшего из нее сока, с порезами, от попадавших между пальцев острых краев.
  Собрав траву в кучу, он попробовал поджечь ее, но сырая, она не занималась. Тогда Сергей выдернул из салона лежавшую под водительским сиденьем тряпку, достал книгу из кармана, вырвал несколько страниц, скрутил их, подсунул вместе с тряпкой под траву, поджег край бумаги.
  Анзор безостановочно рвал траву и кидал ее сверху.
  Пламя мелькнуло и исчезло, спряталось в траве, потом тоненький белый дымок пробился наверх, занялась промасленная тряпка внизу. Они отползли в сторону, дым стал выше и гуще. Молочно-густой он обволакивал Ниву, и, подгоняемый ветром, полз дальше к каналу.
  В дыму пропела пуля, другая. Невидимый стрелок бил наугад.
  - Беги! - скомандовал Цветков, сам заскочил в машину, завалившись в сторону пассажирского сиденья, выжал сцепление, включил передачу и нажал на газ.
  Машина, припав на спущенное колесо, подпрыгивая на буграх, понеслась по полю дальше от канала. Он обогнал Анзора, заехал в низинку и остановился, поджидая его.
  Подожженная сырая трава быстро погасла, но здесь их уже не было видно.
  В четыре руки, они торопливо заменили простреленное колесо запаской. Уселись в машину и поехали к шоссе. На нем Сергей повернул не к городу, а к блок-посту на границе.
  Командовавший на нем старший лейтенант присвистнул, хлопнув рукой по кузову, который прошила пуля, дотронулся до аккуратной, пустившей во все стороны лучи-трещины дырке на лобовом стекле.
  - Старлей, подскажи, какие машины сегодня от границы вправо в степь уходили? - спросил Цветков.
  Тот наморщил лоб, вспоминая:
  - С час назад оттуда бежевая шестерка выехала.
  - Там пассажиры должны были быть, двое-трое в машине, молодые, крепкие, - уточнил Анзор.
  - Досматривали. Трое было. Чехи. Один за рулем, двое сзади.
  - Русских среди них не было? Мог зажатый чехами сидеть, - уточнил капитан.
  - Говорю же трое. Один за рулем, двое нохчей сзади. Багажник пустой, канистра, запаска, инструмент, две лопаты. Это, что на виду, салон особо не смотрели.
  Цветков с Анзором ехали в город, вот теперь уж точно Сергей не жал на газ. Снова вспомнил, как весь день с утра, словно что-то его держало, словно уцепилось за хлястик шинели, которую он, впрочем, и не помнил, когда последний раз надевал.
  - Ты чего там на меня наехал? - спросил мрачный, всю дорогу размышлявший о чем-то Анзор.
  - Да накатило, на днях на рынке утром с хачом... извини, с каким-то уродом поцапался. Он бабулек с цветами гонял... да неважно...
  - Неважно... - протянул Анзор. - Злобы в людях много накопилось, еще с войны. Убитых в семьях много, покалеченных. Как им к вам относится?
  Анзор не кричал, как раньше у канала, говорил тихо, словно сам себя спрашивал.
  - Твои однажды чеченца, который автомат положил и сдаться хотел - застрелили! На глазах у его братьев.
  - А если он перед этим семью местную русскую убил, стариков, дочь их изнасиловал, а когда обложили - сдаться решил, чтобы потом по амнистии выпустили.
  - Откуда знаешь?
  - Что, мало такого было?! Однажды один оружие бросил, руки поднял, а когда два бойца подошли, у него в поднятой руке граната оказалась. И полетели, кто к Богу, кто к аллаху.
  - И ваш такой был! - не согласился Анзор.
  - Был... - согласился Цветков и тоже заговорил спокойно, - не знаю я, кто прав, не знаю. Нормальные люди всегда договориться могут и в мире жить, а с мерзавцем или бандитом договариваться - себя не уважать. С ним договариваться пытаешься, а он это за слабость считает. Вот ты скажи, мы пленных вызволяем, а они уже не с войны. После войны захватили и продают или меняют. Выманивают, силой крадут. В России такое есть, чтобы русские чеченцев воровали и выкуп за них требовали?
  Анзор молчал.
  - Было такое, чтобы русские парни у чеченских стариков пенсии отнимали и из квартир их выкидывали? И вообще чего ты на меня взъелся? Я же вижу, все это время. Сам волком смотришь. С первого дня!
  Они уже въехали в город, и Анзор попросил остановиться где-нибудь в укромном месте, чтобы никто не увидел, с какой машины он сошел. И лишь тогда ответил:
  - Завидую я тебе. Ты капитан, и я был капитан, только ты делу служишь, а я там непонятно что...
  Нива стояла в переулке неподалеку от гардинной фабрики. Место глухое, но и здесь мог кто-нибудь появиться. Но Анзор не уходил.
  - Это за мной приезжали, потом стреляли. Убить, чтобы здесь, с этой стороны границы лежал. Ты им не нужен. Я теперь твой должник.
  - Договорились. Твой долг мои бойцы: Егоров, Кулепин, Мережко и Нигматулин.
  - Нигматулин?.. - засмеялся Анзор, - вот хотел сказать, да ты злой приехал, потом стрельба, и забыл. Ускакал к вам какой-то Нигматулин.
  - Что значит, ускакал? - опешил Цветков.
  - На лошади. - Анзор прицокнул языком в восхищении. - Скот пас. Лошадь хозяйскую оседлал и ускакал. К хозяину гости приехали. Ключи от машины у хозяина, а коня гостя как выключишь? Ноги спутали и ходил там. Праздник был. Отметили, утром смотрят: коня нет, Нигматулина нет. Появится буденовец этот - пусть коня вернет.
  - Сам говорил - добыча! - засмеялся Цветков, - только ему доскакать еще надо.
  - Доскачет, он недалеко от границы скот пас, здесь в Осетии выйти должен.
  - Тогда с тебя Кулепин, Мережко и Егоров.
  - Много! - покачал головой Анзор.
  - Может еще случай, как сегодня, подвернется, тогда будет в самый раз.
  - Нет, - улыбка сползла с лица чеченца, - случаев больше не надо. Шайтанов дразнить. Смирнову Сан Санычу все расскажешь и хватит. Затаимся на время. Думать: кто стрелял, зачем стрелял? Как дальше быть?
  Вдали показался грузовик. Анзор захлопнул дверцу и быстро пошел вдоль глухой стены дальше от машины...
  - Ну и где мы лобовое стекло возьмем? - поинтересовался Смирнов, когда Цветков доложил о происшедшем. - Чего к каналу поперлись? Два отважных капитана!
  Они с Николаем вышли к автомобилю, деловито осмотрели дырки в стекле и кузове. Снова вернулись в домик.
  Цветков был не то, что ошарашен, после десяти лет службы ошарашить его было трудно, скорее поражен, как легко отнеслись к случившемуся начальники.
  - Не вижу связи!.. Вам казенная машина важнее, чем я или ваш агент, - пробурчал он.
  - Ишь! - кивнул на него Николай Столяров, - слов нахватался: агент, связь... Скоро посадим шифровки за нас писать.
  - Ладно, - вздохнул Смирнов, - целы - это главное. Но стекло вставить надо, не ездить же с простреленным. И без запаски никак.
  Потом полковник и подполковник милиции, прибывшие в командировку из центрального аппарата министерства внутренних дел, обсуждали за сколько редких патронов к ПСМ или ТТ можно достать новое лобовое стекло и шину на запаску.
  - На совещание сегодня можешь не ходить, - разрешил Смирнов, - отправляйся домой, приходи в себя.
  Цветков, прежде чем уйти, поинтересовался:
  - Анзор разве на службе?
  - В смысле?
  - Почему капитан?
  - В милиции работал когда-то. На Дальнем Востоке. Хорошо работал, на 'земле' от лейтенанта до капитана быстро дорос. Потом... сам знаешь, что было потом.
  Сергей еще походил по территории штаба, до развозки оставалось полчаса, и он сел в беседке и достал книгу из кармана.
  
  * * *
  Поручик проснулся ни свет, ни заря. Так и было, за окном серая хмарь, когда и свечу пора гасить, но без нее еще темно. И чего проснулся? Кричал кто-то в коридоре, вернулся под утро, и то ли вина соседу не хватило, то ли компания нужна была, все успокоиться не мог.
  И теперь за тонкой стенкой в нумере своем пел заплетающимся языком песню про военных:
  
  - Разве нет у них штыков
  На князьков-сопляков?
  Слава!
  Разве нет у них свинца
  На тирана-подлеца?
  Слава!
  (стихи Кондратия Рылеева)
  
  То пел, то бормотал сосед, пока, судя по грохоту за стенкой, не упал на пол мимо кровати и не захрапел.
  Почему слава? Кому слава? Ну-ка ему сейчас, пока гуляка спит, доковылять до участка, а то и сразу на Фонтанку к жандармам, подать рапорт, задержать смутьяна за крамольные песни? И выглядит достойно, офицер-кавказец, раненый, кавалер орденов, в столицу прибыл и сразу смуту нашел и пресек. Тут тебе и место в Санкт-Петербурге предложат. За донос!
  Офицер взял со стола газету, повернулся к окну.
  "Во 2 Адмиралтейской части отдается в наймы пространный дом о 15 чистых, меблированных и совсем убранных комнатах, кои все обиты штофом и другими шелковыми обоями, с переднею и 5-ю большими людскими покоями, кухнею, погребом и конюшнею о 12 стойлах".
  - О двенадцати стойлах?.. пробормотал он, - в нем и роту можно разместить.
  'В 3 Адмиралтейской части в доме купца Борщова, что прежде был Тайного Советника Кусакина, а ранее князя Го..., - какого князя не прочитать, потерлась газета на сгибе - следующем месяце будут отдаваться внаймы целые этажи и порознь. Желающие нанимать о цене могут спросить у самого хозяина в доме...'
  Поручик отбросил газету.
  'Прав купец Вислогузов, их время, тех, кто для пользы. Для собственной пользы. Ишь, был дом князя, не дом - особняк, потом чиновника - генерал-лейтенанта, а нынче купца. И купчишка Борщов не преминул отметить, что в люди вышел, и дом у него теперь княжеский и генеральский. А мне в нумерах за рубль жить, потом за пятьдесят копеек, ну а дальше в департамент на Фонарном к Юдину определяться? Тоска!'
  Он поднял газету, повернулся к окну, вчитался, ища, что повеселее.
  'По Невскому проспекту в доме под ?46, против Городской башни, в манеже, с дозволения Правительства будет показываться каждый день, с десяти утра до семи пополудни, живой морской тигр, у коего весьма красивая шерсть разного цвета. Животное сие с усами, имеет нос длинный как у обезьян, уши, как у курицы, лапы о пяти пальцах с черными когтями, два хвоста. Питается живой рыбой, а на море, по кораблекрушении, также питается утопшими людьми. Цена за вход по рублю с человека'.
  Поручик попытался вспомнить, какие уши у курицы. Идти смотреть на наевшегося утопленников льва с двумя хвостами как-то не хотелось. Да и рубля на то лишнего не было.
  'С дозволения Правительства, недавно приехавший из Италии г.Альберто будет иметь честь давать по Воскресеньям, вторникам и четвергам представление. В представлении сем следующие пиэсы: 1-е г.Альберто будет плясать на весьма туго натянутом канате в платье Турецкого невольника...'
  За стенкой буйный сосед очнулся, заворочался, потом стали раздаваться мерные тупые удары, и сама стена заходила ходуном.
  Поручик отложил газету, быстро оделся и вышел. В коридоре заглянул в приоткрытую дверь соседнего номера. Большой патлатый с волосами на плечах мужик в одном сапоге бился головой о стену. На полу валялось пальто и второй сапог. Шум сосед производил изрядный. Вот уже по коридору бежали вязать его два молодца с длинными полотенцами наготове.
  Офицер посторонился, пропуская их, и пошел к выходу.
  - Эх! Угораздило меня на водах в карты проиграться, - сетовал поручик, бредя по набережной с Коломны к Невскому проспекту, - И Юдин-Юдин, пропал человек, дернул же меня черт ему последние деньги в трактире отдать! Хотя... в дилижанс усади, привяжи веревкой, все равно бы по дороге не сдержался... Эх! Пропал человек! И не в бою, а сам себя сгубил. Добил его Шамиль и не на Кавказе, а здесь, в Петербурге. А мне с гостиницы съезжать, а куда? На постоялый двор или угол снять? Срочно надо Жебринского найти, в столице больше и занять не у кого. Где же у его отца генеральский особняк? На набережной вроде? Так в Петербурге сплошные набережные. Не отошел ли и он купцу какому? Шикует столица! Что ж, кому война, кому праздник!
  Однако никакого праздника вокруг не было, к стенам канала были пришвартованы одна за другой баржи, полные дров. День только начинался, от воды поднимался туман, было сыро, плохо видно, что впереди, тихо, и в этой тишине палка его стучала по камню гулко и грозно. Он дошел до моста, из полосатой будки выглянул будочник, приложив к глазам руку козырьком, всмотрелся сквозь туман, а увидев офицера, тут же спрятался.
  Поручик еще не завтракал, в ближайшем доме над зеркальными окнами бельэтажа криво висела скромная табличка сапожника с приделанным к ней вырезанным из жести ржавым сапогом, а над ступеньками в подвал изгибалась полукругом большая затейливая вывеска кондитерской с кренделем.
  Заведение уже открылось, ему пришлось спуститься вниз по крутой лестнице. За приоткрытой дверью за верстаком сидел сапожник в грязном переднике и по лекалу резал кожу, сбоку от верстака была горой свалена принесенная в починку обувь.
  Офицер недоуменно огляделся, вдруг, где дальше окажется еще и дверь в кофейню.
  Сапожник отложил нож и посмотрел сначала на его сапоги, потом уже поднял взгляд.
  - Похоже, кофе и булок здесь нет, - то ли спросил, то ли заключил поручик, - а скажи, любезный, что же ты на вывеске не сапог, а баранку повесил? Тогда и самовар ставь.
  - Господа ночью гуляли, - снова взялся за нож сапожник, - гвардейцы из ресторана возвращались, весело им было, они вывески и поменяли. Мне крендель немца-кондитера повесили, а ему мою с сапогом.
  Поручик усмехнулся, развернулся и с трудом, опираясь на палку, поднялся по крутой лестнице.
  Дверь под вывеской сапожника была закрыта.
  Он подошел к будке. Будочник снова высунулся, поглядел настороженно, но, увидав армейский мундир, успокоился.
  - Что ж ты, братец, бузу допускаешь? Вывески у тебя ночью перевешивают.
  - Ваше благородие! Господин поручик! Встрянь я, они и будку перевернут, а меня в речку сбросят!
  - Что ж немец до сих пор открыть боится?
  - В участок побежал. Жаловаться. Что такое? - кричал, порядка нет! Какой-то 'орднунг' требовал. Не понимает, что гвардейцев трогать - себе дороже.
  - Неужто на них управы нет? - удивился поручик.
  - Какая же на них управа, если через одного князь или граф. Один прапорщик молоденький пьяным прямо на мосту из коляски вывалился. Его в беспамятстве в участок доставили. Так его папа - генерал - сам в участок приехал. 'Выпускай, - кричал, - или тебя самого за решетку упрячу!' Как начал крыть, уж наш квартальный на что привычный, а и он не выдержал, покраснел. Сейчас-то что... на службе они или до вечера отсыпаются, а потом... Ой, кажется, еще один сюда идет...
  Будочник спрятался от греха подальше.
  Поручик обернулся и увидел своего давнего с мальчишеских времен друга лейб-гвардии штабс-капитана Жебринского...
  
  * * *
  - Сергей, с тебя причитается! - первым делом сказал ему утром Смирнов.
  - Знаю, - с деланным равнодушием пробурчал Цветков, - рядовой Равиль Нигматулин сам из плена вышел, да на лошади.
  - Не понял! Откуда узнал про Нигматулина и что за лошадь?
  - Провел комплекс оперативно-розыскных и оперативно-поисковых мероприятий и установил, - пожал плечами капитан.
  - Ты хоть разницу между ними знаешь? - засмеялся Николай.
  - Анзор вчера сказал, что сбежал какой-то Нигматулин, скот у границы пас и ускакал на хозяйской лошади.
  - Понятно, - кивнул Смирнов. - Про лошадь мы не в курсе. Лошади не наш профиль. Кстати, мог бы вчера и сказать. Ладно, дуй в полковую санчасть, там он, чекисты опрашивать должны.
  - На попутке, - уточнил Николай, - лобовое стекло на Ниву еще не подвезли, но уже обещали...
  Попуткой оказался трехосный Урал. Грузовик забавно пыхтел, стравливая сжатый воздух, водитель - парнишка, по виду только на мопеде гонять, уверенно крутил баранку. Он был обрит наголо, по армейской моде, лишь небольшая челка оставлена надо лбом. Над приборной панелью рядом с фотографией какой-то девчонки был вставлен карманный календарь, прошедшие дни закрывали крестики.
  И здесь Сергей вспомнил, как Нигматулин обратился к нему еще тогда, когда шли бои в Чечне, подошел вот с таким же календариком. Тогда вышел указ Президента: день службы в Чечне считать за три, и все бойцы, загибая пальцы, лихорадочно считали, насколько приблизился дембель. Равиль долго прикидывал, а когда понял, что срок его службы по этому указу уже вышел, пошел к ротному. Выше начальства для них на войне не было.
  Остальные потенциальные дембеля, оттопырив уши, топтались у входа в командирскую палатку.
  - Ты что, Нигматулин? - возмутился тогда Цветков, - ты со своими друганами-дембелями меня одного здесь оставить хочешь? Чтобы я с одними салабонами против чеченцев воевал?
  - Товарищ капитан, - набычился солдат, - указ президент подписал, верховный главнокомандующий, и про войну, и что мир объявил. Прямо на бронетранспортере подписал. Нам писарь рассказал, он по телеку в канцелярии видел.
  - Подписал президент указ прямо на бронетранспортере, - согласился ротный. - Только чехи этот бронетранспортер потом сожгли, считай, тоже от себя расписались. Свалите отсюда раньше времени, они за вами дальше попрут, в Дагестан, Осетию, на Ставрополье. А мне с молодыми-необученными против них воевать. За свои боевые дни не переживайте. К пенсии их точно получите...
  Цветков и не заметил, как они подъехали к медпункту.
  - Спасибо! - пожал он руку бойцу, - удачи! Только день, который не прошел, в календаре не зачеркивай. Плохая примета.
  Равиля он не узнал. Скорее догадался, что худой паренек с загорелым до черноты, как у Лезенцева, лицом и есть Нигматулин. Зато солдат сразу поднялся с койки, когда Цветков зашел в палату.
  - Равиль, с возвращением! - обнял его Цветков, - пойдем на улицу, поговорим.
  Нигматулин шел медленно, чуть враскорячку.
  - Отбил себе все, - пояснил он, - с дома на лошади не ездил, а тут гнал до самой границы.
  - Как ты еще сообразил, куда скакать?
  - Я с самого начала знал, что убегу. Скот пас и все думал, в какую сторону надо? По солнцу: встает на востоке, садится на западе. Разговоры слушал, прикидывал, где горы, где граница.
  - Молодец! - похвалил Цветков, - все правильно сделал. Коня-то где потерял?
  - Подарил. Скачу, вроде граница позади, впереди кошара, и не поймешь, русский на ней или чех. Подъехал - спрашиваю на чеченском, нахватался там за это время, а он за ружье! Вот коня ему и подарил.
  Нигматулин говорил медленно. То ли не отошел еще, то ли просто отвык разговаривать пока пас скот на той стороне.
  - Товарищ капитан! Остальные как? Кулепин, Гомозов, Егоров?
  Мережко он почему-то не назвал.
  - Ну вот, а я тебя хотел про них спросить. Как все дело было?
  - В расположении Мережко в палатку заскочил, крикнул: 'Кто купаться хочет, айда на водовозке на речку!' Мы и рванули. 'Замок' - Кулепин - нас остановить хотел, потом, видит, что мы уже на машине, оружие взял и с нами поехал. С речки без колонны возвращались, война же закончилась. Мережко в кабине, а мы на бочке сидели. Потом с пути сбились, там дороги во все стороны. Какие-то горы начались. Дальше водовозка заглохла, чеченцы откуда-то нарисовались. Все с оружием. У Кулепина автомат был, они по нему сразу стрелять стали. Кулепина тогда ранили, и Егорова зацепило, он с кулепинского автомата отстреливался, в заросли в сторону гор ушел. Нас с Гомозовым отдельно в яму посадили, но меня потом сразу в пастухи забрали.
  - Значит, Мережко не с вами в яме сидел?
  - Наверху работал. Подойдет, когда никого нет, сигареты и лепешку бросит. А как наш замкомвзвода?
  - Кулепина, говорят, что убили. Гомозова не так давно освободили, поменяли на какого-то бандюка. Про Егорова ни слуху, ни духу. Гомозов решил в войсках на контракт остаться, отучится и прапорщиком станет, ты дальше служить не хочешь?
  - Нет, - решительно замотал головой Нигматулин, - домой!
  Подъехал на уазике майор из особого отдела с главковской нашивкой на рукаве. Грифон с мечом и щитом, шагающий куда-то на задних лапах, изрыгая пламя из пасти. Особисты носили форму и знаки различия войск и округов, которые обслуживали.
  Сергей дождался, пока он усадит Нигматулина за стол с листом бумаги, потом отозвал майора в сторону.
  - Вы из главка или при главке. У меня в части сразу после войны солдат пропал. Мережко. Сейчас в плену. Раньше он водителем в Москве в комендатуре при главке был. Не знаете, почему его сюда перевели?
  - Мережко в плену? - усмехнулся майор, хотя вряд ли для него это была новость. - Там ему и место. Твой Мережко, - сказал он так, словно Цветков отвечал за давние столичные грехи солдата, - в райском месте служил, генерала возил на волге. У генеральских водителей и знак на грудь первому в своем призыве, и отпуск на родину, да ещё, с одобрения своего генерала, бюллетень из поликлиники привезет, на неделю у мамки с папкой задержится. И все ему мало было. В главке у столовой ящик повесили: сбор денег на памятник погибшим. С обеда офицеры идут - сдачу туда, с каждой получки деньги кидали, а как портрет погибшего в вестибюле поставят - и вовсе дождь из денег. Так этот сучонок молодых, что на дверях на посту стояли, заставил по ночам, когда никого рядом нет, ему деньги из ящика вытаскивать. Его одногодки на Кавказе погибали, а он на их гробовые в столице увольнительные покупал и по ночным клубам ошивался. Дело так и не раскрутили, наверху не захотел никто, а Мережко на самоволке в ночном клубе прихватили, все знаки да лычки, какие он на генеральской волге заработал, сняли и отправили на Кавказ - дослуживать.
  Майор, увидев, что Нигматулин отложил ручку, пошел к нему. На полпути обернулся:
  - И хорошо, что его тогда не раскрутили. Отделался бы гауптвахтой. Я, когда узнал, что он в плену - не обрадовался, но головой кивнул. Как говорится, Бог - не фраер. И еще, что-то много он с чеченцами в Москве терся и уже здесь с ними контакты были, возможно, он это дело с пропавшей водовозкой сам и организовал. Это так, на правах версии.
  
  * * *
  На вечернее подведение итогов Цветков проскочил в последний момент. Были уже заняты передние скамейки, где сидели командиры частей и те, кто старался засветиться перед командующим, и последние ряды, которые оккупировали, наоборот, не желавшие попасться на глаза начальству. Цветкову пришлось сесть в середине, какой-то подполковник, недовольно глянув на него, подвинулся, освободив место.
  Докладывал, как обычно, начальник штаба:
  - Тактическая группировка шесть, шесть двадцать утра, между селами Османюрт и Баташюрт подрыв бронетранспортера в ходе инженерной разведки, трое раненых. Взрыв произошел в пятидесяти метрах, цель подрыва - инженерная разведка.
  Тактическая группировка пять, шесть тридцать утра, обстрел заставы на Гребенском мосту. Обстановка на границе остается напряженной, в Тарском отряды самообороны не доверяют никому и начали проверять даже машины Министерства обороны и внутренних войск. Со времени осетино-ингушского конфликта жители приграничных сел полностью вооружены.
  Начальник штаба говорил без бумажки, видно было, что все цифры и названия населенных пунктов держит в голове. Командующий уже знал обо всем по докладам с мест, многое прозвучало на утреннем совещании, и теперь это повторяли для всех, генерал сидел, опустив лобастую голову, потом поднимал её, взглядом пробегал по рядам офицеров, находил кого-то и что-то помечал ручкой в большом блокноте. Замкомандующего по чрезвычайным ситуациям, генерал с бритой наголо головой, повернулся и внимательно следил за прыгающей по карте указкой. Начальник штаба перешел к обстановке внутри Чечни:
  - Салман Радуев заявил, что не собирается распускать свою армию. Его личная охрана составляет сто пятьдесят - двести человек. Основными видами промысла для бандформирований остаются похищения людей, фальшивомонетничество, кража нефтепродуктов с трубопроводов, производство самопального бензина.
  Товарищ командующий, доклад закончен.
  - Двести человек охраны, плюс армия - их же кормить надо, занять чем-то, - прикинул генерал, - да у всех еще родственники. И сколько там таких армий?
  Он помолчал, вздохнул, неторопливо оглядел сидевших на скамейках офицеров.
  - Если кто из офицеров ночью шатается по расположению - вывод один - днем работой не загружен.
  Генерал нашел глазами майора в щегольски заломленном зеленом берете.
  - Комендант - пароль!
  - Шесть! - вскочил тот.
  Когда уже расходились, Цветков заметил майора-кадровика, который все же добился для себя права присутствовать на вечерних совещаниях в группировке, теперь он с папкой в руках шагал чуть позади полковника с зеленой защитного цвета главковской нашивкой на рукаве. И у полковника в руках была папка, с металлическим прямоугольником в углу, на котором было что-то выгравировано. Полковник был невысок, грузен, через плечо он вяло и негромко о чем-то говорил майору, и тот в наклоне тянулся к его плечу, чтобы все точно расслышать и ничего не упустить.
  'Начальники!' - с уважением отметил Цветков и пристроился следом.
  Они дошли до одного из офицерских домиков, здесь полковник обратил на него внимание.
  - Что вы хотите, капитан? - негромко и вальяжно спросил он.
  - Товарищ полковник! Разрешите обратиться к товарищу майору?
  - Обращайтесь, общайтесь, а у меня рабочий день закончен, - отмахнулся полковник и зашел в домик.
  - Видал, - с завистью заметил майор, - главк! Рабочий день закончен и все. А нам с тобой...
  Кадровик так и не успел сказать, что ему с Цветковым предстоит делать ночью, Сергей перебил его.
  - Не в службу, а в дружбу, подскажи, через кадры найти человека можно?
  - Через кадры все можно.
  - Не здесь, в другом городе. Узнать, где служит, живет, какого цвета погоны и сколько звезд на них.
  - Запросто, - презрительно заметил майор. - Особенно, если в пределах округа.
  - Он не вэвэшник, - предупредил Цветков.
  - Да что ты заладил, вэвэшник, не вэвэшник, пока в магазин и обратно сбегаешь - все узнаем. Только давай в рабочее время, когда нужные люди на месте, в кабинетах за столами сидят.
  Разговаривая, они дошли до стоянки, где майора дожидался полковой уазик. Сели сзади. Всю дорогу до Моздока, Цветков выспрашивал.
  - Не верю, что можно отсюда все узнать.
  - Ничего сложного. Через округ выходим на военкомат в нужном городе. Узнаем: такой-то состоит на учете или нет. Когда призывался и куда, в какие войска. Если дела нет, то по дружбе могут намекнуть, в какую контору его переслали. Если спецучет, то милиция.
  - А если женщина?
  - С женщиной сложнее, но попытаться можно. Ты не ходи вокруг и около, дай конкретную информацию.
  - Если она погоны носит, здесь в командировке, а потом раз и нет ее.
  - Сколько в командировке? - перебил его майор.
  - Больше двух месяцев, даже все три, - прикинул Сергей.
  - Чего тогда гадать, - пожал плечами майор, - если погоны на плечах есть - стандартная командировка в наши края три месяца. Перекантовался, то есть перекантовалась, и домой. Ты данные мне оставь, не на нее, так на мужа выйдем...
  - Останови, - сказал водителю Цветков, - похоже, приехали.
  
  * * *
  Жебринский с улыбкой во все лицо, расставив руки, шел навстречу.
  - Офицеру гвардии! - неловко с раненой ногой щелкнул каблуками и откозырял поручик и, улыбаясь во весь рот, выпучив глаза, изобразил солдата: - Ваше высокоблагородие!
  Они осмотрели друг друга. Двадцать лет прошло. Были мальчишки, а сейчас - офицеры. Жебринский пробежался глазами по его потрепанному мундиру, зацепился взглядом за палку. Поручик с невольной завистью прошелся по гвардейской форме, по двухглавому орлу на полукаске, погонам с вензелем Великого князя.
  - Ладно вам ерничать, господин поручик, - посерьезнел Жебринский, - вижу с Кавказа прибыли, не иначе, отметила вас пуля. Что, на Кавказе, все еще горячо?
  - Я и не помню, когда там спокойно было.
  - В газетах пишут - замирили горцев.
  Поручик только хмыкнул.
  - Понятно. У меня неподалеку важное дело, ежели временем располагаете, не откажите, составьте компанию, а потом или к нам завтракать - отец рад будет вас увидеть - а лучше в ресторан, там и поговорим.
  - Сюда спозаранку пришли, никак собрались вывески на место вернуть?
  Жебринский недоуменно посмотрел на него.
  - Будочник пожаловался: всю ночь гвардейцы гуляли, вывески перевешивали и его напугали до полусмерти.
  - А-а... - брезгливо протянул Жебринский, - молодежь золотая развлекается. Та еще публика, ни к военному делу, ни к гражданской службе неспособны. Пристроят их родители в полк, они прослоняются лет "дцать" по столице, хорошо, если до поручика гвардии дослужатся, и в отставку. В полку от них толку нет, красуются друг перед другом, у кого лошадь дороже, от какого заводчика, коляска из каких краев заморских. Служба побоку. Весь интерес: гимназистку замарьяжить, в карты поиграть, за актрисами поволочиться. Благо в столице гвардейцы нарасхват! Все хотят дочерей пристроить. А они и рады. И то, на балу появился - как дежурство по полку зачли, опять же на виду. Поначалу просто поволочиться, со временем и партию выгодную найти. Один-два танца и у тебя или состояние, или путь наверх такой, что позавидуют. Не зря говорят: начал мазурку поручиком, закончил подполковником.
  Они перешли широкий мост, штабс-капитан показал на четырехэтажный дом на другой стороне Невского проспекта.
  - Обратите внимание, дом Котомина, на первом этаже на углу кофейня, у писателей успехом пользуется. Знаменитости захаживали. И Николай Греч, и Фаддей Булгарин бывали, ну и другие всякие, Пушкин, Грибоедов. Лермонтов, пока к вам на Кавказ не уехал, посещал, стихи свои читал.
  - Пушкин? - переспросил поручик.
  - Да, первый муж супруги прежнего командира лейб-гвардии Конногвардейского полка. Повезло ей. Сумела сия дама из вдовы титулярного советника, да с детьми, генеральшей стать. А титуляшка, стихотворец этот, задолжал всем кому можно и, чтобы в долговую яму не угодить, с гвардейским офицером стреляться вздумал. Ну, так тому на него одной пули хватило.
  Дом до третьего этажа был завешен рекламой магазинов.
  - Теперь торговый дом? Купцы живут? - поинтересовался поручик.
  - Разные люди живут, внутренней стражи поручик Макаров с другого угла поселился, две комнаты занял, только не с парадной, а с черной лестницы. Недостойно-с.
  Невский проспект оживился, покатили, одна за одной, коляски, огромный забитый людьми омнибус, выбиваясь из сил, тащила четверка замученных лошадей. Сиденья впереди возвышались амфитеатром, по два-три в ряду.
  Поручик попробовал сосчитать пассажиров, но сбился.
  - Сорок мучеников - так называют сие убожество, - усмехнулся Жебринский, - вы сесть в него в форме не вздумайте. Дешево, но стыдно и недостойно!
  Хватало и пешеходов. Кухарки с корзинами шли на рынок. Мелкий чиновник спешил на службу, разносчики торопились с товаром, дама, прикрыв вуалью лицо под шляпкой, торопливо просеменила зажатыми узкой юбкой ногами.
  Офицеры проводили ее взглядом.
  - Верно, со свидания возвращается барышня... - задумчиво произнес штабс-капитан.
  - Горничная или прислуга, спешит в лавку, пока господа не встали... - словно оправдал ее поручик.
  Они глянули друг на друга и одновременно рассмеялись.
  - Одно не отменяет другого, - назидательно заметил гвардеец, - пойдемте и мы, тут недалеко.
  За мостом они свернули на набережную Мойки, снова стало тихо, безлюдно и спокойно.
  - Так что Кавказ? Собирался было к вам на год, за следующим чином, да дела закрутили, не отпускают.
  - Из гвардии у нас офицеров немного, больше разжалованные. Но и за опытом боевым приезжают, орден заработают, чин следующий получат и назад.
  - Поверите ли, поехал бы и на год, и на два, - вздохнул Жебринский, - и чин дадут по переводу не меньше подполковника. Так ведь не понять, что там творится, война или нет, горцы эти, право, как туземцы какие, людей воруют, головы отрезают, как с ними воевать, по каким наукам? И солдатами командовать надо, а я, не поверите, как-то отвык. Сейчас в батальоне казначеем состою, все больше вопросы финансовые. У нас и солдаты с красным, как говорят, 'ученым' кантом на воротниках, поголовно грамотные. А в пехотных полках, мне рассказывали, и фельдфебели многие грамоты не знают.
  Поручику стало обидно.
  - Мне мои неграмотные солдаты жизнь спасли. А коли по-вашему судить, пехотного офицера в гвардейские рядовые перевести за честь будет.
  - Солдатам в гвардии грех жаловаться, не так давно отрядили мы своих на работу в дворцовый парк, так государь им каждый день по двадцать пять копеек серебром жаловал и по чарке вина. А музыкантам полковым, когда порадовали, по сто рублей не пожалел.
  - Вы и государя часто видите?
  - Непременно. Работы при дворце исполняли, за гофмаршальский стол приглашали, считались офицерами свиты, в последний день за царский стол пригласили, и государь с каждым побеседовал. Каждого офицера старой гвардии государь лично знает. Фамилии известные. Ежели лично отметит, и после службы место завидное будет.
  Штабс-капитан подождал, ожидая, что армейский поручик восхитится близостью гвардейцев к государю, но тот молчал, и Жебринский продолжил.
  - Кто и в отставку до времени не вышел, на виду остался, всегда может на внимание рассчитывать. Иному уже, кто в милость попал, и места нет, а все равно в чине повышают, командиров батальонов производят и в полковники, и в генерал-майоры. Или по переводу дают карьеру сделать. От прапорщика гвардии до армейского полковника можно за десять лет дослужиться. Иных, кто уже и к службе совсем неспособен, не увольняют, а в лейб-гвардии гарнизонный батальон переводят.
  Поручик угрюмо молчал, громко стучала его палка по мостовой. Разговаривать со старым приятелем расхотелось. Говорили, получалось, каждый о своем и словно не слышали друг друга. Прежние мысли, что встретится в Петербурге с Жебринским, и тот сразу позовет друга детства в дом, окунет его в столичную жизнь, познакомит с друзьями и сослуживцами, подскажет, где можно найти место раненому кавказскому офицеру, показались наивными. У друга детства, а, вернее, теперь просто приятеля давних лет, была другая далекая от его забот жизнь. Да и вряд ли приятели они теперь.
  Следующая за набережной улица вовсю застраивалась, между старыми двухэтажными особнячками вырастали громадные в пять-шесть этажей дома. Штабс-капитан остановился у сломанного деревянного дома, от которого осталась груда бревен вперемешку с мусором. Деревья, ранее окружавшие его, были спилены, оттащены в сторону, где и лежали, перепутавшись ветками. В них краснели неснятые яблоки.
  Штабс-капитан с улыбкой повернулся к поручику.
  - Домовладелец ужом вертелся, не хотел уступать участок, куда только не жаловался, бумагу изводил, пока хлопотал, бегал от департамента к департаменту, дом и сломали. А жена его всё яблони жалела. Здесь сегодня каждый аршин земли на вес золота, а она на этом золоте цветочки сажала. Дом разломали, остались груши-яблони и куда их? На дрова не пустишь, да и сырые, сначала высушить надо - сжечь, да и все.
  - Строитесь? Есть же фамильный отцовский на набережной или продали?
  - Фамильный дом стоит, только от него одни расходы, жизнь в столице и генералу дорогая. Доходный дом ставлю. Очень это выгодное дело оказалось, скажу я вам. Нынче в столице, у кого возможность есть, все строятся. Кто раньше дом себе поставил, надстраивать стали. И один, и два, а то и три этажа сверху лепят. Клетушек наделают, лишь бы жильцов побольше влезло. Лестницу черную им со двора соорудят, чтобы в парадной не встречаться, и живут себе, деньги собирают. У князей, представьте себе, ночлежки есть нынче.
  - Забавно выходит, - улыбнулся поручик, - по дороге в Санкт-Петербург во Владимирской губернии к купцу заезжал. Так он этажи в своем доме надстраивает, чтобы над делами торговыми подняться, возвыситься над лавками своими и вроде как над деньгами тоже. А в Петербурге вельможи над собой этажи надстраивают, чтобы пусть под ними быть, но к деньгам поближе. Забавно!
   Жебринский бросил быстрый недовольный взгляд и брезгливо заметил:
  - Вы что же, с купцами вне службы знаетесь или дела имеете?
  - Знаюсь - не знаюсь, а что-то есть здесь, он вроде как вверх, к почету и уважению стремится, а вельможи, наоборот, вниз. Выходит так, коли уж и князья копейкой от нищих в ночлежном доме не брезгуют.
  Поручик видел, что его слова зацепили гвардейца, потому и повторил их. Они уже зашли во двор снесенного дома, и Жебринский вздохнул:
  - Не так все просто, как на словах. Дело это хлопотное, первый дом возводил - намучался. Народец такой, все обмануть норовит. Сейчас подрядчик придет - петь начнет.
  К ним уже бежал подрядчик в длинном перемазанном известкой пальто и нелепой, напоминавшей картуз, шапке.
  Еще подбегая, метра за три он сорвал шапку, прижал ее к груди и на ходу стал жаловаться, что возчики за мусором от сломанного дома вечером не подъехали, обещались к утру быть, и вот утро, а нет их, а отказаться и нанять других нельзя, так как аванс ими получен и, наверняка, пропит.
  Они отошли в сторону, штабс-капитан показывал рукой то на кучи бревен, то на спиленные деревья и что-то выговаривал подрядчику. А тот, то хватался руками за лысую голову, то бил себя кулаком в грудь так, что от пальто летела пыль, и не переставал говорить слитно и ловко, жалуясь на все подряд. Действительно, словно пел, не давая вставить слово, потом гвардеец взмахом руки заставил его замолчать и сказал четко и громко:
  - Завалишь дело, отец распорядится, и тебя в Петербурге никуда не возьмут! Будешь до конца дней барки на канале разгружать и на стройке козоносом кирпичи на горбу таскать.
  Сказав все это, Жебринский вернулся к поручику.
  - Не поверите, я его отправкой в крючники пугаю, а на канале артели сбились, разгружают только они, цену ломят, а чужих на пушечный выстрел не подпускают. В артелях этих не только крестьяне и мещане, офицеры бывшие есть. Все норовят от тебя копейку урвать. Дел с этой стройкой - хоть разорвись и положиться не на кого. За каждым глаз да глаз нужен. А еще служба...
  - Что ж вы себя так мучаете, милостивый государь, - посочувствовал поручик, - действительно, езжайте на Кавказ, как хотели. Там, правда, солдаты неграмотные, и в офицеры кого только не производят, от приказчиков до гимназистов, зато копейку никто с вас не урвет, всех забот - служба, вот и всё. Никакие старые дома ломать и кирпичи считать не надо.
  Губы Жебринского сжались в тонкую полоску, он с изумлением смотрел на поручика.
  А тот представил, как их разговор выглядит со стороны. Блестящий столичный гвардеец, из гвардии старой элитной, со знакомствами в высшем свете - с государем за одним столом обедал - и он, только приехавший в столицу, никому неизвестный армейский офицер, которого вот-вот отправят в отставку по ранению. Приковылял с самых кавказских гор с палкой своей учить и воспитывать, а какое право у него на это есть? Чего сам достиг? Лезть в чужую жизнь, советы давать - променять Петербург, столицу, на то, чем военный и должен заниматься. Только не укорил, не устыдил, а в дурацкое положение поставил скорее себя, чем его, словно что-то совсем уж неприличное на приеме или балу сделал. Он постарался перевести разговор на другую тему.
  - Про отца вашего спросить забыл, все еще генерал-майор, наверное, дивизией или уже и корпусом командует?
  Гвардеец, видимо, решил, что ляпнул поручик ерунду по недомыслию, по неотесанности, провинциальности своей заскорузлой или решил просто не заметить его наглости.
  - Давно уже генерал-лейтенант. От военных дел отошел, теперь в городской комиссии по благоустройству состоит и для особых поручений при губернаторе. Недавно отметили, орденом Святого Владимира третьей степени пожаловали.
  - А вы, стало быть, в гвардии казначеем?
  Штабс-капитан молчал. Лицо его изменилось, снова стало напряженным, глаза сузились, губы зашевелились.
  'Ругается, что ли?' - подумал поручик, потом увидел, что Жебринский смотрит мимо него. Он обернулся.
  С улицы к ним заворачивали телеги, лошади шли, кивая головами, колеса грохотали по мостовой, потом въезжали на земляную площадку и здесь лишь тихо скрипели. Откуда-то из-за бревен появились работники и стали ловко укладывать мусор на телеги.
  Гвардеец продолжал шептать едва слышно, считая телеги. Поручик подошел ближе и заслонил возчиков.
  Жебринский недовольно скривил лицо и шагнул в сторону, продолжая подсчет.
  - Честь имею! - козырнул поручик. Неловко со своей палкой повернулся и зашагал к набережной.
  
  * * *
  Весь день Цветков провел с Нигматулиным. Они ходили по Моздоку. Оформляли в полку документы, получали расчет. Выписали воинские перевозочные документы, оформили матпомощь на одного из офицеров, чтобы было с чего доплатить, если не будет билетов в плацкарт. Когда все бумажные дела были закончены, солдат попросился на рынок. Цветков подсказывал, куда свернуть в рядах, а сам немного отстал, шел сзади и присматривался к бойцу.
  Капитан был на десять лет старше солдата. Цветков в детстве успел попионерить, походить с красным галстуком и комсомольцем был. В партию вступить не успел. В нее в училище первыми принимали лучших, не сколько по учебе, а прежде всего в общественной деятельности, Пообещав, впрочем, что к выпуску примут всех, поскольку советский офицер должен быть коммунистом, но пока до него очередь дошла - не стало партии, и страна была уже другая. Равиль же вырос, считай, в этой другой стране. И, когда учился в школе, на слуху были киллеры, путаны, рэкетиры. Появились в ней безработица, ваучеры, хозяева жизни в малиновых пиджаках с золотыми цепями на шее. Ну и власть новая, которая оказалась не лучше старой, а была еще наглее и бессовестнее. Вряд ли родители Равиля во время всех этих перемен преуспели, раз их сын в самые военные годы не в институт поступил или не откосил от призыва, а пошел на срочную службу в армию. Служба, война, потом плен. Он догнал солдата, приобнял его.
  - Равиль! Говори честно, чем дома займешься?
  - Не знаю, товарищ капитан, - пожал тот плечами, - учиться пойду. Или работать буду и учиться. Так проще.
  - Учиться на кого будешь? Эх! В полку надо было тебе рекомендацию в институт сочинить, печать поставить.
  - Не хочу в институт. Пять лет за партой сидеть, а жить на что-то надо. Лучше на автослесаря выучусь. В техникуме. Кузовной ремонт - жестянка или на электрика автомобильного.
  - Ты же профтехучилище закончил до армии?
  - Не доучился, там больше балду пинали, препод у доски бубнит чего-то, а мы кассетами меняемся, у каждого плеер, картриджи выпрашиваем друг у друга.
  - Какие картриджи? - удивился капитан.
  - Желтые, от денди, такая приставка, к телевизору подключается, разве не знаете? У девчонок тамагочи, сидят, кнопки жмут, то кормить надо, то таблетки давать. Так все уроки кнопки и жали. Одна прозевала - кнопку не нажала вовремя - он умер, так мы его потом хоронили на поле за путягой. Я, когда в яме сидел и потом, когда скот пас, все вспоминал.
  Нигматулин ростом был пониже Цветкова, худой, впрочем - это плен, а каким он был до плена - ротный помнил плохо.
  - Тебя женить в плену не пытались?
  - Приводили дуру какую-то. Только я с первого дня знал, что убегу.
  Они дошли до рынка. В рядах с одеждой Равиль купил форму - пятнистый камуфляж, кроссовки. Сразу и переобулся. Свои растоптанные ботинки выбросил в урну. Пару раз прошли вдоль лотка со значками, и Цветков оставил его ненадолго одного. Когда вернулся - солдат прикалывал к камуфляжу какие-то знаки.
  Цветкову хотелось выругаться. Три года на Кавказе, война, плен, а у бойца ни одной награды. Вспомнился комбриг Завизионов - в конце войны в Грозном в пятнадцатом военном городке он вернулся из кадров без знаков, зато с пачкой удостоверений, и сам вручал их каждому бойцу. 'Пусть знаки и сами себе купят, - сказал он офицерам, - но удостоверение с печатью будет у каждого. Потому, как не должен солдат с войны без награды возвращаться'.
  - Сколько времени прошло? - тряхнул он головой. - И пятнадцатый военный городок, восстановленный и вылизанный, тогда чеченцам отдали.
  - Который час? - переспросил Нигматулин, сначала глянул сам, потом показал циферблат Цветкову. На его руке были новенькие командирские наградные часы с символикой МВД, которые ему подарил Николай Столяров на прощание.
  - Да не сколько времени, а сколько себе накупил! Матери подарок везешь?
  Солдат полез в карман, пересчитал деньги. Вместе, придирчиво выбрали платок для матери. Отцу - турецкий портсигар под серебро, усыпанный разноцветными камешками. Наверняка стекло или пластмасса, а все равно красиво.
  - Поехали ко мне обедать и в Прохладный на вокзал, - распорядился капитан.
  
  * * *
  - Товарищ капитан! А вы преступников задерживали?
  - А как же! В милиции работать и преступников не задерживать - зря форму милицейскую носить!
  Селедцов вел патрульный жигуль-пятерку к месту дежурства. Хорошее настроение не покидало его все время с тех пор, как вернулся домой из командировки.
  Стажер с первых заработков приоделся, пусть пока и без погон, но новенькая еще не обмятая милицейская форма. Берцы, правда, старые, солдатские, но начищены и туго зашнурованы.
  Капитан оторвался от дороги, глянул на напарника и усмехнулся, ну-ну, погуляй, на все ремни затянутый, смену на трассе.
  - И стрелять приходилось?
  - Стрелять, студент, последнее дело. Если ситуацию до стрельбы довел - ты не профессионал, а детективов насмотрелся.
  - Товарищ капитан! Какое у вас самое громкое задержание было?
  - Ишь ты... громкое! - Селедцов невольно расправил плечи. - Изъятие крупной партии оружия. Здесь на трассе. Четыре автомата - калаша, пулемет ПК, и три цинка патронов. Еще там что-то было: гранаты, подствольники, толовые шашки - уже и не помню.
  - Ого! Расскажите!..
  - Да чего рассказывать? Все как обычно. Стою, несу службу. Мимо обычная пятерка-жигуль пролетает, как наша, только окрас цивильный неброский, километров под двести прет. Просвистела и нет ее!
  Стажер недоверчиво покачал головой.
  - Ты, слушай! Жезл поднять не успел! Потом обратно летит, только номера другие и багажник на крыше появился.
  - Стреляли?
  - Ты что, сдурел? - засмеялся Селедцов. - Что тебя все стрелять тянет? Дальше ко мне рафик подкатил. В нем целый подполковник по гражданке, ксиву показал, старший оперуполномоченный по особо важным делам с главка краевого - не хрен собачий - доложился ему, все честь по чести. Он и говорит: 'Старший лейтенант - я тогда старлеем был - скоро мимо белая тойота пойдет праворульная, тормози и досматривай. В багажнике мешок, глянь, что в нем. Люди в машине будут серьезные, но ты, старлей, не бзди, тебе двое ребят в помощь'. И вылазят из микроавтобуса два мордоворота. Рожи бандитские - ясно, из уголовки опера, с автоматами, погоны сержантские, оба в гаишной форме с белыми портупеями. Только она на них, как на корове седло. Всё её поправляют, перезастегивают, только перекрутили.
  Подполковник уехал, я у дороги стою, опера в сторонке, у мотоцикла топчутся.
  Снова та же пятерка прошла, уже не быстро, дальше за ней катит тойота шикарная белая. В ней двое. Я ее к обочине, мне из салона ксиву в нос комитетскую. Только не проходит номер. Когда бугай, который за рулем сидел, на меня попер, я сержантов подозвал.
  Досматривать стали. Багажник открыли, и бугай мне: 'Старлей, договоримся, на всех хватит!' Заглянули: в багажнике под брезентом мешки, ремнями перетянутые, цинки с патронами. Один сержант мне: разрешите по рации доложить? И к мотоциклу, над люлькой наклонился: 'Кактус, Кактус! Я - Пион!' Будто там рация есть. Второй автомат наставил, водителя и пассажира на прицеле держит.
  У бугая того руки трясутся, шепчет мне: 'Старлей, пусть сержант отойдет, не пожалеешь!'
  Пяти минут не прошло, как уазик желтый подкатил, упаковали их по полной и в собачник. И только увезли, снова та 'пятерка' мимо медленно так проехала и фарами мне мигнула - привет, мол.
  Ну, а через неделю приказ: 'За задержание особо опасных, находящихся в федеральном розыске преступников, изъятие в ходе досмотра партии оружия и боеприпасов, мне благодарность от начальника ГУВД - раз, месячный оклад - два, да еще ценный подарок - транзисторный радиоприемник "Океан-209'. Вот так, студент!
  - Товарищ капитан! А почему вы проезжающую 'пятерку' первый и второй раз не остановили?
  - Вот это ты, если отстажируешься, со временем узнаешь. Все, - съехал на обочину и остановил машину Селедцов, - приехали. Марш на дорогу! План на сегодня двадцать протоколов государству.
  - А себе? - улыбнулся, выбираясь из машины, стажер.
  - Себе - после того, как государству план сделаешь! Ишь ты, себе! Прежде всего, о родине думай, студент!
  
  * * *
  В Прохладном на вокзале Цветков достоялся в очереди в кассу и тут порадовался, что деньги у него хоть и подотчетные, а 'живые', не только войсковые перевозочные документы. По таким документам ехать солдат мог лишь в плацкартном вагоне, а их в последнее время стало один - два на состав. Народ приобщали к лучшей жизни и усиленно загоняли в купейные. Народ противился, не из вредности, просто лишних денег не было. Потому плацкарт в проходящих поездах всегда был забит под завязку. А здесь он взял билет в проходящий поезд, хоть и на верхнюю полку, но в купейный вагон, почти до самого дома солдата.
  - Давай, Нигматулин, - сказал он уже на платформе, - чтоб в жизни у тебя больше ничего плохого не было.
  Капитан крепко пожал ему руку. Потом обнял солдата и сразу отпустил, чуть толкнув его в сторону вагона. Проводница в дверях посторонилась, пропуская его. Равиль поднялся в вагон и долго шел за окнами по коридору, высматривая свое купе.
  'Двое выкарабкались, еще трое там, - подумал Сергей. О своем замкомвзвода Кулепине он все еще думал, как о живом. Правы менты. Нет тела - живой. И Егоров, про него вообще ни слуху, ни духу". Еще он подумал, что в освобождении Нигматулина и Гомозова никакой его заслуги нет. Гомозова поменяли общим порядком, а Нигматулин и вовсе сам убежал. Он дождался, когда поезд тронется. До обратной электрички оставалось больше часа. Капитан пошел вдоль ряда ларьков, рассматривая товар за стеклами. Вспомнил, как под конец учебы, когда их выпускали в город уже свободно, а не раз в неделю в увольнение, он также ходил вдоль ларьков, и лежавшие за витриной товары казались роскошью. Когда поступал в училище - была другая страна, потом несколько лет жил на казарменном положении, а когда двери этой казармы приоткрылись, все изменилось. Прямо пещера Али Бабы в каждом ларьке. Денег только не было. Откуда они у курсанта? Одет, обут, накормлен - ну а дальше ходи, смотри и облизывайся на электронные часы Монтана с шестнадцатью писклявыми мелодиями, или с настоящим калькулятором с малюсенькими, только ногтем и можно нажать, кнопками, джинсовые костюмы, кроссовки. 'Adidas', 'Nike', 'Puma', 'Wrangler' и на порядок дешевле 'Abidas', 'Nice' - настоящие американские, сделанные в Турции или Китае, вещи. Курсанты, где могли, старались подработать. Что-то разгружали, охраняли эти же ларьки, автостоянку. Вернее, договаривались с хозяевами офицеры, с которыми хозяева и рассчитывались, а им только перепадало, но и на такие подработки была очередь. Некоторые курсанты ударились в криминал, исчезали на ночь, возвращались со сбитыми костяшками на пальцах. У них водились деньги, но мало кто из них доучился до конца, а если и получил диплом и погоны - сразу уволились.
  Все, что тогда казалось роскошью, спустя несколько лет оказалось барахлом, на которое ушла первая офицерская получка.
  За ларьками дорога уходила от вокзала, здесь был железнодорожный тупик, одна железнодорожная ветка вела сюда и обрывалась, упершись в насыпь с торчащими круглыми упорами. Когда внутренние войска охраняли и конвоировали осужденных, чего Цветков почти не застал, в такие тупики пригоняли спецвагон, и под лай собак перегружали зэка в машины. Теперь здесь стояли три обычных плацкартных вагона, из которых один за другим спускались коротко стриженые парни в несуразной одежде. Заношенные куртки, или на размер меньше, или, наоборот, большие, словно на вырост. Такие же брюки с пузырями на коленях. Ни дать, ни взять - заключенные с подростковой зоны. Не хватало только хрипящих от злобы овчарок, солдат с автоматами, да ряда выстроившихся в ожидании воронков.
  Призывники, вернее, уже новобранцы. Они весело переговаривались, сойдя на землю, торопились закурить. Командовали высадкой два сержанта. В стороне за ними наблюдал долговязый майор в полевой форме с нашивкой Северо-Кавказского округа внутренних войск на рукаве.
  Цветков подошел и встал рядом.
  - Машины где? - не поворачивая головы, спросил майор.
  - Машины в парке.
  Только тут майор повернулся. Лицо его было усыпано веснушками, редкие рыжеватые коротко стриженые волосы едва виднелись из-под полевой камуфляжной фуражки. Он плотно сжал губы в две тонкие белые полоски. Майор был явно зол, и Цветков поспешил пояснить.
  - Не знаю, где ваши машины, товарищ майор. Увидел вас, подошел, подумал, может, вы в сторону Моздока. Помочь чем надо?
  Майор тяжело, словно вынырнув, набрал воздух и вздохнул.
  - Нет, нам в Нальчик. Машин нет - пешком пойдем, а начальнику парка лично морду набью.
  В одной руке у майора была свернутая в трубку газета, и он как дубинкой стал постукивать ею по колену.
  Цветков представил, как он этой газетой будет лупить по морде какого-то прапорюгу.
  - В дороге случилось что, товарищ майор? - поинтересовался он.
  - Доехали нормально. День песни пели, день блевали, день мамкины жамки доедали. Капитан, - неожиданно спросил он, - ты московские газеты читаешь?
  - Никаких не читаю, - пожал плечами Цветков.
  - И не читай! Нам их с собой в дорогу, чтобы не скучали, пачку дали. Когда мое войско угомонилось, от безделья стал их просматривать. Так в одной какая-то мамзель репортаж из нашей дивизии Дзержинского делает. Типа рассказ-репортаж про современную армию. Аж хохочет, что в нее дистрофиков призывают, которым доктор дополнительное питание выписывает, вторую миску каши и ложку сгущенки. В следующий, пишет, призыв, новобранцам клееночки под простыни постелят.
  Майор, что есть силы, ударил свернутой газетой по колену. Та от удара переломилась.
  - Мне в знаменную группу надо было пять человек набрать, чтобы рост от ста девяноста. Военком хмыкнул, да ради Бога.
  Я их построил. Рост под два метра, вес семьдесят килограмм. Бухенвальд и Освенцим! Ребра наружу. И в команде каждый второй с недобором веса. Поспрашивал, чем дома питались - хлеб с макаронами, ну и с огорода что-то. Так их у нас хоть накормят! А эта сучка столичная в другой газете описывает, что посетила какую-то презентацию, а там однообразие и никакой фантазии. Жюльен нехорош, а от омаров она устала. И какую газетенку не откроешь - как будто с другой планеты репортажи. Типа, вы служите - а мы отдохнем! Всю прессу, которую сержанты в дорогу раздали, в туалет отнес. Самое место.
  Майор скомкал разлохмаченную газету и запустил ее в кучу мусора рядом с дорогой.
  - Вот смотри, - выпустив пар, уже усталым голосом сказал он, - вся эта провинция нищая в армию, как и раньше, идет, из Москвы да Питера призывников раз-два и обчелся, так молчали бы. Начнется снова заваруха, и их эти обсмеянные дистрофики, как и в девяносто пятом страну защитят, а эти дамочки и дальше будут солдат в своих газетах поносить ...
  - Не читаю я газеты, - повторил Цветков. - Еще с войны, когда на нас в них все, кому не лень, дерьмо лили. Не горячись. Придут твои машины.
  - Ждать не будем. Команда строиться! - рявкнул майор. - Ладно, Бог даст - увидимся.
  Он крепко пожал ему руку и заторопился к новобранцам, которых строили у вагонов сержанты.
  Сержанты забегали, выравнивая шеренги. Через Цветкова прошло уже больше десяти призывов, и он всегда поражался, как из разномастных, совершенно разных парней, спустя месяц другой, получается слаженное подразделение, готовое к бою. Они и сегодня старались, построились неровными рядами и по команде пошли. Десятки ног дружно ударили о землю. Поднялась пыль и вскоре скрыла строй. Лишь мерный топот доносился с дороги.
  Когда пыль осела, на дороге никого не было. Только серое облако уходило куда-то в степь и таяло на глазах, и солдаты словно растаяли вместе с ним.
  Цветков еще постоял, взглянул на часы и пошел обратно к вокзалу.
  Дождавшись электрички, капитан сел у окна и достал растрепанную книгу...
  
  * * *
  Поручик задумался. Профессор в клинике медико-хирургической академии принимал не каждый день, да еще и в 'часы'. Все хотели попасть именно к нему. Неделями ждали приема. Между ранеными и больными ходили разговоры, что надо 'сунуть', тогда дело пойдет быстрее. И поручик был готов и ждать, и, наступив на гордость, 'сунуть'. Правда 'сунуть' было уже нечего. Однажды у подъезда увидел профессора. Тот всегда торопился. Тучный, с красным отечным лицом, он подъехал к клинике, сполз с коляски и, задыхаясь, побежал на прием. Осматривал по несколько больных разом, запуская их партиями, по двое - по трое, и, через два часа, отдуваясь, спешил обратно, еще не сев, только поставив ногу на подножку, кричал кучеру, чтобы трогал и погонял.
  'Ежели он так с больными торопится, доброго дела не будет' - подумал поручик и пошел на прием к ординатору.
  Здесь ждать в очереди не пришлось. Врач был тощ, халат болтался на нем как на вешалке. Он велел раздеться, осмотрел давно затянувшуюся рану, потом уложил поручика на жесткую кушетку и стал мять ногу сильными пальцами, казалось, залезал ими под кожу. В некоторых местах поручик не чувствовал прикосновений, и лекарь начинал озабоченно бормотать, что-то по латыни.
  Потом ординатор нащупал какую-то точку и нажал на нее. Поручик чуть не взвыл от боли, скрипнул зубами и попытался подняться. Но врач рукой задержал его, сел к стоящему рядом столу и принялся что-то писать. Оторвался от листа и чуть насмешливо спросил:
  - Где дело было? Ведено? Гехи-чу? Дарги? Верно, ногу из-за камня на пенсион выставляли?
  Поручик рывком сел. Врач в халате, чина не определить, впрочем, не важно. Одно остановило - бушевать без штанов неловко.
  - Не сердитесь, милостивый государь мой, простите великодушно, коли обидел, я ведь сам на Кавказе сколько лет в войсках лекарем, всякого насмотрелся. Иной к сорока годам в чины не вышел, имений нет, всего богатства нажил: сабля с кинжалом, да папаха с буркой. Вот при обстреле из-за камня ногу выставит, так и говорили 'на пенсион'. Я их не осуждаю, только у вас, господин поручик, положение хуже.
  - Чем же хуже? - поручик встал, натянул штаны, заправился и вид его был вполне строевой - служи и дальше, - я сюда с Кавказа своим ходом добирался, не всегда на почтовых, где и верхом приходилось. Подлечите, раз уж к вам добрался, и снова в полк.
  - Садитесь, господин поручик, что вы надо мной как верстовой столб, - усадил врач его, а сам встал и выглянул в коридор, - ко мне никого, все профессора ждут. Не знают присказку: 'Нет в жизни больших сволочей, чем генералы из врачей!' Давайте-ка мы с вами чайку попьем. Чай у меня целебный, травяной из Сибири. Все хвори вытягивает. Под Тобольском знатная травница есть, и чаи всякие делает, и мази, а то и просто пошепчет над тобой, руками поводит и исцелит. Все наши клиники, считай, в ее избе помещаются, все болезни лечит, хоть ни слова по латыни не знает.
  Поручик отпил горького целебного чаю, скривился от отвращения, теперь сидел и терпеливо ждал, что еще скажет лекарь.
  - Так вот, господин поручик, четыре месяца вы в отпуске по ранению, срок вышел, надо определяться. Я вам не командир, потому скажу честно. В отставку вам выходить, пусть и штабс-капитаном, смысла нет, а служить полноценно в нынешнем положении вряд ли получится. В спокойное время, в лагерях еще можно, а случись экспедиция? В горы? Вот, помню, году этак в ...
  Поручик невежливо перебил, готового пуститься в воспоминания врача.
  - Полковой лекарь сказал: 'в Петербурге, в медико-хирургической академии вся наука, обязательно помогут, а нет, то вряд ли где еще'.
  - Это верно, вся наука военно-медицинская здесь. Что говорить, медицина далеко вперед ушла. Вчерашний день стыдно и вспомнить, а сегодня эфирный наркоз есть, повязки гипсовые. Солдат или офицер весь ломанный-переломанный, а его без крика, под наркозом, на столе по косточкам разложат, как надо, загипсуют как статую, а месяц спустя, словно из скалы молотками выколотят, и он чуть ли не сразу в пляс пускается! Такие теперь в науке чудеса случаются. К тому же, если вас в ногу ранили, раньше ногу и лечили, то теперь могут и в нервную клинику отправить, решив, что это по их части, могут у хирурга ногу в нужном месте сломать и раз, и два, и смотреть, как срастается. Как дальше жить - решать вам. Можете и науке нашей послужить. Только учтите, к иному профессору - он невольно глянул в сторону кабинета начальника - больной пусть и плохо, да на своих двоих ногах приходит, а после лечения уходит тоже на двух, только одна из них деревянная.
  Обратно на Кавказ в действующий полк с вашим ранением дороги нет. Лучше, пока в Петербурге находитесь, спокойное место поищите.
  Поручик, поморщившись, залпом допил горький чай и поставил стакан.
  - Где ж в Петербурге место искать? Да еще спокойное, и чтобы с ранением взяли?
  - В приставы можно пойти, по полицейской части, в корпус лесничих, воспитателем в лицей.
  - Дядькой, что ли? - усмехнулся поручик.
  - А вы не смейтесь, раненых и покалеченных с войны много, уж точно больше, чем вакаций. И в полиции, и воспитателем без протекции место вряд ли сыщете. Скорее место исхлопотать подальше от столицы выйдет. В инвалидной роте или команде какой. По ранению вашему могут и без двадцати лет выслуги взять. Служба там спокойная, вы да десяток солдат, вот и все войско, желающих ими командовать хватает, так что место, если и найдется, то в глухомани, годика три с хвостиком в степи, пустыне или Сибири 'повоюете', может и переведут, куда получше. Не в Петербург или Москву, конечно, а, к примеру, в Орел, Полтаву или Белгород. Ежели живого дела хочется, пыл не угас, проситесь во внутреннюю стражу. Вам бы в Петербурге генерала найти, с кем служили, ходатайство у него взять, и лучше не на бумаге, а чтобы лично съездил и словечко замолвил.
  Поручик молчал. Как-то разом вспомнились, словно прошли перед глазами, лысый жених-гусар в изношенном майорском мундире с толстой трактирщицей под ручку, чиновник-прожектер с пером, почему-то торчащим у него за ухом, 'не последний человек в уезде' Мокрецов, который, опустившись на колено, подносил золотую саблю генералу, радостный Порошкин, бегущий куда-то с глобусом в обнимку, Матвеев под конвоем солдат, а сзади исправник, всем показывающий два графина, и третий у него спрятан, только горлышко торчит из оттопыренного кармана штанов исправника, штабс-капитан Ярыжкин со свитком стихов в руках и горящими от вдохновения глазами, Юдин с всклокоченными волосами в своих невозможных желтых штанах, скачущий в трактире между столами с деревянной саблей в руке, проваливший экзамен неудавшийся капитан-артиллерист, тыловик на судебной скамье, в которого, ощерившись, тыкали пальцем купцы, все они прошли мимо и словно звали с собой.
  - И чем во внутренней страже заниматься придется?
  - На войне - известное дело, воевать, а в мирное время вот уж у них дел больше, чем у других, вплоть до усмирения неповиновения и буйства, и рассеяния запрещенных законом скопищ. А основное - помочь злодеев всяких изловить, охранить и по этапу сопроводить куда следует...
  
  * * *
  С утра Цветкова вызвали в полк. Рассыльный прибежал с КПП и передал требование с утра прибыть в строевую часть.
  - Пойдем к командиру, - увидев его, поднялся майор-кадровик, - с утра ждет. Твоих милицейских начальников в группировке предупредили, что ты сегодня весь день в полку.
  За время откомандирования в штаб группировки Цветков как-то отвык, что на службе наказать могут в любой момент и за что угодно. Потому сразу насторожился.
  - Что-то в роте случилось?
  - Не боись, все нормально в твоей роте. Нас сегодня корреспонденты снимать будут, - успокоил его кадровик. - Потом в новостях по телевизору покажут. В округ доложили, что благодаря нашему с тобой участию за последнее время освобождены несколько незаконно удерживаемых военнослужащих срочной службы, оттуда прислали краевое телевидение, - пояснил майор, пока они шли по коридорам штаба.
  - Кто доложил? - не понял Цветков.
  - Я и доложил. Документы на этих солдат оформлял, проездные, расчет делал, увольнял, а потом думаю, что же оно все мимо идет?! Бумагу обо всем этом приготовил, у командования подписал и в округ отправил. Это же нам с тобой какой плюс!
  Они пришли к командиру, в предбаннике, где корпел над бумагами сержант-писарь, майор, оглядел себя в зеркале и постучал в дверь кабинета.
  За командирским столом сидел начальник штаба. Перед ним была раскрыта пухлая папка. Подполковник по диагонали просматривал очередной рапорт, накладывал резолюцию и откладывал документ в сторону. Некоторые, прочитав, комкал и бросал в корзину под столом.
  Очередная бумага полетела под стол, и он поднял голову.
  Майор четко и толково доложил, как им была организована работа и как, в общем, неплохо капитан Цветков ее выполнил, что и вызвало положительное внимание командования округом.
  Подполковник рассеянно слушал, читал переданный майором лист, кивал головой.
  - Молодцы! - заключил он. - Снимайтесь, раз такие лихие, вот вам еще довесок к славе. Про вагон-лабораторию в Ростове слышали, где неопознанные бойцы лежат? Там какой-то новый метод опознания применяют, по ДНК. Одного погибшего солдата установили, что наш, вернее не наш, но откомандировали от нас в девяносто пятом. В общем... - неожиданно разозлился он, - тело уже здесь в морге, передать родным! Обеспечить отправку и оформление всех документов. Получить матпомощь и передать из рук в руки. Выразить соболезнование. - Он стукнул кулаком по столешнице, словно поставил точку. - Майор! Отснимитесь на своем телевидении и поедете на родину солдата, с военкоматом организуете прощание и похороны. Это недалеко, послезавтра вернетесь.
  - Товарищ подполковник! Я прикомандирован к вам для обеспечения кадровой работы штаба группировки! Постоянно идут документы...
  - Майор! - откинул папку с бумагами начальник штаба, - к нам прикомандированы и делайте, что прикажут. Вас что представления на себя писать прикомандировали?! Теперь по съемке. Из округа мне звонили. Предупредил, чтобы вид был приличный. Все-таки на весь край, а может и на всю страну вас покажут. Не ляпните там в эфир чего-нибудь. Вопрос на контроле. Через час жду по парадному одетыми и при наградах.
  - Товарищ подполковник!.. - попытался встрять майор.
  - Кругом!..
  Зато майор без проблем взял у дежурного уазик. Меньше чем за час они обернулись до общежития и обратно.
  В комнате Цветков скинул повседневный камуфляж, сдвинул Светин сарафан на вешалке, переставил ее туфли, в самом углу шкафа нашел 'ночку', серую с черными разводами пижонистую форму, на ней были и нашитая красная полоска за ранение, и училищный ромбик, и 'Знак участника боевых действий' на рубиновой ленте, похожий на небольшую медаль. Его потом отменили, как неверно разработанный и неправильно утвержденный, но офицеры предпочитали носить его, а не тот аляповатый 'правильный', который выдавали взамен.
  За светиными босоножками выудил полуботинки с резинками по бокам вместо шнурков на смену пропыленным берцам.
  Сергей спустился к машине и там еще дожидался майора, который появился минут через пятнадцать, неся перед собой тихий торжественный медальный звон. И лицо его стало другим, строгим, соответствующим многочисленным наградам.
  Майор с недоумением глянул на красную нашивку и единственный знак на груди Цветкова.
  - У тебя же ранение? - уточнил он уже по дороге обратно в полк. Почему орден не дали?
  - Контузия, - поправил Цветков, - к ордену представляли, потом переписали на медаль, да и та как-то не дошла...
  - И здесь у тебя что-то не так, - покрутил он головой. - Почему кителя нет?
  - Не влезу я в него, еще лейтенантский, в шкафу висит, а потом из формы не давали ничего кроме камуфляжа. Хорошо хоть на войне 'ночкой' у саперов разжился.
  Майор молчал всю дорогу. А Цветкова все происходившее с утра начало раздражать. И позвякивавшие плотной завесой награды на майорской груди и собственный негеройский на его фоне вид. Раздражало что в один день выпало и отправлять погибшего и распинаться перед телекамерой. И телевидение едет к ним, а не в забытый Богом поселок или деревню, где через несколько лет после войны будут хоронить погибшего солдата.
  И майор этот шустрый сбоку прилепившийся, все лезет, как в каждую бочку затычка, появляется, аккурат, к раздаче слонов. Хотя, что майор? Поедет хоронить от части, напишет, вернее, сочинит представление на награду, все равно тех, с кем служил солдат, никого уже в полку нет, а еще через полгода пришлют родителям орден.
  Они снова зашли в штаб полка. Только кадровик уже не готовился трещать перед подполковником, как сорока, а надулся, недовольный.
  - Терпеть ненавижу эти дела, - пробормотал он Сергею, - каждый раз везешь родственникам и вроде как виноват во всем. Теперь придумывай, что в наградном писать, где он отличился, в чем? Будет, как под копирку: 'в бою действовал умело... вовремя выявлял... ответным огнем подавлял. Лично уничтожил...' У меня вообще личного состава нет!
  - Мне один полковник главка в штабе группировки говорил, что у кадров весь личный состав их, - меланхолично заметил Цветков.
  - В штабе... - уничижительно произнес кадровик и, взявшись за ручку двери, сразу сменил голос, рявкнув:
  - Разрешите?!
  - Ну-ка покажитесь, - крутнулся в кресле начальник штаба.
  Капитан с майором встали рядом.
  - Цветков! Ты что, кроме училищного 'поплавка', ничего не заслужил? Майор! - глянул он на увешанную медалями грудь кадровика, - почему у меня офицер без наград?! Своих бы, что ли, одолжил...
  - Товарищ подполковник, как по выслуге срок выйдет - сразу к медали представим. Вопрос на контроле.
  Начальник штаба хмыкнул, полез в сейф. Достал коробочку со знаком 'За отличие в службе' и незаполненный бланк.
  - Писарь! - гаркнул он.
  Тут же, как будто только этого и ждал, в дверях появился сержант из приемной.
  Заполни удостоверение на товарища капитана и в первый приказ его включишь. А ты, Цветков, можешь сразу и прикрутить. Еще рапорта на матпомощь напишите, начфин в курсе, все отдадите родственникам солдата. Свободны!
  Цветков начальника штаба полка уважал. Подполковник, в открытую воевал со штабом группировки. Её дежурные офицеры ночью приезжали проверять полк, где их заворачивали прямо на КПП, поскольку те не имели надлежаще оформленного допуска на право проверки. Должны были получить его заранее в полку же или в округе в Ростове. Штаб группировки упорствовал, заявлял, что они главнее всех на Кавказе, и что выданный у них допуск годится, и каждую ночь присылал новых проверяющих. Командир полка держался от схватки в стороне. Организация службы - дело начальника штаба. Ссориться с командующим, имеющим в поощрении, а главное, в наказании права замминистра, ему не хотелось, но и допускать, чтобы каждую ночь полк проверяли офицеры главка, нельзя. У некоторых из них была единственная цель - во время проверки нарыть побольше дерьма, чтобы утром было, что доложить командующему. Тот под горячую руку подмахнет приказ, влепит выговор, попробуй его потом сними.
  В кассе Цветков отдал полученные деньги майору, тот сложил купюры в конверт, заклеил его у него на глазах.
  Когда приехали в морг, тело было готово к отправке. Бестолковый дежурный прислал вместо обычного медицинского уазика-бухагки грузовик. В стороне курили прапорщик и четверо солдат.
  Гроб заколотили в деревянный ящик. Он стоял за дверьми уже подготовленный к выносу.
  За телом приехали трое родственников - две женщины и мужчина. Женщины в платках, мужик в черном свитере. Гадать, кто из них кто не приходилось. Мать на коленях стояла у ящика и водила по нему руками. Шершавые доски цепляли ладони, но она не замечала этого и что-то едва слышно шептала.
  Лица не было видно. И не понять, сколько лет ей. Туфли стоптаны внутрь. Вторая женщина, тоже в черном платке, стояла рядом с мужчиной в свитере.
  Цветков, сжав зубы, замер в стороне, майор сразу подошел к ним. Он тронул женщину за локоть, о чем-то тихо спросил. Потом отдал конверт мужчине. Отвел его в сторону и стал что-то объяснять. Достал распечатанный лист бумаги. Кадровик водил пальцем по строчкам и втолковывал родственнику. 'Военкомат... собес... салют... пенсионный фонд...' - доносились слова.
  Он же и распорядился. Подозвал прапорщика и солдат, бережно поднял мать. Похоже, она не понимала, что происходит:
  - Будьте вы прокляты, чистенькие в цацках своих! Живые! - простонала женщина.
  Солдаты взяли гроб. Цветков поднял руку к козырьку.
  Мать вырвалась и, оттолкнув майора, полезла следом в кузов. Родственники сели в кабину.
  Машина ушла.
  - Мать и тетка с мужем приехали, - вздохнул майор, - Цветков! Ну почему всё я, а ты в стороне?! Стоишь, как одеревенел. Сказал бы им, соврал, что служил парень на отлично, геройски. Родину от бандитов защищал. Понимаю, что ни ты, ни я его не знали, но сказать-то надо! Так почему мне? Мне ведь еще к ним на родину ехать, на митинге выступать, представление на него к награде сочинять...
  Этот день растянулся до бесконечности. Телевидение, которое должно было приехать к обеду, появилось только под вечер, и Цветков весь день при параде слонялся по полку. Хотелось переодеться, уйти домой, отправиться привычной дорогой на вокзал и встретить гудермесский поезд. Наконец, прикатил микроавтобус РАФ с надписью "телевидение" по всему борту.
  Вдвоем с майором их поставили за КПП у постамента с боевой машиной пехоты. Корреспондентка неизвестного канала - невысокая чернявая носатая девица и оператор такой же черноволосый горбоносый в спортивном костюме и шлепках на босую ногу. У девицы круглый обтянутый поролоном микрофон на палке в руке смотрелся как гигантский чупа-чупс, оператор камеру держал на плече, глазом припал к окуляру, водил объективом по сторонам. Он лишь мазнул по Цветкову, потом задержался на ряде медалей на груди майора, медленно провел по нему камерой.
  Тот шагнул вперед и гладко со значительным лицом стал рассказывать. Цветков мгновенно отключился. У него так часто бывало, если разговор был ни о чем или говорил человек к делу, о котором распинался, отношения не имеющий.
  Объектив видеокамеры с майора перепрыгнул на БМП на постаменте, потом на ворон, оседлавших ветки ближайшего дерева, оттуда на строй солдат, идущих в столовую.
  Цветкову не нравилось ни эта суета, ни весь в медалях праздничный майор, явно упивающийся своей ролью, ни, больше похожая на чеченскую, телевизионная группа. Знак, который он не получил на войне, вручили сегодня, непонятно за что, просто засунув руку поглубже в сейф. Господи, какой знак?! Мать приехала погибшего сына забирать, а никто из них и сказать про него ничего не может!
  Телевидение приперлось. Мурыжат их уже час, а покажут минутный сюжет в новостях на местном канале или в Ростове.
  - Война не закончена, не только пока не захоронен последний погибший солдат, но и пока не освобожден последний пленный, вернее незаконно удерживаемый военнослужащий - почему-то выставив ногу вперед, со значительным лицом вещал, прямо глядя в камеру, майор-кадровик.
  - Что хотите сказать вы, товарищ капитан? - Он только теперь заметил, что корреспондентка поднесла микрофон - чупа-чупс к самому его лицу.
  - Я? - переспросил Цветков. - Да гори оно все синим пламенем!
  Сергей развернулся и четким шагом пошел от КПП в сторону города. Снова подумал, что со всеми этими делами пропустил гудермесский поезд. Почему-то показалось, что с ним он упустил что-то важное. Капитан, срезая путь, пошел переулками, вышел к общежитию и по лестнице уже бежал. Из-под половика достал ключ и открыл дверь.
  Шкаф был открыт, виднелись голые вешалки. Полочка, на которой стояла светина косметика, была пуста. На обувнице за входной дверью, остались лишь его берцы и комнатные тапки. Только королевская сверкающая полировкой кровать победно занимала чуть ли не половину комнаты.
  Все было аккуратно прибрано, вымытая посуда стояла в сушилке на подоконнике. На столе лежал довязанный свитер, белел небольшой в половинку тетрадного лист бумаги.
  'Сережа, извини, срочно пришлось уехать!'
  Он прочитал записку, скомкал ее и бросил в корзину под столом.
  'Никто никому ничего не обещал, - подумалось ему, - зато жива!"
  Цветков закрыл дверцу шкафа, зеркало вернулось на место. Взглядом зацепил на камуфляже новенький знак 'За отличие в службе' и усмехнулся:
  - Служи, дурачок - получишь значок.
  
  * * *
  В приемной окружного начальника оказалось неожиданно много посетителей, офицеров со знаками различия самых разных полков. Из тихих разговоров поручик понял, что все они пришли искать места. Сам он палку оставил у швейцара, зашел в приемную без нее, стараясь ступать твердо, чтобы никто не заметил его хромоты.
  Дежурный офицер принял бумаги. Было и ходатайство от одного из кавказских генералов, человека заслуженного и известного, но давно отошедшего от дел и никакого отношения ни к внутренней страже, ни ко двору не имевшего.
  Дежурный повертел ходатайство, недоумевая, на секунду задумался и вернул бумаги.
  - Ждите, вас примут.
  Поручик послушал разговоры. Обер-офицеры самых разных войск, в основном пехота, большинство в годах. Они тихо переговаривались.
  - Всю жизнь по медвежьим углам скитаемся, вот ей богу надоело, и жена пилит, на родину под Полтаву хочет, - жаловался круглолицый усатый украинец поручик.
  - Так и тут сошлют в тьму-таракань, - пожал плечами высокий слегка сутулый штабс-капитан, - но по мне, лучше в глушь, чем всю жизнь на Кавказе с горцами воевать.
  Поручик занял место на стуле у стены, закрыл глаза, до него доносились обрывки разговоров.
  - На этапе служить, умному человеку и жалованья не надо... все мечтал, что скажут, ты, человек заслуженный, потому разрешаем самому место выбрать: мне и сказали: выбирай Сибирь или Азия... просил Орел, просил Курск, просил Белгород, везде протекция, сказали, нужна, а где я в своей дыре найду эту протекцию...
  Рядом с поручиком кто-то опустился на стул. Он открыл глаза. На соседнем стуле сидел прапорщик гвардии. Они были одних лет. На лице гвардейца застыла брезгливая гримаса. Словно скажет сейчас:
  - Куда это я попал? С кем рядом оказался?
  Глаза его были чуть на выкате, веки покраснели, само лицо белое, словно мукой присыпанное.
  'Пудрится он, что ли?' - подумал поручик. Он вспомнил, говорили, что с продвижением в чинах в гвардии порой более туго, чем в армейских частях. Или за какие-то прегрешения ему производство задержали? Прапорщик внимательно рассматривал ногти, такие ровные и блестящие словно только ими до этого на службе и занимался.
  - Господин поручик, позвольте спросить, на какое место рассчитываете? - подавив зевок, спросил он.
  - Что предложат, - пожал плечами поручик.
  - Напрасно вы так. Отправят к самоедам, вот жизнь веселая будет! Сразу свои грехи искупите.
  О каких грехах говорил прапорщик, поручик не понял, видимо тот считал всех собравшихся в приемной ходатайствовать о месте в чем-то провинившимися.
  - Угораздило меня, - вздохнул гвардеец, - в отпуске за театром увязаться. Они по Волге, и я по Волге, они по Каме, и я следом. Актрисы, вам скажу... Чертовки! И поют, и танцуют. Голова кругом пошла. Вот и просрочил отпуск, чуть не со стражей этой внутренней назад отправляли. Шеф нашего полка, великий князь, по своему возвращению вызвать соизволил. Пока его нет, командир велел скорее место себе найти. Командир советует: говори Вашему императорскому высочеству, что застоялся без настоящего дела, просись на Кавказ, за опытом боевым или здесь сам место найди. Или болезнь себе какую-то подыскать, чтобы в лейб-гвардии гарнизонный батальон перевели. Да только в инвалидную роту попадешь, назад и не вырвешься.
  Прапорщик посмотрел на ухоженные ногти, вздохнул:
  - Найти что-нибудь поблизости на год-другой, дабы далеко от дома не ехать. Ладно хоть, обещали перевод не меньше чем поручиком оформить...
  В приемную зашел приземистый генерал-майор. Офицеры еще до команды вскочили. Генерал быстро прошел в кабинет. Следом нырнул в дверь адъютант.
  Все насторожились. Разговоры в приемной прекратились сами собой.
  - Господин прапорщик! - по какому-то наитию обратился поручик, - коли вы во внутреннюю стражу переводиться собрались, так в вашем полку вакансия откроется?
  - Стоит ли? - задумавшись о чем-то, машинально пробормотал гвардеец, - в командирах немец на немце и немцем погоняет.
  Потом он словно очнулся, удивленно посмотрел на него и рассмеялся.
  - А знаете, попробуйте! Ежели есть кому перед государем походатайствовать, то почему бы не попробовать. Вы, видимо, с Кавказа, могут принять во внимание. Начнете службу вновь прапорщиком, деньги есть - проситесь в гвардию старую, что почетно, но вам, дороговато может быть, а если трудности с капиталом, тогда в гвардию молодую. Но пятьсот рублей все одно правителю канцелярии заготовьте, а то и соизволение будет, а место все равно не найдется.
  Гвардеец снова рассмеялся.
  - Не хотите ли анекдот? Армейский полковник решил в гвардию перейти. С трудом место в гвардии молодой подыскал и перевели его в нее капитаном, видит, гвардия, да не та, подсуетился и место в старой гвардии нашел, стал в ней прапорщиком, потом смотр, стоит он, а в роте все прапорщики не старше двадцати лет, кроме двоих: того полковника и солдата-гвардейца, который за тридцать лет первый офицерский чин выслужил. Приобнял полковника тот бурбон и говорит...
  В этот момент вышел из генеральского кабинета и подошел к ним адъютант.
  - Ваше сиятельство, - обратился он к гвардейцу, - его превосходительство ждет вас.
  - Извините, - поднялся тот, - выйду и доскажу анекдот.
  Улыбка еще играла на лице князя, когда он заходил в кабинет генерала.
  Через пару минут прапорщик выскочил с красным лицом и поджатыми губами, глядя перед собой, промаршировал к выходу.
  Недолго задержался у генерала и следующий проситель. С вислыми усами на круглом лице тосковавший по Полтаве хохол-поручик, вернувшись в приемную, еще раз прочитал резолюцию на своем рапорте и недоуменно спросил:
  - Гижигинск, це где?!
  Следующее назначение досталось уставшему от Кавказа сутуловатому штабс-капитану, который, выйдя от генерала, схватился за голову и застонал:
  - Темир-Хан-Шура - господи, за что?!
  Толпа в приемной заволновалась и стала редеть.
  - Не в духе генерал, - заметил приземистый капитан с лицом выжженным до черноты солнцем, - лютует, зайду лучше на следующей неделе.
  Но прием и так прекратился.
  Поручик подошел к адъютанту, но тот бросил:
  - Ждите, примут! - и ушел куда-то с кипой бумаг.
  - Их превосходительство через второй выход вышли, - пояснил ему присевший на место гвардейца совсем уже старый штабс-капитан, - должно быть, обедать, а может и с докладом куда. Надо ждать.
  Старику хотелось выговориться.
  - Пенсион есть, а куда с ним. Платят, жить можно, только никому, получается, не нужен. Не снова же жизнь начинать, учиться новому делу поздно, пусть уж в уездный город какой отправят, все польза. Начал служить, так тяни лямку и не думай ни о чем...
  Уже появились свободные стулья у стены. Поручик задумался. Прошел еще час. За высокими окнами быстро темнело. Вернувшийся адъютант зажег свечу и что-то писал за столом. Приемная пустела. То один, то другой офицер поднимались и исчезали в дверях. Повздыхал и ушел старик-штабс-капитан. Еще через час поручик остался один в приемной с прошением в руках. Он привалился головой к стене, смотрел на качающееся пламя свечи, потом прикрыл глаза.
  Неожиданно ему припомнилось несколько случаев, когда на Кавказе смерть прошла рядом. Он, только произведенный в прапорщики, на офицерском застолье решил отличиться, когда закончилось вино, никому не сказав, оседлал коня и покинул лагерь. Поскакал в мирное село, на обратном пути заплутал и в темноте чуть не сорвался в пропасть. Конь из последних сил вынес его, зацепившись передними ногами за камни. Задние ноги скользили по осыпи, камни падали вниз, без звука исчезая в бездонном проеме. Лихим, по-настоящему офицерским тогда казалось, что не спешился и не бросил вино.
  Когда чудом выбрался и прискакал в лагерь, офицеры давно разошлись и спали, а он ходил с бутылками от палатки к палатке.
  Однажды в экспедиции, когда вышли на новое, показавшееся опасным место и хотели там разбить лагерь, ротный перекрестился, вздохнул, приказал зарядить орудие, потом оседлал коня и, невольно пригибаясь, стал в белой фуражке ездить взад-вперед по гребню.
  Горцы не выдержали, с краю леса раздались один за другим несколько выстрелов.
  Ротный припал к коню, съехал с гряды, спрыгнул и с облегчением скомандовал:
  - Там они братцы! Пали!
  Подпрыгивая, стреляла пушка, солдаты палили из ружей. Высланная в лес разведка нашла следы крови, видно было, что кого-то волокли вглубь чащи.
  Два молодых прапорщика посмеивались над пожилым ротным, над тем, как пригнувшись, он сидел на коне, вспоминали капли пота на его лице, 'да только ли лицо у него мокро?' - озабоченно приговаривал его товарищ, только произведенный в прапорщики. На пару с ним в пику ротному они бравировали друг перед другом. Как не одергивал их командир, то один, то другой без всякой надобности лезли на рожон, разгуливали под пулями. Он сам шел в полный рост, командовал солдатами, как на стрельбище, заставляя тщательнее целиться, и хлыстом отмахивался от пролетевшей слишком близко пули.
  Его товарищ в Ставрополе разжился белой буркой и папахой и теперь красовался в них, видимый издалека. Так и поехал однажды проверять посты.
  Его нашли с двумя пулями в теле. Прапорщик лежал со спокойным лицом, раскинув руки, словно прилег отдохнуть. Конь ходил рядом и щипал траву.
  Ротный постоял над убитым, потом с полными слез глазами нашел будущего поручика, долго смотрел на него, не обвиняя, а словно говоря: что, доигрались? У командира полка он добился, чтобы именно ему пришлось сопроводить тело товарища на родину к матери, а не какому-либо заслуженному в орденах штаб-офицеру. После того случая тягу к бессмысленному геройству у поручика как отрезало.
  Зачем было все это, зачем он уцелел, выжил на войне? Чтобы оказаться в Петербурге просителем в темной приемной в ожидании хоть какого-то места?
  Его кто-то тронул за плечо. Поручик очнулся. Над ним стоял адъютант.
  - Господин поручик! Не велели вас будить, да их превосходительство домой уехали, и мне давно закрывать пора.
  Поручик вскочил.
  - Что же мне теперь с утра приходить?
  - Зачем же вам приходить, коли решено уже все.
  Адъютант протянул его прошение с размашистой резолюцией.
  - Экие вы, кавказцы, лихие, - бурчал он, одеваясь, - другие неделями такое место выхаживают, и с одного бока подойдут, и с другого, а вы с лету, получили завидную вакансию, как шашкой срубили...
  Только на улице, пройдя несколько кварталов, поручик вспомнил, что палка осталась у швейцара.
  
  * * *
  Цветков работал на автомате. Оперативная романтика на новом месте давно сошла на нет. Надоели машины с меняющимися номерами. Задания от сих до сих. Встретился, передал пакет или забрал пакет. Довез до границы - подобрал у границы. Как-то ему приказали взять несколько солдат и перекрыть на пару часов дорогу, уходящую вправо от развилки. Видимо, чтобы кто-то на нее не свернул и проехал дальше по левой дороге. Однажды попросили бросить в почтовый ящик в доме на окраине Моздока открытку исписанную на чеченском, только опустить не в ящик квартиры, в которую адресована, а в другой, будто бы почтальон перепутал номер. В один из дней Столяров долго беседовал о чем-то с двумя чеченцами в придорожном кафе, а Цветков неподалеку покрикивал на водителя, который ковырялся в якобы сломавшейся машине. Несколько вооруженных автоматами солдат 'скучали', развалившись в кузове грузовика.
  Выполнил - доложил. Тебе кивнули и сказали спасибо. Тот же Николай как-то заметил: 'ты для нас как палочка-выручалочка'. Хорошо хоть время на новой службе пролетало быстро, но потом все равно приходилось возвращаться в общежитие. Здесь хуже. Ему противно стало в его прежде такой уютной комнате. Не хотелось ни прибираться, ни готовить. Ужинал в столовой штаба группировки, приходил как можно позже, плюхался на кровать. Долго не мог заснуть. Вспоминал войну. Не с тоской, но было в ней что-то притягивающее. И беды, и радости там были другие, чем в мирной жизни, и теперь беды и не вспоминались, а чаще радости. Как подогнали машину-вошебойку и кое-как попарились-помылись прямо на позиции среди осенней грязи. Или как передавшее им позицию подразделение армейцев оставило боеприпасы. Полные цинки патронов, гранаты, даже ящики со 122-мм снарядами. Сапер Коля Ермолин обрадовался им как ребенок и мастерил фугасы. Аккуратной кучей битого кирпича положил полуразрушенный дом, из которого их по ночам обстреливали. Еще помнилось, как вечерами мечтали о времени, когда закончится война.
  Тогда ему выпало раз в неделю по служебным делам мотаться с передка в Моздок и обратно. Дико было возвращаться в город, где люди просто ходили по улицам, женщины в легких платьях, распахнутые окна, лотки с фруктами, киоски... Он сдавал документы в полку, покупал пару бутылок Дарьяла, в непривычно пустом общежитии мылся холодной (горячей летом никогда не было) водой. Потом в комнату заходили, одна за одной, жены офицеров и прапорщиков, и он им бодро врал, что боев сейчас нет, обстановка спокойная, и вот-вот объявят очередное перемирие, и они верили, поскольку очень хотели в это верить, хотя в тот же Моздок каждый день привозили из группировки убитых и раненых, а в самом городе было тесно от прибывающих со всей России войск и беженцев из Чечни.
  Утром снова вертушкой с аэродрома или с попутной колонной отправлялся в сторону Грозного, где жизнь словно выворачивалась наизнанку. Шла война сначала за каждый дом, затем за развалины, потом объявляли мир или боевики уходили в горы и за ними гонялись уже там.
  И все мечтали, что закончится эта непонятная война, займут они место на броне и колонной пойдут по шоссе до самого Моздока. Мечтал и он, мечтал и Игореха, даже Калугин, зацепивший лишь край войны. Получил, что хотел? Получил. Каждый получил. Но почему теперь он все чаще вспоминал войну или именно там и была настоящая жизнь?
  Сергей, тряхнул головой, словно отгоняя воспоминания. Он заглянул в чайник - тот был пуст и пошел за водой на кухню. Все в общежитии спали. Но свет на кухне горел, там Камиль мыл в раковине тарелки. Он подвинулся, давая Сергею набрать воду.
  Тугая струя ударила в чайник.
  - Камиль, помнишь, ты рассказывал, как во время войны винтовку и боезапас в Чечне в тайник закладывал? - спросил Цветков.
  - Ну? - наморщил тот лоб.
  - Так и не узнал кому?
  - Оно мне надо? - пожал тот плечами.
  - Надо, не надо, использовали тебя и все.
  - Бред! Мне приказали - я сделал. Что еще?
  - Не знаю. Мы, получается, как солдатики заводные.
  - Не пойму тебя, - разозлился Камиль. - Мне что надо было рядом в засаде лежать? Передать оружие по акту? У них свои игры. Мне своих задач хватает. Я вообще тебе ничего рассказывать не должен.
  - Вот именно, - вздохнул Цветков, - у них свои игры. С полным воды чайником он пошел к выходу.
  - Сергей! - окликнул его Камиль уже в дверях. - Я потом - мимо проходили - завернул на то место. Посмотреть. Растяжка там была. По-хитрому поставлена. Чуть не подорвался.
  
  * * *
  Поручик подошел и представился капитану, командовавшему этапом. Тот с ленцой спрыгнул с телеги, принял пакет с документами.
  Капитан был в меру полон, приземист, небрежен в одежде, форма была вытерта, как у отставных вояк, донашивающих ее который год после отставки. Он бегло просмотрел бумаги, кивнул.
  - Слышал, слышал о вас от батальонного командира. Что же, господин поручик, дело наше нехитрое. Принять и довести этап. Пока смотрите и запоминайте.
  Оседланная лошадь была привязана к телеге. Капитан перехватил его взгляд.
  - Пожалуйте на телегу поручик, столько верст впереди, еще наскачетесь.
  Унтер-офицер подвел к ним каторжника.
  Поручик с интересом рассматривал их, словно выбирая, кто из двоих страшнее. Обоим под пятьдесят, лица загорелые обветренные, скуластые. Унтер смотрит прямо, каторжный зыркает из-под бровей, взгляд у обоих - в темном переулке разминешься - перекрестишься. Унтер в форме, на груди сумка, в которую прячет ключи, крепящие наручни кандальников к железному пруту. Каторжник несет холщовый мешок, вот и все его хозяйство.
  - Чего хотел? - сурово спросил капитан.
  Каторжник подвигал густыми бровями, потом пробасил.
  - Ваше благородие! Дозвольте в дороге расковаться.
  - Может тебя и на телегу посадить? - усмехнулся капитан.
  - Ездил и на телеге, - кивнул тот, - третий раз в Сибирь иду. Только такого, чтоб нам на этапе втрое продавали, не было. Квас промозглый, хлеб черствый, рыба - кости одни, а дерут втрое.
  - Ладно, это солдатам скажу. Да и город впереди, не оголодаете. Третий раз идешь - порядки знаешь? Я вас по всем городам нужными местами проведу, а ты пообещай, чтобы не шалили в дороге.
  Каторжник молчал.
  - Слово дай! - потребовал капитан.
  - Честное варнацкое! - буркнул арестант.
  Поручик выслушал их разговор, когда они остались с капитаном наедине, не мог не спросить:
  - Кто ж это с них втрое берет?
  - Как, кто? Солдаты!..
  Только тронулись, старший конвоя завалился на телеге и, казалось, потерял всякий интерес к арестантам, солдатам и всему вокруг. Весь его вид говорил, что и к разговорам с навязанным ему напарником он не расположен.
  Через несколько часов монотонной дороги успокоился и поручик. Поначалу он, то и дело, вскакивал, привставал в телеге, глядел вперед, не растянулся ли этап, не сошел ли кто с дороги, не ушел ли слишком далеко вперед. Но унтер-офицер и солдаты дело знали.
  Капитан лежал на телеге, положив руки за голову, внимательно рассматривал небо, провожая взглядом плывущие над ними облака.
  - Только бы не дождь, хуже нет, когда только вышли, и дождь на весь день зарядит.
  Поручик вернулся к прежнему разговору.
  - Неужто солдаты у арестантов вымогают?!
  - Чего ж им не вымогать?! Солдату в месяц двадцать пять копеек идет, а арестанту втрое, в день три копейки, разве ж справедливо?! У солдата семья, дети, а разбойника казна кормит. Избу-то солдат купил, а работать на земле за службу отвык. Да и легче ему здесь кормиться. Пусть вдвое возьмет, это ладно, но втрое - непорядок! Во всем меру надо знать. Иной унтер с арестанта за казенную баню по копейке берет, офицер за то, что список прочтут, кого, куда каторгу назначено отбывать, деньги требует. Непорядок! Что арестанту положено - отдай. Ну а то, что штоф водки арестанту дороже продали, так не продашь - убежит и на воле достанет, еще и накуролесит, а тебе отвечать. Пусть уж у солдата купит. Не обеднеет.
  - Откуда у них деньги? - удивился поручик, - да еще, чтобы вдвое-втрое платить?
  - Город впереди - сами увидите.
  Город начался с приземистых домишек, здесь дорога расходилась на мощеную к центру и объездную, пыльную и пустую, по которой и следовало вести арестантов.
  Капитан уселся на телеге, осмотрелся.
  - Вы не удивляйтесь, нам с ними мирно жить надо, поскольку идти вместе долго. Места впереди глухие, в партии до пятисот арестантов бывает, на них вы, солдат двадцать, казаков четверо. Зажмешь - взбунтуются, кто их удержит?! А ежели убежит каторжный - тебя самого под суд отдадут, со службы без пенсиона выгонят, еще и жалованье за год вычтут. В мире надо жить. Народ лихой, на все способен, но если уж дали честное варнацкое слово, то держат.
  Капитан привстал, сложил руки рупором и гаркнул во весь голос:
  - Какими, ребята, улицами пойдем?
  - Хорошими! - раздались нестройные голоса.
  - Соблаговолите в барабан бить и прохладу дайте, - поднял руку с клеймом "СК", кто-то опытный.
  - Прохлада пять рублей, барабан столько же. Стало, червонец на меня с поручиком, рубль на ундеров, да по гривеннику на рядовых, согласны ли?
  Арестанты одобрительно зашумели. Этап повернул на центральную улицу.
  Когда на смену избам пришли добротные купеческие дома, и до этого не спешившие арестанты пошли еле-еле. Хлопнула дверь, кутаясь в халат, встала на крыльце, позевывая, дородная купчиха. Она долго смотрела, на этап, потом вернулась в дом, и вышла, сжимая кулак, подошла к невысокому забору, протянула руку, серебро высыпалось в протянутую арестантом сумку.
  Дальше двухэтажный дом с лавкой внизу, из него выбежали покупатели - две мещанки - перешептываясь, жадно смотрели на арестантов, не пожалели страдальцам, одна круг колбасы, другая горсть меди.
  На городском базаре, увидев этап, и торговцы, и покупатели побросали торговлю, арестантам несли яйца, молоко, мясо, щедро сыпалось в карманы медь и серебро.
  - Не понимаю, - вздохнул капитан, - сколько лет этап за этапом веду, а понять не могу, почему народ не нас, его защитников, а преступников жалеет. Поймай они сейчас на базаре вора - забить могут до смерти, а того же вора, мошенника, душегуба в оковах под конвоем в Сибирь ведут - последнее готовы отдать.
  Иной раз нас недоимку взыскивать привлекают, у кого десять рублей недоимки, у кого пятнадцать, так с вилами на солдат идут. На ружья! Как же, корову у него забирают! А что он за корову эту лядащую, как бунтарь в Сибирь по этапу пойдет - на то у него никакого расчета нет. Не понимаю я народ, - снова вздохнул капитан и опять улегся на телегу.
  После базара этап повеселел. Переговаривались, считали деньги, ели на ходу.
  - Нынеча в остроге отыграюсь! - тряся монетами в кулаке радовался беззубый парень в нательной рубахе
  - Армяк, дурень, выкупи, в Сибири замерзнешь, - советовали ему.
  На выезде из города унтер-офицер без команды повернул этап к кабаку.
  Капитан вновь поднялся:
  - Ребята, слово дали честное варнацкое, не подведите!..
  В кабаке уже распахнули дверь. Показалась в них приземистая женщина в светлом платье. Она едва успела отскочить от поваливших внутрь арестантов.
  Пропустив их, женщина спустилась с крыльца и подошла к офицерам.
  - Мусенька, - обратился к ней капитан, - рекомендую, господин поручик. Господин поручик! Супруга моя. Так сказать, дражайшая половина. Ты, Мусенька, в зале распоряжайся, а нам вели накрыть в моей комнате...
  
  * * *
  Теперь Сергей поднимался засветло, не ждал развозку, первым городским автобусом добирался к железнодорожному переезду, там ловил попутку, а чаще шел мимо частных домов, вдоль поля к аэродрому, потом его краем мимо полка Минобороны к зданию штаба.
  В столовой завтракал с офицерами группировки, брал у дежурного сводку за сутки, просматривал, запоминая, касавшееся их группы. За неделю на границе второй угон. Раз свидетель видел белую шестерку, которая гналась за волгой, прижимала ее к обочине. С заднего сиденья жигулей стреляли из автомата. Стреляли поверху, видимо не хотели повредить машину.
  Теперь ни волги, ни водителя. Где они неизвестно. Машина наверняка бегает по Чечне, а родственники шофера ждут требований о выкупе и собирают деньги.
  По решению командующего группа спецназа все так же дежурила на аэродроме в постоянной готовности, на вертолете облетывали приграничные районы, потом выбрали лимит на топливо и это дело заглохло.
   Выловленную с участием Лезенцева банду, угонявшую тяжелую технику в Чечню, сменила другая. Как стая собак - переловишь одну, их место займет другая, хуже и злее. Так и здесь. Техника стала пропадать вместе с водителями. И где они неизвестно. Никого пока выкупить или поменять не удалось. Не было и тех, кому удалось убежать из плена. А значит и неизвестно: сколько человек в новой банде, откуда они, на чем передвигаются.
  Захваченные в ходе последней спецоперации бандиты недолго томились в следственном изоляторе. Вскоре со стороны Дагестана несколько десятков боевиков напали на милицейский пост, в ходе боя одного милиционера убили, двоих захватили в плен и увезли, дав двое суток на обмен на тех, кого повязали на Ставрополье. Иначе захваченных милиционеров расстреляют.
  Может, потому похитители и зверели, что все тяжелее им приходилось. По скупым сведениям разведки в самой Чечне шли склоки между бандами. Росло недовольство. Тех, кто промышлял в России, выдавливали в республику. Не верхушку, те давно жили в роскоши и ничего не боялись, а чеченцев, осевших в городах, на рынках, зарабатывавших в строительстве, ремонте, державших какой-никакой бизнес. Особых указаний сверху не было. Просто все российские ОМОНы и СОБРы прошли Чечню и при встрече на родной земле не церемонились. При малейшем поводе, задержанного отправляли в камеру. Попавшие в СИЗО взывали о помощи. А соплеменники на обмен отдавали уже не пленных, а тех, кто случайно оказался в Чечне. Заснул в электричке и переехал границу. Поехал по глупости поездом, транзитом идущим через Чечню в Баку, и не понравился или наоборот понравился, досматривавшим состав местным то ли милиционерам, то ли боевикам. Или тех, кто уже и не в плену на правах своего работал у местных...
  Николай встал и через стол взял исписанные прапорщиком листы. Форма на нем без знаков различия хоть и потрепалась, но была, где протерлась, аккуратно заштопана. На погонах остались дырки от снятых звездочек.
  - Я их сколько просил поменять, - словно оправдывался прапорщик, - всех солдат вернули, а меня держат. Говорили: тебя только за большого начальника отдадим.
  - Это так, - согласился Николай, обогнул стол и подошел ближе.
  - Ну-ка встань.
  Прапорщик поднялся.
  Подполковник какое-то время всматривался в него, потом неожиданно и резко ударил его кулаком в живот.
  Тот охнул и согнулся.
  - Ты зачем в плену солдат бил? Руки распускал! Перед бандитами выслуживался?
  Не разгибаясь, прижав руки к животу, прапорщик смотрел снизу вверх.
  - Лучше я их там бил, чем чехи бы их убили, - сдавленным голосом произнес он.
  Николай сел на стул, стал писать какую-то бумагу.
  - Если подтвердится, что в другом замешан был, найду и посажу.
  Прапорщик все стоял, согнувшись и повернувшись чуть боком к подполковнику, с опаской поглядывая на него.
  - Ты Кулепина в Чечне не встречал? - спросил его Цветков.
  - Нет.
  - Мережко, Егорова?
  - Мережко какой-то доски и кирпичи привозил на грузовике, в форме солдатской без нашивок, за рулем сидел. Не знаю, он, не он.
  - Откуда сам, не говорил?
  - Вроде из Москвы.
  - Служил где?
  - Вэвэшник, внутренние войска.
  Все сходилось. Николай оторвался от бумаг.
  - В машине он один был?
  - Нет, рядом чех какой-то. Я солдат машину разгружать вывел. Мережко этот борт откинул, сигаретой угостил.
  - Откуда машина пришла, не говорил, с какого аула? Он как пленный был или на равных?
  Прапорщик только пожал плечами.
  - Чего темнишь?! - Рявкнул Николай. - Ты же у чеченцев в бугры вышел!
  - Они передо мной, что, отчитывались? Мне говорят: выведи солдат, уведи солдат, почему плохо работают? Снова в яму хочешь? Потом и меня забрали, я с бойцами больше дела не имел, на мебельной фабрике доски пилил. Пахал на них, пахал, - уже со злобой закончил он, - все денег обещали, только и слышал "брат-брат", а сегодня утром сказали: садись, брат, поехали...
  
  * * *
  На вечернем совещании начальник штаба докладывал у карты.
  - Тактическая группировка шесть, в ходе инженерной разведки обнаружено взрывное устройство ОЗМ-6, подорвали на месте. У селения Борагангечув третью ночь идут обстрелы постов. Провоцируют на ответный огонь, щупают нашу оборону. По данным разведки в районе на сопредельной территории скопление боевиков до двухсот человек...
  Цветков подумал, что о скоплении бандитов в каком-либо из районов на границе докладывают на каждом совещании. А то и прямо говорят, что ночью или в ближайшие дни возможен прорыв. Несколько раз группировку поднимали по тревоге, подтягивали к границе резервы. Все эти месяцы, каждый день дергали войска, как перед большой войной в мае и июне сорок первого года. Не раз приходилось слышать, что начало той войны мы проспали. А ведь тогда были, наверняка, такие же вводные. Ими и задолбали. Завтра, через три дня определенно, на следующей неделе точно, а дней через десять наверняка. И так месяц за месяцем...
  Он вслушался. У трибуны стоял уже начальник тыла.
  - В подготовке к зиме лучше дело обстоит в тактических группировках пять и три, где дрова развезены по заставам. Командирам особое внимание уделять подготовке печей и профилактике пожаров в палатках...
  Служебная рутина, когда дрова для командира не менее важны, чем возможное нападение боевиков.
  - Что же такое? - повернулся к докладчику командующий, - какая уже зима впереди и все личный состав в палатках?!
  Тыловик развел руками, видимо хотел сказать, что он-то здесь в командировке всего три месяца, так хоть для сменщика смог дрова на зиму заготовить...
  
  * * *
  Письмо в помятом конверте проделало длинный путь. Сначала на Кавказ, там с левого фланга на правый, оттуда вдогонку за поручиком в Петербург, пометалось по столице, и догнало его в Тобольске, в котором собирали осужденных со всей России.
  "Милый мой поручик! Совсем недавно посетили вы нас, а, кажется, год прошел. Столько событий прошло за это время. Маменька говорит: "всколыхнул юнкер наше болото", она вас так называет с тех времен, когда был жив папенька, и вы с ним служили в одном полку. А у нас новости: старшая сестра Анна вышла замуж. За конторщика, он, правда, в годах, вдовец, но человек хороший, набожный. Младшая сестра сбежала и не в армию, как хотела, а вновь стоял у нас проездом театр, так она в нем днями вертелась и взяли ее в труппу на роли травести, что по ее характеру. Маменька все порывалась за ней броситься в погоню, доехала до Покрова, но театр уже убыл, а куда - никто не знает.
  Жить стало легче, только маменька все переживает за Елену и часто плачет. Еще все хочет занять денег и отправить меня на курсы, а машинисток или стенографисток - мне решать. Только как же я ее одну оставлю?
  Я все вспоминаю ваш приезд, жалко, грязь была такая, что ни пройти, ни проехать. Зато теперь у нас хорошо, сухо и чисто. Так что окажетесь снова в наших краях - будем рады вас видеть.
  Пусть моя икона вас хранит, я в церкви и дома часто молюсь о вас, чтобы хранил вас Бог...
  
  * * *
  В большой тетради с затрепанными краями у Смирнова напротив фамилий стояли сплошные вопросы. В основном в ней числились без вести пропавшие, многие из которых на самом деле были убиты еще в ходе войны. Куда чаще теперь на ее страницы попадали гражданские. Украденные с сопредельной территории, по глупости случайно заехавшие в Чечню, приехавшие подзаработать, под сладкие посулы вербовщиков. Семьи похищенных в Дагестане и Осетии часто в милицию не обращались, ждали требований о выкупе и собирали деньги.
  Если раньше по своим секретным делам исчезали на день другой то Николай, то Сан Саныч, то теперь они чаще сидели на месте. Больше свободного времени стало и у Цветкова. Смирнов, отправляя его по делам в город, все чаще, глянув на часы, говорил, что назад можно не возвращаться, и до утра он свободен.
  И Сергей, выполнив задание, шатался по улицам. Идти в пустую комнату в общежитии ему не хотелось. В этот день он зарегистрировал в канцелярии управления внутренних дел документы, сделал отметку в реестре, передал его с попутной почтой в группировку и уже в три часа был свободен. В полк заезжал на прошлой неделе - получил жалованье, а зайди сейчас, только путаться под ногами. И все же он пошел в сторону полка. Прошел мимо парикмахерской, улыбнулся строго смотревшей на него жеманной женщине на плакате, через два квартала остановился перед старым трехэтажным домом.
  В нем когда-то жил Игореха, с которым они лейтенантами начали службу. В первую чеченскую войну его убили в Грозном.
  На похоронах он не был, еще шли бои. Сослуживцы говорили, что вдова - Ольга - на кладбище выла в голос, кидала проклятия офицерам и приехавшему генералу из округа. Сын стоял испуганный, ничего не понимая, и все тянул мать за руку с кладбища.
  Еще лейтенантом Игорь переехал из общежития к жене, в её квартиру, потом и сам Цветков женился. Больше общались на службе, жена старых друзей мужа не привечала.
  Он постоял, глядя на окна Игорехиной квартиры. Невидимая рука открыла форточку, потом в нее стряхнули мусор с красной тряпки, словно подали ему сигнал. Цветков повернул в магазин в доме напротив. Длинный на весь первый этаж, он давно превратился в подобие рыночных ларьков, когда у каждого отдела свой хозяин и торгуют, чем попало. Зато, не выходя, купил торт, букет цветов и большую пластмассовую игрушечную замотанную в хрустящий целлофан машину.
  Со всем этим добром поднялся на третий этаж и позвонил.
  Ольга открыла сразу, словно ждала за дверью.
  - Цветков?! - удивилась она, - заходи.
  Жена Игорехи почти не изменилась. Только раньше стрижка была короткой, теперь волосы отпущены и собраны сзади в хвост. Была девчонка - стала женщина, молодая, красивая.
  В прихожей на полу на коврике вперемешку лежала вперемешку мужская и детская обувь.
  - Все еще капитан? - улыбнулась Ольга, - не торопишься. Или так хочешь молодым остаться? Ты сам по себе или по поручению? Что там с газом?
  - Сам по себе. С каким газом?
  - Понятно, - она сразу утратила к нему интерес. - Проходи на кухню, чайку попьем.
  Пока он осматривался на кухне, Ольга переоделась и вышла в другом халате - нарядном, из сверкающей как фольга ткани.
  Кухня в старой квартире оказалась большой как комната, даже диван поместился у стены. На него и положили подарки. Его она посадила за стол, с которого убрала грязную посуду, поставила на плиту чайник и села напротив.
  - Что ты молчишь? Как живешь? Как жена?
  - Нет жены, вернее не знаю, где.
  - Это как? - удивилась Ольга. - Говори, куда Ленку дел? Или сама от тебя сбежала?
  - Еще в войну уехала с дочкой к родителям, там и осталась.
  - Разошлись, значит? То-то я ее на рынке и в городе не встречаю.
  - Наверное разошлись, - пожал плечами Цветков, - все документы ей собрал и почтой отправил. Тесть с тещей ей с самого начала пели, чтобы за военного не выходила.
  - И правильно говорили, - кивнула Ольга, - это у нас смолоду мозгов нет.
  Цветков помолчал, снова оглядел кухню. На подоконнике в пепельнице лежала недокуренная сигарета.
  - Замуж вышла, - сама сказала та, поймав его взгляд. - Жить-то надо. Что ж мне век вдовой ходить. Сначала, как и положено, расписаться хотели, но у меня и Димки пенсия. Льготы. Моя пенсия тогда пропадет. И дивизия, как вдове, помогает, подарки на праздники, газ вот матери в дом обещали помочь провести.
  Чайник закипел, Ольга поднялась и захлопотала у чашек.
  - Муж - кто?
  - Тебе чай зеленый или черный? - не сразу ответила она, - муж... не военный.
  Она поставила чашки, села напротив.
  - Никогда никто у нас больше не будет военным. Папа летчик был, разбился. Не пилот, в экипаже, борттехником летал. Им стелу в бывшей летной части, что у карьера, поставили. Я его не помню совсем. Мать пенсию за него и на меня получала, дважды в год, день рождения и смерти - на кладбище ходили. Холод, слякоть. Мама у могилы копается, цветочки сажает, а мне уйти охота. Теперь вот сама... снова пенсионерка. Димка его не вспоминает. Хватит этой судьбы шинельной.
  Она допила чай, помолчала.
  - Вот скажи, зачем это было? Чтобы Димке говорить, что его папа герой? Что его орден в коробке в шкафу лежит. А ему не говорить надо и не фотокарточку показывать, а из садика его забрать, к потолку подкинуть, так что б с визгом, плавать научить, по попе шлепнуть, когда надо. А вы салют над могилой и все... Выстрелили, вороны поднялись и летают, летают...
  Она вздохнула.
  - Не забывают и на том спасибо. На восьмое марта цветы дарят. В день войск - билеты на концерт в Ростове. Путевку Димке обещают в Испанию, Калугин наш - коммерсант из бывших военных, да что я, ты же его знаешь, сказал, что и мне вторую оплатит.
  Она замолчала, отставила чашку, положила голову на поставленные на стол руки, помолчала, снова вздохнула.
  - Генерал какой-то на кладбище говорил: не забудем, Димку, когда вырастет, в суворовское училище определим, институт военный любой... Если так, то лучше забудьте. Не тревожьте!
  Цветков не знал, о чем говорить, когда шел сюда, думал, что вдова зарыдает, повиснет на его шее, а потом будут старые фотографии смотреть, что ли и вспоминать довоенную жизнь.
  - Сергей, ты больше не приходи. Как из другой жизни. Димка мужа папой зовет, увидит тебя, вопросы будут...
  Ленка поставила чашку.
  Цветков все не решался подняться, думая, уходить ему или для приличия еще немного посидеть. Он взял упакованный в целлофан грузовик, хотел оторвать край упаковки.
  - Не разматывай, муж вечером придет, отдаст, - попросила она и грустно улыбнулась. - Такая вот жизнь.
  - Рад, что у тебя все наладилось, - встал он. - Ну а что надо, ты не стесняйся...
  - Да, конечно, - перебила его она, и тоже встала. - Пусть и у тебя наладится. Не с женой, так еще с кем...
  Цветков спускался по лестнице и подумал, что больше никогда сюда не придет.
  
  * * *
  Погода с утра не задалась. И дождь, и ветер. Его порывы гоняли водяные струи, словно специально старались забросить их под накидку. И от дороги не отойти, с утра прошла информация о закамуфлированном под армейский грузовике, в котором боевики попытаются проскочить от границы к какой-нибудь из станиц. В сопровождении идет белая шестерка. Дальше как обычно: усилить внимание, принять меры к розыску и задержанию. В таких случаях наряды ГАИ усиливали ОМОНом или военными, но, видимо, на всех войск не хватило. Да и шли подобные вводные столь часто, что войск не напасешься.
  Стажеру оружие не положено.
  - С автоматом обращаться умеешь? - спросил его капитан, отворачивая лицо от брызг, - ну и погодка!
  - Приходилось, - кивнул тот. Плаща у стажера не было, он набросил на плечи кусок полиэтилена, связал концы на большой узел на шее и теперь выглядел не как сотрудник, а как бомж у дороги.
  Дождь хлещет, в такую погоду дома сидеть или в машине закрыться и переждать, но нельзя - служба.
  Селедцов снял и протянул Калашников.
  - Тогда я досматриваю грузовики, а ты прикрываешь.
  - Стрелять в каком случае?
  - Лучше вообще не стрелять, - вздохнул капитан, - а то затаскают. Или меня зацепишь. Значит так. Первому огонь не открывать! Зеленым грузовикам и белым шестеркам - особое внимание! Будут в грузовике или легковушке боевики - падай за машину и стреляй оттуда. Главное, меня прикрыть, дать отойти. Ошибешься - оба под суд.
  - За что под суд? - спрятал под полиэтилен укороченный АКМ стажер.
  - Тебя за то, что стрелял и попал. Меня за то, что оружие тебе дал.
  - Может, тогда я буду машины досматривать? - предложил стажер, - а вы прикрывайте.
  - Молодой еще, когда научишься издалека порожнюю от чуть груженой отличать, транзит от местных - будешь досматривать. Да и вид у тебя пока 'зеленый'. Студент!..
  Два неровных пятна света, едва пробиваясь сквозь дождь, плыли вдалеке над дорогой.
  - Грузовик, фура под грузом, - вздохнул Селедцов и, подняв жезл, вышел с обочины на асфальт.
  За час прошло три грузовика, два из них были окрашены в зеленый защитный цвет. Селедцов в этот раз не вел привычных разговоров с водителями, въедливо проверял документы у них и пассажиров в кабине, лез в кузов досматривать груз. Один раз, когда повздорил о чем-то с шофером, отошел на метр и положил руку на кобуру.
  Стажер перестал чувствовать холод, при досмотре держал наготове автомат и, когда почувствовал напряженность в голосе инспектора, снял калашников с предохранителя и дослал патрон в ствол.
  Дождь все лил. Земля на обочине превратилась в грязь, которой были перепачканы и ботинки, и полы плащ-накидки.
  Стажера била дрожь от холода, ручейки текли под самодельный плащ, ему казалось, что не осталось на нем ни одного сухого клочка одежды.
  Наконец дождь прекратился, сразу ветер растянул тучи, стало светло и понятно, что давно настал день. Спустя полчаса ничего не напоминало о непогоде, солнце вовсю жарило, лишь засохшая грязь намертво вцепилась в ботинки инспекторов и никак не хотела отваливаться.
  По рации передали отбой поиску армейского грузовика из ориентировки.
  - Нашли его? - поинтересовался стажер.
  Селедцов пожал плечами. Он снял и растянул на ветках низкого дерева плащ-накидку, подтянул повыше форменные брюки и поворачивался к солнцу, то одним, то другим боком, стараясь высушить одежду.
  - Может от военной разведки или чекистов сообщение пришло, что чехи грузовик с бандгруппой через границу прогнали, оперативные данные какие, а может кто, чересчур бдительный, перепутал чего. Я ж три месяца на границе провел в группировке, такого, парень, насмотрелся...
  - Товарищ капитан, а что вы там делали?
  - Что-что? Службу нес. Боевую. На самом рубеже! Вот я, за мной Россия, а передо мной Чечня. Идет оттуда колонна бензовозов, документов никаких. Ты им стоп, и со всех машин вылезают боевики с ножами. В одной руке кинжал, в другой справка, что это не оружие, а элемент национальной одежды. К спортивному костюму. Главный боевик шепчет: на нашей стороне снайпер, ты, мент, на мушке, пропускай!.. Даю команду: опустить шлагбаум! Застава в кольцо! Капитану Цветкову - тревога! Расчеты к пулеметам! Бронетранспортер - товсь! А бандит мне: "скажи свой банковский счет: десять тысяч долларов сегодня перечислим..."
  - А вы, товарищ капитан?
  - Что я? Пусть, говорю, твой снайпер стреляет, только хорошо стреляет, а то в бензовоз попадет, все полетим, кто к Богу, а кто к Аллаху. Такая вот, парень, служба наша бывает. Скрипнули они зубами, развернулись и назад в свою Ичкерию.
  - Так и уехали?! - восхитился стажер, - а снайпер?
  - Лошара! - махнул рукой Селедцов, - стрелял, да плохо. Стрелял бы хорошо - мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Вижу - пули то тут, то там песок взрывают, схватил автомат, по вспышкам вычислил, где он...
  Гаишник забрал автомат, принял позу как в кино: ноги расставлены, лицо оскалилось, вскинул Калашников к плечу и нажал на спусковой крючок.
  Прозвучал выстрел.
  Селедцов с недоумением глянул на автомат, потом поднял взгляд на стажера.
  - Па-а-ачему патрон в стволе?! - закричал он. - Па-а-ачему не на предохранителе?!
  - Товарищ капитан, - стажер встал по стойке смирно, - виноват, когда вы грузовики проверяли, я на всякий случай...
  - Па-а-ачему патрон в стволе?! - орал капитан, - почему не разрядил оружие?! Почему на предохранитель не поставил?!
  - Извините, - неожиданно тихо сказал стажер.
  Селедцов снял фуражку и вытер вспотевший лоб.
  - Да, паря, подведешь ты не под монастырь, так под суд. Вечер воспоминаний окончен. Пошли работать. И с тебя патрон! Я пока свой, из личных запасов, доложу, а ты мне, чтоб достал и вернул!
  Теперь стажер тормозил машины, капитан наблюдал и только подсказывал:
  - Техосмотр... фары проверь... резина лысая... этого пропускай... не борзей...
  И стажер работал уже всерьез, не как две недели назад, а главное 'брал', еще стыдливо и нервно, но купюры 'случайно' оказавшиеся между документами водителя или протянутые ему в салоне машины перекочевывали в карман.
  - Стоп! - неожиданно дал команду Селедцов. - Машины пропускай, максимум - предупреждение.
  - Случилось, что-то?
  - Видишь... да не верти ты головой, спокойно стой, волга проехала и на пригорке встала?
  - Вижу. Стоит, капот поднят, водила в моторе копается.
  - Там наружка может быть, наружное наблюдение, топтуны, следят которые, нас пасут. Один для вида в моторе ковыряется, другой из салона на видеокамеру нас снимает. Деньги все мне незаметно из кармана передай, может меченые.
  Селедцов встал боком вплотную к стажеру, тот неловко и нервно передал ему зажатые в кулак деньги. Потом инспектор отошел к кустам, на ходу расстегивая брюки, будто по нужде, скрылся в зарослях, вышел, потирая руки.
  - Вот и все, - удовлетворенно сказал он. - Главное, где скворечник не забыть, а то повезет потом кому-то.
  - Товарищ капитан, уехала та волга. Только я больше деньги с водителей брать не буду.
  Селедцов остановил проезжавший мимо жигуленок, проверил документы у водителя, пожелал ему счастливой дороги и лишь потом ответил напарнику:
  - Что, в штаны наложил? Эх ты, студент!.. Ничего-то ты не понял. Закончится стажировка, на дороге один встанешь - сам себе начальник, хочу казню - хочу милую, потом вызовет тебя комбат, глаза в глаза скажет: "Что-то не вижу ваших результатов!" вот и доложи ему: 'я - честный, честно-прынцыпыальный'. Тот похвалит и поставит тебя на ворота на базе, будешь весь день их открывать и закрывать перед начальством. И дни считать до получки. Или сплавят в отдел пропаганды, где жены начальников окопались, будешь пропагандоном по школам ходить, рассказывать детям, что нехорошо на красный свет дорогу переходить. А то посадят бумажки перекладывать. Такие, от которых ничего не зависит, и будешь до пенсии в кабинете штаны протирать и пером скрипеть: 'На ваш исходящий от такого-то сообщаем то-то...'.
  И гордись, что прям и честен, живи от получки до получки, копейки считая. Да только тот, кто на тебя посмотрит - сплюнет, поскольку уверен, что в ГАИ лишь две категории служат: рвачи и сволочи. Честным? Кто тебе за это спасибо скажет? Только начни после стажировки по-настоящему работать, родственники и знакомые, друзья друзей со всех щелей полезут. Кому техосмотр сделать, кому права вернуть изъятые, а то и тачку зарегистрировать с перебитым номером. И все на халяву. За бутылку. Откажешь - обида, скажут, в ГАИ устроился, сразу зажрался.
  Думаешь, мы просто так стоим? Мы потоки регулируем. В жизни главное место занять, на котором потоки регулируют.
  По шоссе пошла очередная волна, и Селедцов примолк, подождал, когда машины подкатят поближе, каждую ощупал внимательным цепким взглядом.
  Выглядел одну, наставил жезл на бежевый уазик-буханку и отправил его к обочине.
  Салон уазика оказался забит детскими игрушками. Сбились в кучу, прижавшись друг к другу, большие зайцы и медведи, куклы с удивленно открытыми глазами. Коробки с машинками были перетянуты сдавившими их тканевыми лентами.
  Селедцов неторопливо проверил документы у водителя - пожилого лет шестидесяти мужика, потом листал накладные на груз, снова смотрел его документы.
  Водитель терпел.
  - Такое дело, - с огорчением произнес Селедцов, - у нас сегодня сразу и 'Вихрь', и 'Антитеррор', поступило указание на полный досмотр автомашин марки 'УАЗ-452'. Придется разгрузиться.
  С водителем они долго смотрели друг на друга. Потом тот вылез из-за руля, обошел машину, через открытую дверь выбрал большую куклу и посмотрел на инспектора.
  Тот только покачал головой.
  Шофер бросил ее обратно в салон и достал пожарную машину в перетянутой лентой коробке. Отдал ее Селедцову.
  - А мне... - неуверенно протянул стажер.
  Но водитель к нему и не повернулся. Захлопнул дверь, снова обошел машину, сел на свое место и сразу уехал.
  Селедцов разгладил коробку, отнес ее в патрульную машину. Когда вернулся, как ни в чем не бывало, продолжил разговор:
  - Потоков-то много. Телевизор смотришь, газеты читаешь? Нефтяные потоки и по стране, и за рубеж. Электричество. Уголь. Газ. Металл. Все течет, струится и у каждого кто-то с жезлом стоит. Мимо кого струится, тот при делах, вроде, как и мы, регулировщик. Контролирует, а то и повернуть его своим жезлом может, куда ему выгоднее. Только те в белых рубашечках по кабинетам сидят, и то, за что нас стыдят и шпыняют все, кому не лень, у них бизнесом называется.
  А то, что ты за свои кровные должен форму покупать - твои проблемы. Что ребенку твоему ни к врачу хорошему, ни в гимназию или институт без денег не попасть - кого это интересует?
  - А если честно служить, по закону?
  - Ты и служи честно. Если по закону, так ты водителю бесплатно столько проблем можешь создать, что он волком взвоет...
  Телефон в кармане зашелся в визгливой мелодии.
  - Что, Лидусь? - отозвался на звонок жены капитан.
  Он долго слушал ее, лоб наморщился, будто решал капитан важную и трудную задачу.
  - Какое слово, сколько букв? Ты о чем? Лидка, ну ты, ей Богу, мы тут прохлаждаемся, что ли?.. Каждый звонок деньги списывает.
  Капитан нажал кнопку отбоя, спрятал трубку в карман, долго вспоминал, о чем говорили и снова вернулся к тому же.
  - Вот мы потоки машин регулируем, за порядком следим, чтобы не оборзели вконец водилы, а представь, кто-то нефтяные-газовые потоки регулирует, металл, уголь. Только там не крохи, не стольничек-полтинничек, не штука-пятихатка к руке прилипнет, в карман осядет. Где деньги другие и счет на миллионы идет, и не из рук в руки, а переводом по безналу в банк где-нибудь на Кипре, там не позор - а общее к тебе уважение и почет. И если на нас всякая шавка гавкает, то на тех и тявкнуть из-под забора не смеют. Стоят на задних лапках и ждут, когда кусок с барского стола кинут.
  Раз нам здесь выпало - здесь и работай. Не худшее место в жизни. Бери, но бери помалу. Человек он ни с чем так тяжело не расстается, как с деньгами. А если уж мысленно расстался, а скидка вышла, вроде, как и не потерял, а нашел, радость у него... Но и это не главное.
  Селедцов замолчал, и стажер не мог не спросить:
  - А что главное, товарищ капитан?
  - Главное, что в любой момент ты на своем посту на передовой можешь оказаться. Когда вот перед тобой бандиты, а за тобой вся Россия. И все только от тебя зависит. Тогда и выясниться сотрудник ты, или так, случайно здесь оказался. А до этого момента учись у старших и делай как они. На дороге с военных не бери, прокурорских, судейских, начальства большого, впрочем, с них и не возьмешь - себе дороже, ну и с ментов, само собой. Пенсюков наших не трогай. Запорожцы горбатые старые не останавливай, с нищих брать западло... И бери с совестью, только когда водила виноват. Ему штраф светит, а ты без протокола вдвое меньше возьми. Лишение прав маячит, а ты деньгами с него сними. И ему легче и к тебе уважение, что человеком оказался, не стал грузить по полной. Он тебе еще и спасибо скажет. И тебе хорошо и людям. Ты жить начинаешь, и это, и то надо, приодеться, жениться, хозяйством обзаводиться.
  - Товарищ, капитан, - спросил стажер. - Когда в ГАИ лучше служить было? При советской власти или сейчас при демократии?
  Селедцов долго не думал:
  - Мне новые времена нравятся. Демократия это или не демократия - не знаю. Риска больше, но и фарта. В советские времена спокойнее, но никакой коммерции. Рубль или три - не считаются. Да и нет у водилы больше в кармане. Остановил ты в прежние времена фуру с грузом, а водителю плевать, он на государство, а не на себя работал. Машину себе купишь - вызовут тебя к начальству и поинтересуются, как ты со своей куцей милицейской зарплаты ее купил, за сколько лет на нее насобирал. Приятель мой, сослуживец, чтобы вопросов лишних не было, на тещу свой "жигуль-копейку" записал, а разводился, она ему фигу показала. Потом мимо его дома на этой "копейке" проезжала - сигналила, вроде как: "спасибо затек!" Такие времена были.
  Теперь же мимо товар частный, свой везут. Торопятся. Время - деньги! Эх! - он аж потер руки, - вот еще года два назад, в Москву и Питер водку везли с Осетии и Кабарды, машина за машиной. Руку поднял - пятьдесят баксов в кармане. Было время...
  - Теперь не возят?
  - И теперь возят, - вздохнул Селедцов, - не меньше чем раньше, только команда прошла: 'Не тормозить!' Сам подумай, почему такие приказы отдаются и кому сейчас те деньги в карман идут.
  Заиграл, завибрировал в кармане сотовый телефон, перебив капитана.
  Селедцов на экран глянул и поднес трубку к уху - опять супруга звонит. На своем посту в придорожном буфете о муже не забывает.
  - Ну? - все еще обиженный на прежний пустой звонок, буркнул капитан.
  - Семен! - донесся из трубки веселый голос жены. - Тут двое по сто грамм приняли. Что за руль просто, а второй с прицепом, стопарик пивком отполировал. К тебе покатили. Волга зеленая номер триста шестьдесят два, принимай.
  - Понял, спасибо. Приму ласково.
  - Ты вот что, - глянул он на стажера. - Дуй в машину. Сейчас зеленая волжанка пойдет. Номер, как цена на водку когда-то, три шестьдесят две. Я ее стопорну, а ты за рулем посиди, движок заведешь и будь готов, если что, меня подхватишь и полетим за ней.
  - Преступники? - оживился стажер.
  - Есть к ней оперативный интерес.
  И он, поигрывая жезлом, пошел к дороге. Хороший день. Утренний напряг остался позади. Форма высохла. Не пекло, когда кажется, что вот-вот поджаришься, не дождь, когда непромокаемая накидка давит на плечи сыростью, не мороз, упрямо проползающий к концу дежурства сквозь валенки, ботинки на меху и две пары носков, обмотанных для тепла газетами, не утро, когда нет сил от желания заснуть, а просто погожий денек. Солнце нежаркое светит, поют и порхают у кустов птахи. До конца смены два часа. В патрульных жигулях, если щиток над лобовым стеклом отогнуть, собралась за день аккуратная пачка купюр. И к возвращению со смены мать заберет сына из садика, и он, подобрав у буфета жену, поедет домой.
  Жизнь удалась - не удалась, а текла налажено и спокойно. Сытно.
  Показалась на вершине зеленая Волга, показалась и обреченно покатила к нему. Капитан поднял жезл.
  
  * * *
  В группировке началась плановая замена офицеров. Кто дослужил, кто дотерпел, все теперь жили чемоданным настроением, поглядывали на прилетевшие на аэродром огромные ИЛ-76 из всех округов. Транспортники привезли смену и теперь дожидались их на площадке в дальнем конце аэродрома. Стало много незнакомых лиц, в столовой накрывали в две очереди.
  В офицерских домиках организовывали прощальные столы. Вечерами в них долго не гасили свет, из окон доносились песни.
  - В Моздок я больше не ездок, но ты задумайся, браток... - под гитару выводил нестройный хор.
  "В Моздюк я больше не ездюк! - усмехнулся проходивший по дорожке от карьера к штабу Цветков, - они на три месяца приехали и такие песни героические поют, а я служу тут год за годом и, видимо, до пенсии никуда мне из этого Моздока не деться".
  Были забыты старые обиды, между офицерами шло братание, объявлялись приказы на поощрение. Краем в них попала и группа Смирнова. Сан Санычу досталась маленькая кассетная магнитола, и даже огоньки цветомузыки носились по кругу за решеткой громкоговорителя. Николай пристроил на руку и рассматривал наградные часы. Оба радовались как дети.
  - Эх, - вздыхал Николай, - ну куда оперативнику часы с символикой МВД? Только если на пенсии носить. Снова освобожденному бойцу передаривать.
  - Ты их агенту вручи, - смеялся Смирнов и крутил колесико настройки. Радиоприемник в магнитоле выдавал лишь невнятное бормотание или шипение, потом из эфира выплыл заунывный голос муллы, и лампочки в такт ему задрожали разным цветом.
  - Чеченский приемник! - заключил Сан Саныч и выключил магнитолу.
  Оба посмотрели на Цветкова.
  - Что ж тебя, капитан, в приказе нет? - спросил Смирнов.
  - Я же прикомандированный, - развел Сергей руками. - Если только отправят ходатайство в дивизию или округ, а там уж как у командира полка настроение будет.
  - Сам бы что хотел? Если серьезно.
  - В "шляпный" полк перевестись, - мечтательно вздохнул Цветков.
  - Это что еще такое? - удивился Николай.
  - Во внутренних войсках части есть, которые особо важные объекты охраняют. Всякие секретные институты, заводы ракетные, реакторы атомные. Ну и наши комендатуры при них находятся. На проходных по гражданке службу несут. Во-первых, всегда в крупном городе, - начал загибать пальцы Сергей, - во-вторых, снабжение первоклассное, все эти конторы до последнего времени богатые были, ну и войскам перепадало. И ребенка в детсад устроить можно, и квартиру получше и пораньше получить. Да и в подчинении не солдаты-срочники, а прапорщики. Можно еще атомную электростанцию охранять или атомные ледоколы... Хотя, там, где ледоколы, холодно. В третьих...
  - Погоди, что-то ты размахнулся, - остановил его Николай, - ледоколы какие-то. В твоем округе хорошие места есть?
  - Училище, или, как его теперь называют - институт. Курсовым или преподавателем, да хоть и в строевой отдел.
  - То есть генералом ты стать не хочешь?
  - Поздно уже. На академию с должности ротного не выйду, да и сам уже не хочу.
  - Ладно тебе поздно, - не согласился Николай, - мы же с тобой, считай, коллеги. Я срочную в дивизии Дзержинского служил под Москвой. Тоже внутренние войска. В семидесятые в ней взводные и ротные сорокалетние ходили. Идет, уже горбатый, а все старший лейтенант. Нам они такими старыми казались.
  - И так тоже не хочу. Тогда и жили от парада до парада. Курсовой рассказывал, в дивизии Дзержинского в парадной роте шаг разрабатывали с утра до вечера. Ногу между табуреток клали, посередине садились, чтобы прогиб обратный был. У артиллеристов главные стрельбы: салют на девятое мая и седьмое ноября. К ним весь год и готовились.
  - Хочу тебя утешить, - откинулся на спинку стула Смирнов, - по информации абсолютно из всех источников, в ближайшие годы парадов и салютов не предвидится. Сплошная боевая учеба и напряженная служба, а потому, как мы не просили, а оставлять тебя с нами хотя бы еще на месяц не хотят, срок же твоего откомандирования истекает.
  - Предлагают взамен офицеров штабного разряда, а строевых ротного звена у них дефицит, - уточнил Николай.
  - Согласен на любую штабную должность, - пожал плечами Цветков. - Я уж сколько лет по плацу марширую. Одних сапог стоптал...
  Смирнов и Столяров переглянулись и рассмеялись.
  - Думаешь, на штабной легко? - вздохнув, спросил Смирнов.
  - Лучше я расскажу, - перебил Николай. - Перед самой командировкой готовил у себя в главке документ. По нему срок выходил, как всегда дотянули до последнего дня. Не подпишу и не сдам в секретариат до вечера - выговор за нарушение штабной дисциплины обеспечен. У нас всеми делами бабенция заправляет, исключительно лично бумаги генералу на подпись носит. Губу оттопырит, пальцем в бумагу ткнет: "Это Василию Ивановичу не понравится... такового Василий Иванович не любит...". Прозвище "черная моль". А тут нет ее, убыла с генералом на какое-то мероприятие.
  - Несомненно оперативное, - пояснил Смирнов.
  - Ага, совместная инспекция какой-нибудь конспиративной квартиры, - усмехнулся Столяров. - Я с документом к замначальнику отдела, чтобы завизировал. Тот - счастливый - говорит: "Мне эта сучка официально запретила, что-либо без ее ведома подписывать". Начальник отдела на мою бумагу смотрит как на гадюку. Буркнул: зайди после обеда. Захожу после обеда - он в академию уехал с концами. Походил по коридорам, двери кабинетов подергал, потом воздуху в грудь набрал побольше, за начальника отдела закорючку поставил и отнес документ другому заместителю начальника управления. Тот бумагу подмахнул, не глядя, зарегистрировали, в папку бросили и забыли. На следующий день с утра разборки... документ я в отделе не завизировал, с ней не согласовал, в одном месте в тексте лишний пробел, а в другом отступ на полсантиметра меньше, а самое главное, отнес его на подпись конкуренту нашего генерала, что равносильно измене и предательству. Все равно, как если бы наша придворная лялька поехала инспектировать конспиративную квартиру не со своим, а с чужим генералом.
  Высыпали на меня все это, растоптали, а тут приказ отправить одного человека на Кавказ. Я из строя аж два шага вперед. Ну и на прощание мне прилампасная шавка посоветовала за это время найти себе место в другом управлении, а то и в главке.
  - О чем документ то был? - поинтересовался Цветков.
  - Да лабуда, - Николай поднял голову, на секунду задумался и выдал скороговоркой без запинки, будто считывая с потолка. - Во исполнение пункта 2.11 протокола в общем отделе заведена рабочая тетрадь 'Учет возвращенных из Правительства Российской Федерации документов, исполненных с нарушениями установленного порядка'. В первом квартале текущего года нарушений исполнительской дисциплины в подразделениях не допущено (пункт 2.13 протокола). Таким образом, пункты 2.1, 2.11 и 2.13 протокола совещания при Министре внутренних дел Российской Федерации следует признать выполненными и подлежащими снятию с контроля. - Он, явно с облегчением, оттарабанил все это, выдохнул и заключил: - И такая хрень по десять раз на дню.
  - То есть здесь для тебя как бы штрафная рота, - заключил Цветков, - Сан Саныч, а ты, что натворил?
  - Я? Служить начал поздно, когда-то с гражданки мобилизовали еще по андроповскому призыву, приходится выслугу добирать. Полтора лишних месяца набежит и то хлеб. А то, попадешь под очередную реорганизацию, а у меня и пенсия с гулькин нос. Ладно, к тебе последняя просьба, нет, не так - крайняя. Сегодня вертолет в Терекли-Мектеб доставит офицеров штаба группировки на комплексную проверку. Слетай с ними. Там неподалеку будет Анзор, передашь ему кое-что, ну и от него что-нибудь привезешь. Вертушка завтра вечером вернется. Пусть тебе будут два дня как выходные на прощание.
  'А ведь он просто хочет, чтобы я здесь без Светланы дров не наломал, - подумал Цветков, - вот и отсылает подальше'.
  - Анзору последний раз что-то не понравилось в Моздоке, - уточнил Смирнов, - сначала вас обстреляли, а потом вроде наблюдали за ним.
  - Кто?
  - Не мы точно, только тут помимо нас столько контор работает. И ФСБ, и ГРУ. Пограничники, если ближе к Грузии. Даже не знаю, есть у погранцов своя наружка или у 'фэйсов' заказывают. Скорее всего, свои, чеченцы. У них агентура на приграничной территории в каждом селении. Теперь будем встречаться подальше. Нам в Терекли лететь нельзя. Борт военный, мы на нем как белые вороны. Хоть и форму надеть, она как на корове седло. Да и здесь дел много. Ты же - другое дело, там как рыба в воде.
  Смирнов достал из сейфа пакет.
  - Теперь конкретно по встрече...
  Штаб группировки находился недалеко от аэродрома. Хотя летное поле и оставалось за министерством обороны, использовали его в основном внутренние войска. Цветков помнил, как во время войны здесь кипела жизнь. Один за другим садились транспортники, солдаты перегружались в вертолеты в правом углу поля, в левом выруливали на взлетку штурмовики и бомбардировщики. Огромное колесо войны крутилось и днем, и ночью.
  Стратегические бомбардировщики ТУ-95, 'медведи', огромные машины по два пропеллера на каждом из четырех двигателей, словно сжались и стояли в сторонке.
  Но это было несколько лет назад, а сейчас аэродром опустел. Стратегические бомбардировщики перелетели в Энгельс. Пузатые транспортники Ил-76 белели килями на дальней стоянке. Несколько вертолетов легко обслуживали группировку.
  Комплексная группа должна была вылететь через час. Цветков прошелся вдоль ряда МИ-8. Борт с номером '102' с белым кольцом на балке стоял расчехленный.
  Он помнил его еще с войны. Сергей присел в тени вертушки. Два года назад, нет, уже три, они с Игорехой везли пополнение. Вертолет был забит как автобус в час пик. Шли активные бои. Вертушки часто обстреливали с земли. 'Черепашки' - два бойца сопровождения из спецназа, в своей черной форме напоминавшие героев популярных тогда мультфильмов, по команде были готовы полить огнем подозрительные места внизу. Летчики вели вертушку на бреющем полете, то и дело бросали ее из стороны в сторону, подпрыгивая перед линиями электропередач. Солдаты-новобрацы с бледными лицами, широко раскрытыми глазами старались удержаться и все равно чуть не падали, когда вертолет заваливался в сторону. Пятнадцать минут лета, а впечатления на всю жизнь.
  Они с Игорехой как короли лежали на грязных матрасах в хвосте за желтым топливным баком. Игорь сквозь шум двигателя и винтов говорил о жене, о том, как тяжело было в этот раз расставаться, хвастал крутой разгрузкой, которую подарил ему на день рождения Калугин.
  Его группа высадилась первой, еще пять минут лёта, и из зависшей над землей вертушки десантировалась бойцы Цветкова.
  Первое, что он узнал, когда добрался до КП в подвале разрушенного дома, что Серегина группа после высадки нарвалась на засаду. Серега погиб, а замкомзвода Кулепин вывел из-под огня необстрелянных солдат и вынес тело командира.
  - Капитан, в Терекли с нами летишь?
  Непонятно какого звания военный в застиранном до белизны летном камуфляже с косыми прорезями карманов стоял над ним.
  - Нет, - потянулся Цветков, - я в Мектеб.
  - Сколько оттуда до Кизляра?
  - Километров семьдесят, - прикинул Сергей.
  - Полковник уазик даст?
  - Какой полковник?
  - Ну, старшим вашей группы полковник полетит?
  - Наверняка, - пожал плечами Цветков.
  - Вот я и говорю, - присел рядом летчик, - если нормальный полкан будет, возьмет для нас на заставе уазик, смотаемся в Кизляр. Подкати к нему. На рынке: икра, коньяк, осетрина. И ему, и себе. Все схвачено. Загрузимся и назад. Дел часа на четыре. Подай идею, а то он сам местных напряжет и все себе хапнет.
  - Эта машина в войну летала? - хлопнул Цветков по фюзеляжу.
  - Кто её знает? - пожал плечами вертолетчик, - пара дырок заделанных есть.
  По краю аэродрома, подпрыгивая на бетонных плитах, мчался милицейский уазик и остановился у вертолетной стоянки. Когда стали разгружаться, на переднем сиденье прядом с водителем действительно оказался полковник, на заднем - четверо офицеров в звании от майора до подполковника, да еще в 'собачнике' - зарешеченном заднем отделении ютились два капитана. Как помимо них в салон поместились сумки непонятно. Площадка перед машиной оказалась завалена ими.
  Полковник огляделся. В штабе группировки работали представители из всех округов. У этого был шеврон дальневосточников с белой мордой тигра. Взгляд полковника остановился на Сергее, и капитан поднялся.
  - Капитан Цветков? - спросил полковник, - почему в штабе не подошли, не представились?
  - Виноват, - автоматически ответил Сергей, хотя никто ему такую задачу и не ставил. Просто сообщили время вылета.
  - Довожу до вас отдельно. Группа вылетает для проведения комплексной проверки и по-мо-щи, - голосом выделил он, - командованию тактической группы на месте. Мародерства, затаривания на рынке и вывоза каких-либо трофеев не потерплю. Семь сумок вылетает, семь - возвращается. Кстати, где ваш 'ридикюль'?
  - Я без вещей. - На плече у капитана висела лишь коричневая офицерская сумка.
  Летчик, до этого с важным видом обходивший вертолет, вздохнул и полез в машину.
  Через двадцать минут они были уже в воздухе. Чечню облетали по границе. Равномерно гудели движки. Возжелавший икры, осетрины и коньяка авиатор оказался борттехником и сидел в кабине на сиденье натянутом между креслами первого и второго пилота.
  Офицеры заняли откидную скамью напротив дополнительного топливного бака. Кто дремал, кто исхитрился повернуться и смотреть в иллюминатор. Вертушка не стригла верхушки деревьев, как в годы войны, не перепрыгивала через провода линий передач, набрав высоту, спокойно шла в сторону Дагестана. Не было и пулеметов у иллюминаторов, их крепления отведены в сторону, а сами иллюминаторы задраены. И лишь матрасы, видимо для отдыха летчиков, оставались в хвосте машины.
  Монотонный рев движков ввинчивался в голову, Цветков старался не заснуть, то проваливался в забытье, роняя голову на грудь, то вновь поднимал её, но очнулся, только когда их рев изменился, а вертолет, подняв тучи пыли, садился на площадку.
  Их ждали. Командир тактической группы - рослый подполковник, перетянутый в талии ремнем, стоял с каким-то невысоким плотным майором, видимо заместителем по работе с личным составом. Здесь же ждал гостей зеленый уазик со снятым тентом, хоть до палаток группировки было от силы метров сто.
  Подполковник представился старшему прилетевших. Сумки, прибывшие офицеры, сложили в машину, сами побрели в офицерскую столовую обедать.
  Командир тактической группы отстал и пошел рядом с Цветковым.
  - У вас какая задача, капитан? - спросил он.
  - Товарищ подполковник, мне надо поездить с инженерной разведкой на маршруте к границе.
  - Вы сапер?
  - Нет, просто... - Сергей затруднился, не зная, как обозначить свою задачу.
  - Понятно. Если будет касающаяся нас информация - поделитесь. А то у нас только с виду спокойно, скот в Чечню угоняют, автомобили, заставы обстреливают. Граница по степи идет, с трудом перекрываем. Фугасы на дорогах несколько раз снимали. На железной дороге пять солдат украли. Не наши, а все равно.
  - Трех уже поменяли.
  Цветков слова про украденных солдат принял как упрек.
  Подполковник хотел еще что-то сказать, потом вздохнул:
  - Саперам я задачу поставлю, и еще, держите меня в курсе насчет ваших перемещений.
  День у Цветкова вышел действительно выходной. Их хорошо покормили, расстарались для комиссии. Каждый получил отбивную с жареной картошкой и, даже, небольшой арбуз. После обеда офицеры комплексной группы разошлись по подразделениям, в которых им предстояло работать, а Цветков с удовольствием развалился с книжкой на выделенной ему койке в офицерской палатке.
  
  * * *
  Поручик впервые сам вел арестантов. Накануне его вызвал батальонный командир и велел срочно принимать партию вместо заболевшего капитана корпуса конвойной стражи.
  Подполковник был словоохотлив.
  - Надо бы вам, господин поручик, еще разок с кем из опытных офицеров пройтись, прежде чем самому этих башибузуков вести, да время не терпит. Они в остроге маются, как бы, не натворили от безделья чего. Возмутительное дело, замок на дверях, а арестанты пьяные! И часовые на посту. Поискали - нашли у поста спрятанный туез с вином, на глазах у солдат его вылили. Утром снова арестанты лыка не вяжут. Оказалось, часовые водку в стволы ружей наливали. Так и ходили с ней днем. А ночью продавали. Так что ведите их скорее. Довести, да и сдать с глаз долой...
  Поручик смотрел на этап, с которым предстояло идти. Казаки вели закованного в кандалы горца, тот брел, опустив голову, иногда вскидывал ее, с ненавистью глядя на конвоиров, тех, кто шел рядом, и с какой-то надеждой в подступивший к самой дороге лес.
  - Иди-иди, - понукал его казак, - ишь, зыркает, ровно зверь.
  - Зверь и есть, - подтвердил второй казак.
  Офицер всматривался в лица. Круглые¸ вытянутые, скуластые - среди них мало было с правильными чертами, но и нечасто встречались ущербные, со злобой или особой хитростью во взгляде, какие, казалось, должны быть у преступников. Вот прошел молодой парень в мятой фуражке, видимо студент, невесть за что попавший на этап. Следом седой старик с благообразным лицом бредет, прижимая мешок к груди. Один кандальник, в старой солдатской шинели, показался знакомым. Поручик тронул коня, подъехал ближе.
  - Лаптев, ты?! - изумился офицер.
  - Так точно, ваше благородие, остановился тот и вытянулся.
  - Ах ты ж Боже мой, - скривившись словно от зубной боли, произнес поручик. Он спрыгнул с коня, подошел к солдату.
  Тот стоял по стойке смирно, преданно глядя в глаза командиру.
  - Что ж ты, Лаптев... что ж ты натворил такого? Неужто убил кого?
  - Осмелюсь доложить, с фельдфебелем поспорили и погоны сорвал.
  - С фельдфебеля?!
  - С себя! Они говорят, ты к службе по пьянству своему неспособен и верно всю службу в обозе провел, а медали тебе за услуги офицерам дадены. Пьян был, их благородие прапорщика Веснухина тогда только похоронили, злоба взяла, да и сорвал с себя, бросил ему под ноги.
  - Петьку Веснухина убили?!
  - Так точно, ваше благородие, в поиске на засаду нарвался. Застрелили, потом уже мертвого саблями рубили.
  Поручик снял фуражку. Лошадь рядом наклонилась к траве, потянув за повод. С нависшей над дорогой и лесом тучи упали первые капли дождя. Поручик посмотрел на хмурое небо, вздохнул и надел фуражку.
  - Эх, Лаптев, Лаптев... Столько лет же на Кавказе. Что ж не вступился никто?
  - Вступились, замириться предлагали, только господин фельдфебель очень зол был, на попятный не шел. На опросе из строя его превосходительству все как есть доложил, а дальше суд. Бунт, сказали. Десять лет каторги.
  Снова звякнули на ногах кандалы.
  Мимо них нескончаемой лентой шли воры, убийцы, мошенники. Смотрели за ними и сами шли к каторге охранявшие их солдаты-инвалиды.
  - Что ж, Лаптев, теперь у тебя служба такая, что только терпи, - вздохнул поручик. - Хочешь на телегу? Кандалы снимем.
  - Спасибо, ваше благородие, я уж со всеми. Дозвольте идти.
  - Ступай, Лаптев.
  Бывший солдат пошел споро, как только позволяли оковы. Догнал кандальников, занял свое место.
  Было сыро и зябко. Поля сменили покосившиеся избы за почерневшими плетнями. Было тихо и пусто, ни одного человека. Темнели окна, и дым не поднимался за трубами
  Вот со скрипом растворилось окно, выглянула простоволосая заспанная баба.
  В партии тут же кто-то хриплым сильным голосом затянул песню:
  
  - Милосердные наши батюшки,
  Милосердные наши матушки!
  
  Нестройный хор подхватил:
  
  - Помогите нам несчастненьким,
  Много горя повидавшим!
  Выносите, родные, во имя Христа,
  Кто что может сюда,
  Бедным страничкам, побродяжничкам.
  Помогите, родные: золотой венец вы получите
  На том свете, а на нынешнем
  Помнить в тюрьмах будем мы
  Вас, наши родные...
  Кандалы звенели, Шум шагов сотен ног сливался в один шаркающий звук. Пыль поднималась над дорогой...
  
  * * *
  - Цветков, братуха! - Высокий, как жердь майор согнулся над его койкой. - Ты откуда здесь?
  - О! Гуталин!
  Сергей бросил книгу, подскочил с койки и обнял офицера. С майором он учился когда-то. В разных ротах, но Коля Ермолин прославился на все училище. Его старший брат, закончивший то же училище, дал младшему много полезных советов. Например, в первый месяц покрывать сапоги гуталином погуще и оставлять так на ночь, чтобы он впитался, тогда спустя месяц гуталин можно выкинуть, в любой момент пустой щеткой или тряпкой провел и сапоги сверкают.
  Чуть ли весь обувной крем, на который скидывались ротой, Коля пускал на свои сапоги. С вечера они напоминали бутерброд, на который не пожалели масла. К сожалению, месяц пройти не успел. В один из дней парадный расчет, в который входил Ермолин, подняли по тревоге и отправили встречать какого-то московского генерала.
  Их загодя поставили на жаре под солнцем по стойке смирно. Когда час спустя генерал дополз до парадного расчета, под Колиными сапогами оказались две жирные черные лужи, изгадившие белую плитку.
  - Интересно у вас курсант потеет! - буркнул генерал и уехал к себе в Москву. Ну а Колю после этого иначе как 'гуталин' не называли.
  - Тихо! - прижал палец ко рту Коля и оглянулся, хотя в палатке никого кроме них не было, - здесь никто не знает.
  На его рукаве на шевроне белел сфинкс - знак Северо-Западного округа. Они вышли из палатки и сели в курилке под натянутой маскировочной сеткой, дающей хоть какую-то тень.
  - Как ты с кавказских краев на север перебрался? - поинтересовался Цветков.
  - С трудом. У детей аллергия на цветение, здесь они только с декабря по февраль и могут жить. Остальное время на таблетках. Война шла - не переведешься, скажут: скурвился майор, сбежать намылился. Как активные боевые действия закончились, на прием к замкомандующему округом записался. Тот говорит - ищи себе место сам. Найдешь - отпустим. Взял отпуск. Купил билет до Архангельска и оттуда уже спускался до Питера. По всем частям прошелся, где хоть какие знакомые есть.
  Он закурил, протянул пачку Цветкову, но тот помотал головой, и офицер продолжил рассказывать:
  - Война, а в войсках сокращения. Конвой от нас передали, дивизию и бригады, что зоны охраняли, в оперативные полки, а то и батальоны ужали. Народ друг на друге сидит. Майоры взводами командуют, пенсий и квартир дожидаются. Пробовал в спецчасти пристроиться, какую-нибудь атомную хрень охранять, но туда и в мирное время было не пробиться. И жалованье не то, что здесь, куда не сунешься - месяцами не платят.
  - Как же они без денег живут? - хмыкнул Цветков.
  - Начальство прямо говорит: хочешь зарплату вовремя - езжай на войну. Но, знаешь, привыкнуть можно. Главное месяца два продержаться. А потом вроде и регулярно платят, просто за прошлые месяцы. Ну и шабашки есть, в городах жизнь кипит, офицеры офисы охраняют, стройки, разгружают что-то, у кого машина есть - таксуют по ночам. Кормят в караулах бесплатно. Прапорщики суп съедят, котлету в коробочку и домой детям. Были случаи и в обмороки голодные падали. С жильем вообще труба. Не то, что квартиру, место в общаге получить за счастье.
  - Но ты-то зацепился, - кивнул Цветков на шеврон на рукаве.
  - С севера до Питера спустился, в управлении на день приема командующим округом попал, ну и пошел, без всякой записи, как последний шанс. Последним и приняли, уже в темноте. Спрашивает: откуда? Говорю: из Чечни. Он: снова в Чечню поедешь? Взяли меня с условием, что тут же из округа я сюда в командировку на три месяца уеду. Даже комнату девять квадратных метров семье в общаге дали.
  - Как же вы там вчетвером?
  - Ничего, главное зацепиться. Часть придворная оказалась, самый центр. Не жизнь, а сплошной Эрмитаж. Жены чьи-то на должностях сидели, дочки, племянники. Как на войну ехать - разбежались. Вот меня и взяли. Теперь оправдываю доверие, третья командировка сюда.
  - Не жалуйся, курорт, арбузы на обед подают.
  - Это командир, - засмеялся майор. - Узнал, что полковник правильный с проверкой летит и не коньяк на стол выставил, не осетрину с икрой, а арбуз. На каждого. Вот скажи, если арбуз целиком умял - тебя на службу потянет? По заставам ездить, по опорным пунктам таскаться, в караулы лезть. Бумаги листать и то лень. Он, командир, хитрый. Ты-то сам как?
  - Служу потихоньку.
  - Почему майора до сих пор не получил?
  - Как-то не выходит. В войну не успел. Часть расформировали. В Моздоке на роте застрял. Зато нам здесь жалованье вовремя платят.
  - Хватает? С подработками в ваших краях не очень.
  - Мне много не надо, еще и бывшей супруге отправляю, она с войны с дочкой у родителей в Сибири сидит.
  Про семью ему рассказывать не хотелось, Ермолин почувствовал это и поднялся.
  - Ладно, читай, расслабляйся, побегу по своим делам. Я чего зашел, повидаться, ну и предупредить: завтра с утра выезд на инженерную разведку.
  Он ушел, а Сергей взялся за книгу.
  
  * * *
  Офицер прикорнул в седле. Сотни верст остались позади. Он обвык, порой ему казалось, что не первый месяц идет с этапом по России. Мысли путались, думалось в полудреме и о службе, и о жизни: "Как хромой в чины выйдешь?.. Под Тобольском, врач говорил, есть знатная травница. Чудеса творит. Раз знатная, найду! Подлечусь и назад на Кавказ в свой полк. А там, куда выпадет. Грозная, Ищерская или Моздок. Дослужиться, если повезет, до высокоблагородия, осесть там с Наденькой, края-то благодатные, наши русские, кровью политые... Вот выпало жить и служить, когда война за войной, то бунты, то турки, то горцы... Пятьсот верст за месяц, туда-обратно пройду, жалованья набежит... Купить, что ли кабак?.. Письмо верно уж дошло Марии Ильиничне. Пусть ждут. Эх, Наденька, что за судьба у наших жен: ждать, да молиться...
  В полусне слышался ему колокольный звон, виделась желтая церковь в Ундоле, белая во Владимире, подковой на Невском проспекте Казанский собор в Петербурге, Воскресенский войсковой собор в Черкасске с пушками на галерее, россыпью брошенные по всей Москве церквушки. Во всех били в колокола, но звучали они тихо и глухо.
  Поручик очнулся. Глухо звенели кандалы, нескончаемой лентой шли мимо арестанты. Скрипя колесами, проехала телега. Туман спрятал лес, дорога едва видна, и вскоре партия исчезла в густой белой дымке, лишь глухой тоскливый звон кандалов еще чуть слышен, но вот и он тает вдали...
  
  * * *
  Вернувшись из командировки, Селедцов кайфовал. Уже почти месяц прошел, а он все наслаждался чистым бельем на мягкой кровати, домашней пищей. Жена под боком, и сын не забыл, первые дни с колен не слазил.
  Жил Селедцов в своем доме. Обычный дом, одноэтажный, кухня и три комнаты: гостиная, спальня и детская. Стены оштукатурены и побелены, все как у соседей. Пусть на окраине поселка, зато свое хозяйство, которое всегда выручит. И огород, и сад. Из живности кабанчик, да куры с горластым петухом. Случись что на службе, со своего хозяйства и прожить можно. Сил только уходило много. Он с утра на службу, следом жена к себе в буфет на станции. Мать с невесткой не ладила, жила отдельно в однокомнатной квартире в трехэтажной панельке в центре, но каждый день приходила и копалась в саду и огороде. Поливала, пропалывала, окучивала. Кормила кабана и кур. Если надо - забирала из детского сада внука. Тогда уж нянькалась, сидела до их возвращения, а обычно уходила до прихода невестки.
  Селедцов любил первые минуты дома после службы. Ты усталый, часто 'на нервах', переступаешь порог и с каждой расстегнутой пуговичкой на форме словно отмякаешь, кран откроешь в умывальнике, подождешь, когда стечет вода теплая застоявшаяся, и пойдет водичка похолоднее, к лицу ее и словно смываешь с себя не только дорожную пыль, но и все заботы прошедшего дня. Жена - неважно доброе скажет или буркнет с кухни, сын бежит к тебе, еле ножки переставляет, но видно, что торопится изо всех сил. Пытается что-то сказать, не получается, но он не злится, а смеется. Подхватить его, подбросить под потолок, раз и другой. Потом уже переодеться в домашнее и развалиться на кухне перед столом на узком - только двоим и сесть - диванчике.
  Он и сегодня нарочито долго плескался у умывальника, сын топтался рядом с задранным вверх лицом, поймал его взгляд и протянул руки.
  Селедцов засмеялся, взял полотенце и стал тщательно вытираться. Сын с обидой смотрел на него. Тогда капитан, приоткрыл дверь на веранду, не глядя, взял оттуда коробку.
  Теперь внимание сына переключилось на нее. Он зачарованно смотрел, как отец достает красную пожарную машину, схватил ее обеими руками и прижал к себе.
  Селедцов провел пальцем по цифрам на двери кабины.
  - Ноль один. Я ноль два, а они ноль один - пожарные. Ну-ка скажи: ноль один.
  Сын попробовал повторить, но ничего у него не получилось.
  Вдвоем они расположились на полу. У машины оказалась выдвижная лестница. Стоило провести колесами по полу, инерционный двигатель набирал обороты, машина давала гудок и ехала уже сама.
   Жена - Клавдия, выглянула из кухни, хотела позвать его за стол, но Селедцов отмахнулся от нее.
  Они еще возились минут пятнадцать, потом сын, за приделанную веревочку повез пожарную машину в детскую, а Селедцов, кряхтя, поднялся, отряхнул колени и пошел на кухню.
  - Мать приходила? - спросил он, садясь за стол.
  Клавдия - стояла у плиты, жарила что-то на сковородке. Скворчало на всю кухню.
  - Мать, спрашиваю, была?!
  - Куда она денется? - отозвалась супруга, - чай пила, чашку помыла кое-как, вся в разводах. Дома не могла напиться, пришла сюда чаи гонять.
  Наконец, супруга закончила готовить, поставила перед ним на стол тарелку с борщом, головку чеснока, ту же сковородку с жареным салом, нарезанный хлеб на тарелке.
  Сама села рядом на диванчик. Подождала, пока муж с аппетитом поест, расшелушит чеснок, отставит пустую всю в красных разводах тарелку и возьмется за сахарную косточку.
  Клавдия придвинулась, положила голову ему на плечо.
  - Завтра в станицу поедем, сына врачу показать.
  - Стоит ли? В Ростов или Краснодар надо везти или сразу в Москву.
  - Говорят, новый врач хороший. Чуть ли не профессор. И не заелся пока, берет недорого. Пусть посмотрит, хуже не будет.
  Селедцов положил в тарелку голую кость, вытер рот салфеткой, вытянул ноги. Одной рукой обнял жену.
  - Что еще? Говори, вижу же...
  - Ругаться не будешь?
  - Буду! - он поерзал на диванчике, устраиваясь поудобнее, - Обязательно буду!
  - Сегодня шубу предложили норковую.
  - Клавушка! - вздохнул он. - Мы же жигули хотели самые новые, десятку белую. Ни у кого еще здесь такой нет. И зачем на юге эта норка? На три дня мороза? Да и есть у тебя шуба...
  - Что у меня есть? Мутоновый полуперденчик! Овца крашеная. Третий год таскаю, перед людьми стыдно. И десятку эту ты хотел, а мне и нашей семерки пока хватит.
  - А деньги на шубу где возьмем?
  - В твоей старой шинели, в правом кармане.
  Селедцов только крякнул.
  - Семен, - провела она рукой по его плечу, ну куда их нам столько? Солить? Они ж обесцениваются. Будет, как в девяносто первом, помнишь, как с выпученными глазами со стольниками и полтинниками бегал и менял, людей веселил? Я и на примерку, на пару дней шубу взяла. Посмотри!
  Клава вскочила, метнулась в комнату и спустя минуту вернулась в кухню в длинной до пят норковой шубе. Мех ловил свет лампы, струился серебром. В свободной шубе супруга постройнела. Она подобрала руками мех у груди, сжала его и поднесла к лицу.
  - Ну?! Как я выгляжу?
  'Как богатая дура', - грустно подумал капитан, расставаясь с мыслями о новой машине.
  - Еще шапку хочу, - топнула жена ногой в тапке, - высокую, как боярскую, тоже норковую, чтобы в шубе и шапке по улице пройтись. Сапоги белые! И муфту!
  'А может и хватит на машину, а нет, подкоплю еще с полгодика. Куплю не карбюраторную, а совсем уж крутую инжекторную или с кузовом универсал, все же практичнее" - решил он.
  - Что еще за муфта тебе нужна?!
  - Руки зимой прятать. Не в варежках же детских в норковой шубе ходить?!
  - Будут тебе шуба и шапка, - бросил он и придвинул к себе сковородку, - сапоги потом, не все сразу, лучше прикинь, что сыну купить в станице.
  Когда доел сало и уже окончательно отмяк, сидели они в обнимку на диванчике. Новеньком, с резным деревянным ободком и полосатой обтяжкой на сиденье и такими же полосатыми пуфиками, что встал в кухоньке как родной, сидели они на нем и мечтали. В ногах играл с подаренной машинкой сын. А в их мечтах все переплелось. И городская квартира, и тогда дом в станице останется как дача. И новый автомобиль, уже иномарка, и меховая шапка и еще одна новая шуба, уже светлая и короткая, и их сын, который все-таки, врачи уж за деньги-то помогут, заговорит, вырастет и пойдет учиться в самый дорогой вуз на большого начальника, совсем уж туманно виделась жизнь его, которая будет совсем другой без этих скомканных стольничков и пятихаточек сунутых в гаишную руку у него и выгребания помета в курятнике и стояния за буфетной стойкой или с корзиной яиц на станичном базаре у супруги.
  И была эта дорога дальше светлой и ровной. Брошенная на диванчик шуба в свете лампы отдавала серебром. Телевизор на шкафчике без звука показывал в лад что-то красивое о далекой то ли Италии, то ли Испании. Там качались на волне яхты, и загорелые юноши, и девушки на досках, оседлав верхушку волны, неслись в пене прибоя, молодые и великие как боги. И казалось, что все это рядом, вот стоит только руку протянуть...
  
  * * *
  В утреннем тумане движок бронетранспортера звучал глухо. Было сыро и холодно. Цветков подумал, не сходить ли за бушлатом. Взять чей-нибудь напрокат в палатке. Ермолин построил и инструктировал бойцов. Даже овчарка послушно сидела, слушала и водила мордой за майором, который прохаживался вдоль строя.
  Сейчас бушлат самое то, а как только солнце растопит туман, станет жарко. Но можно потом бросить его в бронетранспортер. Пока Цветков вертел в голове эту мысль, Ермолин закончил инструктаж, и все полезли на бронетранспортер. Минно-розыскная собака отчаянно царапала ногтями броню, пока ее поднимали наверх, и сразу успокоилась, заняв место в хвосте машины. Офицеры сели впереди, и БТР сразу пошел мягко и быстро, чуть покачиваясь на ухабистой дороге.
  - Как брат? - спросил Ермолина Цветков, - подполковника еще не получил?
  - Майором уволился, теперь назад оформляется.
  - Что так? - удивился Сергей.
  - Не понравилось ему на гражданке. Работаешь на дядю, дядя все себе и забирает. Пробовал свое дело открыть, там вообще хохма вышла. У нас же главный бизнес "купи-продай". Какой-то местный авторитет дом за городом строил, ему кирпич на печь или камин понадобился. Брат и подрядился поставить. Грузовик нанял, на кирпичный завод сгонял, привез с лишком, рассчитались с ним, все как положено. Руки пожали. Заработал неплохо. А через две недели разборки. Тот кирпич, как оказалось, на печь не годится. Не тянет она с ним, весь дым в дом идет. И не огнеупорный, как заказал, а обычный подсунули. Ну и брату счет выставили, что заплатили - назад вернуть, еще за слом этой печи и вывоз мусора - битого кирпича. Все деньги, что при увольнении дали, и ушли.
  Они уже выкатились за пределы части. Туман приподнялся над землей и приоткрыл ровную пустую степь вокруг.
  - На этом и закончился у него весь бизнес, - продолжал Ермолаев. - Я ведь и сам после войны еще до перевода уволиться хотел. Походил по конторам, первый вопрос: На войне был? До свидания! Один прямо сказал: воевал - считай, контуженый на голову. Потом вышли на меня братки. Нужен сапер, работа нечастая, оплата достойная, по факту. Послал всё и всех на фиг, а дальше ты знаешь, в Питер перевелся и снова сюда.
  Разведку начали, когда вышли на трассу, маршрут был нарезан до границы с Чечней. Саперы разошлись по дороге, проверяли обочины, овчарка бежала, опустив к земле морду. Бронетранспортер катил сзади, замыкая растянувшуюся по дороге цепочку.
  - Спокойно у вас, - заметил Цветков.
  - Этот маршрут спокойный, - согласился Ермолаев, - гуляем каждый день до Чечни и обратно. Места ровные, ни домов, ни деревьев, что-то спрятать трудно. Вижу - бойцы скучают, пару раз с разведчиками ночью сам фугасы закладывал. Муляж, без взрывателя. То-то у них радости было. Обнаружили, подорвали на месте.
  - Реальных случаев нет?
  - На этом участке нет. На других маршрутах расслабиться не дают. И подрывы были. Посты на заставах, обстреливают. У дороги коробку или мусор оставят, может просто так, а может нас прощупывают - как работаем. Среагируем или нет? Ближе к Каспию там да. Народу в селах побольше, разведка не ведется. Фугас могут в столбик придорожный закатать. Как-то на дереве подвесили, а менты - омоновцы - в честь окончания командировки поехали на море купаться. Семеро погибли, Урал их как решето стал.
  Разведка дошла до заброшенной придорожной остановки на дороге посреди степи. Рядом с ней стояла салатовая Нива.
  - Коля, я задержусь, - сказал Цветков. - Вы, когда обратно?
  - Примерно через час.
  Солдаты осмотрели местность вокруг остановки и двинулись дальше.
  Цветков подошел к Ниве. На переднем сиденье, откинув его до предела, спал Анзор. Сергей постучал по лобовому стеклу.
  - Здравствуй, капитан Сергей! - Анзор вылез из машины. - Пол Чечни к тебе проехал. Гостинец привез?
  Цветков достал из командирской сумки заклеенный пакет из плотной коричневой бумаги.
  Анзор взял его и отошел в сторону. Порвал упаковку, долго и внимательно изучал лежавшие внутри документы. Потом закрыл глаза и, чуть шевеля губами, по памяти неслышно прочитал текст и снова сверился с листом. Присел на корточки, достал зажигалку, поджег конверт и бумаги, дождался, когда они превратятся в пепел.
  Солнце стояло высоко в небе, и пламя было почти не видно.
  - Капитан, - поднялся Анзор, - мне в Моздок Сан Санычу передать надо, но пока туда-сюда, могут не успеть. Скажи здесь, но только старшему командиру, больше никому, один на один, что рабочих на нефтепроводе захватить хотят. Днем их охраняют, а ночью охраны почти нет. Пусть лучше они в Дагестане ночуют, а на работу сюда под охраной ездят. Еще в выходные на рынок в Хасавюрт пять-шесть человек собираются. Поедут без оружия, оно у местных хранится. Хотят две-три машины захватить и сюда угнать. Безбашенные, прямиком через КПП со стрельбой попытаются проскочить. Они раньше со Ставрополья угоняли, там прижали, сюда перебрались. И последнее, с этим можешь не торопиться, месяц назад мальчика украли под Кизляром, школьника. Он умер, пока деньги собирали. Но они не говорят, старые фотки передают и деньги все равно возьмут. Пусть родители знают. И если мстить захотят - скажу, кто украл.
  Анзор говорил монотонно, словно читал с листа какой-то длинный текст, лишь на последней фразе поднял голову и посмотрел на Цветкова.
  - Ты, будто сам им отомстить готов.
  - Готов! - подтвердил Анзор, - но не буду. У мальчика семья есть, они должны. Раз власти нет.
  - Был бы в погонах и при власти - посадил бы их?
  - Посадил, - кивнул Анзор, - только для справедливости погоны не обязательны. Пусть скажут родителям, а у меня они и так на заметке. Не забудешь? Рабочие на нефтепроводе, рынок в выходные и мальчик...
  До возвращения саперов было еще с полчаса. Анзор не уезжал, и Цветков поинтересовался.
  - Расскажи, что у вас внутри происходит?
  Тот пожал плечами.
  - Ты для себя или на доклад? Плохо, капитан. Знаешь, вот война была - все понятно. К тебе пришли с оружием, бери ружье - защищай дом. Когда у тебя брата, племянника убили или дом снарядом накрыло - остановиться уже нельзя. И тебе в одно ухо шепчут - так по вере и должно быть, уничтожь неверных, а в другое кричат - мы великая Ичкерия от Каспия до Черного моря. Кончилась война, победа! Неверных, кого убили, кто сам уехал. Одни "верные" остались. Только тут думать стали. Как одним жить? С чего? Трубу нефтяную обсели как мухи, насосались, а продавать кому? Той же России. У нее украли, ей и продали. А если закроет Россия на трубе задвижку? Раньше в Россию и торговать, и работать уезжали. У многих бизнес там. Все рухнуло. Теперь не поедешь, нигде не ждут, а дома работы нет, да и не хотят работать, с автоматами ходят, все воины и работать не должны. Сидят на пенсиях стариков, которые из той же России идут.
  Похоже, Цветков задел больную тему, Анзору надо было выговориться.
  - И у всех командиры, все командиры - генералы. Раньше был один генерал - Дудаев, теперь в каждом районе свой. У каждого армия. Сейчас разговоры идут, что надо новую войну начинать. Весь Кавказ поднять. Капитан, - вздохнул он, - что тебе наши проблемы?! Ты не уезжай, завтра новости должны быть. Какие - не скажу пока, но, клянусь, тебе интересно будет. Постараюсь долг отдать. Что я тебе сегодня передал - доложи командиру местному и только ему.
  Вдали показался возвращающийся бронетранспортер. Он пожал ему руку и пошел к машине.
  - Не опаздывай завтра! - крикнул Анзор уже из Нивы, - а то я здесь тебя два дня ждал, приезжал каждый день.
  
  * * *
  И у военного, и у милиционера две главные даты. День поступления на службу и день увольнения, ухода на пенсию. Впрочем, о втором, начиная службу, не думаешь. Бывший стажер - а теперь сержант милиции и полноценный напарник Селедцова - был как на параде. Белая портупея, новенькая подогнанная форма и сержантские погоны. Ботинки, правда, старые солдатские берцы. Оружие - заслуженный, словно дымком по металлу подернутый, АКМС, на который он, то и дело, клал руку.
  Он любовался собой и думал: 'Попадись сегодня мне тот орел на волжанке, что сказал: 'молодой еще'. И замахивался жезлом, как палкой.
  Спать только хотелось. Вчера отметил с друзьями начало полноценной службы. Те, поздравляя, не раз заметили, что здорово, когда в ГАИ свой человек появился. Один, как и обещал капитан, подкатил с жалобой, что его какие-то... он чуть не сказал козлы, прав за пьянку лишили и номера с машины сняли. Второй поинтересовался, как можно побыстрее и без всяких автошкол водительские права получить, понятно, что не бесплатно, но так, чтобы это "по-божески" вышло. Третий попросил 'сделать' техосмотр, даже документы на машину приготовил и бутылку дорогой водки принес, которую сразу с друзьями и выпили. Впрочем, сержант конкретно никому ничего не обещал, брался лишь разузнать, как можно разрешить свалившиеся на него просьбы.
  Вообще он обкатался за месяцы стажировки. Почувствовал вкус власти, а еще денег. Когда не надо тянуть до получки, занимать у приятелей, просить у родителей, стараться свести концы с концами. Разводить водителей на деньги он пока стеснялся, но если у виноватого в чем-то шофера между правами и техпаспортом оказывалась купюра, то падала она на пол патрульной машины, а то и прямо в карман. Он и сам удивлялся, как такое получалось и как легко это выходило.
  Селедцов сегодня задержался на инструктаже у начальника, и сержант, то и дело, зевая, в уже прогретой патрульной пятерке, дожидался его, чтобы ехать на трассу.
  Капитан сел на пассажирское место чем-то недовольный и хлопнул дверью.
  - На трассу? - спросил сержант, трогая машину.
  - Нет. - Селедцов завозился, устраиваясь удобнее, и лишь потом недовольно сказал: - Едем на 'пьяную' дорогу. Опять им привиделся грузовик мифический армейский на пару с белой шахой. Перекрывают все, что можно.
  - Вот же, как специально, - недовольно мотнул головой сержант, - вечером, после смены, начало службы с вами отметить хотел, а в карманах ни копейки!
  Он свернул с главной дороги на разбитый проселок, огибающий станицы и тянущийся много километров по степи вдали от трассы.
  - Товарищ капитан, - поинтересовался он, - почему дорогу пьяной назвали?
  - Пустая, движения нет, постов нет, от двухсот до пятисот грамм на грудь принял - тогда тебе сюда.
  - Так и надо здесь стоять, - предложил сержант, - в дни получки, праздники, или когда пенсию разнесли.
  - Верно мыслишь, - кивнул капитан, - тактически правильно, а вот стратегически неверно. Одно не учел. По ней лишь местные катаются и то по нужде. И тебе надо не представляться, а говорить: 'Привет, Коля-Вася, гони пятихатку или штуку без отдачи'. Водила если лично и не знаком, через второго-третьего другана тебя знает, если и сунет рубль, то раззвонит об этом на сто, а то и жалобу в прокуратуру накатает. А на трассе сплошняком транзит идет, ты его видишь первый и последний раз. Здесь же залетный только если заблудился или совсем уж хитрый и специально посты объезжает. Ладно, постоим час - другой, а там, глядишь, отбой дадут.
  За первый час мимо проехал лишь колесный трактор с прицепом, тот был нагружен сеном выше крыши, спрессованная трава в нем качалась так, что, казалось, вот-вот перевернется прицеп вместе с тащившей его Беларусью. Селедцов скучал, стоял, облокотившись на капот, равнодушным взглядом проводил трактор и прицеп. С комариным зудящим писком мотора вылетел на них подросток на мопеде, за спиной, прижавшись к нему, сидела девчонка. Парень увидел милиционеров, резко, прочертив задним колесом круг, развернулся и умчался назад.
  Гаишники и не посмотрели в их сторону.
  Сержант достал портмоне, заглянул по очереди в каждое отделение и вполголоса ругнулся.
  - Поиздержался? - усмехнулся капитан, - быстро у тебя гроши уходят. Хотя, понимаю, самому до зимы на шапку и муфту настрелять надо.
  - На какую муфту?! - удивился сержант.
  - На такую. Женишься - много чего нового узнаешь. Ладно, давай, раз ты теперь при погонах, в выходной, как дедушка Ленин когда-то велел, субботник устроим. Заодно твой финансовый вопрос порешаем. Сработаем на двоих, без всяких третьих лишних.
  - Как это? Товарищ капитан?
  - По закону. Иначе нельзя. Ты же Закон о милиции изучал. Если видишь правонарушение, что должен делать?
  - Пресекать! - все еще не понимая, что от него хочет начальник, автоматически сказал сержант.
  - Правильно! Вот в свой выходной и встанем на трассе, будем пресекать. Причем, безжалостно!
  - А автоматы? Кто нам оружие не в дежурство даст? Они же в оружейке!
  - Что-то ты, как я посмотрю, трусоват. Без ствола шагу ступить не можешь. У меня газовый "макар" есть, в кобуре сидит, как родной, и ты такой купи со временем.
  Сержант молчал.
  - Может еще халтуру подкинут, груз какой-нибудь сопроводить, чтобы не останавливал на дороге, кто попало. Посидишь в кабине несколько часов и полсотни баксов в кармане. Ты, парень, за меня держись, тогда не пропадешь.
  Напарник не смог сдержаться и широко зевнул, потом потряс головой, отгоняя сон.
  - Покемарь пару часов на заднем сиденье, - раздобрился Селедцов, - потом я отдохну. Заодно рацию послушаешь, а то еще отбой тревоги прозеваем, вот смеху-то будет.
  Сержант обошел "пятерку", залез назад, попробовал скрутиться на сиденье, оставил дверь открытой и улегся, выставив наружу берцы.
  Пока он спал, несколько раз выходил на связь дежурный, запрашивал обстановку. Селедцов подходил и докладывал, что происшествий нет, а последний раз поинтересовался, скоро ли отбой тревоги? Но дежурный только буркнул "ждать команды" и отключился.
  Капитану на сотовый телефон дважды звонила жена, сообщая о подвыпивших водителях. Потом позвонила, чтобы узнать результат, обругала мужа и сообщила, что закрыла буфет и едет с сыном в больницу. Ощущение, что деньги проходят мимо, не покидало. Может поэтому подъезжающий красный москвич подействовал на капитана как красная же тряпка на быка. И номер на нем был не местный, белый транзитный на бумаге за лобовым стеклом.
  Сидевший за рулем дедок, подчиняясь сигналу жезлом, безропотно остановил машину.
  - Инспектор дорожно-патрульной службы капитан милиции Селедцов! - козырнув, представился Семен. Товарищ водитель, у вас не выставлен за лобовое стекло талон техосмотра, пожалуйста, предъявите права и документы на машину.
  - Да-да, конечно.
  Дед был в рубашке с галстуком. Старая рубашка и широкий по какой-то древней моде галстук, видимо всю жизнь работал там, где требовалось иметь вид официальный. Теперь на пенсии донашивал униформу мелкого клерка. Он подтянул с пассажирского сиденья сумку, доставал документы и одновременно объяснял:
  - Понимаете, машина не моя, попросили перегнать, поэтому талон и не поставил. Кстати, вот он, права, паспорт транспортного средства, доверенность, - по одному передавал он документы инспектору.
   Тот быстро просмотрел их, но не вернул, оставил у себя и неторопливо обошел машину. Дед оставался за рулем.
  - Так вы ездите по доверенности?
  - Да, знакомый попросил перегнать машину. Извините, товарищ капитан, я очень тороплюсь.
  - Пожалуйста, включите указатели поворотов и ближний свет фар.
  Водитель беспрекословно подчинился. Селедцов, как коршун, сделал еще один круг.
  - Выключите, - распорядился он, - подайте звуковой сигнал.
  Москвич коротко бибикнул, сержант, спавший в патрульной машине, приподнялся, потер глаза, недовольно посмотрел на них и снова улегся.
  Инспектор присел, посмотрел на покрышку, крякнул от досады и поднялся, снова перечитал документы и улыбнулся.
  - Николай Петрович, что же вы нарушаете?
  - Я? - удивился водитель, - когда машину оформляли, у меня все документы проверили и на машину, и мои.
  - Ну как же, Николай Петрович, в правах у вас стоит печать 'очки', а вы управляете автомобилем без них. Налицо нарушение, причем, существенное.
  Дед протянул руку в открытое окно, взял свои права, с каким-то удивлением посмотрел на них, потом засмеялся.
  - Понимаете, товарищ капитан, мне сделали операцию на глазах, в Москве, в клинике академика Федорова и теперь мне очки не нужны. Кстати, вот и выписка из истории болезни сохранилась, - он достал из нагрудного кармана спрятанный в полиэтиленовый пакет сложенный пополам лист.
  - Болезни? - тревожно переспросил милиционер и осуждающе покачал головой.
  - Это просто форма такая, название документа, в нем написано, что зрение восстановлено полностью, вы посмотрите.
  - Все понимаю, но закон есть закон. Никакая история болезни документом, согласно Правилам дорожного движения, не является. В настоящий момент, Николай Петрович, вы не имеете права управлять транспортным средством.
  Дед, кряхтя, выбрался из машины.
  - Странно, то есть будь у меня очки, пусть и оправа без стекол, могу ехать, а без них нельзя? Что же делать? - растерянно спросил он, - у меня и доверенность сегодня закончится.
  - Оставляете машину, эвакуируем её, поставим на штрафстоянку, заберете свой москвич, когда пройдете водительскую медкомиссию и правильно оформите документы. Сделаете новую доверенность. Ну и штраф, само собой, придется заплатить.
  Сержант окончательно проснулся, широко зевнул, покинул патрульную машину, помахивая жезлом, подошел сзади, присел, тоже внимательно посмотрел на покрышки и решил помочь наставнику.
  - Да сколько талдычить об одном и том же можно, у тебя, дед, резина лысая к тому же, как ты сам. И вообще, чтобы извинить, повод должен быть, на операцию-то свою деньги нашел.
  Дед повернулся к нему. И вдруг сержант резко поднялся, вытянул руки по стойке смирно, потом закашлялся, покраснел, опустил лицо и перевесил автомат за спину.
  - Мальчик мой, конечно ты прав, - сказал ему старик, - раз наскреб лысый дед с пенсии деньги на операцию, то и на сержанта в ГАИ они найдутся.
  Он зашарил по карманам, не сразу нашел в них кошелек. Старый, как и он сам, круглый кошелек из истертой кожи с защелкой в виде металлических кругляшков. Денег в нем оказалось немного. Не считая, он протянул их сержанту. Но тот шагнул назад и убрал руки за спину. Тогда старик сунул их Селедцову и забрал документы. Он еще посмотрел на сержанта, вздохнул, сел в москвич и уехал.
  - Чего это он тебя так, 'мальчик мой'? - спросил капитан сержанта, сортируя купюры, - Поп, что ли?
  - Учитель это мой, со школы. Он нас всех называл: мальчик мой.
  Сержант покраснел и действительно стал напоминать нашкодившего мальчишку.
  - Вот почему с транзитными здесь оказался. Машина чужая, а сам местный и дорогу эту пьяную знает. Съездишь к нему после дежурства и вернешь деньги, - пожал плечами Селедцов.
  - Товарищ капитан, после дежурства я подам рапорт на перевод в другой экипаж.
  - Что?! - на Селедцова накатило: сначала поставили не на трассу, а бросили на обходную дорогу, считай, день впустую, а теперь еще и напарник, в которого вложил столько сил, натаскал на совместную прибыльную работу, стал фокусы выкидывать.
  - Я не хочу, как вы, быть взяточником и, прикрываясь формой, обирать водителей.
  - Кто я?! Щенок! Я хоть одному сказал 'дай'?! - заорал капитан. - Столько дней он с руки кормился, а теперь передумал! Приоделся-приподнялся, погоны на плечи получил и губу оттопырил! Как деньги в карман класть, так спасибо, а теперь в кусты. Замазан уже по полной! Ты на кого варежку разеваешь, салага? У меня за год два преступника в розыске задержанных, четыре машины выловил, что в угоне числились! Оружие изъятое! Пока ты на Дальнем Востоке на службе шишки кедровые хером сшибал, я три месяца на границе с Чечней под прицелом! Рапорт он подаст... Кому? Кому деньги идут?! Ты к рапорту тогда купюру подколи. Стой, куда поставили и работай, как все! Что-то ты, как погоны на плечи легли, разговорился. Хочешь жить нормально - будешь в системе! Не хочешь - вали на все четыре стороны! Сопляк! И стой передо мной как положено раз в армии служил - товарищ пока еще сержант милиции!
  Сержант вытянулся, стоял по стойке смирно, глядел в глаза офицеру.
  - Я буду нести службу как положено и вам не дам при мне брать деньги с водителей.
  Они стояли друг напротив друга. Капитан милиции Селедцов, разменявший четвертый десяток, десять с лишним лет отработавший в ГАИ, и двадцатилетний сержант милиции меняющий первый день службы после стажерства.
  - Товарищ сержант милиции, кругом! - скомандовал Селедцов. - За горку на пятьсот метров... на километр отсюда шагом марш. Чтоб я тебя до конца смены не видел. План на дежурство - десять протоколов об административном правонарушении. К концу дня пять протоколов сдать!
  Сержант четко, как на плацу, повернулся, чуть ли не строевым шагом, поднимая пыль, пошел по дороге.
  Метрах в трехстах был пригорок, дорога огибала его. Сержант прошел дальше и вскоре исчез.
  
  * * *
  С отдыхом Смирнов не обманул. Вот только выходной хорош дома или если ты в командировке в большом городе. Здесь же выбор оказался невелик. Либо валяться в койке, либо шататься по расположению части. А все расположение: сто метров в одну, сто в другую сторону. Вернувшись с инженерной разведки, он доложил об услышанном командиру тактической группы.
  - Наше здесь только прорыв через КПП, - выслушав Цветкова, подвел итог подполковник. - За это спасибо. Предупредим и посты усилим. Мальчик похищенный - в милицию, машины - тоже, сами и доложите в группировке. Насчет рабочих - в ФСБ. Или давайте все в кучу и нашего контрразведчика напрягу, а то он что-то спит много. Теперь по тебе. Звонил дежурный по группировке - приказ срочно явиться в полк.
  - Товарищ подполковник, еще дела здесь остались. Может прийти информация и по вашей тактической группе. Просто у меня сегодня срок откомандирования истекает, с ротными и взводными у нас напряженка, вот и торопятся в полку дырку заткнуть.
  - Капитан, - хмыкнул подполковник, - ты или слишком хитрый, или слишком деловой. И так, и так рискуешь надолго младшим офицером остаться. Я до тебя приказ довел. Делай, как знаешь, будем считать, что на вертолет ты опоздал, а отправить тебя через Кизляр, вкруговую, то вряд ли за день доберешься, да и на попутках в нашей обстановке в форме лучше не ездить.
  После обеда с очередным арбузом Цветков напросился в уазик, идущий на одну из застав, и съездил в город. Райцентр Терекли-Мектеб оказался обычным селом с бродящими по пыльным улицам коровами. Стены домов из кизяка. Только ворота и заборы у всех мощные, не увидишь, что делается за ними, лишь куры свободно ходили туда-сюда, подныривая под створки. Вот городской парк удивлял, бросался в глаза мощными деревьями над водой канала, будто был он не в ногайской степи, а где-нибудь под Рязанью или Владимиром.
  - В давние времена колодец вырыли, сад фруктовый завели, - пояснил ему майор, ехавший по своим делам на одну из застав, - какой-то царский пристав в прошлом веке садоводством увлекался. И сад, и парк всем в округе на зависть. Нигде здесь больше такого нет.
  
  * * *
  Отбоя усилению все не было. Селедцов скучал один на 'пьяной' объездной дороге. Он уже успокоился. Расхаживал по ней от жигулей, словно маятник, метров по сто сначала в одну, потом в другую сторону. 'Погорячились, - думал капитан, - я сорвался, нервы после командировки ни к черту, а пацан психанул. Помягче с ним надо. Ничего, вернет учителю бабло и снова на дорогу. Или поживет месяцок на зарплату сержантскую и сам взвоет, назад попросится'. Он, даже, захотел вызвать его, поговорить спокойно, без крика, но рация только в патрульной пятерке. Не орать же через гору. Или поехать к нему? Ничего, пусть постоит там один до отбоя тревоги, тогда подъеду и заберу, поговорим, а то и сам одумается, придет.
  Селедцов уже метров на триста отошел от патрульной пятерки и собирался повернуть назад, когда на пустой дороге показалась машина, раскачивалась на ямах, но неслась, не сбавляя скорости. Капитан вгляделся и замер. Подъезжал грузовик ГАЗ-66 - 'шишига', зеленый с тентом над кузовом, но номер впереди был не военный, обычный белый, как у гражданских машин.
  'Не армеец, - успокоился он и перевел дух, - и шестерки белой, как указано в ориентировке, нет в сопровождении'.
  Грузовик уже приблизился, когда объезжал очередную яму, на дверце мелькнул красно-желтый круг и в нем вздыбленный конь - войсковики МВД, Северо-Кавказский округ. Военная машина, он на них в командировке насмотрелся до тошноты. А госномер впереди почему-то белый, гражданский, а не на черном фоне с цифрой '15' в конце. Не может быть гражданского номера на машине с такой эмблемой на дверце. И грязная "по уши", такую замарашку из парка в воинской части не выпустят. Словно из болота вылезла. Видно и вылезла, обходит стационарный пост и снова на трассу вернется. Или так и пойдет степью и проселками.
  Капитан оглянулся на патрульную "пятерку" - добежать не успеть, он переложил жезл в левую руку, правой передвинул вперед автомат и снял его с предохранителя.
  Вдали показалась белая шестерка - шаха - с темными окнами. На задней двери стекло приспущено. Догнала грузовик и спряталась за ним.
  У Селедцова похолодели пальцы, он почувствовал, как струйка пота стекает по спине.
  Машины приближались. Кто в кабинах не разглядеть. 'Вот они, из ориентировки. Шишига - груженая, бандюками набитая. И в шахе еще трое или четверо. Что делать-то?!' - лихорадочно размышлял Селедцов, одна рука его то сжимала, то разжимала жезл, вторая лежала на автомате. И понимал, что сам он на прицеле, и, только дернись, положат, изрешетят автоматными очередями.
  До колонны оставалось метров двадцать, когда капитан шагнул с дороги на обочину и отвернулся. Он стоял боком и смотрел куда-то в сторону на пыльную траву, валяющийся у дороги мусор. Затылком ощущал исходящую от проезжавших машин опасность, холодок, то, как его внимательно рассматривают из кабины грузовика и из-за наглухо затонированных окон шестерки.
  Машины прошли мимо. Державший капитана на прицеле бандит на заднем сиденье в легковушке повернулся к сидевшему рядом бородачу с рацией на коленях.
  - Не шуми, - мотнул тот головой, - один не должен быть, это приманка, наверно второй у их машины в нас целит или еще где двое-трое с автоматами или пулеметом залегли. Усиление у них, ОМОН или спецназ могли подтянуть. Не торопись.
  Но белая пятерка с синей полосой по борту стояла пустая, передняя дверь приоткрыта.
  Бородач внимательно посмотрел вправо и влево, вокруг никого. Он бросил взгляд на лежавшую на сиденье рацию, настроенную на милицейскую волну. Та молчала. Машины стали объезжать пригорок. Инспектора уже не было видно в зеркало заднего вида. Но метров через пятьсот сидевший у обочины сержант поднялся, шагнул на дорогу и поднял жезл.
  - Вот и второй, - кивнул бородач.
  Он дважды нажал тангенту второй маленькой рации. В ответ в динамике раздался один щелчок. Сигнал принят.
  Эфир на милицейской волне молчал...
  Когда Селедцов повернулся к дороге, проехавших машин уже не было видно. Он тяжело побежал к патрульной пятерке, рванул на себя водительскую дверь, плюхнулся на сиденье, сорвал микрофон и замер. "Предупредить молодого? У него рации нет. Выйти на дежурного? Первый вопрос - почему не остановил? И почему напарник не с ним? И приказ будет один - преследовать! Хорошо дежурному такие приказы отдавать из безопасного места... Дернешься за ними на жигулях - положат его, сколько их там бандюков в грузовике?! Вылететь на пригорок с сиреной, дать очередь поверху? - Рука с ключом зажигания все не могла попасть в замок. - Вдруг, поджидают его там? За пригорком? Оставили кого с автоматом, а то и пулеметом. Выскочишь и на пулю нарвешься!"
  За пригорком, куда уехали машины, было тихо.
  'А может и не бандюки это вовсе, может сейчас они с дороги просто в степь уйдут и назад в свою Ичкерию, будь она неладна? И, если что, они на стажера могли со степи выйти, мимо него'.
  Время, когда он должен был что-то предпринять, уходило. Селедцов снял палец с кнопки и повесил тангенту на место, подумал, снова снял ее, растянул провод и несильно его дернул. Еще раз. Что-то в нем треснуло. Он нажал на кнопку, рация молчала. Она и раньше часто барахлила. На душе было тяжко, а еще была злоба на сержанта, бывшего стажера, на то, что он уж точно не поступил бы как он.
  'Деньги на первое время есть, дом продать, - невесело размышлял он, сидя в патрульной машине, - все продать, да и уехать с женой и сыном'...
  Сержант стоял на дороге с поднятым жезлом, потом показал им к обочине, останавливая грузовик.
  Он был спокоен, шишига только что прошла мимо капитана и шла одна без легковушки. Но вот, из-за остановившегося грузовика выскочила белая шестерка с затонированными стеклами.
  Сержант схватился за автомат.
  Шестерка затормозила, из-за водительской двери неторопливо вышел водитель с большим несколько раз сложенным листом в руках. Белобрысый славянского вида в футболке и спортивных штанах. На коротко стриженой голове сдвинута на затылок тюбетейка. Он приветственно махнул рукой сержанту и шагнул навстречу.
  - Стоять на месте! - передернул затвор милиционер, дослав патрон.
  - Командир, товарищ старший сержант, - улыбнулся водитель и чуть поднял руки. Лист развернулся, большая карта была как белый флаг, - подскажи, где мы? А то заплутали. Где-то здесь наши геологи должны скважину бурить, а на карте ни дорог, ни деревень. И капитан не знает, велел у тебя спросить.
  Сержант снял палец со спускового крючка.
  - Что везете? Какой груз? - спросил он.
  - Трубы везем геологам на буровую. Да вы посмотрите.
  Вдвоем они подошли к грузовику. Белобрысый отогнул тент. Сержант схватился за борт, подтянулся и заглянул в темноту за тентом...
  С него сняли автомат, достали служебное удостоверение. Потом белобрысый стал стягивать форму. Лежащий на земле сержант застонал и поднял руку к разбитой голове, тогда белобрысый достал сзади из-за ремня нож, отвел полу куртки и ударил милиционера в сердце точным коротким ударом.
  Бородатый боевик с рацией в руках, повертел в руках новенькое удостоверение сержанта.
  - Недели не прослужил, собака! Слушай! Почему они отдельно стояли? - спросил он белобрысого.
  Тот пожал плечами.
  - Фокус есть такой. Сначала один штрафует, проезжаешь, скорость увеличишь, а тут второй в засаде и тоже штрафует. Денег в два раза больше.
  - Не очень здесь разгонишься, - глянул на разбитую дорогу бородач.
  - Вернемся за первым? - предложил славянин.
  Главарь думал, что делать дальше. Убрать и капитана? Да он, поди, удрал давно. Не гоняться же за ним по степи. Все равно теперь их хватятся через час, другой. Милиционерам время меняться будет или на связь в установленное время не выйдут. Тревога. Сюда тревожную группу отправят. Сразу подтянут войска, вертолеты. Район оцепят. За это время они уйдут километров на шестьдесят не больше. Обидно. Столько от границы прошли и спалились на полпути.
  - Куда возвращаться? Первый гаишник обосцался, не уехал, так в степи, как суслик, залег. Лучше скажи, рядом есть что? - спросил он, - километров на тридцать-сорок?
  - Станица, - подсказал белобрысый, - там школа, магазины, больничка, люди есть, остальное мелочевка, хозяйства совхозов, кошары.
  - Не теряй время! Гоним в станицу. - Бородач бросил снятый с сержанта автомат в кузов грузовика, где его подхватил кто-то невидимый, и сел в белую шестерку.
  
  * * *
  Утром Цветков, привычно, занял место на построении инженерной разведки. Тумана не было, остальное все как вчера. Собака с помощью солдата, скребя когтями по броне, вскарабкалась на старое место...
  Офицеры шли по дороге, солдаты осматривали обочину. Неслышно катил сзади бронетранспортер. Солнце взошло, и степь просыпалась. Робко вскрикнула птица вдали, Ночной холод обернулся скрывавшим горизонт туманной дымкой, быстро таявшей под солнечными лучами. Они словно смахивали холод земли, клали теплые ладони и земля оживала. Словно вздохнула шумом травы, едва слышным стрекотом насекомых. Яркий свет залил все вокруг, сразу стало жарко.
  Остановка на шоссе пустовала, и след от машины на обочине был только вчерашний, уже присыпанный песочком.
  - Гуталин! - поинтересовался Цветков, расстегивая куртку и подставляя груд солнцу, - вот ты в Питер перевелся, а все равно сюда мотаешься. Раз съездил, другой, сказал бы - хватит! Обещание выполнил. И так всю войну здесь провел. За Питер зацепился, неужели ты бы себе на гражданке места не нашел?
  Ермолаев молчал, отошел к обочине, берцем поддел камень, крикнул солдатам:
  - Чего расслабились?! Смотреть внимательнее! - и сразу повернулся к Цветкову, - ты спрашиваешь зачем? Знаешь, нас пять лет учили не для того, чтобы ты двадцать пять лет промаршировал и прямым ходом с плаца на пенсию. Мне дед рассказывал, когда они после отечественной войны в Германии стояли, так местные перед ними шапки снимали и кланялись. И дома - офицеру уважение - защитник. Потом как-то ушло все это. Батя тоже военным был, так пару раз в спину слышал - дармоед. В начале девяностых и вовсе в гражданке было лучше ходить. Война здесь началась, так нас поначалу чуть ли не с Гитлером сравнивали. И так было до тех пор, пока эти гаденыши дома в России подрывать не стали. И головы иностранцам отрезать. Что русским резали, всем по фиг было. Теперь... Скажи, Серега, нами гордиться будут?
  - Мне как-то не до этого, - улыбнулся Цветков, - это ты теперь в больших городах, а я с лейтенанта на Кавказе. Только выпустился - осетино-ингушский конфликт, потом Чечня.
  - Так тебе повезло! - засмеялся майор. - Реализовал себя...
  - Нет! - тряхнул головой Цветков, - и мне говорили. Родители солдат. Только не в спину, а в лицо. Что их дети сгинули, а я живой.
  - Война. Хотя... Понятно, что им еще говорить. Слушай, ты чего с нами второй день гуляешь?
  - Не скажу. Вот вернемся и буду думать, как в Моздок выбираться.
  - Ладно. Дома-то у тебя как?
  - Никак. Жена еще в войну в Сибирь к родителям умотала, с концами. И дочку увезла. Думал, здесь наладится, но что-то снова жизнь не туда повернулась. Вроде как офицер даме нужен, когда мирное время, а сейчас...
  Неторопливо они шли по дороге. Ровной лентой она тянулось по степи, уходила к невидимой отсюда границе. Неслышно катил за ними бронетранспортер. Незаметно дошли до конца маршрута. Лишь несколько машин за час проехало мимо. Майор дал команду садиться в БТР и возвращаться, когда на горизонте появилась светло-зеленая точка. Машина еще издали просигналила и несколько раз мигнула фарами. Уже было видно, что это Нива. Салатовый внедорожник затормозил метрах в пятидесяти.
  - Подожди! - попросил Ермолаева Цветков и пошел к Ниве.
  Анзор опустил стекло водительской двери. Его лицо было усталым, словно припорошенным пылью. Он не поздоровался, просто показал подбородком на место рядом с собой.
  - Что случилось, Анзор?
  - Могу долг тебе отдать. Знаю, где двое твоих солдат. Сегодня забрать можешь.
  Цветков молчал. Предложение понятное и невозможное. Ему в форме на пару с Анзором ехать куда-то и не на границу, под присмотром с КПП, а в Чечню.
  - Сюда их привези.
  - Сюда не могу. Один мертвый, второй говорит, что не хочет.
  Цветков молчал. Саперы уже заняли места на броне, лишь майор прогуливался рядом, посматривая на часы.
  - Не верит солдат, что всерьез предлагают. Думает, испытывают его. Решай капитан, сегодня могу помочь - завтра нет.
  - Цветков повернулся и быстрым шагом направился к бронетранспортеру...
  - Ты что больной на голову? - вспылил Ермолаев. - Мне командир сказал за тобой присматривать, чтобы не начудил чего.
  - У меня свои задачи. - Цветков смотрел в сторону.
  - Тебя в полку с собаками ищут. Случись что, с командира группировки спросят, а он с меня.
  - Коля, я тебя в известность поставил. И вся просьба, чтобы запомнил, на чем и с кем я уехал и доложил обо всем полковнику Смирнову в штабе группировки.
  - Не знаю такого.
  - Полковнику милиции.
  - Какой еще милиции? Серега, ты не заигрался?
  Но Цветков уже спешил к Ниве. Он сел рядом с Анзором, машина круто развернулась и помчалась к границе.
  В жизни Цветков не раз совершал необдуманные поступки. И на войне, и в мирной жизни. Иногда сходило, бывало, принятое на войне спонтанное решение оказывалось единственно верным, но часто нарывался на неприятности. Особенно в мирное время. Спасало то, что он был в войсках незаменимым человеком. Во время войны и после нее офицеры с опытом и военным образованием на младших офицерских должностях были на вес золота. Вакансии взводных закрывали прапорщиками, призванными с гражданки на два года инженерами, выпускниками офицерских курсов, освоившими все военные командирские науки за полгода учебы.
  Вот только многие из его однокашников по институту давно стали майорами, а кто и подполковником, а Цветков так и оставался капитаном на роте.
  Нива неслась к границе. Некстати вспомнилось, как не так давно один милиционер из Моздока поехал в Грозный вывозить мать. Нормальный мент, уже в годах, местный, на которого у боевиков обид не было. Одет был по гражданке. Поехал в Чечню. И пропал. Избитую до полусмерти мать потом выбросили на приграничном КПП. Выкинули из машины, развернулись и уехали.
  Анзор резко повернул руль, машина нырнула с обочины в ров вдоль дороги, какое-то время ехала там, потом уверенно вскарабкалась и, подпрыгивая, понеслась по полю. Травы здесь не было, чуть более светлые дороги, оставленные сельхозтехникой, сходились, переплетались и снова расходились.
  - Через наш КПП тебе нельзя, - сказал Анзор.
  - Тебе через наш, - ответил Цветков.
  - Почему? Оружия нет. Паспорт в кармане. Даже удостоверение милицейское, пусть и просроченное. Лучше скажи, схему постов на границе не меняли?
  Капитан промолчал, он уже раскаивался, что поехал с Анзором. Тот словно уловил его мысли.
  - В ауле твой солдат. Сегодня все уехать должны, он остается. В охране мой человек. Можешь забирать. Второй солдат, убитый, сержант, там же закопан.
  Сергей не заметил, как они пересекли границу. В какой-то момент Анзор остановил машину, долго всматривался в горизонт. Потом подъехал к воткнутой в землю палке, отошел на несколько метров в сторону, отогнул дерн, достал пластиковый пакет, в нем оказались автомат и две гранаты. В машине пристроил калашников между сиденьями под правую руку, гранаты аккуратно положил в бардачок.
  - Куртку с погонами сними, - попросил чеченец, - очки темные в бардачке лежат, надень.
  Капитан послушно снял куртку и головной убор, бросил их назад, оставшись в камуфлированной футболке, не мог удержаться и спросил:
  - А если остановят?
  - Остановят, как пойдет. В крайнем случае - ты мой пленный. Даже лучше не мой, а Радуева или Басаева. Смотря, кто остановит.
  Они выскочили сначала на проселочную дорогу, потом вышли на асфальт и покатили через какое-то село. Цветков смотрел на улицы, где шла своя мирная жизнь. Сидели с палками старики в папахах, мальчишки бегали с деревянными автоматами или скучали у ворот домов, выставив перед собой трехлитровые банки с разноцветным бензином. Дома стояли добротные из кирпича.
  'Быстро отстроились. И деньги на кирпичи откуда-то есть, не надо солому с глиной мешать', - подумал Цветков и откатил сиденье вглубь машины.
  - Анзор, - спросил он, - ты за пленных деньги берешь?
  - Беру. - Они выехали из села, и напряженное ранее его лицо расслабилось. - Машина нужна, бензин, самому есть и пить. Тут остановиться вовремя важно. Некоторый помогает-помогает, а потом деньги через руки идут, прилипают, сам людей воровать начинает. У родственника в горах спрячет, а рассказывает, что это какой-то шайтан сделал.
  - Как моего солдата зовут?
  - Живого? Фамилию не помню, а называют - 'хохол'.
  'Значит Мережко', - подумал Цветков.
  Поля, мимо которых проезжали, были заброшены. Встреченную отару гнали два пастуха, один с автоматом за спиной, второй с охотничьим ружьем.
  - Видишь? - кивнул на них Анзор. - Вот тебе и ответ, как живем.
  Когда подъезжали к селам, машин становилось больше, и Анзор старался уйти на объездные дороги, выбирая такие, где смогут пройти лишь Нива или уазик. Один раз их остановили на устроенном на въезде в село КПП, Анзор показал какое-то удостоверение, которое уважительно рассматривали, веселым голосом долго переговаривался с сельчанами с охотничьими ружьями за спиной. Потом стал распечатывать пачку сигарет. Один из ополченцев заглянул в салон, внимательно глянул на Сергея. Анзор махнул рукой, отдал всю пачку, еще что-то весело крикнул, и они проехали под поднятым самодельным сооруженным из раскрашенной доски шлагбаумом.
  После этой встречи он выбирал дороги вдали от селений. Местность менялась. Словно великан просыпался, и слева и справа из земли выпирали поначалу пригорки, а дальше и холмы. Сначала одиночные, потом сошедшиеся по двое-трое, уже такие высокие, что отары на их склонах смотрелись белыми медленно ползущими пятнами.
  Цветков глянул на часы. Судя по времени, они проехали километров сто.
  - Часы надо снять, - покачал головой Анзор. - Какие у пленного часы? Документы, хочешь, мне не отдавай, тогда в бардачок положи.
  'Вот попал идиот, сам в яму полез!' - подумал Цветков и искоса глянул на Анзора.
  - Немного осталось, - отозвался тот, словно прочитал его мысли, - там мой человек. Сообщил, что сегодня все уедут. Басаев собирает тех, кто воевал, что-то им говорить будут.
  - Твой человек солдата охраняет? Он не пострадает?
  - Никто его не охраняет. Свой давно.
  - Ислам принял?
  Анзор неожиданно разозлился.
  - Слушай, почему ислам? Чем вам плох ислам? Настоящий ислам - никакой войны нет, все в мире живут, работают. Все братья. Нигматулин твой, который убежал, не ислам? Большая война - с немцами воевали, ислам не ислам, никто в военкомате не спрашивал.
  - Я думаю, почему он ехать домой не хочет?
  - Вам лучше знать. Может, натворил чего. Все в яме сидели, он сразу во дворе работать стал. Ходил свободно. Только не понимает, если захотят - его в любой момент поменяют и не спросят. Война - автомат в руки дадут. Кровью замажут так, что никуда не денется. Или мозги промоют - с фугасом в город отправят дом или метро взрывать.
  Дорога резко пошла вверх, стала узкой и часто прижималась к склону. Бензин в баке кончался, пискнул сигнал, и загорелась контрольная лампа на указателе уровня топлива. Пришлось свернуть в ближайшее село. Анзор о чем-то спросил у парня, продававшего бензин у ворот дома, поднял и недоверчиво взболтал трехлитровую банку с розоватого цвета топливом. Потом вышел отец продавца, они долго о чем-то сначала спорили, потом просто беседовали. Цветков, нет-нет, да и кидал взгляд на автомат, оставленный между сиденьями. Но вот, Анзор с хозяином дома обнялись. Тем временем пацан, пыхтя, с трудом выволок из ворот две канистры. Одну перелили в бак, вторую Анзор поставил в багажник. Хозяин долго отказывался от денег, их ему пришлось отдать чуть ли не силой.
  - О чем разговаривали? - поинтересовался Цветков, когда Анзор вернулся за руль.
  - Знакомых искали. Если чеченцу с чеченцем поговорить, всегда знакомых найдешь.
  - Сначала вроде спорили.
  - Он клялся, что бензин хороший. А знакомых общих нашли, сразу другой притащил.
  Село осталось позади. Аулом Сергей его и не считал. Для него аул - маленькие домики, разбросанные на крутых склонах. Судя по всему, в такие места они теперь и ехали, поднимаясь все выше. Еще через полчаса пути машина встала на повороте, метрах в пятистах от какого-то селения. Три дома расположились в стороне от других. Здесь же то ли амбар, то ли сарай. Под навесом трактор. По двору сновали люди.
  Анзор посмотрел на двор, потом сдал машину назад. Несколько едва видных заросших травой отворотов уходили в заросли. Туда и загнали, спрятали машину. В нескольких метрах от дороги она была уже не видна за густой листвой.
  - Схожу, узнаю, почему еще не уехали, - Анзор бросил в карман ключи от машины. - Ты лучше не выходи, здесь сиди. Мало ли кто мимо пойдет.
  Он ушел, осторожно прикрыв дверь, чтобы не хлопнуть ей. Цветков взял автомат, отсоединил магазин. Патроны на месте. Сергей открыл бардачок. Еще раньше внутри, когда Анзор положил гранаты, он приметил небольшой пенал. Так и есть, внутри была складная туристическая зрительная труба - что-то непривычное после армейского бинокля. Цветков взял автомат, зрительную трубу, гранату и выбрался из машины.
  Он осторожно вышел на дорогу и прислушался. Чуть шумели под ветром кусты. И впереди, и сзади дорога скрывалась за поворотом. К селу идти направо. Цветков прошел метров двадцать, когда сзади послушался натужный, чуть воющий, шум мотора. Слева был открытый взгляду откос, справа почти вплотную к дороге примыкал крутой склон. Сергей бросился на него, цепляясь руками за кусты, карабкался все выше, и лишь когда рычание мотора оказалось за спиной, бросился на землю за кустом, прижался к траве, накрыв собой автомат.
  Грузовик тяжело прополз внизу в десятке метров от него. Он уже по звуку двигателя понял, что это сто тридцатый ЗИЛ. Глянул украдкой: в кузове, держась за борта, сидело двое чеченцев. Один из них наклонился к другому, что-то говорил. Второй смеялся.
  Сергей невольно опустил лицо, казалось, что вот сейчас они посмотрят вверх и обязательно его увидят.
  Грузовик проехал. Цветков полез дальше и залег на лысой без травы и кустов площадке, с нее было хорошо видно село, дорога, не доходя до него метров сто, раздваивалась. Та, что поуже, уходила к трем стоящим на отшибе домикам. ЗИЛ доехал до развилки и повернул к селу.
  Цветков достал из футляра подзорную трубу и раздвинул ее. 'Турист' было написано на ободе и 'пятиугольник' - знак качества еще советских времен - украшал потертую поверхность.
  Оптика приблизила дома, но видны лишь крыши, дорогу и дворы закрывали кроны деревьев. Зато три отдельно стоящих дома в стороне были как на ладони. Сергей подстроил резкость, теперь был четко виден двор между домами. Под навесом стоял синий трактор. Рядом оранжевый москвич. Спиной к Цветкову сидел на скамейке какой-то парень в старой камуфляжной куртке и джинсах, вытянув ноги и откинув левую руку на спинку. Он словно почувствовал взгляд и обернулся.
  Мережко! Мережко отдыхал, в той же позе, в какой любил развалиться в солдатской курилке у обреза с водой. Еще и норовил пару молодых солдат поставить перед собой и рассказывать им сказки про лихую столичную жизнь.
  - Мережко! - повторил вслух Цветков и хлопнул ладонью по земле.
  Из дома вышел пожилой чеченец в высокой папахе, пиджаке и штанах заправленных в сапоги. Он, стоя на крыльце, что-то крикнул. Мережко поднялся и пошел к сараю. Взял у входа вилы и скрылся за дверью.
  - Здесь ты нескоро дембелем станешь, - усмехнулся капитан.
  Мужчина в папахе все стоял на пороге, потом к нему вышел Анзор. Они сошли с крыльца и стали прогуливаться по двору. Неожиданно оба посмотрели в сторону Цветкова.
  'Не обо мне ли говорят?', - подумал он и подтянул автомат поближе.
  Анзор распрощался с собеседником, еще раз прошелся по двору. Из села выехал грузовик тот самый зеленый ЗИЛ-130, только в кузове сидело с десяток мужчин, некоторые с оружием. Анзор замахал им рукой и побежал к машине.
  'Эти, верно, по мою душу', - присвистнул Цветков и до боли прижал к глазу окуляр трубы'.
  Грузовик остановился, из кузова протянули сразу несколько рук, и Анзор легко поднялся наверх.
  Цветков отложил трубу, взял автомат, заслал патрон в патронник. положил рядом гранату.
  Машина приближалась, раскачиваясь на ухабах, Анзор сидел с краю, держась за борт.
  'Нет, вряд ли, - лихорадочно размышлял Цветков, - не стал бы он автомат и гранаты оставлять, если решил подлянку затеять'.
  Грузовик притормозил прямо под ним. Анзор спрыгнул, и ЗИЛ сразу поехал дальше.
  Цветков поднялся, разрядил автомат, вернул патрон в магазин и закинул его за спину, подобрал гранату, сложил и спрятал в футляр трубу и стал спускаться к Ниве.
  Они подошли к ней одновременно.
  Анзор скользнул взглядом по оружию.
  - Специально оставил, чтобы не нервничал. Видел? Только сейчас уезжать стали. Еще не все. Надо подождать.
  - Куда они едут? - поинтересовался Цветков, пристраивая калашников в машине на старое место между сиденьями, - да еще с оружием? Ты говорил к Басаеву?
  - Сбор тех, кто воевал. Со всех аулов собирают. Говорить, что-то будут.
  Сергей вернул на место подзорную трубу и гранату, сунул в бардачок и книгу из кармана.
  - Странный у тебя бинокль.
  - С биноклем задержат - первая мысль - шпион. А тут труба, 'Турист', старая. В машине валяется.
  Они долго сидели в салоне. Из села проехал, судя по звуку мотора, уазик. Видно его не было, но по веселым голосам ясно, что машина забита людьми.
  - Долго еще? - спросил Сергей.
  - Москвич оранжевый пройдет, тогда можно.
  Опять приходилось ждать. Цветков подумал, что это состояние становится привычным.
  - У тебя книжка, про что? - спросил Анзор.
  - Про жизнь, войну на Кавказе, еще в прошлом веке.
  - Я думал про теперь. Книжек много. Читаешь: войска ходят туда-сюда, а потом один каратист всех замочит. Кино то же. Слушай, почему в книгах, в кино, если у одного правда, а у всех, тогда, непонятно что?
  - Потому что кино. Сильного хотят видеть. Справедливого. Придет, за всех разберется, все за тебя сделает, все твои проблемы решит и всех плохих накажет.
  - Знаешь, когда в милиции работал, старался во всем честным быть. Дальний Восток, родственников нет, никому не должен, края дикие - суди, как хочешь. Так по закону - получается, всех посадить надо.
  - Ты не только по закону, но и по справедливости суди.
  - Не знаю. Там ферма была, доярки с каждой дойки по три литра молока - большой стеклянной банке, как у нас бензин продают - домой несли. Воровали. Задержать раз хотел, обступили: убирайся, кричат, чучмек, откуда приехал. Мы всю жизнь носим, оно ж колхозное. Вот скажи, по закону ясно, а как по справедливости?
  - Не знаю, - засмеялся Цветков, - это называется в чужой монастырь со своим уставом. При Сталине посадили бы.
  - При Сталине... Нас выслали при Сталине, в товарных вагонах, как скот, а потом мне один старик сказал, что Сталин великий человек и что он не об одном человеке думал, не о каком-то народе чеченском или ингушском, а обо всех сразу. Только когда обо всех скопом думаешь, получается человек - пылинка, жук, наступил сапогом, раздавил и пошел дальше.
  - Как ты на Дальний Восток попал? - спросил Сергей.
  - Дом отец, как принято, младшему сыну оставил. Куда ехать? Школу милиции закончил, глаза закрыл, в карту ткнул. Все домой, а я один туда.
  - Закон-тайга, медведь - прокурор?
  - Никакого закона нет. Мимо дорога из Китая шла. Железная. Когда большая торговля началась, день и ночь поезда товарные пошли. Местные как озверели. Колесо от камаза между рельсами кидали, тормозные шланги у вагонов обрывались. Поезд, остановится - всей деревней налетали. Замки срывали, коробки на землю летят, сколько успеют скинут, и по домам растащат. Там распотрошат, что себе, что на рынок. У пацанов карманы пачками денег набиты, все в кожаных куртках, мотоциклов накупили. Адидас костюм с листиком и тремя полосками, как спецовка. Испачкал - выкинул, новый надел. По закону - бандитизм. И так пока охрану на поездах автоматами не вооружили, стрелять не стали. А в деревнях тех - я был единственный чеченец.
  - Что ты сказать хочешь? Что в какой-то глухой деревне все воры?
  - Нет. Я сказать хочу, что ты грабить не пойдешь, и я грабить не пойду и Смирнов Сан Саныч, Коля Столяров, и отец мой и другие многие не пойдут. А для остальных сила нужна, чтобы он ее видел, шкурой чувствовал. Одному Шамиль - воин, пусть убивал, но в бою, а другой восхищается - сколько награбили. На войне после боя, кто первым делом оружие трофейное брал, а кто начинал у убитых по карманам шарить.
   - Кто эта сила? - спросил Цветков. - Ты сказал, над людьми сила должна быть.
  - Вы! Другой нет. Своей накушались. Сейчас у нас многие говорят: зачем война была, чего добились? Сколько разрушено, сколько погибло! Работы нет. А другие кричат: давай дальше война! Понравилось. Грабь - не хочу.
  Цветков хотел что-то спросить, но послышался шум двигателя, потом оранжевое пятно мелькнуло сквозь листву.
  Анзор немного выждал и повернул ключ в замке зажигания. Они выехали на дорогу и на перекрестке свернули к хутору. Машину Анзор остановил недалеко от ворот, так чтобы ее не было видно с дороги в аул.
  - Кроме солдата здесь никого нет? - спросил капитан.
  - В доме один, но он не выйдет, я предупредил.
  Цветков вылез из Нивы достал с заднего сиденья куртку. Застегнулся, глянул на себя в зеркало машины, поправил полевую фуражку.
  Анзор улыбнулся.
  - Оружие хочешь взять?
  - Не надо.
  Цветков зашел в ворота. Со скалы двор казался большим, на деле же исхоженный пятачок перед домами.
  Мережко опять развалился на скамейке, видно, как уехал распоряжавшийся здесь старик, сразу бросил работу. Он оглянулся на звук шагов и увидел Цветкова.
  - Здравствуй, Мережко!
  Солдат вскочил. С изумлением и испугом смотрел на офицера.
  - Что молчишь? Язык проглотил?
  - Здравствуйте, здравия желаю... товарищ капитан, откуда вы здесь?!
  - За тобой приехал. Собирайся.
  Мережко молчал, выражение испуга на его лице не проходило. Потом он оглянулся, словно искал помощи.
  - Мережко, не понял, ты не рад мне что ли?
  Солдат молчал.
  - Кто из бойцов здесь с тобой был?
  - Гомозов, Нигматулин и Кулепин. Только Кулепина расстреляли, Нигматулина забрали. Потом Гомозова увезли куда-то, не знаю, вроде поменяли.
  - А Егоров?
  - Он убежал. Сразу, как захватывать стали. Отстреливался. Не знаю, где он.
  - А ты чего не отстреливался?
  - Автомат в кабине остался, я с движком возился и не видел, как подъехали.
  - Значит, здесь по хозяйству батрачишь. Где Кулепина похоронили?
  - Там, - мотнул головой Мережко куда-то в сторону забора, - на краю кладбища.
  - Бери лопату и пошли, - приказал Цветков и не смог не добавить, - что-то ты меня словно боишься больше чем чеченцев.
  В заборе в стороне от ворот была калитка. Здесь же за домом стояло несколько лопат. Тропинка за забором вела к полю в обход кладбища. Не доходя до него, Мережко крутнулся неподалеку от неприметного пригорка, секунду помедлил, отошел на несколько шагов и начал рыть на месте с провалившейся землей. Земля была сухой и осыпалась с лопаты словно прах. Цветков сел метрах в двух, чтобы видеть и работающего Мережко, дома на хуторе и уходящую в горы дорогу.
  - Как дело тогда вышло? - Спросил капитан. - С самого начала. Почему в плену оказались?
  - Мы до реки с чужой колонной дошли. Пока воду набирали и купались, колонна ушла. Ждали-ждали, назад никого попутных нет, решили сами ехать. Поехали, опаздывали уже, стали путь срезать и заплутали. К горам ушли. Здесь недалеко водовозка встала. Топливный насос сдох. Мимо москвичок с чеченцем проезжал, - рассказывая, солдат продолжал мерно работать лопатой. - Спросил, что случилось, сказал, что мембрану к бензонасосу привезет, а через полчаса человек десять с автоматами и ружьями на трех машинах примчались. Мы в рассыпную. Мой автомат в кабине. Кулепина сразу ранили. Егоров у него калаш схватил, отстреливаться стал и в заросли в сторону гор ушел. Кулепина хотели быстро обменять пока не умер. Потом один накурился, вывел его. Кричал: чего делаешь на нашей земле? Иди в свою Россию, а сам выстрелил в спину.
  - Откуда знаешь? Вы же в яме сидели.
  - Я сразу на дворе работал. По хозяйству.
  - Заплутали, говоришь? Срезать решил? Сколько тебе заплатили за твое паскудство?
  Мережко испуганно оглянулся на дом, словно ища защиты.
  - Вернее, сколько пообещали?
  Он молчал, продолжал ковырять лопатой землю, пока не попал в кость.
  Могила была маленькой. Когда сняли последний слой земли, форма еще угадывалась, уцелели сержантские металлические лычки на погонах.
  Хлопнула дверь калитки, одновременно они оглянулись. От забора к ним спешил Анзор, нес под мышкой большой белый сверток.
  Подойдя, он заглянул в могилу. Потом развернул на земле лист плотного непрозрачного полиэтилена.
  - Не наговорились еще? - зло и озабоченно спросил он, - шевелитесь быстрее, времени мало!
  И сам пошел к машине.
  Цветков спрыгнул в яму.
  - Помоги! - бросил он Мережко.
  Вдвоем они попробовали поднять тело, оно не потеряло гибкости. Лист подтащили ближе. Останки переложили на него и связали края полиэтилен большим узлом.
  Верх узла капитан затянул ремешком от полевой сумки.
  - Мережко, последний раз предлагаю, поехали. Машина рядом. Сядешь и поедем. Прямо сейчас. Больше шанса вернуться не будет.
  - Я женюсь, товарищ капитан. Невесту мне нашли.
  - Тебе нашли? Вроде как сам и не причем? И как ты родителей сюда на свадьбу повезешь или к ним с женой поедешь?
  Мережко молчал, носком ботинка ковырнул землю.
  - Осуждаете, товарищ капитан? - спросил он. - Только мне назад уже дороги нет.
  - Твоя жизнь, - пожал плечами Цветков, - напаскудил и сиди здесь в дерьме.
  - Товарищ капитан! - быстро заговорил солдат, - уезжайте. Тут какая-то поганка затевается с нами. С вами - тут же поправился он.
  - Где Егоров? - спросил капитан, - ты не можешь не знать где он.
  - Действительно не знаю. Он пару очередей дал, чтобы чехи залегли и рванул в заросли. "Замок", Гомозов и Равиль следом, но тут они стрелять стали.
  Мережко стоял, опершись на лопату, говорил в сторону, не глядя на командира.
  - Темнело уже, за ним не сунулись. Стреляли на шум. На следующий день искали, видели кровь на траве, пустой магазин принесли, а у него и второй был. Нохчи сказали - скорее всего, в горах в пропасть сорвался. Или помер, раз ранен.
  - В какую сторону он ушел?
  Солдат пожал плечами. Неуверенно показал рукой в сторону гор.
  - Там заросло все, тропы в разные стороны, в аулы не сунешься. Дошел бы - давно бы привезли. Его с собаками искали еще несколько раз.
  Донесся призывный сигнал машины. Цветков поднялся.
  - Ну, бывай, Мережко.
  Он сплюнул, поднял пакет с останками солдата и пошел к Ниве. Подойдя к ней, капитан обернулся.
  Мережко сидел, обхватив колени, у открытой могилы.
  Анзор давно запустил двигатель. Он перегнулся назад, со щелчком приоткрылась дверь багажника.
  Цветков положил пакет, захлопнул крышку и сел на пассажирское сиденье.
  И сразу машина рванула с места.
  - Он остается, - сказал Цветков.
  - Дурак твой солдат, - заключил Анзор. Похоже, он был разочарован. - Подонок и дурак. Взял бы его за шкирку и в багажник. Потом перед строем поставил и...
  - Сам же говорил, как при Сталине нельзя.
  - Конечно нельзя, но раз по-другому не понимают. "Хохол" этот не человек. А остальным урок.
  Они доехали до развилки на село и к горам.
  - Зачем тогда ехал? - продолжил чеченец. - Так рисковал. Заплати - выкопают солдата и отдадут. Меня попроси - посмотрю, чтобы именно его выкопали, привезу...
  - В горы еще проедем, надо выше подняться, - перебил его Цветков.
  - Времени нет. Пока ты у могилы возился, я по селу прошелся. Уезжать надо. Скорее...
  - Анзор, только поднимемся к вершине сколько можно.
  Тот пожал плечами. Машина по объездной дороге огибала кладбище. Мережко за ним уже не было видно, видимо вернулся в дом. Мотор натужно ревел, вертлявая жмущаяся к склону дорога забирала все выше, Анзор переключал маленькие рычаги, и Нива медленно, но уверенно ползла, в лобовое стекло было видно небо, мелкие камни из-под колес катились вниз. Потом уперлись бампером в поваленное дерево. Все корявое, с изогнутым вывороченным стволом, оно легло поперек дороги.
  Сергей и Анзор вышли, попихали ногами ствол, но тот лишь тяжело подрагивал.
  - Я пойду, Анзор, - Цветков двинулся дальше к вершине.
  Уже не дорога - тропа - забирала так круто, что приходилось опираться на колени, хвататься за кусты. Он сам не знал, зачем поднимался все выше.
  На одном из поворотов стал виден аул, непривычно оживленный, маленькие домики, вокруг которых суетились совсем уж мелкие как муравьи люди, стояли машины. Вернулся грузовик, и оранжевый москвич стоял на прежнем месте.
  Ветер гнал тучи, серая пелена на небе, едва видная снизу, обволакивала вершину как легкий туман и, то и дело, скрывала аул, от нее было сыро и холодно.
  Что толку наскочить и искать так. Тем более чехи здесь все исходили. Не остался же солдат на годы, ждать его. К тому же раненый. Мог умереть от раны, сорваться в ущелье. И пусть не нашли солдата бандиты с этого села, то любой повстречавшийся абрек с любого аула посчитал бы его законной добычей.
  Впереди заросший кустарником склон шел вниз и дальше обрывался, мелкие не выше колена колючие кусты стояли как забор.
  Хрипло сквозь облачный туман донесся сигнал машины. Цветков стоял перед кустами. Он ни на минуту не забывал, что в багажнике останки Славы Кулепина, которые надо доставить в Моздок, а потом и на родину.
  Снова просигналил Анзор. Гудок звучал долго и хрипло. Цветков развернулся и побежал вниз по тропе.
  Анзор за рулем листал взятую из бардачка книгу. Он поднял голову, потом глянул в книгу и прочитал:
  - Имам Шамиль сказал: 'Бедный мой народ, вы вместе со мной искал покоя в войнах, переживая одни несчастья. Оказывается, покой можно найти только в мирной земной жизни и не только здесь, но и там в горах... В отношении с русскими следуйте моему примеру, ибо их деяния, если поставить на чашу весов справедливость, перетянут больше в сторону добра'.
  Анзор поднял указательный палец, словно поставив восклицательный знак, и заключил:
  - Делай как имам, двадцать пять лет воюй и лишь потом мир.
  Чеченец снова заглянул в книгу, но дальше страницы были вырваны, не было их и в начале. Он закрыл ее и протянул Цветкову.
  - Странная у тебя книга, капитан, ни начала в твоей книге, ни конца. Надо ехать, Сергей! - Он впервые назвал его по имени. - Тебе надо ехать срочно.
  - Поехали, - капитан, садясь в машину, привычно сунул книгу в боковой карман брюк. Получилось неловко, книжка скользнула мимо и выпала на траву.
  Одновременно хлопнули дверцы. Негде было развернуться, и Нива под скрип тормозов скатывалась задним ходом. Потом, впечатавшись бампером в склон, с трудом развернулись и уже быстро покатили вниз.
  На развилке Анзор вышел, постоял и словно взвесив, куда дальше ехать, прежде чем сесть за руль, повязал зеленый флажок на антенне.
  Нива мчалась обратной дорогой. Час спустя навстречу попалась небольшая колонна: двое жигулей и зеленый уазик без верха, тащивший древнюю пушку-сорокапятку. В них битком было вооруженных бородачей.
  Анзор приветственно просигналил. И они, вздернув руки, дружно прокричали что-то.
  - Надень, - протянул он Цветкову черные очки. - Куртку снова сними, сиденье подальше отодвинь. Оба же погибнем глупо.
  Дальше был блокпост. Анзор сбавил скорость, высунул в окно зажатую в кулак ладонь, воздел её и истошно крикнул:
  - Аллах акбар!
  - Аллах акбар! - рявкнули в ответ боевики.
  Когда он вернул руку на руль, в ней оказалась граната. Они неторопливо проехали через село. На улицах было много мужчин. Они кучковались у домов, сидели на корточках, стояли группами, многие в камуфляже. Почти все с оружием.
  - Что за суета? - спросил капитан.
  - Сила собирается. Сила на вас пойдет, кто её остановит? Мертвые твои солдаты, капитан. Или уволились давно, или в земле лежат.
  Поднимая пыль, они мчались дальше. Зеленая ленточка трепыхалась, привязанная к антенне. Теперь они ехали мимо большого кладбища.
  Цветков знал эти места. В войну село пару раз зачищали. Оно казалось пустым. В домах лишь старики, женщины и дети. Помнил он и это кладбище, мимо которого они ехали. Теперь, то тут, то там торчали украшенные зелеными лентами пики, на новых могилах убитых в бою.
  Они проскочили кладбище, дальше дорога круто взяла в сторону, пошла вдоль берега канала, свернула в поле и исчезла. Машина, то и дело, подпрыгивая, неслась по степи. Несколько раз они выезжали на асфальт, но перед селениями вновь сворачивали в поле.
  Анзор вел Ниву к границе по одному ему известному пути. Горы остались позади, снова шла степь без конца и края. Сплошная дорога во все стороны. Остановились, когда вдали показалась кошара.
  - Все, приехали, - Анзор не глушил двигатель. - Дальше иди один, там твои. Он перегнулся назад и щелкнул клавишей. Крышка багажника Нивы чуть приоткрылся.
  Капитан вылез, обошел машину и взял мешок. Тот совсем не казался тяжелым, от силы килограмм двадцать пять.
  Он положил его на землю рядом с водительской дверью.
  Мерно работал мотор. Иногда захлебывался на самопальном бензине, и надо было нажать педаль газа, чтобы он переварил его и заработал мерно и ровно, как прежде.
  Они помолчали. Когда все сказано, слова не нужны.
  - Бывай, капитан! - голос Анзора был усталым. Он сильно рисковал, когда вез его через все эти села к границе. - Война начнется - стрелять в меня будешь?
  Капитан только мотнул головой, потом предложил.
  - Ты же мент, ментом и остался, пошли вместе, я с ребятами поговорю, Сан Саныч к командующему сходит - устроят где-нибудь на Ставрополье.
  - Нет. Это моя земля, мне и разгребать все здесь. Когда-нибудь все обязательно кончится. Будем живы, приедешь, Смирнов Сан Саныч приедет, Николай Столяров, барана зарежем, посидим, все хорошее вспомним. Счастливо, капитан.
  Они пожали друг другу руки, потом, повинуясь порыву, обнялись. Анзор оставался в машине, и прощание получилось скомканным.
  Хлопнула дверца, машина тронулась и, описав круг, укатила назад степь. Над антенной дрожал от ветра зеленый флажок.
  Цветков поднял пакет и пошел к видневшейся вдали кошаре. Пакет словно потяжелел, он нес его, держа перед собой.
  Капитан шел так, пока метрах в двадцати от кошары с двух сторон к нему не метнулись двое солдат. Утыканные травой, ветками кустов они здесь в степи были как лесные чудища. Цветков без команды положил мешок и невысоко до плеч поднял руки.
  Его обыскали, потом один из бойцов снова залег в траву на пригорке, а второй повел капитана к кошаре.
  В сарае сидел старший группы - огромный майор в забитой боеприпасами разгрузке. Пил густой темный чай из граненого стакана и смотрел на Цветкова. С банданой на большой шишковатой голове он напоминал пирата. Цветкова посадили напротив на низкий табурет, и майор нависал над ним как скала.
  Он пролистал документы, затем отбросил их, покачался на скамье, выдержал паузу, потом приблизился вплотную и спросил:
  - Ты, кто?
  - Капитан Цветков, внутренние войска, группировка войск в Северо-Кавказском регионе. Часть в Моздоке. До вчерашнего дня был прикомандирован к штабу группировки.
  - Почему нашивки округа нет?
  - Потому что по территории Чечни таскался.
  - И чего ты там таскался? Почему здесь вышел?
  - Чеченец сказал, что вы здесь стоите.
  - Вот суки! - сплюнул спецназовец, - так и сказал?..
  Спецназовец еще помолчал, подумал.
  - У меня нашивка, какая должна быть?
  - До сих пор 'медведи' стояли, Сибирский округ, если не сменились.
  - Замполит группировки кто?
  - Давыдовский с Питера.
  - Сменился Давыдовский. - Спецназовец подумал, что еще спросить. - Ты же, говоришь, местный. Кто у вас сапер, толстый майор, что дом престарелых разминировал и орден получил?
  - Он тощий, - улыбнулся Цветков, - фугас на детской площадке в Моздоке снял за спасибо, не думаю, что отъесться успел и майора ему через год получать, только если досрочно.
  - И хрен он хоть медаль получит пока молодой, - подтвердил спецназовец, потом достал второй стакан и налил из термоса чай темной густой струей, дальше спросил уже спокойным голосом:
  - В пакете у тебя что?
  - Не что, а кто. Солдат...
  
  * * *
  Желтый милицейский уазик с включенной мигалкой на крыше остановился напротив Селедцова. Оперативник - рослый парень в бронежилете поверх гражданки с автоматом в руках выскочил, посмотрел влево-вправо и жестом подозвал капитана.
  Тот подошел, с полминуты они внимательно смотрели друг на друга.
  - Надо же, живой, - протянул он, глядя на Селедцова сверху вниз, - говорили, что похитили. А он с палкой у дороги стоит. И километра нет. А нам приказ найти хоть тело. Чего к рации не подходишь?!
  - В машине... - выдавил Селедцов, закашлялся и продолжил, - в машине рация, барахлит.
  - Дуй за гору. Там напарник твой...
  Место было огорожено натянутой красной лентой. Тело сержанта накрыли брезентом, лишь ноги в стоптанных солдатских берцах торчали наружу. В стороне лежал жезл, с которым он любил упражняться. Микроавтобусы скорой, следственно-оперативной группы стояли в стороне, съехав с дороги. Шум их двигателей Селедцов слышал. И давно понял, что произошло за горой. Здесь же стояли жигули-семерка командира батальона. Торопился - приехал на своей, отметил Селедцов. Он припарковался рядом, вышел и огляделся.
  Эксперт диктовал следователю, та, совсем еще девчонка, в синей прокурорской форме, сидела прямо на ступеньке-подножке пассажирского отсека микроавтобуса и торопливо писала, то и дело прерываясь, переспрашивая что-то. Несколько оперативников продолжали осматривать место происшествия.
  Подполковник - командир батальона - маялся. Лицо его то и дело кривилось, как от зубной боли. Шатался, не заходя за красную ленту, не находил себе места, а увидев вылезающего из машины Селедцова, сразу ожил.
  - Капитан Селедцов, ко мне! - рявкнул он.
  Селедцов неловко, чуть вразвалку торопливо подошел, приложил руку к голове, да так и остался стоять.
  - Шишига, ГАЗ-66 с бандитами из ориентировки на станицу прошла, ты первый был. Почему пропустил?!
  Селедцов молчал, приложив руку к фуражке. 'На публику работает, - подумал он. - Кажись все. В лучшем случае увольнение'.
  - Почему разделились?! Почему сержант один был?! Не молчать!
  - Отошел... В сторону... По нужде... Разделились... чтобы территорию больше перекрыть...
  - Что ты мямлишь?! - словно медведь ревел комбат.
  - Не могу знать, - выдавил из себя капитан.
  - Следы грузовика остались. От тебя сюда. Что за машина, откуда шла?! Она мимо тебя не могла не пройти!
  Селедцов молчал, потом заговорил четко и твердо:
  - Не проходила мимо меня никакая машина, товарищ подполковник. Колея старая. А эта, скорее всего, степью просочилась. Со стороны. Сержант отошел по нужде и куда-то пропал.
  - Капитан Селедцов, - рявкнул комбат, - оружие и служебное удостоверение сдать! От должности до конца следствия отстранены!
  Инспектор снял с плеча и передал подполковнику автомат. Достал пистолет и запасную обойму, протянул ПМ рукояткой вперед. Отстегнул цепочку от кожаной обложки удостоверения, секунду подумал, достал удостоверение, а обложку снял и спрятал в карман.
  Подполковник принял оружие и документы и повернулся к Селедцову спиной.
  
  * * *
  Два месяца Цветков бывал в своем полку изредка. Появлялся лишь за жалованьем. Или заезжал попутно. Такое бывало и раньше. Когда взял сразу отпуск и основной и дополнительный за осетино-ингушский конфликт или еще лейтенантом раз отправили отдыхать зимой, так он, катаясь на лыжах, воспаление легких подхватил и в госпитале две недели провалялся. И первый, и второй раз гулял по полтора месяца и ничего. А тут прошло два и знакомого лица не встретить. Уволился один призыв, пришел другой, его рота снова на полигоне, взводных некомплект, перебрался в округ комполка, место пока вакантно, видимо под кого-то держат, один из комбатов стал замом, другой уехал на учебу... по округу ездит и лютует новый главком, прислали со стороны, в этот раз из танкистов, так он людей словно гусеницами давит, вот только ротные пока на месте. Один из них в курилке быстро пересказал ему все эти новости и убежал по своим делам, а Цветков еще постоял, ожидая встретить кого из знакомых, так и не дождался и пошел в строевую часть.
  В кабинет к майору-кадровику была очередь. Совсем молодые лейтенанты, по виду не старше солдат и не в парадной форме, как положено представляться, а в камуфляже, значит после офицерских курсов. Стоя в стороне, он послушал их разговоры.
  - Блин... построил их... смотрю, я также полгода назад стоял....
  - В свою прежнюю роту зашел, мои годки уже дембеля, говорят, твое счастье, что мы увольняемся...
  Цветков, машинально, как всегда делал, когда надо было ждать, полез в карман за книжкой. Но её там не было.
  'Верно, на горе обронил', - вздохнул он и, раздвинув очередь, зашел в кабинет к кадровику.
  Майор, увидев его, удивленно поднял брови.
  - Ну-ка выйди! - командовал он писавшему что-то за столом лейтенанту.
  - Капитан Цветков! - майор встал из-за стола, - где вы были последние два дня?!
  Цветков молчал, ожидая, когда кадровик выпустит пар.
  - Немедленно к командиру!.. Нет, сначала объяснительную на стол! Его со всеми собаками ищут. А из группировки сообщают: выполнение специального задания.
  - Чего писать тогда, - пожал плечами Цветков, - ясно же сказано: 'выполнение специального задания'.
  - То же мне, Штирлиц нашелся! У тебя срок откомандирования из полка два дня назад закончился.
  Майор сел, Цветков подтянул стул и уселся напротив.
  - Командующий округом тебя искал.
  - Меня? - изумился капитан.
  - Тебя, - с завистью сказал кадровик, - капитана Цветкова. Персонально! Ему командующий группировкой что-то напел, чтоб представили тебя к званию и должность нашли, что очередной герой войны капитаном который год перехаживает.
  Майор молчал, не вставая, дотянулся до сейфа, достал кучу папок и стал перекладывать их с места на место. Молчал и Цветков.
  - Офицеры есть, месяцами на службе не появляются, дела какие-то вертят, коммерцией занимаются, а командиры их прикрывают, жалованье за них получают и прикрывают. Месяцами! А тут два дня ротного нет и скандал на весь округ!
  Майор оставил одну папку, остальные спрятал в сейф и закрыл его.
  - Наш командующий приказал тебе место найти. Представлению на медаль, что еще в войну затормозили, снова ход дали.
  Майор снова обиженно замолчал, и Сергей спросил:
  - И как, нашли мне место?
  - Что я тебе в полку найду?! С роты на роту переведу? Кадровикам в округе задачу поставили. А сюда звонок - чтобы ты в Ростов к командующему округом явился. Сам на тебя посмотреть хотел. А тебя нет. И где ты - неизвестно! И представление на медаль командующий порвал.
  Кадровик достал новую пачку папок, стал сортировать её.
  - Сначала пишут, потом рвут. Только бумагу переводят! У командующего группировкой права замминистра, но он сегодня есть, а завтра на его месте другой. Наш же командующий всегда на месте. Ну как спросит - нашелся ли капитан Цветков? Представление порвал, а про должность не сказал. Отменять или нет? А если новый командующий группировкой в курсе и потребует ответа: как выполнено указание замминистра?
  Наконец майор нашел в стопке нужную папку и хлопнул ей по столу, подняв облако пыли.
  Цветков узнал свое личное дело. В нем за обложкой его фото старшим лейтенантом, капитаном сняться не успел, не до того было и еще где-то там же лейтенантская фотография сразу после училища. Сколько лет прошло, как-то тогда все по-другому в жизни казалось.
  - Цветков! - с досадой в голосе сказал кадровик. - Надоел ты мне со своими закидонами хуже горькой редьки! Прав командир полка! Три месяца тебя знаю - одни проблемы. Лучше б пьяницей был. Тогда всем все понятно. Не расследование же с тобой проводить! Место тебе найдено и какое место!.. Сам бы пошел, да кто отпустит, и стар, и присох тут к бумагам - бери личное дело, и чтобы я тебя больше не видел. Даже не почтой, а из рук в руки отдаю, только реестр потом верни.
  - Какое место?
  Сергей потянул руку за папкой, но майор ловко убрал ее, покачал головой. Он достал из стола плотной бумаги конверт, положил дело туда. Было приятно смотреть, как он работает. Взбалтывает клей в бутылочке, ждет, когда он стечет с кисточки, как аккуратно и старательно заклеивает конверт с делом. В тигеле плавится, тяжело булькая сургуч, и железная печать лежит наготове. Видно было, что делает кадровик свое дело с удовольствием. Исполняет свое предназначение, а форма, погоны и прочее как дополнение. Майор работал и приговаривал:
  - Я тут сижу, не разгибаясь, тружусь аки пчела, головы не поднимая, от бумаг, минуты свободной нет, а хитровывернутый Цветков, шустрил-шустрил возле начальства, крутился-вертелся, да и выкрутил себе должность. Вырвал, таки последний шанс.
  - Куда меня? - перебил его Цветков.
  - Куда-куда? Туда, куда бы и я с удовольствием пошел. В училище, в институт. Не знаю курсовым или в строевой отдел, на роту курсантскую - на месте скажут. Уж не меньше чем на подполковника идешь. Через месяц майора получишь. А дальше, Цветков, главное, молчи! Тряпочку на рот набрось и молчи. Три слова выучи: 'Есть!', 'Так точно!' и 'Виноват!' И носок на смотрах тяни повыше и подальше. В преподаватели переберешься, прямая дорога до полковника, если поумнеешь хоть немного.
  - Здесь на мою роту кого?
  - Старший лейтенант Козлов - твой заместитель, уже другую роту принял, а на твою? За дверью очередь лейтенантов стоит после курсов, девятнадцать-двадцать лет, год срочной и три месяца учебы, ставь любого, больше никого в резерве нет. Вот в училище, в военкомат или в санаторий - только свистни. А на роту... хоть прапорщиков ставь. Ладно, это уже наши проблемы, а ты, сделай доброе дело, исчезни с глаз моих. Навсегда. Я это место тебе передал даже без поляны. Ну просил за тебя генерал, так он к себе в Сибирь вот-вот отправится и не замминистра он с этого дня будет, а снова просто генерал какой-то дальний сибирский. Еще полковник какой-то непонятный, без единого шеврона, при мне насчет тебя в Ростов названивал. Генералам, сквозь губу, ценные указания давал. А ты дуй во Владикавказ на всех парах, а то место перехватят. Сегодня же. Рука его все не могла расстаться с уже запечатанным конвертом.
  - Сегодня не поеду. Пятница. Потом суббота-воскресенье, в понедельник и явлюсь.
  - Цветков! - кадровик скривился как от зубной боли, - ты совсем на голову дурной? Мне насчет этого места уже два раза звонили, убедительно просили придержать тебя, помурыжить хоть пару дней. Майор шмякнул конвертом об стол. Забирай свое личное дело и катись! Куда хочешь! Только, чтобы я тебя больше не видел!
  Цветков поднялся, забрал конверт и пошел к выходу. В дверях обернулся.
  - Третий раз из Владика или из округа позвонят - скажи, что в понедельник, как и положено, явлюсь, и добавь, что я контуженый, и, кто поперек дуриком влезть решит, просто урою на плацу на глазах у курсантов, размажу по асфальту без всяких рапортов и жалоб...
  В кассе ему выдали деньги под расчет и денежный аттестат. Компенсацию за так и неполученную шинель, повседневную и парадную форму, часть тринадцатой зарплаты, еще какие-то дополнительные выплаты за осетино-ингушский конфликт, за паек и командировочные.
  Денег было непривычно много, и он спрятал весомую пачку в карман, где раньше лежала книга.
  На плацу пытались построить новобранцев. Они бестолково топтались на месте, переходили с места на место, и, как не кричал молоденький лейтенант, все равно выходила толпа вместо строя.
  - Цветков! - позвал Сергея начальник штаба - белобрысый коротко стриженый подполковник, - полюбуйся на пополнение. То ли солдат учить, то ли с лейтенантов начать.
  Начальник штаба любил исторические фильмы и книги и сейчас не удержался, сравнив:
  - При царе призвали солдата на двадцать пять лет, и он двадцать пять лет в строю, и армия была, а теперь он полгода учится, месяц или два служит, а потом к дембелю готовится. Главное, Цветков, случись что, мне с этими пацанами желторотыми снова воевать...
  Подполковник посмотрел на конверт в руках Цветкова.
  - Жалко, что уходишь.
  Сергей едва заметно улыбнулся. Из всех выговоров в его личном деле половину вкатил начальник штаба.
  - Серьезно говорю. Всякое было. Но я двадцать лет отслужил и вывод сделал: есть офицеры для войны и есть для мира. На войне ты и комбатом станешь, а при мире можешь так капитаном и уволиться, если раньше не выдавят. Ты для войны, а мира у нас пока не предвидится. Надумаешь - возвращайся! - Он протянул руку. - Удачи!
  Потом начальник штаба глянул на часы и гаркнул так, что вороны взлетели с деревьев:
  - Командиры рот и взводов ко мне!..
  
  * * *
  Селедцов медленно ехал на патрульном жигуленке.
  'И жигуль придется сдать, - невпопад подумал он, - что машина, жалко парня и недели не прослужил. Ведь он спас меня. Были бы вдвоем - завалили бы обоих. Стояли бы уже в коридоре у дежурки наши портреты в рамочках с черной лентой в уголке. Что же дальше? Десять лет у дороги псу под хвост. Уволиться? И так уволят. Хорошо бы статью не пришили. Похоже, комбат решил все на меня повесить. Вот хрен ему! Начну говорить - такое вылезет... А что вылезет? Все у него схвачено. С прокурором в бане парится. Спину друг другу трут. Да ему самому шум не нужен, сказал бы спасибо, двоих бы нас завалили, и он бы мог слететь. А так... один погиб - не событие... Эх! Жалко парнишку..."
  Торчащие из-под брезента ноги стажера оставались перед глазами, помнил и ручеек пота, стекавший по спине, когда пропускал бандитов, и еще все это время думал подспудно: 'Зато живой'.
  Селедцов припарковался у дома. Заливавшаяся лаем собака, едва открыл калитку, с радостным визгом, виляя хвостом, кинулась навстречу. Он ударил пса ногой и тот, скуля, спрятался в будке. Капитан распахнул ворота, загнал во двор машину, заглянул в курятник.
  Мать приходила, похлопотала по хозяйству, насыпала корм. Он прошел в дом, еще на веранде вытащил из-под лавки пятилитровую пластмассовую канистру полную темной тяжело качающейся жидкости. Достал деньги, которые отдал ему учитель и спрятал в карман старой шинели, подсунул в пачку под бумажную ленту.
  Потом снимал на ходу форму и кидал ее на пол. Все равно больше не понадобится.
  В прихожей глянул на часы. Жена в станице шубой подругам хвастает и сына с собой потащила. Селедцов прошел на кухню, открутил пробку и налил из канистры в стакан до краев коньяк. Выпил разом треть без закуски. Полез в холодильник. Выкладывал на стол, что попалось под руку. Крупно резал огурцы и колбасу, ломал на куски хлеб, взял в одну руку пучок зеленого лука, во вторую стакан и снова выпил, теперь уже медленно, закусывая после каждого глотка. Селедцов ни о чем не думал. Словно выключилось что-то в голове. Машинально поднимал стакан, пил, чем-то закусывал и снова наливал.
  Часа через три он очнулся. Сидел за столом в трусах и майке среди остатков еды и пустых тарелок. Початая канистра стояла напротив и, стоило задеть ножку стола, коньяк начинал тяжело колыхаться в ней.
  Селедцов потряс головой. Во дворе захлебывалась лаем собака. Кто-то, отгоняя её, матерился, потом хлопнула дверь. На пороге появился командир батальона. Одна штанина его брюк была разорвана, пес все-таки ухитрился цапнуть его.
  Подполковник подошел и сел напротив.
  - Уже знаешь, Семен? - непонятно о чем спросил он, - налей и мне.
  Селедцов равнодушно посмотрел на него.
  - Видишь, как получилось, не остановил ты их, слабину дал, и те ублюдки в станицу прорвались.
  Селедцов, достал второй стакан, налил коньяк комбату, потом себе. Сразу поднес свой стакан ко рту.
  - В больничке заложников взяли, там твои жена и сын были.
  Селедцов поднял голову.
  - Семен, при штурме, не мне тебе объяснять, бывает всякое. И бандитам терять нечего было. Вот и попали твои меж двух огней...
  Стакан из руки капитана выпал, шибануло резким запахом разлившегося по столу коньяка.
  Подполковник выпил, поставил пустой стакан.
  - Извини, - поднялся он, - не знаю, что тебе говорить. Пойду. Сам понимаешь, что у нас сейчас. Ключи от патрульной машины отдай. Ключи где?!
  Селедцов кивнул на валявшуюся на полу форму.
  
  * * *
  В душе была пустота. Первый раз такое Цветков испытал, когда уехала жена с дочкой. Потом, когда убили Игореху. И еще в конце первой войны. Тогда многие воевали уже на злобе. Словно придушенные, как волкодав строгим с шипами ошейником, этими бесконечными вперед-стоять-назад, стрелять - не отвечать, мир-война-мир. Вот тебе и мир, позорный, после войны в собственной стране.
  И вот снова накатило. "Надо уезжать во Владик, - размышлял он. - Во Владикавказ, в училище. Там новая жизнь, новые люди. Перспектива. Или уволиться. Махнуть в Магадан, на какие-нибудь прииски. А здесь... Или как в той книжке "тяни лямку и не думай не о чем". Сцепи зубы и служи. Чего еще искать? Училище, лафа. Мечта любого строевика через одного - военкомат, военпред, научный институт или училище.
  Он оглядел свою комнату в общежитии. Старый телевизор, который давно ничего хорошего не показывал, достался ему от прежних жильцов, пусть новым и достанется. Еще дурацкая огромная кровать, которую он купил. Прибыть к новому месту службы без жены, но с роскошной двухспальной кроватью - это что-то, да говорит об офицере. Ложки-плошки, скатерти-занавески - не тащить же все это с собой.
  Все необходимое вошло в большую сразу оттянувшую плечо сумку. Он поправил ее на плече и закрыл дверь. Поискал коменданта, чтобы сдать комнату, но того, как всегда, не было на месте, и, недолго думая, ключ он спрятал под коврик у двери.
  Капитан решил на прощание пройтись по городу и теперь бесцельно шел по улицам. Глянул на окна Игорехиной квартиры. Вспомнил, что вдова просила не тревожить. Все правильно, у нее давно другая жизнь. Что упрекать, он и сам не помнил, когда заходил к нему на кладбище.
  Незаметно дошел до центра. Он любил это место. Тенистые узкие улицы. Старые, еще прошлого века, двух-трехэтажные дома, помнили отечественную войну, а то и покорение Кавказа. Теперь их занимали конторы с названиями, начинающимися от слова районный: райсуд, райотдел, райторг, словно какое-то райское место было здесь. В одном из домов располагался местный офис Калугина. Его кабинет был закрыт, в предбаннике стоял круглый аквариум, в котором по кругу неторопливо плавала желтая рыбка с выпученными глазами, за выключенным компьютером секретарша - молодая блондинка с огромными ресницами - старательно полировала ногти. Накладные ресницы были такими длинными, что, когда ее глаза закрывались и открывались, словно слышалось каждый раз 'хлоп-хлоп'.
  - Вы к Калугину? - Хлоп-хлоп. - Его нет. Должен в субботу или воскресенье подъехать. Потом собирался через Минеральные воды в Ростов. - Хлоп-хлоп.
  Цветков улыбнулся. Сбылись мечты лейтенанта Калугина. 'Своя фирма, секретарша блондинка, пусть дура, просто, чтобы сидела, и все ее видели, и аквариум с золотой рыбкой'.
  - Когда он в Минводах появится? Автобусом приедет или электричкой?
  - Не знаю. - Хлоп-хлоп. - Он теперь автобусом не ездит, только машиной.
  Сергей вспомнил, как в последнюю их встречу тот ругался. 'Что за город?! Дыра! Дискету купить - приходится в Минводы или Ростов ехать!' Теперь и он уезжает отсюда. Только не победителем, как его сослуживец, а просто, потому что так жизнь повернулась.
  Еще несколько мест в городе, куда он хотел зайти, вернее, пройти мимо. По пути от общежития к части было несколько парикмахерских, переименованных в салоны красоты, и в них когда-то одновременно в окнах вывесили рекламные плакаты. На них красовалась без меры накрашеная жеманная женщина с надменным лицом. Первое время, проходя мимо на службу, он отворачивался. Спустя месяц-другой привык. И она уже была словно старая знакомая. Приехав как-то с войны и увидев её за окном, обрадовался и улыбнулся. И потом всегда улыбался, глядя на этот слегка выцветший плакат, когда шел мимо. Потом у него появилась Светлана, и он подумал, что с того момента вообще перестал смотреть по сторонам.
  Цветков, дошел до угла, где на первом этаже дома когда-то давно сделали парикмахерскую. Но окно закрыли новым плакатом, теперь здесь красовалась жгучая брюнетка со злым нервным лицом.
  Он перевесил сумку на другое плечо, развернулся и пошел на вокзал. На подъезде к нему стоял зеленый армейский грузовик. В кабине клевал носом солдат-водитель.
  Цветков открыл дверцу и запрыгнул в кабину. Сел поудобнее и пристроил рядом сумку.
  - Давно, ждешь? - спросил он солдата. - Трогай.
  Потом оглянулся, посмотрел сквозь маленькое заднее окошко в кузов, где лежал большой, сколоченный из новеньких желтых досок, ящик.
  - Ну что, Кулепин? Вот и все. Поехали домой...
  
  * * *
  Селедцов так и не лег в эту ночь. Просидел за столом. С утра, как рассвело, поднял с пола и надел мятую форму. Подвернувшуюся под руку старую шинель не по сезону. Поправил, выровнял фуражку. Белая портупея привычно перепоясала, затянула. Патрульный жигуль стоял с незапертой дверью. На пассажирском сиденье валялся жезл. Ключей в карманах не было. Он сел за руль, засунул руку под панель и вырвал жгут проводов. Напрямик соединил нужные, и движок послушно завелся.
  Потом Селедцов вышел, распахнул ворота, вернулся за руль и поехал. До станицы было тридцать километров. Словно боясь чего-то, он держал скорость ровно шестьдесят, и не видел, что следом давно тащится хвост из не осмеливавшихся обогнать машину автоинспекции водителей.
  Станицу Семен проехал насквозь и свернул к больнице. Там до сих пор стоял бронетранспортер со вздернутым вверх стволом, отдельное строение приемного покоя с выбитыми окнами огораживала натянутая красная лента, которая чуть колыхалась на ветру. За ней никого не было, следственная группа уже отработала, дверь в приемное отделение осталась открытой.
  С жезлом в руках Селедцов тяжело подлез под ленту и зашел в больницу. Белые со стеклянными дверцами шкафы были разбиты, осколки хрустели под ногами. Пузырьки из-под лекарств раскатились по углам. Валялись опрокинутые каталки. Он шел дальше по коридору, заглядывая в каждую палату. Все они были пусты, кровати сдвинуты к окнам и перевернуты. За последней по коридору дверью на полу остались очерченные мелом контуры тел. Одно, видно, что маленькое, словно кто-то скрутился в клубок. Рядом лежала раздавленная игрушечная пожарная машина.
  Когда капитан вышел, бронетранспортера уже не было, милиционер прошел мимо патрульного жигуленка и свернул на улицу, которая уводила из станицы. Селедцов вряд ли осознавал куда идет и зачем. За крайними домами дорога расходилась. Старый с облезшей краской щит отправлял водителей 'К колхозу "Ленинский путь", на рыбохозяйство, была и еще одна неасфальтированная дорога без имени, которой не было и на карте. Он пошел по ней не зная куда. Бескрайняя степь была с обеих сторон. Колыхалась под ветром трава. Чуть гудели провода на столбах вдоль дороги. Капитан дошел до пересечения полевых дорог, остановился, так и стоял, не понимая, как он здесь оказался, что делает, куда идти дальше.
  По проселку навстречу ему пылила, приближаясь, машина. Старая изъезженная, списанная с такси бежевая Волга с единственной фарой впереди, выцветшими шашечками на дверях, с багажником на крыше заставленном деревянными ящиками. За лобовым стеклом уже можно было разглядеть двух мужиков на передних сиденьях. Инспектор на автомате поднял жезл.
  - От надо же!.. - водитель в досаде хлопнул руками по баранке. - Никогда их здесь не было. Какого лешего?! И чего он в шинели? Чтоб он летом змерз!
  Инспектор стоял с поднятым жезлом.
  Волга мигнула выцветшим подфарником и послушно остановилась рядом.
  Водитель - седой лысоватый с морщинистым лицом мужчина далеко за пятьдесят в застиранной рубашке с закатанными рукавами - хотел выйти, но замок двери заел. Он плечом толкал дверь, одновременно крутил ручку, опуская стекло.
  - Командир! - высунув в окно голову, сходу начал жаловаться он, - техосмотр никак не пройти. От хозяйства не оторваться. Фару на следующей неделе, уже во вторник, из Ростова должны привезти. Зять на днях поедет - привезет.
  Инспектор молча стоял, не опуская жезл.
  - Капитан! Будь человеком! Глушитель рычит, холера, и кузов варить надо, а там живого места нет. Командир! - вымученно улыбался он, показывая ряд железных зубов, - разойдемся по-хорошему?
  Его сосед на пассажирском сиденье, тот самый зять, лет тридцати мужик, уже потертый жизнью, который и должен был привезти и фару, и глушитель к старой волге, шурудил в карманах, складывая купюры, но все попадались мелкие, да рваные, и лихорадочно думал, сколько их надо, чтобы и не обидеть, и не переплатить.
  - Командир, - взял водитель деньги из его рук, - я ж все понимаю, все мы люди, всем жить надо.
  Он протянул купюры подошедшему инспектору. Тот отшатнулся и спрятал руку в карман. Рука наткнулась на стянутую бумажной лентой пачку. Капитан достал её и сунул в руки шоферу, потом повернулся и, опустив к земле жезл, пошел назад в станицу.
  Водитель с зятем с недоумением смотрели на деньги. Зять двинул небритым подбородком, словно показав на нее.
  - Слышь, что это?
  - Подстава! - почему-то прошептал водитель, а зять уже положил руку на пачку, тянул к себе, но мужик сжал ее до хруста, - не, меченые, телевизор смотри.
  - Так это мы ему должны давать, - зло возразил зять и тянул деньги к себе.
  - Не... дурные они! - Лента порвалась, водитель вырвал деньги из руки зятя и швырнул их в окно.
  Нога утопила педаль газа, хрипло и громко зарычал мотор, задние колеса волги крутнулись на месте, и вот она, набирая скорость, понеслась прочь.
  Селедцов оглянулся на звук мотора. Машина, тянув за собой шлейф пыли, удалялась, а поднятые порывом ветра деньги летели к нему...
  
  * * *
  Есть место на Кавказе, где пересекаются множество путей. Железные дороги из Сибири, центра России, Москвы, Питера, Ростова сходятся в Минеральных водах и снова расходятся в Северную Осетию и Чечню, Ингушетию и Кабардино-Балкарию.
  Поезда приходят один за другим, стоят, пока меняют тепловоз и отгоняют прицепные вагоны. Транзитные пассажиры выходят на платформу размяться, прикупить что-нибудь в стоящих у путей ларьках. Чуть дальше в тупиках ждут отправления электрички в Прохладный, Владикавказ, Кисловодск, Буденновск, другие города.
  Величественный вокзал подавлял. В огромных залах было некуда приткнуться. На редких скамьях, вокруг колонн, в углах у сумок и чемоданов сидели, дожидаясь своих поездов и электричек, пассажиры. Цветков только утром добрался сюда, с надоевшей, оттянувшей руку сумкой, не нашел себе места в залах ожидания и прошелся по платформе у первого пути. В её конце у багажного отделения оказалось кафе. За стенами из затейливой решетки прямо на асфальте стояло три красных пластиковых стола. Стойка со стеклом до потолка, за которым громоздились вперемешку пачки печенья, банки с пивом и лимонадом, бутылки с минералкой, корытца с лапшой, чипсы, шоколадки.
  В заваленном чурбаками углу дымил мангал. Цветков шагнул внутрь, место нашлось лишь за неубранным столом. Он сдвинул в сторону белую пластиковую тарелку с кровавыми разводами кетчупа, пустую водочную бутылку, скомканный пакет из-под чипсов. Взял у продавца минералку, прозрачный стаканчик, заказал шашлык и уселся за столик.
  Сидел и думал, что вновь в жизни ушло что-то важное, прошло мимо и надо снова начинать все с начала. Куда-то ехать. Новое место службы, новые люди. Или все же уволиться? Первый раз захотелось уйти из войск, когда в начале девяностых народ повалил в коммерцию. Сам не знал, что удержало. Замполит тогда сказал: пять лет проучился, хоть столько же родине прослужи. На осетино-ингушском конфликте был заместителем командира роты. Негаснущий много лет конфликт показался невинными шалостями, когда началась чеченская война. На ней он был уже ротным, срок выговоренный замполитом прошел, да и самих замполитов уже не было. И тоже думал уйти, уволиться. Но убили одного взводного, вторым взводом командовал прапорщик, третий взводный оставил рапорт на увольнение и удрал. Уйди тогда и он, шестьдесят два пацана - половина не прослужили и года - были бы брошены на войне. Шестьдесят два, а в Чечню входили полным составом. Что дальше? Всю войну командовал ротой. И уже после нее пятеро его солдат попали в плен. И вытащить живыми удалось лишь двоих, еще одного мертвым. Мережко сам остался там. А еще один может и сейчас сидит в яме, пасет скот или раб на каком-нибудь кирпичном заводе. И здесь у него не получилось довести дело до конца.
  Тяжело скрипнув тормозными колодками, на первом пути остановился поезд. Проводница в вагоне, вставшем напротив кафе, открыла дверь, протерла поручни и подняла площадку, открыв дорогу пассажирам. Чуть ли не полвагона вывалилось на платформу и принялось разгуливать по платформе.
  - Фирменный поезд Москва-Кисловодск прибыл на первый путь. Электропоезд до Нальчика отправляется из второго тупика, - объявило вокзальное радио.
  'Хорошо бы, - подумал Цветков, - лишь проезжать эти места на таком поезде. Поглядеть в окошко. Остановился минут на двадцать, прошелся по платформе, купил пирожок, дернул коньяка грамм сто и поехал дальше на курорт'.
  - Я хотел вас спросить, как человека имеющего непосредственное отношение к происходящим событиям, гордо носящего знак, как вижу, отличие участника боевых действий.
  Цветков поднял голову. Худой как жердь мужчина с острой бородкой на лице в свободном светлом костюме стоял за решеткой с внешней стороны павильона.
  - Беря в руки оружие, целясь в людей, не приходилось ли вам задумываться, что исполняемый приказ может быть преступным?
  Капитан недоуменно смотрел на него, и тот, чуть улыбнувшись, продолжил:
  - Понимаю, тяжело сознаться, что вы забыли учесть право наций на самоопределение и национально-культурные особенности этноса горцев, - поднял он палец. - Попробую сформулировать проще. И уж простите, доходчивей. Вас не смущает, что лучшие люди России: депутаты, известные политики, ведущие журналисты, популярные артисты поддержали порыв к независимости гордого свободолюбивого народа?
  - Ты, чем языком попусту трепать, взял бы у Басаева винтовку, чтобы я тебя сразу урыл, - процедил офицер, - а не свистел исподтишка в их пользу.
  - Хам! - презрительно бросил козлобородый, - с вами и на ты? Увольте!
  - Извините, - привстал Цветков, - позвольте спросить. У вас, уважаемый, квартира есть?
  - Разумеется, причем заработанная, а не полученная на халяву.
  - Вы уж простите, но я за десять лет как-то не успел её на халяву получить, у нас пока их только посмертно офицерским вдовам дают. А дачу-машину-сбережения имеете?
  - Я не должен отвечать на подобные вопросы. Все что имею, мной заработано и если труд мой высоко ценится обществом...
  - Понял, упакован по полной, все есть, - перебил его Цветков, - просто мне незачем мозги канифолить, тебе, дядя, не в Кисловодск за нарзаном ехать надо, а на прямой поезд до Гудермеса или электричку от Моздока до Ищерской. Там тебя твои свободолюбивые кореша с удовольствием послушают, поаплодируют, а потом посадят в зиндан или в цистерну где-нибудь в Урус-Мартане. Родным вернут тысяч за пятьдесят долларов, когда те продадут все, что тобой заработано или от общества получено. Только, по мне, лучше бы оставили тебя у гордого свободолюбивого народа. Скот пасти. Там тебе самое место.
  - Поезд Москва-Кисловодск отправляется с первого пути. Электропоезд на Прохладный подан в первый тупик. - С хрипом и свистом объявил громкоговоритель на столбе.
  Дородная женщина в сарафане, широкой белой летней шляпе с какими-то кульками и пакетами в руках подскочила к козлобородому, споро переложила кульки и пакеты в одну руку, второй вцепилась в мужчину и потащила его к поезду. Тот оборачивался и порывался что-то сказать и потом, уже с площадки вагона не давал проводнице закрыть дверь, кричал и яростно махал сжатой в кулак рукой.
  - Сапог!.. Жандарм!.. Ненавижу!.. - доносилось из тамбура. Поезд тронулся, вагоны катились все быстрее, замелькали один за другим, и вот уже последний умчался под затихающий стук колес.
  'Слава Богу, уехали, - подумал Цветков, - будут в бювете воды целебные пить, в нарзанных ваннах купаться. Ходить в белых шляпах под ручку на терренкуре... Чего я с ним сцепился?.. Надо форму снять прямо сейчас'. Зайти в ближайший лабаз и переодеться. Купить джинсы и футболку. Форму там и оставить'.
  Перед ним поставили три коротких на палочках шашлыка. Вода в бутылке была холодной и горькой, газ щекотал ноздри.
  - Пассажирский поезд Владикавказ-Петербург прибыл на второй путь. Электричка на Буденновск отправится из третьего тупика.
  'Или все же поехать во Владик в институт курсовым или в строевой отдел? - прикинул он, - когда учились, все офицеры в училище казалась такими крутыми, но там и не было никого младше майора. И мне через месяц майора присвоят. Старший офицер, высокоблагородие. Владикавказ... столица и до пенсии на теплом месте... уволиться подполковником, а то и полковником... квартира где-нибудь в предгорье, ванна и горячая вода каждый день... женюсь, наконец. Возьму замуж осетинку, тонкую как тополек'.
  - Мам! Купи шоколадку!..
  Он отложил пустой шампур и поднял глаза. У витрины стояла женщина с девочкой. Женщина в повязанном по-кавказски платке, скрывающем волосы, с большой плотно набитой тележкой на колесах и сумкой, рядом девочка лет семи, одетая слишком тепло: две незастегнутые кофты сразу, одна на другую, за спиной распухший от вещей тянущий вниз рюкзак и большая кукла в руке. Женщина за руку держала девочку, девочка - куклу. Так они и стояли у прилавка втроем лесенкой.
  - Мам, ну она же маленькая...
  Та, наклонив голову, копалась в небольшом кошельке. Потом протянула продавцу мелочь и взяла корытце с залитым кипятком брикетом лапши и пластмассовую ложку.
  Они сели за соседний стол, лапшу женщина поставила перед девчонкой и та, насупившись, жадно ела.
  - Смотришь? - повернувшись, зло сказала женщина, - любуйся, вояка!
  - Вам-то чем не угодил? - отставив стакан с минеральной водой, спросил Цветков.
  - Мы с Гудермеса бежали еще в девяносто четвертом. До последнего держались, все мечтали: вот-вот армия придет и защитит. Мужа эти нохчи проклятые убили, никто и пальцем не пошевелил. Русские? Убирайтесь! Не ушли бы, так вырезали бы нас. Дом бросили, все, что нажито. Никто не покупал. На воротах написали: 'Не покупай у Маши, все равно будет наше'. Бандиты нам в лицо смеялись. Война началась, решили, что вот-вот назад вернемся. А вы опять все сдали.
  - Где сейчас-то живете?
  Девчушка ела лапшу, серьезно смотрела то на мать, то на него.
  - Комнату на окраине снимали, так и тут, чеченцы дом за домом покупают. Вся улица уже их. Тихо пока, но я знаю, что дальше будет. Не хочу, чтобы снова все бросать и бежать пришлось. В Россию поедем, в газетах пишут: в Тверской области в деревнях дома брошенные - селись и живи.
  Девчонка доела и положила ложку. Женщина взяла ее, обтерла салфеткой, спрятала в сумку и повернулась к офицеру.
  - Где вы со своими танками и самолетами были, когда нас грабили и резали?!
  Снова включилось вокзальное радио, репродуктор на столбе громко объявил:
  - Заканчивается посадка на пассажирский поезд Владикавказ - Санкт-Петербург. Электропоезд на Кавказскую подан на посадку.
  Женщина поднялась, следом вскочила и девочка.
  - Уедем подальше, - грустно улыбнулась мать, - ничего, на мой и её век России хватит.
  'Где их вещи? - подумал Цветков, - неужели вот так, только что на себе?' Он запустил руку в карман, достал пачку денег, выданную в финчасти.
  - Возьми, дочке шоколадку купишь, и на первое время...
  Поезд ушел. И почти сразу на первый путь подкатил другой, фирменный из новых сверкающих свежей краской вагонов.
  'Куда теперь? - думал он, - похоже, красивая жизнь отменяется. Вот и выбирай себе путь. Никакого выбора, пойдешь куда надо. Нет, не так. Налево пойдешь - пожалеешь, направо - тоже пожалеешь. Прямо идти надо и все. И тоже пожалеешь. Жив остался и радуйся. Жив остался, считай, что у военного жизнь удалась'.
  Из остановившегося напротив спального вагона на перрон выходили размяться пассажиры. Двое, похоже, что какой-то начальник с помощником, оба в спортивных куртках поверх белых рубашек. Старший с проседью в аккуратной прическе что-то коротко сказал, и помощник бросился в павильон, заказал четыре порции шашлыка.
  Цветков так и сидел на своем месте. Вода в стаканчике была уже без газа, горькой и противной, и он пил её, морщась, маленькими глотками.
  Чиновник, заложив руки за спину, ходил взад-вперед по платформе. Он странно поднимал ноги, словно, пинал что-то перед собой. И цеплял глазом Цветкова, стоявшую на столе пустую бутылку из-под водки.
  - Капитан! - Ему хотелось говорить командным голосом, а выходило с каким-то повизгиванием, хоть и громко. - Капитан! К вам обращаюсь! Водку пьете! В форме! Офицер российской армии! Защитник новой свободной России! Ну и как на вас рассчитывать?!
  Ходил он с удовольствием, видимо разминаясь после вагона.
  - С оборванцами горными справиться не могли! С дикарями! Опозорили на весь мир! Регулярная армия! Страна вас кормит, поит, одевает...
  Цветкову захотелось в завершение своей неудачной военной карьеры взять со стола тарелку с остатками кетчупа и шашлыка и впечатать ее в этого крикуна. Но сквозь стены из фигурной решетки тарелка не пролезет, а вставать и огибать ее было лень.
  - Афганистан из-за вас - позор, Чечня - позор, а армия - непобедимая?!
  Он бы еще долго вещал, но его помощник забрал готовые шашлыки и вместе с патроном забрался в вагон. Почти сразу поезд тронулся. Медленно проехал спальный вагон, за ним были прицеплены купейные, уже на хорошем ходу пробежали мимо плацкартные, за окнами, по-детски прилипнув к ним, сидели солдаты. Ясно, что новобранцы. Три последних вагона. Три вагона по пятьдесят четыре солдата, ну и сопровождающие. Полторы роты. На рукаве у одного мелькнула на шевроне белая ящерица. Уральцы. Вагоны промчались мимо, таблички он не заметил и теперь думал, куда ушел поезд. В Прохладный? В Нальчик? В Ингушетию? Только бы не туда. Там вот-вот полыхнет. А если в Моздок? Козлов теперь другой ротой командует, а в его роте двое взводных после курсов, один 'пиджак' призванный на два года после гражданского института. Все. Такие же пацаны, как солдаты. На его место пока никого. Что ж такое? В войну командовать некому было и теперь какая-то ерунда выходит.
  - Нет! - мотнул он головой и пробормотал, словно убеждая сам себя, - даже не думай, хватит. Сам видишь - служил-служил и всем не угодил.
  Оставшийся на тарелке шашлык остыл, стал жестким и сальным.
  - Поезд Минеральные воды - Гудермес подан на четвертый путь. Электричка на Моздок-Стодеревскую отправится из второго тупика.
  Четвертый путь - это за товарняком, что стоит на третьем. Спрятали подальше. Тот самый поезд, в котором он надеялся встретить Светлану. Несколько обшарпанных плацкартных вагонов. Цветков увидел, как четверо мужиков, один за другим, перебрались через площадку товарного вагона, спрыгнули на рельсы и побежали к платформе.
  Трое рванули к прилавку, один невысокий белобрысый остановился рядом с Цветковым.
  - Командир, - отдышавшись, спросил он, - здесь с работой как?
  - Не очень, - пожал плечами Цветков, - в совхозах места есть, только, слышал, там зарплата копеечная, да и ту могут гречкой выдать.
  - Вот-вот, - с каким-то удовлетворением заметил круглолицый с носом картошкой мужик и присел напротив, - у нас на Рязанщине так же. Заводы или стоят, или зарплату не платят по полгода. В деревнях со стариковских пенсий и с огорода живут. Зато сюда зовут пошабашить... нефтепровод какой-то строить подрядили, подъемные дали, платить обещают хорошо.
  Трое его товарищей деловито грузили пиво в развернутую спортивную сумку.
  - Обещают всегда хорошо. Где прежние рабочие вам не сказали? - спросил Цветков.
  Мужик только пожал плечами и вздохнул.
  - Командир, думаешь, не понимаю? Все я понимаю. Эти джигиты у нас бандитствуют, а я к ним работать еду. Только семью кормить-то надо.
  Его друзья затарились по полной. Двое тащили сумку, третий, прижав к груди, нес плотно набитый пакет из которого торчал хвост сушеной рыбы.
  И белобрысый поднялся, протянул руку:
  - Держи пять!
  Уже в проеме он обернулся:
  - Ты, командир, держись. Не справитесь - все поднимемся. Если снова начнется, сам в военкомат пойду.
  Четверка спрыгнула с платформы и вернулась на гудермесский поезд прежним путем через товарняк.
  - Пассажирский поезд Минеральные воды - Гудермес отправляется с четвертого пути. Пассажирский поезд Пятигорск - Ростов-на-Дону прибывает на второй путь. Электропоезд на Моздок-Стодеревскую отправится из второго тупика, электропоезд на Владикавказ подан в первый тупик.
  Цветков глянул на часы. Пора определяться. Если на гражданку - то, бегом в кассу за билетом до Ростова, служить дальше - бесплатную электричку подали. Четыре часа и во Владике.
  - Цветков! Стоять! Ко мне! - рявкнул кто-то за оградой павильона.
  Сергей обернулся. За оградой стоял старый сослуживец Калугин. Тот самый, не пропавший на гражданке, выбившийся, вышедший в люди Калугин, которого, то и дело, с завистью вспоминали в полку.
  Цветков поднял сумку и с улыбкой вышел к нему. Они обнялись. Потом Калугин отступил на шаг, оглядел Цветкова, хлопнул его по плечу:
  - Вот смотрю я на вас. Все уже майоры... капитаны, - поправился он, глянув на погоны Цветкова, - а я все так же лейтенант.
  Калугин похорошел. Один малиновый пиджак чего стоил, и массивная золотая цепь за расстегнутым воротом рубашки смотрелась куда лучше самого дорогого галстука.
  - Раздолбай ты, а не лейтенант, - улыбнулся Цветков, - раздолбай запаса. Остался бы в армии, человеком бы сделали.
  - Ну уж нет, - Калугин выставил вперед руку, - каждому свое.
  - Видок у тебя!.. - восхитился капитан.
  Тот оглядел сам себя, передернул плечами и сплюнул.
  - Самому противно, приезжал с местными вопросы перетирать, пришлось нацепить этот ужас. Ростовский подадут - сразу переоденусь.
  - А если дамы в купе?
  - Дамы?.. Отвык я как-то с соседями ездить. Сам-то ты как? Куда собрался?
  - Не знаю, - пожал плечами Цветков.
  - Как это?
  - Предложили в наше училище перевестись.
  - Во Владик? Давно пора, не до пенсии же в полку ротным сидеть. С роты и в институт. Почти карьера.
  - Или вообще уволиться, - вздохнул Цветков, - кадровик личное дело на руки выдал, обматерил на прощание и отправил на все четыре стороны.
  Из багажного отделения выкатил тележку носильщик. Два больших дорогого вида чемодана стояли на ней.
  - Дружище! - протянул носильщику купюру Калугин, - вези мое барахло на ростовский поезд в спальный вагон.
  Он взял Цветкова под руку и отвел его в сторону.
  - Серега, времени мало, так что скажу прямо. Только без обид! Десять с лишним лет, если с курсантскими считать, в форме ходишь и лишь капитан! В академию тебе не прорваться. В войсках ты застрял. И в училище ничего хорошего у тебя не выйдет. Родственников или друзей в генералах нет. Уволишься - подполковником, пойдешь или таксовать на жигуленке, или в охрану с дубинкой на ворота. Не люблю спонтанных решений, впрочем, я тебя в эти дни искал для разговора. До зарезу нужен надежный человек. Я в Моздоке в нашу общагу сунулся, а сослуживцев, кого знал, никого: кто на границе, кто за пополнением уехал, ты - два месяца вообще неизвестно где. Суть такая, - теперь Калугин говорил тихо, со стороны и не услышишь, - моздокский разливочный цех под заказы забит. В три смены пашет. Вся продукция до последней бутылки наперед расписана. Появился у меня выход на завод в Беслане. Там бутылку оптом отдают по пять рублей. Загружаешь ящиками грузовик, садишься с водителем и везешь все это добро в Россию. Проход по Осетии обеспечен. Дальше, договариваешься на постах, проблем нет, такса твердая. Сдаешь покупателю на склад в Подмосковье по пятнадцать. Мой твердый процент: треть с разницы, пятерка с бутылки. За пять - в Беслане купили. Пять - мне. Остальное - твое. Со всеми путевыми расходами ты за рейс получишь тысяч десять чистыми. Даже больше. Три, а то и четыре рейса за месяц сделать как два пальца об асфальт. Пятьдесят штук в кармане, считай, зарплата за год.
  - Не опасно? - только и спросил Цветков, а сам попытался представить, сколько это - пятьдесят тысяч разом.
  - Не опаснее чем здесь с автоматом бегать. Даже куда безопаснее. Дело налажено. Мне из него выходить надо. Подняться повыше. Я же не могу разорваться и в каждой своей машине сидеть. А с улицы первого встречного на такое место не возьмешь. Ухарей полно, за такие деньги он эту водку и повернуть куда угодно сможет.
  Цветков молчал. Калугин, не теряя времени, расстегнул сумку, достал ручку и блокнот, раскрыл его и стал размашисто писать, одновременно инструктируя.
  - Едешь в Беслан, адрес здесь, там покажут, где грузиться. Сразу возьми координаты водителя, тот ждет сигнала...
  Цветков кивал, а сам смотрел на уходящий с первого пути поезд. За ним открылся воинский эшелон на втором пути. Техника была тщательно закрыта брезентом. 'БМП - боевые машины пехоты - новые, с завода или с хранения', - определил он. Две старые машины в его роте сожгли в войну, оставшиеся латали, как могли, чаще чинили, чем ездили.
  - На первый рейс аванс под расходы получишь. Там с запасом, что сэкономил - никто не спросит - все твое. И о перспективе помни. Я выше поднимусь - все дело тебе передам, как только обкатаешься, опыт получишь.
  Лязгнули буфера воинского эшелона.
  Калугин глянул на медленно тронувшийся состав.
  - С хранения БМП, - безошибочно определил он, - видишь, старой модификации, а сами как новенькие. Не все в войну спалили. А дальше точно новые, ишь ты, не разучились делать. Ладно, давай, Серега, решайся, а то последнюю броню перемолотят, и армию просто по домам распустят, тогда точно не у дел останешься.
   Пришедший на первый путь ростовский поезд закрыл эшелон. Стоящий наготове грузчик покатил телегу с чемоданами к спальному вагону.
  - Поезд Пятигорск - Ростов-на-Дону подан на первый путь. Электропоезд на Владикавказ отправится из первого тупика, электропоезд на Стодеревскую-Моздок отправляется из второго тупика.
  - Вот и все. По рукам?
  Цветков еще секунду подумал и протянул руку. Во второй как-то сам оказался листок с телефонами и адресом.
  - И правильно. Все равно назад тебе пути нет, в Моздоке в общагу заходил, никого из знакомых не осталось, в нашу комнату, по старой памяти завернул, там другие живут.
  - Быстро заселили! - усмехнулся Цветков. - Бог с ней с комнатой, лейтенанту какому-то счастье. Хотя... сейчас эшелон прошел, прямо к пассажирскому поезду вагоны с солдатами подцепили, бойцы молодые...
  - Тьфу! - скривился Калугин, - забудь. И чем быстрее - тем лучше. Пусть той лейтенантше такое счастье.
  - Какой лейтенантше?
  - Или прапорщице, тетке, которая в нашей комнате живет.
  - Что за тетка? - резко повернулся Цветков, как зовут?!
  - А я спросил! - кивнул Калугин, - памяти на имена нет, но у нее имя самое светлое какое может быть. Светлана. И про тебя, кстати, спрашивала. Где ты, куда пропал, когда появишься?
  - Когда?.. Когда ты там был?
  - Говорю же, только с Моздока.
  - Держи! - Цветков сунул ему лист с телефонами и подхватил сумку.
  - Серега! Не дури! - рявкнул ему вслед Калугин.
  - Извини! Не мое это! - на бегу обернулся Цветков
  - Тебе шанс выпал...
  Но капитан его уже не слышал. Он чуть не налетел на телегу носильщика, перепрыгнул через нее и рванул за платформу, где в тупиках дожидались отправления электропоезда.
  Первый, с надписью 'Владикавказ' на табличке, стоял с открытыми дверьми и опущенными пантографами.
  - Жалеть ведь буду! - посочувствовал Цветков самому себе и пробежал мимо него на следующий путь за уже тронувшимся поездом. Помощник машиниста в хвостовой кабине, стоял в раскрытой узкой служебной двери. Он увидел догоняющего состав офицера и посторонился, пропустив его. Захлопнул за ним дверь и открыл ту, что отделяла кабину от вагона.
  Электричка мчалась, набирая ход
  - Жалеть буду, - повторил Цветков и нетерпеливо глянул на часы. Но сам улыбался. Потом, уже в вагоне, забросил на полку сумку и открыл окно, сдвинув вверх форточку.
  Темные тучи собирались над Кавказом. Электричка полным ходом неслась навстречу грозе.
  
  * * *
  В августе в горах по утрам уже холодно, но в это утро ветер согнал окутавший гору туман и успокоился. Поднялось солнце, и сразу потеплело. Оно прогрело землю, высушило мокрую от росы траву. Солнце стояло над предгорьем, и отсюда были хорошо видны сами горы, по низу покрытые тянущимся ввысь зеленым лесом, дальше черные, словно вытесанные из какого-то неизвестного угольного цвета камня, а еще выше покрытые снегом, который на солнце и издали казался ослепительно белым. Они стояли, как и сто, и двести, и тысячу лет назад. Было тихо, какое-то напряжение повисло вокруг. Потом, словно огромные легкие вздохнули, воздух над горами качнулся. Небо быстро потемнело, его затянуло дымкой, которая быстро чернела.
  Оброненная книга много раз успела отсыреть, потом высохнуть, намокнуть под дождем и снова вылежаться под солнцем. Бумага задубела, книга, словно распухла. Подувший ветер затрепал страницы, перелистывая их, так быстро, что они, мелькая, слились в полосу.
  Полетела пыль, ветер положил траву и с силой гнул низкие деревья.
  Снова облака ползли по пологим вершинам, и словно от того, что цепляли их, раздавался сильный треск. Сухая гроза стояла над горами. Потом вырвалась и ударила в землю молния, чуть дальше другая, остро запахло озоном. Словно грозовой дождь уже прошел и умыл землю. Но воды не было, от ударившей в землю молнии загорелась трава. Ветер погнал огонь по сухой траве, широкая черная полоса с неярким едва видным пламенем по краю расползалась, и когда на её пути встречались дерево или куст, бледное пламя с шумом взлетало. Оно чуть задержалось на лежавшей на земле растрепанной ветром книге, страницы её полыхнули, потом сжались до черноты, превратились в пепел и рассыпались, а огонь побежал дальше, забираясь выше в гору.
  Край покатой вершины покрывал густой колючий кустарник. Когда-то раненый солдат заполз в кусты. Обдирая форму о колючки, из последних сил добрался до отвесного края и так и остался лежать над пропастью, навалившись на автомат, прикрывая телом оружие. Невидимое пламя обежало его, сожгло много раз намоченную дождем и высушенную солнцем выцветшую камуфляжную куртку, потом нырнула под тело. Лизнуло деревянный приклад, пробежало вдоль ствольной коробки.
  Несколько секунд было тихо, только ровный гул стоял от горевших под ветром кустов, потом автомат выстрелил оставшимся в стволе патроном. И сразу стали рваться патроны в магазине, словно стрелял он уже очередями.
  Звуки выстрелов разносились все дальше и отзывались гулким эхом. Неожиданно их поддержала канонада за горами, уже в Дагестане.
  Начиналась вторая чеченская война.
  
  2014 - 2017

Оценка: 9.35*40  Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023