ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Макаров Андрей Викторович
Мы обязательно встретимся

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.00*5  Ваша оценка:
  Мне приснилась девочка из детства. Легкая воздушная. В нашем городе, выйдя из школы, мы бросили на землю портфели, стояли и болтали о чем-то. Вот только я был сегодняшний с грузом прожитых лет, цепью потерь и ошибок, болезнями, развалом страны, войной, а она та же, что и полвека назад. Я знал: сейчас мы разойдемся, она повернет к своему дому, я к своему. И затягивал расставание, любовался ею.
  Потом проснулся. Рядом спала жена. 22 декабря самая длинная ночь. Сколько лет я не вспоминал о той девчонке? Как ее звали? Марина! Залезть в "Одноклассники", посмотреть на нее? Нет! Пусть остается в памяти такой же легкой и воздушной.
  Я осторожно поднялся. На кухне в темноте смотрел в окно. Снег летел наискось, белым по чёрному.
  Следом зашла жена, щелкнула выключателем, снег за окном исчез.
  - Не трогай меня, пожалуйста! - раздраженно сказал я.
  - Хотела сварить тебе кофе, - у нее задрожали губы, она развернулась, вышла и закрылась в ванной. Пришлось умыться на кухне. Не позавтракав, поехал на работу.
  В автобусе поднял маску повыше и встал лицом к окну. Окно в матовых узорах. Я снял перчатку, ладонь обожгло холодом, потом иней превратился в лёд, лёд растаял и показалась засыпанная серым снегом земля, белый снег на льду реки, мост с черными перилами.
  А ведь здесь мы гуляли. Стояли на нем.
  - Смотри, - сказала Марина, - краны, словно птицы!
  Краны вдали опустили стрелы к воде.
  - Цапли, - ответил я.
  - Нет, они - фламинго!
  - Фламинго! - фыркнул я. - Где ты видела фламинго?
  - Фламинго! А ты... ты просто перезанимался математикой.
  За спиной прогрохотал пустой вечерний трамвай. День прошел. Он был бесконечным. Теперь таких длинных дней не бывает. Тогда урок - сорок пять минут - тянулся, как резиновый. Сейчас, выпил кофе, и полдня позади.
  Днем мы сдали экзамен. Ту же математику. Спустились с моста шли, взявшись за руки, по набережной. От моста к Горному институту.
  - Один плюс один равняется два, - сказала она и посмотрела на меня.
  А я смотрел на пришвартованные корабли у набережной. Их готовили к перегону - новенькие в свежей краске, иллюминаторы закрыты деревянными щитами. Скоро они уйдут на север. Обогнут Европу и разойдутся по рекам от Енисея до Лены. Дальше стояли потрепанные волго-балты со вмятинами на бортах. На корме сохло белье на веревках.
  Она поступала в институт. Я в мореходное училище. После мореходки можно подняться по трапу на любой из стоящих здесь пароходов, хоть и на тот, с полощущимися на ветру штанами, и уйти в дальние страны.
  - Смотри, - показал я на обтрепанный чумазый флаг, - сегодня корабль здесь, а утром может уйти по Балтике в Швецию или Данию.
  Марина пришла в класс год назад. Учившиеся с нами с первого класса девчонки в барышень превращались потихоньку, как из куколки в бабочку. Марина сразу явилась красавицей. Еще она ходила в платье. А наши девчонки, по тогдашней моде, сразу после уроков натягивали брюки.
  Оказалось, что мы живем неподалеку, что нам нравятся одни и те же песни. Среди одноклассников мы всегда оказывались рядом.
  И вот сдан последний экзамен, аттестаты в карманах, мы можем пойти, куда хотим. И мы отправились в кафе-мороженое.
  Нам отпустили по бокалу шампанского. После мороженого оно казалось горьким, щекотало в нос, очень хотелось икнуть, это было смешно. Мы смеялись, после кафе заблудились среди исхоженных вдоль и поперек строгих линий острова.
  Я целовал ее в каком-то из бесконечных, идущих один за другим, проходных дворов. Ее губы мягкие и послушные. Мы останавливались, целовались, шли дальше и все время выходили к воде.
  Нева расходилась, превращаясь в залив, а потом в море. Широкое море без берегов. Ведь то, что мы не видим, не существует. Можно только бесконечно вспоминать, прижавшись лбом к холодному окну автобуса.
  Автобус тряхнуло, я ударился о стекло. Пора выходить.
  Старые корпуса, занимаемые моей конторой, скоро снесут, здесь построят дорогое жилье. Всех уволят. Последнее время на работе только об этом и говорят.
  В кабинете нас трое: вечно испуганный предпенсионный старший инженер, я и молодой парень только после колледжа.
  - Ты слышал? - едва я зашел, бросился ко мне предпенсионер. - Сокращение. Оставят несколько человек, остальным предложат уехать на Дальний Восток. Ты не поедешь на Дальний Восток?
  - Не поеду. Только на ближний летом, если прекратится пандемия.
  - Почему? - расстроился он. - Сопки, тигры, солнце встает из моря. Сейчас акция - всем дают гектар земли.
  - Поезжай. Можешь взять мой гектар для пары.
  - Надо брать на Курилах, - вмешивается молодой, - я подал заявку. Если они отойдут к Японии, получу компенсацию.
  - Продашь и что тогда будешь делать?
  - Ничего.
  - Ты и сейчас ничего не делаешь.
  - Уже и помечтать нельзя, - обижается он.
  Я наблюдаю за ним. Сравниваю с собой в молодости. Другая одежда и прическа, татуировка - ерунда. Мечты другие. Зато их много. Взять гектар у государства и продать японцам. Раскрутить канал в Интернете. Петь, танцевать, рекламировать шмотки. Времени на работу нет категорически.
  Может это старческое брюзжание? Или мы разобрали все приличные желания? Чтобы я сделал, стань молодым? Записался бы во французский легион.
  Зашел начальник отдела. Он часто приходит в последнее время. Проверяет, кто чем занят на работе.
  Молодой старательно стучит по клавиатуре. Старый лихорадочно шелестит бумагами. Мои руки машинально тянутся за документами. Это так противно, что хочется по ним ударить.
  Знаю, чем неприятен молодой. Он словно вареный. Берется за что-то и бросает при первой трудности. Мне же неисполнение мечты казалось трагедией.
  Помню, как я психовал. Не добрал полбалла на экзаменах в мореходку. Нас было несколько человек в резерве, в расчете, что кто-то поступивший заберет документы и уйдет. Таких странных людей каждый год находилось двое или трое. Я сжимал кулаки, клялся отлично учиться, делать каждый день зарядку и выучить иностранный язык по пылящимся в шкафу грампластинкам.
  Утром заскочил в морскую церковь. Зажег и поставил свечку, пошептал и рванул из храма.
  - Здесь за упокой! - шипели вслед старухи.
  Я их не слушал, приехал к порту, через забор смотрел на мачты кораблей. Когда вернулся, дома разрывался звонок телефона. Мне сказали, что я зачислен, и завтра надо прибыть в училище.
  Счастливый, я постригся под машинку в парикмахерской. Бросил в портфель носки, трусы и бритву. Книги, оставшиеся от подготовки к экзаменам, связал в стопку и потащил в библиотеку. И встретил Маринку, увлеченно читавшую журнал в общем зале. Она наклонилась над страницей, волосы опустились, закрыв лицо.
  Марина пробегала глазами по страницам, потом задумалась и подняла голову. Волосы разошлись. Лицо словно осветилось.
  - Сижу и вдруг не понимаю, о чем читаю? Ты поступил?
  Я наклонил коротко стриженую голову.
  - Колючий! - провела она ладонью.
  Ладонь теплая, хотелось, чтобы она гладила ей еще и еще.
  От библиотеки мы пошли к реке. Холодный ветер гнул ветки деревьев на набережной. Вода на спусках лизала гранитные ступени.
  Уши торчали и зябли. А потрешь - сразу запылают.
  - Жаль, - вздохнула Марина. - В нашем институте нужны лаборанты. Поступи на вечерний. Учились бы вместе.
  Я молчал. Завтра меня переоденут в морскую форму и закроют в училище на карантин. Буду ходить строем, драить в казарме не какой-то там пол, а палубу! Мне уже подсказали: новенькую синюю робу постирать с хлоркой, выплеснуть сине-черную воду, тогда роба станет бледной и мягкой, словно ее носили несколько лет.
  - Ты не придешь в понедельник?
  - Нет, - жестко ответил я.
  - А во вторник? Когда ты придешь? Позвонить сможешь?
  Я пожал плечами. Училище далеко за городом. Жить буду в казарме. Один телефон-автомат на всех, да и тот чаще сломан. В выходной отпускают тех, кто не в наряде и у кого нет хвостов по учебе. И лето занято, шлюпочная практика, на второй год большая корабельная, потом преддипломная.
  - Мы обязательно встретимся, - говорит девчонка, и еще что-то, но я не слышу. Кажется, она плачет. Прикусывает губу и отворачивается. Перебегает через мост. Звенит последний трамвай. Вагон видно насквозь. Желтый яичный свет над сиденьями.
  Когда он проезжает, на другой стороне моста никого. Расстаться не страшно. В молодости ничего не страшно. Издали я оглянулся, пролет разведенного моста встал над рекой. Какой-то корабль плыл огоньком на мачте.
  Почему мы не вместе? Потому что ушел трамвай. Потому что развели мосты. Потому что тогда не было сотовых телефонов, а к телефону-автомату, когда он работает, всегда очередь и нет, чтобы позвонить, двухкопеечной монетки в кармане. Потому что я нахватал двоек, и меня месяц не пускали в увольнение. Потом нас отправили на картошку. И еще много всяких потому что.
  Первый корабль, на который я попал после мореходки, ушел в море на полгода. И далеко не всегда мы возвращались в этот город.
  Кто-то из одноклассников говорил, что Марина вышла замуж. Кто-то сказал, что она переехала.
  В адресном бюро нет ее адреса, у нее теперь другая фамилия.
  Я приходил на набережную. Презрительно глядел на облезлые речные посудины, не ходившие никуда дальше Швеции. Гулял от моста до Горного института и обратно. Надеясь, что встречу ее. Садился в последний трамвай и ехал домой.
  И снова надолго уходил в море.
  Потом женился. Столько всего было потом. В новом веке научные суда, на которых я ходил, сдали на металлолом. Можно было "уйти под флаг", завербоваться на иностранный пароход, но романтика к тому времени закончилась. Я предпочел сидеть каждый день в пыльной конторе.
  Я сошел с трапа в другой стране. По тем же улицам ездили другие машины. Новые вывески на домах. Другие интересы у людей.
   Даже город теперь называется по-другому. Но почему-то я все чаще вспоминаю тот весенний день.
  Работа не шла. Какие-то бессмысленные бумаги. Требования, сверки, справки, запросы.
  После обеда начальник прошел мимо столов.
  - Пойду, - сказал я, убирая папки в стол, - не работается сегодня.
  Он так удивился, что только кивнул.
  На улице уже темно. Самый короткий день в году. Когда переехали через мост, захотелось выйти из автобуса на набережную, но на ней пусто и холодно. Только бронзовый адмирал замер на постаменте.
  Дома сел в кресло, не зажигая света. В темноте не так тоскливо, сидишь тихо, будто боишься, что-то спугнуть. А при свете, посмотришь вокруг и хочется выть. И никому не объяснить почему. Даже себе.
  Не знаю, сколько я просидел. Хлопнула дверь.
  - Почему ты в темноте? - спросила жена.
  - Потому что льготный тариф электричества начнется только через тридцать минут. Подожди полчаса, мы зажжем все лампочки, включим телевизор, запустим хлебопечку и стиральную машину.
  - Глупости! - засмеялась она, - рассуждаешь, как старик.
  Жена хороший легкий человек и не помнит об утренней ссоре.
  Она рассказывала о своей работе, хлопотала на кухне. Что-то бормотал телевизор. Я не вслушивался, отвечал невпопад.
  Интересно, снятся ей мальчики из класса? Хоть иногда. Тот, кто нес её портфель, давал списывать или перекатывал из её тетради?
  За окном белый снег летел по чёрному.
  Поужинали. Жена провела рукой по моей голове, поцеловала в лоб, проверяя, не заболел ли я.
  - Ты просто устал, - сказала она. - потерпи, завтра день дольше, потом весна, летом поедем куда-нибудь. Хочешь, купим круиз на корабле?
  - Вот только не на корабле!
  Я возмущался, объясняя, почему никогда не поднимусь по трапу на борт.
  Она смеялась. Закончился снегопад за окном. Я уснул и больше мне ничего не снилось.
  
  Андрей Макаров
Оценка: 8.00*5  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023