Часть вторая
КРАСНОЕ УЩЕЛЬЕ

Вадим Варегов. Афганистан, май 1988 года

Глава 4.

Выстрел глухо хлопнул по барабанным перепонкам с каким-то странным металлическим звоном, как будто болтом ударили по рельсу.

Вадим опустил руки, зажимавшие уши, и бросился к краю площадки -- смотреть, куда упадет мина.

-- Где она взорвется, -- обернулся он к сержанту, безрезультатно обшарив глазами желтый склон сопки напротив.

-- Видишь слева "духовскую" тропу? -- командир отделения повернул Вадима в нужную сторону.

-- Ага, -- ответил тот, хотя ровным счетом ничего не увидел.

Детали скрадывались в однообразном горном ландшафте, красно-буро-желтом цвета скал, трещин, провалов и выжженной солнцем скудной растительности.

-- Над ней дерево, -- сержант довернул Вадима еще на полметра, -- Вот там она и должна рвануть.

"Может, она уже рванула, а я проморгал?" -- беспокойно подумал Вадим. Он посмотрел на невозмутимое лицо сержанта с редкой светлой щетиной, пробившейся на коричневой от загара щеке, -- "Что-то слишком долго она летит".

-- Горы скрадывают расстояние, -- произнес сержант, отвечая на не прозвучавший вслух вопрос, -- Кажется близко, а на самом деле... Тут все -- обман! -- закончил он неожиданно жестко.

Тут Вадим краем глаза заметил небольшое облачко, как бы невзначай взметнувшееся около темной нитки тропы ("Вот она где!"), упрямо ползущей по склону горы.

Облачко взметнулось и опало. Порыв ветра быстро разметал его, снес в сторону. Звук разрыва Вадим так и не услышал.

-- Все, концерт окончен, -- ответил командир отделения на второй, такой же немой вопрос Варегова "что дальше?"

Он взглянул на молодого солдата и совершенно другим тоном -- властным, не допускающим раздумий, добавил:

-- Отдохнул? Тогда, Варегов, хватай бачок и дуй за водой. Восхождение свое ты уже отметил. Мухин! -- окликнул сержант солдата, сидевшего, свесив ноги, на бруствере мелкого окопчика, -- Пойдешь вместе с ним, старшим.

Глава 5.

...Странное дело, попадаешь на войну, а ее нет. Вернее, не чувствуешь. С детства, проглатывая запоем про нее книги, Вадим представлял "театр военных действий" скопищем снующих людей, железа, огня и дыма. Атаки, контратаки...

Из репортажей по телевизору, повествующих лопухам в Союзе о героической афганской войне, Варегов насмотрелся на сплошные ревущие "вертушки", проводки колонн под грохот разрывов, коварных душманов в длинных серых рубахах, чалмах и с китайскими "калашниковыми" в руках...

...А тут -- какая-то экскурсия по экзотической азиатской стране.

Колонна из "Уралов" пылит по дороге, утыканной по обочине редкими разлапистыми кустами. И ты, подобно туристу с пробковым шлемом на голове и фотоаппаратом на голове, простодушно восклицаешь: "Так это и есть миндаль?!"

Высоченные, узкие, как клинки, деревья вырастают на пути. "Так и здесь есть пирамидальные тополя?" -- восторженно приветствуешь воспоминания из детства, когда отдыхал с папой-мамой в Геленджике.

За тополями появляются низкие, глухие глинобитные заборы, скрывающие домишки с плоской крышей, больше смахивающие на пародию старых ферм в русском селе. "Смешно, там у нас в таких скотину держат, а здесь люди живут. Это и есть кишлак? А вон в том, побеленном и с крашенными оконными рамами богатей живет? Мда-а..."

Критическим взором осматриваешь окрестности, чувствуя в душе гордость за причастность к иной цивилизации.

Наверное, такие же чувства испытывал Джеймс Кук, мореплаватель и цивилизатор окраин земли, поглядывая на покрытые банановыми листьями хижины дикарей.

Правда, впоследствии дикари преподнесли ему замечательный урок, приготовив из него аппетитный ужин и наплевав при этом на ружья и пушки моряков. Мораль, необходимая для любого "цивилизатора": поскольку Земля круглая, то окраин на ней быть не может. И любой остров Папуа-Новой Гвинеи является в своем роде неповторимым и достойным уважения пупом земли, что и Лондон с Нью-Йорком.

Но это знание обычно приходи позже. А пока...

Босоногие ребятишки, черные то ли от загара, то ли от грязи, машут вслед колонне руками. Угрюмые взгляды заросших бородами мужчин заставляют внутренне поджиматься и отвечать таким же колючим прищуром. Женщины в цветастых платьях до пят, с черными мешками и покрывалами на головах, будят совершенно другую реакцию бесплатных туристов, уже как полгода переживающих половое воздержание:

-- Пацаны, смотрите -- паранджа! Своей девчонке такую же пошлю!

-- Го-го-го! Каменный век! Гляди: у этой только нижняя часть лица закрыта, вишь, как глазами стрельнула! Пацаны, больше на русских телок не смотрю -- тут покруче биксы ходят!

-- Тогда тебе обрезание надо будет сделать. По самые помидоры!...

-- Ха-ха-ха!!!

-- А это что за серьезные ребята с "калашами" на перекрестке стоят? Сорбозы? Армия местная, что ли?

-- Эти, вроде, рады нам. Вишь, как улыбаются...

-- Еще бы, без нас им кранты. Хотя, бывает, целыми полками к "духам" переходят. Ненадежная публика.

-- У-у, сволочи...

-- Смотри-смотри: мужик в европейском пиджаке идет. Руку к сердцу прижал -- приветствует!

-- А ты ему тоже кепочкой помаши!

-- Го-го-го!!!

Реплики, шутки, подначивания, хохот.

И плевать, что у бортов в конце кузова сидят "старики" с оружием в руках, сопровождающие молодое пополнение. Плевать, что с обоих концов колонну ведут "бээрдээмки"...

Все не так страшно, как казалось. Экзотика, залитая щедрым майским солнцем жаркого юга. Разве под таким веселым светом есть место страху и опасностям?

"Старики" с напряженными лицами смотрят по сторонам, сжимая оружие. Но кто относится к этому всерьез? "Чего ты хочешь -- ветераны! Понт перед молодыми держат!"

Время от времени кто-нибудь из старослужащих бросает снисходительный взгляд на веселящихся салаг в новом, еще не обмятом обмундировании. Пускай, немного им осталось. Эти "слоны" думают, что полгода в армии, да еще в Союзе, их многому научили. Ничего, душары, скоро узнаете, почем фунт лиха. И от нас, и от "душманов". Тут вам не там, не Союз, не детский сад...

А вопросы сыплются. Вопросы, на которые можно небрежно ответить: пусть познают местные специфические условия.

-- Это и есть "зеленка"? Ч-черт возьми, настоящий сад. Деревьев-то сколько. Смотри, апельсиновое! У меня мать -- учительница биологии, я знаю! О, "вертушка" на бреющем идет...

-- Ми-24, его здесь "крокодилом" зовут, -- объясняет всем желающим знаток из молодежи.

-- Ого, -- не унимается любознательный, -- Белый дворец на холме... Наверное, там хан жил?

Последний вопрос обращен явно к "старикам". Но те вдруг почему-то замолчали.

"Вертушка" делает крутой разворот, проходит вдоль колонны, затем с ревом отваливает в сторону. Через минуту раздается резкий скрежещущий звук, как будто какой-то псих развлекается, царапая одной железкой по другой. Тут же раздаются глухие удары. Как в барабан: бам-м, бум-м...

-- А ну заткнулись! -- повернулся к молодым здоровяк с ручным пулеметом на коленях, -- Если что, по моей команде -- из машины. По очереди и без паники! Кто будет суетиться и мешать другим -- грохну!

"Неужели это были выстрелы?" Веселье мгновенно сменяется на напряженное вслушивание, ожидание неизвестного Оно исподволь накапливается и под брезентовым, хлопающим под горячим ветром тентом грузовика, и за нежно -- зелеными ветвями ханского сада, уже успевшего покрыться безобразной бурой пылью дороги.

Ожидание неизвестного. Мускулы напряжены, но опасности не чувствуется. Не потому, что ее нет, просто сознание не успело перестроиться. Оно еще меряет жизнь мирными категориями. Как в игре в казаков-разбойников: волнуешься, но знаешь, что каким бы ни был финал, он все равно будет. А смерть -- это когда ничего нет...

Все существо человека, впервые попавшего на войну, противится новым, страшным правилам игры. Финал которой при неблагоприятном для тебя, но таком возможном раскладе даже не сможешь ощутить.

Медленно, со скрипом, твое сознание поворачивается навстречу новой реальности. Сейчас ты более всего беззащитен: гибнут прежде всего новички. И дай тебе Бог пройти путь от щенка до волка как можно быстрее...

Дорога поворачивает. Бурая пыль широкой плотной пеленой заволакивает и "зеленку", и "ханский сад", и "вертушку".

Эти определения, ничего не значившие для тебя еще полчаса назад, теперь властно ворвались в твою жизнь, перестали быть абстрактными понятиями, поставили себя на то место, когда не они от тебя, а ты от них зависишь полностью и безоговорочно.

Пыль заволакивает окружающий ландшафт и, помимо воли, становится спокойно. Словно этот плотный занавес из мельчайших частиц чужой земли сможет защитить от всех мыслимых и немыслимых опасностей и бед, караулящих на этой дороге.

...Но веселье, переполнявшее тебя всего десять минут назад, не возвращалось. Потому что оно выросло из желания подавить тревогу перед неизвестным будущим.

Колонна из десятка "Уралов", трех "КАМАЗов" -- "наливников" (когда они успели пристроиться к ним, Вадим не заметил) в сопровождении БРДМ, БМП и танков, поднялась по дороге на небольшое плато и встала у подножия крутой сопки, покрытой желтой травой.

По российским меркам, в начале мая весна только-только должна разворачиваться во всей своей красе. А здесь, в Афганистане, трава уже выгорела на солнце. Ослепительный диск щедро поливал природной радиацией суровую горную местность. И не было ничего вокруг, что могло смягчить человеческий взгляд. Запыленные военные машины идеально вписывались в ландшафт.

"Здесь хорошо только умирать и воевать", -- подумал Вадим, разглядывая из кузова грузовика небольшой кусок окрестностей, что достался на его долю из-под брезентового тента. Окружающий неласковый пейзаж медленно, словно при проявке фотоснимка, проступал из оседавшей пыли, поднятой колесами и гусеницами колонны.

Пыль.

Теплая и жирная на ощупь, она уже давно облюбовала внутреннее пространство кузова "Урала". По-хозяйски стояла столбом; завихрялась в лучах солнца, пробивающегося через дырки в тенте, как-то странно расположенные -- в строчку под углом... Она важно лежала на незанятых солдатскими задницами досках сидений вдоль бортов. Фамильярно устроилась на лицах пехотного пополнения. Вальяжно поскрипывала на зубах...

Солдаты отхаркивались и отплевывались, щедро полоскали глотки нагревшейся водой из фляжек.

Но пыль имела численное преимущество. Более того, она была дома. Поэтому и вела себя соответственно, всячески показывая белолицым юнцам с красными облупившимися носами, этим чужеземцам с далекого неведомого севера, что они здесь всего лишь гости. А посему им придется если не мириться, то принимать в расчет особенности характера хозяев окрестностей.

"Старики" привычно, едва коснувшись руками бортов, выскочили из машины на дорогу:

-- Эй, орлы! Кто хочет отлить -- давай, только быстро. Ради ваших пузырей колонна стоять не будет.

Бойцы охотно посыпались из машины, дружно выстроились по обочинам дороги, облегчением естественных потребностей мстя все той же пыли, прибивая ее к грунту.

-- Э! Черт! Куда попер?! -- резкий окрик отдернул назад книжного знатока местных обычаев. Того самого, что обозвал вертолет "крокодилом".

Парень из врожденной культурности решил уединиться за валунами в метрах десяти от трассы.

-- Да я...

-- Назад! -- рявкнул не хуже германского фельдфебеля здоровяк -- пулеметчик, ехавший с Вадимом в одной машине, -- На воздух решил взлететь со всем своим говном?! Может, там "духи" мину поставили. Как раз для таких, как ты, салаг!

Солдат испуганно шарахнулся назад, к грузовику. На покрытом пылью лице проступила краска.

Вадим, стоявший неподалеку, удивился: "Смотри-ка, уникум какой стойкий нашелся. За шесть месяцев службы не разучился краснеть и не научился находить толчок там же, где стоишь..."

Сам он от этого никчемного атавизма цивилизованного мира избавился в течение месяца. Но какие переживания были сначала!