Глава 6.

...Комсомольск-на-Амуре в декабре надежно проветривался ледяным ветром вдоль и поперек. Двадцать пять градусов ниже нуля на таком сквознячке чувствовались остро. Особенно тогда, когда новобранцам вспоминалась плюсовая оттепель, которой провожало их московское Домодедово.

В щитовом клубе "учебки" (а по гражданским меркам -- большом, аккуратно выкрашенном бараке на окраине города), похоже, забыли о существовании отопления. Пар от дыхания сотни человек молодого пополнения, уместившихся в нем на деревянных сиденьях, привычно ложился мохнатым инеем на потолок и стены.

Но больше всего Вадима поразили многосантиметровые наплывы желтого льда вокруг отверстий в солдатском сортире. Несмотря на подпиравшую нужду, он только с третьего раза решился ступить на невиданный ранее продукт человеческой физиологии и дальневосточной зимы.

...Но спустя месяц молодой боец Варегов в своей родной части без смущения входил в покосившуюся развалюху с длинными рядами "очек" в прогнившем настиле. Дымящаяся под носом сигарета "Прима", заблаговременно закуренная перед входом в сарай, напрочь отбивала чувственное восприятие контакта с окружающим миром в виде причудливых сталагмитов желтого цвета и куч замерзшего дерьма во всех углах.

Сортир бросили чистить с наступлением морозов. Не воняло -- и ладушки. Командование полка старательно не интересовалось, как зимой отправляет свои естественные надобности доблестный рядовой и сержантский состав.

По плану, развалюха должна была быть заменена чудом архитектуры в виде четырех кирпичных стен, бетонного пола и шиферной крыши. Но поскольку под этим чудом требовалось выкопать большой котлован, а экскаватор сломался, то постройку решили отложить до весенних проталин.

Бойцы со своей стороны решили проблему быстро.

-- ...вашу мать! -- ругался какой-нибудь прапорщик из новеньких, решивший по весне в таежных окрестностях полюбоваться цветением багульника, -- Не пройдешь -- везде солдатня "мин" наставила!

-- Свою лучше имей. Дешевле обойдется, -- под нос ворчал пехотинец, вылезая из-под куста, -- Небось, на свой сортир замок повесили, арестованных с "кичи" каждый день гоняете чистить. А до нашего и дела нет. Сами ходите в этот склад говна, кадеты проклятые -- мы тоже люди!

-- Что ты сказал!!! -- взвивался прапорщик, -- Ты из какой роты?! Да ты у меня ваш сортир зубной щеткой вычистишь!

...Но солдата уже и след простыл. Хороша тайга весной: зеленый туман лопающихся почек заволакивает ее, скрывая очертания конкретных предметов.

Фраза "про ключ" произнесена в том содержательном диалоге между представителями двух военных каст далеко не случайно.

Еще зимой офицерам надоело обнаруживать несознательных бойцов в своем компактненьком и чистеньком туалетике. (Особенно этим грешили молодые солдаты из городских, не отвыкшие от удобных унитазов). В итоге на двери ватерклозета был повешен замок. Ключи выдали всем представителям командного состава. Это и явилось богатой пищей для солдатских острот.

И даже после того, как кирпичная коробка была все-таки построена, и с офицерского нужника замок сняли за ненадобностью, боец, заметив в кустах не добежавшего до места назначения прапорщика или лейтенанта (те, кто постарше, научились рассчитывать), скалил зубы:

-- И этот по пьянке ключ потерял!

...-- Человек -- такая скотина, -- философствовал в кругу солдат своего призыва Вадим, -- быстро к плохому привыкает. Впрочем, как и к хорошему. Только от плохого он почему-то дольше отучается...

Месяца через четыре службы в мотострелковом полку на Дальнем Востоке, когда прошло состояние вечной заполошности молодого солдата; когда научился понимать, что от тебя требуют, и определить, насколько это важно (а отсюда решить, нужно или не нужно это делать), Вадим стал более внимательно оглядываться вокруг.

Он заметил, что, несмотря на корку жестокости и черствости, покрывавшие солдатские души, бойцы не разучились видеть светлое. Испытания не уродовали людей. Они являлись катализатором, позволяя извлечь на поверхность суть человека, при обычной жизни завуалированную, неизвестную не только окружающим, но и самому счастливому или несчастному их обладателю.

"Армия не делает людей лучше или хуже, она только усиливает эти качества, чтобы их видно было всем", -- эту фразу, сказанную ненароком их командиром взвода, Вадим запомнил.

Береза под окном.

Тебя я видел всякой:

То в инее, под солнцем, голубом,

Стояла ты невестой перед браком.

То в кружеве листвы -- воздушна и чиста,

Была ты не из жизни нашей,

Где грязь и мат, где по дому тоска,

И где сегодня -- то же, что и день вчерашний.

О женщинах у нас не говорят

Высокими и чистыми словами.

Но -- фото милой на груди хранят,

Но -- письма пишут МАМЕ...

Так где же правда: в первом иль втором?

Уж год служу, но так еще не понял.

Здесь благородство с подлостью в узле тугом

Слились. И не разнять их,

Как не удержать

Воды

В распахнутых

Ладонях....

Вадим выписал это стихотворение из блокнота своего отделенного -- младшего сержанта Лешки Константинова.

В тот вечер Варегов вернулся из парка техники, где вместе с другими молодыми раскурочивал на морозе списанный БТР. Он сидел на своей койке, пытаясь согреться. В ушах еще стояли многоэтажки матюгов Константинова, лаявшего "безруких белоручек".

И тут к нему подсел он сам.

-- Слышь, Варяг... -- несвойственное выражение смущения было на его широкой, задубелой от мороза физиономии, -- Тут я девчонке в письмо стихотворение написал. Ты ошибки посмотри, исправь, если что...

А еще через неделю обладатель поэтического дара за какую-то малую провинность закатал Вадима в наряд вне очереди.

"Так где же правда -- в первом, иль втором?" -- грустно цитировал Варегов, драя проход в казарме -- "взлетку" на солдатском жаргоне, в два часа ночи по местному времени.

Глава 7.

...Колонна еще часа полтора крутилась по узкой дороге, прижимаясь одним боком к красным и серым скалам с редкими зелеными островками растительности. Другим она заглядывала в пропасть, на дне которой, если набраться наглости и взглянуть туда, можно было различить вьющийся среди валунов поток.

Потом машины скатились на дно этой горной речушки. Начали трястись по серой измельченной гальке, которую совсем недавно рассматривали с головокружительной высоты.

На противоположном берегу мимо проплыл очередной кишлак, обрамленный рядами опушенных весенней зеленью пирамидальных тополей. Бурые стены дувалов создавали им угрюмый исторический фон, словно являлись развалинами средневековой крепости.

Машины сделали еще один рывок в гору и -- стоп, приехали!

Старики выпрыгнули из машины первыми:

-- Эй, двое! Сюда! Открыть борт! Чего, салаги, мы за вас это должны делать?!

Вадим сидел ближе всего к выходу. И он вместе с любителем опорожниться вдали от посторонних глаз, раньше других выскочил из грузовика.

Откинули тяжелый борт. И на афганскую землю, контролируемую Советской Армией в этой непредсказуемой стране, со своим нехитрым солдатским скарбом -- шинелями, бушлатами, вещмешками и коробками несъеденного сухпая, посыпалось молодое пополнение войне, которая тянулась уже восьмой год.

-- Рота, стройся!

Вадим, спешно выравниваясь в первом ряду шеренги, оглядывался по сторонам.

Плато, на котором они высадились, было с двух сторон окружено горами. Двумя другими оно выходило на небольшую равнину, перечеркнутую лезвием реки, на берегах которой прилепился большой кишлак. На самом плато, щедро усыпанном жирной пылью, скучились щитовые домики для офицерского состава -- "модули". Между ними -- зарытые в капониры штабные машины, завешенные сверху маскировочной сетью. Рядом -- длинные и унылые ряды больших солдатских палаток, два -- три безликих, похожих на бараки одноэтажных здания. Ряды БТРов.

Дальше -- столбы с колючей проволокой. Около них -- капониры, откуда высовывают свои стволы БМП и танки. Поодаль задрала свои грозные направляющие реактивная установка "Град"...

Это и было расположение полка гвардейской мотострелковой дивизии ордена Кутузова имени города где-то в Польше, который она отбирала у немцев в последнюю мировую войну.

-- Здравствуйте, товарищи солдаты!... -- речь комполка, дюжего мужика с луженой глоткой и прожженной афганским солнцем волевой физиономией, была краткой и деловой.

Он напомнил, что молодое пополнение (которое они давно ждали) прибыло на войну, поэтому детского сада и бардака во вверенной ему части настоятельно рекомендует избегать. Поскольку вышеозначенные компоненты являются основными причинами потерь и невыполнения боевой задачи. А они, представители молодого пополнения, призваны не только выполнить боевую задачу, стать настоящими бойцами, но и вернуться домой живыми и невредимыми.

Трусость и нарушения воинской дисциплины служат причиной не только собственной гибели, но и смерти товарищей, -- напомнил командир, -- Поэтому он, полковник Головин, настоятельно рекомендует основательно изучить стенд правовых знаний, каковой есть в каждой роте. На стенде красочно оформлены соответствующие статьи уголовного кодекса за воинские преступления.

Еще полгода назад Вадима бы удивил такой фрагмент речи комполка. Тогда он ожидал бы громовых раскатов командирского баса, разносящегося по плацу со словами приветствия "лучшим сыновьям советского народа, прибывшего выполнять не просто высший долг каждого советского человека -- воинский, но и наиболее почетную его часть, выпадающую на долю далеко не каждого -- долг интернациональный!"

Нечто похожее Варегов слышал от другого полковника -- замполита на аэродроме в Чкаловском, где их грузили в военно -- транспортный ИЛ-76. От его речи во рту Вадима остался неприятный сладковатый привкус, который обычно появляется перед тем, как тебя начинает тошнить.

Полгода службы в армии дали Варегову своеобразный материал для подтверждения старой русской поговорки "от сумы и от тюрьмы не зарекайся". Поэтому он ничуть не удивился словам командира полка про статьи уголовного кодекса.

"Школа жизни"... Это была действительно школа жизни, в которой учили по старому, но проверенному правилу: выгребешь из стремнины, не умея плавать -- молодец. Нет -- холодный огурец.

Вадим вспомнил тихого узбека, водителя из автороты, которому комбат для выполнения плана по перевозке грунта приказал выехать в рейс с неисправными тормозами. Запчастей катастрофически не хватало, все машины парка катались по дальневосточной трассе с какими -- либо техническими неисправностями. В лучшем случае это было отсутствие аккумулятора -- тогда "прикуривали" от других машин в парке или заводились с буксира...

Комбат понадеялся на русский "авось" и пригрозил водиле дисбатом за неисполнение приказа. Водитель, в свою очередь, положился на "авось" узбекский и выехал в рейс. Однако еще в парке, сдавая назад, он придавил задним бортом своего МАЗа зазевавшегося солдата -- своего же земляка. Земляк отделался переломом трех ребер, лишился пол-уха и стал заговариваться. В итоге узбек-водитель все равно отправился в дисбат, а комбата куда-то срочно перевели.

"Школа жизни". Можно было сломаться от жестоких и непривычных условий окружающей жизни. Проходить все два года в рваном, замасленном обмундировании, оказаться в хозроте, защищая Родину на должности свинаря или рабочего солдатской столовой. Такие, узнав, что они стоят на самом деле, продолжали нести слом и в гражданской жизни.

Три месяца назад Вадим записал в свой солдатский блокнот рядом с адресами друзей, солдатскими песнями и армейским фольклором такую фразу: "Армия -- школа жизни, но лучше пройти ее заочно".

Ему не удалось этого сделать. Что ж, студентам дневных отделений дают больше знаний, и они крепче держатся в голове...

...-- Мы делаем тяжелое, но нужное дело, -- заканчивал свою речь полковник Головин, -- Вы уже послужили, знаете, что это такое. А местной специфике вы научитесь у своих старших товарищей и командиров. Да, вот что еще... Не забывайте писать домой, чтобы потом замполит не объяснялся с вашими мамочками, почему молчит их любимый сыночек. Будьте примерными детишками.

Вадим открыл рот от удивления: такого окончания приветственных речей отцов- командиров ему слышать еще не приходилось. Однако последняя фраза полковника заставила его вернуть челюсть в исходное положение:

-- Только не по отношению к противнику!

-- Смирно! -- рявкнул приземистый капитан, старший команды.

Вадим, вздергивая подбородок, еще раз окинул взглядом то, что расстилалось перед ним.

Но это были не фигуры офицеров перед строем. Не грязные разводы брони и пыльное плато, испещренное следами ног, колес и траков. Все это было слишком мелко и терялось на фоне разворачивающегося перед глазами природного действа.

Садилось солнце.

Изумрудные склоны гор начинали темнеть. В ущельях уже поселилась непроглядная темнота, но верхние грани гряд были еще залиты нежным розовым светом. В кишлаке вспыхнули редкие электрические огни, и до уха донесся глухой звук дизеля, давшего им ток для жизни. А в прозрачно-голубом небе, словно прародители этих огоньков на грешной земле, начали появляться существа высшего порядка -- звезды.

Теплый ветер ласково водил своей мягкой ладонью, принося из долины запах цветущих садов и кизячного дыма.

Дневная жара и пыль становились воспоминаниями.

И забылось, что на этом свете существует предательство, ненависть, жестокость и война. И что ночь здесь несет не избавление от дневных забот, а новые тревоги.

...Последовала команда "направо" и сводную роту молодого пополнения повели к палаткам.