Аннотация: Моему другу, Диме "Сметане", Ветерану Второй чеченской посвящаю...
Знаете, ребята я конечно всё понимаю, но такое со мною впервые. Еле разлепил глаза. Вокруг тьма непроглядная. Чувствую пол холодный всем телом. Я на нём, в позе эмбриона валяюсь. Жуть. И прохлада такая приятная. Значит не на улице. Уже, хорошо. А то знаете, - бывало на огневой позиции, мордой в броник, в декабре. Полудрём.
Может быть в больничке? Просто с койки навернулся, забывшись крепким сном. Ощупываю себя словно барышню, аккуратно, дабы не нарваться на перелом какой-нибудь, или рану серьезную. По макушке ладонью шлепнул пару раз. Мозг на месте. Свет, кто-нибудь сейчас обязательно включит.
И чтобы вы думали, а?
Я по форме. Да-да, по форме. Вот боевая награда висит "За Отвагу", вот "юбилейка" одна, и лычки сержанта, да нашивки Внутренних Войск. Тьфу. Не хотел ведь юбилейку надевать. Просто дело молодое: девчонки под впечатлением, да и по школе пройтись по брякать. Ну вы ведь меня понимаете? В двадцать два года отчего-ж не по брякать? Ну вот, припоминаю полный стол водки и закуски. Курт Кобейн кричит из динамиков на всю квартиру моих родителей о том, что здесь пахнет молодостью. Мы все здесь молодостью и порохом пропахли. Уже 2002-ой год пришёл. Ребята тоже по форме. У Лёхи "Мужик" на груди болтается. Такую награду срочнику получить только за кровь пролитую. Либо свою, либо врага. У командиров проще, с этим делом. Есть такие, что и не помнят, с какого перепою "Орден Мужества" на груди оказался. А срочнику - не забыть никогда. В общем мои ребятки едят и пьют. Смеются глядя на наши пьяные танцы с Катюхой. А я возьму и женюсь. От неё молоком пахнет. Поэтому я к её шее прилип. Нет, не целую. Просто дышу ею. Чего от жизни мне ждать? Смерть я уже видел, и не раз под свинцом в грязищи ползал, а вот такого счастья, как рождение собственного ребенка... Ммм... Увижу! Свет бы включить, да опохмелиться чуть.
Сука! Наверняка курить пошёл в подъезд, в пролёте этажей. Тут меня и сморило пьяного. Наркоши соседские лампы часто выкручивают. Вот на кой, козе баян...?
- Эй алло? - кричу я в никуда, вытянув перед собою руку, в поисках стены, привстав на одно колено.
-Эээй, - рука упирается в пустоту и я, теряя равновесие, бьюсь головой об пол. И в позе страуса морщусь от проделанной глупости.
- Пффф, - больно-то как, отмечаю сознанием и нервом, и звуком из моих сухих, похмельных губ. Ничего непонимая, вращаю глазами по сторонам, но как вы понимаете - пользы ноль. Я всё-таки встаю на ноги и вытянув вперёд обе руки, начинаю отсчитывать по десять шагов, во все четыре стороны, в пространстве. Та же пугающая пустота и темень вокруг. Но пол, ровный.
Тогда, страх пнул меня со всего маха под оба колена заставив дрожать, и я в миг протрезвел. До шевеления волос, на моей дурной голове, до сумасшедших ударов сердца, до ряби кровавой в глазах. Я уже это чувствовал на гостеприимном Кавказе. Со всей злости стал прыгать вверх и вниз. Сколько есть мочи, бить подкованными каблуками берцев, в пол, чтобы отогнать это чувство. И чтобы меня, кто ни будь услышал наконец. Лишь эхо в ответ. Сплю, наверное, сука. Да - нет, лоб-то рассёк и боль чувствую, и крови с пальца лизнул, и бодун продолжается, и прочие прелести жизни. Сел на корточки и бью себя по щекам. Больно, бля. Я ж херачу "лещей" сам себе, как следует. Вдавливаю веки в глаза кулаками до боли и жду, когда исчезнут образы привычных, в таких случаях, фантомов. Собрался с мыслями и успокоился. Теперь ясно, как божий день - я случайно метанола хлебнул и ослеп. А, что? Бывало ведь в народе такое. Слепли горемыки от суррогата. Ну это в лучшем случае.
Единственный выход из положения - это не ходить по кругу, как неприкаянный, а ломануться в одну сторону бегом, как в учебке. Будь, что будет. Авось, кто за локоть поймает, иль шум улиц услышу. Бегу. В полупьяном состоянии - зигзагами получается. Наверняка, кто-то ржёт, как конь надомной. Вот только мне не до смеху. Выдыхаюсь я, и вновь падаю на колени, скользнув несколько сантиметров вперёд, как на льду, по этому злосчастному полу.
- Ебучий-случай! - рву
глотку я психованно. - Что за шутки сука? Что со мной блядь происходит?
И тут как ни в чём, ни бывало скрипнули двери и Катя заговорила со мной нежным голосом:
- Помни Ди-ма! Помни меня! Я тебя лю-блю... Лёша, переверни это тело...
- Да блин Катя, не трогай, - ответил Лёха, и добавил устало, - сам перевернётся.
Музыка играет где-то, ну со всем рядом и двери снова скрипят. Ребята галдят по-прежнему уже под аккомпанемент моей акустической гитары:
- Ой-ё, ой-ё, ой-ё, - и затем хором, - никто не услышит...
А я ору что есть мочи и ползу, не щадя коленей, перебирая ладонями по полу, на скрипящий, звук закрывающихся в мою комнату дверей:
- Лёхааа, стой-теее!!! Парниии! Катюшааа, я здесь, вы чегооо...?
И тут меня прорвало братцы. Сижу реву, как сестренка моя мелкая. Обидно. Не видят меня, или не хотят видеть? Встал, по привычке отряхнул колени своих отглаженных армейских брюк и уставившись куда-то под ноги, пошёл в абсолютно противоположную от друзей сторону. Бросили. Бросили. Бросили, как в заводском районе Грозного. Сам выберусь...
Во рту горчит и курить дико захотелось. В нагрудный карман лезу. Вот она родимая. Пачка сигарет полупустая, а в ней зажигалка. Сую сигарету в рот и прикуриваю. От яркого света пламени слепну и шлёпаюсь с перепуга на пятую точку. Первая затяжка, как бальзам. Смеюсь. Зрение-то есть значит. Смеюсь, до слёз. Прорвёмся. После войны сентиментальным стал. Плакса.
Не вынимая сигареты начинаю чиркать зажигалкой по сторонам и быстрой походкой идти вперёд. Минут тридцать прошло, а я всё иду, и иду куда-то. Безымянный палец болит уже от чирканья, но огонь освещает лишь манжет кителя. В голову лезет вся моя яркая жизнь. Школа, рок-группа, учёба по профессии, девчонки. Какого, я не с них начал? Затем войска и Кавказ. Я иду ребята, и со мной шагает вся моя жизнь.
Никотин вселил в меня пофигизма и я закуриваю ещё одну. Убрал зажигалку в карман и с какой-то теплотой и надеждой наглаживаю свою медаль "За Отвагу". Даже шагу прибавил. Чувство гордости проснулось что ли? Улыбаюсь, как придурок, сам себе и курю, под почти строевой шаг. Ни ветерка, ни звука. Но я не хочу уже думать о странности этого момента. Знаю, что это не повторится больше никогда. И пусть даже, это эффект дешёвого наркотика. И тут кольнуло. Прям под ложечкой засосало. Звёздочка мигает. Впереди. Белая и крупная, как Полярная звезда. Я встал, стою и смотрю на неё. Глазами только хлопаю. Звёзд ведь не бывает впереди. Звезды должны быть на небе. Кроме огня своей зажигалки не видел ничего подобного уже несколько часов. Слышал где-то, точно помню, что если заблудился, то топать нужно прямо на Полярную звезду.
Не тороплюсь. Какой смысл? Перед тем, как меня вырубило, целую Катю в ванной. Это я запомнил. Она к моей медали нежно так прикасается, потом лицо моё гладит. Шёпотом мне:
- Расскажи мне Дима, за что?
Я, пьяно так и с предательским блеском глаз говорю:
- За отчаянность, страх и злобу мою Катюша...
Она вдруг заплакала, прижалась крепко-крепко, и не до поцелуев мне стало пацаны. Сам без стыда расклеился...
Чего мне её стыдится? Чувствую родною мне красавица стала. Медленно так по стене и сполз, уткнувшись лицом в колени, чтобы пару вдохов, дрожащих сделать, да зубы до скрежета стиснуть. А у ребят наших в кухне здорово и громко:
- Села батарейкааа, - поют хором с десяток молодых и пьяных голосов.
Лёха с Витюней в ваную долбят, смеются, орут:
- До свадьбы нельзя Кать...
- Мы хорошо воспитаны, - отвечаем мы в унисон, улыбаясь друг другу.
Она открывает щеколду, и мы в обнимку вываливаемся прямо на пол. Смотрим снизу-вверх на стоящих полукругом ребят, которые всерьез обсуждают, кому быть свидетелем и свидетельницей на нашей свадьбе.
- Я пьян родная. - говорю ей от чистого сердца и целую в нос.
Последнее, что помню, тащат за ноги по полу. Затем резкий подъём тела вверх, вертолёт, и подушка.
Теперь звезда похожа на маленькое белое солнце. Мне уже безразлично совсем. Я надышался свежестью и воспоминаниями. Шагаю твердо, курю меньше. Чувствую, иду не о
дин. С армейки такая чуйка. Понимаете? По сторонам головою крутить бесполезно. Всё та же тьма, но появились звуки шагов. Еле слышно шагают и слева и справа, и сзади. Затем появился шелест, и тут ко мне снова приполз страх. Приполз в виде мурашек по спине. Я знаю этот шелест наизусть. Это маскхалаты ОМОНа, так шелестели когда-то, в нашем полку. Я опять начинаю паниковать. Ускоряю шаг и вижу, что какие-то тени загораживают собой моё солнце. Только этого мне не хватало. Я уже несусь сломя голову на свет и врезаюсь в чью-то спину со всей дури. Мы оба падаем. Он вперёд, выставляя руки для опоры, а я на него сверху.
- Совсем очумел боец? - кричит парень мне недовольно, - куда торопишься, а?
- Да, никуда, - отвечаю я, тихо оправдываясь, и помогаю ему встать.
- Ну а в чём дело тогда?
- Я просто устал в темноте бродить.
- А мы не устали?
- Кто мы?
- Мы все, - ответили мне хором голоса и тёмные силуэты спин стали медленно расходиться в стороны. Моему взору открылся огромный, ярко-освещённый тоннель. Странным образом я насчитал сорок электрических ламп и множество ребят разных возрастов, смотревших на меня скучающим взглядом. Лампы растянулись по всему тоннелю и свет исчезал где-то за поворотом этой каменной, округлой кишки. Я стал медленно отступать назад, снимая с себя солдатский ремень и наматывая его на кулак бляхой вперёд.
- Ты чего боец? - крикнул какой-то уж очень худой пацанёнок в гражданской одежде. Я заметил большие тёмные круги под его глазами. Олимпийка грязная, сам обросший как бомж и только голос выдавал его молодость.
- Вы кто все такие блядь? - я продолжал медленно отступать назад. - В моём городе нет таких подземок. Кто меня сюда привёз? Зачем?
- А ты не понимаешь? - вышел на середину здоровенный боец ОМОНа.
Ого, милиция. Да ещё какая! Вот, что я подумал, в тот момент пацаны. Откуда этот сброд? Что за типы? Нас таких, как я после Кавказа на раз закрывают.
- Не понимаешь? - повторил он громче, нагоняя на меня страха, пуще прежнего.
- И не хочу понимать, - дрожащим голосом отвечаю я им всем.
- Тогда вали отсюда, - крикнул омоновец и все они вновь загородили свет своими спинами, локтями, руками, ногами, тенями. А я сел на задницу, на этот уж очень подозрительно ровный пол и достал последнюю сигарету из пачки.
Я смотрел всем этим людям вслед сидя, у входа в тоннель. Никотин от первой и глубокой затяжки, с такой силой рванул мои лёгкие, таким ударом прошёлся по грудной клетке, что всё моё тело затрясло, как от электрошока и изогнуло в дугу, как при эпилепсии.
Крик Катерины в моей голове, такой нечеловеческий, громкий, пронзительный и абсолютно беспомощный, длился целую вечность, а затем я разобрал её слова:
- Я говорила тебе блядь Лёша, я вам всем говорила твари, переверните Диму на бок. Он бы не захлебнулся во сне своей рвотой, он был бы жив, жив, жив. Димочкааа...
- Ментов, и скорую вызывай, - кричала по всей видимости Ленка. - Хули тут поделаешь...
- Сколько времени? - кричали голоса с спросонья.
- Шесть. Шесть утра.
- Синий уже, - узнал я твердый голос Лёхи, - хватит орать я сказал. Имейте совесть. Ждём милицию и медицину.
Мои глаза сжаты. Я хоть и умер, но реву пацаны и влага хлещет из-под ресниц по щекам, как у ребёнка. Меня лежащего на полу хватают за руки с двух сторон какие-то парни и одним рывком ставят на ноги. В
глаза мне смотрит тот самый омоновец и спокойно так говорит:
- Пошли Дима. Нам ещё сорок километров по этому блядскому тоннелю топать....
Моему другу, Диме "Сметане", Ветерану Второй чеченской посвящаю...
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023