Взяв паузу, он держит ее, вынуждая меня отвечать. Он думает, что мной можно манипулировать? Я никуда не спешу, поэтому пытаюсь выиграть время, чтобы мысленно проиграть несколько возможных вариантов и высказать вслух только один, единственно правильный ответ. Не стоит ему осуждать меня за эмоциональную заторможенность. Тем более что никто и не обещал немедленной реакции.
     Но вирус этой истории успешно размножается в моей памяти. Разрозненные события и обстоятельства непроизвольно складываются в четкие линии шахматных клеток. Не сопротивляясь, я погружаюсь в эту геометрию. Она бесконечна в своей подкупающей прямоте - это как в детстве, когда за руку с родителями ты идешь по мощеному скверу, стараясь попасть подошвой детской сандалеты точно в центр квадратной плиты, и расстраиваешься, когда не попадаешь. Это как взросление: с детского уровня, на котором есть только "да" и "нет", ты переходишь во взрослый мир, в котором не принято спрашивать, наступая на мину: "я точно могу на это рассчитывать?"
     Необходимость думать заставляет напрягать мои и без того контуженые мозги. Это очень раздражает. Поворачиваюсь к собеседнику и внимательно рассматриваю его - как в телевизоре с выключенным звуком. Происходящее становится похожим на плохую пьесу - вначале герои были без лиц, без движений, потом у них появились лица, но один из них по-прежнему не хочет говорить. Ответы на его вопросы я сам ищу не один год, пытаясь понять, что я упустил, попав под гранатомет.
     
     Семнадцать лет назад нас, четверых бойцов Баракинского батальона, запертых западней в броне подбитого бронетранспортера, сожгли из гранатомета. Я получил ожоги и самое страшное - черепно-мозговое ранение.
     Когда прилетели вертолеты, все уже закончилось - весь экипаж бронетранспортера, скорбя, поместили в морг. У меня на руке были "дембельские" часы. Похоронная команда - Черный Тюльпан - добросовестно освободила нас, попавших в морг, от не нужных нам уже вещей. Но сработал мышечный рефлекс - когда с моей руки снимали часы, я схватил мародера за руку.
     Меня срочно отправили на операционный стол, а "трупоноса", потерявшего сознание от моего рукопожатия - под капельницу. Я почти месяц, не приходя в сознание, болтался между смертью и жизнью в реанимационном отделении Кабульского госпиталя. Когда очнулся, эти самые часы встали и больше не пошли. Я их так и оставил у хирурга, на память. Там-то, в реанимации, я и увидел впервые этот "мультик" о собирающихся после взрыва осколках.
     
     Сноп раскаленных осколков, кровь, брызнувшая из головы "молодого", вдруг неожиданно всасываются назад, в раскаленный пузырь, вздувшийся на правом борту брони. Жидкий металл "пузыря", стремительно остывая, мгновенно переходит из жидкого состояния в твердое. Восстановившая свои свойства броня отталкивает кумулятивную струю. Огненный чулок детонационной волны сворачивается вдоль линии выстрела в маленькую пластмассовую головку пьезовзрывателя. Из облака осколков деформированной взрывом дюралевой облицовки кумулятивной полости гранаты выстреливает молния электрического разряда.
     Неяркая вспышка и все осколки вдруг, изменив свое движение на обратное, собираются в точке взрыва, воссоздавая первоначальный облик гранаты РПГ.
     
     В момент взрыва не я "перебирал" возможности в сложившихся обстоятельствах, обстоятельства сами распались на слагаемые. При этом реализовалось лишь та часть моих возможностей, которая наиболее соответствовала сложившимся обстоятельствам. Ни одно из этих слагаемых не содержало информацию о других, упущенных мной шансах, формирующих мозаику будущих событий.
     Картинка получилась совершенно фантастичной. Все упущенные возможности, существовавшие тогда в одном со мной пространстве, оказавшись кем-то уже реализованными, продолжали формировать мир скрытых перемен. Осколки, пули, не попавшие в меня, не оказывая прямого воздействия, позволяли всему, что могло со мной случиться - случиться.
     Бесило одно - неспособность определить, какая именно из имеющихся тогда возможностей реализуется сейчас, в данный момент - реальная или упущенная кем-то когда-то, обернувшаяся сегодня скрытой переменой в моей жизни? Избавляясь от запутанных рассуждений - что это, закон природы, или же следствие моего собственного несовершенства - я просто реализую собственный мир, доставшийся мне после взрыва.
     Но каждый раз, пытаясь представить картину взрыва в реальности, я понимаю - в жизни, в которой настоящее имеет определенное значение и не может влиять на прошлое, так не бывает. Верно, но почему? Разве при этом будут нарушены законы механики? Нет. Ничто не запрещает осколкам собраться вместе. Ничто, кроме статистических законов: вероятность того, что все молекулы, независимые в своем движении, вдруг станут возвращаться по пройденным путям, столь ничтожна, что мы заранее принимаем ее равной нулю - и оказываемся правы. Не всегда.
     История, как известно, развивается по спирали и для того чтобы попасть в будущее, время от времени приходится возвращаться в прошлое. Независимые в своем движении, осколки могут вдруг вернуться по уже пройденным ими траекториям, представляющим собой "дерево". Точками разветвления "ствола" оказываются моменты взаимодействия осколков с окружающим миром, когда из равновероятных возможностей случайным образом ими реализовывалась только одна - использующая ресурс либо времени, либо пространства.
     Возвращаясь в прошлое, мы меняем направление течения времени - сжигаем в топках памяти собственные ресурсы. При каждом таком возвращении отмирает не один листочек на ветке моего "дерева". Сколько их еще осталось у меня?
     
     Старику трудно отказаться от милого для его сердца целесообразного восприятия мира и перейти к его суровой причинности. В отличие от него, нас жизнь заставляет смолоду надевать на усохшие культи немецкие протезы, дрессируя болью нашу волю и логику. Дед цепляется за мою картинку с осколками, пытаясь привести мне собственные объяснения.
     - Уравнения классической механики инвариантны относительно обращения времени, - возражает он мне.
     - Это означает, что если в какой-либо системе тел все их скорости поменять на противоположные, то система пройдет через те же самые состояния, которые она уже проходила, только в обратном порядке, независимо от того, сколько каких тел в нее входит.
     - Но законы статистической физики коренным образом отличаются от законов динамики - они не инвариантны относительно обращения времени. Это выражается существованием второго начала термодинамики - закона возрастания энтропии, согласно которому движение систем происходит так, что степень хаоса в них не может уменьшиться, если на систему нет внешнего воздействия.
     - Поймите, капля чернил, упавшая в стакан воды, постепенно расходится по всему объему, но никто не наблюдал обратного процесса.
     - Если на систему нет внешнего воздействия, - уточняю я его же слова.
     Всегда можно отличить причину от следствия по ряду признаков. Например, если при воспроизведении одного события всегда появляется другое, то значит первое событие - причина, а второе - следствие. Наоборот, воспроизводя последствия, мы не обязательно встретимся с причиной, так как последствия могут быть вызваны не только произошедшим, но и другими, не случившимися событиями. При равноценности причин и следствий нельзя ставить вопрос "почему?" - при соударении двух шаров нельзя различить, какой из них является причиной их деформации.
     Для получения причинно-следственных различий пары тел оказывается недостаточно. Необходимо действие третьего тела. Тогда получается внешняя сила, то есть причина. Под действием этой причины могут возникнуть следствия - сила действия на другое тело и одновременно противодействие на тело, с которым связана причина. Для соблюдения обычного счета времени его ход надо ориентировать по направлению внешней силы - время втекает в систему через причину к следствию.
     Причины всегда приходят со стороны. Они являются обстоятельствами внешними по отношению к тем, у кого возникают последствия. Поэтому, между причинами и следствиями всегда есть малое пространственное различие. Помимо этого пространственного свойства причинных связей есть и временное - причины предшествуют следствиям, поэтому между ними всегда существует различие во времени определенного знака. Отношение пространственных различий к этим временным величина конечная - она определяет скорость превращения причины в следствие. При заданном пространственном различии эта величина тем больше, чем меньше временное различие между причиной и следствием - то есть тогда, когда время течет быстрее.
     В декабре 1939 года - арест, осенью 1940 года - приговор, в декабре 1940 года - пеший этап в Вижай. На все про все - год, именно эта скорость превращения причины в следствие и есть мера хода времени в их истории. Ее конец был тем ближе, чем больше было расстояние между судом и каторгой, и чем меньше времени требовалось на то, чтобы перейти от "правосудия" к "справедливому наказанию".
     - С точки зрения динамики, это можно объяснить тем, что время пребывания системы в вероятном состоянии, имеющем больший статистический вес, в среднем дольше, чем в менее вероятном, - умничая, Карл Болиславович натягивает лицо в улыбке, и при этом его уши смешно шевелятся. Забавный старик, он сам то понял, что сказал? Я лично не понял.
     Двигающиеся, с мохнатыми мочками уши деда напоминают мне о Грише - чем не история про чернильное пятно, собравшееся в первоначальную каплю? Время, воздействуя на нас, как магнит на металлические опилки, расставило все по своим местам - распределив всех участников этой истории строго вдоль своих силовых линий.
     
     У Гриши Геморроя была вполне нормальная фамилия - Носов. И кличка до этого у него во дворе была вполне нормальная - Бэтман. Ее он получил от детворы за широкие уши, напоминающие крылья летучей мыши. Так и остался бы этот мужик героем детских комиксов, если бы не случай, сделавший его Геморроем.
     Неуемная энергия и строптивый нрав обеспечили Грише непростое детство. В школе он был единственным, кого не беспокоили размеры и форма его ушей. Оскорбления, стычки, драки - все это было частью жизни мальчика. Поэтому он сызмальства стремился в лес. Только там и нигде больше, находил он настоящее равенство. И ценил это больше обычных человеческих отношений. "Физически здоровый мальчик" - единственное предложение в школьной характеристике Гриши, которое написала классная руководительница, не покривив душой.
     У Гриши был младший брат, который погиб где-то в пустыне под Кандагаром.
     - Он был не такой как другие, правильный, - рассказывал нам Гриша: - После похорон отца он меня избил, - будучи сам почти два метра ростом, загорелый и крепкий, как бык, казалось, вспоминая эту ссору, Гриша сам до сих пор не верит в то, что такое могло случиться.
     Смерть брата была для него ударом. Похоронив отца, затем брата, чуть позже старушку мать, Гриша продал дом в деревне и уехал в город на заработки. Здесь он и встретил свою судьбу.
     Поздно начав человеческую жизнь, Гриша испытывал огромное чувство вины перед погибшим братом и умершими родителями. Много всякого было в его жизни, - ездил на поездах без билета, воровал, ночевал в подъездах, на вокзальных скамейках. Четверть века его подвиги были достоянием не только деревни - всего района. Участковый сделал на этом неплохую карьеру, но Гриша чудом избежал тюрьмы.
     Что до нахальства, которым он был знаменит, то здесь у него не было недостатка в адвокатах. Каждый, кто знал его лично, мог заверить, что Гриша не особенно нахален - он просто самоуверен. А каким еще ему быть? Он отличный хозяин, хлебосол, семьянин, отец своих детей, но прежде всего - хозяин. Это качество многие ошибочно и принимали за эгоизм и воинствующее хамство.
     Гриша не был послушным мужем. Как и большинство мужчин, он считал, что благополучно замужняя, удовлетворенная своим браком женщина в объятия малознакомого мужчины не бросится. Случайные связи - полагал он - это для молодых, незамужних и психически неустойчивых, а зрелая, "адаптированная" женщина на такое не пойдет. Его супруга, подарившая Грише двух пацанов, была вполне довольна жизнью - бытовая разнузданность мужа с лихвой компенсировалась его приступами детского послушания.
     Но мачизм, приобретенный Гришей в шатаниях по лесам, по вагонам-ресторанам, деревенским шалманам и на нарах КПЗ, все же медленно умирал. Неудивительно - сорок процентов мужчин в России в возрасте от тридцати до сорока лет, имеют проблемы с потенцией. Гриша был на стадии испытательного срока перед вступлением в эту партию "меньшевиков". Пиво уже спасло одного пацана - Арнольда Шварцнегера. Но пить пиво лежа невозможно и Гриша, страдая от утреннего тремора, знал об этом. К этому времени его початок, работающий частенько уже только писькой, еле успевал справляться с ответственной нагрузкой - выводить выпитое из организма.