(Сперва оригинал на украинском языке, а потом перевод на русский язык)
Нашi муки. 9 частина. Гончарук Андрiй i Рибак Емiр.
Черговi пригоди Миколи.
Примiщення центра якоїсь волостi в Латвiї.
Змучений Микола на якiйсь лавцi швидко заснув з рештками фахiвцiв з штабухтабору бiля мiста Двiнськ (Даугавпiлс) Латвiя. Згодом сюди, вранцi, селяни i робiтники, руськi i латишi, поприносили знедоленим рiзних харчiв. Хто що мав. Латиськi робiтники вiддавали свiй денний харчовий пайок, який отримували по карточках.
Але Микола вже не мiг їсти. Проснувшись, повiльно вийшов на подвiр"я. Холодний вiтер вмить остудив опухлу, палаючу руку. Микола замерз. Нестерпна бiль клiщами стискувала грудну клiтку i перехоплювала дихання. Вiн ледве зайшов у примiщення. Майже до полудня ненажерливi багатiї, що мали земельну приватну власнiсть, розбiрливо розбирали дешеву робочу силу. Це тому, що вони самi вже не могли обробити свої великi земельнi надiли чи виконати iншi сiльськогосподарськi роботи.
Микола залишився один. Вiн нiкому не потрiбен, бо хворий i калiка.
У важких муках Микола знову задрiмав. А як тiльки проснувся, то в нього оживилась крамольна думка: тiкати звiдси i тiкати, як скорiш. Так лiпше буде. Я вiльний, за мною нiхто не стежить. Але куди йти, якщо я не можу спокiйно пiднятись з лави?
Так i промучився там Микола цiлий день. Аж пiд вечiр в примiщення волостi зайшов простий на вигляд чоловiк - селянин. Вiн чемно привiтався зi мною. Потiм якось скромно i лагiдно почав розпитувати мене чому мене нiхто iз багатих людей волостi не забрав до себе. То розiбравшись в чому причина, вирiшив забрати Миколу до себе в дiм. Микола теж якось нiяковiв i вiдмовлявся, показуючи на руку. Але селянин умовив Миколу їхати з ним в його дiм. Вiн обiцяв Миколi, що вилiкує руку i нагодує його, бо розумiє, що той голодний.
- Зимою роботи в мене мало. А навеснi час покаже що робити. Головне - це вилiкувати руку i тим врятувати твоє життя. Бо якщо запустити i далi процес хвороби, то це повiльна смерть в муках, - говорив Миколi селянин.
Цього селянина звали Антоном. Вiн довго сидiв в примiщеннi волостi, очiкуючи щоби староста вийшов з свого кабiнету.
- Я припишу тебе до своєї сiм"ї. Староста звичайно може суперечити проти цього. Бо я не настiльки багатий, щоб у мене мiг працювати вiйськовополонений. Я латиський злидар i менi самому навеснi треба буде шукати роботу. Але якось воно буде.
Трохи поспiлкувавшись зi старостою Антон приписав мене до своєї сiм"ї, i як уладнав цю справу, то ми поїхали до його дому.
З великим спiвчуттям i турботою зустрiли Миколу вдома домашнi у Антона, як рiднi. Але хворий Микола, зовсiм змучений в дорозi, то бажав лише десь би прилягти. Вiн був в якомусь туманi - маревi i ледве на щось реагував.
Два рази Антон привозив до хворого Миколи, до себе додому лiкаря. Той лише пропонував ампутувати кисть руки. Але господиня дому не дозволила це йому зробити i лiкувала домашнiми, чи то народними засобами разом з порадами лiкаря.
- Прикро було лише те, що господиня погано володiла руською мовою. Але це не завадило їй виконати свої простi, людськi, спiвчутливi обов"язки догляду за хворою людиною iншої нацiї.
- Це навпаки показувало на єднiсть i цементування нацiй i народiв в таких справах. Це об"єднувало i показувало про незламнiсть поневолених нацiй. Це згуртувало нас в єдиний табiр на боротьбу проти фашизму, - мiркував по своєму Микола.
Так монотонно проходили днi i ночi Миколи в хатi Антона. А вже через два мiсяцi, перебування тут Миколi трохи покращало. Вiн почав рухати пальцями. Вечорами, коли Миколi трохи кращало i господар Антон мав вiльний час, то вони спiлкувались трохи.
Антон розказував про злиденне життя малоземельних селян, та про важкi умови працi робiтникiв в Латвiї. Та ще про зрадникiв, якi зразу ж пiсля вiдступу радянських вiйськових частин з Латвiї продались режиму Гiтлера.
В обох спiврозмовникiв були практично одинаковi думки про те що далi робити. Тому, пiд кiнець, вони вирiшили: коли Микола видужає i земля вкриється зеленою ковдрою, вони мабуть пiдуть партизанити, бити окупантiв.
Ось так непомiтно наступив роковий день - 26 лютого 1942 року.
В наказному порядку полiцаї вивезли Миколу з хати Антона i вiдвезли його знову в штабухтабiр у Двiнськ.
Свої одiссеї Данила.
Не менш i не бiльш злиденними одiссеями переймався i Данило.
Важкi випробування пережив Данило, коли залишився зимувати в таборi. Та спочатку пiсля раптового зникнення товариша, Данило бiльше тижня ходив по бараках i шукав Миколу. Та так i не знайшов. Не вiрилось, що товариша вже не має, але воно так на той час склалося. Що тут поробиш, i я дав собi якийсь спокiй. Майже примирившись. Бо чим день, тим все важче йому тут було iснувати.
Постiйний голод душив тiло, разом з холодом, якi стискували металевими клiщами i не хотiли вiдпускати. Людинi до голоду i до холоду нiяк не можна було привикнути. Цю iстину уяснив цiєї зими в таборi Данило. Ранковий котелок мутної, теплої юшки з рештками перемерзлих i пiдгнилих овочiв, якi, як привиди iнколи попадались тобi раз чи два рази в тиждень, пiдтримуючи скелет людини з натягнутою шкiрою. Живiт просив, та бурлив, гарчав, як зацькований звiр в пастцi, вимагаючи необхiдних калорiй для органiзму...
З самого початку iснування табору, вiйськовополоненi не були в лазнi, не мились, не мiняли бiлизни, та й в кого вона була. Деякi навiть були в верхнiй одежi, а з бiлизни залишились однi рубцi. Бiлизна на людях зiпрiла, але це була неймовiрна правда...
Не те, що пiд верхньою одежею, але й зверху неозброєним оком можна було бачити, як цiлими купами лазили неляканi паразити. Вони до кровi роз"їдали людську шкiру i що ще гiрш поганiше - розносили хворобу - тиф.
Люди - злиднi, наче фантоми тинялись по табору, чи лежали розпухлi вiд туги i безнадiї, як немiчнi доходяги. У важких нестерпних умовах Данило просиджував довгi, темнi i холоднi ночi.
В бараках не було нiякого отоплювання. Холод не давав спати, мерзли руки i ноги, нестерпно болiло в грудях вiд простуд. Кашель i мокроти не проходили... Ось - ось i настане кiнець...
Одного ранку до Данила пiдiйшов оберполiцай у супроводi зрадникiв. Вiн штовхнув його в груди палицею - качалкою i наказав йти носити померлих бранцiв. Данило спробував вiдмовитись спираючись на те, що вiн не може дивитись на блiдi скошенi обличчя й запалi в череп очi мертвих. Почувши це - цi бандити накинулись на Данила i почали його бити, хто куди бачив i як мiг. Добряче побивши кiлька хвилин Данила - ця двонога зграя повела його на табiрний плац - площу. А там вже оберполiцай штовхнув його у вишикувану колону в"язнiв штабухтабора.
Цi паскуднi виродки - полiцаї, при любiй якiйсь затримцi бранцями виконання їх вимог, чи наказiв, кожний раз жорстоко били їх. А радянськi вiйськовополоненi в чому були виннi, що так з ними несамовито поводяться такi ж люди як i вони? Тут цi в"язнi були людьми честi, якi виконували свiй вiйськовий обов"язок i вони не заслужили до себе такого вiдношення, бо вони не були карними злочинцями, якi скоїли важкi злочини.
А зрадники - виродки весь час проводили показнi безжалiснi знущання над безвинними людьми тiльки за те, що хтось iз них на крок вiдiйшов вiд колони, чи в нього було лице в прищах - гнiйниках i тому подiбне. Якщо їм хто небудь не сподобався, - то вони штовхали цю роздягнену наголо жертву на заздалегiдь приготовлену лавку. Тодi один перевертень сiдав жертвi на шию, а другий на ноги. А два кати, що стояли з двох сторiн лавки, на якiй лежав голий чоловiк, по наказу оберполiцая нагайками сiкли, так що жертва помирала вiд цих мук.
Ось так цi зрадливцi встановлювали новий порядок фашистської Германiї, представники якої все це бачили i не тiльки не зупиняли цих знущань, а й заохочували до цього цих iуд.
Можливо цi жорстокi знущання можна поставити в епоху християнської iнквiзицiї, але ж це зараз майже середина 20 столiття. Є ж якiсь мiжнароднi правила i закони поводження з вiйськовополоненими. Це ж не середньовiччя, не крiпосне право. Невже колесо iсторiї покотилось назад i все повернулось до старих вiкiв... Та про що тут говорити... Бо i слiв для оправдання цих злочинiв не має...
Цю вишикувану колону, в яку Данило попав, перевели - перегнали, як якесь стадо худоби в окремий блок. Там нам зробили жахливу санобробку. Роздягнувши нас догола обмили крижаною водою з пожарного гiдранта, а наш одяг прожарили в спецiальнiй печi.
Не пройшло i пiвгодини, як наша колона, помита i в прожаренiй одежi, з лопатами вирушила на одну iз старовинних робiт людства - хоронити мертвих людей.
Ось так Данило став гробокопачем. Вiн разом iз iншими бранцями копав в землi широкi траншеї в якi зносили мерцiв i присипали землею.
Це були не братськi могили, а скотомогильники, по iншому це i не назвеш. Не було i нiяких вiйськових почестей цим вiйськовослужбовцям. Не знаю чи залишились якiсь записi про цих людей - iмена, прiзвища...
Перша непокора в штабухтаборi
Я, Павло, Микола i Данило понуро сидiли, кожний зi своєю купою думок в барацi табору Двiнськ.
- Посидимо тут в таборi мiсяць, а за цей час щось може придумаємо, що далi робити, - сказав Павло.
- Не будуть фашисти нас тут так довго тримати, - вiдповiв Данило.
- Наближається весна i їм потрiбна робоча сила. Мобiлiзацiя чоловiкiв в армiю, на вiйну вiдкриває незайнятi робочi мiсця.
- Нам треба бути в таборi заради Миколи, поки в нього остаточно не загоїться рука i вiн нею зможе все робити. А це як мiнiмум мiсяць. I ми будемо робити те, що нам вигiдно, а не фашистам. В будь яких умовах нам необхiдно боротись проти цiєї фашистської чуми, - вiдповiв Павло.
- Будемо боротися! Цi недолюдки - полiцаї навiть поговорити нам не дають. Вони в могили вiдправили десятки тисяч наших радянських людей. Фашистськi прислужники ходять по бараках вгодованими бугаями, махають нагайками налiво i направо i радiють, що фашисти дали їм безмежну владу над нами. Вони б"ють кого їм захочеться восени i зимою, - висказав своє слово Данило.
- Так робити бiльше не будуть, - сказав Павло, - оглядаючись навкруги.
Одного разу в наш барак зайшов оберполiцай, а за ним вбiгло декiлька полiцаїв. Постояли деяку мить. Потiм один iз них голосно загорланив: - Струнко!
Але майже всi люди, як сидiли, чи лежали на нарах - не ворухнулись.
Оберполiцай вийшов на середину барака. Вiн, багровiючи вiд лютi, перекладаючи нагайку з правої руки в лiву руку, несамовито зарепетував: - Останнiй раз попереджаю, коли в барак входить наша полiцiя, всi, хто в ньому находиться, повиннi стояти по командi струнко!
- Якщо на другий раз не буде виконаний цей наказ, я всiх вiдлупцюю! Шкiру з вас спущу - негiдники!
Десь iз кутка барака пролунав басистий голос:
- А по пицi не хочеш, замiсть команди? - запитав невiдомий.
Оберполiцай почервонiв, як достигла помiдора i як вiд скипiлого окропу пiдскочив, кинувся в куток до наступної його жертви, пробиваючи собi дорогу лiктями в вузькiм коридорi проходу. Але тут всi люди барака пiдхопилися з мiсць i стали в проходах i стояли, як дуби в лiсi. Оберполiцай розгубився, бо тут його хвастлива сила не мала успiху.
А з кутка знову почувся другий голос:
- Iди сюди! Я зараз подам тобi команду!
Оберполiцай, на це заревiв, як ведмiдь:
- Дайте дорогу! Я засiчу комiсара! Я доповiм нiмецькому гауптману про те, що ви приховуєте в своїм барацi комiсара! Вас всiх розстрiляють! Давайте самi сюди комiсара!
- Хто кричав?! Говорiть, а то вас всiх пiдряд зараз буду лупцювати!
Оберполiцай прискiпався до найближчого полоненого:
- Показуй негайно комiсара, а то зараз шкiру з тебе спущу!
- Я не знаю! - схвильовано вiдповiв бiдняга, задкуючи до причiльного вiкна.
- Я... Я не знаю тут нiкого.
- Ти сам комiсар, якщо його не показуєш! - гримнув до нього в лице фашистський лакуза.
- Ой хлопцi! До мене - мерщiй! - звернувся вiн до полiцаїв, -всипте йому 25 нагайок! Вiн швидко взнає котрий iз них комiсар!
Полiцаї швидко почали поспiшати на помiч до свого керiвника. Запала тиша.
Полiцаї направились до своєї жертви.
Павло, який знаходився поряд зi мною, закричав:
- Ей, ти - продажна шкура! Хочеш щоби тебе вiднесли звiдси в шинелi i кинули в туалет?! Думаєш, нiмцям така велика шкода за такими паскудами, як ви?! Товаришi, чого ви стоїте?! Зробiть з них купу м"яса i винесiть їх геть, щоби вони тут не смердiли!
В"язнi рухнули з своїх мiсць, i людський натовп, як морська грiзна хвиля загойдався по бараку. Вiд цiєї хвилi полiцаї опустили свої нагайки i позадкували до дверей. Старший полiцаїв переступаючи назад порiг барака скажено закричав: - Я вам ще покажу!
- Ти краще сам частiше показуйся сюди! - кричали йому вслiд смiливi голоси людей бараку.
Грiзна хвиля обурення вже вiдчайдушних людей охопила весь барак i неможливо було розiбрати, хто що говорить.
- Тихiше! - рiшуче сказав Павло, - Товаришi, нам треба стояти всiм один за одного i один за всiх! Iнакше нас розстрiляють фашисти.
Не пройшло i пiвгодини як нас всiх вигнали з бараку i вишикували на великiй площi табору.
Прийшов офiцер - гауптман з озброєними гвинтiвками, автоматами солдатами. Оберполiцай, я к цуцик на ланцюгу, махаючи нагайкою, забiгав навколо вишикуваних вiйськовополонених, то збоку, то ззаду.
- Струнко! - голосно скомандував вiн.
Офiцер щось голосно промовив до нас.
- Що це твориться у вашому барацi?! - звернувся перекладач до вiйськовополонених. - Начальник табору вами не задоволений. Ви не пiдкоряєтесь владi Великої Нiмеччини. Ви не пiдкоряєтесь полiцiї, яка здiйснює закони Нiмеччини.
- Хочете в штрафний табiр?! Це саме легша для вас кара. Але якщо ви видаєте нам комiсара, то пан гауптман дасть iнший наказ.
- Ну, ми чекаємо вiдповiдi!
- Пан гауптман, дозвольте сказати, - звернувся Павло по - нiмецьки до начальника штабухтабору.
Офiцер - гауптман махнув головою в знак згоди.
- Ми не знали, що коли в барак зайде оберполiцай, то треба подавати команду: - Струнко. Тому ми - вiйськовополоненi, нiякої команди не подали Ми сидiли на мiсцях. А полiцаї почали бити всiх пiдряд. При такiй колотнечi люди трохи потiснили панiв - полiцаїв. Звичайно - ненароком, а тiльки в спасiннi вiд ударiв. Тому полiцаї образились на людей нашого барака.
Нiмецький офiцер знову щось викрикнув.
- Здайте нам комiсара, - швидко переводив слова нiмецького офiцера перекладач, - не видасте, накажу всiх розстрiляти!
- В нас не має комiсарiв! - вигукнули знедоленi з рiзних кiнцiв колони.
- Оберполiцай домагався свого. Вiн всю вину звалив на мешканцiв нашого барака, - кричали люди з колони.
Тодi Павло, пояснив гауптману другий раз вже по - нiмецьки. Вiн говорив дуже швидко, так що нi ми, нi тi зрадники нiчого не зрозумiли.
Гауптман довго слухав Павла i нарештi зупинив його.
Вiн щось запитав у Павла i той щось йому вiдповiв.
- Вiн запитував, мене звiдки я так добре знаю нiмецьку, то я йому вiдповiв, що 10 рокiв в школi вчив i був вiдмiнником по нiмецькiй мовi. То вiн сказав, що я можу бути перекладачем i в Нiмеччинi на заводах такi знавцi мови нiмецькiй владi потрiбнi.
Гауптман щось викрикнув.
- Марш в барак! - вигукнув нам перекладач.
Всi швидко розiйшлись i зайшли в свiй барак. Ми вчотирьох зайняли свої мiсця на нарах.
- Гроза минула, - сказав Павло, - полiцаї потерпiли поразку, вони вже без якоїсь значної потреби не зайдуть в наш барак.
А другого дня, десь опiвднi, Павло покликав мене на двiр:
- Андрiй, вийдемо, подихаєм свiжим повiтрям, - запропонував вiн менi.
Ми повiльно пiшли по великiй табiрнiй площi. Забрели у вiддалений глухий куток. Тут менi Павло тихо сказав:
- Андрiй, я думаю створити в таборi пiдпiльний партiйний осередок Компартiї. Нам тодi буде краще боротись з внутрiшнiми ворогами, полiцаями. Данила я добре знаю, ще з фронту. Ти я знаю комсомолець i я тебе теж добре знаю, то пропоную тобi приєднатись до цього партiйного зародку. Як ти думаєш? Можеш не спiшити з вiдповiддю.
- Добре, я згоден бути з вами. Дякую за довiру. Ви всi старшi за мене. Даниловi майже сорок рокiв. Вiн має чималий досвiд, так як i ти. Я буду чесно виконувати вашi доручення, - схвильовано вiдповiв я.
- От i добре, - сказав Павло. З Данилом ми вже обговорили це питання. Затiя моя, то я обдумаю текст клятви, а завтра прийдемо всi сюди, на це мiсце i обговоримо її.
Настав ранок, на снiданок нам принесли баланду, а ми всi троє, крiм Данила, понад чотири мiсяцi не їли такої паршивої страви - баланди. Не так легко було її їсти. На зубах трiщить пiсок, смердить гнилою картоплею, поверху плаває гнила солома. А у нас трьох залишились ,,сидори"" - лантухи з невеликими харчовими запасами, якi нам налаштували добрi люди в дорогу.
Звичайно, ми по черзi дiлилися - угощали харчами, Данила, який цiлу зиму сидiв на 2 лiтрах в день цiєї огидної баланди. Попивши теплої, ледь солодкуватої рiдини, яку називали чаєм, Павло, Данило i Микола пiшли в той вiдносно затишний куточок табору. Я ж залишився в барацi вартувати нашi спiльнi харчi, якi в нас залишились.
Данило, вернувшись назад в барак, сказав менi:
- З цього дня i часу в нашiм таборi створений пiдпiльний, комунiстичний партiйний осередок. Ми всi разом прийняли урочисту клятву. Керiвником обрали мене.
Павло подав менi в руки клаптик паперу. Я вийшов на двiр, а за мною вийшли Павло i Данило, подальше вiд дверей бараку.
Там я тихо, але урочисто прочитав:
- Я, громадянин Радянського Союзу, знедолений у фашистському таборi, але не переможений. Як член компартiї великого Ленiна, вступаючи в члени пiдпiльно - партiйного осередку, урочисто клянусь перед лицем своїх товаришiв: "Чесно виконувати завдання осередку, не покладаючи рук вести антифашистську агiтацiю серед знедолених радянських людей, нещадно викривати i знищувати пiдлих зрадникiв i провокаторiв. Допомагати знедоленим радянським людям у фашистськiй неволi. Вести диверсiї не жалiючи кровi, нi життя. Якщо я порушу цю урочисту клятву, то хай покарає мене сувора рука товаришiв".
- Ось так, дорогий наш товаришу, вiд сьогоднi ти член нашої органiзацiї, - сказав Павло, звертаючись до мене.
А вже вночi, коли всi спали, Павло тихо говорив так, щоб це було чути нам трьом, його товаришам:
- Ми майже всi хворi. Андрiй хворiє шлунком, вiн ще дуже слабкий - не сильний. Микола майже без руки, в нього на нiй ще не загоїлась добре рана. Мене ще тривожить правий бiк пiсля вогнестрiльного влучення полiцаєм. Один Данило, хоча i худий, але залучений до фiзичної працi.
- Ви подивiться, якi хлопцi в барацi, як дуби. Бо кволi, хворi i пораненi люди померли i мруть. Так пройшов жахливий вiдсiв немiчних людей вiд здорових, залишились лише умовно здоровi, голоднi люди, бо та юшка, яку дають нам цi нелюдi, не є їдою для повноцiнного iснування. То якщо нам десь прийдеться працювати, ми не в силi зрiвнятися з ними. Фашисти будуть знущатися над нами i ми кожен день будемо битi ними за нашу немiч. Я чув що перший ешелон знедолених нiмцi збираються вiдправити в Нiмеччину на рудники i заводи. А другий ешелон, коли зберуть нашого брата, повезуть в Югославiю, на роботу в сiльське господарство. Ось звiдси випливає наше перше завдання пiдпiльного осередку. Треба чiтко вияснити, куди нiмцi будуть вiдправляти 1-й ешелон в"язнiв. Якщо дiйсно в Нiмеччину, то нам за будь яку цiну потрiбно залишитись в таборi до весни чекаючи другої вiдправки.
- Завтра, зранку ми з Андрiєм пiдемо до ворiт. Нам потрiбно знайти чехiв якi охоче вступають до розмов.
- То може ми зустрiнемо там того чеха, що помiг нам вибратись на волю, якщо вiн ще є тут, - вставив я свою пропозицiю. Для нiмцiв, це не дуже великий секрет, куди нас повезуть. Для нас найголовнiше потрапити в iншу країну, а не в Нiмеччину.
- Так я й про це i кажу, - закiнчив Павло, - i сказав, - пора вже спати.
На другий день, о 10 -й годинi ранку, я i Павло стояли бiля ворiт. Я тут шукав недопалки тютюнових виробiв, якi iнодi кидали вартовi охорони табору. Так що я не просто тинявся без справи, а мав якусь цiль i вартовi цiлком примирливо на це дивились.
Але коли Павло звернувся до вартового з проханням:
- Будь ласка, дайте нам закурити одну цигарку на двох.
Та вартовий люто закричав на нас: Марш в барак, швидко!
- Цей фашист нiчого нам не скаже, йдемо в барак, - тихо сказав я побратиму.
За два днi ми нiчого не змогли взнати вiд вартових. То солдати були не говiркi, а то не володiли iнформацiєю на нашу тему. Аж на третiй день нам вдалось вияснити все для нас необхiдне.
Ввечерi Павло розповiдав нам: - Через пару днiв в наш табiр має прибути велика партiя полонених. Тодi нiмцi будуть вiдправляти в"язнiв в Нiмеччину на промислове виробництво, а потiм зберуть рештки бранцiв i якщо нас не хватить в повнiй мiрi на ешелон, то пришлють з Естонiї i будуть вiдправляти на роботи в сiльськогосподарському секторi. Та в яку країну, то поки ще не вiдомо.
- Нам необхiдно попасти в гурт по санiтарнiй обробцi баракiв для новоприбулих полонених, - звернувся я до товаришiв.
- Це правильно! - погодився наш лiдер. Менi здається, що це не складне питання для нас, та в наших фiзичних, немiчних умовах, все складне. Та й ми собою не керуємо, нас скрiзь женуть, як худобу, палицями, та нагайками полiцаї. Нiмцi цими, такими справами не займаються. З нiмцями я би скорiше мiг би домовитись, щоби нас залишили в дезiнфекцiйному гуртi.
Як би ми не старалися поговорити зi зрадниками - полiцаями на цю тему, то вони з нами не розмовляли, а тiльки наказували, били нагайками, качалками, ногами.
Нарештi наступив день вiдправки радянських вiйськовополонених ешелоном в Нiмеччину.
Полiцаї, як скаженi пси, тiльки з нагайками, та качалками бiгали навкруги нас - знедолених, щоби швидше вигнати з барака. Я подумав, що добрий господар нiколи так не буде поводитись з отарою овець, як цi зрадники з нами - бити, та кричати. Ми - четверо табiрних пiдпiльникiв, вилетiли з бараку останнiми, намагаючись залишитись для iнших робiт в таборi. За це нас нелюдi люто побили качалками. На вулицi полiцай знову вкотре закричав до нас: - Швидше! Ви що на прогулянцi йдете? - i замахнувся качалкою до мене.
- Ми з дезiнфекцiйного гурту, ми думали, що нам не треба виходити з барака, - пояснив я зраднику.
- Он там шикується ваша група, махнув нагайкою в сторону оберполiцай.
Ми швидко побiгли в указаному напрямку.
- Ви куди? - запитав, зупиняючи нас полiцай, який шикував дезгрупу.
- В дезгрупу нас направив оберполiцай, - вигукнув я до нього.
- В мене мабуть повна група.
- Ану швидко розберiться по три! - гаркнув до дезiнфекцiйного гурту полiцай, який стояв перед ними i почав рахувати в"язнiв.
Пiсля пiдрахунку виявилося, що в гуртi не вистачає двох людей.
- Ставайте два в колону, а два назад! - загавкотiв зрадник до нас.
Але ми всi четверо швидко приєднались до вишикуваного гурту.
- Два назад! Я сказав! - закричав розлючений полiцай.
В цю мить декiлька чоловiк , якi десь спiзнились, бiгли по плацу до нас i врiзались в наш гурт.
Полiцай зупинив останнiх двох i штовхнув їх вперед до вiд"їжджаючих бранцiв. Махаючи нагайкою вiн знову вишикував розстроєний стрiй, перерахував гурт i лишнiх в"язнiв вiдправив до тих, що якраз виходили з табору. Так ми залишились в дезгуртi.
Коли вiд"їжджаючих бранцiв остаточно вивели з табору, полiцай гаркнув до нас: - Марш всiм в барак!
Тiльки наступного дня ми приступили до роботи в таборi. В бараках було так холодно, що нари, скропленi дезiнфекцiйним розчином швидко обмерзали. Нашiй невеликiй групi було надзвичайно холодно ночувати в спорожнiлiм барацi, бо ж опалення нiякого не було. Микола цiлими ночами ходив по довгому проходу барака зiгрiваючи ранену руку пiд пахвою.
- Через тиждень - два ми поїдемо на пiвдень, там треба буде працювати, - звернувся я якось до Миколи, щоби розвiяти його нудьгу.
- Може через пару тижнiв менi стане краще, головне, щоби було тепло, - вiдповiв менi стурбований Микола, - спочатку тут менi треба буде помучитись.
- Для нас скрiзь буде важко, бо ж ми ще хворi, - сказав Павло.
- Добре лише те, що нам вдалося залишились в таборi. Тут ми деякий час будемо сидiти, займаючись легкою працею. А там дiйсно треба буде важко працювати.
Через тиждень в табiр пiд Двiнськом (Даугавпiлс) стали прибувати новi нещаснi в"язнi з рiзних волостей Латвiї. У заповнених бараках нам стало трохи теплiше.
Снiг, ще лежав товстим покровом на землi, але сонечко вже пiднiмалось все вище - наближалась Весна. Хоча Зима здаватись i не хотiла, та ми розумiли, що її пануванню приходить кiнець. Нiчнi морози ще дошкуляли нам - нiкудишнiм людям, але все частiше дули пiвденнi, теплi вiтри. Вони прощупували всi закутки де не могло прогрiти весняне сонце. Теплi вiтри допомагали сонцю звiльнити землю вiд снiжного покрову. Залишки снiгу були розсипчастi i вони все танули майже на очах. Вода наповнювала рiвчаки, канави, борозни, щоб потiм розлитись весняним потоком.
Та нараз, перед нашою вiдправкою на пiвдень, повiяв пiвнiчно- схiдний вiтер. Температура знизилась до -15 градусiв морозу. Снiг став крихким, покритим льодяною корочкою, як i розлита вода по землi утворила зверху лiд. Дороги вкрились грубою корою льоду. Мороз витискав iз рiвчакiв жовту, каламутну воду, яка розливалась по дорогах i повiльно замерзала.
Зима вступала в двобiй з Весною.
Ось по такiй дорозi, одного березневого ранку 1942 року, нас згорьованих на всiх i про все, насичених солоною журбою в"язнiв табору зiбрали, вишикували i повели на залiзно - дорожню станцiю в Двiнськ (Даугавпiлс).
Йти нам було важко, бо дорога була вкрита льодом, було слизько i холодно. Крижаний вiтер продував наскрiзь наше дрантя, яке було надiте на нас. То поки ми дiйшли до станцiї i нас насильно заштовхали багнетами, кiнцiвками гвинтiвок, чи прикладами в вагони для перевозки тварин, то наступила вже й нiч.
Опiвночi в переповнених вагонах ми - нещаснi бранцi поїхали в невiдомому нам напрямку. Можливо десь на захiд назустрiч новим випробуванням, та й стражданням. Бо покращання нашої долi в найближчiй час нами не очiкувалось.
Наши муки. 9 часть. Гончарук Андрей и Рыбак Эмир.
Очередные приключения Николая.
Помещение центра какой-то волости в Латвии.
Измученный Николай на какой-то скамейке быстро заснул с остатками специалистов из штабухлагеря около города Двинск (Даугавпилс) Латвия. Впоследствии сюда, утром, крестьяне и рабочие, русские и латыши, принесли обездоленным различных продуктов. Кто что имел. Латышские рабочие отдавали свой дневной пищевой паек, который получали по карточкам.
Но Николай уже не мог есть. Проснувшись, медленно вышел во двор. Холодный ветер мгновенно остудил опухшую, горящую руку. Николай замёрз. Невыносимая боль клещами сдавливала грудную клетку и перехватывала дыхание. Он еле-еле зашёл в помещение. Почти к полудню прожорливые богачи, которые имели земельную или другую частную собственность, разборчиво разбирала дешёвую рабочую силу. Это потому, что они сами уже не могли обработать свои большие земельные наделы или производить другие сельскохозяйственные работы.
Николай остался один. Он никому не нужен, потому что больной и калека.
В тяжёлых муках Николай снова задремал. А как только проснулся, то у него оживилась крамольная мысль: бежать отсюда и бежать, как можно скорее. Так лучше будет. Я свободен, за мной никто не следит. Но куда идти, если я не могу спокойно подняться со скамейки?
Так и промучился там Николай целый день. Только под вечер в помещение волости зашёл простой на вид человек - крестьянин. Он вежливо поздоровался со мной. Потом как-то скромно и ласково начал расспрашивать меня почему меня никто из богатых людей волости не забрал к себе. То разобравшись в чём причина, решил забрать Николая к себе в дом. Николай тоже как-то смущался и отказывался, указывая на руку. Но крестьянин уговорил Николая ехать с ним в его дом. Он обещал Николаю, что вылечит руку и накормит его, потому что понимает, что он голоден.
- Зимой работы у меня мало. А весной время покажет, что делать. Главное - это вылечить руку и тем спасти твою жизнь. Потому что если запустить и дальше процесс болезни, то это медленная смерть в мучениях, - говорил Николаю крестьянин.
Этого крестьянина звали Антоном. Он долго сидел в помещении волости, ожидая чтобы староста вышел из своего кабинета.
- Я припишу тебя к своей семье. Староста конечно может противоречить против этого. Я не настолько богат, чтобы у меня мог работать военнопленный. Я латышский бедняк и мне самому весной надо будет искать работу. Но как-то оно будет.
Немного пообщавшись со старостой Антон приписал меня к своей семье и как уладил это дело, то мы поехали к его дому.
С большим сочувствием и заботой встретили Николая домашние дома у Антона, как родные. Но больной Николай, совсем измученный в дороге, хотел только одного - где бы прилечь. Он был в каком-то тумане - мареве и едва на что-то реагировал.
Два раза Антон привозил к больному Николаю к себе домой врача. Тот лишь предлагал ампутировать кисть руки. Но хозяйка дома не позволила ему это сделать и лечила домашними или народными средствами вместе с советами врача.
- Обидно было только то, что хозяйка плохо владела русским языком. Но это не помешало ей выполнить свои простые, человеческие, сочувствующие обязанности ухода за больным человеком другой нации.
- Это, напротив показывало на единство и цементирование наций и народов в таких делах. Это объединяло и показывало о несокрушимость порабощённых наций. Это сплотило нас в единый лагерь на борьбу против фашизма, - рассуждал по-своему Николай.
Так монотонно проходили дни и ночи Николая в доме Антона. А уже через два месяца, пребывания здесь, Николаю стало немного лучше. Он начал двигать пальцами. По вечерам, когда Николаю немного становилось лучше, и хозяин Антон имел свободное время, то они немного общались.
Антон рассказывал о нищей жизни малоземельных крестьян, и о тяжёлых условиях труда рабочих в Латвии. И ещё о предателях, которые сразу же после отступления советских военных частей из Латвии продались режиму Гитлера.
В обоих собеседников были практически одинаковые мысли о том, что делать дальше. Поэтому, под конец, они решили: когда Николай поправится, и земля покроется зелёным одеялом, они видимо пойдут партизанить, бить оккупантов.
Вот так незаметно наступил роковой день - 26 февраля 1942 года.
В приказном порядке полицейские вывезли Николая из дома Антона и увезли его снова в штабухлагерь в Двинск.
Свои одиссеи Даниила.
Не менее и не более горестные одиссеи познал и Даниил.
Тяжёлые испытания пережил Даниил, когда остался зимовать в лагере. Но сначала после внезапного исчезновения товарища, Даниил более недели ходил по баракам и искал Николая. И так и не нашёл. Не верилось, что товарища уже нет, но оно так на то время сложилось. Что тут поделаешь, и я дал себе какой-то покой. Почти примирившись. Ибо чем день, тем ему всё труднее было здесь существовать.
Постоянный голод душил тело, вместе с холодом, которые сжимали металлическими клещами и не хотели отпускать. Человеку к голоду и холоду никак нельзя привыкнуть. Эту истину уяснил этой зимой Даниил. Утренний котелок мутной, тёплой жижи из остатков промёрзших и подгнивших овощей, которые, как привидения, изредка попадались тебе раз или два в неделю, поддерживал скелет человека с натянутой кожей. Живот просил, и бурлил, рычал, как загнанный зверь в ловушку, требуя необходимые калории для организма...
С самого начала существования лагеря, военнопленные не были в бане, и не мылись, не меняли белья, да и у кого оно было. Некоторые пленные даже были в верхней одежде, а из белья остались одни рубцы. Белье на людях разложилось, но это была невероятная правда ...
Не то что под верхней одеждой, но и сверху невооружённым глазом можно было видеть, как кучами лазили непуганые паразиты. Они в кровь разъедали человеческую кожу и ещё намного хуже - разносили болезни - тиф.
Убогие люди, как фантомы слонялись по лагерю, или лежали распухшие от уныния и безнадёжности, как немощные доходяги. В тяжёлых невыносимых условиях Даниил просиживал долгие, тёмные и холодные ночи.
В бараках не было никакого отопления. Холод не давал спать, мёрзли руки и ноги, невыносимо болело в груди от простуд. Кашель и мокроты не проходили ... Вот - вот и наступит конец ...
Однажды утром к Даниилу подошёл оберполицай в сопровождении предателей. Он толкнул его в грудь палкой - скалкой и приказал идти носить умерших пленных. Даниил попытался отказаться опираясь на то, что он не может смотреть на бледные скошенные лица и впавшие в череп глаза мёртвых. Услышав это - эти бандиты набросились на Даниила и начали его бить, кто куда видел и мог. Сильно избив несколько минут Даниила - эта двуногая стая повела его на лагерный плац - площадь. А там уже оберполицай толкнул его в построенную колонну заключённых лагеря.
Эти похабные уроды - полицаи при любой какой - то задержке пленниками выполнения их требований или наказов, каждый раз жестоко избивали их.
А советские военнопленные в чём были виноваты, что так с ними неистово ведут такие же люди, как и они? Здесь эти заключённые были людьми чести, которые выполняли свой воинский долг, и они не заслужили к себе такого отношения, ибо они не были уголовниками, которые совершили тяжкие преступления.
А предатели - уроды всё время проводили показные безжалостные издевательства над невинными людьми только за то, что кто-то из них на шаг отошёл от колонны, или у него было лицо в прыщах - гнойниках и тому подобное. Если им кто-нибудь не понравился, то они швыряли эту раздетую наголо жертву на заранее приготовленную скамейку. Тогда один оборотень садился жертве на шею, а второй на ноги. А два палача, стоявших с двух сторон скамейки, на которой лежал голый человек, по приказу оберполицая нагайками секли так, что жертва умирала от этих мучений.
Вот так эти предатели устанавливали новый порядок фашистской Германии, представители которой всё это видели и не только не останавливали этих издевательств, но и поощряли к этому этих иуд.
Возможно эти жестокие издевательства можно поставить в эпоху христианской инквизиции, но это же сейчас почти середина 20 века. Есть же какие-то международные правила и законы обращения с военнопленными. Это же не средневековье, не крепостное право. Неужели колесо истории покатилось назад и всё вернулось к старым векам ... О чем тут говорить... да и слов, для оправдания эти злодеяния не существует ...
Эту построенную колонну в которую Даниил попал, перевели - перегнали, как некое стадо скота в отдельный блок. Там нам сделали ужасную санобработку. Раздев нас догола обмыли ледяной водой из пожарного гидранта, а наша одежду прокалили в специальной печи.
Не прошло и получаса, как наша колонна, помытая и в прокалённый одежде, с лопатами отправилась на одну из старинных работ человечества - хоронить мёртвых людей.
Вот так Даниил стал гробокопатель. Он вместе с другими пленниками копал в земле широкие траншеи в которые сносили мертвецов и присыпали землёй.
Это были не братские могилы, а скотомогильники, иначе это и не назовёшь. Не было и никаких воинских почестей этим военнослужащим. Не знаю остались какие-то записи об этих людях - имена, фамилии ...
Первое неповиновение в штабухлагере
Я, Павел, Николай и Даниил уныло сидели, каждый со своей кучей мыслей в бараке лагеря Двинск.
- Посидим здесь в лагере месяц, а за это время что-то может придумаем, что делать дальше, - сказал Павел.
- Не будут же нас фашисты здесь так долго держать, - ответил Даниил.
- Приближается весна и им нужна рабочая сила. Мобилизация их мужчин в армию, на войну открывает незанятые там рабочие места.
- Нам надо быть в лагере ради Николая, пока у него окончательно не заживёт рука и он ею сможет все делать. А это как минимум месяц. И мы будем делать то, что нам выгодно, а не фашистам. В любых условиях нам необходимо бороться против этой фашистской чумы, - ответил Павел.
- Будем бороться! Эти изверги - полицаи даже поговорить нам не дают. Они в могилы отправили десятки тысяч наших советских людей. Фашистские прислужники ходят по баракам упитанными быками, машут нагайками налево и направо и радуются, что фашисты дали им безграничную власть над нами. Они бьют кого им захочется осенью и зимой, - высказал своё слово Даниил.
- Так делать больше не будут, - сказал Павел, - оглядываясь вокруг.
Однажды в наш барак зашёл оберполицай, а за ним вбежали несколько полицейских. Они постояли несколько мгновений. Затем один из них громко заорал: - Смирно!
Но почти все люди, что сидели, или лежали на нарах - не шевельнулись.
Оберполицай вышел на середину барака. Он, багровея от ярости, перекладывая кнут из правой руки в левую руку, заревел:
- Последний раз предупреждаю, что когда в барак входит наша полиция, все, кто в нём находится, должны стоять по команде смирно!
- Если во второй раз этот приказ не будет выполнен, я всех отлуплю! Шкуру с вас спущу - негодяи!
Где-то с угла барака раздался басист голос:
- А по морде не хочешь, вместо команды? - спросил неизвестный.
Оберполицай покраснел, как дозрелая помидора, и как от вскипевшего кипятка подскочил, бросился в угол к будущей его жертве, пробивая себе дорогу локтями в узком коридоре прохода. Но здесь все люди барака вскочили с мест и стали в проходах и стояли, как дубы в лесу. Оберполицай растерялся, потому что здесь его хвастливая сила не имела успеха.
А из угла снова послышался второй голос:
- Иди сюда! Я сейчас подам тебе команду!
Оберполицай, на это заревел, как медведь:
- Дайте дорогу! Я засеку комиссара! Я доложу немецкому гауптману о том, что вы скрываете в своём бараке комиссара! Вас всех расстреляют! Давайте сами сюда комиссара!
- Кто кричал ?! Говорите, а то я вас всех подряд сейчас буду бить!
Оберполицай придрался к ближайшему пленному:
- Показывай немедленно комиссара, а то сейчас кожу с тебя спущу!
- Я не знаю! - взволнованно ответил бедняга, пятясь к боковому окну.
- Я ... Я не знаю здесь никого.
- Ты сам комиссар, если его не показываешь! - закричал ему в лицо фашистский холуй.
- Ой, ребята! Ко мне - скорее! - обратился он к полицейским, - всыпьте ему 25 нагаек! Он быстро узнает который из них комиссар!
Полицейские быстро начали спешить на помощь к своему руководителю. Наступила тишина.
Полицейские направились к своей жертве.
Павел, который находился рядом со мной, закричал:
- Эй, ты - продажная шкура! Хочешь, чтобы тебя отнесли отсюда в шинели и бросили в туалет ?! Думаешь, немцам будет так жаль по таким гадёнышам, как вы ?! Товарищи, чего вы стоите ?! Сделайте из них кучу мяса и вынесите их вон, чтобы они здесь не воняли!
Заключённые сдвинулись со своих мест, и человеческая толпа, как морская грозная волна, закачалась по бараку. От этой волны полицейские опустили свои плети и попятились к двери. Старший полицейских переступая назад порог барака бешено закричал:
- Я вам ещё покажу!
- Ты лучше сам чаще показывайся сюда - кричали ему вслед смелые голоса людей барака.
Грозная волна возмущения уже отчаянных людей охватила весь барак и невозможно было разобрать, кто что говорит.
- Тише! - решительно сказал Павел, - Товарищи, нам надо стоять всем друг за друга и каждый из нас за всех! Иначе нас расстреляют фашисты.
Не прошло и полчаса, как нас всех выгнали из барака, и выстроили на большой площади лагеря.
Пришёл офицер - гауптман с вооружёнными винтовками, автоматами солдатами. Оберполицай, как щенок на цепи, размахивая нагайкой, забегал вокруг построенных военнопленных, то сбоку, то сзади.
- Смирно! - громко скомандовал он.
Офицер что-то громко сказал нам.
- Что творится в вашем бараке?! - обратился переводчик к военнопленным. - Начальник лагеря вами не доволен. Вы не подчиняетесь власти Великой Германии. Вы не подчиняетесь полиции, которая выполняет законы Германии.
- Вы хотите в штрафной лагерь?! Это именно лёгкая казнь для вас. Но если вы выдадите нам комиссара, то господин гауптман отдаст другой приказ.
- Ну, мы ждём ответа!
- Господин гауптман, позвольте сказать, - обратился Павел по - немецки к начальнику штабухтабору.
