5
Кулеев сдался через полчаса и еле подавил раздражение. Впрочем, этого следовало ожидать: найти что-нибудь в громадной квартире самостоятельно он не мог уже давно. Тем более, какую-то там коробку.
Пришлось обращаться к жене. Ольга удивлённо подняла выщипанные брови, но ответила и даже не стала ничего выяснять. Обиделась. Ничего страшного - не первый раз.
Удивительно, что она её вообще не выбросила. А что - потом можно было сказать, что потерялась при переезде. А может, так было бы лучше?..
Валентин сдул с коробки пыль, осторожно открыл.
Книжка здорово истрепалась и при прикосновении развалилась на две половинки. Обложка порвалась, края обвисли бахромой, и не бежал уже холодок по хребту при взгляде на звездолёт. Да и сам звездолёт был теперь еле виден. Но стоило только провести рукой по этой выцветшей, давно не гладкой обложке - и в голове что-то смутно забрезжило. Показалось, что исчезли стены и потолок, а мир распахнулся в сияющую, манящую миллиардами звёзд бездну.
Ненадолго.
Мираж прошел, и на руке опять лежала старая истрёпанная книжка с еле различимым названием: ' А. Кларк. Космическая Одиссея 2001 года'. Как же тогда был рад Тапик, как же благодарил! А потом книжка пошла по рукам: кто её только не читал. И вот конец - пятнадцать лет в коробке. Или больше?..
Валентин осторожно положил книжку на стол и вытащил из коробки полиэтиленовый пакет с фотографиями. Пакет рассохся, карточки встали поперёк и никак не желали вылезать. Кулеев дёрнул сильней, пакет порвался, и фотографии чёрно-белым водопадом хлынули на пол. Последняя, планируя, как бабочка, упала прямо на ногу. Валентин наклонился, протянул руку - и так и застыл.
С мутноватой, немного пожелтевшей поверхности ему улыбались трое: два парня со старомодными длинными причёсками и девушка. Весёлые, беззаботные, молодые.
Павлик, Валя, Аня.
И каждый смотрел ему прямо в глаза.
Двойной 'Икарус' проехал мимо Совета Министров, притормозил, раздражённо выпустил чёрный выхлоп и начал поворот налево. Остальной транспорт привычно ждал.
Наконец, автобусная кишка развернулась, проползла метров двадцать мимо Минфина и снова начала поворачивать. Теперь уже направо - к мосту.
- Чёрти что! - сказал Павлик. - Когда только новый мост строить начнут?
Валя проводил взглядом поползший к мосту автобус и снова отвернулся к Сунже. Противоположный берег уже был совсем зелёным: бурно разросшиеся деревья и кусты полностью скрывали набережную 'музыкального' сквера. Валька поискал глазами айлант и удивился, как здорово тот прибавил за год. Скоро, пожалуй, и тутовник догонит.
- Скоро тут вообще проехать будет нельзя, одна сплошная пробка. А выхлопы? Не пойму, как они терпят - всё-таки Совмин. А всего-то и надо, мост...
- Ты мне про городской план хочешь рассказать? - тихо сказал Валька, и Павлик сразу замолчал. - Больше нечего? Только не делай вид, что не понимаешь.
Пашка вздохнул, зачем-то посмотрел на небо, проводил взглядом плывущие в сторону Трека облака, снова вздохнул и пожал плечами. Нагнулся, подобрал валяющуюся у скамейки ветку и стал что-то чертить на мокром асфальте. Ничего говорить он, похоже, не собирался.
- Тапик, - так же тихо сказал Валя, следя за веткой, - ты понимаешь, что друзья так не делают?
- Почему? - тут же спросил Павлик и нарисовал заострённый книзу овал.
- Потому! Потому что друзья.
- Ну и что? - сверху овала добавилось несколько волнистых линий.
- Ты выделываешься или, правда, не понимаешь? Объяснить?
Ветка замерла, будто раздумывая, и добавила ещё волнистых линий. Потом резко отскочила и провела от низа овала две лёгкие вертикальные черты.
- Объясни.
- Тапа... - опять понизил голос Валька. - Пашка, сколько раз я тебя с девушками знакомил? Ты ж сам ни разу, только я....Так?
Павлик кивнул и нарисовал внутри овала вертикальную чёрточку.
- А ты? А ты с ходу всех отвергал. Не нравились, видите ли, ни одна не нравилась. Ну ладно, ты ж у нас эстет! Хотя я, честно, не понимаю, как это может быть, чтоб ни одна. Не под венец же, в самом деле. Нет бы оттянуться - я же вижу, как на тебя смотрят! В конце концов, это для организма вредно, ты ж, небось, до сих пор...
Пашка приподнял голову, глянул снисходительно-весёлым взглядом - Валька сразу осёкся - и снова вернулся к прерванному занятию. Внутри овала появилась горизонтальная чёрточка.
Валя помолчал, пытаясь понять, почему это ему стало неудобно, а не этому ненормальному, не понял и, наконец, разозлился.
- Ладно, это твоё дело! Не хочешь, не надо - говорят, бывают и такие придурки! И нечего на меня смотреть - я тебя не боюсь!
Павлик снова пожал плечами и поднял веточку, словно примериваясь к последнему штриху.
- Да, не боюсь! - почти прокричал Валька и внезапно успокоился. - Вот уж не думал, что мы из-за баб будем ссориться. Как быдло в стаде! Вон их сколько, только скажи...
- Ты её любишь? - спросил Павлик опуская ветку.
- Что?!
- Любишь?
- Тапик! Ты совсем ненормальный, да?
Павлик молча застыл с веточкой наперевес.
- Ты так ничего и не понял, Пашка! При чём тут это? Это моя девушка, пойми! Я её нашёл, полгода на неё потратил! А ты влез со своими вздохами. Отвали, Тапик!
- Так просто? - по-прежнему смотря вниз, спросил Павлик. - А её мнение тебя не интересует? Она что - вещь?
Валька посмотрел на него, как на инопланетянина и бессильно откинулся на спинку лавочки.
- Нет, Павлик, - сказал он мягко, как говорят с детьми, - она не вещь, она - женщина. А женщина достаётся тому, кто её сильней добивается. Кто сильней, кто настойчивее и увереннее - того она и будет любить, причём добровольно. Сама! Так природа устроила, а остальное - это всё слова. Тапа, всё равно у тебя нет шансов, ты же знаешь! Уйди!
- Нет, - улыбнулся Пашка и опустил веточку.
Ветка, словно живая, сделала несколько движений: внутри овала появились глаза, волнистые линии превратились в летящие по ветру волосы, а горизонтальные чёрточки в девичью улыбку.
Валька вгляделся и вздрогнул: с мокрого асфальта на них смотрела она.
Аня.
Она ещё что-то говорила, но Павлик уже ничего не слышал. Зрачки расширились, и Анины глаза, только что синие, стали непроницаемо-чёрными словно космос. В зрачках отражались звёзды. Это было похоже на мираж, на звёздный ветер из дальних галактик, на воронку. Сопротивляться не было никаких сил.
Пашка наклонился, прижался к горячим губам и провалился в бездну. Аня вздрогнула, приоткрыла губы, воронка втянула их обоих, и мир исчез. Схлопнулся в чёрную дыру, в которой остались только двое, а остальное....Остальное осталось снаружи, остальное оказалось миражом.
Через мгновение, а может, через вечность - в чёрных дырах нет времени - мир родился снова, и был он теперь немного другим.
- Как сладко ты целуешься! - прошептала Аня и потёрлась о его щёку. - Я будто бы умерла!
- Что ж тут сладкого? - глупо улыбаясь, спросил Пашка. - Я не хочу, чтоб ты умирала, и сам теперь не хочу.
Аня, не открывая глаз, поднялась на цыпочки и сама поцеловала его в губы.
- А так хочешь?
- Хочу, - сказал Павлик, целуя её глаза. - Очень хочу. И вот так хочу. И ещё вот так и....Знаешь, мне тоже казалось, что я умирал. Нет, не так - казалось, что мы с тобой провалились в чёрную дыру.
- Куда? - спросила Аня, перебирая пальцами его волосы.
- В чёрную дыру. Это такие штуки в космосе, куда если провалишься, то вырваться назад уже невозможно. Совсем невозможно! Хочешь в такую?
- Никогда-никогда? - улыбнулась Аня, прижимаясь к его груди. - Надо подумать.
По мосту протарахтел автобус, стрельнул выхлопной трубой и скрылся за поликлиникой. Из окна музучилища тихо зазвучала припозднившаяся скрипка, и тут же, словно повинуясь невидимому дирижёру, оглушительным хором заорали цикады. Единственный горящий в сквере фонарь мигнул и погас, на смену ему выглянула из-за облака луна. Прогнавший облако ветер пробежался по набережной, тронул Анины волосы и зашуршал листьями деревьев.
Пашка проводил ветерок взглядом и тихо засмеялся.
- Что? - подняла голову Аня.
- Тутовник видишь? - кивнул Павлик. - Лет семь назад сидели мы вечером на нём, а тут, где мы стоим, стояли двое - парень и девушка. Нас они не видели, а мы сидели и ждали, когда же они целоваться начнут. Особенно Валька.
- Дождались?
- Нет, - улыбнулся Павлик. - Витьке надоело, и он заорал, как идиот.
Аня немного подумала и решительно сказала:
- Правильно, поглядывать нехорошо! А вдруг там и сейчас кто-нибудь сидит? Я не хочу так, - взяла его за руку и с обезоруживающей логикой добавила: - Поцелуй меня!
Опять чёрная дыра, где нет никого и ничего - только руки, губы, волосы. Только тревожащее тепло грудей под лёгким платьем. Но, нет, на этот раз через границу просочился звуки скрипки и цикад. Звуки не мешали.
- Павлик, - ещё через тысячу лет спросила Аня, - а что это за дерево у вас тут особое? Атлант?..
- Айлант! - поправил Пашка и развернул её за плечи. - А вот он!
- Это?! Это же вонючка!
- Ты прямо, как Русик! - засмеялся Павлик. - Не вонючка, а айлант высочайший, если по-научному!
Аня взяла его руки, положила себе на плечи, прижалась спиной.
- Надо же, а я не знала...Красиво! А правда, что вы на нём клятву давали?
- Кулёк выболтал? - спросил Павлик, целуя её в шею. - Правда.
- И Русик?
Пашка отрицательно помотал головой. Говорить он не мог, был занят важным делом: зарывшись носом, вдыхал аромат Аниных волос.
- Зря! - сказала Аня. - По-моему, он хороший. Ой, щекотно! Павлик, я пить хочу.
Пашка демонстративно вздохнул, поднялся с лавки, подал руку. Аня кокетливо опустила глазки, опёрлась на руку и неожиданно резко вскочила. 'Какая она лёгкая!' - подумал Павлик, не сводя глаз с взметнувшегося вверх короткого платья. Аня проследила за его взглядом, поправила платье, взяла его под руку.
- Нравится? Платье?
- Платье... - рассеянно повторил Пашка, прижимаясь локтём к упругой груди. - Нет. То есть да....Не совсем.
От локтя поднимались сладкие волны, и голова уже плыла. Не хотелось никуда идти, не хотелось ничего говорить. Хотелось....Ох, как много хотелось!
- Понимаешь, - начал объяснять он, тщетно стараясь хотя бы на миг вырваться из дурмана. - Я не могу видеть отдельно платье, я могу видеть его только на человеке, на тебе. На тебе нравится. Особенно это...короткое.
- Это уже не модно.
- Знаю....Жаль! Одежда должна подчёркивать красоту, а у тебя очень красивые ноги. И руки тоже, и плечи... и плечи... и...
- Павлик, - смущённо прервала Аня, - ты всё перечислять будешь?
- Всё? А всего я не видел, - честно сказал Пашка. Понял, что сказал что-то не то, и попытался исправиться. - Нет, ты не думай....Если не видел, это не значит, что некрасивое...
- Паша! - окончательно смутилась Аня.
Пашка, не смотря на дурман, тоже смутился и продолжать тему не стал. Они молча дошли до начала сквера, поднялись по ступенькам и подошли к автоматам с газировкой. Автоматов было три, каждый призывно светился, предлагая лимонад, крем-соду и что-то там ещё. Людей, как ни странно, не было.
Также как и стаканов.
Расстроиться Пашка не успел: Аня вытащила из сумочки маленький раскладной стаканчик, и автоматы, весело мигнув, начали работу. Вода была ледяная, пузырьки газа приятно щекотали нёбо, и больше, чем по две порции, они не осилили.
- Хорошо! - сказал Пашка и посмотрел на сияющий огнями 'Океан', откуда еле слышно доносилась музыка. - А там, наверное, не газировку пьют.
- Ага, - согласилась Аня, вытиая губы платочком. - Павлик, а меня Валя в ресторан приглашает.
Лавочка оказалась занята: там собралась большая компания совсем молодых парней, один пробовал гитару. Цикады, словно ревнуя, заорали ещё громче. Фонарь по-прежнему не горел.
Павлик повёл Аню дальше - мимо клумбы, к темнеющей в сумерках чугунной ограде набережной. Они прошли мимо тутовника, миновали айлант - Пашке показалось, что тот приветственно зашуршал листвой - и остановились в самом углу сквера, рядом со спуском к Сунже. Здесь было совсем темно: окна музучилища погасли, фонари с улицы не доставали, и только не знающая усталости реклама на крыше поликлиники прорезала темноту красноватыми отблесками. За оградой тихо шумела Сунжа.
- И что, пойдёшь? В ресторан?
- Не знаю....Вообще-то, интересно, я в ресторане ни разу не была. - Аня на минутку задумалась. - Павлик, а может, и ты пойдёшь?
- Нет, - быстро ответил Пашка.
- Павлик!
- Нет, - повторил Павлик и, увидев расстроенные глаза, добавил: - Анечка, ты что не понимаешь - это же он тебя завоёвывает.
- Кто? - глаза широко распахнулись, в них снова отразились звёзды. - Валя? Зачем?
Пашка вспомнил набросок на мокром асфальте и промолчал. Аня посмотрела ему в глаза, улыбнулась и прижалась к напряжённому плечу.
- Паша, ты что? Пав-лик!
- Ну, это же он с тобой первый познакомился. Вы же... гуляли.
Аня взяла его под руку, прижалась сильнее.
- Ну и что? С ним интересно: всех знает, везде знакомые и вообще.... Первый парень на деревне!
Пашка молчал.
Аня посмотрела ему в глаза странным взглядом и снова спрятала голову на груди.
- Не надо меня завоёвывать, - прошептала она прямо ему в рубашку. - Что я - крепость? И вообще, я уже завоёв... завоёвыванная. Давно.
'Правда?' - хотел спросить Пашка и не смог: перехватило дыхание. Тогда он взял её лицо в ладони, приподнял и нежно поцеловал в губы. Потом ещё раз, потом ещё...
- Как только увидела, - сказала Аня, чему-то усмехнулась и поправилась: - Нет, не сразу.
Она, и правда, разглядела его не сразу.
' Знакомьтесь, - сказал тогда Валя, - это Аня, а это Тапик, то есть Павел. Мой друг'. Она улыбнулась, сказала дежурное 'Очень приятно', кинула оценивающий взгляд. Высокий худощавый парень с каким-то мягким, даже мечтательным, выражением лица - ничего особенного. Глаза какие-то грустные. И это он дрался с тремя чеченцами? Непохоже. Впрочем, даже если и так - какая разница: на фоне своего друга этот 'Тапик' смотрелся мальчиком. Валентина знал, казалось, весь город, с ним было интересно, с ним было весело. От него исходила спокойная уверенность, ему хотелось подчиняться, к нему тянуло, и все подруги завидовали ей. Им невозможно было не увлечься; наверное, и она увлеклась. Немного.
Когда же она разглядела? Может, на вечеринке по случаю Первого Мая? Он сидел за столом напротив и всё время смотрел на неё. Когда она не видела. Вернее, когда он думал, что она не видела. А когда она пыталась перехватить взгляд, тут же отводил глаза - поймать его никак не удавалось. 'Ну и реакция! - ещё подумала она тогда, чувствуя спортивный азарт. - Что он там прячет?'
И она его поймала!
Поймала - и попалась сама.
Взглянув в эти серые глаза, она забыла обо всём: о зависти подруг, о статусе 'девушки первого парня', о магнетизме. Боже мой, да какой там магнетизм, у кого? У Вали? Дурочка, вот где магнетизм! И ей ещё казались грустными эти глаза? Они не грустные, они...они...
Как хорошо, что она его поймала. Как же здорово, что попалась сама.
- Не сразу, - повторила Аня. - Только Первого Мая. Помнишь?
Помнил ли он? Ещё бы!
Пашка увидел её ещё в январе. Сначала не обратил внимания - подумаешь, новая Валькина 'двоюродная сестра'. Сколько их у него было! Бывало и по несколько сразу. 'Охотник должен быть в тонусе!' - любил говорить Кулёк. Новая 'сестра' была похожа на всех остальных - такая же стройная, высокая. Всё-таки во вкусе Кульку не откажешь. Но почему-то Пашка заметил её сразу, ещё даже толком не разглядев. Потом....Потом он ее, наверное, забыл - в больнице было не до того. Или не забыл?
Во всяком случае, когда Валька, наконец, их познакомил, Пашка уже понял, что жизнь без этих глаз скучна и убога. Впрочем, даже после знакомства ничего не изменилось. Он узнал, что её зовут Аней, учится в десятом классе, а что глаза у неё синие, как звёздное небо, он знал и до этого.
'Очень приятно!' - сказала она тогда, улыбаясь, скользнула по нему оценивающим взглядом и отвернулась к Вальке. Это было Павлу знакомо - девчонок тянуло к Вальке словно магнитом. К этому было невозможно не привыкнуть, и он давно привык, молча признавая превосходство друга. Привык Пашка, давно привык.
Оказалось, что не совсем. Когда Аня отвернулась, он, наверное, впервые пожалел, что не может быть таким уверенным и настойчивым, как его весёлый друг. И, уж точно, впервые в жизни разозлился на Вальку.
А потом? Потом были долгие два месяца, показавшиеся ему вечностью. Когда Аня была с Кульком, он не знал, что делать и злился и стеснялся ещё больше. Встретить её одну он боялся не меньше. Боялся удивлённого взгляда, боялся слов: 'Паша! Тебя Валя прислал?' А ещё очень мешала одна простая мысль: ' Это девушка Вальки. Нельзя!'
К маю он измучился окончательно. Аня ничего не замечала, зато заметил Валька. Заметил и затеял тот разговор. Похоже, он действительно хотел помочь, был уверен, что стоит Пашке открыть глаза, и он всё поймёт. Похоже....Поэтому и был так удивлён, поэтому и разозлился, увидев набросок на асфальте. А Павлик, глянув на рисунок, окончательно понял, что жить так дальше уже не сможет.
Может, этот рисунок всё и изменил? А иначе как объяснить, что она, наконец, заметила его взгляды? И не просто заметила, а попыталась их перехватить, причём очень настойчиво? И Павлик, несколько раз легко отводя в самый последний момент глаза, вдруг сделал вид, что не успел. И встретился с ней глазами.
- Помню! - сказал Пашка. - А ты помнишь, что я тогда сказал?
Аня сделала глупое лицо и неумелым баском повторила:
- 'Девушка, у вас правда такие синие глаза или это контактные линзы? Я читал, сейчас научились делать'. А я подумала: ' Вот нахал!'
И оба засмеялись.
Через полчаса, когда губы опухли от поцелуев, а разгорячённые тела требовали большего - здесь и сейчас - Аня отстранилась, ласково покачала головой и спросила:
- Павлик, тебя здесь ножом ударили? Ты, правда, с тремя чеченцами дрался?
Пашка еле расслышал: так громко стучало у него сердце. К тому же, кружилась голова, и сладко болело в низу живота.
- Жалеешь, что не видела? - напрягся он и тут же попытался смягчить: - Женщины же любят смотреть, когда дерутся.
- Женщины? - переспросила Аня со странной улыбкой, и у Павлика перехватило горло.
Парень на лавочке закончил настраивать гитару, тронул струны перебором и тихо запел:
Словно сумерек наплыла тень,
То ли ночь, то ли день,
Так сегодня и для нас с тобой
Гаснет свет дневной.1
- Старая песня, - прикрыв глаза, сказала Аня. - Хорошая. Только грустная... У нас так не будет, правда?
Кулеев поднял фотографию, собрал остальные. Вытащил из письменного стола канцелярский файл, аккуратно упаковал фотокарточки и сложил их в коробку. Надел очки, отрезал кусок скотча и аккуратно склеил книжку. Книжка тоже последовала в коробку.
Посидел, выкурил сигарету, снова достал из коробки фотографии и книгу и спрятал их в сейф. Прикурил, было, ещё сигарету, затем решительным движением затушил её в пепельнице и снова открыл коробку. На дне коробке лежал ещё один полиэтиленовый пакет - совсем маленький, почти кулёк.
'Кулёк' - подумал Валентин и невесело усмехнулся. Он помнил, что пряталось в этом пакете, помнил не смотря на почти десять лет. Помнил, хотя иногда очень хотелось забыть.
Валентин вытащил пакет и, не открывая, тоже отнёс его в сейф. Закрыл, набрал шифр и положил ключ в карман.
Не сегодня. Потом.
_______________________________________________
1 - 'Сумерки' (А.Васильев - К.Рыжов)
6
Виктор Михеев взял очередной лист, почти автоматически черканул в верхнем углу резолюцию и переложил лист направо. Стопка слева немного уменьшилась, правая чуть-чуть выросла. Стрелка настенных часов дёрнулась и остановилась на двенадцати: прошёл ещё час. Михеев вздохнул и взял очередную бумагу.
Главное не перепутать резолюции, все эти 'Для руководства', 'К исполнению', ' Ознакомить'. Впрочем, можно немного и перепутать: написать, например, ' Для руководства и ознакомления'. Но лучше не импровизировать.
Ещё лучше не думать. Ни о чём. Вообще.
Например, о том, какой коэффициент полезного действия у всех этих бесчисленных приказов, распоряжений, писем и программ. Или бесполезного? А что, вполне нормально - коэффициент бесполезного действия, сокращённо КБД. Ох, знал бы кое-кто, какие мысли забредают в голову начальника производства...
А вот интересно было бы подсчитать, во сколько раз меньше было бумаг двадцать лет назад - на заводе в Грозном? А департаментов, служб? Стоп! Каких, на хрен, департаментов, тогда и слов таких не знали! Обходились одними отделами - и ничего, а сейчас....Впрочем, зачем считать, никакой Америки он не откроет. Первый закон Паркинсона, ё паре балет!
Слова, конечно, правильные. ' Корпоративный дух', ' Оптимизация численности', ' Реструктуризация'. Слова говорить научились, не то что раньше, а вот толку... Раздолбахренизация и откатонизация!
И ведь не меняется ничего. Компьютеры, серверы, автоматические системы контроля производства....И что? Забиваем ими гвозди, как папуасы. А что ещё можно с такими кадрами? Как это заявил недавно наш новый технолог: ' Что-то я подзабыл, с увеличением давления температура кипения падает или растёт?' Подзабыл он! Да в наше время это знал любой первокурсник, даже 'дети гор'.
Кстати, что с нашими 'детьми гор'?
Михеев отложил ручку, дождался соединения с Интернетом и открыл свой блог.
Ого, сколько комментариев! Как всегда, пишущие разделились на два лагеря, и, как всегда, создавалось полное впечатление, что общаются две противоборствующие армии, а не жители одной страны. Только вместо автоматов и пушек - компьютер и Интернет. И, увы, практически все знакомые лица. Впрочем нет, вот кто-то новенький, под ником 'Lom_Ali'. И что пишет новенький?
'Ochevidec, ты козёл и сука, как и все вы, подожди, дойдёт и до тебя очередь! Рассказывай свои сказки таким же рабам, как и ты! Чеченцы имели письменность, когда твои предки ещё бегали в шкурах, а у вас никакой культуры нет, у вас дети с родителями судятся и...'
Так, всё понятно. Хоть и новенький, а то же самое. И здесь то же самое.
Виктор закрыл блог, отсоединился от Сети и снова взял ручку.
Не меняется...
Впрочем, нет, одно точно изменилось, куда надо. Хоть платить стали лучше, не то что тогда.
Михеев вытащил сигарету, покрутил в руках, смял и взял очередной приказ.
Столько денег он не видел никогда. Да что там не видел - даже представить не мог. И уж тем более трудно было поверить, что все эти деньги принадлежат ему, студенту третьего курса, Виктору Михееву.
С ума сойти!
А он ещё раздумывал, ехать ли в стройотряд, сомневался.
- Едем, Муха, - уговаривал Кулёк.
- А Тапа?
- Что Тапа? Тапа сошёл с ума. Ты же видишь: он ни на шаг не может отойти от... Дурачок он, наш Тапик. Короче, едем, Муха - не пожалеешь! Я обещаю!
И он поехал. И не пожалел.
Карелия встретила вековыми соснами, прохладой и комарами, величиной с воробья. Поначалу Кулька он видел мало: тот постоянно был занят в штабе - руководил, ругался, добивался. Не видел, но чувствовал, потому что постоянно попадал на самые выгодные работы. Понятное дело, происходило это, отнюдь, не случайно.
А потом, когда на нового руководителя готов был молиться весь отряд, Валька забрал его к себе в штаб. И здесь увидел друга во всей красе, увидел и в очередной раз поразился. О поездке он не жалел уже тогда.
А уж когда увидел деньги!
- Ну, как? - спросил Валька, с удовольствием следя за его реакцией - Я же обещал? Только тихо!
Назад со всеми они не поехали, завернули на денёк в Москву. Здесь Кулёк изумил друга в очередной раз. Сначала был снят номер в гостинице. Запросто, как будто и не красовалась на самом видном месте табличка 'Мест нет'. Потом, действуя так, будто в этом громадном городе ему были известны все самые тайные тропки, Валька достал кучу дефицита. Вечером они оба были одеты по последней моде: джинсы, батники, 'адидасы'. Остальное лежало в сумках.
Денег оставалось ещё много.
Когда Витька облачился в тёмно-синие 'Levi's' и красный батник, он почувствовал себя совсем другим человеком. Казалось, что теперь всё будет по-иному: теперь перед ним будут открываться все двери и исполняться любые, самые заветные желания. Некоторые исполнились немедленно.
Вечер провели в ресторане, в настоящем московском ресторане. Гремела музыка, официанты обслуживали их с угодливым подобострастием, адреналин кружил голову почище любого алкоголя. Алкоголь, впрочем, тоже присутствовал. Скоро Валька привёл за стол двух девушек: беленькую и чёрненькую. Девушки были очаровательны, веселы и не сводили с друзей восторженных взглядов.
Банкет продолжили в номере. Адреналин под воздействием 'Северного сияния' действовал всё сильней, чувство всемогущества заполняло без остатка.
Боже мой, как же хорошо! Кулёк просто бог! А почему только Кулёк - он тоже не лыком шит! Вот как беленькая смотрит! Как же её звать?.. А, неважно! Как смотрит! И глаза какие: сразу видно, что хорошая девушка!
Дальше в памяти следовал провал: вроде бы, играли в карты на раздевание, чёрненькая танцевала на столе - помнилось плохо. Зато прекрасно заполнилось мелькнувшее ощущение, что ничего лучшего уже не может быть никогда. Это было уже потом - когда вошёл в упругую девичью плоть и, задыхаясь от скоротечного мужского счастья, чуть не заплакал.
- Ну, как бикса? - спросил утром Валька, открывая бутылку чешского пива. - Надеюсь, отработала по полной? Без брака?
- Так это были проститутки? - оторопел Витька, и голова вспухла от не очень приятных мыслей. - 'Проститутка.... А я ей.... Вот же гад Кулёк, он что, заранее сказать не мог? Думает, теперь со мной, как хочешь можно?'
А Кулёк не сводил с друга цепкого взгляда и, как только увидел, что растерянность сменяется стыдом, а стыд злостью, успокаивающе улыбнулся.
- Да не, Муха, пошутил я. Это так - любительницы, - и дождавшись, когда злость опять сменится растерянностью, серьёзно добавил: - Ты, надеюсь, жениться не обещал?
- Да пошёл ты! - взорвался Витька, отхлебнул полбутылки пива и, увидев смеющиеся глаза друга, тоже засмеялся: - Дурак!
- А что? - ни грамма не обиделся Валька. - Чем плоха жена? Представляешь - каждую ночь так?
Виктор представил это 'так', и низ живота тут же отозвался такой истомой, что пришлось взять большую паузу - вроде бы, чтоб допить пиво. Валька смотрел на него, не отрываясь, и под этим снисходительно-понимающем взглядом неожиданно Витька разоткровенничался.
- Не, Валёк, мне так не нужно. Семья - это другое. Не знаю, я как сказать....Ну вот хотя бы как у чеченов - у них же действительно семья оплот общества. Крепкая нравственная семья - крепкое общество. Вот как нужно!
- Как у чеченов, говоришь?.. - задумчиво повторил Валька, и было видно, что сейчас он серьёзен. - Всё для общества? А не скучно? Они-то, Вить, тоже оттянуться не против, особенно на 'чужой' стороне. Или это и есть 'нравственность'?
- Зато детей много, и в детдома никого не отдают! - огрызнулся Витька, но желание раскрыть душу уже прошло. - Тебе сейчас не понять...
Валентин усмехнулся, открыл ещё одну бутылку.
- Договаривай, Муха, чего уж там.
- Да ты не обижайся! У тебя просто характер такой - тебе слишком много хочется, и слишком легко достаётся. Вот ты и берёшь, - Виктор помолчал и, видя, что друг всё-таки обижен, неожиданно спросил: - Ты лучше скажи, как это тебе всегда удаётся? Ну, с бабами?
Валька поперхнулся пивом и, откинувшись на кресле, захохотал. Смеялся он совершенно не обидно и так заразительно, что Виктор тоже не выдержал. От смеха испугался и вспорхнул усевшийся на подоконник голубь.
- С ба-бами? - сквозь всхлипы выдавил Валька.
- А-га!
- С бабами? Ты как...как в анекдоте. Про поручика Ржевского, знаешь?
Витька отрицательно помотал головой.
- Ну как? - Кулёк всхлипнул ещё раз, отдышался и с удовольствием рассказал: - Ржевского спрашивают: ' Поручик, поделитесь, как это вы умеете уговаривать женщин?' ' А чего там, - говорит поручик, - подходишь и говоришь: ' Мадам! Разрешите Вам впендюрить!' - ' Поручик, так за такое можно и по морде-с...' - ' Можно! Но я почему-то впендюриваю'. Понял?
- Ага! Решительность?
- Нет, Муха. Ты просто должен быть убеждён, что ты самый лучший, и все женщины только и ждут тебя одного.
- Так просто? - уже не смеясь, спросил Виктор.
- В мире всё просто. Только ты должен действительно так считать, причём, совершенно искренне. И всё - тогда все женщины будут твои!
- Все?
- Все!
- Все-все? - прищурился Витька. - И...Аня?
Удар достиг цели: Валька замолчал на полуслове, словно бы с разбега наткнулся на стеклянную стену. Он даже кашлянул смущенно, что было уж совсем необычно. Впрочем, продолжалось это недолго. Через пару мгновений лицо приняло своё обычное выражение, и в кресле опять сидел уверенный и ни в чём не сомневающийся Кулёк.
- Ладно, на вокзал пора... психолог.
Грозный встретил их жарой. Солнце пекло, словно собралось выжечь город без остатка, под ногами плавился асфальт, в душном влажном воздухе трудно было дышать. К бочке с квасом на остановке выстроилась громадная очередь разомлевших граждан, рядом, в тени, лежали обессилевшие собаки с высунутыми на полметра языками. В воздухе пахло пылью.
По проспекту Орджоникидзе, лишившемуся в прошлом году аллейки, вовсю бегали рогатые троллейбусы. Интереса ни у кого они уже не вызывали - привыкли.
Валя и Виктор троллейбусом тоже не заинтересовались - эка невидаль. Жарко, едет не в ту сторону и, вообще - что у них денег нет? Через пять минут обалдевший от жары шофёр мчал их по безлюдному проспекту, и в опущенные окна такси врывался горячий, как из духовки, родной грозненский воздух.
Зелени в городе почти не осталось: трава выгорела, деревья уныло пожухли. Но не везде - аллейка на Августовской зеленела по-прежнему, не говоря уж о скверах. Скверы расцвели ещё больше, приглашая спрятаться от палящего зноя. Вдоль обмелевшей Сунжи, закрывая бетонную ограду, вообще, выросли целые джунгли. У музучилища над джунглями на добрых полтора метра возвышалась ярко-зелёная с характерной листвой крона, и, когда такси въехало на мост, листья тихо зашумели. Зашумели не смотря на полное отсутствие ветра.
'Привет! - говорил айлант своим побратимам. - С приездом!'
Дома никого не было. Витька смыл пот под горячим душем, полежал в ванне - жара стала казаться не такой дикой. Поел, повалялся на диване, попробовал послушать музыку, открыл и снова закрыл книжку. Наконец, встал с дивана, облачился в новенькие джинсы, батник и 'адидасы' и вышел на улицу. Уже во дворе поймал на себе заинтересованный и немного завистливый взгляд и понял, что этого-то ему и не хватало.
Ленивым шагом прошествовал через двор, перешёл улицу Терешковой, выпил газировки из автомата и так же медленно пошёл через мост. И всё это время на него бросали взгляды - кто исподтишка, кто откровенно. Кто завистливо, а кто и восторженно. Настроение стремительно взлетало ввысь.
Перешёл мост по левой стороне, свернул в сквер. Свернул, не желая переходить Гвардейскую у Совмина, где вечно приходилось ждать, пока рассосется автомобильная пробка. Свернул автоматически, не думая, как делал, наверное, тысячу раз.
На тысяча первый ему не повезло.
- Эй, стой! - раздалось сзади.
Витька обернулся: три пары глаз смотрели на него уверенно и властно, даже как-то лениво. 'Чечены!' - намётанным глазом грозненца определил он, и по хребту тут же пробежал липкий холодок.
- Хороший у тебя батник! - сказал один, и лениво прищурившись, процедил: - Снимай.
- А я? - стараясь, чтоб не дрожал голос, спросил Витька.
- Я тебе свою рубашку дам, - так же лениво пообещал чеченец. - Снимай!
Ярко светило солнце, на крыше Совмина безвольно поник красный флаг, в нескольких метрах шли по своим делам прохожие. А здесь - на самом выходе из сквера - словно образовался вакуум. Чёрный холодный вакуум, где нет ничего, кроме страха и унижения.
- Как?.. - сказал Витька, судорожно оглядываясь.- Не надо...
Чеченцы подошли ближе. Они никуда не торопились, ничего не боялись. А может, только делали вид? Он этого не знал.
Ну почему? Почему с ним всегда так? И тогда - с часами - и сейчас. Зачем он только вышел? Почему с Валькой никогда так не бывает?
На лбу выступил липкий пот, противно задрожали колени.
На правой стороне Сунжи резко, словно на ветру, зашумел айлант. Остальные деревья стояли, не шелохнувшись.
Почему Тапик?.. Что делать - идти дальше? Закричать?
- Муха! - раздалось сквозь шум сердца.
Он резко повернулся направо: никого.
- Витька!
Дёрнулся налево: от Совмина, увёртываясь от недовольных машин, с неуместными улыбками на лицах и взявшись за руки, бежали через дорогу двое - Павлик и Аня.
- Муха! - проскочив перед самым носом 'Волги' и дёрнув за руку смеющуюся Аню, закричал Пашка. - Я тебе кричу-кричу! Привет!
- Здравствуй, Витя! - сказала Аня. - Какой ты красивый!
