Нигде больше не видел такого неба, как в Афгане...
Нигде нет таких звёзд.
И столько!
И на "югах" всевозможных бывал, и в горах, и в разных полушариях - не то всё.
Звёзды над Афганом неописуемые - словно их подсвечивают чем-то.
Когда в детстве первый раз увидел в Третьяковке "Ночь на Днепре" Куинджи, тоже не поверил, что нарисованная Луна может так светиться!
Украдкой заглянул тогда за край картины - нет ли лампочки?
Нету...
И всё равно, каждый раз не верю.
Вот и за край бездонного афганского неба хоть заглядывай - ну нереально звёзды светят! Особенно когда с гор на них смотришь.
Я лежу, закинув руки за голову, на своей позиции и смотрю в небо!
Моя очередь спать, но не спится...
Сколько раз на боевых я вот так же лежал и смотрел вверх, на эти звёзды!
В это вечное бесконечное безмолвие, которое чем дольше смотришь в него, тем сильнее притягивает, словно хочет затащить внутрь.
Мне всегда нравилось смотреть в небо...
Успокаивает.
Отвлекает.
Но сейчас мне хреново.
И небо со звёздами не помогает. Не успокаивает и не отвлекает.
Позиция моя в горах под Хостом, мы здесь уже во второй раз.
Но на сей раз всё очень серьёзно. Войск нагнали...
Где-то недалеко Пакистан.
А между нашей горкой и Пакистаном - духовской укрепрайон Джавара.
Как нам объяснили перед выходом в горы, тылы укрепрайона выходят на Пакистан, откуда осуществляется снабжение и подвоз боеприпасов.
Еще сказали, что на некоторых рубежах укрепрайона есть даже танки...
Может специально нагнетают...
А вдруг нет?
Ведь этот укрепрайон нам предстоит взять.
Поэтому-то всё так серьёзно...
Но хреново мне не поэтому.
А потому, что сейчас апрель 86-го года.
Магическое и нереальное время.
Время, о котором я запретил себе думать ещё полтора года назад, на кабульской взлётке.
Тогда, возвращаясь из госпиталя, на пересылке в Кабуле я воспарил мечтами о доме при виде дембелей, идущих к самолёту.
И тут же зрелище юного, загорелого неизвестного солдата с аккуратной дырочкой в середине лба вернуло меня на землю.
Тогда, в ноябре 84-го, я ещё не понимал знаков судьбы, не умел читать их.
Но зарёкся думать про "завтра"...
Этим "завтра" был апрель 86-го.
Время, которое, казалось, никогда не наступит.
Которого мы ждали, как чуда.
И вот апрель наступил.
Но "чуда" не случилось...
Случился облом.
Облом с домом, с мамой, с Женькой, с летом, травой, рекой, дождём.
С поступлением на учёбу, наконец...
Сейчас конец апреля 86-го года, я уже отслужил 2 года.
Теперь мы, призыв весны 84-го, называемся "граждане".
Но уже знаем, что домой нам не уехать ещё месяца три, а то и больше.
Август!
Все 20 месяцев в Афгане это слово звучало в угрозах, предостережениях замполита каждому из нас.
И в наших подначках друг другу.
"Август!" - звучало как чёрная метка.
Как приговор. Заслуженный или нет.
Как сочувствие "назначенным" залётчиками за реальные или мнимые прегрешения.
В апреле-мае уезжают сержанты и те рядовые, кому дадут "дембельский аккорд". Построил что-нибудь полезное в родной части - и домой.
Но кто из солдат получит аккорд, а кто будет тянуть лямку до августа - это решают ротный с замполитом.
Весной 85-го в нашей роте оставили до августа всех дембелей миномётного взвода, и сержантов и рядовых.
В марте у них было ЧП - задрочили какого-то февральского "шнура" так, что тот засунул запал от гранаты в ботинок и рванул...
До той весны миномётчики жили отдельно от роты, в охранении бригады.
На боевые не ходили - тащились в охранении. Вот и "дотащились"...
Дело замяли, "шнура" комиссовали "по ранению", но "заплатили" за это дембеля-миномётчики. Хотя дрочили-то молодого как раз совсем не они - на таком сроке вменяемые люди так никого не гоняют.
А они были вменяемые парни.
Миномётный взвод вернули в роту и недели три, пока была опасность, что из-за их "залёта" "закосят" с дембелем и остальных ротных "граждан", миномётчиков каждый вечер жестоко метелили...
Потом ротный с замполитом всё-таки пробили "нашим" дембельский аккорд - до середины мая они развозили по территории бригады какой-то дёрн. Типа "озеленение территории части".
Ну, то есть развозили, конечно, большей частью не они, а те же февральские "шнуры". Но тут каждый знал, ради чего старается.
Одни - чтобы скорее уехать из этой мозгоёбки.
Другие - чтобы скорее уехали хоть эти мозгоёбы.
И вот все дембеля роты уехали в мае, а миномётчики ещё в июле ходили с ротой на боевые, на Панджшер. Это после расслабухи-то в охранении!
Но там хоть формально была причина, "залёт".
Нас-то за что всех?
Я не позволял себе думать про апрель, но делал всё, чтобы уехать не в августе. И старался не делать того, что было чревато августом.
Я был благодарен ротному, не знаю какими словами убедившему замполита, что я достоин сержантских лычек и должности.
Благодарен за то, что этим он ограждал меня от августа.
Я терпел все изощрённые докапывания замполита к себе, новоиспечённому "командиру".
Чуть что не так с моим молодым: "Кто командир отделения?"
Где ты раньше-то был, товарищ замполит?
Чего ж обо мне так не пёкся по молодости?
Ах, ну да, это ж у нас теперь новые веяния: перестройка и всякое такое.
Решения 27-го съезда КПСС в жизнь!
Искореняем позорные явления в армейской среде.
Сурово, бескомпромиссно, по партийному!
Что б вам бескомпромиссность свою в 84-м начать проявлять...
Ладно, проехали.
Я терпел это, зная "любовь" замполита к себе и понимая, что, оставшись рядовым, буду первым в списке невезучих, оставляемых до августа...
Вытерпел.
Дождался апреля - вот-вот уж отправки начнутся...
Теперь я понимал Марьяна, своего первого замкомвзвода, которого увидел в далёком 84-м на пересылке в Кабуле.
Понимал, чего его так колбасило тогда за месяц до начала отправок.
Для этого понимания нужно пробыть здесь полтора года.
И тут такой облом - почти весь наш призыв оставляют до августа.
Не как залётчиков, нет.
Просто с весны 86-го поменяли принцип увольнения в запас.
Как специально против нас поменяли.
До этого в апреле-мае уезжали все сержанты. На должности ты, не на должности - не важно. Сержант - домой!
Теперь же, по новым правилам, уедут только те выходцы из Гайжюная и Ашхабада, сержантских учебок, кто стоит на сержантской должности.
А у нас в роте половина сержантов на должностях из Ферганы, солдатской учебки.
А среди "гайжюнайских" как раз половина не на должностях, хотя и при званиях.
Ну, так вот получилось. Кто бы знал...
И рядовым - никаких больше "аккордов".
Вот и выходит, что из 25 "граждан" домой в роте собираются... четверо!
Четверо счастливцев, которым повезло учиться на сержантов и на момент приказа оказаться на сержантской должности!
Четверо, которые приехали в Афганистан в ноябре месяце, на три месяца позже нас. И на три месяца раньше уезжают...
За неделю до боевых роту построили и объявили, что домой едут Толян Кочетов, Серёга Мельников, Лёня Шеин и Алик Исмаилов.
А остальные... начинают готовиться к боевым....
--
Что все? - не веря своим ушам, спросил кто-то из наших.
--
Все! - последовал жёсткий ответ ротного, - И отставить пиздёжь!
Старший лейтенант Плотников прекрасно понимал чувства своих солдат.
Он тоже в Афгане уже почти два года.
Прошёл с нами все операции. Сначала взводным, потом ротным.
Вместе с нами голодал и мёрз на Алихейле.
Умирал от жары и жажды на Панджшере.
Рисковал своей и нашими жизнями.
А я теперь понимаю, что второе - намного труднее и страшнее...
И теперь ему предстояло рисковать ими вновь.
Жизнями 20 пацанов, которые честно оттрубили свои два года, и уже могли и ДОЛЖНЫ были бы уехать домой.
Он знал, как увольняли до этого. Знал, на что мы надеялись, чего ждали.
Ведь и для офицеров долгожданная "замена"- дело нешуточное!
Никогда не забуду, как той же самой весной 86-го замкомроты мудохал за офицерскими каптёрками своего заменщика.
Тот прибыл месяца на два позже, чем должен был замениться наш Вася.
Скорее всего, по причинам, никак от молодого, неуклюжего старлея не зависевшим. Больше того, он, похоже, и знать не знал, что "опоздал"...
Но бесшабашного, порой отвязного, но при этом уважаемого нами замкомроты всё это не интересовало. А бить он умел.
Теперь ротный понимал наши чувства и эмоции.
Он и сам, видно, был обескуражен.
Потому-то и застряли у него в горле и толком даже не запомнились мне какие-то штампованные фразы про "сложную оперативную обстановку".
Но он был наш командир, а мы были его солдаты.
Те, с которыми ему предстояло идти на очередную "войну" и на которых он должен был по-прежнему рассчитывать.
Потому и заскрежетал металл в его голосе:
--
Увольняемые - к старшине, получать парадки! Остальные - в ружейную комнату, получать оружие и РД. Готовиться к строевому смотру! Ррразойдись!
Ротный, не оборачиваясь, ушёл.
А рота ещё несколько минут стояла, словно в оцепенении.
Это чуть позже "добрые" Пахом с Никулиным начнут подъёбывать:
--
Ну что, Тёма, говорили мы тебе, "чистые погоны - чистая совесть"! Нет, ты блин не слушал - вот тебе облом, бляаааа! Вот и в жопу себе теперь свои лычки засунь!
И ведь знаю, что тоже оба на апрель рассчитывали, на "аккорд", так что обломались-то не меньше моего.
Но как же не поприкалываться над корешем...
А зачем ещё друзья нужны?
Но в этой минутной тишине каждый думал о своём.
"Шнуры", приехавшие в феврале о том, что теперь им совсем кранты, потому что 20 "граждан", которых "закосили" с дембелем, устроят им такую "райскую жизнь"... А они-то надеялись вздохнуть хоть немного.
"Ветеранчики", прослужившие год, которые с нашим отъездом должны были стать уже совсем "большими" о том, что теперь это откладывается до августа.
"Дембеля", прослужившие полтора, о том, что и большинству из них теперь светит, возможно, февраль. То есть третья армейская зима, третий Новый Год в сапогах.
А мы...
Не знаю, о чём думали в этот момент ребята.
Точно помню первое, о чём подумал я, было не дом и не поступление.
А жуткая несправедливость жизни.
Несправедливость в том, что одним из четырёх "счастливцев" был Алик.
Ведь Толян, Серёга и Лёня заслужили этот подарок судьбы на 102%.
За свои полтора года они не пропустили ни одной операции.
Каждый из них по-своему хлебнул нелёгкой сержантской доли.
Лёня был "замком" в третьем взводе, где почти все были его призыва.
Это особое искусство рулить своими, но и оставаться "своим".
Лёня смог.
Толян, наоборот, почти год был "замком" в первом взводе, целиком состоящим из "шнуров". Первое время носился с ними, как наседка.
Это не меньшее искусство - умудриться, когда надо, вступаться за своих "цыплят", но и не противопоставить себя своему призыву.
Толян сумел.
Серёга командовал отделением АГС. Мало того, что АГС - одна из самых тяжких для переноски в горах вещей. Так в отделение АГС ещё и норовят "сослать" всех залётчиков и "шлангов". И ими надо не просто "зарулить", но и сделать так, чтобы АГС, мощнейшее средство огневой поддержки роты, всегда был под рукой ротного и в боеготовности.
Серёга сделал.
Все трое были награждены и при любых раскладах были первыми кандидатами на первую отправку.
Несправедливость же жизни заключалась в том, что вместе с ними получать парадку, сапоги и берет, чтобы готовиться к отъезду, отправился Алик.
Алик, который приехал из Ашхабадской учебки, где учился на миномётчика, и сразу же "уполз" в хлеборезку, к кому-то из земляков, где протащился больше года.
Алик, который злобно "посылал" нас из-за запертой двери хлеборезки, когда мы "шнурами" стучались туда в поисках жратвы для дембелей.
Потом, уже в конце 85-го, он умудрился каким-то образом залететь и его, как водится, в наказание перевели к нам в роту.
Опять же, как водится в таких случаях, определили в миномётный взвод.
"Замком" там уже был Давлетов и где-то в феврале Алик стал командиром отделения, точнее расчёта. Так это по-моему у миномётчиков называется.
И вот теперь, сходив всего на несколько операций и пробыв на сержантской должности всего пару месяцев, Алик Исмаилов отправлялся домой.
Алик, которого за изощрённую жестокость ненавидели "шнуры" и которого за злобный, подлый характер недолюбливали даже мы.
Да и сам Давлетов, казалось, порой был не в восторге от "приподнятого" им земляка. Впрочем, и земляками-то они были только в наших глазах.
Алик был из Ташкента, а Исмаил - из Туркмении, из Ташауза. И смотрели на "туркменских" узбеков ташкентские как на "второй сорт", а те на них - как на "тепличные растения".
Но помогать друг другу помогали. Всё же одна кровь...
Этим они сильны, не откажешь.
По злой иронии судьбы "благодетель" Алика, Исмаил Давлетов, оставался до августа.
Исмаил, который приехал в Гардез в августе 84-го, всего два раза подержав в руках автомат, но отходивший потом без единой передышки на госпиталь все боевые.
Исмаил, который в начале службы толком не говорил и не понимал по-русски, но стал к концу службы заместителем командира взвода.
И вот теперь Исмаил, тоже считавшийся одним из 100% заслуженных кандидатов на первую отправку, остаётся служить до августа.
И все только потому, что приехал из "солдатской" Иолотани...
Исмаил, которого некоторые побаиваются, но все уважают.
Ну не блядство?!!!
И вот это называется "судьба"?!
Хотя, что там говорить...
Это же для нашего ротного, лазившего с нами по горам и даже для замполита, выпившего у нас столько крови, но всё равно нашего, мы Толи и Лёни, Исмаилы и Фариды, Сани и Олежки, Серёги и Юрки.
Достойные и недостойные, заслужившие и нет...
А для тех, кто галочками и крестиками, указами и циркулярами, решают наши судьбы, нас нет.
Нет наших судеб, наших надежд, наших планов, наших жизней.
Есть только циферки в отчётах и приказах.
Есть "оперативная обстановка".
Впрочем, не совсем так. Наши жизни есть. Иногда есть...
Когда год спустя, в апреле 87-го, при десантировании под Джелалабадом погибнет от прямого попадания в голову Илья Редьков из нашей роты, которому уже вышел срок увольняться, вот тогда его жизнь вдруг станет значимой.
Точнее его смерть...
Значимой лишь потому, что где-то наверху вдруг кого-то поразит факт, что парня убивают, когда он уже мог и должен быть дома.
И вот тогда они зашевелятся, тогда полетят приказы-депеши:
"Не допускать!... Исключить!... Не привлекать!..."
И всех весенников моментально уволят в апреле.
А ведь никак было невозможно.
"Оперативная обстановка"...
Впрочем, ладно, что я распричитался-то?
Во-первых, мы солдаты и давали присягу. Надо - значит надо.
А во-вторых, ничего этого я ещё не знаю в апреле 1986-го, лёжа на своей позиции в горах под Хостом. И рассуждаю не так "глобально".
