ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Шнееров Константин Александрович
Файзабад - Кишим. 1985-1987

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 7.44*56  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История простого солдата...

ФАЙЗАБАД, 1985-86.


Сборы.

   Перелет в Файзабад прошел без особых приключений. Зрелище aфганских гор поражало своей незнакомой однообразной красотой. Рыже-бурый ковер с очень редкими островками зелени, в основном обозначающими места, где есть вода. Холмистые глиняные горы со скалистыми в некоторых местах участками и ущельями. Иногда встречались кишлаки разных размеров, но практически нигде не было видно людей, видимо, звук "вертушек" распугивал местное население.
   Файзабадский 860-ый отдельный мотострелковый полк находился на высоте 1200 метров над уровнем моря, на берегу реки Кокча. Горная река с очень быстрым течением и мутной водой, которая, казалось, имела минусовую температуру. Пить эту воду категорически запрещалось, т.к. в ней находился целый "букет" азиатских болезней, которые европейский организм могли привести к летальному исходу или надолго вывести из строя. Для подготовки к употреблению воду очищали специальные подразделения саперной роты. Само устройство для очистки воды называлось МАФС.
   Аэродром находился на другой стороне реки и нас перевозили в полк на машинах через небольшой мост. По всему периметру полка проходили окопы с капонирами, с находящимися в них БМП. Как я позже узнал, круглосуточное боевое охранение полка осуществлялось третьей ротой. Справа от моста через Кокчу находился контрольно-пропускной пункт (КПП), слева МАФС. Дальше дорога шла в гору и метров через сто, справа, находилась санчасть, где нас и выгрузили. Там я и увидел первый труп нашего солдата. К санчасти подъехал БРДМ, на броне позади башни лежало тело в шинели. С первого взгляда я понял, что боец мертв. Тело подпрыгивало на кочках так, что сомнений не было. Стало немного не по себе. Может быть, именно в тот момент я почувствовал, что игры кончились, я - на войне. Позже я видел много трупов, но так и не привык спокойно относиться к этому зрелищу.
   Нас поселили в роте связи на сборы, которые продолжались две недели. Во время сборов мы жили по распорядку, знакомились друг с другом, адаптировались к климату и высоте. Занимались всем тем, чем занимаются солдаты в нормальной армии. Во время акклиматизации у многих начали появляться на ушах волдыри, похожие на ожоги. Мы думали, что это от солнца, но на одном из политзанятий начпо (начальник политотдела) спросил: "Ну что, ребята? Курить нечего? Уши пухнут?". И действительно: я тогда не курил и у меня не было этих "oжогов". Видимо, так организм курящего реагировал на высоту и никотиновое голодание. Руководил сборами сержант Серега (фамилии не помню), он рассказывал нам о службе и о войне. Над полком постоянно кружили "крокодилы" (вертолеты МИ-24) и периодически обстреливали окружающие горы. Мы думали, что это тренировки, но Серега сказал, что "вертушки" обстреливают "духов". Оказалось, что вокруг полка находится множество "духовских" точек и оттуда ведется постоянное наблюдение за движениями "шурави" (на местном языке "советских").
   За время сборов к нам присматривались, выясняли, кто на что способен. Однажды пришел капитан, командир разведвзвода, и вызвал всех спортсменов. Нас оказалось человек десять. Капитан, каждого осматривал со всех сторон, как товар, спрашивал кто чем занимался. Мне тогда хотелось попасть в разведку, все-таки самое боевое подразделение, но капитан выбрал Саню Таранова, с которым мы были приятелями. Саня имел разряд по плаванию, а я по боксу, я был удивлен таким выбором. Плавать в горах было явно негде. Правда, и боксировать тоже. Но, видимо, у капитана по этому поводу были свои соображения, а, может быть, просто Саня ему больше понравился.
   На сборах я показал свое умение рисовать и один сержант попросил оформить ему "дембельский альбом". Он давал мне фотографии с операций и я перерисовывал их в увеличенном формате в альбом. Получалось неплохо и посыпались заказы. Кстати, мои способности сыграли большую роль в дальнейшей службе, именно благодаря им я позже попал служить во взвод управления артдивизиона. Комдив дал мне задание нарисовать в стиле карикатуры, на большем листе ватмана, всех офицеров дивизиона на пьянке с бабами. Получилось неплохо, похоже и - смешно. Судьба моя этим была решена.
   Сборы продолжались своим чередом. Вообще мы жили изолированно от всего полка и даже представить себе не могли, что нас ждет после распределения по подразделениям. А пока служба была "мёдом". Никакой дедовщины, землячества, сплошная дружба и интернационализм. Это позднее я начну понимать, что каждая нация со своими "тараканами", иногда непонятными, но в основном неприятными. А пока наш интернациональный коллектив был достаточно дружным. Я подружился с двумя узбеками, Хамидом и Ильхомом. Хамид на гражданке занимался "кун-фу" и мы с ним делились опытом рукопашного боя, иногда спарринговались. А Ильхом был знатоком национальной борьбы "кураш" и показал мне некоторые опасные приемы. Во взводе у нас были два чеченца, как их звали - не помню, но у одного из них родная бабушка жила в Иране. Забавно. Один из чеченцев выглядел серьезнее и взрослее, он носил усы и говорил, что за них убьет любого, т.к. это его гордость. Тот, что был без усов, выглядел мальчишкой и вообще его национальный пафос казался клоунадой. Однажды он стал угрожать мне, за что не помню, и я только рассмеялся. Кстати сказать, я тоже был очень уверен в себе и считал, что в драке мне равных еще поискать надо. Позже моя уверенность только подтвердилась.
   Однажды Ильхом подрался с усатым чеченцем. Все "болели" за Ильхома, но усатый разобрался с ним профессионально, нанося грамотные удары руками и ногами. Что странно: когда Ильхом упал, все решили, что это случайность и были уверенны, что он победил. Публика не разбиралась в нюансах боя, а симпатии были на стороне Ильхома. Я, конечно, промолчал, так как уважал парня.
   Один случай меня привел в смятение. В то время, как мы были на сборах, полк собирался на операцию. Мы с большим интересом наблюдали за подготовкой к выходу. И вот сцена, меня потрясшая: боец нес в охапке пачки с патронами и одну уронил. При падении пачка порвалась, и патроны рассыпались. Парень, вместо того чтобы их собрать, пнул пачку ногой и пошел дальше. К слову, когда в карантине не досчитались одного боевого патрона в оружейке, весь личный состав целый день его искал, это было ЧП, а тут такой "пофигизм".
   Однажды нас повели в баню в дальний конец полка, на берег Кокчи. Построена она была из гранитных камней и оборудована по всем правилам, с парилкой и небольшим, но глубоким, около двух метров, бассейном. Воду для бани брали из искусственного залива размером, метров пятьдесят на пятьдесят, куда поступала вода из реки и где я даже поплавал немного. Вода в заливе была достаточно теплой для купания, в отличие от Кокчи, где температура воды была очень низкая, если не минусовая. Кстати, рядом с баней мы нашли еще один бросовый боеприпас, "лимонку" с запалом, мы бросили eё в реку от греха подальше. Вообще-то боеприпасы, в основном патроны, часто попадались под ногами. Поначалу это шокировало, но потом стало привычным.
   Операция, проходившая во время наших сборов, прошла очень успешно. Взяли в плен тринадцать или семнадцать духов (точно не помню). Правда, трое наших погибло. Один очевидец рассказал, как это было. Офицер взял с собой двоих солдат и пошел в ущелье духов искать. Перед тем, как сунуться в ущелье, приказал выстрелить туда из гранатомета и - пошел. Ребят встретили огнем, так как гранатомет вещь не очень эффективная среди камней и духи не особо пострадали. Сама операция была очень грамотная. Рано утром десантировались с вертушек вокруг кишлака и взяли его в кольцо. Кстати, духи не отличаются большим героизмом, поэтому и сдались в плен, когда поняли, что их обложили.
   Пленных наши обязаны отдавать местным властям, но в этот раз им не повезло. Командир полка посадил всех на нашу "губу" и лично их допрашивал, и по рассказам очевидцев, даже пытал. Некоторые из наших подбирались поближе к "губе" и видели, как пленных заставляли стоять на мысках с запрокинутой головой и смотреть на солнце. За ослушание били прикладами и рукоятками штык-ножей. Провоцировали к бегству, а при попытке бежать - расстреливали. Так всех и перестреляли. В глазах солдат командир полка был героем. Все знали, что делают с нашими пленными духи в плену. Отрезают уши, носы, половые органы, вырезают звезды на груди и спине. А еще я слышал о живом мешке. Человека живьем вешают за руки и надрезают кожу по талии, потом эту кожу отрывают от мяса, выворачивают на изнанку и завязывают над головой. Рассказывали еще о том, как наших ребят, попавших в плен, живьем варили в больших казанах, лили на голову кипящее масло. Ходила история о том, как одного пленного оскопили, выкололи глаза, отрезали конечности, уши, язык и подбросили своим, вырезав ножом на груди "подарок маме".
   Местные власти, кстати, пленных отпускают, или перевербовывают в народную армию, откуда те через некоторое время бегут обратно в банду, прихватив оружие, поэтому действия комполка в рядах солдат были оправданы. Правда, высшее руководство имело по этому поводу другое мнение и командира наказали. По слухам, понизили в должности и куда-то отправили.
  
  

Санчасть

   Во время сборов один мой товарищ, Леха Серов, заболел тифом. Леха тоже был из Москвы и служил со мной в карантине в одном взводе. Естественно, я с ним много общался и иногда мы делились хлебом, да и койки наши стояли рядом. В связи с этим меня и еще одного соседа по койке положили в изолятор. В палату, где мы находились во время изоляции, положили парня c тифoм в серьезной форме. Он лежал под капельницей и почти все время бредил. Мы следили за ним и за капельницей по очереди. Конечно, наше положение нас возмущало, шансы заразиться у нас были большими, но Бог миловал, обошлось. В санчасти жизнь спокойная, тем более, что нас - "тифозных" - трогать остерегались. Хотя однажды, какой-то воин, азиатской наружности, пытался "припахать" меня мыть полы в его палате. Сначала пригласил зайти, а потом пытался всучить мне тряпку и заставить работать. Я послал его, он стал угрожать мне расправой. Я послал его еще раз и ушел. Позже я посылал всех, кроме своих "дедов" и офицеров, но тогда, признаюсь честно, было страшновато. Вообще-то в то время, я еще не "врубался" в службу и не знал, как надо себя вести. Я лез в разговоры дедов со своими комментариями и шутками. Однажды я вставил какую-то шутку в разговор "дедов" и один разведчик, крепкий парень, выглядевший взрослым мужиком по сравнению с другими, посмотрел на меня и сказал с грустной ухмылкой: " Борзый! Обломают". Я, наверное, никогда не забуду этот взгляд. В его глазах читались сочувствие, грусть, усталость и поддержка одновременно. Пока я лежал в санчасти, наступило двадцать третье февраля, армейский праздник, и поздравить больных пришел какой-то афганский начальник. Нас построили в коридоре и афганец пожал каждому руку и подарил по пакетику со смесью местных сухофруктов, по пачке печенья и по банке сгущенки. В общем, праздник живота.
   Второй раз в санчасть я попал позже. По просьбе капитана хирурга. Дело в том, что капитан узнал, что я рисую. Он сочинял детские стишки и хотел издать книжку-азбуку в стихах и, конечно, с картинками. Картинки рисовал я. Капитан попросил меня лечь в санчасть с "больным ухом". Но я лег с больным желудком, так как он действительно был больной. Хирург сказал:
   - Я же про ухо говорил!
   - Но желудок действительно болит!- ответил я.
   - Ну, значит будем лечить! - ответил капитан. И за две недели мы с ним не только книжку сделали, но и желудок вылечили. До сих пор не жалуюсь.
   После санчасти я сразу попал во взвод управления дивизиона ВУД, вот тут-то и началась настоящая служба.
  
  
  

ВУД

   Во взводе управления дивизиона (ВУД) служили порядка тридцати пяти человек. Механики-водители, разведчики, связисты, вычислители, просто водители и просто механики. В составе ВУДа была группа корректировки огня, которая ходила на операции. Остальные сидели безвылазно в полку. Именно те, кто не участвовал в "боевых", были самыми злобными дедами. Доставалось и от бойцов, но только по делу. Остальные куражились над молодыми, как хотели. К сведению: до полугода службы солдат именовался "дух", полгода "колпак", год "черпак", полтора года "дед", два года "дембель". "Колпаки" гоняют "духов", черпаки "колпаков", деды "черпаков" и "колпаков". Но бьют только "колпаков". "Дембеля" вообще отдыхают, готовятся домой. В первый же вечер я получил по печени от "колпака" по кличке "рыло" за то, что плохо пел песню на вечерней прогулке и по команде "бегом в палатку" - пошел пешком. Я вообще не привык суетиться, делал все, не торопясь, но стремился к качеству. Песню эту я слышал первый раз в жизни, но "отмазка" не прошла. Было нужно орать во весь голос, для того чтобы не было заметно, что поют только "духи" и "колпаки". Очень забавно было слушать это "пение" со стороны, истошный вопль запевалы и такой же вой остальных "духов" и "колпаков". Полное впечатление, что поют под страхом смерти. Кстати, ни одно подразделение в полку так не вопило. Позже, от "особиста" я узнал, что ВУД самое неуставное подразделение в полку, а то и во всей сороковой армии.
   Неуставные отношения были нормой в Афгане. Причем, в каждом подразделении, как я слышал, были свои порядки и традиции. У нас, например, до года денег "молодые" не видели, все забирали "деды", а в разведке такого не было. При первом же появлении в подразделении - "духа" начинали "воспитывать". Мне предложили сыграть на венике, как на гитаре и спеть. Я отказался. Некоторые играли и пели, и к ним потом, отношение было соответствующим. Подобные "проверки на "вшивость" проводились регулярно. Еще до армии, мне старший брат рассказывал про всякие "дедовские" штучки. Главное в науке выживания молодого солдата - не дать себя унизить и не унизиться самому. Если один раз "зачмыришься" ("чмо"- человек морально опустившийся) потом всю службу не отмоешься. Память у сослуживцев длинная, некоторые солдатики до самого "дембеля" ходили "чмырями" и изгоями. Особо зачмырившихся ссылали на БПК (банно-прачечный комбинат), свинарник и котельную. Еще на сборах нам показали "негров", работников котельной. Эти солдатики были с головы до ног черного цвета. Котельная при столовой служила для подогрева котлов, в которых готовили пищу. Топили с помощью форсунок, кочегары были покрыты копотью и соляркой. Грязные, прокопченные, обросшие, они мало походили на белых людей, да и вообще на людей. Жили они там же в котельной, еду им передавали через отверстия для форсунок. На белый свет они выходили редко и далеко от котельной не отходили. Зато этих ребят никто не трогал и все старались обходить их стороной. Свинари выглядели еще хуже, от них еще и несло так... Мне всегда было интересно, как они ехали домой и что там рассказывали о своей службе. Лучше всего, " чмырям" жилось на БПК. Там и помыться, и постираться можно, но их все-таки там гоняли, те, кто приходил пользоваться услугами БПК. Практически в каждом подразделении были свои "чмыри", некоторым удавалось выйти из этой категории, но нужно было очень постараться.
   Еще труднее было стать "борзым колпаком", таких вообще были единицы. Мне удалось, но не сразу. Первый мой "подвиг" я совершил, еще будучи "духом". Было это так. Перед отбоем все "духи" занимались тем, что "рожали" (искали) дрова для печки "буржуйки", годилось всё, что могло гореть. В поисках горючегo мы разбрелись по всему полку группами по два-три "духа". В моей группе были трое: я, "Филя" и еще один боец (третьего не указываю, не помню, как звали). Мы нашли в подсобке офицерской столовой тридцатилитровый бидон с какой-то горючей жидкостью. Думали, что это соляра, правда, потом выяснилось, что это был какой-то лак. Взяли мы этот бидон и понесли в расположение взвода. По дороге к нам подошли двое старослужащих и посоветовали идти за техпарком, что бы не попасться. К сведению, в Афгане "духа" определить очень просто, только они ходят в шинелях. Совет "стариков" мы приняли, как дружеский, так и пошли впятером. Пока шли, о чём-то с ними болтали. Подойдя к палаточному городку, мы стали прощаться с нашими благодетелями, но "старики" стали требовать, чтобы мы отнесли добычу к ним. Дело пошло к драке. Старший из них стал наезжать и ударил меня ладонью по лицу. Я, не долго думая, атаковал его, нанеся ему серию ударов в голову, после чего сразу крикнул, чтобы он убирался прочь (матом конечно). Удары были так себе (кто носил шинель, должны знать, что для драки это очень неудобная одежда), но они его ошеломили. Парень развернулся и побежал. Пробежав несколько шагов, остановился (видимо стало стыдно убегать от "духа"), развернулся и с боевым кличем: "Погнали наши городских!" - бросился на меня. Завязалась драка. Противник мой был на полголовы выше и физически очень сильный. Когда он схватил меня за шею, я почувствовал, что еще чуть и он мне ее свернет, я провел серию ударов в живот, но хватка не ослабла. Причем, на каждый удар парень так смешно ойкал, что если бы у меня не было ощущения, что сейчас мне свернут шею, я бы, наверное, засмеялся. Мы упали, шея захрустела. Вдруг я почувствовал, что хватка ослабла и, вывернувшись, ударил противника ребром ладони в область сонной артерии. Оказалось, что Филя (у него был разряд по вольной борьбе), избавившись от своего противника, выручил меня, освободив от железного захвата. Я успел его поблагодарить, и драка продолжилась. Мой противник, придя в себя, вскочил на ноги и ударил меня в лицо, удар пришелся между скулой и носом. Я откинул его ударом ноги в ребра. При очередной схватке мой противник каким-то образом бросил меня на землю, но при этом повредил колено. Я спросил его, что с ним? "Kолено!" - простонал он. Странно! Вроде драка, а такое вежливое внимание к противнику. Мы как будто беседовали. Тут подскочил его напарник и, схватив меня "за грудки", заорал: "Что ты с ним сделал?" - "Ничего", - ответил я и ударом "кросс" избавился от парня. На этом драка закончилась, как я понял - нашей победой, ведь добыча осталась у нас. Разведчики, а это были, как потом выяснилось, ребята из разведроты, стали нам угрожать. Говорили, что мы у себя во взводе будем отжиматься и вообще "умирать". Когда мы принесли свою добычу в палатку, у нас были кое-какие опасения, но нас встретили чуть ли не аплодисментами. Тогда-то я и узнал, что разведчики самые "крутые" ребята в полку, а мы с Филей их "сделали". Наш третий в драке не участвовал и просил нас об этом никому не говорить. Мы, конечно, благородно промолчали. После драки нас отправили к прапору, так как офицеров в тот момент в расположении не было. У меня справа была опухоль от удара, которая создавала видимость, что нос и скула - одно целое. Прапор посмотрел на меня, хмыкнул и спросил: "У них-то следы есть?" - "Должны быть", - не без гордости ответил я." - "Что вы, б...ь, как эти?!" - наехал на меня старшина в своем стиле. Как я понял, наш прапор потом ходил к прапору разведчиков улаживать конфликт.
   Был у меня еще один подвиг в "духовское" время. Мы, как всегда, хлопотали перед отбоем, заготавливая дрова. Я занес в палатку очередную порцию и получил от "дедов" команду - позвать любого "колпака". Я вышел и передал первому попавшемуся, что вызывают кого нибудь из "колпаков". Подошли еще двое.
   - Я не пойду, - сказал один.
   - Я тоже, - сказал второй.
   - Ну их на х...! - сказал третий.
   - Ваше дело, - сказал я и продолжил свою работу.
   Зайдя в очередной раз в палатку, я подвергся "наезду":
   - Ты че, "душара"!? Ох...л!? Где "колпаки? - лениво, но жестко поинтересовались "старики".
   - Я сказал им - ответил я.
   - Кому?
   - Котруце, и другим еще.
   - Принеси воды, - получил я команду.
   Видимо, пока я ходил за водой, всех "колпаков "застроили". Поэтому когда я вернулся, меня ждала "радушная" встреча. Трое "колпаков", "Рыло", Котруца и еще один (не помню как звали) стали пинать меня ногами. Честно говоря, делали они это не очень умело, потому что мне, было не больно. Что делать в такой ситуации, я не знал. Еще в карантине нам советовали разные способы выживания. Кто-то советовал убегать, а другие - драться. Я выбрал оба варианта. Сначала я ударил одного, потом второго, оба исчезли в темноте, я развернулся и - рванул. На пути у меня оказался третий, подпрыгнув с упором на какое-то возвышение, я сверху, в полете, врезал и ему. Сзади меня кто-то схватил. Я ударил кулаком назад, над плечом, но тот не отпустил, а согнул меня, навалившись сверху всем телом. Я крутанулся вокруг собственной оси, бросил его и он оказался подо мной. В темноте надо мной кто-то наклонился, я ударил ногой вверх, попав в грудь. Он исчез. Каким-то образом я оказался лежащим ничком, а кто-то сверху пытался, схватив меня за голову (волос не было), ткнуть лицом в землю. Я напряг шею, втянул голову в плечи, отжался, вывернулся и убежал. Прибежав в умывальник, заметил, что правая кисть у меня сильно распухла. Спустя некоторое время, меня нашел " колпак" Серега Довгань, высокий худощавый парень. Увидев его, я стал наматывать на правую руку ремень, чтобы защитить ее от дальнейших повреждений. Но мои ожидания не оправдались. Серега не собирался со мной драться. Более того, заметив мои приготовления, он резко остановился.
   - Что это ты ремень наматываешь? - спросил он.
   - На всякий случай! - ответил я.
   - Пошли! Там построение. Тебя все ищут.
   - Ну, пошли! Построимся.
   Когда мы пришли на построение, я заметил, как со всех сторон сбегаются "колпаки". Все они искали меня. Сбежавший солдат - это ЧП, в таких случаях по тревоге поднимается весь полк и если через какое-то время солдата не найдут на территории, все выходят в горы. Позже я участвовал в таких операциях. Так что напугал я всех здорово.
   На следующий день вечером я убирался в палатке штаба дивизиона. Вдруг в штаб ввалилась куча "колпаков" во главе с "Рылом". Увидев их, я встал и приготовился к бою "насмерть", но "колпаки" сделали шаг назад. Я почувствовал себя хозяином положения.
   - Ты что "чмо? - спросили они. - Какого х... побежал?
   - Если бы я был "чмо" я бы не дрался с вами. А побежал, потому что вы "честные" очень. Втроем на одного, это по - мужски, - ответил я с нажимом.
   Позже мне рассказали, что двое из троих "колпаков" в той стычке сразу оказались в нокауте и только "Рыло" устоял. Именно он схватил меня сзади. "Рыло"- сержант Хоменко, вообще был крепкий парень. С ним у меня была еще одна стычка, но об этом позже.
   Парни стали объяснять мне, как положено вести себя. Что нельзя "поднимать руку" на старший призыв, грязным ходить, спать не вовремя, "стучать" начальству и другие нюансы службы. В общем, поговорили мирно. Правда, потом "Рыло" постоянно бил меня в спину, в строю и вообще при каждом удобном случае, когда мы не были один на один. Это продолжалось до следующей нашей с ним стычки, которая не замедлила произойти.
   Когда к нам прислали нового командира полка, все активно готовились к проверке. Всю ночь приводили в идеальный порядок расположение и обмундирование. Естественно, основные нагрузки легли на нас, "колпаков". Около четырех часов ночи выключили свет в полку и все потащились спать. "Рыло" в тот день был дежурным по взводу и ложиться мне не позволил, а велел топить печку. Я вышел на улицу и попросил дневального последить за "буржуйкой". Обычно именно дневальный, периодически заходя в палатку, поддерживал огонь, заодно немного согревался. Договорившись, я побрел к своей койке. Но дежурного этот вариант не устраивал. "Рыло" стал меня толкать и валять по кроватям. Я к тому времени настолько устал и вымотался, что даже не пытался сопротивляться. Тем более, что, упав на очередную кровать, я не пытался встать и просто отдыхал. Но в один прекрасный момент мне это надоело, а может быть, я немного отдохнул, валяясь на койках. Короче, я попытался его ударить, но неудачно, промахнулся в темноте. "Рыло" почувствовал это и озверел. Но бить не стал, только еще сильнее стал меня валять. Когда он схватил меня сзади, я перехватил его руку и резко выкрутил ее, он взвыл и укусил меня за спину. Я вывернулся и обозвал его "бабой" и "чмырем" за этот укус. На шум проснулись деды и, узнав в чем дело, велели мне топить печь. С рассветом Хоменко поднял всех "колпаков" для продолжения работ, меня он вывел наружу и стал воспитывать, периодически тыкая мне в челюсть пяткой ладони. На один из этих тычков я уклонился и ударил левой в печень, а затем правой в челюсть. "Рыло" пошатнулся, но устоял, от удара с него слетела шапка. Я тут же стал наезжать на него:
   - Ты! "Чмо"! Можешь только в строю, при дедах со мной справиться! Один на один слабо!? Я тебя сука грохну!
   Он опешил. Потом сказал что-то типа: "Eсли синяк будет - вешайся!". Я сказал, что будет обязательно. Губа у него опухла сразу. Потом деды меня допрашивали, не я ли "Рылу" морду набил. Но я не признался. В палатке собратья встретили меня восхищенно, чуть ли не с криками "ура!". На это я сказал, что если мы все упремся, "старики" с нами не справятся. В таком случае было бы двое старых - на одного молодого. Нас было одиннадцать, а во взводе всего тридцать пять человек. Но никто меня так и не поддержал. Каждый "держался за свою ж...". Спустя некоторое время Хоменко опять вызвал меня на улицу. Я приготовился к бою, но драки не было, был разговор. Сержант рассказал мне, что сам поначалу был таким-же "борзым" и дрался с "дедами". Рассказал о том, что раньше "дедовщина" была круче и офицеры не вмешивались. Даже, если на глазах у "кадетов" кого-то били, те говорили что-то типа: "Правильно, воспитывайте их...". А еще мы договорились о том, что если я буду "забивать на службу" он будет меня "дрючить". Я не возражал, но с условием, что персонально ко мне он придираться не будет. Короче, разошлись мы почти друзьями.
  

Прапор

   Наш прапор очень интересный персонаж. Он был олицетворением всех анекдотов. Первый раз по морде я получил именно от него. Я был дневальным, ходил вокруг палаток взвода и штаба дивизиона с автоматом, подсумком с четырьмя магазинами, в бронежилете и каске (как принято, в "полной боевой"), только противогаза не хватало. А в это время в палатке взвод отдыхал, кто-то играл на гитаре. За что я схлопотал, я так и не понял. Может быть, за гитару? Наш "кусок" был мордвин маленького роста, не более метра пятидесяти пяти, мощный, с широченными плечами и пышными усами, которые спускались до подбородка по углам рта. Его круглое, усатое лицо, до сих пор стоит у меня перед глазами. Он знал устав наизусть, но не мог связать двух слов в простой речи. Если он пытался отругать солдат, звучало это так: "Что вы, бл...ь, как эти... е... вашу мать... эх!". И так далее, по кругу. Совершенно несвязанный текст. При этом он не стеснялся кому-нибудь врезать, иногда используя подручные предметы. Однажды двое наших "колпаков" попали на "губу" и когда вернулись в палатку, их ждала расправа. Прапор вошел, держа в одной руке "лимонку", а в другой магазин от "калаша" на сорок пять патронов. Подозвав бойцов к себе, он стал их избивать магазином и гранатой, ребята пытались защищаться, чем разозлили его еще больше. Прапор сорвал с одного ремень, и бил их, пока бляха не отлетела, рыча при этом обычное: "Что вы, бл...ь, как эти, е... вашу мать!" Интересно! Он эту фразу тоже заучивал, как устав? Потому что другие фразы я от него слышал очень редко. Однажды зимой, когда взвод переселился из двух палаток в одну, для большего тепла, а во второй палатке шла подготовка дров, был забавный случай. Крепко пьяный прапор вошел в палатку номер "два" и застал "колпаков" за колкой дров. Выгнав "колпаков", он направился в первую палатку, и стал выговаривать сержанту Хоменко по кличке "рыло", который тогда уже был замкомвзвода. Этот разговор я помню почти дословно:
   - Хоменко! Мм... подбирай!
   - Что подбирать, товарищ прапорщик?
   - Подбирай... э-э... Мм...
   - Что подбирать, товарищ прапорщик?
   - Хоменко...
   - Что, товарищ прапорщик?
   - Подбирай...
   - Что подбирать?
   - Мм... э-э...
   - Хоменко! Что вы, бл...дь, как эти?! Э-эх!
   И так насколько раз. С этими словами прапор и ушел, махнув рукой. Смех стоял такой, что палатка чуть не улетела.
   Было время, когда прапор взял меня к себе в каптерку помощником, может быть, хотел чтобы я позже заменил каптера. В каптерке было легче, чем во взводе. Поддерживай порядок и - все. "Деды" и "черпаки" не гоняют, прапор тоже не особо придирается. Иногда можно разжиться кое-какой лишней едой и сладким, типа, тушенки или сгущенки. Правда, однажды все это кончилось. В каптерку влетел прапор и набросился на меня с кулаками. Не знаю, в чем была причина, но он явно хотел меня прибить. Выручила боксерская реакция, все атаки разъяренного прапора были безуспешными, и, к тому же, одна из них кончилась тем, что старшина влетел ногой в ведро с грязной водой и половой тряпкой. Это остудило его пыл, но в каптерку я больше допущен не был. Правда, симпатия его ко мне выразилась еще несколько раз.
   Периодически, от нашего взвода, отправлялась команда на работу в продовольственный склад полка, где работал другой прапор, его друг. Работа не очень трудная, зато сытная, и каждый раз за работу давали банку сгущенки и пачку печенья. Я несколько раз был участником этой команды, до одного случая.
   У начальника продсклада была любовница. Это была дама лет тридцати с хорошей фигурой и симпатичным лицом, если не считать золотых зубов, которых у нее было больше, чем нормальных. Видимо, я понравился этой даме, по-крайней мере, она не отводила взгляд когда я смотрел ей в глаза. Ходила красотка в голубом обтягивающем, полупрозрачном платье, что вызывало обильное слюноотделение у солдат. Мало того, она еще не носила бюстгальтер, а трусики были очень миниатюрные.
   Однажды, когда прапорщик куда-то ушел, она пригласила меня в кабинет начсклада (небольшое строение внутри ангара), и стала угощать шоколадными конфетами. Я уже понял, что из этого выйдет, как вдруг входная дверь склада стала открываться (прапор закрывал нас снаружи на замок когда уходил).
   - Уходи быстро и тихо, - шепнула она.
   Что я и сделал. Облом! Я вернулся к своим, в другой конец склада, пробираясь за коробками так, чтобы прапор не заметил. Меня встретили недобрые и в тоже время завистливые взгляды старших товарищей.
   - Ну? - спросили они
   - Не успел!- ответил я.
   - Сука! Все равно везет тебе! - прошипел кто-то. - Мы тут по полтора года к бабам не подходили, а это "колпачара" уже..."
   Я подумал, что мне ...уздец, но обошлось.
   После этого случая меня больше не назначали в команду продсклада, видимо, нач. склада догадался, что там назревало.
   Кроме всего прочего, наш прапор был настоящим "куском", в прямом и самом грубом смысле этого слова. На операции он выдавал спички по счету, из расчета две штуки на час. Открывал коробок, высыпал содержимое и отсчитывал сколько нужно: "На два дня идете? Получите! Девяносто шесть спичек". На одной операции порвали плащ-палатку и потом он выдавал нам только ее. Сухпай выдавался самый дешевый, пехотный.
   Однажды у нас был случай. "Деды" поставили задачу "родить" себе тапочки для того, чтобы мы не парили ноги в сапогах, находясь в палатке. Всю ночь мы занимались поисками, пока, наконец, не проникли в санчасть, где тапочек было очень много. Тихо, как индейцы, мы вошли через главный вход. Я использовал правила маскировки, которые изучил еще дома, когда мне в руки попалась военная брошюра с соответствующими инструкциями и иллюстрациями. Кстати, эти знания во многом способствовали моему выживанию на войне. Так вот, я заглянул в коридор санчасти, находясь на уровне пола, чтобы не бросаться в глаза и увидел, что дежурного нет на месте. Мы проникли внутрь и рассредоточились по палатам. Собрав все тапочки, покинули санчасть через окна и перебежками вернулись в расположение взвода. Утром "деды", увидев на каждом "колпаке" тапочки, были очень довольны. Но вдруг в палатку вошел "кусок". Он, кхекнув, собрал нашу добычу и унес к себе в каптерку. Добрый человек!
   На моей первой операции, "кусок" нарвался на комдива. Было это в Аргу, на пятидневном выходе. Тогда вышел весь полк. Даже вытащили в долину батарею гаубиц, потому что из полка они не достали бы до нужных по плану операции точек. Разведка, как положено, ушла вперед, за ней пехота и мы, группа корректировки во главе с комдивом. И вот нашему командиру захотелось перекусить, он отдал распоряжение обедать. Когда комдив увидел предложенный обед, он переменился в лице и велел вызвать прапора на связь. Разговор был примерно такой: "Это что ты выдал солдатам...? В следующий раз пойдешь в горы с группой и будешь сам это жрать". После такой угрозы прапор выдавал нам только горный паек и вообще стал кормить комдива деликатесами. Домой "кусок" ушел старшим прапорщиком и с орденом "Kрасной звезды", хотя это был его единственный выход в горы, но, видимо, хорошо рвал ж... перед начальством. Так что, некоторые ордена и медали получали не за боевые действия. Друзья мне рассказывали, что после получения всех регалий прапор стал другим человеком, стал он добрым и даже говорят вежливым, а когда его спросили: с чего это? - он ответил, что большее ему здесь не светит и нет смысла рвать ж... дальше.
  
  

Колпачество

   Вторые полгода службы самые тяжелые. Спали мы в среднем по два, редко по четыре, часа в сутки. В самом начале, еще "духами", мы не знали, как следует себя вести, что нам можно, а что нельзя. И поначалу просто нарывались. Однажды в воскресение все пошли смотреть по телевизору "Cужу Советскому Союзу", обязательную к просмотру в армии программу про вооруженные силы СССР.Нас же, еще "духов", оставили убираться в палатках. Мы навели, как нам казалось, идеальный порядок и решили, что можно и нам в "Ленинскую комнату". Как только мы появились в дверях, все "колпаки" сорвались с места и повели нас в палатку, где стали воспитывать. Кстати сказать, воспитание "духов" и "колпаков" это сочетание моральных, ударных и физических нагрузок на организм молодого солдата. В тот раз нас просто били, причем,один из "колпаков", невысокий и худощавый, но очень сильный и злой, почему-то хотел разобраться именно со мной. Он так и сказал: "А этого мне дайте!" Звали его "Палыч", это, разумеется, была его кличка, производное от фамилии "Павлов". "Палыч" был уголовником (сидел два года, за что? - не знаю), его все побаивались, он был, как сейчас модно говорить, "отморозок". Позже мы с ним подружились и проводили много времени в разговорах, но в тот раз мне от него досталось. Нам пояснили, что до "черпачества" солдату не положено никаких развлечений и отдыха, а еще объяснили, что "все сделать" невозможно. После этого случая нам устроили показательный сеанс воспитания. При нас всех "колпаков" избили так, что те ползали на четвереньках, или просто лежали и не могли встать. По моему, это был сеанс устрашения для нас - "духов", а может быть, им досталось за наш поход в Ленкомнату. Вообще, до года солдат не имеет права даже присесть без разрешения старших, ни телевизора, ни кино, он должен все время что-нибудь делать. Потому что, как сказал один офицер: "Солдат должен все время работать, иначе он начинает думать. А о чем думает солдат? О бабах, доме и водке. И тогда он уже не солдат!". Когда меня начинали бить, я автоматически защищался. Однажды меня воспитывал Саня Павленко. Когда он попытался ударить меня в грудь, я отбил удар так, что Саня улетел на кровать. Он озверел и, казалось, что сейчас меня убьет. Но тут появился сержант Микрюков, он остановил Саню, а меня вывел из палатки для беседы. Микрюков был из Рыбинска, почти земляк. Невысокого роста, рыжеватый, плотный, с жирком и очень волосатым телом. Кроме того, щетина на его лице росла с большой скоростью, к вечеру он выглядел так, как я через неделю без бритья.
   Микрюков стал объяснять мне, как должен себя вести "молодой солдат", нельзя защищаться, нужно терпеть. Тренировать выдержку и умение "держать удар". В общем, подошел к этому вопросу, как тренер. Я принял эти правила, как тренировку. Мне тогда показалось, что сержант, классный мужик, но, потом он так меня загонял, по-землячески, что я даже после службы, встретив его, наверное, убил бы или искалечил. Микрюков был боевым сержантом, он ходил на все операции, но в отличие от других "боевых дедов", в "дедовщине" был злой и изобретательный. Кстати, позже мое умение "держать удар" его самого выводило из себя. Когда он хотел пробить меня ударом в живот, даже подпрыгивал при этом, а я спокойно дышал. Потом он стал использовать для ударов рукоятку штык ножа, но и это ему не помогало. К концу "колпачества, мне так набили корпус, что пробить его можно было только ударом ноги, и то очень сильным, причем, я все равно гнулся, но не падал.
   Перевод в "колпаки" происходил ночью, когда вышел приказ министра обороны об очередном призыве. Шесть ударов солдатским ремнем, причем, бляхой по заднице. На следующий день, прямо с утра, мы почувствовали разницу между службой "духа" и "колпака". Посыпались удары и тычки, появилась куча новых обязанностей, таких как: заправка кроватей старших призывов, добывание свежей ткани для подшивания х\б, лезвий для бритья, доставка воды для умывания, а вечером еще и для мытья ног, и каждому "старику" тазик с чистой, свежей водой. В общем, "подай, унеси, пошел вон". За любую ошибку наказание в виде ударов и (или) отжиманий, причем, не менее пятидесяти за раз. Били в основном по голени, в грудину (у всех "колпаков" пуговица на груди смятая), иногда по шее и в солнечное сплетение. День "колпака" начинался в пять часов утра. За час до подъема начиналась подготовка к утренним процедурам. Нужно было подогреть воду для умывания, ткань для "подшивы", лезвия для бритья, заправить свои койки, умыться, "подшиться". Потом общий подъем, зарядка и после нее начинаются "полеты". "Подай, унеси, пошел вон!". Зарядка, к слову, час, бег километра три и упражнения на спортгородке. До построения на развод надо навести порядок в палатке, застелить все постели, убрать весь мусор и подмести. День "колпака" заканчивается далеко за полночь. Подготовка ко сну после отбоя - тот еще процесс, сплошные "полеты". Каждому "старику" надо разобрать постель, чтобы она нагрелась, поставить тазик со свежей, теплой водой для мытья ног. В общем, полный сервис на пять звезд. Пока "деды" не лягут спать, ложиться, и даже садиться, "колпаку" не положено. В итоге, спать мы ложились не раньше двух-трех часов ночи. Мало того, ночью могут любого поднять для того, чтобы поставить на пару часов "под грибок" вместо дневального, или просто всех "застроить", если дедам что-либо не понравилось, или просто скучно. Мол, что-то колпаки растащились. "Застроить" - это значит поднять всех "колпаков" и воспитывать их разными ударными и морально-физическими средствами. Физподготовка "колпака" в основном состояла из отжиманий и "электрического стула". "Электрический стул" очень тяжелое упражнение: боец садится на табуретку с прямой спиной и вытянутыми вперед руками. Затем табуретку убирают и заставляют оставаться в положении приседа максимально долго, пока не надоест "воспитателю". Иногда на пальцы рук кладут лист бумаги и когда бойца начинает трясти от напряжения, бумага начинает дрожать так, как будто по ней проходит электричество. Отсюда и название - "электрический стул". Еще "веселее" когда в вытянутые вперед руки дают табурет. К слову, табуреты делаются из "укупорки", это дощечки, на которые укладываются снаряды в ящиках. Дощечки сбиваются гвоздями, как колодец, и сверху прибивается крышка. Весит такая табуретка немало. Держать её на вытянутых руках, да еще в положении приседа, долго невозможно. Представьте себе лицо солдата, выполняющего данное упражнение. Естественно, "стариков" это зрелище здорово веселило. Чтобы не радовать "дедов" я старался в таких случаях как можно дольше сохранять спокойное лицо. Ещё "на гражданке" я читал о самураях, которые никогда не выражали на лице боль и страх, чтобы не радовать врага, и старался вести себя таким образом. Думаю, это тоже прибавило мне уважения со стороны "стариков".
   Проблем у меня было больше, чем у других "колпаков". Cвязано это было с тем, что я был в штабе дивизиона писарем. Почерк мой никогда не отличался красотой и разборчивостью, скорее наоборот, но я рисовал, а в армии так: "Рисуешь, значит пишешь". Мне приходилось совмещать "колпачество" и работу в штабе. В тех случаях, когда я был загружен работой в штабе, мне доставалось от "стариков". Они считали, что я там расслабляюсь и "забиваю" на свои "колпацкие" обязанности. Однажды наш замполит майор Меланич, отправил меня в штаб полка рисовать на карте наши "точки". Мне дали карту нашей провинции и цветные карандаши для нанесения "точек" на местности. Работа кропотливая и интересная. До обеда я сделал лишь часть работы и после должен был продолжить. Но меня поставили в наряд по взводу. Кстати сказать, в наряды я ходил через день. На построении я робко заявил, что мне надо в штаб работать. "Старики" посмотрели на меня так, что я понял, возможно, это последний день моей жизни. В наряд меня все равно поставили, а замполит получил от начальства "по шапке". Оказалось, что для рисования "точек" на карте нужен особый допуск секретности. Которого, естественно, у меня небыло. Я-же, в наряде, "огреб по полной программе". Еще не было наряда с таким количеством придирок, пинков и тычков со стороны "дедов" и "черпаков". В результате меня вызвали в палатку и стали "хором строить". Били со всех сторон. Такого количества ударов сразу я не получал никогда. Через некоторое время я перестал чувствовать удары и, казалось, стал плохо слышать. Ощущение такое, что тело одеревенело, а сознание отключилось. В голове только одна мысль: " Стоять! Не падать!". Я устоял, они устали меня бить и заставили отжиматься. Без "электрического стула" тоже не обошлось. После всего этого им хватило ума отправить меня в "оружейку", нaводить порядок. Только там мое сознание включилось, в тот момент, когда я, рыча как зверь, вкручивал запал в "лимонку". Ярость и гнев, в превосходной степени, охватили мое сознание. Это было почти безумие.
   "Стоп!" - сказал я себе - "Так нельзя! Успокойся!".
   Успокоившись, я пошел в погребок. Погребок, маленькое помещение под землей, глубиной, наверное, метра полтора и шириной примерно столько же, находился рядом с курилкой, в нем стоял бак с водой и было прохладно. Там я и укрылся на какое-то время, чтобы прийти в себя. Там меня и нашел Коля Хоменко. Хотя я не уверен, что это был он. Может быть, это был Серега Макаров, тоже "черпак" и сержант. Не помню точно.
   - Вылезай! - сказал сержант.
   - Пошли вы все! - ответил я.
   - Кончай умирать, ты же мужик! Они, только этого и ждут, чтобы ты сломался! Не дай им победить себя!- Или что-то в этом роде. Спасибо ему огромное за эти слова. Меня тогда это здорово вдохновило. Я сказал ему, что в следующий раз буду драться, пусть хоть убьют после этого. Я вышел на свет как ни в чем нe бывало и встал под "грибок". Мне кажется, что "старики" в тот день обалдели от моей прочности.
   Была у меня и битва с "дедами". Не помню за что меня опять вызвали в палатку на разборку, но в тот раз я вступил в бой. Правда, долгой битвы не получилось. Мне удалось только подломить руку Павленко, пару раз ударить Каленича и еще кого-то. Потом меня завалили на кровать. Кто-то схватил за голову, на каждой руке повисло по человеку и четвертый, молдаван Котруца, уселся сверху и стал бить в лицо. Я пытался сбросить его коленом и вырваться, но ничего не вышло. Зажали меня плотно. Я подумал: "Бейте суки! Разобъёте мне морду - такой залёт будет! Мало вам не покажется!". Конечно, я не собирался "закладывать", но и без этого было-бы нехило. Вдруг Котруца упал на меня и забился в конвульсиях, изо рта пошла пена. Все перепугались, отпустили меня и с "наездом" и испугом спросили:
   - Куда ты его ударил?
   - Никуда я его не бил, - ответил я.
   Потом пожалел, что так ответил. Надо было сказать, что я знаю, куда надо ударить. Чтобы нагнать на них страху. Но тогда я действительно испугался и растерялся.
   Меня послали бегом в санчасть. Я рванул, но, пробежав метров двадцать-тридцать, услышал: "Стой! Не надо уже! Он оклемался". Кажется тогда "старики" мне не очень поверили насчет того, что я не бил Котруцу, потому что больше таких наездов не было.
   Первый раз в жизни я напился допьяна, будучи "колпаком". Однажды, придя в палатку ночью с наряда по столовой, я застал народ "бухающим". Увидев меня, "старики" загудели: "О-о! Наш "борзый колпак" пришел!". Я растерялся, не понимая, что сейчас будет и чем я провинился. Кто-то сунул мне полную кружку браги: "Пей "колпачара!"". Я стал "отмазываться". Типа - желудок у меня больной да и не ел я ничего на ужин. Но "отмазки" не прошли. Мне сунули под нос банку с сыром на закуску и приказали пить. "Это признание твоих "колпацких" заслуг", - сказали мне. "Не смей отказываться! Уважаешь "стариков" - пей!". Пришлось пить. Тут вдруг сержант Микрюков достает откуда-то мой блокнот, который был опасен для прочтения. Этот блокнот был чем-то вроде дневника, который я решил завести, записывая, кому из "стариков" хотел бы "набить морду" и кому уже успел, и кто из них, какой человек. "Ну, все!- подумал я. - Хана мне!". Микрюков начинает читать вслух. Все "в покате", ржут, как кони, весело им. Я понял: "жить буду". Как потом оказалось, лучше, чем прежде. В общем, напился я так, что не мог даже сидеть прямо. Побратался со всеми "стариками". А утром произошел "залет". Капитан, временно заменявший нашего замполита, увидел, как один из наших "дедов", водила, сильно помятый "после вчерашнего", наехал на "колпака". Что тут началось. Всех вывели на построение и зампотех стал нас обнюхивать. Обоняние у него было, как у собаки, это знали все. Странно, что обнюхав меня и заставив дыхнуть, он ничего не почувствовал. У моего организма было, как позднее выяснилось, чудесное свойство. Стоило мне закусить и перегара не было. Зампотех послал меня за начальством. Я убежал. А когда вернулся, увидел как весь взвод, одетый в бронежилеты, бегал кросс и преодолевал полосу препятствий, выгоняя хмель.
   Самым тяжелым занятием для "колпака" были наряды. Наш взвод чуть ли не через день ходил в наряды по столовой. Конечно же, вся работа ложилась на "колпаков". В практически всегда мне доставалась работа в посудомойке или в зале, где происходил прием пищи. В зале нужно было убираться между приемами пищи, мыть столы и подметать пол. В основном со столов "убирали" дневальные подразделений, мне оставалось только собрать мусор, помыть и выровнять столы и лавки. Но дело в том, что в одиночку едва можно было успеть до следующего приема пищи, зал большой, весь полк обедал в двух залах. Однажды, работая в наряде, я познакомился с Валеркой Понькиным из разведроты, причем, он сам подошел ко мне и завязал разговор. Почему он это сделал, мне было непонятно, может быть, я чем-то ему понравился, а может быть он заметил мои восхищенные взгляды в его сторону. Дело в том, что в тот день разведка вернулась с тяжелой боевой операции да и вообще разведка это - "круто". Валера был немногим выше меня, но выглядел очень мощно. Такое телосложение называют богатырским, широкие, с мощными мышцами плечи, относительно тонкая талия, крепкие, могучие ноги, и при этом простое, открытое лицо с почти детским выражением. Родом он был из Новосибирска. Валерка подарил мне обойму с патронами от "Бура". Позже, когда подружились, он познакомил меня со своим другом, который оказался тем парнем, с которым у меня произошла драка в самом начале моей службы. Я описывал этот бой ранее. Постепенно я познакомился с другими ребятами из разведроты и вообще стал там почти своим. Тогда меня еще не брали в горы и я писал рапорты с просьбой перевести меня в разведку. Наш комдив Малахов брал с собой только "стариков", проверенную команду, и сколько я ни просился, меня не брали. Наш взводный Ажов не давал ход моим рапортам и даже как-то проводил со мной беседу, правда, в этакой издевательской манере. Он вообще любил показать свое "превосходство". Но о нем позже.
   Через некоторое время моя служба "колпака" сильно изменилась. Однажды, будучи в наряде по столовой, я подрался с разведчиком и "уделал" его, как "пацана". Все это видел "Палыч", который "работал" со мной в зале, ему здорово понравилось и началась моя карьера "бойца". Как только где-нибудь назревала драка, вызывали меня и собирались зрители.
   Позже, когда я стал "борзым колпаком", все делали дневальные подразделений, они убирали посуду, протирали и выравнивали столы и лавки, выметали мусор на середину. Мне оставалось только собрать и вынести то, что они сметали в центр зала. Если кто-нибудь из них сопротивлялся, я использовал свои навыки бойца и тогда собирались зрители. Со временем меня, мне кажется, специально назначали в зал, чтоб посмотреть шоу. Дрался я чуть ли не через день и всегда побеждал. Причем бои происходили не только в столовой. Но где бы я ни ввязывался в драку, тут же собирались "болельщики", в основном, мои "старики".
   С "Палычем", мы подружились и когда его, как "уголовный элемент" сослали на батарею телефонистом, он всегда требовал чтобы "рубон" (еду) ему носил только я. "Палыч" был интересный воин, он отсидел до армии в тюрьме, по слухам два года, за что? - не знаю, а спросить я не решался, захотел бы - сам рассказал. Но вел он себя, как настоящий рецидивист, ничего не боялся, всегда был под кайфом, или на плане, или на чифире. Чай ему таскали по паре пачек в день. Худощавый, невысокого роста, он обладал чудовищной силой и выносливостью. На одной из операций, когда мы поднимались по очень крутому участку, он оступился. Я шел сзади и уже собрался его ловить, но "Палыч", как на пружинах прыгнул вверх на свое место и, как ни в чем ни бывало, пошёл дальше.
   Мне все сочувствовали, потому что "Палыча" все боялись и думали, что он там надо мной издевается, а мы с ним мирно беседовали. Правда, легенду об издевательствах мы с ним намеренно поддерживали. И у меня часто появлялась возможность передохнуть от службы, проводя много времени с "Палычем". Со временем меня зауважали настолько, что после очередной моей победы в драке, "деды" собственноручно ослабили мне ремень, расстегнули верхнюю пуговицу и придали "форму" моей кепи, присвоив титул "борзого колпака". Они велели так ходить всегда, я конечно так и сделал. Кроме того, я всегда был чистый, бритый и не спал, когда не положено. Даже когда я приходил в гости к разведчикам и ребята, понимая моё "колпацкое" положение, предлагали мне поспать, я отказывался считая, что спать в гостях недостойно. Так что посторонние "колпаки" считали что я "дед".
   Дрался я много и с удовольствием. Не было подразделения, где нельзя было найти хоть одного моего бывшего противника. Обычно после драки у меня с оппонентом завязывались приятельские отношения. И ни разу я не был побит. Хотя, был один случай, довольно странный. Как-то взводный устроил нам зарядку по полной программе. Мы намотали три круга по полку бегом, потом спортгородок со всеми тренажерами. Короче, измотал нас здорово. Когда после зарядки мы шли в палатку, я увидел у фонтанчика с водой такую сцену. Трое саперов наехали на "колпачка" из пехоты. Я уже тогда был "борзым колпаком" и вступился за парня, сказав им, что это "круто" втроем на одного. Сапёры, естественно, развернулись на меня. Мы пошли за палатки разбираться. Втроем они набрасываться не стали, видимо, я их пристыдил. Драться мне не очень хотелось, но пришлось. Один из саперов, тот что покрепче, стал меня атаковать. Пару раз я встретил его ударами. Потом он ударил меня ногой в область сердца, но я отклонился и удар вышел слабым. После этого парень встал в красивую стойку, изображая подобие Брюса Ли. Я, возмутившись, что он пускает в ход ноги, ответил ему тем же. Показав ногой удар в живот, я ударил рукой в голову. После этого я отключился. Мне казалось, что я сплю, а во сне меня бьют током по вискам, и льют в рот поток воды. Как будто пытают. Казалось, что сейчас я захлебнусь, воздуха не хватало. Оказалось, что после моей отключки, меня стали приводить в чувство. Били по щекам и лили воду в рот, пытаясь напоить. Чуть не убили. Первый мой вопрос, когда я пришел в сознание был:
   - Я его побил?
   - Да, - ответили мне.
   - А почему я отключился? - спросил я.
   - Мы сами не поняли. Вы разошлись, а потом ты вдруг отрубился, - ответили мне.
   - А он что?
   - Похоже, перепугался и убежал, со словами: "это не я его...", - сказал кто-то.
   Вoобщем, непонятно, что произошло, но ребра болели так, как будто были сломаны, хотя удар был слабый. Позже я узнал, что парень учит офицеров своей роты каратэ. Наверное, он пробил мне область сердца. В боксе это место считается зоной нокаута. Но, похоже, что это вышло у него случайно.
   Слава бойца пришла за мной и в Кишим, куда позже меня "сослали" по "залету". Кроме всего прочего, с приходом нового комдива я стал ходить на "боевые", единственный из "колпаков". В общем, служба стала налаживаться. Появилось уважение "стариков", "кадетов" да и "колпаков" тоже.
   Получив гордое звание "борзый колпак", я стал жить соответственно. Большой проблемой было то, что с меня теперь спрашивали за всех "колпаков". И пахать мне приходилось не меньше других, а иногда и - больше. И хотя лично ко мне претензий у "дедов" не было, когда "строили" всех мне доставалось не меньше других. Иногда, когда "колпаки" не могли решить какую-то задачу, приходилось решать мне. Иначе досталось-бы всем. "Старики" меня уважали, но не все. Больше всех меня ненавидел, несмотря на уважение других "стариков", Ваня Каленич, который был "дедом". Ваня был маленький, тщедушный, но очень злой. Он всю службу был водовозом в полку. Пока Каленич не стал "дедом", ходил всегда грязный и "чмошный". Он считал, что я "тащусь", пока другие "колпаки" летают. Ваня все время старался меня унизить и придумывал всякие трудно-выполнимые задачи. Но у него никак не получалось добиться своего. Однажды, перед самым приказом об увольнении в запас и моем переводе в "черпаки", Каленич озадачил меня. Он велел "родить" ему творог. Раздобыть творог можно было только в офицерской столовой или в санчасти. Творог хранился в трехлитровых железных банках, в виде сухих хлопьев. Разводишь его сгущенным молоком, или даже водой, и получается нечто похожее на настоящий творог. Правда, он почему-то называл его сыром. А может он именно сыр имел в виду. Сыр был в небольших консервных банках, и только летом, вместо положенного масла. Дело было осенью и сыра в полку точно не было. Тем труднее задача. Но я к тому времени уже совсем "оборзел" и "забил" на Ваню. Я общался на равных со многими "дедами" и Каленича не принимал всерьез, как и они, впрочем. Я был в наряде по столовой и Ваня несколько раз вызывал меня в палатку, но я только отмахивался от присланных им "колпаков". В конце концов стало понятно, что разборок не избежать и я подошел к Валерке Гурееву. Валера был родом из Шатуры, почти земляком, и единственным человеком в артиллерии, который удостоился двух медалей еще в Афгане: "За Боевые Заслуги" и "За Отвагу".
   - Валер! Меня Каленич вызывает, - cказал я.
   - Пошел он! - ответил Валерка.
   - Да уже который раз зовет. Сыру, говорит, "роди" мне. А где я его зимой "рожу"?
   - Да пошел он на х...й!
   - Надо все-таки сходить
   - Ну! Сходи! - сказал он.
   - А если я ему в морду дам? Уж больно достал! - спросил я.
   - Ну, дай! Из наших никто не возразит, - благословил меня Валера.
   И я пошел окрыленный.
   Ваня допустил большую ошибку. Он увел меня в пустую палатку, где готовились дрова. Мы были одни. При всех "дедах" я, может быть, не решился бы. Но один на один - милое дело. В палатке Ваня стал меня "воспитывать", но, как только он стал пускать в ход руки, я ответил. Ударами в лицо я опрокинул его на пол и, сделав свирепое лицо, стал душить, вцепившись пальцами в горло, рыча что-то типа: "Убью сука, достал ты меня совсем!".
   Я, конечно, не собирался его убивать, но напугать собирался до смерти. Ваня был мелким и тщедушным и у меня родилась идея, засунуть его между деревянной стенкой палатки и утеплителем. Но не вышло. На шум прибежал "Тешек", солдатик моего призыва, помощник зампотеха. Редкий жопорванец и подхалим. Он оттащил меня от Каленича.
   Поднявшись, Ваня стал причитать:
  - Я тебя по лицу бил?
   - Только что! Не помнишь сука?!- прорычал я, сделав глаза как у сумасшедшего, готового порвать жертву в клочья.
   - Так я же не кулаком. А ты? - промямлил Ваня.
   Дальнейший диалог не помню, но я наезжал, а Ваня оправдывался.
   Вечером после отбоя при куче "дедов" замок Лисовский, дружок Вани, стал бить меня ногами. Причина не оглашалась во избежание осложнений. Почти все деды присутствовали на экзекуции, и наблюдали. Я держал удары и улыбался, когда хватало сил. После разборки я отправился в каптерку. Казах-каптер спросил меня:
   - Не обидно получать накануне "черпачества?
   - Нет. За такое не обидно, - ответил я.
   - Ну, раз за дело, тогда ладно. - Кажется, он знал, за что.
   Этой же ночью нас перевели в "черпаки". Перевод производился гораздо веселее, чем в "колпаки". "Черпак" - уже "старик" и полеты уходят в прошлое. Одиннадцать ударов ремнем по заднице и двенадцатый бляхой, "черпаческая печать". "Черпаки" отдали нам свои кожаные ремни. Мне достался ремень Сереги Макарова "Макарыча", боевого "черпака", теперь "деда". Макаров был классный парень, спокойный, уверенный в себе. Мне он всегда нравился, да и он относился ко мне с уважением. На ремне были вырезаны надписи, оставшиеся от прежних владельцев. Раритет! В кожаных ремнях у нас ходили только "черпаки". Началась совсем другая служба.
  

Ч.М.О.

   "Чмо" (человек морально опустившийся), это особая "каста" военнослужащих. Люди, не выдерживающие "тягот и лишений военной службы". Обычно такие солдаты ломаются в самом начале службы, среди них, в основном, попадаются "маменькины сынки", не приспособленные к самостоятельной жизни, слабовольные и трусливые мальчики. Таких, конечно, единицы, они портят жизнь не только себе, но и другим. Разумная "дедовщина" в армии необходима. Именно "старики" являются основой дисциплины в подразделении, они уже все знают и умеют. Но где вы видели "разумную дедовщину"? Бывает - хуже, или - лучше, но всегда с перебором.
   "Дедовщина" порождала множество ЧП. "Колпаки", не выдерживая тяжелых условий, стрелялись, убегали, прятались, а иногда устраивали самосуд. На Джалгаре один боец взял гранату, прикрепил ее к ножке кровати, а каркас снял с держащего его упора. Кольцо гранаты он прикрепил к каркасу. Когда обидчик лег, устройство сработало. Народ бывалый, быстро среагировал на щелчок сработавшего капсюля. Все выскочили из землянки и никого не зацепило.
   Еще один "колпак" в Бахараке разрядил в "деда" магазин на сорок пять патронов, сделав из него фарш. "Дедушка" умный, послал его чистить оружие, после того, как поиздевался. Я сам однажды чуть не устроил самосуд в похожей ситуации, я уже писал об этом. Иногда странно, что "деды" не понимают, насколько просто "колпаку" взять оружие, ведь оно почти всегда под рукой.
   Один мой знакомый разведчик не дотерпел месяца три до "черпачества" и взорвал в руке запал от гранаты. Вообще, запал типичное средство для комиссации. Обычно его взрывают в левой руке (правую видимо жалко), отрывает два-три пальца и ты - "дембель", едешь домой с инвалидностью третьей группы. Пенсия, да и работу с третьей группой найти можно, а для всех, ты - герой. Если дело "замнут", то и льготы дадут, как участнику войны или даже как инвалиду. Но мой знакомый пошел дальше. Взорвал правую руку чтобы наверняка. Я спросил его, когда увидел в санчасти, как же он так "зачмырился". Он ответил, что это случайность, но я не поверил. Дело в том, что при срыве чеки сначала срабатывает капсюль-воспламенитель, потом три-четыре секунды работает замедлитель, а уж потом - детонатор. Когда в руке случайно сработает капсюль, раздается хлопок. Сам бросишь или уронишь рефлекторно. Чтобы рвануло, нужно держать и ждать пока замедлитель сгорит. Дело замяли, а парня отправили домой. Через полгода он опять появился в полку, в "гражданке", с "дипломатом". Его судили и дали срок за членовредительство. Дело в том, что парень стал пробивать себе льготы. В Союзе заинтересовались и прислали запрос в полк о его подвигах. Ну, наши и "обиделись".
   Некоторые солдатики шли дальше членовредительства, они стрелялись, не выдерживали службы, но чаще причиной самоубийства были недождавшиеся невесты. Те, кто стрелялся из-за службы, обычно причиняли себе увечья, но из-за невест стрелялись насмерть. Один боец умудрился выстрелить себе в голову очередью. Приставил ствол снизу к подбородку и нажал на спуск. От головы почти ничего не осталось. В каждом "дембельском альбоме" и блокноте по этому поводу была поговорка: "Если тебя бросила девушка, радуйся! Она могла стать твоей женой". Но есть "тонкие натуры", которые не могут пережить такого "женского коварства". Я, кстати, намерено до армии не заводил серьезных отношений, насмотревшись на своих друзей и знакомых.
   Еще среди "чмырей" попадались "писатели", которые писали домой письма с описанием ужасов войны, в которой они якобы принимали участие. Обычно "писатели" служили на кухне или в хозвзводе, но по письмам, участвовали в самых ужасных боях. Придуманных ими на досуге. Дело в том, что письма проверялись "особым отделом" во избежание утечки информации. "Писательские труды" обычно зачитывались перед строем и после такой публикации авторам очень плохо жилось. Я слышал несколько отрывков таких писем. Представляю, каково было матерям читать такое творчество. Большинство ребят писали о погоде, красоте гор, друзьях и т.д. Зачем мать нервировать?
   Были еще спящие, те, кто засыпал на посту. За такое били нещадно. Дело в том, что моджахеды, особенно на небольших точках, только этого и ждали. Ходили истории о полностью вырезанных во сне точках. Один "дед" сел за такого спящего на шесть лет. Он сломал ему ударом ноги грудину. Суд был показательным и проходил у нас в клубе. Парня было жалко, он почти плакал, когда говорил "последнее слово". Советовал не трогать молодых. Но никто не внял. Просто стали аккуратнее бить. К тому-же редкий "колпак" без "люлей" не забьет на службу.
   "Заложники" (те, кто "закладывал", доносил офицерам) тоже не прощались и становились изгоями. Таких не любили ни солдаты, ни офицеры, ведь их тоже было за что "заложить". Офицеры частенько были нетрезвы и иногда "прикладывали руку" к особо бестолковым солдатам, а некоторые постоянно применяли силу.
   Были и такие солдатики, которые бежали со службы к "духам". Но таких были единицы. Один "беглец" попал в банду и был там женщиной. Другой обучился в Пакистане на наводчика реактивных установок и обстрелял полк. Меня тогда, как раз перевели в Кишим и уже там я узнал об обстреле. Свидетели рассказывали, как это было. Было воскресенье, вечером, когда весь полк был в клубе, фильм еще не начался, но зал был полный. Что-то громыхнуло, все решили, что работает наша артиллерия, но потом поняли, что все артиллеристы в зале. Народ рванул наружу. В этот момент один из снарядов пробил крышу. Хорошо еще, что огонь велся зажигательными, фосфорными, а не осколочными, ракетами. "Духи" метились по артскладам, но к счастью не попали. Одна из ракет разнесла кинобудку, киномеханик чудом не пострадал, второй киномеханик лишился ног. Он пошел в офицерский модуль за водой, снаряд разорвался в туалете. По полку было выпущено восемьдесят или сто двадцать ракет (точно не помню), но, слава Богу, никто не погиб. Клуб, говорят, был разрушен почти полностью. Этих двоих беглецов позже обменяли на кого-то и судили.
  

Взводный

   Старший лейтенант Ажов был интересный персонаж. Выше среднего роста, смуглый, худощавый, с красивым азиатским лицом, он был похож на какого-нибудь хана, или воина высокого ранга. Поначалу он мне понравился. Держался с достоинством, на грани высокомерия. Позже выяснилось, что он был небольшой охотник повоевать, хоть и корчил из себя крутого парня. Однажды я наблюдал, как комдив не взял его на операцию, а оставил на связи в полку, так тот чуть не запрыгал от радости, прямо просиял. Естественно, после этого в моих глазах он не заслуживал уважения. Поговорить он любил и умел, видно было, что человек образованный. Мне довелось с ним довольно много общаться, особенно, когда он обсуждал со мной мои рапорты о переводе в разведку и просьбы взять на операцию. Запутать в словах он умел здорово. Я сам люблю поговорить, но с ним, мне не тягаться в этом искусстве. В горах он шел налегке, с одним только автоматом, даже "бронник" таскать ему было лень. Он отдавал нести все свое снаряжение солдатам которых он, казалось, презирал и считал людьми низшего сорта. Хотя к нам обращался на вы, даже когда был крайне раздражен. Командовать взводный любил и, вообще, был властным человеком. Однажды у меня с ним произошла стычка. Было это так. Кто-то принес во взвод гитару и народ стал играть, кто что умел. Я к тому времени уже был "борзым колпаком" и мне тоже предложили сыграть. Между прочим, взводный контролировал происходящее во взводе очень простым способом. В каждой палатке была "радио точка". Динамик в корпусе был соединен с радиоточкой полка, которая находилась в клубе. Стоило только выключить радиоточку, в палатке тут же появлялся Ажов и приказывал включить радио. Как мы поняли, он подключился к динамику и через магнитофон слышал все, что происходило в палатке. Вoобщем, стал я играть на гитаре и тут же появился взводный.
   - Гитару сюда! - скомандовал Ажов.
   Я стою и не реагирую.
   - Я сказал! Гитару мне, товарищ солдат! - с нажимом приказал он.
   Стою, молчу, не двигаюсь.
   - Гитару! Быстро! - почти завизжал взводный. И кинул в меня табурет, который развалился в воздухе пополам. Одна часть полетела мне в голову, а вторая в гитару. Я умудрился отразить обе части.
   В ответ тишина. Никаких движений.
   - Взвод! Строиться на второй линейке!
   И вышел. Все потянулись на построение. Гитару засунули за обелитель, а меня послали через заднюю дверь скрыться, сделав вид, что я унес гитару в разведку. Отмазка такая: гитару взяли в разведке на прокат. Когда я вернулся, взвод стоял на линейке. Я встал в строй. Ажов увидев меня, приказал зайти к нему в кабинет.
   - Я вам товарищ солдат печень вырву! - прошипел взводный, уверенный в своих силах настолько, что казалось у него может получиться. Но его попытки ударить меня оказались тщетными. Спасла боксерская реакция. Ни один из его ударов меня не коснулся. Я отступал и уварачивался, наконец, взводный споткнулся о порог и упал. Я выскочил наружу к взводу. Ажов вышел не сразу. Видимо, опасался позора, но я никому и не думал рассказывать о происшествии. В итоге взводный вышел, приведя себя в порядок, и нас распустил.
   Однажды, когда я был в наряде по взводу, у нас украли телефон, прямо из-под грибка. Телефон был прикручен к столбу проволокой, но вор рванул его с такой силой, что проволока оборвалась. Дневальный пытался за ним погнаться и, даже, собирался стрелять, но тот убежал. Стрелять было опасно, на линии огня проходил строем какой то взвод. Ажов вызвал нас к себе и сказал:
   - Ставлю задачу. К утру телефон должен быть на месте.
   - А где его взять? - спросили мы.
   - Я объясняю вашу задачу, но не ограничиваю ваших возможностей, - был ответ.
   - А если поймают?
   - В таком случае я ничего не знаю. Я - ни причем, - сказал взводный.
   Всю ночь мы искали возможность родить аппарат, но у каждого телефона в полку "не спал" дневальный. Разбоем заниматься не хотелось, да и опасно, могут пристрелить. В итоге все "колпаки" решили "забить" на телефон и расползлись по койкам. Делать было нечего и я решил рискнуть. Со мной остался только один, самый стойкий. К сожалению, не помню кто, по-моему это был Сашка Пронин. Саня был родом из-под Егорьевска, земляк. Мы с ним были особенно дружны, всегда друг друга выручали. Он был классным механиком и отличным другом. Мы пошли к КПП, там точно был телефон. Подойдя поближе, я взял штык-нож с ножнами, что бы перекусить провод, разделся по пояс, снял ботинки, что бы нe создавать шума, и пополз к КПП опираясь на пальцы рук и ног. Часовой сидел у окна, обняв автомат, и спал. Я прошел на корточках мимо него и заглянул в окно. Телефон стоял на подоконнике. Внутри храпел дежурный прапор. Я перекусил провода и аккуратно потянул телефон. Аппарат был прикручен проводом к столу, я перекусил штык-ножом и это провод. Тихо и аккуратно я отполз подальше и мы пошли с моим приятелем, прикрывавшим меня на случай появления людей, обратно во взвод. Телефон отдали "Палычу", который вставил его в другой корпус. Кстати, на корпусе аппарата, который я "родил", была нацарапана аббревиатура ВУД, т.е. это был телефон, украденный у нас, видимо, давно. Утром аппарат был на месте.
   Ажов вызвал меня к себе.
   - Вы где взяли аппарат, товарищ солдат?! - с наездом спросил он.
   - Нашел. Родил! - с ухмылкой ответил я.
   - А вы знаете, что его ищет начальник штаба полка, лично?! - с еще большим наездом спросил Ажов.
   - Не найдет! Он уже в другом корпусе, - ответил я уверенно.
   - Ну, тогда ладно, - смягчился взводный.
   Телефон, конечно, никто не нашел.
   Вообще Ажова солдаты не любили. Помню, как кто-то из "стариков" взял его автомат и погнул ствол со словами: "Стреляй сука". Поступок идиотский, но кто я такой, что бы говорить "старику" об этом.
  
  

Комдив

   Наш командир дивизиона, был среднего роста, крепкого телосложения, с лицом доброго дядюшки, внушающим расположение. Комдив решил создать самую "крутую" группу корректировки в армии и, даже, хотел, чтобы я лазил по горам с ПК для усиления огневой мощи группы. Он хотел нас обучить стрельбе из всех видов оружия и пытался использовать для вылазок наш старенький БТР-60. Правда, оказалось, что БТР не может "лазить" по горам, так как у него не хватало мощности по причине нерабочего состояния одного из двигателей, который так и не поддался ремонту. Но по окрестностям мы немного покатались. Kак только на пути возник более-менее крутой подъем, БТР сдох. Не хватило сил подняться даже на "Лужайку", точку рядом с полком, где стояли "Шилки". На одной такой вылазке наш прапор увидел в небе парящего орла. Он взял свой "карманный ДШК" (так мы называли АКСУ за звук, издаваемый при стрельбе) и попытался сбить птицу. Орел, казалось, видел пули, при каждом выстреле он делал небольшое движение крыльями и немного смещался. "Вот бл...дь!" - пробурчал прапор и отстал от "царь-птицы". Единственной операцией, которую наш взвод выполнял как спецназ, были поиски сбежавшего солдата. Парень не выдержал "дедовщины" и пропал. Сначала перевернули весь полк, казалось, заглянули в каждую щель. Но бойца так и не нашли. Потом, вышли всем полком искать по окрестностям. Мы погрузились в наш БТР и отправились вместе с разведкой в один из ближних кишлаков, попутно осматривая округу. Я сидел на броне с ПК и был готов открыть огонь в любую секунду. Но когда мы подъехали к кишлаку, по рации сообщили, что боец нашелся. Воин спал в баке для солярки, который находился в офицерской столовой. Никому и в голову не пришло там его искать.
   Благодаря идее комдива о создании из группы корректировки спецназа, я действительно настрелялся от души из всех доступных видов оружия, и даже из КПВТ, 14.5 мм - пулемета, установленного в башне БТРа. Правда, позже комдив понял, что его идея несообразна нашему предназначению и запретил нам стрелять из личного оружия без крайней необходимости. Все-таки основная наша задача, это направлять огонь артиллерии.
   Поскольку я работал в штабе дивизиона, комдив решил сделать меня своим адъютантом. В итоге, моя служба здорово усложнилась. Когда мы собирались в горы, мне приходилось не только готовиться самому, но и готовить комдива к выходу. Бегать на склад за допсухпаем, сгущенкой, тушенкой и др. В результате, когда все уже отсыпались перед выходом, я все еще бегал по полку, выполняя прихоти командира. В горах мне приходилось таскать его скарб. Сухпай, каску и др. Зимой комдив решил взять с собой валенки, тулуп, а так же керогаз. Все сказали что это "дурдом", но приказ есть приказ. Каптер решил ситуацию просто, он поставил валенки в ведро с водой и сказал: "Скажешь комдиву, что они мокрые". Спасибо ему большое. Но тулуп и керогаз все-таки тащить мне пришлось. Правда, разогретая на керогазе еда, порадовала и согрела. Это большой плюс. Но таскать лишний груз по горам! Потом "Палыч" сломал керогаз, чтоб в следующий раз не брать.
   Вообще, зимой ходить в горы тяжко. Горы в основном глиняные, и глина налипает на сапоги огромными тяжелыми лепешками. Стряхивать эти лепешки бесполезно, два шага и они появляются вновь. Да еще дожди, которые в Афгане бывают только зимой. Короче, сыро, холодно и очень тяжело. Позже вышел приказ: зимой не воевать. И все вздохнули с облегчением.
   Вообще комдив был человеком умным, простым в общении и - веселым. Разговаривать с ним было легко. Казалось, что он с тобой "на равных". Он не был особо авторитарным и властным, обладал неплохим чувством юмора. Рассуждал обо всем разумно, с чужым мнением считался, принимая решения. Короче, казался идеальным отцом-командиром.
   Со временем мне стало казаться, что мы с комдивом "на короткой ноге". Почти друзья. Тем более, что он был мне земляком, насколько я помню он жил в районе Домодедово, рядом с Москвой. Позже меня постигло большое разочарование. Еще в начале службы в Афгане один сержант, из руководивших нашими сборами, сказал: "Кадетам" не верь! Даже когда тебе кажется, что они тебе друзья. Сдадут с потрохами при первом удобном случае! Мы для них "скоты". Через некоторое время я убедился в его правоте. И не один раз. Первый такой случай произошел с комдивом. Когда со мной случился "залет", он больше всех на меня наезжал, обвиняя во всех грехах. Даже в тех, которых я не совершал.
  
  

"Залет"

   Однажды, уже, будучи черпаком, я стоял в наряде. Со мной были, как положено, еще двое солдат и сержант, дежурный по взводу. Один солдат "колпак", по кличке "Анфиса", и один "дембель", Саня Павленко. Сержант-дежурный был "колпак". "Анфиса" был "чмошный колпак", стеснительный, он не мог связать двух слов внятно, с женоподобной фигурой, вечно грязный и сонный. Однажды комдив приказал силой затащить его в баню и отмыть, но он вырвался и куда-то убежал. Так вот. Лег я спать. Вдруг слышу, во второй палатке, где мы готовили дрова для "буржуйки", какой-то грохот. Вызвал сержанта дежурного, и спросил:
   - Что там случилось?.
   - Анфиса" заснул и упал, - ответил сержант.
   - Смени его кем-нибудь.
   - А утром я сам встану "под грибок, - сказал я.
   Кстати, "под грибок" ночью ставили любого "колпака", вне зависимости, в наряде он или нет. Утром я встал за час до подъема и пошел нести службу. Увидев "Анфису", "обалдел". Под глазом у него красовался синяк. Я понял - "залета" избежать будет трудно. Вызвал дежурного. Стал выяснять в чем дело. Оказалось, что синяк его рук дело. Обматерив сержанта, я велел "Анфису" загнать в столовую так, чтобы он не попадался на глаза начальству. Сам же встал "под грибок". Но "Анфиса", конечно, попался. Начались разборки. Допросили весь наряд. Комдив высказал мнение, что синяк моих рук дело. Я возразил. Следующая его фраза "сразила меня наповал":
   - Конечно! Ты сволочь хитрая! Сам не стал, а велел молодому сержанту его избить!
   Вот вам и "кадетская дружба". Вот это было разочарование! В общем, в тот раз все свалили на меня. Молодой, априори ни причем, "дембелю" скоро домой. Остается кто? Конечно, "черпак". Хорошо, что вскоре началась полковая операция и дело затихло на время. В горы меня не взяли и оставили на связи в полку. "Анфису" отправили служить во вторую батарею. Додумались, конечно. Во второй батарее русских не было, одни азиаты. Послать туда русского, да еще и "чмыря", было "мудрым решением". Там его совсем "зачмырили", да еще и отбили ему почки так, что он стал мочиться кровью. В санчасти, куда он обратился, его запугали и заставили "заложить" тех, кто его бил. К его чести он не был "заложником" (так у нас называли стукачей), но его "развели", сказав, что инвалидом сделали, а он молчит. В общем, раскололи. В списке оказалось трое наших "черпаков": я, Базильчук и Сашка Пронин, мой друг, родом из-под Егорьевска. Нас всех посадили после операции на "губу". До решения.
   На допросе комдив ехидничал:
   - Вот оно твое истинное лицо! Подлец! В тюрьме твое место! Сволочь!
   Морально меня поддержал наш замполит, сказав:
   - Радуйся, что почки ему все-таки не отбили.
  Сказал он это так, что я понял, срока не будет. Вообще замполит относился ко мне хорошо и я уверен, что его фраза была сказана специально, чтоб снять тяжкий груз с моей души. Мне тогда "светило" три-четыре года тюрьмы. То, что отбитые почки не моя работа, я знал точно. В юности я увлекся восточными единоборствами и знал почти все болевые точки. Поэтому, если и бил кого-нибудь, то так, что бы не покалечить. А удар по почкам не столько болезнен, сколько опасен для здоровья.
  
  

"Губа"

   На "губу" нас посадили перед самым "новым 1986-м годом". Просидели два дня и нас отпустили праздновать. С нами сидел парень из взвода снабжения и неплохо нас снабжал всякими деликатесами, которые ему забрасывали друзья в окошко. Однажды нас вывели на полигон работать. Мы чуть-чуть покопали какую-то траншейку и стали общаться с местными "бачатами", раздобыли у них "план". В общем, прохлаждались. Пока мы "сидели", во взводе все подготовили к встрече "Нового Года". Палатку украсили, как могли, приготовили кучу всяких блюд и сладостей. Такого пира не случалось со мной за всю службу, а если учесть, что мы не участвовали в подготовке, это был прекрасный сюрприз. На следующий день ВУД пошел в наряд по столовой и меня увидел комдив.
   - А этот преступник почему не на "губе"? - спросил он. - Бегом на "губу", и подельщиков своих с собой возьми!
   Так мы вновь "сели". На "губе" было не особо тяжело, только холодно. Находилась она посередине полка около плаца, в караульном помещении. В камере железная дверь, деревянный помост в качестве общей кровати и маленькое окошко под потолком, естественно, без стекла. Грелись мы "планом", который добрые сослуживцы закидывали в окошко. Накуришься и часа четыре тепло, потом еще "косяк". Особенно прикольно было ночью. Все покурим и спать. Через какое-то время все просыпаются одновременно, дрожа от холода и стуча зубами, опять "косяк" и спать. Рядом с нашей "общей камерой" была "одиночка", там сидел какой-то узбек, который "косил под дурака". Целый день он кукарекал, выл по-собачьи, гавкал, мяукал, орал как ишак, в общем, подражал всем возможным животным и птицам. Сначала мы смеялись над этим спектаклем, было не так скучно "сидеть". Когда нам надоедало это развлечение, мы вызывали выводящего и требовали прекратить этот спектакль. Выводящий шел разбираться с сумасшедшим и для нас начинался новый спектакль с визгом, воем и звуками ударов. На некоторое время все стихало, но потом начиналось снова.
   Как-то поздно вечером отправили нас на работу, рыть яму под новый "кадетский" сортир. Грунт очень тяжелый. Сантиметров десять-пятнадцать почва, а дальше сплошные камни, галька вперемешку с небольшим количеством песка. Пока мы рыли в темноте, на краю ямы появился пьяный комдив в сопровождении каких-то, незнакомых мне офицеров.
   - А-а! Вот он преступник! - сказал комдив пошатываясь.
   - А ты знаешь, что твои дружки во взводе "набухались"? - обратился он ко мне.
   Я молчал и только злился.
   - Жаль, что тебя не было! Ты был бы в первых рядах! Скотина! Я тебя посажу сволочь! - продолжал "отец-командир".
   Я только сжал зубы и не стал реагировать на провокацию. Оправдываться перед этим человеком я считал недостойным. В душе клокотала такая ярость, что меня затрясло. Я стал копать с таким остервенением, что "губари" стали на меня опасливо коситься.
   "Сволочь!"- думал я. Ведь на "боевых" я готов был его "грудью закрыть" и он это, мне кажется, понимал. Какое разочарование. И все это было, после многих "боевых операций", которые мы с ним прошли. С этого момента мое отношение к "кадетам" сильно переменилось. Они стали для меня не то, чтобы врагами, но людьми "другого сорта", ненадежными в большинстве случаев и - опасными. В дальнейшем я остерегался раскрываться перед офицерами и держал дистанцию.
   После "губы" меня отправили служить на точку в Кишим, "Базиля" в Бахарак, а Пронина оставили в полку, т.к. он был механиком, прекрасным специалистом своего дела.
   Кстати, рекордсменом по отсидке на "губе" был один воин из третьей роты. Парень был законченным наркоманом. Говорят, однажды он продал "духам" все кровати своего взвода, пока тот был в карауле. Ребята пришли со смены, а отдохнуть не вышло, не на чем. Однажды меня отправили в командировку в Кундуз, совсем не помню зачем, и я летел вместе с этим парнем и каким-то его другом. Так вот, эти двое летели в госпиталь лечиться от наркомании. Во время нашего путешествия они только и говорили о том, где и как в Кундузе раздобыть наркоту. Я понял тогда, что их не вылечат, они сами этого не хотят.
  
  

Замполит

   Наш замполит майор Хайров Олег Фаразиевич, был настоящим "политруком". К солдатам он относился по-отечески и каждого называл по имени. Был внимательным, мог поддержать в трудную минуту, ободрить. Роста майор был невысокого, телосложения крепкого и имел впечатляющее брюшко. За фигуру солдаты окрестили его "Kарлсон". Тем не менее, каждое утро замполит выходил на зарядку и бегал, при этом всегда в бронежилете. На пробежки он брал с собой свою жену, миниатюрную и очень симпатичную барышню, по-другому ее назвать не могу. Она была скромная, молчаливая и очень приятно улыбалась. Замполит кстати, ходил на "боевые" и при этом все свое тащил сам, солдат не нагружал. Однажды, когда мы собирались на операцию, он попросил меня взять для него свитер в каптерке. Я, забегавшись по своим и комдивовским делам, совсем забыл про свитер. Когда мы дошли до места в горах, на котором нам предстояло ночевать, замполит вежливо спросил:
   - Костя! Ты свитер мне не забыл?
   Я вдруг вспомнил о его просьбе и мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда.
   - Забыл товарищ майор! Простите ради Бога! - ответил я.
   - Ну, да Бог с ним! Не расстраивайся! Переживу! У тебя же нет свитера и - ничего! - ответил замполит. Но я конечно расстроился. Нравился мне этот человек. Мы много с ним общались. Обсуждали жизненные вопросы, музыку, книги и многое другое. Солдаты вообще-то народ в основном простой, деревенский. Кажется, замполиту было интересно со мной общаться. Хотя и с другими бойцами он не гнушался поговорить. Вoобщем, душевный был человек. Я надеюсь, что Олег Фаразиевич и теперь жив-здоров. Еще одно доброе дело сделал для меня замполит, отправив работать в полковой клуб.
  
  

Клуб

   Когда замполит откомандировал меня работать в клуб, я уже ходил на "боевые действия". Я попросил командира, чтобы на операции меня продолжали брать, иначе клуб меня не прельщал. Получив положительный ответ, я был "на седьмом небе от счастья". Работа в клубе была сплошным удовольствием. Мне дали в распоряжение небольшую каптерку, в которой находились всякие канцпринадлежности, краски, наглядные пособия и т.д., стоял письменный стол и кресло. А еще там был маленький армейский кассетный магнитофон. Начклубом был невысокого роста капитан, худощавый, в очках, очень интеллигентный и образованный. Мы быстро нашли с ним общий язык. Первым заданием было нарисовать плакат ко "Дню Победы". Я нарисовал "Орден Победы" диаметром около двух метров и написал соответствующий текст. Начклуб был в восторге. Вoобщем, я утвердился, как клубный художник, но и на "выходы" меня продолжали брать. Работая в клубе, я познакомился со многими интересными людьми. Там находился книжный магазин и библиотека, в которых работали две совершенно очаровательные барышни, с которыми я подружился без "задних мыслей", к моему сожалению. Ходил я в тапочках, брюках от х/б и кепи. Куртку одевал только, когда выходил из клуба. В общем, жил почти гражданской жизнью. Никакие построения меня не касались, на прием пищи я ходил свободно, без построений. Замначпо и начпропаганды полка были моими приятелями, всегда угощали офицерскими сигаретами "Ростов" и общались, как с равным.
   В клубе я познакомился с советником. Советники в Афгане это элита, они работали в плотном контакте с местными, ходили в свободной одежде, вооружены были исключительно местным оружием. У моего приятеля (кстати, он был москвич) был китайский АКМ. На груди он носил "лифчик" (нагрудный подсумок на три магазина и две гранаты) пакистанского производства. Ходил в джинсах, рубашке и кроссовках.
   Однажды был такой случай. На гребне, отделявшем наш полк от Файзабада, были замечены "духи". Естественно, по ним открыли огонь артиллерии. Сначала ударили 3ш1 (воздушный разрыв), а потом осколочно-фугасным. Но, заряжая осколочно-фугасные, не изменили прицел, молодой комвзвода не дал приказ, а "досыльникам" (так у нас называли артиллеристов с батарей) все равно. В результате снаряды упали на площади в Файзабаде, одиннадцать трупов. Так вот, "сарбозы" установили ДШК напротив окна дома советников и круглосуточно дежурили неделю, ожидая приказа открыть огонь. Самих же советников держали под домашним арестом.
   Как-то раз в Афгане было сильное землетрясение. Я в тот день был в клубе. Мы сидели в моей каптерке с начклубом и беседовали о чем-то гражданском. Вдруг нас сильно качнуло, мы немедленно выскочили на улицу. Зрелище, которое мы увидели , было фантастическим. Казалось, что под слоем земли кто-то протянул веревки и тянет их поперек ландшафта. Это были волны землетрясения. Казалось, все, что есть в округе, игрушечное. Все строения, кишлаки, дувалы смешно подпрыгивали на этих волнах и рассыпались в пыль. Казалось, что смотришь кукольный мультфильм. Настолько это зрелище было нереальным. В полку разрушились только стены строящегося магазина, находившегося рядом с клубом. Местный умелец, возводивший стены, сначала пытался удержаться наверху, но едва успел спрыгнуть, как стена рассыпалась. Стена состояла из кусков гранита, которые афганец подгонял друг к другу очень точно, с помощью кувалды и молотка. Рассыпалась лишь та часть стены, которую каменщик не успел скрепить раствором.
  
  

Особист

   Однажды меня вызвал к себе начальник особого отдела. Особый отдел занимался в основном законностью службы и боевых действий. На "боевых" особисты следили за тем, чтобы не грабили и не убивали без нужды местное население. В общем, следили за моральным обликом солдат и офицеров на войне и в быту. Я тогда уже был "борзым колпаком". Сослуживцы мои занервничали, стали интересоваться в чем дело. Я, конечно, не имел и малейшего понятия о причинах. Кстати, одним из самых "чмошных" действий считалось закладывание - донос на сослуживцев. За такое не прощали. "Заложники" до конца службы становились изгоями. Когда я пришел в кабинет особиста, я увидел худощавого офицера, умного и интеллигентного на вид, но от него исходило ощущение большой силы, как физической, так и духовной. Разговор он начал издалека. Поинтересовался как дела дома, чем занимался "на гражданке", кто родители и т.д., в общем, стал располагать меня к откровенному разговору. Потом он стал интересоваться службой. Спрашивал, не обижают ли "старики". Я отвечал на все его вопросы лаконично, стараясь держать дистанцию. Вдруг он стал наизусть рассказывать мне мое письмо, в котором я писал брату о "дедовщине".
   - Ну! Что скажешь? - спросил особист.
   - A ничего не скажу. Я со своими обидчиками сам разобрался, - ответил я.
   - Это я знаю. А как же твои друзья? Им помочь не хочешь?
   - Нет. Я разобрался и они должны сами решать свои проблемы. Не дети.
   - Плохой ты друг! И нечестный человек! - резюмировал он, "ударив" по болевым точкам моей души. Тонкий психолог. Профессионал в своей работе. После его слов я почувствовал такой мощный укол совести, что стало плохо физически. Еле сдержался, чтобы все не выложить.
   - Пусть я плохой! Но нянькой не нанимался! Слабаки помощи не достойны! - примерно так я ответил на его провокацию. После этого он меня отпустил, что-то отметив в блокноте.
   Когда я вернулся во взвод, меня окружили "старики" и устроили свой допрос. Я рассказал все, как было. Ребята мне поверили да они, похоже, и не сомневались во мне.
   Так я убедился, что все письма прочитываются и впредь ничего криминального не писал.
  
  

"Война".

Аргу

   Операции были всегда самым большим событием в полку. В основном народ ходил на войну с удовольствием. В горы одевались кто как. О форме речи не было. Каждый готовил себе снаряжение на свой вкус. Один боец вообще ходил практически в "гражданке", в свитере, кроссовках и спортивных штанах. На регулярную армию мы похожи точно не были, скорее, на какую-то банду. Штатное снаряжение в советской армии совершенно непригодно для боевых действий. Один только подсумок для магазинов чего стоит. Он болтается на ремне, мешает, бьет по заду при прыжках и за все цепляется, магазины из него доставать неудобно и долго.
  
Я, конечно, был в восторге, узнав, что иду на первую свою операцию. Да еще на такую большую, пять суток. Сержант Микрюков заранее поставил мне задачу "родить" себе кеды для выходов, но мне не удалось. Позже я убедился в том, что лучше штатных полусапожек нет обуви для хождения по горам. Хотя они и уродливые, но зато достаточно крепкие и подошва твердая. В кедах или кроссовках на каменистых участкаx всякие пижоны сбивали себе ноги, а на глине скользили. Мало того, сухая глина и песок забивались внутрь низкой обуви. В полусапожках таких проблем не было.
   На утреннем разводе объявили состав "группы" и мы пошли готовиться. Я заранее сделал себе "жилет" для боеприпасов. Нашел старую куртку х\б, оторвал рукава, завернул нижнюю часть и прошил, получились узкие длинные карманы для магазинов, а подмышками сшил карманы поменьше, для гранат, сделал несколько специальных петелек на груди для одиночных патронов (чтобы в случае угрозы плена было чем застрелиться). До обеда мы готовились: чистили и снаряжали магазины, оружие, получали и упаковывали в вещмешки сухпай, наполняли фляги водой, подгоняли бронежилеты и каски. Когда я прикинул, сколько весит все, что понесу, получилось более пятидесяти килограмм. После обеда вся группа легла спать. Я впервые за всю службу спал столько часов подряд. Ночью около двенадцати часов нас подняли. И после легкого ужина мы стали выдвигаться. Надев на себя все свое обмундирование и попрыгав, проверяя, чтоб ничего не гремело, я сел на кровать, ожидая команды. Чтобы встать с кровати пришлось приложить сверхусилие. Когда я встал, то подумал: "Kак же я буду идти по горам? С таким-то грузом". Мало того, мне досталось нести треногу для буссоли, длинная и неудобная вещь. Но ничего, пошел. В полной тишине и темноте мы вышли из КПП.
  
Вдруг мы увидели в горах замигал огонек, это заработал "духовский" сигнальщик. "Ну, все, зря пошли!". Говорили, что сигнальщики передают сообщения через весь Афган за два часа. Но, несмотря на это, мы продолжили движение. Первый подъем был очень крутым. Я шел вверх и, казалось, подъему не будет конца. Крутизна была такая, что, если встать прямо и вытянуть вперед руку, можно коснуться земли. Я лез, помогая себе прикладом автомата, как веслом. И когда показалось, что вот она, вершина, выяснилось, что это всего лишь уступ. Забрался наверх я только чудовищным усилием воли. Ноги уже отказывали. Сказывалась высота, более тысячи двухсот метров над уровнем моря, разреженность воздуха. "Дальше будет легче, - сказал кто-то рядом. - Tерпи!". "Угу!" - только и смог промычать я. Действительно, дальше стало легче, видимо организм адаптировался. До рассвета мы шли то вверх, то вниз, длинной колонной с дистанцией метра два друг от друга. Дистанция соблюдалась на случай обстрела или подрыва, для того, чтобы усложнить прицеливание при массированном огне, а при подрыве, чтобы не зацепило ближнего. Когда взошло солнце, началась жара. К слову сказать, температура летом доходила до пятидесяти градусов по Цельсию. Естественно, чем выше горы, тем прохладнее, если можно сказать о плюс сорока словом "прохлада". Конечно, здорово облегчало жару то, что воздух в горах сухой, если бы было влажно, вряд ли эту жару можно было бы выдержать.
   Нашей задачей было занять господствующие высоты вдоль дороги, чтобы обеспечить беспрепятственный проход колонны с основными силами и техникой. Наша группа корректировки расположилась на самой высокой сопке, рядом с перевалом. Когда мы подошли к месту, я шел уже "на автомате", состояние полной прострации. Разоблачившись от своей ноши, почувствовал, что сейчас взлечу. Оставшись только в бронежилетах и с автоматами, мы обследовали близлежащую территорию на предмет всяких неожиданностей и начали окапываться. Предварительно проверив шомполами грунт на наличие мин. Кстати, в горах действовала "дедовщина наоборот", меня усиленно отгоняли от рытья окопов и велели отдыхать. Всю опасную и тяжелую работу брали на себя "старики". Они вырыли неглубокий "лежачий" окоп, по периметру воткнув шомпола, натянули плащ-палатку, создав подобие тента от, буквально жарившего, солнца. Пекло было такое, что казалось, находишься рядом с открытой дверцей огромной печи. Ни ветерка, ни облачка.
  
   Еще в начале службы в Афгане нас научили правильно пить воду, маленькими порциями и периодически. Хотелось, конечно, выпить целую флягу за раз, но тогда, как нам объяснили, вода быстро выйдет потом и наступит обезвоживание, а это - смерть, так как в горах воды не найти. И действительно, пить рекомендуемым способом оказалось очень эффективно, жажда минимальная и воды хватает надолго.
   Из полка вышла колонна и медленно двинулась по дороге. Впереди шли саперы с собаками, миноискателями и щупами, за ними танки со специальными тралами, за ними опять саперы и только потом техника. Естественно, колонна ползла, как черепаха, периодически останавливаясь, когда саперы находили мину или фугас. Вдруг мы увидели, что в небо выбросило струю пламени и черного дыма, высотой с пятнадцатиэтажный дом приблизительно, потом раздался страшный грохот, казалось, небо разорвало пополам. Все заволновались и стали связываться по рации с колонной. Но всё обошлось в этот раз, саперы нашли и обезвредили фугас. Спустя какое-то время "рванул" еще один "фугас" на параллельной, объездной дороге. Там подорвался какой-то местный бабай, который ехал на ишаке в сопровождении двух женщин. На этом месте я потом, когда возвращались, увидел множество кровавых тряпок и круп ишака.
   Фугасы "духи" делали сами. Мне рассказали, что они выкапывают узкий колодец глубиной метра два, туда кидают взрывчатку с детонатором, провод выводят наружу и засыпают все это землей. Взрыватель делают просто. Берут спичечный коробок, к одной стенке приклеивают батарейку от часов, а к другой лезвие от бритвы. Один провод к батарейке, другой к лезвию и взрыватель готов. Коварство фугаса в том, что заряд закладывают посредине дороги, а взрыватель ближе к обочине и на глубине, сантиметров пятнадцать-двадцать. Найти такой взрыватель достаточно трудно. Причем первые парa-тройкa машин раскапывают грунт, а взрывается третья-четвертая.
   Еще у духов были пластиковые противотанковые мины-"итальянки". В этой мине нет ни одного кусочка металла, миноискатель ее не слышит. Выглядит "итальянка" красиво, как торт. Однажды в санчасти я видел двух таджиков, которые где-то нашли такую мину и решили ее разобрать. Зрелище жуткое. С одного сняло взрывной волной все мясо с одного бока, другой выглядел получше, но весь был облеплен кусками расплавленной пластмассы. Естественно, оба были контужены. Подрывное дело у "духов" было поставлено хорошо. Множество видов мин: "Фугасы", "итальянки", нажимные противопехотные, "растяжки", взлетающие на уровень груди " лягушки". Были и "сюрпризы", замаскированные под разные предметы. Одному парню оторвало кисть руки найденными часами "Casio". Партизаны все-таки. Еще в самом начале моей службы в ДРА меня научили не поднимать ничего с земли. Я до сих пор зачастую руководствуюсь этим правилом, наверноe, по привычке.
   До нашего расположения хвост колонны дополз уже в темноте. Как только колонна перешла через перевал, работа саперов закончилась. Говорят, новый комполка, дал им отбой. Мотивировал он свой приказ тем, что, мол, "духи" не станут минировать себе дорогу. Метров через двести "взлетела" на "фугасе" первая БМП. "Фугас" сработал под моторным отсеком и движок после полета вверх отлетел метров на пятьдесят от корпуса. Рассказывали, что сидевшие на капоте "сарбозы", летали на ребристом листе капота, как на планере. Погиб механик-водитель. Что удивительно, остальные практически не пострадали. Чудеса военной техники. Через еще метров двести "рванула" вторая БМП, на этот раз под башней. Погиб только оператор-наводчик из разведроты. Как потом оказалось, мой "сопризывник" и друг. Я узнал об этом позже, уже в полку и недели две ходил в прострации, это была моя первая потеря.
   Саперы заработали снова. Колонна двинулась дальше. Наша группа передислоцировалась на другую сопку. Там стояли две БМП- 2 буквой "Г", мы окопались и стали по очереди дежурить по двое, пока другие спали. Вдруг кто-то заметил на сопкe, с другой стороны дороги, какое-то шевеление. По плану операции наших там не было. Мы открыли огонь из автоматов, по нам открыли ответный огонь, быстро развернули стволы и стали бить очередями БМП. Вдруг там взлетела сигнальная ракета. "Духи" ракеты не используют и мы прекратили огонь. По рации выяснилось, что на той сопке была наша разведка. Разведчики ребята "крутые" и сами решили, что та сопка лучше, а нас предупредить, видимо, "много чести". Слава Богу, никого не зацепило. И еще хорошо, что мы не успели вызвать туда огонь артиллерии.
   Войдя в долину, устроили "базовую точку", где расположился "обоз", рота охраны и гаубичная батарея. Рядом расположились "сарбозы" - местные вояки. Мы с ребятами прогулялись по их позициям, посмотрели оружие, которым они вооружены, фотографировались с образцами. Жаль, потом пленку кто-то засветил, были интересные кадры. Там ко мне подошел "сарбоз" и предложил поменять мой штык-нож на "чарз". "Чарз" или "план", это легкий наркотик местного производства. Не знаю точно, что это, кто-то говорил, что это анаша, кто-то - гашиш. Честно говоря, я не интересовался. Даже, когда начал курить эту дрянь. Но тогда я еще не пробовал. Не только потому, что "колпакам" не положено, тогда я думал, что не буду курить вообще, а "план" тем более. Но позже я и курить начал, и "пыхать". Я думаю, что без "плана" психика многих не выдержала бы моральных нагрузок войны. Не зря же на войне были "фронтовые сто грамм". Хотя, может быть, совсем наоборот. Но так как "курили" практически все, я не могу сказать точно, от "плана" у ветеранов "ехала крыша" или от войны. Но "ехала" точно. Наверное, от того и от другого.
   Позже мы сели "на броню" и отправились в рейд по окрестностям. Катались мы так пять дней, но "духов" не встретили. Однажды встретили в горах двух местных женщин. Они спокойно пересекали нам путь и, кажется, даже не замечали нас со всей нашей "боевой мощью". На крики "стой" они не реагировали и тогда кто-то выстрелил в воздух. Женщины мгновенно сели на корточки и закрыли лица платками, остались торчать только огромные носы с горбинкой. Парочка наших бойцов спрыгнула с "брони" и подбежала для досмотра подозрительных лиц. Честно говоря, мне тоже показалось, что с такими носами женщин быть не может. Но это действительно были местные дамы. Они были невооружены и их отпустили дальше. Колонна пошла своим путем.
   На одной из сопок командиры решили прогуляться по окрестностям. Комдив приказал мне следовать за ним. Я схватил автомат "Палыча", мой был в КШМ, и пошел. Мы поднялись на сопку и увидели впереди небольшую каменную гряду. "Обстреляй-ка ее на всякий случай," - приказал комдив. Я открыл огонь, целясь в те места, где могли расположиться "духи". Ответного огня не последовало, там никого не было. Я расстрелял почти целый "длинный" магазин, на сорок пять патронов. Мы погуляли немного и вернулись назад. "Палыч" пожалел, что "обломался" пойти, он обожал всякую стрельбу.
   Когда мы возвращались в полк, все шло по обратному сценарию. Мы сели на господствующие высоты вдоль дороги, по которой шла техника, и отходили последними. Когда колонна проходила мимо нас, по дороге метался белый ишак под седлом с дорогой отделкой и такой же уздой. Когда мимо проходила БМПшка разведки, кто-то и разведчиков подстрелил этого ишака, так, ради забавы. Я тогда подумал: "Вот! У нас появился еще один враг, если конечно не целая семья врагов!". Афганцы вообще народ мстительный и обид не прощают. Комдив приказал мне пойти и добить ишака. Я подошел к раненному животному метров на десять, ишак лежал на боку спиной ко мне и пытался подняться, но безуспешно. Кажется, ему попали в шею. Я прицелился в голову и выстрелил одиночным. Ишак повернул голову и посмотрел на меня. Я выстрелил еще раз. Пуля прошла сквозь голову и отрикошетив от камня, ушла вверх (это был трассер). Ишак затих. Это был первый раз, когда я стрелял по живой цели.
   В общем, операция прошла безрезультатно, как прогулка. К сожалению, со счетом два-ноль в пользу "духов", ишак не в счет. Пять дней пустого блуждания по горам и стрельбы по местам возможного нахождения врага. Вернулись мы усталые грязные и недовольные. Тогда я понял, что война это тяжелая, нудная и грязная работа, никакой романтики. Но выход "в горы" всегда был желанным и ожидаемым. Я не пропускал по возможности ни одной операции или засады. К моей радости я прочно укрепился в группе корректировки и меня брали всегда, пока со мной не произошел "залет", после которого меня сослали на "точку" в Кишим.

Джелгар, Угар и другие...

   Боевые операции делились в основном на три вида: "операция", "реализация" и "засада". Операция, это заранее запланированный, масштабный и многодневный выход. Реализация разведданных говорит сама за себя, может быть, один или несколько дней и имеет конкретную задачу. Засада похожа на "реализацию", только масштаб поменьше, обычно ходит только разведрота, садится на пути возможного движения "духов" и ждет. Но на каждый выход берут группу корректировки. На Джелгар в первый раз мы пошли просто осмотреться. Точка Джелгар была небольшая, всего один взвод. Находилась она на очень крутой горе, на прямой видимости от полка. Вела туда дорога с крутым подъемом, по краям от дороги и вокруг точки находились минные поля. Рядом с нашими располагалась точка "сарбозов", у них стояли пушки, наши "сорокапятки" времен второй мировой войны, с длинными стволами. Первый раз на Джелгар мы отправились на машине ГАЗ-66. За рулем сидел молдаван А., водила первой батареи. Высокий, худощавый "дедушка". Подъем на точку состоял из двух крутых отрезков дороги с небольшой площадкой между ними. "66-й" полз на пониженной передаче с пробуксовкой. И вдруг на подъеме А. решил переключить передачу. Машина, естественно, заглохла и покатилась вниз. Еще бы чуть и вся наша группа оказалась в пропасти. Мы быстро выскочили из кузова и руками удержали машину. Дальше пошли пешком. Не доверяя водиле. Но когда машина вышла на последнюю прямую, загрузились в кузов. Зря мы понадеялись на то, что водила усвоил урок. Когда передние колеса машины после небольшого поворотa перевалили на площадку "точки", водила стал опять переключаться. Машина покатилась на минное поле, мы опять выпрыгнули и остановили ее руками. Количество и качество "мата" было таким, какого я не слышал за всю мою жизнь. А. чуть не съели. Вообще тот выход не предполагал никакого риска, это было наше знакомство с "точкой", инициированное комдивом. Но А. подбросил нам хорошую порцию адреналина в кровь.
   Второй мой выход на Джелгар был "покруче". Это была полковая операция. Шли мы ночью, пешком. Первый и единственный раз я шел через жилой кишлак. Ощущение не из приятных. Из-за каждого угла можно ждать обстрела. Автомат на груди, левая рука на цевье, предохранитель снят. Указательный палец на предохранителе, на случай переключения с одиночного огня на очередь. "Кумар" - запах анаши - такой, что сам кайфуешь. Темнота и тишина, только адреналин в крови клокочет. После кишлака был длинный крутой подъем. Помню одного солдатика, по-моему, он был узбек или азербайджанец. Раньше он работал в хлеборезке в солдатской столовой. Кто служил, знает. Хлеборез это очень "крутая" служба. Все самое вкусное у хлебореза. Хлеб, масло, летом сыр. Короче, парень вел себя так, как будто он сын комполка. В горах вообще быстро выясняется, кто чего стоит. Так вот, этот боец плакал по-настоящему и не хотел идти. А когда ему пригрозили, что оставят одного и никто не будет из-за такого "дерьма" отменять операцию, он по настоящему описался. Раньше я думал, что описаться от страха, это аллегория, ан нет, правда. Мы продолжили путь. Поднявшись на место, мы расположились между камнями. Приготовились к бою. По оперативным данным в горах, кроме "духов", прятались наемники. Наша группа корректировки расположилась на господствующей высоте, обзор триста шестьдесят градусов, вокруг находились "точки" пехоты, БМП, в направлении предполагаемого нахождения противника находилась разведка. Сначала все было тихо. Потом на другой стороне Кокчи сарбозы ввязались в бой за "летник" (маленький домик, в котором живут летом), наши БМП поддержали их огнем. Только почему-то стреляли они по сарбозам. Летник находился на крутом склоне посередине горы, в нем были "духи". Сарбозы лезли снизу, "духи" отстреливались. БМП открыли огонь, но почему- то по "своим" и сорвали штурм. "Сарбозы" побежали по тропе вниз. БМП провожали их огнем. Командир батальона пытался связаться с нашими по рации, но безуспешно. Тогда кто-то открыл огонь по БМП из автомата, чтобы привлечь внимание. Наконец, БМП вышли на связь и получили такой разнос от комбата, что мало не показалось. Хорошо, что никого не зацепило.
   Позже "духи" обнаружились южнее нас по хребту, в другом "летнике". К тому времени мы уже собирались возвращаться, предварительно расстреляв лишний сухпай и слив воду из курдюка (специального резинового мешка), который я носил за спиной. Операция была рассчитана по плану на один день, но появление "духов" задержало нас на три дня. Завязался бой. Сначала летник бомбили с "вертушек", но не удачно. Дело в том, что эта эскадрилья была очень осторожна и бомбила с большой высоты. Предыдущая команда была похрабрее. Там вертолетчики работали лихо, часто на "бреющем полете". Говорили, что эскадрильи меняются раз в полгода.
   Помню, я взял у снайпера СВД посмотреть в прицел. Я раньше не стрелял из СВД и, посмотрев в прицел, не понял, как надо целиться. Снайпер стал объяснять. Пока я примерялся, в прицеле появились люди в черных комбинезонах. Как я потом жалел, что не владел СВД! Это были наемники и у меня был реальный шанс снять хотя бы одного. Но пока я примерялся, они скрылись. Правда, минометчики накрыли тот летник, в который они скрылись, со второй мины. Комбат обещал наводчику за это медаль.
   Недалеко от наших первых линий находился окоп "духов", метров, наверное, двести-триста. Оттуда велся интенсивный огонь. Мы навели туда гаубицы и ударили залпом. Полетели куски тел и даже одно тело целиком. Я наблюдал это зрелище в буссоль (специальный, оптический артиллерийский прибор, типа гражданского нивелира). "Духи" отошли. Комбат послал людей в атаку, сказав: "Кто принесет трофеи, получит орден". Один пулеметчик из пехоты взял у одного из наших автомат и ушел в атаку. Парни сходили зря. "Духи" не оставляют трупы и оружие. Когда ребята возвращались, "духи" возникли, казалось, "из ниоткуда" и открыли огонь. Того пулеметчика убили, прострелив голову. Тело упало в ущелье, слава Богу, автомат остался наверху, а то бы "Палыч", давший свой автомат, пошел под трибунал. Тело доставали еще сутки. Долго не могли найти. Еще сутки мы провели без воды и еды. Как возвращались, не помню, наверное, сказалось обезвоживание.
   Вообще многие операции были неэффективны, просто прогулки по горам. Дело в том, что у "духов", как и у народной армии, везде были осведомители, да и разведка работала грамотно. Одни только сигнальщики сорвали много наших операций. Стоило выйти из расположения, тут же в горах начинали мигать огоньки. И вычислить их заранее не было возможности, маскировка на высшем уровне. Поговаривали о том, что у "духов" везде были подземные ходы. Иначе объяснить их внезапное появление и исчезновение трудно. Только что, казалось, они были здесь, приходишь, и нет даже следов. В случае потерь с их стороны, на месте можно было найти только следы крови и какие-то тряпки. Ни оружия, ни тел, ничего.
   Операции и засады с боевыми действиями случались не всегда, обычно один из трех-четырех выходов приносил результаты. Остальные были похожи на прогулки по местным достопримечательностям. Одним из таких прогулочных выходов был выход на перевал Угар. Это была засада. Выходила только разведрота и группа корректировки. В горах Файзабада всегда стоял дурманящий запах местных трав. Запах был очень сильный. Иногда в горах встречались плантации опиумного мака, мы обычно съедали его, еще зеленые, бутоны. Наркотического эффекта не наблюдалось, но бутоны были сочные и хорошо утоляли жажду. Поднялись на Угар мы, как всегда, ночью. Сели на свои точки и окопались. Стояла кромешная тьма. Вообще в той местности если нет луны, то темнота - полная. Сидели в темноте на сопках и ждали "духов". Вдруг один парень из разведки увидел какое-то движение в горах. Потом он рассказал мне, как, увидев "духов", он зарядил АКМ с ПБС спецпатронами, и хотел открыть огонь, но в темноте перепутал и зарядил трассеры. ПБС чуть не разорвало. Дело в том, что для ПБС патроны с пониженным зарядом. Для снижения шума за счет того, что пуля не преодолевает звуковой барьер при выходе из ствола. В результате парень поднял шум и спугнул "духов", если, конечно, они там были. Когда мы возвращались с засады, кто-то увидел в горах лису. Естественно, был открыт огонь из всех стволов, но никто так и не попал в бедное животное.
   Была одна операция, на которой взяли искореженный пулемет ДШК. Один из не многих случаев, когда удалось добыть трофей. В тот раз мы поднялись на высоту 2031 в районе кишлака Карамугуль. Подъем был очень тяжелый, сказывалась большая высота - разреженность воздуха. "Высота" была каменистой с очень крутыми обрывами. Шли, как всегда, ночью. В одном месте проходили по каменистому гребню. Узкая, шириной не более метра, тропа с крупными и мелкими камнями на пути, которые нужно было обходить по краю или перелезать через них. С двух сторон скалистые обрывы, в темноте было не видно дна. Ощущение жутковатое. С рассветом, как обычно, мы пришли на место. Грунта никакого, одни камни. Только мы сняли снаряжение и обложились камнями, создав некое подобие укреплений, как по рации сообщили, что разведка напоролась на засаду и ведет интенсивный бой. Мы сорвались с места и на ходу одеваясь, побежали к разведчикам. Пока мы бежали, была слышна стрельба, но, видимо, "духи", увидев подмогу, отошли. Когда мы прибыли на место, нам сказали, что банда была около сорока-пятидесяти человек. Воцарилась тишина.
   Вдруг вдалеке, на расстоянии около километра, появился "духовский" наблюдатель. Он стоял в полный рост, совершенно не скрываясь. Кстати сказать, расстояние в горах обманчиво, точно определить трудно. Кажется, что - далеко, а на самом деле - близко, и - наоборот. Так что насчет точности дистанции не гарантирую. Но было явно далеко, из стрелкового оружия не достать. Поэтому "дух" и вел себя так нагло. Был в батальоне снайпер по фамилии Конопля, говорили, что он "снял" семнадцать "духов" за полгода службы и комбат сделал его своим личным стрелком. Комбат скомандовал: "Конопля! Сними". Парень сел на колено и недолго целясь, выстрелил. Уверенный в себе он сразу опустил СВД. Фигура на горизонте сложилась пополам и упала. Все охнули. Вдруг горы "ожили". Воздух зазвенел и загудел на разные голоса. Нас обстреливали с такой интенсивностью, что, казалось, будто в воздухе пулям тесно. Все быстро откатились за гребень холма. Только Саня Павленко, "дедушка", первый раз вышедший в горы, стоял столбом, растерявшись.
   - Ложись! - крикнул я.
   - А? - не понял Саня.
   - Ложись, придурок! - заорал я во всю мочь. И дернул его за ноги.
   Он упал и откатился. Тут же на том месте, где он стоял, земля "закипела" от пуль.
   Саня всю службу был "водилой" на водовозке в полку, хотя по должности числился разведчиком и очень хотел поучаствовать в боевых операциях. Его долго не брали. Он просил меня поговорить с комдивом. Я, конечно, поговорил и Саню все-таки взяли. И тут в первый же выход такое приключение. Но Саня не обломался и потом ходил еще. Настоящий мужик.
   Когда огонь утих, мы аккуратно выглянули и увидели на соседнем гребне "духов" до них было метров триста-четыреста. Пехота открыла огонь из всех стволов, подключился АГС (aвтоматический гранатомет на cтанке) и "духи" затаились. Пока пехота "работала" мы передали координаты на батареи в полку. Пехота прекратила огонь и "духи" открыли ответный.
  
  
Тут-то и ударили гаубицы. Стреляли осколочными, с воздушным разрывом и 3-ш-1 (снаряды с готовыми убойными элементами). На "духов" с неба посыпалась смерть. Мы корректировали огонь, пехота била со всех стволов, короче, "духам" досталось крепко. Но вдруг по рации комполка скомандовал "отход". Очень не вовремя. Но приказы не обсуждаются и мы стали отходить. "Духи", конечно, пошли за нами. Оставляя повзводное прикрытие, мы стали буквально "драпать". Унизительное и очень опасное занятие показывать врагу спину. Бежать вниз с горы - итак сомнительное удовольствие, а когда над головой постоянный звон (не свист) пуль, "приятно" вдвойне. Так, перебежками, мы стали отходить. Один взвод остается прикрывать, остальные бегут метров пятьдесят. Потом на прикрытие остается другой взвод, отходит первый. На какое-то время отход остановился. Дело в том, что мы подошли к тому гребню, через который проходили ночью. Тот склон, который был обращен к "духам", был более-менее пологим, но защищенный, был почти отвесным и скалистым. Пройти там можно было только по одному. Мы заняли позиции за скатом и стали наблюдать. Вскоре появились "духи", мы встретили их огнем и они залегли. На одном склоне сопки, на которой мы находились, была пологая площадка, на которой стоял АГС. Площадка полностью простреливалась "духами". Мы-же залегли за гребнем, пехота вела огонь из личного оружия. Командир расчета АГС попросил у комбата разрешения открыть огонь, сказав, что сопка, где засели "духи", пристрелена. Сначала комбат запретил, уж больно хорошо простреливалась площадка. Но потом все-таки разрешил. Расчет кинулся к АГС и открыл огонь очередью, расстреляв оду кассету (тридцать гранат). Гранаты четко легли на гребень, где засели "духи", стало тихо, видимо, хорошо попали. После небольшой паузы "духи" вновь открыли огонь и тогда АГС "заговорил" вновь, расстреляв вторую кассету. Опять - пауза. Ребята быстро собрали АГС и откатились к нам. Тем временем мы уже навели на "духов" гаубицы и, когда духи сунулись вновь, дали залп. Пока говорила артиллерия, мы рванули в отход, по одному перебегая опасный гребень. Бежать можно было только по верху, иначе был шанс свалиться в пропасть. Дошла очередь до меня. Я рванул. Где-то посередине гребня услышал, как зазвенел вокруг воздух, "духи" открыли огонь. Не очень приятное ощущение, когда понимаешь, что целятся именно в тебя. Вообще, для "духов" радист - это первая цель, а я как раз был с рацией. Моя специальность была: старший радиотелефонист. Одна пуля, низко жужжа, прошла очень близко, казалось, что, если бы я поднял руку вверх, то пуля в нее попала-бы. Так жужжали пули от "бура", кончик которых "духи" надпиливали крестом, получалась разрывная. При попадании в тело она раскрывалась, как цветок. Cтрашная вещь. Дальнейшее движение прошло без приключений. Некоторое время мы шли в тишине. Вдруг мы вышли на бахчу, где росли арбузы. И хотя они были совсем зеленые, мы стали их поглощать. Арбузы, конечно, были несладкие, но полные живительной влаги. Вдруг арбузы стали взрываться и земля "закипела". Мы поняли, что по нам ведут огонь и бросились врассыпную. Дело в том, что звук в условиях разреженного воздуха идет медленно и понять, откуда ведется огонь, сразу невозможно. Вскоре кто-то увидел как вдалеке, где-то в километре от нас, на одной из сопок поднялась пыль. Это была точка "духов", откуда они вели по нам огонь из ДШК. Двое или трое наших ребят скатились вниз по склону направленному в сторону духов. Там внизу были камни, и бойцы спрятались за них. "Духи" перевели огонь туда. Как ребятам удалось там выжить, одному Богу известно. ДШК очень мощное оружие, крупнокалиберный пулемет, калибром 12.7 мм с высокой скорострельностью, пули разрывные. Вокруг ребят все "кипело", летали искры от ударов пуль о камни, в общем - ад. Мы быстро скорректировали огонь артиллерии и накрыли ДШК, попали со второго снаряда. Потом разведка его нашла весь искореженный. Правда, трофей я не видел. Эта операция была успешной, "духам" досталось крепко, да еще трофей взяли, а у нас обошлось без потерь. Хотя все считали, что "полкач" дал отход не вовремя, в самый неудобный момент. Если бы мы задержались на той высоте, мы могли бы уничтожить всю банду. По информации "ХАД" (местный КГБ) было уничтожено около сорока душманов. С другой стороны, при задержке на той высоте, могли быть потери, но об этом тогда никто не думал. Вообще на войне голова работает по другому. Не знаю, кто как, а я тогда не боялся смерти, наоборот, адреналин в крови вызывал какой-то кайф, а вместо страха была ярость и азарт. "Есть упоение в бою, у бездны мрачной на краю...". Поэт знал это ощущение. Явно не раз рисковал жизнью. Правда в том, что это ощущение, как наркотик, и люди, побывавшие в "горячих точках", тому подтверждение. Очень трудно поначалу освоиться в мирной жизни. Мне военные сны снились потом лет десять. Я до сих пор скучаю по тем временам. И до сих пор зачастую вместо страха я испытываю ярость и гнев.

Бахарак.

   Однажды мы отправились на операцию в Бахарак. Эта точка считалась самой шикарной, в плане жизни. Правда "духов" там было много. Недалеко находились лазуритовые рудники.
   Бахарак находился к востоку от полка. Небольшая средневековая крепость с полутора-двух метровой толщины глинобитными стенами и башнями по углам. Стены крепости были метров пять в высоту. В стенах находились кубрики, в которых жили солдаты. У ребят кровати были не двухярусные, а четырех- или пятиярусные, точно не помню. По территории по арыку протекал ручей с чистой водой, прямо с МАФСа. На территории росли персики, яблоки, виноград. Рядом с крепостью находилась английская казарма конца девятнадцатого века. С большими "гражданскими" окнами, с занавесками на них, деревянными полами и четырехместными кубриками, в которых стояли деревянные двухярусные кровати. Посередине казармы проходил коридор из конца в конец здания, с выходами с двух сторон. В каждый кубрик была отдельная деревянная дверь. Стены казармы были побелены. Рядом стоял теннисный стол. В общем - "цивилизация". На западе от точки, через минное поле, находился "байский сад" за глинобитной стеной. В сад местные солдатики лазили за фруктами, когда свои кончались. С восточной стороны в небольшом отдалении высилась каменистая гора. С севера, через ущелье, была высокая и большая стена, очень крутая. С юга, рядом со стеной крепости, был аэродром. Дальше была небольшая долина, с сопками ближе к горизонту. Место живописное, но опасное для обстрела со стороны "духов". Из нашего дивизиона на "точке" стояла реактивная батарея "Град".
   В Бахараке мы наслаждались жизнью недели полторы. Операцию почему-то отменили и мы просто "тащились". По гарнизону ходили в боевой форме, т.е. в чем попало. За это время обросли щетиной, вoобщем, видок у нас был тот еще, мы были похожи на партизан. Однажды я попался на глаза местному комбату (командиру батальона). Он оказался крепко пьян.
   - Эй! Солдат! Ко мне! - приказал он, сквозь икоту. - Ты кто такой? Откуда? Что за вид?
   - С ВУДа. Товарищ комбат (не помню звания), мы на операцию к вам... - пытался ответить я.
   - А-а! ВУНА (взвод управления начальника артиллерии), - взревел он. - Чмыри!
   Было у нас такое подразделение ВУНА. Там в свое время служил один легендарный "чмырь".
   - Нет! Товарищ комбат, ВУД - это другое! - возразил я.
   - Что-о-о! Молчать, смирно! - взревел он. И бросился на меня с кулаками.
   Опять пригодилась боксерская реакция. Я уходил от ударов, а он только свирепел еще сильнее.
   - Стоять! Убью! - орал пьяный начальник.
   Кончилось тем, что он свалился в арык, а когда вскочил, появился замполит. Cхватив командира в охапку, он приказал мне:
   - Уе...! Быстро! И не высовывайся больше, солдат!
   Что я и сделал. Чуть не лопнул со смеху. Слава Богу, комбат был пьян и видимо забыл о происшествии, а то бы утром нам пришлось несладко.

Потери.

   К сожалению, война без потерь не бывает. Но большинство потерь, как ни странно, происходят не на боевых действиях. Еще в начале моей службы в полку было собрание личного состава в клубе и начальник политотдела проводил лекцию. Он сказал тогда, что по окончании первого квартала восемьдесят пятого года потери составили семнадцать человек, из них на "боевых" погибло только трое. Основные потери происходили от неосторожного обращения с оружием, самострелов, самосуда, гуляний по минным полям и др. Например, я слышал такие истории.
   Двое обкуренных "дедов" сидели в своем бункере. Один взял СВД, достал патрон и, вытащив пулю, зажал конец гильзы пассатижами. Зарядил его в винтовку и в шутку сказал:
   - Сейчас я тебя пристрелю.
   - Стреляй! - ответил другой.
   Выстрел. Кончик гильзы отрывается и попадает в живот, разорвав его в клочья. До санчасти не довезли, умер.
   Один легендарный воин славился тем, что гулял по минным полям и с ним ничего не случалось. До одного раза, когда он ехал на точку к "шилкам", сопровождая водовозку. Парень умудрился подстрелить орла, который упал на минное поле. Он рванул за добычей, хотел сделать чучело. Второй пытался его остановить и побежал за ним. Первый наступает на нажимную мину, ему отрывает ступню, а гвозди из его сапога распарывают второму живот и грудь. Труп.
   По минным полям гуляли многие. Там обычно прятали "заначки". Дело в том, что многие в Афгане занимались "бизнесом", покупали и продавали всякое барахло, которое прятали от "кадетов" на минных полях. "Кадеты" обычно отбирали у солдат наторгованное барахло в свою пользу. Глупость, конечно, причем - с обеих сторон. Результатом такой глупости обычно были оторванные ступни, но иногда было и хуже. Одному бойцу рассекло член вдоль, зашили, сказали что еще будет работать. Другой подорвался, когда перелезал через ограждение и был в наклоне. Ему вспороло живот, кишки повисли на колючей проволоке. Не выжил.
   В Кишиме комбат однажды поступил грамотно. Для того, что бы другим было неповадно, он построил весь батальон в две шеренги, лицом друг к другу, и приказал пронести через строй бойца, подорвавшегося на минном поле. Парню оторвало обе ступни. Когда носилки проносили сквозь строй, комбат скинул с раненного одеяло и все увидели кровавые бинты и "укороченные ноги. Зрелище не из приятных, все оценили. Раньше только говорили: "Не ходите на минное поле. Ноги оторвет!". Это не доходило до сознания. Но тут все увидели своими глазами как это выглядит. До многих дошло, но все равно лазили.
   С оружием тоже было непросто. Один боец лишился большой части головы. В карауле многие развлекались тем, что, высыпав порох из патрона, вставляли пулю обратно и стреляли по птичкам, используя силу взрыва капсюля. Так вот, у этого парня пуля застряла в стволе, он не заметил и, когда ему показалось, что рядом что-то подозрительно шуршит, он выстрелил нормальным патроном. Автомат разорвало, а затворная рама полетела обратно и снесла ему пол головы. Про эксперименты с найденными минами я уже писал. Тоже тема.
   На боевых действиях потери тоже были, но меньше. При грамотном руководстве потери сводились к минимуму. Только откровенная глупость или слишком большое рвение солдат и командиров приводило к потерям, но такие случаи были редко. В атаку без крайней нужды никто не бегал, даже "чистить кишлаки" запретили. Никто и никогда не ходил один, даже по нужде ходили парами, один всегда прикрывает второго. Вспомните эпизод в "девятой роте" со спичками или с рисованием пейзажа. Такого быть не могло. По-крайней мере, у нас. И по горам ходили с интервалом между бойцами метра в два, а не гурьбой, как в кино. Жить хотят даже дураки, а таких было мало. По самым опасным местам старались работать артиллерией и "вертушками". Каждая потеря проверялась комиссией из штаба армии и виновных строго наказывали. Но все это было уже в восемьдесят пятом году. Тогда, насколько я знаю, вышел приказ о снижении риска потерь. До этого, говорят, было по-другому.
   Кстати за время Афганской войны, в Союзе погибло больше солдат, чем в нашей, сороковой армии.
  
  

АПО.

   Работая в клубе, я познакомился с парнем из АПО по имени Костя. Костя был москвич, как и я, и жил он где-то на Таганке. Он играл на гитаре и на пианино. Однажды перед фильмом он стал играть на пианино, которое стояло у сцены. Играл он здорово и когда стали гасить свет перед фильмом, народ потребовал продолжения концерта.
   Через Костю я и познакомился с другими ребятами из АПО. Классные парни там служили, интеллигенция. В палатке у них был секретный погреб, где ребята соорудили самогонный аппарат и угощали наш взвод самогоном и брагой.
   Агитационно-пропагандистский отряд (АПО) был небольшой, несколько человек. У ребят был БРДМ, в башне которого вместо КПВТ был ПК, а на крыше стоял большой "колокольчик", через который транслировались речи на афганском языке, призывающие переходить на сторону народной власти. Ребята в АПО служили лихие. Они иногда выезжали в окружающие кишлаки без всякого сопровождения. И общались с местным населением. Один из таких выездов пришлось поддерживать "шилками" с "лужайки". На БРДМ было совершено нападение, ребят обстреляли из пулемета. Участник событий рассказал, как это было. Подъехали к кишлаку, завели свою "шарманку", а сами сели в тенек покурить. Вдруг с горы начался обстрел. Мой приятель сказал, что у него был АКСУ с одним магазином, а ПК в башне даже не был заряжен. В общем, обороняться практически нечем. Вызвали огонь. Я наблюдал все это из полка. Когда заработали "шилки", в горах земля закипела на довольно большом участке. Плотность огня была очень высокой. Выжить там было невозможно. Парень рассказал, что после обстрела "шилками", с горы к ним скатился искореженный "Дегтярев с блином". Тоже трофей.
  
  
  

Курение.

   До армии я не курил и, честно говоря, не собирался, я активно занимался боксом и вел соответствующий образ жизни. Правда, во втором классе начал курить с друзьями и курил до четвертого, но потом записался в секцию САМБО и бросил. Но в армии, под конец первого года службы, произошел такой случай. Я подрался с парнем из реактивной батареи. Нам, "колпакам", дали задание "родить" полусапожки. Чем больше, тем лучше. Дело не в том, что "старикам" нечего было носить, они их продавали или меняли на "план". Всю ночь мы искали возможности "родить" товар. В итоге я подобрался к расположению реактивной батареи. Для безопасности позвал дневального, но ответа не получил. "Где-нибудь дрыхнет", - подумал я. Заглянул в курилку, там его не было, в палатке тоже. Вдруг он выскочил из-за угла и с криком: "Что ты спи...л?!" - ударил меня в скулу. Я отклонился, но не совсем удачно. Удар вскользь оставил ссадину под левым глазом.
   - Ты что!? Ох...л?! Я у тебя хотел сигарету "стрельнуть", а ты драться лезешь придурок! - схитрил я.
   - Не пи...и! - не поверил дневальный. И вцепился в одеяло, которым я обернулся от ночной прохлады. Дело запахло дракой. Я ударил его правой по зубам, чтоб отцепился.
   - Разведчик! - заорал парень.
   От разведвзвода прибежал разведчик. Он бежал, звеня железом, как средневековый рыцарь. Бронежилет, каска, штык-нож, автомат и подсумок - полная амуниция дневального. Я приготовился встретить его ударом, но узнал Саню Таранова, своего друга.
   - Саня! Ты? - закричал я. Предупреждая стычку.
   - Костян?! Ты что тут делаешь? - спросил Саня, переводя дух.
   - Пи...ы ни за что получаю! - ответил я.
   Саня растерялся. Он не знал, что делать. В это время дневальный попытался ударить меня ногой в пах. Я вовремя увернулся, скинул одеяло и с небольшим "финтом" ударил его правой в челюсть. Парень отключился. Когда он поднялся на подгибающихся ногах, я наехал на него, пообещав "зарыть", если у меня будет синяк.
   Позже оказалось, что я рассек себе кулак до сухожилия. Так, со ссадиной под глазом и окровавленной рукой, я вернулся в расположение. Утром, как ни пытался спрятаться от начальства, ничего не вышло. Хоменко, который тогда уже был "замком", отправил меня к взводному, сказав: "Сам выкручивайся". В объяснительной я написал, как все было, кроме цели моего визита. Я придержался версии с сигаретой. Я тогда работал в штабе дивизиона и на самом деле еще не курил. Начальство соответственно заинтересовалось, кому я "стрелял" сигарету. Я сказал, что себе и, взяв сигарету, закурил. Вроде, мне поверили. Правда, пришлось показательно курить. Потом втянулся. Так и не бросил. Потом пошел "план", вoобщем, как все. Объяснительная моего противника не прошла мимо моих глаз. Парень описал все наоборот: "Он ударил меня, я ударил в ответ и он убежал". Примерно такой текст. Забавно. Я, оказывается, убежал. С другой стороны, не правду же ему писать? Унизительно. Я его могу понять. Говорят, у парня после нашей стычки губы были "бантиком". Его отправили с глаз начальства на батарею, в полку я долго его не видел. Позже, в столовой, его "деды" подозвали меня и стали "наезжать", спрашивать, чем я его ударил, не камнем ли? Я послал их подальше и показал разбитую руку. Ребятки пытались на меня наехать, но безуспешно. Потом с ними поговорил Валера Гуреев и они даже как-то испугано на меня посмотрели. Что он им сказал, я не знаю.

Комсомол.

   Я в комсомол в школе не вступил. Не то, чтобы был антисоветчик или хулиган, но раздолбай, это - точно. В армии это тоже как-то проглядели, а поскольку я разговаривал грамотно и язык мой был хорошо подвешен, меня решили назначить комсгруппоргом. А замполит вообще хотел двинуть меня в Партию. И тут такой "облом"! Все в шоке. Я не комсомолец! Стали срочно принимать меня в комсомол. Комсгруппоргом все равно не выбрали, стаж три дня не позволяет занимать такие ответственные посты. Сделали замом. Сделали мне комсомольский билет. Я в то время был уже "борзым колпаком" и, к тому-же, стал настоящим воином. Когда я посмотрел на свое фото, увидел настоящего убийцу. Дело в том, что боевая обстановка делает из мальчишек воинов. Никакой спецподготовки. Когда вокруг война, ты готов умирать и убивать. Я тогда точно стал таким. Я чувствовал, что готов. После армии я лет десять становился нормальным человеком.
   Замом комсорга я пробыл недолго. "Залет" прекратил мою карьеру. Да я, вoобщем-то, и не стремился.
  

Госпиталь.

   В госпиталь я попал совершенно здоровым. Дело в том, что после драки с ракетчиком пошел в санчасть с рассечением на руке. Что интересно, синяки в том климате проходили за три-четыре дня, а раны, и даже малейшие царапины, превращались в язвы. У меня до сих пор остались шрамы от маленьких царапин, хотя прошло с тех пор больше двадцати лет. В санчасти решили рану не зашивать, обработали, забинтовали и сказали завтра прийти на перевязку. Если зашить, то может начаться нагноение внутри. Врач сказал, что знал одного такого же, как я, "деда", который вот так ударил "молодого", а потом пришлось ампутировать половину кисти. Когда я ему сказал, что я сам "колпак", он очень удивился. На следующий день утром я почувствовал себя плохо: слабость, головокружение. При перевязке пожаловался врачам, спросив, не может ли это быть от травмы на руке. Врачи осмотрели рану и сказали, что она чистая, без нагноения. Сказали, что от травмы такого быть не может. Велели идти на анализ крови, потом собирать вещи и ложиться на обследование. Они решили, что у меня малярия. Я пошел в расположение взвода собираться. "Деды" поинтересовались, что со мной. Я ответил, что подозревают малярию. Мне посочувствовали и пожелали быстрее выздоравливать. Когда я вернулся в санчасть, выяснилось, что малярии не обнаружили, но все равно положили в изолятор. Состояние мое не улучшилось и на следующий день. В итоге меня и еще несколько человек отправили в госпиталь в Кундуз. В медкнижке прочитал свой диагноз: тифопаратифозное заболевание и энтероколит. По идее я должен был загибаться от боли, жара и кровавого поноса. Один боец в нашей команде был очень "тяжелым". У него был настоящий тиф. Парень был весь мокрый от пота, иногда впадал в бред и все время просил пить. Я же чувствовал только слабость и головокружение, которые прошли, как только "вертушка" набрала высоту. Дверь в МИ-8 была открыта и свежий, прохладный воздух быстро привел меня в чувство.
   Когда мы пришли в госпиталь, нам первым делом дали по "судну" и отправили в туалет "сдавать анализы". Когда я вернул сержанту-медбрату пустое "судно", он был очень удивлен. При тифе такого быть не может. Врач после того, как меня осмотрел, сказал, что я здоров, как бык, что кроме гастрита у меня ничего нет и что в Файзабаде одни перестраховщики. В общем, из госпиталя меня выгнали на улицу. Я вышел, осмотрелся и понял, что не знаю куда идти. Следом за мной из госпиталя вышел еще один, такой же "больной", как я. По-моему, он был азербайджанец или дагестанец. Парень сказал, что у него в батальоне охраны аэродрома служат земляки и позвал меня с собой. Я с радостью согласился. Мы пошли пешком по дороге. Потом остановили грузовик, на котором были эмблемы авиации, и доехали к его землякам. Три дня мы прожили в батальоне охраны. Койки наши стояли под открытым небом, вoобщем, курорт. Я не знал как долго нам предстоит так жить. Дело в том, что улететь в Файзабад без старшего офицера или прапорщика было нельзя. На "вертушку" солдата одного никто не посадит. Зато я наслаждался почти гражданской жизнью. Офицеры мне даже на глаза не попадались. Ребята жили какой-то не по военному спокойной жизнью. Рядом с их расположением был противотанковый ров (непонятно зачем, ведь у "духов" нет танков), в котором лежали корпуса от БМП. У ребят там было стрельбище. При мне бойцы решили пострелять из РПГ. Меня поразила мощь этого оружия. При попадании гранаты в борт, корпус БМП раскололся на две части. Один парень выстрелил из СВД (снайперская винтовка Драгунова) в заднюю часть БРДМ (боевая разведывательно-десантная машина). Хотел проверить, пробьет или нет. Не пробил. Ходили слухи, что "бур" пробивает БТР. Оказалось, что это выдумки. Патроны у "бура" практически такие же, как у СВД, только поуже и подлиннее.
   Через три дня мой приятель нашел какого-то прапорщика, который согласился взять нас с собой в Файзабад. Когда мы прилетели, мой приятель вместе с прапором остались на аэродроме, мне же предстояло перебраться в полк. Документов никаких не было, кроме медкнижки. Я думал, что добраться к своим будет проблемой, но оказалось все просто. 3апрыгнул в первый попавшийся грузовик идущий в полк, поздоровался с ребятами в кузове и благополучно доехал до санчасти. Отметившись в санчасти, отправился в расположение взвода. Еще издали увидел, что взвод строился в наряд по столовой. Это было видно по тому, что все были в подменке. В наряд очень не хотелось и я пошел в обход, далеко за палатками. Войдя в палатку через заднюю дверь, я только и успел, что поздоровался с дневальным. Тут же в палатке появился другой дневальный и сообщил, что прапор меня вызывает. Как он меня вычислил, понятия не имею. Меня назначили в наряд на посудомойку. Попытки объяснить, что с открытой раной на руке посуду мыть нельзя, ни к чему не привели. Кстати, после наряда никаких осложнений с моей раной не было. Наоборот, кажется, она зажила быстрее. Удивительно.
  
  

"Черпачество".

   ""Черпак" - самый злой солдат. Много прослужил, много осталось" - армейская поговорка.
  
   Хотя, став "черпаком", я стал немного добрее. Все-таки "летать" уже не надо, никто не "строит", появилась возможность выспаться и даже стали сниться сны. Но все же к тому времени я стал "настоящим зверем". Когда меня сфотографировали на комсомольский билет, я увидел себя со стороны - настоящий убийца. Друзья говорили, что на моем лице написана готовность убить в любую секунду. От взгляда мурашки по коже. Да я и чувствовал себя также.
   Служба "черпака" имеет свои прелести, но и свои сложности. "Черпак" - основа порядка в подразделении. В твои обязанности входит следить за "колпаками", гонять их и воспитывать. Поначалу я расслабился, никто уже не гоняет, не наезжает, живи да радуйся. Но, оказалось, все не так просто. "Колпакам" я объявил, что постараюсь их не бить, но только в том случае, если они будут все, что надо, делать сами. Бить их не хотел, помня свои проблемы во время "колпачества". Даже несколько раз иммитировал их избиение перед "дедами", предупредив, чтобы молчали и слушались. Но потом ребята стали "забивать" на службу. Нам же, "черпакам", за это устроили "построение", как в молодости. Было очень неприятно и унизительно. Поскольку, оказалось, что "колпаки" хорошо жить не хотят, жить они стало плохо. Я, конечно, старался поменьше их "плющить", но не всегда получалось. Страх - основа дисциплины, т.к. самодисциплина очень редкое качество у людей, это я понял. Стоит только пожалеть человека, он тут же "садится на шею" и согнать его оттуда потом очень сложно. Кстати, это вообще моя проблема по жизни. Все время пытаюсь найти в людях совесть. Драки мои к этому времени уже утихли и сошли на нет. Видимо, в полку уже не было желающих, все кто хотел - попробовали.
   Основное время "черпачества" я провел в Кишиме, куда меня сослали после "залета". Меня пугали, что служба там очень тяжелая, что комбат там - "зверь", и "духи" очень злые, жизни не дают, постоянно обстреливают гарнизон. Многое из этого оказалось правдой, правда, старый комбат сменился и я его не застал. Новый же оказался нормальным адекватным мужиком.
  
  

КИШИМ, 1986-87.

   Точка "Кишим" находилась рядом с одноименным кишлаком на высоте восемьсот пятьдесят метров над уровнем моря. В долине, где находился Кишим, протекала небольшая речушка с болотистым берегом. На берегу рос камыш, в котором было старое минное поле, никто не знал в каких местах стояли мины. Это было минное поле, установленное в первый заход наших войск на эту точку. Сама "точка" была небольшая: батальон пехоты, минометная рота, танковый взвод и мы, артиллерийская батарея. По всему периметру гарнизона, как положено, было минное поле. По всей территории проходили окопы в полный профиль, в рост человека. На случай обстрела. По этим окопам можно было пройти везде, практически в любую точку батальона. По периметру гарнизона, в капонирах, стояли танки и БМП. Гарнизон стоял прямо на дороге и на КПП наши солдаты и офицеры проводили досмотр "Барбухаек" (местных грузовиков, провозивших товары) и других транспортных средств на предмет провоза оружия и т.д.
   Гаубичная батарея, в которой мне предстояло служить, состояла из двух огневых взводов и взвода управления. Первым офицером батареи, которого я встретил, был, старший лейтенант Лат. Увидев его, я был в шоке, под глазом у офицера красовался большой синяк. Позже оказалось, что это родимое пятно, но в первый момент я подумал: "Ничего себе! Тут "кадетов" бьют по морде". Телосложение у него было женоподобное. Мощные толстые ноги, широкий таз и относительно узкие плечи. Ко всему, явный избыточный вес. Кроме всего прочего, Лат был очень неприятным "кадетом". Его не любили не только солдаты, но и офицеры, по-моему, тоже. Командир взвода управления увлекался каратэ и Лат брал у него уроки. То, чему его учил взводный ВУБа, он отрабатывал на солдатах. У него не очень получалось, но приятного мало, когда в тебя тыкают руками, пытаясь попасть в болевые точки, или бьют коленом в пах. Тем более, что ответить ты не можешь. Лат любил погонять солдат, однажды он проводил зарядку и ему что-то не понравилось. Кто-то махнул рукой плохо или ногой, не важно. Началась сверх-зарядка, мы прошли гусиным шагом футбольное поле, кто быстрее. Потом ползком, по-пластунски. Мне тогда не повезло, я был единственным "дембелем" на зарядке. А как "повезло "молодым"! им пришлось потом зарядиться еще раз, но уже под моим руководством - нечего "дембеля" обгонять.
   Традиции в батарее отличались от ВУДа. "Колпаков" "деды" называли по имени, стирать свои вещи не заставляли, вместо себя ночью на пост не ставили и вообще молодым здесь было полегче. Хотя их тоже "строили" и гоняли. "Шарящих" вообще не трогали, даже для профилактики, только за дело. "Дедовщина" была, но без издевательств и унижений, в отличие от ВУДа.
   Первые несколько дней я жил в первом взводе, так как в ВУБе не было свободной койки. В "огневых" взводах были в основном ребята из Азии. ВУБ в основном укомплектован европейцами. Во взводе управления служило от семи до девяти человек, из них двое моего призыва, "черпаки" Серега Братко из Якутии и Валерка Смага из Украины. Ребята стояли друг за друга горой. Серега был боксером и тоже, как я, много дрался в гарнизоне. При мне он врезал Андрею Шуракову, "Шульцу", который был "дедом". В общем, Братко был "борзым колпаком". Мы с ним подружились.

Комбат.

   Наш комбат, капитан Грицюк, был моим земляком. Среднего роста, худощавый, с усами. Он обладал неплохим чувством юмора, с долей сарказма. Был справедливым командиром и не гонял нас почем зря. Он очень любил футбол. Характер у него был независимый и немного раздолбайский. Комбата народ уважал и считался с его авторитетом. Казалось, что он всегда держал дистанцию между собой и окружающими. Ко мне он отнесся с интересом. Когда к нам присылали служить кого-нибудь из полка, комбат вызывал меня, что бы узнать что за человек к нам пришел. Я, конечно, рассказывал, что знал.
   Была пара забавных случаев. Когда к нам прилетел замполит с полка (наш "Карлсон"), он первым делом поздоровался со мной и поинтересовался, как у меня дела, а уже потом подошел к комбату и другим офицерам батареи. Такая же история произошла, когда в гарнизон прилетел начпропаганды полка.
   Когда я попал в ВУБ, комбат сразу меня назначил "замком" и хотел сделать сержантом. Я начал командовать. К слову сказать, сержанты увольнялись на полгода раньше рядовых. Рядовые служили в Афгане ровно два года, а сержанты полтора. Такая перспектива меня радовала. Командовать взводом у меня получалось неплохо, но и своих солдат я не обижал. Продлилось это недолго. Комдив, узнав о моем назначении, разрешения не дал, говорят, даже возмутился: "Этого "залетчика" в сержанты? Ни за что!". Обломал!
   На "точке" служба полегче, чем в полку. В свободное от службы время ходили кто в чем. Форму одевали только на построение, в наряд или на посты. В связи с тем, что батарея была на постоянном боевом дежурстве, каждый день два часа после обеда - свободное время. Хочешь - спи, хочешь - читай, хочешь - спортом занимайся. Обычно в это время играли в волейбол. Круглосуточно на взводах стояли посты, ночью по два бойца, днем по одному, смена каждые два часа. Вели наблюдение за округой и охрану огневых взводов.
   После завтрака и пары часов политзанятий, батарея играла в футбол между взводами. Практически всегда побеждал ВУБ. За нас играл комбат. Играть с комбатом было хорошо, в отличие от Лата он умел играть и не пользовался своим служебным положением в игре. Однажды ему в упор попали в лицо мячом, мы думали: " Все! Кранты нам!". Но комбат только отер лицо и выругался, после чего продолжил, как ни в чем нe бывало. Лат за такое, наверное, замучил бы всю батарею. Кстати, он был старшим офицером батареи(СОБ), т.е. главным после комбата. Так что имел право. Однажды, когда его взвод в очередной раз проиграл нам, он устроил ребятам "тактику в ОЗК" (общевойсковой костюм химзащиты), притом, что жара тогда была за сорок градусов в тени.
   Когда все пристрастились к волейболу после обеда, произошел такой случай. В один из дней никто не захотел играть, а Лату хотелось. После неудачной попытки созвать волейболистов он построил всю батарею и решил устроить нам физподготовку в наказание. Хорошо, что комбат об этом узнал. Он отругал Лата и отпустил батарею отдыхать. СОБ был в ярости, мало того, что не "застроил" солдат, так еще и "получил" от комбата, но сделать ничего не смог.
  
  

Взводный.

   Командир ВУБа был старшим лейтенантом. Он был очень уверенным в себе человеком, занимался каратэ, был неплохим психологом и мог любого раскрутить в разговоре. Скрыть от него чтобы то ни было - невозможно. Казалось, он видит собеседника насквозь. Из него вышел бы отличный особист или следователь. Он видел мельчайшие детали событий и обстановки. При мне он прослужил недолго, пришла замена. Офицеры в Афгане служили, как солдаты, два года. Потом их заменяли другие.
   Когда пришел новый командир взвода, я стоял на посту на первой батарее. Оба офицера, как положено, отметили замену и уединились в ленкомнате. Я слышал весь их разговор. Старый взводный рассказывал новому о тонкостях службы в Афгане, а новый - о Союзе. Похоже, нового командира устраивал порядок вещей новой службы и он сочувствовал старому. Дело в том, что служба в Союзе связана с большим количеством всяких бумаг: планов, отчетов, рапортов и др. B Афгане все гораздо проще. Вoобщем, офицеры гуляли всю ночь.
   Новый взводный старший лейтенант Выговский был родом из Ленинграда. Крупный, плотного телосложения, с усами, опускавшимися по краям ниже губ. Взводный был человеком образованным и интересным в общении, он не стеснялся советоваться со "стариками", говоря: "Я по сравнению с вами - "салага" на войне. Вы меня научите всему, а я научу вас тому, что знаю сам. Но когда вы уйдете, молодым мало не покажется". Так он и поступал, у него получалось успешно командовать взводом и при этом не обижать "стариков". С взводным у меня было полное взаимопонимание. "Мы оба столичные жители. Друг друга всегда поймем, "- говорил он. Со временем мы с ним подружились. Помню, когда у него родился сын, он в пьяном откровении признался мне, что назвал его в честь меня и порывался показать письмо с подтверждением своих слов. Меня это смутило, и я отказался смотреть это письмо, сказав, что верю на слово. Взводный говорил, что уважает меня, я же в свою очередь отвечал ему тем же. Вoобщем, "мировой мужик". Мы все очень его уважали и старались не подводить. Выговский действительно многому меня научил: работать с картами, с аппаратурой, рассказал множество артиллерийских тонкостей. Рассказывал интересные истории из своей службы. Он начинал свою военную карьеру с Суворовского училища. Там тоже, оказывается, присутствует понятие "дедовщины". "Ты думаешь, я не знаю что это такое? - говорил он. - Я знал, сколько спичечных коробков периметр футбольного поля". А еще он рассказал, что когда их выпускали из военного училища, преподаватели говорили: "Когда перед тобой солдат, ты должен считать его "скотом", иначе службы не будет". В основном "кадеты" так себя и вели, за редким исключением. Оказывается, этому учат в училищах. Странно, что взводный относился к нам уважительно после такой "науки". Вообще-то в Афгане служебные отношения не такие, как в Союзе. Oно и понятно, все-таки война многое меняет. Зачастую командиры с подчиненными почти друзья. Особенно те, что участвуют в боевых действиях. Вoобщем, боевое братство.
   Вообще служба на "точке" гораздо более легкая, чем в полку. Не обязательно строго придерживаться формы одежды. Вне построений ходили, кто во что горазд, так в полку ходят только на "боевые" выходы. Конечно на точке опаснее, можно получить пулю в любой момент, да и опасность нападения на гарнизон большая, но случаев атаки не было, хотя постреливали частенько.
  
  

Проверки.

   Каждые полгода в армии устраиваются проверки. Прилетает высокое начальство и проверяет все: боеготовность, строевую, политическую подготовку, состояние вооружения и многое другое. Проверки, конечно, никто не любит и любыми способами стараются их избежать. Обычно о неожиданной проверке начальство узнавало дня за три. Связисты предупреждали друг друга какими-то условными знаками. К тому же вертолетчики, приближаясь, салютовали тепловыми ракетами о том, что на борту комиссия. В полку все боевые подразделения выходили в горы. Помню, мы выходили в Аргу и с гор наблюдали, как оставшиеся в полку снабженцы и другие небоевые подразделения целый день проводили на плацу, маршируя. В Кишиме как-то раз перед прилетом проверки поступили так. Передали в полк дезинформацию об интенсивном обстреле гарнизона. Когда комиссия прилетела к нам, "вертушки" даже не заглушились, ожидая комиссаров, которые бегом забежали в штаб, отметили документы и бегом назад.
   Вообще периодически всякие комиссии добирались до нас. Но обычно проверки заменялись пьянкой и гулянием комиссаров по точке в нетрезвом виде. Причем, каждая комиссия вводила новые коррективы в наш быт. Одна комиссия запретила белить камни, которые были уложены вдоль всех дорожек, т.к. якобы "духи" с гор ночью видят куда стрелять. Вообще-то эти камни ночью видно плохо даже с двух метров, ночи там, когда нет Луны, очень темные, а при луне все видно и без камней. Светомаскировка закрывала все окна и в гарнизоне ночью не было видно ни одной светящейся точки. Следующая проверка приказала побелить камни. Дело в том, что один из нетрезвых комиссаров пошел мимо мостика, который накрывал траншею, ведущую от нашей батареи к штабу батальона в одну сторону, и шла по периметру в другую. К проверкам все относились пренебрежительно и после их отлета продолжали жить по старому. Проверяющих воспринимали, как назойливых мух и мало понимающих в военном деле офицеров. Их, в основном, интересовал быт. Но были и другие проверки. Однажды к нам прилетела некая дама проводить какую-то инвентаризацию. Дама была лет тридцати, с хорошей фигурой, но лицо было не очень привлекательное. Покрытое угрями, с острым носиком. Дама поселилась в медпункте. Ночью я заступал на пост и, подходя к "месту заряжания", которое находилось рядом с медпунктом, увидел большое скопление народа. Я подумал, что сегодня почему-то усиленные посты. Когда же я подошел поближе, разглядел офицеров батальона, которые ждали у медпункта своей очереди. Все они пришли "на прием" к этой даме. Так продолжалось каждую ночь, пока она не улетела обратно в полк. Причем, через неделю, когда за ней прилетели "вертушки", она прыгнула в БМП и уехала на "точки". "Вертушки" подождали немного и улетели. Еще неделю дама зарабатывала "чеки".
   В полку, кстати, самая дешевая дама стоила двадцать пять "чеков", сколько стоило то же на точке - не знаю. Я думаю, не менее ста. В Афгане зарплату платили чеками. Которые в союзе можно было потратить в "Березке" или поменять на рубли по выгодному курсу. Наши офицеры к даме не ходили, все-таки артиллерия - армейская интеллигенция. Они грешили только самогоном.
  
  

Баня.

   Баня в Кишиме была ужасной. Темной и холодной. Под ногами - черная грязь, а на ней лежали доски, баня стояла на болоте. За постройкой рос высокий тростник, в котором неизвестно где были мины, минное поле - старое.
   Наш комбат решил построить свою баню. Для бани мы использовали погребок, который находился недалеко от огневой позиции первого взвода. Построили парилку, обложив "буржуйку" камнями и вмонтировав в стену. Топка находилась в предбаннике. Воду грели с помощью форсунки, находящейся снаружи. Стены обили досками от снарядных ящиков, имеющихся в изобилии. Баня получилась прекрасной, правда, топить печку надо было все время мытья, т.к. парилка быстро остывала. Офицеры батальона ходили в нашу баню только в том случае, если они были друзьями нашего комбата. Начальство гарнизона допущено не было. Пехота, конечно, завидовала нашей бане.
   Когда к нам прилетела дама, проводившая инвентаризацию в батальоне, ей разрешили помыться. Меня комбат отправил готовить баню. С условием, что бы, когда дама пойдет туда, я выставил часового и не подпускал к бане никого ближе двадцати метров, кстати, и часового тоже. Так она одна и мылась. Мне кажется, она специально выходила подышать, завернутая в простыню, чтобы кто-нибудь к ней присоединился. Но из наших офицеров так никто и не пошел, а солдаты и не думали даже. После нее комбат велел провести дезинфекцию, ведь к ней в медпункт ходили все "кадеты" батальона, кроме наших. Мало ли что.
   Потом нашему комбату пришла в голову еще одна идея. Он решил вырыть в спортгородке бассейн. Как бы пожарный водоем. Яму вырыли глубиной метра два, шириной примерно столько же и длинной метра три. Внутрь кинули тент, чтобы не подмывало края, и закрепили его по краям. Воду пустили из протекавшего рядом арыка. Пока рыли яму, вспоминали комбата недобрым словом, но когда он разрешил там купаться, все были ему благодарны. На краю бассейна построили душ, взяв вертолетный бак. Правда, к вечеру вода в баке нагревалась до кипятка. Но какой кайф помыться перед сном или после трудов солдатских!
  
  
  

Война в Кишиме.

   Я появился в Кишиме зимой. Как раз вышел приказ: до весны не предпринимать никаких боевых действий и поэтому на "точке" было тихо. Когда пришла весна, начальство решило поставить две дополнительных "точки", по взводу на ближних сопках. "Точки" назвались "окопная" и "двугорбая". Дело в том, что с этих сопок "духи" постоянно вели наблюдение за нашим гарнизоном, да и обстреливать нас оттуда было очень удобно. Сопки находились слишком близко к нашему расположению. Особенно, "двугорбая".
   Как только наши стали укрепляться на местах, последовала реакция. "Духи" начали обстреливать не только точки, но и гарнизон. Всю ночь над головой звенели пули, да и днем тоже нас обстреливали, правда, не так интенсивно. Но оказалось, что привыкнуть можно и к этому.
   Помню, был забавный эпизод. Я стоял под "грибком" в наряде, был день, я попросил прикурить у проходящего мимо Валерки Смаги. Мы сошлись. Я прикурил, поблагодарил и мы разошлись. В этот момент между нами просвистело несколько пуль. "Ни х... себе!" - сказали мы хором и разошлись по своим делам. Конечно, часовой на батарее выстрелил несколько раз в сторону "духов", но на этом и закончилось. Стрелять, кстати, можно было только одиночными, т.к. очередь - это сигнал тревоги.
   Казалось, что "духи" нас не трогали пока мы не трогали их, а, может быть, так и было на самом деле. Но все-таки боевые действия предпринимались постоянно. Периодически батарея обстреливала горы по указаниям ХАД. Иногда батальон ходил на операции в окрестные горы и я, конечно, тоже принимал участие в боевых действиях.
   Мое умение рисовать пригодилось и в Кишиме. Комбат дал интересное задание. Нарисовать панораму местности с привязкой к пристрелянным точкам. Я вооружился буссолью, ватманом и - приступил. Каждый день я находился на КП огневых взводов и рисовал, отмечая на панораме точки, с указанием ориентиров. Получилось здорово и наводить орудия стало проще и быстрее. Панорама была на каждой огневой позиции и одна в штабном бункере.
   В один из таких дней меня обстреляли. Несколько пуль просвистели очень близко. Я скомандовал часовому пригнуться и пригнулся сам. Быстро взял у него автомат и несколько раз выстрелил в кусты, которые находились от нас на расстоянии метров триста. Определить место, откуда стреляли, можно было по пыли, поднимающейся от выстрелов. Огонь прекратился. Я велел часовому наблюдать, а сам продолжил свою работу. К концу дня уже забыл об этом случае, но первая вечерняя смена рассказала, что "духи" из ближайших кустов на закате утащили какой-то сверток. Видимо, попал. Дело в том, что по местным обычаям похоронить воина необходимо до заката, иначе он в рай не попадет.
   Выходы в горы в Кишиме мало отличались от полковых, разве что масштаб поменьше. Но "духи" здесь были понаглее. Помню еще до того, как наши заняли "двугорбую", была такая ситуация. На виду у всех на сопке сидел "духовский" наблюдатель и следил за гарнизоном. Комбат поднял первый взвод и стал наводить гаубицу на "духа". Тот сидит, как будто ничего не происходит. Выстрел. Снаряд ложится рядом. "Дух" чудом уцелел и рванул за гребень. Второй выстрел был навесным, с четвертым зарядом, почти как из миномета. Тело "духа" перелетело обратно.
   Был у нас один солдат по кличке "Заяц", белорус Валерка Заянчковский, у парня было очень хорошее зрение и очень тонкий слух. Он слышал, как из полка поднимается "вертушка", а это пятьдесят километров. Сначала никто не верил, но потом проверили. "Поднимается," - говорил "Заяц". Мы засекали время, через пять минут "вертушка" появлялась у нас. Ровно пять минут требовалось "вертушке", чтоб добраться из полка к нам. Правда следует еще учесть, что в условиях высокогорья звук распространяется значительно медленнее.
   Так вот, "Зайца" комбат назначил наблюдателем. Его посадили в башню, стоявшую рядом с батареей. Башня была из сырых кирпичей, глина с соломой. Она была немного разрушена, но мы восстановили. Наверху башни была площадка, сверху построили крышу и устроили там НП. "Заяц" целый день наблюдал и как только видел что-нибудь подозрительное, звал дневального, тот докладывал комбату и мы открывали огонь. Кстати, наш комбат получил от местных властей какой-то Афганский орден. По данным ХАД батарея за год уничтожила около четырехсот "духов".
   Как-то раз "Заяц" увидел в горах на другой стороне реки людей с оружием, копающих окопы. Батарея открыла огонь. Вдруг из штаба бежит командир батальона и орет, чтоб прекратили огонь. Оказалось, что "сарбозы" решили устроить там точку. Командир батальона орал на нашего комбата: "Почему открыли огонь без разрешения?". Наш комбат орал в ответ: "Почему не предупредили?". Вообщем, в таком роде. Дело в том, что наша батарея несла постоянное боевое дежурство и открывала огонь по малейшему подозрению. Кто был прав, не знаю. Хорошо еще, что потери у "сарбозов" были смешные. Большой палец на руке.
   Обстрел кишлаков, в которых по данным ХАД находились банды, производился по определенной схеме. Сначала давали залп осколочно-фугасными снарядами, для того чтобы "духи" попрятались. Следующий залп производился фугасными снарядами с замедленными взрывателями. Такой снаряд пробивает крышу дома или землянки и взрывается внутри. Спустя минут двадцать - залп 3ш1 и осколочными снарядами с воздушным разрывом. К этому времени "духи" выползают за раненными и убитыми и их накрывает с неба. Примерно через полчаса все повторяется. Обычно после такого обстрела выжить никому не удается.
   Операции, конечно, были самым интересным занятием в службе. Сидеть в батальоне довольно скучновато, кино не показывали, т.к. клуба не было. Конечно, в ленкомнате имелся телевизор, единственное развлечение, но ничего особого там не показывали. Правда, позже сделали некое подобие кинотеатра под открытым небом. Выкопали яму метра три глубиной, поставили лавки, кинопроектор, повесили экран. Но интереснее операций не было ничего. Обычно воевали вместе с местной армией, на которую надеяться было опасно. При первой опасности "сарбозы" драпали, аж пятки сверкали, бросая все, что мешало бежать. На одной из таких операций мы понесли большие потери из-за того, что "сарбозы" открыли фланг, убегая. На ту операцию меня не взяли из-за моего длинного языка. Пошутил насчет Лата в кругу друзей, а он услышал. Перед той операцией он спросил меня: "Если меня подстрелят, донесешь до санчасти?". Я промолчал. А среди друзей в столовой сказал, что просто добью. Лат в этот момент вошел. Начались разборки. Он решил, что это сказал Серега Братко и стал его "иметь". Сказал, что тот больше в "боевых" участвовать не будет. Появление Лата в неудачный момент всех повергло в шок и я не был уверен, что про "добить" сказал я. Но Серега подошел ко мне поговорить после разборок и сказал, что это мои слова. Немного поспорив, я согласился и пошел к Лату признаваться. С того момента меня перестали брать в горы. Позже, правда, опала прошла.
   Та операция была спланирована так. Слева по долине шли "сарбозы", справа по горам наш батальон, а по центру пошла колонна из грузовиков и БТРа сопровождения, в которой пошли хозяйственники и "досыльники" с целью заготовить дров на зиму. Дело в том, что привозимого угля на зиму не хватало. Хорошо еще, что офицеры заставили всех взять полный боекомплект. Наши "досыльники" хотели обойтись только автоматами с одним пристегнутым магазином. Им, видите ли, было лень брать подсумки с четырьмя магазинами. В итоге, когда все вернулись, оказалось, что почти весь боезапас ребята расстреляли.
   "Духи" вышли с левого фланга и "сарбозы" драпанули, открыв колонну для обстрела и атаки. Началась паника. Там не было опытных бойцов, а майор, старший в колонне, сам растерялся. Он был зампотех (или зампотыл, точно не помню) и тоже воевать не умел. Солдаты слышали команду: "Спасайся кто как может!" - и действовали соответственно. Кто-то побежал, кто-то залег и стал отстреливаться. Удивительно, что грузовики, которые заводились с огромным трудом, завелись сразу.
   В БТРе сопровождения был только водитель и он не смог открыть огонь из КПВТ. Там есть одна хитрость: чтоб зарядить первый патрон, необходимо два раза передернуть затвор, только тогда можно открыть огонь. Видимо, "водила" этого не знал, не был обучен. После неудачной попытки открыть огонь, водитель покинул БТР. По БТРу "духи" раз двадцать выстрелили из РПГ, но не попали. Кстати, гранатометчик, стрелявший по БТРу, на следующий день приполз к нашему КПП сдаваться в плен. Его так отделали свои за промахи что, он был еле живой.
   В результате - четыре трупа и десять раненных с нашей стороны. В горах нашим тоже досталось, оттуда тоже вернулись раненные. Я в это время сидел в штабе на связи и слышал все переговоры. Кошмар, казалось, продолжался вечность.
   На выручку колонне вышли БМП и танки, те, что были на ходу, заработали гаубицы. Увидев технику, "духи" отошли. К штабу стали подвозить раненных и трупы. Зрелище ужасное, хотя и не впервой. От всего этого я впал в какой-то ступор, но обязанности выполнял четко, наверное, работал автопилот. Я держал связь со всеми подразделениями и передавал распоряжения. Дело в том, что дежурным офицером был кто-то из наших, по-моему, комбат (не помню точно) и он побежал исполнять свои боевые обязанности. Так что в штабе я был один.
   Я рычал, выл и раскачивался вперед-назад. "Почему меня нет там, в бою? Я бы справился с КПВТ, я же умею, и дал бы "духам" "прикурить" по полной программе! Ребята гибнут, а я тут в штабе сижу!" - такие мысли крутились в моей голове. Это сейчас я понимаю, что моя работа в штабе на связи была полезнее и нужнее в тот момент, чем мой автомат. Корректировать действия подразделений было необходимо. Вообще-то это работа для офицера, но я с ней справился. Но тогда я думал по-другому.
   Когда колонна вернулась назад, оказалось, что несколько солдат забыли на месте боя. Среди них был и наш "досыльник" Мадаминов, по кличке "шайтан". БМП рванула за ребятами. Когда их подобрали, "духи" были совсем близко к ним, а у ребят осталось по два-три патрона.
   Наши "досыльники" вели себя геройски в этой заварухе. Рассказывали, чтон Коля Тодераш пытался на себе вытащить из-под огня раненного в живот разведчика, который залез на БТР и пытался стрелять из ПК не целясь, от живота. Не успел он выстрелить и пары патронов, как его "сняли" "духи". Пока Коля пытался его оттащить за дувал, в того попали еще несколько пуль в спину. Спасти не удалось. "Шайтан" отстреливался до последнего патрона, пока не пришла помощь. Еще одному из наших парней, по-моему, Хуррамову, попала пуля в запястье, отрикошетив от рукоятки его же автомата.
   Вообще, для меня та операция была самой страшной за всю службу. Наверное, потому что я не был в горах или в колонне. Там ты видишь только маленькую часть боя, непосредственно на своем участке. К пулям, свистящим над головой, я уже привык. В штабе же я видел всю картину сразу. И всех пострадавших в одном месте.
   После этой операции в Кишим нагрянула комиссия из штаба армии изучать результаты. Любая боевая операция, особенно с потерями, подвергалась проверке. Сначала майора из колонны хотели наградить орденом, но, изучив результаты, понизили в звании и отправили (по слухам) служить в дисбат. Многих солдат тогда наградили орденами и медалями. Из наших ребят наградили только Хуррамова, из-за ранения. Мадаминова и Тодераша обошли. Все ребята возмущались. Эти двое, по нашему пониманию, заслуживали награды, но, к сожалению, не нам решать. Мадаминов был "борзым" солдатом. Он был единственным "колпаком" во втором взводе и когда стал "черпаком", "забил на все". Начальство частенько его наказывало. Однажды комбат за что-то посадил его в погреб на сутки, зимой. Как он там не замерз совсем, особенно ночью, удивительно. Таких солдат обычно не награждали, это понятно, ведь все в руках командиров. Почему Тодераша обошли, странно. Парень был не конфликтный, служил нормально. Есть, конечно, одно оправдание, "досыльники" не должны участвовать в боях, не их это обязанность, а если участвуют, то командир может получить "разнос" от начальства.
   Другие операции были поспокойнее. Без потерь с нашей стороны.
   Как- то мы пошли по левой стороне долины. Поступили разведданные о том, что в кишлаке, находящемся недалеко от нашей точки, находится банда. Батальон вышел в горы, как всегда, ночью. Шли достаточно долго и к утру были на месте. Как потом оказалось, немного не на том. План операции был такой. Пехота с разведкой занимала высоты с двух сторон от ущелья, а артиллерия, открыв огонь по кишлаку, должна была заставить "духов" уходить. Кроме этого ущелья банде идти было некуда и "духи", по идее, попадали под перекрестный огонь пехоты и разведки. Но кто-то что-то напутал с картами и мы не дошли до места, сев только с одной стороны ущелья. Когда началась заварушка, "духи" открыли огонь в ответ и с малыми потерями ушли по ущелью. Причем, огонь по нам велся и из кишлака тоже. Когда основная банда ушла в горы, начальство не стало их преследовать, а перенесло весь огонь на кишлак. Помню, мы с взводным выбирали в кишлаке самые богатые дома и разрушали их огнем гаубиц. На следующий день старейшины кишлака сами обезоружили и сдали нам в гарнизон оставшихся в кишлаке бандитов. Они пригнали к нам остатки банды, как стадо баранов, с условием, что мы не станем разрушать их кишлак, а они впредь не позволят "духам" у них располагаться. На том и порешили. Правда, позже с этим кишлаком повоевать все-таки пришлось. Руководил операцией некий персонаж со звучной фамилией. Этакий напыщенный офицер с замашками великого полководца, худощавый, выше среднего роста, с пышными черными усами. Вел себя так, как будто он один на всем белом свете знает, как надо воевать. Тем смешнее был один эпизод с его участием. Та операция проходила спокойно. С очень слабым огнем со стороны "духов". Всего несколько точек в кишлаке, откуда велся огонь. Даже не было смысла подключать артиллерию. Точки подавили с помощью АГСа, причем, стрелок умудрился с расстояния метров пятьсот попасть в окно одного из домов, откуда велся огонь. Кто знает, что такое АГС, поймет, что это большое мастерство, снайперская работа. Руководителю операции тоже захотелось пострелять. Он взял у снайпера СВД и стал охотиться на коров, мирно пасущихся рядом с кишлаком. Расстреляв пару магазинов (двадцать выстрелов), он только ранил одну из бедных тварей. У коровы подкосились передние ноги и она осталась стоять в таком нелепом положении. "Винтовка у тебя не пристреляна," - сказал "великий стрелок". Парень пожал плечами, перезарядил магазин и с первого же выстрела добил несчастное животное. Все вокруг едва не заржали. Офицер был в ярости. Аж покраснел. Еще бы, такой позор. Но сделал вид, что не заметил.
   Вообще, боевые действия часто несли оттенок черного юмора. На одной операции был такой случай. Мы шли по правой стороне долины, по горам, вместе с командиром батальона. Внизу шла пехота под прикрытием танков и БМП. Поднявшись на господствующую высоту, мы стали закрепляться. В это время завязался бой. Танкисты сообщили, что наблюдают "летник, " из которого ведется интенсивный огонь, и запросили разрешение на уничтожение. Комбат начал перекличку подразделений. Никак не удавалось связаться с одним взводом. Вдруг солдатик, стоявший позади комбата, сказал, что он связист этого взвода. Командир аж растерялся сначала.
   - Какого х... ты тут делаешь?! - заорал комбат.
   - Не знаю! - ответил связист.
   - Бегом к взводу! И все время будь на связи. Доберешься, сообщишь!
   Солдатик поковылял. Именно поковылял, т.к. его командир повесил на парня, кроме рации, еще и ПК, и всего обмотал лентами. Казалось, что снаряжение этого связиста весило больше его самого. Когда парень добрался к своим, оказалось,, что именно они сидели в том "летнике". Комбат велел им отходить. Хорошо, что танкистам не дали "добро" на огонь до выяснения. Как только злополучный взвод отошел, "летник" заняли "духи". Вот тут-то танкисты и разнесли домик в пыль.
   Практически каждая операция в Кишиме, в отличие от полковых, была боевой. "Духи" хоть небольшое сопротивление, но оказывали нашим действиям. Простых прогулок практически не было. То ли "духи" в тех местах более злые, то ли они понимали, что батальон не так силен, как полк. Конечно, не хватало поддержки с воздуха, "вертушки" базировались в Файзабаде. Но иногда нас поддерживали МИГи. Кстати, более серьезная поддержка. МИГи работают точнее и эффективнее. Правда, они не могут высадить десант или забрать раненных. Однажды я наблюдал, как МИГ уничтожил кишлак одной бомбой. Взрыв был очень мощный. Такое ощущение, что весь кишлак вместе с землей мгновенно собрался в комок, а потом весь этот мусор взлетел в небо на пару километров. Кто-то сказал, что это была "вакуумная бомба". Когда дым и пыль рассеялись, на месте кишлака ничего не было.
   Самое неприятное действие в горах это - отход. Практически всегда отход похож на бегство. Бежать с гор очень неприятно. Вообще спускаться тяжелее, чем подниматься, тем более, когда в спину стреляют. Особенно тяжело бегать минометчикам. Каждый из них увешан минами. Кто-то тащит ствол, кто-то плиту, но мины у каждого. Хуже всего тому, кто со стволом. На плиту хоть лечь можно, да и спину она хорошо закрывает. Ствол же торчит сверху и снизу, да и не ляжешь нормально. В общем, мне всегда их было жалко. Служили в минометной батарее в основном азиаты, как и вообще в пехоте. Командир у минометчиков был любителем поразвлечься. Он часто гонял своих подчиненных, устраивая тактические учения. Ребят можно было частенько видеть бегающими по футбольному полю в ОЗК и противогазах, таскающими с места на место свои минометы и катающими "васильки" (автоматические минометы). Наш СОБ как-то устроил нам нечто похожее с гаубицей Д-30. Мы что-то натворили, не помню, но это был "залет". Лат приказал выкатить ее из капонира, а потом поставить на место. Когда об этом узнал комбат, он вздрючил СОБа при нас так, что тому мало не показалось. Дело в том, что гаубица была давно пристреляна к местности и малейшее ее смещение нарушало ее боеготовность и точность стрельбы. Требовалась новая пристрелка. А это большая затрата времени и боеприпасов.
   Однажды разведка донесла, что через наш район пройдет "духовский" караван с оружием. Мы стали ждать и наблюдать. В один прекрасный день караван появился в пятнадцати километрах от нас. Батарея приготовилась к стрельбе. На таком расстоянии даже в приборы было трудно увидеть, вооружены ли люди. Впереди каравана шел дозор, несколько всадников. Именно по этому признаку стало ясно, что это "духи". Мирные караваны не высылают вперед разведку. Мы подождали, когда появится основной караван, и открыли огонь. После первого залпа, когда осела пыль, я увидел, как на дороге и склонах лежали несколько верблюдов, ишаков и тела людей. Остальные "духи" рванули обратно за перевал. Мы перенесли огонь туда. "Духи" побежали обратно. Видимо, они не могли понять, откуда велся огонь, и метались по дороге в панике. Когда движения на дороге закончились, мы прекратили огонь и стали ждать. До самого вечера на месте обстрела ничего не происходило, только лежали тела людей и вьючных животных. Утром на дороге не осталось ничего. Видимо, "духи" все убрали ночью. Позже подтвердились данные о том, что мы почти полностью уничтожили "духовский" караван с оружием и боеприпасами.
   Особенно доставали "духи" в дни наших праздников. Каждый праздник объявлялась повышенная боеготовность. Мы целыми днями сидели на позициях и ждали обстрела. Помню, в один из таких праздников я сидел в окопе с Серегой Мориным, моим земляком из минометной батареи. Мы с ним пытались научиться играть в шахматы. Вдруг услышали шипение, а потом хлопок.
   - Что это? - спросил я.
   - Наверно ваши стреляют, - ответил Серега.
   - Не похоже. Сначала шелест, потом - разрыв. Наверное, это по нам.
   Я выглянул из траншеи и в этот момент, метрах в десяти от нас, рванула минометная мина. Осколки просвистели над самой головой. Тревога. Мины стали рваться вокруг и по всему гарнизону. Из своего бункера выскочил комсорг батальона, молдаван, и разрядил длинный магазин из автомата в сторону "двугорбой" одной очередью. После чего он запрыгнул в стоящую рядом БМП-2 и стал долбить по горам очередями. Его действия вызывали смех и раздражение. Попасть в миномет, который стоял где-нибудь за сопкой, он, конечно, не мог. Но, видимо, парню не терпелось пострелять. Обстрел закончился также внезапно, как и начался. Единственное чего добились "духи", это сломанное миной дерево около штаба, которое, упав, выбило стекло. Никого из людей, к счастью, не зацепило. Не зря батальон сидел в окопах целый день.
  
  

Колонна.

   Однажды через Кишим шла колонна в Файзабад с новой техникой и вооружением. Колонна - это очень серьезная операция. Колонной доставляются новые боевые машины в гарнизоны. По воздуху доставлять танки и другую тяжелую технику возможности нет. Колонна движется по территориям, не контролируемым нашими частями, и для "духов" является "лакомым куском" - куча оружия и боеприпасов в одном месте. Поэтому она является самой опасной и тяжелой войсковой операцией. Нашей задачей было обеспечить колонне безопасный проход по территории, которую контролировал наш батальон. Охранение колонны осуществляли десантники из Кабула. Ребята были вооружены не круче пехоты, но с собой они тащили очень большие рюкзаки и, вообще, кучу всего. Десантники внешне отличались от нас только эмблемами на петлицах. Никаких беретов. А "тельники" носили и у нас.
   Десантура расположилась на окружающих сопках для несения боевого охранения. Я всю колонну просидел на связи в КШМке и видел немногое. Когда десантники поднялись на места, они попросили огня, причем, с замедленным взрывателем. Я сначала не понял, зачем им замедленный взрыватель. Такой взрыватель используется для разрушения укрепрайонов или землянок. Мы в свое время облазили всю округу и не видели в том районе ничего подобного. Потом я понял, для чего им это надо. Мы просто разрыхляли почву для их окопов. Вообще, десантура воевала по другому, более продуманно и, как бы, вдохновенно. Тогда нам было обидно, что наши силы были как-бы вспомогательными. Но сейчас я чувствую, что это было правильно. Все-таки десант гораздо лучше пехоты подготовлен и обучен. Он изначально предназначен для особо опасных боевых действий.
   Когда пошла колонна, все вылезли посмотреть на это зрелище. Через наш гарнизон ползли танки, САУшки, новые БМП, чудо техники "Ноны" и многое другое. На МТЛБ (малый тягач легкого бронирования) были установлены зенитные пушки, "Утесы", "васильки" и АГСы для круговой стрельбы. Зрелище впечатляющее. Я, кстати, всю службу мечтал сходить в "колонну", но не довелось, к моему сожалению.
  
  

Голод.

   Однажды зимой испортилась погода. Низкие облака закрыли перевал, через который "вертушки" летали в Кундуз. Дело в том, что провизию и боеприпасы в основном доставляли по воздуху. Причем, много раз "вертушки" пролетали над нами, но, доходя до перевала, возвращались в Файзабад. В нашем гарнизоне склад был небольшой, холодильников не было и провизии в нем хранилось на неделю, максимум. Начался голод. Сначала кончилась мука и хлеб стало печь не из чего. Тогда я понял, что без хлеба наесться очень трудно. Съедаешь столько же, но не наедаешься. Потом кончились мясные и рыбные консервы. Ели суп из воды и макарон, крупы или из капусты. Капуста тоже была консервированная, в железных банках, и считалась квашенной. Вместо тушенки в суп добавляли консервированный комбижир. Потом и жир кончился. Исчезли из рациона сахар и соль. Постепенно кончились все продукты. Самое обидное, что до этого рядом с минным полем паслись местные коровы, тощие настолько, что по ним можно было изучать анатомию. Но как только начался голод, коровы исчезли из зоны досягаемости. Раньше, иногда, если корова подходила слишком близко к минному полю, часовой кидал в нее толовую шашку и после взрыва добивал животное из автомата. Делая вид, что корова подорвалась на мине. Так мы разживались свежим мясом. Во время голода скот исчез, возможно, местные поняли, что в гарнизоне нечего есть и решили усугубить наши проблемы.
   Было время, когда "духи" придумали как нам еще "насолить". Тогда они обложили гарнизон гниющими трупами животных. Запах стоял такой, что можно было потерять сознание. Спасались от этой вони мы просто. Покупали в кишлаке розовое масло и мазали под носом, чтобы отбить запах. Помогало. Тем более, что я уже носил усы и запах духов держался в них долго. Но, по-моему, это было не во время голода. Точно уже не помню.
   Голод продлился около месяца. "Вертушки" продолжали попытки пройти через перевал, но разворачивались обратно. Мы не могли понять, почему они не привозят нам хотя бы крупы. В полку склады намного больше нашего и полного голода, как у нас, там не было. Я думаю, что никто из нас не загнулся только по тому, что вместо чая нам заваривали траву "зверобой", а она, как известно, лечебная. Зато какая экономия бумаги. Мне лично она потребовалась за тот месяц только два раза, в самом начале и в самом конце. Очень актуальная поговорка: "Ешь вода, пей вода, ср...ть не будешь никогда". К концу месяца тело было легким, я просто летал по воздуху. Через несколько дней физическое чувство голода исчезает, но психика отказывается голодать дольше. Некоторые, особенно молодые солдатики, находили какие-то выброшенные остатки пищи и пытались их употребить. Приходилось за ними постоянно следить, чтобы не отравились. Мы, "старики", были уже достаточно закалены, чтобы не опуститься до поисков подножного корма. Оказывается, что без еды можно легко обходиться достаточно долго, при правильном настрое это даже полезно.
   За время голода командиры изыскивали различные способы, чтобы накормить солдат и себя, конечно. На охоту не ходили, это могло кончиться потерями личного состава, а приказ не воевать зимой все еще действовал.
   Однажды начальство выменяло у местных жителей (по слухам - на патроны) лепешки. Я в тот день был в наряде и мне пришлось идти в штаб получать долю хлеба на нашу батарею. Войдя в штаб, чуть не потерял сознание. В небольшом помещении лежали стопки лепешек, от них шел хлебный дух. К тому времени я уже недели три не ел хлеба. Получив свою порцию, я понес хлеб в "оружейку" и запер на замок. Нес лепешки в руках перед самым носом. Запах хлеба сводил с ума. Очень хотелось набить полный рот. Но удержался сверх усилием. На самом деле местный хлеб совсем не похож на привычный: серого цвета, практически безвкусный, лепешки тонкие, толщиной не более сантиметра, но это был ХЛЕБ.
   Позже наши офицеры, во главе с комбатом, делили лепешки поровну. Они сделали весы с чашечками и аккуратно, чтобы не пропало и крошки, поделили на всех. Каждому достался маленький треугольничек со стороной сантиметров десять и основанием пять, и сверху - крошка, размером около квадратного сантиметра. Никто, конечно, не отбирал у других это богатство. Даже офицеры не брали себе порции побольше. Мы клали в рот по кусочку и полностью рассасывали, растягивая удовольствие.
   Наконец настал день, когда нам привезли еду. "Вертушки" сели на нашем аэродроме, но разгружаться сразу не стали. Вокруг поставили самых надежных "дедов" с автоматами, во избежание беспорядков. Но когда вертушки стали разгружать, ни один солдат не пытался что-либо украсть. Наоборот, все дружно и дисциплинированно стали носить провизию на склад. Первый прием пищи состоял из бульона и жидкой каши. Желудки у всех стали, как у котят. Постепенно все восстановились. Я потом долго не мог спокойно видеть, как кто-нибудь выбрасывал еду, особенно хлеб.
   Вообще удивительно, как общая беда сплачивает людей. Во время голода не было, насколько я знаю, никаких конфликтов, никто не озверел, наоборот, все были спокойны и поддерживали друг друга. Были, конечно, "воспитательные" работы с молодыми солдатами, которые не выдерживали и ели отбросы, но это - исключения. У нас в батарее был всего один такой случай, но после "профилактики" повторения не было.
  
  
  
  

Соревнования.

   Периодически наше начальство устраивало соревнования с местным населением по разным видам спорта. Устраивались всяческие эстафеты, поднятия тяжестей, футбол и волейбол. Обычно наши бойцы выигрывали все, кроме волейбола. Местные играли в волейбол мастерски и всегда выигрывали. Вообще местные были у нас частыми гостями. Периодически они пользовались нашей медпомощью, посещали все наши праздники да и просто приходили в гости. Я тоже как-то был вместе с замполитом в гостях у местного партийного начальника. Он учился в молодости в Москве, в УДН или в МГУ, точно не помню, хорошо говорил по-русски, с небольшим акцентом. Жил он в доме европейского вида да и комната его была не похожа на азиатскую: стол, стулья, шкафы, все говорило о стремлении к европейскому образу жизни. Он очень хорошо отзывался о жизни в Москве и, вообще, о России.
   Вообще праздники проводились довольно часто и были интересны и увлекательны. Конечно, основной смысл таких мероприятий был в том, чтобы наладить дружеские отношения с местным населением. Показать им, что шурави нестрашные и не агрессоры.
   Однажды в Кишиме устроили соревнования по стрельбе с местными ХАДовцами. Отобрали несколько лучших стрелков из гарнизона и я тоже попал в эту команду. Сначала проводились предварительные стрельбы. Начальство осталось довольно нашими результатами. Пристрелку проводил командир седьмой роты. Высокий худощавый капитан с пышными усами. Сам он стрелял снайперски. С пятидесяти метров он, держа одной рукой СВД без оптики, сначала попал точно в звездочку на шапке, установленной на рубеже, а потом сбил спичку, вставленную сверху в мишень. Мы, конечно, были поражены.
   Позже мы были поражены неумением ХАДовцев стрелять. Программа соревнований была простой. Из положения "лежа" три выстрела пристрелочных и десять зачетных. Каждый стрелял из своего оружия. Один из наших противников первым выстрелом попал в землю в трех метрах перед собой. Осмотрев автомат и поправив прицельную планку, он выстрелил еще раз и опять в землю, еще ближе к себе. "Автомат хороб(на местном диалекте - плохой)", - сказал он, оглянувшись. Ему дали один из наших автоматов, результат тот же. Другой воин стал стрелять очередями. Когда ему сказали, что надо стрелять одиночными, он ответил, как в анекдоте, что патронов у него много и ему не жалко.
   По окончании стрельб я не поленился и пошел осматривать и снимать мишени, хотя мне было не положено по сроку службы. Было интересно посмотреть результаты. В каждой мишени должно было быть по шестьдесят пять отверстий. Наши мишени были все изорваны от попаданий, мишени соперников почти невредимы. Я посчитал, в одной было двадцать девять отверстий, причем, многие в "молоке". Вот так стреляет местный "спецназ". Зато они быстро бегают от "духов". Непонятно, кому больше нужна народная власть, нам или им. Наверное, нам.

Доппай.

   Кормили в Афгане неплохо, сытно и вкусно. Не то, что в карантине. Тем не менее, солдаты всегда находили возможность полакомиться приготовленной собственноручно и нелегально едой. Компоненты обычно добывались на кухне или, если повезет, на складе. Готовили всякие пирожки, плов, халву, жарили пончики (конечно, это были скорее оладьи, но все их называли пончиками). В полку с этим было труднее, но в Кишиме доппай употреблялся "стариками" почти каждый день. Конечно, готовилось все в тайне от "кадетов", за такое могли "застроить" всех. Плов узбеки готовили с тушенкой, но очень вкусно, я такого лакомства больше нигде не пробовал. Халву делали из слегка обжаренной муки, которую потом замешивали со сгущенкой, перемешанной с маслом. Пончики делали из хлебной муки с водой и жарили на противне. В качестве топлива использовали излишки артиллерийского пороха. Кстати, им иногда топили печки-буржуйки, т.к. с дровами и углем были проблемы. Пороха после стрельб оставалось много. В снаряде он находится в мешках, по четыре мешка в гильзе. В зависимости от дальности стрельбы вынимали лишние. То, что оставалось, положено сжигать, но никто, конечно, не занимался таким расточительством. С этим порохом было насколько приключений, смешных и опасных. Один из наших "досыльников", Ваня Сарайкин, забил гильзу от гаубицы порохом, выкрутил капсюль, вбил ее в землю и поджег. Раздался оглушительный свист, струя пламени ударила вверх. Через секунду гильза выстрелила в небо и, как ракета, стала набирать высоту. Когда заряд кончился, гильза, падая, чуть не убила пиротехника Ваню.
   Частенько "колпаки", топившие порохом печки, оставались без бровей, кинув слишком большую горсть. Но один, Женя, получил какую-то награду после такой оплошности. Женя был циркач, он учился на гражданке в цирковой студии. Так вот, жарил он пончики и, конечно, на порохе. Как следовало из рассказов очевидцев, он кинул слишком большую порцию пороха и масло в противне вспыхнуло. Женя опрокинул жаровню на себя и обжег руку от плеча до кисти. Вот это был "залет". Я тогда был на спортгородке, качался. Вижу, бежит Женя и плачет, рукав оторван, рука красная. На вопросы не отвечает, зубы стиснуты.
   Конечно, комбат нас "застроил" и мало не показалось. Но от травмы надо было "отмазываться". В рапорте было написано примерно так: "Во время боевых стрельб промасленная крышка гильзы, вылетев из ствола орудия, попала на ящик с лишним порохом. Начался пожар. Героическими действиями рядового Жени пожар был потушен, но солдат получил ожoг верхней конечности. За героизм и самопожертвование рядовой представляется к награде". Не писать же про пончики. Наградили его какой-то комсомольской наградой, не помню, как называется, но выглядит, как орден, комсомольский значок внутри большой звезды. Вот такие у нас встречались "герои".
   Однажды один солдатик, работавший в штабе батареи, который заодно являлся жилищем комбата и замполита, решил прочистить печку порохом. Кинул большую горсть пороха и закрыл дверцу "буржуйки". Когда мы услышали хлопок и увидели столб пламени, вырвавшийся из трубы штаба, подумали, что придеться строить новый штаб. "Герой" выскочил из бункера весь черный, а за ним повалил дым. Все помещение штаба, постели "кадетов", стены, столы были покрыты толстым слоем черной копоти. Дверцу печки сорвало и она чуть не убила солдата. Парню досталось от "кадетов" по полной программе.
   Наш комбат оказался хозяйственным мужиком. Как-то раз он отдал нам приказ: всем написать письма домой с просьбой прислать семена всяких овощей и т.д. Он решил устроить огород на прилежащей территории. Все, конечно, откликнулись. Так у нас появился свой огород, где росли огурцы, редиска, укроп и д.р. Занимался огородом один таджик, он был специалистом своего дела. Позже комбат привез откуда-то поросят и стал их выращивать. К моему дембелю они выросли и весили килограмм по двести.
   Взводный наш как-то решил сделать квас. Он раздобыл бак от ЗИЛа, выкопал в полу нашего бункера яму и поставил его туда. Квас получился великолепный, с изюмом. Правда, комбат отругал нашего командира. Сказал, что непонятно, напились солдаты кваса или браги, запах один и тот же.
   К слову, брагу у нас делали постоянно. Кстати, и "кадеты" тоже. Только они ее не пили. Они заставляли наших хохлов гнать для них самогон, его и пили. Самогон получался великолепный, мягкий, но с ног валил с пятидесяти грамм. Однажды у нас с "кадетами" возник научный спор на эту тему. Лат решил, что солдаты отлили часть браги из бака себе, т.к. когда он засыпал сахар, браги было одно количество, а на следующий день уровень жидкости заметно упал. Но мы смогли убедить комбата, что когда сахар растворяется, увеличивается плотность и масса жидкости, а объем уменьшается. Основные доводы привел я, но если бы меня не поддержал взводный, сомневаюсь, что меня послушали бы. Мы выиграли, если бы нет - "умерли" бы на физподготовке.
  
  
  

Татуировки.

   Большинство "стариков" в Афгане делали себе татуировки на груди и на плече. На груди рисовали патрон и на его фоне писали группу крови, а на плече рисовали вечный огонь с надписью "Памяти павших" и годами службы. Меня, как "художника", ребята стали просить заняться этим делом. Еще в полку я делал рисунки для тату, но делать сами татуировки не пробовал да и опасался. Рисунок можно исправить, а готовую татуировку сложно. Но в итоге меня уговорили. Построили машинку для тату и - началось. Теперь по всей стране живут ребята с моими рисунками на теле. Поначалу получалось не очень хорошо, но со временем мастерство росло. Мне до сих пор неудобно перед теми, кто был первым. Их татуировки получались не очень хорошими, но ребята вроде были довольны. Приходили и бойцы из других подразделений. Я не отказывал никому из тех, кто нормально просил. Правда, однажды пришли пара разведчиков и стали разговаривать высокомерно, типа, "крутые вояки", их я конечно отшил. Один парень, земляк, которому я делал тату, предложил сделать и мне, но я отказался. Когда я спрашивал ребят, зачем им это, они отвечали, что на память. Я не знаю, как можно забыть войну. Татуировки ни к чему. Такое не забывается. Конечно, многое уходит из памяти, имена, названия, но забыть все невозможно.
  
  

"Дембель".

   Дембель! Мечта солдата. С дембелем было все непросто. Дело в том, что солдат служил в Афгане два года и три месяца в карантине. К нашему дембелю, осень восемьдесят шестого, карантин сделали полгода. С этой новостью мы мечтали уволиться вовремя. Но не получилось. Наша замена была в полку уже в сентябре. У ребят были сборы. Но сборы затянулись. Нам сначала обещали, что отпустят в октябре, потом - ноябре, потом - к новому году. В результате молодые, уже "колпаки", появились в Кишиме в начале декабря. Мы обрадовались, были уверенны, что новый год встретим дома, но - нет. Mы покинули Кишим в конце января, а дома я был третьего февраля. Чем так долго занимались "колпаки" на сборах, было непонятно. И почему нас не отпускали, когда они пришли? Эта ситуация здорово раздражала. У нас с "колпаками" были автоматы и кровати одни на двоих. С кроватями мы разобрались, построили у себя в бункере ложе для троих "дембелей". В ВУБе нас было трое: Валерка Смага, Серега Братко и я. Ложе построили из снарядных ящиков, положили матрасы, простыни и одеяла. Получилось шикарно, целая тахта. "Кадеты", увидев наше творчество, только головой покачали. Автоматы делили проще, кто в наряде, тот и берет. Бред какой-то. Особенно раздражало то, что нас не отпускали, несмотря на присутствующую "замену" и то, что колпаки просто "тащатся". Ребята, прослужив год, службы не видели. К тому же в армии началась борьба с "дедовщиной". "Колпаков" каждый день осматривали с головы до ног на предмет синяков и ушибов. Мы их, конечно, не трогали, недембельская это работа. Но смотреть на это было смешно. "Колпаки" были наглые и ленивые. Мне кажется, что без разумной "дедовщины" дисциплина в армии вряд ли будет на высоте. И нашим офицерам с новым поколением "невоспитанных" солдат было потом нелегко.
   "Дембель" в армии человек гражданский, солдаты и сержанты уважают, но вот командиры относятся зачастую, как к пустому месту. Мало того, придумывают всякие неприятные и унизительные задания. Нас однажды отправили вывозить помойку за территорию. Помойкой служил сломанный грузовик, в кузов которого сваливались отбросы. Для вывоза его мы использовали МТЛБ. Зацепили грузовик тросом и поволокли за территорию. Среди нас были пара "чмошных" дембелей, которые занимались разгрузкой отбросов из кузова с помощью лопат. Меня ребята попросили отвлечь взводного, который был старшим, разговорами. Чем я и занялся. Пока мы беседовали, "дембеля" занялись бизнесом. Наменяли у бочат "плана" за всякие предметы солдатского обихода: мыло, ремни, шапки и т.д. Этого запаса нам потом хватило до самого дембеля.
   Когда, наконец, за нами прилетели "вертушки", мы сразу не поверили, каждый прилет ранее сопровождался шутками, типа, "дембеля", собирайтесь. Но, наконец-то мы начали прощаться. Радость от прощания омрачалась каким-то щемящим чувством. Я понимал, что уже прирос частью души к службе, к ребятам, и, даже, к "кадетам". Когда мы поднялись, вертолетчики почему-то не стали подниматься высоко, кружа над точкой, как обычно это делалось во избежание обстрела. "Вертушки" сразу легли на курс по руслу реки и весь полет мы прошли по ущелью. Так что даже посмотреть на "точку" напоследок не удалось. Перед самым отлетом, когда мы построились у "вертушек", комбат обратился ко мне с просьбой заглянуть к его родным. Сделал он это как-то скромно, не в своем духе, казалось, что он стесняется. Видимо, ему было трудно обращаться с просьбой к солдату. Он дал адрес. Я пообещал, но не смог выполнить. Мне до сих пор неудобно перед комбатом. В полку нас, дембелей, обокрали и адрес пропал.
   В Файзабаде нас поселили на огневую батарею, до отлета в "Союз" через Кундуз и Кабул. Мы жили в бункере первого взвода. В один из вечеров, когда принесли ужин, мы пошли в другой бункер, попить чаю, минут на десять-пятнадцать. За это время какое-то "чмо" стащило наши "дипломаты", в которых был "дембельский" скарб. Подарки родным, сувениры, а, самое обидное, что у ребят в "дипломатах" были водительские права. У меня в "кейсе" ничего такого не было, только жаль пачку фотографий и негативы. Сразу внимания никто не обратил, пока кому-то, по моему "Зайцу", что-то не понадобилось. Начались "разборки". Никто, конечно, сразу не признался. Ребята были в ярости. Я едва уговорил их не чинить расправу, мотивируя тем, что вместо дома, можно оказаться в тюрьме.
   На следующий день к нашему бункеру собрались все "дембеля" полка. Стали обсуждать сложившуюся ситуацию. К нам подошел командир батареи и вежливо попросил разойтись. Сказал, что вся его батарея забилась под кровати и боится вылезать. Комбат потом отдал нам свои деньги, чтобы мы могли купить себе "дипломаты" и все необходимое в дорогу. Сам командир полка, построив всех на плацу, просил вернуть нам вещи, но вернули только то, что можно купить в магазине. Местные сувениры, конечно, не вернули, а, самое обидное, что документы и фотографии с негативами так и пропали.
   Нашелся один доброволец, который, дрожа, признался в краже. Он сказал, что был один, вытащил дипломаты (шесть штук!) и бросил за "колючку", ограждавшую территорию батареи, а когда пришел перепрятать, через пятнадцать минут, их уже не было. Парень (он был "черпак"), конечно, "герой", но мы ему не поверили. Уж больно нелепая история с кражей краденого. Наверняка его заставили все взять на себя.
   Зато нас не "шмонали" перед отправкой. Всех "дембелей" строили перед штабом и изымали все, что не положено. Обычно это были вещи, приобретенные у местных жителей. Правда, однажды комполка устроил "шмональщикам" разнос и запретил трогать "дембелей".
   Наконец нас отправили в Кундуз, где мы провели несколько часов на пересылке, под открытым небом, прежде чем улететь в Кабул. В Кабуле мы на пересылку не пошли, а расположились рядом с диспетчерской аэродрома. Как только диспетчерская открылась, мы сразу отдали свои документы и через пару часов уже были в самолете. На пересылку мы не пошли сознательно. Дело в том, что наши прежние "дембеля" написали нам письма, в которых предостерегали от пересылки. Там можно было проторчать кучу времени, ожидая, пока посадят в самолет. Еще раз могу сказать, что "дембеля" в армии никому не нужны, но и заниматься их отправкой никому не охота. Пока мы ждали посадку в наш самолет, пересылка, находящаяся сзади нас, была у нас на виду. За это время "дембелей" строили несколько раз и мы видели, как ребят шмонают, распарывают ушитую форму, отрывают гнутые погоны и т.д. В общем, унижают, как хотят. Мы были очень рады, что обошли эту процедуру. Но на этом приключения не закончились, уже в "Союзе" на таможне выяснилось, что на наших документах нет ни одной подписи. Это еще один показатель отношения к "дембелям" в армии. Чтобы нас отпустили, нужно было подтверждение из нашей части, а это еще дня три задержки на пересылке, со всеми вытекающими последствиями: построениями, досмотрами и другими унижениями.
   Наш старший, боевой прапор, поехал в город в комендатуру и взял меня с собой. Там все быстро решилось, правда, пришлось дать взятку какому-то хмырю. В итоге я лишился двухсот рублей. На моих глазах какой-то сопливый летеха, не нюхавший пороха, наехал на нашего боевого прапора за несоблюдение формы одежды. Прапор краснел, бледнел, но не стал возражать. Я ему сочувствую, меня тогда тоже бесили "гражданские" военные. Но не подчиниться было нельзя, старший по званию всегда прав. Вообще, огромное спасибо этому прапору! Без него мы точно попали бы в комендатуру.

Все.

   Сейчас, спустя двадцать один год, я, конечно, смотрю на все это по-другому. Как-то спокойнее и с большим пониманием. Mногое уже ушло из памяти, имена, названия и некоторые события. Конечно, не те эмоции. Все-таки память человеческая устроена мудро. Помнить все трудно, да и опасно для здоровья. Можно сойти с ума, если долго помнить плохое. Я приходил в себя, наверное, лет десять. Снились военные сны да и был я каким-то зверем, злым и агрессивным. Сейчас я люблю всех, кто служил со мной и желаю им всего самого лучшего. Если сейчас я встречу человека, который тогда приводил меня в ярость, я буду рад встрече и с удовольствием пожму ему руку. И я, как и многие "участники", скучаю по тем временам. Кажется, что это были лучшие времена в моей жизни. Но когда я писал все это, эмоции всплывали. Иногда я приходил в ярость, иногда хотелось плакать, все-таки ВОЙНА, наверное, никого не отпускает совсем. Я знаю, что многие не справились с так называемым "афганским синдромом", кто-то сел, кто-то спился или сел на наркоту. Я знаю, что кое-кто, не навоевавшись, ушел в бандиты или скитался по "горячим точкам" и нашел свою смерть позже, но все мы "дети войны", братья. Дай Бог всем здоровья и счастья! А, главное, я думаю, душевного равновесия.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 7.44*56  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023