ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Снежко Виктор Николаевич
Похороны

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из архива писателя. Печальный рассказ.
  "Уазик" остановился в сотне метров от деревенского погоста в то время, когда люди, в большинстве старухи, уже выходили из кладбищенских ворот. Едва слышно хлопнула дверь машины, и навстречу выходящим заторопился офицер в камуфлированной зимней куртке. Увидев спешащего к ним военного, люди остановились и, уступая ему дорогу, отошли на обочину, утопая по колено в снегу.
  Кто-то негромко обронил:
  - Василий приехал, сын Пелагеи.
  В натянуто-звонкой тишине слегка похрустывал снег под ногами.
  Василий молча прошел мимо деда Матвея, мимо старух, скорбно поджавших губы и провожавших его печальными взглядами, и пошел по заснеженной дороге, ведущей к могиле матери. Старухи, жалеючи, уголками темных платков утирали глаза.
  Молчание нарушил дед Матвей, горестно вздохнув:
  . - Эх, беда-то какая.. . Всего на час опоздал Василий, не успел попрощаться с матушкой.
  Никто деда Матвея разговором не поддержал, только старухи зашмыгали носами.
  Сняв шапку, Василий подошел к могиле, темневшей красно-бурым пятном среди ослепительного мартовского снега, и остановился. Окаменевшее лицо его не выражало никаких чувств, лишь сухие бесслезные глаза были наполнены горем и болью. Он опустился на колени и сдавленно произнес:
  - Прости меня, мама.
  Какое ему нужно было прощение? За что? За то, что он не был слишком любящим сыном? Или за то, что не смог похоронить ее по- христиански: не оплакал у изголовья домовины, не проводил ее к последнему земному пристанищу? Кто знает. . .
  Совсем не весенний ветерок холодил его лицо, бросал колючие снежинки на непокрытую голову. Слез не было. Была саднящая боль, клещами стиснувшая сердце с того момента, когда он узнал о смерти матери.
  Василий не заметил, как к нему сзади подошел его одноклассник - глава сельской администрации Степан Ковригин.
  - Пойдем, Василий. Мать из могилы не поднимешь. Пойдем, покойную помянуть нужно, как положено. Люди ждут.
  Он помог подняться Василию, взял его под руку, но Василий отстранил Ковригина.
  Так и не ушедшие с кладбища люди, увидев их, медленно потянулись в село.
  - Когда маманя умерла? - спросил он у Степана.
  - Сегодня четвертый день. Не хоронили без тебя. Телеграмму я сразу направил в твою часть, а ты что, поздно получил ее?
  - Да нет, телеграмму я получил вовремя, но по пути на аэродром машину обстреляли, водителя тяжело ранило, да я и сам не уберегся - слегка зацепили. Пока отбились да везли за полторы сотни километров в госпиталь водителя, пока обработали рану - вот время и ушло.
  Больше до самого села Василий не проронил ни слова. Военкоматовский "уазик", с трудом развернувшись на узкой дороге, медленно тащился позади них.
  Во дворе родительского домика ровным метровым покрывалом лежал снег, не знавший лопаты с начала зимы. Дождавшись машину, Василий забрал из кабины свою сумку, поблагодарил шофера и отпустил его в райцентр.
  Они прошли по тропинке, протоптанной десятками ног, вошли в избу, где соседка, бабка Матрена, хлопотала возле поминального стола. Василий снял куртку, повесил ее на вешалку у двери, рядом с зеркалом, по обычаю затянутом томной тканью. Взяв сумку, он прошел в тесную боковую кухоньку, выставил на стол банки с тушенкой, рыбными консервами и бутылки с водкой.
  - Ставь, бабка Матрена, все это на стол. Однополчане собрали в дорогу.
  - Ты, Василий, не беспокойся, - нарезая хлеб, сказала бабка. - Садись вот около печки, согрейся с мороза.
  Подчинившись, Василий сел рядом с пышущей жаром печкой и обхватил ладонями ее горячие бока.
  - Как мама умерла, бабушка?
  - Как умерла? - переспросила она и, вздохнув, добавила. - Как все умирают - незаметно. Жила в скромности и умерла тихо.
  Она присела на табурет около стола. По морщинистым щекам потекли слезы.
  - Вечером я забегала к Пелагее, посмотрели по телевизору программу "Время". Показывали те места, где ты служишь, как там чеченцы воюют. Она сильно расстроилась, все за сердце хваталась, беспокоилась за тебя. Я ее, как смогла, успокоила. Потом попили чайку, и я пошла домой. А утром печка у нее не топилась, дымка не было над трубой, и до обеда Пелагея во дворе не появилась. Не захворала ли, часом, подумала. Вместе с дедом Матвеем пришли, стали стучать - не отзывается. Когда вошли в избу, Пелагея уже холодная лежала на кровати. Лицо спокойное. Вот так, не мучаясь, тихо во сне и отошла Пелагея, подруженька моя, царство ей небесное.
  Бабка Матрена, всхлипнув, перекрестилась.
  - Ждала она тебя, каждый день ждала, что приедешь. Спасибо, хоть письмами ее не обижал. Приду, бывало, к ней, сядем чай пить, так она мне каждое твое письмо перескажет. Ну, и поплачем по-старушечьи, жалко же вас, молодых. Ведь не война, кажись, а каждый день передают: людей стреляют, как уток. Потому Пелагея сильно и сдала, за тебя сердечко болело. Говорила мне: "Ты, Мотря, смотри, коли я не дождусь Василия, так деньги мои "смертные" вон там - в шкафчике. Схороните, как следовает, чтоб помянули, как положено, чтоб Василию от людей не стыдно было". Просила похоронить рядом с Петром, отцом твоим, значит. Ругала я ее за такие слова, но видно чуяла, сердешная, что скоро свидится-то с Петром.
  Бабка Матрена тяжело поднялась с табуретки, подошла к шкафу и, достав из него стопку разноцветных купюр, протянула Василию.
  - Вот возьми, осталось от "смертных" денег.
  Василий попробовал отказаться:
  - Возьмите их себе, бабушка, за труды.
  Матрена всплеснула руками.
  - Да ты что, Василий, бог с тобой! Неуж я нехристь какая, чтоб за такое дело деньги брать? Нехорошо это, не по-русски.
  Она наложила на тарелки ломти хлеба и унесла в горницу, где стоял поминальный стол.
  Дед Матвей, разлив по стопкам водку, пригласил сидящих за столом:
  - Давайте помянем матушку Василия, Пелагею Степановну. Царство ей небесное и пусть земля будет ей пухом.
  Все, не чокаясь, выпили. Василий, отставив пустую рюмку, безразлично закусил колечком соленого огурца. Сидя с торца стола, он смотрел, как малознакомые парни, изредка переговариваясь, расправляются с холодцом. О чем говорили за столом старухи, он не слышал.
  "Как же так получилось, думал он, где, в какой стране возможно еще такое - чтобы родной сын не смог по-человечески похоронить мать? Что происходит с нами, если голос разума не доходит до сердца, а убийство соотечественника считается не тяжким грехом, а символом доблести?"
  На эти вопросы ответов не находилось.
  Сидящий рядом с Василием дед Матвей задал вопрос Степану Ковригину:
  - Скажи, Степан, ты в селе власть или нет?
  Степан недовольно поморщился, словно ожидал подвоха со стороны деда Матвея.
  - Да вроде глава сельской администрации, получается - власть.
  - Вот то-то и оно, что вроде бы получается. О людях ты должон заботиться или нет? Должен, и даже обязан, коль тебе власть дадена. А у нас что получается? Для молодежи Дом культуры отгрохали, каждый вечер танцы и музыка гремит там. В прошлом году коровник, что твои царские хоромы, поставили - не жизнь скотине, а сплошное удовольствие.
  Ковригин пожал плечами:
  - Что-то я не пойму тебя, дед. Дом культуры давно нужно было построить, клуб в сарае, можно сказать, ютился. Отдыхать культурно людям где-то надо? А что касается коровника, так там хоть и коровы живут, а работают-то люди. Условия для работы им тоже человеческие нужно создать, не век же дояркам по колено в навозной жиже ходить.
  Старухи приумолкли, прислушиваясь к разговору деда Матвея и Ковригина.
  - Пойми, Степан, я не против Дома культуры или коровника. Но кто-то и о нас, стариках, должон позаботиться. И раз ты - власть, так тебе это самим богом дано. Что далеко ходить, когда в избу заходил, ты не утоп в снегу? Думаешь, снег - вещество безвредное и даже полезное? Да. А ежели с другой стороны посмотреть - через недельку солнце жахнет и затопит все в ограде, тогда до самой троицы без болотников по двору не пройдешь. Грязь за ногами в избу потащится. Много ли в деревне таких немощных стариков, которые не могут по весне двор в порядок привести? По пальцам можно перечесть. Ты бы послал трактор на усадьбы таких вот стариков, спасибо сказали бы тебе люди. Или они не заслужили такой вот заботы?
  Дед Матвей поднес к лицу Ковригина желтый от махорки палец.
  - Разве они не заработали уважения, если у каждого из них по 40-50 лет трудового стажу? - переспросил он.
  Покрасневший Ковригин пытался оправдаться.
  - Разве от меня это зависит? Ведь вся техника у директора, у меня даже захудалого трактора нет в наличии. Пробить на кладбище дорогу - так еле выпросил к него бульдозер.
  Разгоряченный от выпитой водки дед Матвей не сдавался. Вся правда его была, до последнего слова.
  - Стало быть, плохо просил, - отрезал он. - Какая же ты власть, коль такой пустяк решить не можешь, - горестно заключил дед, наполняя рюмки.
  В наступившей тишине выпили по второй. Дед Матвей поднялся со стула.
  - На улицу выйду, подымлю махрой.
  Накинув на плечи старенький полушубок, он вышел в сени, оттуда - на крыльцо. За ним потянулись остальные мужчины. Дед Матвей ловко свернул цигарку, прикурил, выбросив облако ядовитого дыма. Василий и Степан тоже сосредоточенно затягивались сигаретами. Старик, отчаянно дымя самокруткой, с которой на некрашенные доски крыльца сыпались огненные искры, продолжил начатый в избе разговор.
  - Ты разве не знал, Степан, что Пелагея осталась в зиму без дров? Помнится, она мне говорила, что просила тебя помочь ей с дровами. Ты не отказал, пообещал привезти, но дров так и нет. Вторично она к тебе не пошла - гордая была Пелагея, не любила унижаться. Ходила в лес, собирала хворост и возила его домой на тележке. Эх, да что говорить, сытый голодного не разумеет.
  Ковригин от стыда готов был провалиться сквозь землю. Нехорошо вышло с дровами. Действительно, бабка Пелагея обращалась к нему с такой просьбой. Но он уехал на учебу в область. А потом просто забыл, закрутился в горячке летних дней - школа, детсад, и всем нужно было что-то достать, пробить, выколотить.
  Уже давно были выброшены в снег окурки, но в избу никто не заходил. На солнечной стороне весна ощущалась чувствительнее - пригревало. Ковригин ушел, сославшись на неотложные дела. Следом за ним ушли и молодые парни, прихватив с собой лопаты.
  Дед Матвей неторопливо свернул вторую самокрутку и, словно прочитав мысли Василия, спросил:
  - Ты человек грамотный и чин немалый имеешь - подполковник. Объясни вот мне, темному мужику, что же такое творится в стране? Когда же мы научимся не убивать, а любить друг друга? У всех же есть матери, жены, сестры и дети. До каких пор они будут мыкать горе горькое? Ведь не звери же мы, а люди-человеки, и для того нам голова дадена, чтобы думать ей, а не другим непотребным местом. Как же мы дошли до жизни такой?
  В старческом, с хрипотцой голосе деда Матвея сквозила неподдельная горечь человека, всю свою жизнь отдавшего земле, хлебу и добру, и душа этого человека никак не могла смириться с любым злом и с такими нелепыми вещами, как убийство и смерть, в любых их проявлениях.
  Но что мог ему ответить Василий? Он мог бы сказать, что он человек маленький и выполняет приказ. Он мог бы попытаться объяснить деду, что эта необъявленная война является результатом неразумной политики высших чиновников. Он мог бы сказать... много чего, но вместо этого Василий положил свою ладонь на плечо деду Матвею и сказал:
  - Ладно, дед, переживем. Все будет нормально. Поверь.
  ...На следующий день по селу протарахтел голубой "Беларусь" с подвешенным скребком. За рулем трактора сидел Степан Ковригин. . .
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023