ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Снежко Виктор Николаевич
Вторая пуля - твоя

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Человеческие законы всегда выше законов стаи.


   Вторая пуля - твоя
  
   Рассказ
  
   - А, черт побери! - беззвучно выругался старшина Храмов и яростно рванул край простыни. Потом еще, и еще. . .
   - Перевязывай! - коротко и лаконично приказал он находившемуся рядом с ним молодому и румянощекому сержанту.
   В углу купе негромко стонал пожилой мужчина. Сквозь пальцы его рук, плотно прижатых к животу, сочилась кровь, рубиновыми каплями падая на зелень ковровой дорожки купе. Напротив заходилась в немом плаче девчушка лет семнадцати, смотревшая на происходящее округлившимися от страха глазами.
   "Сейчас она не свидетель", - определил старшина. - "Нужно начинать с потерпевшего".
   Пассажир, словно отвечая на немой вопрос старшины, прошептал в несколько приемом посеревшими губами:
   - Попутчик, Игорем зовут. . . высокий. . . на щеке шрам. . . деньги. . . долг брату вез. . .
   Храмов понимал, что в такой ситуации успех определяют считанные минуты. Времени на большее ему не давалось. Чем раньше он начнет преследование, тем больше вероятность задержания преступника.
   Взглянув на часы, он засек, что в купе они находились ровно три минуты.
   - Давай, Сергей, действуй! - старшина шагнул за порог купе. - Я возьму его сам. Далеко он уйти не мог.
   Сержант понимающе кивнул и спросил:
   - Может, вдвоем?
   Спросил, скорее, для очистки совести, потому что у него, Сергея, в настоящий момент несколько иная задача : организовать вызов "неотложки" и следственно-оперативной группы, установить и опросить свидетелей, до прибытия следователя охранять место происшествия.
   За окном вагона стояла душная июньская ночь. Одна из тех коротких ночей, когда солнце, не успев погаснуть на западе, начинает проклевываться на востоке.
  
   А на востоке уже начиналось рождение утра. Рассвет был близок. Через оконное стекло старшине Храмову подмигивало дрожащее бледно - розовое марево, скрадывающее еще недавно яркий серебристый свет ночных звезд. Поезд, равнодушный к человеческой трагедии, разыгравшейся в одном из вагонов, монотонно тащился по бескрайней Кулундинской степи.
   "В спальных вагонах ему укрыться легче, чем в купейных", - рассуждал про себя старшина, проходя по плацкартным вагонам.
   В каждом вагоне не оставалось ни единого укромного уголка, куда бы не заглянул Храмов. Туалеты, служебные и спальные купе, багажные полки, рундуки. . . Один вагон, другой, пятый. . .
   Луч карманного фонаря скользил по спящим лицам пассажиров, но физиономии со шрамом не было. Полусонные проводники, дремавшие в своих служебках, ничего путного пояснить не могли.
   Распахнув дверь тамбура последнего вагона, Храмов по громкому перестуку колес понял, что открыта входная дверь. Внезапно он увидел выброшенную сбоку руку с блеснувшим жалом ножа, моментально отпрянул назад, но уйти от удара не сумел. Острое лезвие, прошив ткань форменной рубашки, ткнулось ему куда-то в бок, однако, боли он не почувствовал. Боковым зрением он увидел высокого парня, который, оттолкнувшись от подножки вагона, прыгнул в заалевший летний рассвет.
   Выглянув, старшина различил серый комок человеческого тела, катившийся под откос. Задохнувшись от упругого воздушного потока, Храмов напряг мышцы ног, и тоже оттолкнулся от подножки. Приземлившись удачно, он повалился набок и, раздирая до крови колени и руки, по инерции скатился вниз.
   Старшина не видел, как из последнего вагона, спустя несколько секунд, выпрыгнул еще один человек.
  
   Вагон, спустя несколько секунд, покинул Николай Рябченко, известный в воровской среде под кличкой Лютый. Погоняло прочно закрепилось за ним за его жестокость - он не знал жалости ни к сокамерникам, ни к друзьям, которых у него, можно сказать, вовсе не было. За исключением нескольких подельников, тянувших вместе с ним по зонам зековскую лямку.
   - Идиот! Кретин конченый! - отлеживаясь к кустах тальника, проклинал Лютый своего подельника за сорванную операцию.
   Их "промысел" был до примитивности прост. Заранее они покупали несколько бутылок водки и пива, в пиво потом добавляли снотворное. Затем приобретали билеты на какой-нибудь поезд. Вагон, как правило, был у них один, но места в разных концах вагона. Далее следовала "обработка" пассажиров, заключающаяся в выявлении денежных и падких на спиртное. Ночью обобрать одурманенных снотворным труда не составляло. Обычно этим занимался Меченый. Роль Лютого заключалась в том, чтобы проследить, когда в туалет пройдет Меченый и после него оттуда забрать и выпотрошить бумажники и кошельки. Деньги - себе, а все остальное - в унитаз и нажать педаль. Утром проснувшиеся пассажиры трясущимися руками ощупывали карманы и, не найдя своих "кровных", спешили заявить в милицию, проклиная себя и водку.
   Такие "операции" всегда проходили успешно, обеспечивая им сытую и разгульную жизнь. Потом все прокручивалось сначала, менялись лишь поезда и направления. И вот сегодня - досадный срыв. Сколько раз Лютый вдалбливал в дубовую башку Меченого: коль никто не клюнул на бутылку с "начинкой" - заглохни, ляг на дно и не высовывайся. Повезет на обратном пути. Все равно найдется дурак при деньгах, любитель выпить " на халяву". Так нет же, не послушался!
   В приступе бессильной ярости Лютый скрежетнул зубами, и в этот момент он услышал гулкий выстрел, заглушивший щебетанье ранних птах. Стало тихо, лишь издалека доносился шум убегающего поезда; три красных фонаря последнего вагона растворились в рассветном тумане цвета топленого молока.
  
   Три красных фонаря последнего вагона медленно растворились в рассветном тумане. В пятнадцати метрах от себя старшина увидел Меченого. Тот на четвереньках карабкался вверх по осыпающемуся балласту насыпи. Храмов вскочил, но острая боль резанула по правой ноге и молнией пронзила тело. Стиснув зубы и сдерживая рвущийся из груди стон, он снова упал в густую траву, обрамлявшую откос.
   "Связки, наверное, порвал", - промелькнуло в голове. - "Нельзя дать ему уйти!"
   До гребня Меченому оставалось метра два, и тогда он будет недосягаем.
   Окрик "Стой! Стрелять буду!" раздался одновременно с лязганьем пистолетного затвора.
   Понимая, что выстрелом в воздух такого матерого волка не остановить, старшина медленно повел стволом, и когда мушка замерла в метре перед Меченым, он нажал на спуск. Пуля взметнула фонтанчик пыли и мелких камней, брызнувших веером в лицо Меченому. Вор интуитивно замер и прикрыл голову руками в ожидании второго выстрела.
   - Назад! - с трудом выдавил из себя Храмов, превозмогая боль в ноге и подступившую к горлу тошноту. - Запомни, сволочь, вторая пуля - твоя!
   Голос старшины внезапно стал хриплым и тихим, но в нем слышалось столько злости, что Меченый ослушаться не посмел.
   Помогая себе руками, он сполз вниз.
   - Лежи и не дергайся, - приказал Храмов.
   Он заметил, как по его рубашке расползается бурое пятно. Достал все-таки ножом, гад, и, видимо, серьезно. Потому - и тошнота. Что же делать?
   Мысли роились, как пчелы.
   "Если потеряю сознание - мне конец. Добьет".
   В полусотне метрах высилась мачта светофора.
   - Ползком - вперед! - прорычал-прохрипел старшина. - Не оглядываться. Запомни, я тебя предупредил: вторая пуля - твоя.
   Двинулись. Впереди Меченый неловко загребал руками балласт, позади - старшина с крепко зажатым в руке пистолетом.
   Медленно, страшно медленно, но светофор все-таки приближался.
   "Не потерять бы сознание. Надо доползти. Иначе - смерть", - стучало в голове у Храмова.
   Ну, вот и все. Меченый у светофора.
   - Лежать смирно, - скомандовал старшина, и впереди ползущий послушно замер. Достав из чехла наручники, Храмов бросил их Меченому. Стальные кольца, звякнув, упали возле его ног.
   - Лежать! Не оглядываться! Взять "браслеты!"
   Меченый безропотно выполнил и эту команду.
   - Слушай меня внимательно, - в горле старшины хрипело и клокотало, от нечеловеческого напряжения по спине катились струйки противного пота. - Сейчас ты "браслетами" сам себя пристегнешь к лестнице светофора.
   До Меченого не сразу дошло, чего от него требует мент.
   Он оглянулся:
   - Как это - сам? Я что, пальцем сделанный, чтобы сам себя как собаку - на привязь?!
   Старшина чувствовал, как с каждой минутой уходили из него силы. Он поднял пистолет и прицелился.
   - Даю пять секунд - и стреляю. По ногам. Будем вместе здесь лежать. Время пошло. Н-ну!
   В этот момент их взгляды встретились. Всего лишь мгновение они смотрели друг другу в глаза, и Меченый понял, что милиционер выстрелит. Не было у него альтернативы
   Вор торопливо шагнул к лестнице, защелкнул одно кольцо на своем запястье, другое - на металлической перекладине лестницы.
   "Будь ты проклят, мент поганый" - подумал он. -"Но уж лучше стоять пристегнутым к лестнице, чем валяться с простреленной ногой. А если, не дай Бог, промахнется?
   Храмов облегченно вздохнул и рукой смахнул со лба капли пота, пусть теперь зубами грызет железо. Затем достал из кармана ключ от наручников и, размахнувшись, забросил его в густые тальниковые заросли.
   "Так-то лучше будет. Неизвестно, какой человек первым нас найдет, когда потеряю сознание. В Сибири люди разные. - удовлетворенно подумал старшина и просипел, обращаясь к Меченому:
   - Бросай деньги!
   Свободной от наручников рукой Меченый из кармана куртки вынул кожаный бумажник, но бросать его милиционеру не спешил.
   - Слышь, ментяра, может, столкуемся? Я тебе - деньги, ты мне - свободу, и мы друг друга не видели, а?
   Перед глазами старшины промелькнуло купе, стонущий, окровавленный пассажир и бившаяся в нервной истерике девочка.
   - Купить хочешь? - усмехнулся он одними губами, на большее у него уже не было сил. - Кровью и чужими деньгами? По себе меряешь, гад! Тебе за всю свою сволочную жизнь не заработать столько денег, чтобы расплатиться только за одну дырку в моем животе! Бросай деньги, слышишь?
   Бумажник тяжело шлепнулся перед Храмовым. Он дотянулся до него рукой, придвинул к себе, сверху положил пистолет. В его глазах давно плавали красно-оранжевые круги. Нога распухла и по ней словно кто-то бил тяжелым молотом. Сознание то туманилось, то ненадолго прояснялось. В короткие мгновения просветлений старшина удовлетворенно глядел на стоящего под светофором Меченого, подносил к глазам часы. По его подсчетам, скоро должна подоспеть помощь. Крадущихся шагов сзади он не услышал.
  
   Он не услышал, да и не мог услышать этих шагов. Старшина был без сознания, когда на его голову обрушился увесистый камень.
   Лютый ногой перевернул на спину затихшего Храмова и стал обшаривать карманы милиционера.
   Обрадованный неожиданным и скорым освобождением, Меченый подал голос:
   - Ключ от "браслетов" он выбросил в кусты. Ты там поищи.
   - Заткнись! - озлобленно оборвал его Лютый. - Некогда мне возиться с тобой. Скоро менты пожалуют.
   Лютый подобрал бумажник, спрятал его в карман.
   - Ну, мне пора сматываться. Смотри, сдашь меня в ментовке - отыщу и пришью на месте.
   - А как же я, Лютый? - Меченый сорвался на крик. - Гад, мы же с тобой в одном деле. Мне, значит, на нарах вшей кормить, а ты на мои деньги будешь с бабами по ресторанам шастать?! Не по-воровски так, Лютый!
   - Вот, значит, как ты заговорил, сучара! - Лютый поднял пистолет Храмова. - А ты ведь меня сразу сдашь ментам, сучий потрох. Так я тебя сам пришью, не дожидаясь. Болтайся на лестнице в "браслетах", падаль. Этот легавый уже никому ничего не расскажет, и ты будешь молчать вечно.
   Лютый подошел ближе и направил ствол пистолета в живот Меченому.
   - Н-нет!!! Ты этого не сделаешь, Лютый! Я жить хочу! Не продам тебя, все возьму на себя. Паровозом пойду! Сукой буду, мамой клянусь!
   Лютый засмеялся.
   - Продашь, как миленький!
   Сознавая, что наступают последние минуты его жизни, Меченый извивался, дергался и плакал. Безумное желание жить заглушило остальные чувства. Жить, любой ценой жить! Что все остальное по сравнению с его жизнью? Он даже не заметил, как между ног брюки его стали мокрыми.
   И в эту минуту с шоссе, проходящего рядом с железной дорогой, донеслись тревожные звуки сирены, и из-за поворота вырулил желто-синий милицейский "УАЗик".
   - "Канарейка!" - Лютый бросил пистолет возле Храмова. - Ладно, живи, сучара. Но помни, сдашь меня - тебе не жить! Верняк.
   Зеленая тальниковая листва скрыла Лютого.
   Обалдевший от привалившего счастья, Меченый заорал, что было мочи:
   - Сюда! Сюда! Здесь мы!
   Он был близок к умопомешательству. Смеялся, глотая слезы радости, и приговаривал:
   - Вон туда он убежал. Ловите его, ловите! Хотел и меня застрелить! - и свободной рукой показывал, куда рванул Лютый.
   А в той стороне по чистому голубому небу неспешно плыло солнце, бросая теплые лучи на лес, поле, речку и всех, без исключения, людей - хороших и плохих.

 Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023