Аннотация: Золото всегда привлекает не только авантюристов, но и читателей. Особенно сибирское золото, отколовшееся от колчаковского эшелона...
Золото бабки Казачихи
Часть 1. Пыль, копыта, да пуля вдогон
Солнце с роковой обреченностью катилось к дрожащей в сентябрьском мареве линии горизонта, выплескивая нежаркое осеннее тепло на пожелтевшую степь в рыжих проплешинах березовых колков. Слабый ветерок колобродил в густых прядях седого ковыля, шуршал жесткими листьями конского щавеля и сыпал на землю горькую пыльцу полыни. На многие версты вокруг - покой и первозданная умиротворенность.
Степь казалась безжизненной. Но вот из травяного сухостоя выглянул суслик, готовый в случае опасности юркнуть в норку, не раз спасавшую его от врагов. Рядом прошмыгнул бурундук. Он, как и суслик, замер, обратившись в зрение и слух: нет ли поблизости корсака, не донесется ли сверху хищный клекот коршуна?
Над степью висела тишина. Но все же что-то насторожило зверьков, и тревожный посвист поплыл над пожухлой травой, предупреждая сородичей об опасности. Спустя мгновение бурундук и суслик прыснули в стороны и затаились в спасительных норах, вслушиваясь в непонятные звуки.
Из расплывчатого, неясного гула, наконец, четко обозначился конский топот, и первые всадники вымахнули из лощины на степную гриву. В арьергарде, вздымая пыльные клубы, тащился обоз из десятка подвод. С первого взгляда было заметно, что лошади измотаны до предела. Их отощавшие бока лоснились от пота. Желтоватая пена пузырилась на удилах и хлопьями ложилась на сухую траву.
На вороном жеребце в такт тяжелой рыси в высоком седле, обтянутом расшитой кошмой, покачивался пожилой, худощавый офицер. Его шинель, затянутая в портупею, была прожжена в нескольких местах. Надвинутый на лоб лаковый козырек фуражки прикрывал от солнечных лучей темные от усталости глаза. Следом за командиром неотступными тенями скакали штабс-капитан Марковский и денщик Махов.
Полковник бросил взгляд на предзакатное светило. Затем огляделся и направил коня к березовому колку, окруженному молодой порослью осинника. За березняком отливало синевой небольшое степное озерцо.
На опушке полковник натянул поводья, и конь послушно остановился, тяжело поводя взмыленными боками.
- Спешить людей! - бросил Шушлебин поравнявшемуся с ним штабс-капитану.
Полковник высвободил ноги из стремян и, несмотря на усталость, легко соскочил на землю. Поводья бросил подбежавшему Махову.
- Займись конем!
- Слушаюсь, Ваше высокоблагородие! - вытянулся перед командиром денщик.
- Кирилл Игнатьевич, - обратился Шушлебин к штабс-капитану. - Солдатам необходима передышка, а главное - должны отдохнуть кони, без них мы обречены, сами понимаете. Проследите, чтобы лошади и люди были накормлены.
- Будет исполнено, господин полковник! - бросил ладонь к козырьку фуражки штабс-капитан.
- Из боевого охранения донесений не поступало?
- Никак нет-с, - ответил Марковский.
- Хорошо. Значит, нам удалось оторваться от красных. Ночью рыскать по степи они не станут, опасаясь нарваться на засаду.
Вскоре задымились костры, в котелках забулькало нехитрое солдатское варево. Фельдшеры занялись перевязкой раненых, находившихся в обозе. Ослабив подпруги, на морды лошадей накинули полотняные торбы со скупым походным рационом, и изнуренные долгим переходом животные звучно захрустели овсом. Полковник сидел за раскладным столиком над картой. Думы старого вояки были безрадостны.
Ему пришлось на себе испытать и позорную сдачу японцам Порт-Артура, и отчаяние от неутешительного финала первой мировой. Но даже в те горестные времена Шушлебин лелеял в душе искру надежды на скорый реванш. И вот теперь эту искру погасил ветер революции. Еще недавно могучая империя рушилась на глазах, а впереди маячили мрак и неизвестность.. .
Послышались переборы гитарных струн. Полковник оглянулся и увидел неразлучных друзей - подпоручика Радюкова и прапорщика Кашубова, чистившего наган на разостланной тряпице. Всегда франтоватый, весельчак, балагур и душа компании, подпоручик сегодня был явно не в ударе, словно предчувствовал неотвратимо надвигающуюся развязку. Он лежал на спине, примяв колючую степную траву. Его немигающий взгляд блуждал по загустевшей предвечерней лазури неба, а пальца сами извлекали из струн грустную мелодию.
. . . Напишу через час после схватки,
А сейчас не могу, не проси. . .
Эскадроны бегут без оглядки,
Унося мертвецов на рыси. . .
Полковник вновь склонился над картой. Две недели кряду он, подобно раку, пятится назад, отбиваясь от яростных наскоков красных. От двух эскадронов, находившихся под его началом, остались одни слезы. Первые потери они понесли, попытавшись нахрапом пробиться в Омск, занятый армией адмирала Колчака, но все дороги оказались перекрытыми красной конницей. После трех безуспешных атак, он был вынужден повернуть вспять и, минуя Новониколаевск, двинуться на юго-запад. Надежда на то, что эта малонаселенная часть Сибирской губернии не станет большим препятствием на пути, не оправдалась.
Вот она, чертова станция Приозерная, до нее не больше полусотни верст. Удастся ли им дойти до нее? Удастся ли?..
. . . Напишу через час после смерти,
А сейчас не могу, не проси. . .
Почтальонный сургуч на конверте
Замесили на нашей крови. . .
Шушлебин не тешил себя мыслью быстро добраться до Омска по железной дороге, и тому имелись две причины. Во-первых, поезда по этому участку следуют крайне редко, и эшелона можно дожидаться до белых мух. Во-вторых, железная дорога давно находится под контролем комиссаров. Как и узловая станция Татарская, которую им никак не миновать.
Его план был куда скромнее. От Приозерной рукой подать до Казахстанских степей, заселенных редкими кочующими племенами, они ему чинить препятствий не станут. Оттуда можно было повернуть на север и через несколько дней оказаться в Омске. И вот теперь все рушилось, как карточный домик.
"Красюки" вцепились в остатки отряда Шушлебина, будто собака в штаны подвыпившего ротозея. Положение усугублялось обилием топких болот, рек и степных озер, препятствующих маневру. Хорошо, погода стоит теплая и сухая, но, в случае ненастья изобиловавшие в этих местах солончаковые лысины раскиснут и превратятся в густой, скользкий кисель. Тогда точно - конец.
. . . Мы у Господа Бога поблажки не просим,
Только пыль да копыта, да пуля - вдогон,
И кресты вышивает последняя осень
По истертому золоту наших погон.
По всему видать, не за горами тот день, когда Судьба поставит крест на каждом из них. Далеко не факт, что они дойдут до Приозерной, не факт. Никто не ведает, что их ожидает завтра. К тому же, Шушлебин точно знал, что станция занята красноармейцами.
Он видел, с какой стремительностью тают остатки отряда, и понимал, их дни сочтены. Третью ночь подряд из дезертируют солдаты. Сие означало, что вера в победу утрачена. Но, как окопный офицер, он продолжал с уважением относиться к нижним чинам и не поощрял жестокости и рукоприкладства.
Корни генеалогического древа полковника уходили в далекое прошлое, когда его пращур громил Наполеона под Москвой. С тех пор ни одно крупное сражение не обходилось без представителей рода Шушлебиных. За Веру, Царя и Отечество. Теперь императора нет, вера порушена, а будущее Отечества вообще не просматривается сквозь кровавый занавес революции и гражданской войны. Как быть? Где он, выход?
В сгустившихся сумерках раздался дробный стук копыт, приглушенный густой степной травой. Лагерь беспокойно засуетился, люди с тревогой глядели на приближающегося всадника, готовые вскочить на коней и сорваться в бешеный аллюр по бескрайней сибирской степи.
Навстречу всаднику поспешил штабс-капитан Марковский. Напротив обоза они сошлись грудь в грудь. Перебросились несколькими фразами, и Марковский поворотил коня обратно. Поравнявшись с полковником, штабс-капитан осадил жеребца.
- Что, Кирилл Игнатьевич? - напряженно спросил полковник, небезосновательно полагая, что гонец прибыл отнюдь не с хорошими вестями.
В дрожащем свете "летучей мыши" полковник разглядел на карте едва заметную точку названного населенного пункта.
- До Лопатина верст двадцать, пожалуй, будет. - задумчиво произнес Шушлебин и поднял голову. - Распорядитесь усилить боевое охранение, дозоры следует выдвинуть в направлении Лопатина, дабы нас не застали врасплох. Ночью нападение красных маловероятно, но конные разъезды по степи рыскать могут. Мне их волчья тактика известна.
- Слушаюсь! - козырнул штабс-капитан и отправился исполнять приказ.
Полковник в который раз склонился над картой, освещаемой дрожащими бликами фонаря.
Заметно похолодало. В темно-синем, с прочернью, небе заискрились первые крупные звезды.
По всему выходило, наступали решающие дни. Если верить карте, слева и справа на многие версты тянулись болота, погибельные для коня и человека, не говоря об обозе. Соваться туда смерти подобно. И обратно не повернуть, на пути стоят красные. Впереди - черная дыра неизвестности, от которой, как ни крути, тянуло могильным холодком.
Имеет ли право он, полковник Шушлебин, словно на заклание, бросать людей в бой, заранее зная, что все они сложат головы? Ведь даже с пленными у большевиков разговор короткий. Беляк? Значит, контра. А посему - к стенке. Во имя чего жертвоприношение? Император, которому они присягали на верность, канул в небытие. России, коей их род верой и правдой служил более века, не существует. Да и возродится ли самодержавная империя, как птица Феникс, из пепелища гражданской войны? Ответа на данный вопрос у полковника не было.
Шушлебин оторвался от карты, поднялся на ноги и взглянул на холодное звездное небо. Завтра последний бой, следовательно, для большинства из них сегодняшняя ночь тоже станет последней.
Обстоятельства требовали незамедлительного принятия решения.
Остатки отряда штабс-капитан построил подковой, в центре которой бросали искры в ночную темень два небольших костерка. Солдаты и офицеры стояли, держа в поводу оседланных коней. Они понимали особую важность неожиданного ночного сбора, сознавали, что именно сейчас, сию минуту, решится их судьба, и потому нервно переминались с ноги на ногу.
Шушлебин ступил на освещенный круг.
- Господа офицеры! Солдаты!
Его голос звучал негромко, но в нем слышалась выстраданная и осознанная уверенность, позволяющая подчиненным не ставить под сомнение произнесенные командиром слова.
- Меня принудили срочно обратиться к вам весьма серьезные обстоятельства. Много дней мы отбиваем атаки превосходящих сил красных, неся при этом тяжелые потери. Все это время вы находились рядом со мной, воевали не за страх, а за совесть. Я благодарю вас за верность.
- Попрошу выслушать меня, не перебивая. - недовольно и сухо отозвался полковник на дерзкую реплику. - Нам не удалось пробиться с боем в Омск, чтобы соединиться с армией адмирала Колчака. Наших сил недостаточно для нанесения удара по комиссарам в Приозерной, чтобы уйти в казахстанские степи, а оттуда - в Омск. Злой рок продолжает преследовать нас. В Лопатино прибыл крупный отряд красной конницы, и наш последний бой, думаю, произойдет завтра.
Полковник замолчал, снял фуражку и носовым платком вытер, несмотря на ночную свежесть, мокрый и горячий лоб. Словно давал подчиненным осмыслить неутешительные новости.
- Неужели нет выхода, Ваше высокоблагородие?- раздался голос с правого фланга.
Шушлебин, казалось, дожидался именно этого вопроса. Он надел фуражку обратно на голову и обратил взгляд в сторону спрашивающего.
- Я сказал, что наше положение тяжелое, но не безвыходное. Учитывая бессмысленность сопротивления и во избежание ничем не оправданной гибели солдат и офицеров, мною принято решение. . . распустить остатки отряда.
- Как? Капитулировать? Почему? - посыпались вопросы с разных сторон.
- Прошу понять меня правильно. Таковое решение далось мне нелегко. Я старый вояка и не привык добровольно складывать оружие перед врагом. Когда решается судьба Отечества, любая солдатская смерть идет во благо Родине. Сегодня ситуация несколько иная. Император, которому мы присягали, отрекся от престола, и Россия погрузилась в пучину хаоса. Страну захлестнула гражданская война, являющаяся по сути братоубийственной, а это тяжкий грех перед Господом Богом. Одно дело - любыми средствами истреблять иноземного супостата, и совсем другое, когда приходится убивать соотечественников, таких же православных, как ты сам. Именно бессмысленностью ваших смертей продиктовано принятие моего непростого решения.
В округе немало небольших селений, где о революции имеют смутное представление. Там каждый из вас сможет переждать неспокойное время, а дальше сама жизнь подскажет, как вам жить.
Повисло тягостное молчание. Лишь только кони тревожно всхрапывали и били копытами о землю.
И вдруг ночную тишину нарушил сухой щелчок выстрела.
Поручик Самойленко покачнулся и припал к конской гриве, словно прощался со своим боевым товарищем. Из его ослабевших пальцев выскользнул наган и беззвучно упал в высокую траву. В следующее мгновение к ногам коня навзничь опрокинулся и поручик.
- Фельдшера!
Однако, оказывать медицинскую помощь Самойленко не пришлось: он лежал на спине, разбросав руки, и немигающими глазами глядел в темное осеннее небо. Поручик был мертв.
- Глупо, - с досадой произнес полковник. - Прошу не следовать примеру поручика Самойленко. Жизнь человеку дается единожды. . . Он снова замолчал, не находя подходящих слов к трагической и недвусмысленной ситуации.
- Господин полковник, что лично вы намерены предпринять? - поинтересовался подпоручик Радюков.
Шушлебин горько усмехнулся.
- Полковнику не пристало петлять по степи, подобно зайцу, спасая собственную шкуру. Кроме того, у большевиков ко мне слишком большой счет. Завтра на этом месте я приму последний бой. Господа офицеры, требую не чинить препятствий солдатам, коль они пожелают покинуть отряд. Немедленно подготовить обоз с ранеными к отправлению. Патроны раздать на руки тем, кто останется со мной. Выполнять!
- Константин Петрович, отдавая такое неординарное распоряжение, было бы не лишним меня поставить в известность, - оставшись наедине с полковником, сказал штабс-капитан с оттенком обиды.
Шушлебин развел руками.
- Извини, Кирилл Игнатьевич, но подобные решения принимаются командиром самостоятельно. На то он и командир, чтобы за все отвечать единолично перед Всевышним.
- А как же?. .
- Задание генерала Войтова? Сейчас вдвоем и обсудим. Я полагаю, ты не намерен преподнести большевикам столь дорогой подарок? Таковое совершится пренепременно, если мы продолжим таскать красных на собственном хвосте.
- Что же делать? - в некоторой растерянности спросил Марковский, для которого решение полковника также было неожиданным.
- В любом лабиринте, кроме входа, существует и выход. - посеял надежду в душе штабс-капитана Шушлебин. - По моему мнению, вам следует одному продолжить выполнение приказа генерала Войтова. Будет не лишним прихватить с собой одного-два человека из тех, кому вы абсолютно доверяете.
- Полагаете, поступив таким образом, больше шансов выполнить задание?
- Больше шансов. . . меньше. . . - вздохнул Шушлебин. -В сложившейся ситуации иного выхода я не вижу, Кирилл Игнатьевич. Красные, разгромив остатки моего отряда и достигнув своей цели, успокоятся и, естественно, ослабят бдительность. Кроме того, они немедленно займутся чисткой близлежащих селений в поисках тех, кто уйдет сегодня ночью. О моем решении рано или поздно им станет известно, такой факт утаить невозможно.
Штабс-капитан пятерней задумчиво взъерошил на затылке черные, как крыло ворона, волосы.
- Получается, Константин Петрович, давая людям "вольную", вы отвлекаете внимание большевиков на мелочи и даете мне возможность выполнить задание генерала Войтова?
- Ну, не совсем так, штабс-капитан. - усмехнулся полковник уголками губ. - Красные не догадываются о вашей миссии. Я действительно против дальнейшего бессмысленного кровопролития. Мне также понятно, что многие из тех, кто уйдет ночью, так или иначе, погибнут, но кто-то из них, кому повезет, все равно должен остаться в живых. Не буду скрывать, мое решение послужит отвлекающим маневром, и, смею надеяться, в определенной степени облегчит выполнение вашего задания. Кого возьмете с собой?
Штабс-капитан задумался.
На ком остановить свой выбор? Подобные миссии выполняются людьми честными и добровольно. Человек с червоточиной в душе опасен. От такого всегда следует ожидать пули в затылок либо иного предательства.
Наконец, он решился.
- Думаю, подпоручик Радюков и прапорщик Кашубов мне подойдут. Оба молоды, энергичны, проверены в бою, в алчности не замечены.
- Хорошо, Кирилл Игнатьевич. Даю вам на сборы один час - и с богом, в путь!
Полковник подошел к Марковскому, обнял его и троекратно, по-русски, расцеловал в колючие от щетины щеки.
- Желаю удачи, штабс-капитан. Не поминай лихом. . .
Когда забрезжил хлипкий рассвет, рядом с полковником Шушлебиным оставался неполный эскадрон, состоящий из одних офицеров, решивших разделить с командиром трагическую участь и вместе с ним встретить хмурое осеннее утро. Наверняка, последнее утро в своей жизни.
Заполночь в рваных просветах туч показался остророгий месяц, что оказалось на руку всадникам, и к утру они отмахали верст двадцать. Отдохнувшие кони легко несли на себе седоков. Притороченный к седлу увесистый саквояж чувствительно колотил Марковского по пояснице, но он не обращал внимания на такие мелочные неудобства. Следовало уйти как можно дальше от бивака полковника Шушлебина.
Постепенно ночная темнота отступала под натиском насупленного и неприветливого сентябрьского рассвета.
Всадники пересекли неглубокую лощину и вымахнули на макушку гривы. Рядом, из жидкой пелены утреннего тумана, протянулась извилистая лента березового колка, где можно было укрыться и скоротать день.
Марковский натянул повод, дожидаясь приотставших Радюкова и Кашубова.
- Ну что, братцы, - спросил штабс-капитан. - На дневку будем располагаться?
Он кивнул головой в сторону березового колка.
- Пожалуй, - согласился Радюков, всматриваясь в густые заросли молодого березняка. - Днем опасно ехать. А здесь место глухое и в стороне от большака.
Марковский, словно предчувствуя опасность, пришпорил коня и поскакал к ближней опушке, напрямик по прихваченной заморозком траве. И. . . вовремя.
Едва они укрылись за буро-золотым листвяным пологом, как на большаке показалась группа конников.
- Красные! - спешившись, прошептал штабс-капитан. - Спешат на помощь к своим.
- Крышка нашим, - обреченно проговорил Кашубов, успокаивая перебиравшего ногами коня. - Тихо, Чингиз, тихо. . . Возьмут полковника в клещи, мокрого места не останется.
- Похоже на то. . . - скрежетнул зубами подпоручик.
Они проводили взглядами стремительно уходивших всадников и углубились в лес.
Выбрали место для привала. Как и накануне, седла с лошадей снимать не стали, только ослабили подпруги. Затем удлинили уздечки сыромятными ремешками и пустили коней попастись в высокой лесной траве.
Перекусили холодным вареным мясом. Запили водой из фляг. Говорить не хотелось. Любые слова оказались бы лишними в ситуации, когда их однополчане в эти минуты готовились принять последний бой.
Радюков из кармана солдатской шинели, в которые они переоделись по настоятельному совету полковника Шушлебина, вынул массивный портсигар и прикурил папиросу. Он лежал, молча курил и неслышно шептал ругательства, разглядывая блеклое осеннее небо.
Молчание нарушил Марковский.
- Все ходим под Богом, и лишь ему известно время, когда он призовет нас к себе. Поднимайтесь, сударь, нас ждут великие дела.
Последние слова адресовались Радюкову.
Штабс-капитан расправил на траве карту Шушлебина и ткнул к нее пальцем.
- Нынешней ночью мы должны добраться до поселка Алыбаевского, он находится рядом со станцией. Однако, нашей целью является не поселок, и даже не станция, а село Царскосельское, что в трех верстах от железнодорожной станции. Попасть в Царскосельское непросто как днем, так и в ночное время.
- Большевики? - задал вопрос прапорщик.
- Не только. Сложность заключается в том, что станция, равно как и поселок Алыбаевский и село Голенькое, окружены сложной и запутанной системой озер и топких болот, преодолеть которые в ночное время практически невозможно.
- Каким же образом мы попадем в Царскосельское? - недоуменно поинтересовался Радюков, прикуривая новую папиросу. - И стоит ли овчинка выделки? Думаю, штабс-капитан, пора нас посвятить в детали нашего мероприятия. Чтобы мы не тыкались по сторонам, подобно слепым щенятам, если придется действовать по ситуации.
Марковский уловил в голосе подпоручика едва различимый оттенок недовольства. Что ж, вполне адекватная реакция здравомыслящего человека на фактор неизвестности. Каждый вправе знать, подставляя себя под пули, ради чего он рискует жизнью.
- Прошу прощения, господа, вчера недосуг было обсуждать детали. Думал ввести вас в курс дела сегодня, что и сделаю несколько позже. . . Ясное дело, в Царскосельское днем не попрешь, остается - ночь. Под покровом темноты необходимо незаметно проскользнуть по Алыбаевскому и выйти к станции. Затем пересечь железную дорогу, а там и до Царскосельского рукой подать. Идти ночью в обход станции по болотам - гиблое дело, сгинем не за понюшку табака.
Подпоручик с силой вдавил окурок в податливую землю и вопросительно воззрился на штабс-капитана : давай, мол, глаголь дальше.
Рядом мирно паслись кони, чутко прядая ушами и пофыркивая. Выкатившееся из-за далекого горизонта солнце стало слизывать изморозь с травы, и степь не замедлила набросить на себя дымящуюся кисею. Высоко в небе шалили причудливые завитушки облаков. Дуновения ветерка играли кронами берез, срывали остатки золоторезных листьев, раздевая донага белоствольных красавиц, и бросали убранство наземь.
Глядя на природную идиллию, никому не хотелось верить, что мир до краев наполнен лютой людской злобой, способной мгновенно разрушить эту дивную, хрупкую красоту, и отправить любое живое существо, способное дышать и любить, в черную бездну небытия.
Штабс-капитан погладил ладонью кожаный бок баула, постоянно находившегося рядом с ним.
- Господа, содержимое саквояжа не должно попасть в руки красных, его следует доставить в Омск и передать в штаб адмирала Колчака.
- Что в нем находится? - спросил Кашубов. - Документы? Деньги или драгоценности?
Марковский поочередно посмотрел в глаза подпоручика и прапорщика, словно хотел получить ответ на вопрос: не подведут ли? Не предадут?
Наконец, он решился раскрыть карты полностью.
- Золото, - кратко ответил он. - Двенадцать золотых слитков из Сибирского Императорского Банка и две сотни золотых червонцев. Надеюсь, теперь, господа, вы сознаете особую важность нашей миссии?
Кашубов молча кивнул, а заядлый курильщик Радюков вместо ответа потянулся за новой папироской.
- О золоте знают несколько человек : генерал Шматов из штаба адмирала, генерал Войтов и полковник Шушлебин, который должен был обеспечить сопровождение золота в Омск. Волею судьбы, попытка пробиться к адмиралу через Каинск претерпела фиаско. Теперь доставка золота является нашей головной болью, и делом чести, если хотите.
- В Царскосельском нас ожидают? - закономерно поинтересовался Радюков. - Насколько я понимаю, нам придется на некоторое время задержаться в селе, чтобы изучить обстановку. Без подготовки отправляться в такое рискованное путешествие не годится.
- Верно рассуждаешь, подпоручик. - неожиданно повеселел Марковский. - С оркестром и горячими пирогами встречать нас, конечно, не будут, но и голодными, уверяю, не останемся. Найдется кому приютить и обогреть служивых. В Царскосельском проживает мой дядя по матери, Чикишев Артемий Свиридович. Его дом - самый крайний в селе, на отшибе. Живет он безбедно, табун лошадей и стадо коров обеспечивают ему хороший достаток. Зимой наемные казахи перегоняют коней на продажу в Омск и Новониколаевск. Мясо, опять же, продает. . . Он нам поможет найти проводника-казаха, без него никак не обойтись в этих гиблых местах.
Марковский окинул изучающим взглядом подпоручика и прапорщика. Внешне ничто не указывало на их причастность к офицерскому корпусу. Солдатские рубахи и шинели без погон, обмотки. . . Хотя, от внимательного и опытного глаза не скроешь офицерскую выправку и стать. Даже несмотря на двухнедельное участие в боях. Да ладно, как говорится, Бог не выдаст. . .
- Места здесь малолюдные, сойдем за батраков. А сейчас пора отдохнуть. - подвел черту штабс-капитан. - Кашубов, остаешься бодрствовать, через два часа разбудишь подпоручика. Ясно?
Неожиданно сгустившиеся к вечеру тучи после полуночи посветлели и стали распадаться на рваные лоскуты. В просветах опять весело засверкал остророгий месяц, бросая серебристые блики на заискрившуюся изморозью степь.
На околице Алыбаевского всадники спешились.
- Все, господа, далее пойдем пешком. - сообщил Марковский.
Он потянул за конец узкого ремешка, освобождая притороченный к седельной луке баул с золотыми слитками.
Офицеры расседлали коней. Седла и уздечки побросали в заросли камыша тянувшейся рядом с большаком ляги. Сверху прикрыли травой. Скоро выпадет снег, и до весны надежно схоронит конскую сбрую от нежелательного глаза.
- Ну, дружок, пришла пора прощаться, - растроганно проговорил штабс-капитан внезапно осевшим голосом. - Спасибо за верную службу.
Он припал горячей головой к лошадиной морде, пытаясь протолкнуть застрявший в горле комок. Гром, его надежный товарищ, не раз выручавший в трудную минуту, оказался последним связующим звеном с прежней жизнью. С потерей коня догоревшей спичкой гасла и надежда на благополучный исход российской смуты. Как верить в удачу, коль один за другим терпят поражения царские генералы, пасуя перед большевиками? Сколько времени продержится Верховный правитель Сибири адмирал Колчак? Сие известно только Господу, равно как и то, что их ожидает завтра.
- Пора, штабс-капитан, - поторопил его Радюков.
Марковский в последний раз ласково потрепал Грома по холке и легко шлепнул ладонью по отощавшему за время похода костлявому крупу.
- Давай, Гром, шагай. Хорошего тебе нового хозяина, дружок.
В следующее мгновение он подхватил саквояж и, не оглядываясь, зашагал к Алыбаевскому.
Саманные избушки поселка оказались разбросанными хаотично, без малейшего намека на четкую линию улицы. Видно, каждый хозяин ставил свою саманушку в любом приглянувшемся ему месте. Плоские крыши убогих халуп выкладывались пластами лесного дерна, хорошо державшими тепло, что важно в условиях суровой сибирской зимы. Со временем пласты переплетались корнями, образуя нечто монолитное, и на крышах лачуг начинала буйствовать траву, хоть за косу берись.
Три человека осторожно, от избушки к избушке, тайно пробирались по Алыбаевскому, и только ковыльные метелки да сухие стебли полыни приветствовали с крыш незваных гостей.
Липкое и холодное, словно осенняя болотная жижа, безмолвие голодным коршуном расправило крылья над вросшими в землю избушками. Ни собачьего бреха. Ни мычания коров. Ни человеческой речи. Только зловещая тишина.
- Слышь, Петруха, как мыслишь, скоро ли война закончится?
Петруха, долговязый тридцатилетний мужик в длинной, до пят, шинели, не спешил с ответом. Он положил карабин на рельс, откинул шинельную полу и из глубокого кармана штанов выудил кисет с табаком. Несмотря на темноту, ловко сварганил козью ножку, чиркнул спичкой и сладко затянулся едким дымом самосада.
- У-у, какой крепуш-ший, зараза. - натужно проговорил он, смахивая невольно выступившие на глазах слезы.
Самокрутка в руке Петрухи потрескивала и сыпала к ногам огненные искры.
- Воевать надоело, Митяй?
- Дык, война, она не матка родная. Убить ведь могут. - вздохнул Митяй. - Я даже жениться не успел. Это как?
- Под ружьем давно ходишь?
- Другой годок с Троицы разменял. - сообщил Митяй товарищу. Петруха снисходительно хмыкнул.
- Другой годок. . . Я четыре зимы эту лихоманку ломаю, хлебнул беды по самые ухи. Три германских осколка в себе ношу. А ей, проклятой, конца не видать. Слыхал, что комиссар Гречухин давеча толмачил?
- Нет, не слыхивал. Неужто, взаправду, скончания войне не будет?
- Комиссар глаголил, что воевать будем до полной победы мировой революции, во оно как поворачивается.
Митяй возмущенно всплеснул руками.
- Ну, уж дудки! Я на это не согласный! Мне домой надобно, Нюрка меня в деревне дожидается. Мне и без революции хорошо.
- Несознательный ты элемент, Митяй.
Петруха поднял карабин и привычно приладил на плече.
- Вот возвернешься ты в свою деревню, и снова станешь на хозяина - мироеда пупок надрывать? Для того революцию умные люди и придумали, чтобы всем жилось вольно, чтобы, значит, каждый бедняк выкарабкался из нищеты.
Митяй недоуменно пожал плечами.
- Дык, мы и так, кажись, не бедствовали. В хозяйстве папаши три коровы да пяток лошадей имелись, мелкая живность всякая.
- Выходит, ты из зажиточных, Митяй? - удивленно протянул Петруха.
- Да уж не христарадничали, нет. . . Свой хлебушек кушали. - в голосе Митяя слышалось неприкрытое бахвальство.
- Кто же тебя надоумил идти революцию защищать? Как сподобился?
Митяй бесхитростно засмеялся.
- Нюрка-то у меня из бедняцкой семьи, вот она меня и спровадила из деревни. Иди, грит, Митяй, добывай нову жизнь, а любиться опосля станем. Так я и стал красным армейцем.
- Вон оно как. . .
Петруха досадливо сплюнул на подстылую землю.
- Получается, тебя баба под ружье поставила. Я думал, ты за идею воюешь. Ладно, заболтались мы с тобой, надобно и службу править.
Они разошлись в разные стороны.
Внезапно до Митяя донесся шорох осторожных, крадущихся шагов. Он сорвал с плеча винтовку и присел, напряженно всматриваясь в темноту.
Как на беду, на небе молодой месяц игривым ягненком острыми рожками боднул лохматую тучу. И без того неяркий лунный свет разом померк, смазывая очертания окружающих предметов.
Возле железнодорожной насыпи штабс-капитан на секунду остановился и махнул рукой. Затем стал взбираться на земляную кручу. Неслежалая земля уходила из-под ног, осыпалась и норовила сбросить его вниз.
Сзади слышалось тяжелое дыхание Радюкова.
Марковский коснулся рукой холодного рельса. Еще мгновение, и железная дорога останется за спиной. Но именно в этот момент прогремел хлесткий выстрел, за ним второй, и истошный вопль перекрыл поплывшие над "железкой" отзвуки пальбы.
- Петруха! Контры через "чугунку" полезли!
Тотчас винтовку Митяя поддержал карабин Петрухи, который, не видя перед собой противника, попросту расстреливал ночную темноту.
Марковский заметил, как следовавший за ним Радюков нелепо взмахнул руками и упал на колени. Он посунулся было вниз, но Кашубов подхватил обмякшее тело подпоручика под руки и, поднатужившись, вымахнул на насыпь. Невесомыми пушинками они скатились к подножию полотна с противоположной стороны "железки".
Не разбирая дороги, поволокли тяжелое тело подпоручика к темному пятну водонапорной башни. Неожиданно ноги прапорщика потеряли под собой землю. По инерции он посунулся вперед, в пустоту, и свалился на дно глубокой ямы.
- Черт побери! - шепотом ругнулся штабс-капитан. - Ты живой там, Кашубов?
Прапорщик попытался выбраться из-под Радюкова, не подававшего признаков жизни. Приподняв голову подпоручика, он пальцами прикоснулся к чему-то теплому, липкому и. . . мягкому.
- Я, кажется, живой, - также тихо ответил он, поднимаясь на ноги. - А вот подпоручика того. . . насмерть. Пуля попала ему в голову.
- Понятно. Руку давай! - поторопил его Марковский, вслушиваясь во вновь воцарившееся ночное спокойствие: не послышатся ли чужие шаги?
Через мгновение прапорщик оказался наверху. Они упорно поковыляли к чернеющей громаде водонапорной башни. Кашубов прихрамывал на поврежденную при падении ногу. Марковский также идти быстро не мог, увесистый саквояж колотил по ногам и путался в полах шинели.
- Меня тоже зацепило, Саша, - с придыханием, раздельно проговорил штабс-капитан, впервые обращаясь к прапорщику по имени.
- Что случилось, Прохоров? Почему стреляли?
Гречухин стоял перед Митяем и Петрухой, держа в одной руке наган, другой пытался запахнуть кожанку, под которой отсвечивала белизной исподняя рубаха.
Прохоров кивнул в сторону товарища, стоявшего навытяжку перед комиссаром.
- Вон, Митяй, контру на рельсах узрел. Он и шмалять стал. Я ему токмо чуток подмогнул.
- Кого видел, Голованов?
Комиссар, наконец, догадался засунуть наган в карман кожана, и справился с пуговицами.
- Видел кого? - придурковато переспросил не на шутку струхнувший Митяй. - Мне привиделась тень какая-то. Только я дотопал, значится, до тех кустов, как из темноты кто-то выскочил и шасть, значит, через "чугунку".
- Человек?
- Кто его разберет, в темноте-то? Могет, человек, а могет быть. . . и собака.
- Что же ты мне голову морочишь? - рассердился Гречухин. - Получается, стрелял, не зная в кого? А если своего подстрелил? Под трибунал пойдешь, олух царя небесного!
Гречухин все более распалялся, нагоняя панический страх на Голованова.
- Товарищ комиссар, вы, давеча, толковали о бдительности. Вот Голованов и проявил ее, бдительность, - вступился за Митяя Прохоров. - Сами толмачили, что контра не спит, и вот банда беляков появилась в округе. Командир-то с половиной отряда, чай, не на свадьбу в соседнюю деревню подался? Так что Митяй, можно сказать, проявил революционную сознательность и героизм.
- Хрен с вами, - отмяк душой Гречухин. - Сейчас смену пришлю, а вы проверьте, вдруг кого-то в самом деле шлепнули?
С тем комиссар и отбыл.
Прохоров ткнул прикладом карабина Митяя в бок.
- Слыхал, что комиссар приказал? Пошли!
Но Голованов не спешил. Он придержал Петруху за рукав шинели и сказал:
- Давай, эта. . . утром поглядим. Ненароком, там контра раненая затаилась? Запросто пулю в лоб схлопочешь, а меня Нюрка в деревне дожидается.
- Оно, конечно, верно. Утро вечера мудренее, - рассудил он и потянулся в карман за кисетом.
Покурили, болтая ни о чем, лишь бы скоротать время до прихода смены. Но давно воевавшего Петруху, привыкшего в точности исполнять приказы, все же точил противный червячок страха за невыполнение распоряжения комиссара. Он притушил окурок подошвой сапога и произнес:
- Нет, Митяй, пошли, все-таки, поглядим, а не то нагоняй получим от Гречухина.
Дощатая дверь в водонапорную башню, к счастью, оказалась незапертой. Кашубов заволок на глазах терявшего силы штабс-капитана вовнутрь, прикрыл за собой дверь и чиркнул спичкой.
Наверх, почти отвесно, убегали деревянные ступеньки винтовой лестницы. О том, чтобы поднять повыше Марковского, нечего было и думать. Никаких сил не хватит. Но под лестницей он обнаружил закуток с ворохом тряпичного хламья.
Прапорщик прислонил раненого спиной к кирпичной стене и расстегнул шинель. Рубаха на груди Марковского оказалась обильно пропитана кровью.
- Саша, не теряй времени. - слабым голосом проговорил штабс-капитан. - Вдвоем нам не уйти. Возьми саквояж и ступай в Царскосельское. Артемий Свиридович поможет. Не получится добраться до Омска, схорони слитки в укромном месте. Помни, что золото принадлежит России.
- Вас перевязать следует. - заикнулся было Кашубов, но Марковский, собрав последние силы, настоял на своем.
- В саквояже смена исподнего, оставь его мне. Я как-нибудь сам себя. . . А ты, прапорщик, шагай в Царскосельское и помни про золото. Ты его должен сохранить для России.
- Хорошо. - согласился Кашубов. - Я постараюсь вернуться за вами вместе с Чикишевым.
Несмотря на ранение и потерю крови, Марковский сохранил ясность ума и способность к адекватной оценке обстановки. Естественное желание выжить не затмило у штабс-капитана чувство долга и ответственности за полученное от генерала Войтова задание, о котором он не забывал ни на минуту. Он понимал, что водонапорная башня на глухой станции в бескрайней сибирской степи станет его последним рубежом, подводящим черту под земным существованием, именуемым жизнью. Отчетливо сознавая фактическую данность, штабс-капитан воспринял ее спокойно, без истерического психоза и депрессии, присущих многим людям в момент прощания души с бренным телом.
Прапорщик взял драгоценный баул штабс-капитана и вышел на улицу, плотно прикрыв за собой дверь. На секунду замер, чтобы сориентироваться на незнакомой местности. Он помнил, что Царскосельское находится в трех верстах юго-западнее станции. И тут его внезапно осенило: Радюков!
С рассветом красные обязательно осмотрят станцию в поисках виновника ночного переполоха, и не обнаружить в яме тело подпоручика просто невозможно. Что последует за всем этим, представить нетрудно. Неминуемы повальные обыски в Алыбаевском, станционном поселке и в Царскосельском, с целью отыскания товарищей покойного. Ведь мертвец сам, без посторонней помощи, в яме оказаться не мог.
В отношении штабс-капитана ситуация несколько разнилась. Во-первых, теплилась слабая надежда, что красные, ни обнаружив ничего подозрительного, обойдут вниманием водонапорную башню. Во-вторых, Кашубов верил Марковскому, при любых обстоятельствах штабс-капитан не выдаст его комиссарам.
Зная, что станция патрулируется красноармейцами, прапорщик по-пластунски пополз к тому месту, где они оставили бедолагу Радюкова. Часто останавливался и вслушивался в тишину, пытаясь заранее почувствовать опасность. Проходили томительные секунды, и Кашубов двигался дальше, к едва видневшемуся земляному холму, освещенному скудным лунным светом.
Спустя четверть часа он добрался до ямы, предстоявшей стать могилой для подпоручика. Еще столько же времени ему потребовалось, чтобы забросать Радюкова рыхлой землей. Вместо лопаты он использовал обломок доски, валявшийся рядом с ямой, вырытой, вероятно, для каких-то нужд станционными рабочими.
