-4-

      Медленно едем по проспекту Дар уль-Аман в сторону ДСНК. Внешне почти ничего не изменилось. Изменились детали. А это самое важное. У ворот всех сколько-нибудь важных общественных зданий, а их вдоль Дар уль-Амана много, стоят посты, принадлежащие самым разным группировкам муджахедов, которые поделили город на свои зоны влияния. Это и комплекс бывшего советского представительства КГБ - объект, конечно же, раньше был секретным, но кондукторы кабульских автобусов, объявляя остановку, что находилась рядом с ним, называли ее "ХАД-и шурави" (ХАД - сокращение от "хедамат-и амнийат-и доулати" - т.е. служба государственной безопасности), и оперативный полк МВД и старейший кабульский лицей - Хабибийа и завод "Хаджари ва Наджари", выпускавший всякие изделия из дерева и поделочных камней, которыми столь богат Афганистан. Представители каких муджахедских фронтов и партий стоят вдоль проспекта Дар уль-Аман видно издалека. Рядом с постами повешены портреты их командиров, и висят простыни, на которых написаны названия фронтов и партий. Чем ближе к ДСНК, тем больше портретов Ахмад Шаха Масуда - самого удачливого командира Исламского общества Афганистана, получившего почетное прозвище "Лев Панджшера". Это хорошо. Значит, ДСНК ограбили не под чистую. Все. Приехали.
      Ворота открыты, но рядом с ними стоят два орла в пятнистой форме и паколях, автоматы висят у них на плече вниз дулом. Это форма бойцов Ахмад Шаха. Останавливаем машину около ворот. Я выхожу из нее и завожу разговор, как обычно вежливый и формальный. Прошу у них разрешения въехать на территорию. Говорю, что мы здесь раньше работали. Бойцы вежливы до предела. Говорят, что проблем нет, только надо получить разрешение командира. Один из них вызывает его по рации, и минут через пять из-за ДСНК приходит и командир. Если бы я его увидел месяц назад в Кабуле - т.е. еще при Наджибулле, то сказал бы, что это студент последнего курса Кабульского университета. Джинсы, кроссовки, национальная рубашка - "пиран" навыпуск, а сверху немного потертый пиджак. На голове тоже паколь. Через плечо на каком-то ковровом ремне болтается израильский пистолет-пулемет "Узи", штука крайне редкая в Афганистане. Из бокового кармана пиджака торчит рация "Моторолла ". Здороваемся. Командир представляется и сразу же зовет пить чай. Отказаться нельзя. Идем с ним во второй жилой дом ДСНК. По дороге отмечаем про себя, что оставленной нами" Нивы" в ДСНК уже нет, а во втором жилом доме на окнах нет занавесок. В квартире на первом этаже, где раньше жил мой приятель, нас угощают хорошим чаем с непременными пакистанскими тянучками. Говорим, что мы раньше здесь жили и работали. Командир говорит, что знает об этом, и вспоминает также, что видел меня в университете, где он до 1991 г. учился. Теперь понятно, почему мне так знакомо его лицо. Лишнее подтверждение тому, что Кабул город маленький, хотя в нем и живет сейчас почти два миллиона людей, все друг друга когда-то видели. Просим разрешения обойти комплекс ДСНК. Нет проблем - идите куда хотите, но только ничего не увозите - все имущество под охраной Исламского государства Афганистан - так сейчас называется страна. В провожатые нам, хотя мы, проведшие в ДСНК многие годы, знаем его как свои пять пальцев, дают хмурого вида человека с огромной, доходящей почти до груди бородой, одетого в одежду афганского крестьянина, с автоматом Калашникова, из ствола которого торчит веточка цветущей сливы. Афганцы очень любят цветы и природу вообще. Начинаем ходить по комплексу, и видим, что пограбили там хорошо. Многие двери выбиты, замки сбиты или поломаны. В кабинете бухгалтера большой сейф, стоявший в углу, вскрыт. Искали деньги, которых там не было. В большом зале сорван и порван на части огромный занавес. Дверь на склад, где ничего кроме старой, списанной посуды не было - нараспашку, и вся посуда исчезла. В т.н. "Русском салоне" своровали ковер. Захожу в свою бывшую квартиру. Там все в относительном порядке, хотя видно, что пытались вытащить плиту, но почему-то бросили. Спрашиваю у нашего сопровождающего, кто это все наделал. Он хмурится, но потом говорит, что это бойцы Гульбеддина Хекматйара из "Исламской партии Афганистана", которые, по его словам, первыми ворвались в ДСНК и держали его под своим контролем около часа, пока не были выбиты оттуда подоспевшим чуть позднее отрядом Ахмад Шаха. Теперь понятно, от кого мы так быстро улепетывали дня три назад. Повезло. Попадись бы мы в руки гульбеддиновцев, может быть и не пришлось бы мне продолжать написание моего кабульского дневника, а моим друзьям купаться в бассейне посольства, лениво попивая пиво из последних, оставшихся у нас банок "Хейнекена".
      На заднем дворе дверь, ведущая в фильмотеку ДСНК, открыта настежь. Раньше там хранилось более двух тысяч самых разных советских фильмов, переведенных на языки дари и пушту. Тогда, когда в Кабуле еще находилась у власти ныне запрещенная Народно-демократическая партия Афганистана, мы их часто крутили для наших афганских друзей, приходивших в ДСНК познакомиться с советской жизнью и просто поглазеть на другой, как им казалось богатый, красивый и счастливый мир. Захожу туда и вижу, что в фильмотеке вдоль стены сложено полсотни пластмассовых стульев, которые мы ставили в большой зал, когда там было слишком много народа, что бывало в особенности в те дни, когда в ДСНК приезжали какие-нибудь известные советские артисты. Спрашиваю у нашего провожатого, почему они здесь. Он отвечает, что сложить их сюда приказал командир. Вдруг слышим звук подъезжающего грузовика. Выглядываю за дверь и вижу КАМАЗ, за рулем которого сидит какой-то молодой парень с лицом вологодского тракториста и светлыми, льняными волосами. Если его одеть в ватник, кирзовые сапоги, в зубы дать Беломор, а на голову надеть замасленную кепку, то ни дать ни взять уроженец нашей северной деревни. Такие люди иногда, хотя и редко, встречаются в афганских горах. Но одет он в защитную военную куртку американского производства, ту, что официально называют "Man's field battle dress", которую в Кабуле советские называли " Натовками", и которые стоили немалых денег. Один из кабульских купцов года два назад закупил их в Дубае (там они стоили 45 долларов США), а продавал по 100. Многие из советских, в том числе и автор этих строк, у кого были деньги, купили их (прошло уже почти 15 лет, а куртке нет сносу). Он вылезает из машины, вытаскивает за собой Калашников и степенно становится у машины. Он шофер - значит по афганским понятиям большой человек. Из кузова КАМАЗа на землю спрыгивают 3-4 одетых в тряпье людей, и начинают на наших глазах грузить в него пластмассовые стулья. Первая реакция - вякнуть что-нибудь в отношении российского имущества, и того, что не хорошо его так уж беззастенчиво воровать, но осекаюсь. Здесь мы уже не хозяева, а гости. Машина, груженная стульями, уезжает. Потом через пару дней эти стулья продавали в нескольких мебельных лавках Кабула. Я их видел сам и даже приценился - 10 долларов за штуку. Неплохой бизнес. Все в общем ясно. Втихаря грабят и масудовцы - эти муджахеды без страха и упрека. Жаловаться командиру бесполезно. Без его ведома здесь ничего не происходит. Заходим в ту квартиру, где он нас угощал чаем, благодарим за предоставленную нам возможность осмотреть ДСНК и, как это иногда бывает на Востоке, лжем в глаза, говоря, что все в полной сохранности. Командир понимает то, что мы все видели, но благодарит нас и приглашает приезжать в любое время. Прощаемся и уходим. Дома в посольстве надо писать отчет об увиденном и отправлять его в Москву. Хотя стоп. Такие документы идут диппочтой, а когда она будет, известно лишь послу. Поэтому надо идти к нему и просить разрешения позвонить в Москву по ВЧ. Выходим за территорию ДСНК и решаем немного нарушить указания посольских начальников - честно говоря, мы им подчиняемся не на прямую, у нас свое начальство в Москве. Наша машина - а это старая "Волга" стоит, где стояла, да кроме всего прочего по территории ДСНК мы слонялись не все. Один из нас оставался при машине. Так спокойнее. Он кивает, значит машину не трогали и никакой бяки, вроде бомбы, в ней нет. Решаем смотаться в город и посмотреть, как там дела.
      На машине красные номера, что указывает на то, что это машина дипломатическая. Какая никакая, а все-таки защита. Хотя бойцу Гульбеддина Хекматьяра или какого-нибудь другого командира муджахедов, многие из которых раньше дальше своей деревни или долины не бывали, это все до фени. В номерах он не разбирается, дипломатов не видел, да и не знает, кто это такие, о венских конвенциях не слышал. А тут хорошая машина, набитая иностранцами, которых и обидеть то не грех. Ну да Аллах с ним. Долгое пребывание в Афганистане в некоторой степени приучает к фатализму. На все воля Аллаха. От судьбы не уйдешь, а посмотреть, что творится в городе интересно. Я сажусь за руль, все-таки из почти семи лет проведенных в разных поездках в Афганистане я шесть лет при руле, да и город знаю хорошо. Прорвемся. Тем более, что стрельбы нет, да и некоторый порядок устанавливается.
      Выезжаем за ворота, сворачиваем налево и едем вдоль забора кабульского зоопарка. Вдруг из узкого проулка прямо на нас вылетает БМП - боевая машина пехоты, штука весом в 23 тонны, и прет прямо на нас. Из водительского люка торчит голова дико хохочущего бойца отрядов Ахмад Шаха Масуда. То, что это БМП Масуда, видно по тому, что башня залеплена его портретами. С трудом уворачиваюсь. БМП каким-то зигзагообразным курсом, шлепая траками, летит в сторону университета. Останавливаюсь и трясущимися руками вытаскиваю из кармана сигарету. Закуриваю. Приятели, сидящие в машине, делают то же самое и молчат. Что говорить - все ясно. Непонятно только одно. То ли нас хотели кончить, то ли водила БМП накурился чарса - анаши, то ли управлял им человек, первый раз севший за штурвал. Докуриваем и смотрим молча друг на друга. Что делать дальше? Ехать в город или обратно в посольство? Наконец один из нас - самый тертый, самый старший и знающий, говорит: "Есть афганская поговорка - то, что началось с трудностей, завершается удачей. Вперед!"
      Вперед нас гонит ощущение того, что мы присутствуем при, может быть, важнейших событиях в истории Афганистана. Если мы не будем их свидетелями и наблюдателями, то мы многое не узнаем. Не поймем. А этого я себе не прощу. Никто не знает, что нас ждет впереди. Через каждые двести метров заставы разных группировок муджахедов. Что у них на уме, не известно даже богу. Ползем со скоростью 20 километров в час. Так спокойнее. Едем вперед. Пусть видят, что мы не таимся и ничего не скрываем. Все нормально.
      Выезжая из посольства мы надели на головы паколи, а шеи повязали клетчатыми платками, которые в Иране называют "чапийа-йи басиджи" - т.е. "платки ополченцев" - их носили иранские ополченцы во время длившейся почти десять лет ирано-иракской войны. Это знак того, что человек готов на смерть ради Ислама. Точно такие же платки носили и носят и афганские муджахеды, воевавшие с советской армией и кабульским режимом. Их делают на Тайване и в Пакистане. Штука удобная. Можно постелить на землю как коврик для молитвы, можно на нем разложить еду, можно сложить в него все, что тебе нужно, и нести, связав концы, можно перевязать рану, в экстремальных условиях такой платок может быть и саваном - ну да, бог даст, до этого не дойдет. Этот платок немного похож на те, что носят бойцы Палестинских отрядов, уже много лет, воюющие с Израилем. Сейчас в Кабуле такой платок - знак лояльности новому Исламскому режиму. Пока срабатывает. Доезжаем за десять минут до площади Спинзар. Ставим машину около афганского гаишника. Он наш старый знакомый. Всю жизнь провел на этой площади, довольно бестолково пытаясь руководить дорожным движением, которое в Афганистане похоже на броуновское, и просто по определению не может быть упорядоченным. Вспоминается подарок, сделанный московской мэрией кабульскому муниципалитету в 1990 г. Тогда была популярна идея т.н. прямой помощи СССР отдельным афганским провинциям. Каждая республика и область нашей родины "прикреплялась" к какому-нибудь афганскому городу или провинции и отправляла туда в виде безвозмездной помощи то, что она сама производила. Часто это были нужное для Афганистана оборудование, продовольствие и т.п. Но иногда - это был полный бред. Гомельская область, отвечавшая за афганскую провинцию Кунар, прислала туда пять кормоуборочных комбайнов. Те, кто бывал в Кунаре, знают, что это одна из самых гористых провинций страны. Большинство тамошних полей по площади занимают столько же места, сколько и сам кормоуборочный комбайн.
      Так вот, Москва прислала Кабулу пять светофоров, которые поставили довольно хаотично в самом центре города. Поначалу народ приходил и приезжал смотреть, как они работают, создавая при этом пробки и заторы. Потом надоело. Все привыкли. Говорить же о том, что водители обращали на них внимание, как вы сами понимаете, не приходится.
      Выходим из машины, здороваемся, просим приглядеть за нашей "Волгой".
     Проблем нет, идите ребята - все будет в порядке. Заходим в лавку нашего друга, про которого злые языки говорили, что он работает на все разведки мира вместе взятые. Он торгует часами, обменивает валюту и вообще, чего только не делает. В лавке разительные перемены. Все дорогие часы убраны, а на их месте лежит китайская и тайваньская штамповка. Логично. Говорим о том о сем. Выходим наружу и подходим к маленькому пятачку, где раньше торговали книгами, газетами и журналами. Ассортимент у книготорговцев полностью обновлен. Только книги, изданные в Иране и Пакистане, повествующие о джихаде и подвигах муджахедов. Покупаю пару-другую, наиболее приглянувшиеся. Одна об Ахмад Шахе Масуде и его боях с красной армией в долине реки Панджшер, другая о борьбе муджахедов провинции Пактия. Покупаю также все имевшиеся в продаже портреты командиров муджахедов. Некоторые лица просто зверские, другие - ангелы во плоти.
      Садимся в машину и медленно едем в сторону т.н. "Нового города", где находились самые дорогие и стильные лавки города. Внешне ничего нового. Только на углах посты муджахедов - опять же масудовцы. Заходим к старому приятелю, снабжавшего водкой полгорода. Спрашиваем, как дела? Он говорит, что к моменту прихода муджахедов весь алкоголь он уже распродал. Муджахеды, зная, чем он торговал, обыскали лавку и пригрозили, что если он еще будет нарушать законы Ислама, то закроют лавку и его самого посадят в тюрьму. Вывод он сделал правильный. Больше не шалит.
      Едем на север города. По дороге встречается много КАМАЗов, набитых бойцами Масуда, которые все еще подтягиваются из панджшерской долины в город - она к северо-востоку от Кабула. В кварталах, расположенных напротив Кабульского элеватора, не понятно, чья власть. Кое-где стоят хазарейцы - "вахдатовцы", где-то, по-моему, гульбеддиновцы. Ну, да бог с ними. Не стреляют, лишь внимательно смотрят на проезжающие машины. И на том спасибо. У квартала Кот-и Санги, что в переводе на русский означает "Каменный перевал", нас тормозят. Первый раз за почти двухчасовую поездку по городу. Это должно было случиться, не могли же мы проехать по большей части города, без того чтобы нас не остановили. С кресла, стоящего у дороги лениво поднимается пуштун в чалме, завязанной по-кандагарски, ее кончик кокетливо торчит вверх, в широких штанах, национальной длиннополой рубашке, поверх которой надет жилет, расшитый золотой ниткой, с автоматом Калашникова, три магазина которого - один вверх, другой - вниз, третий - опять вверх раструбом, в котором видны патроны, перетянуты липкой лентой, один из них вставлен в автомат. Так делали наши и солдаты (только обычно скрепляли не три, а два магазина), чтобы можно было во время боя быстро - за три секунды - вставить в автомат новый магазин. А три секунды во время боя - это много. За это время можно погибнуть, а можно и остаться в живых. Он делает нам отмашку. Я плавно торможу и останавливаюсь около него. Он засовывает свою давно не мытую голову в открытое окошко машины и внимательно всех осматривает. Спрашивает на пушту, который я плохо знаю, есть ли оружие и деньги. Насчет оружия - это естественно, а насчет денег - пло-хо. Постановка вопроса неправильная. Значит, могут начать грабить. Выхожу из машины и вскоре выясняется, что другого языка, кроме пушту, он не знает, а мои познания в нем не достаточны, чтобы объяснить ему все что надо, и перевести разговор в шутейную форму, что во многих случаях в Афганистане выручает. Это плохо. Подползают и другие муджахеды. Окружают нас неплотным кольцом, рассматривают, судачат, обсуждают машину и нас самих. Чем это может кончиться, известно одному Богу. Чувствую, что напряжение нарастает. Ну вот, нашли приключений на свою задницу. Обидно то, что посольство всего в пяти километрах, но связываться с ним по рации бесполезно. Отберут еще и рацию, да посольские ничего и не сделают. А если и помогут, то потом одной объяснительной послу дело не обойдется. Разрешение посла было лишь на поездку в ДСНК, а нелегкая нас занесла к "Кот-и Санги". Что это вы там делали? Вам что, указание посла не указ? Дураков в посольстве нет. Все знают всё и понимают с полуслова, с одного взгляда. Надо выпутываться самим. Выхода нет. Будем надеяться, что это еще не кирдык. Вдруг вижу каким-то боковым зрением, что к этому посту подъезжает джип "Тойота", столь любимая муджахедами. У нее кабина на 5-6 человек, а сзади открытый кузов, где укреплен пулемет ДШК и сидит еще 5-7 внушительных с виду людей, вооруженных главным афганским оружием - автоматами Калашникова, который называется здесь Калашинкуф и на базаре стоит около 80 долларов. Люди бойко, как горох, спрыгивают на землю и выстраиваются в некоторое подобие строя. Все ясно - смена караула. Есть шанс вырваться. Глаза муджахедов прикованы к лицу командира - деда, а может и не деда, у него длинная с проседью борода, копна седоватых, года три не стриженых волос. На нем советский армейский бушлат, перетянутый двумя пулеметными лентами, а на боку маузер в деревянной кобуре: ну прямо ни дать ни взять - штурм Зимнего. На босых ногах кожаные афганские туфли с длинными, загнутыми наверх носами, чтобы было удобнее снимать. Такие уже давно в Кабуле не носят.
      Пока одни сдают пост, а другие его принимают, медленно сажусь за руль, благо дверца открыта и во время беседы с муджахедами я ее придерживал рукой. Двигатель я не выключал, и слава Аллаху, что мои друзья из машины не выходили. Тихо, практически не газуя, отъезжаю от них, каждый момент ожидая очереди в спину. Проходит 10-20-30 секунд - не стреляют. Хотя, кто считал эти секунды. В такие моменты время идет по другому. Прибавляю скорость и резко сворачиваю в узкий проулок направо, на следующем повороте - налево, и так, неким подобием противолодочного зигзага, все увеличивая скорость, рвусь вперед. Под колеса машины суматошно бросается курица, давлю на газ, бог с ней с курицей, жизнь важнее. Кручусь по узким улочкам, не отрывая взора от зеркала заднего обзора, слава богу, что я знаю эти кварталы, как свои пять пальцев. Без этого влипли бы в историю. Здесь тьма тьмущая узких проулков, где машина не пройдет, и много тупиков. Преследования пока нет. Вырываемся на большую улицу, ведущую к военному лицею "Дэ харби шувандзай", и степенно едем в сторону посольства. Слава Аллаху, судьба дала нам еще немного жизни. Что такое очередь из ДШК в спину, я знаю, видел. В человеке пробиваются дырки размером с блюдце, а бывает, и тарелку для супа.
      Подъезжаем к посольству, дежурный комендант, увидев нас, машет рукой, - проезжай. Едем к АЭСовским воротам. Там нас сразу же запускают внутрь. Все - мы на родине. Еще поживем малехо. Вылезаем из машины. Навстречу опытный дипломат. "Что ребята, насмотрелись? Что это у вас такие мокрые спины - в сауну что ли ходили, а полотенец не дали?" Нормальная кабульская шутка. Он прав. Вид у нас действительно, как будто мы только что вышли из боя. Садимся в тень. Закуриваем. Слов нет. Искали приключений, нашли их сами. Это был наш выбор. Могли сразу после ДСНК ехать в посольство, так понесла же нас нелегкая в город. За все в жизни надо платить, особенно за свой личный выбор. Если бы нас там кончили из ДШК, виноватыми были бы мы сами. Претензий предъявлять некому. Муджахеды сказали бы, что мы не остановились на приказ остановится, может быть даже утверждали бы, что им показалось, что мы целились в них и т.п. Ну, естественно была бы нота посольства, траурный митинг, такой же, который был некоторое время назад, когда одного из корреспондентов, ехавшего вечером из посольства, переехал танк дивизии Дустума, шедший на позиции. Этот бравый генерал, тогда еще служивший Наджибулле, объявил, что экипаж танка, последним пришедшим на позиции, будет расстрелян. Вот экипажи и рвали по ночному Кабулу во всю силу, не обращая внимания ни на что. Чего уж тут говорить о маленьких желтых "Жигулях"-шестерке, в которых сидел какой-то иностранец. Я видел, что потом осталось от машины, и видел, как из нее вытаскивали то, что некоторое время назад было молодым, талантливым, полным сил и надежд человеком. Зрелище тяжелое. Естественно, что виноватых не нашли, да и кто разберет в ночной тьме, чей танковый экипаж проехал по "Жигулям", которые для танка что мышь для машины. Никто якобы ничего не заметил, а если бы и заметил, то никогда не сказал, что это именно его танк виновен в этом трагическом по своей глупости случае.
      Все. Впечатлений от одного дня хватит надолго. После краткого "совета в Филях " решаем затихариться и быть паиньками. День завершается без каких-нибудь приключений. Играем в подкидного дурачка, попивая фирменный кабульский коктейль - спирт пополам с кока-колой. Благо, его не столь малый запас мы эвакуировали из ДСНК еще до входа муджахедов в город. Закусываем джалгузой - орешками гималайского кедра, любимым лакомством афганцев. Они почти как семечки. Начать их есть легко, остановиться, пока не съешь все - невозможно. Благо спирт еще есть. Быстро, как это бывает в Кабуле, на город падает ночь. Небо из лилового становится черным. Зажигаются огромные, чуть дрожащие от нагретого воздуха звезды.
      Выходим погулять по двору, не забывая при этом нахлобучить на головы каски. Стараемся держаться поближе к стенам домов. По небу опять, как и предыдущей ночью, медленно - если далеко, и быстро - если близко, летят трассеры автоматных очередей. Муджахеды все не могут утихомирится - празднуют победу. Вдруг рядом гремит резкий, с металлическим призвуком, выстрел из танковой пушки. Возвращаемся домой. Выглядываю из окна, выходящего на пустырь. Танк на месте. На башне сидит, подстелив под себя грязную, замусоленную подушку, улыбающийся во весь рот афганский танкист. Ствол пушки поднят вверх до упора и смотрит куда-то за горы. Я его спрашиваю: "Ты, что ли, стрелял? Снарядов у тебя, что - не меряно?" Он смотрит на меня, как на идиота, и на одном дыханием выпаливает: "Так победа же!" Он прав.
      Ложимся спать, благо дегустация кабульского коктейля немного сказывается на мировосприятии и мироощущениях.
      Утром меня будит мой приятель-корреспондент, и вместо пожелания доброго утра выпаливает: "В два часа пресс-конференция министра обороны - Ахмад Шаха Масуда, поедешь?" Моментально сбрасываю с себя остатки сна и отвечаю: "Обижаешь, начальник". - "Тогда в двенадцать выезжаем", - говорит он и выходит из моей комнаты. Смотрю на часы - десять. Привожу себя в порядок. Завтракаю в одиночестве - мои соратники еще спят. Иду в бассейн, вся поверхность воды которого покрыта упавшими, но никем не убираемыми листьями деревьев, растущих рядом сего бортами. Плаваю в нем минут сорок. Возвращаюсь домой и думаю - во что одеться? Как никак мероприятие с участием министра обороны. Однако, поскольку приглашен журналистом, то и канать надо под журналиста, т.е. как удобно, так и одевайся. Джинсы, кроссовки, иранская рубашка без воротника, муджахедский платок и военная куртка - так лучше всего, да и многие из журналистской братии будут одеты приблизительно так же. Предупреждаю проснувшихся коллег о том, что приглашен Ахмад Шахом на встречу. Выхожу во двор и вижу приятеля корреспондента, который только что подогнал к дверям дома свою потрепанную "Жигули - шестерку".
      Сажусь к нему, и мы едем в министерство иностранных дел, где будет пресс-конференция. На т.н. "мидовской улице", так ее называют все советские, пост муджахедов. Они внимательно осматривают машины, сверяя их номера со списком, который держит в руках сотрудник министерства иностранных дел Афганистана, мой старый знакомый. Увидев меня, он кивает головой - проезжай. Сейчас многие из тех, кто верой и правдой (хотя какова была эта вера и правда, известны только Богу), служил режиму Наджибуллы, так же служат муджахедам. Самые умные из этих людей уже давно имели с ними контакт и поэтому так легко "сменили окраску". Ну, да Аллах им судья. За постом муджахедов ставим машину на стоянку. Так нам приказывает какой-то мальчишка с пулеметом ПКМ в руках. Он отвечает за охрану автостоянки и страшно горд тем, что ему подчиняются иностранные дипломаты, журналисты и вообще "большие люди", которых он никогда ранее в своей долине Гурбанда откуда он родом (о чем он мне радостно сообщил) не видел. Медленно идем в сторону комплекса здания Министерства иностранных дел Афганистана, где планируется проведение пресс-конференции Ахмад Шаха. У главных ворот, по бокам которых стоят две горные зенитные установки, стволы которых увиты гирляндами цветов - так красивее, несколько муджахедов обыскивают входящих, похлопывая их для вида, к своим обязанностям они относятся спустя рукава, по карманам пиджаков или заглядывая - и то не очень внимательно - в кофры корреспондентов. Такой участи удостаиваются все входящие - вне зависимости от занимаемой должности. А учитывая, что практически все приглашенные - это корреспонденты местных и иностранных средств массовой информации (последние - люди тертые, многие из которых имеют редкую и небезопасную профессию - мотаться по горячим точкам планеты, и они видели еще и не такое), то никто не выступает. Себе дороже, да и на выполнение редакционного задания это не влияет. Приглашенных много, а обыскивающих мало. Устанавливается очередь и ясно, что в ней мы простоим еще минут пятнадцать. А учитывая то, что в Афганистане время течет по-другому и его здесь не очень-то ценят, то это означает, что пресс-конференция вовремя не начнется, хотя, по большому счету, этого никто и не ожидает.
      Наконец наступает и наша очередь, проходим через процедуру обыска. Моего приятеля-корреспондента просят показать отделение для батареек и то место, куда вставляется кассета в диктофоне, а меня похлопывают по карманам военной куртки. Проформа. Заходите. Идем в сторону старого здания МИД, построенного еще в 20-е гг. 20 в. при эмире Аманулле. Там будет происходить пресс-конференция. Обгоняя нас, бегут фото- и телекорреспонденты. Им надо расставить свою громоздкую аппаратуру. На это требуется немало времен. Нам расставлять нечего, поэтому мы и не торопимся. В зале, отделанном в смешанном индийско-афганском стиле, стоит на маленьком возвышении резной деревянный стол с креслом. Там будет сидеть Ахмад Шах. На столе уже стоит с десяток микрофонов, и многие входящие пытаются пристроить на него свои микрофоны и диктофоны. Все-таки по сути дела первая пресс-конференция столь высокопоставленного представителя муджахедов.
      В зале стоит огромный стол длиной метров эдак десять, вокруг которого на стульях уже сидит множество корреспондентов. Пристраиваемся в торце стола. Ахмад Шах будет напротив нас. Те, кто приходят за нами, вынуждены занимать места на полу, садясь на огромный ковер, расстеленный по всему залу. Видно, что ждать придется долго. Каждый занят своим делом. Кое-кто что-то пишет. Один корреспондент из Германии просто спит, растянувшись на полу. Мы с приятелем играем в морской бой, вызывая неподдельный интерес со стороны наших соседей - журналистов из Индии, Франции и Японии. Кратко объясняем им суть игры. Японец зачарован. Потом говорит, что если бы адмирал Ямамото - командующий японским флотом во время второй мировой войны - знал о существовании этой странной русской игры, то может быть война с Америкой пошла бы по-другому. С ним мы не спорим, ему виднее. Мой приятель оказывается более удачным флотоводцем, чем я. Начинаем играть в крестики-нолики.
      Убив таким образом с полчаса, выходим на крыльцо покурить. Вокруг слоняются муджахеды и сотрудники афганского МИДа, многих из которых я знаю. Вдруг среди охраны, стоящей редкой цепью вдоль высокого решетчатого забора, начинается какое-то движение. Все ясно - едет. Торопливо возвращаемся в зал. Садимся. Внезапно занавеска, висящая за креслом, предназначенным для Масуда, резко раздвигается и в зал входит, а точнее вваливается гурьбой 10 человек его личной охраны. Это здоровенные мужики - под два метра ростом, с длинными окладистыми бородами, в паколях и военных куртках. В руках у них у всех автоматы Калашникова. Почему-то глаз отмечает, что приклад одного из автоматов, принадлежащий самому молодому из них, украшен перламутровыми вставками. Афганцы очень любят украшать оружие.
      Проходит секунд тридцать и в зал скромно, как-то бочком входит тот, ради кого мы все здесь собрались. Это Ахмад Шах Масуд - "Лев Панджшера", "афганский Че Гевара", человек, за уничтожение или достоверную информацию о местонахождении которого, приведшую к его уничтожению, советское командование обещало присвоить сразу же звание Героя Советского Союза. Человек, который успешно отбил девять наступлений Советской армии и афганских правительственных войск на долину реки Панджшер. О нем можно говорить долго. Тем более что я знал его много раньше, когда в Афганистане не было ни советских войск, ни власти Народно-демократической партии Афганистана, а в стране правил президент Мухаммад Дауд. Но это тема для отдельного рассказа.