- X -

     Жилин и его люди побывали на явочной квартире в Староконюшенном и тщательно ее осмотрели. Там ничего не говорило о форс-мажорных обстоятельствах, все было на своих местах, даже скрипка в футляре. В платяном шкафу висела одежда. В конторе автопредприятия Рихард в то утро тоже не появлялся. Мало вероятным было то, что его, как нежелательного свидетеля, убрал дорогостоящий киллер при передаче гонорара. Люди Жилина проверили больницы и морги. Оставалось последнее предположение - Рихарда упрятали люди ФСБ или ГРУ, узнав о переговорах с корреспондентом радио "Голос Америки".
     Жилин занервничал. Ни из ФСБ, ни из ГРУ на него не выходили, требуя объяснений по поводу злополучного интервью. Это был нехороший признак. Зная повадки спецслужб, он понимал, переговоры на этом закончились - он сам нарушил условия договора.
     Без Рихарда он чувствовал себя совершенно беспомощным. Он вникал в детали операций, которые поручал ему, в самых общих чертах. Самостоятельно на Кондратюка не выходил, и сейчас, во всеуслышанье назвав его имя, уже не выйдет. Спецслужбы его опередили. "Проклятые персики!" - думал Жилин, зачем он поспешил с этим интервью? И что за детская выдумка - устранить дальнобойщика и оставить сопровождающего его агента на произвол судьбы? Что это ему давало, кроме еще одного сенсационного заявления о беспределе российских спецслужб? "Да и на кой хрен уже мне этот протокол, если я с ними сторговался? - спрашивал он себя. - Им - протокол, мне - два миллиона зеленых... И куда все-таки подевался Рихард?"
     А авторефрижератор с московскими номерами третьи сутки мок под дождем на кишиневской плодоовощной базе. Никаких персиков на базе уже не было в помине, предлагали загрузиться яблоками поздних сортов. Но Гене Полетаеву было не до персиков, не до яблок, и водитель рефрижератора, бугай, фиолетовый от наколок, спал на задней откидной полке, завернувшись в спальный мешок, пока его молчаливый попутчик пропадал где-то в городе.
     Передача "протокола Жилина" могла по каким-либо причинам не состояться, гипотетически это не исключалось. На этот случай Полетаев имел дежурную инструкцию: "Действуешь по обстоятельствам!" А что это такое, по обстоятельствам? Возвращаешься в Москву ни с чем или пробуешь найти Кондратюка в Кишиневе? А если находишь Кондратюка и все равно возвращаешься ни с чем? Глупо - не найти и вернуться ни с чем, вдвойне глупее - найти и тоже вернуться ни с чем.
     Сняв номер на турбазе "Дойна" и приняв горячий душ - промок и продрог в солнечной Молдове, он открыл свою записную книжку и стал названивать по имеющимся в ней телефонным номерам Кондратюка. В начале - в банк, потом - в штаб-квартиру политического блока, затем - по домашнему телефону. По первым двум ему ничего вразумительного сообщить не смогли. По домашнему ответили только вечером.
     - Мне Игоря Васильевича, - бодрым голосом попросил Полетаев.
     - А кто, простите, его спрашивает? - ответила женщина.
     - Я из Москвы, с поручением, он в курсе. Договаривались о большой партии персиков. - Полетаев с облегчением вздохнул.
     Небольшая пауза. Затем:
     - Вы знаете, он в отъезде. Но я тоже в курсе. Это его жена...
     На этот раз паузу сделал Полетаев. Он не был готов такому ходу событий.
     - Где вы? - спросила женщина.
     Полетаев замялся.
     - Это место у вас называется Рышкановкой, - наконец, нашелся он.
     - Очень хорошо, это по соседству с нами. - Голос стал дружелюбней. - Я вас встречу у входа в торговый центр "Европа", это на Московском проспекте. Через полчаса. - И трубку повесили.
     Полетаев слегка растерялся. Это были как раз те "обстоятельства", к которым он был совсем не готов. Модель "дамы приглашают кавалеров" не вписывалась в картину его возможных контактов в Кишиневе. Ловушка? "Конкуренты", о которых предупреждал Клементьев? Но без "протокола Жилина" он не представлял для них никакого интереса. И не стали бы они "следить" в чужой стране. И устраивать ловушку на квартире такого крутого, судя по словам генерала, как кишиневский господин Кондратюк, - верх фантастики. Если даже "да", зачем назначать встречу не в самой квартире, а в многолюдном месте?
     Гена Полетаев взглянул на часы, надел непросохшую от дождя куртку, зашнуровал кроссовки и, побросав в сумку туалетные принадлежности, перекинул ее через плечо. Он, как тот французский философ, мог бы сейчас сказать: "Все свое ношу с собой!" И добавить, как тот советский пионер: "Всегда готов!" В вестибюле весело подмигнул молодой дежурной регистраторше со словами: "Первый танец со мной!" И услышал в ответ: "Добрый вечер, Константин!" На турбазе он был зарегистрирован не под своим именем, но живо откликался на чужое. Он опять вышел под дождь. В лужах отражались бегающие огни турбазовской дискотеки, зазывавшей к себе усиленными мощными динамиками ритмами.
     Гена Полетаев доехал до "Европы" на такси, удивляясь кромешной тьме, царившей на всех улицах этого города. "У нас всегда так, - пояснил водитель и поинтересовался: - А ты откуда?" "Из Киева", - сказал Полетаев. У ступенек, маршем взбегающих от тротуара к ярко освещенным витринам торгового центра, было довольно много машин. Но в этом городе, заметил он, их вообще много и паркуют их запросто на тротуарах. Он попросил водителя проехать еще метров двадцать вперед, расплатился и поднялся к магазину по другим ступенькам, с краю. Торговый центр занимал первый этаж длинного многоэтажного дома и, может быть, при дневном освещении москвич и увидел бы на нем запомнившийся ему по рекламным буклетам орнамент в национальном стиле.
     В торговый центр входили, закрывая зонтики, и, выходя, снова раскрывали их. Но эту женщину, назначившую ему здесь встречу, он сразу узнал по тому, что она в одиночестве стояла в стороне, под раскрытым зонтом и с полиэтиленовым кульком в руке. "Проклятый город Кишинев..." - вспомнил Гена Полетаев классика: дождь нещадно лил ему за воротник. Ежась, он потоптался у витрины, делая вид, что разглядывает товар, и боковым зрением пытался охватить всю перспективу справа и слева от себя. Понял, что это, наконец, глупо, и приблизился к женщине, напоминая мокрую собаку. И был жалок.
     - Это вы адъютант его превосходительства? - с насмешливой улыбкой спросила женщина.
     - Что вы имеете в виду? - вопросом на вопрос ответил Полетаев. И развязно добавил: - Мадам... - Рассчитывал, в случае чего, прикинуться искателем приключений.
     - Меня зовут Марина, - также насмешливо сказала она. - Жена того самого Игоря Васильевича. Себя не представляйте - все равно соврете. А вот имя его превосходительства не помешает.
     Полетаев встал по козырек, вытер руки носовым платком и вынул из записной книжки квадратный листочек.
     - У меня только вот это, - сказал он.
     В руке женщины оказалась ксерокопия рисунка: ягодицы с приделанными крылышками.
     Марина рассмеялась:
     - Годится!.. А знаете, его превосходительство ничуть не изменился.
     Она протянула Полетаеву пакет.
     - Ну, что же, прощайте! - И зашагала вниз по ступенькам походкой "от бедра", как это умеют уверенные и знающие себе цену женщины.
     Полетаев не стал осматривать содержимое пакета, мысленно прикинул его вес, остался им доволен и тоже спустился по ступенькам. Остановил такси, и через полчаса был на Заводской, на плодоовощной базе. Его "сменщик" по-прежнему спал на откидной полке, и Полетаев довольно долго стучал в дверцу запертой изнутри кабины.
     Ну, тут с вашими персиками под светофором завшивеешь, - сказал тот, позевывая.
     Все, в путь! - отозвался Полетаев радостно, но стуча зубами от холода.
     В Москву? - не понял "сменщик". - А загружаться?
     Загрузились! - сказал Полетаев, довольно похлопав по пакету.
     А кто же мне порожняк оплатит?
     Хозяин твой и оплатит. И щедро оплатит!
     Ну, гляди!
     Пока разогревался мотор, пока громоздкий автофургон разворачивался, пока водитель объяснялся с вахтером базы, Гена Полетаев, все еще стуча зубами, разделся донага, насухо обтерся полотенцем и забрался в спальный мешок "сменщика".
     Тебе бы сейчас еще стакан водки и бабу! - недовольно сказал "сменщик". Возвращаться в Москву порожняком ему не хотелось. Но Полетаев уже ничего не слышал, он сладко спал, положив под голову термос-контейнер, взятый у женщины...
     ... Марина Кондратюк тоже собиралась сладко спать, потому что, передав спецпосылку москвичу, была спокойна как никогда. Она заставила мужа в ночь перед его вылетом в Москву рассказать все - о "протоколе Жилина", о самом Жилине - вплоть до заветного жилинского талисмана - снайперской пуле, о ранении брата в тюрьме и Кручинском, предложившем сделку "свобода Вячеслава - "бухарестское досье Дакова", а, следовательно, и еще одну - "протокол Жилина" - "бухарестское досье". Игорь не хотел говорить всего, но чем больше она из него вытягивала, тем спокойнее становилась, а потом и вовсе не напоминала ту горестно растерянную женщину за каталогом "Отто".
     - Вы, мужчины, почему-то все страшные дураки! - вырвалось у нее неожиданно. - Все, без исключения. Носитесь с какой-то бумажкой, как дураки с писаной торбой. Это - клиника. Будь моя воля, я бы всех вас определила к Норе Дадиани!
     Эта женщина быстро расставила все по своим местам:
     - Ты, как эпический рыцарь, стережешь какой-то полузабытый священный свиток. Я тебя освобождаю от этой миссии!
     Когда позвонил москвич, Игорь уже действительно был в отъезде. Она не солгала. Не солгала и о том, что знает о цели приезда москвича. "Я в курсе..." Но что ей мешало инсценировать соучастие в операции? Ты приехал за термосом-контейнером? Отлично! Приехал - получишь. За полчаса, остававшиеся до встречи у входа в "Европу", - а это было буквально через дорогу от дома, - она сварила крепкий черный кофе и налила его в колбу старого термоса. Он, за старостью и ненадобностью, давно пылился в кладовой и даже покрылся кое-где пятнами плесени. Чем не вещь, пролежавшая пятнадцать лет по всяким тайникам? Закрутив пробку термоса, Марина в том месте, где пробка соприкасалась с колбой, залепила пластилином и протянула медную проволоку от крышки к корпусу. И все это таинственное сооружение увенчала еще одной завинчивающейся крышкой.
     Звонок москвича оторвал Марину от бухгалтерских отчетов по семейной фирме "Европа". Она вернулась к ним, поеживаясь от сырости, и с особым удовольствием перелила в свою чашку из джезвы остатки кофе, не вместившегося в термос. Дочери Марина и Кристина навещали в тот вечер бабушку Евдокию Ефимовну. Марина любила ходить к бабушке, а старшая Кристина делала это ворча - ей приходилось стирать с лица косметику: бабушка в этом отношении была строгих нравов.
     Гена Полетаев спал сладким сном до первого таможенного поста. Там нырнул в свой еще непросохший спортивный костюм, и, прижав к груди ценный груз, сиганул в придорожные посадки, чтобы обойти блок-пост с тыла. И так - много раз, до самой Москвы. Эту московскую фуру все таможенники - и тираспольские, и украинские, и российские - досматривали особо придирчиво. Едет порожняком. А с порожняка никому из них ничего не перепадало. По этой же причине - "пустой" поездки - "сменщик" Полетаева был зол и неразговорчив. Если бы он только знал всю правду об этом рейсе и о том, что волею генерала Жилина он для него мог обернуться билетом в один конец, он по возвращении повесил бы на доме в Староконюшенном в честь своего директора Рихарда Ивановича мемориальную доску.
     
     * * *
     
     Семена Иванович Жилина чествовали пионеры Краснопресненского района. Десять-двенадцать кривоногих и кривозубых мальчишек и девчонок в джинсах и красных галстуках читали художественный монтаж. Так назывался этот жанр в эпоху тоталитаризма. Каждый участник номера, когда подходит его очередь, произносит заученное четверостишие, а все вместе - многоголосая поэма. Краснопресненский Дом пионеров благодарит депутата Госдумы и генерала в отставке за спонсорство.
     Жилин расчувствовался. На его шее, поверх дорогой модной жилетки, тоже красовался пионерский галстук - его повязала девчушка, не по-детски пахнувшая парфюмерией. "Небось, у мамки позаимствовала", - с умилением подумал генерал, правда, вместо слова "позаимствовала" употребил про себя более грубый синоним. Когда детишки закончили, и Жилин приступил к раздаче кондитерских наборов, в приемной штаб-квартиры, за стеной, раздался треск, затем женский визг и что-то дробно покатилось по полу. Генерал поморщился, но раздачу кондитерских наборов продолжил. Затем треск повторился дважды и тот же женский голос закричал: "Не пущу!.." Лицо генерала вытянулось, и с пионерским галстуком на шее он вышел на скандал, плотно затворив за собой дубовую дверь. Вышел не сразу, потому что с другой стороны ее закрывала всем своим телом секретарша.
     Жилин увидел разбросанные по всей приемной персики и щепки от ящика из-под них. Несколько персиков, тех, что помягче, разлились на столе секретарши наподобие разбитых яиц, перевернув канцелярский набор и забрызгав "входящую" и "выходящую" корреспонденцию. Автор этого натюрморта, бугай на голову выше Жилина, все руки в наколках, бешено вращал глазами, приговаривая: "Персиков захотелось?!"
     "Ну, попробуй сделать еще хотя бы один шаг!" - радостно подумал генерал. Он давно не дрался.
     - Ты кто такой? - тихо и вкрадчиво спросил он, примериваясь, как бы половчее ударить того ногой в грудь.
     - Кто я такой? Я, Семен Иваныч, твой избиратель! - Бугай ударил себя в грудь кулаком, волосатые пальцы которого тоже были сплошь в наколках.
     - И чего же ты буянишь, мой избиратель? - так же тихо спросил Жилин.
     - Ты вот кумач на груди носишь, а где твоя справедливость? Я гонял порожняк из Кишинева в Москву, а зарплату мне не дают. Где зарплата?
     - А почему не дают? - спросил Жилин.
     - Персики не привез! Но ведь не за персиками Рихард Иванович посылал, если на то уж пошло!
     - Погоди, погоди, - врубился генерал. - Так это ты ездил в Кишинев?
     Жилин сделал секретарше знак одними глазами. Она выпроводила пионеров, уже приступивших к изучению кондитерских наборов. Причем, двое воздержались срывать с коробки нарядную ленту. Они знали ларек, где эти наборы можно было реализовать, правда, с двадцатипроцентной скидкой. А девчушка, повязавшая спонсору Дома пионеров галстук, не удержалась и, воспользовавшись скандалом в приемной, стянула со стола Жилина нецке - миниатюрную фигурку, вырезанную из кости: их коллекционировал ее старший брат.
     - Ну-ка успокойся, парень, и выпей. Кто остался в гараже за Рихарда Ивановича? - Не дожидаясь ответа, Жилин позвонил в гараж и, назвав себя, распорядился оплатить порожний рейс дальнобойщику ("Как тебя?" Бугай: "Михайло, Сеня - тезки мы...").
     Добившись правды и успокоившись, избиратель и рабочий человек Сеня Михайло жрал в кабинете российского депутата дорогой коньяк и рассказывал о поездке, из которой только что вернулся.
     - Так куда ходил твой попутчик и с кем встречался, ты не видел? - допытывался генерал.
     - Не-а. Я получил распоряжение от Рихарда Ивановича четкое - не высовываться. Как и прошлый раз, когда так и не поехал. Ну, а в этот раз налепил на стекло, как он велел, жопу с крылышками и ждал в машине.
     - И никого?
     - Никого!
     - А когда попутчик вернулся с "товаром"?
     - В последний час. Аккурат, как вернулся, так и поехали.
     - В дороге о чем говорили?
     - Ни о чем. Он спал на задней полке, а перед каждой таможней велел будить. И сигал с "товаром" в обход. Бедный, промок и промерз, как бобик.
     - А ты не спрашивал, что за "товар"?
     - Не-а, зачем это мне? Меньше знаешь - дольше живешь...
     - А звали его как?
     - Назвался Константином. А в паспорт я не заглядывал.
     - "Он такой же Константин, как я российский президент!" - подумал бывший особист. И вдруг спросил:
     - Сеня, ты где сидел и за что?
     Михайло ответил. Оставшись без Рихарда и его связей, российский депутат размышлял, где и как смог бы использовать этого гоп-стопника, так удачно подвернувшегося под руку. Чтобы расположить к себе этого бугая, он сунул ему за кишиневский рейс триста баксов премиальных и еще сотню представительских - "на пивко с корефанами, только с теми, кого хорошо знаешь!"
     Когда это ходячее пособие по криминалистике, фиолетовое от наколок, ушло, сообразив, что депутат в красном галстуке поручил ему собрать эдакую маленькую карманную бандочку, Жилин принялся осмысливать происшедшее. Дальнобойщик вернулся, его попутчик - тоже, и не пустой. Стало быть, контейнер уже в "конторе". Не стал бы попутчик так старательно обходить таможни с обычными молдавскими сувенирами. А это уже в корне меняло ход событий. Свою часть договора Жилин выполнил. В ходе операции ее сценарий, правда, изменился - Кондратюк на связь не вышел, его пришлось в Кишиневе искать, но жизнь есть жизнь, и всего не предусмотришь. А если человек "конторы" в ходе операции проявил самостоятельность - честь и хвала ему! Теперь - о провокационном интервью Жилина американскому радио. Оно операцию не сорвало? "Контора" получила афганский протокол? А само интервью - старый испытанный пропагандистский ход, который принимают всерьез только обыватели. Профессионалам к таким вещам не привыкать.
     "Хоп!" - мысленно воскликнул генерал, поняв, что в этой операции он безупречен, а должок - два миллиона зеленых - за "конторой". И о нем пора напомнить. Он набрал номер телефона основного посредника в этой операции - советника Совета безопасности РФ Антона Небабы.
     Бывший московский подопечный Кручинского, коротавший старость на дачке, снова был призван на служение отчизне. В Совете безопасности он значился советником, но выполнял функции референта председателя. Россия все еще сильна институтом патриотически настроенных пенсионеров: служат ей не за страх, а за совесть. К тому же, когда-то кто-то в молодости его надоумил пить йод, пять капель на полстакана воды, он и в старости сохранил прекрасную память и отличные сосуды. Такие люди до последнего своего вздоха брызжут инициативами. И не всегда - наказуемыми. Взяв на московском саммите из рук члена молдавской делегации газету пропрезидентского политического блока, он увидел, как далеко пошел фаворит Кручинского, значившийся самым главным фигурантом по так называемому "Бухарестскому досье" в допуске "Д". Даков. Его имя назвал он в приватной беседе с молдавским президентом в один из визитов того в Москву. И Кручинский не побрезговал приблизить к себе скомпрометировавшего себя гэбиста...
     - За вами должок-с, господин Небаба! - поздоровавшись, напомнил Жилин. Он уже был настроен благодушно.
     - Так за нами, генерал, не заржавеет, вы же знаете, - дружелюбно ответствовал Антон.
     - А конкретней?
     - Как только - так сразу. Ждем-с на Лубянке. В управлении генерала Ульева Аркадия Степановича.
     - Почему же на Лубянке? - насторожился Жилин. - У меня, в штаб-квартире партии, удобней.
     - Детский вопрос, генерал, - неподдельно удивился Небаба. - Деньги - из фонда спецопераций ФСБ, их выдача предусматривает определенную процедуру с участием членов коллегии. - Почувствовав настороженность Жилина, Небаба добавил: - Меня уже, кстати, спрашивали, почему вы не торопитесь к кассе. Учтите, уйдут деньги на другие расходы - "контора" по части бюрократии ничем не лучше других учреждений.
     - Что ж, я готов, - сказал Жилин, внутренне стыдясь своего беспокойства: "Жилин, у тебя депутатский иммунитет!.."
     Жилина на Лубянке встретили с большим нетерпением. Гагарин даже перенес на другой день планируемую поездку с докладом на Старую площадь. Ульев предупредил о визите Жилина Клементьева, как-никак доставку "протокола" осуществило ГРУ, и дело все еще не было закрыто. Жилин появился в кабинете Гагарина с бодрой полуулыбкой удачливого коммивояжера. Но на его приветствие ему сухо кивнули и хозяин кабинета, и Ульев, и Небаба, и Клементьев. На приставном столе зампреда стоял обычный термос, с остатками пластилина на пробке и торчавшими из него проволочными усиками. Гагарин кивнул Жилину на свободный стул, и полуулыбка на лице Жилина застыла, точно приклеенная.
     Выдержав паузу, Гагарин сказал:
     - Генерал, если вам хотелось угостить нас черным кофе, не обязательно было для этого гонять большегрузное авто аж в Кишинев!
     - Шутить изволите, генерал? - зло сказал Небаба. - Выставили меня на посмешище перед серьезными людьми...
     Жилин разбирался в интонациях. Было непохоже, чтобы здесь перед ним ломали комедию. Но что же произошло в Кишиневе? С чем вернулся агент из "персикового" рейса?
     - Что за параноидальный розыгрыш, Жилин? - вступил в разговор Ульев. - Мы ведь вам не "Голос Америки"!
     - Жилин, а ведь я вас знал совершенно другим, - подхватил Клементьев.
     Жилина прессовали не торопясь, со знанием дела. Жилин вспотел, когда Ульев протянул ему акт экспертизы, составленный в ГРУ. Кто только не участвовал в этой экспертизе - и мастера по взрывным устройствам, и химики из спецлаборатории. Термос, опасаясь взрыва, вскрывали в бункере с помощью робота, а черный кофе исследовали и на содержание бактериологического оружия, и яда, и неизвестного вида взрывчатки. Другой акт не менее красноречиво говорил о стоимости этой экспертизы.
     - Не вы ли, депутат, совсем недавно требовали с трибуны Госдумы строгой отчетности от спецслужб за расходование средств налогоплательщиков? - напомнил Гагарин.
     - То-то порадуется ваша оппозиция, когда шеф ГРУ обнародует всю подноготную пресловутого "протокола Жилина", присовокупив к этому комментарий экспертов, работавших с контейнером, - добавил Ульев.
     - Это провокация. Протокол у вас, - выдавил из себя Жилин. У него пересохло в горле.
     - Он будет у нас. И очень скоро, генерал, - сказал Гагарин. - И не благодаря вашему содействию, а вопреки.
     - Стыдитесь, генерал! - вставил свои пять копеек Небаба. - Не то место и время выбрали для своей потехи!
     "Все кончено!" - подумал о себе Жилин. Его раздавили, как букашку. Ни политики, ни двух миллионов долларов. Все потеряно. Он доверился Рихарду, полагая, что в мире еще существует бесплатная лояльность. Это заблуждение стоило ему будущего. Безвариантно. Хорошо зная стиль работы спецслужб, он понимал, что стоит ему где-нибудь высунуться, они пустят в ход против него бесспорный компромат. Он пошел на торговлю афганским протоколом, и мало того, сам "протокол Жилина" окажется "блефом Жилина".
     - Ну что ж, господа, - сказал Жилин с вымученной улыбкой, - вы переиграли меня. Сдаюсь!
     - Вот это честно, по-солдатски! - Гагарин расплылся в открытой улыбке и протянул Жилину руку. Заулыбались и все остальные.
     - Восхищен! - признался Ульев. - Проигрывать в нашем деле тоже надо мужественно.
     В кабинет неслышно вошел порученец Гагарина и миловидная женщина в белом халате - персональная медсестра зампреда. В четыре руки они быстро накрыли журнальный столик в углу кабинета. На фарфоровых блюдцах - балык, икра, сервелат и тонко нарезанные ломтики черного хлеба с тмином и изюмом. Были наполнены коньячные бокалы.
     - "Каларашский", - похвастался Небаба винной маркой. - Лучший молдавский. Влад Пантелеевич Кручинский не забывает старого сослуживца Небабу.
     - Да, коньячком мы сегодня обязаны Совету безопасности. - Гагарин церемонно поклонился Небабе.
     Жилин находился в нерешительности. Не выпить со всеми значило показать себя обиженным дурачком. Выпить - та же нелепость. Но Гагарин умел разрядить обстановку. Так запросто обнял его за плечи и повел к накрытому столику, что Жилин сдался. Столик был рассчитан на два кресла, поэтому выпивали и закусывали стоя.
     - Не с теми вы воюете, генерал, не с теми, - сказал Гагарин.
     - Политика - не дело солдата, - глубокомысленно произнес Ульев.
     Из приемной опять неслышно появился человек зампреда, наклонился к уху Гагарина и что-то зашептал.
     - Кто спрашивает советника Небабу? - громко спросил зампред своего помощника.
     - Даков. Из молдавского поспредства, - уже громко ответил помощник.
     - Ну, вот, - удовлетворенно сказал Гагарин. - Все в сборе, а сбор, как всегда, в первопрестольной столице.
     Небаба кивнул и вышел за помощником. Из всех присутствующих только Жилин не знал, кто такой Даков, и какое отношение он имеет к событиям. Минут двадцать назад его бы насторожило сообщение о звонке кишиневца, но сейчас ему было все равно. Он испытывал чувство глубокой апатии. Клементьева же дальнейшее по совместному с ФСБ мероприятию по "протоколу Жилина" не интересовало. Он уже знал, что Игорь Кондратюк с требуемыми документами в Москве, и на этом его, Клементьева, миссия заканчивалась. Выпивать и закусывать в обществе этих людей ему не особенно хотелось, и он быстро раскланялся. Вместе с ним порывался уйти и депутат Жилин. Но того задержали.
     - Семен Иванович, - благодушно обратился к нему Гагарин, - это еще не все.
     - Нет, нет, простите, тороплюсь. Больше ни грамма, - сказал Жилин. - И не настаивайте!
     - Так я ведь не об этом, - удивился Гагарин.
     - О чем же? - не понял Жилин.
     - А как же без последней части нашего Марлезонского балета? - искренне удивился Гагарин. - Сейчас подпишите бумагу, что все ваши заявления о разоблачениях советских спецслужб периода Афганской войны являются вашими измышлениями. Инсинуациями, так сказать. А мы, в благодарность за ваше чистосердечное раскаяние, не дадим этой бумаге ходу!.. Как говорится, повинную голову меч не сечет...
     - Вот так фраеров учат! - воскликнул Гагарин, когда Жилин, потеряв способность к сопротивлению, послушно подписал уже напечатанное за него заявление, и засеменил к двери несвойственной ему доселе походкой старика.
     В кабинет зампреда вернулся Небаба с довольной улыбкой:
     - Даков в Москве, с двумя миллионами, хоть сейчас готов выкупить "Бухарестское досье".
     - Копию, - брезгливо уточнил Гагарин. - Это досье ему не выкупить за все золото мира. У нас не лавочка... Вторую копию - молдавскому президенту. А два миллиона Дакова - в фонд спецопераций ФСБ. - Гагарин задумался. - Поразительно, до чего может быть наивен человек, прошедший нашу школу. Он что, действительно поверил, что ему выдадут на руки подлинник документа с допуском "Д"?!
     
     * * *
     
     Даков очень трепетно отнесся к копии "Бухарестского досье". Так коллекционер, долгие годы гонявшийся за этюдом Венецианова, наконец, всеми правдами и неправдами получает его на руки и устраивает ему в стене бронированный альков с секретным замком. Его совершенно не беспокоит, что о его уникальном приобретении не узнают ни знатоки, ни широкая общественность - его греет сознание обладания шедевром.
     "Бухарестское досье" для Дакова было самым серьезным барьером и в большую политику, и в большую коммерцию. И он уверовал в то, что и в Российской ФСБ на фоне тотального разложения в верхних эшелонах власти нашлись люди, не гнушавшиеся заработать на архивах эпохи тоталитаризма. Какой смысл москвичам хранить и беречь досье на бывшего агента, уже являющегося гражданином чужой страны и вычеркнутого из списков кадрового резерва? Такого человека лучше держать в друзьях, тем более, что он там, в своей стране, приближен к своему президенту и обещает через месяц-другой стать вторым человеком в Молдове.
     Для Дакова же выкупленное досье открывало, наконец, подступы к сейфу швейцарского банка, где десять лет мертвым грузом лежали доллары, которыми покойный диктатор Чаушеску рассчитывал оплатить побег из восставшего Бухареста. И состоявшаяся сделка с ФСБ гарантировала Дакову, что на подходе к швейцарскому банку его уже не ожидают никакие нежелательные сюрпризы.
     
     * * *
     
     - Как братание, генерал?
     Клементьев вскинул брови - рефлекторно.
     Радунин, начальник ГРУ, рассмеялся в кулак:
     - Гагарин столик накрыл? Любит и умеет... А вообще-то талантлив, черт. Не к месту и не ко времени, но знаете, я понял, что если бы разведкой занимались поэты, цены бы этой разведке не было. Они бы, конечно, и дров немало наломали бы, но приход бы все оправдал! В наших школах учат чему? Логике, как убить голыми руками, как не наследить. А это психология обывателя. А вот приходит поэт. У него все поступки алогичны. Но он выигрывает. И почему? Непредсказуем! Мы, профессионалы, считаем - запил, опустился, не удается новый венок сонетов. А у него завтра такой стих - он вам завтра такую информацию спустит, что у вас волосы дыбом встанут. И самые осторожные наши враги ему будут помогать. А знаете, почему? Им тоже хочется расслабиться, и они перестают видеть в нем врага. Выпивший человек - пофигист, и любой человек глубоко внутри, если он нормален, тоже пофигист, он принимает условия, навязанные ему отечеством, и понимает - что-то здесь не так... Вы вспомните, хорошие литераторы - великолепные разведчики! Все! А Грэм Грин? Как втюхал схему элементарного пылесоса как новый вид советского оружия на Кубе! Вся британская разведка год ломала над этой схемой головы. Они приняли ее всерьез! А резиденту-пофигисту, если б не его усталость, - новый Экклезиаст писать! Но устал!..
     - Федор Иванович, дело наше - совместное с "конторой" - мелкое. Не стоит таких аналогий. Так называемый "протокол Жилина" у них. И если честно, он выеденного яйца не стоит. Все равно, что предъявлять претензии Ивану Грозному за срубленные собачьи головы, когда человеческих было не счесть. А братание?.. Знаете, Федор Иванович, наш российский президент всех бы побратал. Ему кажется, все помирятся, и появится в каждом доме хлеб, картошка, селедка...
     - Да, Леонид Игнатьевич, люблю я с тобой говорить на отвлеченные темы... Или все-таки не отвлеченные?
     - Федор Иванович, вы же меня не за этим вызвали?
     - Не за этим. Слушай, Леня, проблемы у ГРУ. Если честно, не столько у тебя, сколько у меня. И посвящать я тебя в них, по инструкции, не должен был бы - не ума твоего третьего управления дело!.. Но мы - не гимназистки! В Триесте лег на дно резидент. Не убит, не запил, не пишет венок сонетов - лег на дно. Перебрался куда-то, не знаем. Или остался в Триесте, на нелегальном, тоже не знаем.
     - Нервы сдали, это бывает.
     - Сдали - не сдали, главное не это. Главное, "контора", с которой нам предложил президент брататься, нас обходит. Демонстративно и подчеркнуто. И именно в Триесте - городе всех разведок мира. Вот так. Мы уже месяц фактически из Триеста не подаем информацию на Старую площадь. Химичем, как можем, прибегаем к дайджестам, но долго это продолжаться не будет.
     "Открытый город" Триест не проходил по ведомству Клементьева, и он осторожно спросил:
     - Федор Иванович, а что же Первое управление?
     - Знаешь, Леня, они маркуют в пределах инструкций, и я какое-то время не мог понять, что же меня не убеждает в предлагаемом. На первый взгляд, все просто, как перейти улицу. Но улицу ведь тоже переходят по-разному? Один цепенеет у светофора, второй попадет под машину, а третий проскочит - не заметишь... Я не хочу туда посылать туриста. И дилетанта - не хочу. И любителя приключений - не хочу.
     - Вы ждете от меня совета, Федор Иванович?
     - Не совета. Кандидатуры.
     - Но Триест...
     - Знаю, знаю, не твой профиль!
     Когда Радунин переходил на "ты" и на "Леню", Клементьев знал - дело серьезное, и он не отстанет. Но Клементьеву хватало своих забот, он не собирался потеть за коллег из Первого. Он выдерживал многозначительную паузу, и Радунин это понял.
     - И я бы на твоем месте отказался работать за других, но и меня пойми: Триест - это такая головная боль для меня! Ты же не хочешь для себя нового начальника? - вкрадчиво спросил он и снова рассмеялся в кулак. - Что делать, мне тоже приходится работать за всяких оболтусов!
     - Кандидатов много? - Клементьев сдался.
     - С десяток. Начальниками все хотят быть.
     - Я не о вас - о Триесте
     - Больше, чем карт в бриджевой колоде. Людей много, а человека нет. Сам лично перерыл весь архив. Срывать для Триеста кого-то с насиженного места рука не поднимается, хватит того, что наши политиканы засветили лучших. Когда-то такая вещь называлась предательством, а статья за это была одна - расстрельная...
     - Федор Иванович, вы где искали? Среди "консерваторских"?
     - У меня только две руки, Леня. А что ты скажешь?
     - "Выстрел", Федор Иванович. "Выстрел" выпускал настоящих работяг. Туда по блату не принимали. "Выстрел" не сулил в будущем высоких должностей, он сулил тяжелую черновую работу. И, к сожалению, никаких благ и почестей.
     - Согласен. - Радунин кивнул. - Я там тоже запросил и просмотрел личные дела. Кто спился, кто подался в бандиты - "афганский синдром". Восстанавливать распадающуюся личность нам некогда! И потом - специфика, итальянский язык...
     - Вы личное дело Кондратюка, конечно, не пропустили?
     - А как я мог его пропустить? Он по Жилину, можно сказать, главную скрипку сыграл. И в "Выстреле" профилировался по Триесту, а в Афгане себя показал азартным. И с итальянским языком у этого молдаванина все в порядке.
     - Ну, вы как будто сами и ответили на свой вопрос?
     - Почти. Мне неясен психологический портрет, а вы ведь с ним служили?
     - Портрет портретом, но он давно уже не наш. Вот ведь в чем проблема.
     - Вот потому и прошу помочь! Колись, Леня!
     - Он нам недоступен, Федор Иванович. Как у любого спецназовца, у него не может быть добрых чувств по отношению к ГРУ. Не тот случай. Подставляли его к Герою не раз, и после, когда заменился с Афгана, обошлись с ним не по-человечески. И я к этому приложил руку... Нет, Федор Иванович, это не кандидатура. Он, как бы вам сказать, самодостаточная личность. Умен, образован и, думается, идеалист. Такие не забывают и не прощают.
     - Но Жилина ведь сдал?
     - Не сдал, он с ним простился, как бы вычеркнул из своей жизни.
     - А почему? Почему через столько лет? Причина? Его прижали? Семья, дети?
     - Я думаю, все вместе. Снежный ком. Нарастал. А где тот первый снежок, кто его знает?..
     - А деньги его не интересуют?
     - Он достаточно зарабатывает, вы же дело изучали. Нет, он идеалист...
     - Но и человек!
     Клементьев искренне растерялся:
     - Я не представляю, что здесь можно сделать...
     - А можно, Леня! Можно... Вот такой расклад. Посмотри, с кем он в одной связке. Президент и два его фаворита, а самому нашему герою уготовано место в будущем парламенте, он ведь сопредседатель пропрезидентского блока. Не так ли? Зачем он нынче пожаловал в Москву, не за песнями же? Почему лично вез "протокол Жилина"? Кстати, что за история со вторым термосом, как мог облажаться твой офицерик в Кишиневе?
     Клементьев покраснел.
     - Кондратюк на условленную связь не вышел, и наш сотрудник проявил инициативу.
     - Да, я читал его служебную записку. Жена Кондратюка - умничка. Им бы в Триесте и работать на пару. И легенды никакой не понадобится. Семья попросила политического убежища. Почему в Триесте? Законный вопрос. Вернись к личному делу героя: у него мать - почетный гражданин Триеста.
     - Что за чертовщина? Как это?
     - Да все очень просто. Она работала в Кишиневе ткачихой, когда станкостроительная фирма из Триеста начала поставлять Молдавии свое оборудование. Она на нем выполняла по две нормы за смену. В благодарность мэр даровал молдаванке-ткачихе гражданство. Ты не ленись, все-таки почитай и личное дело спецназовца, и последние материалы - о его политической биографии. - В голосе Радунина появились металлические нотки, приказные.
     - А что дальше, Федор Иванович?
     - Дальше, Леонид Игнатьевич, у нас все пойдет, как по маслу. В то время, как в Москве находился Кондратюк, сюда же пожаловал некто, - Радунин заглянул в свою шпаргалку, - Даков. Бывший гэбист, работавший под журналистским прикрытием в Бухаресте. Он из той связки и прочат ему место спикера в будущем молдавском парламенте. А пожаловал он в Москву выкупить через человека из Совета безопасности компромат на себя. Ему втюхали копию досье. И в это же время в обмен на "протокол Жилина" такую же копию получил Кондратюк. Я думаю, он старался не для себя. Даков в Кишиневе кому-то серьезно мешает. Но этот кто-то и Кондратюка держит на крючке.
     - Знать бы, кто этот "кто-то", - усмехнулся Клементьев.
     - А тут у нас уравнение, где неизвестных величин нет, генерал. И там, и там посредником выступил Небаба, из Совета безопасности. А Небабу в "контору" в свое время пристроил Кручинский. Вот так! Они, сдается мне, и сами там без нас загонят Кондратюка в угол. Нам это на руку, но надо проследить, чтобы парень при этом не стал пороть горячку и сводить счеты, он нам нужен для Триеста.
     - Федор Иванович, а если играть в открытую?
     - Ты же сам понимаешь, ему есть что терять. С бизнесом у него нормально, в политике что-то получается. На кой ему лезть головой в петлю? Партию надо разыграть там, на месте, в Кишиневе. - Радунин опять заглянул в шпаргалку. - Этот Даков должен узнать, что вторая копия компромата на него получена Кондратюком для молдавского президента. А самому Дакову слить компромат на президента, у "конторы", я это знаю наверняка, что-то есть на Кручинского по Таджикистану.
     - "Контора" на это пойдет?
     - Братание, так братание!
     - Вы это серьезно?
     - Нет, конечно, шучу. Но тебе ни о чем не говорит так резко возросший интерес ФСБ к Молдавии?
     - Ну, он определен исторически, это каждый школьник знает...
     Радунин рассмеялся в кулак.
     - Леня, ты же не каждый школьник! В Кишиневе готовят к власти партию коммунистов. Эти выборы ФСБ прокоровила, но на следующих... Это сугубо между нами. Вернемся к Триесту. Времени у нас очень мало, месяц-два, боюсь, потом в Триесте события могут принять необратимый характер.
     - У нас в Кишиневе никого нет? - спросил Клементьев.
     - На Правобережье - нет. А с Левобережья в Кишиневе знают всех как облупленных.
     - Тогда - заслать.
     - Кого, этого незадачливого коммивояжера по части кофе? Кстати, ты его еще не списал?
     - От неудач мы все не застрахованы. Но я бы за него поручился.
     - Не возражаю. Дело твое. Но учти, что вербовка Кондратюка для работы в Триесте с этой минуты полностью ложится на тебя.
     - Понял! - Клементьев встал, собравшись уходить.
     - И еще, генерал, - добавил Радунин, как нечто незначительное. - В паре с твоим человеком будет работать человек из "конторы". Приятно или нет тебе это слышать, но это дело решенное!
     - Понял.
     - Координируете оперативные действия с Ульевым. Он уже в курсе...

Обсудить

Напишите на ArtOfWar

     

Глава IX

Глава XI

(с) Сергей Скрипник, 2003