- XV -
Евдокия Ефимовна неважно слышала: это профессиональная болезнь ткачих. Но от слухового аппарата упорно отказывалась. Очки надеть ее тоже уговаривали долго. Уговорили. Она любила читать, но это занятие становилось все более недоступным. Но, даже надев очки, она не любила, когда ее заставали в них. Перед тем, как открыть дверь кому-нибудь - она жила одна - она их прятала в самодельную шкатулку, сделанную из открыток внучкой Кристиной еще в детском саду и подаренную бабушке ко дню рождения.
Такая она была женщина, эта Евдокия Ефимовна, своенравная, с ранних лет взрослая - воспитывалась в детском доме - и не любила одалживаться даже у собственных сыновей. Она принципиально жила отдельно от них, считая - и всю жизнь учила этому старшего Игоря и младшего Славу, - что человек, пока он не инвалид, не должен быть никому в тягость. "А если, мама, инвалид?" - спросил Вячеслав, когда его, худого, небритого, изможденного, привезли из тюрьмы в ее двухкомнатную "хрущобу" на Ботанике. "Если такой, как ты, то по собственной глупости", - ответила Евдокия Ефимовна, ловко меняя грязные, с засохшей сукровицей бинты на теле парня.
Это Евдокия Ефимовна настояла на том, чтобы Славу после тюрьмы поселили у нее. Игорь и Марина не перечили - это было ее святое материнское право. Но Игорь предупредил ребят с Ботанической магалы, чтобы присматривали за квартирой. Не только чутье подсказывало, что счеты на зоне с Вячеславом сводила не братва - это подтвердили и такие кишиневские авторитеты, как Зеленый и Береза. В Вячеслава стрелял контролер, якобы при попытке к бегству. Это, явно, не методы братвы. А как попал контролер "на зону" с оружием - это категорически запрещалось -другой вопрос и другая история. И сейчас Игорю заниматься ею было просто некогда.
... Евдокия Ефимовна, принципиально отвергавшая слуховой аппарат, не слышала, как звонили и стучали в дверь квартиры. Первым услышал Вячеслав - настойчивые звонки, а затем стук в дверь его разбудили: после ранения он ослаб и много спал.
- Ма! - окликнул он Евдокию Ефимовну, слушавшую в соседней комнате радиоточку, ухом приникнув к приемнику. - Кто-то пришел!
- Сейчас, сейчас. - Евдокия Ефимовна затопотала в коридор, к двери.
- Ма! Не открывай, - хотел остановить ее сын: у Игоря был свой ключ от квартиры, и они договорились не афишировать возвращение Вячеслава из тюрьмы. Но мать уже постоянно забывала все важные вещи. Она открыла дверь и только потом спросила:
- Кто?
На пороге стоял полицейский офицер в зимней шапке и утепленном камуфляже и, за его спиной, двое в штатском. Офицер, взяв под козырек, объяснил:
- Проверка паспортного режима. - Развернул сложенный вчетверо список жильцов. - Так... Кондратюк Евдокия Ефимовна?
- Что? - не расслышала хозяйка квартиры.
Офицер повторил. Женщина закивала.
- Есть кто-нибудь посторонний в доме? - Не спрашивая разрешения, офицер уже оказался в коридоре и сказал, пригнувшись к уху женщины: - Паспорта, пожалуйста.
Двое штатских последовали за ним. Пока женщина ходила за паспортом и рылась в той же шкатулке, где держала очки, один из них, как бы невзначай оказался на кухне, и, когда женщина вернулась, он что-то заинтересованно высматривал из окна. Женщина протянула полицейскому паспорт, тот пролистал его и, возвращая, взял под козырек. "Все в порядке", - сказал он остальным, и все трое двинулись на следующий этаж. Захлопнув за ними дверь, Евдокия Ефимовна обрадовалась, как девчонка. Она знала, что у сына вместо паспорта "тюремная" справка. "Слава богу, - думала она, - обошлось! Они не заметили его присутствия в доме и не стали раздражать его подозрительными взглядами и ненужными расспросами".
- Кто это был, ма? - громко спросил Вячеслав, хотя все прекрасно слышал из дальней комнаты.
- Новый участковый, - ответила Евдокия Ефимовна. - Проверяет паспорта. Должно быть, знакомится с участком.
- Обо мне не спрашивал?
- Нет, пронесло.
"Странно, - удивился Вячеслав. - Чтобы участковому не настучали о том, что я откинулся? Или Игорь забашлял ему как следует?" Полуответом на свой же вопрос он рассеял сомнения и вернулся к вещам, о которых было приятно и радостно думать. Он снова в родном доме, в чистоте, тепле и сытости; и соседи по нарам не доводят его до белого каления дебильными рожами и разговорами. Посреди его чисто, по-крестьянски выбеленной комнаты по-прежнему висит тренировочная груша, а на стене на том же гвоздике - боксерские перчатки. О бывшей жене и прошлой жизни не напоминает даже светлый прямоугольник на месте свадебной, в рамке, фотографии - мать старательно забелила это место известкой. А, главное, простреленное плечо уже не зудит, и от него не разит приторно-сладковатым гниением.
Минут через пять после ухода участкового в квартире вновь раздался звонок, нетерпеливый и настойчивый. Но Вячеслав его не слышал, - он снова спал. А Евдокия Ефимовна хлопотала на кухне, и ближний звук струи из-под крана заглушал для нее все остальные. Поэтому на этот раз она так и не подошла к двери, а звонивший, осознав тщетность своих усилий, отступил. Хотя отступал он настолько редко, что забыл, когда последний раз это было. Может быть, по возвращении старшего Кондратюка из ВДВ. Они вновь боролись на сельского типа стадионе, где паслись козы. И на этот раз Игорь его "сделал", с двух-трех приемов, которые усвоил на службе. И его противник, за рост и плечи прозванный на Ботанической магале Сараем, чуть не заплакал. Но они боролись на спор, и Сарай послал кого-то из своих шестерок в торговую палатку за ординарным "Мерло". Они выпили его в тот день немереное количество, сидя на единственной уцелевшей скамейке для болельщиков футбола без правил, в который играли здешние парни. И "Мерло" их примирило на всю оставшуюся жизнь.
Высматривавший что-то из окна кухни Евдокии Ефимовны, когда та ушла в комнату за паспортом, не мог знать, как и его товарищи, трех очень важных вещей. Все соседи по "хрущобе" Кондратюков - бывшие соседи по магале, их переселяли в многоэтажки целыми кварталами. Это первое. Магала - это своеобразное братство, где ссорятся между собой, но чужаку друг друга в обиду не дадут. И это второе. О том, что Вячеслав вернулся из заключения, магала знала. И это третье.
Не достучавшись до Евдокии Ефимовны, встревоженный появлением во дворе полицейского "Уазика" болотного цвета с синей полосой, Сарай вернулся к ребятам, ожидавшим во дворе. Он, как все очень крупные мужчины, был тугодум. Но сейчас в его душе набатом звенела ответственность, и он стал скор на решения. От группы парней отделились те, что помладше и помельче и, маясь от безделья, устроили игру в снежки, с хохотом и матом, перемещаясь к стоящему поодаль "чумовозу" - машине болотного цвета с синей полосой. По мере того, как они к ней приближались, туго слепленные снежки все чаще и чаще попадали в глухие борта авто. Когда они поравнялись с "Уазиком", его задние дверцы одновременно распахнулись, и оттуда вывалилось с полдесятка застоявшихся парней в камуфляжах и черных вязаных шапочках. Начавшаяся словесная перебранка сменилась рукопашной. Тогда из машины выскочил еще один камуфляжник, озверевший и с автоматом, и дал очередь в воздух. На поддержку хулиганам высыпало все мужское и женское население "хрущоб". Хулиганы начали разбегаться, а не успевших опоновцы, обкладываемые со всех сторон матом и сами матерясь, скрутили и затолкали в фургон. Фургон тут же тронулся с места. Хулиганов повезли разбираться на ближайший опорный пункт.
Капитан Андрущак хотел соблюсти приличия и повторно нагрянуть на квартиру Кондратюков хотя бы полчаса спустя после "проверки паспортного режима". Конечно, можно было и даже одновременно с "проверкой". Но полицейский офицер, возглавлявший ее, не был посвящен в подноготную операции. Он не был и участковым магалы, ему просто заморочили голову удостоверениями СИБ. Ему в голову не могло прийти, что один из двух сотрудников СИБ в штатском, сопровождавших его при обходе квартир, не случайно очутился на кухне Евдокии Ефимовны и громыхнул выдвижным ящиком газовой плиты тоже не случайно. "Ребята, наверное, знают, что ищут", - подумал он.
Его тут же отпустили, даже для отвода глаз не обойдя с ним одну-две другие квартиры. Ему сказали спасибо, и он пошел себе в одну сторону, а те двое из СИБ, удостоверившись, что "Уазик" с опоновцами на месте, весело зашагали, поскрипывая снежком, к "Ниве" со спецномерами, где их дожидался старший сотоварищ капитан Андрущак.
- Ну что? - спросил он их, отогревавшихся в салоне с морозца. - Все сделали как надо? - Его выпуклые глаза делали любую его улыбку какой-то неопределенной, как бы приклеенной. - Оставили?
- Да там все в порядке, не беспокойся, - ответили ему.
- Не забыли, где оставили, орлы? - подначивал он их, так как был старше званием вообще, а нынче - и благодетелем. Нет, он не поделился с ними баксами, полученными от депутата Дакова, правой руки президента; они и не подозревали, что таковые существуют. Но он представил дело так, будто спасает их всех от перспективы неминуемого пересмотра того самого уголовного дела.
- А он там, вы уверены? - спросил Андрущак, барабаня пальцами по рулевому колесу служебной "Нивы".
- А где ж ему быть?
- Нет, но вы его видели?
- Не ходить же по комнатам, - оправдывались они.
- Ходить, не ходить, а вдруг старший Кондратюк забрал его в другое место? В больницу? К себе?
- На вешалке его тюремный бушлат. И тюремные кирзухи стоят. И в доме пахнет лекарствами.
- Это не доводы, ребята, - беззлобно ответствовал Андрущак. Он барабанил пальцами по баранке, поглядывая на часы. Вопросы он задавал так, от нечего делать. Он был уверен в исходе операции и, задавая вопросы, просто коротал время. "Еще минут пять", - сказал он себе, думая, под каким предлогом отсидеться в "Ниве", когда пройдут эти пять минут, и он отправит своих "орлов" вместе с опоновцами обыскивать квартиру и брать младшего Кондратюка с поличным. Он все-таки боялся, что тот его узнает в лицо. Уже истекала последняя минута, и он приготовился ударить по газам, когда из жилого массива, засаженного однотипными пятиэтажками, показался без приказа покидавший объект болотного цвета "Уазик" с синей полосой по борту. И капитан тут же позеленел. Опоновцы должны были ждать их во дворе, у подъезда, в котором проживала Евдокия Ефимовна. А с места, где стояла их "Нива", они не видели пьесы, поставленной Сараем и его актерами-хулиганами.
- Идиоты! - зашипел Андрущак. - Что они делают?
Он стал давить ладонью в клаксон, но "Уазик", переваливаясь на ледяных буграх зимней дороги, свернул направо, и Андрущак опоздал перегородить ему путь "Нивой".
- Идиоты! - повторил капитан.
- Давай сами, - предложил кто-то сзади. Но остальные его не поддержали. Хоть этот младший Кондратюк и раненый, но бешеный. Они это запомнили надолго.
0 Отставить "сами"! - распорядился капитан. Он был искренне расстроен.
* * *
Их "Чироки" встретился с "Нивой" чуть ли не лоб в лоб. И без того узкая дорога была сужена придорожными сугробами. До этого - уже сворачивали в жилой массив - им повстречался полицейский "Уазик", а тут еще и эта "Нива" со спецномерами.
- Это она, Игорь Васильевич! - сказал Андрей, узнав "Ниву", которая в первой половине дня неотступно шла за ними от банка, а затем отстала у президентуры.
- Да, это она, - признал Кондратюк. У президентуры он пересадил Марину в такси, и жена поехала в свой торговый центр более или менее успокоенная: была убеждена, что Игорь остальные полдня потратит, добиваясь приема у Кручинского. Игорь уже получил звонок от Сарая. То, что звонили с магалы, Марина не поняла, муж отвечал односложно и уклончиво. Теперь Марина ему мешала, и он изобразил на лице упрямую решимость попасть к президенту, во что бы то ни стало. Это сработало. И, посадив Марину в такси, Кондратюк помчался к матери на Ботанику.
- Андрюша, стукни ее нежно, легко, - сказал Кондратюк, когда с "Нивой" поровнялись. И взялся за дверную ручку.
- Понял, Игорь Васильевич! - Андрюша резко вывернул руль, удар пришелся по касательной и получился не более ощутимым, чем первый робкий поцелуй в щеку. А Игорь уже был на шоссе и тянул на себя дверцу со стороны водителя "Нивы", готовясь "выяснять отношения", как это делают ежечасно тысячи владельцев крутых иномарок. Но, открыв дверцу и увидев Андрощука, развел руками.
- Ста-а-рик! Сколько лет, сколько зим! - воскликнул Игорь.
Андрущак растерялся: из всех троих, сидевших в "Ниве", он единственный, хоть и шапочно, был знаком с Кондратюком - по стрелковому тиру. И остановил своих приятелей предостерегающим жестом: один из них рефлекторно полез рукой под отворот куртки - то ли за удостоверением, то ли за пушкой.
- Ну что ж ты так неосторожно? - досадливо произнес капитан, не проявляя никакого интереса ни к дорожному происшествию, ни к его последствиям.
- Не, это не мы, это твоя лайба! - Игорь приложил руку к груди.
- Ладно, ерунда, разъехались! - предложил капитан.
- До встречи, - согласился Кондратюк. - Давно не виделись.
"Теперь я знаю их в лицо, - подумал он, усаживаясь в "джип", - они это знают. И если у этого "марлезонского балета" предусмотрена вторая часть, им, по крайней мере, придется сменить "наружку" или пересесть на другие колеса. А на это потребуется какое-то время. Надо успеть вывезти Вячеслава. Оставлять на магале его нельзя. Здесь они его вычислят. - Магалы там, куда он въезжал, давно не было, но по привычке так называли новый микрорайон все ее выходцы. И он тоже. - То, что они снова взялись за брата - сволочизм! Но, нет худа без добра. Теперь, по крайней мере, я знаю их тактику и то, что они ее не изменят. Дилетанты!.."
Как ни был он озабочен и напряжен переменами, которые свалились ему на голову этим декабрьским утром - кому-то другому их хватило бы на всю жизнь, - его позабавили и заставили улыбнуться форпосты, выставленные ребятами с магалы. То здесь, то там стояли по двое - по трое, подозрительно вглядываясь в подъезжавших и проходивших. "Да здравствует Ботаническая магала! Дух свободы, дикой сирени и благословенного "Мерло"..."
Верховодил всем этим старожил Фима по прозвищу Сарай. Он величаво, не теряя чувства собственного достоинства, ждал, пока Игорь выйдет из своей крутой иномарки и сам подойдет к нему. Быть может в нем, с приходом Игоря из ВДВ, и умер борец Иван Поддубный, но не актер и не вожак. Здесь ему не было равных.
- На, забери свою цацку. - Вместо "здрасте" Сарай сунул Кондратюку японский мобильник, который выглядел в его огромной ручище смешно и нелепо. "Какую обалденную рекламу прозевал "Панасоник"", - вдруг весело подумал Кондратюк.
- А где твое "здрасте", Фима? - спросил он.
- Мое "здрасте" не ботает, за углом болеет, - ответил Фима Сарай. - Что думаешь со Славой? Может быть, ко мне?
- Нет, Фима. Спасибо тебе. Твои ребята меня подстрахуют? Мне нужно полчаса.
- Будь спок. Сколько нужно, столько и нужно.
Кондратюк поднялся к матери и отпер дверь своим ключом. Евдокия Ефимовна кормила Вячеслава в дальней комнатушке, оттуда доносилось звяканье ложки о тарелку.
- Ты обедал? - спросила она, увидев Игоря.
- Он такое не ест, - сказал Вячеслав. - Он все больше по "Макдональдсам".
- Ладно, ты, "по Макдонольдсам", собирайся. Сколько их было? Ты их видел?
- Нет, мать разговаривала.
- Мама, - Игорь нагнулся к уху Евдокии Ефимовны. - Они квартиру не осматривали?
- Кто-то на кухне шурудил, пока она паспорт искала, - ответил вместо матери Вячеслав. - Я слышал. Кажется, у газовой плиты.
- Ладно, брат, собирайся. И оденься потеплее. Это серьезней, чем ты думаешь.
- Я понял.
- Куда ты его? - всполошилась Евдокия Ефимовна. Когда ей очень надо было, слух ее обострялся.
- В санаторий, мама, - ответил Игорь. - Есть тут один подходящий.
Он быстро прошел на кухню, осмотрелся и начал с газовой плиты. Начал с духовки. Но на ней долго не задерживался, понимая, что у тех в запасе были считанные минуты и, как следует, спрятать за это время они ничего не могли. Потом выдвинул железный ящик под ней. В ящике лежал плотно перевязанный тряпичный сверток, и по его очертаниям он понял, что это ствол.
- Они подложили ствол, - громко сказал он брату.
- Что? - не расслышала Евдокия Ефимовна.
Обсудить
Напишите на ArtOfWar
Глава XIV
Глава XVI (окончание)
