- II -
Крошечная дама с челкой, делавшей ее похожей на цирковую пони, скромно отрекомендовалась выпускницей ни больше, ни меньше Международной академии менеджмента. Это были официальные часы приема Кондратюка в его коммерческом банке, и он вынужден был, изобразив на лице внимание, вежливо выслушивать всякую хренотень.
Он попросил для них по чашке кофе, и международная дама приступила к своему проекту, который, как он понял, был призван произвести революцию в молдавском бизнесе.
- Как известно, - начала она, - рассрочкой пользуется весь цивилизованный мир. Это механизм кредита. Богатого - кредитора либо производителя - он делает богаче, а бедного покупателя счастливее. Тому, кто возьмется возродить институт рассрочки, необходимо увязать в единое целое интересы трех сторон - покупателя, продавца и банка. Такой инфраструктурой и относительно свободными средствами, по идее, располагает банк...
- Простите, - перебил ее Кондратюк. - Ваше имя-отчество? - Он понял, что это надолго, и собирался учтиво выпроводить великую реформаторшу.
- Зоя Рихардовна, - ответила дама.
Кондратюк расхохотался. Дама в недоумении подняла брови.
- Это я - своим мыслям, - извинился Кондратюк. Его развеселило отчество. За пятнадцать лет со дня их знакомства Рихард умудрялся напомнить о себе даже таким косвенным образом - отчеством женщины, ни сном, ни духом не знавшей о его существовании...
Москвич Рихард, так его звал пчеловод Максим, и так он когда-то отрекомендовался Игорю Кондратюку, обожал скрипку, как это могут только люди, начисто лишенные музыкальных способностей. Скрипка у него была своя, в футляре с алым бархатным ложем, а представляла ли она собой какую-нибудь ценность, уже не определил бы ни профессиональный скрипач, ни скрипичных дел мастер: любая вещь, потерявшая надежду на лучшую долю, заражается бездарностью своего хозяина.
Все серьезные разведчики и контрразведчики, как бы в издевку над своей профессиональной виртуозностью, заводят себе хобби, в котором или нечего не смыслят, или ничуть не преуспевают. Игру Рихарда мог слушать в этой жизни единственный человек - Игорь Кондратюк, компенсируя своим терпением отказ Рихарда получать с него квартплату. Они жили в двухкомнатной квартире Рихарда, в Староконюшенном переулке, и "конюшенному" периоду Кондратюк был обязан карьерой финансиста.
Как Рихард его вычислил, Кондратюк мог только гадать.
Однажды он появился в полуподвале старого особняка на Мясницкой, предназначенного под снос, и безо всякого "здрасте" обвел взглядом Игорево обиталище. Лохмотья выцветших обоев, керосинку с казанком, где превращались в клейстер сваренные макароны, и лежбище - раскладушку, застеленную спальным мешком. Игорь отсиживался здесь, ожидая заработанные у израильтянина доллары - миллион двести тысяч - достаточно, чтобы вернуться в Кишинев и начать свое дело. Такова была его доля "за риск" - контрабандный провоз валюты через границы.
Кондратюк лежал на своей импровизированной постели, закинув руки за голову, не меняя позы с появлением незваного гостя, немолодого, неброско, но опрятно одетого. Опасаться ему было некого. Милиция сюда не заглядывала, да и документы у него были в порядке: ознакомившись с ними, любой патруль, не задавая лишних вопросов, отдал бы под козырек. Шпана? Ее он меньше всего боялся. Донимали его только крысы, здоровенные и наглые. Но для них по правую руку всегда были припасены биллиардные шары, сложенные в пирамидку, как пушечные ядра. Они и сейчас там лежали, поэтому он даже не пошевелился с приходом незнакомца, возможно и вооруженного.
- Любишь дома в аварийном состоянии? - спросил тот.
Кондратюк не ответил.
- Мне не нравится, как ты ешь и как ты спишь. - Пришелец не смутился приемом. - Мне не нравится, как ты живешь. У меня двухкомнатная квартира в Староконюшенном. Переселяйся, только учти: я играю на скрипке и хуже некуда.
- Хорошо еще не на корнет-а-пистоне, - отозвался Игорь.
- Зови меня Рихард.
- Полностью?
- Не понял?
- Рихард Зорге?
- Нет. Просто Рихард.
- А теперь проявись, пожалуйста. Кто ты, и что ты, и зачем тебе я? Надеюсь, у тебя нормальная сексуальная ориентация?
- Кто я, это неважно. - Рихард пропустил издевку мимо ушей. - Важно, что я знаю, кто ты!
- Кто же я, Рихард?
- "Зовите меня Измаил. Несколько лет тому назад, - когда именно, неважно - я обнаружил, что в кошельке у меня почти не осталось денег, а на земле не осталось ничего, что могло бы еще занимать меня, и тогда я решил сесть на корабль и поплавать немного, чтобы поглядеть на мир и с его водной стороны. Это у меня проверенный способ развеять тоску и наладить кровообращение". Герман Мелвилл, "Моби Дик или Белый Кит".
- Так-так... И собеседники перешли на язык шарады? Так кто же я тогда?
- Измаил, естественно.
- А кто же Белый Кит?
- Как кто? - искренне удивился Рихард. - Ахмад Шах Масуд!
На лице Кондратюка не дрогнул ни один мускул, хотя начало ломить в висках. Это еще происходило с ним, когда при нем упоминали не просто об Афгане и той войне, а находили его болевую точку. Его болевая точка - Ахмад Шах Масуд, который трижды попадал в перекрестие прицела спецотряда Кондратюка и трижды оставался живым. Пуля боялась не смелого, как пелось в популярной песне, пуля не смела ослушаться приказа командования, стоящего и над Кондратюком, и над командованием "ограниченным контингентом советских войск". Ахмад родился под счастливой пятиконечной звездой на погонах генералитета советских секретных спецслужб.
- Об Ахмаде больше не будем, - предложил Игорь. - Как ты вышел на меня? И учти, теперь это для тебя важно, если ты хочешь отсюда уйти. Руками не суетись, пусть будут у меня на виду, и сядь вон на тот ящик в углу. Если боишься запачкать зад, возьми из стопки газету. Только не верхнюю - еще не читал.
Правая рука Кондратюка, свисавшая с раскладушки, была скрыта от глаз пришельца и сжимала биллиардный шар. Он успел бы его метнуть прежде, чем Рихард выхватить свой ствол, если таковой у него имелся, или сделать два прыжка, отделяющие его от дверного проема до Игоря. То, что Рихард явился без сопровождения, Кондратюк понял по шагам, до того, как гость вырос на пороге. Гость шел не крадучись. И потом, если Кондратюк кому-то понадобился для разборок, все было бы обставлено иначе. Профессиональный захват, отключка и только потом - разговор или "базар", в зависимости от того, в чьи руки он попал.
Рихард держался молодцом и сохранял хладнокровие. Он сделал все так, как велел Игорь. Но Игорь не учел местоположение ящика, оно заставляло запрокинуть голову и напрячь шею, но с этим пришлось смириться. Не предлагать же гостю пересесть, по-прежнему пряча правую руку с биллиардным шаром: это уже смахивало на театр одного актера-полудурка.
- Я от друга, - мягко сказал Рихард.
- Ну, конечно, и предлагаешь мне еще одну операцию по ликвидации Ахмада? - усмехнулся Игорь. - Кстати, какую по счету?
- Четвертую.
- А где, кстати, проходила третья?
- Под Кугаром, Игорь, под Кугаром.
- А как зовут нашего общего друга, Рихард?
- Семен Иванович ему имя-отчество.
Кондратюк резко сел, заскрипев всеми суставами старой раскладушки, а биллиардный шар, который он не положил, а выронил перед этим, предательски выкатился из-под раскладушки, но смешон он или нет в глазах Рихарда, Игоря уже больше не заботило. Он не думал, что прошлое настигнет его на московской мусорке и так врасплох, когда он большими усилиями воли выдавливал его из новой жизни вначале из сознания, потом из снов. Выдавливал новыми событиями и впечатлениями, пестрыми и приторными, как дешевые леденцы "Монпасье" времен его детства.
...Сидя на раскладушке, Кондратюк боковым зрением наблюдал, как биллиардный шар подкатился к ногам Рихарда. Криво усмехнувшись, он подумал, что теперь Рихард мог опередить его. Еще он подумал, что его опасения - разговор или "базар" - это детский сад. Рихард пришел не за этим. "Они" были уверены, что документы Жилина у него, Кондратюка. Кто "они"? Если бы Рихард был от Жилина, он не ограничился бы описанием событий, связанных с Кугаром. Они были известны всем и каждому. Если бы Рихард был от Жилина, он имел бы что-то в запасе, какую-то деталь, какую-то подробность, известную только Жилину и Кондратюку. Но он ее не имел. А если имел, то пока не обнаружил или не спешил обнаружить. И его можно было понять - в этом был свой резон. Они виделись впервые, не знали друг друга - со времен Кугара много воды утекло, и Рихарду, если он от Жилина, светиться было преждевременно: он - профессионал.
Если же он не от Жилина, ему тем более нельзя было светиться. Если он от "них", он выбрал не самую худшую тактику. Кондратюка могли, конечно, сразу повязать, а затем подвергнуть допросам с пристрастием. Но чего бы "они" добились? Зная, что имеют дело с профессионалом? Что такие документы профессионал не хранит у себя? Что в процессе дознания он способен так безнадежно запутать дело, потому что до этого запутал его на самом деле, подстраховываясь всеми мыслимыми и немыслимыми способами, что самих дознавателей пришлось бы отпаивать валерианкой, а результат дела был бы на сто процентов нулевой.
А если Рихард не от Жилина и не от "них" - от какой-то третьей стороны? Нет, Кондратюк, ты им всем все равно нужен живой. Тебя теперь будут беречь. Кто бы ни стоял за интересом к документам Жилина, тебя будут брать измором. Теперь тебе главное не переиграть!..
- Спасибо "бате", не забывает. - Кондратюк полез под раскладушку за дорожной сумкой со своими нехитрыми пожитками.
Квартира на Староконюшенном, в двухэтажном особнячке, пропахла старым московским бытом и хорошим трубочным табаком. С трубкой Рихард расставался разве что когда ел или извлекал из футляра - очень бережно - скрипку, чтобы, оцепенев лицом в экстазе, сыграть. Два дня Игорь пролежал на диване в соседней комнате, заложив руки за голову. Рихард звал его только к столу, готовил что-то из полуфабрикатов - отваривал покупные пельмени, заправлял майонезом салаты из пластиковых упаковок. Ели и пили кофе в маленькой кухоньке молча. Со стороны могло показаться, что два холостяка - соседи по коммунальной квартире - пережидают время, которое обошлось с ними не лучшим образом.
Рихард отлучался только за покупками, на пятнадцать-двадцать минут. На третий день он сказал Кондратюку:
- У нас гость - три дня гость. На четвертый заставляют работать.
Они сели в ожидавший их серенький "Фольксваген" и через полчаса остановились у здания с кучей вывесок на фасаде. На одной из них серебряными буквами значилось: "Научно-технический центр "Поиск". Рихард провел его оживленным коридором, по которому туда-сюда сновали белые воротнички, и никто никого не узнавал, и отпер своим ключом какой-то кабинет. Офисная мебель, картотеки, полочки, шкафчики, вертящиеся кресла, компьютер. Все, кроме компьютера, черное и очень современное. Рихард запер дверь на ключ, указал Кондратюку пальцем на вертящееся кресло и сел напротив.
- Это и есть НТЦ "Поиск", - торжественно произнес он. - Если ты заметил, здесь у всех остальных вывески куда дороже и поэтичней: "Мидас", "Кентавр", "Златоуст", "Новая Россия". И все - золотом или литьем. У нас - попроще. Не все то золото, что блестит, не так ли? - Он с явным удовольствием крутанулся на сорок пять градусов и выхватил из прозрачной пластмассовой стойки первую попавшуюся дискету. - На трех-четырех таких умещается весь мыслимый "Инструментарий менеджера" или "Инструментарий изобретателя". Что пожелаете?
- А как насчет "Инструментария игрока в рулетку?" - спросил Кондратюк, подумав: "Он что, собирается сделать меня агентом по сбыту?"
Рихард манкировал его ехидство как опытный лектор реплику глупого колхозника. Он задумчиво повертел в пальцах дискету, и голос его утратил пафос:
- Эти провинциальные школьные учителя - прелюбопытный народ. Взять хотя бы Циолковского Эдуарда Константиновича из Калуги, до сих пор не оценен по заслугам. А Генрих Саулович Альтшуллер из Петрозаводска? Этот создал свою теорию, увлекшись поиском закономерностей в решении нестандартных ситуаций. Теорию решения изобретательских задач - ТРИЗ. Суть ее в том, что в восьмидесяти случаях из ста человек не умеет поставить задачу, и решает заведомо тупиковую, он умеет смотреть, но еще не научился видеть. Один из принципов ТРИЗ гласит: не надо биться над задачей, о которую обломал зубы не один десяток решателей. Задачу надо перевернуть, поставить с ног на голову...
Рихард вдруг резко наклонился к Кондратюку.
- Ты способен сейчас повторить то, что я тебе сказал? Ты меня слышал? Ты сюда пришел не отдыхать! - зло и отчетливо сказал Рихард. - Или Семен Иванович тебя перехвалил?
Кондратюк опешил.
- Слушай снова. - Рихард с неохотой повторил свой монолог.
- Тебе придется его декламировать. И не кому-нибудь, а администрации Московской товарной биржи, где вице-президент по безопасности бывший полковник КГБ. Ты пойдешь к ним с отчетом о прогнозе развития биржи. Отчет сделан нашим центром по заказу президента биржи Милюкова. Ты должен выглядеть, как полномочный и представительный сотрудник нашего центра, а не как курьер. Тебе надо крупно засветиться...
Тот день Кондратюк посвятил изучению отчета, а на другой предстал перед биржевой администрацией. Юрий Милюков зазвал "Поиск" на товарную биржу ради смеха. Но это биржевая администрация думала, что биржа набирает обороты, а на самом деле она, в широком смысле слова, еще не работала. Текущие сделки и счета - не показатель, показатель - железно гарантированное завтра. Когда Игорь, читая вслух администрации отчет, дошел до фрагмента, касающегося непосредственно безопасности биржи, члены администрации не просто побледнели, они побелели. И Юрий Милюков сказал:
- Ребята, если бы это попало к Боровому!..
Фрагмент содержал несколько простых и легко выполнимых операций, с помощью которых биржу можно было разрушить, не прибегая к взрывчатке. Эти ситуации, изобретенные "Поиском", были беспрецедентны, и это значило, что в Москве вполне может найтись "тризовец" с мрачным взглядом на жизнь и соответствующими этому взгляду инициативами.
За вечерней чашкой кофе, вкусно попыхивая виргинским трубочным табачком, Рихард хлопнул себя по лбу - дескать, чуть не забыл! - полез за бумажником и выложил перед Кондратюком двадцать сотенных долларовых купюр.
- Премиальные, от биржи, - пояснил он. И видя, что тот к деньгам не притрагивается, спросил, пряча усмешку: - Много или мало?
- Рихард, кончай, я хочу знать, что происходит?
Рихард хорошо разыграл удивление:
- Я же тебе сказал еще там, в подвале: мне не нравится, как ты живешь.
Кондратюк кивнул:
- Да, ты сказал, я слышал. Но мы уже не в подвале.
Рихард сделал неопределенный жест:
- В философском смысле мы из него и не выбирались.
- А если без литературщины?
- Боишься бесплатных пирожных? К сожалению, таких, кто боится бесплатных пирожных, все меньше и меньше, - буркнул Рихард. Пыхнул ароматным табачком. И почему-то обиделся. Игорь пожал плечами и, сдаваясь, сунул деньги в карман. Рихард посветлел и пошел за скрипкой. Был он похож на большого ребенка и очень не сочетался с тем Рихардом, который прикрикнул на Кондратюка в офисе НТЦ "Поиск" за то, что его невнимательно слушают, и вообще принимают за мужика "с тараканами" в голове: Циолковский, Альтшуллер, судьбы гениальных открытий...
Он с такой неподдельной нежностью извлекал из футляра скрипку и прикладывал к ее струнам смычок, что не верилось - этот благообразный человек с повадками бухгалтера или учителя и доброго семьянина множит ряды одной из спецслужб: когда понадобилось, быстро нашел Кондратюка в многомиллионном городе, хотя ни одна живая душа не знала о "ночлежке" в подвале аварийного дома, как и о том, что Кондратюк - в Москве. Даже в Кишиневе считали, что он сейчас в Греции, сопровождает миллионера-израильтянина Айри Геллера.
Кстати, и в Греции, и в Тель-Авиве, и в Кишиневе его достать было гораздо проще, чем в Москве. Если подполковник Жилин, жив он или мертв, всего лишь пароль доверия, то сколько времени его еще продержат на поводке в Староконюшенном? И насколько короток этот поводок? Он еще ничего не сделал, чтобы это проверить. Он не знал главного: что вдруг произошло, и почему его посадили на поводок. Сам, в одиночку, он этого и не узнает. Но оторваться-то он может? Хотя бы попытаться? Уверенность полуторанедельной давности в том, что его будут брать измором, он потерял. Ну, не могло, не могло быть такого, чтобы приставленный к нему Рихард все это время темнил, изображая из себя чудака, увлеченного теорией Альтшуллера, напускал туману по поводу своего явно сомнительного гостеприимства, и ни словом не обмолвился об интересующем его предмете. Так не бывает. Если же он выполнял чьи-то жесткие указания, то с какой стати было возить Кондратюка в офис "Поиска" и щедро снабжать его долларами? Доллары - это свобода передвижения, зачем ее предоставлять человеку, который под колпаком? И еще этот Альтшуллер со своей теорией, а Рихард любит иносказания: ну, с Белым китом - ясно, а как эту задачу "перевернуть, поставить с ног на голову", знать бы, где у нее голова, где ноги!
Рихард мучил скрипку, пытаясь исполнить экоссез "На смерть Элизе". Как только он закончил игру, терпеливо внимавший слушатель подумал: "А не сделать ли мне ноги? Деньги есть...", и сказал:
- Слушай Рихард, а почему бы нам не отметить мой гонорар кум полагается, как говорят у меня на родине. Не сходить, например, в "Прагу"?
- Да я не пью, врачи не велят. И дома ничего не держу. И не любитель по этой причине ресторанов.
- А я бы сегодня не отказался.
- Ну, так за чем же дело? - невозмутимо отозвался Рихард. - В "Прагу" не стоит, тебе с утра ясная голова нужна. А магазин - напротив, пожалуйста. - И с укором: - Тебя что, держат здесь силой? Ты и по дороге на биржу мог уйти. Десять раз. Только знай, если бы ты в то утро из того подвала со мной не ушел, ты бы на другое утро ушел из него в "деревянном бушлате". Это тебе информация к размышлению...
- Кто вы, доктор Зорге? - спросил Игорь.
- Друг твоего друга, разве ты не понял?
- Нет.
Рихард унес скрипку и вернулся, шурша газетой. Он разложил "Московский комсомолец" перед Кондратюком и ткнул пальцем в столбец уголовной хроники. В коротенькой, в абзац, заметке, сообщалось, что в одном из особняков на Мясницкой, готовившемся под снос, заживо сгорел бомж. Причиной гибели человека стало тяжелое алкогольное отравление, а причиной пожара зажженная и оставленная без присмотра керосинка.
- Наши люди там были. Это твой полуподвал. Обрадовался этот бедолага, что ему привалило такое счастье - керосинка, раскладушка, финский спальник, четыре пачки макарон!.. Киллер - не профессионал, убил, не разбираясь. Отрабатывал аванс. У нас в стране израильские миллионеры на профессионалах экономят. Ты, я вижу, этого еще не понял?
- Откуда ты знаешь, что он был убит?
- Наши люди были в морге и беседовали с патологоанатомом. Бедолаге, перед тем как сжечь, отрезали голову. Прессе об этом, естественно, ничего не известно...
- Чем ему отрезали голову? Ножом?
- Нет. - Рихард сделал паузу и подчеркнуто спокойно добавил: - "Джигли".
- Сволочь! - сказал Кондратюк. - Какая сволочь!
"Джигли", а точнее "пила Джигли" - это даже не удавка, это медицинский инструмент - струна с напыленной алмазной крошкой. В Афгане ее всегда брали в бой, чтоб использовать как хирургическую пилу. За считанные секунды ею можно было перепилить бедро вместе с костью у нарвавшегося на мину. Если, конечно, он не становился обузой, и имело смысл его эвакуировать, а не добить.
- Какая сволочь! - повторил Игорь под испытующим взглядом Рихарда. - Он не перепутал, он просто на нем сорвал злость.
И отрешенно подумал: "Что для одного судьба", - о смерти бомжа, - "то для другого отсрочка", - о еще живом киллере... И сказал Рихарду:
- Израильтянин его не предупредил, кого заказал. Израильтянин не экономил: он пустил его, как пробный шар. Израильтянину надо знать, насколько я для него опасен и как далеко пойду.
- На сколько он тебя кинул? - поинтересовался Рихард.
- Это неважно. Сейчас важно другое. - Игорь почти умоляюще поглядел на Рихарда. - Слушай, Рихард, заканчивай свою мыльную оперу!..
Рихард медленно поднял руки раскрытыми ладонями к Игорю, сложил большой и указательный пальцы правой и очень медленно скользнул ими в карман-пистончик на брюках. Так же медленно извлек из него винтовочную пулю. "Уже на цепочке, - подумал Кондратюк и с облегчением вздохнул. - Так посадить пулю на цепочку Жилину могли только "на базе"..." И рассмеялся пижонству бывших однополчан. Он видел эту пулю, когда она, извлеченная из спины Жилина военным хирургом, безобидно желтела на больничной тумбочке, в стакане, из которого пили водку особисты Жилина, навестившие раненного командира чуть раньше. Сейчас пуля была взята не только в медную тонкую цепочку, на ней был выгравирован рисунок. Игорь его рассмотрел, когда Рихард опустил талисман Жилина ему на ладонь. На меди была очень умело выгравирована задница с крылышками - улетающая задница.
- Все в порядке, Рихард. - Кондратюк рассмеялся. - Сразу надо было. И верни ее Семену Ивановичу побыстрей: с такими вещами не расстаются...
* * *
Кондратюк решил не тянуть с "весточкой" Леве Геллеру или Арье, как тот претенциозно представлялся при знакомстве дамам и господам, на которых хотел произвести впечатление. Он знал этот тип людей: скупы и безжалостны. Подручные Левы разделывали его конкурентов ножами, как мясник тушу, тех же, кто попроще и беспородистей - железными трубами. "Ты должен был быть готов к худшему, - безжалостно корил себя Кондратюк, - а не раскатывать губу на лимон. Он из-за цента удавится!.."
Леве Геллеру было проще убить своего бывшего телохранителя и валютоносца, чем заплатить ему причитающееся. Кого он нанял на этот раз? Московские профессионалы стоят не дешево и держатся корпораций, которые дорожат своим престижем, строго "держат" цены и не прощают кидал. С ними Геллер связываться побоится. Его "мясники" и "сантехники" в одиночку не работают и делают много шума. Их на это и натаскивали - наводить животный страх на новых российских буржуа, цепенеющих при виде ножа или железной трубы.
Лева Геллер или его подручные, по-видимому, нашли самодеятельного одиночку и сыграли на его непризнанности. С Левой Кондратюк расстался в Тель-Авиве, и тот при нем позвонил в "Московское гнездо", в Последний переулок, и распорядился, чтобы на счет Игоря перевели одну и две десятых миллиона в зеленых. Он так и сказал "одну и две десятых". В коммерческом банке "Деловая Россия", где был открыт счет, Игоря по приезде сразу же принял его директор Старохатный. Он извинился за задержку и попросил полторы-две недели для расчета. Он первый из "московского гнезда" Геллера, кто видел в Москве Кондратюка. Игорь не придал тогда значения тому, что банкир не поинтересовался, где он остановился и как его найти. Старохатный достаточно хорошо знал Кондратюка и его статус при Геллере, мог предложить гостевую квартиру в доходном московском доме Геллера. Но этого не сделал. А ведь профессиональному киллеру куда удобней было бы работать в такой позиции. Это - не профессионал, они боялись, что он наследит в их собственном доме, понял Кондратюк. И пустили его в свободное плавание.
"Интересно, сколько они ему посулили? - подумал Кондратюк. - И откуда о моем приезде и готовящемуся мне "абзацу" стало известно Жилину? У него кто-то есть свой в "гнезде". Он тоже шел за мной по следу. Как и тот, что от Геллера-Старохатного с "Джигли" за пазухой... Когда я вошел в банк, со мной была только барсетка, дорожную сумку я оставил на проходной, потому что был уверен: тотчас переведу деньги в Кишинев - мне нужен был легальный стартовый капитал, мы об этом договорились с Геллером, а пару тысяч сниму на текущие расходы - гостиницу, билет до Кишинева, подарки. Денег на счету не было, я был расстроен и отправился в полуподвал на Мясницкой. Наличность в барсетке на больший комфорт рассчитана не была".
Игорь Кондратюк тогда добрался до Мясницкой, не озираясь по сторонам. Ему в Москве ничего не угрожало. Он устал и обрадовался целости особняка и тайника, сделанного им в полом простенке, где хранился его бивуачный скарб: спальник, собранная раскладушка, керосинка, казанок, прочие столовые принадлежности. Этот особнячок он облюбовал из-за того, что тот имел замысловатый вход, и не с улицы - тот был заколочен, наверное, еще в революцию, - а со двора, и чтобы попасть в полуподвал, нужно было протиснуться между двумя стенками - вторая относилась к дому, в котором еще жили. Выход имел массивную дверь и запирался изнутри на специально приделанный Кондратюком засов. Но и это еще не все. Запершись изнутри, из особняка можно было уйти через окно второго этажа - спрыгнуть с карниза на крышу сараюшки и оказаться в смежном дворе, с выходом на другую улицу.
Скорее всего, его "хвост" потерял его тогда, когда он свернул с улицы под арку. Уже темнело, и сориентироваться в незнакомом дворе тот не сумел. Последующие дни для него тоже были проблемными. Игорь "лежбище" не покидал, и дверь была заперта на засов. Она оставалась открытой, когда появился Рихард - Игорь ходил через дорогу за сигаретами и банкой кофе - и Рихард очень удачно улучил время: стало быть, и человек Жилина - Рихард - следил за ним. Переезжая с Рихардом на Староконюшенный, Игорь оставил все как было, и дверь только прикрыл: ведь не стали бы они с Рихардом, как мальчишки, пробираться среди бела дня по карнизу и прыгать на крышу сарая.
"Но почему "хвост" не предупредил киллера о том, что меня из полуподвала увели и, возможно, насовсем: при мне была дорожная сумка? Или хвост - он же киллер - работал посменно? - подумал Игорь и сказал себе: - Сейчас мы все узнаем!.." Он не хотел ни вмешивать, ни посвящать Рихарда в свои планы и, когда того куда-то вызвали по мобильнику, позвонил из соседнего таксофона в "Деловую Россию", назвал себя, а когда его соединили со Старохатным, услышал на другом конце провода радостный голос директора банка.
"Еще бы! - усмехнулся про себя Игорь. - С тебя Лева Геллер уже три шкуры спустил. Ты так невесту свою не ждал, как меня!" Нет, сокрушался Старохатный, еще не перечислили, какая-то внеочередная ревизия в оффшорном банке - операции приостановлены, но закрыть ведомость по зарплате готовы. Тысяч пять с копейками набегает. Заходите, ждем. Вы далеко? Часа через полтора? Отличненько. "Конечно, отличненько, успеешь предупредить своего недоумка-киллера", - подумал Игорь, а вслух потребовал настойчиво и раздраженно:
- Мать вашу, меня беспокоит отсутствие денег! Мы же договаривались с вами еще из Тель-Авива!
"Теперь для меня самое главное - хладнокровие", - накручивал себя Кондратюк, пытаясь смириться с потерей "одной и двух десятых". Как осознание любой серьезной потери, это придет позже. И это будет совсем не сожалением - это будет, как удар головой в лицо, ослепляюще и ни на что непохоже. Почти физическое ощущение удара. Как апоплексия. Как цунами, когда еле заметная волна, приблизившись к берегу, достигает высоты десятиэтажного дома и срезает все на своем пути, как нож бульдозера.
"Спокойно, Кондратюк, спокойно, - гипнотизировал он себя. - Сосредоточься на другом, дыши глубоко и ровно. Ты ведь с самого начала слабо верил, что Геллер отдаст тебе твою долю. Вернись к тому ощущению и считай, что ты выполнял свою обычную работу, не зная, что зашито в жилетке, которую ты надел перед вылетом. Урони свое сожаление с горы, как снежок, и забудь. Пусть себе превращается в снежный ком, и не стой у него на пути". О том, что он перевозил валюту, знали двое - он и Геллер, иначе бы Кондратюк не взялся. Вряд ли Геллер и после стал бы посвящать Старохатного или кого-нибудь из своих партнеров в историю с черным налом, ушедшим на острова в оффшор. Директору банка, по-видимому, полагалось только известить о приезде Игоря в Москву третье действующее лицо.
Но Старохатный знал еще меньше, чем предполагал Кондратюк. Лева Геллер не считался со своими партнерами, которых менял, как перчатки, и в отношениях не щадил. Он готовился войти в "Ассоциацию инвесторов Москвы" и доить инвестиции из московского бюджета. Двенадцать миллионов, перевезенных в жилетке Кондратюком, были для него вчерашним днем, а надежный оруженосец Игорь - отработанным материалом.
Каждый из "московского гнезда" Геллера добросовестно исполнял свою партию. На этот раз Старохатный выдавал Кондратюку его зарплату телохранителя, вернее, расчет, а начальник службы безопасности связывался с киллером, смутно догадываясь, кому звонит. Киллер поджидал "клиента" у банка, чтобы закончить неудачно начатую работу. Его кидали по той же схеме, что и Кондратюка: Кондратюк выходит из банка с миллионом на себе, то есть в поясе или жилетке; десять процентов этой суммы - гонорар киллера. Остальное возвращается заказчику. Так врали киллеру.
Мода на иностранные слова давалась русским всегда очень болезненно. В позапрошлом веке слависты много спорили, называть ли галоши мокроступами - исконно русским словом; в конце прошлого русский язык спотыкался из-за неудобного в произношении, но уверенно входящего в обиход сочетания "наемный убийца". Длинно и не эстетично. Куда благозвучнее "киллер". Это заимствование сыграло с подрастающим поколением, которому вопреки заверению Н. Хрущева, не суждено было жить при коммунизме, злую шутку. Киллер - это звучит романтично и гордо. Но к новой профессии новобранцы в своей массе отнеслись беспечно. Потому что путали такие понятия, как "уметь" и "суметь".
Когда Кондратюк расписался за пять тысяч двести пятьдесят долларов в банке, и с ленцой стал разглядывать сидевших в приемной директора, шедших по коридору, стоявших у банка и через дорогу от него, - так называемого "киллера" он засек сразу. И ему сразу стало скучно. Так бывает, когда зовут в гости, где есть ребенок, и вместо того, чтобы налить по второй, хозяева объявляют: "А сейчас Танечка прочтет стишок..." Кондратюк оглядел его брезгливо и в упор. Он не сдержался, потому что хотел дать этому парню последний в его жизни шанс, хотя он ему был страшно неприятен. Мальчик был наглый, жевал резинку, не закрывая рта, и, встретившись с глазами "заказанного", взгляда не отвел. "Неужели я стал похож на бухгалтера?" - съязвил на свой счет Игорь. И, выходя из банка, еще раз, зло и в упор, посмотрел на парня: "Смотри, мальчуган, смотри, не каждому дано узнать свою смерть в лицо..."
Этому мальчику не надо было бы ходить в киллеры. Он ничего не делал, чтобы скрыть свою приметную внешность. Наоборот. Серьга в ухе, стрижка-"площадка". Разве только губы помадой не намазал. Качок. Но высокий. "Я ниже его, - непроизвольно отметил Игорь. - И шея мускулистая. Не свернуть..." Этому мальчику пойти бы в модельный бизнес, рекламировать джинсы или мужские косметические наборы, думал Игорь, толкая дверь-вертушку. Или завести бабу-банкиршу. Потом бросить ходить туда-сюда по помосту, называемому подиумом, и только доить банкиршу. Потом переключиться на ее подружку, но ту, первую, не бросать. Потому что бабы, которые без комплексов, и которые к тому же банкирши, в своей брошенности страшны, и отравить мужика или "заказать" - им раз плюнуть.
"Не в киллеры тебе надо было идти, а в жеребцы," - лениво рассуждал Кондратюк, в то время, как ноги и глаза делали свое дело. Он быстро, на красный свет, перебежал на противоположную сторону улицы, замер у витрины магазина, поймал в ней отражение выходящего с "площадкой" и серьгой, убедился, что тот его увидел, и направился длинными и извилистыми проходными дворами - одним из хорошо отработанных за время службы в "Деловой России" маршрутом. Изредка замедляя шаг на поворотах, чтобы "площадка" не заблудился, ловил его боковым зрением. "Площадка" - челюсти беспрестанно перекатывали туда-сюда жевательную резинку - приближался к своему "финита ла комедия" с упорством маньяка. "Уже недолго, маленький, еще один поворот..."
Когда парень миновал последний поворот, он увидел безлюдный колодец московского двора и ногу преследуемого в джинсе и кроссовке - она скрылась в крайнем подъезде. Киллер-самоучка оценил безлюдность двора и подумал, что день для него неплохо начался. "Еще бы в подъезде никого!.." Он не знал, что крайний подъезд этого дома перекрыт решеткой у первого лестничного марша и никуда не ведет. Он не знал не только этого. В своей жизни он вообще очень многого не знал, и все его поступки были продиктованы обстоятельствами. В детстве он был избалованным ребенком и не знал слова "нет". Повзрослев, он только научился играть на публику мышцами, так и не узнав, что между обстоятельствами и предполагаемым результатом бывает много помех.
Сегодня на его пути к результату, а обстоятельствами служила хроническая нехватка денег, случилась одна, но непреодолимая помеха - Игорь Кондратюк. У "площадки" была неплохая реакция, не раз его выручавшая и заменявшая ему логическое мышление. Ему хватило ума открыть дверь подъезда на тугой пружине левой рукой, чтобы держать наготове правую. Он даже успел сделать полноценный правый прямой с разворотом бедра, но Кондратюк ушел нырком вправо и встретил его боковым правой же в голову. Парень, надо отдать ему должное, хорошо держал удар и даже успел сомкнуть челюсти, беспрестанно перекатывающие резинку. "Не завалишь", - успел подумать он. Но эта мысль была последней. На этом бокс закончился.
Резко присев, Кондратюк бросил его на спину подколенным захватом, и прежде чем удариться затылком о цементный пол, киллер ударился головой о дверь на тугой пружине. Он, возможно, уже был мертв, а если и отключен, то надолго и с тяжелыми последствиями. Но Игорь для верности перебил ему ступней горло. Потом оттащил под лестницу, и там усадил. Одной "площадкой" в Москве стало меньше. Бомж был отомщен, а уже завтра в Тель-Авиве, знал Игорь, занервничает Лева Геллер, но о том, что выгадал сто тысяч зеленых на киллере-профессионале, никогда не пожалеет. Такая порода.
Пилу "Джигли" покойник носил на груди, свернутой в специально сшитом для этого чехле. Бомжа этот суконец мог бы убить и кулаком, но решил попрактиковаться на "Джигли"...
А Лева Геллер все же пусть понервничает. И пусть понервничает крепко...
В Москве Кондратюк задерживаться не планировал.
- Наконец-то, - сказал с облегчением Рихард, когда увидел его.
- Волновался?
- Буквально с ног сбился, - в тон ему ответил тот. - Предупреждать надо. Я перед Семеном Ивановичем за тебя в ответе. Гулял?
- Долги выбивал, - буркнул Игорь и стал собирать дорожную сумку.
- Уезжаешь? Или перебираешься?
- Уезжаю.
- Это правильно.
Игорь вскинул брови. Вопросительно.
- На билет не траться. - Рихард раскуривал трубку. - Завтра наши люди отвезут тебя. Поедешь с дальнобойщиком. До Минска. Оттуда можешь самолетом.
- Что так?
- Популярен ты стал. Твой Геллер - это цветочки.
- А ягодки?
- Ягодки - афганский протокол Жилина.
- Не мутил бы ты, Рихард. А где Семен Иванович?
- Что-то выглядишь ты сегодня неважно, старик, - сменил тему Рихард.
- Как человек, которого кинули на лимон. Как может выглядеть такой человек?
- Рублей?
- Если бы!
Рихард присвистнул.
Обсудить
Глава I
Глава III
