- III -

     Человека из Москвы за контейнером, со слов Рихарда, направили сразу же после скандального заявления Жилина в Госдуме. Это был водитель рефрижератора. "Его узнаешь по знакомой тебе картинке на стекле", - сказал Рихард.
     Любовь к автопоездам, не только как к средству передвижения, но и связи, Кондратюка не удивляла. Жилину принадлежало грузоперевозочное предприятие с парком с десяток крупнотоннажек. Как и НТЦ "Поиск", филиал которого, с подачи Рихарда, Игорь открыл в Кишиневе, и которому был обязан первоначальным капиталом, позволившим затем там же на паях учредить коммерческий банк.
     Кондратюку было жаль расставаться с ТРИЗовским филиалом. Здесь работали прелюбопытнейшие личности, называвшие себя поисковиками. И здесь вопрос терминологии не был второстепенным, как нет ничего второстепенного в карте незнакомой местности. Но ребята разъехались к поисках лучшей доли по всему свету - ТРИЗ получил мировое признание, а Кондратюк, за отсутствием команды поисковиков, ушел в новое банковское дело. Далеко не такое азартное, как ТРИЗовское. Посудите сами. Свою последнюю задачу кишиневские поисковики решали по заказу Ростовского вертолетного завода. Им показали лонжероны, ломавшиеся на испытательном стенде. А лонжероны, одетые в клееные секции, - это винт. И на заводе, где производят мощные летающие аппараты, такие лонжероны - это бич. Браковали лонжероны под микроскопом, так мелки были точки коррозии, переходящие на испытаниях в трещины.
     Кишиневские поисковики решали задачу по своей методике: как устроить, чтобы образовались такие коррозийные точки, и что сделать, чтобы они образовались на лонжеронах Ростовского завода? Задача привела поисковиков в гальванический цех. Вызывал коррозию состав применявшегося здесь раствора. Его испарения попадали в полиэтиленовый пакет для упаковки лонжерона и оседали на лонжерон уже в пакете.
     Кондратюк прощался с поисковиками, как когда-то - с товарищами по спецназу. Было что-то общее в темпераменте этих, казалось бы, несоизмеримо далеких профессий...
     ... Более подробно о том парламентском дне сообщалось в московских газетах. Так, в информации о тайном совещании главы администрации российского президента и главы чеченских боевиков подчеркивалось, что Волошина во Франции встречал Антон Суриков, бывший сотрудник армейских спецслужб. За эту деталь, по-видимому, и ухватился Жилин. И по ассоциации напомнил о незаконной и даже преступной деятельности тех же спецслужб в афганской войне.
     И Рихард поспешил связаться с Кондратюком, но задача, неизвестно почему, усложнилась. Игорю поручалось съездить на Левобережье Днестра, в село Глиное, к пчеловоду Максиму - "его там каждая собака знает!" - и взять у этого человека посылочку с редким снадобьем. "Мигрень замучила, Игорь!.." Вложить в эту посылочку "протокол Жилина" и передать водителю-дальнобойщику из Москвы.
     "Ну и замутили эти москвичи! Все как в романах времен плаща и шпаги!" - с досадой думал Игорь, выводя из гаража свой "Мерседес"...
     Глиное встретило Игоря давно забытым запахом самогона. Пили все повально. И дядька Максим-пчеловод. Пил не покупное, свое. В глубине сада соорудил винокурню, бак из нержавейки литров на двадцать; под ним, потрескивая, полыхали сухие сучья. Но первач из змеевика не просто капал в литровую эмалированную кружку - сначала он просачивался через аптечную стеклянную реторту с активированным углем.
     - Чувствуешь запах? - спросил дядька вместо приветствия.
     Еще бы не чувствовать! От винокурни шибало так, что напрочь заглушало запахи летнего сада и самого дядьки, который не мылся черт знает сколько. Был он давно небрит, лохмат, но сиял, как блин с маслом.
     "Где я его видел?.. Ну, видел же! Неужели?.. Нет, этого не может быть!.."
     - А чем пахнет? - не унимался дядька.
     - Сивухой и пахнет. Чем же еще, - сказал Игорь. - Давай свое лекарство!
     Дядька обиделся. Трясущейся рукой, но бережно, как только мог, плеснул из эмалированной кружки в чашку с отколотой ручкой. Поднес Игорю:
     - Ну, так чем?
     - Отстань, я за рулем, - отрезал Кондратюк.
     - Так сегодня все равно никуда не поедешь, - невозмутимо заверил дядька.
     Дядька Игоря раздражал с самого момента их встречи. Не решаясь близко подходить к пчелиным ульям, Кондратюк ждал его во дворе на лавочке в компании цепного пса, который маялся дурью, зевал, клацал зубами на пролетавших мух. У пчеловода стояли железные ворота, начавшие ржаветь. Когда Игорь подъехал, их красила женщина, и красила как-то участками - в синий, желтый и зеленый цвета. Ажурные металлические завитушки - в белый. Когда Игорь спросил маляршу, здесь ли живет пчеловод Максим, она, не отрывая влюбленных глаз от этих завитушек, пропела:
     - Ой, как нежно. Слишком нежно!
     Тут на улицу вышел дядька с откинутой с лица сеткой от пчел и, не замечая ни "Мерседес", ни незнакомца у своего порога, закричал проходившему мужику в стоптанных туфлях на босу ногу:
     - Что проходишь, как министр, не здороваешься?!
     Наверняка хотел обратить внимание на то, что у него ворота красят...
     ...Пчеловод повторил:
     - Сегодня никуда не поедешь. Завтра будет готово.
     - Что значит завтра? - спросил Игорь. - Я что, ночевать у тебя собрался?
     - Смотри, - сказал Максим и повел на полянку, на солнцепек. Там, на расстеленной клееночке, стояли банки темного стекла. Открытые. Пахли медом. - Завтра шестой день. Завтра закроем, зальем воском с парафином, один к трем, и забирай!
     - А если сегодня?
     - Странный ты, - соболезнующе вздохнул Максим. - Это же лекарство.
     Припадая на одну ногу, снова поманил вглубь сада, к винокурне. "Нет, этого не может быть! - снова подумал Кондратюк. - Но ведь тот тоже был колченогим!.." Максим зашкандыбал к грядке, рванул укропа, хлобыстнул из чашки с отбитой ручкой и заел укропом. Глаза его тут же покраснели.
     - Ладно, - сказал Игорь. - Лекарство, так лекарство. Заеду завтра.
     - Заночуешь, - возразил Максим. - На таких машинах, как у тебя, ко мне никогда не приезжали. За селом, на развилке - пост, тебя заприметили. А завтра пост сменится - и поедешь.
     Он покосился на Игоря, потом на его пояс, и глаза у него стали другими. Пояс был прикрыт просторной рубашкой "сафари" навыпуск, но рукоятка едва заметно проступала.
     - "Беретта"? - спросил Максим.
     - "Глок", - ответил Игорь. - Армейский.
     - Сколько в магазине?
     - Тысяча двести баксов.
     Максим усмехнулся:
     - Сколько в магазине патронов?
     - Семнадцать.
     - Один патрон - один труп? Так стреляешь?
     - Я вообще не стреляю.
     - Зачем через границу с оружием?
     - Да какая тут граница - одна республика! И потом - у меня разрешение.
     - Нет, - назидательно поправил пчеловод. - Две республики и граница настоящая. Можно? - И, не дожидаясь ответа, потянулся к пистолету. Подержал его на весу. - Надо же, что за металл? Насобачились. Не знаю, это хорошо, что ничего не весит?
     - Дело привычки.
     - А теперь, может, выпьешь?
     Игорь сам налил себе в чашку с отбитой ручкой, налил до краев. Вдохнул, задержал дыхание, выпил и выдохнул.
     - Грушевая! - определил он. - Мы раньше нигде не встречались?
     - Точно, грушевая! - обрадовался Максим и пожал плечами. - Черт его знает, может, и встречались!
     Попивая с пчеловодом глинянскую "текилу", Кондратюк с новым интересом присматривался к этому прихрамывающему человеку. Связной или законсервированный? Нет, для связного он был слишком уверен в себе. И связной никогда бы не позволил себе обратить внимание на "Глок" Игоря, тем более потянуться к нему так запросто. Давно ли он здесь, в Глиное? На Рихарда выходит, видимо, давно знает о его болезни и врачует своим снадобьем. А Глиное - лежбище. Наверняка. "Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел..."
     - Лекарство - мед с цветочной пыльцой, - сказал Максим, пряча усмешку. - Рихард подцепил какую-то дрянь в Южной Америке. Ну, в общем, терял сознание, временами - речь и зрение. Его списали из системы по инвалидности, правда, пенсию дали солидную. Медики диагностировали тяжелую инфекционную болезнь мозга. Я тогда работал в Швеции, в фармакологической фирме по производству фитопрепаратов. Проводили испытания нового средства "Карнигин". Но я - потомственный пчеловод и сразу понял, что "Карнигин", даром что цена сумасшедшая, - ничего особенного собой не представляет. Экстракт из цветочной пыльцы. Но отлично лечит склероз. А я добавил в его рецептуру мед... Рихард, по-моему, о болезни забыл? Ты-то сам ничем не страдаешь?
     "Мне твое снадобье не поможет", - подумал Игорь. Но сказал другое:
     - Ты не наговорил мне лишнего?
     - Я, парень, уже давно живу не по инструкциям. И Рихард тоже. Мы хотя бы это заслужили. А если кому-то это не нравится, пусть поищут других. Таких дураков, как ты!
     - Не хами мне, пожалуйста, - сказал Игорь и подумал: "Не многое же вы заслужили!" - Я загоню тачку во двор?
     - Давай, пока Агафья ее не покрасила. Не любит она, когда в банке краска остается.
     Агафья уже хлопотала, накрывая на стол тут же, под грушей. Жареные караси, соленья, горячая картошка под укропом. "Рыба-то откуда", - удивился Кондратюк. Максим не поленился - он и впрямь гордился своим хозяйством - спуститься к воде.
     Отцепил от вбитого в землю колышка одну из жердей, напрягаясь, потянул вверх.
     Игорь увидел рыбачью сеть. На дне этого приспособления, сделанного на манер подсака, бились с десяток карасей на размякшей макухе. Копки - так называлось здесь это средство лова - любят мутную воду, пояснил Максим. И похвастал, что суточный улов бывает таким, что излишек Агафья на что-нибудь обменивает у односельчан.
     "Да, не прост ты дядька!" - Игорь оценил все достоинства выбранного этим ветераном "ареала" обитания. Быстрая речка не просматривалась и не угадывалась за густым фруктовым садом. Для уходящего никаких проблем - только спустись к воде.
     Вернулись к столу, и Агафья первая подняла свой стакан с красным вином, по сельскому обычаю наполненный на две трети, со словами: "Зваляйте, Игорь!" Три пожелания в одном украинском слове: "Будьте здоровы!.." "Пейте!.." "Не задерживайте!.." Игорь же с Максимом подняли стограммовые стопки с грушевой. Едва опорожнили, зазвонил мобильник Кондратюка. Звонили из дома. Это было кстати, - он хотел сказать Марине, что задерживается, еще до того, как начнет заплетаться язык.
     - Ты телевизор не смотришь? - спросила Марина.
     - Нет.
     - Включай. Выступает президент.
     - У тебя телевизор есть? - спросил Игорь Максима.
     - Есть, только починить надо, - ответила Агафья.
     - Тогда зваляем! - предложил Игорь.
     "Что там случилось? - подумал Игорь о звонке из дома. - Президент Молдовы Влад Кручинский отрекся от престола или объявил войну Турции?" Он не успел вложить мобильник в чехольчик: звонки пошли беспрерывно. Определитель показывал знакомые номера. На один из нихИгорь ответил: звонил сопредседатель банка, с чем-то поздравлял. Игорь не понял, с чем. "Что-то все-таки случилось в Кишиневе. Но я забыл сказать жене, что задерживаюсь", - вспомнил он сквозь сплошное "зваляем", и сам набрал домашний номер.
     - Президент говорил о твоей книге, - сказала Марина. - Хвалил...
     Как он мог говорить о книге, если она еще не вышла из печати? У нас дома единственный, сигнальный, экземпляр!
     - Значит, ты не видел? Все тебе звонят и поздравляют... А ты много выпил?
     - Капелюшечку.
     - Ты говоришь неправду.
     - Ну послушай, Марина, как я мог по такому поводу не выпить? Сам президент!..
     - Но ты же ничего не знал! Ты врун, но я все равно тебя люблю. Смотри, закусывай хорошо!
     ... На подворье Максима стояло два дома. Второй, однокомнатная мазанка, был спрятан глубоко в саду, за винокурней; окна - вровень с землей. Игорю постелили здесь. Точнее, отвели сюда. Максим проводил его до рассохшейся скрипучей двери, запиравшейся изнутри на деревянную щеколду, но этой же щеколдой и открывавшейся снаружи. При полной яркой луне Кондратюк легко нашел лежанку и лег на матрац, набитый сухой колющейся травой. Лежанка у самого окна, окно величиной с книгу, которые в пору Игорева детства выпускало издательство "Детгиз". "Глок" Игорь положил под подушку, на собачку щеколды изнутри повесил чашку с отбитой ручкой. А минут через десять, когда смолкли шаги Максима, и в саду стало тихо, переместился с матрацем к двери. Если бы дверь попытались открыть, вначале упала бы чашка, а потом Игорь почувствовал бы дверь ступнями ног. Игорь лег, не снимая одежды и кроссовок. Дослал патрон в патронник и поставил "Глок" на предохранитель. Хотя у Максима, как будто, ему ничего не угрожало.
     "Интересно, - думал Игорь, ворочаясь на соломенном тюфяке, - есть ли в досье Максима, или под каким он там проходит агентурным именем, запись "замечен в пьянстве?" Пьющий агент - не такая уж редкость, на это обычно закрывают глаза все, кроме канцеляристов, если агент не выработал себя, и водка не мешает его работе. Но канцеляристы всегда склонны преувеличивать человеческие слабости агентуры, и делают это с большим удовольствием. Каждую новую строку в досье, сколь ни мелочна поступившая информация, они датируют. Это должно свидетельствовать о том, что они трудятся кропотливо и в поте лица. Непроверенная информация тоже ложится в строку. Жизнь устроена так, что когда-то и вдруг - справедлива поговорка "не зарекайся!" - она срабатывает, как заклятье. Испытанный, опытный, с безупречной репутацией разведчик попадает в мерзкое положение, спророченное ничем не обоснованной строкой тупоголового канцеляриста. Это, конечно, не правило, но случалось. Что-то на грани метафизики, коротко определяемое "стариками", как - накаркали!
     Игорь проснулся неожиданно. Уже брезжило из окошек, из-за стены доносились чьи-то голоса. Шагах в тридцати, определил Игорь, с Максимовой полянки. Один из говорящих что-то восклицал, другие или другой его глухо одергивали. Резко привстав, он снова прислушался и различил крадущиеся шаги. Кто-то подбирался к времянке: чем ближе, тем медленнее становились шаги. В мазанке было темно, неоткрывавшиеся окна давно не мылись, разглядеть сквозь них снаружи что-либо было невозможно. Но еще до того, как кто-то прильнул к квадрату запыленного стекла, Кондратюк, поддерживая левой рукой под локоть поднятую правую с "Глоком", снятым с предохранителя, по-гусиному переместился к противоположному краю дверного проема.
     "Гость" крадучись подобрался к другому окошку мазанки, прильнул к нему и снова ничего не разглядел. Выпрямился. Игорь услышал, как удалялись шаги. Потом снова приблизились, и к двери что-то осторожно прислонили. Игорь почувствовал, как на теле выступил пот. Он попал в ловушку. Если с другой стороны двери приладили гранату, - закрепить ее можно на черенке садовой лопаты, а чеку взять на нить - ему отсюда не выбраться. Те, кто это сделал, могут играть с ним, как кошка с мышкой. Укрывшись, могут сами выдернуть чеку, а могут предоставить это самому Игорю. Уйдут, привязав нить к стволу груши. Но если они захотят уйти, они этим не ограничились. Они натянули нить вдоль окошек мазанки. А оба окна вырублены по бокам двери - в одной плоскости. Самому отсюда не выбраться.
     Кондратюк знал, что дальше последует. Если не боятся шуметь, и он им живой не нужен, рванут чеку и для верности изрешетят мазанку из "АК". А живой он им не нужен, иначе не стали бы возиться с гранатой и уже орали бы в мегафон: "Выходи с поднятыми руками!" Не прошло и минуты - он лихорадочно соображал, что делать, - когда под окнами, приближаясь к двери, раздалось задумчивое куриное "ко-ко-ко" - все ближе и ближе, затем птица задела предмет, упиравшийся в дверь, и он, скользнув по дверной плоскости, стукнулся о землю. Игорь сделал прыжок на соломенный тюфяк, прикрывая на лету голову руками и сняв палец со спускового крючка "Глока". Взрыва не последовало, а голоса на поляке смолкли. Там тоже прислушивались к происходящему у времянки. "Нет, это не за мной!" - Игорь резко потянул на себя дверь, перешагнул через упавшие грабли, и под кудахтанье перепуганной курицы пригнувшись побежал к поляне.
     Он увидел пришлых раньше, чем они его, и, сунув "Глок" за пояс на спине, сделал дурацкую заспанную рожу, к тому же растерянную. Выпрямился в рост и спросил: "Мужики, а где Максим?" Максим же стоял к нему спиной, на коленях, голые пятки были зелены от росистой травы. Под его самогонным аппаратом уже потрескивали веточки, а на выходе курился слабый дымок. В висок Максиму упирался обрез двустволки. Пришлых было трое. Все в камуфляже, один в порванных кроссовках, второй в дешевых армейских ботинках производства кишиневской обувной фабрики "Зориле", третий, помоложе, - в кедах.
     "Мародеры!" у Игоря отлегло от души. В начале Приднестровского конфликта они хлынули сюда сотнями из смежных с Молдавией областей, но после перемирия уже не смогли расстаться с дешевым вином, относительно мягким климатом и бардаком по обе стороны Днестра.
     - Максим! - предложил Игорь, не меняя идиотского выражения лица и обращаясь к затылку хозяина. - Давай телевизор посмотрю. У тебя запасной предохранитель есть?
     Пришлые опешили. Максим, не оборачиваясь, сказал:
     - Я же тебе говорил, на таких машинах, как у тебя, в наше село не заезжают. Отдай им ключи. По-хорошему...
     - А ключи там, в барсетке, - ответил Кондратюк.
     Пришлые опомнились.
     - Где?! В чем?! - заорал старший, что сжимал цевье обреза над головой бедолаги Максима, вышедшего рано утром до ветру, а заодно похмелиться.
     - В хате, в сумочке, - Игорь махнул рукой в сторону времянки, все еще делая вид, что ничего не соображает. - Там и деньги есть. Но, мужики, вы мне хоть на обратную дорогу оставьте...
     - Руки на затылок! - крикнул Игорю старший. И приказал малолетке в кедах: - За сумкой!.. Стой! Обыщи его!
     "Нет, это еще не за мной!" Игорь, хлопая глазами, медленно завел руки на затылок. Дал подойти малолетке и, как только тот потянулся к его карманам, резко развернул парня на сто восемьдесят градусов и перехватил горло локтевым сгибом левой. В правой уже был "Глок", нацеленный на старшего, средний стоял в трех шагах от главной цели и цепенел от страха. У старшего лицо стало таким, каким было у Игоря десять секунд назад. Он уронил обрез на землю, упал на колени и стал мелко креститься: "Не заряжен у меня, ведь не заряжен!.." Средний тоже упал на колени, повторяя: "Бес попутал, прости!" Младший хрипел под рукой Игоря. Тот слегка ослабил захват.
     Максим поднял обрез, осмотрел, подтвердил:
     - Не заряжен... Дурачье, какой экземпляр загубили! - Он изучал марку оружия. - Немец! Стволы, как папиросная бумага!..
     Игорь отпустил малолетку и, подтолкнув к остальным, скомандовал:
     - Всем лежать. Лицом вниз, руки - на затылок. Ноги - в стороны.
     И вопросительно посмотрел на Максима - "Что будем делать-то?" Максим отрицательно замотал головой и презрительно приспустил кончики губ, - мол, не стоит, шпана! Потом, подбоченясь, обошел лежащих и приказал:
     - Теперь по-пластунски в речку, выплывете за селом. И никому ни слова!
     Все трое были так напуганы, что просто скатились в воду с обрыва. Максим стоял на краю, следя, чтоб никто из них не запутался в его копках.
     - Малой - здешний, мой Полкан потому и не залаял. Пришли они за самогоном: знают, что я рано встаю. А тут твоя красавица-тачка. К нам на таких не приезжают. И номера кишиневские. Почему бы и не рискнуть?
     Максим сделал замах и швырнул обрез в Турунчук.
     Поломка в стареньком черно-белом "Горизонте" была пустяковая: перегорел предохранитель. Игорь поискал другой в тумбочке под телевизором - такие тумбочки, только белого цвета, стоят обычно в госпитальных палатах. Не нашел и приспособил проволочку подходящего сечения. Включил приемник в сеть, он зашумел, засветился экран, но время передач, по-видимому, еще не наступило. Зато идеология не дремала: из местного эфира лилось давно позабытое "Если завтра война, если завтра в поход..." Тирасполь оставался на чеку, Тирасполь бдил. И никакой тихой речкой нельзя было спастись от этого сумасшедшего мира.
     - Наслаждаешься? - спросил Максим, имея в виду тираспольский репертуар. В руках у него был нестандартный термос. Под крышкой помещалась полулитровая колба из нержавейки, остальное пространство оставалось полым. Он показал его Игорю. Игорь примерился и сказал:
     - Сгодится.
     Максим Игоря явно выпроваживал. В этом был свой резон. В такой ранний час машину вряд ли тормознут на тираспольском КП. А если и придется остановиться, то ненадолго. Разрешение на оружие всегда при нем, но если на посту этим не удовлетворятся, он позвонит знакомым тираспольским комитетчикам. Корпус термоса на две трети был пуст и еще не представлял абсолютно ни для кого интереса. Хотя Игорь, зная нравы спецслужб, допускал и обратное. Не располагая точной информацией, они могли запаниковать и открыть огонь на упреждение. Поэтому его так насторожило вначале утреннее происшествие в Глиное: на месте незадачливых мародеров могли оказаться люди посерьезнее.
     Но они бы так, конечно, себя не вели. Выманить его в Глиное выманили бы, но вряд ли бы дали весь вечер "звалять" с Максимом и Агафьей. Он, отключившийся после первой стопки грушевой с подмешанным туда порошком, уже приземлялся бы в сопровождении двух дюжих молодцев на каком-нибудь подмосковном спецаэродроме в самолете, поднятом с аэродрома 14-ой Армии в Тирасполе. И ему, для верности, сделали бы еще и укольчик в полете. В Кишиневе все это у них не получилось бы: Максим прав "две республики, и граница настоящая".
     Поэтому ехал Кондратюк по дорогам Левобережья подчеркнуто скромно, не превышая шестидесяти, и не воспользовался окружной дорогой, которую показал Максим. Он рассуждал об идиотизме, захлестнувшем постперестроечное пространство великой империи. Не устояли даже ветераны спецслужб. В кои-то времена законсервированный агент рискует жизнью другого, чтобы передать старому товарищу снадобье на меду, когда у операции есть основная цель - переправка важных документов? А другой ветеран, ожидающий эти документы в Москве и снаряжающий для этого в целях безопасности операции плодоовощную базу, тоже не в последнюю очередь озабочен доставкой снадобья. Где это задорно-комсомольское - "Раньше думай о Родине, а потом - о себе?!"
     ... Миновав Бендеры, "границу сопредельных государств" - гордое определение тираспольчан, он выжал акселератор и поехал с ветерком. Ему не доставало большой утренней чашки кофе, без которой он уже не мог выкурить первую сигарету. Он поглядывал на дорожные знаки в ожидании одного: столовых ножа и вилки. В придорожном лакированном деревянном заведении а-ля шкатулка, как бы вырезанном лобзиком из фанеры учеником младших классов шестидесятых годов на уроках труда, барменша спала за стойкой, уронив на руки голову.
     - Грибов нынче много? - спросил он, когда она подняла голову. Заведение располагалось у лесной просеки. Она обрадовалась и заулыбалась, как ребенок.
     - Садитесь, обслужу...
     Большой чашки здесь не оказалось, она предложила бульонную и свою готовность к флирту. Она была миленькая, но немножко косоротая, и это сказывалось на ее дикции.
     - Только вымой, как следует, свою суповую чашку, - сказал Игорь. - И не "Комексом", от него хлоркой воняет.
     - Ну, вы уж скажете - "Комексом"! - заулыбалась она.
     Кофей, долгожданный, утренний, оказался коварством: лег на вчерашние дрожжи, и после нескольких глотков он осоловел. Ничего страшного в этом не было, но пришлось напрячься, чтобы вспомнить одну вещь, которую навязчиво, как поплавок, выбрасывала на поверхность подкорка. Что-то из разговора с Максимом. Он попытался перебрать его весь, как четки, и нашел. Максим сказал: "...А я заменил вспомогательный ингредиент препарата медом, и вышло еще лучше. Рихард, по-моему, забыл о болезни?" "Я его застал здоровым", - ответил Игорь. Максим не утверждал о здоровье Рихарда, он спрашивал! Значит, он с Рихардом не виделся столько же, сколько и Игорь, если не больше. Но это еще не все. Посылка со снадобьем, которую он приготовил для Рихарда - первая! Это было ясно из того же вопроса о болезни Рихарда. Первая - не вообще, а первая - из пасеки в Глиное. Максим в Глиное - не так давно!
     - Спасибо, милочка! Сдачи не надо. Жаль, что ты не можешь подтвердить моей жене факт моей супружеской верности! Не вести ж тебя для этого в Кишинев, правда?
     "Моя жена, кстати, в самом деле, не верила в мою безупречность в этом плане и ревновала. Но это, может быть, было единственным местом в наших отношениях, где я не врал и не лукавил. Гены моей матери Евдокии Ефимовны, женщины строгих нравов..."
     
     * * *
     
     За день до этого президенту Кручинскому, раздраженному очередным пикетированием "афганцами" Дома правительства, доставили из Министерства информации и национальной безопасности несколько досье. К обложке каждого была приколота бумажка с пометками. Один восклицательный знак, два или три, в зависимости от актуальности материала. Президент знал, что эти досье восстанавливались после объявления суверенитета республики, и являлись бледной и неполной копией подлинников. Подлинники расторопный полковник КГБ успел увезти в Тирасполь перед началом Приднестровского конфликта.
     Президент нашел нужное досье. Это было несложно - найти папку с тремя восклицательными знаками. Помимо только что вышедшей из печати книги "Смерть в рассрочку", в ней хранились несколько фотографий Кондратюка, газетные вырезки о его спортивных достижениях. Президент не стал их просматривать, потому что и эта информация нашла свой раздел на листке компьютерного набора со штампом канцелярии МНБ, но в более полном контексте, нежели в газетных заметках.
     Сроки поджимали. Десять тысяч афганцев из Союза ветеранов, возглавляемого бывшим майором спецназа Кондратюком, очень серьезный политический довесок на чашу весов пропрезидентского блока. Вопрос, как им воспользоваться? Это не безропотная толпа, которой перед выборами можно втюхать что угодно, а потом обо всем этом забыть. Их нельзя дурачить. Обмануть афганцев, значит сделать подарок компартии, та получит новый электорат, не прилагая к тому особых усилий. Но взвешенностью предвыборных обещаний партии власти афганский аспект не исчерпывался.
     Существовал так называемый "афганский синдром", пугающий и власти, и политиков. В большинстве своем это явно психически нездоровые люди, утратившие инстинкт самосохранения и чувство самоконтроля. Афганцы часто мелькали в оперативных криминальных сводках. Но это не означало и их поголовного одичания, нежелания или неумения вписаться в нормальную жизнь. Схватить эту волнующуюся среду таким цементом, как Кондратюк, - не проблема. Проблема в другом - в самом Кондратюке. Построить свою партию он построит, но какие неудобства таятся в перспективе, когда он, лидер партии, попадает в парламент и обретает самодостаточность? Держать его в руках одной амнистией брата не удастся, он не мелкий, до смерти запуганный налоговой полицией лавочник. "Ладно, - подумал Кручинский. - Пусть сейчас работает на блок, а там посмотрим..."
     Президент отложил досье, вызвал дипломатического советника и переводчика; принял посла иностранной державы. Двух министров - естественно, по очереди; делегацию Ассоциации женской лиги Индии, приехавшую на международный конгресс, проходивший в Кишиневе. После чего вызвал секретаршу и сделал умоляющие глаза: польщенная, она деликатно рассмеялась. "На сегодня все?" - спрашивали глаза президента так, точно решение, в самом деле, зависело не от него, а от секретарши. И за это невинное, мальчишеское кокетство женщины, независимо от их возраста, любили его и многое ему прощали. Вот и на этот раз подействовало, секретарша заговорщически кивнула. И вышла в приемную с тем выражением лица, с каким старшая медсестра входит в палату к больным детям.
     Президент вернулся к досье Кондратюка. Кто он таков, и чем может быть полезен - не движению, а лично президенту? Президент, в своем окружении беспозвоночных, нуждался в сильных, неглупых и преданных людях, а такие что-то не попадались: или перевелись, или были уже ангажированы. В любом случае, этот Кондратюк и его люди представляют политический интерес и для его сторонников, и для его противников.
     Он распорядился вернуть досье в МНБ, но прежде, чем вложить туда книгу Игоря Кондратюка, взглянул на титульный лист и усмехнулся: и здесь стоял лиловый штамп канцелярии МНБ. Заглянул в титул не случайно. Он собирался, эта идея пришла вдруг, только что, использовать книгу в ближайшей телепередаче "Президент в прямом эфире". Хорош бы он был, если бы оператору вздумалось перевернуть обложку книги перед камерой. Крупным планом! Скандал! "Вся страна заштампована в канцелярии МНБ, еще раз проверьте наволочки и простыни, взятые вами из прачечной", - возопила бы оппозиционная пресса. "Не ту диссертацию защищал, - усмехнувшись, подумал Кручинский, он же президент и он же доктор философии. - Надо было "Тоталитарное государство и штамп", а не "Развитие философской мысли в Молдавии за годы Советской власти"...
     На субботней телепередаче "Президент в прямом эфире" ведущий под занавес спросил Кручинского, остается ли у того время на чтение книг, и если да, то что он читал в последний раз? И президент, благо передача велась из его же кабинета, подумав, положил руку на лежавшую рядом книгу. "Это книга нашего земляка, человека трудной судьбы, - пояснил президент. - Повествует о матери-родине, ставшей кукушкой для своих птенцов, живой укор всем нам".
     Обложка книги "Смерть в рассрочку" появилась на экране Национального телевидения крупным планом. Переворачивать ее, естественно, не стали.

Обсудить      

Глава II

Глава IV

(с) Сергей Скрипник, 2003