Все имена, позывные и названия воинских частей изменены. Автор убедительно просит считать любые совпадения в этой истории случайными.
Вы стреляли когда-нибудь из миномета? Это не так уж сложно. Для начала вы должны найти ровный и твердый участок земли, затем собрать сам миномет, направив его ствол в том направлении, в котором намереваетесь вести огонь. Вращая патефонную ручку вертикальной наводки, придайте ему угол возвышения 45 градусов, затем, нажимая на срез ствола, проверьте, работает ли амортизация, иначе при выстреле миномет скакнет почище козла и может так боднуть плитой, что мало не покажется. Только после этого можно уже стрелять.
Расчет старенького 82 мм миномета БМ-37 готовился открыть огонь, схоронившись за высоким земляным отвалом на обочине разбитого шоссе, в том месте, где от него отходила грунтовка. Удобное место. Прежде всего, удобным его делал перекресток, наличие которого позволяло заранее, на карте, рассчитать угол и расстояние от точки стрельбы до цели - блокпоста украинских военных в окрестностях населенного пункта Дебальцево. Вторым удобством был уже упомянутый земляной отвал, высотой в добрую пару метров, не только дававший укрытие, но и отражавший звук выстрела, что должно было помешать противнику засечь огневую позицию.
Командир орудия с боевым позывным Монгол, работавший в состоящем всего из двух человек расчете еще и за наводчика, крайний раз сверился с компасом. Был он, к слову, высоким, русобородым, сероглазым, с узким интеллигентным лицом и на монгола не походил совершенно. Наконец, упрятав компас в карман трофейной утепленной куртки с нашитыми на левый рукав и погоны георгиевскими ленточками, он обернулся к присевшему у разложенных на плащ-палатке мин заряжающему, одновременно поднося к губам гарнитуру коротковолновой рации:
- Хмурый, Хмурый, я Монгол, как слышите?
- Монгол, я Хмурый, слышу хорошо, - прохрипела в ответ рация.
- Машина прибыла. Начинаю погрузку.
- Понял вас. Грузите машину, - отозвался Хмурый, корректировщик, притаившийся сейчас где-то в полях, в добром километре дальше и левее минометчиков.
Корректировщики ополчения предпочитали не использовать для своей работы чердаки, деревья и прочие возвышенные места. С них, конечно, обзор лучше, зато снайпера и пулеметчики противника в первую очередь пасут именно такие, всем очевидные точки наблюдения. Поэтому Хмурый, одетый в грязно-белый маскхалат и с таким же самопальным чехлом на каске, медленно дубел сейчас, засев под кустом в неглубоком сугробе и наблюдая в бинокль укрепление украинских федералов - метрах в пятистах, на макушке невысокого холма. Оно состояло из мощных бетонных блоков, окопов и блиндажей и смотрелось бы вымершим, если бы не тоненькая струйка дыма, курившаяся откуда-то, видимо, из "буржуйки" в блиндаже.
- Давай, осколочную, - скомандовал Монгол.
Независимо от задачи, он всегда начинал работу с пары мин, поставленных на осколочное действие. Они разрывались на поверхности земли или в кронах деревьев, рубя все вокруг. Во-первых, это было удобно тем, что такие мины рвались абсолютно всегда, в отличие от фугасов, которые часто втыкались в рыхлую землю без взрыва. А во-вторых, при удаче, был шанс сразу кого-нибудь достать. Потом-то попрячутся по щелям.... Звякнул, отлетая, защитный колпачок. Заряжающий вставил обвязанный дополнительным пороховым зарядом хвостовик в раструб ствола и разжал руки. Мина с тихим шелестом заскользила вниз, и расчет присел, приоткрыв рты. Оглушительно хлопнуло. Миномет, слегка подпрыгнув, плюнул огнем. Мина, оставляя за собой тоненькую серую струйку порохового дыма, ушла к хмурым зимним небесам, нависшим над опасной, воюющей землей. Минометчики ждали, напрягая слух. Наконец где-то за горизонтом, за темной полоской лесополосы, которой заканчивалось лежавшее перед ними снежное поле, бахнуло.
- Недолет двести метров, право триста, - флегматично сообщил корректировщик.
Закусив губу, Монгол опустил ствол на пару полных оборотов ручки, затем выкрутил винт горизонтальной наводки почти до упора.
- Осколочной.
Снова звякнул колпачок. Плюнул огнем ствол. Привычно долбануло по ушам.
- Недолет сто пятьдесят, - сухо прокомментировала рация.
Командир вновь чуть опустил ствол. Хмурый в своем ненадежном укрытии услышал далекий хлопок. Затем перед самым передним краем вспухло грязно-серое облако взрыва.
- Чуть дальше, - оживился корректировщик. - Недолет где-то пятьдесят.
В этот момент в расположении противника ожил пулемет, начав вслепую поливать трассерами "зеленку". Военные поняли, что огонь миномета кто-то корректирует. В расположении противника взметнулся черный фонтан земли: теперь минометчики били фугасами. Пулемет не замолкал. Он плескал огнем из амбразуры дзота на правом фланге вражеской обороны.
- Цель накрыта, - доложил Хмурый, убирая от глаз окуляры бинокля. - Пулеметная точка право тридцать.
Сделав этот доклад, он засунул рацию под бушлат и начал осторожно, задом, отползать в кустарник. Все, что мог, он здесь уже совершил: дальше справятся и без него. На блокпосту снова рвануло. Покосившись туда, Хмурый увидел какие-то разлетающиеся обломки. Попали минометчики в дзот или нет, он не знал, но пулемет заткнулся.
Расчет работал споро. Заряжающий по команде "огонь" кидал мины в ствол, иногда чередуя фугаски осколочными. Командир время от времени поправлял наводку. Им оставалось отстрелять всего четыре мины из заготовленных пятнадцати, когда вместо очередного выстрела раздалось короткое звяканье. Лица бойцов враз помертвели: они оба слишком хорошо знали, что означал этот звук. Произошла осечка, ненакол капсюля, а то и "затяжной выстрел".
- Аборт, - негромко скомандовал Монгол, выждав несколько секунд.
Минометчики, не сговариваясь, нагнулись к плите, сноровисто высвободив круглое основание ствола из крепления. Затем один взял в руки тяжелую стальную трубу, а другой принялся развинчивать казенную часть. Вышибной заряд находящейся в стволе мины мог сработать в любой момент, отправив ее в недолгий полет, тогда ствол, более не удерживаемый на месте тяжелой плитой, ударит вверх, размозжив голову кому-нибудь из неудачливых артиллеристов. Ополченцы пользовались старыми, чуть ли не под списание идущими боеприпасами, и подобные ситуации случались регулярно, но привыкнуть к такому было невозможно. Наконец казенник был открыт. Ухватив мину за хвостовик, Монгол осторожно вытащил ее на свет и отнес на пару шагов в сторону. Капсюль на латунном донце заряда был пробит - так и есть, осечка. Облегченно вздохнув, он вернулся к орудию, где заряжающий уже успел собрать ствол обратно. Вместе они вновь закрепили его на плите, затем как можно быстрее расстреляли оставшийся боекомплект.
- Снимаемся!
Аборт вызвал незапланированную задержку, которая могла плохо кончиться, если на внезапный огневой налет ответит украинская артиллерия.
Бойцы вновь отсоединили ствол и, подхватив в его вместе со станком, закинули в кузов стоящего на дороге "джихадмобиля" - крепко побитой "Нивы", кое-как превращенной в подобие пикапа. Заряжающий кинул сверху тяжеленный блин минометной плиты, плащ-палатку и шустро прыгнул в кабину. Монгол чуть задержался, чтобы подхватить с земли невыстреленную мину. Сжав ее в руке, словно бокал, он неуклюже влез в кузов и опустил ее в пустую боеукладку. Затем, хлопнув ладонью по кабине, гаркнул:
- Поехали!
"Джихадмобиль", водитель которого все это время оставался в кабине, не глуша мотор, рванул с места - только грязь брызнула из-под колес. Обычная тактика "кочующего орудия": выскочить, развернуться, ударить и быстро сбежать.
Машину так подкинуло на ухабе, что Монгол, не удержавшись, слетел с ящика от мин и приложился головой о борт. Хорошо, в каске был. В этот момент где-то там, где осталась покинутая огневая позиция, оглушительно жахнуло. Вверх, кружась, словно лист на ветру, медленно поднялась срубленная верхушка дерева. "Стодвадцатый, не меньше", - машинально определил про себя боец. За первым взрывом последовал второй, потом третий: украинские артиллеристы "давали ответку" и клали на редкость кучно.
Машина уносилась прочь от опасного места. Командир расчета вновь вызвал по рации корректировщика, объявив: "Погрузка закончена. Выдвигаюсь в условленный квадрат". Дождался подтверждения, а затем, сняв перчатку, сунул руку за ворот. Потянул, вытащил висящий на кожаном гайтане амулет, похожий на перевернутый крест, только это был не крест, конечно, а "торсхаммер", иначе - молот Тора, знак могучего скандинавского бога-громовержца. Монгол улыбнулся и крепко сжал его в ладони.
Изрядно попетляв, "Нива" остановилась на каком-то проселке. Монгол спрыгнул на землю, оперся о кузов, взяв наизготовку автомат. Заряжающий бдительно "пас" противоположное направление. Текли минуты. Наконец вновь ожила рация, затем в зарослях чапыжника мелькнула чья-то фигура, и Хмурый кое-как выбрался на дорогу. Был он невысок, коренаст, черноус и небрит, обладая неброской внешностью простецкого работяги, разменявшего пятый десяток. Да он, собственно, им и был. Большую часть жизни он отработал на железной дороге и сейчас мечтал об одном: вернуться домой. Вот только дом его остался за линией фронта, в занятом "силами АТО" Дебальцево, и Хмурый деятельно стремился убрать это препятствие. В ополчении он освоил опасную во многих отношениях специальность артиллерийского корректировщика, не раз водил во вражеский тыл отряды разведчиков: земля-то своя, до последнего метра знакомая. Вот и сейчас он согласился помочь бойцам из соседней части "покошмарить укропов". Прошло, кажись, успешно.
Тяжело отдуваясь, корректировщик доковылял до машины, кинул в кузов свой АКС и полез следом. Расположившись на пустом ящике от мин, немедленно закурил. Монгол притулился рядом.
- Ну как?
-Нормально.
Машина тронулась. Ехали молча, бездумно глядя на пролетающие мимо унылые донецкие пейзажи. Наверное, летом все здесь было зеленым и дышало жизнью, но сейчас эти пустынные поля, прорезанные лесополосами и оврагами, нагоняли тоску. Притормозили у повертки на какую-то деревню, где Хмурый сошел. Вылезая, сунул Монголу пластиковую коробочку рации "Кенвуд", пожал руку и направился в сторону видневшихся неподалеку хат. Минометчик смотрел, как он косолапит прочь, в своем огромном, не по росту маскхалате, пузырящемся на ветру, - нелепый маленький герой большой и страшной войны.
А дорога ложилась под колеса, и все бежала, и бежала. Вскоре впереди показался гигантский темный конус террикона с притулившимися к нему постройками шахты под флагом Новороссии над башней элеватора, которые служили базой второй роте батальона имени Дмитрия Донского в составе Отдельной Ударной бригады народного ополчения Луганьщины, или попросту отряду из трех десятков добровольцев, россиян и местных.
Подкатив к воротам, "джихадмобиль" коротко просигналил. Их, конечно, давно уже заметили и опознали; поэтому створки без лишних разговоров поползли в стороны. Стоявший на въезде боец лишь рукой приветственно махнул, и машина, осторожно объехав стоящий мордой к воротам БТР, въехала на территорию и притулилась возле расположившегося на стоянке "КАМАЗа" в защитной раскраске. Тут же стояла незнакомая белая "Тойота": окна опущены, сигаретный дым так и валит наружу. Водитель и заряжающий сразу же направились к ангару, в котором располагался теперь пункт питания с полевой кухней, а Монгол сперва двинул в штаб.
Кабинет командира отряда находился в угловой комнатке на первом этаже административного корпуса. Единственное окно было заложено мешками с песком. Там, за длинным столом для совещаний, расположился, баюкая в руке кружку, какой-то незнакомый чернобородый цыганистый персонаж в расстегнутой на груди "горке". Возле него на столе лежал перемотанный бинтами АК с подствольником и кубанка с красным верхом. К вошедшему Монголу даже головы не повернул, словно его и не было. Казачок? Интересно...
Сам командир с позывным Хомяк, затянутый в российский камуфляж-"цифру" и с майорскими звездами на погонах, сидел на своем обычном месте, в торце стола. Когда-то он и вправду был похож на хомяка: упитанный, круглолицый, с "армейским" ежиком стриженых волос. За три месяца на фронте сильно похудел, щеки ввалились, глаза запали. "Вот бы его показать друзьям - историческим реконструкторам Второй Мировой, как пример влияния фронтовой жизни на общую физическую форму. А то у иных на пузах шинели не сходятся: окопники, мля!"- мелькнула в голове совершенно неуместная мысль. Отогнав ее, Монгол вытянулся во фрунт, чуть ли не щелкнув каблуками.
- Товарищ командир, разрешите доложить: задание выполнено, потерь нет, группа благополучно вернулась на базу!
Несмотря на бравый вид и серьезную военную специальность, Монгол внутренне оставался глубоко штатским человеком и потому, исполняя любые армейские формальности и ритуалы, невольно начинал слегка ерничать.
Хомяк, в прошлом кадровый российский офицер-пограничник, в ответ устало улыбнулся:
- Все хорошо?
- Так точно. Была ответка, но мы успели уйти.
- Молодцы. Отдыхайте.
Командиру явно не терпелось вернуться к прерванному разговору с гостем. Монгол поставил на зарядку обе рации и молча ретировался из кабинета. В столовой, огромной и холодной, он, не чувствуя вкуса, умял пол котелка чуть теплой пшенной каши и поспешил к родному очагу, выполнять приказание командования - отдыхать.
База отряда, находившаяся фактически на линии соприкосновения с противником, была расположена весьма удобно с военной точки зрения: снаряды и мины, прилетавшие с той стороны, либо давали перелет, либо рвались на склонах прикрывавшего ее террикона, на вершине которого имелись оборудованные позиции и круглосуточно дежурили наблюдатели. Видимость с этого НП была на несколько километров вокруг, что позволяло успешно корректировать огонь артиллерии и, обладая хорошими приборами ночного видения, внезапного нападения можно было не опасаться даже по темноте. Кроме того, окрестности шахты каждые пару часов проверял пеший патруль. С другой стороны, постройки шахты были плохо приспособлены для обитания в них людей, особенно зимой, но солдат, как известно, такая скотина, что способен обжить что угодно. Вот и бойцы отряда как-то устраивались, порой не без удобств.
Монгол топал по узкому, плохо освещенному коридору в цокольном этаже административного корпуса. Дойдя до конца, толкнул дверь, окрашенную облупившейся зеленой краской с надписью черным маркером: "Санкт-Петербург". Отдернув ковер, которым, для вящего сбережения тепла был изнутри завешен вход, вступил в помещение, ставшее временным пристанищем "петербургской диаспоры" отряда. Когда-то здесь была кладовая или сушилка: стены без окон, покрытые все той же унылой грязно-зеленой краской, на потолке - тусклая лампочка без абажура. С холодом кое-как справлялся электронагреватель, мерно гудевший в углу. Слава богу, электричество на базе пока было. Новые жильцы притащили сюда две армейские двухъярусные койки, поставив их друг напротив друга, и примостили меж ними самодельный стол. Эта немудреная мебель заняла почти все свободное пространство, где обитали четверо ополченцев-земляков. Сейчас, правда, из них наличествовали трое, считая самого Монгола.
Один из них, механик Берест, спал на нижней койке слева, завернувшись в спальник, и довольно громко храпел. Другой, здоровенный немолодой уже мужик, бородища цвета "перца с солью" - лопатой, сидел рядом с ним в накинутом на тельняшку черном бушлате и неторопливо, со вкусом, смолил папироску. Четвертый обитатель комнатушки, снайпер с позывным Филин, отсутствовал и морозил сейчас задницу на вершине того самого террикона.
- Блин, договаривались же здесь не курить! - возмутился Монгол.
Его сосед, известный как Вадик Штоф, пулеметчик и ветеран-доброволец, даже бровью не повел. Он, не торопясь, с достоинством, затушил папиросу в неведомо откуда взявшейся здесь хрустальной пепельнице, а затем обратил к вошедшему свое продолговатое, изрезанное морщинами лицо с крупными чертами. Насмешливо улыбнулся.
- Однако, здравствуйте!
В его бледно-голубых глазах за хитро прищуренными веками плясали веселые искры, и у Монгола как-то само собой пропало желание ругаться. Он повесил на крюк автомат, поясной ремень с брезентовым подсумком под магазины и охотничьим ножом, стянул черную шерстяную балаклаву со своих темно-русых, обстриженных "в скобку" волос, затем, облегченно вздохнув, расстегнул куртку и плюхулся на койку аккурат напротив Штофа.
- Вот я и дома!
- Как прошло?
- Нормаааально! Штук десять им точно вложили. Правда разок "аборт" делать пришлось, и потом сбежать едва успели. А в целом - все хорошо.
- А этот, корректировщик?
- Отличный мужик оказался.
- Ну, и слава Тору!
Штоф сунул кипятильник в трехлитровую стеклянную банку с водой, затем, потянувшись ручищей наверх, пошарил по своей койке и вытащил солдатскую флягу в потертом защитном чехле. Достал завернутый в тряпочку кусок сала. В батальоне был "сухой закон", но бородач-пулеметчик его изящно игнорировал, выпивая регулярно, хоть и не допьяна. Свое прозвище, Поручик Штоф, он получил еще в 90х, воюя в бывшей Югославии на стороне боснийских сербов, и продолжал успешно оправдывать.
- По пятьдесят грамм за благополучное возвращение?
- Отнюдь, - ответил Монгол, пододвигая кружку.
Штоф набулькал ему, потом себе, откромсал штурмовым кинжалом пару кусков сала, затем, подумав, плеснул в третью кружку и, шлепнув, по ноге спящего соседа гаркнул:
- Эй, биркабейн, подъем!
- Биркабейн? - хрюкнул Монгол. - Ну, ты выдал!
- А чего? Берест же: значит, натуральный биркабейн. (Биркабейны, иначе "берестяники", участники гражданской войны в Норвегии 12 в, происходившие, в основном, из обедневших крестьян. Возвели на престол своего вождя Сверрира Сигурдссона).
Тело на койке зашевелилось, медленно поднялась всклокоченная голова с опухшим, небритым лицом. Один глаз был приоткрыт, вторым лицо пыталось продолжать спать.
Штоф и Монгол выпили, закусили сальцем с местным серым хлебом. Биркабейн же выцедил свою порцию, как воду, и упал обратно в койку. Тут же мерно засопел. Видимо, опять всю ночь ковырялся в своих железках. Саша Березкин, или просто Берест, человек, что называется "сложной судьбы" был механиком от бога, способным оживить любую, самую безнадежную развалюху. Монгол часто представлял его себе где-нибудь на северах, налаживающим буровую установку или за рычагами бульдозера. Сам он в своей журналистской юности покатался по тем местам и вдоволь повидал подобного народа. Еще Берест был храбр той безотчетной, тихой храбростью, за которую редко дают медали, но люди, обладающие ею, способны вытянуть на своих плечах что угодно. Вспомнилось, как месяц тому назад механик пригнал на передок грузовик с боеприпасами. Тут начался обстрел, мины рвались в поле, в стороне от позиций. Бойцы тогда выскакивали, хватали ящики с БК и опрометью кидались в укрытие. Все это время Берест сидел в кабине, не глуша мотор, с ногой на сцеплении. На вопрос взводного о том, что он там делает, ответил простодушно: "Если близко класть начнут, я хоть отъеду от вас". О том, какой опасности он сам при этом подвергнется, механик просто не думал. Еще один нелепый герой.
- Чего приуныл? - поинтересовался Штоф, разливая по второй.
- Да так... Ты не знаешь, что за тип сидит сейчас у Хомяка? Такой цыганистый, в кубанке?
- Разведка бригады. Они тут часто трутся в последнее время.
- Не обращал внимания.
- Хомяк их обожает, аж до полного самозабвения...
Монгол в задумчивости потер старый рубец, уходящий в бороду от самого угла рта. Когда-то давно, на поединке, ему рассекли лицо ударом сабли. Из-за этого шрама его улыбка вечно казалась кривой: толи циничной, толи грустной.
В роте Монгола и Штофа многие считали родственниками: оба здоровенные мужики, оба из Питера, с похожими шуточками и ухватками, с манерой поминать непонятных древних богов, надежные и в доску свои, но при этом весьма непростые люди. Впрочем, "непростых" среди добровольцев хватало: тут у каждого своя история. А еще, в отличие от большинства, обросшего на фронте из соображений удобства и особого ополченческого шика, эти двое вступили в ряды уже бородатыми. На самом деле родственниками, даже троюродными они не были, хотя знали друг друга и до войны. Оба, хоть и в разные годы, закончили истфак Санкт-Петербургского университета, Штоф - кафедру Истории средних веков, а Монгол - Истории России. Оба сменили несколько профессий. В итоге Штоф стал кузнецом и реставратором по металлу, а Монгол работал логистом, но суть не в том. Просто оба они были викингами.
Владимир Бочкарев, он же Торбранд Олафсен, больше известный под своим ролевым прозвищем Вастак, прошел долгий путь из ролевых игр, через увлечение Великой Степью к реконструкции русской дружины по материалам черниговских курганов. Он был, так сказать, русским викингом, не чуждым восточной степной культуре. В ополчении, впрочем, ни одно из его имен и прозвищ в качестве позывного не годилось: все длинно или непонятно, поэтому он назвался просто - Монгол. Вадим Штерн, он же Сиги Паленая борода, напротив, был "правоверным" викингом, увлекался Скандинавией еще в университетские годы, вступил в "Варяжское копье" крупнейшего питерского военно-исторического клуба "Дружина", реконструировал датских викингов из вика Хедебю. Придя в же батальон, он взял в качестве позывного свое старое, полученное во время войны за Сербскую Краину прозвище: Штоф. А что: просто, емко и понятно.
Конечно, за полтора десятка лет в движении они отдали должное увлечениям другими периодами истории: Штоф имел комплект реконструкции на Белую гвардию, а последнее время, если и выезжал куда, так только стрельцом, а Монгол раньше много где выходил по позднему средневековью в своем пластинчатом степном доспехе. Но все равно, у каждого серьезного реконструктора, сколько бы комплексов одежды и вооружения он ни изваял на своем веку, есть лишь одна эпоха, в которой по-настоящему живет его душа. И если уж ты викинг, то это навсегда.
Штоф разливал водку. Плеснув в две кружки снова покосился на спящего.
- Да оставь ты его, - попросил Монгол, - не видишь, устал... Биркабейн.
- Между прочим, - Штофа явно тянуло поумничать, - ты знаешь, что "берестяники", то бишь биркабейны, это уничижительное прозвище?
- Разумеется. Это все равно, что наши "лапотники", только еще хуже. Голь перекатная. И их враги, слиттунги, то бишь "оборванцы", и риббунги - "разбойники", та же история. Обычное дело, когда уничижительное прозвище становится самоназванием.
- Примеры можешь привести? - сощурился Штоф.
- Да пожалуйста: самый известный - это английские виги и тори, что изначально значило "погонщики скота" и еще какая-то дрянь, типа разбойников, для пущей обидности еще и ирландская. А теперь вот ничего, все привыкли, и даже правящая парламентская фракция у них - тори. Или, к примеру, мы: колорады и укропы. Прозвища как бы обидные, а все к ним настолько привыкли, что уже и сами себя так называем. Фиг ли: вопросы самоидентификации.
Монгол развел руками и возвел очи к потолку. Штоф в ответ уставил на него обвиняющий перст:
- Вот ты точно колорад.
- Я скорее ватник, - усмехнулся тот, и любовно похлопал по теплой охотничьей куртке с двухсторонним, осенним и зимним камуфляжным рисунком, служившей ему вместо подушки. - С ватничком оно завсегда способнее, чем без него.
- Ты скорее синтепон! - заржал Штоф. - А настоящий ватник - это я.
И он поправил на плечах свой танкистский бушлат.
- Ну, за ватники! Чтоб у нас в нужный час они были, а у них чтобы не было!
Вторая пошла еще лучше, чем первая. По телу наконец-то разлилась приятная истома. Отпустило напряжение, все вокруг стало понятным и простым. И ноги, закоченевшие в кузове "джихадмобиля", вроде бы согрелись. Забулькала вода в банке. Штоф принялся разливать кипяток, употребив на заварку один чайный пакетик на двоих. Сахар тоже был, пиленый мелкими кубиками, насыпанными в зеленую жестяную банку от детонаторов.
- На самом деле мы с тобой не ватники и не колорады, мы - викинги, - заявил отдышавшийся Штоф.
Монгол лишь задумчиво кивнул головой. Он не любил громких слов, предпочитая им дела.
- Интересно, - пробормотал он, - сколько здесь наших? В России за последние лет десять реконструкторов расплодились чертовы тыщи, в том числе лютейших, типа, патриотов, если их послушать, а оглядишься: дырки на фронте некем заткнуть. Не фронт, а друшлак.
- В начале девяностых, - заметил Штоф, - народу было совсем мало и все идейные. Из них в Приднестровье или к сербам поехал... ну, где-то один процент. Сейчас... какая там будет доля процента, даже предположить не берусь. Но люди есть, и не так чтобы совсем уж мало, - помолчав, закончил он.
Монгол лишь плечами в ответ пожал:
- На мой взгляд, если у мужчины есть убеждения и если за эти убеждения началась война, то надо идти и воевать, иначе он не "мужчина с убеждениями", а обыкновенное трепло. Такое вот мое мнение.
Штоф не торопясь хлебал чай, заедая галетами из сухого пайка. Глядел куда-то в сторону. Потом сказал негромко, как бы про себя:
- Однажды придет час, и Отец Один спросит: "Где ты был, когда твои братья сражались и погибали?". Хочется знать, что ему ответить. Вот поэтому я тут. - Старый викинг вздохнул. - А реконструкция... для нашего поколения это было состояние души, самовыражение, сели хочешь, а сейчас она больше того, - превращается в форму досуга. Так и должно быть, наверное.
- А все же реконструкция, особенно та, которая связана с "железом", штука добрая и полезная сама по себе. - Беседа брала какой-то печальный оборот, что Монгола совсем не устраивало. - Во первых, люди изучают историю. Уже хорошо. Во вторых ничто так не развивает характер и бойцовские качества, как контактные боевые искусства, верно? А меч, он и есть меч. Кто с ним сроднился, тот трусом не будет.
- Ну не знаааю, - хитро сощурился Штоф, - я на своей первой войне оказался раньше, чем в реконструкции.
- А мне вот очень помогло, - не сдавался собеседник.
- Ага. Когда станешь старым дедом-пердуном, расскажешь внукам, какой был молодец. А они тебя тихонько на хер пошлют.
- Да иди ты!
- За внуков!
Они оба рассмеялись и выпили.
В тесной кандейке было уютно, тепло и как-то благостно, как бывает в хорошей мужской компании, где бы она ни собралась. Словно и не было за стенами лютой стреляющей зимы, словно сидели они не на фронте, а на чьей-нибудь кухне, обсуждая привычное: качество рейнских мечей и подделок под них, возможности и тактику ледунга, находки последнего археологического сезона и свежие сплетни о коллегах по движению.
Идиллию разрушило появление взводного. Отдернув в сторону ковер, он с подозрением уставился на подчиненных щелочками своих узких глаз: те выдержали взгляд непосредственного начальства, не дрогнув.
Если кто и должен был по праву называться здесь монголом, так это взводный Чарли: невысокий, массивный, с раскосыми чертами азиатского лица и тонкой полоской усов, он был похож на половецкую каменную бабу или на "боевого бурята" из украинских пропагандистских страшилок. Между тем в прошлом этот боец ополчения, урожденный харьковчанин, был офицером ВСУ. Аэромобильщиком. Воевал в Ираке в составе сил Альянса, чуть ли не в одной роте с Надеждой Савченко. Там не поладил то ли со своим, то ли с американским командованием, и вылетел в отставку. Работал инкассатором, потом был наемником: ловил пиратов в Аденском заливе. После Майдана вернулся на родину, участвовал в акциях протеста в Харькове, а когда их подавили, не стал дожидаться мести "новой влады" - подался с семьей в Россию, благо родни там хватало. Сам ушел в ополчение: сначала служил в ДНР, потом перебрался на Луганщину.
Сейчас он стоял в дверях, в полном боевом облачении: шлем со сдвинутыми на лоб противоосколочными очками, белый маскхалат, разгрузка, наколенники, на плече неизменный РПК.
- Штоф, Монгол, собирайтесь.
- Чего вдруг?
- Будем раненого с нейтралки доставать. Командир приказал, - пояснил Чарли. - Жду вас у штаба через пять минут.
- От блииин.
Штоф одним глотком допил чай и отставил пустую кружку. Затем скинул бушлат. Вместо него натянул свитер с горлом и камуфлированную куртку, после чего начал кряхтя прилаживать бронежилет. Монгол, воюющий с застежкой белого в черную кляксу армейского маскхалата, насмешливо покосился на него:
- Что, Сиги, захотелось жить вечно?
Не дождавшись ответа, вытащил из-под койки разгрузку, которую надевал только в пешие патрули и разведку, застегнул на себе, легким хлопком ладони проверил наличие ручных гранат в боковых подсумках. Сунул ножны с ножом в специальный нагрудный клапан. Затем снял со стены свой АКМ, подумав секунду, заменил обычный "рожок" на удлиненный магазин от ручного пулемета. Подхватил с койки легкий кевларовый шлем и перчатки.
- Готов.
Штоф тоже облачился в маскхалат и шлем. Вместо разгрузки закинул за спину рейдовый ранец с запасным коробом для ПК на 200 патронов. Подхватил из угла свой верный пулемет, к которому был пристегнут такой же короб.
- Пошли.
Вся поисковая группа уже собралась у штаба: Филин, только сменившийся с поста, Ялта присел у стены, прислонив рядом трубу гранатомета РПГ-7 и специальный брезентовый ранец гранатометчика, набитый собранными выстрелами, тут же курили Немец и санинструктор с позывным Жук. Все в одинаковых маскхалатах и кевларовых шлемах. Резко отличался от них только нервно переминавшийся с ноги на ногу незнакомый молоденький паренек, долговязый, тощий, похожий на аиста, с длинным угреватым носом, в криво сидящей стальной каске старого образца, окрашенной в белый цвет, заношенной серой "аляске" и камуфлированных штанцах, заправленных в грубые солдатские берцы. Ни разгрузки, ни даже ремня с подсумками у парня не было, зато на плече висел автоматический карабин Симонова с откидным штыком. Вояка. Видно, только что прибыл.
Приятели направились прямиком к Филину. Тот, - как всегда чисто выбритый, подтянутый, тело ловко охватывают ремни подвесной системы, шея обмотана неизменным оливковым шемахом, - стоял, опершись на драгуновскую снайперку, разрисованную самодельным "зимним" камуфляжным узором; на лице - выражение вселенской скуки. Не человек, а ходячая флегма - все ему нипочем. Раньше Филин ни в каких войсках не служил, но стрелял действительно здорово и недавно получил КМСа по спортивной пулевой стрельбе.
- Земляк, что вообще творится?
Снайпер едва заметно пожал плечами:
- Разведка отходила, попала под огонь: образовался "трехсотый". Вытащить его не смогли, оставили в "зеленке". Мы сейчас едем за ним.
- Прикольно, - хмыкнул Монгол, - а самим "рейнджерам" никак?
- Ты меня спрашиваешь?
Из штабной комнаты выскочил Чарли, видимо, получивший последние инструкции. Жестом поманил к себе новенького.
- Штоф, это Спайдер. Поступает к тебе под начало вторым номером.
- Ясно.
Штоф скинул с плеч ранец и протянул его пареньку:
- Не потеряй. И держись рядом.
- Все, поехали! Выдвигаемся! - заторопил людей взводный, и народ потянулся во двор, где уже шумели прогреваемые двигатели.
Выехали на двух пикапах: опять разбитая прифронтовая дорога и ледяной ветер в лицо. По пути миновали затаившуюся в кустах установку "Град" и тентованный "Урал" обеспечения, потом заехали в траченную артиллерией деревушку. У ее дальней околицы машины встали. Люди посыпались на землю, построились неровной колонной и пошли, друг за другом, держа интервал три метра, хрустя подошвами по слежавшемуся снегу. Водители остались при машинах. Вскоре группа вышла к железнодорожной насыпи, по которой пролегала здесь линия фронта. Дальше начиналось предполье позиций федералов. Какое-то время топали вдоль нее, пока Чарли, ориентируясь по каким-то известным ему одному приметам, не остановил колонну.
За путями шли неубранные поля подсолнечника. Черные, будто обугленные, подсолнухи с мертвыми, печально склоненными головами торчали из снежной равнины, производя тоскливое и жуткое впечатление. "Настоящий символ этой войны", - мелькнуло в голове у Штофа. Чарли же было не до символов. Поле надвое рассекала полоса невысоких деревьев и кустарника, которая шла перпендикулярно насыпи, начинаясь метрах в полутораста от нее
- Вот там он и лежит, - проговорил взводный, ткнув пальцем в "зеленку". - Филин, Ялта - на левый фланг. Вести наблюдение. Штоф, идите направо и то же самое. В оба смотрите! Жук, Немец, Монгол, ко мне.
Все было ясно. Штоф прошел еще метров двадцать и занял позицию за насыпью, утвердив свой ПК на сошках. Спайдер улегся справа, долго сопел и хрустел гравием, устраиваясь, елозил по рельсе стволом карабина. "Какая же у него худая курточка, - подумал Штоф, - дойдет в ней парень, если придется долго лежать. Надо будет для него у старшины хоть какой бушлат выцыганить". Ничего этого, понятно, он озвучивать не стал. Вместо этого тронул соседа за плечо, спросил:
- Ты давно здесь?
- В батальоне? Два дня. А сегодня меня к вам направили.
- Зашибись. Сам откуда?
- С Краснодона.
- Понятно. Молодогвардеец, значит. Слушай сюда: смотри внимательно вправо и перед собой. Влево не смотри. Заметишь что - мне говори. И, главное, не волнуйся: все будет путем.
Сам Штоф, правда, в этом уверен не был. Всей своей шкурой битого волка он ощущал в происходящем какую-то неправильность. "Зачем нас сюда послали? Почему именно нас? Почему разведчики не пошли за своим раненым сами?". Вопросы.
Вот три фигурки перемахнули насыпь, пригнувшись, побежали по едва заметной стежке, видно, оставленной отходящей разведкой. Впереди, с автоматом наизготовку, долговязый Немец, за ним Жук, невысокий и шустрый санинструктор, с болтающимся возле бедра "укоротом" и импровизированными полевыми носилками - двумя длинными, замотанными в брезент черенками - подмышкой . Замыкал группу Монгол. Вот они миновали открытое пространство и нырнули в кустарник. Штоф облегченно перевел дух. Чарли улегся левее него, приложил к глазам бинокль, внимательно осматривая окрестности.
Тянулись минуты напряженного ожидания. Далеко за спиной бахнуло, затем еще раз. Спустя несколько секунд донеслись едва слышные хлопки разрывов. Потом где-то правее вспыхнула стрельба: пара длинных пулеметных очередей, затем беспорядочная трескотня автоматов. Далеко, пожалуй, с километр будет. Все стихло так же внезапно, как и началось. Надвигались сумерки. Стыли руки, да и ноги тоже. Спайдер уже давно постукивал одним ботинком о другой, пытаясь согреться. Вдруг Чарли встрепенулся, плотнее прижал наушник рации.
- Они его нашли. Возвращаются, - сообщил он.
Видно, тоже нервничал и дубел.
Опять потянулось время. С неба посыпались редкие снежинки. Наконец из зарослей показались три смутно различимые в своих белых маскхалатах человеческие фигурки. Две из них тащили что-то длинное и темное. Носилки. Рядом с ними топал третий, видно, санинструктор. Они шагали к насыпи торопливо, как могли, но Штофу казалось, что люди еле ползут, и он мысленно подгонял их. Вот уже и половина расстояния позади....
Серия хлопков прозвучала вдалеке негромко и совсем не страшно. Мало ли на фронте стреляют? На то он и фронт. Предчувствие беды кольнуло Штофа за мгновение до того, как раздался жуткий, леденящий душу свист падающих мин. Он скатился с насыпи, успев рвануть за собой оторопевшего Спайдера. Если хоть одна мина перелетит пути, их, распластанных на скате, порубит осколками в лапшу! Не перелетела. Серия разрывов легла в поле, там, где пробиралась команда спасателей. Штоф только зубами скрипнул. А с той стороны вступил в дело тяжелый пулемет, начав поливать окрестности свинцом.
- Мать....
Пули свистели над головой, втыкались в насыпь, с визгом рикошетили от рельс. Взводный, приподнявшись на локте, кричал что-то в трубку мобильного телефона. Затем снова загрохотало, серия разрывов легла уже у самых путей, пара мин перелетела их, и осколки стегнули по гравию в том месте, где недавно лежали ополченцы. Что-то тяжелое долбануло по каске.
- Мать... мать... мать...
Штофу доводилось бывать под обстрелом, но страшно было, как в первый раз. И спрятаться некуда.
Потом небо за деревней, там, где проходило шоссе, полыхнуло алым и завыло, зашипело... пакет "Града" полетел искать свои жертвы. Видно, у Чарли имелась связь с расчетом стоящей поблизости установки, и он вызвал поддержку, передав примерные координаты обстреливающего их автоматического миномета.
- Пошлииии!
Кто это закричал? Взводный? Или он сам? Штоф не знал. Оставив пулемет лежать на земле, он одним махом взлетел на насыпь, успел разглядеть вздувающиеся на горизонте огненные пузыри ракетных разрывов, и опрометью помчался вперед, туда, где среди черных проплешин-воронок поломанными куклами лежали его товарищи. Он бежал как во сне, не чуя под собой ног. Упал на колени, возле кого-то из лежащих. Кто это? Не узнать. Приподнял запрокинутую голову: вроде повреждений нет. Но кто это?
- В укрытие! Тащи! - проорал Чарли, который уже волок кого-то.
Мимо, спотыкаясь, протрусили двое с носилками в руках. Штоф поволок "своего" раненого спиной по снегу, таща за петлю на разгрузке, а когда она оторвалась - за лямки. Сам не заметил, как добрался до насыпи. Там ему помогли. И только оказавшись за этим сомнительным укрытием и чуть переведя дух, он понял две вещи: он тащил Монгола - это его автомат с удлиненным рожком, так и ехавший вместе с хозяином на широком натовском ремне, и Монгол мертв, потому что с такими ранами - весь левый бок буквально разворочен осколками, - не живут. Потому и лицо кажется незнакомым: из него исчезла жизнь и теперь оно похоже на маску манекена.
- Немец - "двухсотый", - сказал кто-то рядом.
- Жук - все.
- Монгол тоже... все.
- А разведчик-то жив, - удивленно пробормотал еще кто-то.
- Парни, меня зацепило.
Это Филин. Он лежал на снегу, прижав руку к шее. К нему тут же кинулись, треснула упаковка перевязочного пакета, а Штоф так и сидел, держа безжизненную голову друга на коленях и бездумно глядя в потемневшие небеса, где незримо чертила свои пути смерть.
Ракетчики выпустили еще несколько реактивных снарядов, начали постреливать 120-мм минометы казаков. В ответ заговорили гаубицы ВСУ. Над фронтом постепенно разгорался настоящий артиллерийский бой. Орудие, ударившее по их группе, больше не стреляло, хотя оставалось непонятным, накрыла ли "ответка" устроивших огневую засаду украинских минометчиков или те просто сбежали "от греха".
Взревели моторы - это машины отряда гнали вдоль путей с выключенными фарами. Ялта зажег фонарик, подавая сигнал: оказалось, что кругом уже темно. Филина и раненого разведчика, которого при обстреле даже не поцарапало, загрузили в "Ниву", туда же сел Чарли - им предстояло ехать в госпиталь. Остальные кое-как разместились в более вместительном пикапе "Митсубиси". Тела устроили в кузове, туда же положили оружие погибших, а также винтовку Филина и ранцы Ялты и Спайдера.
Попав на базу, Штоф ни с кем не стал разговаривать. Черной тяжестью навалилась апатия. Он кое-как добрел до комнатушки за зеленой дверью, сунул в угол не пригодившийся сегодня пулемет, сбросил каску, бронежилет и со стоном рухнул на койку. Мысли ползли лениво, как пьяные мухи: вот это влипли... мужикам не свезло... а новенький молодцом оказался, побежал со всеми... да, надо, надо ему нормальную одежку приискать, а то потеряем... Рассеянный взгляд скользнул по койке напротив, остановился на свернутой охотничьей куртке в изголовье. Пожалуй, подойдет: они с Монголом почти одного роста.... Вяло усмехнувшись своим мыслям, покачал головой: уже и добро товарища делим, господин поручик.
Привычное жилье вдруг показалось ему опустевшим и неуютным. Берест-Биркабейн убрел куда-то по своим делам: в патруль или снова возиться с регулировкой движка БТРа, Филина повезли в госпиталь с осколками в плече и шее. Монгол, правда, недалеко. Лежит бок обок с двумя своими товарищами в недостроенном здании по соседству, и ночной ветер наметает снег на брезент, которым укрыты их лица. С ним уже не поговоришь, и недопитая кружка чая никогда не дождется своего хозяина.
Потянувшись, Штоф достал флягу, встряхнул и вылил остатки в стакан. Получилось чуть больше ста граммов. Да, не успели они с Монголом добить водочку, зато как раз осталось помянуть. Напрасно он смеялся: его товарищ никогда не станет стариком с потухшими глазами, над которым втихомолку посмеиваются великовозрастные внуки. Нет, он навсегда останется крепким мужчиной, надежным и храбрым, настоящим воином. "Под градом пуль, в страну камней, товарищи уйдут, и зелень мертвая ветвей заплачет на ветру"*. Подняв стакан, Штоф отсалютовал опустевшей койке.
- Не держи зла, если что. Легкой тебе дороги, брат викинг...
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023