В конце августа - начале сентября в городе V. созревают сливы. Все окрестности в это время окутаны алкогольным кумаром: мужчины гонят ракию. Тонкости технологического процесса неизвестны мне, но главная суть такова. Сначала сливы вместе с косточками давят под прессом, а потом загружают бродить в так называемый "казан за ракию". Это, строго говоря, перегонный куб (как правило медный), только очень большой, литров на 200, а то и больше. У него две оболочки - внутренняя и внешняя, между ними змеевик. Дрожжи ни в коем случае не кладут, сахар тоже - местный чернослив и без того очень сладкий: если хозяйкам удаётся спасти из-под пресса ведро-другое, то они варят джем, в который добавляют сахара в соотношении 1 к 10.
Самым популярным товаром на местном рынке в это время года является спиртомер. По улицам днями текут реки мутной браги. В каждом дворе у монстроидальных "казанов", напоминающих домны в миниатюре, сидят весёлые поддатые мужики и зазывают "сва мушка" (то есть всех проходящих мимо существ мужского пола) дегустировать продукт. Впрочем, сильно пьяные встречаются довольно редко, хотя и абсолютно трезвых тоже не бывает. Варение ракии - одна из немногих исключительно мужских обязанностей в быту местного населения.
Другая мужская обязанность - заготовка дров на зиму. Центральное отопление в городе V. отсутствует даже в многоэтажных домах (которых, к тому же, всего-то не больше десятка, по-моему). Вместо стояков - дымоходы. Средством обогрева служит обычно "шпорет на дрва" - печка-плита, на которой в холода ещё и готовят, чтобы понапрасну не тратиться на электроэнергию. Это железный эмалированный ящик на ножках, изнутри обмазанный шамотной глиной. Он довольно большой - примерно с две трети письменного стола. Топка там, впрочем, маленькая: основной объём занимает духовка. Тяга устроена так, что горячий воздух сначала обходит вокруг духовки и только потом попадает в жестяную коленчатую трубу, а через неё - в дымоход. Поверхность шпорета - это два плотно состыкованных не то железных, не то чугунных пласта, на каждом из которых есть ещё и конфорка: та, что поближе к топке - более горячая, та, что поближе к трубе - похолоднее.
В общем, довольно удобная и рациональная конструкция, хотя и не без недостатков. Главный - недолговечность: самое позднее раз в два года (а то и раньше) приходится реставрировать, а то и заменять совсем слой шамота: он выгорает и крошится, а потом начинает отваливаться здоровенными кусками. А лет через пять-десять (в зависимости от условий и интенсивности эксплуатации) шпорет прогорает совсем и бывает выкинут на помойку. Ну и к качеству топлива эта штука довольно чувствительна: если в дровах слишком много смолистых веществ, то полости вокруг духовки, а также колена трубы очень быстро обрастают чёрной бородой из сажи. Тогда тяга почти совсем прекращается, печка начинает нещадно дымить изо всех щелей, и её приходится чистить: поднимать конфорки, вытаскивать дно духовки, разбирать колена вытяжной трубы и потом соскребать сажу старыми газетами. Но это уже женская обазанность, конечно: "Белую работу делает белый, чёрную - ..." :-) (Хотя Маяковского, в отличие от Есенина, братья славяне, по-моему, не читали.)
Мужики же тем временем сидят по кафанам или по гостям друг у друга, потягивают ракию (один напёрсток в час), запивая её чёрным кофе, и считают дни до Рождества, когда им нужно будет приступить к ещё одному традиционному мужскому занятию - испечь печенье.
Это не то, что вы, вероятно, подумали: печенье по-сербски означает зажаренного на вертеле целиком барашка или козлёнка. (Некоторые умельцы умудряются ещё запечь в бараньей утробе целого петуха, но нынче это искусство доступно очень немногим). Печенье пекут в Бадний дан, то есть, в Сочельник. Барашка или козлёнка обычно колют и свежуют накануне (шкура сушится где-нибудь на чердаке, потом она чаще всего служит ковриком у очага). Хозяин дома и примкнувшие к нему друзья и родственники мужского пола сначала долго и неторопясь разводят костёр, жгут дрова, дожидаясь необходимого качества и количества углей, потом вбивают рогульки, на которые кладут рожон с насаженной на него тушей, и затем несколько часов подряд крутят вертел, добиваясь равномерного прожаривания. Это занятие всегда сопровождается длинными разговорами за жизнь под курево и ракию. Пьют, опять же, по напёрстку в час, но в итоге всё равно изрядно наклюкиваются, поскольку процесс это долгий, и ни сократить, ни ускорить без нарушения технологии его невозможно. Печенье едят на следующий день, в Рождество, почему-то холодным (что, на мой взгляд, изрядно ухудшает качество продукта).
Ещё печенье готовят на славу: это чисто сербский семейный праздник, уходящий корнями в эпоху раннего христианства. О нём, а также о том, как мне посчастливилось оправдать одну сербскую поговорку, я попробую рассказать в следующий раз.
Мои отношения со змеями
В славном городе V. было полно развалин. У местных коммунальных служб не нашлось ни времени, ни денег, ни желания расчищать руины, которые красовались буквально на каждой улице, напоминая, что война идёт.
Особенно много разрушенных домов было по соседству с нами. Мы жили на самом берегу реки. Оказалось, что масса каменных завалов, заросших колючками, вода и жаркий балканский климат - это просто идеальные условия для змей.
Первой об этом узнала моя собака. Полезла по кустам, дурочка городская, ящериц ловить - и там её тяпнули за нос. Собственно, саму змею мы в тот раз не увидели: просто у Лисюки на носу появились две капельки крови, и почти сразу же морда у неё начала распухать и превратилась в нечто бультерьероподобное, а потом отёк пошёл на горло. Мы боялись, что собака задохнётся, а сыворотки в городе не было даже и для людей, не то что для животных. Но, к счастью, обошлось. Ветеринар вколол что-то сердечное укрепляющее и велел отпаивать зверюгу молоком. За несколько дней отёк сошёл.
И вот через пару месяцев после этого случая приходим мы с Дашкой домой. То есть, это я прихожу, а Дашка у меня на пузе висит в кенгурушке. Обе руки заняты авоськами... Открываю входную дверь - а в коридоре, прямо у порога, маленькая такая змейка. Главное, что делать - непонятно: осторожно сторонкой обойти нельзя, уползёт в дом - ищи потом её. А как ловить - тоже неизвестно, с грудным-то младенцем. Ну, тут, на счастье, дрова под рукой оказались. Я её поленом - хабах! - и в дом пошла, Дашку в кроватку выгружать. Хорошо, почти тут же соседка заглянула - одолжить мелочь какую-то. Я сама-то про змею не скоро бы вспомнила, но тут к дверям выхожу - а эта зараза уже почти совсем из-под полена выкрутилась и вот-вот сбежит. Её полено только оглушило, оказывается. Ну, тут уж я, со свободными-то руками, сразу за молоток - и по башке ей со всей дури. И в курятник её, как девушка хозяйственная. Тут же её куры и сожрали.
Второй случай произошёл, когда Дашка уже прилично ходила. Мы шли от соседей: я, Дашка и трое соседских детишек. Говорят, что змеи слышат шаги и сами никогда к людям не подползут. Ага, как же. Пять пар ног топало - и всё равно прямо на тропинку шмыгнула змея. Как на неё никто не наступил - до сих пор удивляюсь. Проскользнула между нами и под качелями затаилась. Я детей в дом завела, сама за тяпку - и давай траву вокруг качелей выпалывать. В надежде, что змея испугается и уползёт. И вот уже вокруг ни травинки - а она свернулась клубком под самыми качелями и никуда не собирается. Тут я её хорошо рассмотрела: блестящая вся такая, узор яркий, видно, только что перелиняла. И рог на носу торчит. Мне о таких здесь рассказывали: называется поскок, если по-сербски. Ядовитая, никаких сомнений. И к тому же прыгает, как ясно из названия. В общем, эту змею я нашинковала тяпкой - находясь, несомненно, в состоянии аффекта.
И тут выходит Бублей. (Жил у нас одно время казачок засланный с Дона, тоже приехал приключений на Балканской войне искать). И говорит:
- Тю! Такую шкурку красивую испортила! Я б её в одеколоне вымочил, можно было б чехол на ремень сделать.
И правда, думаю, вот баба дура, спортила вещь со своей истерикой.
А через несколько дней, в жаркий полдень, открываю дверь на улицу - и вот он, ещё один шанс! На бетоне разлеглась огромная змеюка, загорает. Сказать по правде, я не стала разглядывать, ядовитая она или нет. Просто взяла топор, примерилась поаккуратней, чтоб Бублею уж не к чему придраться было, и башку ей топором отсекла. Ну, Бублей обрадовался, потащил её сразу свежевать.
И вот стоит это Бублей с ножом в одной руке и с ободранной змеюкой - в другой. Тут вышел на балкон сосед. Увидел Бублея, удивился и спрашивает:
- Зачем это тебе?
А тот возьми да и брякни:
- Есть буду!
Сосед, что характерно, поверил - среди местных давно слухи ходили, что русские все психи отмороженные. Ну, в общем, не без оснований, конечно...
Откуда берутся дети
Возможно, некоторые откроют для себя что-то новое.
Бабушка у меня человек прогрессивный, но слегка, к сожалению, суеверный. Она, конечно, обрадовалась, когда узнала, что вскоре станет прабабкой, но в то же время и огорчилась. Поскольку событие это, судя по всему, должно было прийтись на май, а бабушка убеждена, что тот, кто в мае родится, всю жизнь маяться будет. Пожалела я, что невольно расстроила бабулю, да что поделаешь - пришлось махнуть рукой.
Между тем судьба вдруг решила кокетливо подмигнуть: Дашка постучалась на свет хоть и действительно в мае, но - только 31 числа! Причём, заявив, так сказать, о намерениях, решила дальше никуда не спешить ("Чё я там у вас не видала!") и на несколько часов снова перестала о себе напоминать. Так что в городскую больницу я собралась только к вечеру, да и то - так, на всякий случай, от греха подальше.
Акушерка подтвердила, что и впрямь ждать ещё долго, но всё же вызвала санитарную машину и отправила меня из нашего тихого V. в Ужице - довольно крупный по местным меркам город (райцентр, что ли, на наши деньги). Решила, видимо, на всякий случай подстраховаться - всё-таки там специалисты, да и оборудование хоть какое-никакое имеется. Наверное, её немного пугала дама, решившая родить в первый раз в 28 лет, да ещё иностранная гражданка. Сама она, впрочем, со мной не поехала: по всем признакам, ждать оставалось как минимум несколько часов, а "на подходе" были ещё детишки, не оставлять же будущих мамочек совсем без профильной помощи.
Тогда сердобольная Вера Крсманович решила, что она поедет со мной - поддержит, так сказать, морально. Она быстренько принарядилась в костюмчик, какой получше, проверила мой "тревожный чемоданчик" - в смысле, пакет с вещами - не забыла ли я по неопытности чего супер-важного - и решительно втиснулась в салон санитарной "четвёрки" рядом с каталкой, на которую положили меня.
Змей позорно струхнул и не поехал. Ну и фиг бы с ним - но, как вскоре выяснилось, шофёр, видя отсутствие рядом со мной акушерки, тоже струхнул. Он представил, что я собираюсь родить ночью в горах на пустой дороге, где, возможно, ещё бродят турецкие банды - и так втопил по балканскому серпантину!
На крутых виражах меня тут же растрясло. Желудок вообразил себя совсем другой частью организма и тоже решил освободиться от содержимого, что ему благополучно и удалось. Прямо Вере на коленки. На новенький костюм. Увы и ах.
Шофёр, естественно, сдрейфил ещё больше и притопил ещё сильнее. Когда мы в рекордный срок домчались до Ужичкой больницы, он поднял такой крик в приёмном покое, что ко мне понеслась вся дежурная бригада... Если б у них была с собой вместо капельницы клизма - шофёру, несомненно, вставили бы по первое число. А так - обругали только и велели ехать обратно. Вере тоже остаться не разрешили. А самое обидное - не разрешили оставить мой "тревожный пакет", в больнице, мол, всё дадут, не волнуйся.
В здешнем душе, кстати, я впервые в жизни увидела редкое тогда сантехническое устройство - экономичный кран, у которого вместо двух вентилей один рычажок. Помню, я долго на него смотрела как на новые ворота - всё никак не могла сообразить, что к чему. Обстановка, прямо скажем, не располагала к вдумчивому размышлению...
В родильном зале напротив моей кровати висели огромные электические часы наподобие вокзальных. И тут-то выяснилось, что уже - без двадцати минут полночь. То есть, почти что первое июня! Ага, сказала я себе, а попробуем-ка мы потянуть время. И устроилась слегка вздремнуть.
Но - не дремала доблестная югословенская медицина. "Чёй-то она тут дрыхнет!" - сказал примерно так (ну или чуть менее цензурно, но смысл тот же) дежурный доктор. И поставили мне какую-то ускорительную капельницу, после чего я даже не успела толком понять, как всё произошло - раз, и мне уже показывали Дашку. Помню, всё налегали, что номерки одинаковые у нас на запястьях - у меня и у неё. Не бойся, мол, не перепутали! А мне и не страшно было ничуть: Дашка оказалась ну очень похожа на свою бабку, когда та на меня злится (через несколько дней, к счастью, это прошло). Вместо номерков я постаралась поглядеть на часы на стене. УРА! ПОБЕДА! Было 2 часа ночи. Май кончился. Наступило лето.
А теперь слабонервных попрошу удалиться. Выяснилась одна удивительная особенность местной врачебной тактики: они, оказывается, предпочитают не ждать, порвётся роженица или всё-таки не порвётся, а сразу режут сами, скальпелем. Естественно, потом приходится зашивать. И вот зашивает меня доктор - и пытается при этом декламировать Есенина. (Они там все помешаны на нашем Есенине, между прочим. Они его даже в школе проходят.) А вперемежку с Есениным доктор ругается, когда шов не слишком красиво ложится: "У, пичка материна!" И на меня ещё покрикивает: "Что ты ржёшь там, лежи не дёргайся!"
После такой интенсивной медицины ихние бабы чувтствуют себя особенно бодро. Утром вышла я в коридор - а там царство теней: еле ползают, тапочками шаркают... Одна, помню, уронила жетончик телефонный - и стоит смотрит на него, не знает, как поднять. Я подняла, так на меня все пальцами стали показывать: "Смотрите, она может нагнуться!" И ещё их всех ужасно напрягала ситуация с водой. Только и жаловались: "Нэма тОплой воды, нэма тОплой вОды..." Пошла в душ - как это нету? Вот же она, тёплая, течёт! (Потом уже я узнала, что по-сербски "тёплая" будет "млака" - как парное молоко, значит. А им для нормальной жизни не хватало "топлой", т.е., по-русски говоря, горячей :-)
Ну ладно. Подержали они нас с Дашкой два дня, да и выписали. Привели, значит, в какой-то коридорчик, всучили там Дашку, справку о том, что прививку БЦЖ сделали, а потом показывают на лифт: заходи, мол, спускайся на первый этаж, там раздевалка, получишь свои вещи - и до свидания, желаем счастья.
И вот выхожу это я из лифта, а тут - финало апофеозо: оказываюсь прямо в больничном холле. Народу - как в метро: здесь же, оказывается, киоски газетные и кофейные расположены, а также лавочки для встреч больных с родными (все забиты до отказа), телефонные автоматы, ларёк с цветами, книжная лавка, и тэдэ и тэпэ. И я посреди всего этого великолепия: в одной коротенькой сорочке, к тому же, извиняюсь, изрядно заляпанной кровищей (это у них дефицит по причине военного времени, и поэтому бельё чистое не дали, сэкономили, значит). Прижимаю к себе Дашку, но она ж маленькая совсем ещё, за ней не больно-то спрячешься. Спасибо, санитар стоял поблизости - показал, где ж тут дверь в этот их дурацкий гардероб.
Как легко догадаться, я не очень горевала, покинув гостеприимный оплот медицины. И, было дело, одно время даже зарекалась: чтобы я да хоть когда-нибудь да ещё раз! Да больше ни за что, никогда!..
К счастью кое для кого, я в конце концов передумала (но это уже совсем другая история :-)
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023