ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. Разбитая армия и смута в умах

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

Я готов подарить офицерам (воинской части, ВВУЗам, конкретным людям) часть моих трудов, из авторской "Энциклопедией русского офицера" .

0x01 graphic

Бегство буржуазии из Новороссийска в 1920 г..

Художник И.А.Владимиров

А. Деникин

РАЗБИТАЯ АРМИЯ И СМУТА В УМАХ

(Фрагменты из книги "Очерки русской смуты")

Им нужна Россия безвольная, погруженная в несущественные и нескончаемые партийные распри, вечно застревающая в разногласии и многоволении, неспособная ни оздоровить свои финансы, ни провести военный бюджет, ни создать свою армию, ни примирить рабочего с крестьянином, ни построить необходимый флот.

И. Ильин

Операции южных армий в начале 1920 года: от Ростова до Екатеринодара. Рознь между добровольцами и донцами

В таких внешних условиях протекали военные действия на доно-манычском фронте.

В начале января фронт главной группы Вооруженных сил Юга шел по Дону до станицы Верхне-Курмояровской и оттуда, пересекая железнодорожную линию Царицын -- Тихорецкая, по Салу уходил в калмыцкие степи. На ростовском направлении стоял Добровольческий корпус генерала Кутепова, за Салом сосредоточивалась отступавшая Кавказская армия генерала Покровского, а в центре располагалась Донская армия генерала Сидорина.

Против нас по Дону, от устья до Донца, развернулась 8-я советская армия Ворошилова, далее на восток -- 9-я Степина, а от Царицына вдоль железной дороги наступала 10-я армия Клюева, 1-я Конная армия Буденного располагалась в резерве между Ростовом и Новороссийском.

Численность войск была приблизительно одинакова у обоих противников, колеблясь между 40 -- 50 тысячами у нас и 50 -- 60 тысячами у большевиков.

Далее на восток, между трактом Царицын -- Ставрополь и Каспийским морем, фронт имел прерывчатый характер. Кроме нескольких локальных очагов зеленоармейского восстания, в этом районе обозначилось наступление частей 11-й советской армии в трех направлениях -- на Дивное, Святой Крест и Кизляр, сдерживаемое северокавказскими войсками генерала Эрдели.

После нескольких дней затишья советские войска ростовского фронта перешли в наступление, нанося главный удар со стороны Нахичевани в разрез между Донской армией и Добровольческим корпусом. Очевидно, по соображениям стратегическим и политическим преследовалась еще все та же идея "разъединения", которая положена была в основу всей зимней кампании большевиков.

5 января началось наступление 8-й и 1-й Конной советских армий, и в этот день большевики, овладев Ольгинской, атаковали Батайск. Но на другой день конница генерала Топоркова нанесла сильное поражение дивизиям Буденного под Батайском, после чего совместным ударом с 3-м и 4-м Донскими корпусами неприятельские войска были отброшены за Дон, понеся большие потери. В то же время в низовьях Дона добровольцы, отбив все атаки большевиков, преследовали их к нахичеванской переправе и переходили за Дон -- к станице Елизаветинской.

На правом крыле обстановка складывалась хуже. Под давлением 9-й и 10-й советских армий 1-й и 2-й Донские корпуса и Кавказская армия, оказывая слабое сопротивление, отходили к западу и к 13 января, перейдя Маныч, развернулись по левому берегу его.

К этому времени советское командование произвело перегруппировку, сосредоточив конную массу Буденного и Думенко, усиленных несколькими пехотными дивизиями, на нижнем Маныче, между станицами Богаевской и Платовской. С 14 января на всем Северном фронте возобновилось наступление большевиков, и в то же время конница их, перейдя через Маныч, отбросила донцов, захватала часть их пехоты и артиллерии и угрожала выходом в тыл нашей северной группе.

Но сосредоточенные генералом Сидориным в северо-восточном направлении 6 конных дивизий в боях, происшедших 16 -- 20 января на Маныче, разбили ударную группу большевиков, взяли много пленных и почти всю артиллерию 1-й советской Конной армии. 4-й Донской корпус генерала Павлова, сыгравший в этом славном деле главную роль, захватил 40 орудий... Противник в панике бежал за Дон и Маныч, и, если бы донская конница не приостановила преследования, мог бы произойти перелом во всей операции...

Так же неудачно окончилось для большевиков наступление на ростовском фронте, где части Добровольческого корпуса отразили вновь все атаки противника, нанеся ему немалый урон, атакуя и беря пленных и орудия. Держалась еще на среднем Маныче Кавказская армия -- слабая числом и духом, и только правое крыло ее отходило довольно поспешно, подвергая опасности Ставрополь -- тем большей, что часть Ставропольской губернии была охвачена уже восстанием.

Успехи на главном направлении окрылили наши войска надеждами.

Казалось, далеко еще не все потеряно, когда "разбитая армия" в состоянии наносить такие удары лучшим войскам Кавказского большевистского фронта... 26 января я отдал директиву о переходе в общее наступление северной группы армий с нанесением главного удара в новочеркасском направлении и захватом с двух сторон Ростово-Новочеркасского плацдарма. Наступление должно было начаться в ближайшие дни, и к этому времени ожидался выход на усиление Кубанской армии (бывшей Кавказской) пополнений и новых дивизий...

В эти предположения вторглись два обстоятельства...

Первое -- 30 января получено было сведение, что 1-я Конная советская армия перебрасывается вверх по Манычу на тихорецкое направление; второе -- неустойчивость Кубанской армии: центр ее был прорван, и неприятельская конница 10-й армии пошла вверх по реке Большому Егорлыку в тыл Торговой, угрожая сообщениям с Тихорецкой.

Советское командование, изверившись в возможность опрокинуть наш фронт с северо-востока, изменило план операции, перенеся главный удар по линии наименьшего сопротивления от Великокняжеской на Тихорецкую силами 10-й и 1-й Конной армий.

Приходилось разрубать узел, завязавшийся между Великокняжеской и Торговой, -- разбить там главные силы противника. Генерал Сидорин выделил наиболее сильную и стойкую конную группу генерала Павлова (10-12 тысяч), которому была дана задача, следуя вверх по Манычу, совместно с 1-м корпусом ударить во фланг и тыл коннице Буденного. 3 февраля генерал Павлов, опрокинув на нижнем Маныче корпус Думенко и отбросив его за реку, двинулся дальше на Торговую, оставленную уже кубанцами.

Этот форсированный марш был одной из важнейших причин, погубивших конную группу. Стояли жестокие морозы и метели; донские степи по левому берегу Маныча, которым решил идти Павлов, были безлюдны; редкие хутора и зимовники не могли дать крова и обогреть такую массу людей. Страшно изнуренная, потерявшая без боя почти половину своего состава замерзшими, обмороженными, больными и отставшими, угнетенная морально, конница Павлова к 5 февраля подошла в район Торговой. Попытка захватить этот пункт не удалась, и генерал Павлов отвел свой отряд в район станицы Егорлыкской -- села Лежанки.

6 февраля главные силы Буденного сосредоточились в селе Лопанке. Противники стояли друг против друга, разделенные расстоянием в 12 верст, -- оба не доверяя своим силам, оба в колебании, опасаясь испытывать судьбу завязкой решительного боя...

Все эти дни по Дону и нижнему Манычу на всем фронте противник вел энергичное наступление, успешно отражаемое донцами и добровольцами.

Между тем для отвлечения сил и внимания противника началось наступление наших войск на Северном фронте.

7 февраля Добровольческий корпус, нанеся поражение 8-й советской армии, стремительной атакой овладел городами Ростовом и Нахичеванью. Успех, вызвавший большое впечатление и взрыв преувеличенных надежд в Екатеринодаре и Новороссийске... Так же удачно было наступление 3-го Донского корпуса генерала Гусельщикова, который на путях к Новочеркасску захватил станицу Аксайскую, прервав железнодорожное сообщение между Ростовом и Новочеркасском и взяв также богатые трофеи. Еще восточнее, в низовьях Маныча, дралась успешно против конницы Жлобы и Думенко конная группа генерала Старикова, доходившая до станицы Богаевской.

Это были последние светлые проблески на фоне батальной картины.

Движение на север не могло получить развития, потому что неприятель выходил уже в глубокий наш тыл -- к Тихорецкой.

1-я советская Конная армия и части 10-й, выставив заслон против генерала Павлова, наступали безостановочно вдоль железнодорожной линии Царицын -- Тихорецкая. Кубанская армия распылялась, и подвиги отдельных лиц и частей ее тонули бесследно и безнадежно в общем потоке разлагающейся, расходящейся, иногда предающей массы. К 10 февраля разрозненные остатки Кубанской армии сосредоточились в трех группах: 1) в районе Тихорецкой -- 600 бойцов, 2) в районе Кавказской -- 700 и 3) небольшой отряд генерала Бабиева прикрывал еще подступы к Ставрополю.

Конная группа генерала Павлова, усиленная корпусом с севера, 12 февраля атаковала конницу Буденного у Горькой балки и после тяжелого боя, потеряв большую часть своей артиллерии, отошла на север.

К 16 февраля Добровольческий корпус, оставив по приказу Ростов и отойдя за Дон, отбивал еще веденные с необычайным упорством атаки 8-й советской армии. Но ослабленный соседний Донской корпус отходил уже к Кагальницкой; осадил поэтому и правый фланг добровольцев у Ольгинской, понеся тяжелые потери. В то же время наступавшие с северо-востока советские войска вели бой в полупереходе от Тихорецкой и на улицах Кавказской, а от Святого Креста подвигались уже к Владикавказской железной дороге, поддержанные восстаниями местных большевиков во всем минеральноводском районе.

17 февраля генерал Сидорин отвел войска Северного фронта за реку Кагальник, но части не остановились на этой линии и под давлением противника отошли дальше.

Дух был потерян вновь.

Наша конная масса, временами раза в два превосходящая противника (на главном тихорецком направлении), висела на фланге его и до некоторой степени стесняла его продвижение. Но пораженная тяжким душевным недугом, лишенная воли, дерзания, не верящая в свои силы, она избегала уже серьезного боя и слилась в конце концов с общей человеческой волной во образе вооруженных отрядов, безоружных толп и огромных таборов беженцев, стихийно стремившихся на запад.

Куда?

Стратегия давала ответ определенный: армии должны задерживаться на естественных водных рубежах -- сначала Дона, потом Кубани. Если не подымется дух казачий и не удержатся армии, тогда дальнейший отход войск, не желающих драться, по мятущемуся Кубанскому краю, имея впереди Кавказский хребет и враждебное Закавказье, вел к гибели.

Необходимо было оторваться от врага, поставить между ним и собою непреодолимую преграду и "отсидеться" в более или менее обеспеченном районе. Первое время, по крайней мере, пока не сойдут маразм и уныние с людей, потрясенных роковыми событиями.

Таким пристанищем был последний клочок русской земли, остающийся в наших руках, -- Крым.

О таком предположении на случай неудачи знали добровольцы, и такая перспектива не только не пугала их, но, наоборот, казалась естественным и желательным выходом. Об этом знало и донское командование, но страшилось ставить определенно этот вопрос перед казачьей массой.

Пойдут ли?

И не вызовут ли отрыв от родной почвы и потеря надежды на скорое возвращение к своим пепелищам полного упадка настроения и немедленного катастрофического падения фронта?..

И десятки тысяч вооруженных людей шли вслепую, шли покорно, куда их вели, не отказывая в повиновении в обычном распорядке службы. Отказывались только идти в бой.

А вперемежку между войсками шел народ -- бездомный, бесприютный, огромными толпами, пешком, верхом и на повозках, с детьми, худобой и спасенным скарбом. Шел неведомо куда и зачем, обреченный на разор и тяжкие скитания...

С середины февраля армии наши отступали в общих направлениях железнодорожных линий от Кущевки (Добровольческий корпус), Тихорецкой (Донская армия), Кавказской и Ставрополя (Кубанская армия) на Новороссийск, Екатеринодар, Туапсе.

Непролазные от грязи кубанские дороги надежнее, чем оружие, сдерживали инерцию наступательного движения большевиков.

К 27 февраля Северный фронт отошел на линию реки Бейсуг; Тихорецкая и Кавказская были уже оставлены нами, и связь с Северным Кавказом утрачена.

С целью выиграть время для организации переправ через Кубань и эвакуации правого берега в этот день я указывал еще раз войскам: удерживая линию Бейсуга и прикрывая екатеринодарское и туапсинское направления, перейти в наступление правым крылом Донской армии.

Собранные в районе Кореновской и руководимые лично генералом Сидориным донские корпуса все же не пошли... И к 3 марта Добровольческий корпус, Донская армия и часть Кубанской сосредоточились на ближайших подступах к Екатеринодару, в двух переходах от города.

В этот день я телеграфировал командующим: "Политическая и стратегическая обстановка требуют выигрыша времени и отстаивания поэтому занимаемых рубежей. В случае вынужденного отхода за Кубань линия рек Кубань -- Лаба, в крайности Белая, является последним оплотом, за которым легко, возможно и необходимо оказать упорнейшее сопротивление, могущее совершенно изменить в нашу пользу ход операции".

Смута в умах донцов не ограничилась рядовым казачеством.

Она охватила и офицерский состав -- подавленный недоверчиво и опасливо относившийся к массе и давно уже потерявший власть над нею. Судьба день за днем наносила тяжкие удары; причины обрушившихся бедствий, как это бывает всегда, искали не в общих явлениях, не в общих ошибках, а в людях.

Донские командиры, собравши совет, низвергли командующего конной группой генерала Павлова -- не казака и поставили на его место донца -- генерала Секретева. От этого положение не улучшилось, но самый факт самоуправства являлся грозным симптомом развала на верхах военной иерархии... Генерал Сидорин вынужден был признать этот самоуправный акт, потому что и у него не было уже в то время ни сил, ни власти и он попал в полную зависимость от подчиненных ему генералов.

В Добровольческом корпусе положение было иное, хотя отдельные эпизоды неустойчивости, дезертирства мобилизованных и сдачи их большевикам имели место в рядах корпуса в последние недели, но основное ядро его являло большую сплоченность и силу. Части находились в руках своих командиров и дрались доблестно. Затерянные среди враждебной им стихии, добровольцы в поддержании дисциплины, быть может, более суровой, чем прежде, видели единственную возможность благополучного выхода из создавшегося положения.

В то же время, как отголосок екатеринодарского политиканства и развала казачьего фронта, нарастало стихийно чувство отчужденности и розни между добровольцами и казачеством. Бывая часто в эти дни в штабах генералов Сидорина и Кутепова, я чувствовал, как между ними с каждым днем вырастает все выше глухая стена недоверия и подозрительности.

Когда предположено было ввести добровольцев в резерв главнокомандующего, это обстоятельство вызвало величайшее волнение в донском штабе, считавшем, что Добровольческий корпус оставляет фронт и уходит на Новороссийск...

Под влиянием донских начальников генерал Сидорин предложил план: бросить Кубань, тылы, сообщения и базу и двинуться на север. Это была бы чистейшая авантюра, превращение планомерной борьбы в партизанщину, обреченную на неминуемую и скорую гибель.

План этот я категорически отклонил.

Но переговоры между донскими начальниками и генералом Сидориным о самостоятельном движении на север, по-видимому, продолжались, так как в одну из затянувшихся поездок генерала Сидорина на фронт, когда порвалась связь с ним, начальник донского штаба генерал Кельчевский выражал свое опасение: "как бы генералы не увлекли командующего на север..."

Когда сведения о плане, предложенном донским командованием, дошли до добровольческого штаба, они вызвали там целую бурю: в намерении донцов идти на север добровольцы усматривали желание их пробиться на Дон и распылиться там, предоставив добровольцев их собственной участи, если... не что-либо худшее...

В ночь на 2 марта правый фланг Донской армии после неудачного боя под Кореновской откатился к Пластуновской (30 верст от Екатеринодара), эшелонируясь между ней и Екатеринодаром. Добровольческий корпус сдерживал противника в районе Тимашевской -- в 90 верстах от переправы через Кубань (станица Троицкая), имея уже в своем тылу неприятельскую конницу.

Это обстоятельство в связи с общей неустойчивостью фронта и полной неудачей на тихорецком направлении побудило генерала Кутепова отдать приказ об отводе корпуса на переход назад. Генерал Сидорин отменил это распоряжение, приказав Добровольческому корпусу 2 марта перейти в контратаку и восстановить свое положение у Тимашевской...

В этом распоряжении добровольческий штаб увидел перспективу окружения и гибели.

Столкновение грозило принять крайне острые формы, и в целях умиротворения я счел необходимым изъять корпус генерала Кутепова из оперативного подчинения командующему Донской армией, подчинив его непосредственно мне.

Отступление продолжалось. Всякие расчеты, планы, комбинации разбивались о стихию. Стратегия давно уже перестала играть роль самодовлеющего двигателя операций. Психология массы довлела всецело над людьми и событиями.

4 марта я отдал директиву об отводе войск за Кубань и Лабу и об уничтожении всех переправ. Фактически переправа кубанских и донских частей началась еще 3-го и закончилась 4-го. 5-го перешел на левый берег Кубани и Добровольческий корпус после упорных боев с сильной советской конницей, пополненной восставшими кубанцами. Донесения отмечали доблесть славных добровольцев и рисовали такие эпические картины, что, казалось, оживало наше прошлое...

Движение, например, в арьергарде полковника Туркула с Дроздовским полком сквозь конные массы противника, стремившегося окружить и раздавить его... При этом Туркул, "неоднократно сворачивая полк в каре, с музыкой переходя в контратаки, отбивал противника, нанося ему большие потери".

Представители союзных держав, обеспокоенные стратегическим положением Юга, просили меня высказаться откровенно относительно предстоящих перспектив.

Мне нечего было скрывать:

-- Оборонительный рубеж -- река Кубань. Подымется казачество -- наступление на север. Нет -- эвакуация в Крым.

Вопрос об эвакуации за границу в случае преждевременного падения Крыма представлялся чрезвычайно деликатным: поставленный прямо союзникам, он мог бы повлиять на готовность их продолжать материальное снабжение армии; брошенный в массу -- он мог бы подорвать импульс к продолжению борьбы.

Но доверительные беседы с принимавшим горячее участие в судьбах Юга генералом Хольмэном и с другими представителями союзников приводили меня к убеждению, что и в этом, крайнем, случае мы не остались бы без помощи.

Вражда между "Екатеринодаром" и "Новороссийском". Положение Новороссии. Эвакуация Одессы

Положение главнокомандующего в то время было необыкновенно трудным. Рушился фронт, разлагался тыл, нарастали симптомы надвигающейся катастрофы.

Глубокие трещины, легшие между главным командованием и казачьими верхами, не были засыпаны. Накануне оставления Екатеринодара Верховный Круг при незначительном числе членов терской фракции, разъехавшейся по домам, принял резолюцию:

"Верховный Круг Дона, Кубани и Терека, обсудив текущий политический момент в связи с событиями на фронте и принимая во внимание, что борьба с большевизмом велась силами в социально-политическом отношении слишком разнородными и объединение их носило вынужденный характер, что последняя попытка высшего представительного органа краев Дона, Кубани и Терека Верховного Круга сгладить обнаруженные дефекты объединения не дала желанных результатов, а также констатируя тяжелую военную обстановку, сложившуюся на фронте, постановил:

1. Считать соглашение с генералом Деникиным в деле организации Южно-русской власти не состоявшимся.

2. Освободить атаманов и правительства от всех обязательств, связанных с указанным соглашением.

3. Изъять немедленно войска Дона, Кубани и Терека из подчинения генералу Деникину в оперативном отношении.

4. Немедленно приступить совместно с атаманами и правительствами к организации обороны наших краев -- Дона, Кубани и Терека и прилегающих к ним областей.

5. Немедленно приступить к организации союзной власти".

Постановлению предшествовало заявление председателя Круга Тимошенко, что "на состоявшемся совещании высших военных начальников в присутствии генералов Кельчевского, Болховитинова и других" признано было невозможным дальнейшее подчинение казачьих войск главнокомандующему, тем более, что Ставка исчезла и никакой связи с ней нет. Совещание, по словам Тимошенко, просило "во избежание нарушения дисциплины" о соответствующем постановлении Круга.

Этот бесполезный и бесцельный жест имел одно только положительное значение: он освобождал меня юридически от всех обязательств и последствий, вытекавших из недолгого и безрадостного соглашения.

В тот же день Круг рассыпался.

Расставание двух содружественных фракций не было очень теплым.

На одном из последних заседаний произошел такой диалог.

Кубанец Горбушин: "Пришельцы с генералом Деникиным вынули и опустошили душу казака. Мы должны идти на фронт и зажечь огонь в его душе..."

Донец Янов: "У вас и не было души. Вы -- лицемеры Посмотрите на наших беженцев, помогли ли вы им? Здесь, на близкой им, казалось бы, Кубани, они вместо хлеба получили камень. В жестокие морозы они скитались по кубанским степям и не находили приюта и ночлега в кубанских станицах. Души кубанцам мы не вдохнем и не зажжем их, но погибнем сами... Уйдем за Кубань!.."

Кубанская фракция пошла в направлении на Сочи ("зеленые") и Грузию -- к своим всегдашним союзникам, которые жестоко обманут все их надежды... Донская фракция и часть терской, перейдя Кубань и убедившись в несочувствии донского командования принятому Кругом решению, а также в том, что никакого совещания старших начальников не было, что связь со Ставкой существует и порт Новороссийск все еще находится в руках Ставки, выразили раскаяние, аннулируя принятое постановление, и эвакуировались в Крым.

Ширилась трещина, образовавшаяся и с другой стороны...

Ход событий вызвал новую дифференциацию политических кругов и новое, отчетливое их расслоение.

Екатеринодар вобрал в себя весь цвет южноказачьего областничества и часть российских социалистических групп. Это содружество было, впрочем, как всегда, неполным и не вполне искренним, и в умеренной организации -- "Союз возрождения" -- вызвало даже раскол: часть его -- с Мякотиным -- ополчилась против "казачьего лжедемократизма", другая -- с Аргуновым и редакцией "Юга России" -- поддерживала домогательства Верховного Круга, убеждая "демократию Дона, Кубани и Терека" ("хотя еще далеко не совершенную", как поясняла газета) в споре своем с главным командованием не бояться разрыва с союзниками. Ибо "если за Ставкой стоит генерал Хольмэн, то за казачьей демократией -- вся союзная демократия".

В Новороссийске сосредоточилась российская консервативная и либеральная общественность. Городу этому, представлявшему из себя разоренный, разворошенный муравейник, суждено было стать новым, четвертым по счету, этапом российского беженства. Туда стекались со всех сторон обломки правительственных учреждений, органов печати, политических партий и организаций.

Прорицатели, обличители, претенденты... Стекались люди, оглушенные разразившимся несчастьем, уставшие морально и физически, растерявшие надежды, изверившиеся. Одни -- ожесточенные и бессильно изливающие свою злобу и свой беспросветный пессимизм, другие -- ищущие "виновников" повсюду, кроме своей совести и своего "прихода". Наконец, третьи -- пытающиеся добросовестно разобраться в причинах катастрофы и ищущие новых путей для спасения дела.

Катастрофа не примирила и не стерла противоречий, разделявших южную общественность, нашедшую приют в Новороссийске. Но она объединила ее в двух направлениях: в горячем осуждении прошлого, хотя и по мотивам прямо противоположным, и во вражде к Екатеринодару.

Новороссийск и Екатеринодар кипели страстями. Они не были просто антиподами, но двумя непримиримыми враждебными станами, готовыми, казалось, вот-вот пойти войною друг на друга.

Ставка стояла одиноко, на перепутье, среди враждующих между собою сил, напрягая большие усилия к поднятию фронта и только в крупной победе видя возможность благоприятного разрешения всех политических проблем.

Екатеринодар и Новороссийск самим ходом событий в обстановке многосторонней борьбы приобретали для главного командования совершенно различное значение. Нужно было поднять казачий фронт -- и мне приходилось входить в соглашение с Екатеринодаром... Нужно было удержать Новороссийск и эвакуировать злополучное российское беженство, чуждое и ненавистное Екатеринодару, -- и я вынужден был мириться с новороссийской оппозицией.

Еще в первой стадии сношений с Екатеринодаром назначенный мною главноначальствующим Черноморской губернией генерал Лукомский писал мне: "...Настроение среди офицеров от младших до старших все более и более ухудшается. Нелепые слухи о полном соглашении с требованиями самостийных казачьих кругов возбуждают офицеров. Спрашивают, за что же они должны проливать кровь? Усиливается дезертирство, ибо в казачество не верят и считают, что соглашение приведет к гибели... При нынешней обстановке оставление на этом фронте добровольческих частей может привести к полному разложению..." Про себя лично генерал Лукомский говорил: "Хотя я и не верю в прочность соглашения и в твердость казачества, но этот путь неизбежен и необходим. Но здесь вопрос о пределах соглашения... Вы согласились на законодательный орган -- я считаю, что это гибельно для дела..."

Другие бывшие мои сотрудники не были так ригористичны, но и их "оторванность и неведение поставили в положение недоумевающих".

"Я наблюдаю здесь, -- писал Н. И. Астров генералу Романовскому, -- две различных психологии -- штатскую и военную. Последняя, насколько я понимаю ее, действительно проявляет черты оппозиции, а среди офицерства заметны враждебность и недоброжелательство. Что же касается психологии штатских, в том числе и лиц, входивших в состав бывшего "Особого совещания", то она проникнута горячим желанием поддержать главнокомандующего или, по крайней мере, не помешать ему... Мы знаем, что положение было в полной мере трагично и, чтобы удержать первенство русского государственного начала и защищать его силою оружия, пришлось пойти на громадные уступки... Но казачье засилье не может не смущать... Смущает и то, что с коренным изменением самой природы отношений конституционного правителя к управлению весь аппарат власти уходит в чужие и чуждые руки..."

Астров от лица либеральной группы свидетельствовал:

"Мы будем по-прежнему с главнокомандующим и по-прежнему будем служить тому же делу, только в несколько иных взаимных отношениях".

Я не сомневался в лояльности и сочувствии этих кругов, но тем не менее в этот наиболее тяжкий период государственной деятельности я чувствовал себя одиноким, как никогда. И в этой тяжкой работе и переживаниях только чуткое и самоотверженное участие моего друга -- Ивана Павловича Романовского -- сглаживало несколько остроту этого одиночества...

В Тихорецкой все было просто и тихо. Органов или представителей гражданского управления при Ставке не было. В часы, свободные от занятий и объездов, несколько лиц, чуждых совершенно политической борьбе, составляли обычное мое общество. Генерал Шапрон, бросивший госпиталь, не долечившись, и вернувшийся в Ставку; полковник Колтышев -- докладчик по оперативной части, всецело живший интересами фронта; адъютант и дежурный конвойный офицер. Временами -- беседы с генерал-квартирмейстером, вначале с экспансивным Плющевским-Плющиком, потом -- со сменившим его уравновешенным и спокойным Махровым.

В их обществе я отдыхал от "политики", врывающейся извне бурно и сокрушительно в жизнь и работу Ставки.

В это же время правая оппозиция перешла к активным действиям для проведения к власти генерала барона Врангеля.

Ввиду невозможности стать во главе казачьей армии генерал Врангель уехал в Новороссийск, взяв на себя руководство укреплением новороссийского района. С того времени в органах печати, в беседах с общественными деятелями стали появляться жалобы Врангеля по поводу тягостного для него "вынужденного бездействия". "Барон говорил, -- писал мне один из его собеседников, -- что в положении классного пассажира сидит в вагоне, занимается не интересующей его эвакуацией, вместо того чтобы воевать. Он готов был бы даже стать командиром полка, если бы это не было опасной демагогией".

Барон развивал в прессе и в беседах ту идею дальнейшей борьбы, которую излагал в приведенной выше записке от 25 декабря: "Я придаю чрезвычайное значение Новороссии. Там должен создаться объединенный славянский фронт, который вследствие нашего соглашения с братьями-славянами, в частности с поляками, будет настолько силен, что от его удара рухнет вся совдепская постройка". В связи с этим от генерала Лукомского получался целый ряд телеграмм -- частью по его личной инициативе, частью по просьбе генерала Врангеля -- о назначении последнего в Одессу на смену генерала Шиллинга или, по крайней мере, для формирования там конницы и подготовки операций в том районе.

Представления генерала Лукомского были не только настойчивы, но и обличали повышенную нервность. Так, в телеграмме от 10 января он между прочим сообщал:

"В последние дни в Новороссийске появились какие-то прохвосты, которые по кофейням и ресторанам распространяют слухи, что Врангель из-за личных к главному командованию отношений бросил армию в самый критический момент, и стараются возбудить публику против него. Эти господа ведут вредную и гибельную для дела игру, так как надо знать, что Врангель среди кадровых офицеров пользуется большой популярностью. Если кого-либо из таких господ поймают, немедленно расстреляю..."

Представлялось странным, что "нелепые слухи" по поводу главнокомандующего, приведенные тут же рядом, в той же телеграмме, и "возбуждавшие" против него "офицеров от младших до самых старших", оставались без осуждения. И мне пришлось указать главноначальствующему, что "бороться нужно со всеми этими явлениями, но законными мерами...".

Что касается влияния самого барона Врангеля на новороссийские настроения, то этот вопрос смогут лучше осветить лица, соприкасавшиеся с ним тогда непосредственно.

Взгляд же его на тогдашнюю политику Ставки был вполне определенный: "Цепляясь за ускользавшую из рук Ваших власть, -- писал он в своем известном письме ко мне, -- Вы успели уже стать на пагубный путь компромиссов и, уступая самостийникам, решили непреклонно бороться с Вашими ближайшими помощниками, затеявшими, как Вам казалось, государственный переворот".

В связи с недоразумениями персональными между Ставкой и Новороссийском обнаружилось и серьезное расхождение в вопросах военного дела. Я требовал направления строевого офицерства, буквально наводнявшего Новороссийск, на фронт, на пополнение таявших частей Добровольческого корпуса, тогда как новороссийское начальство стремилось к удержанию их для формирования на месте офицерских отрядов. Добровольческий корпус жаловался на препятствия, чинимые даже отпускным и выздоровевшим добровольцам, желающим возвратиться в свои части...

В результате масса офицерства, слабого духом, устремляла свои взоры на уходящие пароходы или создавала самочинные организации вроде "отряда крестоносцев", прикрывавшего религиозно-национальной идеей уклонение от фронта.

Непонятна для меня была позиция либеральной группы.

Бывшее "Особое совещание" после ряда частных собеседований командировало ко мне в Тихорецкую 9 января Н. И. Астрова, Н. В. Савича и В. Н. Челищева. Главные вопросы, которые интересовали совещание, заключались в следующем:

1) необходимость образования собственного правительства, вне зависимости от казачества, перенесение центра действий на собственную территорию (Крым, Новороссия);

2) вопрос о независимых действиях в общерусском масштабе при участии сербов, болгар и Польши и

3) вопрос о судьбе Новороссийска, наводненного беженцами и "обращенного в ловушку"...

Второй вопрос, казалось, не должен был вызывать недоумения среди лиц, осведомленных в международных сношениях Юга: полуторагодовая практика их показала, что Сербия и Болгария желают помочь, но не могут, что Польша может помочь, но не желает.

Что касается прочих двух вопросов -- они находились в явном противоречии друг с другом: трудно было увести добровольцев, не вызвав тем немедленное падение фронта, и вместе с тем спасти из "ловушки" всероссийское беженство...

Н. И. Астров от имени бывших членов "Особого совещания" выдвинул при этом посещении вопрос о генерале Врангеле, его вынужденном бездействии и о назначении его в Новороссию. Степанов, уехавший в Одессу, убеждал генерала Шиллинга просить о назначении помощником себе барона Врангеля.

Я видел давно, что вопрос идет не о "привлечении к делу", а о смене.

Власть была для меня тяжелым крестом, и избавиться от нее было бы громадным облегчением. Но бросить в такую трудную минуту дело и добровольцев я не мог, тем более, что я не считал государственно полезным передачу власти в те руки, которые за ней протягивались.

Мне казалось, что сущность затеянной кампании понятна моим собеседникам так же, как и мне, и не желал разъяснять им этого вопроса. Происходило обоюдное недоразумение. Ибо через несколько дней, 28 января, Астров писал мне:

"Перемена вождя в такое время более чем когда-либо была бы преступлением, авантюрой, легкомыслием, безумием... И Вы еще ближе и дороже стали нам после ниспосланного на Россию, на Вас, на всех нас нового испытания...

Я уносил в себе (однако) неудовлетворительное чувство, которое мог бы выразить такими словами: когда так трагически тяжело Деникину, почему он не использует этого человека, давши ему определенную задачу, почему главнокомандующий дразнит своих недоброжелателей, которых так много, оставляя на виду у всех в бездействии человека, около которого сплелось так много слухов, интриг и ожиданий..."

Слухи об отношениях барона Врангеля к главнокомандующему получили, очевидно, широкое распространение, так как еще 31 декабря 1919 года барон доносил мне по поводу разговора своего с английским представителем:

"Мак-Киндер сообщил мне, что им получена депеша его правительства, требующая объяснений по поводу полученных в Варшаве сведений о якобы произведенном мною перевороте, причем будто бы я возглавил Вооруженные силы Юга России. Господин Мак-Киндер высказал предположение, что основанием для этого слуха могли послужить те будто бы неприязненные отношения, которые установились между Вашим превосходительством и мною, ставшие широким достоянием; он просил меня с полной откровенностью, буде признаю возможным, высказаться по этому вопросу.

Я ответил, что мне известно о распространении подобных слухов и в пределах Вооруженных сил Юга, что цель их, по-видимому, желание подорвать доверие к начальникам в армии и внести разложение в ее ряды и что поэтому в распространении их надо подозревать неприятельскую разведку. Вместе с тем я сказал, что, пойдя за Вами в начале борьбы за освобождение Родины, я, как честный человек и как солдат, не могу допустить мысли о каком бы то ни было выступлении против начальника, в подчинение которого я добровольно стал".

И привлечение барона Врангеля к новой деятельности, и оставление его не у дел одинаково вызывали крупные осложнения. Вместе с тем боевая деятельность Шиллинга, сумевшего с ничтожными силами дойти до Волочиска и Казатина, не давала поводов к его удалению. К тому же представлялось неясным, что делать генералу Врангелю, в глазах которого "Добровольческой армии, как боевой силы, не существовало", с войсками Новороссии, и в организационном и в боевом отношении более слабыми, чем части Добровольческой армии... Но ввиду возбужденного генералом Шиллингом ходатайства я назначил барона Врангеля помощником его по военной части.

Вскоре, однако, Одесса пала, Новороссия была очищена нами, и генерал Шиллинг со штабом и гражданским управлением переехал в Крым. Нагромождение на маленькой территории многочисленной власти являлось совершенно излишним, поэтому 28 января назначение Врангеля было отменено. Барон Врангель и его спутник генерал Шатилов подали рапорты об увольнении их в отставку "по болезни". Рапорты эти были мною обычным порядком переданы в штаб для исполнения. Оба генерала отбыли в Крым "на покой.

В середине декабря войска Новороссии, ослабленные выделением корпуса генерала Слащова для прикрытия Крыма, располагались по линии Бирзула -- Долинская -- Никополь. Огромные пространства правобережного Днепра и Новороссии были залиты повстанческим движением. От Умани до Екатеринослава и от Черкасс до Долинской ходили петлюровские и атаманские банды; железнодорожная линия Долинская -- Кривой Рог -- Александровск находилась в руках Махно; от Черкасс и Кременчуга наступали части 12-й и 13-й советских армий. Эти обстоятельства в связи с переходом корпуса Слащова на левый берег Днепра создавали угрозу полного разрыва между правобережной Украиной и Таврией.

Имея задачей прикрытие Новороссии и, главным образом, Крыма, генерал Шиллинг базировал свои правобережные войска в направлении на Таврию (переправы у Херсона и Каховки). Это решение, соответствовавшее стратегической обстановке, отводившее второстепенное значение удержанию Одессы и вызвавшее начало частичной эвакуации ее, весьма встревожило союзных представителей.

Генералы Манжен и Хольмэн, не без влияния неответственных русских советников, настоятельно убеждали Ставку удерживать во что бы то ни стало одесский район, указывая, что потеря его создаст в Лондоне и Париже представление о конце борьбы и может вызвать прекращение снабжения армий Юга... Генерал Хольмэн обещал оказать Одессе всяческое материальное содействие. Заинтересованность англичан была настолько велика, что Мак-Киндер настойчиво советовал вести широкие формирования в Новороссии из немцев-колонистов -- обстоятельство, к которому до тех пор англичане относились с большой нетерпимостью.

Под таким воздействием, хотя надежд на удержание Одессы было немного, 18 декабря генералу Шиллингу предписано было удерживать и Крым, и одесский район.

Но при этом союзникам заявлено было, что "для обеспечения операции и морального спокойствия войск и, главное, на случай неудачи необходимо:

1) обеспечение эвакуации Одессы союзным флотом и союзным транспортом;

2) право вывоза семейств и лиц, оставление которых грозило им опасностью;

3) право прохода в Румынию войск, подвижных составов и технических средств".

3 января 1920 года генерал Лукомский телеграфировал из Новороссийска: "По заявлению англичан, они обеспечат эвакуацию раненых и больных, а также семейств офицеров; что же касается гражданского населения, то таковое необходимо будет отправить сухим путем в Румынию...".

Переговоры с Румынией -- непосредственные и через союзное командование на Востоке -- были длительны и менее благоприятны. Штаб французского главнокомандующего в Константинополе сообщил нашему представителю генералу Агапееву:

1) относительно пропуска галицких войск румыны запросили польское правительство;

2) в случае перехода границы добровольческими частями румынами предположено разоруживать и интернировать их;

3) беженцев согласны пропустить при условии, что французы обеспечат им продовольствие, помещение и охрану; на первое и второе условие французское командование согласно.

Точно так же глава английской миссии в Одессе 18 января сообщил лично генералу Шиллингу, что он "с большой достоверностью может гарантировать проход наших войск в Бессарабию".

Сношения по данному вопросу с союзниками и румынами продолжались весь январь.

Задача, данная генералу Шиллингу, оказалась непосильной для его войск ни по их численности, ни, главным образом, по моральному состоянию их. Неудачи на главном -- Кубанском -- театре и неуверенность в возможности морской эвакуации вносили еще большее смущение в их ряды.

Усилия одесского штаба пополнить войска не увенчались успехом. Многочисленное одесское офицерство не спешило на фронт. Новая мобилизация не прошла: "по получении обмундирования и вооружения большая часть разбегалась, унося с собою все полученное"; почти поголовно дезертировали немцы-колонисты; угольный кризис затруднял до крайности войсковые перевозки.

При таких условиях тыла протекали операции.

В начале января генерал Шиллинг, оставив на жмеринском направлении небольшую часть галичан, стал стягивать группу генерала Бредова в район Ольвиополь -- Вознесенск, чтобы отсюда нанести фланговый удар противнику, наступавшему правым берегом Днепра от Кривого Рога к Николаеву. Но наступлением с этой стороны советских войск ранее окончания нашего сосредоточения корпус генерала Промтова, действовавший в низовьях Днепра, был опрокинут и стал уходить поспешно к Бугу. 18 января корпус этот, почти не оказывая сопротивления, оставил Николаев и Херсон; дальнейшее наступление большевиков с этих направлений на запад выводило их в глубокий тыл наших войск, отрезая их от сообщений и базы.

С этого дня фронт неудержимо покатился к Одессе.

Между тем положение Одессы становилось катастрофическим. Все обращения Ставки и одесского штаба к союзникам о помощи транспортами не привели ни к чему: британский штаб в Константинополе на предупреждения генерала Шиллинга и одесской английской миссии телеграфировал: "Британские власти охотно помогут по мере своих сил, но сомневаются в возможности падения Одессы. Это совершенно невероятный случай...".

Наше морское командование в Севастополе, которому приказано было послать все свободные суда в Одессу, как оказалось впоследствии, саботировало и одесскую и новороссийскую эвакуацию, под разными предлогами задерживая суда... на случай эвакуации Крыма. Угольный кризис не давал уверенности в возможности использования всех средств одесского порта. Небывалые морозы сковали льдом широкую полосу моря, еще более затрудняя эвакуацию.

А фронт все катился к морю...

23 января генерал Шиллинг отдал директиву, в силу которой войскам под общим начальством генерала Бредова надлежало, минуя Одессу, отходить на Бессарабию (переправы у Маяков и Тирасполя). Отряд генерала Стесселя в составе офицерских организаций и Государственной стражи должен был прикрывать непосредственно эвакуацию Одессы; английское морское командование дало гарантию, что части эти будут вывезены в последний момент на их военных судах под прикрытием судовой артиллерии.

Началась вновь тяжелая драма Одессы, в третий раз испытывавшей бедствие эвакуации.

25 января в город ворвались большевики, и отступавшие к карантинному молу отряды подверглись пулеметному огню. Английский флот был пассивен. Только часть людей, собравшихся на молу, попала на английские суда, другая, перейдя в наступление, прорвалась через город, направляясь к Днестру, третья погибла.

На пристанях происходили душу раздирающие сцены.

Вывезены были морем свыше 3 тысяч раненых и больных, технические части, немало семейств офицеров и гражданских служащих, штаб и управление области. Много еще людей, имевших моральное право на эвакуацию, не нашли места на судах. Разлучались семьи, гибло последнее добро их, и нарастало чувство жестокого, иногда слепого озлобления.

Только 25-го на выручку застрявших в Одессе судов прибыли из Севастополя вспомогательный крейсер "Цесаревич Георгий" и миноносец "Жаркий".

Войска генерала Бредова, подойдя к Днестру, были встречены румынскими пулеметами. Такая же участь постигла беженцев-женщин и детей. Бредов свернул на север, вдоль Днестра и, отбивая удары большевиков, пробился на соединение с поляками.

В селе Солодковцах между делегатами главного польского командования и генералом Бредовым заключен был договор, в силу которого войска его и находящиеся при них семейства принимались на территорию, занятую польскими войсками, до возвращения их "на территорию, занятую армией генерала Деникина". Оружие, военное имущество и обозы польское командование "принимало на сохранение", впредь до оставления частями генерала Бредова польских пределов.

Там их ждали разоружение, концентрационные лагери с колючей проволокой, скорбные дни и национальное унижение.

А.И. Деникин

Очерки русской смуты. -- Париж, 1921.

См. далее...

Информация к размышлению

Пусть в стане врага назревает разлад и растет неотступно смута. Нужно держаться от этого вдалеке и ждать, когда наступит крах. Взаимные распри и взгляды, полные ненависти, верный знак того, что враг сам себя погубит...

Сунь-цзы

"Эпоха переселения народов" открывает опасные врата... 84k "Фрагмент" Политика. Размещен: 21/04/2012, изменен: 24/04/2012. 84k. Статистика.1442 читателей (на 15.1.2015 г.)

Иллюстрации/приложения: 6 шт.

"Эпоха переселения народов" открывает опасные врата:

-- Позор для нас, что наше государство, обладающее столь многочисленным населением, передает честь ведения войны иноземцам, победы которых позорят нас даже в том случае, когда они нам приносят пользу...

-- Германцы не столько победили римские легионы, сколько их заменили...

-- Римские легионы еще существуют по названию, но меняют свой характер - они спускаются до степени милиции, ценность которой незначительна...

-- Эта сила была разрушена, и оставался лишь первый указанный нами элемент, т. е. природная воинственность...

-- Если эти вооруженные люди захотят стать нашими господами, то нам, несведущим в военном деле, придется вести борьбу с людьми опытными в этом отношении...

Мы должны пробудить в себе наше древнее воинское чувство:

-- Мы должны сами участвовать в наших сражениях...

-- Надо изгнать опасных переселенцев отовсюду, прогнать со всех должностей и особенно из сената...

-- Горе, горе, если их войска и их полководцы возмутятся и если к ним потекут их многочисленные соплеменники, которые в качестве рабов в большом количестве населяют всю империю...

-- Этот народ был настолько воинственен и настолько пропитан боевыми инстинктами - стремлением и страстью к войне, что не только являлся неисчерпаемым источником для вербовки, но и готов был драться теперь под любыми, чужими знаменами и ради любых целей...

-- Надо понять, что варвары пришли в империю не для того, чтобы найти здесь землю, стать крестьянами и жить здесь в качестве крестьян, - ведь часто они оставляли свою родину пустынной позади себя, - а ради ратных подвигов, которые они хотели совершить...

Гибнущие государства нельзя спасти ни речами, ни книгами...

В народе таилась громадная сила ... 55k "Фрагмент" Политика. Размещен: 19/04/2012, изменен: 21/04/2012. 55k. Статистика. 1003 читателей (на 15.1.2015 г.)

Иллюстрации/приложения: 4 шт.

Древние германцы:

-- Раньше всего у них бросается в глаза храбрость и физическая пригодности отдельного воина...

-- Заключается в прочности внутренней спайки между отдельными воинами в тактической единице...

-- Внутренняя спайка, взаимная уверенность друг в друге, которая образует нравственную силу...

-- "Приказ" выполнялся, так как каждый знал, что этот призыв будет каждым выполнен...

-- Слово предводителя не только останавливало сотни, но и побуждало их к новому наступлению...

-- "Крик слона" ("баррит") - песня начинается глухим грохотом и усиливается по мере того, как разгорается бой, достигая силы грохота прибоя морских волн, ударяющихся о скалы...

"Женщинам - оплакивать, мужчинам - помнить"... 99k "Фрагмент" Политика Размещен: 17/04/2012, изменен: 19/04/2012. 99k. Статистика.1371 читателей (на 15.1.2015 г.)

Иллюстрации/приложения: 9 шт.

-- Если дело дошло до схватки, постыдно вождю уступать кому-либо в доблести, постыдно дружине не уподобляться доблестью своему вождю...

-- Выйти живым из боя, в котором пал вождь, - бесчестье и позор на всю жизнь...

-- Защищать вождя, оберегать, совершать доблестные деяния, помышляя только о его славе, - первейшая их обязанность: вожди сражаются ради победы, дружинники - за своего вождя...

-- Податься назад, чтобы затем снова броситься на врага, - считается у них воинскою сметливостью, а не следствием страха...

-- Тела своих они уносят с собою, даже потерпев поражение...

-- Бросить щит - величайший позор, и подвергшемуся такому бесчестию возбраняется присутствовать на священнодействиях и появляться в народном собрании, и многие, сохранив жизнь в войнах, покончили со своим бесславием, накинув на себя петлю...

-- Ни карать смертью, ни налагать оковы, ни даже подвергать бичеванию не дозволено никому...

-- Вопли женщин и плач младенцев - самое святое, что у него есть, и их похвала дороже всякой другой...

-- К матерям, к женам несут они свои раны, и те не страшатся считать и осматривать их, и они же доставляют им, дерущимся с неприятелем, пищу и ободрение...

-- Неоднократно бывало, что их уже дрогнувшему и пришедшему в смятение войску не давали рассеяться женщины, неотступно молившие, ударяя себя в обнаженную грудь, не обрекать их на плен, мысль о котором, сколь бы его ни страшились для себя воины, для германцев еще нестерпимее, когда дело идет об их женах...

-- Ведь германцы считают, что в женщинах есть нечто священное и что им присущ пророческий дар, и они не оставляют без внимания подаваемые ими советы и не пренебрегают их прорицаниями...

-- Воины посвящают им дубравы и рощи и нарекают их именами богов; и эти святилища отмечены только их благочестием...

-- О делах, менее важных, совещаются их старейшины, о более значительных - все; впрочем, старейшины заранее обсуждают и такие дела, решение которых принадлежит только народу...

-- На таком народном собрании можно также предъявить обвинение и потребовать осуждения на смертную казнь...

-- Суровость наказания определяется тяжестью преступления: предателей и перебежчиков они вешают на деревьях, трусов и оплошавших в бою, а также обесчестивших свое тело - топят в грязи и болоте, забрасывая поверх валежником...

-- Различие в способах умерщвления основывается на том, что злодеяния и кару за них должно, по их мнению, выставлять напоказ, а позорные поступки - скрывать...

-- Обычай носить оружие, пока не будет признан общиною созревшим для этого...

-- Тогда тут же в народном собрании кто-нибудь из старейшин, или отец, или родичи вручают юноше щит и фрамею: это - их тога, это первая доступная юности почесть; до этого в них видят частицу семьи, после этого - племени...

-- У них принято также устраивать подземные ямы, поверх которых они наваливают много навоза и которые служат им убежищем на зиму и для хранения съестных припасов, ибо погреба этого рода смягчают суровость стужи, и, кроме того, если вторгается враг, все неприбранное в тайник подвергается разграблению, тогда как о припрятанном и укрытом под землей он или остается в неведении или не добирается до него, хотя бы уже потому, что его нужно разыскивать...

-- Браки у них соблюдаются в строгости, и ни одна сторона их нравов не заслуживает такой похвалы, как эта...

-- Присутствующие родственники и близкие осматривают его подарки; и недопустимо, чтобы эти подарки состояли из женских украшений и уборов для новобрачной, но то должны быть быки, взнузданный конь и щит с фрамеей и мечом...

-- За эти подарки он получает жену, да и она взамен отдаривает мужа каким-либо оружием; в их глазах это наиболее прочные узы, это - священные таинства, это - боги супружества...

-- И чтобы женщина не считала себя непричастной к помыслам о доблестных подвигах, непричастной к превратностям войн, все, знаменующее собою ее вступление в брак, напоминает о том, что отныне она призвана разделять труды и опасности мужа и в мирное время и в битве, претерпевать то же и отваживаться на то же, что он; это возвещает ей запряжка быков, это конь наготове, это - врученное ей оружие...

-- У столь многолюдного народа прелюбодеяния крайне редки; наказывать их дозволяется незамедлительно и самим мужьям: обрезав изменнице волосы и раздев донага, муж в присутствии родственников выбрасывает ее из своего дома и, настегивая бичом, гонит по всей деревне; и сколь бы красивой, молодой и богатой она ни была, ей больше не найти нового мужа...

-- Ограничивать число детей или умерщвлять кого-либо из родившихся после смерти отца считается среди них постыдным, и добрые нравы имеют там большую силу, чем хорошие законы где-либо в другом месте...

-- В любом доме растут дети голые и грязные, а вырастают с таким телосложением и таким станом, которые приводят нас в изумление...

-- Мать сама выкармливает грудью рожденных ею детей, и их не отдают на попечение служанкам и кормилицам...

-- Юноши поздно познают женщин, и от этого их мужская сила сохраняется нерастраченной: не торопятся они отдать замуж и девушек, и у них та же юная свежесть, похожий рост...

-- Разделять ненависть отца и сородичей к их врагам, и приязнь к тем, они в дружбе, - непреложное правило...

-- Впрочем, ведь даже человекоубийство у них искупается определенным количеством быков и овец, и возмещение за него получает весь род, что идет на пользу и всей общине, так как при безграничной свободе междоусобия особенно пагубны...

-- Эти люди, от природы не хитрые и не коварные, в непринужденной обстановке подобного сборища открывают то, что доселе таили в глубине сердца...

-- Пища у них простая: дикорастущие плоды, свежая дичина, свернувшееся молоко, и насыщаются они ею безо всяких затей и приправ...

-- Что касается утоления жажды, то в этом они не отличаются такой же умеренностью. Потворствуя их страсти к бражничанью и доставляя им столько хмельного, сколько они пожелают, сломить их пороками было бы не трудней, чем оружием...

-- Упражнение породило в них ловкость, ловкость - непринужденность, но добивались они их не ради наживы и не за плату; вознаграждение за легкость их пляски, сколь бы смелой и опасной она ни была, - удовольствие зрителей...

-- Высечь раба или наказать его наложением оков и принудительною работой - такое у них случается редко; а вот убить его - дело обычное, но расправляются они с ним не ради поддержания дисциплины и не из жестокости, а сгоряча, в пылу гнева, как с врагом, с той только разницей, что это сходит им безнаказанно...

-- Похороны у них лишены всякой пышности; единственное, что они соблюдают, это - чтобы при сожжении тел знаменитых мужей употреблялись определенные породы деревьев...

-- В пламя костра они не бросают ни одежды, ни благовоний; вместе с умершим предается огню только его оружие, иногда также и его конь...

-- Стенаний и слез они не затягивают, скорбь и грусть сохраняют надолго...

Брожение в обществе разъедает согласие... 131k "Фрагмент" Политика. Размещен: 15/04/2012, изменен: 17/04/2012. 131k. Статистика. 969 читателей (на 15.1.2015 г.)

Иллюстрации/приложения: 5 шт.

Рим. Тит Ливий

"РИМСКОЕ ИМЯ СТРАДАЕТ НЕ ТОЛЬКО ОТ НЕНАВИСТИ ВРАГОВ, НО И ОТ ПРЕЗРЕНИЯ СОЮЗНИКОВ"

-- Рим изначально находился в кольце враждебных народов и был создан как военный лагерь, готовый в любую минуту выступить сразу в нескольких направлениях навстречу врагу.

-- Ближний враг римлян - этруски. Перед этим страшным народом Рим трепетал и даже в VI в. до Р.Х. действовал по его указке. Этруски - сильный народ, подчинивший всю жизнь исполнению ритуалов и дисциплине. Существовавшие специальные священные книги под названием "Этрусская дисциплина", устанавливали жесткие правила поведения людей.

-- Народ этрусков создал самый могучий флот в Западном Средиземноморье. Известный этрусколог З. Майяни спрашивал в одной из своих работ: "...Как же мог исчезнуть этот народ, имевший столь упорядоченную цивилизацию?" И дал однозначный и вполне обоснованный ответ: "Разобщенность не была тому единственной причиной. Другую причину их слабости я сформулировал бы так: этруски были народом, все еще принадлежавшим к бронзовому веку, в то время как их агрессивные соседи-римляне уже принадлежали к веку железа. Может показаться странным: почему эти опытные земледельцы, умело использовавшие ирригацию, эти инженеры, первыми построившие подземные сводчатые каналы, эти металлурги, музыканты, скульпторы, положившие начало искусству портрета в римской скульптуре, изобретатели якоря и тарана у военного корабля, а также трубы, умелые врачи - почему они оказались прикованными к веку, уже уходящему?"

-- Этруски отстали от римлян не только по линии политической организации, но и по линии военного дела. У этрусков редко что-либо предпринималось сообща: война обыкновенно велась какой-нибудь отдельной общиной, старавшейся привлечь к участию своих соседей, а если в исключительных случаях союз этрусских городов предпринимал войну, то отдельные города очень часто не принимали в ней никакого участия, короче сказать, отсутствие сильной руководящей власти заметно в этрусских союзах еще более, чем в других, схожих с ними италийских племенных союзах.

-- Сказанное об этрусках как нельзя лучше подходит и к другим противникам Древнего Рима. И это обстоятельство освобождает нас от детальной характеристики вольсков, эквов, латинов, герников и других народов, которые вступили в борьбу с Древним Римом и потерпели поражение от лучшей политической организации общества, добрых нравов, разумных законов, которые генерировали патриотизм, воинскую доблесть и вели к победе.

-- Но уже в это время было заметно и ощутимо брожение в римском обществе, разъедающее общественное согласие и побуждающее пренебрегать внешней опасностью ради гражданской смуты.

"Если вы мужчины, то напьетесь воды"... 144k "Фрагмент" Политика. Размещен: 13/04/2012, изменен: 14/04/2012. 144k. Статистика. 1349 читателей (на г.)

Иллюстрации/приложения: 5 шт.

Враг утверждал - "глаза пылали огнем":

-- От зависти богов или по воле судеб стремительный бег рвущегося вперед государства всегда задерживает вторжение врагов...

-- Народ сразу берется за оружие, чтобы сражаться за свободу...

-- Воинское счастье повернулось в сторону римлян, но лишь настолько, чтобы умножились знаки римской доблести, величие которой почти всегда выявляется в бедствиях...

-- "Завершив поход, пахарь-триумфатор (клянусь богами!) вернулся к быкам"...

-- Муций Сцевола совершил покушение на царя в его же собственном лагере, но по ошибке нанес удар царедворцу. Его взяли в плен. Тогда он кладет руку в пылающую жаровню и намеренно удваивает ужас царя обманными словами: "Так знай же, от кого ты спасся: в заговоре нас триста". Страшно сказать, но Муций остался непоколебимым, а царь содрогнулся, словно пылала его собственная рука. Таковы были мужчины...

-- Но как оставить без похвалы другой пол! Вот вам и мужество дев: одна из выданных царю заложниц, Клелия, ускользнула от стражи и перебралась на коне через родную реку...

-- Одному только роду Фабиев пришлось послать против них особый отряд и вести войну частным образом. Исход катастрофы достаточно хорошо известен. Триста Фабиев полегли под Кремерой. Поэтому ворота, через которые вышло в бой патрицианское войско, получили роковое имя (Porta Carmentalis). Это поражение было искуплено внушительными победами: впоследствии римские полководцы заняли неприступные города...

-- Когда осаждали фалисков, удивительную порядочность проявил полководец (Камилл): заслуженно заключив в оковы школьного учителя, предателя города, он отослал его назад вместе с мальчиками, которых тот привел. Ибо благочестивый и мудрый муж знал, что истинна лишь та победа, которая сообразуется с чистой совестью и безупречным достоинством...

-- Вступая в покинутые дома Рима, варвары, словно богам и демонам, оказывали почести старцам, восседавшим в претекстах на своих курульных креслах. Но, поняв, что это люди, к тому же не удостаивающие их вниманием, с тем же безрассудством убили их...

-- Однажды ночью Манлий, разбуженный гусиным гоготом, сбросил с вершины скалы пробравшихся туда врагов. Затем, чтобы лишить их надежд и показать свою уверенность в победе, он выбросил из крепости хлебы, несмотря на крайний голод...

-- Осада утомила самих варваров, и они потребовали за свой уход тысячу фунтов золотом. При этом они нагло увеличивали мечом вес гирь и кричали: "Горе побежденным!"...

-- Консул Манлий Торкват казнил собственного сына за самовольное вступление в сражение, принесшее римлянам победу. Расправа над ним показала, что повиновение важнее победы...

-- Вражеский полководец Понтий решил попросить совета у отца своего Геренния - отпустить римских воинов всех, или убить. Сын предпочел провести обезоруженных под ярмом, чтобы сделать их еще большими врагами после бесчестия, а не друзьями после благодеяния...

-- Консулы без промедления с достоинством разорвали позорный договор, заключенный на основе капитуляции, а воины под предводительством Папирия - страшно сказать! - потребовали отмщения и пришли в неистовство уже на пути к полю боя...

-- Во время схватки, как утверждал враг, глаза римлян пылали огнем. Конец резне был положен не раньше, чем было возложено ярмо на врагов и плененного полководца...

-- Тарентинская победа более, чем какая-либо иная, показала стойкость римского народа, мудрость сената, величие духа полководцев...

-- Залогом победы была тогда сама быстрота сооружения флота: через 60 дней после того, как был срублен лес, флот из 160 кораблей стоял на якоре, так что казалось, будто не искусство людей, а дар богов превратил деревья в корабли...

-- Под командованием Марка Атилия Регула война переплыла в Африку. Нашлись такие, кто потерял храбрость от одного упоминания о Пунийском море и его ужасах. Обнажив секиру, Регул под страхом смерти добился от него повиновения и достойного выхода в море...

Договоры для римлян - высшая святыня...

-- Когда пунийцы попытались оправдаться, глава римского посольства Фабий сказал: "Что за промедление? В складках тоги я несу войну и мир. Что вы выбираете?" При криках "Войну!" он сказал: "Итак, получайте войну". И посреди зала совета не без содрогания распустил складки тоги, словно на самом деле нес в ней войну...

-- Рана империи - Канны, дотоле никому не известная деревушка Апулии. Величайшим поражением римлян и смертью 60 тысяч рождена ее слава. Там на погибель несчастному войску действовали заодно вражеский вождь, земля, небо, день, одним словом, вся природа...

-- Ганнибал не удовлетворился тем, что отправил подложных перебежчиков, которые внезапно ударили в спину сражающимся. Предусмотрительный полководец использовал и особенности открытой местности: учтя, с какой стороны жарче палит солнце и много пыли, а с какой, словно по уговору, всегда дует с востока Эвр, он так выстроил войско, что природа оказалась против римлян, и сражался при благоприятном небе в союзе с ветром, пылью и солнцем.

-- Между тем римляне перевели дух и словно выбрались из царства мертвых. Не было оружия - его взяли из храмов. Не было молодежи - для военной присяги освободили рабов. Обеднела казна - сенат добровольно внес в нее свои богатства. Себе не оставили ничего, кроме золота в буллах и кольцах. Примеру сената последовали всадники, им подражали трибы.

-- Ганнибал, со своей стороны, желая соперничать с этой самоуверенностью, пустил с молотка меняльные лавки в городе, но перекупщика не нашлось. Всем известно: предчувствия предваряют судьбу...

-- Ганнибал, даже по его собственному признанию, уже не был непобедимым. Римский народ, обретший уверенность в победе благодаря множеству успехов, решил покончить со злейшим врагом в его собственной стране...

-- Всякий раз, когда решали вопрос о войне и даже когда совещались о чем-либо другом, Катон с непримиримой ненавистью провозглашал: "Карфаген должен быть разрушен"...

0x01 graphic

Дидона, основательница Карфагена, (1815)

Художник Джозеф Мэллорд Уильям Тёрнер

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 17/10/2015, изменен: 17/10/2015. 84k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 4 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: "Смута в умах донцов не ограничилась рядовым казачеством. Она охватила и офицерский состав - подавленный недоверчиво и опасливо относившийся к массе и давно уже потерявший власть над нею. Судьба день за днем наносила тяжкие удары; причины обрушившихся бедствий, как это бывает всегда, искали не в общих явлениях, не в общих ошибках, а в людях". (Деникин)

Каменев Анатолий Иванович Разбитая армия и смута в умах

Каменев Анатолий Иванович
Разбитая армия и смута в умах