ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Советы выпускным юнкерам

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:

Советы выпускным юнкерам

Н. Бутовский

  
  
   Что вы знаете, а чего - нет - Будьте наблюдательными - Развивайте в себе характер и чувство собственного достоинства - Не попадайте в капкан дурных людей - Ошибки молодого подпоручика - Вольности, которые допускают молодые офицеры - Нужно выработать хорошие военные манеры - Избегайте соблазна подражать дурным офицерам - Не теряйте голову - Служебные промахи молодого офицера - Старайтесь постичь военное дело и полюбить его - Идите прямым путем, не ищите окольных путей
  
  
  
   Перед вами, господа, новый, почти неведомый для вас, строй отношений к начальству, товарищам, служебным занятиям и обязанностям. Вы знаете только регламентацию этого строя, и едва ли вашему воображению ясно представляются те бытовые неожиданности, которые ставят некоторых новичков в тупик, бьют по молодому восприимчивому самолюбию, а иногда ведут к роковой развязке -- к мрачному эпилогу повести, героем которой нередко выступает прекрасный, полный розовых надежд, офицер, делающий ошибку за ошибкой и, наконец, завершающий свою карьеру резким проступком, оставляющим два исхода: отставку в семидневный срок или горькое слово товарищей: "уходи от нас: ты не подходишь к нашей среде".
   Вот почему, наблюдая ваше радостное перед выпуском настроение, нетерпеливое ожидание самостоятельной жизни, розовые мечты, исполненные поэзии и счастья, мне хочется сказать вам: будьте не только мечтателями, но и наблюдателями; не сразу бросайтесь во все прелести самостоятельной жизни; осторожно вступайте в новый для вас мир; познавайте истинное счастье не только сердцем, но и разумом и тщательно исследуйте пути к нему.
   Область военной жизни прекрасна: строгие требования чести, красиво и величественно стоящие над уровнем серой жизненной сутолоки; благородные рыцарские идеалы; товарищество, к которому привязываешься всей душой; работа над живым человеком-солдатом, представляющем, в большинстве, чудную нетронутую русскую натуру, способную удовлетворить своим нравственным обликом не только моралиста, но и эстетика и т.д. Словом, вас ожидает нечто светлое, способное дать удовлетворение уму и сердцу или то, что называется счастьем в жизни. Однако, к сожалению, не всякий из вас способен взять это счастье, и в этом заключается драма, переживаемая нашей армией, ее нравственные аномалии, застой в науке, бегство офицеров и прочее.
   Дело в том, что не всякий из вас обладает твердым характером и тем высшим достоинством разума, которое регулирует молодые, беспорядочные влечения сердца. Стремитесь развить в себе эти начала, без которых легко погибнуть не только в военной среде, но и во всякой; не ждите, что вас в полку будут водить на помочах, что непременно встретите там доброго гения, который осенит вас своим крылом: такой гений живет и действует только в образцовых полках, где авторитет старших товарищей, во главе с командиром полка, обнимает своим влиянием и долг, и науку, и жизнь офицерского общества.
   Нередко молодой офицер попадает в общество, может быть, и недурных офицеров, но не сплоченных, не умеющих останавливать дурные проявления, возникающие в низах офицерского общества. Тогда наверно будет пытаться захватить вас в свои цепкие руки иной гений, для которого офицерская и товарищеская доблесть заключается в оппозиции хорошим началам в полку, в высмеивании службы, в выступлениях недисциплинированного характера, в бессмысленных кутежах и цинизме.
   Здесь происходит закладка жизни и службы молодого офицера: разлагается стойкость отношений к служебному долгу, преподанная в военно-учебном заведении; расхолаживается любовь к науке; развивается равнодушие к какому бы то ни было труду и мучительная потребность отдавать свои вечера картам и вину... Неоплатные долги, низкопробные наслаждения, дурные, подтачивающие организм болезни; столкновения с начальством и судом офицерской чести -- все это берет начало в дурных влияниях, которыми нередко подвергается неокрепший ни волей, ни разумом новичок в полку.
   Жизнь познается жизнью; вы не могли познать ее в своих тесных училищных стенах. Что могли дать вам в этом отношении училищные офицеры? Внушение долга, интерес к военному делу? Но мы все это видели, все это знаем и нередко наблюдали ту легкость, с которой взявший вас под свое покровительство "добрый малый" разбивает всю аргументацию ваших наставников... И вот вы, прекрасный молодой офицер, вооруженный теоретическими познаниями, одушевленный патриотическим порывом, искренне рвущийся к службе и готовый к самосовершенствованию, вдруг ни с того, ни с сего начинает свой офицерский дебют так неприглядно и мерзко, что о вас складывается самое дурное мнение у начальства и в товарищеской среде.
   Чего стоят одни только эти разговоры о невыдержанном, невоспитанном подпоручике, за которым начальство должно присматривать, а товарищи -- сторониться не умеющего держать себя пижона. Самое ужасное в этом положении -- заблуждение новичка, который даже не подозревает, что его не любят, что за ним следят; ужасна эта медлительность в поведении развинченного офицера, наблюдаемая в не направляемых командирами полках.
   С чего же главным образом начинается распущенность молодого офицера? А вот часто наблюдается, что офицерская молодежь прежде всего расшатывается в области внешней дисциплины.
   Ни с того, ни с сего, как говорится, здорово живешь, молодой офицер, образцово исполнявший воинские обряды в юнкерском звании, вдруг начинает воображать, что не пристало офицеру тянуться по-солдатски, что все эти манипуляции в держании себя перед начальством, в отдании чести, в приветствии старших товарищей и прочее, офицеру подобает исполнять упрощенным способом...
   И вот начинается: является командиру -- отставляет ногу, жестикулирует в разговоре рукой; брезгливо относится к выражениям: "так точно", "никак нет"; вместо "слушаю" употребляет совершенно штатское выражение "хорошо"; наконец, -- уходя домой от командира, делает вместо приличного, установленного в военном общежитии, поклона, какое-то неуклюжее движение и в довершение своей неотесанности первый сует руку командиру, не подозревая, что начальник вовсе не расположен подавать ему руки, ибо людей невыдержанных, недисциплинированных начальство обыкновенно держит на приличной от себя дистанции. Позвольте вас спросить: какое может произвести впечатление на командира этот доморощенный философ?
   Далее, -- при встрече с начальником на улице молодой подпоручик почему-то воображает, что не пристало ему, при отдании чести, держать пальцы вместе и локоть на высоте плеча, что есть упрощенные формы, более приличные для офицера. Изобретая свои собственные манеры отдания чести, вместо требуемых уставом, он по-штатски держит голову и делает рукой какие-то неприличные выкрутасы, поднося ее к козырьку. Фигура такого подпоручика выходит, конечно, не солдатской, но и далеко не офицерской. А скорее может быть поставлена на ряду с фигурами писарей, фельдшеров, лазаретных надзирателей и интендантских вахтеров.
   Люди недалекие, философски неразвитые, любят подтрунивать над всеми этими манипуляциями, хотя казалось бы, что не надо обладать особенно твердыми мозгами, чтобы понять настоятельную необходимость строго установления форм для внешнего выражения воинского долга и военной порядочности. Только изучив эти формы до степени глубокой привычки, военный человек чувствует себя легко и свободно среди старших чинов и товарищей и не испытывает неловкости, аналогичной с положением медведя, попавшего в порядочное общество. Перекраивать установленные формы внешнего выражения военной порядочности, для всех обязательные и потому ни для кого не унизительные, очень рискованно: с одной стороны, можно удариться в лакейство, с другой -- в дисциплинарную небрежность, и то и другое нетерпимо в порядочном военном обществе.
   Конечно, манеры офицера, в смысле ловкости, мягкости, изящества, всегда разняться от манер солдатских, но это не значит, что офицер распускается, напротив, это свидетельствует о хорошем навыке, о непринужденности в исполнении, а где непринужденность, там и красота, т.е. красота воинского приличия.
   Нужна ли выработка хороших военных манер? -- спросит читатель, не умеющий вдуматься в самые простые педагогические акты.
   Надо развить в офицере и солдате внутреннее сознание своего долга, внушить им любовь к науке и прочее, а приличные манера -- это вздор. Рассуждая таким образом, вы попадаете пальцем в небо, ибо и долг, и наука, и все внутреннее развитие воина покоится на его душевном спокойствии, на удовлетворении военной жизнью и службой, а может ли чувствовать такое удовлетворение офицер, которого начальник постоянно разносит за несоблюдение форм военного приличия, а товарищи сторонятся, опасаясь натолкнуться на всякого рода бестактности.
   Жизнь такого офицера не красна, а кто охладел к военной жизни, тому не мила и военная служба: он начинает служить уже не по охоте, а по принуждению, подталкиваемый мерами, продиктованными дисциплинарным уставом, и если не уходит из военной службы, то только потому, что ему некуда пристроиться. Это тип офицера-наемника, представляющий одно из уродливых явлений в военном мире.
   Наряду с дисциплинарной небрежностью замечается развинченность молодого офицера в обращении с товарищами, особенно выставляемая напоказ в офицерском собрании. Она обыкновенно начинается подражанием какому-нибудь "внушителю" из распустившихся и выпивающих поручиков, известных в кутящих кампаниях под названием "молодчины", который льстит молодежи своей скоропалительной дружбой, быстрым переходом на "ты", взвинчивает в молодом офицере уродливую лихость, уродливый героизм и разжигает в нем стремление освободиться от лучшего из достоинств новичка -- скромности.
   -- Что ты тянешься, пижон? -- замечает он своему наивному поклоннику. -- За это, брат, жалованья не прибавят, а только смеяться станут. Ты сразу покажи себя так, чтобы никто не смел на ногу наступить... Ты боишься опоздать на занятия, а я вот и совсем не пойду, и никто мне слова не смеет сказать... Замечание сделают -- огрызайся, а то -- увидят, что смирный -- совсем заклюют.
   И вот юнец, загипнотизированный внушителем, представляя из себя смешную, до жалости фигуру, начинает строить "старого офицера": не раскланивается со старшими товарищами, а прямо сует им руку; не встает при появлении в собрании штаб-офицера; расхаживает какой-то смешной походкой, подражая своему внушителю; за буфетом ухарски произносит трактирное выражение "налей!" и тыкает пальцем в большую рюмку; покрякивает после выпивки и манерно роется вилкой в закуске; разваливается в кресле, высоко задрав ноги; перелистывает газеты и, не читая их, объявляет, что все они врут; берет в зубы папиросу и особым трактирным жестом требует от вестового огня; покрикивает на собранскую прислугу, не стесняясь присутствием старших товарищей; некстати вмешивается в разговоры ротных и батальонных командиров, выступая со своим непрошеным мнением; потягивается и объявляет всем присутствующим, что ему скучно и что он с удовольствием бы куда-нибудь закатился; наконец, отуманенный вином и подбадриваемый лихим внушителем, делает выходки прямо вызывающие, например, ни с того, ни с сего, похлопывает по плечу играющего в карты еще мало знакомого старшего товарища с приятельским вопросом: "что, капитан, не везет ?" и т.д.
   Недовольство против такого субъекта быстро накапливается; его жалкая, идиотская фигура прямо становится противной, возбуждает брезгливое впечатление занозы, попавшей в офицерское общество, которую необходимо извлечь из него; но, к сожалению, во многих офицерских обществах не сразу обрезывают расходившихся новичков, и многие командиры не вникают в эти явления. Тогда создается злорадство. -- "Погоди, голубчик, -- рассуждают задетые юнцом старшие товарищи, -- ты скоро попадешься на чем-нибудь таком, что уже не легко будет отвертеться..."
   Такие случаи представляются не редко: крупное столкновение за веселым ужином, за картами, где расходившийся новичок не знает удержа; накопление долгов по векселям и в офицерский капитал; неисполнение честного слова в отдаче перехваченных у товарища денег; неосторожно произнесенные слова, которых ничем не вычеркнешь кроме кровавого расчета и прочее. Всякая опасная обстановка, где бывалого офицера спасает инстинктивная осторожность за мундир, легко может выкинуть на улицу заносчивого юнца. Поедет, например, кампания ужинать в ресторан, столкнется с каким-нибудь штатским, завяжет ссору, -- тут непременно роковой внушитель выставит застрельщиком разделанного им новичка.
   Возбужденный, с затуманенными мозгами юнец сейчас же станет доказывать кампании свое молодечество и, конечно, сгорает, как бабочка на огне... сгорает бесцельно, с фальсифицированным чувством героя, ожидающего аплодисментов от кампании товарищей, которая его не любит и, может быть, потому не успевает его остановить... Затем наступает тяжелая кошмарная картина следующего дня; все шепчутся о драке в ресторане, осуждают кампанию, допустившую безобразие, но никто искренно не жалеет всем до тошноты надоевшего "пижона". Только невзначай произнесет какой-нибудь чувствительный капитан: "стыдно, господа, не удержали, не уберегли". "Кто удержит? Ведь не маленький, -- оправдывается теплая кампания, -- все равно, не сегодня-завтра бы случилось: такой уж нрав у человека".
   К проснувшемуся с головной болью подпоручику приносят записку из канцелярии, -- командир требует на расправу. Сердце забилось, умишко встрепенулся, но уже поздно, все решено, как по писанному: формальный выговор командира полка, даже без строгого тона (к чему строгий тон, когда возмездие обеспечено?), смущение товарищей, как бы разбегающихся от некстати появившегося в собрании хотя еще и не ошельмованного, но уже предназначенного в тираж офицера (а он-то к ним бросился от командира, воображая, что они его любят); странный вид бывшего "друга-внушителя", который вместо того, чтобы приласкать несчастного, поспешно схватился за фуражку, избегая неловкой и неприятной сцены; наконец, офицерский суд, чинный, приличный, холодный и бесповоротный... Куда же деваться юноше, не имеющему ничего за душой кроме подготовки к специальному военному делу, о котором он некогда мечтал и которое искренно любил до переделки своих принципов добрыми внушителями?... Перспектива нищенства, босячества, донашивание мундира в ночлежном доме... Вдумайтесь гг. будущие офицеры, в эту драму; пусть эти образы встают перед вами всякий раз, когда злой гений начинает вас соблазнять.
   Не остановили товарищи, не уберегли... Почему не остановили? Тут есть своя психология: новичок надоел им до тошноты своей развязностью, неприличием, непочтительностью, наглым задеванием товарищеского и начальнического самолюбия. Его даже не звали в кампанию; он сам навязался, услыхав, что собираются ужинать. Несомненно товарищи чувствуют тяжесть на душе: они обязаны были удержать юнца и даже сделали это, но уже поздно, -- оскорбление было уже нанесено. Опоздали они исполнить свою обязанность потому, что у них не было сердечного к тому порыва, ибо такой порыв вызывается близостью к человеку, идущему в опасное место. Тщательно берегут только того человека, которого любят, уважают и, конечно, берегут не только на краю пропасти, но и на всех путях к ней.
   Значит, распускающиеся и потому нелюбимые офицеры остаются в некоторых полках на произвол судьбы? К сожалению, да; дурно, но это факт, и закрывать на него глаза преступно. Вот если командир умеет преподать добрые влияния старших товарищей на молодежь; ... если в военных училищах умеют предостеречь будущего офицера, внушить ему твердое отвращение ко всякой распущенности; если в юных годах кадетский корпус правильно развивает характер, волю, рассудок своих питомцев, то получается иная картина: скромный, выдержанный офицер может спокойно жить и работать; если с ним и случается какое-нибудь несчастье, то не только товарищи, но и начальство дружно отстаивает его и, если можно спасти, -- спасут
   Наряду с жизненными промахами всегда идут и служебные. На дежурстве, за игрой в карты и выпивкой, забывается инструкция; в карауле офицерские обязанности перелагаются на караульного унтер-офицера; допускаются разные отступления в режиме не только караульных чинов, но и арестантов. <...>
   Однако, если штаб-офицеры в полку не тверды или бьют на популярность, то командиру полка об этом не докладывают; подпоручика не губят, не обрезывая его на первых служебных отступлениях. которые принимают хронический характер и также, как и прочие промахи, ведут к роковому исходу.
   Военная наука, офицерские и солдатские занятия -- все исковеркивается, уродуется, проникается цинизмом, если в полку нет воспитательного влияния на молодежь.
   -- Ну и тощища же эти тактические занятия, -- поучает юношу овладевший им ментор, -- не дают покоя нашему брату, -- все какой-то ерундой занимают... Пойдем, с горя, хоть пива выпьем.
   На занятиях с солдатом, где открывается перед молодым офицером богатейшая область учительской и воспитательной работы, где рождается и крепнет любовь офицера к солдату, опять выступает на сцену ментор:
   -- Охота тебе таким вздором увлекаться, -- у нас солдата совсем не тому учат, чему следует; я хотел было эту серую скотину по географии немножко развить, так -- куда тебе, -- все переполошились... Ну, и пусть сидят себе на этой идиотской словесности, а мы, брат, люди с головой, мы кое-что понимаем... Мне что, -- мне Россию жаль..." и т.д.
   Разгул критики, разделывающей постановку службы, проходит красной нитью через... весь строй войсковой части, управляющей командиром, не отвечающим своему назначению. Положим, нельзя не критиковать дурно поставленную работу, но беда в том, что среди расходившейся молодежи создается критика без критерия, бесшабашная нигилистическая воркотня, оправдывающая лень, равнодушие, циническое отношение к военному делу.
   "Стану я тянуться, -- рассуждает развинтившийся поручик, -- все не так делается, как следует, так уже лучше ничего не делать".
  

*

  
   Вот, господа, в какое положение иногда приходится стать молодому офицеру. Сколько надо характера, воли, твердого разума, чтобы не опуститься и не погибнуть в такой обстановке. Запасайтесь же этими качествами и смело идите во всякую обстановку. Везде можно найти исход, углубившись в свои занятия и обязанности, везде можно заслужить уважение и начальства и лучших своих товарищей. Старайтесь постичь свое дело и полюбить его; только тогда найдете глубокое содержание в своей работе и испытаете счастье в исполнении своей офицерской миссии.
   Никакой "добрый малый", со своими банальными, затасканными фразами, не может сбить с толка человека неглупого и стойкого в сознании долга офицера. Будьте особенно в первое время сдержанными, осторожными, приучайте свой ум к анализу окружающей вас действительности. Старайтесь проявлять инициативу, но не создавайте конфликтов, не идите вразрез с требованиями вашего ротного командира, хотя бы они казались вам неосновательными. Военный человек должен одинаково учиться слушать и рассуждать; вносите свои приемы в дело, совершенствуйте его постановку, но делайте это прилично, чтобы не задеть самолюбия начальника, не нарушить дисциплину какой-нибудь демонстративной выходкой.
   В общем, готовьтесь во всех отношениях к командованию ротой, которое, по нынешним временам, стало особенно сложным и серьезным. Имейте в виду, что вам даже в подпоручьем чине, иногда на первом году службы, придется вступать во временное командование ротой, и это будет пробным камнем для всей вашей служебной репутации.
   Остерегайтесь рискованных опытов, глубоко обдумывайте их. <...>
   Итак, господа, имея перед собой две трети еще непрожитой жизни, старайтесь не исковеркать ее: идите прямым путем к возможному счастью, не сбиваясь в сторону безделья, бесшабашных наслаждений и сделок с совестью в понятиях о своем долге, за которым следует неминуемое разочарование и безысходная тоска, начертанная на челе каждого дурно начавшего свою службу офицера.
   Верьте мне, что ваш герой, проповедывающий вам освобождение от офицерской порядочности, человек глубоко несчастный. Офицер, разочаровавшийся в своем деле, уже не офицер, а жалкий влачитель жизни, цель которого не выходить из рамок "20-го числа" и перспективы пенсии. Ни материальная обеспеченность, ни легкое удовлетворение жизненных страстей не могут сделать праздного человека счастливым, ибо основа счастья заключается в любви к своему труду, около которого все прочие удовольствия жизни группируются в виде аксессуаров, иллюстрирующих отдых работника, счастливого сознанием исполненного долга.
   Старайтесь же полюбить ваш труд, ваше военное дело, не только в хорошей, ободряющей новичков, обстановке, но и среди дурных примеров, разлагающе действующих на хрупкую волю и неокрепший разум. Никто не может помешать вам увлечься своей работой над солдатом, а я вам предсказываю, что лишь только вы его узнаете, как сейчас же сердечно к нему привяжетесь, ибо сердце русского простолюдина можно назвать золотым сердцем; завоевав его, вы найдете в нем неисчерпаемый источник самопожертвования; вы будете очарованы этой готовностью человека отдать вам все за ваше доброе к нему участие.
   Любите своих подчиненных и пользуйтесь их любовью; идти в бой с преданными людьми -- это высшие минуты счастья, исполненные военной поэзии; это -- идеал, доступный избранникам нашей корпорации.
  

Бутовский Н.

Отрывки из бесед с молодежью.

(Посвящается выпускным юнкерам). --

СП б., 1909.

  
  
  
  
   Из леса вестимо   29k   "Фрагмент" Мемуары
   Голь на выдумки хитра
  
   Кочкоград   22k   "Фрагмент" Мемуары
   Мой гарнизон - моя крепость?
  
   В отдельном автомобильном   45k   "Фрагмент" Мемуары
   Риск - благородное дело
  
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023