Пришло лето, и прилетел самолет. Мне сказочно повезло: приблудная "тушка", ТУ-134, словно спорхнувшая со старой болгарской сигаретной пачки, покружилась над грозненским аэропортом Северный, покружилась и села, будто желая разнюхать своим остреньким носом, "как тут у вас, действительно ли мир и надолго ли?". Прилетевший за каким-то чиновником самолет догрузили маявшимися в ожидании вертолетов военными. И я, капитан Игорь Новоселов, оказался среди счастливчиков, допущенных в стерильный салон. Стюардесса, девушка в синем, то и дело шастала с подносом в первый класс, брезгливо косясь на наш пропыленный камуфляж. Пускай косится. Плевать, переживем. В кресле передо мной кармашек и в нем белая салфетка. Класс! Мы уже и на взлет порулили. И не надо вертолетом прыгать до Моздока и давиться там в очереди в безразмерный десантный ИЛ-76 - сарай с похмельным борттехником вместо стюарда. Тут вам не там, тут лайнер и каждому белый подголовник. Все. В Москву. Аллаху акбар, а я отвоевался.
А пока "тушка" рулит на взлет, хочу о себе кое-что рассказать. Например, что я, Игорь Новоселов, дожив до тридцати лет и дослужившись до капитана, решил со всем этим завязать. Не с жизнью, конечно, а со службой, поскольку расставшись с оной жизнь у меня только и начнется. Заново. С белого листа.
Можно вспомнить давние семнадцать лет, когда начинал служить еще курсантом, или двадцать два года, когда стал лейтенантом. Впрочем, хватит об этом.
Короче, первая часть моей жизни, которая должна быть лучшей, прошла в погонах. И лучшей она как-то не получилась. А вот вторую, еще более главную, я собираюсь провести на гражданке.
Самолет тихо плыл над облаками на северо-запад.
Я расшнуровал берцы, и мысли мои плыли тоже на северо-запад. Плыли, сначала косяком, словно гуси, одна за другой, потом потянулись все реже и реже, и, наконец, я заснул.
2.
Капитан Михаил Портнов построил группу прямо перед палатками. Бойцы уже переминались с ноги на ногу, а Михаил все не мог начать и стоял, опустив большую лобастую голову.
- Ухожу я, - наконец начал он, - вот так вот, братишки...
Его слова заглушил гул садящегося на поле вертолета. Полевой аэродром начинался сразу за палатками. Его отделял от них лишь ров да КПП, обложенное мешками с песком.
Михаил помолчал, еще раз оглядел строй. У его ног стояла уложенная сумка. С офицерами он простился еще вчера, выпив на посошок.
Так получилось, что все построения отряда делались напротив памятника погибшим солдатам и офицерам. Временного, что поднялись здесь едва ли не у каждой стоящей лагерем части. И сейчас, Михаил, стоя перед строем, мощным затылком ощущал за собой цементную плиту с железной пирамидкой (старшина свернул из жести) и звездой, которую покрасили, обменяв тушенку на банку красной краской.
- Ухожу я... - тоскливо повторил капитан.
Среди солдат было много желторотых. Прибыло пополнение. Новички выделялись бледными незагорелыми лицами. Они равнодушно смотрели на незнакомого офицера, который уже не будет командиром их группы. Снова зашумела на летном поле "вертушка".
Из штабной палатки выглянул дежурный, сложил рупором ладони и крикнул в сторону строя:
- "Черепашки", на вылет! Михаил, они на Моздок пойдут, давай с ними, на сегодня последний борт.
Михаил махнул рукой, подхватил сумку и зашагал к вертолету.
Впереди к зеленым похожим на кузнечиков "Ми-8" уже бежали два бойца: в черных бронежилетах с пулеметами, закинутыми на плечо, на головах затянутые в узел на затылке косыночки. Со стороны, точно черепашки-ниндзя из мультфильма.
Михаил забросил в вертолет сумку и полез следом, ни разу не оглянувшись на палаточный городок. Вертолет поднялся, подождал, пока взлетит вертолет прикрытия, и они парой пошли на бреющем, едва не цепляя вершины пологих чеченских гор.
3.
Через три часа самолет приземлился на Чкаловском, самом большом военном аэродроме под Москвой. Мы долго рулили вдоль бесконечного ряда "илов" и "тушек", пока не въехали в кольцо черных "ауди" и "БМВ" в конце полосы. Встречали, конечно, не меня. Трап подали к салону первого класса. Кто-то сановный в окружении свиты вальяжно спустился на бетонку. Лимузины приняли неизвестное начальство, пыхнули на прощание дымком и под вой сирен и блеск мигалок умчались.
Наконец подали трап и нам. Офицеры уже стояли между кресел в очереди на выход, словно в трамвае. Так, гурьбой, мы и побрели по бетонке к КПП аэропорта. Наш самолет был неплановым, и никто не позаботился об автобусах или хотя бы грузовиках. Впрочем, я прекрасно себя чувствовал, сидя у окна в электричке среди возвращающихся с дач москвичей, и дико, как и после каждой командировки на войну, было видеть сразу столько гражданских в одном месте. Они вели себя вызывающе беззаботно: ели мороженое, читали газеты, а то и просто спали. Расслабился и я, ехал, глазея по сторонам, до первой совпавшей со станцией метро платформы. А там было рукой подать до штаба части.
4.
В военном городке было по-летнему пусто, и от этой пустоты - уныло. В штабе от командования дежурил какой-то новый, незнакомый мне полковник. Из таблички на его двери было ясно лишь, что звать его Александр Васильевич. К нему я и завернул доложиться о прибытии.
Полковник, посверкивая темечком, старательно водил ручкой по бумаге. Листы были разложены по всему столу, и среди них он смотрелся, как в клумбе.
- Месяц отпуска. А общежитие на ремонте, - бросил полковник, не поднимая головы, - есть путевка на реабилитацию на февраль следующего года. Хочешь на море?
- Да мне бы расчет.
- Денег нет. - Он наконец поднял голову от бумаг. - Денег нет, путевка есть. Бери путевку. Там море не замерзает.
- Мне бы совсем расчет, чтобы уволиться.
- Садись. - Он с сожалением сдвинул ладонью бумаги к краю стола. - Садись, капитан. У тебя когда контракт кончается?
- Да он все как-то никак не кончается. Три года еще.
- Вот, - назидательно поднял указательный палец полковник, - три года, и надо их прослужить как?..
- Да не хочется, Александр Васильевич...
- Я для вас не Александр Васильевич, не друг и не родственник, а товарищ полковник. Это первое. Второе, контракт может быть прекращен... вы сами знаете, что он не может быть прекращен. О семье подумайте.
- Да холостой я, а служить не хочу.
- Хотеть вас никто и не заставляет.
- Еще я морально невоздержан.
- Ну-ну, чего там, это ничего, это со временем пройдет, само собой. Служи, майора дадим, - широко пообещал он.
- И в смысле идеологии, - подумав, добавил я, - как-то совсем нет у меня никакой идеологии.
- Ну, сам видишь, Новоселов, - развел руками полковник, - как же можно такого незрелого человека на гражданку выпускать. Такого надо в здоровом воинском коллективе воспитывать. С таким надо работать. Долго работать. Года три.
- Хорошо, - согласился я. - Тогда по семейным обстоятельствам давайте увольняйте.
- Какие же у тебя обстоятельства, если ты холостой? - засмеялся полковник, который не друг. - Нет у тебя, капитан, никаких обстоятельств.
- Тогда я женюсь, так, чтобы с обстоятельствами.
- Точнее на обстоятельствах, - поправили меня, - рекомендую на инвалидности первой группы жениться или хотя бы второй. Тогда будет повод для рапорта.
- Ладно, понял, - поднялся я и, уже взявшись за ручку двери, обернулся.
- Товарищ полковник, у вас есть дочка? Можно даже с первой группой.
- Вон!..
5.
В нашем офицерском общежитии, пока я воевал, начали ремонт. Точнее было "состояние ремонта", когда бригада строителей все перевернет, сломает, перепачкает краской и уйдет гадить в какое-то другое место. Комендант дал мне ключ от спортзала. Два солдата притащили старую двухъярусную кровать и шатающийся от малейшего прикосновения шкаф. В углу пыльной горой лежали гимнастические маты, у перекладины было свалено грудой какое-то железо. Рядом смирно стоял гимнастический конь. Но свободного пространства все равно оставалось с избытком. Наверно, с тем же успехом можно было поставить койку прямо на плацу. В первый же вечер я лежал в этом спортзале, как в ущелье. За высокими окнами по шоссе проносились машины. Свет их фар выхватывал из темноты свисающие с невидимого потолка канаты, и мне начинало казаться, что я уже не в ущелье, а в джунглях. И тут я еще раз порадовался, что наконец живым и невредимым вырвался с войны и уже точно никогда на нее не вернусь. "И вообще, хватит воевать, жениться пора." С этой мыслью счастливый я и заснул.
6.
Девушка была стройной. Я старательно шел за ней уже минут двадцать. Весь сегодняшний день я решил отдать поискам невесты. Вообще-то выбирать было из кого. Можно сказать, что девушки по улицам Москвы ходили вдоль и поперек. И мне, измученному службой в дальних гарнизонах, неизбалованному женской лаской и вниманием, они нравились решительно все. Будь я мусульманин, так сразу бы завел гарем и спокойно в нем плодился и размножался. В гареме обязательно была бы у меня парочка фотомоделей, для увеселения глаз, пара отменных поварих и непременно две кандидатки каких-нибудь наук - для приятных и познавательных бесед. Само собой две путаны для услады. Не помешает и жена-спринтерша, не меньше чем рекордсменка Европы, за пивом бегать. Вжик! И перед тобой полная сетка "Жигулевского".
Впрочем, пережитки общественного сознания оставляли все это лишь в области фантазий, к тому же такую ораву, если и заведешь, попробуй прокорми, и я, вздохнув, решил умерить желания и не быть особенно привередливым, ограничив возраст кандидаток в невесты от 20 до 45 лет. К тому же следовало не забывать и жестких условий, поставленных мне командованием.
Сразу отпали пожилые тети-тихоходы, тащившие большие хозяйственные сумки на колесиках. Отпали и тети помоложе, толкающие перед собой детские коляски. За чужие грехи я расплачиваться не собирался.
Круг поисков постепенно сужался. Отпадали сопливые студентки с конспектами в рюкзачках и сигаретами в руках.
Вне зависимости от возраста решительно не подходили тихоходные дамы, едва волочащие при ходьбе ноги. Но большинство москвичек почему-то имели привычку не идти, а куда-то мчаться. Лицо напряжено, глаза в кучку, волосы, как флаг, развеваются где-то сзади, и вот она уже пронеслась мимо вихрем. Я попробовал было угнаться за одной такой, но быстро запыхался и безнадежно отстал.
Конечно, на роль жены-спринтера такая бы, несомненно, сгодилась, но в будущей супруге хотелось бы иметь и другие полезные уже упомянутые качества.
Наконец, устав от бега за судьбой, я присел на скамейку.
Людской поток тихо струился мимо.
Я вяло следил за прохожими и вспоминал войсковую заставу в ногайских степях. Туда к нам однажды с концертом занесло ансамбль районного масштаба с названием "Леди", и леди в нем было аж три. "Леди" спели две песни и улетели, а это событие и самих леди и офицеры, и солдаты вспоминали все три месяца до замены.
Неожиданно я вскочил со скамейки. Видимо, сработал охотничий инстинкт и сработал он на силуэт девушки, вышедшей из автобуса на остановке.
Ото всех других ее отличала неторопливость. Она не шла, а словно парила над асфальтом. Девушка была стройной, в стильных слегка расклешенных джинсах, верно такие и модны в Москве в этом сезоне. Блондинка, со стрижкой настолько короткой и аккуратной, что от нее повеяло чем-то родным, армейским. Но, впрочем, девушку это совсем не портило. Я довольно долго шел следом и любовался, не решаясь обогнать ее и заглянуть в лицо. Совершенство в жизни встречается так редко. И фигуристая девица может оказаться вовсе не писаной красавицей, а как раз наоборот. Может быть и того хуже. Помнится, как-то я также шагал за стройной студенточкой с роскошными каштановыми волосами. Она махала чертежной папкой и стянутые простой аптечной резинкой волосы трепало ветром и задорно раскачивало в такт шагам. Фигуру скрывал плащ, иногда, под ветерком, вылепляя стройную линию. Студентка шагала размашисто, а потом залезла в карман плаща и достала трубку. Обалдев, я пошел на обгон и долго еще потом плевался, вспоминая мутную похмельную харю этого хиппи.
Может, помня о том случае, я и не торопился обгонять девушку. Впрочем, трубка в карман узких в обтяжку джинсов явно не влезла бы. Вздохнув, я зашагал быстрее, обошел ее и оглянулся. Вдобавок ко всему девушка оказалась красивой. А если и не красивой, то просто симпатичной. На круглом лице все было аккуратно. Аккуратный вздернутый носик, аккуратные живые глазки, наконец, аккуратные ямочки на щеках. Девушка явно была здорова. То есть, мне решительно не подходила.
Словно приготовившись нырять, я набрал в грудь побольше воздуха и спросил конкретно:
- Девушка, вы знаете, была бы у вас инвалидность первой группы или хотя бы второй, я бы немедленно на вас женился.
- Да? Вот вы шутите наверно, а у меня как-то вывих был. Неделю гипс таскала. Но ничего, вправили. Так что не повезло вам.
- Да нет, - дал задний ход я, - дай вам, конечно, Бог здоровья. Просто не то чтобы очень ухаживать за кем-то хотелось, но у нас в войсках закон такой, пока у тебя никаких обстоятельств сложных жизненных нет, тебя не увольняют и гоняют все, как паршивого кота. А стоит появиться какой проблеме - тебе все внимание. В общем, как у тимуровцев, - не совсем складно заключил я.
- Как-то у вас, военных, все странно...
Так мы и шли, разговаривая, пока не уперлись в высокие двери какой-то конторы.
- Я вам дам телефон, - сказала она напоследок, достав из сумочки блокнотик и ручку, - может, найду вам что-нибудь такое, покалеченное, как вы хотите. А может, сама, что-нибудь сломаю...
- Ладно, не калечьтесь, - милостиво разрешил я, принимая блокнотный листок, - чего уж там, живите.
Дверь за ней закрылась. У меня в руках осталась бумажка с номером телефона и именем - "Катя". Рядом с дверью была массивная вывеска с надраенными медными буквами: "НИИЧЕРМЕТ".
"Что она там, интересно, сталь, что ли, варит?" - пожал я напоследок плечами.
7.
Десантно-грузовой "Ил-76" комфортом не отличается. Под потолком наварены какие-то рельсы, висят скрученные тросы. Под ними сделано нечто вроде насеста с узкими длинными лавками. В этом самолете можно перевезти батальон. Можно разместить внутри танк, два грузовика или бронетранспортера. Сейчас в него загнали триста с лишним военных, и самолет с ровным гулом тащил их на высоте десяти километров. Внутри полумрак. Света от нескольких дежурных плафонов едва хватало, чтобы выхватить усталые изрезанные тенями лица. В хвосте, в темноте, лишь угадывалось скопление людей. Маленьких сидений внизу вдоль борта и узких лавок на втором ярусе хватило не всем. И в хвосте стояли, переминаясь с ноги на ногу, солдаты. Некоторые, даже стоя, умудрялись дремать.
На подлете к аэропорту самолет стал резко проваливаться вниз. Заложило уши, все разом зашевелились, просыпаясь. Аэродромной полосы коснулись незаметно. Наконец двигатели взревели последний раз и смолкли. Поползла вниз рампа и в душный салон хлынул пропитанный запахом зелени воздух подмосковного леса.
Капитан Михаил Портнов сбежал на бетонку и вздохнул полной грудью.
К самолету подогнали несколько автобусов, грузовики для солдат. Когда разгрузка была закончена, колонна тронулась и медленно большой гусеницей выехала с аэродрома. Михаил сидел в первой машине и рассеянно глядел в окно. За окнами началась Москва, и колонна машин потянулась по ней, застревая у каждого светофора. Заметив газетный киоск, Михаил хлопнул по плечу солдата-водителя:
- Притормози.
У киоска он терпеливо выстоял небольшую очередь и протянул продавщице пятидесятитысячную купюру.
- Дайте газет на все и еще справочник. Такой, чтобы в нем все московские больницы были.
Колонна неторопливо ехала мимо.
Михаил, подхватив кипу газет, книгу-справочник, успел запрыгнуть в кузов последнего грузовика.
8.
Мне уже выдали отпускной билет, подсчитали какие-то отгульные дни. Но ехать куда-либо не хотелось, к тому же денег в кассе не было, и я целыми днями валялся на койке. Когда за широкими окнами спортзала проводили строевые занятия с солдатами, я от их криков уходил шататься по городу, нарезая улицу за улицей. Особенно мне нравилось гулять в дождь. Не в тот, что как из ведра, а в тихий, моросящий. Прохожие прятались под зонты, жались под навесы на остановках, а то и вовсе исчезали, стоило лишь свернуть с центральных улиц в кривые московские переулки с маленькими совсем провинциальными домами. А я шагал, давя берцами пузыри на лужах. Где-то за серыми облаками пряталось солнце, и лишь когда оно закатывалось куда-то на запад Москвы, я возвращался в свой уже полутемный спортзал, чтобы наскоро всухомятку перекусить и завалиться в койку.
На этот раз "родной дом" встретил меня желтыми пятнами окон. Сбежав по лестнице, я распахнул дверь.
Огромный круглолицый мужик в тельняшке поднялся навстречу с моей койки. Большая, шишковатая, стриженая под ежик голова, бесформенные мятые уши. Лицо, словно небрежно вырубленное топором, растянулось в широкой улыбке.
- Здорово, - пробасил он, - протягивая огромную, как лопата, руку. - Соседями будем, Михаил я.
А улыбка на его зверском лице оказалась совершенно детской, от уха до уха, с ямочками на синих от бритвы щеках.
- Право первой ночи знаешь? - ответил я, не отпуская его руки. - Моя койка нижняя.
- Нет проблем.
Впрочем за свою дедовщину я тут же был наказан. Забравшись на второй ярус, Михаил продавил сетку койки до самого моего носа.
9.
Рано утром я проснулся от грохота. Мой сосед уже встал и спозаранку принялся разбирать кучу железа в углу. Он выбрал и выволок на середину спортзала несколько гирь, ржавую штангу, еще какие-то жуткие спортивные снаряды, напоминавшие приспособления для инквизиторских пыток. Для тренировок сгодилась и старая многосекционная чугунная батарея.
- Проснулся? - повернулся он ко мне. - Делай зарядку и будем завтракать.
- Я бы еще поспал, - буркнул я в ответ. - И вообще, надо быть полным идиотом, чтобы в отпуске рано вставать, да еще зарядку делать.
- А я вот без зарядки не могу, - вздохнул он. Затем выбрал из кучи железа самые большие гири, примерился и ловко стал тягать их вверх-вниз.
- Тяжело тебе, - посочувствовал я, - это же форменное издевательство над собой.
- Не, - не согласился он. (Теперь мой сосед забрасывал гири вверх рывком). - Вот так, х-ха, поиздеваешься с утра и весь день служить можно.
- А ты, Михаил, чего сюда приехал? В отпуск?
- Не, переводиться буду, да и дела тут в Москве есть кое-какие.
Он взялся за ржавую батарею, поднял ее над головой и, раздувая от усилий ноздри, стал быстро приседать с железом на вытянутых руках. Длинная батарея напоминала растянутую гармошку. Со стороны казалось, что мой сосед и играет на ней что-то народное, и одновременно пляшет вприсядку.
Лицо его раскраснелось, по лбу скатывались большие капли пота.
- Переводиться? В штангисты, что ли?
- Не... двадцать три, двадцать четыре. В милицию пойду. Ментом буду. Участковым. Уже и приказ должен подойти.
- Участковым, это правильно. Здесь в городе?
- Не, - он отставил батарею и полез на шведскую стенку, качать пресс. - В деревню поеду, там жилье сразу дают.
Рассохшаяся шведская стенка скрипела, трещала и, казалось, вот-вот оторвется от стены.
Наконец мне стало стыдно, что я все валяюсь в койке. Пришлось спустить ноги на пол. Поднявшись, я даже один раз присел, а вот вставать уже не хотелось. Я все же пересилил себя, опираясь на койку, встал и побрел к умывальнику.
10.
Спокойная жизнь была нарушена. Михаил привез с собой из горячей точки кучу нерастраченной энергии. Я приехал оттуда же, но ничего, кроме отвращения к службе, любому виду труда и вообще какой-либо деятельности, не вывез.
Спецназовец же, подойдя к вопросам досуга основательно, обзавелся картой города и решил резко повысить наш общий культурный уровень.
С утра, "зарядившись железом", он раскладывал карту прямо на полу.
- Игореха! Вокруг же Москва, столица, сплошные достопримечательности...
Он сверялся со справочником, театральной афишей и катал по карте курвиметр, намечая кратчайшие пути подхода к местам культурного досуга. Здесь в дело вступал я, преодолевая силой убеждения его напор, доказывая соседу, что лето, время театрального межсезонья, порядочные театры уехали на гастроли, и все искусство, в принципе, упадочно.
Борьба шла с переменным успехом. Если пересиливал Михаил, приходилось тащиться в город по культурно-историческим и прочим полезным местам. Если верх одерживал я, то вечер заканчивался у той же карты, заставленной пустыми пивными бутылками и щедро засыпанной рыбьими скелетами и чешуей. Часто, впрочем, Михаил уходил хлопотать насчет своего перевода в милицию или, взяв под мышку медицинский справочник, исчезал по каким-то таинственным медицинским делам. Куда он уходил и зачем, я не знал. Спецназовец на мои вопросы отмалчивался или переводил разговор на другое. Впрочем, я и сам был рад избавиться от него хоть на часок. А в этот раз, наткнувшись на листок в кармане с номером телефона и именем "Катя", решил позвонить девушке, с который познакомился в один из своих первых московских дней.
- Катя?.. Хочу поинтересоваться, как здоровье.
- А, это вы, - сразу узнали меня. - Могу вас огорчить, здорова, здорова... Не болит нигде, не тянет.
- Это как знать, как знать, - осторожно усомнился я, - порой недуг самому и не определить, лучше когда организм под сторонним наблюдением.
- И когда вы мой организм понаблюдать хотите? - заинтересовалась девушка.
- Чего ж откладывать? Здоровье дело такое, что откладывать себе дороже.
- Ладно, подходите в пять к институту, помните, где тогда распрощались. Здоровье - это святое. Будем наблюдаться.
11.
Ровно в пять вечера высокая дверь института открылась, на улицу выскочила Катя и сразу завертела головой, высматривая меня.
Она сняла большие темные очки, и я понял, что тону, весь до последней пуговицы с зеленой звездой безвозвратно тону в этих черных смеющихся глазах.
- Привет! - Она подхватила меня под руку, и мы растворились в плотном потоке возвращающихся с работы москвичей.
Я шел и молчал, не зная с чего начать разговор. Со своими, военными, все гораздо проще. Ритуал отработан годами. Первый вопрос: "Ты какое училище закончил?" После ответа следует уже утверждение: "Говно твое училище..." И сразу есть тема для большой, долгой и бурной дискуссии. Есть не менее классический вариант: "Вы в каком полку служили?" Но сейчас испытанные методы решительно не годились. Такие девушки военных училищ не кончают и в полках не служат. Они им без надобности. Если и попадет такая случайно в какую-нибудь часть писарем или библиотекарем, то через месяц другой становится минимум майоршей. То есть женой майора. А старая толстая экс-майорша потом долго и безуспешно ходит по командованию, жалуется и грозится выцарапать глаза молодой обидчице.
Не думаю, что эти мысли развлекали шагающую рука об руку со мной девушку. Дальше молчать было неудобно и, хочешь не хочешь, надо начинать светскую беседу.
- Хорошая улица, - одобрил я.
- Да? - удивилась она. - Не знаю, улица как улица.
- Название хорошее, конкретное - "Радио". Радио оно радио и есть и, какая власть ни приди, переименовывать не надо.
- У нас еще Газгольдерная есть и Перерва какая-то, - вроде как похвасталась она.
Снова воцарилось молчание.
Девушка, пару раз глянула на меня, вздохнула и решительно взяла беседу в свои руки:
- Вы, наверно, в военной академии учитесь?
- Почему в академии? Вовсе нет.
- Ну, не знаю, тут рядом академия какая-то военная и химическая. Так они там верно какие-то опыты ставят, а ровно в пять вываливают и начинают к девушкам приставать. Только они инвалидок не ищут. Наоборот, здоровых, и все предлагают портвейном угостить.
И точно, откуда-то разом повалили военные. Все, как один, с портфелями-дипломатами, видимо полными портвейна, и шевроном войск химзащиты на рукавах. Военные смотрели голодно и шныряли по толпе глазами, явно высматривая симпатичных девушек.
- Да нет, - успокоил я ее, - эти просто от семьи оторвались. Приехали учиться года на два, жены в гарнизонах, вот и рыскают глазами.
- Да-а? - разочарованно потянула она. - Ваша семья тоже в гарнизоне?
- Моя семья - армия! - выскочил из головы старый лозунг.
- Так вы тогда вроде многодетный?
- Наверно, только дети в семье сплошь непутевые, - признался я.
Наконец мы дошагали до метро.
- А куда мы едем? - поинтересовалась она.
- В гости.
- И там вся семья в сборе?
- Да нет, так, узкий круг...
Михаил, закончив дела в городе, вернулся в дом-спортзал, готовил ужин и качался.
Он включил электроплитку, выложил днище сковородки толстыми кусками мяса с кольцами лука поверху и принялся тягать "железо".
Михаил старательно выжимал штангу. Мясо на сковороде шкворчало, спецназовец пыхтел. На футболке расплылись темные влажные пятна. Воняло потом. Отставив штангу, сосед начал кидать вверх-вниз огромные напоминавшие цирковые гири. Потом он поел мяса прямо со сковородки и принялся укрощать батарею.
Мы прошли через КПП, пересекли плац. В дверях спортзала я пропустил Катю вперед, рассчитывая на эффект.
Эффект был, фокус удался.
Увидев девушку, Михаил замер с поднятым "железом" и стал медленно наливаться краской.
- Вольно, - торопливо сказал я.
Батарея с грохотом упала.
- Ой, - взвизгнула от восторга Катя, - а вы что, тут и живете?
Она с разбегу оседлала гимнастического коня, ловко спрыгнула и схватилась за свисающий с потолка канат, разбежалась и стала летать вокруг нас кругами, словно ведьма. Под конец, как следует разогнавшись, залетела на гору гимнастических матов. Отпустила канат и ловко съехала с них прямо к нам.
- Ну вы даете, - изумилась она, - знала я, что военные спорт любят, но чтобы аж прямо в спортзале жить...
Сосед наконец пришел в себя, тяжело топоча побежал в раздевалку приводить себя в порядок. Я успел вскипятить чайник, пока он не вернулся, смирно сел напротив, пригладил еще мокрый ежик волос и вздохнул:
- Это надо же в Москве какие акробатки... А мы вот с Игорехой никуда не ходим... - пригорюнился и грустно заключил он.
Впрочем, вскоре Михаил освоился, активно включившись в беседу:
- Я ж увольняться хотел. Отвоевал и шабаш. Говорю комбригу, что в менты пойду. А тот - фиг! Ладно, мы тоже крученые. Тогда по болезни собрался, у меня, говорю, геморрой, шишка с кулак лезет. А замполит наш - душа, блин, солдата - говорит: я тебе сам вправлю, лучше чем в аптеке...
Катя крутила ложкой в стакане и согласно кивала, сопереживая.
Спецназовец же разошелся не на шутку.
- Да что мы тут сидим? Вокруг же Москва! Давайте в театр что ли пойдем.
- Идем, а в какой? - легко согласилась Катя.
- В лучший, конечно.
- Да? В лучший? В Малый или Большой?
- Конечно в большой! - оскорбился спецназовец.
- Так туда еще билеты надо взять, - все еще сомневалась Катя.
- Я, - Михаил поднялся и постучал себя кулаком в грудь, - Бамут брал. А уж какие-то билеты...
12.
Я проводил Катю и вернулся. Встревоженного явлением красивой девушки Михаила потянуло на задушевные разговоры.
- Вот так вот мотаешься по всей стране, служишь, как бобик, а тут в столице такие девицы оказывается цветут.
- Ха, подумаешь столица... Самые лучшие девушки в Полтаве, где я лейтенантом служил, - тоном знатока категорично заявил я.
- Почему это в Полтаве?
- Там в прошлом веке гусарские полки стояли. Представляешь, захолустный городок и заваливает тысяча гусар разом.
- Ну?.. - не понял Михаил.
- Гну! Гены. Уже сто лет прошло, а девчонки в Полтаве рождаются как на подбор стройные и длинноногие. И грудь и попка, все на месте.
- А я вот в Мордовии лейтенантом начинал, - вздохнул Миша. - Так там тоже все как на подбор - маленькие, кривоногие, плоские.
Он помолчал и грустно закончил:
- И какая сволочь там в прошлом веке стояла?
В душе у меня играли трубы. В бравурную мелодию фанфар горны вплетали то ли "зарю", то ли "побудку".
- Ладно, - вздохнул Михаил, - завтра в театре рассмотрим.
И его вновь потянуло на разговоры о службе.
- Служил и служил бы, - тоскливо тянул он, словно объясняя самому себе, - но достало. Жилья нет, зарплату задерживают. Ребят сколько, пацанов-срочников погибло. Из этих горячих точек не вылазишь... Хотя спецназ! Гордость войск. Элита!
Михаил помолчал и подозрительно глянул на меня.
- А ты, Игореха! Почему ты в спецназ не пошел? - сурово спросил он.
- Не пошел, не пошел?! Я, если хочешь знать, в училище полгода на спецназовца учился, вместе со всей ротой.
- Ну, - одобрительно потянул он.
- Вот тебе и ну. Нас еще на первом курсе, ротный построил. Ребята, говорит, вам повезло. Буду вас на спецназ учить. А мы молодые были, зеленые... Ну вот, готовьтесь, хлопцы, говорит, среди ночи подъем и кросс с полной выкладкой. А как выложились - в казарму. Ну а там уж, за ночь, может, и еще пару раз подъем и кросс, потому что спецназ - дело серьезное.
- Ты какое училище закончил? - уважительно поинтересовался приподнимаясь на койке Мишка.
- Ленинградское.
- Так это же на замполитов?
- На их самых, - широко зевнул я, - певцов застоя и конвоя. Так мы полгода на спецназовцев и учились.
- Надо же, а я и не знал, что в Ленинградском училище тоже наши были, - задумчиво пробасил Михаил сверху.
- Да, полгода, - подтвердил я. - И каждую ночь - "подъем 45 секунд" и вперед, а то и два раза за ночь. Так забодали этими кроссами, что я шесть месяцев спал не раздеваясь.
- А потом?
- Потом ротный заболел. Дали другого и сразу весь спецназ насмарку.
- Как так?
- Да так. Ночь спим спокойно, другую ночь отдыхаем. А перед третьей на построении кто-то и спросил. Нас что, на спецназ уже и не готовят? Или теперь, наконец, от бега к рукопашному бою перейдем?
- Верно! - подтвердил Михаил. - На хрена только бегать? Это не спецназ.
- Точно, не спецназ. Нам и новый ротный это подтвердил. Сказал, что просто офицеры по вечерам на бильярде дулись. Кто из ротных проиграет, его бойцам - подъем и кросс с полной выкладкой. А они, ротные, в окно смотрят. Так наш курсовой на бильярде ни хрена играть не умел.
Миша спрыгнул со своего второго яруса и задумчиво прошелся у койки.
- Подожди, я так и не понял. Что же из вас краповый берет так никто и не получил?
- Не-а, правда, бегаю я теперь здорово. Если надо, всегда смоюсь, твои краповые береты только сзади в две дырки сопеть будут.
Миша долго молчал, меряя спортзал из угла в угол аршинными шагами. Потом подошел ко мне и скупо бросил:
- Зря ты так сказал, брат.
- Отстань.
Но уснуть мне так и не удалось. Точнее я уже уснул, когда меня грубо растолкали.
- Пошли...
Над койкой глыбой навис Михаил, одетый в тренировочный костюм.
- Ты что, - пробормотал я, стараясь разглядеть в полумраке циферблат часов. - С ума сошел?! Куда еще пошли?
