Хорошо смотреть на этот дом ранним утром. Часов в пять. Свалились совы, не вспорхнули жаворонки, все ещё спят, но уже погасили подсветку массивных облицованных гранитом стен, и дом стоит темной глыбой с бледной вертикальной полосой лестничных окон. Хороший, сталинский, а может, и дореволюционный. Стены - метр двадцать, потолки три сорок. Как сейчас говорят: индивидуальный проект. Какого-нибудь лауреата или академика. И не девушка веслом осеняет в вышине подъезд, не какие-нибудь львы с отбитыми носами или корчащиеся в каменной муке маски, а мускулистый рабочий готов опустить молот на каждого, кто сунется без спроса в высокие с потемневшей бронзой ручек двери.
Не суйся, не твоё, не для тебя. Тебе в полуподвал, где в коммуналках селили дворников, сантехников и печников, не дальше спрятавшегося во дворе гаража, если ты персональный водитель. Гараж! Водитель! Да в годы, когда его строили, иметь машину, всё равно, что самолет сегодня! Персональный пилот олигарха, капитан океанской яхты миллиардера... звучит, как шофер князя или водитель вождя!
Здесь и обитали небожители, вот их профили на мраморных досках по стене. Только прошли те годы безвозвратно, съехали небожители на мраморные доски, а квартиры осталась. Остались, и кому-то достались. Колян - двадцатипятилетний верзила без определенных занятий - водил пальцем по кальке, представлял и чуть слюной не капал. Четыре комнаты, длиннющий коридор, два балкона, ну и кухня с санузлом. В центре столицы, да в таком доме по нынешним ценам стоит она три миллиона долларов. Три миллиона. Руки моментально вспотели. Развернутый лист экспликации размером с простыню колыхался как флаг, нет, как ковер-самолет. Осталось только запрыгнуть и спланировать плавненько в эту самую квартиру. Он достал из кармана выписку из домовой книги на квартиру. Колтуновы - двое, Фишман - одна, Шароваров (ну и фамилия!) - один и трое Бакиных. Семь человек. Многовато, хватило бы и одной девятнадцатилетней Олечки Бакиной.
Потихоньку светало. Он поднял голову от листа, посмотрел на неприметное среди прочих окно в вышине. И окно зажглось. Потом ещё одно, соседнее. Он спрятал в один внутренний карман пиджака выписку, спешно мимо сгибов сложил и засунул в другой карман экспликацию, и потрусил к припаркованной неподалеку машине.
Глава 1. В которой обитатели квартиры - все приличные интеллигентные люди - начинают выяснять отношения, и прикидывать, кому достанется лишний миллион долларов.
Квартира просыпалась. Первым встал Бакин. 'Подполковник Бакин' - как сам он всегда представлялся. Не из каких-то амбиций, а просто за двадцать лет службы Бакин стал человеком конкретным и сразу расставлял точки над 'i'. В майке цвета хаки и старых камуфляжных штанах ванную он надолго не занял. С курсантских времен умывание-бритье-туалет - пять минут, прием пищи - десять. Зубная паста 'Жемчуг' с корой дуба, каша пшенная с тушенкой. Вареное яичко. За сорок пять секунд одеться. Потом прогулка-пробежка по двору с собакой. И вперёд, Родину защищать.
Встававшему первым Бакину приходилось выгуливать овчарку Шельму, которая к шести утра нетерпеливо топталась под свисавшим с вешалки поводком. Процедуру давно отработана. Черная как уголь Шельма нарезала три-четыре круга по узкому двору, потом устраивалась в полуприседе в углу детской площадки, вытянув трубой хвост и глядя куда-то в даль. В это время уже Бакин нарезал круги и махал руками, словно собирался взлететь.
В санузле его сменил Георгий Колтунов - директор филиала столичного завода. Мылся директор, облаченный в желтый китайский халат с драконами, тщательно и неторопливо. Брезгливо отодвинув в сторону на полке под зеркалом влажный помазок Бакина и пузырек с ядрёным одеколоном, он смочил подушечки пальцев дорогой туалетной водой и легкими похлопываниями помассировал щеки.
Тонкий аромат парфюмерной воды упрямо перебивал запах скворчащей на кухне яичницы, которую готовила супруга Бакина - Жанна - сестра директора.
Здесь же вертелась дочь Бакиных Ольга и кусочничала, отщипывая в холодильнике от ветчины и сыра.
По своим делам, чуть подергивая кончиком поднятого хвоста, важно прошествовал в ванную персидский кот Колтуновых. Следом, позевывая, покатила на кухню сервировочный столик супруга Колтунова - Алена Фишман. Поморщившись, она сдвинула на край общего стола бакинскую тарелку с остатками каши. Достала из пакета и положила в СВЧ-печь круассаны, приготовила в тостере гренки. Переложила из банок на тарелку паштет и помыла большую красную морковку. Налила в чашку чай.
Все это она поставила на сервировочный столик и повезла в комнату.
На Алене был синий китайский халат с такими же драконами, как у мужа и с этим столиком на скрипящих колесиках она напоминала бредущую к клиенту гейшу в годах.
Картину неизвестного художника разрушила Шельма. Она ворвалась с прогулки, вырвала поводок из руки Бакина и на бегу слизнула с тарелки нежный паштет фуагра. Просто выпал из пасти длинный красный язык, прошелся верхом, и тарелка заблестела. Сброшенные гренки разлетелись по полу.
- Достала эта шавка! - закричала Фишман. - Кто привел в дом эту тварь?!
Шавку в дом привела первая жена ее второго мужа - Колтунова.
- Алёна, где завтрак?! - донесся из комнаты его возмущенный голос.
Шельма, облизывалась, отчаянно размахивала хвостом и смотрела на всех влюблёнными глазами. Кот также важно прошествовал из ванной в комнату. Фишман возмущалась и скрипела колесами обратно на кухню, подполковник разводил руками, его жена Жанна злорадно улыбалась. Ольга, копалась в сумке и тихо хихикала.
Потихоньку всё улеглось. Отбыл на службу со сверкающим серебром кейсом в руках Бакин. Колтунов позавтракал, как пролетарий, яичницей и в комнате вяло листал 'Ведомости', ожидая, когда за ним приедет машина.
Женщины сели пить чай. Большая кухня легко вместила отдельный столик для традиционных чаепитий. Остались от завтрака круассаны, стояли посреди стола вазочка с печеньем и банка джема. Лишь подогреть чайник и можно неторопливо вести привычные беседы, когда каждый говорил о своем.
Алена Фишман посадила на колени красавца-перса и гладила кота, приговаривая:
- Ты мой мохнатенький, ты мой кастратик.
Кот, прикрыв глаза, уныло урчал.
Бакина, вытянув ногу, тапком чесала живот Шельме, которая в неге развалилась на полу.
- Интересно, - сама себя спросила Бакина, - дадут ли моему в этом году звание полковника?
- Куда поехать отдыхать летом, ума не приложу, - вздыхала Фишман, - надо и Митю в Англии навестить, за домом на Кипре приглядеть, и на пляже полежать. А что полковнику больше платят?
- Нам путевку обещали. Или на дачу поедем. Сарай надо достроить. И крышу поправить, а то течет. За полковника на сто пятьдесят рублей больше платят, и папаха ему положена, но не в деньгах дело.
- Понимаю, - с плохо скрытой улыбкой кивала Фишман, - когда у нас будет своя квартира, филиппинку наймем, чтобы убиралась по хозяйству. Эти приходящие сиделки только деньги тянуть умеют.
Алёна с утра распускала длинную русую косу и теперь, отставив чашку, расчесывала волосы круглым гребешком. Кот, выпустив когти, зажмурился и упрямо держался на халате.
- С вашими доходами, давно бы квартиру достроили...
- Ой, со стороны, конечно виднее. Вот дадут вашему Бакину полковника, с новых доходов доску к сараю купите.
Женщины помолчали, прикидывая, не перейти ли к более серьезным обвинениям.
Зазвонил телефон. Алёна сняла трубку, в которой чей-то радостный голос заорал так, что услышали все:
- Здравствуйте! Риэлторская компания делает вам потрясающее предложение... миллион... и еще миллион... три миллиона... переезд за наш счет... Что мы для вас можем сделать?
- Памперс деду поменяйте, - предложила Фишман и повесила трубку.
Шельма съела миску разномастной напоминавшей мозаику каши с редкими вкраплениями тушенки, лежала посреди кухни, положив морду на лапы, и слушала, переводя глаза с Фишман на Бакину и обратно. Ольга в прихожей всё не могла уйти: лазила по карманам, рылась в сумке.
- Опоздаешь! - поторопила её мать.
- Пропуск в институт куда-то делся.
Тут скрипнула дверь в большую проходную комнату. Показался 'совушка' - журналист районной газеты Варлам Шароваров.
- Снедаете? - поинтересовался он, проходя мимо кухни в ванну, - почта была?
- Мы едим, - вяло отозвалась Фишман, - снедают только господа в исторических романах и идиоты в нынешних.
- Газета ваша районная и открытка очередная деду из Совета ветеранов. Поздравляют с чем-то, - добавила Бакина, - вроде с Днём артиллерии, желают здоровья и долгих лет.
- Дай Бог! Дай Бог! - тяжело вздохнул Шароваров, - не забывают старика.
Так все вспомнили о последнем и главном обитателе квартиры - дедушке, который уже несколько лет лежал, не вставая, в самой маленькой узкой как пенал в ширину окна комнате, где даже в яркий солнечный день было сумрачно, и стоял тяжелый густой запах лекарств.
Шароваров, закрывшись в ванной, еще давил на зубную щетку колтуновский Лакалют и плескал чужого Кардена себе на разные места, когда пришла медсестра из поликлиники - делать деду уколы.
Входная дверь не переставала хлопать. Ушла на работу Жанна. Следом, запихнув конспекты в синюю джинсовую сумку, упорхнула Ольга. Зато на смену медсестре пришла сиделка, которая ухаживала за дедом и за отдельную плату прибиралась в квартире.
Домохозяйка Фишман, допивая чай, презрительно наблюдала за Шароваровым.
Тот был облачён в не скрывавший худобы клетчатый пиджак, в руке трубка, которую курить дома ему не позволяли. Под колючим взглядом Фишман он торопливо позавтракал и теперь жарил про запас котлету.
- Шароваров, - начала Фишман, - а почему ты сам котлеты жаришь? Почему у тебя женщины нет?
- Так вы же не даете!
- Что ты городишь?! Что это мы тебе должны дать?
- Жить с ними не даете. Я приводил женщину два года назад.
- Вот ещё! В комнате, через которую мы ходим, какая-то женщина. И так не протолкнуться. И ложки серебряные она в первый же день спёрла. Хороша невеста! Ладно хоть в ближайший ломбард отнесла - сразу выкупили.
- Я и выкупил! - гордо уточнил Шароваров и с котлетой в банке удалился в занимаемую им проходную комнату, где у него был уголок, отгороженный стеллажом с книгами.
Следом потащилась Шельма.
Фишман встала, с трудом отцепила от халата кота, переложила его на руку и пошла в комнату. Кот обреченно повис всеми четырьмя лапами.
Её муж Колтунов дремал в кресле над раскрытой газетой.
- Жорик, - ты мне денег сегодня оставишь?
- Алёна, - моментально очнулся муж, - тут такое дело. Помнишь, я говорил, что автовоз под Тверью перевернулся? Так если три машины ещё можно восстановить, то у пяти замена кузова...
- Жорик, - погладила его по редким волосам Алена, - ну какой автовоз? Какие машины? О чём ты? Всё свои игрушки? Съехать бы отсюда поскорее. Сил нет с твоими родственниками толкаться. Я Бакину с её мужем-солдафоном уже ненавижу. Давай снимем что-нибудь, пока квартиру достроят.
- Терпи, Алёна, - вздохнул Колтунов. - И денег лишних нет, и лучше здесь пока побыть. Чтобы всё было под контролем. Врач прямо сказал, что отец больше месяца не протянет. Люди-то вокруг ушлые. Съедешь и, считай, потерял. Окрутят деда и оттяпают квартиру. Такой кусок. Шутка ли три миллиона долларов.
- Побыстрее бы.
- Что побыстрее? Думай, что говоришь! Терпи, сиди дома, охраняй деда. Ведь кто-то документы на квартиру припрятал.
- И что теперь?
- Теперь ждать. Они думают, что самые хитрые.
- Кто? - зевнула Фишман.
- Варлам или Бакины. Ну да не на тех напали. Сегодня провернем одну комбинацию. Ты, Алена, как все разойдутся, позвони, я с нужным человечком подъеду.
Глава 2. В которой Колян говорит Олечке, что полюбил её (врёт), а Олечка решает, что встретила принца (сдуру).
Колян подрулил к дому в пять утра. Дождался, когда загорится окно в нужной квартире, и с этого времени то сидел за рулем, не сводя глаз с дверей подъезда, то прогуливался неподалеку. Дверь хлопала, выходили разнообразные не те. Мятый мужик, который в спортивном костюме выскакивал спозаранку с черной овчаркой, вышел четким шагом в форме подполковника со сверкающим, украшенным шифрозамками металлическим кейсом размером между дипломатом и чемоданом. Кейс Колян проводил взглядом. Один раз он такой чемодан-портфель видел, его несли пристегнутым к руке наручниками, а по бокам портфеленосца шли два дюжих охранника.
Народ спешил к метро, на ближайшую остановку, садился в припаркованные машины. Поток жильцов поредел, и Колян подумывал, не переместиться ли ему к институту, чтобы перехватить девушку там, когда из подъезда, помахивая джинсовой сумкой, вышла Ольга.
Она торопливо прошла мимо, когда Колян окликнул её:
- Доброе утро, Оля!
- Здравствуйте, а откуда вы меня знаете? - обернулась та, - ой, а вы меня вчера на мерседесе подвозили из института.
- Совершенно верно. А сегодня готов вас в институт доставить и вернуть пропуск, который вы обронили в машине.
Ольга бурно порадовалась нашедшемуся пропуску, но садиться в машину не решалась.
- Оля, я вам скажу несколько интересных вещей, а дальше вы сами решите, как поступить. Первое, вчера вы почему-то не побоялись садиться в машину к незнакомому мужчине, даже к двум незнакомым мужчинам, а сегодня мы уже немножко знакомы. Второе, мне всё равно надо в сторону вашего института и будет просто глупо вам, не поехать в машине, а трястись в переполненном автобусе. В-третьих, позвольте мне сделать ещё одно доброе дело, я сразу вырасту в собственных глазах. В-четвертых...
- Достаточно, - сказала Ольга и нырнула в машину.
Да, мерседес - не набитый автобус и не переполненный вагон метро. Пусть потерты сиденья, что-то поскрипывает в салоне и позванивает в двигателе, все равно, куда лучше с чувством превосходства смотреть сквозь затемненные стекла из транспорта личного на пассажиров общественного. Когда остановились у светофора, Колян перегнулся на заднее сиденье, достал и протянул девушке букет.
- Это вам!
- Мне?! За что?
- Разве девушка должна спрашивать за что цветы? Цветы надо принимать как должное. Их надо дарить за недостатки. За достоинства пусть вручают грамоты и премии. В данном случае они в поощрение вашей забывчивости, поскольку недостатки - это самое милое, что есть у девушек.
Мерседес неслышно плыл по улицам, тихо играла музыка. Колян ворковал. Ольга нюхала цветы и балдела.
Они быстро доехали до института.
- До лекций еще полчаса, - сверился с дорогими часами на руке кавалер и предложил: - Не хотите ли кофе?
Кофе Оля не хотела, только праздник продлить. И, даже, не в кофе дело.
- Оля, - продолжил Колян, - вы вчера оставили в машине двести рублей. Видимо за проезд. Считаю это недоразумением. Давайте их промотаем в кофейне.
В 'Кофемании' они взяли два эспрессо и пирожное для Ольги.
- Вчера я подумала, что вы шофер и возите того типа, что сидел сзади, - щебетала девушка с набитым ртом. - Или калымите, пока хозяина нет...
- Ольга, не затрудняйте себя догадками. Я сам себе хозяин. Научный работник. Аспирант одного их академических институтов. Тип на заднем сиденье - мой лаборант.
Девушка поплыла. Она смотрела на Коляна и видела его прекрасным. Если вчера на подвозившего её водителя она внимания не обратила, то сегодня ей нравилось его чуть изможденное лошадиное лицо - породистое, отметила Оля, редкие аккуратно зачесанные назад волосы - ухаживает за собой, запястья широкие, заросшие рыжим волосом - отстаньте все, руки как руки, какие выросли.
Красавицей её и саму не назовешь даже с натяжкой. Невысока, полновата. Лицо - грушей, нос - бульбой. Волосы пробовала и подстригать, и завивать, делала укладку. Все бесполезно. Поэтому и собирала без претензий в куцый хвост.
Ей и цветы до сих пор перепадали лишь официально: дежурные букеты от одногруппников на восьмое марта, да на день рождения. А тут 'за недостатки, которые главнее всяких достоинств!' Надо же так сказать.
Неизбалованная вниманием, она трещала как сорока, только успевай осторожно подкидывать наводящие вопросы. Всё верно, как в бумаге, что лежит в кармане пиджака.
Квартира приватизирована на деда, прописаны его сын и дочь со своими семьями и еще племянник. Дядя Жора - бизнесмен - строит шикарную квартиру и скоро в неё съедет с женой Аленой (Отлично!), а их сын учится в Англии. Дядя Варлам - журналист, он очень забавный. Папа военный, у нас есть жигули, но мы на них почти не ездим.
- Я, кажется, видел вашего папу, - с трудом вставил слово Колян, - вышел из подъезда бравый военный с шикарным серебряным кейсом. Это что атомный чемоданчик с секретами, как за президентом носят?
- Там... - замялась девушка, - очень важные документы. Он ведь у меня офицер. Подполковник. Их просто нельзя оставлять дома. А вы, москвич? - перевела она разговор на него. И даже не спросила, как бы подтверждая сама себе, в чем уже была уверена.
- Только на ближайшее время, - легко открестился от звания жителя столицы Колян. Заканчиваю аспирантуру, защита и уезжаю. Приглашают в несколько университетов за рубежом. Куда, еще не решил. Думаю, все же, Гарвард.
- А какая тема вашей диссертации?
- Актуальные проблемы деформации и развития личности на территории постсоветского пространства в период послераннего капитализма...
Они договорились встретиться вечером. Оля убежала в институт, а Колян допивал кофе и грустно считал: 'триста рублей паспортистке за выписку из домовой книги, пятьсот за план квартиры, десять литров бензина сжёг, пока ловил девчонку у института. За два кофе и пирожное - четыреста рублей - оборзели! Цветы - бесплатно нарвал его подручный - Гнус с клумбы перед администрацией. Итого - штука в минус. Приход - двести. Дебет с кредитом сходился плохо, вернее совсем не сходился. Задуманное предприятие пока приносило лишь убытки. Ну да ладно, хоть познакомился. Начало положено'.
Глава 3. В которой Колтунов ищет не то, что потерял и мечтает о том, чего у него и так много.
Посередине проспекта выделили специальную полосу, отделили её сплошными белыми линиями. По правилам пересекать её нельзя, и никакая машина по тем же правилам попасть туда не может. Да вот попадают - ауди, БМВ и мерседесы одна за другой катят по ней, не смешиваясь с замершими в пробках жигулями и дешевыми иномарками. На заднем сиденье одного из солидных черных БМВ с престижным, из одинаковых цифр номером, за шторками, сидел Жора Колтунов и был грустен.
Много проблем терзало Георгия. В свое время отец благодаря связям дотащил сына до директора филиала завода. В перестроечное время завод остался оборонным, нетронутым и тихо хирел. Зато не обремененный секретностью и государственной важностью шлепавший кастрюли и сковородки филиал быстренько отделился и развернулся. Его акции были надежно поделены среди руководства по тридцать три процента каждому. На троих. Еще один процент распылился среди рядовых работников. И те, давно отправленные на улицу пинком под зад, натыкаясь в комоде среди прочих бесполезных бумаг, на свидетельство о депонировании каких-то акций, только злобно матерились, проклиная и прошлую, и нынешнюю власти разом.
Теперь здесь царствовали три бывших руководителя: директор, парторг и профорг - 'тройка', как их когда-то называли, в нужное время подсуетившиеся и распилившие госсобственность. О парткоме и профкоме нынешним генеральным директорам никто и напомнить не смел. Да и некому было, из бывших заводчан здесь остались лишь электрик и сантехник, взвод уборщиц и комендант.
Станки и остатки продукции сдали на металлолом, бывшие цеха перекроили на клетушки, в которых засели многочисленные фирмы и фирмочки. Таблички с названиями облепили стену у входа, как чешуя рыбу. Тонкие ручейки арендной платы стекались в полноводную денежную реку. По документам река была так себе - переплюйка. С нее и платились налоги. Основной поток бурлил, невидимый постороннему глазу, туда-сюда сновали туго набитые конверты, от арендаторов хозяевам, от них к пожарникам, милиции, в префектуру, энергосбыту, водоканалу - порой казалось, что мздоимцев в городе не меньше, чем арендаторов - но большая часть все равно доставалась вовремя прихватившим-растащившим завод руководителям.
Теперь Георгий смог отправить сына учиться в Англию, сменить жену, строить квартиру в элитном доме, регулярно выезжать за границу. Но этого ему было мало, а на большее денег катастрофически не хватало.
Дело в том, что Колтунов играл. Не в интеллигентный бридж, не в полуинтеллигентный покер, позорные очко или секу. Не в рулетку, безобидное спортлото или недостойные его игровые автоматы. Колтунов играл в бизнес, благо доход позволял. Вы и сами наверно в него играли. Помните старую добрую монополию на картонной доске? Подбросил кубик и за красивые бумажки покупаешь трамвайную линию, магазин или мельницу. Потом лопатой гребешь дивиденды или разоряешься, платишь штраф, садишься в тюрьму. Так и здесь, только по-взрослому. До тюрьмы, правда, не доходило, но все начинания Колтунова поразительно однообразно приводили к убытку, в лучшем случае он оставался при своих.
С каждой получки - если можно так назвать регулярные перечисления с дохода офисного центра - он тысяч двести-триста вкладывал в разные проекты. У него был инвестиционный портфель, где томились акции разных предприятий, банков и фондов. Два автовоза исправно возили иномарки из северного порта в столицу. На нём числились земельные участки в лакомых местах. Наконец, он даже стал спонсором и сопродюсером одной балерины, долженствующей в скором времени стать звездой и грести для него лопатой деньги на зарубежных гастролях.
Ну и Колтунов был при деле. Только доберешься до кабинета в офисе и понеслось. Звонки, факсы, по первой линии, по второй. В приемной томятся посетители. Когда в деле вертятся деньги, как мухи на мед слетается всякая шушера с предложениями партнерства, рекламы, спонсорства. Голову от бумаг некогда поднять. Он перебирал бумаги, звонил по телефонам, принимал посетителей, крутился весь день, а вечером брал остро заточенный карандашик, выписывал в столбик цифирки, складывал их и с ужасом смотрел на результат. Тревожно оглядывался и на мелкие клочки рвал лист с этой арифметикой. Он - банкрот! И долг перевалил за миллион долларов.
Поскольку все его начинания только подтверждали истину, что любой бизнес дело рисковое. Где-то между Новгородом и Тверью перевернулся автовоз, и восемь дорогих иномарок улетели в кювет. Балерина на первых же зарубежных гастролях подлым образом забеременела от второго продюсера, огрузла телом и подурнела лицом и скакать, как раньше не могла год, а то и два. Наконец, самое обидное - приобретенный им в престижном месте участок с соснами, который должен был уверенно дорожать и, в дальнейшем, уйти под застройку коттеджным поселком, какое-то подлое и неустановленное следствием лицо, предварительно спилив сосны, превратило в свалку и за деньги принимало на неё разного рода отходы, в том числе и опасные.
И хоть у прокуратуры после полугода следствия и полученных взяток лично к Георгию претензий не было, ликвидировать её пришлось за свой счет.
Озадаченный неудачами Георгий прослушал очередной курс в международной школе менеджмента, что занимала треть второго этажа в его бизнес-центре и сходил на снятие порчи и открытие денежных потоков к алтайской бабушке ведунье, занимавшей мини-офис на этаже последнем. Но потоки снова текли мимо. Из десяти его начинаний - семь давали стабильный убыток, два оставляли 'при своих', и лишь одно приносило хоть какую-то прибыль. После чего можно было только вздыхать - ах, почему я не вложил все деньги именно в него?!
Причина его неудач была вовсе не в отсутствии теоретических знаний или в дырявой карме. Просто, занявшись бизнесом и обосновавшись на своей делянке, надо не пощипывать травку, а вгрызаться в дело, ежеминутно обихаживая и отстаивая её от конкурентов. Сами собой растут лишь сорняки.
Надо самому сидеть в кабине автовоза и дышать в затылок водителю, то и дело наведываться на участок, чтобы сторожа знали: хозяин бдит! Лично сопровождать в гастролях балерину, отгоняя палкой охочих до её тела ухажеров. А ему казалось, что причина всех его бед в том, что нет капитала, чтобы развернуться по-настоящему. Нет размаха! Не один магазин (который вскоре сгорел), а сеть под собственным именем, что-нибудь типа: 'Колтуновские вкусняшки'. Не балерина, а ансамбль (не может же внезапно забеременеть вся труппа?!). Не два автовоза, а колонна, подвозящая лимузины к собственным автосалонам. Дальше проще: миллионы к миллионам, и вот ты уже, растолкав других плечами, занял почётное место в списке миллиардеров журнала Форбс.
Читая в солидной деловой газете про удачливого дельца, лихо срубившего сто или двести процентов на вложенный капитал, он вздыхал и как-то не думал, что в ней не пишут о тысячах неудачников, потерявших на своих безумных идеях все деньги, а то и жизнь.
И ещё одна обидная цепляющая занозой штука - Колтунов сознавал, что сам загнал себя в угол. Сидел бы спокойно и снимал пенки с того, что ему досталось на халяву. С того самого завода, где он директорствовал в советские времена. Как остальные двое совладельцев. А теперь? Дело дошло до того, что вот-вот придется продавать долю в бизнес-центре. И все равно не хватит денег, чтобы рассчитаться с долгами. Крутнуться с самим бизнес-центром? Треть акций - это лебедь, рак и щука - любой шаг согласовывай с партнерами. А у тех свои интересы. Один желает сделать мировой молельный центр. Второй - переоборудовать корпуса под склады. А он сам... Колтунов подумывал все снести и построить на месте завода жилой квартал, где взять в одном из домов целый этаж, поскольку дом, где они с Аленой купили квартиру, строительная фирма не могла достроить третий год.
Колтунову предстояло сделать невозможное - не вложив ни копейки, заработать несколько миллионов. Чтобы не только выплатить долги, но и остаться на плаву. Парадокс, но вальяжный Колтунов по сути хотел того же, что и жулик Колян и, даже, подручный Коляна - шпана Гнус. Кинуть всех и срубить денег сразу и много. Нет, извините, не так грубо. Он хотел разработать инвестиционный проект, позволяющий получить максимальную прибыль при минимальных вложениях, при этом учитывающий возможные риски, с ходами, нейтрализующими соперников. Чтобы тебя потом не объявили в розыск, а восхищенно сказали: 'Ай, да Колтунов! Какое дело провернул! Как приподнялся на раз!'
Он, даже, такой проект продумал, разработал и именно сегодня решил начать воплощать в жизнь.
Глава 4. В которой Бакин защищает родину и задумывается о смысле жизни.
Многие удивляются, куда в Москве по утрам едет такое количество военных? Армий и корпусов в ней нет, лишь милицейская дивизия внутренних войск, танки и бронетранспортеры по улицам не грохочут, истребители в воздухе не проносятся, окопы и блиндажи не отрыты ни в центре у Кремля, ни даже на окраинах. Но и в метро, и в любом другом транспорте мелькают шинели, кителя, возвышаются над кепками и шляпами фуражки с гордо загнутой тульей с орлом. Это едут на службу счастливчики, перебравшиеся с дальних гарнизонов в военные институты и академии, военные кафедры гражданских вузов, главкоматы и управления, разные военно-научные учреждения.
Вот и Бакин занимал пассажироместо в троллейбусе и сейчас, притиснутый к стеклу, рассматривал улицу. А поперек её растяжка: 'Купи квартиру - бейсболка в подарок!'. Цена квартиры приведена многонулевая, как крик о-о-о! Подполковник и заморачиваться не стал. Нули сосчитать не успел, а бейсболка ему не нужна - одних фуражек дома в кладовке штук пять, а еще кепки полевые камуфляжные и ушанки из настоящей овчины. Не нужна нам ваша бейсболка. Оставьте себе. Вот от квартиры бы не отказался, да тянет уже много лет Родина с положенной квартирой. Следующая растяжка: 'Мерседес по специальной цене - два миллиона двести двадцать две тысячи двести двадцать два рубля'. Перевел Бакин эти двойки в доллары - получилось около семидесяти тысяч. Потом поделил исходное на свое жалованье и еще на двенадцать. Оказалось, что за чудо-мерс надо служить шесть лет. И сразу потерял он к 'мерину' интерес. Если очень надо, так можно дежурный уазик взять, а по особо торжественным случаям у командира части черную волгу попросить. Но настроение было уже не то. Вспомнились догнивающие на вечном ремонте в автопарке части жигули. Это вам не фуражки-бейсболки, числом не перебьешь. На нужной остановке он вышел и по пути решил зайти в гастроном - прикупить что-нибудь к чаю. Взял тележку и стал на круг, впереди две девчонки расфуфыренные, катят телегу и базарят, что лето в Москве не задалось и надо слетать в Доминику, и какой-то Севка одной из них четыреста тысяч на билеты даст. Вторая ей отвечает, что Доминику испортили, там теперь один совок, а она на Маврикии с таким мальчиком познакомилась... И ладно бы просто понтовались девицы, идут и в корзину метают, не глядя: суджук по полторы тысячи за кило, сыр с прозеленью (явно лежалый) за две тысячи, яблоки из десяти сортов самые дорогие и даже хлеб такой, что в специальную бумагу завернут и стоит как торт с кремовой розой. Бакин же колбаску берет по акции, сыр уцененный, который день-другой и на помойке вороны расклюют. Смотрит Бакин, а следом мужик идет, корзинкой помахивает - рубашечка цветастая, брючки так себе - никакие и без стрелок, а на ногах туфли с загнутыми носами.
Больше всего в жизни Бакин ненавидел такие туфли. За их бессмысленность. Любая другая обувь каждой деталью свое назначение подчеркивает. Кроссовки - чтобы бегать. Сапоги - для охоты или по полигону грязь месить, полуботинки - толстая или тонкая подошва, узкий или широкий носок - все оправдано, а вот зачем носы загнуты, никто не объяснит. И неудобно, и бессмысленно, и выглядит отвратительно. Смысл только один - в цирке на арене в таких народ смешить, чтобы тебя при этом по голове надутым шаром били и опилками осыпали.
А мужик Бакину подмигнул и бросил в корзину бутылку виски за шесть тысяч рублей. Мол, военный, ты сейчас в окоп залезешь и будешь родину защищать, а я вискарь приговорю в хорошей компании.
- Офицер, вам ливерную в пакет положить? - Сволочь-кассирша его добила.
Мужик 'золотой' кредиткой расплатился и у магазина именно в такой мерседес сел, что уговаривали купить на растяжке. И не будешь ведь кричать очереди, что ливерную подполковник не себе берет, а породистой с родословной и медалями овчарке.
Пришел в себя Бакин только за вертушкой КПП. Поздоровавшись с дежурным и козырнув знамени, стоявшему в особом пенале под охраной часового с автоматом. В самом деле, время такое, тот же Колтунов со своей супругой Фишман в магазине покупают, не глядя на ценник, и их сын - Митька - в Англии учится, ну а ему выпало погоны носить, еще лет пять родину защищать, стать полковником и уйти на пенсию уважаемым человеком. Так, успокоившись, он проследовал на рабочее место.
Общее понятие - Родину защищать, в нефронтовое время размыто и далеко не всегда это значит, что надо стоять на посту, бдить врага или бегать за ним по тревоге с автоматом.
Начальник военного санатория - полковник. Военный? Военный! Вся грудь в медалях. Тоже по-своему родину защищает. Или сержант в оркестре - с тарелками. Он сидит со своими тарелками, сидит, а в нужный момент хлопнет одной об другую, что есть силы: 'Бам-м-м!'. Это он тоже родину защищает. Поскольку форма на нем есть, паек получает, право на бесплатный проезд в отпуск всех членов семьи вплоть до островов Кука имеет, выслуга лет идет так же, как будто он целый день только и делает, что с автоматом бегает. Двадцать лет тарелкой о тарелку постучал и, мятые тарелки на списание, а притомившегося прапорщика на пенсию. И сам Бакин, хоть и не размещает отдыхающих согласно их статусу, поднесенным подаркам или личной приязни, и не дует в трубу в оркестре, тоже от фронта далек и вместо окопа занимает стол в военном учреждении.
Кабинет он делил с тремя офицерами. У огромного в полстены окна на валютном месте, рядом с вентилятором и чайником, дремал полковник Кторов. Стол Бакина стоял напротив длинных занявших всю стену шкафов со строем папок на полках. Еще два стола притулились у входной двери. За ними сидела пара безымянных капитанов, мечтавших стать майорами и даже подполковниками и изображавших кипучую деятельность.
- Капитан, эту папку в архив! - распоряжался Бакин, и оба они срывались с места.
С утра в кабинет, цокая каблучками, заходила затянутая формой в рюмочку прапорщица с большой папкой. Цокала прямо к полковнику. Бакин провожал ее взглядом, капитаны делали стойку, Кторов продолжал дремать.
Разносчица шлепала папкой по столу. Кторов вздрагивал, глаза его приоткрывались, показав море серой мутной влаги. Он смотрел на прапорщицу как обиженный ребенок. Та подсовывала ему кипу документов, вкладывала в руку карандаш и подносила раскрытый журнал. И Кторов ставил закорючку, что документы принял.
Прапорщица, провожаемая хищными взглядами капитанов, уже удалилась, а полковник все смотрел с недоумением и обидой на выложенные перед ним бумаги. Потом с тяжелым вздохом свинчивал с ручки колпачок. Еще два года назад он честно работал, пыхтя, накладывал строгие резолюции: 'Бакину, разобраться!', 'Бакину, под личную ответственность. Об исполнении доложить!', 'Бакину, на контроль!', но теперь сломался и просто рисовал на бумаге стрелку в сторону подполковника, который уже сам писал резолюции и дробил бумажную реку на два ручейка к капитанам.
Кторов провел стрелу, завинтил колпачок на ручке, вялым движением отодвинул бумаги и погрузился в сон. Оживал он только в день, когда давали жалованье, когда надо было выбить что-либо для себя и иногда, чтобы рассказать капитанам о своей долгой и тяжелой службе, в которой его окружали исключительно сволочи, рвачи и негодяи. Ему не раз предлагали перевестись преподавателем в училище, на спрятанный в лесах запасной командный пункт, где и законсервироваться на случай войны, наконец, просто и честно в музей, но Кторов уже стал недвижимостью и от всего упорно отказывался. И от него отставали. Все-таки человек заслуженный и действительно имеет какое-то там право. Нельзя же так: сегодня ты - полковник, уважаемый человек, а с понедельника - р-раз - и никто!
Да и не мешал он никому. Работа неспешно делалась. Бумажный ручеек струился по кабинету, перебегал в другие, нырял с этажа на этаж. Пройдя все здание, к вечеру он возвращался в бакинский кабинет, дробился на папки, которые прятались в сейфы, ставились в шкафы, а то и отправлялся прямиком в машинку для уничтожения бумаг.
И Бакин день за днем с грустью наблюдал за выползающей из этой машины бумажной лапшой, понимая, что жизнь проходит бездарно, и был он таким вот капитаном, как сидят справа от него, и будет полковником, как дремлет слева, и неужели в этом и есть смысл жизни?
Глава 5. В которой приоткрываются секреты творческой кухни Варлама Шароварова. И в которой Варлам сам себе пытается доказать, что он творческий человек.
Это сейчас газетных писак лепят в каждом коммерческом и некоммерческом вузе. А раньше был в стране чуть ли не один журфак, куда во все времена поступали или по блату, или натасканные у репетиторов, или по рабочей (комсомольской) путевке. Говорят, что изредка брали и по способностям, но я не верю. Читаю газеты, смотрю телевизор, слушаю радио, и не верю ни в какие их таланты. Если, кто и достоин внимания, то глубже копнешь, он и журфака никакого не заканчивал, не был испорчен пятилетним учебным занудством. К тому же мало было в заповедные годы закончить журфак, надо было еще и хорошо распределиться, чтобы не загреметь в какие-нибудь 'Оленьи новости'. Хорошее распределение снова делалось по блату, партийной (кагэбэшной) путевке. Натаскивание у репетиторов заменяла женитьба на москвичке.
Надо сказать, что Варлам в университет поступил сразу по трем основаниям. За него просил дядя, бывший тогда на слуху (позвонил ректору и велел 'взять этого придурка'), он честно отзанимался на подготовительном отделении и, наконец, имел рабоче-комсомольскую путевку, которую получил, год оттаскав в типографии свинцовые чушки. Выпускной на рабфаке зачли за вступительный в университет. На нем он не только правильно назвал имена классиков марксизма-ленинизма, но и написал их без ошибок. Была и весомая справка, что Шароваров правнук писаря первой конной армии - наследник, продолжатель традиций, хоть и освобожденный от военной службы по белому билету. Так что в университет его приняли и даже одарили повышенной стипендией.
К окончанию института дядя выпал из обоймы, удачно жениться Варлам не сумел до сих пор и, грезивший о месте собкора за рубежом или обозревателя крупной газеты, оказался корреспондентом заводской многотиражки и по совместительству заводского радио. Называлась многотиражка то ли 'Красный чугун', то ли 'За красную кожу', он и вспоминать стыдился. Завод закрылся, первыми из его подразделений Жора Колтунов разогнал газету, чаще называемую 'За красную рожу', и заводское радио.
Это заставило его сделать следующий и последний в карьере шаг - перейти в районную газету. Когда-то газета была коммунистическая. Потом яро антикоммунистическая. Далее умеренно либеральная. Теперь просто никакая, добившись всего, чего хотела, она печатала телепрограмму, кулинарные рецепты, астрологические прогнозы, уговаривала купить разную дрянь, давала житейские советы и славила любого, кто за это заплатит. За это видимо и боролась все прошлые годы. Шароваров все это время колебался в убеждениях вместе с ней, пока их попросту не растерял. Он вёл комсомольскую страничку, потом громил коммунистов, далее яростно агитировал (за отдельную плату) вкладывать деньги в МММ (даже хвастал, что в стране на этих аферах заработали только он и Мавроди), учил других, как надо воспитывать детей и варить суп, так досидел до сорока с лишним лет и писал всё и обо всём. Под псевдонимом Жанна Марго разбирал расстановку звезд и планет, бессовестно передирал из других изданий кулинарные рецепты, комментировал телепрограмму и отвечал на письма читателей, которые сам себе и писал. Короче, был согласен на всё и за мелкие деньги. То есть действительно стал профессиональным журналистом. И мечтал теперь только сменить старый клетчатый пиджак на новый кожаный.
Вид Варлам имел творческий, слегка потасканный. Рыжеватые, стоявшие когда-то торчком, волосы со временем опустились и поредели. Питался он хорошо, но редко - на презентациях, с которых норовил утащить кусок сёмги и горсть канапе. Был тощ, поскольку есть редко - лучшая диета. Обувь Саламандра мягко облегала натруженные ступни. Клетчатый пиджак и мятые брюки, в одном кармане трубка (дома ему курить не позволяли), в другом блокнот с карандашным огрызком для фиксации неожиданного полета мысли.
Но мысли летали уже плохо, с годами стала раздражать сама необходимость писать, чтобы есть. Была в этом какая-то изначальная приземленность. Он смотрел на успешных коллег на телеэкране, которые давно ничего и не писали, не пели, не играли, а довольные жизнью вещали из-за границы, вели кулинарные передачи, телеигры или на равных неторопливые беседы ни о чем с именитыми гостями, и злился.
И сразу хотелось совершить, что-нибудь этакое. 'О чем написать, чтобы получить нобелевскую премию или государственную российскую? - прикидывал Шароваров, спускаясь на эскалаторе в метро. - Правду? Писать про людей?' - Он всмотрелся в плывущий навстречу людской поток. Мимо проехала отвратительная шире плеч что-то пережевывающая рожа, следом рахитичная шея, потом за поручень цепко держалась по-обезьяньи волосатая рука, следом поднялась гнусная покрытая родинками как букашками лысина. 'Описать всё это?! - ужаснулся Шароваров - Но это же клевета на народ!' Один так написал, припомнил он то ли Радищева, то ли Шаламова, и в Сибирь поехал по бесплатной путевке. И преследовали его потом, а после смерти прославили и именем его улицу назвали.
- Нет, не хочу, - широким жестом он отказался от славы, - не надо ничего потом. Не надо улицу когда-то, при жизни лучше квартиру дайте.
Метро провезло его пару остановок и выкинуло наверх.
'Или про природу начать писать? - все прикидывал он. - Про букашек-мурашек - вечно - просто - безопасно. Про её защиту. Спиленные деревья и загаженные пруды?'.
И сразу услужливая память подкинула, что не так давно одному ярому экологу неизвестные враги природы пробили голову. Правда потом его осыпали грантами и премиями и лечат долго, бесплатно и безуспешно. Шароваров потрогал голову и от грантов тоже отказался. И про природу писать расхотелось. Только если о насекомых, зеленых ростках, тянущихся к солнцу.
Варлам осмотрелся. Тянущихся к солнцу ростков не было. Валялись пакеты из-под чипсов, пустые пивные банки. Разговаривая матом, мимо прошли дети. Прямо на пути оказалось расшарканое по асфальту собачье говно.
'Опять клевета' - тяжело вздохнул он и задрал голову. О, небо, вечное небо, затянутое серой дымкой, свинцовыми иссиня-черно-багровыми облаками, с загадочно подмигивающими звездами ночью и алой прозрачной колышащейся зорькой по утрррррр... Бум!
Варлам звезданулся. Зацепился за торчащий металлический штырь и растянулся на грязном асфальте рядом с разбросанными пакетами от чипсов. Покатилась банка со взятой из дома едой, соскочила крышка, и говяжья котлета темнела на асфальте словно какашка. Пробегавшая мимо бродячая собака схватила котлету и, поджав хвост, удрала.
Шароваров сидел на асфальте, пока ему кто-то сердобольный не бросил мелочь. Он подобрал ее, сунул в карман, поднялся и, зажав платком разбитый нос, побрел в редакцию. Не творить. Просто зарабатывать на жизнь.
Глава 6. В которой Колян встречается с научным руководителем, а его лаборант оказывается вовсе не лаборантом, а мелкой уголовной шпаной с позорной кличкой 'Гнус'.
Если все жители большой квартиры уже давно были при полезном общественно значимом деле: руководили предприятием, творили, защищали родину, учились в вузе или хотя бы занимались домашним хозяйством, то Колян продолжал кружить по городу на своем мерседесе. Кружил и думал, что круг выходит, как кругу и положено, замкнутый. Старый мерседес, чтобы исправно ездил, надо ремонтировать. Чтобы было на что ремонтировать - надо много ездить. Пока получается лишь ездить, чтобы ремонтировать. Он отвез двух теток с Курского вокзала на Черкизовский рынок, оттуда трех вьетнамцев с баулами на Киевский вокзал. На Киевском местные таксисты сказали, что если он еще хоть раз здесь нарисуется, то ему проколют шины и набьют морду. Главный в их команде - смуглый крепыш - покачивал бейсбольной битой перед радиатором мерса, а второй маленький ушастый с задумчивым лицом приставил к его боку нож.
Колян не стал говорить, что они хотели сделать наоборот, а быстро уехал.
Он бы еще мог подбирать голосующих на улицах, но надо было торопиться на встречу с профессором Понимайко.
Со своим научным руководителем Колян встретился на автобусной остановке. Профессор международной академии напоминал дошедшего до собирания пустых бутылок и банок пенсионера. Штаны с пузырями на коленях, мятый пиджак, одетый чуть набок беретик с хвостиком. Над седыми пышными усами большие очки в роговой оправе.
- Я уже два автобуса пропустил! - пожаловался он, влезая в машину.
Колян сразу протянул ему конверт с платой за очередной семестр обучения и заполненную справку для военкомата. Профессор проворно спрятал конверт, достал из кармана печать и шлепнул по положенной на папку бумаге и размашисто расписался.
- Да, никто не хочет родину защищать, - горестно пробормотал он.
Они помолчали.
- Как продвигается научная работа? - поинтересовался Понимайко.
- Перешел к практической части.
- Докладывай, - поощрил его профессор.
- Приобретение материальных средств в виде московской недвижимости наиболее просто в случае регистрации по месту неприватизированной недвижимости, с дальнейшей ее приватизацией и автоматическим включением в число собственников. В этом случае особый интерес представляет, как наиболее ликвидная часть жилого фонда в виде отдельных многокомнатных квартир в центре города с минимальным числом проживающих, так и некомфортное ветхое жилье, подлежащее сносу или расселению в ближайшее время. Перспективны и загородные дома ближнего Подмосковья рублевского, казанского, минского и новорижского направления. Однако количество такого жилья неуклонно сокращается, что заставляет обратить внимание на более сложные схемы, включающие в качестве объекта интереса приватизированные квартиры. Задача усложняется прежде всего закрепленным правом собственности, большим числом владельцев, а также...
- Хорошо - кивнул профессор, - с какими проблемами пришлось столкнуться в практической части?
- Есть затруднения. Действия, направленные на конкретный объект интереса, стандартные приемы, как-то цветы, походы в театр, культурно-массовые мероприятия не только затратны, но и не всегда дают рассчитываемый эффект.
- Правильно, - подтвердил профессор, - поскольку они примитивны в своей основе.
Заговорив, профессор машинально начинал расхаживать, привычка выработалась с институтских аудиторий. Он выскочил из машины, Колян следом, и они на пару зашагали как маятник десять шагов в одну сторону - десять в другую.
- Объект внешне так себе. А ты говоришь ей, что она хороша и прекрасна, имеет массу достоинств. Наедине и в темноте, закрыв глаза, может и поверит. После чего ведёшь её в театр или ресторан, где она видит, если не полная дура, что это другие прекрасны и имеют массу достоинств, а не она.
Поэтому модель поведения надо строить сложнее. Этап первый: ты - её избранник, и ты велик. На втором тебе нужна необременительная для нее и крайне важная для тебя помощь. Этап третий - она считает, что помогает великим и потому сама великая. Твоя слава осеняет её своим крылом. От тебя ощутимые и осязаемые материальные блага в будущем, от нее мелкие услуги сегодня.
Ну, какая эта ерунда - прописать у себя олимпийского чемпиона или полковника секретной службы? Отдать сердце и посвятить жизнь великому ученому или руководителю корпорации? Аргумент типа, эта сволочь, прописываясь, говорила, что он полковник, никакой суд не примет, посвящённая жизнь обратно не принимается, в дальнейшем считается бывшей в употреблении и прежней девственной цены не имеет.
Колян внимал. На очередном повороте профессор углядел пивную банку, молодецки притопнул, смял-припечатал ее в кругляшок, поднял и спрятал в потертую холщовую сумку.
- Вопросы есть?
- Да, профессор, почему просто лаской и добром ничего не добиться?
- Добро у подавляющего большинства граждан ассоциируется с глупостью. Создаёт впечатление, что у тебя можно брать и брать. Для оправдания своих корыстных действий дающего проще признать глупым. К тому же наличествует эффект привыкания к донорству, тогда отказ от очередной подачки приводит к обиде, а то и разрыву отношений. Поэтому любые положительные действия должны быть пролонгированы. Необходимо использовать фактор ожидания праздника. Ожидание праздника есть питательная почва для дальнейших действий. Не дари даме гарнитур - кольцо, сережки и колье. Зачем разом? Подари на день рождения колье, пообещав сережки к восьмому марта. Пока до кольца дело дойдет, на год ее привяжешь. И у неё - на тебя глянет - сразу положительные ассоциации - вот мое новогоднее кольцо. Вообще больше изобретательности, по тестам её прогони, психологическую портрет составь. Построй модель поведения.
Колян кивал, делая короткие записи в блокноте.
- Профессор, но классическая схема: цветы-мороженое-луна-стихи... Ты хорошая, ты удивительная, ты прекрасна...
- Эк, удивил! Ну, детский сад, младшая группа. Тебя чему пять лет учили? Кого ты хочешь обработать, романтическую дурочку, у которой ни копейки за душой? Как ты зачет по нейролингвистическому программированию-то сдал? Не работай с достоинствами, работай с недостатками! Начните с ней вместе жадничать, кого-нибудь ненавидеть, кому-нибудь гадить. Реакция на плохое, куда ярче. Вот смотри...
Они как раз в очередной раз вернулись к автобусной остановке, и профессор нарочито громко сказал:
- Бумаги отдашь вон той тетке.
Народ на остановке тупо молчал. Жрал мороженое, жевал жвачку, дымил сигаретами, понуро смотрел в землю, если не жрал, не жевал, не дымил.
- Слушай дальше, - он продолжил, чуть повысив голос: - отдашь все бумаге вон той старой тетке.
Трое из стоявших подняли головы, вяло зыркнули по сторонам.
- А вот теперь, - и голос поднялся до уровня команды, - бумаги отдашь вон той старой одноглазой тетке с кривыми ногами.
На остановке все разом оживились и завертели головами.
И вот уже одна коренастая мадам, приняв сказанное на свой счет, двинулась к ним, отводя руку с сумкой, в которой виднелась грязная морковка и кочан.
Колян с профессором развернулись и побежали. Вслед им ядром полетела и шмякнулась об асфальт капуста.
Пожилой профессор сломался первым, отстал, бросив вслед:
- Через месяц встретимся.
День у Коляна выпал напряженный, ещё предстояла стрелка с Гнусом, который накануне в машине тихонько вытащил из сумки девушки пропуск в институт, а утром доставил к дому цветы. Здесь уже Колян выступал в роли наставника и, как мог, сдерживал юношеские порывы напарника.
Они встретились у ларька, где торговали шаурмой. Гнус приходился Коляну дальней родней - сын двоюродной тётки, племяша прислали, чтобы он его пристроил в столице.
Колян с неприязнью рассматривал родственника. Тот давно перерос дядю, но выражение лица так и осталось тупым. В столице он приоделся. Блестящие джинсы. Свитер с вшитыми карманами на молниях. Дебильная вытянутая как колпак вязаная шапочка, которую так и хочется прихлопнуть. Где в Москве продают такую дрянь?
Гнус поедал шаурму, кетчуп и майонез по грязным пальцам стекали в рукава, и он время от времени брезгливо встряхивал руками.
Наконец он доел, вытер руки об штаны и стал нудить о вечном.
- Дело есть верное. С магазина одного каждый вечер инкассаторы мешок бабла выносят. Два деда с палками резиновыми. И мы с палками. Деревянными. На мерсе подлетим, я одного р-раз, ты второго р-раз, хватаем мешок, в мерс и по газам! Палки я уже отнял у пацанов на школьной площадке.
Колян тяжело вздохнул.
- Какая выручка?
- Чего? - не понял Гнус.
- Какой оборот у магазина? Что продают?
- Пиво и чипсы. Сигареты. Ларек у платформы.
- Сто бутылок пива, сто пачек сигарет в день. Пять-шесть тысяч, ну и чипсы-жевачка. От силы десять тысяч рублей, потому и инкассаторы без оружия. И куда они мешок с мелочью несут?
- В машину несут.
- Значит в машине третий. И он-то наверняка с оружием. И ты за десять тысяч рублей монетками под пули пойдешь и статью расстрельную?
- Расстрела больше нет, - пробубнил расстроенный Гнус. - Гуманизм. Ладно, ещё дело на примете. Покупаем ящик водки, обходим район, собираем у ханыг паспорта. Под паспорта берем кредиты и валим.
- А белый лебедь на пруду... - заорал в его кармане телефон.
Гнус достал аппарат и нажал кнопку.
- Разборка, - прогнусавил он и дальше только соглашался с невидимым абонентом. - Фара левая на пятерку-БМВ есть, бампер... есть, стекло боковое... да хоть вместе с дверью... и серую цвета мокрый асфальт найдем... Все конкретно дешевле, чем в магазине, доставим сами.
Он договорил, и Колян, подождав пока тот набросает на клочке бумаги заказ, вернулся к разговору:
- Кредит под чужой паспорт уже лучше, - похвалил он, - чувствуется влияние большого города. Есть масштаб, кое-какая мысль проглядывает. Соберем мы с десяток паспортов. Только под рожи, что в них вклеены больше десяти тысяч не дадут. Да и то товаром. Итак, товар на сто тысяч, минус процентов двадцать на реализацию. Ну и куда мы 'свалим' на восемьдесят тысяч рублей? Расстрела нет, срока′ есть. Нас двое. Мошенничество в крупном размере, совершенное организованной группой по предварительному сговору. Уголовный кодекс. Статья 159, часть четыре до десяти лет! А у тебя еще старая судимость не погашена.
- Ну и чё? - пожал плечами Гнус, - и у тебя не погашена.
- Если идти на что-то, то за миллион, не меньше, причем не рублей. И идти так, чтобы и статьи на тебя в никаком кодексе не было. Я пять лет учился, чтобы с дубинкой за инкассаторами бегать? По-другому сделаем. Найдем квартирку, что несколько миллионов долларов стоит, да чтобы в ней девица на выданье была. Некрасивая, без кавалеров. Да чтоб семья приличная интеллигентная, а значит добрая и глупая.
- И всех палками?!
- Да какими палками! Выбрось эти палки вообще. Бейсболист хренов. Клеишь эту дурнушку, женишься, потом меняешь квартиру с ее предками. Размен через куплю-продажу. То, что образовалось дальше - совместно нажитое имущество. При разводе получаешь долю - свои законные полмиллиона баксов. Без риска и с каким-никаким удовольствием.
Гнус думал долго, минуты три. На полоске лба под вязаной шапочкой проступила испарина.
- Не надо развода. Зачем делить. Вот тогда можно и палками.
Колян промолчал, и именно в этот момент на его телефон пришла смс-ка.
Олечка уточняла время их вечерней встречи. Не то, чтобы она его забыла, а просто хотела сама себе подтвердить, что прекрасный принц на мерседесе ей не приснился.
Колян стал деловито нажимать кнопки на мобильнике, набирая ответ, одновременно давая указания Гнусу.
- Дом, куда вчера девчонку подвезли, помнишь? В семь утра военный выйдет с металлическим кейсом сверкающим. Проследи куда поедет, к чемоданчику его примерься... Целую.
- Чего?! - набычился Гнус.
- Ничего, дуре этой пишу. А ты, как племянника родного прошу, никого раньше времени не трогай, а то поломаешь мне всю конструкцию.
Конструкция же потихоньку продолжала складываться. Колян продолжал охмурять Олю. Кормил в кафе. Чтобы вдвоем смотреть на звезды сводил в планетарий (а как иначе увидишь звезды в Москве?!). Здесь он в темноте, когда лектор говорил о Марсе, приобнял девушку, и та поначалу отодвинулась, но, когда разговор пошел 'за Венеру' придвинулась и, даже, чуть опустила голову на плечо кавалера. В приятной близости попрыгали под оглушающую музыку в ночном клубе. Когда какой-то хмырь предложил 'веселых' таблеток, Колян презрительно отказался и строго посмотрел на Олю. Чаще всего он катал её на машине. А еще чаще они серьезно говорили. Колян работал осторожно, плел паутину и потихоньку выспрашивал всё о проживающих с Олей родственниках...
- Оленька в вашем доме список жильцов у консьержа прекрасно заменяют мемориальные доски на стене. Только почему там фамилии Бакин нет?
И Оля начинала говорить о дедушке, который был в заповедные времена заместителем министра. О том, что о нем есть статья в Википедии и мемориальная доска на девичью фамилию мамы когда-нибудь обязательно будет, поскольку дедушка...
- Такой человек! - качал головой Колян и интересовался: - наверно достойно награжден. Орден Ленина у дедушки есть?
- Нет, - вздохнула Олечка, - это такая трагедия. Ему должны были дать орден Ленина на шестьдесят лет и потом Героя социалистического труда на шестьдесят пять, а дали на шестьдесят только орден Трудового Красного Знамени. А раз так, то следующий орден в шестьдесят пять только Ленина и то, если еще будешь на высокой должности, а до Героя можно и не дожить. Дедушка тогда очень на 'Красное знамя' обиделся. Потом, перестройка началась, его и вовсе на пенсию проводили. А там никаких орденов.
Колян машинально кивал головой и думал о своем. Орден Ленина на рынке стоит тысяч сорок - в нём двадцать семь грамм золота и три грамма платины. Если орден и потом еще Героя, то и вовсе ладушки, это уже два ордена Ленина по сорок тысяч и звезда долларов двести пятьдесят, всё шоколадно! Не выгорело бы с женитьбой - тогда деду муляжи повесить, а награды толкнуть. А Трудового Красного знамени лишь сорок три грамма серебра. Полторы тысячи рублей. Да, крепко кинула власть человека...
- Жалко, что твоему дедушке не дали орден Ленина, честно говорю, жалко, - посочувствовал Колян, - такие заслуги, трудовой героизм, высокая должность и нет достойной их награды.
- Правильно, за заслуги и трудовой героизм, - кивнула Олечка, - а то тетя Алена сказала, что ей жалко, поскольку в ордене Ленина двадцать семь граммов золота и три платины, а в Красного Знамени лишь серебро. Представляешь, заявить такое?!
- Какая тетя Алена? - насторожился Колян. Эта тетя Алена ему сразу как-то не понравилась.
- Тетя Алёна - вторая жена моего дяди. Он - крупный бизнесмен, а она была вдовой банкира, а сейчас жена дяди и домохозяйка.
- Ну да, - засомневался Колян, - вдова банкира и крупный бизнесмен живут в коммунальной квартире.
- Не в коммунальной, - обиделась Оля, - мы все родственники. У них вилла на Кипре, они туда на все лето уезжают, а здесь строят шикарную квартиру в элитной высотке и скоро туда переедут.
- Хорошо бы, - задумчиво произнес Колян, - будет у людей свой угол.
'Шароварова с собой возьмут?' - чуть не добавил он, но прикусил язык, вспомнив, что о нём знает пока лишь из выписки из домовой книги да со слов Оли еще в первую их встречу.
