ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Бои местного значения"...

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

"Вид памятника Петру I на Сенатской площади в Петербурге". 1870.

Художник Василий Иванович Суриков (1848-1916)

Н. Попель

"БОИ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ"

("В боях "местного значения" льется порой не меньше крови, чем при взятии больших городов, и не менее ярок в них солдатский подвиг")

(фрагменты из кн. "В тяжкую пору")

В сводках Совинформбюро помните? -- встречалось: "бои местного значения".

Такие бои мы и вели.

Там -- улучшим позиции, там -- выйдем на дорогу, а там -- потеряем высотку...

На одном из участков наши танки ночью двинулись в атаку.

В ту пору ночные танковые атаки мы применяли редко. Спящие немцы не предполагали, что им придется удирать в шинелях, наброшенных на белье, сунув голые ноги в сапоги.

Танкисты увлеклись успехом и, развивая его, миновали вражеские артиллерийские позиции прежде, чем пушки перешли на стрельбу прямой наводкой. Но в глубине обороны случилось то, что нередко случалось в тогдашних боях: танки распылились, потеряли связь между собой, перестали взаимодействовать.

Каждый сам себе голова.

Лейтенант Алексей Веселов немного остыл лишь тогда, когда поблизости уже не было ни своих, ни чужих. В триплексах качаются белые деревья, озаренные первым светом... Впереди -- наезженная дорога.

Танк останавливается. Ждет.

Проскочил мотоцикл.

Проехали подводы.

На них -- укрытые крестьянскими одеялами раненые немецкие солдаты. Это все не цель. А вот этой штукой, пожалуй, стоит заняться. Орудие медленно поворачивается вслед за длинной приземистой автомашиной. Выстрел. Черный столб оседает серым облаком. Танк с ходу налетает на вторую машину. Скрежещет металл под гусеницами.

Минут тридцать Веселов "наводил порядочек" на дороге, по которой курсировали фашистские машины. Потом понял: дальше нельзя. И свернул на проселок.

Сделал километра три -- снова лесное безлюдье.

Затормозил.

Справа -- лог, бугристо переметенный снегом. Веселов вылез из машины, с пистолетом в руках обошел ее и замер. Боевой хмель как рукой сняло: у самой дороги из снега торчала голая желтая ступня.

Так вот что за бугорки припорошил утренний снежок!

Танкисты стояли перед этим кладбищем без могил, крестов и памятников.

На русскую речь из кустов вылезли двое малышей. Грязные, в тряпье, дрожащие от холода и страха. Мальчонка лет семи, заикаясь, глотая слова, рассказал, как вчера немцы согнали всех, кто остался в деревне, привели сюда, в лог, и -- из пулемета... Маманю -- тоже. Они с сестренкой все сами видели, ночь в ивняке продрожали.

В танке накормили ребятишек, напоили горячим чаем из термоса.

Теперь, когда в машине находились дети, Веселов спешил пробиваться к своим.

Преимущество внезапности, которым пользовалась "тридцатьчетверка", хозяйничая на дороге, сходило на нет.

До слуха долетел недобрый гул чужого танка.

Началась погоня.

Опасны не только преследователи, опасны засады, на которые можно нарваться в любую минуту. Немцы уже знают о "тридцатьчетверке" и, конечно, оповестили о ней все окрестные гарнизоны.

Дети забились в угол, со страхом следят за тремя танкистами, за их порывистыми, непонятными движениями.

И случилось то, чего больше всего боялся Веселов: танк наскочил на немецкую батарею. Правда, это были зенитные пушки. Но и их достаточно, чтобы повредить машину.

Разворачиваться поздно.

-- Давай! -- кричит Веселов механику-водителю.

В триплексы видно, как солдаты, размахивая руками, прыгают в окоп.

Танк наваливается на станину и вдавливает ее в приметенный снегом песок. В ту же секунду резкий толчок останавливает его. Рывок. Но вместо движения вперед -- поворот на месте. Так и есть -- подбита гусеница.

Точный снаряд, посланный Веселовым, отбивает ствол у орудия, что пальнуло в гусеницу. Но на огневых еще две зенитки. Одну можно взять танковой пушкой.

Веселов лихорадочно шлет три снаряда. Порядок! Однако как быть с последним орудием? Почему оно молчит?

Только потом узнали от пленного немца: орудие было неисправно.

Высунуться из танка нельзя: в тот же миг срежут автоматной очередью. Сколько человек у немцев в зенитной батарее -- шут ее знает. Достаточно, чтобы окружить танк со всех сторон, заложить под него фугас или поджечь.

Надо следить, все время следить.

Вон показалась из окопа высокая шапка, немец выскочил, огляделся и... тра-та-та-та-та -- прогрохотал курсовой пулемет...

Куда же ты мчался? Ага, в землянку. Она совсем близко от танка, метров двадцать. Из-под наката блестит невысокое окно, в которое выпущен пучок проводов.

Стрелок-радист пытается войти в связь, нащупать в эфире своих -- ни ответа ни привета.

Вдруг -- оглушающий грохот. О стальное тело танка звенят осколки. Снова грохот, снова осколки.

В светлых глазах девочки -- испуг.

Немецкий Т-IV бьет из-за деревьев, боясь подойти ближе. Веселов мгновенно разворачивает башню и, сдерживая дыхание, стараясь быть хладнокровным, целится.

После второго снаряда Т-IV выпустил хвост пламени, словно сигнал бедствия. Включил скорость, попытался сбить огонь, и... земля вздрогнула от тяжелого взрыва.

Но уже новый танк наводит хищное стальное жало на недвижную "тридцатьчетверку"...

К вечеру от нарядной белой окраски ничего не осталось: осколки ободрали известь, сизыми царапинами глубоко прочертили броню, в борту -- рана, беспомощно наклонилась к земле заклиненная пушка.

Стрелок-радист умирал с пробитым черепом. Он лежал на днище, уставившись неподвижными глазами в верхний люк.

Механика-водителя ранило еще днем, и сейчас, потерявший много крови, он бормотал что-то в забытьи, безжизненно опустив голову на грудь.

Веселов, с лицом черным от масла и засохшей крови, не отрывался от триплексов.

Понимал: остаться в танке -- погибнуть.

Но выйти из танка -- тоже погибнуть.

Так и так смерть.

Правда, если подорвут танк, погибнут все, и Ванюшка с Надей. А коль выбраться наружу, может, уцелеют ребятишки.

Когда облака надежно прикрыли луну, Веселов с еле державшимся на ногах механиком-водителем и ребятишками вылез на броню, спрыгнул на землю. Поднял на руки механика-водителя и побежал к землянке.

Немцы не заметили, что наши оставили "тридцатьчетверку".

Веселов из землянки смутно видел, как гитлеровцы возились возле танка, потом разбежались в стороны. Слышал взрыв, град ударов по накатам землянки. Из окна под потолком вылетели остатки стекол...

И -- тишина, которую нарушили возгласы немцев, направившихся к землянке.

Веселов дал длинную, на полдиска, очередь.

Только теперь гитлеровские зенитчики уяснили себе, что произошло.

Веселов едва успел отскочить от двери, как десятки пуль впились в нее, пробуравили доски, войлок и черными точками ушли в противоположную стену.

Подтащил стол к окну, вскочил на него.

-- Вам сидеть на полу в том углу. Замереть и не шевелиться, -- приказал он ребятам.

Из окна обзор был невелик.

Тучи скрывали луну.

Веселов замечал врагов, когда те едва не вплотную подползали к землянке. Лейтенант экономил патроны. Старался бить наверняка. И все равно боеприпасы на исходе. Остался один диск, граната РГД и противотанковая граната, наган механика-водителя и свой ТТ.

Как мог оттягивал минуту, когда придется израсходовать последний патрон.

Но от нее никуда не денешься. Она наступила: остались только две гранаты -- РГД и противотанковая. Швырнул в окно РГД, спрыгнул на пол, толкнул ногой дверь и выскочил наружу. Немцы бросились навстречу. А Веселов в последнее мгновение резко опустил правую руку, сжимавшую рукоятку противотанковой гранаты...

Утром наши танки вышли на огневую позицию зенитной батареи и захватили здесь брошенного своими товарищами обер-ефрейтора с перебитым плечом.

В землянке лежал умерший от раны механик-водитель. Возле него недвижно сидели мальчик и девочка.

Изуродованное тело Веселова обнаружили в соседнем блиндаже.

Видно, немцы затащили его туда. Орден был отвинчен, документы исчезли. Но в потертом клеенчатом бумажнике осталось неотправленное письмо: "Валюша, родная! Детей у нас будет целая куча. Не меньше пяти. Это я твердо запланировал..."

Надя заболела крупозным воспалением легких.

И после выздоровления была отправлена в детский дом. Ванюша до конца войны оставался в танковой бригаде. От них, по-детски зорких и наблюдательных, да от пленного обер-ефрейтора известны подробности этого эпизода, произошедшего во время "боев местного значения" в первые дни сорок третьего года на Калининском фронте.

А то, что не могли рассказать очевидцы, я, хорошо зная Веселова, мог представить себе сам.

Если уподоблять немецкий выступ у Ржева кувшину, то у кувшина этого в результате нашего наступления образовалась сильная вмятина.

Конечно, гитлеровцы хотели ее выпрямить и при этом окружить наши части. Была создана специальная ударная группа генерала Брауна: девять отдельных батальонов, механизированный полк из дивизии "Великая Германия" и танковые части.

Основной удар Брауна приходился по тому месту, где позади реденькой цепи пехотинцев стояла бригада Горелова. Пехота не выдержала натиска. Горелов получил приказ атаковать группу Брауна во фланг.

Принимаю решение идти вместе с бригадой. Захлопываю верхний люк, вдыхаю запахи автола и солярки, пороховых газов и человеческого жилья -- тревожный воздух танка.

"Тридцатьчетверка" Горелова покачивается рядом. Может быть, я что-то замечу, чем-то помогу Горелову, и он быстрее научится "держать в пятерне" нити наступательного боя.

Здесь не только обычное стремление быть полезным командиру. К Горелову у меня личные симпатии. Ему я особенно горячо желаю истинной боевой удачи.

Немецкие танки плохо различимы на снежном поле.

Они затянуты белыми чехлами, как кресла в солидном кабинете.

И только человек с хорошим зрением, внимательно приглядевшись, замечает ползущие по снегу черные червячки (чехол скрывает башню и лобовую броню).

Но постепенно все отчетливее контуры машин, растворяющиеся облака выхлопных газов.

Горелов останавливает свои батальоны.

Он хочет, оставаясь здесь, на опушке, пропустить мимо боевые порядки противника, дождаться бегущих по танковым колеям автоматчиков (они сейчас не больше точек, муравьев) и обрушиться сверху, с поросшего редколесьем бугра.

Гавришко, командир одного из батальонов, знает этот план.

Но трудно сдержать себя при виде быстро растущих вражеских танков. Я слышу в шлемофоне умоляющий голос комбата:

-- Товарищ двадцать первый, по одному снарядику...

Та же просьба в обращенном ко мне взгляде Коровкина.

-- Ни выстрела! -- сухо отрубает Горелов.

Я пальцем показываю Коровкину на уши. Он со вздохом кивает.

Только когда внизу уже близко появляются выбивающиеся из сил немецкие пехотинцы, Горелов велит открыть огонь.

Первые выстрелы с места. И стальная широко распластавшаяся волна катится вниз.

В моей машине сразу становится душно.

Пороховая гарь застилает глаза.

Коровкин кашляет, но не отлипает от прицела.

Мне самому хочется слать осколочный за осколочным туда, где среди разрывов копошится вражеская пехота. Но вместо этого я подношу к губам микрофон:

-- Двадцать первый, внимание! Мы договорились с Гореловым: этим условным сигналом я остановлю его, если он начнет увлекаться.

-- Понял вас, -- знакомо басит в шлемофоне.

Мы снова рядом. Люки открыты.

Сейчас немцам не до двух танков, остановившихся на полпути.

Пехоте некуда деваться. Она мечется среди разрывов по перепутавшимся танковым колеям.

Вырвавшиеся вперед Т-III и Т-IV торопливо разворачиваются. В эту смятенную минуту на фашистские машины обрушивается притаившийся до поры до времени за елями батальон Гавришко.

-- Смотрите, смотрите, -- зовет меня Горелов. И показывает флажком на головную "тридцатьчетверку" Гавришко. -- На таран прицеливается

"Тридцатьчетверка" устремляется в гущу немецких машин.

И уже нельзя понять, где наши танки, где вражеские. Все смялось в трепетный клубок металла, огня, дыма.

-- Гавришко, не забывайте о батальоне, -- приказывает Горелов по рации, -- не забывайте о батальоне!

-- Есть, не забывать о батальоне,-- слышу я в наушниках хрипловатый, задыхающийся голос.

Впереди перед нами поле покрылось темными пятнами. Пятна побольше и потемнее -- воронки, поменьше и светлее -- серо-зеленые шинели автоматчиков, которые недавно бежали, стараясь не отстать от своих танков.

Клубок, расползаясь во все стороны, оставляя после себя обгоревшие четырехугольные остовы, приближается к нашей высоте. Гитлеровские танкисты, так удачно начавшие атаку, сейчас мечтают об одном -- оторваться от русских.

Десяток Т-IV, прижимаясь к высоте, норовит выйти из боя.

Порванные белые чехлы крыльями бьются о машины.

Бейся не бейся -- не улетишь.

Горелов наводит роту старшего лейтенанта Жукова на пытающиеся удрать немецкие танки.

-- Понял хорошо, вижу хорошо! -- слышу я ответ Жукова.

Рота теснит немецкие машины, те, отстреливаясь, жмутся к деревьям. Танки так близко от нас, что удержаться невозможно.

Я показываю на них рукой Горелову.

Он понимающе кивает и скрывается в башне. Одновременно стукнули оба люка. Почти одновременно грохнули выстрелы.

Немцы затравленно метнулись назад, навстречу машинам Жукова.

Мы с Гореловым меняем наблюдательный пункт. Отсюда видно, как Жуков преследует десяток вражеских машин. Их уже не десяток. Я пересчитываю: осталось лишь семь Т-IV.

Жуков стоит в открытой башне и, будто на учениях, флажками командует ротой.

-- Не форсите! -- сурово кричит в микрофон Горелов. -- Не на параде.

Танк Жукова вырывается вперед, исчезает за дымящимся склоном.

Я стараюсь проследить за встревоженным взглядом Горелова.

Над только что остановившейся "тридцатьчетверкой" поднялся вверх едва различимый столб дыма.

Подношу к глазам бинокль.

Из верхнего люка быстро вылезают двое, нагибаются над проемом и вытаскивают третьего. Темный столб все гуще, шире. Возле разорвался снаряд. Все заволокло дымом. И вдруг из него выскочила пять минут назад подбитая "тридцатьчетверка". А людей поблизости не видно. Какое-то наваждение...

-- Танк подбит, но еще на ходу,-- не отрываясь биноклем от "тридцатьчетверки", растолковал мне Горелов. -- Пока не взорвался, решили на нем уходить... Кажется, экипаж Кузьмина.

Я бросил Коровкину.

-- Заводи! Вперед!

Мы устремились навстречу дымящейся машине.

Оставалось еще метров сто, когда она круто остановилась. С брони соскочили двое. Вернее, соскочил один, а второй свалился на руки первому.

Из переднего люка выпрыгнул механик-водитель. Без гимнастерки, в дымившихся брюках, он плюхнулся на снег. Вскочил. Бросился к раненому, пригибаясь, поволок его. И тут только грохнул взрыв.

Мы с Коровкиным подняли лейтенанта Кузьмина к себе, стараясь не смотреть на сапог с торчавшей из него костью. Сапог держался то ли на брючине, то ли на уцелевшем сухожилии. Над коленом перебитая нога была туго схвачена тонким ремешком от планшета.

Я наклонился над бледным, потным лицом лейтенанта. Едва разобрал движение серых губ:

-- Нога... тю-тю?

Но и он не смотрел вниз.

Коровкин, не раздумывая, скинул с себя телогрейку и комбинезон, бросил их механику-водителю.

-- Одевай, не в Сочах. Давай с радистом на броню.

Мне Коровкин доверительно шепнул:

-- Знаю его -- Шустов... Подумать только: горящий танк вел! Гимнастеркой огонь тушил...

Мы доставили экипаж на медицинский пункт: Кузьмина с оторванной ногой, раненного в руку стрелка-радиста Добрянского и механика-водителя Шустова, покрытого ожогами.

Однако со временем все трое вернулись в свою бригаду.

Первым Добрянский, вторым Шустов, а через несколько месяцев и Кузьмин.

Да, да Кузьмин.

Уволенный вчистую из армии, он на протезе добрался до своей бригады, подходившей уже к Днепру.

Вначале Горелов поручил ему занятия с пополнением. А когда пополнение пустили в бой, Кузьмин, прихрамывая, подошел к новенькой "тридцатьчетверке", нежно похлопал ее по броне: "Не кручинься, Маша, будешь ты моя".

И не расставался с ней до самого Берлина.

Вечером, когда были подсчитаны потери и трофеи, мы сидели в маленькой, тесной землянке Горелова.

Уже миновало несколько часов после боя, а возбуждение не исчезало.

Горелов, в меховом жилете, в расстегнутой по-домашнему гимнастерке, без ремня, порывался шагать по землянке. Но тут не разгуляться, особенно ему, длинноногому, широкому в плечах. Три шага вперед, три назад. И голову предусмотрительно пригни, чтобы не стукнуться о грубо обтесанные солдатским топором бревна.

В эту ночь родилась наша дружба -- едва ли не самое светлое в моей жизни за тяжкие годы войны.

Разговор был беспорядочен, сумбурен, но неизменно откровенен.

Горелов потянулся к нагрудному карману гимнастерки и басовито засмеялся:

- Держу пари, не угадали. Думаете, жена? Ничего подобного. Дочь.

Он достал из целлофанового пакетика снимок с круглой мордашкой. Из-под аккуратно подстриженной белокурой челки в объектив пристально смотрели большие светлые глаза.

-- А жены нет. Не фотографии, а именно жены, -- и он рассказал обо всем. О безоблачной -- так ему сейчас представлялось -- семейной жизни, о неожиданном -- гром среди ясного неба -- уходе жены к одному приятелю.

-- Неплохой, по-моему, парень. Слышал про него и не очень хорошее. Но больно соблазнительно посчитать его мерзавцем, ее мерзавкой. А они не таковы. И все-таки чего-то не понимаю. Может быть, потому, что таились... Боялась она признаться. Предпочла бегство. Письмишко на столе оставила. Как будто на часок отлучилась и второпях черкнула: "Вовуля,-- мол,-- каша в одеяле под подушкой. Я у Клавы. Скоро приду". Есть тут какая-то бесчеловечность. Ребенка бросила... Но ребенка она любит. Меньше, чем я, однако любит. Знала: если заберет, я не выживу. Не верите?.. Мать ее со мной и с внучкой осталась. Осудила дочь свою.

-- И вы осуждаете?

-- Иногда -- проклинаю. Хоть и чувствую: несправедлив. В жизни может случиться любая оказия... Сейчас все реже проклинаю. Однако помню постоянно, даже в бою, когда все постороннее из головы вылетает...

Так говорим мы, перескакивая с одного на другое, возвращаясь к неоконченным темам и снова бросая их.

-- Кончили сегодня с Брауном или нет? -- басит Горелов.

-- В основном кончили.

-- Я вчера вдруг понял: немцы все едино уйдут из-под Ржева. Мы не сомкнулись с Западным фронтом, не окружили их -- силенок пока не хватило. Но они после Сталинграда чуют: поднатужимся -- так хватит. Боятся теперь котла, как черт кадила. Браун наступал, чтобы обеспечить коммуникации для отхода.

Я кивнул головой:

-- Командир корпуса так же считает.

-- Примерно можно прикинуть, куда немцы хотят перебросить войска. Думаю, к Орлу. Помните, полк, который Бурда повстречал, торопился ко Льгову. Два дня назад мы транспортный самолет сбили. Помешали господам офицерам до Орла долететь.

-- Видимо, немцы вытекут из Ржевского кувшина. Досадно, конечно. Но ведь не смогли они уйти отсюда в конце ноября, в декабре. Наоборот, тогда подбрасывали пехоту.

-- Любопытная ситуация, -- задумался Горелов. И неожиданно спросил:

-- Выходит, тот грозный приказ нашей Ставки -- взять Смоленск, Вязьму, Ярцево, Духовщину, перейти на зимние квартиры -- сочинялся для немцев?

-- Выходит.

-- Дезинформация, чистейшая дезинформация противника. Ведь о южных фронтах, о Сталинграде ничего не говорилось... Но и здесь не зря пролили танкисты свою кровушку: не дали Гитлеру перебросить под Сталинград 9-ю общевойсковую и 3-ю танковую армии, не позволили ему маневрировать резервами... Конечно, славы нам большой не достанется. Что попишешь! Сочтемся славою... Радует то, что и мы в здешних лесах и болотах на Сталинград работали.

Горелов оживился:

-- Николай Кириллыч, давно вожу с собой бутылку "Цинандали". Жду случая распить. По-моему, случай приспел. ..

Не спеша мы цедим грузинское вино, закусываем галетами.

Горелов отодвигает на край стола бутылку, сдувает с карты крошки и снова водит по ней тупым концом карандаша:

-- Теперь бы сюда вот рубануть!

Я легко благословляю его и сам черчу мощные стрелы, пронзающие гитлеровскую оборону.

Но эти грозные стрелы так и остались на картах и на нашей совести.

События с извечной фронтовой неожиданностью круто повернули.

-- Наш брат предполагает, а Ставка располагает, -- вспоминал потом Горелов ту беседу.

В один ничем поначалу не примечательный день пришла телеграмма из Ставки.

И день этот сразу стал необычным.

Катуков торопливо сортировал бумажки и совал их в "министерский" портфель:

-- А эта справочка сгодится, как полагаешь, Кириллыч? Эту цидулю брать?

Но поди угадай, какая бумажка потребуется Михаилу Ефимовичу, какая -- ни к чему.

В телеграмме всего несколько слов: "Немедленно самолетом в Москву".

Катуков надевает меховой жилет, поверх него телогрейку, на телогрейку романовский полушубок.

Лететь придется на "У-2".

Зимой это не самое приятное путешествие.

Три дня мы томимся, ждем вестей, смотрим в низкое серое небо.

На четвертый Катуков с красным от мороза, ветра и возбуждения лицом шумно вваливается в избу.

На ходу сбрасывает полушубок, ватную телогрейку, жилет:

-- Так-то, товарищ член Военного совета армии...

-- Какой армии? -- настораживаюсь я.

-- 1-й танковой, с вашего разрешения.

У меня нет времени вдуматься в смысл нежданного назначения.

Чувствую радостную тревогу от оказанного доверия, предощущаю новые события. До сих пор только у немцев были танковые группы, армии, а теперь и нам такое под силу. Несмотря на поражения, на потерю металлургического Юга, на эвакуацию заводов...

А Катуков без передышки сыплет и сыплет новостями.

Даже не делает пауз, необходимых для большего эффекта:

-- Был у Сталина... В этих валенках по кремлевскому паркету топал... Корпус передаю Кривошеину... С нашего фронта только этот корпус да полевое управление 29-й армии. Общевойсковой штабец. Это и хорошо и плохо. Придется переучиваться и ему и нам... Когда? На ходу. На все про все -- пятнадцать дней. Переброска, формировка, сколачивание и прочее. Некоторые части должны подойти с Западного фронта, другие -- с Северо-Западного. Будут у нас и лыжно-стрелковые бригады, и воздушно-десантные дивизии...

После того как Михаил Ефимович произнес "пятнадцать дней на все про все", я уже плохо слышу остальное.

А он, взбудораженный, не умолкает ни на минуту:

-- Десанты на Псков, Порхов, Лугу... Вместе с армией Толбухина составляем группу генерала Хозина. При окружении демянской группировки группа вводится в прорыв на Порхов, Псков, выходит к Луге, на тылы ленинградско-новгородской группировки немцев и участвует в деблокировании Ленинграда...

Есть от чего прийти в возбуждение.

Есть от чего испытать тревогу.

На переброску частей, на подготовку армии --две недели. А вдобавок ко всему еще и то, что мы с Катуковым никогда не возглавляли такие махины, не решали задач подобного масштаба.

-- Не робей, Кириллыч! -- ободряет меня Катуков. -- Не боги горшки обжигают. Армейский приказ вроде корпусного, только подлиннее, пунктов побольше.

"Это ты, Михаил Ефимович, сам себя шутками успокаиваешь,-- думаю я. -- Небось тоже екает ретивое".

-- Да, чуть не забыл, -- продолжает Катуков, -- помпотехом назначен наш Дынер. А уж Пал Григорьевич в своем ремесле толк понимает. За технику можно не беспокоиться.

-- Насчет Дынера, конечно, повезло, -- соглашаюсь я.

-- Полный порядочек будет,-- обнадеживает себя и меня Катуков.-- А заместителем моим назначен генерал Баранович. Золотой старик! Еще в русско-японскую батальон в атаку водил. Перед этой войной начальником кафедры был. Стратегию постиг и оперативное искусство превзошел. Голова!

Через час я познакомился с прилетевшим из Москвы генералом Барановичем -- сухим, деловито-спокойным стариком с гладко выбритым бледным лицом.

Наутро три "виллиса", два танка и машина с рацией миновали северную окраину деревни.

Катуков, Баранович, Дынер и я отправлялись в пункт сбора армии.

Мы должны были двигаться впереди начавшего передислокацию корпуса Кривошеина, до вчерашнего дня нашего корпуса. Нанесенный на карту маршрут вился по лесным дорогам, пересекал голубые ниточки рек.

На трехсоткилометровый путь отведено было три дня.

Над нами висел пятнадцатисуточный срок подготовки.

Однако в первый день вместо ста запланированных километров мы сделали ровно... семь.

Танковая армия жила только еще в приказах, а на ее части уже обрушились первые невзгоды.

Дороги, по которым мы так уверенно двинулись, существовали лишь на карте.

Нам предстояло следовать дальше по нетронутой снежной целине, стиснутой с обеих сторон густым недвижным лесом.

"Виллисы" застревали быстро и прочно.

Натянутые на шины цепи выбрасывали снег, и колеса погружались все глубже.

Пустили вперед оба танка.

Но, во-первых, танковая колея не соответствовала автомобильной, а во-вторых, танки, взбив перед собой горы снега, сами вскоре застряли, днищем легли на наст. Беспомощно крутились и гусеницы.

Мы испытывали отчаяние.

Стояли с лицами мокрыми от пота, от таявшего снега и угрюмо молчали.

-- Семь километров! -- сплюнул Дынер.-- На ишаках и то быстрее.

-- Целесообразно пустить вперед корпус, -- тактично подсказал Баранович.

Катуков обрадовался:

-- Верно! Там люди, машины. А мы уж вместе с ними.

Ночью нас стали обгонять части корпуса: пехота, танки.

Но темп от этого почти не увеличился.

Чтобы пробить дорогу в целине, нужен был могучий таран, специальная техника. Мы ее не имели.

Танки застревали в сугробах, пехотинцы, быстро выбившись из сил, валились на снег.

Накануне передислокации корпус получил наскоро обученное под Москвой пополнение.

Слабая подготовка, недоедание в тылу и в запасном полку -- все это сказалось в первые же сутки марша.

Среди солдат были и такие, что, впервые в жизни держали лопаты.

Молоденькие бойцы, сбросив с рук двупалые коричневые рукавицы, дули на покрывшиеся водяными волдырями ладони, жалобно смотрели на командиров.

В пору фронтового бездорожья обычно на помощь войскам приходило местное население.

Женщины, ребятишки, старики гатили болота, строили мосты, рыли канавы, очищали проселки. Но здесь поблизости не осталось деревень: немцы сожгли дома и прогнали колхозников.

Мы могли надеяться лишь на собственные покрывшиеся мозолями руки.

Тут-то я и оценил организаторский напор начальника политотдела .корпуса полковника Лесковского.

Он правильно понял: в такое время все до единого -- командиры и политработники, писаря и медики, штабники и ординарцы -- должны взяться за лопаты.

Поменьше суетни, болтовни, общих разговоров.

Побольше работы!

Одна смена отдыхает, другая трудится.

В каждой -- коммунисты, комсомольцы, агитаторы.

Метр за метром белую толщу раздваивал узкий коридор.

В иных местах стены его были выше человеческого роста. Бороться приходилось не только с этим плотно спрессовавшимся под собственной тяжестью снегом, но и с тем, который беспрерывно сыпался с неба.

Неутихающая февральская вьюга заметала только что очищенную дорогу, укрывала бойцов, прилегших отдохнуть.

Специальные команды бродили вокруг трассы, залезали под каждую сосну и ель, щупали каждый бугорок -- не уснул ли под снегом кто-нибудь из солдат.

В разгар снежной эпопеи на меня обрушилась беда.

И, как всегда, с непредвиденной стороны.

Наконец-то нам попался домик.

Неказистый, с окнами, до половины забитыми досками, с черным мокрым полом, истоптанным многими десятками солдатских сапог. Летом сорок первого года здесь, как видно, стояла редакция дивизионной газеты: сохранилась банка типографской краски, которую недоуменно нюхал всякий входивший, и немудреная печатная машина -- "бостонка" со сломанной рукояткой.

Я только прилег на бурку, брошенную в углу поверх свежих еловых лап, как почувствовал боль, от которой потемнело в глазах.

Сквозь полубеспамятство слышал спор двух врачей.

Один говорил -- острый аппендицит, другой -- приступ печени.

Вмешался Катуков:

-- Прекратить прения. Что делать? Оба медика молчали.

-- Надо бы эвакуировать, -- неуверенно посоветовал один.

-- На чем прикажете, коллега? -- ехидно поинтересовался другой.

Мне было не до спора. Меня мало трогала истина, которой предстояло в нем родиться. Я закусил губы, чтобы не стонать, зажмурил глаза, ставшие вдруг горячими.

Боль не ослабевала.

Балыков налил в бутылку кипяток и сунул ее мне под шинель. Потом он ушел куда-то и, вернувшись, доложил:

-- Товарищ генерал, вот привел к вам...

Я поднял отяжелевшие веки: около меня стояла девушка лет восемнадцати. Маленькая, непомерно толстая в полушубке и торчащих из-под него ватных брюках. Она склонила надо мной конопатое широконосое лицо и с полным пренебрежением к моему возрасту и званию приговаривала:

-- Сейчас, миленочек, потерпи, родненький...

Не спрашивая согласия, засучила мой правый рукав и, прежде чем я опомнился, вогнала повыше локтя иглу шприца. Игла торчала в руке долго. Девушка снова и снова наполняла шприц.

-- Это Яшка-солдат,-- шептал Балыков. -- Так ее народ называет. Дар у нее врачебный, хоть образование сестринское...

"Яшка-солдат" не обращала на эти слова ни малейшего внимания. Она деловито занималась моей рукой и по-старушечьи повторяла:

-- Теперь, миленочек, заснешь, а назавтра здоров будешь.

Как в воду глядела!

Только проснулся я послезавтра.

Долго не мог понять, где нахожусь, зачем под боком холодная бутыль с водой.

Потом услышал тихий голос.

-- Ну вот, миленочек, жив-здоров.

И вдруг совершенно неожиданно:

-- Товарищ генерал, разрешите быть свободной, вернуться в свой батальон.

Я сразу все вспомнил, поднялся, чуть пошатываясь от непонятной слабости, подошел к "Яшке", вытянувшейся в струнку насколько позволяло ей громоздкое обмундирование:

-- Спасибо вам.

Веснушки на строгом девичьем лице слились с пунцовым фоном. Она приложила ладошку к ушанке и деловито прошагала к двери.

Я подошел к окну, сбросил маскировавшую его плащ-палатку, открыл примерзшую форточку. В сером утреннем свете, залившем избу, растаял широкий оранжевый язык коптилки.

Метель наконец-то стихла.

За окнами не спеша, устало шла пехота: молодые бойцы и старослужащие.

Молодых можно было отличить по раздувшимся сидрам, по рукавицам, подложенным под непривычно впившиеся в плечи мешки.

Позади меня скрипнула дверь, кто-то грузно ступил на половицы.

Я обернулся: посредине комнаты расстегивал полушубок Горелов.

-- Как здоровье?

-- Как на дороге? -- вместо ответа спросил я. Мы присели к столу.

-- Передовой отряд вышел к Андреаполю,-- вздохнув, сказал Горелов.

Но я обрадовался и этому.

Значит, дорожные мучения остались позади. От Андреаполя до Соблаго можно двигаться по налаженной коммуникации.

А Горелов, уже запахивая полушубок, продолжал:

-- Я тут вам, Николай Кириллыч, летучку пригнал. В ней раскладушка укреплена. То, что для вас сейчас нужно. Мне Яшка-солдат специальное донесение прислала. А уж коль Яшка сказала, для всех закон...

В Андреаполе я нагнал Катукова.

-- Как на том свете обстановочка? -- пошутил он.

-- При всех неприятностях предпочитаю этот.

-- Тогда поехали к Хозину. Неприятности впереди.

Генерал Хозин, прищурившись и склонив набок голову, окинул нас внимательным взглядом, неторопливо пожал руки:

-- Где части?

Катуков звякнул застежкой "министерского" портфеля, извлек исписанный сверху донизу лист плотной бумаги:

-- Вот, товарищ генерал.

Хозин внимательно прочитал список, поднял на нас глаза:

-- Перечень солидный. А как бы в натуре всю мощь увидеть? На подходе? Вам предстоит этот громкий список превратить в реальную силу первой танковой армии. Объяснять сложность задачи, думаю, нет нужды. Вы, товарищ Попель, свяжитесь с членом Военного совета группы генералом Штыковым. И приступайте. Немедля приступайте. Позволю себе напомнить срок готовности -- 17 февраля.

См. далее...

Николай Кириллович Попель (1901 - 1980) - генерал-лейтенант танковых войск, автор книги "В тяжкую пору"...

Справка:

Фёдор Иванович Толбухин (16 июня 1894 -- 17 октября 1949) -- Маршал Советского Союза, Герой Советского Союза, Народный герой Югославии, Герой Народной Республики Болгарии.

-- Родился в деревне Андроники Ярославской губернии в многодетной зажиточной крестьянской семье.

-- Окончил церковно-приходскую школу и Давыдковскую земскую школу.

-- В 1912 году закончил Петербургское коммерческое училище и работал бухгалтером в Санкт-Петербурге.

-- С началом Первой мировой войны призван в армию, служил солдатом-мотоциклистом, затем направлен на учёбу в школу прапорщиков.

-- В 1915 году -- направлен на фронт. Командовал ротой, батальоном на Юго-Западном фронте и за боевые отличия был награждён орденами Святой Анны и Святого Станислава.

-- После Февральской революции был избран председателем полкового комитета. Закончил войну в чине штабс-капитана, в 1918 году был демобилизован.

-- Вскоре вступил в РККА.

-- С августа 1918 года -- военрук военного комиссариата.

-- В 1919 окончил школу штабной службы и участвовал в гражданской войне, будучи младшим помощником начальника штаба стрелковой дивизии по оперативной работе на Северном и Западном фронтах.

-- В 1921 участвовал в подавлении Кронштадтского восстания, а затем в военных действиях против белофиннов в Карелии.

-- Окончил курсы усовершенствования высшего комсостава в 1927 и в 1930, в 1934 -- Военную академию имени Фрунзе.

-- Занимал должности начальника штаба стрелковой дивизии, с июня 1934 года -- начальника штаба стрелкового корпуса.

-- С сентября 1937 года -- командир стрелковой дивизии на Украине.

-- В июле 1938-- августе 1941 годов -- начальник штаба Закавказского военного округа.

-- С началом Великой Отечественной войны -- в той же должности.

-- Август -- декабрь 1941: начальник штаба Закавказского фронта

-- Декабрь 1941 -- январь 1942: начальник штаба Кавказского фронта

-- Январь -- март 1942: начальник штаба Крымского фронта

-- Май -- июль 1942: заместитель командующего войсками Сталинградского военного округа.

-- Июль 1942 года -- февраль 1943: командующий войсками 57-й армии на Сталинградском фронте,

-- Февраль 1943 года -- март 1943: командующий войсками 68-й армии на Северо-Западном фронте.

-- С марта 1943 года - командовал войсками Южного (преобразованного 20 октября 1943 года в 4-й Украинский фронт) и с мая 1944 года -- 3-го Украинского фронтов.

-- С 12 сентября 1944 года -- Маршал Советского Союза.

-- С сентября 1944 года -- председатель Союзной контрольной комиссии в Болгарии.

-- После войны -- главнокомандующий Южной группой войск на территории Румынии и Болгарии, созданной для вероятных военных действий на Балканах (расформирована в феврале 1947).

-- С января 1947 года -- командующий войсками Закавказского военного округа.

-- Умер 17 октября 1949 года в Москве.

-- Был кремирован, урна с прахом захоронена в Кремлёвской стене на Красной площади.

Михаил Семёнович Хозин (22 октября 1896 -- 27 февраля 1979) -- генерал-полковник.

-- Родился в селе Скачиха Кирсановского уезда Тамбовской губернии.

-- В 1907 году окончил церковно-приходскую школу. В 1911 году окончил 3-х классное городское училище и поступил в Саратовское техническое железнодорожное училище.

-- 7 августа 1915 года призван в царскую армию и направлен на службу в 60-й запасной полк (город Тамбов). В 60-м запасном полку в течение одного месяца прошёл службу солдата, затем направлен в учебную команду этого полка, по окончании которой был произведен в ефрейторы, а затем в младшие унтер-офицеры.

-- В феврале 1916 года направлен в 4-ю киевскую школу прапорщиков.

-- Окончив её в июне 1916 года, отбыл на фронт в 37-й сибирский стрелковый полк 10-й сибирской стрелковой дивизии. В составе этого полка и дивизии участвовал в Первой мировой войне на Юго-Западном и Румынском фронтах. Начальник пулемётной команды 37-го сибирского стрелкового полка.

-- В марте-апреле месяце 1918 года поступил вновь работать в контору 5-й дистанции слесарного пути техником. Одновременно вёл общественную работу по военному обучению рабочих и служащих железнодорожников в системе Всевобуч и работал секретарем Кирсановского районного железнодорожного совета Рабочих депутатов.

-- Был на должности районного комиссара служб пути и движения находился до октября 1918 года.

-- С октября 1918 года -- заместитель командира 14-го ртищевского стрелкового полка, с мая 1919 года -- командир 14-го ртищевского стрелкового полка, располагавшегося в Кирсанове.

-- В августе-сентябре 1919 года участвовал в боях с корпусом К. К. Мамонтова под Сампуром и Тамбовом, а также под Воронежем на станции Сомово Юго-Восточной железной дороги.

-- Осенью и зимой 1919 года участвовал в борьбе с Антоновщиной, будучи командиром 294-го стрелкового полка 33-й стрелковой дивизии, а затем командиром 98-й бригады этой же дивизии. Непосредственно участвовал и руководил боевыми действиями под ст. Ртищево, Ломовис, Платоновка, Иноковка, Чакино, Обловка, село Уварово, ст. Селезни-Сабурово и др.

-- В апреле месяце 1921 года - назначен командиром 22-й отдельной бригады войск ВЧК по охране государственной границы РСФСР с Латвией, а осенью этого же года переведён в город Воронеж командиром 113-й отдельной бригады Орловского военного округа, с этой бригадой убыл в Северо-Кавказский военный округ, частично 1923 год вёл борьбу с бандитизмом на Кубани, Тереке и в Дагестане.

-- В январе 1924 года назначен Помощником командира 22-й стрелковой дивизии (Краснодар), откуда осенью этого же года выехал в Москву учиться на военные академические курсы (ВАК) при Военной Академии РККА.

-- По окончании ВАКа с 1925 года до марта 1937 года командовал стрелковой дивизией

-- В 1930 году закончил курсы партполитподготовки командиров-единоначальников при Военно-политической академии.

-- С марта по сентябрь 1937 года был командиром 1-го стрелкового корпуса в Новгороде.

-- С сентября по декабрь 1937 г. заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа, и. о. командующего.

-- С декабря 1937 года по январь 1939 года -- командующий войсками Ленинградского военного округа.

-- C января 1939 года до начала Великой Отечественной войны -- начальник Военной академии им. Фрунзе.

-- С июля 1941 года - заместитель командующего Резервным фронтом Г. К. Жукова.

-- На 26 сентября 1941 -- командующий 54-й армией сформированной для деблокады Ленинграда.

-- С октября 1941 по май 1942 года -- командующий войсками Ленинградского фронта и одновременно (с апреля 1942) Волховской группой войск.

-- Был снят с должности командующего Ленинградским фронтом 8 июня 1942 года.

-- После снятия с должности командующего фронтом в июне 1942 года переведен с понижением на Западный фронт командующим 33-й армией.

-- С октября 1942 до декабря 1942 -- заместитель командующего Западным фронтом. Вновь снят с должности.

-- С 4 декабря 1942 до конца месяца -- командующий 20-й армией (1942--43).

-- С января 1943 -- Представитель Ставки Верховного Главнокомандования при 3-й танковой армии

-- С марта по декабрь 1943 года -- заместитель командующего войсками Северо-Западного и Западного фронтов.

-- С 1944 года -- командующий войсками Приволжского военного округа.

-- В июле 1945 года - отстранен от должности по служебному несоответствию, около года находился в распоряжении Главного управления кадров Вооруженных Сил СССР.

-- С июля 1946 года -- начальник Военно-педагогического института.

-- С февраля 1954 года -- начальник Военного института иностранных языков.

-- С 1956 по 1963 годы -- возглавлял высшие академические курсы, затем факультет Военной академии Генштаба.

-- С ноября 1963 года -- в отставке.

-- Умер 27 февраля 1979 года в Москве.

-- Похоронен в закрытом колумбарии Ваганьковского кладбища в Москве.

Если посмотреть правде в глаза...

0x01 graphic

Петр I.

Художник Иван Никитич Никитин (1680-1742)

Благое дело 17k "Статья" История. Обновлено: 17/02/2009. 17k. Статистика - 2186 читателей (на 21.10.2014 г.).

Петр I был потому Велик, что мыслил масштабно, творил гениально и поступал во благо своей Отчизне. Как никто другой он понимал, какова его роль и всегда старался в каждом новом деле показывать пример другим.

В условиях тогдашней отсталости и алчности, да агрессивности соседей он понимал, что без вооруженной защиты всех дел российских нельзя проводить реформы и поднимать Россию с колен. Ясный ум Государя подсказывал Ему необходимость взять под свой контроль ключевое звено в строительстве армии и боеспособности России - подготовку офицерских кадров.

Петр Великий, зная русскую национальную психологию, понимал, что одними указами дело не сдвинешь с мертвой точки. В силу этого он стал поощрять народ учиться, стараясь доставлять выучившимся "ученым" (а где не требовалось научных знаний, "искусным" и опытным)...

Помимо правительственных указов, Петр Великий с самого начала своей деятельности взял под свое крыло систему подготовки военных кадров. Попечение это было не формальное, а искреннее, отеческое отношение, пронизанное любовью и уважением к будущим офицерам и их наставникам. Важно было то, что оно исходило от верховной власти, подчеркивая тем самым всю важность заботы об офицерских кадрах.

Несмотря на многотрудные дела свои, он не оставлял без внимания и заботы школу подготовки офицерских кадров, не только в лице "бомбардирской" школы и "Школы математических и навигацких наук", но и особой структуры - гвардии, являвшейся подлинной практической школой подготовки офицерских кадров.

Достойным преемником Петра Великого в области попечения о военной школе является Екатерина II, которая была не только шефом Кадетского корпуса, но и лично направляла работу по преобразованию военно-учебного дела.

Другим достойным Императором России в области попечения о высшей школе следует признать Николая I. И его заслуга не ограничивается тем, что при нем и под его началом была создана первая в России военная академия, организованы губернские училища и военно-учебные заведения были оформлены в систему, в которой были упорядочены и вопросы обучения и воспитания, но и то, что он покровительствовал таким талантливым организаторам, как его брат Михаил Павлович и генерал-адъютант Я.Ростовцев.

Последним из российских Императоров достойно покровительствовавших военно-учебному делу следует назвать Александра II (1818-1881; Император с 1855 по 1881 г.). Благодаря его покровительству удалось развернуть плодотворную деятельность по реформе военно-учебных заведений генералам Д.Милитину и Н.Исакову. Вот у кого надо учиться настоящему покровительству.

Что мешает сегодня возродить эту добрую традицию? Попробуем определить кто и что должен был бы делать в этом направлении.

Попечительство о вузах, на наш взгляд, должна проявить русская патриотическая интеллигенция, которая в неоплатном долгу перед Отчизной, ее Вооруженными силами и офицерством.

Попечение о военной школе следует ждать и от православной церкви. Само название "христолюбивого", данное русскому воинству нашей церковью, объясняет собою и тот идеал, который должен быть у русского войска, и характер его отношения к службе и к другим народам.

Попечение о военно-учебных заведениях - это и организация действенной социальной защиты как тех, кто работает в них, так и офицеров, которые для обучающихся в военных школах представляют образец того как реально на практике обеспечивается престижность офицерской службы.

Вопрос о социальной защите военнослужащих - из числа древних. В России он стоял все время существования регулярной вооруженной силы. И здесь большое поле деятельности Законодательной власти РФ.

Сущность политики в данной области в середине прошлого столетия сформулировал в объемном труде о военном хозяйстве профессор военной академии В. Аничков: "Размер денежного довольствия представляется предметом первостепенной важности. Оклады его должны быть достаточны для обеспечения всех его насущных потребностей". Далее он делает вывод: "Достаточность размеров денежных окладов офицеров имеет весьма важное влияние на моральное качество войск и на обеспеченность материального быта"{9}. И тут большое поле деятельности для правительства РФ.

В заключение несколько слов о самом военном ведомстве - Министерстве обороны, а также о военачальниках и командирах полковых.

Мне уже пришлось писать о том, какова роль Министра обороны:

Внимательное рассмотрение некоторых таких инициатив показывает, что этот орган военного руководства подчас выступает с такими инициативами, которые к числу попечительских не отнесешь. Почему вместо заботы о благе военнослужащих в самом министерстве составляют новые планы по ущемлению законных прав офицеров? Почему некоторые полководцы стремятся усложнить жизнь офицерской семьи, а бесправие офицерского состава поставить еще одной ступенью выше?

Не пора ли, господа военачальники и военные чиновники из военного министерства перестать бить по своим?

0x01 graphic

Король Прусский Фридрих Вильгельм III с сыновьями

благодарит Москву за спасение его государства.1896.

Художник Николай Сергеевич Матвеев (1855-1939)

Беспредел? 16k Оценка:6.00*3 "Статья" Публицистика Обновлено: 17/02/2009. 16k. Статистика - 3145 читателей (на 22.10.2014 г.)

Предельные сроки службы или беспредел?

Предел - это грань, до которой можно дойти без риска иметь негативные последствия для чего-то. К примеру, есть предельные нагрузки, выходя за рамки которых можно подорвать здоровье и даже потерять жизнь.

В чем же состоит интерес государства и заинтересованность офицера? Государственный интерес, говоря вообще, заключается в том, чтобы использовать на службе государственных служащих до тех пор, пока та или иная категория приносит ему (государству) ощутимую пользу. Для понимания сути вопроса приведем пример из военной истории.

В 1806 году Пруссия под Йеной потерпела сокрушительное поражение от французов. Это побудило прусского короля задуматься о причинах поражения и изыскать меры по повышению боевой готовности прусской армии. Генерал Шарнгорст, который стал во главе военной реформы, обратил внимание на офицерский корпус и пришел к мнению, что надо в корне менять кадровую политику.

В самом корпусе офицеров Шарнгорст различил 3 совершенно различные по ценности категории. Первую категорию составляли самые старые офицеры - участники Семилетней войны; они были пропитаны еще старыми традициями, отличались усердием и исполнительностью в службе, храбростью, преданностью долгу, но большинство из них уже одряхлло, ум их потерял гибкость и способность понимать новые условия боя. Вторую - самую худшую категорию - составляли офицеры, поступившие в армию вслед за Семилетней войной; полученный ими незначительный боевой опыт рейнских и польских походов совершенно растворился в будничной жизни и службе на учебных полях; они были скорее инструкторами учебного поля, чем солдатами, на войну шли очень неохотно. Наконец, третью - самую лучшую категорию - составляли молодые офицеры, еще полные чувства чести и горячего желания учиться и совершенствоваться в настоящем военном деле.

Через насколько недель после Тильзитского мира по повелению короля была образована особая следственная комиссия, а несколько времени спустя трибуналы в полках. На эти учреждения было возложено рассмотреть действия во время войны всех чинов армии от фельдмаршала до прапорщика с целью очистить армию от всех порочных элементов и дать ей уважение народа.

Работа следственной комиссии опровергла газетные толки и клеветы, будто во время войны все офицеры были за фронтом. Комиссия открыла многие скромные заслуги и показала, что из 7 тыс. офицеров только 208, т. е. всего около 3%, оказались недостойными своего мундира.

Однако возрождение армии не могло ограничиться одной деятельностью следственной комиссии и удалением только лиц, нарушивших свой долг и присягу.

Помимо этих лиц наверху армии оставались люди, хотя и не запятнавшие себя ничем позорным, но всецело проникнутые прежней рутиной, мелочностью и убожеством мысли. Переродиться эти люди не могли, а оставаясь у власти во главе войск, они опять задавили бы всякую живую мысль, инициативу и самостоятельность подчиненных, свели бы все дело опять к мелочам строевого и внутреннего уставов и остались бы, таким образом, только на бумаге, шедшие сверху, все самые лучшие приказы и пожелания.

Реформаторская деятельность в этом направлении Шарнгорста и его преемника Бойена была настолько энергична, что из 142 генералов, - участников войны 1806 г., - к войне 1813 г. в рядах армии остались лишь двое: Блюхер и гр. Тауэнцин.

Был принят ряд мер для поднятия уровня образования среды генералов и офицеров.

Параллельно с возрождением армии шло возрождение народа и его примирение с армией. В прусских университетах шла горячая проповедь патриотизма{1}

Теперь обратим внимание на вторую сторону вопроса - в чем кроется заинтересованность самого офицера.

Чем же определяется это потребное для личных нужд время, которое должно остаться до ухода в мир иной?

Увеличение сроков пребывания в должности - это путь к старению армии. Разве нам нужны 50-летние капитаны? Неужели временной ценз - это главное в служебном продвижении офицера?

Что же на самом деле может произойти в результате поднятия вверх планки предельного возраста?

Тот, кто не служил в войска, не воевал, не хлебнул горя армейского, тому непонятно как это укорачивается офицерская жизнь. Но тот, кто прошел через огонь, воду и медные трубы, не всегда вышел из испытаний закаленным, как сталь, но, чаще всего, подорвавши здоровье и истощивши силы физические, моральные и психологические.

Так, в чьих же интересах готовится "нововведение"?

0x01 graphic

"Переход Суворова через Альпы".

Художник Василий Иванович Суриков

Когда армия придает вес дипломатии 9k "Статья" История . Обновлено: 17/02/2009. 9k. Статистика - 2341 читателей (на 22.10.2014 г.)

Когда появилось нарезное ружье, мало кто предполагал, что его массовое использование на поле боя вызовет поистине революционный поворот в стратегии и тактике.

Войска, рассосредоточенные по фронту и в глубину, выходили из зоны видимого наблюдения и контроля, становились недоступными для оперативного управления.

Полководцы были озадачены возникшей проблемой и еще долгое время пытались действовать по-прежнему, пытаясь сохранить в своих руках все бразды правления войсками.

Сейчас не установить того факта, кто из первых ротных командиров проявил инициативу и принял самостоятельно решение в сложной обстановке, но с этого момента с чьей-то легкой руки в войсках и в обществе стало ходить мнение о том, что "войну теперь ведут капитаны", так как только им стало возможно действовать на поле боя адекватно сложившейся обстановке.

Многие поначалу воспринимали эту ироническую поговорку как некий упрек высшему командованию, а некоторые даже попытались построить некую теорию о ненужности высшего командного состава (к примеру, как Л.Н. Толстой в "Войне и мире").

Но на самом деле все обстояло иначе: высший командный состав не потерял своего значения, а вот его функции, приемы и способы руководства войсками должны были коренным образом измениться - необходимо было не только искать новые средства управления, но и возникла необходимость передать часть распорядительных функций вниз, т.е. подчиненным командирам. Кроме того, потребовалось опереться на их самостоятельность и инициативу, что ранее старшим начальством воспринималось не только болезненно, но и с подозрением.

Сколько прозорливости и мужества надо было иметь великому А.В. Суворову, чтобы заявить об этом и на практике осуществить реализацию великого педагогического принципа подготовки войск - учить так, чтобы каждый понимал свой маневр.

Простой воин, до того обезличенный и "пригнанный" качестве винтика к военной машине Империи, возвеличивался до степени бойца разумного, здравомыслящего, активного, инициативного творца победы над врагом.

Его отличие от воина героической эпохи состояло в том, что тот, воин древних времен, был герой-одиночка (как наш Илья Муромец). Подвиги свои он совершал один и не помышлял над собой никакой власти. Новый, суворовский воин, был тоже герой. Но его геройство заключалось уже в том, что он был не только смел и отважен, но и в том, что действовал сообща, поступал по законам товарищества, считал за честь положить свою душу за боевых товарищей своих, а командиров своих чтил и подчинялся им беспрекословно и сознательно.

Мало, однако, было признать изменение боевой роли ротных и батальонных командиров, надо было выяснить должную суть изменений в их качествах, стиле и характере деятельности. Если раньше от солдата требовалась жесткая, без рассуждений, дисциплина и повиновение, то с изменениями в тактике (рассыпной строй; повышение активности и самостоятельности мелких подразделений и т.п.) солдата надо было активизировать, т.е. побуждать без команды, угрозы и проч. идти под пули неприятеля, преодолевая инстинкт самосохранения и жгучее желание уклониться от боя. От командира потребовалось внимательное изучение солдата, его психологии, особенностей, мотивации и т.п.

Суворов. Его "солдатчину" считали чудачеством, но он уже тогда вывел для себя незыблемое правило: "Научись повиноваться, прежде нежели будешь повелевать другими - будь добрым солдатом, если хочешь быть хорошим фельдмаршалом"...

Начав с винтовки, мы пришли к пониманию того факта, что всякое изменение в средствах борьбы неизбежно ведет к изменениям в стратегии и тактике, а новое военное искусство предъявляет более серьезные требования к качествам и подготовке офицерского состава.

Как пример, приведем следующие сведения. Во время 1-ой мировой войны немцы впервые применили отравляющие вещества на поле боя. Русское правительство на это тактическое новшество отреагировало своеобразно: приказало ввести в курс обучения военно-учебных заведений курс химии. Для этого из университетов были приглашены профессора химии, которые и начали преподавать основы химической науки кадетам и юнкерам, в то время, как требовалось обучать тактике применения химического оружия на поле боя и способам защиты от него. Но гражданские профессора и не знали этого предмета...

Если все выше изложенное подытожить, то можно сказать следующее: государство, в котором нет аналитиков, которые не только отслеживают все изменения в военном деле, науке, открытиях и изобретениях, но и умеют видеть их военно-прикладное значение, неизбежно допускает просчет в своей военной политике и практике подготовки войск.

Но для этого надо иметь и аналитиков и серьезных ученых.

Что ж, прав был Мольтке: "Армия дает дипломатии вес и опору, но только до тех пор, пока она действительно в боевой готовности"...

"Утро стрелецкой казни" 1881г.

Художник Василий Иванович Суриков (1848-1916)

Дом на песке 15k Годы событий: 1815. "Статья" История Комментарии: 4 (04/12/2007) Обновлено: 17/02/2009. 15k. Статистика - 2519 читателей (на 22.10.2014 г.)

Библейская притча повествует нам о разумном и неразумном хозяине. Один из них построил дом на прочном основании, а другой - на песке. И вот, пошел дождь, разлились реки, подули ветры и устремились они на возведенные строения. Тот дом, что был построен на прочном фундаменте, устоял, а построенный на песке - рухнул. "И было падение его великое" (Матф. 7, 24-27).

Нам это поучение дало понять следующую мысль: всякое дело, если оно рассчитано надолго, только тогда будет иметь жизненную силу, когда в его основе будет прочное основание.

Подготовка офицерских кадров для государства - это дело на длительную перспективу, а само военное дело - столь серьезное государственное занятие, что его надо строить на прочном основании, иначе первые же испытания разрушат учреждение, возведенное на песке.

Мысль очевидная, да не всеми понятая. В силу этого обстоятельства, попытаемся уточнить сказанное. Фундаментальной основой военного дела являются офицерские кадры, но не полководцы и военачальники. Это, пожалуй, цементирующая основа, придающая основанию определенные формы и крепость. Речь идет о рядовом офицерстве и, прежде всего, о младших офицерах.

Без всяких натяжек можно сказать, что общевойсковой командир - главная фигура на поле боя, так как на него работает авиация, артиллерия, военные инженеры и прочие рода войск. Говоря иными словами, общевойсковой офицер - дирижер боя. Все остальные в "военном оркестре" играют по его сценарию.

Выводы: младшее офицерство бесценно, ибо составляет фундамент вооруженных сил; офицер общевойсковой - элита офицерского корпуса (во всяком случае, так должно быть).

Для этого обратимся к нашей истории - доброй наставнице нашей.

Обратим внимание на малоизвестный факт нашей военной истории, а именно, на создание в России сети губернских военных училищ, которые, располагаясь по всей территории империи, вбирали в себя лучших сынов Отчизны и готовили их к принятию воинского звания.

Любопытно, в этом отношении "Предписание" генерал-майору Бегичеву, данное Александром I, в преддверии его поездки по России.

Что же получила Россия? Прежде всего, на местах значительно активизировалась работа по воспитанию дворянства, самой перспективной части тогдашнего общества. Во-вторых, воспитание и образование дворян стало вестись по прогрессивным программам и планам и это вело к повышению качества подготовки будущих офицеров и гражданских служащих. В-третьих, губернское "сито" отсеивало случайных и негодных людей и оставляло для дальнейшего продвижения лучшие кадры.

Не это ли дало к Отечественной войне ту массу молодых офицеров, на которых опирались М.И. Кутузов, П.И. Багратион, М.Б. Барклай-де-Толли и другие полководцы и военачальники этой Великой войны?

На какие мысли наталкивает этот исторический факт? Мысль одна - надо вновь поездить по России с целью приискания мест для подготовительных (кадетских) военно-учебных заведений, да создать в глубинке те очаги притяжения, которые были бы в состоянии привлекать к себе лучшую молодежь для последующей государственной и военной службы. Не пора ли формирование государственной и военной элиты возвести в систему?

И, последнее, наши вооруженные силы сегодня - это дом, построенный на песке. Ветры и бури еще не утихли...

Так не пора ли укреплять фундамент?

0x01 graphic

Меньшиков в Березове. 1883.

Художник Суриков Василий Иванович (1848-1916)

Офицеры стали думать! 10k "Статья" История Комментарии: 1 (02/12/2007) Размещен: 02/12/2007, изменен: 12/03/2012. 10k. Статистика - 2660 читателей (на 22.10.2014 г.)

Полковник Н.Н. Головин, в своей книге "Высшая военная школа" (СП б., 1911) он активно развивал так называемый прикладной метод обучения, действие которого он увидел во Франции.

Если упростить суть, то все дело состояло в том, что так называемое "книжное обучение", во главу которого ставится известная точка зрения, доминировало в учебном процессе академии. Любое уклонение от этого "авторитетного" мнения рассматривалось как крамола, ересь, а его носитель не только попадает под огонь беспощадной критики, но и признается лицом вредным. Другими словами, самостоятельность мышления всячески пресекается, творческие порывы обучаемых гасятся.

Против этого-то и выступил профессор Н.Н. Головин и группа молодых преподавателей Николаевский Академии генштаба.

Факты из книги. "Обучая зубристике, мы воспитываем в ученике не умение трезво смотреть на факты, не умение прямо взяться за дело, но стремление смотреть на жизнь через бумажную призму и искать шаблона, решая все "по примеру прежних лет".

"Личное "я" обучающегося (офицера, а не ребенка и школьника) слишком сильно. Поэтому необходимо активное участие самих обучающихся. Высшее образование должно быть, строго говоря, по преимуществу самообразованием - в высшей школе и долго еще после окончания ее. Поэтому высшее образование может основываться только на самостоятельной работе обучающегося и на самом широком к нему доверии".

"Нашей постановкой академического дела мы готовим скорее военных ученых, чем военных начальников. Мы готовим более военных критиков, но не военных деятелей".

Мы не умеем решаться. Во всякого рода деятельности самое худшее - ни на что не решаться. Умение же решаться есть самая суть военной деятельности".

Вначале на нововведения Головина смотрели сквозь пальцы - "пусть, мол, возится со своим прикладным методом". И в самой академии не очень-то опасались новых веяний. В академии начался расцвет мысли. Несмотря на то, что "новый режим" продержался всего 3 года, с 1911 по 1913 гг., около кафедр создалось течение мысли иногда находившееся под сильным влиянием Запада. Военная литература обогатилась работами Изместьева, Головина, Черемисова, Марушевского, Незнамова, Матковского, В. Новицкого, Кельчевского и др.

"Беду" почувствовали в среде высшего дворянства Санкт-Петербурга. Весть о русских "младотурках" быстро разнеслась по модным гостиным столицы. "Единственный критериум - разум" - это было неприемлемо в старой армии, потому что офицеры-слушатели, как об этом с ужасом шептались кумушки в питерских гостиных, "стали думать".

Против новой системы преподавания были сосредоточены нужные силы, и его судьба быстро решилась. Съезд объединенного дворянства, прямым давлением на Николая II, даже помимо военного министра, в 24 часа устранил Щербачева бывшего в ту пору начальником академии. Головин был отправлен командовать полком в деревню, в глушь... другие деятели реформ также постепенно вытеснены и выдвинутый тем же съездом дворянства Янушкевич пришел в академию с директивой вернуть ее "на путь доблестных предков", и вот тогда-то, т.е. в 1914 г, пытались сделать из академии ... "барскую учебную команду"...

Так что же испугало "высший свет"? Конечно, просвещение офицерства, развитие умения самостоятельно оценивать происходящее. В понятиях слабой власти невежественный офицер - удобное орудие в политической борьбе, в понятиях сильной власти - только умный и просвещенный офицер является надежной опорой конституционной власти.

Как исторический пример. Александр Македонский и Аристотель...

Успокаивая уязвленное честолюбие Александра, Аристотель оправдывается, утверждая, что эти учения хотя и обнародованы, но вместе с тем как бы и не обнародованы. В самом деле, сочинение о природе было с самого начала предназначено для людей образованных и совсем не годится ни для преподавания, ни для самостоятельного изучения. Речь шла о "Политике" Аристотеля, где он очень тонко раскрывал механизмы государственного и военного управления.

Но, похоже, заблуждаются на счет глубоких и всесторонних знания, необходимости самостоятельного мышления не только правители, но и сами граждане, офицеры, в том числе. Как много приходится видеть людей, которые свои познания ограничивают рамками учебной программы, официальными требованиями (законов, наставлений, инструкций, предписаний и т.п.) и не пытаются каждый день расширять свой кругозор и изощрять мысль.

Такой человек не только обкрадывает самого себя, но и играет на руку людям нечистоплотным, коварным и расчетливым - им выгодно иметь дело с невежественным человеком, который все воспринимает за чистую монету.

Так нужна ли нам самостоятельность мысли? глубокие и всесторонние знания? самостоятельное понимание происходящего? свой, собственный взгляд на положение дел?

Решайте...

0x01 graphic

Автопортрет.

Суриков Василий Иванович (1848-1916)

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 24/10/2014, изменен: 24/10/2014. 97k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 12 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: Попель: "В боях "местного значения" льется порой не меньше крови, чем при взятии больших городов, и не менее ярок в них солдатский подвиг"...

Каменев Анатолий Иванович "Бои местного значения"...

Каменев Анатолий Иванович
"Бои местного значения"...