ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Дружина храбрых!

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:

  
  

[]

Кирасиры в 1763 году

  

АРМИЯ - ДРУЖИНА ХРАБРЫХ

М. Меньшиков

  
  
   Нужна вера в могущество страны - Народная гордость - могучая пружина жизнестойкости нации - Военное дело должно стать делом всей жизни - Нужно отречься от гибельного предрассудка демократизации армии - Дружинами храбрых начинались все государства - Нашей стране нужна превосходная постоянная армия - Почему офицеры бегут из армии - О штатском разложении военной школы - Без хорошо поставленной армии Россия немыслима
  
  
   Когда, к изумлению всего света, некоторые части русской армии и флота подняли бунт, это невероятное явление пыта­лись объяснить просто: в России идет революция, чего же вы хотите? Но вот в республиканской Франции, давно пе­режившей революцию, повторяется то же самое. Вспыхива­ет случайный мятеж виноделов, и пехотные полки отказыва­ются повиноваться, а матросы на броненосце "Виктор Гюго" чуть было не повторили нелепую эпопею "Потемкина". В двух странах, столь далеких по истории и образу правления, совершается нечто странное и чрезвычайно сходное в обла­сти глубоко важной - в области духа народного.
   *
   Давно отмечены неблагоприятные условия, сближающие нас с Францией. Обе великие державы оскорблены в сво­ей гордости народной. Обе побиты соседями, и обида эта не отомщена.
  
   Пока не восстановлена вера страны в свое могу­щество, нужно ждать печальных неурядиц. Все низкое, что есть во всяком народе, подымает голову. Скованные госу­дарственной дисциплиной рабские инстинкты начинают го­ворить громко. Внутренние враги, которые гнездятся в тка­нях всякого народа, действуют все с большей наглостью. Развивается пропаганда всевозможных отрицаний, неуваже­ние к национальной вере, пренебрежение к родной культу­ре. Оплевываются старые знамена, проповедуется цинизм, восстание против всякого авторитета.
  
   Во Франции среди будто бы глубокого мира давно идет яростная борьба с цер­ковью, с армией и национальностью, идет та же пропаганда отречения от своей истории, что у нас. В обеих странах глав­ным орудием всякой пропаганды - печатью - давно ов­ладели враги христианского общества, цель которых - рас­строить Европу, чтобы превратить ее, так сказать, в Европу. Одинаковые причины порождают те же последствия.
   *
   Было бы ошибкой думать, что только Франция и Россия захвачены разрушительным процессом. Германский мир, правда, покрепче кельто-славянского. Германия имела некогда счастье провести свою революцию на религиозной почве и укрепила этим дух народный до такой степени, что анархия над ним пока бессильна. Германия имела великую удачу на переломе миросозерцании, в середине прошлого века, запастись блестя­щими победами. Народная гордость ее надолго удовлетворена; как могучая пружина, она развертывается в явлениях жизнен­ных и жизнестойких.
  
   Идея великого отечества попирает са­мую тень измены. Равнодушие к родине кажется черной не­благодарностью. Неповиновение державной власти - подлос­тью. Все это - колоссальный нравственный капитал - куда поважнее пяти миллиардов, что оставил Германии Вильгельм I.
  
   Если немцы присваивают этому государю титул великого, то потому лишь, что чувствуют национальное величие, связанное с его скромным именем, тем не менее, даже исключительно счастливая Германия испытывает подтачивающее дух народ­ный влияние анархии. О неповиновении войск и флота, конеч­но, нет и речи, но одна из самых могущественных партий в рейхстаге, опирающаяся на самый широкий круг избирателей, уже не встает в честь императора. В ее программе, как ultima ratio стоит грабеж одних классов другими.
   *
   Французские события заставляют еще раз вернуться к вопросу: существуют ли в Европе громадные армии, о кото­рых говорит статистика? Что государства подавлены содер­жанием огромных полчищ - это бесспорно, но армии ли эти полчища? Насколько они удовлетворяют военным и го­сударственным требованиям? Вопрос чрезвычайно острый - особенно у нас и во Франции, с которых военное разложе­ние началось. А что, если эти необъятные толпы молодежи, плохо воспитанной, наскоро кое-чему обученной, заражен­ной общею распущенностью, только даром едят народный хлеб? Что, если в минуту национальной опасности армия первая изменит своему отечеству? Надо вдуматься в это серьезно.
   *
   Высшие военачальники во всех странах - люди старые; они родились в строгие времена, когда феодальная дисциплина насквозь проникала народ. Генералы непосред­ственно знакомились с солдатами полстолетия назад, когда были прапорщиками, и понятие о солдатах у них архаиче­ское. Им доселе молодой парень из деревни кажется доб­рым малым, вымуштрованным суровой семейной властью и внушениями веры. Подучить, как прежде, такого парня мар­шировке и стрельбе - вот вам и солдат. Но это представ­ление неверное, глубоко вредное.
   *
   За полстолетия мир реши­тельно переродился. Нынешний материал для армии совсем не тот, что прежде. Вся подготовительная дисциплина исчез­ла: сплошь исчезло крепостное уважение к барину-офицеру, исчезла привычка повиновения старшим, страх пред влас­тью. Подрастающая молодежь в Европе не знает ни розги, ни палки, ни тех суровых средств, которыми тысячи лет дрес­сировался человек-зверь.
  
   Политический гуманизм имел свои хорошие и свои отвратительные стороны. Еще так недавно дети государей и старой знати воспитывались гораздо стро­же, чем теперь воспитываются дети черни.
  
   К темным народ­ным слоям сразу была применена рыцарская прерогатива - личная неприкосновенность.
  
   Ждали подъема народного дос­тоинства, и, может быть, благородные элементы в народе действительно возвысились, но элементы, от природы низ­кие, почувствовали то самое, что укрощенный зверь, когда с него снята узда. С возвращением к естественным условиям и зверь, и звероподобный человек быстро дичают. Они теря­ют культурную сдержку, становятся теми "естественными людьми", остатки которых еще водятся в глуши далеких материков.
  
   Среди нынешней народной молодежи встреча­ется, конечно, еще большой процент культурных людей. Есть прирожденно благородные, но наряду с ними с каждым де­сятилетием все резче выступает элемент дичающий и даже одичавший. Озорники дома, охальники, головорезы, эти "есте­ственные" молодые люди не только не приобретают привыч­ки к повиновению в родной семье, но приобретают обратную привычку - держать в страхе своих стариков, плевать на них, а подчас и поколачивать. С этой новой привычкой "есте­ственный" молодой человек, пройдя подготовительную школу деревенского разгула, идет на фабрику либо кочует по город­ским "легким хлебам", от трактира к трактиру. Наконец его призывают к отбыванию священного долга перед отечеством, ставят под знамена. Как вы думаете, чудесное приобретение делает армия в лице такого молодого человека?
   *
   От опытных генералов я слышал, что в два-три года, если налечь на обученье, можно приготовить хорошего солдата. Я с этим, безусловно, не согласен чисто по психологическим основаниям.
  
   В два-три года нельзя приготовить никакого специалиста. Вы его едва научите теории за столь короткое время, а когда же практика? Практика же, более необходимая, чем теория, требует не только большого, но непрерывного времени.
  
   Кто хочет быть хорошим сапожником, тому нельзя поучиться этому делу три года и бросить его. Нужно шить сапоги всю жизнь. Есть прирожденные артисты военного дела; они усваивают его очень быстро. Но даже артисту стоит лишь бросить свое искусство, чтобы разучиться ему. В какой хотите области труда поставьте это условие - на­учившись ремеслу, бросить его, - и всюду это условие пока­жется безумным. А в самом важном после хлебопашества труде народном - в военном деле - это безумное усло­вие введено в закон. Я вовсе не уверен, чтобы даже из даровитого рекрута можно в три года сделать хорошего солдата. Чисто технически это очень трудно. Даровитых же так немного. Нужно ли прибавлять, что далеко не одно техниче­ское обучение делает солдата? Трехлетний новобранец будет держать ружье, но кто поручится, что уменье выпустить пулю он не использует против своего же ротного командира?
   *
   Правительства должны знать, что кроме кипучей пропа­ганды в деревне, где молодежь народная захватывается анар­хией на корню, кроме усиленной агитации в казармах есть еще одна сторона революционированья армии.
  
   Все разруши­тельные партии стараются провести в войска своих едино­мышленников - просто чтобы обучить революционную мо­лодежь военному искусству. На казенный счет, под видом правительственной армии, революция обучает свои собствен­ные батальоны.
  
   Пред вами стоит бравый солдат, унтер-офи­цер, фельдфебель. Он исправнее других, но кто знает его за­мыслы? Чей, собственно, он солдат - ваш или врагов ваших?
   *
   Если говорить о государственной армии, то пора бросить крайне легкомысленный взгляд, будто все обязаны быть солда­тами и все могут быть ими. Это глубочайший абсурд, который стоил нам проигранной войны и потери мировой нашей роли.
  
   *
   Японская война была, в сущности, первая, которую вела наша армия на началах общей воинской повинности. В последнюю восточную войну новая система еще не успела пустить корня, и дух армии был еще старый. Уже и тогда, было отмечено, что "армия не та", и тогда случились эпизоды, о которых стыдно вспомнить. Но во всем блеске нелепость новой системы ска­залась именно в Маньчжурии, куда из трехмиллионного обу­ченного полчища пришлось послать сброд, оказавшийся часто ниже всякой критики. Бородатые запасные, омужичившиеся в деревне, обабившиеся, распустившиеся, разучившиеся воинско­му делу до неумения держать ружье, - они шли не в бой, а на убой, и если увлекали молодых солдат, то скорее "наутёк".
  
   В силу того же глупого принципа - всякий, мол, годен стоять во фронте, - в действующую армий посылали части, где иной раз до 40% было евреев, где чуть не весь офицерский состав были поляки. В результате евреи устраивали искусственную панику в войсках, а в службе России разделились так: треть бежала, две трети сдавались в плен.
  
   Были отдельные случаи героизма среди евреев и поляков, но общая роль инородцев была крайне пагубна, как расскажут когда-нибудь неофициаль­ные мемуары лиц, вернувшихся с войны.
   *
   "Что же делать?" - вы спросите.
  
   Как я уже не раз писал, следует отречься от гибельного предрассудка демократиза­ции армии. Если нельзя сразу, то необходимо хоть постепен­но, но настойчиво переходить к старой, разумной системе, к системе постоянной армии, армии не количества, а качества. Обучайте военному искусству весь народ, но не смотрите на это как на армию. Начните обучение строю и выправке с народных школ, отмените все льготы, требуйте, чтобы каждый гражданин - как в Японии и отчасти в Германии - был бы подготовлен защищать отечество. Но серьезную военную силу набирайте лишь из способных людей и нравственно под­ходящих, причем основным условием следует ставить то, что­бы они посвятили себя службе не на время, а навсегда.
  
   *
   Толь­ко такая, постоянная армия, с долговременною привычкой к дисциплине и к идее долга, может быть оплотом государства.
  
   Армия берется, конечно, из народа, но она не должна быть народом, или она обращается в милицию, в вооруженное сбо­рище, опасное более для своего отечества, чем для врага. Вся сила армии - в героизме, в преданности своим знаменам, в безусловном повиновении Верховной власти. Но эти каче­ства на земле не валяются - их нужно поискать да поискать. В народе они есть, но в скрытом состоянии, - раскрываются они лишь в особом сословии, как и другие качества народ­ные.
  
   Необходимо, чтобы армия была особым сословием, то есть классом постоянным, а не сбродом, который распускают, едва собрав. Распущенность армии - органическое ее свой­ство, вытекающее из основной идеи - роспуска.
   *
   Само прави­тельство, распуская армию физически, распускает ее мораль­но. Само правительство, назвав военное дело "повинностью", теряет здравый взгляд в этом вопросе.
  

[]

Урок фехтования в Михайловском артиллерийском училище (1915)

  
   Пора вернуться к убеждению древних, что это вовсе не повинность только, а, прежде всего, - призвание и что только та армия хороша, которая хочет быть армией и остается ею навсегда.
  
   Какого вы хотите воинского духа, когда солдат знает, что он гость в полку, что вся его долгая жизнь будет посвящена какому хо­тите делу, только не военному?
  
   Воинский дух, как всякое увле­чение, накапливается - и для этого нужно время. Лишь то делается священным в глазах наших, чему - как некоему богу - мы приносим самое великое жертвоприношение - свою жизнь. Всякое случайное дело есть чужое дело-толь­ко постоянное занятие может быть освоимо.
  
   Кому же придет охота втягиваться на два, на три года в профессию, чтобы ее бросить?
   *
   Не то беда, что современные армии велики, а то, что они не армии вовсе. Переодетые в солдатские мундиры дере­венские парни парадируют кое-как в мирное время, застав­ляя трепетать сердца кухарок, - но попробуйте двинуть их на исполнение долга - они разбегутся, как солдаты 117 полка, или забунтуют. Для спасения государств, угрожаемых более изнутри, чем извне, необходимы хоть не большие, но постоянные армии, необходим строгий отбор людей, по при­званию и таланту. Только талант удерживает человека иной раз на скромном и неблагодарном ремесле.
  
   Дружинами храбрых начинались все государства. Только дружины храбрых могут спасти современные общества от распада.
   *
   Как многое, что я пишу, моя статья о необходимости постоян­ной армии удостоилась гвалта со стороны еврейской печати. Еще бы! Постоянная армия - это для смуты нож острый, это вопрос посерьезнее парламентского; в сущности, это - цент­ральный вопрос, в котором скрыто "быть или не быть" совре­менному обществу. Парламент, безусловно, необходим для кон­троля власти, для хозяйственного подсчета, для соображения законов. Но постоянная армия необходима для самого суще­ствования власти, для осуществления ее решений. Пока еще государственность наша только трещит и колеблется. Пока еще теперешняя краткосрочная армия донашивает старые элемен­ты постоянства - дисциплину, послушание. Но времена меня­ются с калейдоскопическою быстротой. Пройдет пять, много десять, лет - и во что обратится армия, охваченная пропаган­дой бунта? Или вы думаете, что этого никогда не будет? Но почему ж, однако? Раз засвидетельствовано появление чумы сразу в сотне пунктов, необходимы крайне решительные меры, чтобы иметь право утверждать, что вы оборвали заразу. Где же эти меры? Их что-то не видно, да и возможно ли тут что-нибудь действительно решительное - вопрос.
   *
   Из мер, которые все должны быть приняты и ни одна не упущена, самою действенною угрозой бунту явилась бы имен­но постоянная армия. Власть государственная, как бы она ни называлась, - даже республиканская, даже социалистическая, нуждается в инструменте, без которого она - как скрипач без скрипки - ничто.
  
   Невозможно себе представить обще­ство без закона, невозможно вообразить закон без повели­тельной силы, обеспечивающей его исполнение. Такою силою во всех государствах до сих пор являлась армия.
   Измененная в своей древней системе, демократизированная армия всюду деморализировалась. В результате сама государственность разных стран начинает испытывать то самое, что испытывают здания с плохим фундаментом.
   Не во всех странах одинаково, но во многих чувствуются признаки какой-то беды, беды внут­ренней, грозной, которая еще не наступила, но когда наступит, то напомнит худшие времена истории. В результате загадоч­ной эры прогресса, великих изобретений и открытий, в ре­зультате великих свобод и выступления на сцену пучин на­родных является всюду страшное падение авторитета, упадок культа, крушение обычаев и установлений, и в конце концов теряется сцепление общества, то химическое сродство, кото­рым элементы государственности удерживались от распада.
   Из твердого состояния общества переходят как будто в жид­кое, дальнейшей эволюцией которого угрожает быть рассея­ние в пар. Стремительный подъем народных слоев от пре­жней суровой стихийной жизни - к жизни искусственной, капиталистической влечет за собой анархию, против которой европейские общества еще не придумали действенных средств. Может быть, они будут придуманы и дело не так плохо, но, во всяком случае, нужно же их придумывать, эти средства, надо вовремя готовиться к самой страшной в человечестве опас­ности - крушению человеческого общества.
   Ничего нет возмутительнее благодушного спокойствия бур­жуа, которые, привыкнув стричь купоны, серьезно думают, что это продлится до скончания века. Несколько поколений мира глубоко обмещанили наше военное сословие - дворянство, о чиновниках и купцах и говорить нечего.
  
   Добытый тяжкими жертвами предков мир - внутренний и внешний - мы по­лучили даром, и нам кажется, что он вообще дается даром и чтобы оберечь его, не нужно никаких усилий. Но это столь же гибельное, сколько глупое заблуждение. За него придется за­платить, может быть, такою непоправимой жертвою, каково са­мое бытие народное. Не время убаюкивать себя надеждами, что все уляжется. Ничего не уляжется - по крайней мере, на нашей памяти. Анархия еще в начале. Если немедленно не принять героических мер - гибель народная неизбежна.
  
   *
   Прежде всего, нужна точка опоры, и власть обязана счесть этою точкой самое себя. Власть не исполнит долга чести, долга великой клятвы перед родиной, если не укрепит себя в центре общества, как некий Гибралтар, неприступный и неодолимый для мятежа. Но Гибралтар составляет не один начальник его, хотя бы храбрый, Гибралтар составляют его несокрушимые, как кора земная, стены.
  
   Власть, прежде всего, должна огородиться неподвижными рядами войск, дружиною храбрых и верных, готовых не на словах только, а и на самом деле "положить живот свой за веру и отечество".
  
   Под "ве­рой" в древней формуле нашего героизма понимается, ко­нечно, не церковный лишь обряд, а вся народная идеология, все миросозерцание-тот строй духа, что завещан нам предками вместе с кровью. Именно за этот истинный дух народный, за его идеалы, за все прекрасное и дорогое, что мы любим под нашим солнцем, - герои должны стать живою стеной, которую можно разрушить, но не сдвинуть.
   *
   Нашей национальной власти нужна постоянная армия - небольшая, но отборная, превосходная, стоящая на бессменной страже отечества.
  
   Неужели вы не видите, что без такой силы нет и власти? Берегитесь упускать время! Не все еще замеча­ют призрачность колоссальной армии, ежегодно набираемой и ежегодно распускаемой. Не все еще понимают военное ни­чтожество полчищ, наскоро собранных, наспех кое-чему обу­ченных, лишенных дисциплины, анархизированных еще дома, распропагандированных на фабрике и в казармах, - пол­чищ, уже теперь буйных, с которыми чрезвычайно трудно спра­виться.
  
   На днях в замечательной статье г. Эль-Эс ("Бумаж­ная сила") сообщается ужасный факт, что офицеры повально бегут из армии, что даже "в тех округах, куда вакансии разби­раются лучшими при выпусках из военных училищ, есть пол­ки, где вместо 74 офицеров по штату - налицо 12". Но ведь это же ужас, которому нет меры! Остается, значит, местами в армии менее '/6 части офицерского состава. Но ведь это зна­чит, что армии у нас уже нет, что остались одни развалины ее!
  
   Офицерство - душа войск, их движущая сила. Эта сила уже в шесть раз понижена против нормы - и мы все еще толкуем о надежности армии!
  
   Мы все еще приписываем армии ее государственную роль! Г. Эль-Эс - сам блестящей боевой офицер - указывает ряд причин повального бегства офицеров:
  
   "Бегут от службы, тяжкой в настоящем, беспросветной в будущем, бегут от безнадежного застоя старых порядков, от произвола и неза­служенных обид, от чиновничьей, не офицерской работы".
  
   Я позволю себе прибавить к этим причинам бегства еще одну.

[]

Нагрудный знак Терского кавалерийского училища (1916)

   Офицеры бегут потому, что большинство их в душе - не офицеры. А не офицеры они потому, что в армии давно возобладал штатский принцип и сама армия обмещанилась до невероятной степени. Офицеры бегут по той же причине, что бегут и солдаты. Солдаты через три года службы дезер­тируют, так сказать, по приказу начальства, - но и офице­ров выталкивает из армии тот же закон непостоянства, пе­ременного состава.
  
   *
   В самом деле, есть ли нравственная воз­можность оставаться в корпорации, которая расползается постоянно, которая только числится существующей, но кото­рой на самом деле нет? Спросите любого хорошего, действи­тельно военного офицера - хорошо ли он чувствует себя между нестройными рядами озорных деревенских парней, кое-как собранных, кое-как оболваненных, не имеющих вре­мени отвыкнуть от "воли" и привыкнуть к своему солдат­скому делу? Действительно военные люди скажут: "Нет! Мы никогда не чувствуем себя на своем месте. Мы не в армии, мы - в милиции, которая так поставлена, что никогда не может быть армией". Прослужите десять, двадцать лет - вы так и умрете среди сырого, полуштатского материала, среди рекрут, а не солдат. Какое, спрашивается, удовольствие людям даже действительного призвания оставаться в пло­хих войсках? Оцените психологию охотника, вынужденного целые годы вращаться в обществе детей, играющих в охо­ту. Но если офицерам - любителям военного дела - тош­но в современной армии (и не только у нас, а всюду), то что может удержать в армии огромное большинство тех пере­одетых в офицерские мундиры штатских юношей, что вы­пускают наши будто бы военные, на самом деле давно сде­лавшиеся штатскими училища?
   *
   Я писал недавно о том, какой погром в военную школу внесен либеральными военными министрами. Они изо всех сил старались кадет воспитывать как гимназистов.
  
   Понасажали штатских воспитателей и учителей, назначили директо­ров, презирающих военное дело и влюбленных в светский лоск, в светскую ученость - и получили несколько поколе­ний офицерства, невежественного в военном деле и совер­шенно равнодушного к нему.
  
   Они пошли в армию, эти милые молодые люди, но лишь чтобы сделать карьеру, - а как толь­ко оказалось, что война не есть мир, а что-то совсем особое и беспокойное, - они толпою повалили вон из армии. Офицер­ское разложение армии еще раз показывает, до какой степе­ни мы стоим над пропастью с этой опасной штукой - новой эгалитарной армией, "числом поболее, ценою подешевле".
   *
   Единственное, что может спасти армию - а с нею власть и нацию, - это переход к старому типу войск. Нужно приня­тый принцип сменить обратным, вот и все. Если пожертвова­ли качеством войск ради количества, то теперь следует по­жертвовать несколько количеством ради качества. На всю миллионную армию в мирное время никогда не хватит хоро­ших офицеров и хороших унтеров, - никогда! Об этом и мечтать нечего.
  
   При краткосрочной службе вы никогда не будете иметь хороших солдат. Этого не допускает природа вещей, и противоестественный опыт "вооруженных народов" показывает это достаточно ярко. Все профессии должны быть постоянными, или они не профессии вовсе.
  
   Вводя в самый принцип армии глубокий дилетантизм, вы вносите в нее внут­реннее расстройство.
  
   Не японцы нас побили, а несчастная наша подражательность, отречение от великих начал собствен­ной же военной культуры. Как совершенно справедливо го­ворит г. Эль-Эс, в маньчжурской войне "бездарность мень­шая победила большую" - очень, очень немного нужно было стойкости у нашей власти, чтобы победа была на нашей сто­роне, ибо миллионная японская армия, собранная по такой же прелестной системе, что и наша, под конец войны начала рас­ползаться по швам.
  
   Отступив друг от друга без окончатель­ного, решающего боя, миллионные армии доказали тем, что обе побеждены. Обеим оказался не под силу тот финальный акт, ради которого армии существуют, - разгром врага. А если так, то что же это за армия? Именно так вели бы себя миллионные милиции, если бы им пришлось воевать.
   *
   И от внутренних врагов, и от внешних нация должна иметь постоянную оборону. Нужна небольшая, но превосходная ар­мия, как особое сословие людей, посвятивших себя этому делу, закрепощенных ему. Еврейские газеты вопят, что постоянная армия была бы опасна для самой власти и в доказательство напоминают преторианцев и янычар. Очевидно, за отсутстви­ем серьезных аргументов, приходится пускать в ход "металл и жупел". Если бы постоянная армия, о которой я говорю, была опасна для власти, г-да евреи, конечно, с восторгом под­держали бы мою тему. Если они кричат против нее, то имен­но потому, что постоянную армию смешать с преторианцами и янычарами никак нельзя. В эпоху глубокого упадка власти трон делается игрушкой не только войск, но каких хотите стихий. Царедворцы, духовенство, самая родня монарха часто поднимает мятеж.
  
   В низвержении власти всего реже уча­ствовала постоянная армия. Переворот бывал обыкновенно делом дворцовой стражи, подкупленной или вовлеченной в бунт.
  
   Но почему же старая несменяемая гвардия менее на­дежна, чем вчерашние фабричные рабочие или деревенские громилы, одетые в солдатский мундир? При окончательном бессилии власти, конечно, никакое войско ее не защитит, - но говоря о преторианцах и янычарах, следовало бы припом­нить и великие услуги, которые ими принесены власти. Они не только свергали монархов, но и возводили на трон и обере­гали истинных властителей как действительные герои.
  
   Пока Рим и Турция имели свои железные легионы - знамена их были грозными. Именно с чудовищным по жестокости ис­треблением янычар Турция вычеркнула себя из списка вели­ких держав. Идея корпуса янычар была великолепной, и пока власть управляла этим удивительным аппаратом - он слу­жил ей. Но чем виноват благородный инструмент в руках профана, который, не умея играть, полагает, что лучше всего сломать инструмент?
  
   Ранее янычар наши стрельцы были втя­нуты в мятеж и подвергались той же участи. Но, казнив стрельцов, Петр собрал новые, еще более многочисленные полки постоянной армии, которую догадался продержать в школе великой войны. Именно эта армия явилась становым хреб­том России. На нее опирался внутренний порядок и внешние успехи.
  
   Без армии Петра Великого, где служили без отставки, до самой старости, - не было бы у нас не только теперешней территории, не было бы не только Финляндии, Прибалтийско­го края, Польши, Белоруссии, Бессарабии, Крыма, Новороссии, Кавказа, Туркестана и Восточной Сибири, - без армии даже если бы не расхитили Россию соседи, то она давно погибла бы от пугачевщины.
  
   Армия нисколько не мешает самым широким внутренним реформам, именно она всем им дает смысл и осуществление. Без хорошо поставленной армии никакой парламент, никакая форма правления не пойдут даль­ше благих намерений, а уж кажется, этим-то товаром мы бо­гаты. Как для кристаллизации аморфной смеси иногда необ­ходим хоть небольшой, но твердый кристалл, - так в разгу­лявшейся анархии государственной необходима стойкая линия, к которой, как к оси, могли бы подстраиваться элементы по­рядка. Такою осью может быть только реальная власть, ре­альная сила, а не какая-то непрерывно расплывающаяся в пространстве и вновь собирающаяся фантасмагория.
  

1907 г.

   ...
  
   Об опасности штатского духа   13k   "Фрагмент" Политика
   Иллюстрации/приложения: 1 шт.
  
   Почему не любят "академистов"   14k   "Фрагмент" Политика
   Иллюстрации/приложения: 1 шт.
  
   Издержки в будущих офицеров ...   16k   "Фрагмент" Политика
   Иллюстрации/приложения: 1 шт.
  
   Не сотвори кумира ...   13k   "Фрагмент" Политика
   Иллюстрации/приложения: 1 шт.
  
   ...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023