Аннотация: Попель: "Однажды командиры с завистливым пристрастием допрашивали Бурду (комбрига). - Везучий ты. - Везение ни при чем. Надо умело отбирать людей. - Поучи. - Могу по секрету. Когда приходит пополнение, я беру первых попавшихся. - ??? - Уж коль они чувствуют себя "отобранными", не подкачают"...
Художник Милорадович Сергей Дмитриевич (1851-1943)
Н. Попель
Комбриг
(история, которая поучает)
(фрагменты из кн. "В тяжкую пору")
Продолжение
"Студебеккеры", застрявшие на пути от Погребища к Монастырищу, лишь в мае по подсохшим дорогам догнали армию у Черновиц.
Что ни день, мне приносили "красные бумажки", адресованные Кириллову, -- шифровки, которые по довоенной традиции печатались на красной бумаге.
"Кириллов" -- одна из моих условных фамилий, употреблявшихся в целях военной конспирации. Чаще всего шифровки содержали просьбы о ГСМ и боеприпасах, особенно о подкалиберных снарядах.
Подкалиберных мы получали лишь 10 процентов к общему количеству снарядов.
А спрос на них, пробивающих броню, очень велик.
Снабжение, снабжение, снабжение -- об этом говорим на заседаниях Военного совета, на совещаниях с командирами и политработниками.
Автотранспорт бессилен.
На снабжение переключились эвакороты со своими тягачами -- безбашенными танками и тракторами.
Эти тягачи волокут огромные самодельные сани, уставленные ящиками и бочками. На металле бочек выдавлены латинские буквы.
Захваченные в Казатине склады тары пришлись кстати. В них мы поживились не только бочками, но и емкими контейнерами для горючего, удобными канистрами.
Гитлеровцы, снаряжая вермахт к войне, неплохо позаботились о различных видах тары.
И сейчас, когда успех склонился на нашу сторону, мы пользуемся этой немецкой предусмотрительностью.
**
Среди шифровок обратила на себя внимание подписанная непривычной для меня фамилией Потоцкий.
Лишь недавно в одну из бригад корпуса Гетмана прибыл начальником политотдела подполковник Потоцкий. Ночью на ходу он представился и после короткой беседы (я должен был вот-вот уехать) отправился в бригаду.
Новый начальник политотдела в первой своей шифровке просил срочно прислать душ и дезинфекционную камеру.
Отправляясь в корпус Гетмана, я намеревался побывать и у Потоцкого.
**
Ехал туда спустя два дня после совещания в штабе фронта, на котором мы впервые услышали давно ожидаемую новость: окружение корсунь-шевченковской группировки завершено!
Как только кольцо замкнулось, немцы, судорожно напрягая силы, бросились на прорыв. 4 и 5 февраля они отчаянно пытались разорвать стальной обруч. Атаки не стихали ни днем ни ночью.
Из частей нашей танковой армии только группа Гетмана находилась на внутреннем обводе.
Ей основательно досталось в эти дни.
**
Командный пункт Гетмана километрах в трех от передовой.
Офицеры сидят в тесном низком погребе.
Под ногами хрустит картошка.
Пахнущие рассолом бочки из-под квашеной капусты заменяют скамейки и стулья.
Низкий потолок не дает Гетману выпрямиться.
Он стоит, ссутулив широкие плечи, пригнув голову, и курит. Из расползающейся цигарки сыплется табак. Андрей Лаврентьевич -- некурящий, табаком он балуется лишь когда нервничает. Толстыми, плохо гнущимися пальцами неумело сворачивает нескладные самокрутки.
-- Левее нас становится еще один танковый корпус, - сообщает Гетман, -- фронт уплотняется. Скоро немцам "котле" крышка. Прошу помнить, что при передаче позиций возможны контратаки противника.
После Гетмана говорит начальник политотдела корпуса генерал Орлов.
Говорит тихо, значительно, каждое слово у него выверено.
**
Прежде чем закончить совещание, я знакомлю присутствующих с текстом обращения к командованию окруженной вражеской группировки:
"Во избежание ненужного кровопролития, мы предлагаем вам принять следующие условия капитуляции:
1. Все окруженные немецкие войска во главе с вами и с вашими штабами немедленно прекращают боевые действия.
2. Вы передаете нам весь личный состав, оружие, все боевое снаряжение и транспортные средства, а также всю технику неповрежденной.
3. Мы гарантируем всем офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, жизнь и безопасность, а после окончания войны возвращение в Германию или в любую другую страну по личному желанию военнопленных.
4. Всему личному составу сдавшихся частей будут сохранены военная форма, знаки различия и ордена, личная собственность и ценности, а старшему офицерскому составу, кроме того, будет сохранено и личное оружие.
5. Всем раненым и больным будет оказана медицинская помощь.
6. Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам будет обеспечено немедленное питание.
7. Ваш ответ ожидается к 11:00 9 февраля 1944 г. по московскому времени в письменной форме через ваших личных представителей, которым надлежит ехать легковой машиной с белым флагом по дороге, идущей от Корсунь-Шевченковского через Стеблев на Хировка.
8. Ваш представитель будет встречен уполномоченным русским офицером в районе восточной окраины Хировка 9 февраля 1944 г. в 11 час. 00 мин. по московскому времени.
9. Если вы отклоните наше предложение сложить оружие, то войска Красной Армии и Военно-Воздушного флота начнут действовать по уничтожению окруженных ваших войск, и ответственность за их уничтожение понесете вы".
**
Документ непривычен для нас.
Там, где раньше бывала 1-я танковая армия, командованию не приходилось обращаться к противнику с такого рода предложениями.
-- Вдруг да сдадутся, -- неуверенно произносит кто-то.
-- Как же, держи карман, -- мрачно перебивает Гетман.
-- Рассчитывать на сдачу трудно, -- продолжаю я, -- однако даже если есть один шанс против ста, надо предлагать капитуляцию. Нам известно, что Гитлер специальным приказом запретил сдаваться, обещал выручить из "котла". И пока что немцы выполняют приказы фюрера...
Неподалеку с тяжелым грохотом рвутся один за другим снаряды. Со стен погреба сыплется земля.
-- Уразумели? -- спрашивает Гетман.
**
После совещания мы втроем -- Гетман, начальник политотдела корпуса Орлов и я -- завтракаем.
Одна из бочек поставлена на попа, застелена газетой.
В котелках дымится пшенная каша с кусочками обжаренного сала.
-- Надоела хуже тещи, -- жалуется Гетман. -- Пшено та пшено... В мотострелковую бригаду новый начполитотдела прибыл с ясновельможной фамилией. Как его, Орлов?
Орлов подул на ложечку, пожал плечами.
-- Так тот начальник придумал у крестьян пшено на картошку менять. Не дурак мужик...
-- Лучше бы занимался вопросами партийно-политической работы, -- поморщился Орлов.-- Пусть бы каждый свои обязанности исполнял, больше бы толку было.
-- Что верно, то верно, -- быстро согласился Гетман. -- Только я по простоте полагаю, сытый солдат лучше агитацию воспринимает, а главное -- крепче воюет.
-- Не наша философия, -- сурово вставляет Орлов. -- Наполеон так рассуждал, путь к сердцу солдата лежит через желудок. Советский боец должен быть сознательным и идейным, независимо от условий.
**
"Добивая" кашу, я поглядываю на Орлова.
Знаю его почти полтора десятилетия.
Когда-то вместе учились.
Потом встречались на сборах, совещаниях.
Степан Митрофанович звезд с неба не хватал, но работал старательно. Года за три до войны неожиданно для нас, издавна помнивших его, стал быстро продвигаться по службе.
После боев на Курской дуге, будучи в Москве, в коридоре ПУРа, где толпились ожидавшие назначения политработники, я нос к носу столкнулся с Орловым.
-- У тебя есть какая-нибудь должность? Возьми хоть на роту, -- взмолился Орлов.
-- На роте генерал не положен. А вот начальник политотдела корпуса требуется.
Когда я назвал фамилию Орлова, работник управления кадров недоуменно и соболезнующе посмотрел на меня.
Но не возразил.
-- Что ж, дело хозяйское. Прохождение службы у него приличное, взысканий не имеет.
Я пропустил тогда мимо ушей эти слова.
Более или менее знакомый человек, а то еще бог знает кого просватают...
**
Мы с Гетманом разделались со своими котелками.
Орлов продолжал невозмутимо есть.
Лицо у Орлова чистое, белое, без морщин. Лицо, на котором ни солнце ни ветер не оставляют следов.
Я сразу разгадал наивную хитрость Гетмана, вдруг "забывшего" фамилию нового начальника политотдела бригады и обратившегося за помощью к Орлову. Гетман не станет прямо жаловаться на своего заместителя по политической части, но даст понять: вот полюбуйся, кого мне прислали.
-- Неужто вы не были у Потоцкого? -- спросил я, когда мы с Орловым направлялись к "хорьку", чтобы ехать в бригаду.
Прибыв на фронт, Степан Митрофанович предложил перейти на "вы". Я вначале не согласился. Но как-то само собой получилось, что мы все же стали говорить друг другу "вы".
-- Не был, -- невозмутимо ответил Орлов. -- Он лишь две недели в корпусе. Акт о приеме должности прислал. С просьбами не обращался. А в таком деле, как изучение кадров, поспешность ни к чему.
Я не стал возражать.
**
Потоцкого на командном пункте бригады мы не застали.
Из политотдельцев здесь сидел лишь инструктор по информации, пожилой, сгорбленный капитан с черным напальчником на руке.
-- У нас теперь новый начальник и новый порядок -- все в частях, -- сообщил капитан, и нельзя было понять, по душе ему этот "новый порядок" или нет.
-- Лучше, когда в частях? -- поинтересовался я.
-- Пожалуй, лучше. Теперь в донесениях материал посвежее, факты сами проверяем.Однако непривычно как-то, неспокойно.
**
Прежде чем в одном из батальонов мы встретили Потоцкого, у меня уже складывалось о нем впечатление как о человеке деятельном, въедливом.
Не всем это нравилось.
Заместитель командира бригады по тылу обиженно спрашивал, нельзя ли его избавить от постоянных придирок нового начальника политотдела.
-- Нельзя, -- резко сказал я.-- Нельзя потому, что ваши кладовщики пьянствуют, а люди в окопах, кроме пшена, ничего не видят, неделями не могут дождаться бани. Нельзя потому, что вы сами раньше жили с машинисткой, а теперь ездите в госпиталь к медсестре...
Подполковник интендантской службы, не ожидавший, что дело примет такой оборот, пробормотал:
-- Потоцкий успел накляузничать.
-- Я, к сожалению, еще не видел Потоцкого...
Ко всем этим жалобам и разговорам Орлов проявлял каменное безразличие.
Не выдержав, я спросил:
-- Почему молчите?
-- В присутствии старшего начальника мне нет необходимости высказывать свое мнение.
-- А иметь его есть необходимость?
-- Я его имею, товарищ член Военного совета, -- с достоинством произнес Орлов, так ничего и не сказав по существу.
**
Мы шли по полю.
Сегодня мотострелковая бригада не имела непосредственного соприкосновения с противником. Где-то левее не смолкая заливались пулеметы, а сюда лишь изредка залетали снаряды, рвавшиеся среди бесформенных окопов. Случалось, снаряды падали неподалеку. Лицо Орлова оставалось бесстрастным. На землю он плюхался лишь тогда, когда плюхался я. А встав, прежде всего приводил в порядок свой кожаный реглан.
Нет человека, который не реагировал бы на разрыв мины или снаряда, на свист пули или осколка.
Но один умеет подчинить реакцию своей воле, другому это удается.
Орлов держался в высшей мере хладнокровно.
Но даже хладнокровие, которое так нравилось мне в других было чем-то неприятно в Орлове...
Из-за кустов доносился незнакомый голос:
-- Без бруствера окопу грош цена. Создается впечатление, будто вы просто отвыкли от обороны, зазнались. малость. А на войне за зазнайство кровью расплачиваются!
**
Говоривший и оказался Потоцким.
На нем была короткая перемазанная шинель и кирзовые сапоги с широкими, облепленными грязью голенищами. Через плечо на парусиновом ремешке болталась туго набитая полевая сумка из немудрящего кожзаменителя.
Потоцкого, как и Ружина, на первый взгляд можно было принять за политработника, недавно призванного из запаса.
Между тем Федор Евтихеевич служил в армии с тридцать девятого года, был корреспондентом "Красной звезды", редактировал дивизионную газету в Самборе и нюхал порох с первого дня, вернее, первой ночи войны.
Ему было просто не до тех мелочей в одежде, которые иногда отличают кадрового командира от "приписника".
**
Все это я узнал и понял за те полтора часа, что мы с Потоцким и Орловым обходили батальон и рассказывали солдатам об окруженной группировке, об обращении нашего командования.
-- А если передать немцам обращение через МГУ? -- задал мне вопрос Потоцкий. -- Чтобы все немецкие солдаты знали, а не только командование.
-- Оно бы не худо, да нет перевода.
-- Не боги горшки обжигают. Готовился к войне -- долбил немецкий. После Испании дал себе зарок. Считала война с Гитлером неизбежна, в войне неизбежна наша победа, а коль так, в Германии неизбежна пролетарская революция. Надо будет помогать немцам. Немножко схематично. Но в принципе и сейчас считаю, схема верна... А вот наш инструктор по работе среди войск противника немецкий язык не очень-то жалует. Но грамматикой владеет сносно. Мы с ним переведем, я ночью прочитаю через установку. Как вы на это дело смотрите?
**
Потоцкий говорил живо, свободно, с располагавшей к нему откровенностью.
Мне он понравился с первого раза.
Я был уверен: в армии появился еще один дельный, думающий политработник. Может быть, не всегда умелый организатор, порой стремящийся одновременно находиться минимум в трех местах.
Но насколько эта горячность, непосредственность и прямота дороже величественной неподвижности Орлова.
**
Я невольно сравнивал их -- скрипевшего новеньким регланом хмурого Орлова и широко шагавшего Потоцкого, решительным жестом отбрасывающего за спину толстую полевую сумку.
Вечером, прощаясь с Потоцким, я спросил у Орлова:
-- Имеете что-нибудь сказать подполковнику?
-- Мог бы... Вот вам, товарищ Потоцкий, совет: не распыляйтесь, находите главное звено, неустанно повышайте идейный уровень партполитработы...
Что ж, все было правильно...
Каждый из нас отправлялся по своим делам: Орлов -- в политотдел корпуса, Потоцкий -- переводить на немецкий язык обращение, а я -- в бригаду Бурды.
Мне еще не раз доводилось встречаться с Потоцким.
О многом мы успели переговорить с ним до того злого часа, когда на улице Берлина немецкая пуля, скользнув по эмали ордена, вошла в его сердце.
**
Танки и колесные машины нашей армии имели на бортах условный знак: ромб, рассеченный посредине, над линейкой -- номер бригады, под линейкой -- номер батальона.
Едешь куда тебе надо и сверяешься по этим привычным белым знакам на грузовиках и танках, которые отстали в пути, застряли на дорогах.
В бригаду Бурды добираться труднее: редко когда встретишь такие ориентиры.
Полагайся на карту, узнавай у встречных.
Михаил Михайлович Балыков в таких случаях припоминает один и тот же фронтовой анекдот. Крестьянский мальчуган кричит матери: "Мамка, командир карту вытаскивает, сейчас дорогу спрашивать будет".