ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Основы психологического управления войсками

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:

IV

ПСИХОЛОГИЯ БОЕВОГО

УПРАВЛЕНИЯ ВОЙСКАМИ

  

Основы психологического управления войсками

А. Зыков

   Средства, дающие возможность управления: строй, иерархия, военные советы. - Средства, предрешающие поступок: традиции, знамя, организация воинских частей. - Факторы отрицательного тона: голод, жажда, усталость. - Нравственные побуждения как противовес страху: честолюбие; ордена; славолюбие; вера в загробную жизнь; религиозное чувство; другие. - Общие условия, необходимые для управления: авторитет начальника; наказания; любовь подчиненных. - Управление войсками: господство причин логических; влияние силой ощущения; усиление или ослабление идей; изменение хода ассоциаций. - Идеи одушевляющие русские войска. - Управление неприятельскими войсками.
  

I

СРЕДСТВА, ДАЮЩИЕ ВОЗМОЖНОСТЬ

УПРАВЛЕНИЯ

Строй

  
   Там, где надо управлять людьми во что бы то ни стало, там необходимо уменьшить значение внутреннего напряжения толпы. Могучим средством для этого является строй. Уже указано, что внутреннее напряжение толпы растет с возрастанием тесноты, т.е. с числом тех лиц, от которых человек может получить впечатление путем осязания, зрения и слуха. В строю число этих лиц значительно ограничено. Осязанием получается ощущение двух соседей: с правой и левой стороны. При этом, благодаря интервалам, между людьми, большое количество движений малого размаха остаются без влияния. Несколько больше роль слуха и зрения -- но и они в строю получают впечатление от небольшого числа лиц. Еще сильнее, чем взаимным положением, внутреннее напряжение уменьшается запрещением в строю разговоров, восклицаний, движений, т.е. способов, которыми передаются чувства и настроения. Полная свобода выражения своих ощущений оставляется только за старшим начальником, т.е. за руководителем всех этих людей. Самое расположение в известном порядке, воспринимаемое каждым человеком, действует на людей сдерживающим образом. Таким образом, строй дает возможность уменьшить в толпе внутреннее напряжение и дать этим гарантию возможности управления.
   Одно расположение в порядке не исчерпывает, однако, понятия о строе и не может дать еще всех выгод, получаемых от его применения. Из строя может быть извлечена вся присущая ему выгода только тогда, когда люди, его составляющие, будут производить движения только одновременно. При этом строй получает воспитующее влияние, как понятие о порядке, единстве и подчиненности. При этом строй явится в нужное время действительным средством упорядочения поступков людей и управления ими. Поэтому в строю допустимы только залпы, в строю допустима маршировка только в ногу, повороты только одновременные. Неисполнение этих требований является отказом от всех психологических выгод, какие дает строй, во имя материальной выгоды численного значения людей. Единовременность, такт -- великие стимулы фактического объединения людей. Рибо по этому поводу говорит следующее: "Пляска приносит общественную пользу; она содействует согласованию движения, единодушию. Она придает данной группе людей единство, а также сознание этого последнего и его зрительное восприятие. Она служит дисциплиной, подготовлением к общему нападению или общей защите, своего рода военной школой. Этим объясняется важная роль такта. Кафры поют и танцуют большими группами так согласно и равномерно, что производят впечатление огромной, пушенной в ход машины. У многих племен ритм должен быть безупречен, и всякое нарушение его наказывается смертью".
   Все, что говорится про ритм пляски, полностью приложимо и к ритму движения в строю. Результаты достижения этого ритма говорят сами за себя. Там, где человек в толпе обессиливает, там в строю он еще может держаться. Вот что по этому поводу говорит Скобелев: "Полагаю, что нам разумнее обращаться ко всей строгости уставных форм, применяя их тем строже, чем усталость и нравственная расшатанность части больше. Из моей личной практики могу сообщить следующее: в 1873 году авангард Мангышлакского отряда, выступив с колодца Каращек, имел 2-х дневный запас воды. По причине слишком большой глубины колодцев, он не мог поить на колодцах Кинырь, в 40 верстах от колодцев Каращек, и вынужден был в течение ночи идти еще на другие колодцы в 40 верстах от колодцев Кинырь, где вода тоже оказалась на слишком большой глубине. Под зноем палящего солнца пришлось запас воды отдать артиллерийским лошадям. Последние 10 верст пехота прошла церемониальным маршем с барабанным боем". <...>
   Достижение такта, ритма в строю составляет цель муштровки. Только благодаря ей сбродное по большей части войско Фридриха Великого одерживало блестящие победы. Сам Суворов отводил экзерциции второе место между субординацией и дисциплиной.
   Целесообразность муштровки кончается там, где конечное ее влияние обращено не на строй, а на отдельного человека. <...> В нашей истории обыкновенно указывают на кампанию [18]56 года, как на доказательство вреда муштровки. Но вред этот явился, во-первых, результатом того, что муштровку обратили на отдельного человека. Поэтому для красоты, а не для одновременности приемов отказывались от новых ружей. Во-вторых, за муштровкой забыли значение других данных.
   Кроме тесноты толпы, внутреннее напряжение ее зависит от ее величины. Чем она многочисленнее, тем больших пределов может достигнуть и внутреннее напряжение. Уменьшить это напряжение можно, уменьшая толпу, но при этом мы ослабляем ее. Другой способ -- расчленение толпы. Этот способ применяется в войсках. Люди становятся в строй не сплошной массой, а группами, разделенными между собою большими или меньшими интервалами. Но при этом человек, руководящий ими, лишается возможности непосредственно влиять на все эти группы, а это приводит к созданию частных начальников. Таким образом создается воинская иерархия.
   Если для облегчения управления пришлось отказаться от самой выгодной способности толпы, от усиления ее путем возрастания внутреннего напряжения, то для уменьшения этой потери обратились к видоизменениям форм строя.
   Чем детальнее надо руководить поступками людей, чем больше требуется от них умственной работы, чем менее, следовательно, желательно внутреннее напряжение, тем более утончается и разрежается строй. Обратно, когда людям достаточно дать общее направление, когда важно напрячь их психические силы до максимума, тогда строю придают форму почти тождественную с толпой. <...>
   Каждая часть растленной толпы управляется своим начальником. Место его такое же, как и место всякого руководителя толпы -- впереди ее, чтобы его видели возможно большее число людей, и по возможности возвышенное, что проще всего достигается посадкою на лошадь. При этом условии можно руководить людьми, чего нельзя при постановке начальников сзади своих частей...
  

Иерархия.

  
   Расчленивши толпу и создав военную иерархию, старший начальник потерял возможность управлять всеми людьми непосредственно, но зато, принимая в некоторых случаях это управление частью их, он выигрывает в силе производимого впечатления. Выигрыш этот проистекает от следующих причин: в видах управления войсками каждому рангу начальников присваивается определенная степень власти, причем каждому рангу подчиняется все большее и большее число лиц. В силу этого, чем выше подниматься по иерархической лестнице, тем могущественнее становится лицо, занимающее определенную ступень. Поэтому подчиненные связывают с определенным начальником идею определенной силы. Эта ассоциация двух представлений и составляет суть военной субординации.
   Вследствие того же представления о силе, человек, обладающий ею, пользуется определенным почетом, выражающемся в том внимании, оказываемом этому человеку среди других, которым оно не оказывается. Таково отдание чести, почтительное отношение и т.п. В силу этого дисциплинарная власть является не только способом воздействия на людей физическим наказанием, но также важным путем поднятия престижа старшего начальника.
   Результатом всего этого является тот факт, что старший начальник, берясь за непосредственное управление частью подчиненных войск, встречает такое внимание, которое не возбуждает начальник, ниже стоящий по иерархической лестнице. Уже одно это сосредоточение внимания облегчает воздействие на толпу. Вместе с тем, каждое слово человека сильного приобретает большее значение, чем то слово, услышанное из уст более слабого, ибо в первом случае предполагается большая возможность привести его в исполнение, а также и больший объем сведений, о чем идет речь. Другими словами, при прочих равных условиях начальник пользуется вниманием и доверием подчиненных тем большим, чем выше его иерархическое положение. <...>
   Было уже сказано, что расчленение толпы лишает возможности управлять ею непосредственно одному человеку. Этот человек управляет ею уже при посредстве других, т.е. собственно управляет лишь этими посредниками. Но эти посредники в большинстве случаев не составляют толпы с присущими ей свойствами, а потому, во-первых, при управлении ими выступает значение доводов и доказательств, т.е. рассудка; во-вторых, уменьшается обратное их влияние на начальника, т.е. ему легче быть объективным.
   Следовательно, все время, пока старший начальник желает управлять войсками, он должен остерегаться входить в продолжительное соприкосновение с ними, а ограничиться сношениями только с частными начальниками. В решительный же момент, когда старший начальник сочтет, что им сделано все для подготовки удара, тогда, пользуясь своим престижем, он становится непосредственно во главе войск и управляет ими сам, причем это управление сводится главным образом к личному примеру. <...>
  

Военные советы.

  
   Но если старший начальник принужден иметь дело с отдельными людьми, то драгоценное свойство толпы, которое дает возможность развить энергию до максимума, приобретается им вновь на военных советах. В них он передает свою энергию частным начальникам, а иногда и сам черпает ее среди них.
   Для этого собирает он своих помощников в критическую минуту, а не с тем, чтобы в самом деле советоваться и обдумывать предприятия. Поэтому плодотворные военные советы кратки и экспансивны. <...>
  

II

СРЕДСТВА ПРЕДРЕШАЮШИЕ ПОСТУПОК

Традиции

  
   Расчленению толпы на части придается характер постоянства, для чего часть отделяется от целого на вечные времена и замыкается сама в себе. Связь ее с целым формально остается лишь в подчинении его начальнику более общему. В деятельности целого эта часть принимает разнообразное участие. Благодаря случайности или энергии своего вожака, эта часть достигает большого внутреннего напряжения и совершает подвиг. Воспоминание об этом подвиге восстанавливает в ней и внутреннее напряжение, связанное с его совершением. Таким образом создается новое средство воздействия на людей определенной части. Это будут боевые традиции.
   Подобно им создаются и традиции мирного времени. Не имея такой резкости, как первые, традиции мирного времени тем не менее создают физиономию части, те каналы, по которым направятся поступки. В них отражается результат воспитания войск, а потому они подлежат ведению военной педагогики.
   Однако как на примере взращения этих традиций, укажем на постоянное требование Суворова в мирное время равнения по передним. "Шаг назад -- смерть. Вперед два, три, десять шагов -- дозволяю", -- говорил он и ради одного вылезшего вперед человека передвигались целые батальоны, лишь бы никогда, ни один человек не осаживал назад. Понятно, что создание такой традиции определяет поступки войск в бою, и как оно создает способ управления, не применимый в частях, не имеющих подобных традиций.
  

Знамя

  
   Стойкости традиций и удобству управления с их помощью способствует, так сказать, прикрепление их к видимым предметам. Таковыми являются знамена и другие воинские святыни.
   Если эти святыни в продолжение долгого времени были свидетелями боевых подвигов, совершенных разными поколениями, то сознание, что на них смотрели предшественники, совершившие геройские поступки, устанавливает связь между прежними и нынешними воинами и придает им общность настроения. <...>
  

Организация воинских частей

  
   Воинские традиции создаются историей из ряда событий случившихся с частью. Но эти события могут касаться и других частей. При этом явятся общие предания, общие традиции. Чем больше общих традиций, тем теснее и связь между частями, без ущерба для их самостоятельности. С другой стороны, чем замкнутее круг, в котором сложились традиции, тем они крепче и сильнее развиваются. Традиции жреческого египетского сословия, конечно, гораздо прочнее традиций американского купечества. Поэтому желательно, чтобы общих традиций было возможно более, в возможно замкнутом кругу.
   Чтобы в различных частях являлось большее число общих традиций, надо, чтобы они находились чаще в одинаковых условиях при одинаковых событиях, чтобы событие, коснувшееся одной части, прошло и над другой. Для этого их надо держать по возможности вместе, т.е. следовать уже установившемуся принципу, а именно избегать перемешивания частей.
   Так как традиция держится тем сильнее, чем замкнутее круг, в котором она выросла, то наибольшего расцвета она получает там, где этот круг наиболее резко отличается от других. Среди этих отличий видное место занимает одежда. Поэтому при прочих равных условиях наиболее замкнутой частью будет та, которая наиболее резко отличается формой одежды от других. Таковы у нас полк, отдельный батальон и т.п. В них традиции принимают наиболее резкий оттенок. <...>

III

ФАКТОРЫ ОТРИЦАТЕЛЬНОГО ТОНА

  
   Войска содержатся на случай войны, а на войне на долю войск приходятся лишения, труды, болезни и смерть. Все эти явления поднимают в человеческой душе целый ряд представлений отрицательного тона. Вместе с тем на войне от войска требуется как можно больше деятельности, а деятельность, как сказано, появляется только при наличности положительного чувственного тона. Примирение этих двух условий достигается, во-первых, низведением до минимума лишений и ощущения этих лишений, а, во-вторых, приданием наибольшей яркости идеям положительного тона с тем, чтобы их положительный тон иррадиировался на идею желаемых поступков.
  

Голод

  
   Для выполнения первого требования, т.е. для низведения до минимума лишений, надо заботиться о том, чтобы солдат был, во-первых, сыт. Действие голода только частью может входить в область психологических исследований. Голодание одной своей стороной составляет явление недостаточности питания.<...>
   Отрицательный чувственный тон голода хорошо известен всякому из повседневной жизни. Известно также всякому, насколько сильно иррадиирует этот отрицательный тон на все впечатления. Голодный человек раздражителен, и ему становятся неприятны даже те впечатления, которые доставляют ему удовольствие, когда он сыт.
   Рассказывают, что войска, поставленные на ночлег в бедную деревушку, где не могли себе достать ни пищи, ни вина в достаточном количестве, недружелюбно встретили Наполеона, по адресу которого послышались даже ругательства. Наполеон не обратил на них внимания, но приказал отвести этому полку ночлег в богатом селе. На следующее утро солдаты с привычным энтузиазмом приветствовали своего вождя.
   Естественным средством для уничтожения голода служит пища. Она устраняет как голодание организма, так и чувство пустоты желудка. Для последнего питательность пищи не играет значительной роли, а потому для уничтожения голода можно наполнить желудок чаем или другим индифферентным веществом. Папуасы, как известно, в этих случаях едят жирную глину. Прием ореха колла уничтожает также голод. Очевидно, что все эти средства заменить пищи не могут. Но прибегая к их содействию, можно уничтожить в нужный момент тягостное чувство голода, а следовательно придать войскам большую энергию.
   Очень важно также, и очень возможно приучать людей к ощущению голода, что можно делать без всякого ущерба для питания... <...>
  

Жажда

  
   Еще сильнее, чем голод, действует жажда. "Случалось, _ говорит по этому поводу Люис, _ что люди по нескольку недель переносили полное отсутствие пищи, но едва кто-нибудь может прожить без воды более трех дней".
   Жажда -- явление еще более сложное, чем голод. Она является не только показателем недостатка воды в организме, но также результатом сухости рта и горла, прилива крови к внутренним органам и т.п. <...>
  

Усталость

  
   Голод и жажда служат показателями недостаточности прихода, усталость -- чрезмерного расхода организма. Усталость -- это бдительный страж, охраняющий организм от истощения, это -- автоматический предохранительный клапан, сберегающий котел от разрыва.
   Происхождение усталости обусловливается отравлением организма птомаинами. Каждое движение, произведенное человеком, влечет за собой разрушение мускульных волокон, результатом чего является разложение их на воду, углекислоту и птомаины. Кровь увлекает за собой эти остатки и через легкие, почки и кожу выделяет их из организма, а взаимен приносит свежий материал для образования новых мышечных волокон. Но равновесие это быстро нарушается при продолжительных движениях. Кровь не успевает уносить продукты быстро идущего разрушения. Птомаины скапливаются, действуют угнетающим образом на нервную систему, и это их действие познается человеком в форме ощущения усталости. Тогда человек ищет отдыха, во время которого разрушение тканей доходит до минимума, кровь усиленно притекает и восстанавливает полностью, а иногда и с избытком разрушенные ткани.
   Таким образом, усталость не есть истощение мускульной системы, а лишь одно из ощущений, а потому она имеет много градаций, растяжима, и значение ее зависит от воли человека. Перерезав мускулы и сухожилия, мы одинаково и вполне лишаем возможности движения как Геркулеса, так и ребенка, как бесхарактерную женщину, так и энергичного мужчину. Но не так действует усталость. Там, где падает обессиленный Геркулес, там слабосильная женщина может еще работать и действовать часы и дни. Это проистекает именно оттого, что, покоясь на физиологическом основании, усталость, тем не менее, представляет из себя явление, чисто психическое и, как таковое, подлежит рассмотрению военной психологии.
   Усталость не только непосредственно мешает движению, но переносит свой отрицательный тон и на все другие ощущения, поэтому борьба с ней составляет первую заботу военачальника. <...>
  

IV

НРАВСТВЕННЫЕ ПОБУЖДЕНИЯ КАК

ПРОТИВОВЕС СТРАХУ

  
   При различных комбинациях отрицательных ощущений можно получить весьма незначительное напряжение положительного тона, а следовательно и весьма мало энергических поступков. Иначе обстоит дело, когда отрицательным ощущениям противопоставляются положительные.
   Тогда уравнение А - а = х выразит: "А" -- положительные ощущения совершенного поступка, "а" -- отрицательные ощущения и "х" -- преобладание положительных ощущений над отрицательными. Так как предел "а", напряжение отрицательных ощущений исчерпывается смертью, а "А" может достигать бесконечности (так как если основать его на психических данных, то напряжение положительного тона не ограничивается никакими данными), то "х", интенсивность напряжения положительного тона, определяющего поступок, достигает чрезвычайных размеров.
   Мало того: раз, что положительный тон идеи покоится на психическом основании, смерть теряет перед ними какое-либо значение, т.е. "а" является несоизмеримым с "А". При этом поступки выходят из нормы человеческой жизни и становятся героическими. Так создавались поступки первых христианских мучеников, победа на Мальвийском мосту и геройская погибель Наполеоновской гвардии под Ватерлоо. Поэтому во все времена и у всех народов великие реформаторы и полководцы двигали толпою и войском, возбуждая положительные идеи, выбирая их по возможности из среды, не касающейся материальных благ.
   Выше было указано, что лишения похода и опасности боя уменьшают деятельность людей, как косвенные или прямые угрозы их жизни. Стремление же к сохранению жизни является основным во всем животном мире. Мало того: природа вложила в людей не только стремление к сохранению жизни, но и стремление к увеличению ее.
   Жизнь состоит из ощущений и представлений, лишение которых составляет сущность смерти. Уменьшение их составляет приближение к смерти, уменьшение жизни. Прогрессивный паралич дает подобную картину. Обратно: стремление к увеличению ощущений и представлений составляет стремление к увеличению жизни. Много пожить -- значит много испытать, много ощущать. Точно также жизнь умеренного Спинозы полнее и обширнее жизни темного крестьянина, потому что первый богаче представлениями.
   Так вот, если поступки, в которых люди чувствуют или сознают угрозу жизни, представить им как средство к увеличению жизни или если указать на недействительность этой угрозы, то деятельность войск не будет падать в походе от лишений, а в бою от страха.
   Принципы увеличения жизни существуют в человеческих душах и могут быть подразделены на две большие группы: принципы эгоистические и принципы социальные.
  

Принципы эгоистические

  
   Принципы эгоистические названы так потому, что, следуя им, человек увеличивает в своем сознании одну свою жизнь, как главный стержень, около которого вращается все остальное. Согласно врожденным способностям сознания, человек предполагает возможным увеличивать жизнь в двух направлениях: в пространстве и во времени. Метафизические способности людей предвидят возможность расширения жизни и за пределами этих двух категорий. <...>
  

Честолюбие

  
   Каждый поступок человека, о котором узнают другие люди, поразит их воображение и, так сказать, вторгнется в их внутреннюю жизнь и займет там, как представление, тем более господствующее положение, чем сильнее и необыкновеннее был поступок.
   Таким образом, этот поступок не только будет касаться жизни человека, его произведшего, но всех людей, которые тем или другим способом узнают о нем. Поступок, составляющий проявление жизни одного человека, вторгнется и составит часть жизни другого человека, т.е. объем жизни действующего лица увеличится насчет других. Если эти люди будут современниками действующего лица, то объем его жизни увеличится, так сказать, в пространстве в зависимости от числа лиц, воспринявших впечатление.
   Стремление к увеличению объема жизни в пространстве составляет честолюбие. Внешнее выражение того, что эта цель достигнута, составляет известность, восхищение и почет со стороны тех, насчет которых совершено расширение жизни. Стремление поразить современников зелеными штанами при красном фраке считается признаком мелочности и называется фатовством или эксцентричностью. Но и оно проистекает из того же побуждения, т.е. возможно более вторгнуться в возможно большее число жизней. Алкивиад столько же поразил сограждан, отрубив хвост у своей великолепной собаки, как и победив спартанцев.
   Честолюбие играет видное значение на войне, когда каждый рассчитывает, что поступок его будет замечен, пересказан и жадно подхвачен соотечественниками, жадно следящими за всеми перипетиями войны.
   Так как поступки, наиболее поражающее воображение, чаще всего имеют место в сражениях, то понятно, что бой является настоящим праздником честолюбия. Оттого-то Шекспир и говорил про "гордые сражения, в которых считается за доблесть честолюбие". С целью развития столь полезного честолюбия, повсюду учреждались наружные знаки, носимые людьми с тем, чтобы они указывали окружающим на известные поступки, заслуживающие одобрения, совершенные ими. Значение этих знаков обусловливается тем, что они поддерживают впечатление того поступка, который расширил жизнь героя, т.е. придают ему устойчивость во времени. Вместе с тем они вызывают внимание и почет, служащие удовлетворением честолюбия. Такими знаками служат ныне ордена.
  

Ордена

  
   Цель орденов, как сказано выше, не состоит в том, чтобы поразить воображение окружающих своим видом, а в том, чтобы напомнить о необыкновенном поступке им награжденного. Если же ордена не говорят о тех или других заслугах, а сами по себе служат привлечением внимания, то они уже перестают служить возбудителем "доброго честолюбия", а могут быть приравнены к зеленому фраку при красных штанах, т.е. быть вывеской фатовства.
   Отсюда вытекают следующие данные: 1)ордена должны быть выдаваемы за действительные поступки, достойные внимания; 2) ордена должны быть различных категорий, чтобы по ним сразу судить о роде поступка, им увенчанного; 3) ордена должны быть ясно и всегда видимы и 4)ордена не должны прельщать глаза богатством и вычурностью.
  

Славолюбие

  
   Стремление увеличить объем жизни, вторгаясь в жизнь не современников, а потомства, другими словами, не в пространстве, а во времени, составляет славолюбие. Славолюбие есть стремление увеличить жизнь во что бы то ни стало. А так как неизменные законы природы прекращают существование людей как воли, то апеллируют к другой составной части существования -- к существованию, как представление в душах людей и потомства.
   Славолюбие значительно глубже и возвышеннее честолюбия, потому что требует значительно большего. Честолюбец тут же получает награду -- почет. Славолюбец не может ее получить, он может в нее лишь верить, так как его награды начинается только после его смерти. Честолюбец разочаровывается, не получая удовлетворения, славолюбец -- никогда от этого. Славолюбие более стойко, а так как стойкость -- одна из величайших житейских и военных добродетелей, то славолюбие в военном деле выгоднее честолюбия.
   Так как славолюбие есть производная от времени, то продолжительная борьба и лишения черпают силу только в славолюбии. Напротив -- решительный удар, безумная смелость -- в честолюбии. Понятно, как важны для последнего зрители. Увеличить количество их, значит увеличить напряжение честолюбия. Как же оно увеличилось, когда пылкое воображение французов оживило и очеловечило знаменитые слова Наполеона перед битвой под пирамидами. "Сорок веков смотрят на вас с высот этих пирамид", -- сказал он.
   Резюмируя вышеизложенное, можно сказать, что честолюбие -- доблесть сражения; славолюбие -- доблесть войны. Соответственно с различием между славолюбием и честолюбием для поощрения существуют различные меры. Честолюбию -- блеск, славолюбию -- прочность. Триумф римлян был наградой первому; мавзолеи и ростральные колонны -- второму. И в настоящее время для поощрения славолюбия ставят памятники отдельным лицам, группам лиц и целым эпопеям -- памятники войны. События и имена увековечиваются на металле и мраморе. "Каменные скрижали" -- символ вечности. Одним из лучших способов поощрения является сохранение подвигов в традициях части, сословия и целого государства.
  

Вера в загробную жизнь

  
   Увеличение объема жизни в пространстве и во времени является, однако, неудовлетворительным. Человеку недостаточно продление жизни только как представления и как таковое, зависимое от других людей. Ему нужно продление жизни независимо от других, таких же смертных, как и он. Одним словом, он хочет продления жизни, как воли. Такова будет жизнь вне категорий времени и пространства, а потому абсолютная и вечная. Так как при жизни человек не может ничего мыслить вне пространства и времени, то такою жизнь может быть только загробная. Жизнь эта сохраняет субъективность земной жизни с ее пропорциональностью. Она не деформируется и не резюмирует облика человека. Эта жизнь заслуживается определенными поступками, но не заключается в них.
   Скандинавское предание обещает, что всякий воин, павший честно в бою, отводится валкириями во дворец Одина (Вальхаллу), где проводит время в пиршествах, охотах и боях. Только трусы погружаются в царство Геллы, богини смерти.
   Религия, основанная на подобных верованиях, несомненно заставляет пренебрегать смертью на полях битвы, и скандинавы считали за позор и несчастье умереть не от руки врага. Когда к ним приближалась естественная смерть, они вскрывали свои старые раны, чтобы Один мог признать их за воинов, павших в борьбе с врагами Итак, чтобы заслужить бессмертие, надлежало быть храбрым, а потому скандинавы были воинами par exellence.
  

Религиозное чувство

  
   В своих религиозных чувствах скандинавы нашли новый стимул для военной деятельности, отсутствовавший в древнем мире. Самый храбрый греческий воин видел в смерти несомненное и неизменное зло. Воинам Одина жилось лучше и веселее, чем самым могущественным викингам, а Ахиллесу, продолжающему существование в мрачной Аиде, жизнь поденщика на земле казалась соблазнительнее царской жизни в царстве теней.
   В дальнейшей эволюции религиозного чувства под влиянием христианского учения, хотя за павшими в бою и осталась награда вечной, блаженной жизни, но эта награда была результатом не одной храбрости, достаточной самой по себе, а храбрости, направленной соответственно христианской морали. Бой при этом перестал быть конечной целью, а стал лишь средством защиты единоверцев, имени Христова, слабых и притесненных и т.д. Не для себя и не для добычи переступается уже заповедь Господня: "не убий", а во имя ближнего и имени Господня. Недостаточно быть храбрым, надо быть еще благочестивым.
   Не за храбрость обещается вечное блаженство, а за любовь. "Больше сея любве никто же имать, да кто душу свою положит за други своя". Таким образом, религиозное чувство не только является активным двигателем, но и спайкой, так как головы слагаются не только за идеи, но и за "други своя". Определение этого понятия "други своя" может принимать самые различные формы. При религиозных движениях это определение отвечает понятию единоверия, от самых широких определений веры до наиболее узких, сектантских.
   Поднимая оружие во имя принципов, данных Свыше, естественно, видеть себя лишь орудием Того, Кто дал эти законы. Его могущество не подвергается тени малейшего сомнения, следовательно, все будет совершаться, как угодно Богу. А так как ни единый волос не падет без Его воли, то к чему могут привести человеческие заботы о своей жизни и судьбе? Вся забота человека должна сосредоточиться на том, чтобы поступать по-Божьему, а об остальном позаботиться Бог. Следовательно, религиозное чувство приводит к смягченному фатализму, со всеми его выгодами. Таким образом, религиозное чувство одновременно может удовлетворить стремлению к расширению жизни и уничтожает поступки, мотивированные самосохранением. Это и придает энергию воинам, одухотворенным религиозным чувством. Забота полководца сводится к поддержанию и повышению этого чувства.
   Первым поступком Густава-Адольфа при высадке на германский берег было преклонить колени в присутствии свиты и возблагодарить провидение за сохранение армии и флота. В армии Густава-Адольфа всякое распутство строго наказывалось и всего строже богохульство, грабеж и поединки. Глаз полководца наблюдал также старательно за нравственностью солдата, как и за его храбростью. Во время утренней и вечерней молитвы каждый полк должен был составить круг около своего священника и совершить свои моления под открытым небом. Во всем этом законодатель служил примером. Для подъема религиозного чувства в день Люценской битвы, утром, коленопреклонный монарх молился перед фронтом. Вся армия, склонясь на колени, поет в это время трогательный гимн и полевая музыка вторит пению. "С нами Бог", было в этот день боевым кликом шведов.
   Еще более строго наблюдались религиозные обряды в войсках Кромвеля, также одушевленных религиозным чувством. Промежутки между военной службой были наполняемы религиозными упражнениями. Офицеры исполняли все обязанности священнослужителей. Многие солдаты впадали в религиозный экстаз. Они шли в битву с пением псалмов и священных гимнов и смерть была для них мученичеством за веру.
   Всякое предприятие начиналось молитвой и постом. Одушевление было таково, что из войск Кромвеля не было побегов. Грабеж карался немилосердною. При взятии Винчестера, узнав, что некоторые солдаты занялись грабежом, Кромвель велел отыскать их, одного повесил, а других отправил на суд в Оксфорд.
   Одушевление его войск было таково, что в битве при Престоне, Кромвель с 7.000 человек, ослабленных болезнями и усталостью, разбил 26-ти тысячную королевскую армию.
   Опираясь на религиозное чувство, увеличивается спайка как между равными людьми, так и между подчиненными и начальниками. Не для них работают солдаты, а они вместе работают во имя Бога. "Бог наш генерал, _ говорил Суворов, _ Он нас и водит". Сближаясь этим путем с подчиненными, он в то же время увеличивал и свой авторитет, как исполнителя Божьих предначертаний. <...>
  

Принципы социальные

  
   Группа эгоистических принципов придает действующему лицу исключительное, первенствующее значение. Остальные люди составляют лишь пассивную среду, служащую для восприятия совершаемых ими поступков. Обратно: социальные принципы низводят человека до сознания ничтожества своего личного существования, являющимся моментом гораздо более полного и продолжительного существования социальной группы, каковою будет семья, род, сословие, землячество, народность, государство и т.д. Строго говоря, это есть вера, хотя и не сознательная в то, что сознательно составляет основание философии Платона: конкретное существование идей, при кажущемся существовании явлений. Значение смерти уменьшается при этом от двух причин: во-первых, от сознания ничтожества личной жизни, а, во-вторых, от сознания ее бессилия против целой группы людей, являющейся воплощением вечной, сравнительно с жизнью человека, идеи. <...>
   Сознание единства и вечности этой идеи создало культ предков -- краеугольный камень социального строя древнего мира. Каждый человек является лишь звеном. Он обязан был воздавать поклонение предкам и обязан был иметь сына, который мог бы воздавать его по смерти отца. Поколение сменялось поколением как волны реки, а семья оставалась единой, ее алтарь незыблем и огонь неугасим. Каждый член семьи сознавал свои обязанности перед нею, свою смертность и ее стойкость. Единицей более крупной является род, т.е. группа семей, имеющих одного предка -- родоначальника. Следовательно, род является носителем тех же, хотя и более широких идей. Что касается племени, то возникло ли оно из семьи или предшествовало ей, во всяком случае члены, его составляющие, находясь в одинаковых условиях, прониклись одними идеями и одними желаниями. Это единство идей и составляло идею племени. Следуя дальше по социальным группам, мы встретим народности и государства являющиеся носителями определенных идей.
   Смерть, хотя бы и многих людей, не может видоизменить или повредить прочность идей, подобно тому как убывание воды не может изменить ее вкуса. Напротив, чем больше людей пожертвовали за нее жизнью, тем реальнее становилось ее существование. Поэтому всякое гонение служит к утверждению идей. Гонения на христиан дали христианству такой расцвет, которого оно не приобрело бы без них: "Принимая мучения, _ говорит Ренар, _ христиане вовсе не доказали правоты своих идей, но показали действие, которое производит на людей эти идеи". А так как сила произведенного действия служит мерилом реальности существования, то, видя могучее действие христианских идей на христиан, свидетели склонялись перед их силой и реальностью.
   Но отречение от веры приводило в сомнение многих христиан, так как если часть людей скомпрометирует идею, то это отражается на всех ее носителей. Поэтому мы видим, что позор отца падает на сына и наоборот. Таким образом создается фамильная гордость, родовая честь, национальное достоинство, которые требуют, чтобы отдельный человек предпочел смерть поступку, противному социальным идеям, ибо его смерть -- ничто для идеи, его же позор отразится на ней и через это и на всех ее носителях. Сила и значение этих идей на поступки людей имеют решающее значение. В начале английской революции Кромвель говорил Гемпдену: "Неужели вы думаете, что эта сволочь без сердца будет когда-нибудь в состоянии противиться дворянам, которые имеют честь?" <...>
   Воинские части составляют также социальные группы, существование которых во много раз продолжительнее существования отдельных личностей. Чем устойчивее эти группы, тем более присущи им и понятия о долге, чести и т.д.; честь полка, честь мундира _ стимулы сами по себе столь же могущественные, как и сознание долга или святости присяги. Так в сражении под Лейпцигом во время 30-ти летней войны, когда сбродная и уже разбитая армия Тилли бежала, четыре полка старых, испытанных солдат, которые никогда не бегали с поля сражения, и теперь не хотели этого делать. Сомкнувшись, они пробились сквозь неприятельскую армию и, сражаясь, достигли небольшого леса, где снова построили фронт против шведов и оборонялись до наступления ночи, пока число их не уменьшилось до шести сот.
   Понятно, что действительность и сила социальных принципов усиливается при совпадении социальных групп, что в широком смысле будет, когда армия национальна; в более узких смыслах когда она комплектуется территориально, причем понятия уезда, губернии, края совпадают с понятиями батальона, полка и корпуса.
  

V

ОБЩИЕ УСЛОВИЯ,

НЕОБХОДИМЫЕ ДЛЯ УПРАВЛЕНИЯ

  
   Возможность управления войсками основывается на существовании в них широких идей законности и обязательства. Без них невозможно никакое управление, и величайшее заблуждение предполагает, что этого можно достичь другими мерами, как-то: дисциплиной, угрозой и принуждением. Самая строгая дисциплина с наиболее крутыми наказаниями может обусловить повиновение войск только в том случае, если она черпает основание в общих идеях. Наиболее безыдейными кажутся нам наемные войска. При них же мы наблюдаем и наиболее жесткие наказания. Но эти наказания только тогда приводили к желаемым результатам, если войска получали свое жалованье. <...> Вообще отказы от повиновения в наемных войсках, мотивированные неполучением жалованья, бывали нередки в наемных войсках. Из этого можно заключить, что общее повиновение достигалось не дисциплиной, а вытекало из сознания взаимно принятых обязательств.
   Но не одно сознание принятых обязательств давало возможность управлять армиями. Даже в таких разношерстных, сбродных и, как кажется, лишенных морального чувства армиях, каковы были армии наемников, таятся более высокие идеи. Наперекор им нельзя было управлять войсками. Войско никогда не может быть слепым орудием. Это зачастую упускается из виду.
   Это упустил из виду и такой высокоталантливый генерал, как Валленштейн. В бурный период 30-ти летней войны, увлеченный своим успехом и талантом, он пришел к убеждению, что армии принадлежит решающее значение, и поставил себе целью закрепить за собой полное главенство ею. Сознавая, что для того, чтобы быть единственным владыкой солдат, он должен был являться войскам как единственный владыка их судьбы, он выговорил у императора все права, составлявшие до сего времени привилегию короны. Не только плата денег солдатам шла от Валленштейна, но жизнь их вполне зависела от его воли. Он выговорил себе право выдавать офицерские патенты, награждать достойных и казнить смертью провинившихся.
   Так, после Люценской битвы он назначил строжайшее следствие о поведении своих офицеров в этом сражении. Те, кого военный суд признал виновными, были приговорены к смерти без всякой пощады. Отличившиеся храбростью были награждены по-царски. Память убитых увековечена великолепными мавзолеями. Являясь единственным вершителем судеб вверенного ему войска, он вместе с тем осыпал его богатой добычей и полным довольством. Добавив к этому, что войска его состояли из всякого сброда без религии, без нравственности, дело Валленштейна казалось обеспеченным. Так взглянул на это дело и император. Чтобы ослабить Валленштейна, он старался вырвать из-под его начальства хоть горсть людей и навербовать против него хоть какую-нибудь армию, могущую противостоять ему. Но как только войско узнало, что Валленштейн хочет направить его против законного императора, как только этот император, не имевший над войском никакой фактической власти, отрешил Валленштейна от командования, так власть Валленштейна оказалась подрезанной в самом корне, и войско ему не повиновалось более.
   Гораздо более тонким психологом был Оливер Кромвель. Возвысившись с помощью войска, одушевленного религиозным убеждением и стремлением к равенству, он никогда не обнаруживал отречения от этих принципов, даже протягивая руку к короне. Обманывая войска, но управляя ими, он продолжал единоличное правление страной. Крутая дисциплина никогда не падала в его войсках. Ни перед какими мерами не останавливался Кромвель, чтобы заставить войска повиноваться его требованиям, если он чувствовал, что его требования отвечают и опираются на идеи солдат. Но при первом протесте он отказывается немедленно от самого страстного желания, от короны, так как ему было ясно, что при этом никакая дисциплина ему не поможет и вся власть его над войсками от этого немедленно падет.
   В согласовании с широкими идеями права, законности, веры, родины и т.д., военачальник черпает авторитетность требуемых им поступков. Согласование это выясняется иногда самою обстановкою, а чаще всего людскою молвой и слухами. Как для того, чтобы породить и направить эту молву, так и для того, чтобы непосредственно выяснить деятелем согласование требуемых поступков с их внутренними убеждениями, существует обычай обращаться с манифестами, приказами, прокламациями и т.д. Эти манифесты необходимы перед началом войны как согласование общей ее идеи и задачи с нравственными понятиями народа. Когда действительность достигает высшего напряжения, когда военачальник требует наибольших жертв -- в бою, тогда они приносятся не для него, а во имя тех идей, которые лежат в душах участников. Поэтому перед битвами зачастую также обращаются к войску с приказами.
   Число общий идей, которыми управляются армии, весьма ограничено, что происходит от широты этих идей, вмещающих в себе огромное число наблюдений и фактов, так и потому, что появление новых идей требует, чтобы человечество прожило целые эпохи. <...>
   Так и в управлении армиями, кроме общего согласования идей, вырабатываются особые приемы для извлечения из этого согласования наибольшего действия. Приведение в жизнь общих идей сводится к ряду простейших поступков, регламентируемых усмотрением старшего начальника. Как и для всякого поступка и тут требуется, чтобы среди разнообразных идей господствующее положение заняла идея, отвечающая желаниям начальника и чтобы она окрасилась в положительный тон. Главенство идеи создается отданием приказания. "Войскам двинуться туда-то", "такая-то часть атакует то-то". Эти идеи достигают главенства по причинам догматически и логическим. Причинами догматическими мы назовем такие, которые выдвигают идею не в силу ее достоинств и преимуществ перед другими, а в силу авторитета того лица, от которого она исходит. По той же причине она окрашивается в положительный тон.
  

Авторитет начальника безличный

  
   Авторитет начальника есть сумма тех отрицательных ощущений, которые связаны с идеей неисполнения его приказаний и тех положительных, которые связаны с идеей их исполнения. Часть этих ощущений независимы от личности начальника и составляют следствие служения этих начальников идеям-двигателям, выражающимися в том, что власть ему дается властью издавна признаваемой и этою же властью указываются задачи, подлежащие исполнению.
  

Личный авторитет начальника

  
   Другая часть авторитета зависит от его личности. Способ, которым он будет применять предоставленную ему дисциплинарную власть, окажет действие на напряженность отрицательного тона идеи исполнения его приказаний.
  

Наказания

  
   От начальника зависит, во-первых, строгость взыскания. Понятно, что чем страшнее угроза, тем неприятнее мысль о неисполнении приказания. Строгость взыскания зависит от эпохи, народа и состояния войск. В эпохи, более отдаленные, они были строже; у народов западной Европы они доходили до утонченности истязаний... Чем очевидна связь поступка с успехом дела, во имя которого двигается войско, тем большее имеет значение строгость взыскания. <...>
   Строгость взыскания сама по себе определяет и уясняет лишь взгляд начальника на определенный поступок. Настоятельное же его стремление их устранить сказывается в неуклонном наложении взыскания при каждом проступке. Для этого ему надо всегда знать, когда совершается проступок, а единственной мерой к тому служит неослабный надзор. Для поддержания дисциплины контроль имеет еще большее значение, чем строгость. Сочетание строгости с контролем дает в руки начальника средство добиться исполнения своих требований и приказаний. Внедрить в сознание людей, что они не имеют средств им противодействовать и, не взирая ни на что, рано или поздно подчинятся им -- составляет конечную цель дисциплины и первую степень веры в начальника.
   Уже указано выше, что строгость взыскания выражает взгляд начальника на определенный поступок. Следовательно, соразмерная строгость, независимая от настроения духа, будет понята подчиненными, как стойкость взглядов начальника. Независимость же строгости взыскания от лица, на которое оно накладывается, т.е. справедливость, будет иметь последствием, что люди убедятся, что те лишения, которые они переносят во время наказания -- не каприз начальника, а его служба царю. Так как несправедливость заключается в видоизменении отношения в зависимости от симпатий и близости человека, то иное отношение к себе, чем к другим, составляет также несправедливость, со всеми ее последствиями. Соблюдение справедливости и соразмерности, при настойчивом исполнении каждого своего слова и приказания, создадут в людях не только веру в это слово, но и веру в то, что это слово будет сказано и завтра, будет сказано всем. То есть этим путем достигается самая полная вера в начальника, дающая ему в руки новое средство для управления войсками.
  

Любовь подчиненных

  
   Вера в начальника служит в свою очередь началом любви к нему. Любовь является таким отношением к начальнику, при котором исполнение его приказаний, независимо от цели и результатов, доставляет удовольствие людям. Чем достигаются подобные отношения -- вопрос тонкий, который и не беремся исчерпать. Попытаемся однако указать что-нибудь по этому поводу. Во-первых, необходима одинаковость ощущений в самом широком смысле; одинаковость ощущений идей и событий. Первое будет результатом однообразия нравственного и религиозного мировоззрения, и в этом заключается преимущество народных вождей перед начальниками из иностранцев. Одинаковость ощущений событий достигается нахождением начальника в те же условиях, как и подчиненные. Так, Александр Македонский, во время похода в Индию, при переходе через безводную пустыню, вылил из шлема принесенную ему воду, сказав, что на все войско этого не хватит, а он один не хочет утолять жажды, которая мучит всех одинаково.
   Во время Казанского похода Иоанн IV отказался поместиться в воеводском доме в Свяжске. "Мы в походе", _ ответил он и приказал разбить шатер среди войска. О том, как разделял Суворов тягости военной жизни, излишне и говорить. Солдаты говорили про него: "Он во всем, кроме добычи, с нами в части". Находясь в одинаковых условиях с остальным войском и подавая пример чрезмерного напряжения, начальник без отказа получит такое же напряжение и в среде подчиненных. <...>
   Любовь подчиненных является также следствием заботливости начальника к их нуждам. Заботливость о пище и отдыхе людей составляет непременную обязанность начальника. Но возбудить любовь можно лишь заботливостью, которая сознается людьми. Поэтому начальник должен не только быть внимательным к нуждам подчиненных, но и обнаруживать эту внимательность, а также иногда проявлять чувства, ему совершенно чуждые, что однако всегда надо соразмерять с чуткостью людей к правде.
   Наполеон посещал зачумленных в госпитале, и этот знак стяжал ему немало любви. Однако сердце его было чужды симпатии и участия. Объезжая поле сражения под Дрезденом и отвечая на указания своих маршалов на большое число трупов французских солдат, он хладнокровно говорил: "Ну, их во Франции опять много народится". Суворов, выходя ночью из палатки и разговаривая с караульными, часто перебивал их речи, и, указывая на спящий лагерь, говорил: "Тише, тише говорите! Пусть спят витязи!" Конечно, речи караульных не могли разбудить лагеря, но на следующий день все войска знали, что сам Суворов говорит шепотом, чтобы не мешать спать солдату.
   Любовь также достигается общением с подчиненными, выражающимися в беседах с ними. Француз Месельер в 1757 году заметил эту особенность и писал, что "русский солдат любит, чтобы с ним говорили". Значение этих разговоров выступает с очевидностью при чтении письма солдата, описывающего Альминский бой. Этот ценный для военной психологии документ, не только иллюстрация поддерживаемого положения, но и вообще для ознакомления с душой солдата, содержит следующее: "Встали мы, сударь ты мой, на позицию спозаранку, помолились Богу и стоим. А кто поставил -- мало смыслим. И вышло так: спереди дуют -- это ничего. И сбоку дуют, флота ихняя -- и это полгоря. А и сзади дуют, опять-таки флота, ну, нам старикам, и это не Бог весть что, а молодежь-то сейчас -- измена! Ну, и не ладно. А тут тебе никто и доброго слова не скажет, не то что: здорово, ребята! поработайте, мол! Или прочее, а все меж собой больше по-немецкому".
   Результатом общения, а следовательно и его подтверждением является знание людей поименно и в лицо. Известна уловка Наполеона, состоявшая в том, что, обходя строй, он обращался к какому-нибудь украшенному орденом солдату, называл его по имени и спрашивал, не в таком ли-то сражении он получил свой крест? Ответ был всегда утвердительный, так как император заранее подготовлял этот эффект, дававший ему власть над многими сердцами. Суворов, более поглощенный войсками, действительно знал очень многих солдат в лицо, всегда узнавал их, и не упускал случая беседовать с ними. <...>
   Наконец, любовь подчиненных достигается теми наслаждениями, которые доставляет им начальник. Добыча и женщины, которых предоставлял Валленштейн своему войску, доставляли ему его любовь. Восторги победы закрепили Наполеону обожание солдат. Солдатские театры, устроенные Скобелевым во время текинской экспедиции, влили свою каплю в море любви к нему солдат.
  

Достижение господства идеи по причинам

логическим

  
   Авторитет лица придает главенство идее, им выраженной, по причинам, которые названы догматическими, так как не предполагает оценки этой идеи сравнительно с другими. Но главенство идеи можно достичь и помощью убеждения, т.е. взвешивая, оценивая ее и придавая ей первенствующее место по праву его полезности. В таком случае идея достигает главенства по причинам логическим. Но логика коллективной единицы, как сказано выше, значительно ниже логики отдельного лица. А поэтому всестороннее и полное взвешивание и сравнение со всеми возможными идеями, было бы не только бесполезно, но и вредно, потому что создало бы путаницу идей, т.е. достигло бы диаметрально противоположных результатов. Поэтому важно уметь группировать в головах людей только необходимые идеи. В этом и заключается требование, чтобы "каждый воин знал свой маневр". При этом каждый будет знать что ему делать и зачем. Что ему делать -- это то, что приказано, т.е. идея, главенства которой добиваются. Указать зачем -- это значит сопоставить свою идею с другими так, что приказанное покажется естественным и лучшим выходом.
   Выражаясь образно, можно сказать, что выяснение цели маневра составляет сколачивание той логической лестницы, по которой идея, приказываемая к исполнению, доберется до господствующего положения.
   Мудрец и вождь, отыскивая истину, один в мире умозрения, другой в материальном мире -- оба не предрешают главенства той или другой идеи, а, складывая логическую лестницу, сами не знают куда приведет она их. Но достигнув ее конца и убежденные, что владеют истиной, они разрушают лестницу и каждый раз, когда они желают продемонстрировать истину своей идеи перед людьми, они пристраивают новую лестницу, соразмеряя ступени с умственным строем слушателей. Известно, какой цепью вопросов, приноровленных к слушателям, Сократ приводил людей к тем истинам, которых он сам достиг иными путями. Все судебное красноречие состоит в постройке подобной лестницы.
   В военном деле полководец не станет объяснять всю вереницу идей, заставивших его выбрать тот или иной маневр. Но к выбранному маневру он будет подгонять лестницу объяснения, соображаясь с лицом, с которым имеет дело. Одно объяснение будет дано солдатам, иное -- генералам.
   В виду малой логичности масс, чтобы не затемнять ее идеями, в объяснениях маневра подробности упускаются и оно становится кратким. Так, в Наполеоновском приказе перед Аустерлицем только полторы строчки уделены на объяснение маневра: "Позиции наши крепки. И в то время, как враги будут обходить справа, они подставят свой фланг".
   Так как толпа по преимуществу эффектна, то логическая постановка идеи выиграет, если она будет умело выражена и бить на чувство, хотя бы в ущерб логике. <...> Поэтому искусное объяснение маневра должно быть кратким и действовать на чувства. Оно должно произвести впечатление, что это будет "здорово" и "вот как ловко!" Такие объяснения даются начальниками устно, в разговорах, и придают людям рвение и энергию. <...>
  
  
  

Влияние силой ощущения

  
   Как уже сказано выше, способы влияния на коллективные единицы остаются те же, что и для отдельного человека. На первом месте поставлен простейший способ влияния силой ощущения. При этом способе действуют на простейшие инстинкты, а потому этот способ употребляется во все времена и у всех народов. Увеличить привлекательность цели на самом деле является вопросом трудно разрешимым, но сравнительно легко увеличить представление об этой привлекательности. Для этого служит распространение слухов и рассказов. При штурме города распространяются слухи о несметных его богатствах, об удобстве в нем отдыха, о красоте его жительниц. Бонапарт, приехав к Итальянской армии, с этой целью подчеркнул богатства верхней Италии, тем более, что сопоставлял их с голодом и нуждой, чувствуемой в войсках.
  

Влияние усилением и ослаблением идей

  
   Способ усиления и ослабления идей затрагивает уже борьбу мотивов. Войско, еле идущее, изнемогающее от усталости и жары, может прибавить шагу, если ему запомнить об избах и засеянных полях, оставленных на родине. Эти идеи изб и полей усилят собой идею отечества, которая двигает солдатами. С другой стороны, в критическую минуту битвы дрогнувшее войско может быть остановлено словами: все равно помирать. Эти слова ослабляют идею спасения.
   Речь Святослава под Переяславцем дает нам целую гамму способов ослабления и усиления идей. Не менее искусен приказ Петра перед Полтавской битвой: "Воины, пришел час, который должен решить судьбу отчества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество, за веру православную и церковь. Не должна вас смущать слава непобедимости неприятеля, ложь которой вы доказали не раз своими победами. Имейте в сражении перед собой правду и Бога, защитника вашего, а о Петре ведайте, что жизнь ему не дорога, жила бы только Россия, благочестие, слава и благосостояние ее". <...>
   На военном совете в Муттене Суворову предстояло вызвать ряд поступков, неожиданных для него самого, а тем более идущих в разрез со строем идей, которые он успел создать в войске совершенно в других предположениях. Поэтому Суворов начинает словами: "Корсаков разбит и прогнан за Цюрих! Готц пропал без вести и корпус его рассеян! Прочие австрийские войска, шедшие для соединения с нами, опрокинуты от Глариса и прогнаны. Итак, весь операционный план для изгнания французов из Швейцарии исчез!.. Теперь идти вперед на Швиц -- невозможно. У Массены свыше 60.000, а у нас нет полных и 20.000".
   Разрушив этими словами весь прежний строй мыслей, Суворову надо создать главенство уже предрешенной идеи. Ей надо приготовить место, а для этого надо ослабить, опрокинуть ее сильнейшую соперницу, идею наиболее естественную, идею -- отступления. И Суворов продолжает: "Идти назад -- стыд! Это значило бы отступать, а русские и я никогда не отступали". Но если нельзя отступать, нельзя идти вперед, то надо обороняться до прихода подкреплений. Но и эту идею уничтожает Суворов словами: "Мы окружены горами, мы в горах!!.. Помощи ждать не от кого".
   Но в этой безотрадной обстановке, которую нарисовал Суворов, где взять силы для активных действий? Старый полководец знал откуда они явятся. Как опытный виртуоз, чтобы извлечь мелодию из хаоса звуков, он властно ударяет по основным идеями русского войска: Бог, Россия и Царь. Он продолжает речь: "Одна надежда на Бога, другая на величайшую храбрость и самоотвержение войск. Это одно остается нам. Но мы русские! С нами Бог! Спасите честь и достояние России и ее Самодержца".
   И как за тысячу лет дружина отвечала Святославу, так войско устами Дерфельдена отвечало Суворову: "Все перенесем и не посрамим русского оружия, а если падем, то умрем со славою. Веди нас, куда думаешь. Делай, что знаешь: мы твои, отец, мы русские!" <...>
  

Влияние изменением хода ассоциации идей

  
   Изменение хода ассоциации идей служит также средством управления. Утомленные войска, связывающие усталость с движением, могут быть подбодрены, если начальник изменит эту ассоциацию и свяжет движение с отдыхом, сказавши, что войска, идя, приближаются к ночлегу. Выше указано, как Суворов изменил ход ассоциации идей своего войска перед штурмом Измаила. При Треббии заметив отступающий батальон и зная, что отступление усиливает сознание слабости, он связал его с хитростью. "Заманивай, заманивай его!" _ кричал он батальону. "Ну, теперь довольно. Вперед!" _ и батальон бросился в штыки.
  
  
  
  

Влияние иррадиации чувственного тона

  
   Наконец, при управлении войсками пользуются иррадиацией чувственного тона. В сущности это есть краеугольный камень управления, так как какова бы ни была идея, достигнувшая главенства, она может вызвать поступок только, если она будет положительного тона. Этот ее положительный тон иррадиирует и заглушает отрицательный тон ощущений, вызываемых приведением ее в исполнение. <...>
   Веселая шутка, музыка, пение, острота, порой грубая, иррадиируют положительный тон и побуждают на поступок, сам по себе неприятный. Ротный командир, пустившийся в присядку перед залегшей ротой, пользуется именно этим средством. Тем же средством воспользовался и генерал, обращаясь к испуганным солдатам со словами: "За что вы боитесь. У вас ничего кроме блох и клопов нет".
  

Некоторые из идей одушевляющие русское войско

  
   В начале нашей истории десятитысячное войско Святослава столкнулось под Переяславлем со стотысячным войском греков. В эту решительную минуту Святослав обратился к дружине со следующей речью: "Нам некуда деться. Волею или неволею пришлось стать против греков. Так не посрамим Земли Русской, но ляжем костьми -- мертвые сраму не имут. Если же побежим, то некуда будет бежать от стыда. Станем же крепко. Я пойду перед вами и если голова моя ляжет, тогда помышляйте о себе". Дружина отвечала: "Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим".
   Таким образом, Святослав прежде всего удаляет естественно появляющуюся в таких случаях идею уклонения от столкновения, для чего он указывает, что им "некуда деться". Затем удаляет все бесполезные идеи пересуд и осуждения словами: "волею или неволею", а "пришлось стать", следовательно, рассуждения о том, как надо было делать, являются вполне бесцельными. Да, если бы начальник и распоряжался иначе, то это могло вовсе не изменить обстановки.
   Устранив, таким образом, разнообразные идеи и подготовив почву для желаемой, т.е., другими словами, направив борьбу мотивов к желаемому результату, Святослав ставит свою центральную идею: "ляжем костьми". Это требование он сейчас же согласует с основными мотивами, руководящими его войском. Главнейшим является, "Земля Русская", честь которой должны оберегать. Вторым и тесно с ним связанным -- "честь войска и воинов", которые спасаются только смертью -- "мертвые сраму не имут".
   С введением христианства являются и новые идеи. Так, Владимир Мономах говорит своим детям: "Не бойтесь ни рати, ни зверя, делайте мужское дело. Ничто не может вам вредить, если Бог не повелит. А от Бога будет смерть, так ни отец, ни мать, ни братья не отнимут. Божье блюдение лучше человеческого". Перед битвой под Ярославлем (1151 г.) Изяслав обращается к войску с такою речью: "Братья и дружина! Бог никогда Русской Земли и русских сынов в бесчестье не оставлял, везде они честь свою брали. Теперь, братья, поревнуем тому: дай нам Бог в этих землях и перед чужими народами честь свою взять".
   Таким образом, идея Бога влечет за собой уменьшение самосохранения, столь противного духу войны, так как это возлагается на "Божье блюдение". Вместе с тем Бог крепко связывается с прежними дорогими идеями, идеями Русской Земли, чести ее и ее сынов.
   Вместе с христианским учением в русских людях твердо укрепляется готовность положить душу свою за друзей своих. Мстислав Храбрый, отбивая пленных христиан от татар, говорил дружине: "Братья, не сомневайтесь. Если теперь умрем за христиан, то очистимся от грехов и Бог вменит кровь нашу в мученическую. Если Бог подаст милость свою -- то слава Богу. А если придется умереть -- то все равно надо же когда-нибудь умирать". <...>
   Но не только за други своя, но в такой же мере и за веру православную готовы русские люди пожертвовать собою, и не напрасно Дмитрий Донской обращается с такою речью перед Куликовой битвой: "Отцы и братья! Господа ради подвизуйтесь во имя церкви и веры христанской. Смерть за нее -- не смерть, а жизнь вечная. Не гонитесь за земным, братья! Увенчаемся победными венками, Богом данными".
   Идея правды составляет также двигательную силу, которая вызывает и усиливает поступки людей. Определение правды основывается на христианской морали и истекает от Бога. "По правде, по Божески", -- говорит народ. <...>
   По мере того, как крепла царская власть, неразрывная связь понятия о русской земле и о вере православной сосредоточивались в царе, и имя его для подданных было однозначущим с верой и отечеством. Наш царь, русский царь, православный царь. При Иоанне Грозном царская власть достигла полного развития, и псковичи отвечают на уговоры Батория к сдаче следующими, необыкновенно богатыми смыслом словами: "Мы не жиды: не продадим ни Христа, ни Царя, ни Отечество. Не слушаем лести, не боимся угроз. Иди на брань. Победа зависит от Бога".
   В этих коротких словах сосредоточились все идеи, которыми можно управлять русским народом и войском и во имя которых совершались величайшие подвиги.
   Перед Швейцарским походом, Суворов, хорошо знавший искусство управления войсками, говорил солдата, указывая на горы: "Вот там безбожники французы. Их мы будем бить по-русски. Горы велики, есть пропасти, есть водотоки, а мы их перейдем, перелетим -- мы русские! Бог нами водит... (Бог никогда русских людей в бесчестье не оставляет -- 1151 г.). Помилуй Бог, мы русские! Богу молимся -- Он нам и помощник. Царю служим. Он на нас и надеется, и нас любит, и нас наградит он словом ласковым, чудо-богатыри, чада Павловы (Царь-батюшка). Кого из нас убьют -- Царство небесное. Останемся живы: нам честь, нам слава, слава, слава!"
  
  

VI

УПРАВЛЕНИЕ НЕПРИЯТЕЛЬСКИМИ

ВОЙСКАМИ

  
  
   При столкновении двух армий, исход боя определяется всегда тем, которая из сторон поработит себе душу противника, т.е. победа определяется всегда моральными данными. <...>
   Так как победа является результатом морального превосходства к концу сражения победителя над подчиненными, то и все искусство боя сводится к тому, чтобы расшатать силы противника. Средством к этому расшатыванию служит угроза смерти, которую несет с собою армия. Действие этой угрозы пропорционально вероятию приведения ее в исполнение, а это в свою очередь зависит прежде всего от силы.
   Если неприятельская армия наступает, то это служит признаком ее силы. Следовательно, подрыв моральных сил одного из противников начинается с наступательного движения другого. Поэтому все великие полководцы вели наступательный образ войны, и Суворов так формулирует его преимущество: "Кто отважен и смело идет прямо на неприятеля, тот одержал уже половину победы. Деятельность есть первое достоинство воинское". <...>
   При всех периодах боя угроза смерти будет не отвлеченной идеей, а будет представляться в конкретных образах убитых и раненых, вид которых будет аргументом противника, с помощью которого он будет убеждать воинов в гибельных последствиях противодействия ему. Сами по себе убитые и раненые не будут целью, так как цель боя -- победа, а победа одерживается над живыми, а не над мертвыми. Поэтому все меры, принимаемые к тому, чтобы убитые и раненые не были на глазах у дерущихся, приводит к увеличению стойкости сопротивления. <...>
   Так как на войне побежден тот, кто поддается аргументации противника, а таковым будет тот, кто не настойчив и слаб волею, то станет понятным, отчего на войне предпочтителен человек с большим характером, но с ограниченным умом, чем наоборот. <...>
   Так как цель войны -- убедить в необходимости подчиниться, то смерть и истребление должно касаться только тех, кто не хочет этого делать. Поэтому Суворов приказывал: "Атакуя, кричать пардон, а если не сдадутся -- убивать". Или: "Казаки колоть будут. Но жестоко бы слушали, когда французы будут кричать пардон".
   Впрочем вопрос: давать ли пощаду сдающемуся, подвергать ли смерти всех оказавших сопротивление или истребить даже тех, кто принес сознательно какую-нибудь пользу неприятельским войскам, -- вопрос спорный, каждый раз решаемый в зависимости от характера противника.
   Так, Кромвель, подчиняя Ирландию, штурмуя Тредаг, приказал убивать всех. Столь же храбрый, как и жестокий, он подавал пример в резне. "В конце концов, _ говорит историк, _ жестокость Кромвеля была хорошо рассчитана на успех. Соседние города, Трим и Дундальк, пали без малейшего сопротивления. Гарнизон Трима бежал так поспешно, что бросил артиллерию". Гарнизоны Вексфорда, Кастлетона и Келена, оказавшие сопротивление, были все вырезаны. "Эти варвары увеличили ужас и значительно ускорили подчинение Ирландии". Но в то же время Кромвель не применял этих жестокостей к тем, кто сдавался до первого выстрела.
   Иначе отнесся Кромвель при завоевании Шотландии. Тот же историк по этому поводу пишет: "Хорошо зная, что варварства, которыми от усмирил Ирландию, не имели бы в Шотландии такой пользы, он отнесся благосклонно к пленным, большинству вернул свободу, давая почувствовать, что видит в шотландцах заблудшихся братьев".
   Действительно: жестокими мерами можно устрашить противника. Но зато поставленный перед лицом неизбежной смерти человек предпочитает более почетную и соответствующую его идеям и будет обороняться до последней крайности. Мысль о строгом соответствии крутых мер с силами достаточными для их исполнения, прекрасно сформулировал Наполеон словами, что побежденному неприятелю надо построить золотой мост, если нельзя противопоставить железную преграду. <...>
   Страх, являющийся вершителем столкновений, вызывает поэтому ряд мер, цель которых уничтожить его в рядах своих войск. Поэтому весьма полезно не только непосредственно нагонять страх на неприятельское войско, но и парализовать те меры, которые принимаются в нем для борьбы со страхом. <...>
   Резюмируя вышеизложенное, можно сказать, что управление неприятелем сводится к: а) разрушению созданного в нем единства идей, поступая соответственно ей, а наоборот ослабить это господство, группируя события так, чтобы они шли в разрез ей; б) поднять подавленные идеи страдания и смерти и возбуждать страх; в)ослабить идеи, противодействующие страху, как-то: честолюбия, веры, родины и т.д. Когда единство разрушено, надо поставить главенство идеи необходимости подчинения и придать этой идее положительный чувствительный тон, сознанием, что только ею сохраняется жизнь. <...>
  

Зыков А.

Как и чем управляются люди. Опыт военной

психологии. -- СП б., 1898. -- 190 с.

  
  
  
  
   ? Традиции русских офицеров   50k   "Очерк" История
   Нормы, которые неукоснительно соблюдают.
  
   ? Христолюбивое воинство   70k   "Очерк" История
   Наполеон I говорил, что убитого русского солдата нужно еще толкнуть, чтобы он упал...
  
   ? Всеобщая воинская повинность   80k   "Статья" История
   Исторический закон гласит: между армией и народом существует почти математическая зависимость. Осознали ли мы это?
  
   ? Толковый словарь русского офицера   138k   "Очерк" История
   Важнейшие военные понятия с точки зрения русских офицеров и отдельных зарубежных авторов
  
   ? Военно-исторический словарь русского офицера   271k   "Очерк" История
   Словарь-справочник по важным военным понятиям
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   РИБО (Ribot) Теодюль Арман (1839-1916), французский психолог и психопатолог, родоначальник экспериментального исследования высших психических процессов во Франции. (Прим. авт.-сост.)
   КАФРЫ (от араб. кафир - неверный), наименование, данное в ХVIII в. бурами народам банту (гл. обр. коса) Южной Африки. (Прим. авт.-сост.)
   Иррадиация (от лат. irradio - сияю, испускаю лучи). В данном случае - "распространение". (Прим. авт.-сост.)
   АЛКИВИАД (ок. 450 - 404 до н.э.), афинский стратег с 421 г. (неоднократно) в период Пелопоннесской войны. Организовал в 415 г. экспедицию против Сиракуз, затем перешел на сторону Спарты, предложив план ведения войны против Афин, позднее бежал в Персию. Поддерживал в 411 г. афинское олигархического, затем демократического правительства. В 411 - 408 гг. выиграл морское сражения при Абидосе, Кизике и др. (Прим. авт.-сост.)
   ОДИН, верховный бог в скандинавской мифологии. Могучий шаман, мудрец; бог войны, хозяин Вальхаллы. (Прим. авт.-сост.)
   ВАЛЬХАЛЛА, Валгалла (древнескандинавский Valholl - чертог мертвых), в скандинавской мифологии дворец Одина, куда попадают павшие в битве воины и где они продолжают прежнюю героическую жизнь. (Прим. авт.-сост.)
   ГУСТАВ II Адольф (Gustaf II Adolf) (1594 - 1632), король Швеции с 1611 г., из династии Ваза, полководец. Вел войны с Данией, Россией, Польшей, захватив обширные терр., участвовал с 1630 г. в Тридцатилетней войне 1618 - 1648 гг. на стороне антигабсбургской коалиции (победы при Брейтенфельде, 1631 г.; при Лютцене, 1632 г., - в этом сражении погиб). (Прим. авт.-сост.)
   КРОМВЕЛЬ Томас (1485 - 1540), лорд - главный правитель Англии с 1539 г. (на важнейших гос. должностях с 1533 г.) при Генрихе VIII. Содействовал укреплению английского абсолютизма. После неудач во внешней политике обвинен в государственной измене и казнен. (Прим. авт.-сост.)
   Культ предков, одна из ранних форм религии, поклонение духам умерших предков, которым приписывалась способность влиять на жизнь потомков. (Прим. авт.-сост.)
   РЕНАР (Renard) Жюль (1864-1910), французский писатель. (Прим. авт.-сост.)
   ГЕМПДЕН (Хемпден) (Hampden) Джон (1594-1643), один из лидеров (с 1621) парламентской оппозиции накануне Английской революции ХVII в. В начале 1-й гражданской войны примкнул к индепендентам. Смертельно ранен в бою с королевскими войсками. (Прим. авт.-сост.)
   Что не одно и то же: присяга взывает к обязанностям относительно Бога; чувство долга - относительно людей. (Прим. авт.)
   ТИЛЛИ (Tilly) Иоганн Церклас (1559-1632), граф, германский полководец, фельдмаршал (1605). С 1610 г. главнокомандующий войсками Католической лиги, с 1630 г. - имперской армией. Во время Тридцатилетней войны одержал ряд побед, но потерпел поражение при Брейтенфельде (1631). Смертельно ранен в сражении на р. Лех. (Прим. авт.-сост.)
   Было бы ошибочно предположить существование этих идей вполне сознанными и в форме наиболее тонкого юридического определения. Они смутны, а потому в их приложении бывает иногда больше, иногда меньше заблуждений, чем в приложении юридических истин. (Прим. авт.)
   ВАЛЛЕНШТЕЙН (Вальдштейн) (Wallenstein) Альбрехт (1583 - 1634), полководец, с 1625 г. главнокомандующий в Тридцатилетней войне 1618 - 1648 гг. Одержал ряд побед над войсками дат. короля Кристиана IV и нем. протестантских князей. Потерпел поражение при Лютцене от армии швед. короля Густава II Адольфа (1632). По обвинению в сношениях с неприятелем отстранен от командования и убит своими офицерами. (Прим. авт.-сост.)
   МСТИСЛАВ МСТИСЛАВИЧ Удалой (?-1228), рус. князь. С 1193 г. княжил в Триполье, Торческе, Новгороде, Галиче и др. Воевал против немецких рыцарей; участник Липицкой битвы 1216 г.(командовал новгородским войском), битвы на р. Калка 1223 г. (Прим. авт.-сост.)
   Также обратился к жителям и Суворов, придя под Измаил: "Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление - воля. Первый мой выстрел - неволя. Штурм - смерть. Что и оставляю вам на рассмотрение". (Прим. авт.)


  
  
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023