ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Касторная - неприметная станция между Курском и Воронежем!"

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

0x01 graphic

"Арка Главного штаба" 1830-е.

Художник Садовников Василий Семенович (1800-1879)

Н. Попель

"Касторная --

неприметная станция между Курском и Воронежем!"

(фрагменты из кн. "В тяжкую пору")

Продолжение...

Лязгают, перекликаясь, буфера. Тяжко отдуваясь, паровоз хрипло гудит и замирает. Москва.

Состав стоит на далеком от вокзала пути. Город почти не виден. Он только угадывается за дымкой морозного утра, в каком-то тревожном тумане.

Комендант предупредил, что стоянка часа полтора. До сих пор задерживались минут на 15--20. Оторвется старый паровоз, его место займет новый и -- вперед!

Мы с Михаилом Ефимовичем решаем заехать в главное управление бронетанковых войск. За стеклами нетряской машины малолюдная насупленная утренняя Москва военного времени.

Командующего и его замов нет.

Никому не ведомо, куда мы держим путь.

Михаил Ефимович поглядывает на часы, торопливо сосет сигарету. Пачками трофейных сигарет набиты все его карманы.

Он щедро одаряет ими офицеров управления.

После Москвы мы движемся куда медленнее.

В узкое русло тянущейся к югу железнодорожной колеи через Москву вливаются сотни эшелонов с войсками, боеприпасами, продовольствием, горючим. В мелькающих окнах классных вагонов белеют лица и повязки раненых.

Остановки теперь длятся по часу, по два, по три.

На станциях солдаты разминают затекшие ноги, обмениваются с ранеными махоркой, выспрашивают о фронтовых новостях.

Раненые уверенно предсказывают:

-- Вам до Курска, как бог свят.

Может, и так...

Один пролет я еду в штабной теплушке Горелова.

Мы сидим, пригнувшись, на вторых нарах.

Внизу у буржуйки вполголоса поют офицеры. Равномерное покачивание, неожиданный досуг настраивают на элегический лад.

Горелов молчит, курит, разгоняя рукой сизоватые клубы. Но разве разгонишь? Наверх, к потолку, тянется плотное облако дыма.

-- Если не о бое, не о бригаде, то о дочке, -- признается Горелов. -- Как бы ни умаялся, прежде чем уснуть, должен о ней подумать... Не вернусь, что с ней тогда? Кто человеком сделает? Бабка стара, на мать надежда невелика. Школа?.. Э, что школа без родителей? После войны, кажется, по-новому бы жить начал и дочке многое бы открыл...

Горелов замолкает, уставившись в поглощающую дым оконную щель, слушает песню.

Сейчас так, наверно, в каждой теплушке...

Исступленный ритм нарушен.

Непонятный покой, с неба свалившийся отдых.

Всякий знает: эта благодать не надолго. Через сутки-другие опять фронтовая страда. А на душе скопилось столько! Разве выскажешь? Лишь песня, да обрывки разговора, да опять песня...

Чем дальше на юг, тем медленнее движение.

И наконец -- стоп!

Паровоз отцеплен. Но что-то нет обычного толчка. Новый не подошел.

Чей-то крик в приоткрытую дверь:

-- Касторная!

О, сколько же ты испытала за эти месяцы, Касторная -- неприметная станция между Курском и Воронежем!

Остатками зимних боев, докуда хватает глаз, торчат из-под снега крылья автомашин, стволы пушек, танковые башни, самолетные хвосты. Воронки вдоль путей, обгоревшие скелеты вагонов, кирпичные развалины пристанционного домика -- это следы недавних бомбежек.

А сколько изведала ты за часы нашего недолгого пребывания!

Комендант Касторной -- майор, осатаневший от бессонницы, от воздушных налетов, доложил, что станция забита эшелонами с боеприпасами и горючим.

-- Теперь и вы пожаловали...

На все вопросы майор отвечал неестественно громким голосом и обычно невпопад.

Чаще всего он повторял две короткие фразы: "Паровозов не имею"... "Когда -- не могу знать".

Мы с Катуковым, чтобы уединиться, отправились в машину, которую пригнал мне когда-то Горелов.

Полуторка с кузовом, покрытым фанерной будкой, стояла на одной из платформ.

Миша Кучин подбрасывал уголь в круглую чугунную печурку. Мы сидели на походной раскладушке и разговаривали в ожидании ужина.

С той поры, как была образована армия, при штабе появилась военторговская столовая.

После выезда из Соблаго она, правда, не напоминала о своем существовании.

Но в Касторной нам был обещан полновесный ужин.

В дверь фанерной будки осторожно постучались.

Вошла официантка Лиза в белом фартучке поверх шинели, в маленьких, как у ребенка, валенках, с подносом, накрытым вместо салфетки вафельным полотенцем. Она стряхнула со стола ей одной видимые соринки, расстелила газету, поставила поднос.

И тут началось.

Взвыла сирена, ее подхватили разноголосые паровозные гудки, зататакали зенитные пушки. Часовой, стоявший на платформе, рванул дверь нашего фанерного жилья:

-- Воздух!

В небе сверкнули огни осветительных бомб. Гул разрывов стремительно наплывал от Щигров, заглушая гудки, свист, крики, заполняя собой до отказа все пространство.

Это уже не гул, это -- раскалывающий голову, переворачивающий душу грохот. Бомба упала между эшелонами.

Я почувствовал несильный удар по спине.

Рядом лежал поднос, на котором принесли нам ужин. Воздушная волна смяла фанерную будку, бросила ее о рядом стоящие вагоны, обломками рассыпала вокруг.

Под платформой я перебрался через пути.

Спина шевельнулась. В подвагонном мраке наткнулся ищущей рукой на обтянутую шинелью спину.

При вспышке разрывов я увидел сидящего на рельсах автоматчика. Вероятно, того, который стоял на часах и крикнул: "Воздух!"

Новая вспышка осветила детские валеночки, задранную полу шинели, белый передник.

Голова и грудь Лизы лежали под уклон и мне не были видны.

-- Куда ее? -- спросил я.

-- Не знаю,-- ответил солдат и, помолчав, добавил: -- Когда к вам поесть несла, не удержался, схамил: "Ты, говорю, начальство только днем обслуживаешь?" Она глянула на меня, ничего не сказала... Сволота я, каких поискать...

Подползли Катуков и Кучин.

Воздушной волной их швырнуло на груду шпал.

Михаил Ефимович решил пробираться к штабному вагону, я -- на станцию.

Бомбежка не утихала, и у меня из ума не шли слова коменданта об эшелонах с горючим и боеприпасами.

В станционном флигеле темень, под ногами стекло, кирпич, бумага.

Ни начальника станции, ни следов его.

Комендант беспомощно крутит трясущейся головой, бьет себя ладонями по ушам: оглох.

Взрывы один сильнее другого сотрясают ветхое здание. На уставленный телефонами стол сыплется штукатурка.

Подозрительно скрипят над головой балки.

Я окликнул каких-то людей, совавшихся подряд во все комнаты. Оказалось, что это подполковник Шхиян, начальник штаба инженерных войск, и майор Павловцев, секретарь партийного бюро управления.

Мы совещаемся, забившись в угол.

Шхиян и Павловцев установили, что дежурный по станции убит, диспетчер и начальник контужены.

-- И военный комендант контужен, -- добавляю я.

-- Надо брать все на себя, -- предлагает решительный Павловцев. -- Будем принимать меры.

-- Какие же меры? -- насмешливо спрашивает Шхиян. -- Может, тебя вместо паровоза цеплять? Но Павловцева не собьешь.

-- Паровозы ты, подполковник, будешь цеплять. Тебя Советская власть на инженера-дорожника выучила, ну и действуй. Среди танкистов иные на паровозах работали, кто машинистом, кто помощником, кто кочегаром... Да и гражданских соберем, какие уцелели... Бомбежка не на полчаса, на всю ночь. Я, товарищ генерал, с вашего разрешения, за диспетчера остаюсь...

Ночь эту я с неунывающим Шхияном провел на путях, среди разрывов, осколков, летающих в воздухе камней и обломков шпал.

Немецкие бомбардировщики впились в распятый на земле железнодорожный крест -- Касторную.

В этом грохочущем безумье со стороны Щигров прозвучал взрыв, заставивший каждого настороженно поднять голову.

Мы с Шхияном, прижавшись к полотну, посмотрели друг на друга.

Ясно, бомба угодила в поезд со снарядами.

Воздух дрожит, стонет земля. Словно сотни скорострельных пушек разных калибров стремятся быстрее расстрелять боезапас.

На западе встает слепящее пламя.

Шхиян поднимается, расправляет плечи:

-- По ваго-о-о-нам!

Слабые сигналы горнов, слова команд, жидкие паровозные гудки тонут в беснующемся океане разрывов.

И все-таки за ночь десятка три эшелонов удалось вывести со станции, растащить в стороны от эпицентра бомбежки.

Часов около восьми в мутном предрассветном тумане, перемешанном с обволакивающим все дымом, последняя эскадрилья сделала последний заход, короткими очередями оповещая о своем отлете.

Откуда-то появились ремонтные бригады.

Красная фуражка дежурного уже на голове молоденькой девушки, снующей между вагонами.

Глухой контуженный комендант, тряся головой, орет на своего помощника. Машинисты с железными сундучками торопливо идут по путям.

Смазчики из леек с длинными хоботами заливают масло в буксы...

Одна колея в направлении Щигры -- Курск кое-как приведена в порядок.

Но чтобы выехать с узла и попасть на нее, надо миновать огромную воронку.

Воронка? То ли это слово?

Пропасть, в которой свободно уместится трехэтажный дом.

Бомба припечатала поезд с боеприпасами.

Мы проехали от Касторной к западу километров двадцать и остановились перед категорически вытянутой рукой семафора.

К полудню в небе снова появились легкие бомбардировщики, которые больше всего досаждали нам пулеметным огнем. Когда, ястребом упав из облаков, самолет устремлялся на красные крыши теплушек, все убегали далеко в поле и оттуда как завороженные следили за происходящим на путях.

Замрешь, пытаясь отдышаться, в снегу и вдруг чувствуешь под собой что-то твердое.

Копнешь...

Толстая с металлическими шипами подошва сапога, окостеневший коричневый кулак, ржавый обод каски. Еще недавно это заметенное снегом поле было полем боя. Сопротивлявшиеся здесь немцы так и остались на нем.

Самолеты, оторвавшись от эшелона, кружат над черными точками, заманчиво рассыпанными по белому фону.

Смерть снизу, смерть сверху...

Мы и теперь держимся вместе -- Шхиян, Павловцев и я.

Когда с платформы спускается "эмка", втроем отправляемся вперед.

Перед Щиграми железнодорожный мост взорван. У быков хлопочут десятка два солдат.

-- Им до второго пришествия хватит, -- морщится Павловцев.

-- Пусть Шхиян принимает руководство и остается здесь, -- решаю я. -- А мы с Павловцевым пойдем в деревню, женщинам поклонимся...

Неказистая курская деревенька, соломенные крыши, земляные полы.

На столе вязкий, как смола, хлеб из воробятника, сладковатая, чуть присоленная (соль на вес золота) картошка.

Чего-чего, а обшаривать закрома, высасывать из крестьян последние соки оккупанты умеют!

До сих пор я думал о дороге лишь как об артерии, питающей фронт. Теперь отчетливо понял: по ней должны снабжаться и эти разоренные, изголодавшиеся места.

Женщины собрались у колодца, я говорю им об эшелонах, которые идут на передовую, но застряли перед взорванным мостом, о положении на фронтах.

Прошу помочь.

На середину выходит крюком сгорбившаяся старуха:

-- Мы и так что ни день помогаем. То снег на дорогах гребем, то с подводами ходим, то на саночках снаряды возим. Мы привычные. А тебе спасибо, что все растолковал... Когда по-людски поговорят, особенно постараешься... Пошли, бабоньки!

От этой случайно брошенной похвалы мне стало немного не по себе.

Сегодня догадался выступить.

А сколько раз без этого обходилось. И с других не требовал. Свой, дескать, народ, чего попусту слова тратить.

Не слишком ли мы за войну привыкли командовать:

"Давай", "Нажимай", "Побыстрей"?..

Женщины вместе с бойцами складывали из шпал колодцы, чтобы на них опустить рельсы.

Шхиян и Павловцев остались у моста.

-- Когда будет линия? -- спросил я, садясь в машину.

Шхиян подозрительно посмотрел на небо, погладил указательным пальцем узкие усики, прикрывавшие верхнюю губу:

-- Под утро попробую пропустить первый эшелон...

Он снова покосился на небо.

Ночью я на машине добрался до Курска.

На станции мне показали домик, где находится представитель Ставки.

Адъютант впустил меня в освещенную двумя "летучими мышами" комнату.

За столом сидел чисто выбритый человек в отутюженном, хорошо облегавшем его спортивную фигуру кителе.

Что-то необычное было в его облике.

А, погоны! Я их видел впервые.

Заместитель начальника Генштаба генерал Антонов -- это он представлял здесь Ставку -- неторопливо вышел из-за стола мне навстречу.

-- Наконец-то, наконец! -- повторял он, выслушивая мой короткий доклад.-- Ждем, ждем... Численность? Количество танков? Когда подойдут первые части?

Не перебивая, давал ответить и постепенно, как говорят военные, вводил в обстановку:

-- Танки позарез нужны. Как воздух, как вода, как хлеб. Гитлеровцы предприняли контрнаступление, отбили Харьков и Белгород, жмут на Обоянь. Сил у них не особенно много. Но наши части выдохлись за зиму, кровью истекли.

Шутка ли, от самого Воронежа метут фашистов.

Видали, что вокруг Касторной и Щигров делается? Сколько там немецкой техники побито? Это результат нашего зимнего наступления.

Я рассказал о мосте под Щиграми.

-- Правильно поступили, что сами восстанавливаете, -- одобрил Антонов. -- Если бы один такой мост, а то -- десятки. Ремонтников не хватает. Так утром прибудет первый эшелон?

Он взял мою карту, привычно разложил на столе и опытной рукой штабного командира нанес дужку.

-- Здесь поставите первые же прибывшие части. До подхода штаба армии вам целесообразнее всего находиться вместе со мной...

Трое суток встречал я наши многострадальные эшелоны, история прибытия которых читалась по иссеченным осколками дверям теплушек, пробитым пулями крышам, обгоревшим стенкам.

На исходе третьих суток появился Катуков.

Перебазирование армии далось ему, пожалуй, труднее, чем бои.

Он зарос, отощал, покрасневшие глаза закрывались от усталости. В полушубке со следами машинного масла и автола, в рваных ватных брюках и мокрых валенках, Михаил Ефимович докладывал генералу Антонову.

Антонов, неизменно вежливый и благожелательный, выслушал Катукова и отдал лишь одно распоряжение:

-- Отдыхайте, завтра утром поговорим.

Катуков зашел в соседнюю избу, в которой я обосновался, секунду постоял перед кроватью. Потом сдернул с нее подушку, бросил на пол и упал как подкошенный. В полушубке, в валенках ...

Я привык к удивительной способности Михаила Ефимовича засыпать в любом положении, в любой обстановке.

Но такое видел впервые.

Наутро, когда Катуков намеревался сменить белье и побриться, выяснилось, что в дорожных передрягах пропал его чемодан.

Однако расторопный адъютант вскоре привел какую-то молодую женщину и представил:

-- Здешняя парикмахерша. Полина. Говорят, работает не хуже московских...

-- А они, московские-то, не из того, что ли, теста сделаны, что курские? -- бойко подхватила Полина, открывая чемоданчик.

За войну я отвык видеть женщин с крашеными губами, маникюром, старательно выложенными кудряшками, и Полина казалась мне видением из какого-то другого мира. Но из какого?

-- Зря вы так на меня глядите, -- сказала Полина. -- В нашем поселке про меня никто не скажет, что я Гансам подстилкой была. А обслуживать их -- обслуживала. Не в полиции, не у бургомистра, не на бирже. Разрешили мне свое парикмахерское заведение открыть -- фрезир у них называется, -- я и открыла. Вдвоем с сестренкой Нюшей управлялись. И на жизнь не жалуюсь... Если человек имеет голову да способность к частному интересу, он у немцев не только не пропадет, а, наоборот, выгоду получит. И немцы таких ценят, в обиду не дают. Не то что меня, даже Нюшку в ихний райх не отправили...

Я перебил ее:

-- Сколько народу гитлеровцы перестреляли в Курске?

-- А мне это ни к чему. Война -- значит, стреляли... Я прежде в парикмахерской служила, а при немцах сама себе хозяйка была. Вы, может, думаете, я им во всем сочувствую? Вот уж нет... Считаю, что напрасно они цыган всех поубивали. У нас был один такой -- Вася. Красивый, как ангелочек, кудрявенький. Сирота безобидный. Зачем такого в лагеря отправили? Я песни цыганские уважаю, за самое сердце берут...

Отвращение, чувство гадливости, какое вызывала эта болтливая бабенка, боролись во мне с потребностью выслушать ее, чтобы раскусить людишек, удобно пристроившихся при гитлеровцах.

На лице Катукова отражалась такая же борьба.

А ничего не замечавшая парикмахерша продолжала тараторить:

-- Или вот у соседки еще в сорок первом году прятался раненый лейтенантик. Виктор его имя. Молоденький, ресницы длинные, на конце закругляются. Я ему в подвал картошку носила. А немцы взяли и прямо на улице -- тр-р-р из автомата. Верите ли, весь день я как белуга ревела... Но жить-то надо, слезами сыт не будешь... Бритвочка не беспокоит вас, товарищ командир?.. А правда, что теперь наших командиров тоже офицерами называть станут и погоны пришьют на плечи? Говорят, колхозов не будет, лавки частные разрешат... Массажик сделать?

-- Обманули тебя, -- грубовато сказал Катуков. -- Лавочников не будет, а колхозы будут. Советская власть будет!

Применительная к подлости, удивительно удобная философия этой женщины была очевидна.

Сейчас отчетливее, чем прежде, я постиг: гитлеровцы не только запугивают слабых людей, они играют на самых темных инстинктах.

Помимо всего прочего, культивируют звериный эгоизм: плюнь на все, помни о себе и не пропадешь ни с чертом, ни с ангелом.

Стремление любой ценой обогатиться, корыстный интерес оккупанты благословляют, провозглашают альфой и омегой существования.

Они норовят разрушить все то светлое, что закладывали мы в человеческое сознание после Октября.

Но гитлеризм и тут просчитался.

Не нашел он в нашей стране пятой колонны.

В Харькове, где бог весть как созрел изменник Хоценко, нелегально действовала комсомольская организация, вожаки которой героически погибли. Здесь, в Курске, тоже работали подпольщики, скрывались разведчики, печатались листовки. А о скольких еще героях, сражавшихся во вражеском тылу, нам предстоит узнать!

Но гитлеровцы все ж отравили какое-то число слабых душ, распалили в них жажду наживы.

Они научили таких вот, как эта парикмахерша, действовать, применяясь к обстоятельствам, как бы отвратительны обстоятельства ни были.

Мы нередко рассуждали о гигантской работе по восстановлению хозяйства, которая ждет нас после войны.

А ведь нас еще ждало и другое трудное дело -- восстановление душ, надломленных, пораженных собственническим ядом, отравленных циничным приспособленчеством!..

Эти мои мысли прервал голос Катукова:

-- Сколько с меня?

-- Сколько не жалко, -- отозвалась Полина. -- Имейте в виду, духи у меня парижские... Можно и продуктами...

Антонов дружески улыбнулся при виде благоухающего "парижскими" духами Катукова.

Отдаленные разрывы сотрясали кирпичные стены по-штабному обжитого домика. Покачивалась под потолком "летучая мышь".

Антонов снял трубку с аппарата, заключенного в чехол из толстой кожи, выслушал чей-то доклад и сообщил нам:

-- Бомбят аэродром.

Я уже четвертые сутки находился в Курске, но не мог припомнить и четырех спокойных часов.

Налеты почти не прекращались.

Сейчас, слушая неторопливый рассказ представителя Ставки, мы понимали причины повышенного внимания гитлеровцев к Курску.

С севера, востока и юго-востока сюда стягивались массы войск.

Подходил освободившийся под Сталинградом фронт Рокоссовского (здесь он стал называться Центральным). Прибывали эшелоны с дивизиями, сформированными на Урале и в Сибири.

Перебрасывались соединения с других участков.

-- Как видно, тут развернется одно из решающих сражений нынешней войны, -- рассуждал Антонов, водя карандашом по испещренной пометками карте. -- Гитлеровский штаб отдает себе в этом отчет, вот и...-- Антонов показал на качающиеся под потолком лампы.

Мне туманно рисовалась задача, которую предстоит решать нашей танковой армии под Курском.

Ведь не ради отражения выдыхающихся немецких контратак перебросили ее из-под Демянска. Контуры предстоящей операции были неясны. Но постепенно определялись масштабы надвигающейся битвы.

Знаменитая дуга, центром которой служил Курск, еще только обозначалась.

Линия фронта вибрировала.

Правда, вибрация эта становилась все слабее, а на некоторых участках совсем прекратилась.

Первый обвод Курского выступа держали слабые, измотанные в долгих боях части.

А позади них, все больше уплотняясь, эшелонируясь в глубину, занимали позиции свежие, полнокровные соединения.

После Московской битвы, после Сталинграда окончательно определились наши принципы боевого использования резервов -- людских и материальных.

До решающего момента, до нужной минуты действуют уже не первый месяц находящиеся в боях войска, которые к тому же сидят на скупом пайке боеприпасов.

Их в малой мере поддерживают танки.

Ради них самолеты не демаскируют свои аэродромы.

Но наступит час, и все изменится.

Ночью передовые окопы займут войска в новеньких шинелях, а смененные ими солдаты, уходя в тыл, будут дивиться: под каждым деревом -- танк, или пушка, или автомашина; в каждой лощине -- штаб, или медсанбат, или кухня...

"О, быть делу!" -- улыбнется усталый солдат.

-- ...Но когда это случится, не берусь предсказывать, -- заключил Антонов. -- Пока что нам надо без потерь довести войска до позиций.

Чтобы хоть частично прикрыть бригады и корпуса нашей армии с воздуха, из резерва Ставки был выделен полк истребителей.

-- Да, чуть не забыл,-- сказал Антонов, когда мы с Катуковым собирались уходить.-- Этот дом тоже передаю вам по наследству. Вместе с подвалом, с ВЧ и СТ. Сам перебираюсь в город, там подготовлен командный пункт. А вам сейчас от станции отрываться нельзя.

Однако наследством, которое оставил генерал Антонов, нам пришлось пользоваться меньше суток.

На рассвете следующего дня одна из множества бомб, обрушенных на станцию, угодила в каменный домик.

Передняя стена рухнула, подвал вместе с ВЧ и СТ был завален.

Хорошо еще, что обошлось без жертв. Дежурному офицеру кирпичом ушибло левую руку, и был несильно контужен телефонист.

Несмотря на бомбежки, наши эшелоны, прибывающие в Курск, все разгружались и разгружались.

Марши старались совершать ночью.

Но это не всегда удавалось. Талые дороги были забиты войсками.

Танки плыли в потоке пехоты, артиллерии, саперных частей.

Истребительный полк, выделенный Антоновым, сослужил нам добрую службу, хотя сил у него было, конечно, недостаточно, чтобы полностью прикрыть корпуса с воздуха, тем более что немцы бросили против нас свои и итальянские ночные бомбардировщики.

Самолеты летали над самой головой, бросали бомбы небольшого калибра, поливали свинцовыми струями.

-- У тебя, Иван Федорович, артиллерийское мышление. Должен ты что-нибудь придумать? -- наступал Катуков на командующего артиллерией армии генерала Фролова.

Тот поначалу отмалчивался, а потом вдруг принес на подпись приказ.

Речь в приказе шла о кинжальном зенитном огне.

Полуавтоматические 37-миллиметровые пушки устанавливались вдоль дороги с интервалами метров 500. Бомбардировщик попадал под огонь одной из них, начинал маневрировать, бросался вперед или назад и почти неминуемо оказывался в сфере огня соседнего орудия.

Кинжальная стрельба, которая велась подряд три ночи, дала отличные результаты.

Вдоль дороги распластались остовы вражеских самолетов.

Корпуса без сколько-нибудь значительных потерь вышли в свои районы сосредоточения.

Ущерб, причиненный нашим тылам, был тоже сравнительно невелик.

Мы научились маскироваться, строже соблюдалась дисциплина марша.

Но, думаю, не только в этом дело.

Гитлеровцы исступленно бомбили Курск, словно видели в нем источник всех бед, какие на них обрушатся.

Сто, двести, а то и двести пятьдесят самолетов посылал противник на древний русский город.

Наш командный пункт находился южнее Курска, и мы нередко становились свидетелями воздушных сражений, от которых днем темнело небо.

За каждый налет немцы расплачивались десятками машин.

А прервать идущий к фронту поток войск и техники не могли. Не удавалось им сковать уже окрепшую боевую волю солдат. Сорок третий год -- не сорок первый.

Весной наша танковая армия, сосредоточившись примерно на полпути между Курском и Белгородом, не приняла участия в боях.

Немецкие атаки на этом направлении выдохлись раньше, чем подоспели наши корпуса.

А вскоре и вся напружинившаяся Курская дуга замерла, затихла...

См. далее...

Николай Кириллович Попель (1901 - 1980) - генерал-лейтенант танковых войск, автор книги "В тяжкую пору"...

Если посмотреть правде в глаза...

0x01 graphic

Суд во времена Русской Правды.

Художник Иван Билибин.

Сам погибай, а товарища выручай 18k "Статья" История. Размещен: 20/11/2007, изменен: 12/03/2012. 18k. Статистика - 4203 читатель (22.10.2014 г.)

В Х в. нашей истории десятитысячное войско Святослава столкнулось под Переяславлем со стотысячным войском греков. В решительную минуту Святослав обратился к дружине со следующей речью: "Нам некуда деться. Волею или неволею пришлось стать против греков. Так не посрамим Земли Русской, но ляжем костьми - мертвые сраму не имут. Если же побежим, то некуда будет бежать от стыда. Станем же крепко. Я пойду перед вами и если голова моя ляжет, тогда помышляйте о себе". Дружина отвечала: "Где твоя голова ляжет, там и свои головы и мы сложим" {2}. Такое единение князя и дружины было не случайным.

Этот период истории русского воинства называется временем "военной демократии".

Идея воинского братства явилась первой и важнейшей скрепой русского войска.

С введением христианства являются и новые идеи. Так, Владимир Мономах говорит своим детям: "Не бойтесь ни рати, ни зверя, делайте мужское дело. Ничто не может вам вредить, если Бог не повелит. А от Бога будет смерть, так ни отец, ни мать, ни братья не отнимут. Божье блюдение лучше человеческого".

Идея правды составляет также движущую силу войска русского. Определение русской правды основывается на христианской морали и истекает от Бога. "По правде, по-божески", - говорит народ.

Русский человек всегда был поклонником и искателем правды и справедливости. Не случайно один из первых сводов законов древнерусских носил имя "Русской правды". Присяга есть клятва, данная перед Св. крестом, евангелием и знаменем состояла в том, что солдат, поступающий на службу, будет служить верою и правдою, не щадя собственной жизни.

Идея Отечества всегда одушевляла русские войска. Слова приказа Петра Великого перед Полтавской битвой.

Помимо изложенного, необходимо обратить внимание еще на одну сторону сознания русского человека: ему, говоря словами И.А. Ильина, необходима духовная очевидность{7}. Очевидность есть источник убеждения, убежденности. Не случайно ведь говорят, что русский человек должен все потрогать своими руками, понять смысл того, что от него требуется, узреть логику предстоящего деяния.

Пример Г. Семеновым в книге "Наступает ударная".

В основе русского воинского братства лежат весьма серьезные идеи, которые прошли испытание временем и не утратили своей силы сегодня. Эти идеи специфичны, национальны. Они соответствуют духу русского человека и при умелом использовании их можно добиться выдающихся побед на поле брани и надежной воинской силы в мирное время.

В пользу воинского братства выступает закон гуманности, согласно которому, по мысли выдающегося чешского педагога Я.А. Коменского, "каждый, кто только умеет, обязан немедленно помочь своему ближнему, когда тот испытывает затруднения, особенно когда дело .... не о благе одного человека, а о благе многих, и не только отдельных людей, но и городов, провинций, государств и даже всего человеческого рода".

0x01 graphic

"К маменьке за деньгами"

Художник Петр Михайлович Шмельков (1819-1890)

Иван не помнящий родства? 8k "Фрагмент" Публицистика. Обновлено: 17/02/2009. 8k. Статистика - 2758 читателей (на 23.10. 2014 г.)

Побуждением к написанию этого материала стали две встречи: выпускников-алмаатинцев в октябре и Артофвар(овцев) 17 ноября с.г. И в октябре, и в ноябре я увидел и познакомился с интереснейшими людьми, с богатым жизненным, служебным и боевым опытом. Опыт этих людей - уникальное национальное достояние, которое, к глубокому сожалению, не востребовано обществом, да и не понято самими его носителями. С каждый годом таких людей становится меньше и с ними мы теряем то драгоценное, что далось им потом и кровью.

Нам надо положить конец такому расточительству.

Пора, наконец, не ожидая правительственной востребовательности, заняться делом, т.е. пополнить арсенал нашей "Науки побеждать" новыми примерами, фактами, выводами и оценками.

Не пора ли нам стать чуть мудрее? памятливее?

Спросим самих себя: много ли в наших семейных архивах порядка? да и есть ли они в наличии? Помним ли мы, как бы то стоило, своих дедов и прадедов? Знаем ли мы о том, как живут (жили) наши отцы и матери? Можем ли мы с точностью припомнить все "узловые" пункты нашей собственной жизни? Умеем ли сами оценивать прожитое, виденное, слышимое?

Печально сознавать, что по большей части поставленных вопросов многие из нас могут дать только отрицательные ответы. Почему так происходит?

Господь ведь дал каждому из нас свою жизненную задачу. Не каждому, правда, поставлена задача глобальная и масштабная. Есть задания среднего и более низкого уровня. Но все эти задачи творческие, требующие игры ума, фантазии, активной деятельности.

Нет, братцы, мои дорогие, каждый из нас величав и ценен. Но мы зачастую боимся (стесняемся, не хотим, не умеем) показать свою индивидуальность.

Истинная индивидуальность скромна и для других незаметна.

Попробуйте хоть раз поступить иначе. Для этого воспользуйтесь моей формулой самооценки: 90+10. К примеру, если я добился успеха, то себе "приписываю" только 10% заслуги, а 90% моего личного успеха распределяют среди тех, кто помог мне стать таким, каким я сейчас являюсь (родители, учителя и воспитатели, друзья и товарищи), а также благоприятному стечению обстоятельств. Если меня постигла неудача, то уже 90% вины я беру на себя и только 10% - "перекладываю" на других и неблагоприятные обстоятельства.

Пример. В силу этого обстоятельства попытаюсь внести ясность в вопрос одним примером из жизни. Суть: любимая девушка изменила молодому человеку с его же другом. Традиционно обманутый человек начинает всячески поносить и девушку и своего друга...

Нет, не хочется быть и Иваном, не помнящим родства, а, тем более, Иванушкой-дурачком... Так не пора ли позитивно ответить на вопросы, поставленные в начале этой статьи?

Решайте сами...

"Тайное крещение" 1782.

Художник Танков Иван Михайлович (1740-1799)

История военных союзов и обществ 95k "Статья" История. Обновлено: 17/02/2009. 95k. Статистика - 4102 читателей (на 23.10.2014 г.)

Военные союзы и общества на протяжении всей истории человечества играли выдающуюся роль. Образованные на разных началах и с различными целями, имея свою национальную окраску, они влияли на военное дело как чрезвычайно позитивно, так и негативно.

После необходимых разъяснений, обратимся к историческому опыту и начнем со Спарты. Плутарх обращает внимание на нравственные аспекты этой традиции: "За трапезами бывали и дети. Их приводили туда точно в школу здравого смысла [курсив наш - А.К.], где они слушали разговоры о государственных делах, были свидетелями забав, достойных свободного человека, приучались шутить и смеяться без пошлого кривляния и встречать шутки без обиды. Спокойно переносить насмешки считалось одним из главных достоинств спартанца. Кому становилось невтерпеж, тот мог просить пощады, и насмешник тотчас умолкал. Каждому из входивших старший за столом говорил, указывая на дверь: "Речи за порог не выходят".

От Спарты и античности шагнем в средние века и обратим внимание на военно-монашеские ордена. Члены ордена разделялись на 3 класса: I)рыцари, 2)духовенство и 3)слуги. Клятва. Все произносили одинаковые обеты - бедности, целомудрия и послушания, а рыцари, сверх того, - и постоянной борьбы с неверными.

Сношения Мальтийских рыцарей с Россией начались при великом магистре Раймунде де-Рокафуль (1697-1720), когда возникли ничем не кончившиеся переговоры о союзе против турок. Более действительными оказались сношения, завязанные великим магистром принцем де-Роганом (1775-1797). По завещанию князя Острожского, большая часть его земель, при прекращении мужского потомства, должна была перейти к Мальтийскому ордену, образовав особое великое приорство. Завещание это вызвало долгие споры, но Екатерина II поддержала права ордена и еще увеличила земли нового великого приорства, присоединив к ним имения изгнанных иезуитов. Павел I и Александр I .

Права рыцарей были огромны: судить их мог только папа или капитул ордена; свидетелем против тамплиера мог быть только тамплиер же, свидетельства прочих лиц не принимались. Рыцари, ссылаясь на Апокалипсис и на безнравственность ряда пап, называли папский двор "великою блудницею".

Храмовник без разрешения не должен удаляться от лагеря дальше, чем слышен звук голоса или сигнального колокола; из двух его оруженосцев один всегда, должен держаться поблизости, в то время как другой отправляется за дровами или фуражем (гл. 149).

Рыцари до получения приказа не должны седлать коней и садиться на них. Они должны проверять, не забыта ли какая-либо часть снаряжения. В походе оруженосцы с оружием должны ехать впереди рыцаря, а те, кто ведет его лошадей (ибо каждый рыцарь имел 3 или 4 лошади) - сзади, и никто не имеет права оставить своего места в ряду, даже для того, чтобы на короткий момент испытать своего коня. Никто под страхом утраты орденской мантии не имеет права нападать без приказа или покидать ряд.

В 1237 году Тевтонский орден соединился с Ливонским орденом и был включен им в борьбы с Русью, кончившуюся разгромом сил рыцарей в 1242 году (Ледовое побоище).

В этом отношении спешенные рыцари явились предтечей позднейших младших офицеров, задача коих заключалась в том. что действовать не столько оружием. Сколько примеров: Чехии, Швейцарии, Аравии, Монголии...

Скрепой монгольского войска была жестокая дисциплина. Принцип децимирования (казнь каждого десятого в провинившемся подразделении) побуждал к круговой поруке, где "каждый за всех и все за одного".

Янычары, или "новые войска" (Jeni dscheri), созданные примерно в 1330 г., - постоянное дисциплинированное войско, пополняемое мальчиками, насильно отрываемыми от семей покоренных христиан. Каждые 10 янычар образуют "ряд" (Rotte), имеющий артельную палатку, общий котел и общую вьючную лошадь. 8 - 12 таких "рядов" образуют роту, "оду", подчи-няющуюся особому командиру{20}.

Реформация, в ответ на католическую реакцию, выдвинула во второй половине XVI и первой XVII веков боевое направление протестантства -- кальвинизм и пуританизм.

Оливер Кромвель исходя из положения, что "люди чести должны быть побеждены людьми религии", а в эпоху религиозных войн человек религии был равнозначен члену политической партии.

Наполеон. Как особый вид воинского сообщества следует рассматривать бонапартизм. Орудием Наполеона явились молодые генералы, большинство обер-офицеров, вышедших из солдатской среды и не отличающихся от солдат ни происхождением, ни образованием, да и солдаты.

Младотурки{34} -- турецкая политическая партия, основанная Мидхадом-пашою.

Германия. В конце ХIХ-начале ХХ века привлекает внимание организация быта офицеров германской армии, как средства культивирования корпоративного духа и развития товарищества. "...Дух товарищества в германской армии развит весьма сильно, хотя может быть и не в том направлении, как это понимается в других армиях".

Поддержанию товарищеского духа в полках много способствует офицерское казино, устраиваемое с давних пор во всех частях и служащие местом постоянного сбора офицеров.

... Оригинален обычай празднования дней рождения офицеров полка. Для этого к обеду подается то, что у нас называется венским пирогом или вообще торт, который стоит на столе, пока до него не дойдет очередь. Когда же его разносят, то приносят тонкие восковые свечи, как наши церковные, числом столько, сколько лет минуло офицеру, празднующему своей день рождения. Эти свечи раздаются по порядку офицерам...

Проводы товарищей, покидающих полк, также сопряжены с устройством обеда, на котором ему подносится подарок от лица всех офицеров"...

Заканчивая этим сообщением историческую часть рассказа о военных союзах и обществах, подчеркнем, что сила офицерства многократно усиливается, если они по велению души объединяются со своими товарищами в разного рода союзы и общества, то ли направленные на оказание помощи молодым и неопытным офицерам, то ли для выработки согласованной линии поведения, а то и для полезного и поучительного досуга.

0x01 graphic

Атаманцы.

Художник Николай Семенович Самокиш (1860-1944)

Командир и порядочность в полку 41k "Фрагмент" История Комментарии: 4 (19/02/2008) Обновлено: 04/02/2011. 41k. Статистика - 3283 читателей (на 23.10. 2014 г.)

Из сокровищницы русской военно-педагогической мысли.

В делах общих руководитель всегда играет важную роль. Он не только организует совместное дело, но и создает ту или иную нравственную атмосферу внутри коллектива, а во вне его - зону тяготения или отторжения. Если попробовать "переложить" на язык математики ролевое значение руководителя в обеспечении успеха общего дела, то оно (это значение) в процентном отношении имеет значения от 50% и выше. Оставшиеся проценты приходятся на долю исполнителей, случайностей и стечения обстоятельств.

Так, 7 августа 1794 года Екатерина Великая предписала А.В. Суворову двинуть отряд в Польшу, "сделать сильный отворот сему дерзкому неприятелю и так скоро, как возможно, от стороны Бреста и Подляского и Троцкого воеводств"... Далее императрица указывает: "Ваше сиятельство были всегда ужасом поляков и турок... Ваше имя одно в предварительное обвещение о вашем походе подействует в духе неприятеля и тамошних обывателей больше, нежели многие тысячи"

Невдомек было таким горе начальникам понимания известных с незапамятных времен истин. Так, перефразируя известное библейское поучение{2}, можно напомнить таким людям: "Берегитесь льстецов, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные".

У китайцев есть интересное поучение о мудрой обезьяне, которая, стравив двух тигром, наблюдает за исходом их сражения с высокой горы и извлекает этим для себя пользу.

У Н. Бутовского наглядно видно, что решающую роль в борьбе за души офицеров полка сыграла высокая порядочность самого командира. Смею утверждать, что в числе нравственных качеств командира или начальника это качество (порядочность) всегда должна стоять на первом месте.

Позволю себе задать вопрос и моим уважаемым читателям: а вы сами можете отличить порядочность от ее антиподов - непорядочности и подлости?

Если вам это всегда удается делать, то причин для волнения не должно быть, а если - наоборот - то следует задуматься и приглядеться к самому себе и к окружающим - нет ли тревожных нравственных симптомов.

Впрочем, не буду поучать, ведь думающий человек всегда найдет ответ в интересующем его вопросе сам.

Из книги Бутовского:

Для многих из нас, самым интересным лицом на обеде N-го корпуса был генерал Б. Почтенный старец, высокий, седой, сгорбленный, но живой в манерах, с красным, веселым, почти смеющимся лицом, в очках и с Георгием в петлице, он выбирал себе в товарищеских обедах самый уютный угол и весьма бывал густо окружен собеседниками.

Его (генерала) мысли.

Общественное мнение в полку, всегда находящееся в руках старших товарищей -- огромная сила, и раз она попадает в руки ловких, влиятельных, но недостойных людей, не ждите ничего хорошего: уровень порядочности в офицерской среде понижается; служба вышучивается; мелкие дисциплинарные отступления, расшатывающие военный строй, покрываются ложным понятием о товариществе и т.д.

Как действовал командир полка Авалов: Мои докладчики промежуточные начальники; да и они оказались на этот раз лишними: картина полковой жизни и службы вся налицо; я вижу ее и понимаю, а потому и сам могу быть своим докладчиком.

Оказалось, что Авалов в первую же неделю завел дешевые вечера в собрании, где мог отлично познакомиться не только с офицерами, но и с их семьями. По казармам ходил не часто, но каждый обход давал ему массу материала, который он умел обдумывать и обобщать.

Подробности общественной офицерской жизни хотя кого привели бы в ужас; но Авалов не растерялся; он производил свои наблюдения тихо, спокойно, все с той же загадочной улыбкой и не торопился принимать какие-либо меры.

Очень важный предмет особенно занял Авалова: чудное учреждение -- светильник чести офицерской, суд посредников находился в недостойных руках, а временно командующий полком, вместо того, чтобы регулировать действия этого учреждения, только вносил путаницу своим бестолковым вмешательством. Дамоклов меч висел над каждым офицером, осмелившимся чувствовать себя независимым от этого страшного кружка.

Не только к литературе, но даже к обыкновенному легкому чтению не чувствовалось в обществе никакого интереса. Библиотека стояла запертой, журналы не разрезанными...

В карты играли по большой, не по средствам, и тут тоже входили в долги...

Он дал время созреть своим наблюдениям и не торопился принимать меры. Ему хотелось безошибочно наметить центр, около которого вертится все это безобразие, и он намечал его исподволь, как на занятиях, так и на вечеринках в офицерском собрании. Никому не выражая своих мнений, он измерял всякое явление своим проницательным взглядом, сопровождаемым загадочной улыбкой, что, в соединении с изысканной деликатностью в обращении, ставило его в положение неразгаданного сфинкса -- положение, которое обыкновенно вызывает в людях инстинктивную осторожность.

У него были свои оригинальные приемы; это был в полном смысле человек не слова, а дела; он никогда не болтал, не упражнялся в казенном, всем надоевшем красноречии; никогда не читал банальных нравоучений; но все его действия были замечательно красноречивы и проникнуты любовью и уважением к человеку.

Авалов сразу оттенил значение правдивости в офицерской среде и тонко дал всем понять, что без этого достоинства он не признает офицера.

В N-м полку была целая коллекция офицеров, которые ничем не интересовались и не работали, несмотря на то, что временно командующий "примерно" наказывал за неисправность на занятиях. У Авалова все заработало; и когда соседи спрашивали: "Что вы так тянитесь? Командир, что ли у вас строгий?", офицеры обыкновенно отвечали: "Совсем не строгий, никогда даже голоса не возвысит, ни с кого не взыскивает, а только человек такой, что при нем как-то неловко, стыдно быть в чем-нибудь замеченным... да и дело видит насквозь, сейчас же заметит всякое отступление..."

Кажется, что за важность, что командир пристально посмотрит на офицера? А, однако, никакие кары закона, обильно применявшиеся до этого, так сильно не действовали, как этот взгляд маленького, худенького и на вид даже чудаковатого человека. Вся сила заключалась в приобретенном Аваловым уважении.

Служебные отношения Авалов строго отделял от общественных. Вне службы требовалось обыкновенное, принятое в порядочном обществе, приличие; никаких правил на этот счет не устанавливалось, но все как-то незаметно переняли тот приличный тон, который командир внес своим появлением в собрании. Сам Авалов держал себя в обществе просто, обращался с офицерами, как старший товарищ; но раз дело касалось службы, картина обращения совершенно менялась: офицер должен был стоять смирно, получая приказание от начальника. Каждый назывался по чину и никаких Иван Иванычей не допускалось.

Отдание чести требовалось педантично, а без головного убора офицер должен был сделать приличный поклон каждому входящему начальнику, хотя бы это был ротный командир.

Преподаны были принципы в постановке строевых занятий; указаны основания первоначальной выправки, которые должны, как говорится, войти в плоть и кровь солдату, без чего сколько бы ни мучили роту, она никогда не может быть твердо выучена.

В решениях Авалов больше всего ценил самостоятельность, выход из шаблона, быструю оценку обстановки, и не только не затрагивал самолюбия ошибающихся офицеров, а, напротив, старался внушить им уверенность в их способностях, но при этом никогда не забывал и оттенял важность инструкционных упущений.

Я должен еще сказать об отношениях Авалова к офицерским семьям. Как тонкий администратор, он отлично понимал, что семейная обстановка имеет большое влияние на службу офицеров; поэтому, как я уже упомянул, Авалов, сделал визиты семейным, поспешно выразил желание видеться с семьями офицеров на полковых вечерах.

Авалов держал себя замечательно ровно, никогда не сердился, был скуп на похвалы и лишь изредка только обращался к солдатам с одобрительным словом, которое они очень ценили...

Да, -- это был истинный талант, который умел обнять не только службу, но и жизнь своего полка, и силою своего авторитета умел насадить везде и во всем чувство порядочности.

Русско-японская война 1904-1905 гг.

Командующий русскими войсками А.Н. Куропаткин.

Герои и паникеры Русско-японской войны 60k Оценка:6.59*17 Годы событий: 1904-1905. "Статья" История Комментарии: 18 (14/11/2007) Размещен: 11/11/2007, изменен: 12/03/2012. 60k. Статистика - 7701 читателей (на 23.10.2014 г.)

Мы слишком долго изучали Русско-японскую войну (1904-1905) лишь по работе Ленина "Падение Порт-Артура", полной, скорее сарказма, нежели глубокого анализа произошедшего. С полным основанием можно предположить, что Ленину неведомы были имена С.О. Макарова, Р.И. Кондратенко и других героев Русско-японской войны, а сведения о боевых действиях он извлекал из оппозиционной (точнее, революционной) и иностранной печати (живя в Женеве, он мог пользоваться только этой информацией).

"Партийно-политический" подход в изучении истории и трактовке исторических событий ущербен и убыточен, ибо "зацикливается" на оценках и выводах, вписывающихся в контекст партийных программ и политических установок данной партии.

Давно бы следует отказаться от упрощенной трактовки событий и злорадствований по поводу военных неудач России.

На примере Русско-японской войны мы вправе сказать о том, что эта война была обречена на поражение той гибельной стратегией, которую взяло на вооружение русское правительство на Дальнем Востоке и той близорукостью политиков и дипломатов, которые позволили странам Запада (прежде всего, Германии) разыграть "японскую карту" и втянуть Россию в заведомо проигрышную военную кампанию.

По сложным историческим причинам Россия оказалась больна духом: годами накопилось глухое недовольство правительством, и при первых же неудачах в Маньчжурии целый слой русского населения стал желать нашего поражения.

По близорукости люди считали, что эта война - затея правительства и что если японцы победят - не беда, они - де разобьют... правительство, а не Россию. И вот, вместо того, чтобы объяснять народу смысл этой войны, вместо того, чтобы призывать его к терпению и мужеству, наши газеты стали безмерно и часто лживо поносить правительство и армию, стали, как плакательщицы, причитать об ужасах боя и кричать: "долой войну". А из Маньчжурии шли печальные вести о неудаче за неудачей. И сдал больной народный дух, - заволновались запасные, пошли забастовки и бунты.

Иное положение дел имело в Японии. Не стоит доказывать, что "познание армии" составляет священную обязанность гражданина этой страны. Стоит вспомнить рассказ японского офицера, как он уходил на войну. Вот что сказал ему отец, подавая на прощание чашку саке: "Не заботься о том, что оставляешь дома; отдай все свои мысли святому делу, на которое идешь. Отец не боится потерять тебя... Умирая за родину, ты прибавишь новый цветок к нашему семейному дереву"...

И дальше описание, как провожал народ своих воинов на войну:

"Всюду, где мы проходили, собиравшиеся на нашем пути, низко кланялись знамени и приветствовали его громкими криками. Часто мы проходили вблизи селений, толпы детей высыпали нам навстречу и провожали нас криками и пением, а старые, сгорбленные женщины протягивали нам руки, перебирая четки, и громко молились за нас. Вы идете за всех нас, славные воины; великий Будда сохранит и направит вас..."

Следовало бы принять во внимание тот факт, что в Японии издавна велика роль религии и ее практического воплощения в кодексе "Бусидо" (путь воина).

Россия. "Нам, офицерам, не на кого надеяться в деле поднятия военного духа армии" {5}, _ с горечью писал в 1910 г. В. Короткевич. Откуда взялся такой пессимизм? Почему от Армии отвернулась интеллигенция? Если под влиянием Петра Великого создается целая литература в защиту военных реформы, произносятся проповеди политического характера, пишутся целые трактаты{6} и проч., то в позднейшее время в русском обществе наблюдаются иные картины, явившиеся следствием так называемой партийности и доктринерства.

Не следует сбрасывать со счетов и просчеты военного порядка: отсутствие воли главнокомандующих, двоевластие (а то и троевластие) вместо единоначалия, измена долгу и чести (Стессель, Небогатов и др.), неверный стратегический и психологический расчет в войне с японцами и др.

Далее: извлечения из работы В.А. Апушкина "Русско-японская война" (1911).

"Панические генералы", презиравшие свои войска и презираемые ими... Фок, Линевич, Засулич, Небогатов...

Генералы: "Помните только, что вы мой стратегический резерв": Макаров, Кондратенко.

Послесловие.

Опыт русско-японской войны ярко показал одну из важнейших проблем Русской Армии - несостоятельность части русских генералов и отсутствие у некоторых из них необходимого мужества, что привело не только к личной трагедии того или иного человека, но и к военной катастрофе России.

Дело, видимо в том, что звание генерала тогда и сейчас дается за преданность власти, а не за высокие боевые достоинства.

Генерал - это звание боевого офицера, данное не за личную смелость в бою (за это следует давать ордена и медали), а присвоенное за полководческий талант.

Однако, похоже, последнее отношение еще не скоро укоренится в сознании тех, кто отвечает за военные кадры в нашем государстве. И это, отнюдь, не кадровики...

0x01 graphic

Первая часть: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1472684

Вторая часть: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?p=17120216#17120216

Третья часть: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?p=17120437#17120437

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 26/10/2014, изменен: 26/10/2014. 79k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 10 штук.	Ваша оценка:
Аннотация: Попель: "Комендант Касторной - майор, осатаневший от бессонницы, от воздушных налетов, доложил, что станция забита эшелонами с боеприпасами и горючим. На все вопросы майор отвечал неестественно громким голосом и обычно невпопад. Чаще всего он повторял две короткие фразы: "Паровозов не имею"... "Когда - не могу знать"".

Каменев Анатолий Иванович "Касторная - неприметная станция между Курском и Воронежем!"

Каменев Анатолий Иванович
"Касторная - неприметная станция между Курском и Воронежем!"