ArtOfWar. Каменев Анатолий Иванович. "Логаныч"

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ОФИЦЕРА

(из библиотеки профессора Анатолия Каменева)

Сохранить,

дабы приумножить военную мудрость

"Бездна неизреченного"...

Мое кредо:

http://militera.lib.ru/science/kamenev3/index.html

0x01 graphic

Падение восставших ангелов. После 1680.

Художник Шарль Лебрён

Анатолий Каменев

"ЛОГАНЫЧ"

(На похоронах кто-то из соседей, подводя итог 90-летию жизни "Логаныча", сказал: "Жил долго, похоронили быстро"... Буквально, спустя неделю после похорон Федора Ивановича, мне пришлось дополнить сказано другими словами: "а память о нем стерли еще быстрее". "Интернационал сопротивления" бьёт по русскому народу...)

"Интернационал сопротивления" действует!

Изменения в политической жизни в стране всколыхнули, прежде всего, интеллигенцию.

Из-за границы деятели культуры, объединившиеся в так называемый "Интернационал сопротивления", В. Аксенов, В. Буковский, А. и О. Зиновьевы, Э. Кузнецов, Ю. Любимов, В. Максимов, Э. Неизвестный, Ю. Орлов, Л. Плющ в открытом письме Горбачеву спрашивали: "Лавина новостей из Москвы вызывает в последнее время удивление и даже смущение людей, как на Востоке, так и на Западе: неужели наступил таков поворотный момент в нашей истории, о котором можно было только мечтать?"...

Странным в этом послании был вопрос, обращенный к Горбачеву: так ли, или нет то, что происходит в СССР.

Интеллигенция, причислившая себя к "Интернационалу сопротивления", пыталась получить честный ответ у политика, лживого и бесчестного:

См.: Совесть в нем истертый знак 13k "Фрагмент" Мемуары. Размещен: 17/10/2008, изменен: 12/03/2012. 13k. Статистика. 3060 читателей (на 31.3.2015 г.)

На мой взгляд, дело должно обстоять иначе.

В интеллигентской среде есть немало здравомыслящих людей, которым не нужны подсказки в оценке происходящих событий.

Впрочем, и простой гражданин, обремененный проницательным умом в состоянии дать правильную оценку действиям властей.

Примером тому может служить 91-летний Федор Иванович, прозванный в далекой тамбовской деревне "Логанычем".

На его долю пришлись все перипетии становления и развития советской системы, ее крушения и возврата к разбойно-капиталистическим основам жизни.

Несмотря на свою неграмотность, Федор Иванович представлял собой тот тип русского человека, который свою образованность черпает из самой жизни.

Благодаря цепкому уму и природной сообразительности, он выработал в себе умение разбираться в происходящем самостоятельно, без подсказки экранных политиков и предвзятых комментаторов.

"Логаныч", как его по деревенской привычке окрестили сельчане, был завзятым сталинистом и нещадно ругал Хрущева, но снисходительно относился к Брежневу. Ельцина он просто ненавидел, а Горбачеву давал такие эпитеты, которые по своей ядовитости не выдержал бы ни один носитель информации.

К Путину он был недоверчив и часто сравнивал его с известным в нашей истории злым гением императора Николая II.

Медведева он тоже не жаловал, но до поры, до времени высказывался о нем осторожно и осмотрительно... Видимо, не хотел скоропалительным суждением разрушить в глазах сельчан образ объективного человека.

Но, по моим наблюдениям, он не хотел отступать от своей правды жизни.

А она была у него, своя, особенная, не всегда совпадающая с общим мнением и официальным воззрением на историю и происходящее...

Чувствовалось, что ему нужно время, для того, чтобы разобраться в происходящем.

Но времени для выработки окончательного суждения у него уже не было.

"Логаныч" скончался в девяностолетнем возрасте...

На похоронах кто-то из соседей, подводя итог 90-летию жизни деда, сказал: "Жил долго, похоронили быстро"...

Буквально, спустя неделю после похорон Федора Ивановича, мне пришлось дополнить сказано словами: "а память о нем стерли еще быстрее".

Почему так?

Дело в том, что дочь "Логаныча", которая лишь на похороны приехала из Москвы, в спешке, даже не в погоне за деньгами, продала отчий дом и на следующий день новый хозяин начал все перестраивать по-новому, шаг за шагом убирая с глаз и с пути все то, что напоминало о прежнем владельце.

Я не склонен винить дочь "Логаныча" - ей, видимо, невдомек та мысль, что память предков надо хранить не только в душах наших, но в предметах материальных. Ей, видимо, неведомо понятие "отчего дома", так как сама она давно перебралась в столицу и лишь в случае крайней необходимости наведывала отца, тяготясь временем и обстановкой, в которой она пребывала.

Дело - в другом.

Ушел из жизни простой, но интересный человек, со своим видением мира, людей и обстоятельств.

Ушел, не оставив за собой следа, предоставляя потомкам задачу самостоятельно оценить то время, в котором он жил.

Так, один за одним, уходят из жизни живые носители истории, истории Своей, никем не сочиненной, не придуманной, не написанной под заказ...

Таких, как "Логаныч" среди нас много.

Люди эти, не притупившие способность трезво и объективно мыслить, - не семейное, но народное, национальное достояние наше.

Жаль, что в обществе нашем до сих пор бытует мысль о том, что только такие выдающиеся люди, как академик Лихачев или же писатель Солженицын являют собой "ум, честь и советь нации".

Они - всего лишь частичка этого "ума, чести и совести" нации.

Ее другую, большую и, несомненно, богатейшую часть составляют такие простые люди, как Федор Иванович с простой фамилией Борисов.

Почему так?

Не в обиду и не в укор будет сказано, что как бы ни велик и не прозорлив был одни человек, ему не объять своим сознанием, умом и способностями всего того многообразия жизни, которая нас окружает.

Люди, вступившие на верхние ступени социальной лестницы, волей-неволей отрываются от почвы, их родившей и воспитавшей. Взгляд сверху на происходящее разнится с тем восприятием, которое осуществляется с поверхности земли родной.

Это сродни взгляду на одну и ту же действительность с командного пункта командира и из солдатского окопа.

Презрительное отношение к так называемой "окопной правде" вредит нашему пониманию всей сложности мировосприятия и оценки.

Глобальный взгляд на жизнь не замечает деталей и тонкостей, которые подмечает взгляд житейский, опытный и не оторванный от природы.

А ведь, в этих деталях и мелочах, как говорят, "скрывается дьявол".

0x01 graphic

Пахарь. Лев Николаевич Толстой на пашне. 1887.

Художник И.Е.Репин

Любое духовно здоровое общество нуждается в правильной оценке истории и современных событий.

И эта оценка складывается не только из мнений авторитетных лиц и признанных кумиров.

Им свойственно ошибаться, как то было с Л.Н. Толстым (см.: Правда Драгомирова и "кривда" Толстого 59k Годы событий: 1897-1917. "Статья" История. Размещен: 22/02/2007, изменен: 12/03/2012. 59k. Статистика. 5247 читателей (на 31.3.2015 г.) ) и другими честными людьми.

Но еще более "авторитетов" предпочитают искажать действительность (см.: Ящик Пандоры 1917-го 212k Годы событий: 1917. "Документ" История Комментарии: 8 (18/01/2008) "Голодный желудок электризует мозг" недовольных, но лишь СПЕСЬ БОГАТЫХ раскрывает "ящик Пандоры"; Грузия: Напрасна ли была жертва? 26k "Статья" История Комментарии: 2 (23/11/2007) О причинах, побудивших Россию спасти Грузию, и благодарной (?) памяти потомков; Умом Россию бы понять 33k "Статья" История Комментарии: 1 (23/11/2007) Суть России не в лаптях... Субстанция ее совсем иная! Но беда наша в том, что мы плохо знаем самих себя... и др.).

В интересах общества, во благо Истине все мы нуждаемся в различных точках зрения, в различных ракурсах в освещении истории и в понимании событий современных.

А раз так, то мысли и суждения людей, подобных "Логанычу", имеют для нас бесценное значение.

Сила и мощь этих суждений в том, что они разноплановые, разнохарактерные, индивидуальные и пропитанные лишь собственным видением проблемы или того или иного вопроса.

Это-то и прекрасно.

Сейчас в нашем сознании звучат лишь полярные ноты (положительные или негативные). Это более похоже на перебранку или лай сцепившихся в драке псов.

Вой и лай не ласкает ни слуха нашего, ни вносит успокоения, а лишь раздражает и вызывает желание удалиться от места, где бой ведут кровожадные бойцы.

Другое дело, если мы слышим хор, в котором царит гармония и многоголосица, где каждый ведет свою партию и вступает в общее дело тогда, когда наступает время.

Прекрасен такой хор.

Он не только услаждает слух, но и рождает благородные чувства...

Всем нам, конечно, нужны Толстые, Лихачевы и Солженицыны, но, позволю высказаться категорично - "Логанычи", "Левши" и "Кулибины" нам нужны еще более.

Как же избежать участи, которая постигла "Логаныча"?

Есть два пути.

-- Первый состоит в том, чтобы побудить "логанычей" писать, записывать свои мысли и по мере возможности, делать их достоянием других.

-- Путь второй - надо в семьях бережно хранить все то, что досталось нам от предков и не спешить разрушать то, что ими сделано...

***

Обращаюсь к читающим эти строки: посмотрите с вниманием на своих предков - живущих и отошедших в мир иной.

Они - достояние ваше и Отечества.

Не хороните и не разбазаривайте это бесценное сокровище!

Имея всего лишь начальное образование, он ("Логаныч") без труда и подсказки со стороны давал верные оценки и Ленину, и Сталину, и Хрущеву, и Брежневу и всем остальным правителям, вплоть до Медведева и Путина.

До последнего дня своей жизни (ушел из жизни он летом 2008 г.) он имел ясный взгляд и трезвое суждение.

Нашей интеллигенции, впрочем, нельзя особенно доверять.

Уж очень некоторые из политиканствующих интеллигентов любят поерничать, поиграть в "прогрессистов", оставаясь, на самом деле, "кухонными" мыслителями с кругозором местного участкового, но с амбициями "титана мысли":

См.: Штрихи к портрету 5 46k "Документ" История

Русская интеллигенция в зеркале политической и военной истории

Худшее, что есть в нашей интеллигенции - это неверие в силу и способность нашего, русского народа:

См.: Психология великоросса 109k "Очерк" История Комментарии: 1 (19/04/2007)

Ответ П.Я. Чаадаеву и прочим любителям "истины" и хулителям русской нации словами В.Г. Белинского, М. Гастева, Н.М. Карамзина, И.С. Аксакова и И.М. Снегирева.

Мало среди интеллигентов-политиков, публицистов, историков есть тех, кто верно указывает народу путь к процветанию и развитию:

См.: Верим: Россия начнет новую эпоху своего расцвета 43k "Очерк" История

Мысли Ф.М. Достоевского и И.А. Ильина о грядущей России.

А ведь у интеллигенции нет более важной задачи, как вести за собой массы, вселяя в них оптимизм, желание созидать и приносить пользу своему отечеству.

Как часто бывает в эпоху перемен, люди начинают порошить прошлое.

Это естественно и необходимо.

Все дело, однако, в том, с какой целью это делается.

Так, А. Рыбаков в своем романе "Дети Арбата" (Дружба народов. N4.- 1987) активно исследовал причины культа личности Сталин, особенности его аппарата и приближенных:

"Истинный вождь приходит сам, своей властью он обязан только самому себе.

Не они выбирают его, а он сам их выбрал. ...

Аппарат истинного вождя - это аппарат, созданный им самим после прихода к власти. Этот аппарат не должен быть вечным, постоянным, иначе он сцементирует взаимные связи, приобретет монолитную силу. Аппарат надо тасовать, обновлять, заменять...".

"Делом Сталина" продолжают заниматься и по сей день...

Но, как бы ни был демоничен этот образ, все дело в другом.

Нам надо извлечь уроки из этого печального опыта, чтобы не повторить ошибки в будущем при выборе очередного правителя России.

-- Нам надо научиться оценивать претендентов на власть.

-- Нам надо научиться спрашивать с властвующих лиц.

-- Нам надо повысить личную ответственность каждого гражданина за то, что делать власть...

Еще в 1984 году режиссер Т. Абуладзе своим фильмом "Покаяние" взбудоражил всю общественность, заставил смотреть на окружающую действительности и на самого себя более пристально и требовательно.

В своем фильме он дал понять, что зло (дракон) находится не все нас, а внутри нас самих.

Это, в силу нашей попустительности, лености, безразличия, корысти чиновник любого ранга, призванный служить обществу и людям, заставляет людей прислуживать ему самому и делает из службы своей доходное предприятие.

Расскажу, для примера, о разговоре, который состоялся у меня с одним знакомым всего лишь дней 10-15 назад.

Как и многие в нашей стране, он завел разговор о том, что по дорогам наши невозможно ездить, не давая взятки работникам ГИБДД.

В доказательство сказанного, он привел случай из собственной жизни.

Утром, после вчерашнего застолья, он сел за руль автомобиля.

На ближайшему посту ГАИ он был остановлен и работник ГИБДД без труда уловил запах перегара у водителя.

После недолгих препирательств инспектор ГИБДД предложил заплатить штраф на месте, т.е. откупиться. А когда выяснилось, что у моего знакомого нет в наличии требуемой суммы, предложил проехать к нему домой на служебном автомобиле.

Так и сделали.

Знакомый откупился.

Но возмущению его не было границы.

- Позволь, дорогой, - возразил я, - ведь в случившемся больше твоей вины, чем его, а то, что ты отдал ему деньги, еще более усугубляет вину твою, а не его.

- Как так? - не понял мой собеседник.

- Во-первых, ты совершил грубое нарушение правил вождения, т.е. сел за руль в полупьяном состоянии, - продолжил я. - Во-вторых, ты дал взятку должностному лицу.

- Но, позволь, ведь он меня к этому вынудил, - не сдавался собеседник.

- Может быть это и так, - ответил я. - Но ведь ты сам готов был дать взятку, чтобы избежать законного наказания.

- Да, это так, - согласился приятель. - Я уж лучше заплачу деньги, чем лишусь водительских прав.

Да, логика житейская зачастую идет в разрез с нашими коренными интересами.

Ведь почти все мы заинтересованы в том, чтобы служители закона, чиновники были честны и исполняли свои обязанности без подачек и подношений.

Но ведь мы сами толкаем их на взятки и подношения, когда нам выгоднее обойти законные требования.

Представим себя исходную ситуацию иной.

Водитель сел за руль, как говорится, "с бодуна".

Инспектор остановил его и предложил откупиться. Тот не стал давать взятку, а потребовал составления протокола о нарушении. А затем безропотно принял справедливое наказание.

Затем тот же инспектор остановил на дороге очередного нарушителя и тот вместо денежной подачки по требовал составления протокола.

Так же поступил и третий проштрафившийся водитель...

Уверен, остановив четвертого водителя с подобным или иным нарушением, инспектор не стал бы потирать руки, ожидая денежной подачки, а скоренько потянулся бы за ручкой, чтобы заполнить протокол...

Конечно, я изобразил не совсем реалистическую картину, но разумная мысль в ней все же есть: у закона есть две стороны и на страже требований закона одинаково должны стоять и те, кто призван контролировать действия граждан, и те, кто обязан исполнять предписания этого закона.

На мой взгляд, наша интеллигенция всегда грешила односторонностью: она критиковала власть, но забывала воспитывать себя и народ в духе уважения ЗАКОНА.

История как средство и орудие политической борьбы

Пожалуй, с этого времени история нашей страны становится основным средством политической борьбы. "Демократы" ищут в ней доказательства для своей борьбы, националисты возводят на пьедестал своих национальных кумиров и т.д.

Одна власть не пыталась использовать исторический потенциал для укрепления государственности.

Если демократы и националисты искали в истории то, что разъединяет народы по национальному признаку и людей по классовым, сословным, имущественным и прочим основаниям, то государство не пыталось найти объективные причины, которые послужили образованию мощной Российской империи.

В СССР, при большом числе научных исторических учреждений (институтов, музеев, НИИ и т.п.) не было, фактически, подразделений, целенаправленно работающих на перспективу, на государственные интересы.

Многочисленная армия историков работала либо на себя, либо во имя какой-то партии или группы лиц.

Начавшимся и грядущим катаклизмам в республиках государство не было не подготовлено, прежде всего, идеологически. Идеям национализма нечего было противопоставить.

Надо понять, что национализм и патриотизм - вещи разные.

Националист злобствует против других народов, не понимая (и понимая), что этим самым он наносит вред своей нации.

Патриот миролюбив, корректен и уважителен к другим народам, ибо понимает, что только мирное сосуществование приносит необходимые плоды, только сотрудничество (но не конфронтация) позволяет разумно использовать принцип разделения труда, особенности географического положения народов и экономические достижения других стран.

Но и идея интернационализма себя исторически не оправдала. Особенно ярко это проявилось перед второй мировой войной.

Суть идеи интернационализма состоит в том, что угнетенный класс пронизан мыслью о классовой солидарности и всегда готов единым фронтом выступить против своих угнетателей - капиталистов.

Перед войной в Советском Союзе идеологи упорно твердили: если Германия начнет войну против СССР, то рабочий класс в силу классовой солидарности, откажется от войны с братьями по классу. Одни - забастуют, другие - воткнут штык в землю. Война, едва начавшись, сразу же остановится.

На самом деле получилось иначе.

Германия впервые в мировой практике создала мощный институт манипуляции - имперское управление пропаганды во главе с Геббельсом.

-- Это министерство так затуманило сознание "братьев по классу", что те не только были сбиты с толку, но и начали верить в то, что Россия и русские - причина их бед и лишений после 1-ой мировой войны.

-- Во-вторых, многие из них уверовали и в то, что за счет России и русских они смогут добиться благополучия.

-- В-третьих, они поверили в миф о расовом превосходстве немцев и их "миссию" - освободить землю от неполноценных народов.

В интересах геббельсовской пропаганды работали школы, вузы, учреждения культуры, церкви, науки, а также специально созданные для молодежи: "Юнгфольк", "Гитлерюгенд", "Школы Адольфа Гитлера", а для остального населения - военизированные общества, землячества, типа "Стальной шлем", "Союз немецких офицеров" и т.п.

Повторяю: СССР не только проиграл идеологическое сражение перед войной, но и не сделал должных выводов из этого поражения на будущее.

Идеологический противник СССР в конце 80-х годов был не только за рубежом. Он уже давно обрел прописку в столице СССР и республиках Советского Союза.

"Артиллерия бьет по своим!"

Идеологические нападки на Вооруженные силы стали настолько ощутимы, что 29 августа 1987 года "Красная звезда" опубликовала статью "Артиллерия бьет по своим?..", в которой говорилось о том, что в последнее время в газетах и журналах взросло число публикаций, в которых стали активно муссироваться различные происшествия в армии и на флоте.

Характер публикаций говорил о том, что армейские и флотские вопросы затрагивают не доброжелатели, а злопыхатели. Доброжелатель пытается заострить внимание на проблеме, чтобы побудить власть принять меры к исправлению положения дел.

Примером такого подхода может служить повесть Юрия Полякова "Сто дней до приказа", где автор обнажил одну из острых проблем армейских и флотских будней - проблему казарменного хулиганства, в обиходе называемую "дедовщиной".

На вопрос корреспондента "Красной звезды": "Скажите, вы и впрямь ненавидите армию? Это вопрос не мой - так формулируют его те наши читатели, которые "Сто дней до приказа" не приняли вообще", Поляков ответил:

"Это естественно, что повесть кому-то нравится, а кому-то нет. Но те, что увидели в "Ста днях..." ненависть к армии, попросту не умеют читать художественную литературу. Я старался передать мироощущение нормального человека, попавшего в общественную среду, его нравственный конфликт с ней".

Писатель совершенно справедливо говорит о глубинных причинах ненормальной обстановки в войсках: "Ни о каких личностях заботы нет. Есть некий суммарный человеческий контингент... И не только с солдатами так, с офицерами. Ну, разве это нормально, когда молодой офицер с семьей, часто с грудными детьми, ютится черт знает где. И никаких прав, никакой защиты от произвола армейской и государственной администрации. Мы глумимся над прошлым, а между тем в царской армии, насквозь вроде бы прогнившей, даже мысли не могло возникнуть ущемить подобным образом офицера".

Как бы дополняя Ю. Полякова лейтенант Б. Сторчак в "Красной звезде" писал о дедовщине по-офицерски:

"Я никак не мог войти в ритм боевой учебы, потому что в первые два месяца службы побывал в нарядах раза в два больше, чем другие офицеры части. Тут у меня возникла мысль: а ведь солдаты все это видят и наверняка берут пример с наших офицерских взаимоотношений, проецируют их на свои, в казарме. Позже убедился: это именно так".

Что уж тут говорить, если в офицерской среде гниль "дедовщины" свила себе место?

Не в пример Ю. Полякову поступали злопыхатели, которые использовали любой предлог, чтобы очернить офицеров.

Офицеры, как и в октябре 1917 года, стали основной мишенью сил, рвущихся к власти.

На себе мы это уже стали чувствовать, а вот военный, партийный и государственный аппарат не хотели ничего предпринимать для того, чтобы идеологически и социально защитить офицерский корпус...

Информация к размышлению

0x01 graphic

Анатолий Каменев

О ХАРАКТЕРЕ РУССКИХ КНЯЗЕЙ И ВОСПИТАНИИ НАСЛЕДНИКОВ РУССКОГО ПРЕСТОЛА

(продолжение)

-- Воспитание императора Александра I (Ключевский В.О.).

-- Воспитание императора Николая I (Ключевский В.О.).

-- Воспитание Александр II - царя освободителя (Л.М. Лященко)

-- Военное воспитание Николая II (Мультатули П.В.)

-- О принципах воспитания наследника престола и царской власти (Л.А. Тихомиров)

0x01 graphic

Александр I. 1881.

Серяков Лаврентий Авксентьевич (1865-1911)

Воспитание императора Александра I

В.О. Ключевский

[Получив царский скипетр после насильственной смерти отца, Александр I поочередно испытывал их воздействия, начав с проектов "законно-свободных учреждений" и закончив военными поселениями. Его жизнь сфокусировала весь драматизм эпохи "блестящего дилетантизма" (П. В. Анненков), "разрыхления русской души" (Н. А. Бердяев), ее безмерной восприимчивости ко всякого рода идеям и социальным движениям. Благородной душе царя не хватало характера, а его религиозным воззрениям - глубины, определенности и твердости. "Язык Спасителя", которым он, по его собственным словам, не переставал говорить с 1812 года, размывался эзотерическими верованиями, о чем писал проницательный австрийский канцлер Меттерних: "Переходя от культа к культу, от одной религии к другой, он все расшатал, но ничего не построил. Все в нем было поверхностно, ничто не затрагивало его глубоко". Впечатлительный ум Александра I не выдерживал напора неудач в либеральных начинаниях и подступавших революционных угроз, которые естественно возникали на фоне европейских волнений, умственного брожения в русском обществе и повсеместного расстройства во всех отраслях внутреннего управления.]

Александр стоял на рубеже двух веков, резко между собой различавшихся. XVIII столетие было веком свободных идей, разрешившихся крупнейшею революцией. XIX век, по крайней мере, в первой своей половине, был эпохой реакций, разрешавшихся торжеством свободных идей. Эти переливы настроений должны были создавать своеобразные типы. Мы их знаем в литературных художественных воспроизведениях.

Император Александр I сам по себе, не по общественному положению, по своему природному качеству был человек средней величины, не выше и не ниже общего уровня.

Ему пришлось испытать на себе влияние обоих веков, так недружелюбно встретившихся и разошедшихся. Но он был человек более восприимчивый, чем деятельный, и потому воспринимал впечатления времени с наименьшим преломлением. Притом это было лицо историческое, действительное, не художественный образ. И как сказать, может быть, следя за воспитанием Александра I и кладкой его характера, мы кое-что уясним себе в вопросе, каким образом европейским миром поочередно могли распоряжаться такие контрасты, как Наполеон, игравший в реакционном эпилоге революции роль хохочущего Мефистофеля, и тот же Александр, которому досталось амплуа романтически-мечтательного и байронически-разочарованного Гамлета.

Наблюдая Александра I, мы наблюдаем целую эпоху не русской только, но и европейской истории, потому что трудно найти другое историческое лицо, на котором бы встретилось столько разнообразных культурных влияний тогдашней Европы.

Я не разделяю довольно распространенного мнения, будто Александр благодаря хлопотам бабушки получил хорошее воспитание, он был воспитан хлопотливо, но не хорошо, и не хорошо именно потому, что слишком хлопотливо.

Александр родился 12 декабря 1777 г., от второго брака великого князя Павла с Марией Федоровной, принцессой Вюртембергской.

Рано, слишком рано бабушка оторвала его от семьи, от матери, чтобы воспитать его в правилах тогдашней философской педагогии, т. е. по законам разума и природы, в принципах разумной и натуральной добродетели. Локк - высший авторитет, "Эмиль" Руссо был тогда привилегированным учебником такой педагогики; оба требовали, чтобы воспитание давало человеку крепкий закал против физических и житейских невзгод.

Когда великий князь и следовавший за ним брат Константин стали подрастать, бабушка составила философский план их воспитания и подобрала штат воспитателей.

Главным наставником, воспитателем политической мысли великих князей был избран полковник Лагарп, швейцарский республиканец, восторженный, хотя и осторожный поклонник отвлеченных идей французской просветительной философии, ходячая и очень говорливая либеральная книжка.

Учить великого князя русскому языку и истории, также нравственной философии был приглашен Михаил Никитич Муравьев, весьма образованный человек и очень недурной писатель в либерально-политическом и сантиментально-дидактическом направлении.

Наконец, общий надзор за поведением и за здоровьем великих князей был поручен генерал-аншефу графу Н. И. Салтыкову, не блестящему, но типичному вельможе екатерининской школы, который твердо знал одно: как жить при дворе; делал, что говорила жена, подписывал, что подавал секретарь.

Впрочем, его настоящей партитурой в этом педагогическом оркестре, по выражению Массона, было предохранять великих князей от сквозного ветра и засорения желудка.

Лагарп, по его собственному признанию, принялся за свою задачу очень серьезно как педагог, сознающий свои обязанности по отношению к великому народу, которому готовил властителя; он начал читать и в духе своих республиканских убеждений объяснять великим князьям латинских и греческих классиков - Демосфена, Плутарха и Тацита, английских и французских историков и философов - Локка, Гиббона, Мабли, Руссов.

Во всем, что он говорил и читал своим питомцам, шла речь о могуществе разума, о благе человечества, о договорном происхождении государства, о природном равенстве людей, о справедливости, более и настойчивее всего о природной свободе человека, о нелепости и вреде деспотизма, о гнусности рабства.

Эти явления рассматривались не как исторические факты или практические возможности, а одни - как требования разума и заповеди философского катехизиса, другие - как глупости, невежества и преступления деспотизма. [Лагарп] не разъяснял ход и строй человеческой жизни, а подбирал подходящие явления, полемизировал с исторической действительностью, которую учил не понимать, а только презирать.

Добрый и умный Муравьев подливал масла в огонь, читая детям как образцы слога свои собственные идиллии о любви к человечеству, о законе, о свободе мысли и заставлял их переводить на русский язык тех же Руссо, Гиббона, Мабли и т. д.

Заметьте, что все это говорилось и читалось будущему русскому самодержцу в возрасте от 10 до 14 лет, т. е. немножко преждевременно. В эти лета, когда люди живут непосредственными впечатлениями и инстинктами, отвлеченные идеи обыкновенно облекаются у них в образы, а политические и социальные принципы перерождаются в чувства и становятся верованиями.

Преподавание Лагарпа и Муравьева не давало ни точного научного реального знания, ни логической выправки ума, ни даже привычки к умственной работе; оно не вводило в окружающую действительность и не могло еще возбуждать и направлять серьезную мысль. Высокие идеи воспринимались 12-летним политиком и моралистом как политические и моральные сказки, наполнявшие детское воображение не детскими образами и волновавшие его незрелое сердце очень взрослыми чувствами.

Если ко всему этому прибавить еще графа Салтыкова с его доморощенным курсом салонных манер и придворной гигиены, то легко заметить пробел, какой был допущен в воспитании великого князя.

Его учили, как чувствовать и держать себя, но не учили думать и действовать; не задавали ни научных, ни житейских вопросов, которые бы он разрешал сам, ошибаясь и поправляясь: ему на все давали готовые ответы - политические и нравственные догматы, которые не было нужды проверять и придумывать, а только оставалось затвердить и прочувствовать. Его не заставляли ломать голову, напрягаться, не воспитывали, а, как сухую губку, пропитывали дистиллированной политической и общечеловеческой моралью, насыщали лакомствами европейской мысли. Его не познакомили со школьным трудом, с его миниатюрными горями и радостями, с тем трудом, который только, может быть, и дает школе воспитательное значение.

Преподавание Лагарпа было для Александра эстетическим наслаждением; но в записках одною из русских воспитателей великих князей - Протасова мы встречаем не раз горькие жалобы на "праздность, медленность и лень" Александра, на нелюбовь его к серьезным упражнениям, к тому, что воспитатель называет "прочным умствованием".

Когда великие князья начали подрастать настолько, чтобы понимать, а не чувствовать только идеи Лагарпа, они искренно привязались к идеалисту-республиканцу, с наслаждением слушали его уроки, с наслаждением и только; то были художественные сеансы, а не умственная работа.

Это большое несчастье, когда между учениками и учителем образуется отношение зрителей к артисту, когда урок наставника становится для питомцев развлечением, хотя и эстетическим.

Благодаря такому обильному приему политической и моральной идиллии великий князь рано стал мечтать о сельском уединении, не мог без восторга пройти мимо полевого цветка или крестьянской избы, волновался при виде молодой бабы в нарядном платье, рано привык скользить по житейским явлениям тем легким взглядом, для которого жизнь есть приятное препровождение времени, а мир есть обширный кабинет для эстетических опытов и упражнений.

С летами это само собой бы исправилось, мечты сменились бы трезвыми наблюдениями, чувства, охладев, превратились бы в убеждения, но случилось так, что этот необходимый и полезный процесс был преждевременно прерван. Зная по опыту, как добродетель, даже подмороженная философией, легко тает под палящими лучами страстей, императрица Екатерина поспешила застраховать от них сердце своего внука и женила его в 1793 г., когда ему еще не было 16 лет.

Ничего нельзя сказать против брака, но все-таки прав фонвизинский Недоросль: чаще всего женитьба или замужество - конец учению, школьной подготовке к жизни с ее строгой наукой: там пойдут другие чувства и интересы, завяжется другое миросозерцание, начнется другое, взрослое развитие, не похожее на прежнее, юношеское, и, если прежнее прервано преждевременно, это останется на всю жизнь невозвратимой потерей, неизгладимым, болезненным рубцом.

Греция и Рим, свобода, равенство, республика - какое же, спросите вы, в этом калейдоскопе героических образов и политических идеалов, какое место занимала в нем Россия с ее невзрачным прошлым и настоящим? Как в голове великого князя русская действительность укладывалась с тем, что проповедовал чувствительный республиканец и не менее чувствительный русский действительный статский советник Муравьев?

А очень просто: ее, эту действительность, признавали как факт низшего порядка, как неразумное стихийное явление, признавали и игнорировали ее, т. е. ничего больше о ней знать не хотели, как досужие вольтерьянцы екатерининской эпохи.

Лагарп в этом отношении поступал, как старые девы - гувернантки, воспитывавшие наших барышень в былое время: воспитательница нарисует воспитаннице очаровательный мир благовоспитаннейших людских отношений, основанных на правилах строжайшей скромности и неумолимого приличия, по которым даже высунуть кончик башмака из-под платья считалось чуть ли не смертным грехопадением, и вдруг обе девы тут же в доме налетят на какую-нибудь самую натуральную русскую сцену, которая покажет им, как мужчины и женщины бранятся и толкаются, шумят и целуются. Юная устремит на старую испуганный взгляд, а та конфузливо начнет ее успокаивать: "Это так... это ничего... это тебя не касается, забудь это, уйдем к себе".

С обильным запасом величавых античных образов и самоновейших политических идей вступил Александр в действительную жизнь; она встретила его как-то двусмысленно или двулично: он должен был вращаться между бабушкой и отцом, а это были не только два лица, а даже два особых мира.

То были два двора, совсем не похожие один на другой, между которыми расстояние нравственное было гораздо больше географического. Каждую пятницу великий князь отправлялся в Гатчину, чтобы присутствовать на субботнем параде, на котором он изучал жесткие, бесцеремонные казарменные нравы вместе с казарменным непечатным лексиконом; здесь великий князь командовал одним из батальонов, а вечером возвращался в Петербург и являлся в ту залу Зимнего дворца, в которой Екатерина проводила свои вечера, окруженная избранным обществом: это был Эрмитаж.

Здесь говорили только о самых важных политических делах, вели самые остроумные беседы, шутили самые изящные шутки, смотрели лучшие французские пьесы и грешные дела и чувства облекали в самые опрятные прикрытия.

Вращаясь между двумя столь различными дворами, Александр должен был жить на два ума, держать два парадных обличия, кроме третьего - будничного, домашнего, двойной прибор манер, чувств и мыслей. Как эта школа была непохожа на аудиторию Лагарпа!

Принужденный говорить, что нравилось другим, он привык скрывать, что думал сам. Скрытность из необходимости превратилась в потребность.

С воцарением отца эти затруднения сменились постоянными ежедневными тревогами: великий князь назначен был генерал-губернатором Петербурга и командиром гвардейского корпуса. Ни в чем не виноватый, он рано поселил к себе недоверие со стороны отца, должен был вместе с другими дрожать перед вспыльчивым государем. Это время, хотя и короткое, положило на характер Александра оттенок грусти, который не сходил с него в самые солнечные минуты его жизни.

ХАРАКТЕР АЛЕКСАНДРА I

Так воспитывался Александр. Надобно признаться, он шел к престолу не особенно гладкой тропой. С пеленок над ним перепробовали немало воспитательных экспериментов: его не вовремя оторвали от матери для опыта натурально-рационалистической педагогии, из недоконченного Эмиля превратили в преждевременного политика и философа, едва начавшего развиваться студента преобразили в незрелого семьянина, а тихое течение семейной жизни и недоконченные учебные занятия прерывали развлечениями легкого эрмитажного общества, а потом казарменными тревогами, гатчинской дисциплиной. Это все было или не вовремя, или не то, что было нужно.

Александру вечно приходилось вращаться между двумя противоположными течениями, из коих ни одно не было ему попутным, стоять между двумя противоречиями, подвергаясь опасности стать третьим, попасть в разлад с самим собой: в детстве - между бабушкой и родителями, в ранней молодости - между отцом и матерью, в учебной комнате - между атеистом Лагарпом и ортодоксальным Самборским, между несогласными наставниками, которые на нем, на его сознании и совести разыгрывали вражду своих вкусов и убеждений, наконец, на престоле, между конституционными идеалами и абсолютистскими привычками.

Такие условия не могли выработать открытого характера. Его обвиняли в двоедушии, притворстве (северный Тальма, византийский грек), в наклонности казаться, а не быть. [Это] неточно. Александр не имел нужды притворно казаться тем, чем хотел быть; он только не хотел показаться тем, чем он был на самом деле. Притворство - порок, скрытность - недостаток, вроде глухоты и т.п.

Великому князю нужна была, прежде всего, привычка к деловому, терпеливому и настойчивому труду, больше всего знакомство с той жизнью, которой он призван был со временем руководить.

Ни тем, ни другим нельзя было запастись ни в эмилевой детской, ни в лагарповой аудитории, ни в бабушкином салоне, ни на отцовском вахт-параде.

Великого князя не научили даже родному языку как следует: один современник говорит, что он до конца жизни не мог вести по-русски обстоятельного разговора о каком-нибудь сложном деле.

Даже все было сделано, чтобы затруднить великому князю знакомство с действительностью, которой он должен был управлять.

Из воспитания своего великий князь вынес скрытность, внушавшую недоверие к нему, наклонность казаться и не быть [самим собой], скрытое презрение к людям, круг политических идей и чувств, которые должны были наделать ему чрезвычайно много хлопот.

Еще в царствование Екатерины он признавался князю Чарторыйскому, что принимает сердечное участие во французской революции, ненавидит деспотизм во всяком его проявлении, любит свободу, которая должна принадлежать всякому, что наследственность власти он признает [как] несправедливое и нелепое установление, что верховная власть должна быть вверяема не по случайности рождения, а по голосу нации, которая сумеет выбрать наиболее достойного управлять ею.

Что мог сделать великий князь с обильным запасом таких ненужных идей и чувств?

Эти идеи и чувства, [а] всего более воспитание мешали развитию в нем чутья действительности, практического глазомера. Эти чутье и глазомер приобретаются путем упорного труда и продолжительной возни в той грязи, из которой состоит жизнь; а великий князь не приучен был ни упорно трудиться, ни самостоятельно работать, ни возиться в этой грязи.

Он знал изящную грязь бабушкина салона, как и неопрятную грязь отцовой казармы, но его не познакомили с той здоровой житейской грязью, пачкаться в которой сам господь благословил человека, сказав ему: "В поте лица твоего снеси хлеб твой".

Таким образом, Александр вступил на престол с запасом возвышенных и доброжелательных стремлений, которые должны были водворять свободу и благоденствие в управляемом народе, но не давал отчета, как это сделать. Эта свобода и благоденствие, так ему казалось, должны были водвориться сразу, сами собой, без труда и препятствий, каким-то волшебным "вдруг".

Разумеется, при первом же опыте встретились препятствия; не привыкнув одолевать затруднений, великий князь начинал досадовать на людей и на жизнь, приходил в уныние.

Непривычка к труду и борьбе развила в нем наклонность преждевременно опускать руки, слишком скоро утомляться; едва начав дело, великий князь уже тяготился им; уставал раньше, чем принимался за работу.

В 1796 г., имея 18 лет от роду, он уже чувствовал себя усталым и признавался, что его мечта - со временем, отрекшись от престола, поселиться с женой на берегу Рейна и вести жизнь частного человека в обществе друзей и в изучении природы.

Затруднения, встреченные дома при осуществлении задуманной программы, постепенно поселили в нем холодность к внутренней деятельности.

Тогда все идеалы императора постепенно уходили из России, с Невы на Вислу, сосредоточивались на Польше и даже переходили за границу, в Западную Европу.

Известно, что во вторую половину царствования император очень мало занимался внутренними делами России, все его внимание постепенно сосредоточилось на устройстве политического порядка в Польше, на поддержании устройством Священного союза политического порядка в Западной Европе.

Таким образом, прежняя русская национально-политическая идиллия сменилась идиллией всемирно-исторической - Священным союзом, которым думали устроить политический порядок в Западной Европе, на правилах евангелия, т. е. на принципах частной личной морали.

После царя Алексея Михайловича император Александр [производил] наиболее приятное впечатление, вызывал к себе сочувствие своими личными качествами; это был роскошный, но только тепличный цветок, не успевший или не умевший акклиматизироваться на русской почве.

Он рос и цвел роскошно, пока стояла хорошая погода, а как подули северные бури, как наступило наше русское осеннее ненастье, он завял и опустился.

Такие недостатки, вынесенные из воспитания, всего сильнее отразились на первоначальной преобразовательной программе.

0x01 graphic

Николай I на строительных работах.

Художник Зичи Михаил Александрович (1827-1906)

ВОСПИТАНИЕ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ I

В.О. Ключевский

Император Николай I родился в июне 1796 г., следовательно, за несколько месяцев до смерти своей бабушки.

Он принадлежал вместе с младшим братом Михаилом ко второму поколению сыновей Павла и получил поэтому иное воспитание, непохожее на то, какое дано было старшим братьям - Александру и Константину. Он воспитан был кое-как, совсем не по программе Руссо. Третий брат готовил себя к очень скромной военной карьере; его не посвящали в вопросы высшей политики, не давали ему участия в серьезных государственных делах.

До 18 лет он даже вовсе не имел определенных служебных занятий; только в этом году его назначили директором инженерного корпуса и дали ему в команду одну гвардейскую бригаду, следовательно, два полка.

Вступление Николая I на престол, как мы знаем, было чистою случайностью.

Но, не имея серьезных занятий, великий князь каждое утро проводил по нескольку часов во дворцовых передних, теряясь в толпе ждавших аудиенции или доклада. При нем, как при третьем брате, не стеснялись; великий князь мог наблюдать людей в том виде, как они держались в передней, т. е. в удобнейшем для их наблюдения виде.

Он здесь узнал отношения, лица, интриги и порядки, так как в той сфере, где он вращался, интриги были синонимом порядка.

Эти мелкие познания очень понадобились ему на престоле; он вступил на престол с очень скромным запасом политических идей, которых так много принес сюда его старший брат. Вот почему он мог заглянуть на существующий порядок с другой стороны, с какой редко удается взглянуть на него монарху.

Александр смотрел на Россию сверху, со своей философской политической высоты, а, как мы знаем, на известной высоте реальные очертания или неправильности жизни исчезают. Николай имел возможность взглянуть на существующее снизу, оттуда, откуда смотрят на сложный механизм рабочие, не руководствуясь идеями, не строя планов.

Николай поставил себе задачей ничего не переменять, не вводить ничего нового в основаниях, а только поддерживать существующий порядок, восполнять пробелы, чинить обнаружившиеся ветхости помощью практического законодательства и все это делать без всякого участия общества, даже с подавлением общественной самостоятельности, одними правительственными средствами; но он не снял с очереди тех жгучих вопросов, которые были поставлены в прежнее царствование, и, кажется, понимал их жгучесть еще сильнее, чем его предшественник.

Итак, консервативный и бюрократический образ действия - вот характеристика нового царствования; поддержать существующее помощью чиновников - еще так можно обозначить этот характер.

В первое время, может быть, под свежим впечатлением недавно пережитых событий новый император был близок к мысли о реформах, но он поставил себе ближайшей задачей предварительно войти в положение дел и принялся усердно изучать самые грязные подробности.

Он сам лично ревизовал ближайшие столичные учреждения: бывало, налетит в какую-нибудь казенную палату, напугает чиновников и уедет, дав всем почувствовать, что он знает не только их дела, но и их проделки. В губернии он разослал доверенных сановников для производства строгой ревизии. Вскрывались ужасающие подробности; обнаруживалось, например, что в Петербурге, в центре, ни одна касса никогда не проверялась; все денежные отчеты составлялись заведомо фальшиво; несколько чиновников с сотнями тысяч пропали без вести. В судебных местах император [нашел] два миллиона дел, по которым в тюрьмах сидело 127 тыс. человек. Сенатские указы оставлялись без последствий подчиненными учреждениями. Губернаторам назначен был годовой срок для очистки неисполненных дел; император сократил его до трех месяцев, дав неисправным губернаторам положительное и прямое обещание отдать их под суд.

Чтобы поправить действие правительственного механизма, столь расстроенного, составлена была комиссия, известная под именем сенатора Энгеля. Комиссия должна была выработать проект нового судебного устройства. Выработанный проект отличался очень либеральными началами: уничтожалось тайное канцелярское производство, вводилась несменяемость судей и более строгое распределение судебных дел от административных.

Император вполне одобрил эти проекты, но нашел их более рассчитанными на будущее, чем на настоящее, и оставил их без последствий. В этом отношении императора к преобразовательным проектам и выразилось основное начало, которым он руководился; он одобрял все хорошие предложения, которые могли поправить дело, но никогда не решался их осуществить.

Итак, поддерживать существующий порядок - вот программа нового правительства.

0x01 graphic

"Катание в коляске (Александр II с детьми)".

Художник Сверчков Николай Егорович (1817-1898)

Воспитание Александра II - царя-освободителя

Л.М. Лященко

[Когда автор известной триады: православие, самодержавие, народность, давшей начало теории "официальной народности" или "казенного патриотизма", С. С. Уваров писал: "Трудно родиться на троне и быть оного достойным", -- он отнюдь не имел в виду, что достойные трона люди должны рождаться не в царских семьях. Умный консерватор подразумевал, что рождение "на троне" ставит ребенка в тяжелейшие условия, вызванные исключительностью положения наследника, званием будущего вождя нации, традиционным обожанием окружающих, ролью непогрешимого судьи, которая свойственна Провидению, но непереносима для нормального человека].

Великий князь Александр Николаевич родился 17 апреля 1818 года в Москве, в доме митрополита Платона при Чудовом монастыре в Кремле.

<...>

Семья Николая Павловича с 1817 года переехала на временное жительство в Москву, чтобы своим присутствием морально поддержать обитателей древней столицы, пострадавших от нашествия Наполеона и страшного пожара 1812 года.

<...>

В первые годы своей жизни Саша попал в ласковые руки женщин: его воспитательницами стали Ю. Ф. Баранова и Н. А. Тауберг, а боннами (то есть нянями) -- М. В. Кос-совская и А. А. Кристи (тезка знаменитого автора детективных романов действительно была англичанкой, что не удивительно, поскольку именно англичанки считались в то время лучшими няньками в мире). До шестилетнего возраста жизнь великого князя не была обременена чрезмерными заботами. Зимой он жил с родителями в Аничковом дворце, а летом выезжал в Павловск к бабушке Марии Федоровне, которая успешно командовала маленьким внуком. Впрочем, эта властная и решительная дама считала себя главой клана Романовых и стремилась, с большим или меньшим успехом, руководить ими всеми. Жены Александра и Николая Павловичей перед ней трепетали, можно представить себе, как воспринимал ее команды маленький Николаевич.

<...>

С шестилетнего возраста компания воспитателей великого князя становится, как это было принято, чисто мужской. Ее главой был назначен Карл Карлович Мердер, ротный командир школы гвардейских подпрапорщиков, ветеран войн с Наполеоном. В. А. Жуковский, близко знавший заслуженного офицера и работавший вместе с ним над образованием наследника, отмечал:

"Отменно здравый ум, редкое добродушие и живая чувствительность, соединенные с холодной твердостью воли и неизменным спокойствием души -- таковы отличительные черты его характера".

Сестра нашего героя, Ольга Николаевна писала о Мердере в своих воспоминаниях:

"Он не признавал никакой дрессировки, не подлаживался под отца, не докучал матери, он просто принадлежал Семье: действительно драгоценный человек!".

Главной задачей, поставленной перед ним родителями Саши, являлось военно-физическое воспитание великого князя, включавшее обучение верховой езде, знакомство с военными уставами, "фруктом" (строевой подготовкой и приемами с оружием), гимнастические упражнения. Вскоре Александр увлеченно гарцевал на парадах и разводах, отдавая звонким голосом команды гвардейским гусарам.

Однако только военными занятиями воспитатель великого князя ограничиться, к счастью, не захотел. В своем дневнике, к которому мы будем еще не раз обращаться, Мердер писал:

"Государь дал мне то, что для него и для целой России всего драгоценнее. Да поможет мне Бог исполнить свое великое дело... Буду считать себя несчастным, если не достигну того, что он (наследник. -- Л. Л.) будет считать единственным наслаждением -- помогать несчастным".

В своем желании пробудить в наследнике сострадание, человеколюбие Карл Карлович не был ни оригинален, ни одинок. Лучшие люди России, в том числе один из ее крупнейших поэтов В. А. Жуковский, желали видеть в Александре Николаевиче образец нравственного совершенства.

<...>

Регулярное обучение наследника престола началось с 1826 года, когда Александру исполнилось восемь лет.

План обучения, рассчитанный, как бы мы сейчас сказали, на десять классов, поручили составить все тому же Василию Андреевичу Жуковскому. Причем литературные заслуги Василия Андреевича вряд ли принимались Зимним дворцом в расчет. На решение родителей наследника повлияло то, что поэт состоял чтецом при вдовствующей императрице Марии Федоровне и успешно преподавал русский язык Александре Федоровне. Данное назначение еще раз убеждает нас в том, что иногда совершенно случайные решения необычайно точно попадают в цель.

Жуковский отнесся к почетному и ответственному заданию весьма серьезно. Он отпросился с придворной службы для лечения за границей, но использовал отпуск вовсе не для хождения по докторам, а для ознакомления с новейшими педагогическими системами и приемами.

В результате его шестимесячных занятий педагогикой появился план обучения наследника российского престола.

В основу своего плана Жуковский положил идеи швейцарского педагога Песталоцци, который считал, что в воспитании человека участвуют три фактора: личность воспитателя, то есть его влияние на питомца своем примером и убеждениями; сама жизнь, то есть условия, в борьбе с которыми вырабатывается самостоятельность и закаляется характер; наконец, чувство человеколюбия, сознание долга перед людьми, деятельная любовь к ним.

Главную идею своего плана Василий Андреевич ясно изложил в письме к императрице Александре Федоровне.

"Его величеству, -- отмечал он, -- нужно быть не ученым, а просвещенным. Просвещение должно ознакомить его со всем тем, что в его время необходимо для общего блага... Просвещение в истинном смысле есть многообъемлющее знание, соединенное с нравственностью".

Иными словами, основной идеей плана стало образование для добродетели, развитие добрых природных качеств наследника престола и искоренение его дурных наклонностей.

<...>

Александр II воспитывался, не испытывая прямого политического давления со стороны педагогов. Основой его образования, как уже говорилось, стало нравственное начало, этические принципы и ценности. Именно этим целям были подчинены все три периода плана Жуковского.

Первый из них назывался "Приготовление к путешествию" (эпоха романтизма давала себя знать даже в названиях разделов педагогических сочинений) и охватывал период с 8 до 13 лет ребенка. Он включил в себя краткие сведения о мире, человеке, понятие о религии, знакомство с иностранными языками.

Второй период плана, собственно "Путешествие" (13 -- 18 лет) содержал занятия науками в полном смысле этого слова. Жуковский разбил науки, как это было принято в его время, на "антропологические" (история, политическая география, политика и философия) и "онтологические" (математика, физическая география, физика и т. п.).

Третий этап -- "Окончание путешествия" -- время от 18 до 20 лет. Он сопровождался чтением "немногих истинно классических книг", завершая образование "совершенного человека".

Николай I в целом одобрил этот план, сделав лишь одно замечание. Он потребовал, чтобы из него было выброшено изучение древних языков и чтение в оригинале латинских авторов. Осведомленные люди утверждали, что на решение императора повлияло то обстоятельство, что он сам был слишком измучен в детстве латынью и древнегреческим. Травма, нанесенная ему учителями в юные годы, не забылась и в зрелом возрасте, что уберегло его сына от многотрудного знакомства с классической латынью. Поскольку речь шла не только об изучении школьных предметов, но и о высоких нравственных целях, которых должно было достичь воспитание наследника, то по часам оказались расписанными не только учебные, но и неучебные (выходные, праздничные, каникулярные и т. п.) дни. Воспитание нравственно-идеальной личности не должно было знать ни перерывов, ни каникул.

Путеводной нитью образования, главным его предметом Жуковский не без оснований считал историю, на примере которой должны были вырабатываться правила поведения, нормы жизни будущего монарха. Если попытаться воспроизвести их вкратце, то они гласили следующее:

Верь, что власть царя происходит от Бога, но не делай эту власть насмешкой над Богом и человеком... Уважай закон, если законом пренебрегает царь, он не будет храним и народом... Люби и распространяй просвещение. Народ без просвещения есть народ без достоинства. Им кажется легко управлять, но из слепых рабов легко сделать свирепых мятежников... Свобода и порядок -- одно и то же... Окружай себя достойными помощниками... Уважай народ свой...

Отметим, что эти правила, во всяком случае, некоторые из них, наследник усвоил так прочно, что позднее старался, насколько это ему казалось возможным, действовать в соответствии с ними. Конечно же, жизнь порой вносила в эти правила жесткие коррективы.

Когда мы говорим о плане обучения, разработанном поэтом, то речь идет не только о наборе предметов и общих установках. Жуковским тщательно была продумана обстановка классной комнаты, зала для гимнастических упражнений, мастерской ручного труда. Он вообще старался превратить обучение наследника в своего рода священнодействие.

"Дверь учебной горницы, -- писал Василий Андреевич, -- в продолжение лекций должна быть неприкосновенна... из этого правила не должно быть ни для кого исключения".

Исключения не было действительно ни для кого, включая императора.

Жуковский не побоялся вторгнуться даже не в свою "епархию" -- в военное обучение Александра, которым ведали Мердер и сам Николай I.

Василий Андреевич опасался, что его воспитанник, чрезмерно увлеченный красотой балетной шагистики рот и батальонов, яркостью их мундиров: "... привыкнет видеть в народе только полк, в отечестве -- казарму".

Мужественный и оправданный демарш поэта-учителя значительных последствий не имел. Николай Павлович согласился с тем, что любовь Александра к внешней стороне военных дел может быть опасна, но настоял на том, чтобы соответствующие науки изучались наследником более серьезно. По мнению Николая I из него должен был выйти "военный в душе", без этого наследник рисковал быть "потерян в нашем веке" .

К выбору учителей для своего первенца император, надо отдать ему должное, подошел очень серьезно. Кроме Жуковского, читавшего русскую историю и новейшую отечественную словесность, великого князя обучали такие знатоки своего дела, как К. И. Арсеньев -- историк, географ, статистик.

Незадолго до своего назначения учителем наследника он, по доносу П. Рунича, был уволен из Петербургского университета "за безбожие и революционные идеи". Эта аттестация профессора вряд ли соответствовала действительности, во всяком случае, не помешала ему попасть в Зимний дворец. К тому же ряду относился и П. А. Плетнев -- профессор русской словесности того же Петербургского университета, приятель А. С. Пушкина, издатель журнала "Современник".

Чтобы Александру не было скучно в одиночку "грызть гранит науки", в соученики ему определили двух его сверстников - Иосифа Виельгорского и Александра Паткуля. Выбор сделан далеко не случайный, содержавший, как оказалось, двойное дно. Иосиф Михайлович Виельгорский происходил из семьи польского некогда мятежного графа М. Ю. Виельгорского. Последний был не только прощен Николаем I, но и сделался другом императорской семьи, во всяком случае, был приглашаем к царскому столу, сопровождал императорскую чету в театр, развлекал ее музыкальными пьесами собственного сочинения. Иосиф же остался в памяти окружавших наследника людей примерным мальчиком, благородного поведения, всегда умным, бодрым, веселым, то есть служившим неким ориентиром для своего венценосного товарища, подхлестывавшим его честолюбие. Позже он стал офицером лейб-гвардии Павловского полка, обещал вырасти в крупного военачальника, но умер от туберкулеза, не дожив и до 24 лет.

Александр Владимирович Паткуль как по способностям, так и по прилежанию заметно отставал от своих товарищей, а потому под рукой всегда был человек, которого наследник легко опережал в учебе, никогда не оставаясь последним среди "одноклассников". Паткуль и позже не сделал той карьеры, которую можно было бы ожидать от человека, имевшего высочайшие связи при дворе. Он стал генералом свиты, петербургским обер-полицмейстером, затем генерал-адъютантом, но на всех этих постах не высказал никаких талантов.

Жизнь трех товарищей оказалась четко расписанной на многие годы вперед. Изо дня в день их ожидал подъем в 6.00, с 7 до 12 -- занятия с одночасовым перерывом, с 12 до 14 -- прогулка, с 14 до 15 -- обед и вновь занятия до 17, с 19 до 20 часов -- гимнастика и подвижные игры, в 22 -- отход ко сну. Даже во время прогулок по Петербургу их обучение не прекращалось, так как, по замыслу Жуковского, они должны были "обозревать" общественные здания, учебные и научные учреждения, промышленные заведения и прочие достопримечательности.

Еженедельно у двух Александров и Иосифа набиралось по 46 часов уроков, а зимой и летом их ожидали еще и экзамены, продолжавшиеся по четыре дня. Эти экзамены имели для них достаточно неожиданное значение. Мердер и Жуковский настояли на том, что право делать добро является величайшей наградой, и предложили создать особую кассу благотворительности, взносы в которую составлялись из сумм, полученных тремя воспитанниками за высшие баллы на экзаменах.

Так и шло из года в год: история, русский язык, математика, физика, философия, геология, французский, английский, немецкий и польский языки, рисование, музыка, гимнастика, плавание, фехтование, танцы, военные науки, токарное дело - а два раза в год серьезное подведение итогов, на котором обязательно председательствовал строгий Папа, император Николай I, с особым пристрастием экзаменовавший старшего сына.

Он любил повторять детям:

"Всякий из вас должен всегда помнить, что только своей жизнью может искупить происхождение великого князя".

Оказывается, факт случайного рождения в императорской семье надо было искупать то ли как грех, то ли как особую отметину судьбы.

Мердер и Жуковский, внимательно следившие не только за успехами наследника в учебе, но и за становлением его характера, регулярно докладывали императору о проявлении тех или иных черт личности Александра.

"Я теперь гораздо больше на него надеюсь, -- писал в 1828 году Жуковский, -- вижу, что имеет он здравый ум, что в этом уме все врезывается и сохраняется в ясном порядке; вижу, что он имеет много живости; вижу, что он способен к благородному честолюбию, которое может завести его далеко, если соединится с ним твердая воля; вижу, наконец, что он способен владеть собою, посему и имею право надеяться, что он, как скорее поймет всю важность слова должность, будет уметь владеть собою".

Под словом "должность" надо понимать, конечно, долг - слово-символ, слово-ключ, которое отныне будет незримо сопровождать наследника как тень на протяжении всей его жизни.

Тогда же 10-летний Александр, получив задание от учителей нарисовать эскиз герба для своего флага, изобразил на полулисте ватмана скалу, омываемую водой, муравья и якорь, а вокруг рисунка шел девиз: постоянство, деятельность, надежда. Оставим в покое девиз - он, скорее всего, выражал то, что от мальчика хотели слышать наставники, а вот рисунок... Одинокий утес, неизвестно как занесенный на него, но без устали снующий муравей, и якорь - символ и надежности и непомерной тяжести.

Невеселые представления были у наследника о своем блестящем будущем.

Вообще же, он рос резвым, физически крепким подростком, многое схватывал, что называется, на лету, умел нравиться людям, был добр и сентиментален, обожал своих родных, особенно мать и сестер. Доброта и сентиментальность быстро стали чертами его характера, а черты характера - это те инструменты, с помощью которых мы пытаемся приспособиться к окружающей нас действительности. Так что наш герой выбрал не самый плохой набор инструментов.

Однако наставники постоянно отмечали и те негативные черты характера великого князя, которые требовали, по их мнению, исправления и даже искоренения. Самым неприятным и непонятным и для них, и для родителей Александра была странная апатия, хандра, нападавшая на ребенка совершенно внезапно и погружавшая его в некое подобие транса. В такие минуты для него не существовало ни уроков, ни игр, ни соучеников или наставников, и он, разоткровенничавшись, начинал говорить, "что не хотел бы родиться великим князем". Это состояние особенно усиливалось, когда наследник сталкивался с задачей, которую ему не удавалось решить сразу, одним махом. И кто знает, были ли такие проблемы связаны только с учебными занятиями? Прежде чем порассуждать на эту тему, приведем еще одно свидетельство из "Записок воспитателя" Мердера.

"В великом князе, - растерянно свидетельствовал генерал, - совершенный недостаток энергии и постоянства; малейшая трудность или препятствие останавливает его и обессиливает. Не помню, чтобы когда-нибудь он чего-нибудь желал полно и настойчиво. Малейшая боль, обыкновенный насморк достаточен, чтобы сделать его малоспособным заняться чем бы то ни было... Ему случается провести час времени, в продолжение которого ни одна мысль не придет ему в голову; этот род совершенной апатии меня приводит в отчаяние...".

Мердер, понятно, говорит здесь о не слишком частых минутах хандры, которая иногда нападала на наследника, потому что вообще-то, как отмечал во многих местах своего дневника генерал-воспитатель, его воспитанник рос энергичным и веселым мальчиком. Интересно, а откуда генерал знал, что ни одна мысль не приходила в голову Александру во время его "транса", если ребенок в такие минуты практически ни с кем не разговаривал?

Другой чертой характера наследника, волновавшей воспитателей, была его, как они это называли, "невыдержанность". Тот же Мердер вспоминал, как во время прогулки по реке Виельгорский, дурачась, неосторожно вел шлюпку и зачерпнул бортом воду. Великий князь так рассердился, что схватил Иосифа за шею и дал ему несколько пинков, прежде чем вмешались воспитатели, сделавшие выговор наследнику.

Уже став императором, Александр Николаевич мог накричать на незадачливого собеседника, в сердцах плюнуть в него, но тут же обнять и просить прощения. Подобные сцены не являлись, конечно, нормой поведения монарха, но они действительно случались. И кто знает, не были ли эти крики и плевки человека, родившегося наследником престола, подавленного контролем воспитателей, местью или протестом за отсутствие у него нормального детства. Тем более что вообще-то Александр Николаевич умел прекрасно владеть собой, что он не раз доказывал и на охотах (однажды спас егеря, попавшего в лапы к медведю), и во время покушений террористов, и во время тушения многочисленных пожаров, случавшихся в Петербурге.

Так откуда же это бралось: шармерство и равнодушие к людям, острота мысли и апатия? Чтобы нащупать один из возможных ответов, обратимся к очередному наставлению-нотации, которыми Жуковский постоянно потчевал царственного воспитанника.

"На том месте, - говорил учитель, - которое вы со временем займете, вы должны будете представлять из себя образец всего, что может быть великого в человеке".

Представляете, читатель, что происходило ежедневно, если не ежечасно? От наследника, сначала мальчика, потом юноши постоянно требовали не просто хорошей учебы и приличного поведения, а образцовости, эталонности во всем. Для ребенка, да и для взрослого, такой груз неподъемен, психологически травмоопасен.

Александр должен был всегда быть настороже, в полной готовности захватить пальму первенства в учебе, танцах, гимнастических упражнениях, светской беседе, и ни в чем не ошибиться, не "засбоить". В юношестве стимулом для него была не столько внутренняя потребность к лидерству, сколько тщеславие учителей и родителей, а также благоприобретенное желание угодить взрослым, избежать выговора или, еще хуже, разноса.

И дело здесь, конечно, не в природных качествах Александра, а в тех установках, которыми руководствовались его воспитатели и ближайшее окружение. Самые простые вещи - раздумья наедине с собой, желание разобраться попросту, по-мальчишечьи с Виельгорским или Паткулем - трактовались учителями и родителями как "апатия" или "гнусное чувство мести". Понятно, что внешнее "ничегонеделание" отнюдь не означает внутреннего бездействия. Может быть, именно в такие минуты и происходит взросление человека, его осознание себя в мире. Да и мальчишечьи драки -- это не только "варварство" и выплеск злобы, но и необходимая разрядка, проявление детского умения постоять за себя, детское понимание лидерства.

Жуковский же старался наставлять в том же духе не только наследника престола, но и его родителей.

"Смею думать, -- писал он Николаю I, -- что государь император не должен никогда хвалить великого князя за прилежание, а просто оказывать свое удовольствие ласковым обращением... Чем будет оно реже, тем более будет иметь цены, тем сильнее будет действие... Его высочество должен приучиться действовать без награды: мысль об отце должна быть его тайной совестью... Его высочество должен трепетать при мысли об упреке отца".

Отец как тайная совесть, устрашение, страх упрека -- весьма распространенные методы обучения и воспитания; настолько же распространенные, насколько и бессильные, а то и опасные...

Неуемное усердие учителей, как ни странно, подстегивало любовь Александра, прежде всего, к военным занятиям. Дело в том, что за удачные действия на разводе или параде легче было заслужить похвалу отца, а особенного умственного напряжения плац-парадные экзерциции не требовали. Видимо, и чрезмерная чувствительность наследника ("слезливость", по определению близких) проистекала от того непосильного гнета, под которым с ранних лет находилась психика царственного ребенка. Еще раз повторим, что плаксой, в обычном понимании этого слова, он отнюдь не был. Скажем, в 1831 году, катаясь на любимом коне Малек-Алели, Александр не удержался в седле, упал и сильно ударился о мостовую. Врачи констатировали "сильное помятие мускула правого плеча", сам же ребенок ни на что не жаловался, продолжая улыбаться, несмотря на жгучую боль, которая отпустила только через несколько дней.

Впрочем, особенности психики наследника по-настоящему скажутся позднее, в детстве наш характер достаточно пластичен, то есть легче компенсирует те тяготы, которые выпадают на долю каждого из нас. Пока же Александр рос достаточно обычным ребенком из образованной дворянской семьи. К четырнадцати годам он прочитал "Илиаду" Гомера, "Дон Кихота" Сервантеса, "Недоросль" Фонвизина, "Полтаву" Пушкина, "Путешествие Гулливера" Свифта, басни Крылова. Николай I подарил детям остров на одном из прудов Царского Села, названный Детским, и Саша с товарищами соорудили на нем дом из четырех комнат с салоном, проделали дорожки через кустарник, где до того жили одни кролики. Небольшое возвышение на острове дети назвали "Мысом доброго Саши", в чем позже видели доброе предзнаменование. Здесь же позже (в 1854 -- 1855 годах) были установлены бюсты Жуковского и Мердера как символ беззаботного, или казавшегося таким, детства. На другом конце острова дети выстроили некое подобие крепости и часто играли с гостями, штурмуя и защищая ее.

По воскресеньям и в праздничные дни, кроме соучеников, в Зимний дворец приглашались сверстники из аристократических семейств, молодые Адлерберги, Барановы, Нессельроде, Шуваловы, Фредериксы.

Самым любимым их развлечением была военная игра. Перед ее началом императрица Александра Федоровна бросала жребий, определявший, у кого из юных полководцев начальником штаба будет государь, охотно принимавший участие в этой забаве. У молодежи в памяти навсегда осталось лихое развлечение, когда по сигналу Николая Павловича мальчики, стартовав от фонтана "Самсон", бросились вверх по каскаду работавших на полную мощь фонтанов, стремясь первыми достичь верхней площадки, где их ждала императрица с призами. Александр не был первым в этом штурме, но вошел в призовую тройку.

Да и в учебе дела у наследника складывались достаточно хорошо. После одной из экзаменационных сессий Николай I писал Жуковскому:

"Мне приятно сказать вам, что я не ожидал найти в сыне моем таких успехов... Все у него идет ровно, все, что он знает, знает хорошо, благодаря вашей методе и ревности учителей".

Чтобы еще больше развить творческий потенциал воспитанников, Василий Андреевич предложил им издавать журнал "Муравейник", в котором деятельное участие приняли и наследник престола, и его сестры Мария и Ольга, и Виельгорский с Паткулем.

Первое большое горе, а затем и по-настоящему радостное волнение пришли к цесаревичу в 1834 году. В начале этого года после долгой и продолжительной болезни умер Карл Карлович Мердер, и Александр, от которого долго скрывали роковую болезнь учителя, оплакал свою первую потерю (узнав о смерти Мердера, он зарыдал, повторяя: "Боже мой! Я все надеялся, что скоро увижу бесценного Карла Карловича!").

А 17 апреля великому князю исполнилось 16 лет, и в соответствии с законом и традицией он был объявлен совершеннолетним. Интересно, что в этот день финский геолог Норденшильд открыл на Урале неизвестный ранее драгоценный камень и назвал его в честь наследника александритом. При всем обилии предзнаменований и предсказаний, сопровождавших царствование Александра II, разговоры, связанные с этим камнем, запомнились современникам особо. Цвет александрита весьма изменчив и ассоциировался у очевидцев событий 1860 -- 1880-х годов со светлым началом царствования царя-освободителя и его кровавым финалом.

Оставим на время в стороне предзнаменования. Александру Николаевичу (пора называть его именно так, без фамильярного -- Саша или юношеского -- Александр) предстояло принести присягу на верность императору и России, а также, продолжая учебные занятия, включиться в работу государственных органов. Николай I повелел совершеннолетнему отныне сыну присутствовать на заседаниях Сената, а с 1835 года он стал членом Святейшего синода. Произошли изменения и в учебных занятиях наследника, что немедленно сказалось и на составе учителей, и на форме занятий.

Жуковский, как преподаватель, теперь отходит на второй план, а на роли главных педагогов выдвинулись государственные мужи, призванные подготовить Александра Николаевича к практической деятельности на благо отечества. Знаменитый министр-реформатор времен Александра I и видный чиновник при Николае I Михаил Михайлович Сперанский читает ему курс лекций под названием "Беседы о законах"{16}. Начинался этот курс следующей сентенцией:

"Слово неограниченность власти означает, что никакая другая власть на земле... не может положить пределов верховной власти российского самодержца. Но пределы власти, им самим поставленные, извне государственными договорами, внутри словом императорским, суть и должны быть для него непреложны и священны... Ни в коем случае самодержец не подлежит суду человеческому, но во всех случаях подлежит... суду совести и суду Божию".

Кроме лекций Сперанского, пробудивших у наследника интерес к законотворческой деятельности, военный историк Жомини читал ему военную стратегию и тактику (популярность бывшего французского генерала среди русского офицерства зафиксирована Д. Давыдовым в известных строках: "...Но что слышу от любого? Жомини да Жомини, а об водке ни полслова").

Финансовую ситуацию в России Александру Николаевичу освещал один из лучших министров финансов за всю историю страны Канкрин, а хитросплетения внешней политики -- старший советник МИДа барон Бруннов. Лекционные курсы, читавшиеся высшими сановниками империи, не предполагали ни домашних заданий, ни полугодичных экзаменов. Школярство кончалось, вместо него начиналась серьезная теоретическая и практическая подготовка к реальной государственной деятельности.

Весной 1837 года 19-летний Александр Николаевич сдал комиссии, состоявшей из всех его преподавателей во главе с императором, последнюю, "выпускную" сессию по всем предметам. К этому времени он получил блестящее образование, равноценное, по мнению знающих иностранцев, подготовке к защите докторской диссертации в лучших европейских университетах.

Воспитан же... Воспитан наследник был обстановкой тех дворцов, в которых жила или отдыхала царская семья. Иного влияния, кроме влияния наставников или семьи, он не знал, а это означало, что цесаревич ощущал себя одиноким именно потому, что был призван со временем занять престол. Как говорят психологи, ребенок, выросший в обстановке преклонения со стороны взрослых, в обстановке постоянного напоминания о том, что он выше остальных людей, чаще всего со временем превращается в необузданного деспота. Что ж, посмотрим, у нас впереди еще весь разговор.

В том же 1837 году Александр Николаевич предпринял семимесячное путешествие по России, которое в XIX веке стало обязательным элементом образования для наследников престола. Маршрут поездки великого князя оказался гораздо шире, нежели у его предшественников и преемников. Наследника сопровождала внушительная свита, состоявшая из его учителей и молодых офицеров гвардейских полков. Путешествие выдалось утомительным, поскольку железных дорог в российской глубинке еще не существовало и передвигаться пришлось на лошадях, целой кавалькадой колясок и экипажей всех цветов и фасонов.

Основную задачу этой поездки Жуковский в письме императрице Александре Федоровне сформулировал следующим образом:

"Я не жду от нашего путешествия большой жатвы практических сведений о России... главная польза - вся нравственная, польза глубокого неизгладимого впечатления".

Василий Андреевич остался верен себе, рассматривая поездку, как шлифование нравственных качеств наследника, заложенных в результате 10-летнего обучения.

Маршрут для Александра Николаевича был выбран сложный и для царственной особы не совсем обычный. Он включал в себя: Новгород Великий, Вышний Волочек, Тверь, Ярославль, Кострому, Вятку, Пермь, Екатеринбург, Тюмень, Тобольск, Ялуторовск, Курган, Оренбург, Уральск, Казань, Симбирск, Саратов, Пензу, Тамбов, Калугу, Москву. Этот долгий вояж по стране неисправимый романтик Жуковский назвал "всенародным венчанием с Россией". Под Россией, видимо, подразумевался наследник престола.

<...>

Во время своего путешествия Александр Николаевич виделся не только с официальными лицами и толпами народа. По просьбе или подсказке Жуковского, он побеседовал со ссыльными декабристами и А. И. Герценом и обещал им обратиться к отцу с прошением о смягчении участи политических ссыльных (в результате ходатайства наследника престола Герцену был разрешен переезд из Вятки во Владимир; к лучшему были изменены и условия жизни декабристов).

Вообще же Александр Николаевич объехал 30 губерний России, первым из Романовых посетил таинственную Сибирь. Ему было подано 16 тысяч прошений (сам он, понятно, в большинстве случаев ничем не мог помочь просящим, но исправно обращался с ходатайствами к отцу).

По приказу Николая I в ознаменование путешествия наследника каждая губерния, которую тот посетил, получила по восемь тысяч рублей для раздачи наиболее нуждающимся.

<...>

Спустя год после путешествия по России Александр Николаевич отправляется в большой заграничный вояж, который, по замыслу того же Жуковского, должен был официально подвести черту под годами ученичества великого князя.

Каким увидел наследника российского престола Запад? Внимательный, желчный и не всегда объективный наблюдатель маркиз де Кюстин, столкнувшийся с цесаревичем в Германии, нарисовал следующий его портрет:

"Выражение его взгляда -- доброта. Это в прямом смысле слова -- государь. Вид его скромен без робости. Он прежде всего производит впечатление человека прекрасно воспитанного... Он прекраснейший образец государя из всех, когда-либо мною виденных".

Добрый отзыв де Кюстина о будущем российском самодержце дорогого стоит, ведь, скажем, его отца он отнюдь не жаловал.

Картины зарубежной жизни замелькали перед наследником, как в калейдоскопе, однако и не ослепили его, и не прискучили ему. В 1864 году, напутствуя своего старшего сына перед его первой поездкой в Европу, Александр II вспомнит о собственном путешествии за границу и впечатлениях от него.

"Многое тебе польстит, -- писал он, -- но при ближайшем рассмотрении ты убедишься, что не все заслуживает подражания и что многое, достойное уважения там, где есть, к нам приложимо быть не может, -- мы должны всегда сохранять свою национальность, наш отпечаток, и горе нам, если от него отстанем... Но чувство это не должно, отнюдь, тебя сделать равнодушным или еще более пренебрегающим к тому, что в каждом государстве или крае любопытного или оригинального есть... Напротив, вникая, знакомясь и потом сравнивая, ты многое узнаешь и увидишь полезного и часто драгоценного тебе в запас для возможного подражания...".

Отношение к иностранным порядкам, как можно заметить, не совсем в духе времени. Скорее, это смесь настороженности к чужеземцам, свойственной жителям Московии XV -- XVI веков, с практической любознательностью, энергично насаждавшейся в России Петром Великим.

<...>

...В июне 1839 года наш герой вернулся в Россию, и Николай I счел необходимым более серьезно приобщить его к государственной деятельности. Александр Николаевич стал членом Государственного совета, а с 1840 года обязательно присутствует на заседаниях Комитета министров.

В апреле этого же года состоялась его помолвка с принцессой Марией, их свадьба была сыграна через год в Большой церкви Зимнего дворца. У молодой четы появился свой двор, на первых порах заметно отличавшийся от "большого двора", главным образом, простотой, отсутствием сложного и обязательного церемониала. На ежедневных вечерах у "молодых" (зимой -- в Зимнем дворце, летом -- в Александровском Царскосельском) господствовали веселье и непринужденность: занимались чтением вслух, музицировали, играли в вист и другие карточные игры. Царственная чета жила счастливо, во всяком случае, до коронации у Александра Николаевича и Марии Александровны родилось две дочери и шесть сыновей. Однако одной из самых раздражающих черт идиллий было и остается то, что они не могут длиться вечно, впрочем, в противном случае, их называли бы как-нибудь иначе.

С каждым годом досуг наследника сокращался как воспетая Бальзаком шагреневая кожа. Постепенно он становится членом Финляндского комитета, Комитета министров, Кавказского комитета, канцлером Александровского университета в Финляндии, членом Комитета по постройке моста через Неву и Петербургско-Московской железной дороги, председателем секретных Комитетов по крестьянскому делу в 1846 -- 1848 годах. Кроме того, с 1842 года Александр Николаевич начал постоянно замещать отца во время отъезда того за границу или путешествий императора по России. Скажем, в 1846 году, отправляясь в Палермо на очередной съезд глав Священного союза, Николай I облек старшего сына такой властью, что за границу высылались только те проекты указов, которые требовали исключительно высочайшей подписи, да мемории Государственного совета. Цесаревич сделался вторым главой государства, но временная передача ему самодержавной власти была проведена столь секретным циркуляром, что оставляла в полном неведении даже членов Сената.

<...>

Александр Николаевич, как уже отмечалось, любил армию и военные занятия, но отнюдь не жаловал войны. Не то чтобы он был пацифистом и отрицал вооруженные столкновения с высоких идейных позиций. Нет, но, по его мнению, войны стали стоить слишком дорого, ведут к неоправданным человеческим и материальным потерям, разрушают финансовую систему, а, кроме того, портят саму армию, нарушая заведенный в ней порядок.

Так уж получилось, что, несмотря на нерасположенность нашего героя к войнам, они сопровождали его всю жизнь, с юности до последних лет правления. Империя в XIX веке продолжала "округлять границы", и самодержец не находил в себе сил противостоять этому процессу. Впрочем, две первые свои войны Александр Николаевич встретил, будучи еще цесаревичем, причем оба этих вооруженных конфликта заканчивать пришлось именно ему (имеются в виду Кавказская и Крымская войны), хотя начинал их совсем не наш герой.

18 февраля 1855 года неожиданно для всех скончался император Николай I. Внезапность его кончины породила устойчивую легенду о том, что он не выдержал позора крымского поражения и принял яд. По слухам, циркулировавшим в Петербурге, яд самодержцу, по его же требованию, дал лечивший Николая Павловича доктор Мандт. Опасаясь за свою жизнь, он позже был вынужден навсегда покинуть Россию, что еще более усугубило подозрения публики. На самом деле все, видимо, обстояло гораздо проще. Император, заразившись гриппом и понадеявшись на свое все еще крепкое здоровье, больным отправился прощаться с гвардейскими полками, отбывавшими на фронт. Простуда перешла в воспаление легких, от отека которых он, безусловно подтачиваемый мыслью о грустном завершении своего царствования, скончался.

Чего стоили наследнику болезнь и смерть отца, свидетельствует его речь в Государственном совете, произнесенная сразу же после вступления на престол. Обратив внимание членов Совета на самоотверженное служение Николая I России, Александр Николаевич сказал:

"В постоянных и ежедневных трудах его со мною он говорил мне: "Хочу взять все неприятное и все тяжелое, только бы передать тебе Россию устроенную, счастливою и спокойною...". Я отвечал ему: "Ты -- мы всегда говорили друг другу "ты" -- ты, верно, будешь и там молиться за твою Россию и за дарование мне помощи". "О, верно, буду", -- отвечал он. В этой надежде и уповании на помощь Божию, на которую я всегда надеялся и надеюсь, я вступаю на родительский престол...".

Александр Николаевич не читал, а просто рассказывал это собравшимся со слезами на глазах, что называется, делился своим огромным горем. Плакали и все присутствующие...

<...>

0x01 graphic

"Портрет Николая II" 1895.

Художник Репин Илья Ефимович (1844-1930)

ВОЕННОЕ ВОСПИТАНИЕ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II

Мультатули П.В.

[Военная деятельность последнего императора Николая II представляет интерес по нескольким позициям: во-первых, был ли он подготовлен к роли главнокомандующего?; во-вторых, в чем была суть его "главного командования"?; в-третьих, смог ли он справиться с задачей главнокомандования?]

Прежде чем давать оценку деятельности Николая II на посту верховного главнокомандующего, необходимо дать краткие сведения о его военном образовании и военном опыте. Это тем более необходимо, так как большинство историков всегда пишет о "полной неподготовленности царя", о том, что он, в отличие от великого князя и других генералов, совершенно не обладал военными способностями, что его роль была чисто декоративной, а истинным верховным был генерал Алексеев. Эти мнения имеют под собой в основе воспоминания одних и тех же генералов, имена которых мы приводили: Деникина, Брусилова, Данилова, Головина и так далее. Насколько же эти мнения соответствуют истине?

Император Николай II, еще, будучи наследником престола, получил хорошее военное образование, которым руководили такие известные военные теоретики, как генерал М.И. Драгомиров (по боевой подготовке войск), генерал Г.А. Леер (по стратегии и военной истории), генерал Н.А. Демьяненко (по артиллерии), П.Л. Лобко (по военной администрации).

<...>

Кроме теории, наследник много времени отдал военной практике.

В 1884 году великий князь Николай Александрович "становится", как тогда говорили, на военную службу и 6 мая, в свой день рождения, приносит воинскую присягу.

В августе 1884 года Наследник получил звание поручика. Он провел два лагерных сбора в рядах лейб-гвардии Преображенского полка в должности ротного командира. В марте 1889 года будущий Император писал: "Я проделал уже два лагеря в Преображенском полку, страшно сроднился и полюбил службу! Я уверен, что эта летняя служба принесла мне огромную пользу, и с тех пор заметил в себе большие перемены".

Кроме этого, цесаревич два летних сезона посвятил кавалерийской службе в рядах лейб-гвардии Гусарского полка от взводного до эскадронного командира. К тому же, один лагерный сбор Наследник прошел в рядах артиллерии.

После прохождения многолетнего курса военной подготовки, великому князю Николаю Александровичу было присвоено звание полковника и вплоть до восшествия на престол в 1894 году он командовал батальоном Преображенского полка. Звание полковника он сохранил на всю жизнь, так как считал невозможным самому себе повышать звание, тем более, что полковничьи погоны он получил из рук столь им любимого отца - Императора Александра III.

Сухомлинов пишет в своих мемуарах:

"При вступлении на престол Николая Александровича, старшего из Михайловичей, великого князя Николая Михайловича не было в Петербурге. Когда он вернулся в столицу и явился Его Величеству, то Государь, в силу прежних дружеских отношений, встретил его ласково, приветливо и "дернула меня нелегкая", как он сам рассказывал мне затем, спросить Государя: "А когда же ты сделаешь себя генералом?" Государь сразу же изменился и недовольным тоном ответил ему: "Русскому царю чины не нужны. В Бозе почивший отец мой дал мне чин, который я сохраню на престоле" .

Вот что пишет сослуживец Императора Николая II по Преображенскому полку генерал Н.А. Епанчин:

"Цесаревич проходил военную службу в пехоте, в Преображенском полку, как младший офицер и как батальонный командир; в коннице, в офицерской кавалерийской школе, и в Л.-гв. Гусарском Его Величества полку, и в артиллерии, в Гвардейской конно-артиллерийской бригаде. Таким образом, он имел возможность изучить строевую полевую службу, познать войсковой быт, мог наблюдать работу офицеров и солдат, сойтись с ними, узнать русского человека, особенно простолюдина, в его работе. Вес это было для него крайне необходимо, особенно для его будущего предназначения как Монарха.

Служебные обязанности Цесаревич исполнял чрезвычайно добросовестно, входил во все необходимые подробности. Он близко стоял к офицеру и солдату; в сношениях с людьми отличался необыкновенным тактом, выдержкой и доброжелательством; никого из офицеров не выделял особенно, ни с кем не входил в особые близкие отношения и никого не оттолкнул. По своему характеру Он не способен был на вульгарное товарищество, на амикошонство, чему мы иногда были свидетелями в отношениях других высоких лиц [...]

Житейская обстановка Цесаревича в полку ничем не отличалась от условий жизни остальных офицеров- была проста, безо всяких излишеств. Он столовался в офицерском собрании и не предъявлял никаких претензий; особенно это бросалось в глаза на маневрах, когда подавалась закуска самого простого вида, так как вообще в Преображенском полку не было никакой роскоши.[...]

Что касается до военно-научного образования Цесаревича, то в нем были немалые пробелы".

Биограф Николая II А. Боханов пишет:

"С ранних пор последний русский Царь испытывал большой интерес и тягу к военному делу. Это было у Романовых в крови. Уже в "розовом детстве" он играл "в солдат". Тогда была образована "потешная рота" из родственников и детей придворных. [...] У "воинства" существовал свой "служебный артикул", и в снежных крепостях Аничкова сада "баталии" случались. Последний Император был, что называется, прирожденным офицером; традиции офицерской среды и воинские уставы он неукоснительно соблюдал, чего требовал и от других. [...] Природной педантичности, аккуратности и обязательности последнего царя с юности импонировала армейская среда".

Мы уже приводили слова А.Ф. Редигера о том, что Государь "любил войска и военное дело".

Генерал Мосолов писал:

"Царь считал себя военным, первым профессиональным военным своей империи, не допуская в этом отношении никакого компромисса. Долг его был долгом всякого военнослужащего.

Он объезжал войска перед отправлением их на фронт, произносил перед ними речи, которые производили сильное впечатление. Государь вникал во многие вопросы, касающиеся военных. Известно, например, что однажды в Ливадии он преодолел сорок верст в солдатском обмундировании, с полной выкладкой, винтовкой и солдатским пайком для того, чтобы проверить пригодность новой экипировки.

Командир полка, форму которого в этот день носил Император, испросил в виде милости зачислить Николая II в первую роту и на перекличке вызывать его как рядового. Государь на это согласился и потребовал себе послужную книгу нижнего чина, которую собственноручно заполнил. В графе для имени написал: "Николай Романовъ", о сроке службы- "до гробовой доски".

В войсках ореол царского имени был очень велик. Отношение армии к правящему монарху был особым. Независимо от личных политических симпатий и антипатий каждого воина в отдельности, войска в целом благоговели перед именем Государя. Генерал П.Н. Краснов вспоминал, как еще до войны он присутствовал на смотре, который делал казачьим частям Николай II:

"Трубачи заиграли полковой марш... Государь взял на руки Наследника и медленно пошел вдоль фронта казаков. Я стоял на фланге свой 3-сотни и оттуда заметил, что шашки в руках казаков 1-й и 2-й сотен качались... Разморились! Государь подошел к флангу моей сотни и поздоровался с ней. Я пошел за Государем и смотрел в глаза казаков, наблюдая, чтобы у меня-то в моей "штандартной" вымуштрованной сотне не было шатания шашек. Нагнулся наш серебряный штандарт с черным двуглавым орлом, и по лицу бородача-старообрядца, красавца-вахмистра, потекли непроизвольные слезы. И по мере того, как Государь шел с Наследником вдоль фронта, плакали казаки и качались шашки в грубых мозолистых руках и остановить это качание я не мог и не хотел".

Николай II искренне любил войска.

"Мы смотрели восемьсот солдат 1-го армейского корпуса,- писал он своей матери в 1906 году,- вернувшихся с войны, чтобы быть учителями молодых солдат своих полков. Всем раненым, оставшимся в строю, я дал Георгиевские кресты. Такая была радость увидеть этих славных людей, которые с такой самоотверженностью послужили в страшной и трудной войне".

"Государь обожал армию и флот,- пишет Вырубова.,- Государь говорил, что солдат- это лучший сын России",

Принц Генрих Прусский, брат кайзера Вильгельма II, писал, что Николай II- "хороший военный".

Таким образом, приведенные выше сведения позволяют сделать совершенно определенный вывод о том, что Император Николай II был профессиональным военным, с хорошим и разносторонним военным образованием, включавшим изучение как стратегии, так и тактики. Конечно, он не имел академического военного образования, и руководить один проведением всех крупнейших военных операций, без помощи военных специалистов, он не мог. Но как раз в подборе таких специалистов и проявились сильные стороны Николая II как военачальника.

Николай II всегда живо интересовался вооружением своих войск, уделял ему пристальное внимание во время маневров и посещений воинских подразделений и боевых кораблей. Флигель-адъютант Николая II С.С. Фабрицкий вспоминал о посещении Императором броненосца "Наварин":

"За несколько дней до смотра началось нервничание и волнение начальствующих лиц на броненосце, не знающих, как Государь Император будет делать смотр. Все хорошо знали, что Государь любит морское дело и знает его хорошо.

При осмотре "Наварина" был произведен детальный осмотр корабля, во время которого произошел следующий инцидент возле носовой башни в батарейской палубе, где имеется единственный весьма узкий и низкий вход в башню. Командир корабля, капитан I ранга Безобразов, крупный и грузный человек, с большим трудом пролезавший в такое маленькое отверстие, видя желание Государя войти в башню, замялся и доложил Его Величеству, что навряд ли возможно войти внутрь изза неудобного входа. На это Государь Император ласково и спокойно ответил: "Идите, командир, вперед, а я за вами всюду пройду". Сконфуженный командир немедленно юркнул в узкое отверстие, а за ним легко и свободно вошел стройный молодой Государь и пробыл в башне очень долго, интересуясь в подробностях действиями всех приборов и управления башней".

Но прекрасное военное образование, знание службы и любовь к военному ремеслу еще не означают выдающихся военных способностей. Был ли Император Николай II выдающимся стратегом? Это вопрос неоднозначный и условный. Ответ на него представляется нам намного сложнее, чем может казаться. Кого считать выдающимся военным стратегом? По каким критериям он определяется? Сам Государь себя таковым не считал, и, если подходить к вопросу с узко профессиональной военной точки зрения, им, конечно, не был. То есть он не сочинял в течение ночи, подобно Наполеону, план кампании, не делал никаких открытий в военной науке, не определял безошибочно действия противника.

"Государь не строил никаких иллюзий,- писал историк Керсновский.- Он отдавал себе отчет в своей неподготовленности военной и ближайшим своим сотрудником и фактическим главнокомандующим пригласил наиболее выдающегося деятеля этой войны генерала Алексеева, только что благополучно выведшего восемь армий из угрожавшего им окружения".

Строго говоря, в русской армии почти все военачальники не обладали нужным боевым опытом для ведения такой невиданной войны. Отсутствие должного опыта руководства крупными операциями, не только у великих князей, но и вообще у военных, объясняется легко: давали знать 13 лет мирного царствования Императора Александра III- Царя-Миротворца. Да и в царствование Императора Александра II русские с европейскими армиями не воевали. Последняя широкомасштабная европейская война, которую вела Россия, была Восточная война 1853-1856 годов. Русско-японская война была локальной, да к тому же за тысячи верст от Европейской части России. Правда, в этой войне Россия столкнулась с современной японской армией, впервые узнала, что такое пулеметы и бомбометание с воздушных шаров.

Таким образом, из генералов более или менее опытным можно было назвать генерала А.Н. Куропаткина, участника русско-турецкой и главнокомандующего в русско-японской войнах. Но последний его опыт был настолько неудачен, что о Куропаткине предпочитали не вспоминать. Отсутствие опыта ведения современной войны было присуще почти всем русским генералам и вообще всему военному ведомству России, которое оказалось не готовым к мировой войне. В этом, безусловно, русская армия невыгодно отличалась от германской. Немцы в начале 70-х годов провели успешную широкомасштабную войну с французами и нанесли поражение ведущему государству Европы. В ходе той войны Германия уже применила новые методы ведения войны (тяжелую артиллерию и так далее), и в ходе нее выдвинулись выдающиеся германские стратеги (Мольтке, Шлиффен и другие). Кроме того, во франко-прусской войне как боевые офицеры участвовали ведущие военачальники будущей мировой войны (Гинденбург, Людендорф, Макензен и другие).

Конечно, в ходе мировой войны и в русской армии выдвинулся целый ряд талантливых военачальников: Алексеев, Брусилов, Рузский, Плеве, Радко-Дмитриев. Но они были узкими военными специалистами и не могли, разумеется, возглавить вооруженные силы империи. В тяжелый момент испытаний мирового масштаба, каким являлась мировая война, кроме Императора Николая II, возглавить вооруженные силы было некому. Николай II, в очередной раз, один брал на себя тяжелый крест царского долга. Был ли он достаточно подготовлен к этой ноше? Конечно, нет. Он и сам это хорошо осознавал. Адмирал Бубнов писал:

"Государь готовился лишь к военной карьере, которую он очень любил, и уровень его знаний соответствовал образованию гвардейского офицера, что, само собой разумеется, было недостаточно для оперативного руководства всей вооруженной силой на войне. Сознавая это, Государь всецело вверил сие руководство генералу Алексееву и никогда не оспаривал его решений и не настаивал на своих идеях, даже тогда, когда эти идеи, как, например, в Босфорском вопросе, были правильнее идей генерала Алексеева".

Истинная роль Императора Николая II заключалась не в руководстве военными операциями, а в его способности найти новых руководителей армии, дать им возможность свои способности применить на деле, консолидировать армию, вдохновить ее и, тем самым, остановить сползание ее к катастрофе. Он призван был успокоить своих солдат, офицеров и генералов, показать им, что в критическую минуту их Царь- вместе с ними, а значит, они победят. И с этой своей задачей Николай II, как мы увидим в дальнейшем, справился, проявив при этом незаурядные способности руководителя армии и государства.

Как верно писал в своей статье писатель Г. Некрасов:

"В оценке способностей полководца главным критерием является его успех, или конечная неудача в руководстве военными действиями. По русской традиции "цыплят по осени считают". Вторым критерием является цена его побед" .

Но здесь возникает и иной вопрос: а всегда ли для решающей победы необходим военный гений? Ответ на этот вопрос неоднозначен.

Характерный пример: Наполеон и Александр I. Безусловно, Наполеон был военным гением, а Александр I им не был. Наполеон дал множество примеров потрясающих кампаний, которые навсегда останутся в мировой истории военного искусства. Александр таких примеров не дал. Но Император французов был гением в вопросах тактики. Если же мы возьмем вопросы большой стратегии, то Император Александр, как стратег, видится выше Наполеона. Наполеон одержал огромное количество побед в сражениях, но проиграл войну в целом и оказался на острове Святой Елены. Император Александр Павлович проиграл целый ряд сражений и две больших кампании (1805 и 1806 годов), но, в конце концов, победоносно вошел в Париж и сокрушил наполеоновскую империю. Наполеон прекрасно разбирался в вопросах военного искусства, но он совершенно не понимал многое другое и не разбирался в культуре, истории и психологии других народов. Принимая делегации от сдавшихся на его милость Рима, Милана, Вены, Берлина с ключами и выражением полной покорности, Наполеон решил, что так будет везде и всегда, и поэтому у него вызывали полное недоумение и Сарагоса и Москва. Испания и Россия действовали "не по правилам", вместо ключей и делегаций они встречали его вилами и пожарами.

И вот тут-то механический гений императора давал сбой. Все было не так, как он привык. Армия противника должна давать генеральное сражение, которое он, Наполеон, должен обязательно выиграть, а она не дает его; после боя он должен видеть целую толпу пленных, а их нет вообще; столица должна встречать хлебом-солью и "боярами", а она встречает губительным пожаром; Царь Александр после взятия Москвы обязательно должен заключить с ним мир, а он не только его не заключает, но и не отвечает ни на одно милостивое наполеоновское послание; крестьяне, что в Испании, что в России должны встречать его как освободителя от инквизиции и от барщины, а они берут вилы и косы и режут его солдат.

В этих условиях Наполеон не знал, что ему делать. Он абсолютно не знал той страны, куда он так самоуверенно вторгся. Он совершенно не знал ни характера русского народа, ни характера русского царя. Он полагался только на свой гений и на "les gros bataillons". Венцом этой пагубной самоуверенности стали слова императора, сказанные им после Тильзита: "Я могу все".

Его уверенность в собственном гении стала одной из тех роковых причин, по которой, по словам парижского исследователя А. В. Рачинского, "Великая Армия "двунадесят языцы" была полностью истреблена, не проиграв ни одного сражения".

Мы специально сделали это отступление от нашей темы, чтобы лишний раз подчеркнуть:

выдающийся полководец- это не столько военный гений, который в силу своей гениальности, рано или поздно теряет связь с реальностью, а вдумчивый спокойный руководитель, который, может быть, и не обладает какими-нибудь военными сверхспособностями, но зато умеет организовывать работу и людей, подбирать нужных помощников, создавать то особое явление, которое впоследствии М.Б. Шапошников назовет "Мозгом армии".

Император Николай Александрович и был именно таким руководителем. Окажись с ним рядом в те грозные годы соратники, исполненные, подобно ему, той же верой, мужеством, хладнокровием, а главное, честностью, и русские войска неминуемо вошли бы в Берлин, точно так же, как они вошли в Париж в 1814 году.

В современной войне главным достоинством главнокомандующего стали не его выдающиеся военные способности, хотя, конечно, они играют важную роль, а его умение организовать работу, найти нужных людей, координировать общие действия, быть, если хотите, знаменем страны и армии. Достоинства или недостатки руководителя вооруженных сил определяются результатами военных действий. По тому, как изменился или не изменился ход боевых действий на фронте, можно судить о роли Императора Николая II в руководстве войсками. Как верно писал генерал А.А. Свечин:

"Наши представления о руководстве извращаются применением термина "Верховный Главнокомандующий". Мы связываем его с лицом, которому подчиняются действующие армии и флот, и которое соединяет всю власть на театре военных действий. В действительности такой главнокомандующий не является верховным, так как ему не подчинено руководство внешней и внутренней политикой и всем тылом действующих армий, поскольку ему не принадлежит вся власть в государстве. Стратег-главнокомандующий представляет лишь часть руководства страной...Полная мощь избранному полководцу- это устаревшая, впрочем, никогда не отражавшая какой-либо действительности формула" .

Таким образом, только Император Николай II мог быть истинным Верховным Главнокомандующим.

0x01 graphic

Николай II.

Художник Ильи Репина

О ПРИНЦИПАХ ВОСПИТАНИЯ НАСЛЕДНИКА ПРЕСТОДА И ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ

Л.А. Тихомиров

["Убийственная" характеристика Московских князей В.О. Ключевским, при всей ее односторонности, схематичности и предвзятости, наталкивает на мысль о том, что верховное руководство государством во многом зависит от личности верховного правителя. Тщетно надеяться, что необходимые высшему руководителю качества могут быть врожденными. Род - лишь предпосылка, а воспитание и образование - основа будущих поступков и поведения человека. В свете изложенного, мысли Л.А. Тихомирова интересны тем, что они показываю вектор воспитания и образования лиц, претендующих на высшие места в управлении государством.]

Воспитание

Обдуманная система воспитания будущих носителей Верховной власти должна бы была составлять важнейшую династическую заботу, тем более что обстановка, окружающая будущего главу миллионов людей, неизбежно кроет в себе множество опасностей для его развития.

Куртизанство, которое стремится извлекать выгоды путем лести, угождения, потворствования слабостям, может окружать будущего царя еще в его детстве. С другой стороны, немало примеров и обратного, грубо ожесточающего отношения к царственному ребенку, быть может, даже из желания выставить перед родителями свое непричастие куртизанству. Вот, например, как барон М. Корф описывает воспитание Николая Павловича, доверенного императором Павлом попечениям генерала Ламсдорфа.

"Неизвестно, - говорит барон М. Корф, - на чем основывалось то высокое уважение к педагогическим способностям генерала Ламсдорфа, которое могло решить выбор императора Павла... Ламсдорф не обладал не только ни одной из способностей, необходимых для воспитания особы царственного дома, но был чужд и всего того, что нужно для воспитания частного лица. Он прилагал старанья лишь к тому, чтобы переломить его (воспитанника) на свой лад. Великие князья были постоянно, как в тисках. Они не могли свободно и непринужденно ни встать, ни сесть, ни ходить, ни говорить, ни предаваться обычной детской резвости и шумливости; их на каждом шагу останавливали, исправляли, делали замечанья, преследовали морально и угрозами... Николай Павлович особенно не пользовался расположением своего воспитателя. Он, действительно, был характера строптивого, вспыльчивого, а Ламсдорф, вместо того, чтобы умерять этот характер мерами кротости, обратился к строгости и почти бесчеловечно, позволяя себе даже бить Великого князя линейками, ручейными шомполами и т. п. Не раз случалось, что в ярости своей он хватал мальчика за грудь или за воротник и ударял его об стену, так что он почти лишался чувств".

Воспитатель очень усердно прибегал также к сечению детей розгами.

"Вообще, - заключает барон М Корф, - если, несмотря на бесконечные препоны, положенные развитию его самостоятельности и особенностям его характера, если вопреки всем стараниям уничтожить в нем исключительность его натуры, опошлить ее и подвести под общий уровень, все-таки из этого тяжкого горнила выработалось нечто столь могучее, самобытное, гениальное, то, конечно, Николай всем обязан своей внутренней силе".

С другой стороны, как ни прав барон Корф в своем порицании такой системы воспитания, нельзя не вспомнить, что у нас целый ряд замечательных монархов вышел именно из детей, в молодые годы испытавших много огорчений и унижений: таким был Иоанн Грозный, таким был Петр I. Наоборот, из детей особенно тщательно и любовно воспитываемых, выходили иногда монархи без воли, как, например, Александр I, любимец своей бабушки.

Вообще, если дело воспитания и его приспособление к субъективности дитяти представляет столько трудностей во всякой семье, то в семье царской оно еще гораздо труднее. Понятно, что в этом случае не может быть никаких правил единообразно установленных.

Можно лишь сказать, что воспитание наследника Престола есть дело столь важное, что августейшим родителям следует обращать на этот предмет самое глубокое внимание и не жалеть своего времени, посвящаемого этому делу.

В пример обратного можно, однако, сослаться на того же барона Корфа. Сам император Павел любил быть с детьми. Но императрица относилась к ним иначе. Великий князь Николай Павлович в раннем детстве только раз или два в день пользовался свиданиями с матерью. Свидания продолжались час или два. В 1798 году в течение срока от 5 мая до 1 июня, Николай Павлович провел с матерью не более 6 или 7 часов. В ноябре виделся с нею 15 раз.

"Вообще, - говорит барон Корф, - по сохранившимся преданиям императрица Мария Федоровна (супруга императора Павла) этот воплощенный ангел доброты и милосердия в младенческом возрасте своих детей была с ними довольно холодна и суха, находясь сама в то время в полном цвете лет и быв, как по вкусу, так и обязанностям своего сана, развлечена многочисленными увеселениями и придворными пышностями, не всегда оставлявшими досуг для попечений материнской заботливости".

Лишь впоследствии, оставшись во вдовстве, она предалась всецело надзору за воспитанием двух младших сыновей.

Но если приспособление к индивидуальности ребенка все-таки есть дело педагогического такта воспитателей, то имеется несколько общих условий, одинаковых для всех субъективностей.

Так, на первом же месте обязательное условие составляет внимательное религиозное воспитание. Ничто не дает столь много основ для развития качеств, необходимых для будущего монарха. Монарх должен знать, что если в народе нет религиозного чувства, то не может быть и монархии. Если он лично не способен сливаться с этим чувством народа, то он не будет хорошим монархом. Между ним и народом всегда будет протянута завеса взаимного непонимания.

И недостаточно сказать, что для монарха необходима религиозное чувство: необходима та же самая вера, какая одушевляет народ, то же понимание, то же ощущение. Если монарх может, и это очень полезно, стоять в отношении религиозной сознательности выше народа, то лишь при условии, чтобы, стоя впереди, он находился, однако, на той же самой почве.

У нас, в России, это условие нередко отсутствовало. Наша правительственная политика, столь разрушительная в отношении Церкви, а потому разрушительная и в отношении основ народной психологии, и основ самой самодержавной власти, зависела в чрезвычайной степени от того, что религиозность царствующих особ нередко носила характер не православно-церковного, а субъективного (протестантского) чувства.

Конечно, народ не мог замечать этого непосредственно, и, видя неподдельное благочестие царя, полагал себя в полной близости с ним. Но на церковной политике религиозный субъективизм сказывался очень тяжко, и конечно, только вследствие него наша церковность в течение 200 лет могла двигаться по тому фатальному пути, на который ее поставил Петр Великой.

Чувство и понятие коллективной религиозности (т. е. православное чувство) никогда не допустили бы реформу Петра продержаться столько времени, к подрыву влияния Церкви на народный дух.

А это чувство православной, церковной, коллективной религиозности выращивается не лекциями учителей Закона Божия, а участием в церковной жизни.

Вот этот элемент необходимо должен входить в воспитание августейших детей. Их религиозное воспитание должно происходить в более сердечном приходе, нежели дворцовая церковь. Дворцовая церковь более годится для взрослых, сложившихся, людей, чем для детей, которые нуждаются в воздействии на их душу общей молитвы разнородных прихожан, богатых и бедных, нуждаются в зрелище их общения и равенства перед Престолом Царя Небесного. Как ни захудал наш приход, но все же коллективная религиозная жизнь в нем есть, а юридическая придавленность его чувствуется взрослыми, но не детьми, которые этого почти не замечают.

Здесь мы касаемся одного из таких пунктов воспитания, которые не зависят от педагогического приспособления к индивидуальности ребенка, а имеют общее значение. Влияние доброй обстановки нужно для детей всех характеров, и эту чистую, нравственную обстановку должно необходимо обеспечивать для выработки души будущего монарха.

Без сомнения, нелегко достигнуть этого при дворе. Самая могущественная воля здесь может принудить скорее к ханжеству и лицемерию, чем к действительной чистоте. Но монархам не трудно обеспечить для своих детей освежающее пребывание в более тихих уголках, в обстановке природы, в соприкосновении с чистой обстановкой трудящегося люда, которая способна оставлять благодетельное впечатление на душе будущего верховного попечителя эти трудящихся миллионов народа.

Этим элементом воспитания обыкновенно и пользуются, но едва ли достаточно, и особенно едва ли с должной выдержкой и продолжительностью.

Можно сказать вообще, что в деле царского воспитания огромное значение имеет все, дающее знакомство или, по крайней мере, умение находить знакомство с подданными. Задача непосредственного общения с подданными всех званий так важна для носителя монархической Верховной власти, что в воспитании его не следует упускать никаких случаев развивать способность и охоту к этому.

Незнакомство с подданными и как бы аристократизация принцев, окружение их преимущественно средой "золотой молодежи" составляет едва ли не наиболее частый недостаток воспитания их.

А между тем у нас наиболее замечательными монархами являлись большею частью именно те, которые, не быв предназначены к престолу или будучи оттираемы от него преднамеренно (как Петр I Софьей), по этому самому имели удобства узнавать подданных подальше от придворной сферы. Таков был Николай I, таков был Александр Ш.

В заключение нельзя не заметить, что в большинстве царствующих домов всегда обращали много внимания на физическое развитие наследника Престола и развитие в нем мужественных черт воина: это совершенно правильное, эмпирически установившееся требование царского воспитания.

История не знает ни одного монарха, который бы принес благо своему народу, не отличаясь по крайней мере средними качествами мужества.

Оно нужно далеко не только потому, что монарх есть повелитель войск, которым должен внушать почтение. Обстоятельство это тоже очень важно. Последние Бурбоны много пострадали от полной утраты военных способностей и даже военных знаний. Но мужество и самообладание еще более требуются в деле гражданском, а развитие того и другого тесно связано с хорошим физическим воспитанием.

В молодом возрасте оно хорошо соединяется с военной выправкой, которая полезна и для развития самообладания, умения всегда сдерживать свои порывы: это же качество в высшей степени необходимое. Когда мы думаем о том, какие огромные последствия будет иметь каждое слово, каждое движение будущего царя, как много может он сделать зла необдуманным, скороспешным поступком, то мы поймем, как важна выработка в нем с детства умения владеть собой, сдерживаться, умерять свои рефлексы.

Царские принципы

В числе важнейших обязанностей монархической власти в отношении самой себя находится памятование царских принципов действия и поведения.

Те правила, которые можно назвать "царскими принципами", конечно, имеют значение и для всякого человека, но их совокупность особенно необходима для носителя Верховной власти.

В этом отношении нередко подробно регистрируют довольно мелкие правила поведения, в чем можно упрекнуть и Монтескье, и нашего Чичерина. Разумеется, есть для среднего человека наиболее практичные правила. Так, весьма полезна осторожность в словах, неспешность поступков и т. п. Еще Пушкинский Борис Годунов наставляет сына:

Будь молчалив: не должен царский глас

На воздухе теряться по пустому;

Как звон святой, он должен возвещать

Велику скорбь или великий праздник.

Часто говорится также о приветливости в обращении, о щедрости и т. д. Все эти правила в частностях могут быть очень мудры, но по большей части не имеют общего значения, а иногда даже имеют в виду монарха, как правителя, а не как Верховную власть. В отношении этого последнего рекомендуют все, что клонится к поддержанию "августейшего" характера власти, который, конечно, тем лучше сохраняется, чем обдуманнее поведение. Слово, не сказанное, редко компрометирует. Слово, сказанное неудачно, очень способно подрывать авторитет. То же относится и к поступкам. Пышный церемониал и этикет также основаны на цели, как можно лучше обеспечить августейшую внешность власти, ее величие, ее обдуманность, а при случае замаскировать случайную нетактичность. Все это, конечно, нужно, почему и выработано практикой.

Но подобно приемам воспитания, все это не составляет принципа.

Многие монархи нарочно отбрасывали церемониал и этикет, многие были скупы и ничего существенного не теряли от этого в глазах народа. Многие очень выигрывали тем, что не хранили молчаливости. Так, Наполеон I значительной долей своей репутации обязан редкой способности кратко и ясно формулировать мысль, определяющую положение или столкновение. Этой своей способностью он пользовался столь же удачно для увеличения своего престижа, как Вильгельм Оранский или император Александр III пользовались системой молчаливости. Вообще, все такие мелкие правила относятся к области тактичности, которая требует от каждого человека, прежде всего, умно сообразоваться со своим способностями, пользоваться их сильными сторонами и прятать подальше слабые стороны.

Но есть некоторые правила, которые составляют именно принципы монархической власти, так как относятся уже не к пользованию субъективными способностями, а к общему всем царям несению Верховной власти.

Так, одна из главнейших целей царского воспитания - выработка самообладания - потому и важна, что самообладание составляет, безусловно, необходимый принцип носителя Верховной власти. Без самообладания нельзя достойно нести Верховной власти, ибо она имеет главной задачей владеть и управлять всеми правящими силами. Не управляя собой, нельзя править другими. Демократия потому и мало пригодна в качестве Верховной власти, что почти неспособна к выработке самообладания.

Итак, самообладание должно быть признано за необходимый царственный принцип.

Чичерин не без основания возводит в принцип то, что он называет умеренностью.

"Сила власти, - говорит он, - зависит главным образом от личных свойств Государя. Напротив умеренность всегда может быть правилом политики. Слабый монарх и без того к этому склонен. Энергичная же власть может сама себя умерить: в этом состоит высшее ее нравственное достоинство. Не в преувеличении своего начала, а в восполнении его недостатков заключается требование политики, имеющей целью благо подданных".

Это до известной степени совершенно верно.

Но главный царский принцип, без сомнения, составляет строжайшее следование долгу. Величайшее зло, которое может происходить от неограниченной власти, это переход ее в произвол. В этом случае не имеет большого значения вопрос о направлении произвола: по доброте ли сердечной он появляется или по жестокости, он одинаково вреден в положении царя. Дело в том, что царь в правлении не должен иметь личных побуждений. Он есть исполнитель Высшей Воли.

Там, где эта Высшая Воля указывает необходимость кары и строгости, царь должен быть строгим и карать. Он есть лишь орудие справедливости. Для подданных дается закон, правила поведения, и царь, как Верховная власть, должен блюсти за тем, чтобы это было не пустым звуком, а фактом действительности.

Он существует не для того, чтобы делать, как ему нравится, не для того, чтобы быть тираном или потакать распущенности, а для того, чтобы всех вести к исполнению долга. Поэтому он и сам обязан быть носителем долга. Вот величайший царский принцип, при соблюдении которого монарх только и является действительной Верховной властью нравственного начала.

Потому-то все выдающиеся государи ставили так высоко свою обязанность долга. Император Николай Павлович для возбуждения страха перед самой мыслью о ниспровержении законного порядка не считал возможным дать никакой поблажки сосланным декабристам. А между тем лично он по-человечески их очень жалел. Поэтому он послал в Сибирь Жуковского, приказав дать всякие облегчения сосланным, но от имени самого Жуковского. Государь строжайше приказал, чтобы ни одна душа не знала о том, что эти льготы делаются им самим.

Таково истинное сознание долга. Царь, будучи добрым, представлял себя строгим и непримиримым, потому что это было нужно, пока преступники ничем не заслужили милосердия. Нужно было, чтобы царя боялись, и он отдавал себя в жертву упрекам в жестокости, а всю славу доброты дарил Жуковскому, лишь бы сохранить для Власти необходимый по тому времени грозный престиж.

Без сомнения, людям очень приятно быть добрыми и разливать кругом милости. Но для монарха это значит распоряжаться чужим добром. Тот, Кто сотворил мир, может делать, что хочет, ибо все существующее есть Его собственность. Но царь земной есть власть делегированная от Бога. Он обязан творить не свою волю, а Ту, Которая поставила его на царство.

Безусловно обязательный для царя принцип составляет справедливость. Он не имеет права жертвовать справедливостью ни по личному неудовольствию, ни по милосердию. Иоанн Грозный, этот замечательный теоретик самодержавия, оставил монархам правило, которое следовало бы как царское "зерцало" вывешивать в рабочем кабинете монархов.

"Всегда царям подобает быть обозрительными; овогда кротчайшим, овоща же ярым. Ко благим убо милость и кротость, ко злым же ярость и мучение. Аще ли сего не имеет - несть царь..."

С принципом долга тесно связан принцип законности. Как недавно высказал П. Н. Семенов, "самодержавная власть, от которой единственно исходят законы, сама же первая, издав закон, должна ему подчиняться и охранять до тех пор, пока она же не отменить или не изменит его в том же узаконенном порядке". Она (власть) "является ограниченной для самой себя".

"Закон, как выражение воли Верховной власти, есть как бы ее совесть. Подобно тому, как если бы человек, увлекшись проповедью свободы от совести, стал действовать, отрешившись от нее, и довел бы себя этим до падения и гибели, так точно самодержавная власть, если бы она стала сама же первая попирать законы, расстроила бы весь государственный организм и довела бы его и себя до гибели".

Милосердие есть праздник Верховной власти. Работа же ее и обязанность - это исполнение долга, поддержание справедливости и закона. Лишь в тех случаях, где законная справедливость не совпадает со справедливостью Божественной, является место для отступления от закона. Лишь в тех случаях, где это не вредит справедливости, есть место милосердию.

Тот же долг является царственным руководством в устроительных мерах. Царь есть представитель идеалов народа. Царь поставлен Богом не где-то в отвлечении, а на конкретном деле известного определенного народа, а, следовательно, для исполнения задач его истории, его потребностей, его исторического труда. Если монарх вместо того, чтобы исполнять свой долг правит в духе и направлении этих национальных идеалов, начинает поступать, как ему лично нравится, нарушая ту национальную работу, для ведения которой получил свою власть, он нравственно теряет право на власть.

Вопрос о мотивах такого нарушения долга совершенно безразличен. Может быть, монарх действовал по доброте своей, но, во всяком случае, он распоряжался тем, что ему не принадлежит, делал то, на что не уполномочен содержанием идеала, для служения которому получил власть.

Делая то, на что не имел права, и, не делая того, что был обязан исполнять, он сам лишает себя основы своей власти. Царь ограничен содержанием своего идеала, осуществление которого составляет его долг. Нарушение же обязанности уничтожает право, связанное с этой обязанностью.

Вот внутренние причины, по которым памятование и соблюдение долга и совершенное отречение от своего произвола составляет первый и главный царский принцип, ибо отступление от него потрясает самую основу монархической власти.

За слабостью соблюдения этого принципа страна всегда погружается в величайшие бедствия, ибо она может жить только правильной эволюцией своих жизненных функций, руководство которыми составляет обязанность царя. Он есть как бы машинист, следящий за ходом этой одухотворенной машины, и обращаться с ней произвольно не может, ибо это значит лишь спутать все части механизма, а затем и взорвать всю машину.

Как исполнитель долга Верховной власти, монарх есть выразитель духа своего народа. Отсюда вытекает еще важный царственный принцип: сознание своей безусловной необходимости для нации. Без этого сознания нет монарха.

Необходимость монарха для нации есть действительно величайшая истина при тех условиях, когда монархия возможна, то есть когда народ выше всего ставит этический принцип. В этом случай нация не может обойтись без царя. Это факт, и царь должен быть в том уверен.

Разумеется, царь необходим лишь в том случае, если творит свой долг, а не свой произвол. Но при соблюдении этого правила он, безусловно, необходим, и поэтому ни в каком случае ни при каких опасностях, ни при каких соблазнах не может упразднить своей Верховной власти.

На это не раз указывалось в России различными выдающимися выразителями политической мысли. Карамзин писал Александру I:

"Россия пред Святым Алтарем вручила самодержавие твоему предку и требовала, да управляет ею верховно, нераздельно. Сей завет есть основание твоей власти: иной не имеешь. Можешь все, но не можешь законно ограничить ее".

Сам монарх, писал М. Н. Катков, не мог бы умалить полноту прав своих. "Он властен не пользоваться ими, подвергая тем самым себя и государство опасностям, но он не мог бы отменить их, если бы и хотел".

Дело, однако, при этом вовсе не в воле народа. Монарх, по смыслу своей идеи, даже и при воле на то народа, не может ограничить своей власти, не совершая тем вместе с народом беззаконного (с монархической точки зрения) coup d'Etat. Ограничить самодержавие - это значит упразднить Верховную власть нравственно религиозного идеала или, выражаясь языком веры, упразднить Верховную власть Божию в устроении общества. Кто бы этого ни захотел, монарх или народ, положение дела от этого не изменяется. Совершается переворот, coup d'Etat. Но если народ, потерявши веру в Бога, получает, так сказать, право бунта против Него, то уж монарх ни в каком случае этого права не имеет, ибо он в отношении идеала есть только хранитель, depositaire власти, доверенное лицо.

В отношении идеала, монарх имеет не права, а обязанности. Если он по каким-либо причинам не желает более исполнять обязанностей, то все, что можно допустить по смыслу принципа, есть отреченье от престола. Только тогда в качестве простого гражданина он мог бы наравне с другими, стремиться к антимонархическому coup d'Etat. Но упразднить собственную обязанность, пользуясь для этого орудиями, данными только для ее выполнения, это, конечно, составило бы акт величайшего превышения права, какое только существует на земле.

В истории французской монархии очень светлую страничку составил отказ последнего Бурбона, графа Шамбора, принять корону Франции ценой отказа от белого знамени. Знамя здесь являлось символом. Трехцветное знамя выражало идею власти народа. Белое с лилиями - власть короля. Граф сказал, что вполне убежден в необходимости парламента; он сказал, что сохранит все свободные учреждения, но исключительно по своему убеждению в их пользе, а, не давая никаких обязательств конституционного характера. Франция, уже готовая принять его при Мак Могоне, уж готовившая ему встречу, не согласилась на белое знамя, и граф Шамбор решил остаться эмигрантом. Едва ли что поддержало во Франции так сильно монархическую идею, как этот отказ последнего Бурбона поступиться тем, что принадлежит не ему, а монархической верховной власти.

Этот факт необходимости монарха для нации определяет вообще целый ряд основных правил поведения.

Необходимость монарха для нации обусловливается верностью самой нации духу, признающему нравственный идеал за высший принцип. Если в нации этого духа нет, монарх становится излишен и невозможен, и ему остается лишь удалиться с места, так сказать, нравственно опустелого. Оно тогда ниже его, недостойно его. Но пока нация хранит свой нравственный дух, перед монархом вырастают еще два принципа поведения.

Во-первых, он должен иметь возможно теснейшее и непосредственное общение с нацией, без чего для него совершенно невозможно быть выразителем ее духа.

Это общение весьма важно даже и в целях управительных. Чичерин приводить прекрасные в этом отношении слова Екатерины II статс-секретарю Попову.

Попов однажды выразил императрице свое изумление перед тем безусловным повиновением, которое она умеет внушать окружающим...

"Это не так легко, как ты думаешь, - ответила императрица. - Во-первых, мои повеления не исполнялись бы с точностью, если бы не были удобны к исполнению. Ты сам знаешь, с какой осмотрительностью я поступаю при издании своих узаконений. Я разбираю обстоятельства, изведываю мысли просвещенной части народа. Когда я уверена в общем одобрении, тогда выпускаю я мое повеление, и имею удовольствие видеть то, что ты называешь слепым повиновением. Но, будь уверен, что слепо не повинуются, когда приказание не приноровлено к обычаям, и когда в оном я бы следовала одной моей воле. Во-вторых, ты ошибаешься, когда думаешь, что вокруг меня делается все только мне угодное. Напротив - это я, которая стараюсь угождать каждому сообразно с заслугами, достоинством и т. д.".

Это действительно "золотые слова", как выражается Чичерин, но в них выражена лишь часть существа дела. Екатерина хорошо делала, вникая в то, во что можно было вникнуть при тогдашнем социальном строе. Она через людей передового дворянства угадывала дух нации. В этом проникновении духом нации вся суть монархического дела.

Но в условиях жизни свободного народа монарху возможно гораздо более широко вникать в дух нации, подсказывающий необходимость тех или иных мер или указывающий невозможность других. Для этого недостаточно опрашивать окружающих. Тут нужна целая система способов общения.

При этом должно заметить, что обязанность монарха выражать дух нации, вовсе не означает непременного выполнения всего, что кажется ее волею. Это ошибка лишь слабых правителей, не умевших войти в дух народа.

Говоря о воле нации, необходимо разграничивать действительную волю и кажущеюся.

Действительную волю нации, то, чего народ действительно желает, но не всегда умеет формулировать, составляют требования, вытекающие из его духа. Только их осуществлением он может быть действительно удовлетворен. Лишь такое исполнение текущих потребностей и желаний народа, которое сообразно с его духом удовлетворяет прочно, и дает основу для дальнейшего развития и усовершенствования принятых мер.

Но нация далеко не всегда способна выразить, что именно нужно для такого прочного удовлетворения ее желаний. Под влиянием случайностей, ее пугающих, раздражающих, сбивающих с пути ее чувство или рассуждение, нация может выставлять требования, совершенно несообразные и несовместимые с ее же действительными желаниями. Это особенно легко случается под влиянием партийной агитации, подсовывающей народу требования, которые, по-видимому, выражают его желания, а на деле совершенно им противоречат. Легче всего такой обман и самообман происходить в тех случаях, когда народ какими-нибудь обстоятельствами приведен в состояние дезорганизованной массы.

Вот в подобных случаях монарх обязан уметь удержаться на почве духа нации и смело стать против ее кажущейся воли. Он должен употребить весь свой авторитет для того, чтобы не допустить нацию до шага, в котором сам же народ будет горько раскаиваться впоследствии, когда заметит, что он вовсе не этого желал достигнуть и ошибся в формулировке своего желания.

Монарх более всего и нужен для того, чтобы иногда властно осуществить назревшее, действительное желание нации, выработанное в ней ее духом, а иногда столь же властно не допустить нацию до роковой ошибки в определении своего действительного желания, не допустить меры, которая минутно кажется народу его требованием, а в действительности лишь подсказана ему или страстью или партийной агитацией в противность истинному содержанию народного духа.

Такая роль и такая способность воплотить в себе то, что составляет действительное желание нации, свойственна гениальной личности. Но присутствие гениальной личности есть дело случая. Монархическая идея стремится усвоить эту гениальность самому учреждению. Монархическое верховенство есть возможное в конституционных формах достижение того, чтобы государством заведовал гений нации. Вот что должно наиболее памятовать монархам и самим народам.

Задача монарха не в том, чтобы выражать собственно свою волю или желание, а в том, чтобы выражать работу гения нации.

И вот почему монарх весь в своем долге. Вот почему он иногда обязан осуществить видимое желание нации, иногда обязан ни за что не допускать его осуществления как бы шумно ни раздавалось требование.

Для того же, чтобы быть способным к исполнению этого долга, для того, чтобы уловить требование гения нации, монарх должен быть, во-первых, связан со всем прошлым нации, которое по династическому духу может столь хорошо ощущать в собственных предках, и, во-вторых, находиться в постоянном теснейшем общении с организованными силами нации, постоянно заботясь о том, чтобы нация была социально организована и не превращалась в толпу, ибо лишь в организованной нации способен жить и говорить ее дух.

Но такая роль царя была бы совершенно невозможна, если бы его личность не была абсолютно неприкосновенна. И вот почему обязательным царским принципом должно быть поставлено безусловное поддержание неприкосновенности царской особы.

В наших законах статьи 241, 242, 243 Уложения о наказаниях созданы совершенно правильным сознанием этой политической истины.

В них "священная особа Государя Императора" охраняется от всяких покушений смертной казнью всех виновных, причем не делается никаких разграничений в степенях преступности. Большое или малое насилие, покушение исполненное или замышленное, или хоть простое знание и недонесение о каком-либо из таких преступлений наказываются совершенно одинаково смертной казнью.

Без свободы и неприкосновенности монарха не может быть монархии. Она неизбежно искажается, если начинается хоть малейшее потрясение этой свободы и неприкосновенности.

А посему никаких степеней ни в характере преступления, ни в причастности к нему не может быть. Даже самая малейшая степень уже безусловно недопустима. Только таким способом может быть предупреждена возможность появления самой мысли о преступлениях против личности монарха.

Дело в том, что эти преступления физически слишком легки. Как человек монарх может быть предметом покушений со стороны всех недовольных: его может стараться убить и фанатик какой-либо идеи, один за существование крепостного права, другой за уничтожение крепостного права, один за недостаточное поддержание господствующего племени, другой за недостаточность прав инородцев, словом, за все, что вздумается кому-либо. Монарха может стремиться умертвить или низвергнуть и недовольный придворный, ждущий себе лучшего положения при другом царе, и какой-нибудь проворовавшийся мошенник, который смертью царя ищет спастись от наказания и т. д. И вот именно эта легкость покушений против единоличного носителя Верховной власти требует безусловной, беспощадной кары за них.

Снисхождение к виновным в таком преступлении составляет небрежение о самой монархии.

Это, однако, по множеству причин нередко забывается монархами из действительной кротости или из желания показать великодушие, или во избежание нареканий в личном мщении и т. д. Но каковы бы ни были побуждения, заставляющие забывать охрану неприкосновенности царской, они глубоко ошибочны.

Когда Верховная власть - какая бы то ни было - делается предметом насильственных покушений, государство становится невозможным. А посему все такие покушения при всяком образе правления справедливо преследуются как высшее из преступлений. Но в отношении монарха оно должно быть наказуемо даже строже, чем в демократии.

В демократии государственная воля принадлежит большинству народа, так что ограждена огромной силою. Подчинение народа прямым насилием почти невозможно. Совсем иное положение монарха. Он, как человек, представляет силу самую малую. Его легко убить, возможно захватить в плен, и на все это достаточно злого желания даже самого небольшого числа, самых ничтожных людей. Посему неприкосновенность личности монарха должна быть охраняема строжайшей карою, так чтобы малейшая мысль о покушениях против царя становилась в высшей степени опасна, а потому трудно осуществима уже с первых подготовительных шагов.

Помимо всего указанного, должно поставить еще один царской принцип, вытекающий из всей совокупности того значения, которое монархия имеет в жизни нации, избравшей единоличную власть своим верховным государственным принципом.

Этот принцип состоит в постоянном стремлен вести свою власть по пути прогрессивной эволюции.

В первой части книги указывалось (часть I, гл. XII), что монархия имеет в идее три проявления (самодержавие, деспотизм и абсолютизм)и что в исторической действительности они смешиваются в различных комбинация. Таким образом, в одной и той же монархии может возникать эволюция прогрессивная, то есть переход от низшей формы в высшую, и наоборот из высшей в низшую (регрессивная эволюция). Прогрессивная эволюция, например, переход от абсолютизма к самодержавию, ведет монархию к усилению и расцвету. Регрессивная эволюция - к упадку или даже гибели.

Посему постоянным принципом царским должно являться, как сказано, направление своей Верховной власти на путь прогрессивной эволюции, т. е. к чистому самодержавному виду.

0x01 graphic

Катастрофа алхимика.

Художник Питер Брейгель старший.

Ключевский В.О. Лекция LXXXIII

Ключевский В.О. Лекция LXXXV

Ляшенко Л. М. Александр II, или История трех одиночеств -- М.: Молодая гвардия, 2003.

Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. - М., 1998 - С.425-438.

Материалы и черты к биографии императора Николая I". Статс-секретаря барона М. Корф. // Сборник императорского русского исторического общества, том 98.

Государственный переворот.

© Copyright Каменев Анатолий Иванович (kamenevai@mail.ru) Размещен: 01/04/2015, изменен: 01/04/2015. 164k. Статистика. Фрагмент: Политика Иллюстрации: 11 штук. Скачать FB2	Ваша оценка:
Аннотация: Академик Лихачев или писатель Солженицын - всего лишь частичка этого "ума, чести и совести" нации. Ее другую, большую и, несомненно, богатейшую часть составляют такие простые люди, которые не притупившие способность трезво и объективно мыслить. Это уже не семейное, а народное, национальное наше общее достояние...

Каменев Анатолий Иванович "Логаныч"

Каменев Анатолий Иванович
"Логаныч"