ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Каменев Анатолий Иванович
Военная педагогическая система А.В. Суворова

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.94*12  Ваша оценка:

А. ЛУКИРСКИЙ

  

ВОЕННО-ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ

СИСТЕМА А.В. СУВОРОВА

  
  

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА А.В. СУВОРОВА,

КАК ЧЕЛОВЕКА И ВОИНА

Образование и склонность к военной службе

   По свидетельству современников Суворова, в отроче­ском возрасте он "был ростом мал, хил, тощ, плохо сложен и некрасив". Никто не мог подозревать в будущем в нем даже хорошего военного и, тем более, гения войны.
   С детских лет проявлялась обособленность мальчика, склонность его к уединению и сосредоточенность не по ле­там. Мальчик все более уходил в себя, как-то замыкался в своем внутреннем мире и всецело отдавался излюбленному им чтению. Любимейшею же литературою его оказывалась литература военная и, по преимуществу, военная история.
   Таким образом, с ранних лет в Суворове отчетливо вы­явились две черты: жажда знаний и страсть к военному делу.
   Книги в библиотеке его отца были преимущественно военного содержания и это, вероятно, оказалось соответ­ствующим, его природным склонностям, а, может быть, и по­влияло на возникновение их.
   Суворов-мальчик отличался крайне пылким, восприим­чивым умом, необычайно живою фантазиею, страстною, не­удержимою натурою и не по летам сильною волею.
   Путем самостоятельного чтения Суворов еще до посту­пления в полк изучил: Плутарха, Корнелия Непота, походы Александра Македонского, Юлия Цезаря, Аннибала, Монтекукколи, Карла XII, Тюренна, Конде, маршала Морица Саксон­ского, принца Евгения и др.
   Вместе с тем он внимательно изучал географию и исто­рию по Роллену и Гюбнеру, а философию по Лейбницу и Вольфу.
   Пример излюбленных им великих вождей должен был внедрить в него сознание необходимости образования, как самого могущественного фактора в жизни для достижения великих целей.
   Служа в полку, Суворов продолжал много читать, на­купал книг и доставал их, где только мог. Нигде почти не бывал, уделяя весь свой досуг самообразованию.
   После производства, в офицеры Суворов еще деятель­нее продолжая свое самообразование. Истории и литера­туре он уделял наибольшее внимание и отлично знал произ­ведения всех выдающихся писателей как отечественных, так и иностранных.
   Стремление к знанию, любовь к чтению Суворов сохра­нил до последних своих дней, всегда много читая не только специально военную литературу, но и классиков и текущую литературу. Суворов пробовал даже сам писать, и в 1756 году в журнале "Ежемесячные Сочинения", изда­вавшемся при Академии Наук, были помещены его статьи философского характера под заглавием "Разговоры в цар­стве мертвых", по которым можно видеть в авторе большие познания в области истории.
   Фортификацию и артиллерию преподал ему отец. Суворов-отец имел склонность к инженерным знаниям и лич­но перевел сочинение знаменитого в свое время инженера Вобана, учение которого и преподал сыну по подлиннику.
   Суворов рассказывал: "Покойный батюшка перевел Во­бана по повелению государя императора Петра Великого и, при ежедневном чтении и с оригиналом. сего перевода, сам изволил меня руководствовать в познании сей для воен­ного человека столь нужной и полезной науки".
   Суворов знал несколько иностранных языков: француз­ский, немецкий, итальянский; сверх того он изучал языки: польский, турецкий, татарский, арабский и финский. В 1789 году мы видим Суворова, достигшего высокого положения на военном поприще и шестидесятилетнего возраста, при­лежно, изучающим турецкий язык и Коран.
   Суворов явно полагал необходимым знать язык той страны, в которой он вел войну.
   На ряду с этим приходится отметить, что русскою грамотою Суворов владел не вполне безошибочно. Может быть это было выражением того некоего пренебрежения ко всем внешним формам, которое он слишком ярко обнаруживал в течение всей жизни и тем сильнее, чем чувствовал себя самостоятельнее и независимее. С годами он в русском правописании делал все больше и больше ошибок, хотя при этом много занимался, читал и писал. Уже будучи фельдмаршалом и в старческом возрасте, Суворов с неиссякаемым интересом выписывал и перечиты­вал множество периодических изданий общего и специального характера.
   Даже в походах, на войне, несмотря на свою постоянно кипучую деятельность, Суворов изыскивал время для чте­ния, преимущественно по вечерам, имея всегда в своем по­ходном багаже книги.
   Суворов изучил все отрасли военного дела.
   Призываемый нередко по службе использовать и мор­ские силы, он счел совершенно необходимым овладеть и соответствующими морскими знаниями и в 1788 году до­бровольно держит экзамен на чин мичмана флота и сдает его блестяще.
   Таким образом, Суворов обладал несомненными широ­кими знаниями в области военного искусства и "завоевал сперва область наук и опыты минувших веков, а потом по­беду и славу", как определяет лучший историк деяний Су­ворова А. Петрушевский.
   Суворов являл собою, по заключению французского ученого Рамбо и проф. Мышлаевского, "гармоническое со­четание гения с широким и всесторонним военным образо­ванием".
   К военному делу Суворов имел не только явную и не­изменную склонность, но и страсть. Вне военной деятель­ности он ничем не мог удовлетвориться.
   "Весь смысл жизни для Суворова заключался только в армии, войне и бое; вне их он не знал истинного счастья" (проф. Мышлаевский).
   Суворов не принадлежал ни себе, ни семье, -- он был только воин.
   Вне войны начинал томиться, скучать; писал резкости начальству, капризничал, раздражался и сам раздражал. Суворов любил войну. Военная слава -- идеал его жизни. Всю свою жизнь отдавал службе и войскам. В этом он видел задачу своей жизни, цель жизни и счастье жизни. В походах он не знает устали и утомления. Вне своего из­любленного дела скучает и бывает невыносимым для окру­жающих: острит, язвит, издевается и дурачится.
   Определенный 15-ти или 16-ти летним юношею на дей­ствительную службу капралом, Суворов отдался ей с ред­чайшим усердием. Он с любовью исполнял все обязанности солдата -- и легкие и тяжелые -- с увлечением знакомясь со всеми сторонами солдатского обихода.
   "Служба для Суворова не имела значения навязанного судьбою тяжелого труда, она не представлялась ему рядом скучных, формальных, мелочных обязанностей. Он ей учился с увлечением и с радостью, знакомился с нею во всех подробностях, для него даже не обязательных; нес на себе обязанности солдата в служебных положениях важных и не­важных, легких и трудных" (А. Петрушевский).
   Ротный командир Суворова в письме к отцу его, восхваляя сына, сообщает, между прочим, нижеследующее: "...У него только одна страсть -- служба и одно наслаждение -- начальствовать над солдатами. Не было исправнее солдата, зато и не было взыскательнее унтер-офицера, как Ваш сын. Вне службы он с солдатами, как брат, а по службе неумолим. У него всегда одно на языке: дружба -- дружбою, а служба -- службою"...
   Выслужив семь лет солдатом, Суворов и был солдатом, не по имени только. Он подавил свои барские наклонности, пренебрег сословными преимуществами, отвергал возмож­ность облегчений. Это была необычайная победа над ду­хом и традициями эпохи, над укладом мировоззрений со­словия, над преимуществами сословного положения (П. И. Ковалевский).
   Один из состоявших при фельдмаршале Суворове ино­странцев -- голландец Фалькони, говоря в письме к Хвостову о выходе войск в лагерь под Тульчином, пишет: "... Он (Су­воров) очень доволен своим образом жизни. Вы знаете, что наступил сезон его любимых удовольствий: поля, учения, лагери, беспрестанное движение. Ему ничего более не нужно, чтобы быть счастливым".

Отличительные черты как полководца

   Названные две сильнейшие склонности в натуре Суво­рова, а именно -- жажда знаний и страсть к делу войны -- неминуемо должны были породить в нем по меньшей мере выдающегося военачальника, в действительности же знаме­новали в лице Суворова величайшего полководца и воен­ного гения.
   С самых первых лет его боевой практики в нем ска­зался выдающийся, блестящий военачальник.
   Суворов-офицер прежде всего, проявил беззаветную храбрость, хладнокровие, уменье, схватывать и обсуждать обстановку, и уверенность.
   В Семилетнюю войну, которая была первым боевым по­прищем Суворова, он уже явно отличился в составе легкого корпуса ген. Берга. В представлении о Суворове начальством был дан о нем такой общий отзыв: "Быстр при рекогносци­ровке, отважен в бою и хладнокровен в опасности".
   Румянцев в общем представлении отличившихся в кам­пании Семилетней войны отметил Суворова, как штаб-офи­цера, который, хотя и числился по службе пехотной, но обладает сведениями и способностями прямо кавалерийскими.
   Самыми яркими чертами Суворова, как полководца, яви­лись: сочетание с военным гением обширного, просвещен­ного ума, могучая воля, уменье воспитывать массу, маги­чески влиять на нее и способность увлечь ее за собой.
   Главными отличительными особенностями этого вели­кого вождя были:
   1) Самобытность и цельность типа.
   2) Многосторонняя просвещенность.
   3) Обаяние в глазах войсковых масс.
   4) Твердая воля.
   5) Решительность и упорство в достижении цели.
   6) "Верный взгляд военный", т.е. способность к быст­рому и правильному уяснению обстановки.
   7) Стремительность.
   8) Отвага, но всегда рассудочная.
   9) Чрезвычайная личная храбрость.
   10) Самостоятельность; он не нуждался в военных сове­тах, не требовал их и не принимал. II) Кипучая деятельность.
   12) Необычайное славолюбие.
   13) Патриотизм.
   Было бы крайне трудно указать на такое желанное качество полководца, которого не оказалось бы у Суво­рова.
   "Суворов является изумительно цельным типом военного человека вообще и он буквально единственный в ми­ровой истории войн пример солдата - фельдмаршала - гене­ралиссимуса.
   Все личные его качества, свойства, понятия, привычки н потребности -- все было тщательно выработано им самим и применено именно к потребностям военного дела, которое с детских лет уже играло первенствующую роль во всей его жизни и руководило им.
   Всецело увлеченный и поглощенный военным делом, он понимал его очень широко и возвышенно, ставя себе зада­чею и целью -- достижение того уровня, на котором стоят величайшие полководцы во всемирной истории. И в его лице мы видим изумительный пример упорства и успеха в преследовании и достижении указанной цели...
   Вообще же Суворов стоял на такой высоте по образо­ванию, что немногие не только из русских, но и из западно­европейских генералов того времени могли выдержать с ним сравнение.
   Это само собою доказывается всею совокупностью дея­тельности Суворова, его обширнейшею перепискою на все­возможных языках, с разнообразными лицами высшего круга в России и за границею по вопросам капитальнейшей важ­ности.
   Хотя Суворов не получил "дипломного" военного обра­зования, но путем самообразования он не только достиг самого видного и почетного положения в военном отноше­нии; но и занял даже совершенно обособленное место во всей истории военного дела. Самостоятельно изучая те же самые исторические образцы, по которым учились и другие, он, однако, под влиянием горячей любви и преданности к делу, извлек из этого пользу значительно больше других.
   Принесши в это дело большую долю своей индиви­дуальности, он создал новое военное искусство, которое так и прозвано "суворовским".
   Он превосходно знал солдатскую душу и безусловно владел и распоряжался ею. Вместе с тем, он сам был первым и совершеннейшим солдатом, как живой пример и образец для всего войска.
   Он был чрезвычайно щедро наделен всеми чисто воен­ными качествами.
   Невозможно назвать такого качества полководца, кото­рым не обладал бы Суворов.
   Суворов в указанном отношении не имел даже образца, так как ни один из величайших полководцев не предста­влял собою полного и цельного типа военного человека, как Суворов.
   Во все время своей военной службы он вел чисто сол­датскую жизнь. Он делал это прямодушно, искренно, без всякой задней мысли и цели, без рисовки, именно потому, что вообще не признавал надобности обставлять свою жизнь лучше лагерного образца и находил, что именно солдатская жизнь, как нельзя лучше, соответствует условиям и потреб­ностям военного человека. Значение его боевых заслуг было так велико, что бла­годаря именно им, политическое значение России разом вы­росло в глазах Европы...
   Так характеризует Суворова М.Л. Песковский -- автор одного из наиболее удачных очерков о Суворове -- в полном согласии с установленною историческими исследованиями его всестороннею характеристикою.
   Однако, необходимо отметить, что военный гений Суво­рова вырабатывался, несмотря на всю его несомненную оригинальность и самобытность, под значительным влиянием классических образцов.
   Заграничные современники Суворова отмечали в дей­ствиях русских войск черты "нерегулярства", некоторой не­сообразности при сопоставлении с тогдашним мировоззре­нием в области военного искусства. Но следовало при су­ждениях о русских войсках учитывать самобытность русского воина, неизбежное отражение в нем состояния националь­ной культуры в ту историческую эпоху.
   В лице Суворова и гофкригсрата (австрийский высший военный совет, с которым Суворов резко расходился, коман­дуя союзною армиею в 1799 году) столкнулись крайние противоположности систем, взглядов и направлений.
   Совет -- представитель чистой теории, отвлеченной от жизни, опыта, обстановки, все основывавший на подсчете ма­териальных средств: числа войск, крепких пунктов, оборо­нительных линий.
   Суворов -- практик, но практика его покоилась на об­ширном теоретическом знании военного дела, а вся его во­енная система была построена на великом знании живого орудия войны -- человека с его достоинствами и недостатками, с его физическими и моральными свойствами.
   В то время, когда западноевропейские армии знали только одну еще муштру и признавали лишь необходимость обращения солдата в возможно идеальную машину, Суворов старался пробудить в солдате "душу живую", развить в нем чувство национальной и военной гордости, развить лучшие стороны человеческой природы. И приемы достижения этих целей были построены на близком знании духовных качеств, наклонностей и характера русского народа. Эти приемы он черпал из глубины своего русского ума, из тайников своей русской души.
   "Основывая свои действия на общих началах военной науки, Суворов с великим уменьем применял их не только к обстановке, но и к свойствам русских войск, внося, таким образом, особые национальные черты в свое военное искус­ство... Обычное мужество и стойкость русских войск он умел возвышать до степени героизма, умел вызывать в вой­сках широко развитой дух порыва, и почина" (проф. Алек­сеев).
   Военный гений Суворова заключался в даре обнимать и схватывать сущность, свойства и природу элементов и явлений войны и боя и в уменьи пользоваться этими элементами соответственно их свойствам, при чем главным орудием войны и боя Суворов ставил человека, а в человеке его духовную сторону, волевую силу.
   Суворовские части и войско его выучки отличались осо­бым, исключительным внутренним устройством и предста­вляли собой стройные не только по внешности механизмы, а живые организмы полные самодеятельности, внутреннего единства и нравственной самостоятельности, что было обу­словлено нижеследующим:
   1) Нравственным, духовным тяготением масс к личности Суворова, выражавшимся в безграничном доверии к его знаниям, уменью, искусству и счастью и в столь же безграничном обожании своего "солдата-генерала", про­стого, без всякой спеси, важности, надутости, начальника в высшей степени незлобивого, всегда ласкового, веселого, неподдельно искреннего и добродушного; "шутника-бала­гура", одновременно заботливого, толкового учителя, а не мучителя; делившего с солдатом лишения, невзгоды, тягости без всякого усилия и брезгливости.
   2) Сознанием массою общности дела, ибо слава, труды и опасности -- все общее, "наше", "нам честь и слава", "мы -- товарищи", "неприятель от вас дрожит"...
   3) Ясным пониманием массою дела, предприятия, маневра, из которых Суворов, во-первых, не делал тайны, во-вторых, излагал свои боевые требования и приказы просто, ясно, точно и удобопонятно и, наконец, обращался к показу, зачастую личному.
   Войска знали трудность, опасность, были готовы на все, ничто не могло быть неожиданным, почему устранялись и случайности.
   Суворов, конечно, понимал значение тайны, но, когда понимание маневра, более чем тайна, обеспечивало успех, он отдавал предпочтение первому...
   Всякого рода непонимание, незнание, сомнение сковы­вают волю, и Суворов, сообщая массе ясное понимание дела, развязывал это главное орудие человека -- волю.
   4) Сознанием превосходства, веры в себя; "на себя надежность -- основание храбрости".
   И вот такую однородную по духу, преисполненную энергией, самодеятельностью и силою массу, готовую на великие предприятия, Суворов бросал не зря, а глубоко, тщательно и всесторонне подготовляя успех, обеспечивая ей простоту исполнения, и взяв на себя сложную работу ума, расчет, самую технику, которая требует военного образо­вания, теоретической подготовки.
   "Суворов не был теоретиком в отрицательном значении этого слова, но он был военно-образованным человеком и подготовленным в теоретическом отношении. В голове у него была целая теория ведения войны и боя; его теоре­тические положения и выводы по всем областям военного дела разбросаны в его обширной переписке, приказах, наставлениях и т. п." (проф. Колюбакин).

Знание природы солдата и любовь к нему

   Одною из крупнейших черт Суворова, как полководца, является глубокое знание им солдата и неподдельная любовь к нему,
   Суворов всесторонне изучил русского солдата во всех его проявлениях. Жил с ним. Понял его. Полюбил его. Этою близостью и любовью к солдату Суворов овладел всецело сердцем солдатской массы. Он внимательно изучал солдат­скую среду со всеми ее привычками, обычаями, понятиями, предрассудками, постигая самые сокровенные тайники сол­датской души.
   Солдатский режим он, во имя полного и органического слияния с войсками, впитал в себя и остался верен ему всю свою жизнь. Ему всегда были дороги и близки солдатские интересы, тяготы и невзгоды.
   Сблизившись с солдатскою средою в целях всесторон­него познания ее, Суворов сам отразил в себе черты этой среды. Даже язык его приобрел короткость, отрывистость и своеобразность, присущие языку солдатскому.
   Ко всем вопросам, затрагивающим интересы солдата, он относился с крайнею заботливостью, любовью и уменьем.
   Административная деятельность, выходящая из этого круга, уже не интересовала его, он не любил ее и старался от нее устраниться.
   Суворов имел много врагов среди участников всевозмож­ных злоупотреблений -- госпитальных, провиантских... но гова­ривал: "Кого бы я на себя не подвиг, мне солдат дороже себя". И это не было фразою; Суворов показывал это на деле.
   "Постоянно среди солдат, особенно во времена трудные, он делил с ними и тяготу, и опасности, и горькие минуты безвременья.
   Без всякого над собою насилия, которое не скрылось бы от солдатского чутья, он вел жизнь одинаковую с последним рядовым, довольствовался одною с ним пищею и более стойко и равнодушно переносил всякие крайности и лишения.
   Солдаты видели в нем не только своего брата-солдата, но при том солдата родного, каких мало.
   Солдаты говорили про Суворова: "Он в победах и во всем в паю с нами, только не в добыче", отмечая послед­ним словом совершеннейшее бескорыстие Суворова.
   Он всегда был весел, разговорчив, шутлив; его грубо­ватое, а подчас и циничное балагурство не годилось для салонов, но было бесценно в лагере, на биваке, на походе.
   Сверх того, он обладал тактом -- при простом, даже фамильярном обращении с солдатами -- он нисколько не поощрял их к взаимному с ним панибратству. Самая грубая солдатская натура это понимала, все повиновались ему без­условно, всякий чувствовал к нему почтение и даже страх" (А. Петрушевский).
   Суворов не подделывался к солдатам. Он сам был сол­датом. Он жил с ними их жизнью. Он голодал с ними, если нечего было есть. Он мерз, если солдаты мерзли. Он спал на земле, если у солдат не было крова.
   Суворов начальник -- душа солдат. Он всегда с ними, он весь для них, он первый пример во всем. Он ничего от них не требует такого, чего бы не сделал сам.
   Солдаты, имея во главе Суворова, становятся неутоми­мыми, неустрашимыми, не боящимися ни жары, ни холода, ни голода.
  

Обаятельность в глазах масс

  
   Общепризнанным является, что Суворов в глазах солдат­ских масс пользовался редчайшею, исключительной обаятель­ностью.
   Личное присутствие Суворова, даже одно его имя про­изводили на войска какое-то чарующее действие.
   В сражении при р. Треббии в 1799 году г. Дерфельден заметил Фуксу, наблюдая с ним, как все преображалось в войсках, даже изнемогавших в бою, как только к ним приближался фельдмаршал, что "этот непонятный чудак является каким-то талисманом, которого достаточно разво­зить по войскам и показывать, чтобы победа была обеспе­чена".
   "Личное влияние Суворова на войска было магическое, ибо множество неуловимых нравственных нитей связывали предводителя с последним солдатом его армии.
   Солдаты крепко верили в непобедимость своего гене­рала, и вера эта основывалась на неопровержимых, всем известных фактах.
   Постоянная заботливость Суворова о солдатах вселила в них убеждение, что без нужды ими не рискнут.
   Долговременное же близкое общение с войсками наблю­дательного полководца доставило ему основательное зна­комство с природою солдата, складом его понятий, процес­сом образования его идей, даже с предрассудками... И всем этим полководец искусно пользовался, ибо был великий военный психолог.
   Суворов знал солдата, а солдат знал Суворова потому, что генерал не только не чуждался, но, напротив, старался быть возможно ближе к людям, постоянно вступал с ними в беседы и говорил так, как никто другой не мог бы гово­рить: он владел красноречием особого рода -- каждое его слово шло прямо к солдатскому сердцу" (проф. Н. Орлов).
   "...Нужно так знать солдата, как знал его Суворов, нужно слиться с ним душою и телом так, как Суворов: тогда и только тогда развяжется язык и польются эти, как будто бы, бессвязные с виду слова, которые электрическою искрою пронизывают массы и делают из них одно существо, пол­ное необузданной храбрости и беззаветного самоотвержения; существо, совершающее великие дела потому, что идет на смерть без колебания, без сожаления, без оглядки назад и которое смотрит на эти дела даже, не как на подвиг, а просто как на исполнение долга и воли любимого вождя.
   Чтобы приобрести эту магическую власть над себе подобными, даже и Суворову, при врожденных способностях, нужно было семь лет прослужить солдатом. В этой суровой школе он понял, что для управления массами нужно по-ихнему спать, есть, одеваться, думать, говорить.
   Раз это поняв, он, несмотря на возвышение, сохранил этот же образ жизни, тот же склад мысли до такой степени, что не только с солдатами, но и в других своих сношениях он был и в слове и в письме столь же кратким, отрывоч­ным, энергическим...
   Слившись таким образом с массою, он не мог на нее не действовать, ибо и сам сделался человеком массы.
   И масса отблагодарила ему за это и доверием, и без­граничною преданностью, и тем, наконец, что предание о Суворове живет до сих пор и долго еще будет жить в памяти русского солдата" (М. Драгомиров).
   "Суворов любил солдата. Любя солдата, прежде всего видел в нем своего брата, товарища по подвигу. В солдате он видел главное орудие и средство всякого боевого успеха.
   Владения солдатскою массою он достигал глубоким познанием этой массы и увлечением ее за собою личным примером всякой доблести.
   Суворов вселял в подчиненных идею, сам являлся, образ­цом выполнения, и войсковая масса отдавалась ему без­раздельно и от всей души. Это не было велением формы. Это было господство сильного духом.
   Войска были орудием в руках Суворова не только за страх, но и за совесть, -- из любви и преданности" (из психолог. очерка проф. П.И. Ковалевского).

Отношение к подчиненным

   Отличаясь чрезвычайною простотою в отношениях своих к солдату и даже близостью, Суворов был, однако, в то же время строг к нему. Особенно строго относился он к нару­шителям порядка на походе и тишины в строю, а также к замеченным в мародерстве.
   В отношениях своих к подчиненным ему офицерам и генералам Суворов был справедлив, ценил способности, не поддавался чувству лицеприятия, но был строг, а иногда, в особенности в старости, неприятен своими подчас стран­ными выходками.
   В его манере обращаться с младшими была некая бес­церемонность, иной раз граничившая, по нашим понятиям, с обидою, но, впрочем, самая обычная для нравов той эпохи.
   Замечательно и поучительно то, что Суворов, прибывая на свой новый служебный пост, никогда не стремился "обно­вить служебный персонал", отчетливо сознавая, что люди должны служить делу, а не лицам. Суворов знал, что чело­век соткан из добра и зла, из достоинства и недостатков. Он умел найти путь к доброй стороне человеческой души, оставляя снисходительно в тени ее недостатки. Подчинен­ные безгранично любили его.

Популярность

   Суворов являлся несомненным героем царской России и поэтому вокруг его личности сложилось не мало легендар­ного, небылиц, которыми народная и солдатская фантазия украшала имя своего героя.
   Впрочем Суворов пользовался популярностью повсеме­стно и производил обаятельное впечатление и заграницею. Особенно популярен он сделался в 1799 году в Англии и Италии.
   Русский посол в Вене гр. Разумовский, служа отголос­ком европейских впечатлений, писал в ноябре 1794 года:
   "Все в мире солдаты завидуют подчиненным Суворова, все монархи были бы рады вверить ему свои армии".
   Немудрено поэтому, что Суворов являлся грозою в рядах армий неприятельских.
   Румянцев, командируя Суворова 7 августа 1794 года в Польшу, говорит в своем предписании: "... Вы были всегда ужасом поляков и турок... Ваше имя одно в предва­рительное обвещение о вашем походе подействует в духе неприятеля и тамошних обывателей больше, нежели многие тысячи".
  

Сила воли

   Суворов человек прежде всего волевой. Сила духа в Суворове была столь могущественна, что подавляла мно­жество раз немощь физическую -- его личную и командуемых им войск.
   Выдающийся французский генерал Моро, соперник Бонапарта, дает такой отзыв о Суворове после опыта борьбы в 1799 году:
   "Что же можно сказать о генерале, который обладает стойкостью выше человеческой, который погибнет сами уло­жит свою армию до последнего солдата, прежде чем отсту­пит на один шаг".

Глазомер, быстрота и натиск

   "Глазомер, быстрота и натиск" -- это дух Суворова, кото­рый он внес во все свои боевые действия и в свое учение в области военного искусства, о котором будет подробно говориться ниже.
   Немцы дали Суворову даже кличку -- "генерал Вперед".
  

Личная храбрость

  
   Суворову присуща была всегда беззаветная личная храб­рость, образцовая отвага.
   "Однако, во всей его истории мы не найден какого-нибудь эффектного, блестящего подвига личной храбрости. Он не становился, например, во главе штурмующей колонны со знаменем в руках; не мчался впереди атакующей кава­лерии... Но к Суворову необыкновенно применимы слова историка: "Аннибал не забывал долга полководца и, без особенных нужды и пользы, не бросался опрометчиво в руко­пашный бой и не сражался, как рядовой воин".
   И Суворов всегда был на своем месте, весьма часто подвергался опасности и не избегал ее, если требовалось его личное присутствие там, где происходил жаркий бой и парила смерть" (проф. Орлов).
   В бою на р. Тидоне 6 июня 1799 года Суворов, разъ­езжая среди войск, бывших в огне и жарком бою, лично ободрял их словами: "Вперед, коли, руби"...
   В сражении при Нови 4 августа 1799 года после пер­вых безуспешных атак русских, он почти беспрерывно уже был в огне: сопровождая батальоны, направляемые в атаку, он под сильнейшим огнем неприятеля ободрял войска и пускал их в атаку, приговаривая: "Не задерживайся, иди шибко, бей штыком, колоти прикладом... Ух, махни, головой тряхни"...
   Суворов в течение своей боевой службы был ранен шесть раз.

Славолюбие

   Суворов отличался необыкновенным, напряженным сла­волюбием.
   Военную славу он считал выше всего и свое поучение войскам непрестанно заканчивал словами: "Слава, слава, слава".
   "Главною чертою духовного облика Суворова, как пол­ководца, было безмерное его честолюбие и жажда славы... Искреннее признание в честолюбии, обуревавшем его всю жизнь, было едва ли не последнею фразою в устах умирав­шего генералиссимуса: "Долго я гонялся за славою, -- все мечта"...
   Суворов с ревнивым чувством относился к служебным успехам других. Возможность более быстрого служебного движения младших повергала его в отчаяние, а личный успех порождал бурный восторг.
   Однако, честолюбие, славолюбие и служебная ревность были полны высокого благородства и достоинства.
   В век фаворитизма, протекционизма, низкопоклонниче­ства Суворов для своего выдвижения избрал путь боевых отличий, путь "заправской службы"...
   Правду Суворов ставил неизменно выше угодливости, а резкое, искреннее, подчас язвительное слово выше лести, что порождало много врагов, конечно, не содействовавших служебному преуспеянию Суворова (из очерка проф. Мышлаевского).
   Суворов знал себе цену, не мог не сознавать, не видеть свое громадное превосходство. Он был самолюбив. Давал большую цену военным отличиям, гонялся за ними и добы­вал их. Эти отличия были естественною данью его гению, его самобытности и высокому нравственному идеалу.
   Суворов был отнюдь не кичлив, не любил величаться, проявляя в этом отношении необычайную уклончивость, застенчивость.
   Требовал же отличий потому, что чувствовал себя их достойным: в нем горячо говорило чувство справедливости.
   Все люди, составлявшие свое положение собственными усилиями, особенно самолюбивы, горды, самонадеянны и самоуверенны.
  

Гениальность

   Суворов был не только великим полководцем, -- он при­знается полководцем гениальным, что явно сказывается во всем его облике и знаменуется легендарными военными подвигами этого знаменитого вождя-воина.
   Профессор П.И. Ковалевский в своем историко-психологическом очерке "А.В. Суворов" устанавливает по во­просу гениальности Суворова такую экспертизу:
   "Принимая во внимание чрезвычайно острое восприя­тие органов чувств, необычайно быстрый психический про­цесс, огромное участие личных бессознательных проявлений в мышлении, необыкновенную энергию действий, самобыт­ность и оригинальность в действиях и поступках, полное личное самоотвержение для идеи, полное подавление низших человеческих проявлений для высших идеалов, величие духа, господство над окружающими -- мы можем с полным правом сказать, что Суворов был в духовном отношении неизме­римо выше всей остальной, современной ему массы людей, он выделялся из нее и составлял тип передовой и высший человеческий тип, почему Суворов по всей справедливости может быть признан гением и по специальности деятель­ности, военным гением"...
   Действительно, гений Суворова не подлежит сомнению, а знания его и суждения в области военного искусства, как будет видно в последующем изложении этого очерка, поистине совершенны и в полной мере справедливы и для наших дней.
  

Бытовой облик Суворова

   Для всестороннего уяснения облика Суворова в его целом необходимо обрисовать этого оригинального полко­водца и в бытовом его образе, в котором сказывается также очень много характерного и, кроме того, немало нази­дательного для каждого военного.
   Французский академик Тьебо, наблюдавший Суворова в 1778 -- 1779 годах, т.е. в бытность Суворова команду­ющим войсками в Крыму и на Кубани, дает такое описание внешнего его облика:
   "... Это был маленький человек, довольно крепкий, сухощавый, но не тощий, вечно подвижной и юркий. На моем веку я никого не видывал, кто был бы так стремителен, как он, во взглядах, словах и движениях. Казалось, он ощу­щал потребность делать одновременно тысячу дел, пере­носясь, как молния, от предмета к предмету, или от одной мысли к другой. Мне иногда сдавалось, что я гляжу на помешанного, да и сами русские сознавали вместе со мною, что, по меньшей мере, он слишком странен, хотя, впрочем, все они твердо стояли на убеждении, что это один из хра­брейших и искуснейших полководцев в мире".
   Действительно, по свидетельству многих современников Суворова последний не ходил, а бегал; не ездил, а скакал и проявлял всюду и всегда кипучую деятельность.
   "Странность" или "чудачества" в Суворове являются очень яркою особенностью и объяснения этой черты хара­ктера или внешней, напускной манеры поведения давались различными обследователями личности Суворова неоди­наковые.
   Наиболее справедливым представляется то из них, кото­рое дается профессором психологом П.И. Ковалевским, который говорит: "Нам кажется, что все "чудачества" Суво­рова были естественным следствием его характера, его душевного склада, организации его центральной нервной системы... Все причуды Суворова находят себе объяснение в слишком большой подвижности душевной жизни его, край­ней порывистости, привычке действовать сразу, слишком большой самоуверенности и невнимании к тому, что скажут о нем другие"...
   В бытовом образе Суворова особенно бросаются в глаза: необычайная простота обихода и выдающаяся спартанская физическая закаленность.
   Одевался Суворов в куртку солдатского сукна. В жар­кое время, на походе и в бою нередко появлялся просто в нательной рубашке, к которой иногда пришпиливал неко­торые из своих орденов. Саблю, даже в бою, возил за ним казак. Он не имел ни экипажа, ни собственных верховых лошадей, а брал обыкновенно лошадь казачью.
   Избегал какого-либо комфорта, спал на сене, в пище был умерен и донельзя прост. Ни роскоши, ни обычных, хотя бы, "удобств", ни чревоугодия Суворов не знал. Он ел и пил, чтобы существовать; одевался, чтобы не замер­знуть; даже жилье имел, как будто бы, только потому, что без этого нельзя было обойтись.
   Когда Суворов, возвращаясь в Россию после Швейцар­ского похода в 1799 году, занемог в пути -- Павел I выслал к нему своего лейб-медика Вейкарта. Но Суворов плохо лечился, неохотно и недоверчиво и заверял: "Я знаю, что мне нужно -- деревенская изба, молитва, баня, каша, квас".
   Суворов отличался необычайною закаленностью здо­ровья и выносливостью.
   Даже будучи в очень преклонном возрасте, находясь в ссылке в своей вотчине, Суворов, как всегда, вставал в 2 -- 3 часа утра. Летом и зимою выходил на крыльцо и окачивался холодною водою, после чего прыгал, делал гим­настику. Весь день проводил в неутомимой деятельности.
   Всецело поглощенный военным делом, целиком, всем своим существом принадлежа армии и войне, Суворов почти всегда был вне семьи и семьянин из него не удался.
   Весьма любопытна собственная заметка Суворова о его взгляде на женщин. Уезжая в 1772 году из Польши Суво­ров говорит в одном из своих писем к Бибикову: "Я не очень входил в сношение с женщинами; но когда забав­лялся в их обществе, соблюдал всегда к ним уважение. Мне не доставало времени заниматься ими, и я боялся их: они-то и управляют страною здесь, как и везде; я не чувствовал в себе довольно твердости, чтобы защищаться от их пре­лестей".
   Для полноты характеристики Суворова, полного беспри­страстия в ней и достижения наибольшей степени жизнен­ности восстанавливаемого образа, остановим внимание и на присущих ему недостатках, приведем отзывы о нем совре­менников его и, наконец, заключим самохарактеристикою Суворова.

Недостатки в характере

   Как выше было уже упомянуто, Суворов был крайне самолюбив; горд, но не кичлив; самонадеян и самоуверен. Суворов знал себе цену и это, вероятно, служило причиною многих его выходок, трудно оправдываемых в другом чело­веке. Равных себе Суворов не видал. Эта-то уверенность в своем превосходстве и делала Суворова подчас крайне резким в суждениях и нетактичным в действиях с равными и старшими.
   Необыкновенно пылкий и стремительный, он часто высказывал в разговоре то, чего не следовало бы, что вре­дило настолько же ему, как и его гениальному делу. Суво­ров часто бывал непочтителен в сношениях с начальниками.
   Суворов страдал большою запальчивостью, горячно­стью, которые могли очень вредно влиять на принимаемые им решения, и последние оказались бы вовсе иными, если бы были приняты Суворовым в спокойном состоянии духа.
   Суворов был "беспокойным" человеком, а таковые во все времена оказывались малотерпимыми.
   Особенно он делался "беспокойным", когда оставался вне своего излюбленного дела, когда его обходили "прак­тикою военною", или когда ее вообще долго не оказывалось. Тогда он хандрил, капризничал, становился "невыносим" для окружающих: острил, язвил, издевался, дурачил, раз­дражался и сам раздражал. Поэтому его в "Петербурге" не терпели и под благовидным предлогом высылали.
   Насколько Суворов любил низших себя, заботился об них, был с ними прост, ласков и обходителен, -- настолько часто был некорректен с равными и старшими. Сознавая свои достоинства и заслуги, он иногда позволял себе в от­ношении этих лиц весьма резкие выходки, издевательства, остроты и шутки. Но, разумеется, все это обращалось на тех, которые производили отрицательное впечатление на Суворова, на тех, которых он не одобрял. Он не умел или не хотел себя сдерживать и скрывать свои истинные впечат­ления или мысли и высказывал резко, подчас грубовато то, что он почитал за правду.
   Однако, надо при этом не забывать, что Суворов был, по общему признанию, человеком в высокой степени честным, и нелицемерным.
   С годами природные черты характера обострились; тя­желые условия карьеры, непрестанно уязвляемое самолю­бие при сознании своего несомненного превосходства внесли в характер фельдмаршала неприятные стороны.
   Необыкновенно гордый и самолюбивый, неограниченно властолюбивый, нервный, раздражительный, вспыльчивый, обидчивый и неустойчивый в настроении, -- таковым выяв­лялся Суворов на склоне своих лет, когда наступило цар­ствование Павла I.
   Системы подготовки и воспитания войск Павла и Суво­рова резко расходились. Суворов стал делать едкие замеча­ния относительно войск школы Павла, высмеивать новшества, зло острить над приближенными его. Последний делал ряд попыток сгладить создающееся положение, примирить с собою Суворова, но все было тщетно. Суворов оставался непримиримым и едко враждебным к военным реформам, претившим его национальной гордости, здравому смыслу и уязвленному самолюбию.
   Суворов был уволен в отставку и сослан в свое запу­щенное именьице под надзор.
   Есть еще один крупный недочет в образе Суворова.
   Этот недочет картинно вскрывает Сакен (впоследствии фельдмаршал) в одном из своих писем 1789 года, т.е. в эпоху 2-й Турецкой войны и, следовательно, в разгар популярности Суворова. И при этом надобно заметить, что свидетель был недалек от истины.
   "Он (Суворов) окружен свитою молодых людей; они им управляют и он видит их глазами. Слова нельзя ему сказать иначе, как через их рты; нельзя приблизиться к нему, не рискуя получить неприятности, на которые никто не пой­дет по доброй воле".
   В руках таких лиц была часто вся служебная переписка Суворова. Он не только сам не вскрывал конвертов, а даже большею частью сам и не читал входящих бумаг, а только выслушивал их содержание; нередко не читал и исходящих бумаг, а выслушивал их в чтении докладчика и затем подпи­сывал.
  

Отзывы современников Суворова. Суждения некоторых военно-научных авторитетов.

  
   Суворова многие из его современников не понимали. Его мировоззрение в области военного дела часто резко расходилось с ему современным; многое в Суворове пред­ставлялось странным, и поэтому современниками отвергалось.
   "В Военной Коллегии у Суворова никогда не было доброжелателей, а со времени Польского похода она стала собранием ожесточеннейших врагов его, которые и имели достаточно способов и возможности извлекать из "немило­сти государя", если не пользу, то хоть мстительное удо­влетворение для себя" (Д. Милютин).
   Однако, подвиги Суворова говорили сами за себя, и по­этому мы видим, такие отзывы о нем со стороны лиц, .занимавших высшее военное положение.
   Румянцев -- крупнейший военный авторитетной эпохи -- говорит в своем предписании 1794 года Суворову: "Ваше сиятельство были всегда ужасом поляков и турок... Ваше имя одно в предварительное обвещение о Вашем походе подействует в духе неприятеля и тамошних обывателей больше, нежели многие тысячи".
   Следя за продвижением Суворова в этом году на Поль­ском театре военных действий, Румянцев пишет Суворову:
   "Вижу в сем походе наисильнейшее действие ваших несрав­ненных военных качеств".
   А о Брестском бое 8 сентября высказался так: "Победа эта столько же важна по существу, сколь редка в своем роде, и подтверждает ту истину, что искусство и горячая ревность предводителя и подражание в подчиненных пре­одолевают все в воображении возможные труды и упор­ности".
   Потемкин в 1787 году писал Суворову: "Мой друг сер­дечный. Ты своею особою больше десяти тысяч человек. Я так тебя почитаю и ей-ей говорю чистосердечно".
   А после победы Суворова на р. Рымнике Потемкин писал Суворову: "Лобызанием искренним и крупными сло­вами свидетельствую мою благодарность. Ты, мой друг любезный, неутомимою своею ревностью возбуждаешь во мне желание иметь тебя повсеместно".
   Достойные боевые противники Суворова по опыту сво­ему в борьбе с ним высоко оценивали его.
   Французский генерал Моро так отзывается о Суворове: "...Обладает стойкостью выше человеческой, погибнет сам и уложит свою армию до последнего солдата, прежде чем отступит на один шаг".
   Вместе с тем Моро отмечает одну слабость Суворова. Моро, чтобы облегчить положения армии Макдональда во время операции на р. Треббии в июне 1799 года, распро­странял слухи о своем движении к Страделле. Впослед­ствии Моро это объяснял так: "Я был совершенно уверен, что мое мнимое насту­пление на Пьемонт озаботит Суворова, потому что слабая сторона этого полководца, которого я впрочем ставлю на­ряду с Наполеоном, заключалась в его слишком большом внимании к слухам и демонстрациям".
   Другой выдающийся французский генерал Массена, претерпевший мощные удары Суворова во время борьбы с ним в Швейцарии в сентябре 1799 года, восторгался военным дарованиям Суворова и говорил, что отдал бы все свои походы за один поход Суворова -- Швейцарский.
   Действия Суворова против литовского гетмана Огинского в сентябре 1771 года отмечены похвалою со стороны Фридриха Великого.
   Заграничные военные писатели не смогли понять Суво­рова и, видя его несомненную особенность, самобытность, несогласованность с идеалами современной им теории воен­ного искусства, нарекли даже его "roher Naturalist".
   В военном искусстве Суворова усматривали черты "нерегулярства", "несообразности".
   "Генерал без диспозиции" -- прозвище, данное Суворову за необычность действий его в войну 1794 года.
   Суворова в некоторых кругах в Европе признавали только "счастливым варваром".
   Талант Суворова настолько самобытен и полон ориги­нальности, что иностранные военные писатели не понимали его, относились к нему без должного внимания и не смогли должным образом оценить.
   Таковыми оказались: Жомини (1824 г.), Дюма (1826 г) Тьер (1827 г.), Штутергейм (1820 г.)...
   Клаузевиц (1834 г.), находя у Суворова много поучи­тельного, заявляет, однако, что у него нельзя "искать силь­ной военной логики".
   Однако, в позднейшее время, когда историческому исследователю стали доступны многие исторические доку­менты, до того остававшиеся невскрытыми даже и в России, иностранные военные писатели уже дают иную оценку Суворова.
   Так, австрийский писатель Биндер-Кригльштейн заявляет в своем труде "Дух и материя", после обследования дей­ствий Суворова в 1799 году: "Мы вполне понимаем то фана­тическое почитание, каким пользуется до сих пор память Суворова в рядах русской армии. И мы смело и с полным убеждением признаем в этом величественном отпрыске сла­вянского племени величайшего полководца наряду с Фрид­рихом и Наполеоном".
   Немецкий писатель Гюнтер, швейцарец по происхожде­нию, делает (в 1896 г.) такое заключение о военном искус­стве Суворова. "Военное искусство Суворова было той же тайной веде­ния войны, которая принадлежала Наполеону, и которому немцы обязаны своими беспримерными успехами в 1870 -- 1871 гг.".
   Наконец, приведем суждения о Суворове последнего по времени великого полководца -- Наполеона.
   Наполеон, рассматривая действия Суворова в 1799 году по весьма неполным и несовершенным материалам, дает ... такую оценку нашего фельдмаршала: "Маршал Суво­ров имел душу великого генерала, но не имел его головы. Он был одарен сильною волею, большою деятельностью и непреложною неустрашимостью, но он не обладал ни гением, ни знанием военного искусства... Действовал без плана и расчета"...
   Однако, позднейшее вскрытие исторических документов совершенно устанавливает, что в действительности военные соображения Суворова в эту кампанию были совершенно тождественны с теми, кои высказывает сам Наполеон, и при этом уже в условиях чисто кабинетных размышлений, уже после самих событий, всесторонне вскрытых. А многие из действительных соображений Суворова оказываются и много совершеннее предположительных Наполеоновских.
   Непроведение многих из этих соображений в жизнь обусловилось возмутительно стесненным и ненормальным командованием, создававшимся непрестанным вмешательством австрийского гофкригсрата и полузависимостью от Суво­рова подчиненных ему австрийских генералов.
   Что касается "плана" и "расчета", то последующее изложение учения Суворова покажет всю ошибочность вы­сказанного Наполеоном суждения.

Самохарактеристика Суворова

   Завершим характеристику Суворова, как полководца и человека, его самохарактеристикою, сохранившеюся в несколь­ких исторических документах.
   В одном из своих писем Суворов говорит о себе так:
   "... Суворов был и майор и адъютант, до ефрейтора; сам везде видел, каждого выучить мог".
   28-го декабря 1794 года Суворов писал подполковнику графу Фабрициану, высказавшему намерение составить биографию фельдмаршала: "...Почитая и любя Бога искренно и нелицемерно, а в нем моих братьев -- людей, не поддавался никогда оболь­стительному пению сирен невоздержной и праздной жизни, я всегда был бережлив и трудолюбив с драгоценнейшим на земле сокровищем -- с временем как на обширном поле деятельности, так и в жизни уединения, которым везде умел пользоваться.
   Предначертания, обдуманные с большим напряжением и исполненные еще с большею, энергиею, нередко с упор­ством и отчасти с крайним и неотлагательным пользованием непостоянным временем: все это, облеченное в свойственную мне форму, часто доставляло мне победу над изменчивою богинею счастия".
   На склоне лет своих Суворов заявляет: "Одно мое жела­ние, чтобы кончить службу с оружием в руках. Долговременное мое бытие в нижних чинах приобрело мне грубость в поступках при чистейшем сердце и удалило от познания светских наружностей; препроводя мою жизнь в поле, поздно мне к ним привыкать.
   Наука просветила меня в добродетель, я лгу как Эпаминонд, бегаю как Цезарь, постоянен как Тюренн и праводушен как Аристид.
   Не разумея изгибов лести и ласкательств, моим свер­стникам часто не угоден.
   Не изменил я моего слова ни одному из неприятелей.
   Был счастлив, потому что повелевал счастием".
   Опротестовывая введение прусских порядков в русской армии по воле Павла I, Суворов говорил: Русские прус­ских всегда бивали -- что же тут перенять?... Я лучше покойного короля (Фридриха Вел.): я милостию Божиею баталий не проигрывал".
   На расспросы Суворова со стороны лица, имевшего намерение составить его биографию, фельдмаршал отвечал:
   "Помилуй Бог. Не трудитесь -- я сам вам себя раскрою:
   Цари меня хвалили, солдаты любили, друзья мне удивля­лись, враги меня ругали, придворные надо мною смеялись. Езопом являясь при Дворах, побасенками говорил я правду, был Балакиревым для пользы отечества и пел петухом, про­буждая сонливых, а родись я цезарем, -- я был бы горд, как он, но удержался бы от его пороков".
   Современники Суворова, в особенности заграничные, приписывали его успехи счастью, а не таланту и искусству.
   На это Суворов отвечал: "Сегодня счастье, завтра счастье. Помилуй Бог! Надобно же когда-нибудь и уменье". <...>
  

СУВОРОВ КАК ВОЕННЫЙ ПЕДАГОГ

   Блестящие боевые успехи Суворова обусловливались не только его полководческим талантом, его великим искусством в военном деле на полях сражений, но и превосходными военно-педагогическими способностями.
   Суворов умел готовить армию к победам, и его основы и методы обучения и воспитания войск само­бытны, глубоко продуманы и необычайно талантливы.
   Суворов, как военный педагог, был так же велик, как и полководец; идеи его в этой области и поныне не осуще­ствлены другими во всей их полноте. Это, вероятно, потому, что нельзя здесь ограничиться одною простою подражатель­ностью, а надобно суметь проникнуться суворовскою сущ­ностью.
   Суворов был выдающимся военным педагогом-психо­логом и в этом отношении он был первым в ряду великих полководцев и остается по сие время никем непревзойденным.
   В манере Суворова воспитывать войска заложено глу­бокое понимание инстинктов людской массы.
   Учение Суворова в этой области мы и поставим во главу страниц, отводимых в этом очерке изложению тактики Суворова.

Основы обучения войск

   В период командования Суздальским пехотным полком с 1763 года по 1768 год Суворов установил уже весьма определенно и полно всю свою систему обучения и воспи­тания войск и в дальнейшей своей службе только вкраплял в нее некоторые добавочные указания.
   Эта система обучения была им изложена в так называе­мом "Суздальском учреждении", текст которого, однако, оказался затерянным. Он хранился в двух архивах, из кото­рых один сгорел, а другой был "за давностью" уничтожен.
   О "Суздальском учреждении" Суворов упоминает очень часто. По сохранившимся различным другим рукописям можно судить о содержании этого произведения Суворова.
   Так, например, приказ Суворова войскам Крымского и Кубанского корпусов от 16 мая 1778 года включает длин­ный ряд указаний как по внутреннему устройству войск, так и по их выучке и тактике.
   Приказ этот целиком напечатан в приложении к 1-му тому соч. Петрушевского, а также в "Москвитянине" за 1856 год и в "Военном Журнале" за 1853 год.
   Метод обучения Суворова сводится к следующим основ­ным его положениям:
   1) Обучать только тому, что необходимо на войне. "Солдат и в мирное время должен быть на войне" -- гово­рил Суворов.
   2) Обучать только существеннейшему с изгнанием "чудес", т.е. всего искусственного, непригодного в условиях боевой действительности.
   "Экзерцирование мое было не "на-караул" и "на-плечо", но прежде -- поворотливость, потом различное маневрирова­ние, а потом уже приемы, скорый заряд и конец -- удар в штыки".
   3) Учить в целесообразной последовательности.
   4) Сознательное восприятие, а не "муштра".
   5) Наглядность.
   6) Простота.
   7) Напряженность, усердие в учении. "Тяжело в учении -- легко на походе; легко в учении -- тяжело в походе", -- как говорил Суворов.
   8) Человеколюбивость к обучаемым -- "Солдат любит уче­ние, лишь бы оно было с толком", -- уверял Суворов.
   Интереснейшим и весьма целесообразным приемом обу­чения у Суворова являлись "сквозные атаки".
   Французский военный писатель (в 1808 году) Дюбокаж в своем сочинении "Precis historique sur le marechal Souworow" дает подробное описание обучения войск сквозным атакам. Приводим извлечения из этого описания
   "Эта атака была действительною свалкою, какая про­исходит в настоящем деле. Она производилась обеими сто­ронами, атакующими друг друга с фронта, все равно -- стояли ли они в развернутом строе или в колоннах, -- среди огня пехоты и артиллерии, при криках ура, повторяемых всяким пехотинцем и кавалеристом. Офицеры же кричали при этом: Руби! В штыки!
   Ни одна часть в момент свалки не смела ни принять в сторону, ни замедлить движения. Пехота шла на пехоту бегом, ружья на руку и только в момент встречи поднимали штыки. Вместе с тем каждый солдат, не останавливаясь, при­нимал слегка вправо, отчего происходили небольшие интер­валы, в которые люди протискивались, и одна сторона про­ходила насквозь другой. Впрочем, от самого бега строй размыкался, что так же несколько облегчало прохождение.
   Этот прием был не безопасен, если кавалерия шла на кавалерию или на пехоту... Мне часто случалось видеть вы­битых из седла и до того ушибленных, что люди не могли ходить по несколько дней, а иногда и неделю...
   Понятно, что для войск, выдержанных на суворовских маневрах, бой не представлял ничего нового... при таком способе обучения рекруты стоили старых солдат...
   От времени до времени Суворов производил свое уче­ние в самую темную ночь, всегда оканчивая его атакою холодным оружием. Еще в первые свои кампании он убе­дился в пользе приучения войск к таким маневрам, дабы случайности ночного боя не были им в диковинку. С тех пор он никогда не отступал от этого приема обучения, ко­торому был обязан многими успехами.
   Суворов изыскивал все средства освоить солдата с тем, чего от него требовал перед неприятелем...
   Наконец, для приучения войск к атаке укреплений от­крытою силою, он приказывал строить укрепление, усилен­ное рогатками и палисадами, с глубоким рвом и сверх того, окруженное засеками, волчьими ямами и проч... На каждую часть поочередно была возлагаема и атака и оборона укре­пления.
   В заключение скажем, что фельдмаршал имел обычай говорить с войсками. Каждый свой смотр, парад он закан­чивал весьма длинною речью (иногда двухчасовою), в которой подробно разъяснял, что нужно для того, чтобы быть хорошим солдатом, хорошим офицером. Он указывал ошибки, сделанные войсками в одном случае, хвалил за то, как они вели себя в другом. Наконец, он передавал им в своих ре­чах общие основания военного искусства.
   Вводя в обучение сквозные атаки, Суворов пренебре­гал их опасностью и, говоря о жертвах этого упражнения, заявлял: "Бог с ними. Зато сколько тысяч выучу".

Основы воспитания войск

   Нравственной стороне Суворов придает чрезвычайное значение и везде "дух" ставит выше "формы".
   Первою задачею при подготовке к войне он ставит: создание солдата -- "чудо-богатыря" с высокими моральными силами.
   Суворов полагал, что, если в армии нравственная упру­гость не подорвана, а, напротив, всячески развита -- можно решаться на самое отчаянное предприятие, не рискуя потер­петь неудачи.
   Развитие в войсках энергии и активности является хара­ктерною чертою воспитания Суворовым войск.
   "Глазомер, быстроту и натиск" Суворов считал основа­нием победы.
   Что значит "глазомер"? Под этим разумеется способ­ность в миг охватить положение неприятеля и момен­тально воспользоваться его положением в свою пользу. Для этого нужно иметь необыкновенную остроту органов чувств, преимущественно, зрения; крайнюю быстроту сообразитель­ности; чрезвычайно ускоренный ход всех мыслительных про­цессов и такое же проявление всех этих фактов в действиях и поступках.
   Все эти проявления энергии, мощи и быстроты действия, главным образом, принадлежат немногим людям от рожде­ния.
   Можно также путем упражнения развить эти свойства, -- но в этом развитии и совершенствовании существует изве­стный предел физиологический, для различных людей раз­личный: кто от природы имеет более ускоренный процесс мышления, тот и путем упражнений достигнет наивысшего совершенства. Наоборот, лица от природы с медленным хо­дом процесса мыслительного акта и путем совершенствования достигнут немногого.
   Суворов от природы обладал всеми преимуществами в этом отношении и равных ему было немного, но он понимал преимущество этих свойств, развивал их у своих солдат, достигал у них известной степени усовершенствования, пре­восходил в этом отношении солдат других армий, а потому и одерживал над ними победу (проф. П.И. Ковалевский).
   Суворов неустанно стремился развить в своих "чудо-бога­тырях" удаль и находчивость, карая нерешитель­ность и "немогузнайство".
   Преследуя "немогузнайство", Суворов искоренял расте­рянность, ненаходчивость и страх перед лицом неожидан­ности.
   В бою надобно постоянно быть готовым ко всевозмож­ным случайностям, заранее предвидеть их и не бояться их.
   "Немогузнайство", по убеждению Суворова, является признаком нерешительности и отсутствия почина.
   Для армии, воспитанной Суворовым, неожиданностей не существовало; она не могла быть застигнута врасплох.
   С чрезвычайною заботливостью старался он также все­лить в свои войска уверенность в себя, "на себя на­дежность" и даже исключительную "дерзновенность".
   "Всякий солдат к тому должен быть приведен, чтобы сказать ему можно было: теперь знать тебе больше ничего не остается, только бы выученное не забывал". Вот как замечательно регламентировал Суворов эту сторону воспи­тания войск.
   С удивительным постоянством Суворов старался вызвать в войсках чувство достоинства. Он никогда не поз­волял себе "разнести" войсковую часть, "накричать" на нее. Замеченные непорядки выговаривались начальнику части наедине.
   К солдатам же Суворов часто обращался со словами ободряющими, возвышающими и восхваляющими.
   "Все вы, вся ваша рота, весь полк, все, все, -- чудо-богатыри. Спаси Бог. Все вы молодцы. Все русские... Вы бога­тыри. Вы витязи. Какую топь перелетели. Какие крепкие батареи вы взяли. Благодарение Богу. Ура!" Вот характер­ное обращение Суворова к войсковым частям.
   Подготовляя Суздальский полк, а затем и в дальнейшей своей практике, Суворов делает все, чтобы развить в нем. выносливость и закалить людей.
   Учение ведется во всякое время дня и при всякой погоде и всегда на местности пересеченной, а не на плацу.
   Окончив горячее учение, он подводил часто Суздаль­ский полк к реке Волхову и производил переправу вброд или вплавь. Особое развитее приобретали ночные марши и маневры. Длинные форсированные переходы. Подъем войск по тревоге и при этом во всякое время.
   В 1765 году на больших маневрах под Красным Селом Суздальский полк, командуемый Суворовым, отличился такой необычайной быстротою передвижений, что был включен частью в состав легкого рекогносцировочного корпуса.
   В 1786 году Суворов назначен был командовав вой­сками в Кременчуге, для показа их Екатерине II и иноземным высоким гостям, участвовавшим в поездке в Крым. Смотр, выразившийся в строевом учении на "суворовскую" ногу, произвел большое впечатление на всех военных. Вид у сол­дат был превосходный; движения и действия войск отлича­лись необыкновенною живостью, сознательностью и точ­ностью. И этой отличной подготовки в очень короткий срок Суворов достиг путем своей системы воспитания и обучения.
   Русская армия много обязана почину Суворова и его упорной самодеятельности насаждению гуманных прие­мов обучения и воспитания войск.
   "Я строг в удержании здоровья, истинного искусства, благонравия: милая солдатская строгость, а засим общее братство". Вот войсковой режим у Суворова.
   В одном из своих приказов 1772 года Суворов требует:
   "В случае оплошности взыскивать и без наказания не оста­влять, понеже ничто так людей ко злу не приводит, как слабая команда. Почему за прегрешения неослабно нака­зывать".
   Особенно был строг Суворов на походе и в строю. Однако, соблюдая в этих случаях строжайший порядок, он никогда не сводил его к безжизненной "муштре".
   В своей знаменитой "Науке побеждать" Суворов, напри­мер, устанавливает такой порядок на походе: "не остана­вливайся, гуляй, играй, пой песни, бей в барабаны, музыка греми"... Но отстающих, мародерствующих, Суворов нака­зывал сурово, прогоняя виновных через строй.
   Суворов в своих приказах начертал целую военно-гигиеническую систему, в которой было обращено внимание на все стороны солдатского быта: одежду, обувь, белье, пищу, жилье, труд, отдых, опрятность...
   Предписанные Суворовым меры почти целиком не утра­чивают своей жизненности и по сие время.
   На необходимость постоянного труда Суво­ров обращает внимание очень настойчиво в своих многих распоряжениях.
   "...Строго остерегаться вредного изнурения, но тем паче к трудолюбию приучать, убегая праздности", _ говорит он в приказе 1778 года.
   Он не терпел праздности, считая ее вредною как в нрав­ственном, так и в физическом отношениях.
   Он говорил: "Труды здоровее покоя; особливо приучать к трудолюбию, устраняя праздность. Солдату нужно доста­точное, но не облененное отдохновение. Для невпадания войск в обленение -- производить частые воинские обучения"...
   Даже в караульном доме, по установлению Суворова, солдаты должны были заниматься, а не оставаться празд­ными и не играть в шашки.
   Усердно хлопоча о предоставлении солдату всего необ­ходимого, Суворов вместе с тем был враг какого-либо излишества и устанавливал такое положение: "...Нужное солдату полезно, а излишнее вводит в роскошь -- мать своевольства".
   "Войска, воспитанные Суворовым, отличались духом такого высокого упорства, что в самых отчаянных положе­ниях не только не падали духом, но не допускали даже мысли, что могут не побить врага" (М. Драгомиров).
   Заканчивая настоящей весьма краткий очерк системы Суворова в обучении и воспитании войск, укажем еще на одну замечательнейшую ее сторону.
   В век жестокой дисциплины, при обычном, повсеместном унижении подчиненного, Суворов допускал "возражения низ­шего высшему, но с тем, чтобы оно делалось пристойно, наедине, а не в многолюдстве, иначе будет буйством. Излиш­ние рассуждения свойственны только школьникам и способ­ностей вовсе не доказывают, -- способность видна лишь из действия".

Взгляд Суворова на военное образование

  
   Переходя к изложению Суворовской теории военного искусства -- в его собственной, подлинной в большинстве случаев, регламентации, -- начнем с изложения его собствен­ного взгляда на теорию военного дела вообще.
   Лично Суворов являлся гармоническим сочетанием военного гения с широким и всесторонним военным обра­зованием.
   Автобиография Суворова, составленная им в 1786 году, показывает, как высоко ставил он возможно совершенную военную подготовку.
   Он ставит себе в особую заслугу то, что он был обра­зованным человеком.
   В 1770 году в одном из своих приказов Суворов разъ­ясняет: "Хотя храбрость, бодрость и мужество всюду и при всех случаях потребны, токмо тщетны они, ежели не будут истекать из искусства".
   В других случаях Суворов заверял: "Генералу необхо­димо образование себя науками"... "Нужна непрестанная наука из чтениев"... "Только беспрерывное изощрение взгляда сделает тебе великим полководцем"... "Надо бить уменьем, а не числом".
   Однако, Суворов враг "кабинетности" в военной науке, враг шаблонов, норм, трафаретов, теорий только для теорий и ставил военную науку в самую тесную связь с боевым опытом.
   "Никакой баталии, в кабинете выиграть невозможно", _ говорил Суворов.
   Современную ему военную науку Суворов высмеивал и на­зывал военных ученых того времени "бедными академиками".
   Изучению военного дела по образцам великих полко­водцев Суворов придавал огромное значение.
   В письме к Александру Карачаю в 1793 году Суворов следующим образом высказывается о путях приобретения военным необходимой теоретической подготовки.
   "Как военный, хорошо изучайте Вобана, Кегорна, Гибнера, немного богословия, естественных наук и психологии (de morale). Хорошо перечитайте Евгения, Тюрення, ком­ментарии Цезаря, Фридриха II, первые томы Роллена с про­должениями и герцога Саксонского...
   Обучайте хорошо солдат, но подавайте им в этом при­мер на самом себе. Только непрестанное изощрение глазо­мера (du coup d'oeil) сделает Вас великим генералом...
   Изучайте, как пользоваться местными условиями... сохра­няйте в вашей памяти имена великих людей и следуйте им в ваших движениях и действиях, но с благоразумием... Никогда не пренебрегайте вашим противником, но изучайте его войска, его способы действия, изучайте его сильные и слабые стороны"...
   В другом случае Суворов говорит: "Возьми себе в обра­зец героя древних времен, наблюдай его, иди за ним вслед, поравняйся, обгони... Слава тебе".
   "Непрестанная наука из чтениев: сначала регулярство -- курс Марсов, а для единственных шести ордеров баталии -- старинный Вегеций. По русской войне мало описания, в прежнюю и последнюю турецкие войны с великим затвержением эволюциев, старинные же -- какие случатся. Монтекукколи очень древен и много отмен соображать с нынеш­ними правилами турецкой войны. Карл Лотарингский, Конде, Тюренн, маршал де Сакс, Виллар, -- какие есть переводы читай. Старейшие же, возбуждающие к мужеству, суть: Троянская война, комментарии Кесаревы и Квинтус-Куртиус. Для возвышения духа -- старый Роллен".
   В этих замечательных указаниях выражается целый обширный курс военно-научной подготовки, курс глубоко продуманный, целесообразный и систематичный. В нем, полагаю, каждый военно-образованный человек тотчас усмотрит несколько замечательнейших сторон. Так, напри­мер, требование сперва изучить общую теорию военного дела и принципиальную ее часть; затем отечественный воен­ный опыт; опыт этот усваивать в его эволюционном про­цессе, а не шаблонно; широкое осведомление во всемирной военной литературе; использование воспитательной стороны военной истории и т. д. <...>
  

Основные тактические положения Суворова,

лежащие в основе подготовки войск

   "Штык, быстрота и внезапность -- суть вожди россиян".
   На перстне, подаренном Суворовым Милорадовичу,. было выгравировано: "Глазомер, быстрота, натиск, победа".
   "Пуля дура, штык молодец".
   "Удары делать простые, а паче поспешные и храбрые".
   "Пехотные огни открывают победу; штык скалывает буйно, пролезших в каре; сабля и дротик победу и погоню до конца довершают"...
   ""Шаг назад -- смерть, вперед два, три, десять -- позволю".
   "В бою надобно стремиться к одной точке и забывать о ретираде".
   "Быстрота и внезапность заменяют число".
   "Натиск и удар решают битву и приступ предпочти­тельнее осады".
   "Бить все противящееся вперед... Бить стремительно... Движения быстрые... Жестокая атака... Сшибка... Погоня... Твердость"...
   "...Неприятелю время давать не должно, пользоваться сколько можно его измалейшею ошибкою и брать его всегда смело с слабейшей стороны; но надлежит, чтобы войска предводителя своего разумели".
   "Истинное правило военного искусства -- прямо напасть на противника с самой чувствительной для него стороны, а не сходиться, робко пробираясь окольными дорогами, чрез что самая атака делается многосложною, тогда как дело может быть решено только прямым смелым наступле­нием".
   В записной книжке ген. Шателера -- начальника штаба Суворова в бытность последнего главнокомандующим союз­ными армиями в 1799 году отмечены следующие основные указания фельдмаршала: "Твердость, предусмотрительность, глазомер, время, смелость, натиск, поменьше деталей и по­дробностей в речах к солдатам... Да будет проклято предательство, прочь мелочность и копанье".
   "Никогда не презирайте вашего неприятеля, каков бы он ни был, и хорошо узнавайте его оружие, образ действия им, свои силы и ею слабости".
   "...Военные обстоятельства мгновенно переменяются; по сему делу для них нет никогда верного плана... Фортуна имеет голый затылок, а на лбу длинные висящие власы. Лет ее молниен. Не схвати за власы -- уже она не возвра­тится"...
   "Время драгоценнее всего. Юлий Цезарь побеждал по­спешностью"...
   "Методика подо мною. Я выше правил".
   Суворов правила военного искусства стремился внедрить и в сознание солдата, для чего часто излагал эти правила в регламентации, доступной пониманию людей даже мало­грамотных, при этом иногда мысли иллюстрировал рисун­ками с пояснительными подписями.
   В 1913 году К. Ноннеман издал хранившиеся у него материалы, заключающиеся в записках и копиях с собственно­ручных чертежей и рисунков Суворова.
   В этом источнике имеются, между прочим, такие "три основы тактики": 1) "Глазомер: оттеснен враг -- неудача; отрезан, окружен, рассеян -- удача. 2) Быстрота: атаковать неприятеля где бы он ни встретился; вся земля не стоит даже одной капли бесполезно пролитой крови; посему: где тревога, -- туда и дорога, где ура, -- туда и пора, голова хвоста не ждет. 3) Натиск: сам погибай, а товарища выру­чай. Решимость у Бога получай... А как? Свой пай съедай, а солдатский -- солдату отдавай".

Значение морального элемента

   Нравственной стороне Суворов всегда придавал чрезвы­чайное значение и везде "дух" ставит выше "формы".
   Суворов твердо полагал, что та или другая форма и организация безразличны, если солдаты приучены прямо глядеть в глаза опасности и беззаветно жертвовать собою.
   Перед боем Суворов обычно отдавал приказы, вооду­шевляющие войска, и умел это делать с исключительным талантом.
   Вместе с тем он непрестанно стремился войти в самое тесное общение с массою войск.
   Он, постоянно следуя с войсками, пользовался останов­ками, подъезжал к каждому из полков, говорил с ними и умел огненным словом и лестною похвалою поднять во­одушевление. Его окружали тесною толпою так, что лошади его негде было повернуться. Он это очень любил, по сви­детельству современников. Чуть не весь полк сбегался туда, где ехал и беседовал с солдатами Суворов, и это беспорядком не считалось.
   Суворов и другим начальникам указывал на такой спо­соб воздействия на подчиненные войска. В приказе австрий­ским войскам о "битве между двумя армиями на штыках белым оружием" Суворов, описав это учение, заканчивал таким требованием: "Не худо сказать солдатам какую-ни­будь сильную речь, и затем -- по домам".
   В ночь перед штурмом Измаила Суворов пошел по бивачным огням; офицеры и солдаты стояли вокруг, гре­лись и разговаривали о предстоящем штурме. "Какой полк?" _ спрашивал, подходя, Суворов и, получив ответ, хва­лил каждую часть особенно, припоминая минувшие кампа­нии и сражения. "Славные люди, храбрые солдаты. _ восклицал Суворов. _ Тогда они делали чудеса, а сегодня превзойдут самих себя".

Наступательная тенденция

   Наступательные действия Суворов не только предпо­читал всем иным, но и упорно внедрял в войска наступа­тельную тенденцию, как основную, руководящую во всех случаях боевой практики. Им создавался особый культ наступления.
   Если в строю кто-либо из солдат выдавался вперед -- уже равнялись по нему, а отнюдь его не осаживали; уста­новлено было всегда равнение по передним.
   В 1770 году Суворов, оправдываясь перед своим на­чальником, писал: "Они рекогносцировали, а что так дерзно­венны, -- я один тому виною: как в Ладоге, так и Смолен­ском, зимою и летом я их приучал к смелой нападательной атаке".
   В предписании Багратиону от 30 мая 1799 года Суво­ров требует:
   "...Таинство побиения неприятеля холодным ружьем Бельгардовым австрийским войскам откроете и их к сей победительной атаке прилежно направите... а от ретирад отучите"...

Оборона

   К оборонительному образу действий Суворов относился отрицательно, а когда приходилось к нему обращаться по обстоятельствам -- вел оборону активно.
   "Сикурс (поддержка), опасность и прочие вообразительные в мнениях слова служат бабам, кои боятся с печи слезть, чтобы ноги не переломать, а ленивым, роскошным и тупозрячим для подлой обороны, которая в конце, худая ли, добрая ли, рассказчиками также храброю называется".
   Вот как клеймил Суворов пассивность действий в усло­виях вооруженной борьбы.
   "Одно звание обороны уже доказывает слабость, след­ственно и наводит робость". Так объяснял Суворов отрица­тельную сторону этого образа действий.

Отступление

   Об отступлении Суворов и слышать не хотел. Слово "ретирада" произносил ядовито, нараспев. "Defensife" не имеет соответствующего понятия на русском языке, уверял Суворов.
   "Слух, взоры и души своих воинов я предостерегал от всякого вида отступления".
   Рекомендуя для обучения войск "наступные плутонги", он прибавлял: "Хотя и отступные, только с толкованием, что то не для отступления, но только для приучения ног к исправным движениям".
   Первая часть Суворовской "Науки побеждать" заканчи­вается так: "Отступных плутонгов? Лучше об оных и не помышлять. Влияние их солдату весьма опасно, а потому и ни о каких ретирадах в пехоте и кавалерии не мыслить".
   Суворов явно полагал, говорит М. Драгомиров, что в бою не те войска упорно отступают, кои были обучены отступлению в мирное время, а те, которые привыкли смотреть на него, как на позор или несчастье, унизитель­ное для хорошего солдата.
   "Шаг назад -- смерть; в перед, два, три, де­сять -- позволю". Это боевая заповедь Суворова.
  

Огнестрельный бой

   В бою своей эпохи Суворов почти всегда предпочитал штык -- пуле и в связи с этим атаку -- обороне. Когда же вынужден был обращаться к последней -- проводил ее активно.
   В штыковом бою русские, при выдающихся качествах русского солдата имели бесспорное преимущество перед своими противниками. К тому же ружейный огонь эпохи Суворова был малодействителен.
   В "Науке побеждать" Суворов разъясняет свое пристра­стие к рукопашному бою так: "...В пальбе много людей гибнет. У неприятеля те же руки. Да русского штыка не знает".
   И все же, по существу, Суворов вовсе не пренебрегал огнем, а, напротив, обучению стрельбе уделял несравненно больше внимания и времени по сравнению с другими на­чальниками его времени.
   Так для обучения стрельбе он отпускал вместо обыч­ных трех патронов тридцать; заряжания требовал скорого, огня редкого, но меткого, да и самые виды стрельбы ста­рался всячески упростить в целях успешности ведения огня.
   Всесторонне оценив значение и силу штыка в руках русского воина, Суворов более чем кто-либо другой наса­ждал в армии понятие о решающем значении штыка, т.е. рукопашного боя, стремления сойтись с противником для боя грудь с грудью.
   Однако, вместе с тем надобно помнить и указание Суворова же: "Пехотные огни открывают победу"...
   В другом случае Суворовым говорилось: "Крестные (т.е. перекрестный, сосредоточенный) огни открывают победу"...
   Во второй части "Науки побеждать" Суворовым пре­поданы были между прочим такие указания:
   "...Береги пулю на три дня, а иногда и на целую кам­панию, когда негде взять. Стреляй редко, да метко; шты­ком коли крепко; пуля обмишулится, а штык не обмишу­лится; пуля дура, а штык молодец"...

Самодеятельность и частный почин подчиненных

   Приняв во внимание ту эпоху, среди которой учил и действовал Суворов, тот уклад службы и взаимоотношений. которые всюду царили в его время, -- невозможно не пора­жаться глубиною понимания Суворовым сущности, природы военного дела, когда он касался таких сложных вопросов, как вопросы "самодеятельности" и "частного почина". Раз­решая эти вопросы, Суворов становился неизмеримо высоко над современниками своими и поныне остается совершен­нейшим регламентатором этих серьезнейших вопросов.
   В Польскую войну 1768 -- 1772 гг. Суворов отдает приказ вверенным ему войскам: "Спрашиваться старших начальников крепко запрещаю; но каждому постовому коман­диру (начальнику отдельного отряда) в его окружности делать мятежникам самому собою скорый и крепкий удар, под взысканием за малую деятельность".
   В диспозиции на 18 июня 1773 года для вторичного поиска на Туртукай Суворов требует: "Командиры частей колонны или разделений ни о чем не докладывают, но дей­ствуют сами собою с поспешностью и благоразумием".
   В приказе армии от 3 мая 1799 года Суворов разъяс­няет право частного почина так: "Местный в его близости по обстоятельствам лучше судит, нежели отдаленный: он проникает в ежечасные перемены течения их и направляет поступки свои по правилам воинским".
   Сопоставление этого с воззрениями венского гофкригсрата, непрестанно и возмутительно вмешивавшегося в рас­поряжение даже маститого и прославленного главно­командующего, характеризует обстановку, в которой прихо­дилось работать Суворову.
   А рядом с таким, царившим всюду, укладом военной службы, Суворов давал величественную заповедь "частного почина" в такой сильнейшей регламентации: "Я вправо, должно" влево -- меня не слушать. Я велел вперед, но ты видишь -- не иди вперед".
   И это у Суворова можно не итти вперед, когда он велел итти вперед! Вот какая сила понимания природы "частного почина".
   Насаждая в армии закон частного почина, Суворов еще в 1770 году обусловливал его проявление только тем, что­бы подчиненные пользовались таким правом "с разумом, искусством и под ответом".
   Современной нам теории военного искусства не прихо­дится после этого суворовского учения искать регламента­ции названных сложнейших, вопросов, а разве только их комментировать.
   Очень хорошо иллюстрирует взгляд Суворова на част­ный почин такой случай, якобы, имевший место в дей­ствительности на одном из маневров. Суворов заметил, что батальон, бывший в резерве, остается бездеятельным в то время, когда назрела минута выдвижения его для поддержки боевой части. "Что же ты не сикурсируешь?" -- спросил Су­воров начальника этого резерва. "Да я не получал еще при­каза от генерала", -- ответил начальник резерва. "Эх, братец. иди вперед: генерал убит -- ты видишь он ездит без головы", -- воскликнул Суворов.

Внезапность

   Лучшим средством подготовки боевого успеха Суворов считал внезапность и всегда стремился к тому при организа­ции своих операций -- "чтобы оставалось в запасе нечто не­чаянности", по его выражению.
   Излюбленными формами осуществления этого принципа у Суворова оказывались: быстрота передвижений и скрыт­ность их. Свои передвижения он умел так искусно скры­вать, что они ускользали от внимания роя шпионов неприя­тельских и враждебно настроенного к нам местного населе­ния.
   В польские кампании 1768 -- 1772 годов и 1794 года приходилось действовать против конфедератов. Отряды их хорошо вооруженные, конные, предводимые энергичными начальниками, встречали всюду среди местного населения сочувствие и содействие продовольствием, разведкою и проводничеством.
   Район действий преимущественно лесистый, заболочен­ный, малодорожный. Поэтому Суворов своим действиям придал характер исключительной подвижности, внезапности и устрашаемости. Надо было сильно воздействовать на воображение и отбить охоту к новым восстаниям и содействию со стороны населения. Названные операции Суворова явля­ются образцами и по осуществлению принципа внезапности.
   В "Науке побеждать" Суворов, дав указания, как надо организовывать быстрый марш, заключает свои указания так: "По сей быстроте и люди не устали, неприятель нас не чает, считает нас за сто верст, а коли издалека, то на двух-, трехстах и больше: вдруг мы на него, как снег на голову. Закружится у него голова. Атакуй с чем Бог послал. Конница начинай! Руби, коли, гони, отрезывай, не упускай! Ура! Чудеса творят братцы".
   "Братцами" Суворов называл конницу.
   В другом случае Суворов так живописно и образно повествует о внезапности: "Штык, быстрота, внезапность.... Неприятель думает, что ты за сто, за двести верст, -- а ты удвоил шаг богатырский, нагрянь быстро, внезапно.... Не­приятель не ждет: поет и веселится, -- а ты из-за гор высо­ких, из-за лесов дремучих, через топи и болота, пади на него, как снег на голову. Ура! бей! коли! руби! Неприятель вполо­вину побежден, не давай ему опомниться. Гони, доканчи­вай! Победа наша! У страха глаза велики".
   Уверенный в сильнейшем воздействии на войска вне­запности, легко приводящей к их поражению даже слабей­шим противником, Суворов напряженно и всесторонне стре­мился воспитать в своих собственных войсках постоянную готовность ко всякой внезапности и крайнюю находчивость и хладнокровие при какой бы то ни было неожиданности.
  

Марши

  
   Организация маршей Суворова замечательна многими весьма поучительными подробностями.
   Суворов был великим практиком войны и прошел с сво­ими войсками тысячи верст. Полагаю, что надобно верить его опыту и таланту и не забывать обращаться к ним и в наши дни.
   Марши Суворова вошли в пословицу по своей необы­чайной быстроте, но с сохранением здоровья людей.
   Обыкновенным переходом он считал переход в 28 верст. Надобно помнить при этом состояние дорог того времени и крайнюю обремененность солдата ношею.
   Иногда доводил форсировку до крайнего напряжения, так что многие падали на пути от изнеможения. Он жертво­вал в этих случаях силами людей в пользу времени и бое­вых интересов.
   Организация маршей была разнообразна. В 1799 году практиковался такой порядок. Поднимались ночью; пройдя верст семь, останавливались на часовой привал. Затем про­ходили еще семь верст и вновь привал, но уже на 4 часа с варкою каши и обед. Затем делали еще 7 верст, после чего вновь привал на один час. Так шли в жаркое время года и при знойном климате.
   В предписании, Бельгарду от 20 мая 1799 года для движения от Комо к Александрии, в условиях отдаленности противника, Суворов устанавливает следующую организа­цию марша:
   "Итти им тем же порядком, какой у меня давно уже заведен.
   Кашевары с мясом и котлами во вьюках выступают в 12 часов ночи вперед на две мили (14 вер.). У меня весь суточный переход от 4 до 5 миль (28 -- 35 вер.). Кашевары располагаются и варят.
   Войска поднимаются в 3 часа ночи; идут милю; отды­хают час; потом -- опять одну милю и приходят к своим котлам; кушанье готово -- вино там, -- ни одного усталого.
   Поев, отдыхают до 4 часов пополудни, потом поднима­ются и идут одну милю; с час отдыхают; идут опять одну милю, так что в 9 часов вечера приходят в лагерь; все вьючные лошади с палатками были уже направлены наперед в полдень; палатки поставлены; солдат подоспел и ложится отдыхать до 3 часов следующего утра, а там снова поход".
   В "Науке побеждать" Суворов так регламентирует "по­ход на неприятеля". "... Не останавливайся, гуляй, играй, пой песни! бей барабан! музыка греми! десяток отломал! Первый взвод снимай ветры (ранцы очень тяжелые, кото­рые Суворов ободряюще называл с ирониею "ветрами"), ложись! За ним второй взвод и так взвод за взводом; пер­вая задних не жди!... На первом десятке отдых час... Вто­рой десяток! Отбой! Отдых час и больше! Коли третий пере­ход мал, то оба пополам, и тут отдых три четверти часа или полчаса, или четверть часа, чтобы ребятам поспеть скорее к кашам! Это для пехоты.
   Конница своим походом вперед! с коней долой! Отды­хай мало и свыше десятка, чтобы коням дать в лагере вы­стояться!.. На завтраке (на привале) отдых четыре часа, тожь самое и ночлегу отдых шесть часов и до восьми, ка­кова дорога"...
   В инструкции "постовым начальникам" о способе дей­ствий против конфедератов в войну 1768 -- 1772 годов Суворов приказывает при поисках рассчитывать суточный марш от 50 до 85 вер. и "не бродить по куриному, а ходить по оленьему".
   Изумлявшимся этой подвижности войск Суворов гово­рил: "Это еще ничего! Римляне далеко превзошли нас в быстроте: прочтите только Цезаря!"
   На походе Суворов требовал порядок, но не в виде безжизненной муштры, скованности, педантизма. Он лично наблюдал за движением, переезжая от головы колонны к хвосту. По временам, обогнав колонну, отъезжал в сто­рону от дороги, ложился где-нибудь скрытно и наблюдал проходившую колонну. Потом неожиданно появлялся вновь у колонны. Появление его оживляло всю колонну, которая спешила "подтянуться". Фельдмаршал ехал рядом с колон­ною, шутил с солдатами... Но порядок отнюдь не должен был нарушаться.
  

Ночные действия

  
   Ночным действиям -- маршам и бою Суворов, как указы­валось уже выше, придавал большое значение и неустанно приучал к ним свои войска.
   "Ночное поражение противников доказывает искусство вождя пользоваться победою не для блистания, но постоян­ства. Плодовитостью реляций можно упражняться после". Так говорил Суворов о ночном бое.
   Суворов утверждал, что искусно произведенные вне­запные нападения всегда удаются. Ночью беззаботный сол­дат, пробужденный вдруг от сна, редко оказывает сильное сопротивление; чем неожиданнее опасность, тем большею кажется она ему, и первою мыслью внезапно атакованного ночью неприятеля есть не сопротивление, но спасение себя бегством.

Демонстрации

  
   Суворов очень часто практиковал для отвлечения не­приятеля от пункта главного удара демонстрации.
   Но демонстрации, как самостоятельное, оторванное от решительных действий предприятие, Суворов резко осуж­дал.
   "Демонстрации -- игра юно-военных; обык­новенно они или пустые, утруждающие войск а, или наносящие им вред", -- говорил Суворов.
   В 1790 году под Измаилом демонстрируют казаки Ор­лова и Платова. Под Прагою в 1794 году -- четвертая колонна Буксгевдена.
   При движении к р. Адде -- отряд Гогенцоллерна; а во время форсирования Адды -- отряд Секендорфа против Лодк и Гогенцоллерна против Пичигетоне.
   При Нови демонстрацию выполняет Край.
   В третьем предположении для наступления в Ривьеру указывается, "чтобы армия беспрестанными демонстра­циями и рекогносцировками вводила неприятеля в заблу­ждение".
   Части, демонстрирующие у Суворова, не знают о тако­вом своем назначении и сражаются с полною энергией?
   Под Измаилом плохо вооруженные, спешенные казаки жестоко потерпели при штурме.
   Под Прагою колонна Буксгевдена была в особо тяже­лых условиях боя.
   При Нови Край и после сражения был уверен, что это он вел главную атаку.
  
  
  

УПРАВЛЕНИЕ

Идеал командира

   Чрезвычайно ценными являются общие указания Суво­рова относительно тех качеств и свойств характера, кото­рыми должен обладать начальник для успешности его бое­вой деятельности.
   В своем поучении офицерам Суворов так обрисовы­вает идеал командира: "Герой, о котором я говорю, смел без запальчивости; быстр без опрометчивости; деятелен без легкомыслия; поко­рен без унижения; начальник без высокомерия; любочестив без гордости; тверд без упрямства; осторожен без притворства; основателен без высокоумия; приятен без сует­ности; единоправен без примеси; расторопен без коварства; проницателен без лукавства; искренен без простосердечия; приветлив без околичностей; услужлив без корыстолюбия; решителен _ убегая известности; он предпочитает рассудок остроумию; враг зависти, ненависти, мщения; он низлагает соперников добротою; управляет друзьями верностью; он утомляет тело, укрепляя его; он властитель стыдливости и воздержания; нравственность его религия; его добродетели суть добродетели великих людей; исполнен откровенности, он презирает ложь; правый по характеру, он отвергает лживость; он в сношении только с достойными людьми; честь и честность сокрыты во всех делах его; он любим своим повелителем и войском; все ему предано и исполнено доверенности к нему; в день битвы или похода он взвеши­вает предметы, уравнивает меры... Не увлекаясь потоком обстоятельств, он подчиняет события. Всегда действуя предусмотрительно, он неутомим каждое мгновение".
   Характер и стиль этого поучения, напоминают плутарховский.
   В письме к Хвостову в 1780 году Суворов говорит:
   "Большое дарование в военном человеке есть счастие. Мазарин о восхваляемом ему военачальнике спрашивал на конце всегда, счастлив ли он? Репнин велик, но несчастлив. Голицын счастлив -- избирай Голицына, хотя заикающегося"...
   Полагаем, что Суворов в данном случае не имеет в виду фатального счастия, а ту некую сумму неуловимых качеств человека, которые, хотя и не опознаются нами, но обусловли­вают удачливость человека.
   В письме к де-Рибасу в 1788 году Суворов высказы­вает такую мысль: "...Я буду повторять всегда: кто хорош на первой роли, никуда не годен на второй"...
   Это Суворов утверждал и в других случаях.
   В другом случае Суворов дает такое наставление для командира:
   "Умей пользоваться местностью, управляй счастьем: мгновение дает победу. Властвуй счастьем с быстротою Це­заря, столь хорошо умевшего захватывать внезапно врагов, даже днем, обращать их куда ему угодно и побеждать когда угодно.
   Приучайся к неутомимой деятельности. Будь терпелив в военных трудах и не унывай при неудаче.
   Будь прозорлив, осторожен, имей цель определенную; умей предупреждать обстоятельства ложные и сомнительные, но не увлекайся местною горячностью".

Единоначалие

   В основу всего Суворов полагал единство действий, с настойчивостью и с необычайною горячностью добивался всегда единства власти.
   "Два хозяина в одном дому быть не могут... в противном случае я от ответственности сво­боден"... _ доносил Суворов в 1770 году, когда его началь­ник Веймарн требовал от Суворова совместных действий с Древиц без подчинения последнего Суворову.
   "Одним топором не рубить вдвоем", _ заверял Суворов, отстаивая всегда в каждом деле прежде всего единоначалие.

Замысел боевого предприятия и проведение его

   Суворов, подобно Ганнибалу и Цезарю, был в высшей степени гибок в своем творчестве и действовал всегда сооб­разно обстановке.
   Замысел Суворова в сражениях весьма разнообразен, как видно было из краткого очерка его операций; у него нет излюбленного приема. Творчество его неистощимо много­образно.
   "Метод подо мною. Я выше правил", _ говорил Суворов.
   Суворов рекомендовал "бить противника тем, чего у него нет".
   В военных предприятиях времен и Суворов придавал огромное значение и говорил: "На войне деньги до­роги, жизнь человеческая еще дороже, а время дороже всего".
   "Время драгоценнее всего. Юлий Цезарь побеждал по­спешностью"... _ пишет Суворов в 1794 году, задержанный в своих операциях под Брестом.
   "...Везде расчет времени", _ требовал он приказом австрий­ской армии в 1799 году.
   "Никакою нечаянностью военачальник не должен быть удивлен".
   Каждый начальник, по требованию Суворова, имея все в предвидении, должен всем распоряжаться, отдать прика­зания краткие и ясные. "Доколе сию важнейшую свою дол­жность не совершит, -- спокойствия ему нет; потом благона­дежен он на войско, как и оное благонадежно на него".
   В руках военачальника, по мнению Суворова, должны находиться, по возможности, определенные сведения о противнике; более всего следует опасаться преувели­чивать силы врага или размеры опасности.
   Если вполне точных сведений нет, если положение не совсем ясно, известия сбивчивы и противоречивы, -- нельзя все-таки начальнику смущаться своею невольною неосведом­ленностью, нельзя оставлять своих подчиненных в неопреде­ленности, гаданиях, опасливых предчувствиях; "иначе из того рождаются замешательства и беспокойства. Лучше для того объяснить всякое известие, вообразительно назнача его спра­ведливым, сомнительным, ложным, не взирая на то, что дальнейшим проницанием кажущееся ложным превратится в истинное, а справедливое -- в ложное и сомнительное".
   Согласно постоянного требования Суворова, требования, ставшего классическим, "каждый воин должен пони­мать свой маневр", все активные участники боевого предприятия должны быть вполне осведомлены в замысле операции и действовать совершенно сознательно.
   Это требование для эпохи Суворова было до крайности ново и смело. Да и в наши дни, исповедуя это положение теоретически, многие ли умеют провести его в жизнь с долж­ным искусством? Суворов это делать умел; в его руках, под его водительством войска сражались не как автоматы, а сливаясь в замысле с своим вождем.
   В приказе австрийской армии, отданном в Валеджио в 1799 году, Суворов ставит такие требования: "План опера­ционный: в главную армию, в корпус, в колонну. Ясное рас­пределение полков. Везде расчет времени. В переписке между начальниками войск следует излагать настоящее дело ясно и кратко, в виде записок, без больших титулов; будущие же предприятия определять вперед на сутки или на двое.
   Не довольно, чтобы одни главные начальники были извещены о плане действия. Необходимо и младшим началь­никам постоянно иметь его в мыслях, чтобы вести войска согласно с ним. Мало того: даже батальонные, эскадронные, ротные командиры должны знать его по той же причине. Каждый воин должен понимать свой маневр.
   Тайна есть только предлог, больше вредный, чем по­лезный. Болтун и без того будет наказан.
   Вместе с планом должен быть приложен небольшой чертеж, на котором нет нужды назначать множество дере­вушек, а только главные и ближайшие места, в той мере, сколько может быть нужно для простого воина; притом нужно дать некоторого рода понятие о возвышениях".
   Под Измаилом Суворов, получая от перебежчиков из кре­пости малоутешительные, тревожные сведения, приказывал, тем не менее, сообщать их "всем -- от высших начальников до рядовых". Это изумительная система доверия к своим войскам.
   Войска от Суворова получали всегда очень простые распоряжения; предписываемые им действия были до­нельзя просты. Однако, простота эта обнимала только внеш­нюю форму действий. Им предшествовала тщательно про­думанная подготовка, мудрая, обоснованная на всестороннем расчете. Это отлично иллюстрируется, например, действиями Суворова под Измаилом в 1790 г.
   Суворов требовал, чтобы мысль в распоряжениях выра­жалась "просто и тем вразумительно", без "превыспренности, элоквенции и экивоки", которые "предают мысль на угады" и "под харею любомудрия нередко скрывают вид глупого обмана".
   В своих собственных распоряжениях Суворов был образ­цом краткости, простоты, вразумительности, образности и силы изложения..
   Для иллюстрации искусства Суворова в регламентации его боевых распоряжений приводим текст приказа для штурма укрепленной Праги в ночь с 23 на 24 октября 1794 года.
   "Когда пойдем, воинам идти в тишине, не говорить ни слова, не стрелять.
   Подошел к укреплению, кинуться вперед быстро; по приказу кричать ура! Подошли ко рву, -- ни секунды не медля, бросай в него фашинник, спускайся в него и ставь к валу лестницы; охотники, стреляй врага по головам. Шибко, скоро, пара за парою лезь! Коротка лестница? -- Штык в вал. -- Лезь по нем, другой, третий. Товарищ товарища обороняй!
   Ставши на вал -- опрокидывай штыком неприятеля и мгновенно стройся за валом. Стрельбою не заниматься: без нужды не стрелять; бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски! Держаться своих, в середину; от начальников не отставать. Везде фронт.
   В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить, безоружных не убивать; с бабами не воевать; мало­летков не трогать.
   Кого у нас убьют -- царство небесное. Живым -- слава, слава, слава!"
   Приказ армии от 5 июня 1799 года для наступления к р. Треббии навстречу армии Макдональда Суворов начинает так: "Неприятельскую армию взять в полон.
   Влиять твердо в армию, что их 27 т., из коих только 7 т. французов, а прочие всякий сброд реквизионеров"...
   К сбережению сил и здоровья солдат Сувое ров всегда проявлял удивительную заботливость.
   "Мне солдат дороже себя"... _ говорил Суворов, и это не было фразою.
   "Кто не бережет людей -- офицеру арест; унтер-офицеру и ефрейтору -- палочки, да и самому палочки, кто себя не бе­режет". Так указывается в "Науке побеждать".
   Во время боя у Крупчиц Суворов, усмотрев признаки склонения победы в сторону русских, спешно послал за артельными повозками. Так внимателен он был к нуждам воина.
   Войска Суворова в бою проявляли крайнее упор­ство; они не знали неудач и отступления. Неся даже круп­нейшие потери, они продолжали добиваться поставленной цели.
   Начальники, воспитанные Суворовым, употребляли все усилия к достижению поставленных им задач и, приученные заботиться о солдате вне боя, они в бою не останавливались перед потерями, лишь бы раз поставленная цель была достигнута.
   Измаильский штурм отличался нечеловеческим упорством борьбы. Турки дрались с яростью, так как они знали, что пощады не будет. Это упорство безнадежного отчаяния могло быть сломлено только крайним напряжением энергии атако­вавших. Храбрость русских войск дошла до совершенного отрицания чувства самосохранения.
   Сам Суворов признался впоследствии, что "на такой штурм, как Измаильский, можно пускаться только один раз в жизни".
   В 1794 году, наступая к Бресту, Суворов ведет операцию против польского корпуса Сераковского с такою напряжен­ною энергией, с таким упорством, что в результате операции действительно получил право донести: "Брестский корпус сего числа кончен. Преследования не было, потому что не­кого было преследовать"...
   Суворов допускал "военную добычу".
   В "Науке побеждать" он устанавливает такие требования в этом отношении: "Обывателя не обижай: он нас поит и кормит. Солдат не разбойник. Святая добычь: возьми ла­герь, -- все ваше; возьми крепость -- все ваше. В Измаиле, кроме иного, делили золото и серебро пригоршнями; так во многих местах. Без приказа отнюдь не ходи на добычь".
   Для составления донесений Суворов дает в 1768 -- 72 годах такие замечательные указания.
   "Известия суть троеобразные: первые -- справедливые, вторые -- сомнительные, третьи -- ложные.
   В рапортовании оных означивать свою мысль и осторож­ную догадку, совет и намерение, не оставляя доносить о ложных, ибо оные иногда обращаются в справедливые, токмо, что в рапортовании оных их ясно различать".
   Это несомненно превосходная регламентация вопроса о сведениях по разведке.
  

"НАУКА ПОБЕЖДАТЬ"

   На протяжении всего очерка военного искусства Суво­рова мы очень часто приводили выдержки из замечательного исторического документа, обрисовывающего это искусство, а именно, из знаменитой Суворовской "Науки побеждать".
   Основою "Науке побеждать" послужило "Суздальское учреждение" и сложилась она в 1790 году.
   Следуя из состава армии Румянцева в Польшу в 1794 году, Суворов сосредоточивал под свою команду разрозненные отряды войск.
   Этим разношерстным частям он разослал составленное им военно-педагогическое наставление, наименованное "На­ука побеждать", с обязательством, чтобы офицеры и унтер-офицеры выучили ее наизусть, а нижним чинам читали еже­дневно.
   В Тульчине в 1795 году, командуя одною из трех погра­ничных армий на мирном положении, Суворов придал "Науке побеждать" окончательную редакцию.
   Это краткое поучение написано пламенным языком и сохраняет глубокий смысл и по сие время в своей основной, идейной сущности.
   "Наука побеждать" была в глазах Суворова курсом общей учебно-воспитательной школы, которая предназнача­лась для масс.
   Для лиц, которые, в силу личного честолюбия или та­лантов, претендуют на руководящую роль в армии, эта школа должна была служить только прочным фундаментом.
   "Наука побеждать" устанавливает метод воспитания войск.
   С течением времени она пополнялась Суворовым но­выми указаниями.
   Может быть Суворов в своей "Науке побеждать" соби­рал мысли, взятые из различных старинных книг, объединяя отдельные афоризмы в стройное учение.
   "Наука побеждать" принадлежит к числу тех произве­дений, в которых может стареть формат, но дух останется вечно юным и неизменным, как неизменна нравственная природа человека. Может меняться оружие, а вместе с ним и формы действий, но руки, которые действуют оружием, но сердце, которое приводит эти руки в движение, вечно остается одним и тем же" (М. Драгомиров).
   "Наука побеждать" не была издана при жизни ее вели­кого автора, не вызвала комментариев со стороны тех, которые обучали или обучались ей под наблюдением самого Суворова. Поэтому в настоящее время она почти была бы непонятна, если бы, благодаря Итальянской кампании 1799 года, Суворов не счел бы за необходимое преподать ее и австрийцам.
   В приказах, обыкновенно весьма коротеньких, он со­общил положения своей "Науки"; и эти то приказы служат к ней превосходным комментарием. Но и в них, верный своей системе, Суворов говорит, что нужно делать, весьма редко вдаваясь в объяснения того, почему нужно, предоставляя самому делу оправдать разумность требований.
   Благодаря своей странности "Наука" глубоко запала в душу простого человека, так что некоторые афоризмы ее обратились в военные поговорки не только у нас, но даже у других, несмотря на то, что "Наука" непонятая была доныне забыта и заброшена" (М. Драгомиров).
   Объясняет это М.И. Драгомиров тем, что это "странное произведение гениального старика все создано на глубоком понимании нравственной стороны человека и тех изменений, которые в ней происходят под влиянием опасности...
   "Наука побеждать" состоит вся из отрывочных фраз; это было, по нашему мнению, также причиною, почему она пришлась так по сердцу солдатам и не возбудила никакого интереса в современных Суворову образованных или имевших на это претензию военных людях".
   "Наука побеждать" состоит из двух частей: из ученья перед разводом и из словесного поучения солдатам о знании, для них необходимом. Первая часть является описанием действительного учения; Вторая -- является уже теорией военного ремесла.
   Обе части изложены не в повествовательной форме, а представлены, так сказать, в действии, до известной сте­пени инсценированы.
   Понимая, что чем ближе слово к делу, тем лучше оно будет воспринято солдатом, Суворов изложил и вторую часть в форме кратких, энергичных приказаний, обращая их во втором лице к солдату, а не повествуя.
   Таким образом, наставление это приобрело вид собрания неких поговорок, отлично западающих в памяти и столь доступных уму и сердцу простого человека.
   Приведем, сверх уже сообщенных выше выдержек из этого замечательного труда нашего великого полководца, еще некоторые из них для наибольшего вскрытия тактики Суворова и характера преподания ее им войскам.
   Во второй части имеется такое наставление под заго­ловком: "Побоища и нападения валовые".
   "В баталии полевой три атаки: в крыло, которое слабее. Крепкое крыло закрыто лесом. Это не мудрено. Солдат про­берется и болотом. Тяжело через реку, без моста не пере­бежишь.
   Атака в средину невыгодна, разве конница хорошо рубить будет, а иначе сами сожмут.
   Атака в тыл очень хороша, только для небольшого корпуса, а армиею заходить тяжело".
   Под заголовком: "Штурм или валовой приступ" картинно изложен порядок и приемы штурма крепости по образцам атак Измаила и Праги.
   Под заголовком: "Искусство военное" излагается сле­дующее:
   "Три воинские искусства: первое -- глазомер, как в лагерь стать, как итти, где атаковать, гнать, бить.
   Второе -- быстрота.
   Третье -- натиск".
   Есть еще такое замечательное поучение: "Богатыри! неприятель от вас дрожит! Да есть неприятеля больше и богадельны (больницы, к которым Суворов относится крайне отрицательно)! -- Проклятая немогузнайка, намека, догадка, лживка, краснословка, краткомолвка, двуличка, вежливка, бестолковка... Стыдно сказать! от немогузнайки много, много беды!!
   Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, справедливу, благочестиву, молись Богу! От него победа!
   За немогузнайку офицеру арест... Ученье свет! Неученье тьма! Дело мастера боится. И крестьянин не умеет сохою владеть, хлеб не родится! За ученого трех неученых дают. Нам мало трех! Давай нам шесть! Давай десять на одного! Всех побьем, повалим, в полон возьмем"...
   Заканчивалось поучение громогласным провозглашением:
   "Субординация (послушание), экзерциция (обучение), дисци­плина (ордер воинский), чистота, здоровье, опрятность, бодрость, смелость, храбрость, победа! Слава, слава, слава!"
   "В устах Суворова соответствующие слова "Науки" не были бравадою, а истиною и, высказанные так энергичное глубоко западали в душу солдата.
   Перечни Суворова, подобные последнему, в "Науке" надобно рассматривать целиком и судить по общему впе­чатлению, которое они должны были производить на массы.
   Не столько важно логическое их построение, сколько музыка речи".. (М. Драгомиров).
  

ОСНОВНЫЕ ОПЕРАТИВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ

   В области оперативной Суворов, своею боевою деятель­ностью в течение многих кампаний и разновременно выска­занными им суждениями, устанавливает следующие основные положения.
   1) Целью действий избираются не линии и не пункты, а живые силы неприятеля или источник средств для ведения войны.
   2) Искусный выбор операционного направления.
   3) Стремление к сосредоточению сил.
   Суворов учил:
   "Идешь бить врага -- умножай войска, опорожняй посты, снимай коммуникации. Побивши неприятеля, обновляй по обстоятельствам, но гони его до сокрушения. Коли же быть перипатетиком, то лучше не быть солдатом". 4) Слабость сил восполняется быстротою движений, внезапностью появления и стремительностью натиска.
   5) Господство нашей воли.
   6) Наступательный характер операций, искание боя. "Победа -- враг войны". Последняя фраза принадлежит и Екатерине II и Суворову, который говорил то же, не зная этого суждения императрицы.
   7) Неотступное преследование, то есть эксплуатация успеха, достигнутого на поле сражения.
   "Недорубленный лес опять вырастает". "Ничего не щадить, не взирать на труды, преследовать неприятеля денно и нощно, пока истреблен не будет".
   8) Обеспеченность операции.
   9) Простота замысла. Имея в виду конечную цель, за­мысел сводить только к постановке ближайшей задачи. Дальнейшие ставить в зависимости от грядущих событий. Слишком далекое предвидение должно исключать.
   "Ближняя цель лучше дальней".
   10) "Смотрение на дело в целом".
   В сентябре 1798 года Павел I послал к Суворову в Кончанское, куда фельдмаршал был сослан, генерала Прево-де-Люмиана осведомиться о мнении Суворова о тогдашних политических событиях в Европе.
   Суворов продиктовал посланному свое мнение о спо­собах ведения борьбы с французами в следующих общих положениях:
   1) Действовать не иначе, как наступательно.
   2) В походе -- быстрота, в атаке -- стремительность; хо­лодное оружие.
   3) Не нужно методизма, а верный взгляд военный.
   4) Полная мощь главнокомандующему.
   5) Неприятеля атаковать и бить в поле.
   6) В осадах времени не терять; разве какой-нибудь Майнц, как складочный пункт.
   Иногда наблюдательный корпус, блокада, а всего лучше открытый штурм. Тут меньше потери.
   7) Никогда сил не раздроблять для занятия пунктов. Обошел неприятель -- тем лучше: он сам идет на поражение"...
   Перед отъездом в Вену в 1799 году Суворов говорил графу Ауерсперг:
   "Оборонительная война не хороша, наступательная лучше. Французы на ногах, а вы на боку, они бьют, а вы заряжаете. Взведи курок, прикладывайся, а они Rinfreski! (прохлади­тельное) -- пропорция три против одного. Подите за мною и я вам докажу".
   Суворов резко опротестовал так называемую "кордонную систему" в оперативных действиях.
   В письме своем в 1799 году от 18 мая Суворов пишет из Турина русскому послу в Вене:
   "Дефенсив -- офенсив... По первому славен Лассиев кордон от Триеста до Хотина. Сей прорывали варвары по их воле; в нем много хранительных пунктов; слабейшие больше к пользе неприятельской, чего ради меньше его силы, ударяя в один, препобеждают. Так делал здесь Бонапарте, так погибли Болье... Мне повороту нет, -- или также погибнуть"...
   Бонапарте действительно ошибочно допустил кордонное расположение в кампанию 1796 -- 97 годов, обороняясь на р. Минчик против австрийцев, наступавших для выручки осажденной им крепости Мантуи.
   Генералу Гаддику Суворов преподает такие указания:
   "Кордонная линия всегда может быть опрокинута: не­приятель по своему произволу устремляет силы на один пост, между тем, как обороняющийся, оставаясь еще в не­известности; имеет свои силы рассеянными"...

План войны, кампании и операции

   Наполеон, обозревая в своих известных "Correspondance", но при этом с весьма скудными фактическими материалами. кампанию Суворова в Италии в 1799 году, находит, что Суворов действовал в Италии "без плана и без расчета".
   Наши наиболее выдающиеся историки Суворова -- А. Петрушевский и Д. Милютин по этой оперативной способности Суворова высказывают такое заключение.
   "...Суворов не любил составлять стратегических планов иначе, как в самых общих чертах, без всяких даже крупных подробностей, и в свое оправдание ссылался на Юлия Цезаря, которого вообще ставил на первое место в ряду величайших полководцев" (А. Петрушевский).
   "Если сравнить первостепенных полководцев разных времен, то должно беспристрастно сознаться, что некоторые из них, быть может, стоят выше Суворова в искусстве страте­гических соображений, в уменьи двигать большие армии и водить их в бою, одним словом, в том, что составляет, так сказать, механизм военных действий" (Д. Милютин).
   Однако, эти суждения никак нельзя признать бесспор­ными и в полной мере справедливыми.
   В. Борисов в своем кратком обозрении замечаний Напо­леона относительно действий Суворова в Италии, сопоставляя их с ныне известными историческими документами, приходит к заключению, как уже говорилось выше, что сила опера­тивных соображений Суворова оказывалась не уступающей Наполеоновской, а иной раз и превосходящей.
   В. Борисов справедливо замечает: "Великие полководцы не много нам оставили планов; малые же полководцы за­громоздили архивы. Планы великих полководцев все со­ставлены именно "в самых общих чертах", без всяких даже крупных подробностей. Планы же малых полководцев выра­ботаны даже до микроскопических подробностей".
   Суворов отчетливо разделял понятия -- план войны, план кампании и план отдельной операции.
   Суворов неоднократно по собственной инициативе раз­рабатывал и представлял превосходные планы кампаний, которые, к сожалению, однако, мало использовались, но вовсе не вследствие их несовершенства или неприемле­мости.
   Так, весною 1793 года, будучи командующим войсками в Екатеринославской и Таврической областях, Суворов со­ставил план наступательной кампании с Турциею и, по тре­бованию Екатерины II, представил его в Петербург.
   Политический элемент всегда входил в стратегические соображения Суворова, как и у Фридриха Великого и у Наполеона, но, конечно, соответственно той разницы поло­жения, какое отличало деятельность этих великих полко­водцев.
   Оперативное творчество Суворова было свободно от какой-либо сковывающей и шаблонирующей методики.
   Он говорил: "Методика подо мною. Я выше правил.
  

Решительность кампании

   План кампаний и операций у Суворова носил характер необычайной решительности в замысле и энергии в прове­дении. И это было убеждением Суворова.
   Так относительно своей кампании в Польше в 1794 году Суворов говорил: "Миролюбивые фельдмаршалы при начале польской кампании провели все время в заготовлении мага­зинов. Их план был сражаться три года с возмутившимся народом. Какое кровопролитие! И кто мог поручиться за будущее? Я пришел и победил! Одним ударом приобрел я мир и положил конец кровопролитию".
   А 27 июня .1799 года Суворов писал русскому послу в Вене гр. Разумовскому:
   "Не лучше ли одна кампания вместо десяти? Или не лучше ли иметь цель направить со временем путь на Париж, нежели остроумно переграждать дорогу к своим вратам".

Тыл

   Продовольственные затруднения разрешались Суворо­вым большею частью посредством победы.
   Таковыми были победы, например, при Фокшанах, под Измаилом.
   Образцово разрешен был продовольственный вопрос в кампанию 1794 года как в оперативном, так и в админи­стративном отношениях.
   Итальянская кампания 1799 года, прекрасно выполненная в оперативном отношении, была крайне слаба в администра­тивном; русские войска жили впроголодь в Италии и в конце концов кампания завершилась продовольственным крахом. Но в этом была, как всем известно, не вина Суворова: дело снабжения было целиком удержано в руках австрий­ской администрации.

Отношение к местному населению

   Выдающеюся чертою Суворова, как полководца, является установление гуманного отношения со стороны войск к мест­ному населению занимаемой по праву войны территории противника.
   Суворов всюду и везде твердо настаивает на таком именно отношении. "Обывателя не обижай: он нас поит и кормит. Солдат не разбойник"...
   В приказе австрийским войскам в 1799 году он указы­вает: "Победителю прилично великодушие"...
   Суворов требовал: "...Не меньше оружия -- поражать про­тивника человеколюбием". "Неприятель сдался -- пощада" "Благоприятие раскаившихся возмутителей пользует более нашим интересам, нежели разлитие их крови".
   Даже в отношении конфедератов указывалось: "Как бунтовщиков подлыми не почитайте, но никакого злодея уничтожать не должно, а оружие низложивши, оказывать всякое благоволение".
   Пленных указывалось содержать ласково и человеко­любиво; кормить их хорошо, "хотя бы то было и сверх надлежащей порции".
  

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Все вышеизложенное с очевидностью показывает, что военная мысль Суворова охватила все важнейшие вопросы военного искусства и дала по ним ясный ответ, часто бле­стящий, неподражаемый и совершенно самобытный.
   Заветы Суворова не теряют значения и для наших дней.
   Не приемы Суворова в действиях и в подготовке войск имеют значение для нас, а самая идея их, которая в наши дни должна быть иногда только облечена в современную форму, которую надобно творчески открыть в условиях нашей действительности, имея в виду, что главнейшее -- идея -- нами уже унаследована от великого полководца и величайшего мастера военного дела.
   Военное искусство Суворова далеко опередило его век. Многое из того, что обычно, но ошибочно, относят к поро­ждению опыта войн Наполеона и последующих, является в сущности заветом и образцом Суворова, и жило уже в его войсках задолго до этих, яко бы, починных эпох в военном искусстве.
   Суворов внес в военное искусство: 1) Реальное выраже­ние значения нравственного элемента на войне. 2) Строго-логическую систему воспитания войск в целях развития в них наивысшей энергии и решимости, создал "чудо-богатыря". 3) Удивительные образцы тактики. 4) Ясную формулировку отношения огнестрельного оружия и холодного. 5) Формы нанесения ударов по принципам глубокой тактики при суще­ствовавшей тактике линейной. 6) Разрешение мудреного вопроса взаимоотношения между интересами оперативными и по обеспечению тыла (из труда проф. Михневича).
  
   ---
  
   Тактика в трудах военных классиков. А. Суворов, М. Драгомиров, Г. Леер / Сост. А. Лукирский, М. Бонч-Бруевич, П. Изместьев. - М., 1926. - С.18-83.
  
  
   ? Энциклопедия русского офицера , т.1. - 16k   "Документ"
  
   ? Энциклопедия русского офицера , т.2. -  217k   "Глава" Политика
  
   ? Ура! Фельдмаршал   40k   "Документ" История
   О доктрине невозможного А.В. Суворова словами историка Петрушевского
  
   ? Генералиссимус А.В. Суворов   190k   "Глава" История
  
   ? Глас вопиющего?   22k   "Статья" Публицистика
  
   ? Ящик Пандоры 1917-го   212k   Годы событий: 1917. "Документ" История
  
   ? Присягнувши Закону   48k   Годы событий: 1905-1917. "Документ" История
  
   ? Горе, когда военным министром становится солдат...   8k   Годы событий: 2007. "Статья" Политика
  
   ? Уроки нам не "впроки"...   52k   "Фрагмент" Мемуары
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 8.94*12  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023